А ф лосев биография кратко. Лосев: биография жизнь идеи философия: алексей лосев

«Я - писатель и не могу быть без литературной работы; и я -

мыслитель и не могу жить без мысли и без умственного

творчества. Я не могу, не могу иначе. Это - мой путь, мое

послушание, мое призвание и то, что заняло всю жизнь и

отняло все силы. Расстаться с этим - значит духовно умереть,

и я не вижу никакого другого пути»

(1.А.Ф.Лосев.Жизнь:повести,рассказы, письма. С-Пб.1993.с.377)

1.Существует ли русская философия в таком великом качестве как русская литература, русская музыка, русская живопись, русский балет, русская историография, русский театр? Если да, то у неё должны быть основоположники, т.е. «отцы». В музыке это был М.И.Глинка. Хотя в его время и до него были талантливые композиторы (Верстовский, Алябьев и др.), но именно к нему с величайшим уважением относились все русские композиторы после него. В словесности это А.С.Пушкин, и это несмотря на то, что до него и во время его жили и творили Г.Р.Державин, В.А.Жуковский, Ф.Тютчев. Но только о Пушкине было сказано: «Тебя как первую любовь, России сердце не забудет». В историософии это Н.Я.Данилевский, хотя до него творили Н.Карамзин, Татищев, С.Соловьев. Но именно Н.Я.Данилевский создал общую теорию о культурно-исторических типах, легшую в основу всех дальнейших отечественных историософских исследований. В театре это А.Н.Островский. В живописи это Виктор Васнецов. В геополитике это евразийцы (Н.С. Трубецкой, П.С.Савицкий, Г.В.Вернадский, Л.Н.Гумилев).

Почему не просто уважительным, а трепетным и благоговейным было отношение русских деятелей культуры к «отцам»? И в то же время они были мало или плохо поняты и приняты за рубежом. Причина почитания и преклонения перед основоположниками в том, что они коснулись каких-то метафизических или сущностных глубин национального русского духа и через их творчество и в нас пробиваются родники родного слова, звучания, мысли и т.д. Быть выразителем русской стихии, не дать ей исчезнуть ни в своей жизни, ни в жизни своего народа, вот что унаследовала и понесла как эстафету русская культура в лице лучших своих представителей. В лице основоположников мы обрели цельный русский взгляд на всё и на вся, развили русское самосознание, воображение , фантазию, стали русскими культурными людьми . Ранее этому служило народное творчество и не случайно «отцы» и их продолжатели чувствовали эту связь. (М.И.Глинка - «музыку создает народ, а мы лишь её аранжируем», А.С.Пушкин, Н.В.Гоголь, Л.Н.Толстой чрезвычайно высоко ценили русские былины, сказки, пословицы и поговорки).

Другими словами, основоположники закладывают основу системного самобытного явления, будь то в словесности, музыке, историософии и т.д. И до них были поэты и писатели, музыканты и композиторы, историки и геополитики, но в другом качестве. Поясню аналогией. Существует никейское и доникейское богословие. Никео-цареградский символ веры заложил основу системного христианского богословия. Он был создан отцами Церкви на Никейском соборе и дополнен на Цареградском соборе. Святые отцы выразили консолидированную веру, сказали как бы едиными устами, хотя конечно там был кто-то главный, который редактировал символ, вероятно патриарх. Это не умаляет значения доникейского богословия, но помогает увидеть его в новом качестве, уясняя мнения святых отцов и элементы учения Церкви, высказанное ими ранее в свете символа веры. Так и основоположники в культуре не возникают с чистого листа, а продолжают начатое до них, подводя некую черту и создавая новое качество, в нашем случае русскую национальную музыку, словесность, историософию и т.д. Название основоположники может быть и не очень удачным. Можно назвать их и выразителями русского народного духа в культуре. А.Шорохов в статье на : «Ильин как измерение русской культуры» дал другое название основоположникам. Он пишет: «Если представлять себе культуру не как механическое сцепление определённых исторических фактов, архитектурных и литературных памятников и национальных традиций, а в качестве живого организма, то нетрудно будет увидеть, что на всём протяжении человеческой истории любая духовно и творчески зрелая культура сама из себя рождает и своё понимание и своё измерение.

Так потребовались века трагической древности и классической ясности для того, что бы эллинская культура породила собственную меру и понимание - Аристотеля. Таким измерением и пониманием культуры зрелого республиканского Рима с его учением о конкордии стал Цицерон. Примером такого же органического вынашивания собственного понимания и осмысления для культур Нового времени можно считать явление Шеллинга в романтической, то есть самой «германской» для германской культуры традиции. Для тысячелетней русской культуры таким измерением стал Ильин». Мне кажется слово «измеритель» культуры еще менее подходящим.

Появление основоположников характеризует новое качество культуры, а именно, наступившую зрелость и, таким образом, основоположники являются не только неким единым камертоном настроенным на русский лад, но и являют своего рода «печку», от которой надо плясать. Мы должны сверяться с основоположниками (выразителями) русской культуры в своих выступлениях, публикациях, решениях, также как мы сверяем свой богословские мнения и высказывания на духовном уровне с символом веры.. Вот почему далеко не сразу являются основоположники. Слишком большим требованиям они должны удовлетворять. А отсюда верность основоположникам - критерий русского человека в культуре , хотя и не только это. Но без этого нет русской мысли (философии), русского слова (словесности), русской красоты (искусства). Вся русская культура, исключая философию, определилась с основоположниками и даже с их подлинными продолжателями. Пришло время и для русской мысли явить своего основоположника.

2. 1.К началу XX века русская философия достигла своей зрелости. Трагедия России выбросила за пределы страны большинство философов: кого-то отправили на пароходе, кто-то уехал сам. А вне Отечества, без кровной связи с ним стать основоположником нельзя. Поэтому, хотя и не только поэтому, ни Н.Бердяев, ни Н.О.Лосский, ни С.Н.Булгаков, ни И.А.Ильин, ни С.Л.Франк ими стать не могли. Но мысль (философия), слово (литература), красота (искусство) живут по своим законам. Философия «созрела» своим основоположником или своим главным выразителем. И, выбор пал на А.Ф.Лосева и теперь всё зависело от него. Сознавал ли он эту свою миссию однозначно сказать трудно. Может быть, и осознавал, если не в начале, то в середине своей жизни, но, несомненно, её исполнил.

Основоположником русской философии следует считать А.Ф.Лосева еще и потому, что только он коснулся подлинных глубин русского национального духа во всех сферах философской мысли . Он создал:

Русскую диалектику;

Русскую мифологию;

Русскую феноменологию

Русскую эстетику, музыкальную, прежде всего;

Русское видение античной культуры. (С одной стороны чисто академическое, с другой - национальное).

Он коснулся и самых актуальных для России богословских проблем, став главным и лучшим выразителем «имяславия» или как он называл «ономатодоксии». По мнению прот. Дмитрия Лескина он завершил онтологическую теорию слова и имени, которая органически включила в себя «основополагающие темы соотношения бытия и сознания, сущности и явления, феномена и ноумена, объекта и субъекта, дав глубоко оригинальный, не сводимый к западноевропейским концепциям ответ на эти центральные метафизические вопрошания» (2.Прот. Дмитрий Лескин. Метафизика слова и имени в русской религиозно-философской мысли. С-Пб.,2008.С.537).

2.2. А вот как оценивает значение А.Ф.Лосева в русской философии С.С.Хоружий: «В основе всего здания философии Лосева - его собственный философский метод. Не надо считать это само собой разумеющимся: тут важная отличительная черта этой философии, далеко не типичная для русской мысли. Философия может начинаться совсем не с метода, а с некоторой идеи или же комплекса идей, с какой-либо сокровенной интуиции...И для русской философии скорей характерно как раз последнее. Долгое время ей свойственен был фатальный уклон к тому, что Федор Степун иронически называл «нутряной философией style russe», - к философствованию глубокомысленному, но малочленораздельному, не умеющему придать своим утверждениям даже попросту точный смысл, не говоря уж о строгой доказательности. Это - не голословная инвектива, за конкретными примерами, от Григория Сковороды до Николая Федорова, тут дело не станет. Техника же современного философствования, строгие философские методы остались прерогативой западной, в первую очередь германской, мысли; а когда русские философы западнического уклона выдвигали на первый план овладение этою техникой, то всего чаще из этого выходила противоположная крайность - ученичество, не добирающееся до самостоятельных творческих задач. За примерами не станет и тут, от раннего русского шеллингианства и до позднего неокантианства. Решительное преодоление затянувшегося ложного конфликта между философскою самобытностью и философским профессионализмом началось с Владимира Соловьева - и это, можно с уверенностью считать, одна из важных причин, которые с самого начала вызвали тягу Лосева к Соловьеву. О собственной же философии Лосева мало сказать, что в ней уже нет следа былой технической отсталости русской мысли. Её отличает пристальное внимание к методу и особая любовь к сложным философским конструкциям, а в лосевском письме, в стиле, наряду с необычной энергией, налицо и дисциплина аналитического и диалектического мышления. Подобные качества русская философия начала обретать лишь к концу своего оборванного пути развития, и рядом с Лосевым тут можно поставить совсем немногих. Философский метод Лосева - метод логико - смыслового конструирования философского предмета» (3.Алексей Федорович Лосев. Из творческого наследия. Современники о мыслителе. М., 2007.С. 581-582).

Другая особенность творчества (стиля) А.Ф.Лосева это «присутствие в философских книгах разных тем и мотивов неакадемического свойства, выражающих личные убеждения». Так в авторских отступлениях в «Диалектике мифа» «он отводит душу, говоря напрямик обо всем, что его волнует как «философа, строящего философию не абстрактных форм, а жизненных явлений бытия» ((лагерное письмо к В.М.Лосевой от 11.03.1932 г.), - т.е. в первую очередь, о своем времени и об окружающей действительности. Он обличает то, что ему чуждо и дико, защищает, что ему дорого, на чем он стоит. А так как самое дикое для него - догмы официального атеизма и коммунизма, а самое дорогое - православная вера и подвижничество, то, в пересчете на 1930 г., взрывчатой силы этих гнезд более чем хватило, чтобы разрушить судьбу философа» - пишет С.С.Хоружий (3.С.582-583)..

Далее С.С.Хоружий продолжает: «Вместе с тем само присутствие в философской книге разных тем и мотивов неакадемического свойства, выражающих личные убеждения, душевные переживания автора, совершенно традиционно для русской мысли. Философия Серебряного века вырастала «в тени», под влиянием русской литературы, наследуя её экзистенциальный, исповеднический характер, учась у неё художественному чутью, высокой культуре стиля и слога. «Столп и утверждение истины» Флоренского, «Свет Невечерний» Булгакова, уже не говоря о книгах Розанова или Шестова, это, помимо всего, еще и хорошая литература, и это также личные документы, где читателю, не скрываясь, предстает сама личность автора. И Лосев - прямой продолжатель этой линии, он тоже отличный стилист и тоже не мыслит себе того, чтобы на западный манер стеной отделять философию от жизни» (3. С.583).

2.3.Отметим еще и взгляд В.В.Бибихина на значение А.Ф.Лосева для русской философии. Он пишет: «А.Ф.Лосев не только заглянул в провал 20 века и был захвачен им, но и успел ответить на вызов времени. Он не укрылся в традиции, в истории культуры и тысячелетнем богословии, а сам сделал попытку дать им новую опору, тем более надежную, что найденную на самом дне...

Факт - злое и свежее слово эпохи. У Лосева, так же как у Гуссерля, Макса Шелера, Хайдеггера и Витгенштейна, оно вырывается из комбинации смыслов, выводит мысль из замкнутости, жестко закорачивает её на свирепой обыденности...

