Главная › Уход › А я была дерзкой злой и веселой.

А я была дерзкой злой и веселой.

В книгах «Вечер» и «Четки» Ахматова печатала только сравнительно небольшие лирические стихотворения. Порою они были объединены в циклы из 2-х, 3-х или 4-х произведений («Обман», 1910-1911; «Смятение», «Стихи о Петербурге»,1913 и др.). Свою первую более крупную вещь — поэму «У самого моря» она написала в июле —октябре 1914, а напечатала в 1915 г.

По позднейшему свидетельству Ахматовой, начало этой поэмы («Бухты изрезали низкий берег. / Все паруса уходили в моря... ») было навеяно одним из венецианских стихотворений Блока, появившемся в 1914 г. в журнале «Русская мысль» (1, 387). Ритмический же рисунок поэмы был подсказан «Песнями западных славян» Пушкина. Ахматова была склонна придавать этой первой своей поэме значение окончания одного и начала второго, нового этапа своего творчества. Написание ее - утверждала Ахматова — «значило, что я простилась с моей херсонесской юностью, с «дикой девочкой» начала века и почуяла железный шаг войны». Тем не менее отдельное издание поэмы «У самого моря» Ахматова отложила до 1921 года. И, думается, это имело свои причины.

Поэма «У самого моря» автобиографична, причем (хотя, кажется, никто из исследователей Ахматовой не отметил этого) в известной мере содержание ее отдаленно предвещает главный мотив первой главы «Поэмы без героя». Действие поэмы происходит на берегу Черного моря, в Крыму, близ Херсонеса, причем в поэме действующими лицами являются две сестры-однолетки (подобно тому, как в «Поэме без героя» судьба героини переплетается с судьбой ее подруги и вместе с тем лирического «двойника» — Ольги Судейкиной). Есть в поэме и цыганка-предсказательница (что также связывает замыслы обеих поэм). Наконец — и это главное — герой поэмы - «царевич», «сероглазый мальчик», который мечтает вырасти и жениться на героине, но погибает в море.

Любопытно, что в поэме есть некоторые детали, которые связывают ее не только с «Сероглазым королем» и «Поэмой без героя», но и с «Двенадцатью» Блока: герой поэмы приносит героине «белые розы». А после смерти его старый моряк кладет его белое тело на черные камни. Следует прибавить, что тематически поэма перекликается не только с итальянскими стихами Блока, но и с его более ранним стихотворением «Девушка пела в церковном хоре» (это подтверждают стихи из поэмы «У самого моря»: «В нижней церкви служили молебны / О моряках, уходящих в море»).

Хотя поэма открывается картинами вольной приморской жизни Причерноморья, но уже в самом начале ее героиня наделена чертами романтической провидицы, отдаляющими ее — «дерзкую, злую и веселую девчонку» — от других людей («Знали соседи — я чую воду, И, если рыли новый колодец, Звали меня, чтоб нашла я место»). В ранние девичьи годы она мечтает стать царицей, причем ее мечты о будущем царстве связаны с мечтой о постройке «шести броненосцев и шести канонерских лодок», которые должны охранять ее бухты. В то же время через всю поэму проходит ряд религиозно-церковных мотивов — ее героиня по вечерам молится перед «черной иконкой», цыганка предсказывает ей ждать гостя «до Пасхи», за что она отдает цыганке «Цепочку и золотой крестильный крестик»; придя в Вербную субботу из церкви, она говорит сестре: «На тебе свечку мою и четки, // Библию нашу дома оставлю // Через неделю настанет Пасха <...>». Больная сестра ее вышивает плащаницу с изображением Голгофы, где, согласно иконописному канону, у креста должны стоять Богородица в синем плаще и плачущий любимый ученик Христа — апостол Иоанн. Услыхав звон пасхальных колоколов из Херсонеса, героиня уходит встречать царевича на берег, где небо синеет, «как Богородицын плащ», причем, каждое слово, услышанное ею, звучит в ее ушах как «Божий подарок».

