А гедике композитор интересные факты из жизни. Александр Фёдорович Гедике: биография

КИРЕНСКАЯ ШКОЛА
одна из сократич. школ др.-греч. философии, основанная в 4 в. до н. э. Аристиппом из Кирены, учеником Сократа. К ней принадлежали: дочь Аристиппа - Арета, позднее её сын - Аристипп Младший, Феодор, Гегесий, Анникерид. К. ш. отвергала изучение природы, считая её непостижимой. Киренаики утверждали, что душе могут быть свойственны только два состояния: плавное движение - наслаждение и резкое движение - боль. Наслаждения - цель жизни, а счастье - совокупность наслаждений. Некоторые наслаждения вызывают, однако, беспокойство: поэтому не следует стремиться получить все возможные наслаждения. Богатство само по себе - не благо, а только средство для получения наслаждений. Нет ничего объективно справедливого и прекрасного, т. к. всё это определяется человеч. представлениями (Диоген Лаэртий II 86-93) .
Последователи Гегесия считали счастье невозможным, так что мудрец не столько выбирает блага, сколько избегает зол, стремясь жить без боли и огорчений. В не дошедшем до нас соч. «О самоубийстве воздержанием от пищи» Гегесий так ярко описывал страдания жизни, что власти запретили ему проповедь самоубийства (см. Цицерон, Тускуланские беседы I 34, 83-84; Плутарх, О любви к потомству 5 - Моральные сочинения 497D) . Последователи Анникерида, принимая наслаждения в качестве высшей цели жизни, оставляли место и для дружбы, чувства благодарности, уважения к родителям и служения отечеству (Диоген Лаэртий II 96-97) . Феодор Киренский снискал себе в древности репутацию атеиста (Плутарх, Об общих понятиях 31 - Моральные сочинения 1075А; Цицерон, О природе богов II, 2) . Биографич. традиция приписывает ему парадоксальные рассуждения, напоминающие киников (Диоген Лаэртий II 98-103) . Этич. взгляды К. ш. оказали определ. влияние на Эпикура.
Фрагменты: G iannantoni G. I., Cirenaici, Piren-ze, 1958 ; Aristippi et Cyrenaicorum fragmenta, ed. E. Mannebach, Leiden - Koln., 1961.
Stenzel J., Kyrenaiker, в кн. : RE , Hlbbd 23, 1924 , S. 137-50.

Философский энциклопедический словарь. - М.: Советская энциклопедия . Гл. редакция: Л. Ф. Ильичёв, П. Н. Федосеев, С. М. Ковалёв, В. Г. Панов . 1983 .

КИРЕНСКАЯ ШКОЛА
(греч. ??????????, от?????? – г. Кирена, родина Аристиппа), киренаики, – философская (т.н. сократическая) школа, развивавшая этич. сторону учения Сократа и подготовившая почву для эпикуреизма. Признавая существование внешнего мира вне сознания человека, К. ш. отрицала возможность его полного познания. В вопросах этики К. ш. проповедовала гедонизм, объявляющий целью жизни наслаждение. Основана учеником Протагора и Сократа Аристиппом, к-рый учил о достижении наслаждения (?????) через практич. деятельность и господство над своими желаниями. Последователи Аристиппа, выступая против антич. материализма и естествознания, утверждали, что с достоверностью можно говорить лишь о субъективных ощущениях. Федор Атеист, напр., учил, что мы знаем наши ощущения, но не их причины, поэтому следует отказаться от попытки познать природу и ее законы. Ленин отметил идейное родство махизма с учением К. ш. и указал, что киренаики "смешивают ощущение как принцип теории познания и как принцип этики" (Соч., т. 38, с. 274). Взгляды киренаиков Федора Атеиста и Эвгемера сочетали субъективизм и скептицизм К. ш. с критикой религии и социальных институтов антич. рабовладельч. общества. По Эвгемеру, боги – результат обожествления земных героев. Пессимизм К. ш. достиг кульминации у Гегесия, к-рый сомневался в возможности достичь счастья и проповедовал стойкость духа в несчастьях. Через Анникерида К. ш. сливается с эпикуреизмом. Развитая сторонниками К. ш. гедонистич. этика была использована франц. материалистами 18 в. для борьбы против феод.-религ. аскетич. морали.
Фрагм.: Fragmenta philosophorum graecorum. Collegit F. W. A. Mullach, v. 2, P., 1881.
Лит.: История философии, т. 1, [М. ], 1940, с. 150–51; История философии, т. 1, М., 1957, с. 112; Дынник?. ?., Очерк истории философии классической Греции, М., 1936; Лурье С. Я., Очерки по истории античной науки, М.–Л., 1947; Wendt ?., De philosophia cyrenaica, Gottingae, 1842; Stein H. de, De philosophia cyrenaica, Gottinsae, 1855 (Diss.); Zuccante G., I cirenaici, Mil., 1916; Reither W. H., The origins of the cyrenaic and cynic movements, "Perspectives in Philosophy", Colombo, 1953.
M. Петров. Ростов-на-Дону.

Философская Энциклопедия. В 5-х т. - М.: Советская энциклопедия . Под редакцией Ф. В. Константинова . 1960-1970 .