Фактом Лосев именует то, чего «непререкаемой триаде», которую составляет «одно-сущее-становление», недостает, чтобы осуществиться. Благодаря факту появляется известная лосевская «тетраклида», вводящая в заблуждение якобы добавлением четвертого элемента к старинным трем. Однако факт не элемент триады и ничего к ней не прибавляет, кроме того, что дает ей быть...

Из факта , поднятого философией 20 века, Лосев осмысливает энергию от Аристотеля до св.Григория Паламы, а не наоборот, поэтому энергия звучит у него с полнотой, включающей, между прочим, и всю современную актуальность этого слова. Соответственно другие имена-факты-энергии, «выражения, образ, символ, имя», подлежат переосмыслению. Ни одно из их значений Лосев не будет искать в словарях, он их слышит и потребует от других слышать в полноте настоящего. Сакральные и божественные черты языка лосевской мысли на фоне современной ему западной философии...бросаются в глаза, но они продиктованы не зависанием Лосева в устарелой метафизической традиции, не пристрастием к отвлеченности, а, наоборот, трезвым принятием живой реальности России, библейской и верующей страны. То, что на Западе станет политикой и экономикой, у нас будет высказано в терминах правды, веры, подвига и подобных...Конечно, Лосев дышит пара ми из того же исторического разлома, который задел в начале века всех в Европе и в мире, но у него, думавшего о происходящем, надо спрашивать, вчитываться в него, о смысле того, что тогда случилось, а не у идеологов, создателей газетных схем для массового употребления» (3.С.605-606).

2.4. Один весьма существенный момент, который отличает А.Ф.Лосева от большинства современных ему русских философов, отмечает священник Максим Козлов. Это его отношение к догматике. Он пишет: «Лосев сознавал и постулировал важность догматических определений, конфессиональных различий, существующих в христианском мире. И центральное место в этом отношении занимает, по его мнению, Filiogue. Это реальная граница, разделяющая православие и католичество. Лосев был первым, кто сделал попытку выведения всей специфики западной мысли и западной Церкви из лжеучения о Filiogue как в католичестве, так и в протестантстве. Посвященные этой проблематике страницы «Очерков античного символизма и мифологии» и сейчас можно считать классическим богословским текстом». (3.С.635-636). И еще один момент, на который следует обратить внимание. Из всех русских философов только А.Ф.Лосев «хотел восславить Бога в разуме, в живом уме». Он писал из лагеря В.М.Лосевой 19.02.1932 г.: «Как прекрасна мысль, чистая мысль, чистый ум, из недр которого постоянно всплывает и плещет неугасимый источник жизни, «живой ум», о котором говорит Плотин, - как он прекрасен, а ведь мы были с тобой, хотя и скромными, служителями этого ума, чистого ума. Мы хотели восславить Бога в разуме, в живом уме». (1.С.380).

3. А.Ф.Лосев в статье, посвященной тридцатипятилетию «Снегурочки» Римского-Корсакова, дал новое определение народности или национального в культуре. Он пишет: «Народность создает конкретизацию мироощущения. Народная музыка находит в мировом целом нас самих. Ибо если музыка вообще есть живописание внутренней жизни духа и бытия, то народная музыка есть в одно время и мы сами, и та вожделенная глубина мироздания. Потому-то, несмотря на изысканную сложность симфонической структуры творений Римского-Корсакова - сложность, временами превосходящую вагнеровскую, несмотря на изумительно красочную и многосложную инструментовку, метрику и ритмику, мы чувствуем себя при живописании этих глубин, как у себя дома. Это наша, русская глубина, и это наше место в мировом целом». (3.С.62). И далее А.Ф.Лосев отвечает на вопрос: что дает культура, в частности, музыка человеку. Она «дает силы для борьбы . Настоящее искусство всегда есть великий жизненный фактор, и с такими произведениями высшего искусства, как «Снегурочка», становится легче жить и свободней дышать. Пусть моя несчастная душа опять погрузится в бездонное море страдания и слез, неуслышанных вздохов и одиноких бессонных ночей. Пусть! Сегодня душа моя празднует свой светлый праздник и радуется весеннему поцелую «Снегурочки». Разве мы что-нибудь знаем, для чего дано страдание и для чего радость. Не нам, не нам, но имени Твоему!»(3.с.63)

Следует отметить, что наряду с укоренностью в национальной стихии (народном духе), для Лосева характерна всеобъемлющая широта и всеохватность его мировоззрения. Он писал: «В моем мировоззрении синтезируются античный космос с его конечным пространством и - Эйнштейн, схоластика и неокантианство, монастырь и брак, утончение западного субъективизма с его математической и музыкальной стихией и - восточный паламитский онтологизм и т.д. и т.п...Эта широта мыслителя дает нам возможность и в теперешней жизни находить то положительное, что можно отвергать только в слепой и глухой ненависти и что, однако, приходится признавать философу как благо или путь к благу. Мы - выше отдельных типов культуры и внутренне не связываем себя ни с одним из них, ибо разве есть что-нибудь на земле такое, что могло бы удовлетворить философа целиком? Но зато ни от одного типа культуры и не отказываемся целиком; и если язычество и идолопоклонство Плотина не мешает нам учиться у него, то и темные стороны современного строительства не должны затемнять нашего зрения до полной темноты.» (1.С.384).

4. А.Ф.Лосев всегда актуален. В.В.Бычков пишет? «Так почему же именно античная эстетика заняла главное место в духовном космосе позднего Лосева? Сам патриарх нашей науки лукаво усмехается и не дает прямого ответа, отчего тайна его почти вековой любви становится еще глубже и притягательнее. Так в чем же она? Ответ, почти неожиданно, дает сегодняшний день. Он просто кричит о ней со страниц газет и журналов, с экранов телевизоров, с высоких и не очень высоких трибун. Мы вдруг «всем миром» прозрели, увидели, что погрязли в болоте бездуховности, безнравственности, безкультурья, всеобволакивающей серости (в науке, искусстве, культуре), что почти прервалась нить духовной традиции и и попирается прах «отеческих гробов», мы почти захлебнулись в затхлой тине мещанства и потребительства. И здесь-то почти 95-летний Лосев бросает нам спасительный круг своей «Античной эстетики» - этот живительный глоток свежего воздуха древней Эллады, спасительное напоминание о мудрых и прекрасных мечтах «детства человеческого», о бессмертных идеалах истины, добра и красоты, слитых воедино, о неутилитарных устремлениях человеческого духа, о бесконечной радости земного бытия, пронизанного любовью к прекрасному. Забыв обо всем, растеряв истинные духовные ценности, человечество обрекает себя на гибель - пророчествует подвигом своей долгой и многотрудной научной жизни Лосев. «Красота спасет мир» - страстно верит он вместе с великим Достоевским и стремится оттуда, из тоже своего конца XIX , пробудить в нас, людях конца XX столетия эту веру» (3.С.588-589).

5. А.Ф.Лосев был по существу исповедником. «Для Лосева,- пишет прот. Дмитрий, - философия имени стала не только теоретическим установлением, но живым, всеохватывающим течением религиозной и научной жизни. «Имя, Число, Миф - стихия нашей с тобой жизни, - пишет он из Свирьлага в январе 1932 г. своей супруге В.М.Лосевой,...где уже тонут отдельные мысли и внутренние стремления и водворяется светлое и безмысленное безмолвие вселенской ласки и любви» (1. Лосев А.Ф. Жизнь: повести, рассказы, письма. С-Пб.,1993.С.374). Действительно, в воинствующей против всякой религиозности атмосфере 1920-х гг., обращение к имяславию (ономатодоксии), этому древнему мистическому движению христианского Востока, бывшему для философа «необходимым догматическим условием религиозного учения, культа и мистического сознания Православия» (4. Лосев А.Ф. Имя. С-Пб.1997 г. С.VII), не могло быть ничем иным, как исповедничеством» (2.С.464-465).

В страстную субботу 18.04 1930 года. А.Ф.Лосев очутился на Лубянке. Далее 17 месяцев во Внутренней тюрьме, четыре с половиной месяца в одиночке, перевод в Бутырки, пересыльную тюрьму, где 20.09.1931 г. объявили приговор 10 лет лагерей. Следствие ОГПУ сфабриковало дело «Монархической организации церковников «Истинно-православная церковь», в которой Лосеву отводилась роль идейного руководителя. В частности, в нём утверждалось, что «имяславие стремится к неограниченной монархии и вооруженной борьбе для свержения советской власти и евреев как носителей сатанинского духа марксизма и коммунизма». Из 48 подследственных 35 были приговорены к разным срокам: к расстрелу, к 10, 8 и 5 годам лагерей. А.Ф.Лосев получил 10 лет лагерей, его супруга В.М.Лосева 5 лет лагерей. После приговора его отправили по этапу на строительство Беломоро-Балтийского канала. Через Кемь А.Ф.Лосев попал на Свирь, работал в 40 км от лагеря на сплавке леса, затем (после тяжелого заболевания) вновь был переведен на Свирьстрой, в пос. Важино, затем пребывал на Медвежьей Горе в пределах Белбалтлага.

А.Ф.Лосева стали «прорабатывать» в печати еще в год «великого перелома» (1929 г.) как зловредного идеалиста. «Диалектика мифа», вышедшая в 1930 г. вызвала бурю негодования в советской прессе. В книге увидели «нападение на социализм» и «злобствование против всякого ума», а также все грехи подряд: «беспринципность, мистическую экзальтацию, реакционность, бредни, легкомыслие, невежественность, злобную критику, реставрацию Средневековья, близость к фашисткой эмиграции, обскурантизм, мракобесие, реабилитацию алхимии, астрологии, магии и т.д. и т.п. (5.Грабер Х. Против воинствующего мистицизма А.Ф.Лосева//Вестник Комакадемии. 1930. №37-38). Книга называлась плодом «поповско- идеалистической реакции» (6.Сараджев А. Против поповско-идеалистической реакции//Правда. 14/V .1930, №131). Уже после ареста А.Ф.Лосева на XVI съезде ВКП(б) Л.М.Каганович, говоря об обострении классовой борьбы по линии культуры и литературы, приводит в пример восемь книг «философа-мракобеса» Лосева. Автор книг - «реакционер и черносотенец», «совершенно чуждый марксизму элемент», «наглейший классовый враг», «срочно нуждающийся в узде пролетарской диктатуры». И, наконец, вдогонку уже заточенному в Свирлаге Лосеву летит растиражированная «Известиями» и «Правдой» (12.12.1931г.) статья М.Горького «О борьбе с природой», содержащая весь набор пролетарских выпадов в адрес философа. Вот фрагмент: «Профессор этот явно безумен, очевидно, малограмотен, и если дикие слова его кто-нибудь почувствует как удар, - это удар не только сумасшедшего, но и слепого. Конечно, профессор - не один таков, и, наверное, он действовал языком среди людей подобных ему, таких же морально разрушенных злобой и ослепленных ею...Нечего делать в нашей стране людям, которые опоздали умереть, но уже гниют и заражают воздух запахом гниения».

Книги А.Ф.Лосева уничтожались и запрещались вплоть до последних лет его жизни. Показательна судьба его небольшой книги о Вл.Соловьеве, которую Андропов помиловал, заманив уничтожение ссылкой в отдаленные районы страны, в колхозы, кишлаки, местечки, но запретив её распространение в городах и городках, а также за границей.