Но ее молитва и обращение за помощью к Богу-«Хранителю» не спасает царевича от смерти. Поэма заканчивается трагической гибелью его, а не воскрешением из мертвых (подобным Воскресению Христа, о котором поют в день заупокойной службы по царевичу в сияющей «несказанным светом круглой церкви»). Самая гибель царевича в день Пасхи — светлого Христова Воскресения — получает тем самым в поэме трагический смысл: неожиданная и ничем не оправданная смерть героя - «высокого мальчика», подарившего героине «белые розы», предложившего ей стать ее мужем и поехать с ним «на север», — предложение, которому она сначала противится, а затем, по-видимому, готова последовать,— побуждает ее стать взрослой женщиной и почуять «железный шаг войны».

Поэма «У самого моря» была создана в год первой мировой войны и сама Ахматова датировала ее июлем—октябрем, то есть кануном ее и первыми месяцами. Если принять предположение, что поэма имеет автобиографический подтекст и учесть, что герой ее «царевич», покидающий будущую «царицу», — моложе героини, а также и то, что она не сразу соглашается на его предложение, а затем — после его отъезда — с волнением ждет его возвращения и что, хотя царевич возвращается к ней, но мертвый, напрашивается вывод, что в поэме в зашифрованном виде изображены переживания Ахматовой в дни ожидания возвращения ее первого мужа — поэта Н. С. Гумилева, который действительно был моложе Ахматовой и на замужество с которым она дала согласие не сразу из-за увлечения В. Б. Голенищевым-Кутузовым. К тому же стихотворение «Высокие своды костела...» (1913) свидетельствует о том, что в «царевиче» могли быть совмещены черты трех прототипов — героя этого стихотворения М. А. Линдберга, Гумилева и Князева. Двое из них были первыми близкими людьми, смерть которых она восприняла трагически — как своего рода «возмездие» за легкомысленное, бездумное отношение и ее самой, и ее подруги Судейкиной к жизни. Слова Ахматовой о том, что в поэме «У самого моря» она простилась со своим прошлым «приморской девчонки» под влиянием ощущения «железного шага войны», перекликаются с позднейшей характеристикой 1914 года как преддверия наступления в эти годы «Настоящего Двадцатого века», первой жертвой которого был в глазах Ахматовой Князев.

«У самого моря» Анна Ахматова

Бухты изрезали низкий берег,
Все паруса убежали в море,
А я сушила соленую косу
За версту от земли на плоском камне.
Ко мне приплывала зеленая рыба,
Ко мне прилетала белая чайка,
А я была дерзкой, злой и веселой
И вовсе не знала, что это — счастье.
В песок зарывала желтое платье,
Чтоб ветер не сдул, не унес бродяга,
И уплывала далеко в море,
На темных, теплых волнах лежала.
Когда возвращалась, маяк с востока
Уже сиял переменным светом,
И мне монах у ворот Херсонеса
Говорил: «Что ты бродишь ночью?»

Знали соседи — я чую воду,
И, если рыли новый колодец,
Звали меня, чтоб нашла я место
И люди напрасно не трудились.
Я собирала французские пули,
Как собирают грибы и чернику,
И проносила домой в подоле
Осколки ржавые бомб тяжелых.
И говорила сестре сердито:
«Когда я стану царицей,
Выстрою шесть броненосцев
И шесть канонерских лодок,
Чтобы бухты мои охраняли
До самого Фиолента».
А вечером перед кроватью
Молилась темной иконке,
Чтоб град не побил черешен,
Чтоб крупная рыба ловилась
И чтобы хитрый бродяга
Не заметил желтого платья.

Я с рыбаками дружбу водила.
Под опрокинутой лодкой часто
Во время ливня с ними сидела,
Про море слушала, запоминала,
Каждому слову тайно веря.
И очень ко мне рыбаки привыкли.
Если меня на пристани нету,
Старший за мною слал девчонку,
И та кричала: «Наши вернулись»
Нынче мы камбалу жарить будем».