КИРЕНСКАЯ ШКОЛА
КИРЕНСКАЯ ШКОЛА, киренаики (??????????) - древнегреческая гедонистическая философская школа 4-1-й четверти 3 в. до н. э., возводившая свое учение к сократику Аристшту из Кирены. К Киренской школе принадлежали, в частности: дочь Аристиппа Арета, ее сын Аристипп Младший (Метродидакт, “обученный матерью”) и имевшие своих последователей Паребат, Аинчкерид, Гегесий и Феодор Безбожник.
Киренская школа отрицала науки о природе (иногда также логику и диалектику) как не дающие надежных знаний и бесполезные для счастливой жизни. Этика Киренской школы состояла из 5 разделов: учение о том, чтопредпочитают и чего избегают, о внутренних состояниях-ощущениях (????), о поступках; физика же и логика фактически включались в этику на правах учения о причинах и о достоверности. Киренаики утверждали несопоставимость внутренних состояний людей и непостижимость в них общего: общими бывают только имена вещей. Человеку явлено лишь его индивидуальное состояние (?????), оно очевидно, истинно и постижимо: “Ощущение, которое возникает для нас, не показывает нам ничего, кроме себя самого. Следовательно, только ощущение, по правде сказать, есть то, что нам является. А то, что вовне и способно вызывать ощущение, может быть, и существует, но это не то, что нам является” (Sext. Emp. Adv. Math. VII 194). Неприятных ощущений избегают, приятным оказывают предпочтение, это естественно и свойственно как животным и детям, так и мудрецам. В критерий истинности одни киренаики включали только непосредственную очевидность и ощущения, другие признавали участие ума и размышления. Ощущение мыслилось динамически как движение. Киренская школа не признавала эпикурейского отождествления наслаждения с отсутствием боли и страдания: поскольку удовольствие и боль - это “мягкое” и “резкое” движения, то отсутствие одного движения есть неподвижность, а не другое движение. Киренаики признавали т. о. только положительное удовольствие без степеней и иерархии.
Утверждение киренаиков, что существуют только телесные удовольствия, основано на узком значении слова????? (“чувственное наслаждение”), при онтологизации которого выходило, что не только слово, но и понятие “удовольствие” не применимо к духовной сфере. Анникерид, однако, причислял к удовольствиям и дружеское расположение, и чувство благодарности, уважения, гордости за отечество и т. д. Возможно, в Киренской школе существовало представление об элементарных сильных наслаждениях и сложных (так, Аристипп Младший учил, что “чувство” - ???????? - складывается из многих “ощущений” - ????), но не обладающих такой безусловной силой. Удовольствия по преимуществу - это телесные и сиюминутные, актуальные наслаждения. Хотя счастьем иногда считалась совокупность прошлых и будущих наслаждений, их накопление не цель, ибо со временем движение души угасает (Анникерид). “Жить с удовольствием” - цель, по Аристиппу Младшему, по Анникериду, искать счастья в непрерывных и всевозможных наслаждениях слишком утомительно и ведет к обратному результату, но чем человек мудрее, тем больше счастья в его жизни, хотя целью каждого поступка является не счастье, а частное конкретное удовольствие. По Феодору, мудрец радостен, а глупец печален; по Гегесию, из-за множества зол счастье вообще невозможно, так что его мудрец только избегает зол и тем более в этом преуспевает, чем менее будет разборчив в источниках наслаждений.
Моральные запреты “радикальные” представители Киренской школы (Феодор, Гегесий) снимали, объявляя общепринятые ценности (а Гегесий и удовольствие) существующими не по природе. У киренаиков не просто удовольствие объявлялось благом, но само совершенное благо, выступающее как цель, есть жизнь с удовольствием, или просто удовольствие; соответственно все остальные блага, включая разумение и добродетель, являются благами в той мере, в какой служат этой цели. Феодор отрицал общепринятые ценности с высокомерием и дерзостью, Гегесий - с равнодушием и пессимизмом; Феодор не страшился смерти, Гегесий видел в ней полезное для мудреца (жизнь - выгода глупца); по Феодору, жертвовать собой за отечество - значит приносить пользу безумцам, по Гегесию, мудрец ничего не делает ради других, ибо никто его не стоит; Феодор ценил свободу высказывания (“парресию”) и считал отечеством весь мир, Гегесий выражал равнодушие и к свободе, и к отечеству. Особенность учения Феодора - выдвижение в качестве пределов не удовольствия и боли (им он отводил роль промежуточных состояний), а радостного и горестного расположения духа; благами он объявлял ум и справедливость, а злом - их противоположности. Феодор, автор книги “О богах”, за свои воззрения был прозван Безбожником, Гегесий, автор книги “О самоубийстве воздержанием от пиши”, за проповедь самоубийства - Учителем Смерти. Анникервд, более “мягкий” представитель школы, не делал всех выводов из исходных посылок, избегал асоциальных крайностей своих проводивших жизнь на чужбине “единомышленников” и рисовал мудреца человеком, живущим в согласии с обществом, признающим его ценности и старающимся по возможности получать от жизни больше удовольствий, чем огорчений.
Киренская школа испытала влияние Протагора, Демокрита и Эпикура и в свою очередь повлияла на учение последнего. Сочинения киренаиков не сохранились, основные источники - Диоген Лаэртий (II 86-104), Секст Эмпирик (Adv. Math. VII 11,190-200), Евсевий Кесарийский (Pr. Eu. XIV, 18,31слл., критика Аристокла- XIV, 19, 1сл, XV, 62, 7-12). Влияние Киренской школы было перекрыто влиянием эпикуреизма. Фрагм.: Giannamoni G. (ed.) Socratis et Socraticorum Reliquiae, vol. 2. Napoli, 1990; Doring K. Die Socratesschiiler Aristipp und die Kyrenaiker. Stuttg., 1988; Mannebach E. Aristippi et Cyrenaicorum fragmenta. Leiden-Koln, 1961.
Лит.: Tsouna-McKirahan V. The Cyrenaic Theory of Knowledge.- “Oxford Studies in Ancient Philosophy”, 1992, 10, p. 161-192; Eadem. The Epistemology of the Cyrenaic School. Cambr., 1999.
H. В. Брагинская

Новая философская энциклопедия: В 4 тт. М.: Мысль . Под редакцией В. С. Стёпина . 2001 .

Я с Сергеем Васильевичем осенью 1900 года, хотя знал его, интересовался им и горячо любил его уже с 1887 года, когда он был ещё студентом Московской консерватории, а я гимназистом первого класса.

Годы отец мой, преподаватель Московской консерватории по классу обязательного фортепиано, часто брал меня с собой на ученические вечера, концерты и спектакли консерватории, причём я прилагал все усилия, чтобы не пропустить ни одного вечера.

Интересом бывал я на этих вечерах, где с самого начала узнал всех наиболее даровитых учеников консерватории по всем исполнительским специальностям.

Очень хорошо юного Серёжу Рахманинова, худощавого мальчика высокого роста, с крупными чертами лица, с большими длинными руками, уже в те годы резко выделявшегося среди всех остальных своим ярким музыкальным дарованием и совершенно исключительными пианистическими данными. Помню также тщедушного и хилого А. Н. Скрябина, который не обладал ни размахом дарования, ни силой и темпераментом Рахманинова, казался рядом с ним бледным и тусклым, хотя чуткий слушатель и в те годы в Скрябине мог увидеть и угадать все характерные черты тонкого пианиста и замечательного музыканта.

Хорошо также и других наиболее даровитых пианистов-студентов того времени: Леонида Максимова, яркого пианиста, напоминавшего своей игрой Рахманинова, помню Иосифа Левина с его феноменальными техническими данными, Ф. Кёнемана, С. Самуэльсона и ряд других (их было немало в те годы). Помню хорошо также скрипача Н. Авьерино , братьев Пресс и ряд других.

Годы отец мой брал меня с собой не только в концерты консерватории, но и в симфонические концерты Русского музыкального общества * , которые происходили в Большом зале Благородного собрания. Я почти всегда пробирался на хоры и сидел или стоял в самом конце зала, то есть в точке, наиболее удалённой от эстрады. Там же я видел почти каждый раз и Сергея Васильевича Рахманинова, любимые места которого приходились почти рядом со мной.

Мечтой в то время было поступить в консерваторию, но отец почему-то очень хотел, чтобы я окончил сначала гимназию, я же об этом и слышать не хотел, и вот в 1892 году, провалившись на экзамене по греческому языку, я был оставлен на второй год; это обстоятельство помогло мне расстаться с гимназией. Осенью 1892 года я поступил наконец в консерваторию по классу профессора А. И. Галли. Осуществилась моя мечта, и началась для меня счастливая пора...