6. Несмотря на арест, лагерь, травлю и притеснения А.Ф. Лосев был патриотом России. Он писал: «Мы знаем весь тернистый путь нашей страны; мы знаем многие и томительные годы борьбы, недостатка, страданий. Но для сына своей Родины все это свое, неотъемлимое свое, родное; он с этим живет и с этим погибает; он и есть это самое, а это самое, и есть он сам. Пусть в тебе, Родина-Мать, много слабого, больного, много немощного, неустроенного, безрадостного, но и рубища твои созерцаем как родные себе. И миллионы жизней готовы отдаться за тебя, хотя бы ты было и в рубищах...Я многие годы провел в заточении, гонении, удушении: и я, может быть, так и умру, никем не признанный и никому не нужный. Это жертва. Вся жизнь, всякая жизнь, жизнь с начала до конца, от первого до последнего вздоха, на каждом шагу и в каждое мгновение, жизнь с её радостями и горем, с её счастьем и с её катастрофами есть жертва, жертва и жертва. Наша философия должна быть философией Родины и жертвы, а не какой-то там отвлечённой, головной и никому не нужной «теорией познания» или «учением о бытии или материи». В самом понятии и названии «жертва» слышится нечто возвышенное и волнующее, нечто облагораживающее и героическое. Это потому, что рождает нас не просто «бытие», не просто «материя», не просто «действительность» и «жизнь» ─ все это нечеловечно, надчеловечно, безлично и отвлеченно, ─ а рождает нас Родина, та мать и та семья, которые уже сами по себе достойны быть, достойны существования, которые уже сами по себе есть нечто великое и светлое, нечто святое и чистое. Веления этой Матери Родины непререкаемы. Жертвы для этой Матери Родины неотвратимы. Бессмысленна жертва какой-то безличной и слепой стихии рода. Но это и не есть жертва. Это просто бессмыслица, ненужная и бестолковая суматоха рождений и смертей, скука и суета вселенской, но в то же время бессмысленной животной утробы. Жертва же в честь и во славу Матери Родины сладка и духовна. Жертва эта и есть то самое, что единственное только и осмысливает жизнь ...

Преступления, жестокость, насилие, человеконенавистничество, всё это ополчается на нас и на нашу Родину, но всё это только и можно, только и нужно одолеть ради благоденствия Родины. Возмутиться отдельным преступным актом и вступить с ним в борьбу - мало. Это и всякое животное вступает в борьбу за то, что считает принадлежащим себе. Нет, побороть противника не ради себя, и не ради своей идеи, и, даже, не ради только ближнего, а ради самой Родины - вот где подлинное осмысление всякой человеческой борьбы против зла».

В жертве сразу дано и наше человеческое ничтожество и слабость, и наше человеческое достоинство и сила. Родина это то, ради чего мы страдаем и за что боремся. Кто вместе с нами страдает и борется, тот и составляет нашу Родину. Это и есть для нас родное. Кто любит свое родное, тот не умрет, тот будет вечно в нем жить и вместе с ним жить. И этой радости, этой великой радости достаточно для того, чтобы быть спокойным перед смертью и не убиваться над потерями в жизни. Кто любит, тот умирает спокойно. У кого есть Родина, тот, умирая если не за неё, то хотя бы - только в ней, на ней, умирает всегда уютно, как бы ребенок, засыпая в мягкой и теплой постельке, - хотя бы эта смерть была и в бою, хотя бы это и была смерть летчика, упавшего с километровой высоты на каменистую землю, Только Родина дает внутренний уют, ибо все родное - уютно, и только уют есть преодоление судьбы и смерти...Знать веления Родины, своевременно их воспринимать - дело высокой человеческой мудрости. Главное, что есть опора против бессмыслицы жизни, есть твердыня, превысшая судьбы, и есть внутренняя и несокрушимая цитадель презрения к смерти, есть любовь и жертва, есть подвиг и счастье самоотречения, есть в самоотречении для других и для Родины самое сокровенное и уже действительно несокрушимое самоутверждение, самопорождение.

Пока наша жизнь мятется и страдает, пока наша жизнь неустроенна, полна злобы и насилия, пока мы умираем под пятой неведомой судьбы - одно из двух: или жизнь, согласная с родным и всеобщим, с Родиной, и тогда она - самоотречение; или жизнь вне связи с родным и всеобщим, с Родиной, и тогда она - бессмыслеца.

Необязательно, чтобы человек во что бы то ни стало умирал и жертвовал своей жизнью. Для этого должно быть особое веление Родины. Но и всякое страдание и труд на пользу Родины, и всякое лишение и тягость, перенесенное во славу Родины, уже есть та или иная жертва, то или иное самоотречение, и осмысливается все это только в меру жертвенности. 7.Будущее Церкви неразрывно связано с культурой, т.е. философией, словесностью, искусством. Они должны стать православными, но не на показ, хотя и это тоже нужно, прежде всего, для молодежи, неофитов, чувствительных женщин; а по внутренней сути. Быть православным в творчестве. Не воспевать зло и безнравственность (В.Набоков - «Лолита»).

Но и в жизни быть православными, а не только в храме. И тут А.Ф.Лосев являет нам пример, конечно, недосягаемый для нас. Он принял тайный монашеский постриг 3.06.1929 г., вместе с супругой, о котором не знали даже его ближайшие ученики, и был верен ему до конца. Интересно наблюдение священника Максима Козлова. Он пишет: «Сопоставляя письма, написанные профессиональным философом - Лосевым и столь же профессиональным богословом - Флоренским, примерно в одни годы - тридцатые, нельзя не заметить, как глубоко религиозно, как глубоко проникнуто церковной жизнью, чредой служб и молитв содержание писем первого, и как мало христианского содержания в письмах второго. Естественно было бы ждать от священника, человека написавшего фундаментальнейшие труды по богословию, проявления своего христианского миросозерцания в экстремальных условиях. Но нет. Флоренский больше занимается в эти годы техническими, естественнонаучными проблемами, а в письмах жене из лагеря если и дает рекомендации нравственного характера, то они носят самый общий характер. Письма Лосева жене из лагеря - это письма православного христианина, сознающего свою немощь, сознающего, как тяжело остаться православным человеком в ужасе окружающей его жизни, видящего, как слаба его вера, но понимающего, что без этой веры не прожить» (3.С.635). Приведу один фрагмент из письма20.02.1932 г.: «Сейчас перечитал всё письмо и - вспомнил, что сегодня - начало недели о мытаре и фарисее. Господи! Ты же всё знаешь, Тебе же известно мельчайшее движение моей души. О, дай же, дай сил и знания на этом новом пути, на который Ты меня поставил. Я же все еще хочу быть мытарем, вожделеваю чистого сердца, хочу взывать и взываю: «Боже, очисти меня грешного! Боже, спаси мя недостойного! Боже, воздвигни мя падшего!» Помнишь, как бывало...Да нет, не надо; не надо больше слов. От Бога никуда не уйдешь, и смирение - было и остается единственным осмысленным путем. Только бы не угасли силы, не падал дух и не воцарялся бы мятеж в душу, где вместо смрада и холода могилы от века положено Богом благоухание молитвы и духовного подвига» «Сегодня воскресенье о мытаре и фари сее, а вчера пели: «Покаяния отверзи ми двери, Жизнодавче! - Молчу, молчу, ибо прилично по этому поводу безмолвствовать. Сама знаешь, какие дни наступают и как мы их проводили раньше. Что же теперь делать! Предадим всё воле Божией» -письмо от 21.02.1932г. (1.С.381-382)

М.Козлов подчеркивает, что «проблема для Лосева была не в том, чтобы оправдать православие, развить его философские возможности, хотя и это - существенный компонент, но в применении принципов православия для выработки основ цельной христианской культуры, включая искусство, науку и т.д. Прежде всего, необходимо было реконструировать православный тип исторического мышления, осознать специфику заложенного в православии пони мания социального бытия, в отличие от католического или протестантского (3.С.635). Этому пути мы и должны следовать.

И еще видеть Промысел Божий в жизни и творчестве и следовать ему, что также было характерно для Лосева. «Дважды Лосев переводил с греческого важнейший трактат Дионисия «О Божественных именах». Первый из них частично исчез после ареста философа в 1930 году, второй, сделанный Лосевым после возвращения из лагерей, погиб во время взрыва фугасной бомбы, уничтожившей дом мыслителя во время войны. Третий раз философ не решился переводить творение Дионисия, видя в гибели переводов Божью волю». (2.С.504).

8. Там где основоположники определились давно, и их дело успешно развили и развивают подлинно русские деятели русской культуры, вплоть до XX века включительно, важно продолжать их традиции и сохранять их дух.

В музыке это Г.В.Свиридов, в поэзии Н.М.Рубцов, в геополитике Л.Н.Гумилев и т.д.

И вот теперь в философии это А.Ф.Лосев и потому не только трепетным и благоговейным должно быть наше отношение к наследию Лосева. Оно должно быть творческим. Все возникающие проблемы и вопросы мы должны решать в духе Лосева. Как показала культурная жизнь России последних столетий, все кто, так или иначе отвергали основоположников, канули в лету. Те, кто развивали и продолжали основоположников, явили цвет нашей культуры. И тут нам придется пересмотреть некоторые устоявшиеся мнения или, по крайней мере, их существенно дополнить. Это в первую очередь понимание «имяславия» и причин трагедий России в XX веке.

А.Ф.Лосев определял свое эсхатологическое восприятие трагической судьбы России как возмездие за «похуление имени Божия».

Из показаний А.Ф.Лосева: «Как мог спасти Церковь высокий иерарх (Сергий Страгородский), который будучи членом Св.Синода, грубо нападал на имяславцев, бросал на пол разорванную бумажку с именем «Бог» в доказательство того, что имя Божие никакого сущностного отношения к Самому Богу не имеет» (Дело №100256.т.11.Лист 114). Там же: «Похулено и осквернено сладчайшее имя Иисусова, и вот постигла Россию великая разрушительная война, падение и расслабление великого народа, безумие и окаянство жесточайшее сатанинского десятилетия, включая и распри церковные, разделение церковного общества на непримиримые партии, еретические раскольнические блуждания» (л.142).

Мы привыкли винить в трагедии России «мировую закулису», интеллигенцию, правящий слой, включая военный генералитет, изменивший Государю, и в этом есть своя правда. Но духовную причину обходим, а это есть Послание Св.Синода от 18 мая 1913 г., «официально закрепляющее впадение в ересь имябожия». А отсюда недалеко и до признания Св.Синодом власти Временного Правительства, т.е. фактический отказ от симфонии Церкви и Государства. И не один А.Ф.Лосев так думал. Еще в 1922 г. членами кружка собиравшегося в доме Лосевых на Воздвиженке, а также у П.С.Попова и Д.Ф.Егорова, было составлено «Отречение от синодского послания 1913 г.», а также составлен своеобразный «Символ веры», написанный А.Ф.Лосевым, под которым подписались сам философ, Д.Ф.Егоров, Н.М.Соловьев, А.В.Сузин, П.С.Попов, В.Н.Муравьев, В.М.Лосева, М.Н. Хитрово-Крамской, Н.Н.Бухгольц, Г.А.Рачинский. Как пишет прот.Дмитрий (Лесин): «В документе происходит смыкание богословского и церковно-политической составляющих афонских споров. В нём свидетельствуется, что в Русской Церкви совершается поругание и гонение святой православной веры, о чистоте которой ревнуют имяславцы. Церковь находится в бедственном положении и духовном оскудении, причиной которого является Послание Св.Синода от 18.05 1913 г.» (2. С.467).

А.Ф.Лосев так определил православное учение, исповедуемое имяславцами»: «Православное учение, исповедуемое имяславцами таково: «Имя Божие чудно по существу, свято в самом себе, славно и препрославлено есть, а слава имени Божия вечна и бесконечна, как Бог... Посему, если сказано: «Да не будут бози инии, разве Мене», то и имя Божие, поелику в Церкви славится и восхваляется, не должно быть отделяемо от Существа Божия: как веровала и исповедывала Вселенская св. Православная Церковь, всякое слово Божие, произнесенное устами Божиими, есть Бог, равно так и всякое имя Божие, изреченное устами Самого Бога, есть Бог. И сию веру нашу в Слово Божие и во имя Божия утверждаем собственноручною подписью» (Дело № 100256.т.11 Лист 218-219). А вот как говорил об этом свт. Иоанн Златоуст: «Имя Бога нашего Иисуса Христа, спускающееся в глубины нашего сердца, успокаивает дракона, господствующего в наших мыслях, очищая и оживляя нашу душу. Храните в ваших сердцах имя Господа Иисуса, ибо так сердце усваивает Бога, а Бог - сердце, и оба пребывают в единстве» (3.С.90).