Сероглаз был высокий мальчик,
На полгода меня моложе,
Он принес мне белые розы,
Мускатные белые розы,
И спросил меня кротко: «Можно
С тобой посидеть на камнях?»
Я смеялась: «На что мне розы?
Только колются больно!» — «Что же, —
Он ответил, — тогда мне делать,
Если так я в тебя влюбился».
И мне стало обидно: «Глупый! —
Я спросила. — Что ты — царевич?»
Это был сероглазый мальчик,
На полгода меня моложе.
«Я хочу на тебе жениться, —
Он сказал, — скоро стану взрослым
И поеду с тобой на север…»
Заплакал высокий мальчик,
Оттого что я не хотела
Ни роз, ни ехать на север.

Плохо я его утешала:
«Подумай, я буду царицей,
На что мне такого мужа?»
«Ну, тогда я стану монахом, —
Он сказал, — у вас в Херсонесе».
«Нет, не надо лучше: монахи
Только делают, что умирают.
Как приедешь — одного хоронят,
А другие, знаешь, не плачут».
Ушел не простившись мальчик,
Унес мускатные розы,
И я его отпустила,
Не сказала: «Побудь со мною».
А тайная боль разлуки
Застонала белой чайкой
Над серой полынной степью,
Над пустынной, мертвой Корсунью.

Бухты изрезали низкий берег,
Дымное солнце упало в море,
Вышла цыганка из пещеры,
Пальцем меня к себе поманила:
«Что ты, красавица, ходишь боса?
Скоро веселой, богатой станешь.
Знатного гостя жди до Пасхи,
Знатному гостю кланяться будешь;
Ни красотой твоей, ни любовью, —
Песней одною гостя приманишь».
Я отдала цыганке цепочку
И золотой крестильный крестик.
Думала радостно: «Вот он, милый,
Первую весть о себе мне подал».

Но от тревоги я разлюбила
Все мои бухты и пещеры;
Я в камыше гадюк не пугала,
Крабов на ужин не приносила,
А уходила по южной балке
За виноградники в каменоломню, —
Туда не короткой была дорога.
И часто случалось, что хозяйка
Хутора нового мне кивала,
Кликала издали: «Что не заходишь?
Все говорят — ты приносишь счастье».
Я отвечала: «Приносят счастье
Только подковы на новый месяц,
Если он справа в глаза посмотрит».
В комнаты я входить не любила.

Дули с востока сухие ветры,
Падали с неба крупные звезды,
В нижней церкви служили молебны
О моряках, уходящих в море,
И заплывали в бухту медузы,
Словно звезды, упавшие за ночь,
Глубоко под водой голубели.
Как журавли курлыкают в небе,
Как беспокойно трещат цикады,
Как о печали поет солдатка,
Все я запомнила чутким слухом,
Да только песни такой не знала,
Чтобы царевич со мной остался.
Девушка стала мне часто сниться
В узких браслетах, в коротком платье,
С дудочкой белой в руках прохладных.
Сядет, спокойная, долго смотрит,
И о печали моей не спросит,
И о печали своей не скажет,
Только плечо мое нежно гладит.
Как же царевич меня узнает,
Разве он помнит мои приметы?
Кто ему дом наш старый укажет?
Дом наш совсем вдали от дороги.

Осень сменилась зимой дождливой,
В комнате белой от окон дуло,
И плющ мотался по стенке сада.
Приходили на двор чужие собаки,
Под окошком моим до рассвета выли.
Трудное время для сердца было.
Так я шептала, на двери глядя:
«Боже, мы мудро царствовать будем,
Строить над морем большие церкви
И маяки высокие строить.
Будем беречь мы воду и землю,
Мы никого обижать не станем».