В начале девяностых годов изо всех молодых музыкантов Рахманинов, несомненно, пользовался наибольшей популярностью. Его имя хорошо было известно москвичам. Каждое его выступление, будь то в качестве пианиста, композитора или дирижёра, выливалось в огромный успех. И то сказать: его опера «Алеко», Первый концерт op. 1, который он играл с оркестром, целый ряд романсов, замечательных фортепианных пьес были широко известны и заставляли о себе говорить. Среди студентов консерватории огромной популярностью пользовались его фортепианные пьесы «Полишинель», Баркарола g-moll и особенно Прелюдия cis-moll из op. 3, которую исполняло большинство пианистов консерватории.

Рахманинова отличалась самобытностью. Он был единственный и неповторимый. Обаяние его личности, исключительного таланта, феноменальных пианистических данных делало его любимцем московской публики, причём это обаяние с каждым годом росло и росло.

Что в девяностые годы Рахманинов тяжело пережил неудачу в связи с исполнением в Петербурге его Первой симфонии. Симфония была неважно сыграна под управлением А. К. Глазунова и успеха не имела. К тому же Н. А. Римский-Корсаков высказал Сергею Васильевичу своё отношение к этому произведению, и отзыв Николая Андреевича был в общем определённо отрицательным. Эта неудача сильно подействовала на Сергея Васильевича. Он даже на некоторое время перестал сочинять, сделался мрачным и раздражённым, и тянулось это его состояние примерно до 1900 года. Он тогда прибегнул к помощи врача Н. В. Даля, который частью советами, частью внушением сумел поднять дух Сергея Васильевича. Ожив духом и верой в себя, он написал в короткий срок гениальный Второй фортепианный концерт, Сюиту для двух фортепиано и вдохновенную Виолончельную сонату. С этого времени Сергей Васильевич стал работать с огромным воодушевлением, а исключительный успех этих его крупных сочинений окрылил его и помог ему в дальнейшей творческой жизни. С 1902 года Сергей Васильевич стал много выступать, исполняя свои Первый и Второй фортепианные концерты. В 1902 году в его личной жизни также произошло изменение: он женился на Наталии Александровне Сатиной, завёл себе квартиру и продолжал усиленно работать, почувствовав под ногами крепкую почву.

Же годы он поступил инспектором музыкальных классов в московские Елизаветинский и Екатерининский женские институты. Я работал в те годы в московских Николаевском и Елизаветинском институтах. В последнем из них я постоянно встречался с Сергеем Васильевичем, сблизился с ним и ещё больше полюбил его.

Сергея Васильевича в институтах оплачивалась довольно скудно, да и какая же это была служба. Бывал он в каждом из институтов один-два раза в месяц, да и этот-то единственный раз заключался в том, что он сидел или за чаем у начальницы того или иного института, или же на музыкальных вечерах. Обе начальницы - и О. С. Краевская и О. А. Талызина - гордились своим инспектором, ценили его, любили и даже ревновали друг к другу.

У меня в памяти один эпизод из времени инспекторства Сергея Васильевича в Елизаветинском институте. В одном из классов происходил закрытый музыкальный вечер. Сидела начальница О. А. Талызина в роскошном голубом атласном платье со знаками отличия и шифром. Сидели также классные дамы, учителя, учительницы музыки и много учениц. Во время вечера лакей Ольги Анатольевны во фраке обносил всех чаем со сливками, сухарями и пр. Вечер шёл своим чередом. Сергей Васильевич, как всегда в чёрном сюртуке, сидел, положив ногу на ногу, и слегка помешивал ложечкой чай со сливками. И вдруг... неловкое движение, и весь стакан чаю со сливками опрокидывается на роскошное платье Ольги Анатольевны. Из многих уст раздаётся невольный крик ужаса. Все бросаются помочь, но помочь уже поздно. Ольга Анатольевна вынуждена была покинуть вечер и пойти домой переодеться. Вернулась она через полчаса, но в светло-сером платье, и от прежнего блеска ничего уже не осталось. Сергей Васильевич был подавлен происшедшим. Этот случай подействовал на него много сильнее, нежели можно было ожидать. Через несколько дней, когда я встретился опять с Сергеем Васильевичем в Елизаветинском институте, он мне сказал:

Знаете, я не могу идти мимо злополучного класса: я вижу перед глазами, как стакан опрокидывается на платье Ольги Анатольевны. Мне это настолько неприятно, что я, по всей вероятности, уйду из этого института.

Году, придя к решению уехать на всю зиму в Дрезден, с тем чтобы всецело заняться творчеством, он ушёл из института, передав своё место инспектора мне. Уходом из института он глубоко опечалил Ольгу Анатольевну, которая в нём души не чаяла.

Ноября 1903 года в Петербурге в одном из симфонических концертов А. И. Зилоти состоялось исполнение Сергеем Васильевичем его Второго фортепианного концерта. Я тогда ездил вместе с ним в Петербург, так как в этом же концерте я выступал со своей Первой симфонией.

Моей симфонии помог Сергей Васильевич, который рекомендовал её Зилоти. Последний и дал мне возможность самому дирижировать. Дни, когда происходили репетиции к этому концерту, совпали с одним из самых сильных наводнений в Петербурге. Все торцовые мостовые всплыли, из водосточных отверстий били огромные фонтаны, и Нева мчалась вспять клокочущей пеной, так что петербуржцам было не до нашего концерта. Концерт этот всё же состоялся, хотя многие, имевшие билеты, из-за разведённых мостов попасть в концерт не смогли. Первым номером прошла, и довольно успешно, моя симфония. После антракта Сергей Васильевич играл свой Второй концерт, уже горячо любимый и понятый москвичами, но мало известный петербуржцам. Концерт произвёл впечатление и имел успех, но гораздо меньший, нежели я ожидал. Особенно поразило меня то, что игра Сергея Васильевича, неподражаемая и не имевшая себе равной, осталась недооценённой и непонятой. Словом, лишний раз пришлось убедиться, что выдающиеся сочинения весьма редко воспринимаются сразу, и даже такие ослепительно яркие, как Второй концерт Рахманинова.

Концерта Рахманинова исполнялась кантата Н. А. Римского-Корсакова «Из Гомера» и в заключение - «Мефисто-вальс» Ф. Листа. По окончании концерта мы были приглашены к А. И. Зилоти на ужин. Собралось очень много музыкантов, как петербуржцев, так и москвичей, приехавших на этот концерт. За ужином почти рядом с Сергеем Васильевичем сидел Ф. И. Шаляпин, который довольно неожиданно провозгласил тост за приехавших молодых московских музыкантов. Он сам был лишь очень на немного старше нас.