9. Итак, А.Ф.Лосев это человек, который не мог жить без веры и без мысли.

Отсюда тайный монашеский постриг и следующие признания Лосева: «Я - мыслитель и не могу жить без мысли и без умственного творчества. Я не могу, не могу иначе. Это - мой путь, мое послушание, мое призвание и то, что заняло всю жизнь и отняло все силы. Расстаться с этим - значит духовно умереть, и я не вижу никакого другого пути».

В Лосеве проявилась зрелость русской мысли и началась великая русская философия, наряду с великой русской литературой, музыкой, балетом и т.д. Зрелость проявилась в том, что А.Ф.Лосев на всё и на вся, смотрел русским взглядом, понимал всё по-русски, всё объяснял с русской точки зрения, был во всём верен Православию.

И потому А.Ф.Лосев это еще и проверка нашей русскости в философии. Те, кому ближе Гегель, Хайдеггер, Гуссерль, М.Фуко, Локан, Дарида и иже с ними, - не русские философы. Это лишь философы, живущие в России. Они не по-русски мыслят. И эта печать (а может быть и клеймо) вторичности лежит на них, не позволяя им раскрыть свой талант в полноте. Можно сказать, что это русскоязычные философы.

На мой взгляд, эти образования в наше время приобретают злокачественный характер, грозя погубить основной ствол русской культуры, ибо начинают носить русофобский характер, а сами деятели, стремительно превращаются (перерождаются) в русофобов. Конечно русское самосознание, воображение, фантазия имеют крепкую и надежную основу в нашей сущности или природе русского человека. Но им всё труднее и труднее пробиваться в жизнь. Это было трудно в СССР, но не менее трудно и теперь в РФ.

Всего заметнее русскоязычность в языке детей. Нередко можно услышать, как они называют воробья не воробушком, а воробейчиком, соловья не соловушкой, а соловейчиком. «Воробейчики» это и мы с вами, когда безосновательно ругаем свой народ, причем публично, призываем его каяться, то за убийство царской семьи, то еще за какие-то мнимые исторические грехи перед другими народностями, когда огульно охаиваем свое прошлое, когда отказываемся от своего образа жизни и т.д. Так русскоязычность перерастает в русофобию. У многих уже стала привычкой повторять, что всё у нас не так, как у людей, что мы не что не способны и т.п. Замечу, если русскоязычность это в определенной степени чуждость России и русскому народу, то русофобия это ненависть к России и русскому народу. И соответственно и наше отношение к ним должно быть разным.

«Кто не против нас, тот с нами» сказано нам и это может стать нашей позицией по отношению к русскоязычным деятелям (лицам) культуры.

«Кто не с нами, тот против нас», так мы должны относиться к русофобам.

Но это особая проблема и здесь не место её развивать. Надеюсь, она будет рассмотрена на конференции «Сбережение русского народа как залог благосостояния России»

Нельзя после Лосева строить свое мировоззрение полностью полагаясь на Вл.Соловьева, или И.А.Ильина, или Н.А.Бердяева, или И.Киреевского и А.С.Хомякова, К.Леонтьева или Н.О.Лосского. Да у них есть много верного и глубокого. Скажу более, русского, но этого все равно недостаточно. И потому мы должны преодолеть сугубую приверженность к философам «доникейского» периода русской мысли, чтобы не впасть в односторонность, в ту или иную философскую прелесть (ересь), вроде софиологии или всеединства.

Трепетным и благоговейным должно быть наше отношение к Алексею Федоровичу Лосеву. Постоянно изучать его наследие, усваивать его методы и пути решения актуальных задач, сверять свою настроенность на русский лад, решать современные проблемы исходя из мировосприятия Лосева - вот наша позиция в философии и жизни. В наше циничное, разнузданное и истеричное время трудно не заразиться этими страстями (пороками). Не засуетиться, не замельчешить, не бросаться на «ветряные мельницы» врага рода человеческого, а творить Иисусу молитву и следовать совету оптинского старца Нектария, который так любил Лосев - «терпение и пождение».

Всё проходит, мир проходит, но имя Божие остается и мы с ним. А с этим и придут новые нужные мысли, слова, дела, деятельность, нужные или даже решающие для нашего времени. И да будет так!

Лосев, Алексей Фёдорович Алексей Фёдорович Лосев Дата рождения: 10 (22) сентября 1893(18930922) Место рождения: Новочеркасск, Россия Дата смерти: 23 мая 1988 Место с … Википедия

- (1893 1988), философ и филолог, профессор (1923). В 1930 33 в концлагере (Беломоро Балтийский канал). В работах 20 х гг. дал своеобразный синтез идей русской религиозной философии начала XX в., прежде всего христианского неоплатонизма, а также… … Энциклопедический словарь

- (1893, Новочеркасск 1988, Москва), философ, филолог. Из семьи учителя гимназии. В 1911 окончил классическую гимназию с золотой медалью, получил также музыкальное и математическое образование. Окончив затем в 1915 историко филологический… … Москва (энциклопедия)

ЛОСЕВ Алексей Фёдорович - , философ и филолог классик, дер филол. наук (1943), проф. (1923). Окончил Моск. ун т (1915), вёл науч. работу там же. Участвовал в деятельности филос. об в 10 х нач. 20 х гг.: Религиозно филос. об… …

ЛОСЕВ. Алексей Фёдорович - , философ и филолог классик, дер филол. наук (1943), проф. (1923). Окончил Моск. ун т (1915), вёл науч. работу там же. Участвовал в деятельности филос. об в 10 х нач. 20 х гг.: Религиозно филос.… … Российская педагогическая энциклопедия

Лосев, Алексей Фёдорович - (1893 1988) философ и филолог классик, д р филологических наук (1943), профессор (1923). По окончании Московского университета вёл в нём научную работу. Участвовал в деятельности философских обществ в 10 х начале 20 х гг. Преподавал в разных… … Педагогический терминологический словарь

Фёдорович Алексей Фёдорович Лосев Дата рождения: 10 (22) сентября 1893(18930922) Место рождения: Новочеркасск, Россия Дата смерти: 23 мая 1988 Место с … Википедия

Читай биографию философа мыслителя: факты жизни, основные идеи и учения

АЛЕКСЕЙ ФЕДОРОВИЧ ЛОСЕВ
(1893-1988)

Российский философ и филолог. В работах 1920-х годов дал своеобразный синтез идей русской религиозной философии начала XX века, прежде всего христианского неоплатонизма, а также диалектики Шеллинга и Гегеля, феноменологии Гуссерля. В центре внимания Лосева - проблемы символа и мифа ("Философия имени", 1927, "Диалектика мифа", 1930), диалектики художественного творчества и особенно античного мифологического восприятия мира в его структурной целостности. Автор монументального труда по истории античной мысли ("История античной эстетики" в 8 т.).

Лосев родился в Новочеркасске (столице Области Всевеликого Войска Донского) в скромной семье учителя математики, страстного любителя музыки, скрипача-виртуоза. Мать его была дочерью настоятеля храма Михаила Архангела, протоиерея о Алексея Полякова. Отец оставил семью, когда сыну было всего три месяца, и воспитанием мальчика занималась мать. От отца будущий философ унаследовал страсть к музыке и, как он сам признавался, "разгул и размах идей", "вечное искательство и наслаждение свободой мысли". От матери - строгое православие и нравственные устои жизни.

Мать и сын жили в собственном доме, который в 1911 году, когда Алексей окончил с золотой медалью классическую гимназию, пришлось продать - нужны были деньги для обучения в Московском Императорском Университете (доходов со сдаваемого матерью в аренду казачьего наследственного надела не хватало). Еще в гимназии юный Лосев стремился соединять все области знания в нечто единое. Он увлекался литературой, философией, математикой, историей, древними языками. Учителя были выдающимися знатоками своего дела. Достаточно сказать, что в старших классах гимназии юноша изучал сочинения Платона и Вл. Соловьева.

В переписке гимназиста Алексея Лосева и гимназистки Ольги Позднеевой (сестры его сотоварищей по гимназии братьев Позднеевых, будущих профессоров) есть примечательные свидетельства вполне осознанного юношей дальнейшего жизненного пути. "В работе вся цель жизни. Работать над самим собой, учиться и учить. Вот мой идеал", - и добавляет одно из любимых изречений: "Если ты молишься, если ты любишь, если ты страдаешь, то ты человек".

Он с гордостью пишет о своей матери, что это именно она сделала "из жалкого, хрупкого дитяти юношу, честно трудящегося и стремящегося оправдать свое название христианина". Особенно импонировал Алексею Камилл Фламмарион, знаменитый французский астроном и вместе с тем беллетрист, романами которого - "Стелла" и "Урания" - зачитывался гимназист.

Для Алексея, который в 1909 году написал сочинение "Атеизм Его происхождение и влияние на науку и жизнь", важно, что Фламмарион, "будучи самым серьезным ученым, в то же время верующий в Бога", с уважением относится к христианству. В этих словах заложен один из главных жизненных и мировоззренческих принципов Лосева о целостном восприятии мира через единство веры и знания. Вне философии юноша не мыслит жизни. Он твердо уверен в том, что "философия есть жизнь", а "жизнь есть философия".

Размышления о любви студента Лосева тоже утверждают "взаимную принадлежность" двух душ к "вселенскому всеединству", а стремление к любви тоже понимается как "стремление к утраченному единству", являясь космическим процессом. Наиболее четко и выразительно представлена идея всеединства в юношеской работе Лосева под названием "Высший синтез как счастье и ведение", которая была написана накануне отъезда в Москву перед поступлением в Московский университет в 1911 году.

Высший синтез - это синтез религии, философии, науки, искусства и нравственности, то есть всего, что образует духовную жизнь человека. Этот высший синтез, очевидно, нашел опору в теории всеединства Вл. Соловьева, которого Лосев считал своим первым учителем наряду с Платоном, учителем в жизненном, а не абстрактном понимании идей и виртуозной диалектике. Лосев был знатоком платоно-аристотелевского синтеза в неоплатонизме, последней философской школе античности.

В 1915 году он окончил два отделения историко-филологического факультета университета - философии и классической филологии, получил он и профессиональное музыкальное образование (школа итальянского скрипача Ф. Стаджи) и серьезную подготовку в области психологии. Еще студентом он стал членом Психологического института, который основал и которым руководил профессор Г. Челпанов. Обоих, учителя и ученика, связывало глубокое взаимопонимание. Челпанов рекомендовал студента Лосева в члены Религиозно-философского общества памяти Вл. Соловьева, где молодой человек общался с Вяч. Ивановым, Булгаковым, Ильиным, Франком, Е. Трубецким, о. П. Флоренским.

Оставленный при университете для подготовки к профессорскому званию, Алексей Лосев одновременно преподавал в московских гимназиях древние языки и русскую литературу, а в трудные революционные годы ездил читать лекции в только что открытый Нижегородский университет, где и был избран по конкурсу профессором, в 1923 году Лосева утвердил в звании профессора уже в Москве Государственный Ученый Совет. На родину, где никого из близких за годы революции не осталось в живых, Лосев не возвращался.