Вдруг подобрело темное море,
Ласточки в гнезда свои вернулись,
И сделалась красной земля от маков,
И весело стало опять на взморье.
За ночь одну наступило лето, —
Так мы весны и не видали.
И я совсем перестала бояться,
Что новая доля минет.
А вечером в Вербную субботу,
Из церкви придя, я сестре сказала:
«На тебе свечку мою и четки,
Библию нашу дома оставлю.
Через неделю настанет Пасха,
И мне давно пора собираться, —
Верно, царевич уже в дороге,
Морем за мной он сюда приедет».
Молча сестра на слова дивилась,
Только вздохнула, помнила, верно,
Речи цыганкины у пещеры.
«Он привезет тебе ожерелье
И с голубыми камнями кольца?»
«Нет, — я сказала, — мы не знаем,
Какой он подарок мне готовит».

Были мы с сестрой однолетки
И так друг на друга похожи,
Что маленьких нас различала
Только по родинкам наша мама.
С детства сестра ходить не умела,
Как восковая кукла лежала;
Ни на кого она не сердилась
И вышивала плащаницу,
Бредила даже во сне работой;
Слышала я, как она шептала:
«Плащ Богородицы будет синим…
Боже, апостолу Иоанну
Жемчужин для слез достать мне негде…»

Дворик зарос лебедой и мятой,
Ослик щипал траву у калитки,
И на соломенном длинном кресле
Лена лежала, раскинув руки,
Все о работе своей скучала, —
В праздник такой грешно трудиться.
И приносил к нам соленый ветер
Из Херсонеса звон пасхальный.
Каждый удар отдавался в сердце,
С кровью по жилам растекался.
«Леночка, — я сестре сказала, —
Я ухожу сейчас на берег.
Если царевич за мной приедет,
Ты объясни ему дорогу.
Пусть он меня в степи нагонит.
Хочется на море мне сегодня».
«Где же ты песенку услыхала,
Ту, что царевича приманит? —
Глаза приоткрыв, сестра спросила. —
В городе ты совсем не бываешь,
А здесь не поют такие песни».
К самому уху ее склонившись,
Я прошептала: «Знаешь, Лена,
Ведь я сама придумала песню,
Лучше которой нет на свете».
И не поверила мне и долго,
Долго с упреком она молчала.

Солнце лежало на дне колодца,
Грелись на камнях сколопендры,
И убегало перекати-поле,
Словно паяц горбатый кривляясь,
А высоко взлетевшее небо,
Как Богородицын плащ, синело, —
Прежде оно таким не бывало.
Легкие яхты с полдня гонялись,
Белых бездельниц столпилось много
У Константиновской батареи, —
Видно, им ветер нынче удобный.
Тихо пошла я вдоль бухты к мысу,
К черным, разломанным, острым скалам,
Пеной покрытым в часы прибоя,
И повторяла новую песню.
Знала я: с кем бы царевич ни был,
Слышит он голос мой, смутившись, —
И оттого мне каждое слово,
Как божий подарок, было мило.
Первая яхта не шла — летела,
И догоняла ее вторая,
А остальные едва виднелись.

Как я легла у воды — не помню,
Как задремала тогда — не знаю,
Только очнулась и вижу: парус
Близко полощется. Передо мною,
По пояс стоя в воде прозрачной,
Шарит руками старик огромный
В щелях глубоких скал прибрежных,
Голосом хриплым зовет на помощь.
Громко я стала читать молитву,
Как меня маленькую учили,
чтобы мне страшное не приснилось,
чтоб в нашем доме бед не бывало.
Только я молвила: «Ты Хранитель!» —
Вижу — в руках старика белеет
Что-то, и сердце мое застыло…
Вынес моряк того, кто правил
Самой веселой, крылатой яхтой,
И положил на черные камни.

Долго я верить себе не смела,
Пальцы кусала, чтобы очнуться:
Смуглый и ласковый мой царевич
Тихо лежал и глядел на небо.
Эти глаза, зеленее моря
И кипарисов наших темнее, —
Видела я, как они погасли…
Лучше бы мне родиться слепою.
Он застонал и невнятно крикнул:
«Ласточка, ласточка, как мне больно!»
Верно, я птицей ему показалась.