Было бы ничего, если бы он не прибавил во вступлении к тосту, что берёт на себя смелость говорить этот тост «от лица отца русской музыки Николая Андреевича Римского-Корсакова». Слова эти произвели сильнейшее впечатление, особенно на хозяев дома. Александр Ильич и Вера Павловна были просто ошеломлены, а Сергей Васильевич крикнул громко Фёдору Ивановичу: «Замолчи, шалтай-болтай», - на что Шаляпин ещё громче крикнул: «Молчи, татарская рожа», - после чего начался тост примерно такого содержания: «Выступая от имени Николая Андреевича и зная его тёплые чувства к молодым музыкантам, я хотел приветствовать наших молодых друзей - Сергея Васильевича и Александра Фёдоровича - и пожелать им дальнейших успехов на их жизненном пути». Все присутствовавшие хорошо помнили неудачу Первой симфонии Сергея Васильевича в Петербурге и что именно Николай Андреевич отнёсся к этой симфонии холодно и несочувственно, так что выступление Шаляпина было до дерзости бестактно. Все были озадачены, а Римский-Корсаков, сидя рядом с Глазуновым, нагнулся над своей тарелкой и не поднимал глаз. За весь ужин он не произнёс ни слова. Хозяева были очень недовольны этим эпизодом. Много лет прошло с тех пор, но впечатление, произведённое этим тостом Фёдора Ивановича, до сих пор так во мне живо, как будто всё это произошло вчера.

После этой поездки я был в гостях у Сергея Васильевича и вспоминал с ним о выходке Шаляпина, он рассказал мне о целом ряде интересных случаев, связанных с Фёдором Ивановичем, из которых один врезался мне в память. На одной из репетиций в Русской частной опере, где пел Шаляпин и дирижировал Рахманинов, случилось следующее: репетиция шла без костюмов и без декораций; Шаляпин в этот час не был занят и просто стоял «без дела», несколько солистов повторяли неудававшиеся места, и вдруг Сергей Васильевич замечает, что Шаляпин стоит с разинутым ртом и имеет какой-то нелепый вид. В то же время ясно чувствуется, что он кого-то копирует. Сергей Васильевич говорит мне: «Стараюсь разгадать - и не могу. Наконец, вдруг меня осенило: да ведь это он меня копирует, и я чувствую, что я покраснел до корней волос. А дело было в том, что я имел привычку иногда дирижировать с полуоткрытым ртом, а Фёдор Иванович, со свойственным ему талантом схватывать характерные черты любого человека, заметил эту мою привычку. Рот я приоткрывал вследствие какого-то дефекта в носоглотке (так говорили мне врачи), но с этого дня рот мой закрылся наглухо».

Годы с Сергеем Васильевичем я встречался чаще всего в Большом зале Благородного собрания, в Большом зале консерватории и на симфонических концертах В. И. Сафонова, А. Никиша, А. И. Зилоти и С. А. Кусевицкого, на концертах Иосифа Гофмана, которые ни я, ни Сергей Васильевич никогда не пропускали. Примерно с 1902 года я стал бывать у него дома, сначала изредка, а затем всё чаще. В его квартире мы часто играли в четыре руки различные сочинения, и большего наслаждения, чем играть с Сергеем Васильевичем в четыре руки, я себе представить не могу. Только тот, кому приходилось с ним музицировать, сможет понять, какое это было счастье. Ноты он читал изумительно, но не в этом главное. Он любил играть всё вполголоса, но зато как!!! Вслушиваясь в каждый звук, он как бы «прощупывал» исполняемое. Всю музыку он слышал насквозь, и это придавало его игре какой-то необычайный характер. Всего поразительнее было то, что, сыграв то или иное большое симфоническое произведение один-два раза, он уже знал его почти полностью наизусть и помнил очень долго, особенно, если оно запало ему в душу. При его феноменальном слухе и памяти всё это особого труда для него не представляло. Играли мы с ним самые различные сочинения, и что бы мы ни играли, я получал ни с чем не сравнимое наслаждение.

Собственные сочинения, только что законченные, он также любил проигрывать вполголоса, но зато с такой внутренней убедительностью и силой, что они становились как бы скульптурно объёмными. За инструментом у себя дома Сергей Васильевич был неповторим и бесконечно привлекателен.

Я начал его посещать, он жил с женой на Воздвиженке в доме, где помещалась гигиеническая лаборатория, на верхнем (третьем) этаже и занимал квартиру примерно в пять комнат. Гости у него бывали редко, и почти всегда одни и те же лица. Из его близких здесь частенько бывали В. А. Сатина по большей части с доктором Г. Л. Грауэрманом и в сопровождении большой собаки, которую Рахманинов очень любил. Бывала часто и сестра жены Рахманинова - Софья Александровна, заходил и его тесть - А. А. Сатин - огромного роста и атлетического сложения. Сергей Васильевич дома за чаем обычно бывал в хорошем настроении и особенно обаятелен. Он рассказывал всякую всячину своим чудным басом почти всё вполголоса, с тонким юмором и огромной наблюдательностью.

Вечер, проведённый у Сергея Васильевича, бывал для меня праздником, а если приходилось поиграть в четыре руки, праздник этот делался двунадесятым. Прожил Сергей Васильевич с семьёй в этой квартире недолго, и оттуда они переехали на Страстной бульвар, в дом Первой женской гимназии. Жил там Сергей Васильевич на самом верхнем этаже, а этажом ниже жили родители его жены - Сатины, причём Сергей Васильевич почти каждый день обязательно приходил к ним. Вообще, вся семья их жила очень дружно. Кроме самих стариков Сатиных, у Сергея Васильевича постоянно бывали двоюродный брат В. А. Сатин с женой, которых Сергей Васильевич очень любил. Из товарищей у Сергея Васильевича бывали не слишком часто М. А. Слонов, Н. С. Морозов, Н. Г. Струве, А. А. Брандуков, Н. К. Метнер, Ю. Э. Конюс, А. Б. Гольденвейзер и ещё немногие.

Васильевич был человеком исключительно цельным, правдивым и скромным. Он никогда не хвастался ничем, был на редкость аккуратным и точным. Обещав быть в таком-то часу, никогда не опаздывал и в других тоже весьма ценил точность и аккуратность. Он любил заранее составлять план и расписание своих работ и очень страдал, если ему почему-либо приходилось этот план нарушать.

Сергея Васильевича всегда царил порядок совершенно исключительный. Он много курил, но никогда у него не валялись окурки, спички. Он сам тщательно всё это убирал. Письменный стол был чист и ничем не заставлен. На рояле также не лежало никаких нот всё это сейчас же после игры убиралось.

Васильевич большей частью по вечерам бывал дома. Выезжал он изредка в симфонические концерты и ещё реже в театр. Летом он жил почти все годы в Тамбовской губернии, в двадцати верстах от станции Ржакса, в имении Сатиных - Ивановке , которое очень любил.

Он чаще всего в утренние часы, но когда бывал увлечён чем-либо и если к тому же работа шла легко и успешно, то занимался, можно сказать, запоем, то есть с утра и до вечера. И наоборот, при неудаче он быстро терял настроение, работа становилась для него мучением, и нередко бывало, что он её откладывал на некоторое время, а иногда и бросал совсем. Всякая неудача приводила его к потере веры в себя, и тогда навязчивая мысль, что он уже больше не будет в состоянии ничего сочинять, доводила его до депрессивного состояния.