В 1922 году он вступил в брак (венчал в Сергиевом Посаде о. П. Флоренский) с Валентиной Михайловной Соколовой, математиком и астрономом, которой мы обязаны изданием книг Алексея Федоровича в 1920-х годах. Все эти годы Лосев был действительным членом Государственной Академии художественных наук, профессором Государственного Института музыкальной науки (ГИМН), где он работал в области эстетики, профессором Московской консерватории.

Начал он печататься с 1916 году ("Эрос у Платона", "Два мироощущения", "О музыкальном ощущении любви и природы"). Одна из первых работ Лосева - "Русская философия" - была отправлена за границу и увидела свет в 1919 году на немецком языке. В этой статье Лосев назвал характерную черту русского философствования - "апокалиптическую напряженность". Эта напряженность присутствует во всех трудах молодого ученого - многочисленных книгах и статьях, глубоких по содержанию, блистательных по форме.

В 1918 году молодой Лосев совместно с Булгаковым и Вяч. Ивановым готовил по договоренности с издателем Сабашниковым серию книг. Называлась эта серия под редакцией Лосева "Духовная Русь". В ней, кроме вышеназванных, участвовали Е. Трубецкой, С. Дурылин, Г. Чулков, С. Сидоров. Однако издание это не увидело света, что и неудивительно для революционных лет.

В эти же годы началась подготовка так называемого "восьмикнижия", которое А. Ф. Лосев опубликовал с 1927 по 1930 год. Это были "Античный космос и современная наука" (1927), "Философия имени" (1927), "Диалектика художественной формы" (1927), "Музыка как предмет логики" (1927), "Диалектика числа у Плотина" (1928), "Критика платонизма у Аристотеля" (1929), "Очерки античного символизма и мифологии" (1930), "Диалектика мифа" (1930).

Лосев как религиозный философ раскрывается наиболее полно в своей философии имени ("Философия имени" написана в 1923 году), в которой он опирается на учение о сущности Божества и энергиях, носителях. Его сущности (доктрина христианского энергетизма, сформулированная в XIV веке ев Григорием Паламой). Сущность Божества, как и положено в духе апофатизма, непознаваема, но сообщима через свои энергии. Эта доктрина нашла свое выражение в православном религиозно-философском движении имяславия, идеи которого глубоко понимали и развивали в 1910-х - начале 1920-х годов о. П. Флоренский, о. С. Булгаков, В. Эрн и др. Лосеву принадлежит серия докладов о почитании Имени Божьего в плане историческом и философско-аналитическом. Он пишет также статью "Ономатодоксия" (греческое название имяславия), предназначавшуюся для печати в Германии.

В "Философии имени" Лосев философско-диалектически обосновал слово и имя как орудие живого социального общения, далекое от чисто психологических и физиологических процессов.

Слово у Лосева всегда выражает сущность вещи, неотделимую от этой последней. Назвать вещь, дать ей имя, выделить ее из потока смутных явлений, преодолеть хаотическую текучесть жизни - значит сделать мир осмысленным. Поэтому весь мир, Вселенная есть не что иное, как имена и слова разных степеней напряженности. Поэтому "имя есть жизнь". Без слова и имени человек "антисоциален, необщителен, не соборен, не индивидуален". "Именем и словами создан и держится мир. Именем и словами живут народы, сдвигаются с места миллионы людей, подвигаются к жертве и к победе глухие народные массы. Имя победило мир".

Лосев - творец философии мифа, тесным образом связанной с его учением об имени. Автор понимает миф не как выдумку и фантазию, не как перенос метафорической поэзии, аллегорию или условность сказочного вымысла, а как "жизненно ощущаемую и творимую вещественную реальность и телесность". Миф - это есть "в словах данная личностная история". В мире, где царствует миф, живая личность и живое слово как выраженное сознание личности, все полно чудес, вопринимаемых как реальный факт, тогда миф есть не что иное, как "развернутое магическое имя", обладающее также магической силой.

"Диалектика мифа" заканчивается обещанием автора вернуться к проблемам абсолютной мифологии, он убежден, что железная логика диалектики и последовательное ее применение сокрушат все возможные кантовские паралогизмы и антиномии. Увы, осуществить это не удалось. Внимание автора в дальнейшем приковало то, что он назвал "относительной мифологией", общее рассмотрение теории мифа и его исторически сложившиеся формы. Лосев сознательно вставил в текст книги "Диалектика мифа" выброшенные цензурой опасные идеологические места. И не раскаивался. Он писал из лагеря жене: "В те годы я стихийно рос как философ, и трудно было (да и нужно ли?) держать себя в обручах советской цензуры". "Я задыхался от невозможности выразиться и высказаться". "Я знал, что это опасно, но желание выразить себя, свою расцветавшую индивидуальность для философа и писателя превозмогает всякие соображения об опасности" (22 марта 1932 года).

"Диалектика мифа" была разрешена цензурой, возможно потому, что политредактором Главлита был поэт-баснописец Басов-Верхоянцев, который дал заключение на эту опасную книгу. Как видно, поэт взял верх над цензором. Запрещенная книга вышла, и ее продавали (книгопродавцы действовали в своих интересах очень оперативно). Но большая часть тиража книги (и без того малого - 500 экземпляров) была уничтожена. С трибуны XVI партийного съезда большевиков Лосева развенчал Л. Каганович.

В ночь на Страстную пятницу 18 апреля 1930 года Лосева арестовали и приговорили к 10 годам лагерей (его супругу к 5 годам), обвинив в антисоветской деятельности и в участии в церковно-монархической организации. Уже на находившегося в лагере на строительстве Беломорско-Балтийского канала Лосева в статье "О борьбе с природой" обрушился М. Горький.

"Профессор этот явно безумен, очевидно малограмотен, и если дикие слова его кто-нибудь почувствует как удар - это удар не только сумасшедшего, но и слепого" Горький ссылается на работу Лосева, оставшуюся в рукописи и бесследно исчезнувшую в органах советской тайной полиции, - "Дополнения к "Диалектике мифа".

С удивительной стойкостью переносили Лосевы свое лагерное бытие, о чем свидетельствует переписка супругов. Поддерживала их силу духа глубокая вера и тайно принятый ими (под именами Андроника и Афанасий) монашеский постриг (в 1929 году, 3 июня), совершенный известным афонским старцем, архимандритом о. Давидом.

Однако сфабрикованное дело потерпело в конечном счете крах. Лосевых освободили в 1933 году в связи с завершением строительства канала. Правда, Алексей Федорович вышел из лагеря, почти потеряв зрение, но зато с разрешением (сказалась помощь Е. П. Пешковой, жены Горького, главы Политического Красного Креста) вернуться с восстановлением гражданских прав в Москву.

В ЦК ВКП(б) бдительно следили за философом. Ему наложили запрет на работу по его прямой специальности, разрешив заниматься античной эстетикой и мифологией. Все 1930-е годы Лосев переводил античных авторов: Платона, Аристотеля, Плотина, Прокла, Секста Эмпирика, мифографов и комментаторов философии, Николая Кузанского, а также знаменитый ареопагитский корпус.

Штатного места в высших учебных заведениях для бывшего арестанта не было, и он вынужден был выезжать из Москвы раза два в год для чтения курсов античной литературы в провинцию. Наука о числах, математика, "любимейшая из наук", связана для Лосева с астрономией и музыкой. Он разрабатывал ряд математических проблем, теорию множества, теорию функций комплексного переменного, занимался пространствами разного типа, общаясь с великими математиками Ф. Д. Егоровым и Н. Н. Лузиным.

Сохранился большой труд Лосева "Диалектические основы математики" с предисловием В. М. Лосевой (в 1936 году были наивные надежды на публикацию). Для него и его супруги существовала общая наука, которая есть и астрономия, и философия, и математика. Вместе с тем "математика и музыкальная стихия" для него также едины, ибо музыка основана на соотношении числа и времени, не существует без них, есть выражение чистого времени. В музыкальной форме существует три важнейших слоя - число, время, выражение времени, а сама музыка - "чисто алогически выраженная предметность жизни числа" "Музыка и математика - одно и то же" в смысле идеальной сферы. Отсюда следует вывод о тождестве математического анализа и музыки в смысле их предметности. Однако в музыке и математике есть и решительное различие. Музыка живет выразительными формами, она есть "выразительное символическое конструирование числа в сознании". "Математика логически говорит о числе, музыка говорит о нем выразительно".

И наконец, замечательное сочинение Лосева под названием "Самое само" (с интересными и подробными - их любил Лосев - историческими экскурсами). "Самое само" никогда не печаталось при жизни философа, сохранилась рукопись, чудом уцелевшая в огне войны 1941 года. Здесь учение Лосева о вещи, бытии, сущности, смысле, который коренится в глубинах эйдоса. Здесь заключены зерна лосевского представления о всеединстве и целостности, в котором каждая отдельная часть несет в себе сущность целого.

В 1941 году семья Лосевых пережила новую катастрофу - гибель дома от немецкой фугасной бомбы, полное разорение, смерть близких. Жить пришлось начинать сначала еще раз. Появилась надежда на университетскую деятельность. Пригласили на философский факультет МГУ им. Ломоносова. Но читавшего лекции и руководившего гегелевским семинаром профессора Лосева (1942-1944) изгнали из Московского университета по доносу (в нем принял участие и бывший друг) как идеалиста.

В 1943 году Лосеву присудили степень доктора филологических наук. Классическая филология оказалась спасительной. Власть перевела Лосева (оставить без работы не решились) в Московский государственный пединститут им. Ленина на открывшееся там классическое отделение, где он мешал как конкурент заведующего кафедрой. Правда, через несколько лет отделение закрыли, и Лосев оказался сначала на кафедре русского языка, а затем на кафедре общего языкознания, где он преподавал древние языки аспирантам, проработав до самой своей кончины.

С 1930 по 1953 годы А. Ф. Лосев не издал ни одного своего труда (перевод из Николая Кузанского не в счет) - издательства боялись печатать рукописи Лосева по античной эстетике и мифологии, обставляя их отрицательными рецензиями, обвиняя в антимарксизме, что граничило с антисоветчиной, грозило новым арестом.

И только после смерти Сталина Лосева начали печатать. В 1998 году в списке трудов Лосева было более 700 наименований, из них более 40 монографий. С 1963 по 1994 год выходило новое лосевское "восьмикнижие" - "История античной эстетики" в 8 томах и 10 книгах. Этот труд явился подлинной историей античной философии, которая вся, по определению ее автора, выразительна, а значит, эстетична. Более того, этот труд дает нам картину античной культуры в единении ее духовных и материальных ценностей.

Лосев официально вернулся в философию, сотрудничая в пятитомной философской энциклопедии (1960-1970), в которой ему принадлежат 100 статей, иные из которых представляют большие глубокие исследования. Выпустил он (тоже впервые в русской науке) "Античную музыкальную эстетику" (1960-1961), не говоря уже о серьезных и объективных статьях, посвященных Рихарду Вагнеру, о котором не принято было говорить положительно (1968 1978).

В 1966 году в серии "Философское наследие" готовился "Платон", издательство устроило совещание по поводу вступительной статьи, написанной Лосевым. Редактор требовал от автора критики "ошибок Платона". "Каких ошибок?" - "Но ведь Платон был идеалист!" Слепой старец ответил: "Ну и что? Умный идеализм ближе к умному материализму, чем глупый материализм, вы знаете, кто это сказал?"

Ссылка на авторитеты порой помогала. В книге о символе Лосев процитировал даже одиозного Митина. Многие удивлялись, но поддержка влиятельного академика была обеспечена. "Я - не великомученик, а боец, мне подавай победу, а не посмертное почитание", - сказал он однажды. И выходил победителем в трудных ситуациях.

В Союз писателей его приняли накануне 90-летия. Вскоре присудили Государственную премию - за многотомную "Историю античной эстетики".