Все годы моего знакомства с Сергеем Васильевичем я не помню, чтобы он был серьёзно болен и лежал в постели. Зато мнителен был чрезвычайно и склонен предполагать, что его подстерегает какая-нибудь серьёзная болезнь; но если врачу удавалось переубедить его, то он быстро оживал, становился весёлым и жизнерадостным до следующего приступа дурного самочувствия, то есть пока не появлялось подавленное настроение и не начинало опять казаться, что он заболевает какой-то тяжёлой болезнью. Зато когда работа у него клеилась, он бывал счастлив, о недугах не думал и работал с увлечением. К сожалению, пессимистическое настроение бывало у него значительно чаще, нежели жизнерадостное. Но характер этих приступов мрачного настроения бывал главным образом чисто нервным и связан был теснейшим образом с заминкой в творческой работе. В моменты хорошего настроения Сергей Васильевич был бодр и весел, но всё же сдержан и несуетлив. Говорил нескоро и негромко, густым низким басом, каким говорят певчие-октависты.

Он не любил работать. На фортепиано занимался нерегулярно и очень немного, главным образом потому, что уж очень легко ему всё давалось, за что бы он ни брался. Если он на фортепиано занимался один час в день, то сорок минут из этого времени он играл упражнения и только двадцать минут какое-либо сочинение.

Очень любил церковное пение и частенько, даже зимой, вставал в семь часов утра и, в темноте наняв извозчика, уезжал в большинстве случаев в Таганку, в Андроньев монастырь, где выстаивал в полутёмной огромной церкви целую обедню, слушая старинные суровые песнопения из октоиха, исполняемые монахами параллельными квинтами. Это производило на него сильное впечатление. После обедни Сергей Васильевич ехал домой и, отдохнув немного, садился заниматься.

Бывало, что в тот же вечер он ехал в Большой зал Благородного собрания на симфонический концерт. После концерта нередко он уезжал поужинать в ресторане Яра или в Стрельну, где засиживался до глубокой ночи, слушая с большим увлечением пение цыган.

Эти острые контрасты: полутёмный монастырь с суровым пением из октоиха, симфонический концерт и затем общество цыган у Яра, с их своеобразным песенным репертуаром и ещё более своеобразной исполнительской манерой, являлись для Сергея Васильевича потребностью, и без этих впечатлений он не мог жить, так что эти странные путешествия повторялись довольно часто. Но он любил совершать их не в компании, а один.

Понимая истинной причины поездок Рахманинова к Яру или в Стрельну, многие москвичи считали его кутилой, проводящим бессонные ночи с цыганами.

Сергея Васильевича в течение многих лет, могу сказать, что все эти разговоры и сплетни не имели никаких оснований. У Яра он бывал, цыган слушал, но кутить никогда не кутил и никогда не увлекался выпивкой. Нравом он был суров, серьёзен, но умел шутить и любил весёлых собеседников, когда сам бывал в духе.

Он был превосходный! Детей своих любил горячо, очень о них заботился и душой болел за них при всяком хотя бы небольшом их недомогании.

В 1910 году Сергей Васильевич начал увлекаться автомобилем, и уже в 1912 году у него был великолепный голубой «Мерседес». Помню это хорошо, так как летом 1913 года я ездил в гости к нему в Ивановку. Дни, проведённые мной в Ивановке, остались у меня в памяти почти во всех подробностях. Мы с Сергеем Васильевичем целиком эти дни проводили вместе.

Осталось у меня лето 1913 года и потому, что, сговорившись ещё зимой с Сергеем Васильевичем приехать к нему летом, я часто думал об этой поездке.

Дожди лили днём и ночью; реки и речки вздувались, и в конце концов Москва-река вылилась из берегов и начала затоплять луга в Бронницком уезде, причинив огромные убытки сельскому хозяйству (уже в июне месяце на лугах все стога сена всплыли). Я увидел, что, по всей вероятности, мне придётся отложить долгожданную поездку и остаться дома. Но вот из газет я узнал, что в южной полосе России стоит чудная жаркая погода, а ливни и дожди идут лишь в Московской и соседних губерниях, не доходят дальше станции Ряжск. Прочитав эти данные, я послал Сергею Васильевичу телеграмму и через два дня получил ответ: «Жду».

Начало июля. Я быстро собрался и поехал в Москву на Павелецкий вокзал. На вокзале встретил я своего школьного товарища, также и товарища Сергея Васильевича, тенора Рубцова (итальянской школы, как он сам о себе говорил). Спросив меня, куда это я собрался, и узнав, что еду в гости к Сергею Васильевичу в Тамбовскую губернию, он проговорил со вздохом:

Талантливого человека. Пропадает ни за нюх табаку.

Почему? - спросил я его, не понимая, откуда у него эти опасения.

Ведь запоем пьёт. Ведь всем это известно, все его жалеют. А что ты-то будешь там делать?

Ответил в тон:

Выпивать вместе с ним.

На Павелецком вокзале с Рубцовым, я поехал в Тамбовскую губернию до станции Ржакса, в двадцати верстах от которой находилось имение Сергея Васильевича. Сев в поезд, я со страхом видел, как все дороги расползлись в грязи, все ручьи обратились в реки, а небольшие реки в бушующие потоки. Наступила ночь, и я заснул. Проснувшись на рассвете, я в окно увидел рваные облака и сквозь них синее небо, которого я давненько не видел. Мы были около Ряжска. Через два часа мы приехали в Козлов. Было чудное утро, и - ничего, что напоминало бы о целом месяце дождей. Вскоре мы миновали Тамбов и поехали дальше. Приехав на большую станцию Сампур, я увидел в окно автомобиль и в нём Сергея Васильевича за рулём. Его двоюродная сестра София Александровна вошла в эту минуту ко мне в вагон и предложила быстро собираться ехать дальше с Сергеем Васильевичем в машине. Через пять минут мы уже летели втроём на машине по целине.

Васильевича был свой шофёр, но он предпочитал править машиной сам и делал это мастерски. Он любил быструю езду, причём будучи близоруким, всё же машину вёл, не надевая очков.

Пролетели от Сампура до Ивановки почти сто вёрст в какие-нибудь полтора часа. По дороге он мне рассказал, что за целый месяц не было ни одного ненастного дня. До сих пор я не могу забыть впечатлений, связанных с этой поездкой: и эта чудная дорога по целине, и эти хутора сектантов на протяжении чуть ли не пятидесяти вёрст, и вообще масса новых незнакомых мест. Но вот мы въехали в его имение. Показались сараи, амбары, коровник, большой пруд, сад и, наконец, их дом. Остановка. Приехали. Все обитатели вышли нас встречать.

Обедом я рассказал Сергею Васильевичу о моей встрече в Москве на вокзале с Рубцовым. Сергей Васильевич усмехнулся и своим густым басом сказал жене:

Наташа, доставай из буфета наливку. Мы начнём с Александром Фёдоровичем выпивать, чтобы не подвести Рубцова в его прогнозах. - Во время обеда, кроме членов семьи Рахманинова, из которых я не всех знал, было ещё довольно много родственников и знакомых.