Почему Лосев обратился к античности? Не только потому, что окружающая действительность бездуховна и безнравственна и нам следует вернуться к тому, с чего начинала мировая культура. Нет, Лосев как раз выступал против некритического отношения к древности (как в книге "Эстетика Возрождения" против излишних восторгов по поводу ренессансного рационализма).

Античность - "детство человечества", ее культура слишком телесна, ее мифология примитивна, "относительна". Абсолютная мифология пришла с христианством, на родной земле, в родной культуре искал и находил Лосев свои идеалы. Именно поэтому в конце своей жизни он снова обратился к творчеству Соловьева.

В 1983 году вышла книга "Знак Символ. Миф". Но еще раньше, в 1976-м, появилась книга "Проблема символа и реалистического искусства". Именно Лосев впервые за советское время заговорил о символе, о предмете, долгие годы закрытом для исследователей и читателей, и заговорил положительно, вопреки ленинской критике. Впервые поднял Алексей Федорович и ряд наболевших вопросов, связанных с эпохой Возрождения. Лосев представил обратную сторону так называемых титанов Ренессанса с их вседозволенностью и абсолютизацией человеческой личности. "Эстетика Возрождения" (1978) оказалась, как всегда у Лосева, больше, чем эстетика. Это выразительный лик культуры целой эпохи.

Вернулся Лосев и к русской философии, о которой он писал в давние времена. Он подготовил большую книгу об учителе своей юности, Вл. Соловьеве, напечатав ее сокращенную редакцию под названием "Вл. Соловьев" (1983). Это вызвало невероятные гонения и на книгу (первую при советской власти о русском философе), и на ее автора. Книгу пытались уничтожить, а потом отправили на окраины страны. Рукописи Лосева в разных издательствах были задержаны на основе приказа председателя Комиздата Б. Н. Пастухова. Полностью книга "Вл. Соловьев и его время" появилась в печати уже в 1990 году.

Лосев всегда отмечал синтетический характер своего мировоззрения "В моем мировоззрении синтезируется античный космос с его конечным пространством и - Эйнштейн, схоластика и неокантианство, монастырь и брак, утончение западного субъективизма с его математической и музыкальной стихией и восточный паламитский онтологизм и т. д. и т. п."

Лосев скончался 24 мая 1988 года в день памяти славянских просветителей св. Кирилла и Мефодия, покровителей Лосева с детских лет (в гимназии домовый храм был посвящен этим святым). Последняя его работа - "Слово о Кирилле и Мефодии - Реальность общего".

Лосев мог с полным правом писать в "Истории эстетических учений", что он не чувствует себя "ни идеалистом, ни материалистом, ни платоником, ни кантианцем, ни гуссерлианцем, ни рационалистом, ни мистиком, ни голым диалектиком, ни метафизиком". "Если уж обязательно нужен какой-то ярлык и вывеска, то я, - заключает он, - к сожалению, могу сказать только одно: я - Лосев".

* * *
Вы читали биографию философа, факты его жизни и основные идеи его философии. Эту биографическую статью можно использовать, как доклад (реферат, сочинение или конспект)
Если вас интересуют биографии и учения других (русских и зарубежных) философов, то читайте (содержание слева) и вы найдёте жизнеописание любого великого философа (мыслителя, мудреца).
В основном, наш сайт (блог, сборник текстов) посвящён философу Фридриху Ницше (его идеям, произведениям и жизни) но в философии всё связано и нельзя понять одного философа, совсем не читая других...
В XX веке среди философских учений можно выделить - экзистенциализм - Хайдеггер, Ясперс, Сартр...
Первый известный на Западе русский философ - Владимир Соловьев. Лев Шестов был близок к экзистенциализму. Наиболее читаемый на Западе из русских философов - Николай Бердяев.
Спасибо за чтение!
......................................
Copyright:

Алексей Федорович Лосев: судьба, творчество, идеи и наследие

(1893-1988

Жизнь и судьба

Алексей Федорович Лосев – российский философ и филолог, профессор, доктор филологических наук.

Родился 23 сентября 1893 года на юге России в г. Новочеркасске, Ростовская область. Отец, Федор Петрович, типичный русский интеллигент (преподаватель математики в гимназии) был одаренным музыкантом (скрипач, дирижер), со склонностью к беспорядочной богемной жизни, что привело его не только к уходу из гимназии, но, главное, к уходу из семьи, где он оставил жену, Наталию Алексеевну и сына-младенца. Только однажды, уже 16-летним юношей, Алексей Федорович видел своего отца и понимал с детских лет, что опорой его является мать, женщина строгих правил, беззаветно любившая сына и сделавшая все, чтобы он, окончив гимназию, уехал в Москву в университет.

Юный Лосев выписывал журналы «Вокруг света», «Природа и люди», «Вестник знания», зачитывался романами французского астронома Камилла Фламариона и астрономическое небо было для него первым образом бесконечности, понятие которой стало в философии Лосева одним из основных.

Алексей Федорович, будучи старшеклассником, уже читал Платона и Владимира Соловьева. Самое большое влияние на него оказали семейная традиция, вера и храм. Имя Алексей он получил от деда Алексея Полякова (протоиерея, настоятеля храма Архангела Михаила), который сам крестил своего внука в честь святителя Алексия, митрополита Московского. Потом, до последних дней жизни Алексей Федорович с трепетом и любовью вспоминал гимназический храм, посвященный Кириллу и Мефодию. Последнее, что он написал, было "Слово о Кирилле и Мефодии". Алексей Федорович вспоминает этот храм как самое дорогое, что связано с родиной Россией.

В 1911 г. поступил в Московский Императорский университет (окончив гимназию с золотой медалью) одновременно на два отделения – философское и классической филологии, на историко-филологический факультет, который окончил в 1915 г.

В 1914 г. Алексей Федорович был послан в Берлин для совершенствования в науках, работал в Королевской Библиотеке, слушал оперы Вагнера, но война прервала занятия. Пришлось срочно возвращаться домой. Дипломное сочинение Алексея Федоровича «О мироощущении Эсхила» читал знаменитый символист В. Иванов и одобрил его. С В. Ивановым Алексея Федоровича познакомил филолог-античник В.О. Нилендер, а сам В. Иванов остался любимым поэтом Лосева и его учителем. Характерно, что одно из университетских сочинений Алексея Федоровича было названо «Высший синтез как счастье и ведение», где доказывалось примирение в научном мировоззрении всех областей психической жизни человека, науки, религии, философии, искусства и нравственности. Здесь закладывалось то единство всех сфер жизни духа и общества, столь важное для понимания творчества Лосева.

С 1911 г. А.Ф. Лосев посещал Религиозно-философское общество памяти Владимира Соловьева, где познакомился с крупнейшими философами Серебряного века русской культуры (H.A. Бердяевым, E.H. Трубецким, С.Л. Франком, С.Н. Булгаковым, П.А. Флоренским и др.). После закрытия этого общества в начале революции, он – участник Вольной Академии духовной культуры, основанной H.A. Бердяевым и закрытой в 1922 г., когда около 200 известных философов-идеалистов были высланы за границу.

В 20-х гг. Алексей Федорович работал в Государственной Академии художественных наук, в которой заведовал музыкально-психологической комиссией и комиссией по изучению истории эстетических учений. Вел также курс “Истории эстетических учений” в Московской консерватории.

Конец 20-х годов: разгоняли монастыри, закрывали храмы, тысячи монахов и монахинь отправлялись в ссылки, мало кто мог спокойно умереть в своей постели. В это самое трудное время, в 1929 г., вместе с женой Валентиной Михайловной Лосевой тайно постригается в монахи от Афонских старцев. Супруги Лосевы принимают монашеские имена Андроник и Афанасия. У них была очень крепкая надежная вера, причем у Алексея Федоровича – осмысленная вера, глубочайшим образом обоснованная. И поэтому сбить его никто, никогда не мог.

А.Ф. Лосев в самые трудные голодные годы не только был избран профессором Нижегородского университета (1919 г.), куда ездил читать лекции по классической филологии, но и сидел над текстами античных философов, когда «ученая Москва», – как он пишет, – занималась «более мешочничеством, чем Платоном и новой литературой о нем», так как «связи с заграничными книжными магазинами у нас в Москве, – продолжает Алексей Федорович, – не было решительно никакой в течение нескольких лет».

Большой общественный резонанс произвела работа Лосева 30-х годов"Диалектика мифа". Книга, где Лосев раскрыл действенность мифов научных, философских и литературных, а главное, социальных – в эпоху «великого перелома» и «построения социализма в одной стране», – была запрещена цензурой, выбросившей все идеологически опасные места. Алексей Федорович не убоялся запрета и вставил в печатавшийся текст то, что было исключено цензурой. Предлог для ареста книги и ее автора был найден. А поскольку все издательские дела с чиновниками и типографиями вела супруга Алексея Федоровича, В.М. Лосева, то и она попала в тюрьму, а затем и в лагерь. Так А.Ф. Лосев очутился 18 апреля 1930 г. на Лубянке (Валентина Михайловна была арестована 5 июня 1930 г.). Далее, он прошел путь вполне классический – 17 месяцев во Внутренней тюрьме, четыре с половиной месяца в одиночке, перевод в Бутырки, пересыльную тюрьму, где 20 сентября 1931 г. предъявили приговор - десять лет лагерей (Валентине Михайловне дали пять). Отбывал наказание на строительстве Беломорско-Балтийского канала, почти полностью потерял зрение, лишь частично восстановив с годами возможность видеть.

Сразу после выхода “Диалектики мифа” "великий пролетарский писатель" М. Горький не постеснялся публично выступить против Лосева, в то время как его жена Е. П. Пешкова хлопотала о досрочном освобождении обоих супругов.

В 1933 году в связи с инвалидностью и ударным трудом по завершению строительства Беломорканала он был освобожден. С Лосевых сняли судимость и разрешили жить в Москве. Возвращается к своей научной работе, но печатать книги по философии запрещено. Приходится заниматься переводами. В 1937 г. опубликованы переводы из Николая Кузанского, кардинала, неоплатоника-гуманиста эпохи Возрождения, ценимого классиками марксизма.

С трудом получил разрешение на преподавание. Несколько лет преподавал в различных учебных заведениях. Читал курсы античной литературы, логики, эстетики и истории философии в вузах Москвы, однако философию ему преподавать не разрешалось. В 1943 году по совокупности работ ему было присвоено звание доктора филологических наук.

Осенью 1941-го немецкая фугасная бомба разнесла дом Лосевых - погибли родные, пропали многие рукописи, уничтожена библиотека. Опять жизнь заново. Зарабатывать мог только переводами; недолго проработал на философском факультете МГУ и в 1943 году защитил диссертацию по филологии. А в следующем году - увольнение по доносу, "за идеализм". С 1944 года и до конца своей жизни Алексей Федорович преподал в Московском педагогическом институте им. В.И.Ленина.

В 1953 г., после смерти Сталина, А.Ф.Лосев получает возможность публиковать свои работы, успев напечатать свыше 700 работ, среди которых более 40 монографий, в том числе "История античной эстетики" в 8-ми томах и 10-ти книгах, "Эстетика Возрождения", "Вл. Соловьев" и др.

В 1980-е годы тяжело больной Лосев, уже не маскируясь, открыто говорит ученикам и последователям о своей вере, проповедуя имяславие. Для поздних его работ характерно стремление к широким философско-историческим и социологическим обобщениям, сочетающимся с филологической скрупулёзностью в отношении к каждому слову и понятию.

Умер Алексей Федорович 24 мая 1988 г., в день святых Кирилла и Мефодия, в год Тысячелетия Крещения Руси.

Творчество

В 1916 г. вышли из печати одна за другой три работы молодого Лосева, первая из которых связана с античностью, «Эрос у Платона», а две другие – посвящены философии музыки («О музыкальном ощущении любви и природы» и «Два мироощущения»).

К 1919–1922 гг. относится статья «Философское воззрение Скрябина». Примечательно, что начиная с дипломного сочинения Алексей Федорович занят мировоззренческими вопросами. Жизненно важная для всего творчества А.Ф. Лосева проблематика находит свое выражение в серии книг по русской религиозной философии, задуманной С.Н. Булгаковым, В. Ивановым и А.Ф. Лосевым в 1918 году, но не осуществленной. Возможно, что обобщающая статья А.Ф. Лосева «Русская философия», в которой впервые рисуется тип русской мысли и его модификации, была одним из результатов намеченного С.Н. Булгаковым и В. Ивановым издания. Эта статья, написанная в 1918 г., вышла в 1919 г. в Цюрихе на немецком языке в томе под названием «Rußland» («Россия»), посвященном жизни духа, искусству, философии и литературе России.

За кратчайший срок с 1927 по 1930 гг., всего за три года Алексеем Федоровичем было издано восемь книг (все они переизданы изд. «Мысль» в 1993–1999гг.). Это были: в 1927 г. Античный космос и современная наука» (550 стр.), «Музыка как предмет логики» (262 стр.), «Философия имени» (254 стр.), «Диалектика художественной формы» (250 стр.); в 1928 г. – «Диалектика числа у Плотина» (194 стр.); в 1929 г. – «Критика платонизма у Аристотеля» (204 стр.). В 1930 г. первый том «Очерков античного символизма и мифологии» (912 стр.) – второму тому так и не дали появиться. И, наконец, последняя, фатальная книга «Диалектика мифа» (тоже 1930 г., 250 стр.). Уже одни заголовки этих томов подтверждают слова Алексея Федоровича о себе как о философе имени, мифа и числа.

«Философия имени» (вышла в 1927 г.), написанная еще летом 1923 г. и вынужденно сокращенная в 1926 г., навеяна философско-религиозными, т.н. имяславскими спорами начала века о сущности имени Божьего, что привело молодого философа к поискам сущности имени вообще, ибо со времени античности Платона, Плотина и христианского неоплатонизма (приблизительно VI в. н.э.) имя понималось глубочайшим образом онтологически, бытийственно. Назвать вещь, дать ей имя, выделить ее из потока смутных явлений, преодолеть хаотическую текучесть жизни – значит сделать мир осмысленным. Видимо не случайно в письме к П.А. Флоренскому А.Ф. Лосев обратился с просьбой обсудить с ним тезисы имяславского учения.

В "Философии имени" он ни разу не упомянул Бога – и на это обращали внимание зарубежные философы. Но они понимали, что тогда нельзя было даже произнести это слово. Тем не менее, читая его книгу, они видели, о каком Абсолюте идет речь. И так же со знаменитой "Историей античной эстетики". Умный человек четко осознает, что писалась она в 60-е годы, завершалась буквально в конце 80-х. Но и там просматривается самое главное – как язычество постепенно, в течение тысячелетия, стало уходить от грубого восприятия Божества, как оно переходило к представлению о едином Боге и как это сказывалось на всем развитии античности. Это исследование – не просто изучение языческого взгляда на мир и языческой философии, это замечательная история о том, как постепенно древний мир переходил к новой жизни. В последнем томе как раз говорится о христианских авторах, об александрийском неоплатонизме, об Августине. И всегда Алексей Федорович пишет о том, как важно неоплатоническое Единое, которое не имеет имени, но все держит в своих руках. Лосев довел историю этих античных философов до эпохи христианства.

Делом жизни А.Ф. Лосева являлась его «История античной эстетики», первые шесть томов которой (1963– 1980) были удостоены государственной премии 1986 г. В 1988 г., уже после кончины Алексея Федоровича, вышел т. VII (в двух книгах). Но о сигнальном экземпляре этого долгожданного тома Алексей Федорович узнал накануне своего ухода из жизни. В издательстве «Искусство» в 1994 г. вышел том VIII (тоже в двух книгах). Если учесть, что в 1979 г. вышла «Эллинистически-римская эстетика I-II вв. н.э.» (переиздана в 2002 г.), а в 1978 «Эстетика Возрождения» (переиздана в1982 и 1998 гг.) то корпус истории эстетики предстает в десяти томах в виде мощного слоя, которому нет аналога в мировой науке. Здесь предстает история эстетики как тысячелетний путь развития античной культуры. В трудах ученого по истории эстетики характерно сочетание строгого научного исследования и художественно-литературной манеры изложения. Если вспомнить, что Лосев постоянно объединял мировоззрение и стиль, что пафосом этого синтеза отличались последние книги Лосева 20-х годов, что перу Лосева принадлежит ряд беллетристических сочинений, то становится понятен выразительно-творческий потенциал, заложенный в этих ученых трудах, и огромное влияние, которое они оказывают на читателя.

Основные труды:

Античный космос и современная наука(1927);

Философия имени(1927);

Музыка как предмет логики(1927);

Диалектика мифа(1930);

Эстетика Возрождения(1978).

Некоторые труды:

Олимпийская мифология в её социально-историческом развитии // «Учёные за-писки МГПИ им. В. И. Ленина». - 1953. - Т. 72

Античная мифология в её историческом развитии. - М., 1957.

Гомер - М., 1960.

Введение в общую теорию языковых моделей. - М., 1968.

История античной эстетики (ранняя классика). - М., 1963.

История античной эстетики. Софисты. Сократ. Платон. - М., 1969.

История античной эстетики (высокая классика). - М., 1974.

Проблема символа и реалистическое искусство. - М.: «Искусство», 1976. (Про-блема символа и реалистическое искусство. 2-е изд., испр. - М.: «Искусство», 1995.)

Оснавная проблематика исследований Лосева - античная мифология, философия, эстетика, литература, категории диалектики, переводы Аристотеля, Плотина, Н.Кузанского и др.

Философские взгляды А.Ф. Лосева представляют интерес и вызывают споры и дискуссии не только в России, но и во всем мире. Это обусловлено обширностью круга проблем, затронутых мыслителем, специфическим методом анализа и рассуждения, присущим Лосеву. А также синтезом различных философских позиций, методологических принципов в его произведениях.

Интересы Лосева обширны, но одно из приоритетных направлений его исследований - природа мифологического сознания. Исследуя миф, философ стремился вскрыть наиболее глубокие, основополагающие структуры мышления, обеспечивающих его развитие и функционирование. С этих позиций рас-сматривает он "мифологический хаос", воцарившейся в послереволюционной России, который затем начинает консолидироваться в новое "гетерогенное един-ство". На проблеме мифа решаются важные феномелогические проблемы и во-просы. Это соответствовало одному из наиболее влиятельных напрвлений раз-вития мировой философской мысли - феноменологии.

Лосев был и оставался строго православным человеком. В своей знаменитой книге "Очерки античного символизма и мифологии" он давал философско-богословскую критику католичества. А уж о протестантизме он вообще говорил: "Ну, эти их пасторы – ученые профессора, а не священники, любой может стать: надел галстук, белый воротничок, закончил теологический факультет, научился критике библейских текстов – и ты пастор". Но ведь не из этого складывается настоящая Церковь. Как философ и богослов Лосев рассматривал знаменитую проблему католического Filioque. Также в связи с католичеством он писал о примерах безумных экстазов некоторых католических святых. Возьмите хотя бы его "Эстетику Возрождения". С серьезным опасением он относился к утверждениям о "непогрешимости" Римского папы. Алексей Федорович всегда подчеркивал, что этим католики утверждают не просто "непогрешимость" бытовую, но придают ей значение догматическое, вероучительное, что особенно опасно. Ведь, получается, что папа Римский говорит, как наместник Христа на земле.

А.Ф. Лосев считал себя не только логиком и диалектиком, но и «философом числа», полагая математику «любимейшей» из наук (письма 11/III-32 г.). В молодости он тесно общался с великими русскими математиками Н.Н. Лузиным и Д.Ф. Егоровым, близкими ему не только в связи с наукой, но и глубоко мировоззренчески. Не забудем, что и супруга Алексея Федоровича была математиком и астрономом, ученицей академика В.Г. Фесенкова и проф. Н.Д. Моисеева, помощница Алексея Федоровича в его научных трудах (не говоря уже о практической жизни), целиком разделявшая его взгляды.

А.Ф. Лосев – одна из самых сложных фигур не только русской, но и мировой философии. Исследователи на Западе обратились к раннему творчеству Лосева во всей его многогранности и комплексности еще в 20-е гг. После выхода в свет в 1928 г. "одобрительной" рецензии Дмитрия Чижевского на работы Лосева "Философия имени" и "Диалектика художественной формы" размышления Ло-сева стали активно интерпретироваться с различной расстановкой акцентов и проблемного поля между античной диалектикой и новейшей феноменологией, между неоплатонизмом и немецким идеализмом.

Говоря о богатом культурном контексте отечественной мысли, исследователи, обращающиеся к наследию данного мыслителя, пытаются определить своеобразие, специфику, "особое место" философского учения А.Ф. Лосева в философии мысли 20 века.

Наследие

Библиотека истории русской философии и культуры «Дом А. Ф. Лосева» - квартира-музей и культурный центр с библиотекой (Москва, ул. Арбат, 33/12, стр. 1). Здесь проводится работа по сохранению творческого наследия философа, которой руководит сотрудница и последняя спутница жизни крупнейшего русского мыслителя 20-го века Аза Алибековна Тахо-Годи.

Литература о Лосеве

Официальный сайт www.losevaf.narod.ru;

Бибихин В. В. Алексей Федорович Лосев. Сергей Сергеевич Аверинцев. - М.: Изд-во ин-та философии, теологии и истории св. Фомы, 2004.

Тахо-Годи А.А. Лосев. - М., 1997. (Тахо-Годи А. А. Лосев. 2-е изд. - М., 2007.)

Лосев А. Ф., Лосева В. М. «Радость на веки».

Материал подготовил студент группы Р-27081 Дюсимбаев А.А.

Из книги "Диалектика мифа" (фрагмент с комментарием)

Задачей предлагаемого очерка является существенное вскрытие понятия мифа, опирающееся только на тот материал, который дает само мифическое сознание. Должны быть отброшены всякие объяснительные, напр., метафизические, психологические и пр., точки зрения. Миф должен быть взят как миф, без сведения его на то, что не есть он сам. Только имея такое чистое определение и описание мифа, можно приступать к объяснению его с той или иной гетерогенной точки зрения. Не зная, что такое миф сам по себе, мы не можем говорить и об его жизни в той или другой иноприродной среде. Надо сначала стать на точку зрения самой мифологии, стать самому мифическим субъектом. Надо вообразить, что мир, в котором мы живем и существуют все вещи, есть мир мифический, что вообще на свете только и существуют мифы. Такая позиция вскроет существо мифа как мифа. И уже потом только можно заниматься гетерогенными задачами, напр., «опровергать» миф, ненавидеть или любить его, бороться с ним или насаждать его. Не зная, что такое миф, – как можно с ним бороться или его опровергать, как можно его любить или ненавидеть? Можно, разумеется, не вскрывать самого понятия мифа и все-таки его любить или ненавидеть. Однако все равно какая-то интуиция мифа должна быть у того, кто ставит себя в то или иное внешнее сознательное отношение к мифу, так что логически наличие мифа самого по себе в сознании у оперирующего с ним (оперирующего научно, религиозно, художественно, общественно и т.д.) все-таки предшествует самим операциям с мифологией. Поэтому необходимо дать существенно-смысловое, т.е. прежде всего феноменологическое, вскрытие мифа, взятого как таковой, самостоятельно взятого самим по себе.