Обеда, немного отдохнув, Сергей Васильевич повёл меня осматривать его хозяйства. Имение это было уже куплено Сергеем Васильевичем у своего тестя А. А. Сатина, и он ходил уже со мной в роли хозяина. Их дом был старый, но все прилегающие к нему помещения: амбары, сараи, коровник и конюшни - весьма солидной стройки, каменные, с железными крышами. Сергей Васильевич имел прекрасных лошадей, как рабочих, так и выездных, большое количество коров, овец и свиней. Словом, хозяйство в 1913 году отнюдь не выглядело запущенным. В дни моего там пребывания молотьба хлеба (паровой машиной) шла целый день. Пшеницы у Сергея Васильевича было немало. Ведь в имении было, кажется, 1500 десятин (точного количества не помню). Сергей Васильевич, конечно, и в Ивановке был прежде всего композитор, но всё же много сил и внимания он уделял заботам по имению. Не жалел он сил и средств на содержание имения в порядке и показывал мне своё хозяйство с увлечением и не без гордости. Погода, в противоположность московской, стояла чудесная - жаркая, без ветра и без единого облачка, с лунными ночами. По вечерам из лесочка (из «кустов», как там называют небольшие лесочки) выскакивали многочисленные тушканчики, которых имеется множество в степях южной России. Мы катались с Сергеем Васильевичем и Софьей Александровной на лодке по их большому пруду - очень глубокому и чистому, со множеством сазанов, которых Сергей Васильевич ловил, ставя верши с приманкой.

Второй день моего там пребывания Сергей Васильевич повёл меня в свою рабочую комнату (в саду) и познакомил с замечательной поэмой «Колокола». Играл он мне её потихоньку, вполголоса, объясняя и напевая всё существенное.

По партитуре, написанной настолько мелко, что я, обладая хорошим зрением, совсем ничего разобрать не мог, а он смотрел и играл без очков. Рассказал он мне историю возникновения этого произведения: за год до этого он получил письмо от незнакомой ему девицы, которая послала ему текст этой поэмы, предлагая использовать её для большой поэмы, что он и осуществил. Я был глубоко взволнован поэмой Сергея Васильевича и особенно впечатлением, произведённым на меня вдохновенным исполнением великого автора её. Играл он мне ещё свои Романсы op. 34, которые тоже захватили душу. На третий день Сергей Васильевич ещё раз сыграл мне «Колокола», которые во второй раз произвели на меня ещё большее впечатление.

В Москве, Сергей Васильевич иногда заезжал на машине за мной и увозил меня в Сокольники или куда-нибудь за город, поражая своим замечательным искусством управлять машиной особенно в Москве, в центре города.

С 1906 или 1908 года Сергей Васильевич подружился с Н. К. Метнером и очень полюбил его; Метнер стал у него бывать и делиться с ним своими планами, показывать новые произведения, которые Сергей Васильевич очень высоко ценил и чрезвычайно ими интересовался. Привлекала его и личность Метнера. Николай Карлович также горячо полюбил Сергея Васильевича.

Же годы Сергей Васильевич подружился с дирижёром С. А. Кусевицким, выступал в его концертах, весьма ценя Кусевицкого-дирижёра, охотно играл под его управлением свои фортепианные концерты. С каждым годом Кусевицкий рос как дирижёр, его симфонические концерты становились всё интереснее и интереснее в отношении программ и качества исполнения. В эти-то годы у Кусевицкого зародилась идея основать своё музыкальное издательство на манер М. П. Беляева. В лице Сергея Васильевича Кусевицкий встретил полное сочувствие этой идее и, кроме того, человека, на которого он мог положиться.

Васильевич мог вполне возглавить это дело, помочь Кусевицкому не сбиться с правильного курса, опираясь на его огромный авторитет и руководствуясь его советами в таком сложнейшем деле. Для начала надо было подыскать лицо, которое смогло бы вести дело в Москве. Затем Кусевицкий хотел основать при издательстве художественный совет, состав которого также должен был подобрать Сергей Васильевич. И, наконец, надо было найти человека, который вёл бы дела этого издательства в Германии, являясь как бы доверенным лицом Кусевицкого. Всё это были сложнейшие вопросы.

Первое из этих мест Сергей Васильевич подыскал Фёдора Ивановича Гришина, который был главным продавцом в магазине П. Юргенсона. Надо было его «сманить» к Кусевицкому, что следовало сделать очень деликатно, чтобы не обидеть сыновей П. Юргенсона - Бориса и Григория Петровичей, которые после смерти отца вели его издательское дело. Эту весьма щекотливую операцию Сергей Васильевич провёл тактично, умело и сравнительно безболезненно. Словом, братья Юргенсоны отпустили своего замечательного работника Гришина без скандала, хотя вряд ли это могло быть им приятно. Таким образом, в Московском отделении Российского музыкального издательства начальником стал Фёдор Иванович Гришин.

Художественного совета Сергей Васильевич привлёк А. Н. Скрябина, Н. К. Метнера, меня, Л. Л. Сабанеева, А. В. Оссовского (из Петербурга). Во главе совета был Сергей Васильевич, а секретарём он пригласил своего друга Н. Г. Струве, отличного музыканта и теоретика.

И гравировались ноты у Редера в Берлине. А магазины издательства, кроме России, были в Берлине и в ряде других городов (отделения и представительства). Фактически возглавляя сложнейшее дело, Сергей Васильевич не жалел своих сил и обнаружил в этой работе огромный организационный талант, а Кусевицкий мог спокойно заниматься своими концертами, чувствуя себя как за каменной стеной, имея таких помощников, как Сергей Васильевич, Струве, Гришин, П. А. Ламм и другие. Через один-два года дела издательства пошли блестяще, и Российское музыкальное издательство, несмотря на сильнейшую конкуренцию, стало процветать и пользоваться всемирной известностью, и всё это главным образом благодаря С. В. Рахманинову.

Точно не помню всех авторов, которые издавались в Российском музыкальном издательстве, но был издан ряд сочинений и членов совета, в том числе «Прометей» Скрябина, ряд сочинений Метнера, несколько опусов моих, в частности Вторая симфония.

Здесь сказать, что из видных композиторов только один Сергей Васильевич мог взяться за такую ответственную и огромную работу. Его отъезд за границу был тяжёлым ударом для его детища - Российского музыкального издательства, которое без него не смогло здесь успешно существовать.

Вскоре после Октябрьской революции уехал в Америку, где и жил до самой смерти. Трагически погиб друг Сергея Васильевича - Н. Г. Струве. Находясь в Париже по делам издательства, он поехал к Кусевицкому в гостиницу. При выходе из лифта он был не то весь раздавлен, не то ему лифтом отрезало голову. Вскоре умер и заведующий московским отделением издательства Ф. И. Гришин. Как издательство, так и нотный склад Брейткопфа прекратили своё существование.

Тяжёлые годы разрухи, гражданской войны и голода. В эти годы Сергей Васильевич старался помочь всем своим друзьям, родным и близким как только мог, посылая им сначала деньги, а затем посылки, которые являлись для всех, получивших их, большой поддержкой и которые многих просто выручили из беды. В эти посылки входили следующие продукты: мука, крупа, сахар, сгущённое молоко, какао и растительное масло или сало. Словом, по тем временам получение такой посылки являлось очень большим подспорьем. В Москве весьма многие поминали добром Сергея Васильевича, каждый день насыпая сахар в стакан какао со сгущённым молоком. О том, как жил в те годы Сергей Васильевич и что делал, мы не знали ничего. Доходили до нас изредка слухи о его многочисленных концертных выступлениях в качестве пианиста, сопровождавшихся огромным успехом. Однако всё это были лишь слухи. Всякая связь с ним оборвалась.