Миф не есть выдумка, или фикция, не есть фантастический вымысел. Это заблуждение почти всех «научных» методов исследования мифологии должно быть отброшено в первую голову. Разумеется, мифология есть выдумка, если применить к ней точку зрения науки, да и то не всякой, но лишь той, которая характерна для узкого круга ученых новоевропейской истории последних двух-трех столетий. С какой-то произвольно взятой, совершенно условной точки зрения миф действительно есть вымысел. Однако мы условились рассматривать миф не с точки зрения какого-нибудь научного, религиозного, художественного, общественного и пр. мировоззрения, но исключительно лишь с точки зрения самого же мифа, глазами самого мифа, мифическими глазами. Этот вот мифический взгляд на миф нас тут и интересует. А с точки зрения самого мифического сознания ни в каком случае нельзя сказать, что миф есть фикция и игра фантазии. Когда грек не в эпоху скептицизма и упадка религии, а в эпоху расцвета религии и мифа говорил о своих многочисленных Зевсах или Аполлонах, когда некоторые племена имеют обычай надевать на себя ожерелье из зубов крокодила для избежания опасности утонуть при переплытии больших рек, когда религиозный фанатизм доходит до самоистязания и даже до самосожжения, то весьма невежественно было бы утверждать, что действующие тут мифические возбудители есть не больше как только выдумка, чистый вымысел для данных мифических субъектов. Нужно быть до последней степени близоруким в науке, даже просто слепым, чтобы не заметить, что миф есть (для мифического сознания, конечно) наивысшая по своей конкретности, максимально интенсивная и в величайшей мере напряженная реальность. Это не выдумка, но наиболее яркая и самая подлинная действительность. Это – совершенно необходимая категория мысли и жизни, далекая от всякой случайности и произвола. […]

Миф – необходимейшая, прямо нужно сказать, трансцендентально-необходимая категория мысли и жизни; и в нем нет ровно ничего случайного, ненужного, произвольного, выдуманного или фантастического. Это – подлинная и максимально конкретная реальность.

Ученые-мифологи почти всегда находятся во власти этого всеобщего предрассудка; и если они не прямо говорят о субъективизме мифологии, то дают те или иные более тонкие построения, сводящие мифологию все к тому же субъективизму. …Тут вообще мы должны поставить такую дилемму. Или мы говорим не о самом мифическом сознании, а о том или ином отношении к нему, нашем собственном или чьем-либо ином, и тогда можно говорить, что миф – досужая выдумка, что миф – детская фантазия, что он не реален, но субъективен, философски беспомощен или, наоборот, что он есть предмет поклонения, что он прекрасен, божествен, свят и т.д. Или же, во-вторых, мы хотим вскрыть не что-нибудь иное, а самый миф, самое существо мифического сознания, и тогда миф всегда и обязательно есть реальность, конкретность, жизненность и для мысли – полная и абсолютная необходимость, нефантастичность, нефиктивность. Слишком часто ученые-мифологи любили говорить о себе, т.е. о свойственном им самим мировоззрении, чтобы еще и мы пошли тем же путем. Нас интересует миф, а не та или иная эпоха в развитии научного сознания. Но с этой стороны для мифа нисколько не специфично и даже просто не характерно то, что он выдумка. Он не выдумка, а содержит в себе строжайшую и определеннейшую структуру и есть логически, т.е. прежде всего диалектически, необходимая категория сознания и бытия вообще.

Миф не есть бытие идеальное. Под идеальным бытием условимся сейчас понимать не бытие лучшее, совершеннейшее и возвышеннейшее, чем бытие обыкновенное, но просто смысловое бытие. Всякая вещь ведь имеет свой смысл, не с точки зрения цели, а с точки зрения существенной значимости. Так, дом есть сооружение, предназначенное для предохранения человека от атмосферных явлений; лампа есть прибор, служащий для освещения, и т.п. Ясно, что смысл вещи не есть сама вещь; он – абстрактное понятие вещи, отвлеченная идея вещи, мысленная значимость вещи. Есть ли миф такое отвлеченно-идеальное бытие? Конечно, не есть ни в каком смысле. Миф не есть произведение или предмет чистой мысли. Чистая, абстрактная мысль меньше всего участвует в создании мифа. Уже Вундт хорошо показал, что в основе мифа лежит аффективный корень, так как он всегда есть выражение тех или других жизненных и насущных потребностей и стремлений. Чтобы создать миф, меньше всего надо употреблять интеллектуальные усилия. И опять-таки мы говорим не о теории мифа, а о самом мифе как таковом. С точки зрения той или иной теории можно говорить о мыслительной работе субъекта, создающего миф, об отношении ее к другим психическим факторам мифообразования, даже о превалировании ее над другими факторами и т.д. Но, рассуждая имманентно, мифическое сознание есть меньше всего интеллектуальное и мыслительно-идеальное сознание. У Гомера (Od. XI 145 слл.) изображается, как Одиссей спускается в Аид и оживляет на короткий срок обитающие там души кровью. Известны обычаи побратимства через смешение крови из уколотых пальцев или обычаи окропления кровью новорожденного младенца, а также употребление крови убитого вождя и пр. Спросим себя: неужели какое-то мыслительно-идеальное построение понятия крови заставляет этих представителей мифического сознания относиться к крови именно так?

И неужели миф о действии крови есть только абстрактное построение того или другого понятия? Мы должны согласиться, что здесь ровно столько же мысли, сколько и в отношении, напр., к красному цвету, который, как известно, способен приводить в бешенство многих животных. Когда какие-нибудь дикари раскрашивают покойника или намазывают свои лица перед битвой красной краской, то ясно, что не отвлеченная мысль о красном цвете действует здесь, но какое-то иное, гораздо более интенсивное, почти аффективное сознание, граничащее с магическими формами. Было бы совершенно ненаучно, если бы мы стали мифический образ Горгоны, с оскаленными зубами и дико выпученными глазами, – это воплощение самого ужаса и дикой, ослепительно-жестокой, холодно-мрачной одержимости, – толковать как результат абстрактной работы мыслителей, вздумавших производить разделение идеального и реального, отбросить все реальное и сосредоточиться на анализе логических деталей бытия идеального.

В особенности заметно это засилье абстрактной мысли в оценке самых обыкновенных, житейских психологических категорий. Переводя цельные мифические образы на язык их абстрактного смысла, понимают цельные мифически-психологические переживания как некие идеальные сущности, не внимая к бесконечной сложности и противоречивости реального переживания, которое, как мы увидим впоследствии, всегда мифично. Так, чувство обиды, чисто вербально вскрываемое в наших учебниках психологии, всегда трактуется как противоположность чувству удовольствия. Насколько условна и неверна такая психология, далекая от мифизма живого человеческого сознания, можно было бы показать на массе примеров. Многие, например, любят обижаться. Я всегда вспоминаю в этих случаях Ф. Карамазова: «Именно, именно приятно обидеться. Это вы так хорошо сказали, что я и не слыхал еще. Именно, именно я-то всю жизнь и обижался до приятности, для эстетики обижался, ибо не только приятно, да и красиво иной раз обиженным быть – вот, что вы забыли, великий старец: красиво! Это я в книжку запишу!» В абстрактно-идеальном смысле обида есть, конечно, нечто неприятное. Но жизненно это далеко не всегда так. […]

Мне рассказали однажды печальную историю об одном иеромонахе монастыря. Одна женщина пришла к нему с искренним намерением исповедоваться. Исповедь была самая настоящая, удовлетворившая обе стороны. В дальнейшем исповедь повторялась. В конце концов исповедальные разговоры перешли в любовные свиданья, потому что духовник и духовная дочь почувствовали друг к другу любовные переживания. После долгих колебаний и мучений оба решили вступить в брак. Однако одно обстоятельство оказалось роковым. Иеромонах, расстригшись, одевши светский костюм и обривши бороду, явился однажды к своей будущей жене с сообщением о своем окончательном выходе из монастыря. Та встретила его вдруг почему-то весьма холодно и нерадостно, несмотря на долгое страстное ожидание. На соответствующие вопросы она долго не могла ничего ответить, но в дальнейшем ответ выяснился в ужасающей для нее самой форме: «Ты мне не нужен в светском виде». Никакие увещания не могли помочь, и несчастный иеромонах повесился у ворот своего монастыря. После этого только ненормальный человек может считать, что наш костюм не мифичен и есть только какое-то отвлеченное, идеальное понятие, которое безразлично к тому, осуществляется оно или нет и как осуществляется.

Лосев Алексей Федорович (1893-1988) - русский ученый, философ и филолог, профессор (1923), доктор филологических наук (1943).

Родился 10 (22) сентября 1893 в Новочеркасске. В 1915 году окончил историко-филологический факультет Московского университета по двум отделениям — философии и классической филологии. Сблизился со многими религиозными философами, был собеседником Николая Бердяева и учеником Павла Флоренского. В 1919 г. был избран профессором Нижегородского университета. Уже в первой публикации Лосева «Эрос у Платона» (1916) была обозначена глубокая и никогда не прерывавшаяся духовная связь мыслителя с традицией платонизма. Определенное влияние на молодого Лосева оказала метафизика всеединства Вл. Соловьева, религиозно-философские идеи П.А. Флоренского. О том, что именно он ценил и что не мог принять в творчестве Вл. Соловьева, Лосев много лет спустя рассказал в книге «Владимир Соловьев и его время» (1990).

В начале 1920-х годов Лосев становится действительным членом Академии художественных наук, преподает в Московской консерватории, участвует в работе Психологического общества при Московском университете, в Религиозно-философском обществе памяти Вл. Соловьева.

В конце 1920-х годов публикуется цикл его философских книг: «Античный космос и современная наука», «Философия имени», «Диалектика художественной формы», «Музыка как предмет логики», «Диалектика числа у Плотина», «Критика платонизма у Аристотеля», «Очерки античного символизма и мифологии», «Диалектика мифа».

В 1929 году вместе с женой Валентиной Михайловной Лосевой тайно постригся в монахи. Супруги Лосевы приняли монашеские имена Андроник и Афанасия. Лосев стал сторонником (вслед за Флоренским) так называемого имяславия: «Бог не есть имя, но Имя — Бог». Под видом изучения античной эстетики, слова и символа всячески проповедовал философию Имени как изначальной сущности мира.

Резкий перелом в его жизни вызвало написание книги «Диалектика мифа» (1930), где он открыто отвергал марксизм и официальную философию — диалектический материализм. Сочинения Лосева подверглись грубым идеологическим нападкам (в частности, в докладе Л.М. Кагановича на ХVI съезде ВКП(б)). В 1930 Лосев был арестован, а затем отправлен в лагерь на строительство Беломорско-Балтийского канала. Из лагеря Лосев возвращается в 1933 г. тяжело больным человеком, почти полностью потерял зрение, лишь частично восстановив с годами возможность видеть. После возвращения из ссылки был вынужден маскировать свои мысли под диалектику марксизма, неуклюже снабжая философско-богословские изыскания цитатами из Маркса и Ленина.

Новые труды ученого увидели свет лишь в 1950-е годы. В творческом наследии позднего Лосева особое место занимает восьмитомная «История античной эстетики» — глубокое историко-философское и культурологическое исследование духовной традиции античности. Лосев переводил Аристотеля, Плотина, Секста Эмпирика, Прокла и Николая Кузанского, был редактором сочинений Платона (тома 1—3, 1968—1972).

Постепенно у Лосева появился круг учеников и последователей среди молодых учёных. В его философских чаепитиях принимали участие С. С. Аверинцев, В. В. Бибихин, К. А. Кедров, С. Б. Джимбинов и другие известные филологи. В 1980-х годах тяжело больной Лосев уже открыто говорил ученикам и последователям о своей вере, проповедуя имяславие. В последние годы были опубликованы неизвестные религиозно-философские сочинения мыслителя.