Его мы все, его друзья, почти каждый день, так как горячо его любили, а забыть его тем, кто близко знал его, было невозможно.

Гедике А. Ф.

Александр Фёдорович (20 II (4 III) 1877, Москва - 9 VII 1957, там же) - сов. композитор, пианист, органист и педагог. Нар. арт. РСФСР (1946). Доктор искусствоведения (1940). Происходил из семьи музыкантов. Сын органиста и преподавателя фп. Моск. консерватории Фёдора Карловича Г. В 1898 окончил Моск. консерваторию, занимался по классу фп. у Г. А. Пабста и В. И. Сафонова, композицией у А. С. Аренского, Н. М. Ладухина, Г. Э. Конюса. За сочинение Концертштюка для фп. с оркестром, сонаты для скрипки и фп., пьес для фп. получил пр. на Междунар. конкурсе им. А. Г. Рубинштейна в Вене (1900). С 1909 профессор Моск. консерватории по классу фп., с 1919 зав. кафедрой камерного ансамбля, с 1923 вёл класс органа, в к-ром учениками Г. были М. Л. Старокадомский и мн. другие сов. музыканты. Культура органа наложила печать на муз. стиль Г. Для его музыки характерны серьёзность и монументальность, ясная форма, преобладание рационального начала, господство вариационно-полифонич. мышления. Композитор тесно связан в своём творчестве с традициями рус. муз. классики. К лучшим его произв. принадлежат обработки рус. нар. песен. Ценный вклад внёс Г. в педагогическую лит-ру для фп.
Исполнение Г.-органиста отличалось величавостью, сосредоточенностью, глубиной мысли, строгостью, резкими контрастами света и тени. Им были исполнены все органные произв. И. С. Баха. Г. расширил репертуар органных концертов своими переложениями отрывков из опер, симфоний, фп. произв. Гос. пр. СССР (1947) за исполнительскую деятельность.
Сочинения : оперы (все - на собств. либретто) - Виринея (1913-15, по легенде из первых веков христианства), У перевоза (1933, посв. восстанию Е. Пугачёва; 2-я пр. на Конкурсе в честь 15-летия Октябрьской революции), Жакерия (1933, на сюжет крестьянского восстания во Франции в 14 в.), Макбет (по У. Шекспиру, в 1944 исп. оркестровые номера); кантаты, в т. ч. - Слава советским пилотам (1933), Родина радости (1937, обе на сл. А. А. Суркова); для орк. - 3 симфонии (1903, 1905, 1922), увертюры, в т. ч. - Драматическая (1897), 25 лет Октября (1942), 1941 год (1942), 30 лет Октября (1947), симф. поэма Зарницы (1929) и др.; концерты с орк. - для фп. (1900), скр. (1951), трубы (изд. 1930), валторны (изд. 1929), органа (1927); 12 маршей для духового орк.; квинтеты, квартеты, трио, пьесы для органа, фп. (в т. ч. 3 сонаты, около 200 лёгких пьес, 50 упражнений), скр., влч., кларнета; романсы, обработки рус. нар. песен для голоса с фп., трио (6 тетр., изд. 1924); мн. транскрипций (в т. ч. произв. И. С. Баха для фп. и орк.). Литература : Левик Б., Александр Гедике, М., 1947; А. Ф. Гедике. Сб. статей и воспоминаний, сост. К. Аджемов, М., 1960; Гедике А. Ф., Нотографический справочник, сост. Г. К. Иванов, М., 1970. И. П. Кулясов.

Музыкальная энциклопедия. - М.: Советская энциклопедия, Советский композитор . Под ред. Ю. В. Келдыша . 1973-1982 .

Смотреть что такое "Гедике А. Ф." в других словарях:

Гедике: Гедике, Александр Фёдорович (1877 1957) русский композитор, органист. Гедике, Роберт Андреевич (1829 1910) архитектор Гедике, Г. Е. архитектор … Википедия

Александр Фёдорович (1877 1957), композитор, пианист, органист, народный артист РСФСР (1946), доктор искусствоведения (1940). Двоюродный брат Н. К. Мет нера. Основатель и глава отечественной органной школы. 4 оперы, в т.ч. Виринея (1916), Жакерия … Русская история

Александр Федорович , советский композитор, органист, пианист и педагог, народный артист РСФСР (1946), доктор искусствоведения (1940). В 1898 окончил Московскую консерваторию по классу фортепиано… … Большая советская энциклопедия

Сотр. "Педаг. сборн." 1867 г. {Венгеров} …

Фёдор Карлович (наст. имя Фридрих Александр Пауль) (1839, Москва 1916, там же) рус. органист и пианист. Игре на органе учился под рук. отца Карла Г., игре на фп. у А. И. Дюбюка. Преподавал музыку в сиротском Николаевском ин те, был… … Музыкальная энциклопедия

- … Википедия

- … Википедия

Гедике Р. А. - ГÉДИКЕ Роберт Андреевич (1829–1910), архитектор. В его постройках эклектичный декор фасадов и интерьеров сочетается с рационально функцион. планировкой (здание дет. Владимирской больницы в Москве, 1876–77) … Биографический словарь

ГЕДИКЕ - Александр Федорович, род. 20 февраля 1877 в Москве; сын Федора Карловича Г., ученика Дюбюка, преподавателя игры на фп. в московской консерватор. и органиста московской французской церкви (род. 1838); учился игре на фп. в московской консерв. у… … Музыкальный словарь Римана

Архитектор; род. в 1829 г. По окончании курса в немецком училище св. Петра поступил в 1846 г. учеником Императорской академии художеств, в которой ближайшим его наставником был профессор А. П. Брюллов. Окончив курс в 1852 году, Гедике вскоре за… … Большая биографическая энциклопедия

Книги

• 40 мелодических этюдов для начинающих, сочинение 32. Ноты , Гедике Александр Федорович Категория: Музыка и Ноты Серия: Издатель: Планета музыки , Производитель: Планета музыки ,
• 40 мелодических этюдов для начинающих, сочинение 32 , Гедике Александр Федорович , Гедике (Гёдике) Александр Фёдорович (1877-1957) - педагог, композитор, основатель советской органной школы. Сборник состоит из 40 мелодических этюдов, многие из которых представляют собой… Категория: Музыка и Ноты Серия: Учебники для ВУЗов. Специальная литература Издатель:

Народный артист РСФСР (1946). Доктор искусствоведения (1940). Происходил из семьи музыкантов. Сын органиста и преподавателя фортепиано Московской консерватории Фёдора Карловича Гедике. В 1898 окончил Московскую консерваторию, занимался по классу фортепиано у Г. А. Пабста и В. И. Сафонова, композицией у А. С. Аренского, Н. М. Ладухина, Г. Э. Конюса. За сочинение Концертштюка для фортепиано с оркестром, сонаты для скрипки и фортепиано, пьес для фортепиано получил премию на Международном конкурсе им. А. Г. Рубинштейна в Вене (1900). С 1909 профессор Московской консерватории по классу фортепиано, с 1919 заведующий кафедрой камерного ансамбля, с 1923 вёл класс органа, в котором учениками Гедике были М. Л. Старокадомский и многие другие советские музыканты.

Культура органа наложила печать на музыкальный стиль Гедике. Для его музыки характерны серьёзность и монументальность, ясная форма, преобладание рационального начала, господство вариационно-полифонического мышления. Композитор тесно связан в своём творчестве с традициями русской музыкальной классики. К лучшим его произведениям принадлежат обработки русских народных песен.

Ценный вклад внёс Гедике в педагогическую литературу для фортепиано. Исполнение Гедике-органиста отличалось величавостью, сосредоточенностью, глубиной мысли, строгостью, резкими контрастами света и тени. Им были исполнены все органные произведения И. С. Баха. Гедике расширил репертуар органных концертов своими переложениями отрывков из опер, симфоний, фортепианных произв. Государственная премия СССР (1947) за исполнительскую деятельность.

Сочинения:

оперы (все - на собств. либретто) - Виринея (1913-15, по легенде из первых веков христианства), У перевоза (1933, посв. восстанию Е. Пугачёва; 2-я пр. на Конкурсе в честь 15-летия Октябрьской революции), Жакерия (1933, на сюжет крестьянского восстания во Франции в 14 в.), Макбет (по У. Шекспиру, в 1944 исп. оркестровые номера); кантаты , в т. ч. - Слава советским пилотам (1933), Родина радости (1937, обе на сл. А. А. Суркова); для оркестра - 3 симфонии (1903, 1905, 1922), увертюры, в т. ч. - Драматическая (1897), 25 лет Октября (1942), 1941 год (1942), 30 лет Октября (1947), симфоническая поэма Зарницы (1929) и др.; концерты с оркестром - для фортепиано (1900), скрипки (1951), трубы (изд. 1930), валторны (изд. 1929), органа (1927); 12 маршей для духового оркестра; квинтеты , квартеты, трио, пьесы для органа, фортепиано (в т. ч. 3 сонаты, около 200 лёгких пьес, 50 упражнений), скрипки, виолончели, кларнета; романсы , обработки русских народных песен для голоса с фортепиано, трио (6 тетр., изд. 1924); множество транскрипций (в т. ч. произв. И. С. Баха для фортепиано и оркестра).

Александр Фёдорович Гёдике (часто произносится Гедике ; 1877 - 1957) - русский композитор, органист, пианист, педагог, основатель советской органной школы. Народный артист РСФСР (1946).

Стиль Гедике-композитора находится под влиянием органной культуры и отмечен серьёзностью и монументальностью, ясностью формы, мастерским владением полифоническим письмом. В то же время Гедике многое взял из традиций русской классической школы. Он является автором четырёх опер, кантат, множества симфонических, фортепианных и органных сочинений, концертов и камерных произведений для духовых инструментов, романсов, обработок русских народных песен. Особенно широко известен Гедике как автор детских пьес.

Биография

Александр Гёдике родился 20 февраля (4 марта) 1877 года в Москве в давно обосновавшейся в России немецкой семье. Его прадед, Генрих-Георг Гёдике, был органистом католической церкви в Петербурге и ректором Немецкого драматического театра. Его дед, Карл Андреевич (по документам - Генрихович), был преподавателем хорового пения в Москве и служил органистом московской католической церкви Святого Людовика Французского. Отец, Фёдор Карлович (по метрике - Фридрих-Александр-Пауль Гёдике), работал органистом в той же церкви, был пианистом в оркестре Большого театра, преподавал в Московской консерватории обязательное фортепиано. Двоюродным братом Гёдике был композитор Николай Карлович Метнер.

Мать Александра Гедике была француженка, Жюстина-Адель-Августина Лекампион, из семьи фермера. Рано осиротев, они со старшей сестрой воспитывались у дяди с тётей в Нормандии, а по достижении ей 16 лет были отправлены к родственникам в Россию для устройства на работу гувернантками.

По воспоминаниям сестры, в детстве Александр Гедике был сорванцом. В 9 лет он поступил в детскую школу Зубова, в 10 лет в подготовительный класс Третьей московской гимназии. В гимназии, по собственному признанию, учился неважно. Уже в 12 лет стал часто подменять отца за органом на церковных службах. Учился играть в основном самостоятельно. Играл на фортепиано и виолончели в домашнем ансамбле, занимался переложением пьес для домашнего ансамбля. После 4-го класса оставил гимназию и перевёлся на 5-й класс консерватории, где начал заниматься в классе профессора А. И. Галли. Позднее учился у П. А. Пабста и В. И. Сафонова по классу фортепиано, у А. С. Аренского, Н. М. Ладухина и Г. Э. Конюса по классам теории музыки и композиции, а также у Н. С. Морозова.

По воспоминаниям Гедике, занятия в консерватории в то время были не интенсивными: например, в шестом классе - лекции по культуре и литературе - 4 часа в неделю, курс эстетики (скульптура и живопись) - 1 час в неделю, 1 час занятий по специальности, 4 часа гармонии, 2 часа хорового пения, - всего лишь двенадцать часов в неделю.

В 1898 Александр Гедике окончил Московскую консерваторию. Занимаясь в консерватории, написал скрипичную сонату, марш, элегию и фугу для большого оркестра, сочинял романсы и фортепианные пьесы.

После окончания консерватории начал давать частные уроки. Работал в Николаевском и Елизаветинском женских институтах.

В 1900 году участвовал в Третьем Рубинштейновском конкурсе в Вене как пианист и как композитор. В композиторской номинации был удостоен премии (единственной разыгрывавшейся на конкурсе) за Концертштюк для фортепиано с оркестром, скрипичную сонату и фортепьянные пьесы. Также был удостоен почётного отзыва как пианист.

Гедике женился на Екатерине Петровне Чернышёвой, тёте одной из своих частных учениц. Поселились с женой на Немецкой (ныне Бауманской) улице. Гедике купил для занятий комнатный орган и установил в своём доме.

С 1909 года Александр Фёдорович Гедике был профессором Московской консерватории по классу фортепиано, с 1919 заведовал кафедрой камерного ансамбля. С 1920 года вёл также класс органа (игре на котором обучался с детства под руководством отца), а в 1923 года возглавил кафедру органа и дал свой первый сольный концерт на инструменте Большого зала консерватории. Среди его учеников-органистов Н. Я. Выгодский, М. Л. Старокадомский, Л. И. Ройзман, С. Л. Дижур, Г. Я. Гродберг, И. Д. Вейс. В репертуаре Гедике были все сочинения И. С. Баха, а также собственные переложения для этого инструмента фрагментов из опер, симфонических и фортепианных сочинений. В концертах Гедике часто принимали участие С. Н. Ерёмин, Н. Г. Райский, в последующие годы Н. Л. Дорлиак.