В сумерки я домой вернулась.
В комнате темной было тихо,
И над лампадой стоял высокий,
Узкий малиновый огонечек.
«Не приходил за тобой царевич, —
Лена сказала, шаги услышав, —
Я прождала его до вечерни
И посылала детей на пристань».
«Он никогда не придет за мною,
Он никогда не вернется, Лена.
Умер сегодня мой царевич».
Долго и часто сестра крестилась;
Вся повернувшись к стене, молчала.
Я догадалась, что Лена плачет.
Слышала я — над царевичем пели:
«Христос воскресе из мертвых», —
И несказанным светом сияла
Круглая церковь.

Анализ поэмы Ахматовой «У самого моря»

Ахматова родилась в 1889 году в Одессе, но вскоре вместе с семьей переехала сначала в Павловск, а потом – в Царское Село. Каждое лето ее возили на море, в Стрелецкую бухту, расположенную под Севастополем. Позже поэтесса вспоминала, что носила там прозвище «дикая девчонка», так как могла запросто ходить босиком, прогуливаться без шляпки, купаться во время шторма, нырять в открытое море с лодки, загорать до такой степени, что сходила кожа. Поведение юной Анны Андреевны шокировало местных барышень. Самым сильным впечатлением тех лет Ахматова называла древний Херсонес – полис, основанный греками в пятом веке до нашей эры на юго-западном побережье Крыма. 1914 годом датирована поэма «У самого моря». Поэтесса начала писать ее летом в Слепневе, завершила осенью в Царском Селе. По ее собственному признанию, произведение это – прощание «с херсонесской юностью, с “дикой девочкой” начала века». Закончились беспечные времена, стал чувствоваться «железный шаг войны». Впервые поэма была опубликована в третьем номере журнала «Аполлон» за 1915 год. Отдельной книгой ее выпустило издательство «Алконост» спустя шесть лет.

Повествование в произведении «У самого моря» ведется от лица молодой девушки. Она живет у Черного моря. Несколько раз в тексте упоминаются топонимы Крымского полуострова – Херсонес (Корсунь) и мыс Фиолент. Лирическая героиня самостоятельно дает себе характеристику – дерзкая, злая, веселая. Кроме того, ей свойственна мечтательность. Девушка искренне верит, что станет царицей. Впрочем, это не мешает водить дружбу с рыбаками, уплывать далеко в море, бродить в одиночестве по ночам. В нее влюблен простой сероглазый мальчик, который однажды приносит букет роз и признается в своих чувствах. Героиня отвергает ухажера, ведь будущей царице не пристало иметь супруга из простого народа. После предсказания цыганки девушка начинает упорно ждать неизвестного царевича, которого ей суждено привлечь песней. В итоге таинственный молодой человек действительно появляется. Его еле живого выносит на берег моряк. На руках у лирической героини умирает «смуглый и ласковый» царевич, которого она называет своим. Похороны прошли на Пасху, и круглая церковь «сияла несказанным светом».

Поэма отличается простотой в сюжетном плане. По сути, перед читателями предстает история о том, как девушка отказалась от синицы в руках ради призрачного журавля в небе. При этом в произведении есть и глубина, и особенное очарование, и значительность, присущая символической лирике. Любовь в поэме – не просто чувство отдельно взятой девушки. В образе героини будто отразились миллионы смелых, но слегка наивных юных представительниц прекрасного пола. Их любовь в земной реальности обречена на трагический исход – непременное увядание. При всей обобщенности Ахматова не забывает о создании психологически достоверных характеров. О девушке читателю рассказывается немало – например, она умеет чувствовать воду, не боится рисковать, верит в свою избранность и в обязательное появление возлюбленного королевских кровей. Интересен образ сестры главной героини, с детства не умеющей ходить, лежащей словно восковая кукла, но не сердящейся ни на кого и находящей спасение в вышивании плащаницы.

Для поэмы «У самого моря» Ахматова выбрала трагический финал. Героиня теряет возлюбленного, едва успев его обрести. Впрочем, смерть преподносится не в качестве мрачного жнеца, кровожадного чудовища, жаждущего делать людей несчастными. Нет, поэтесса воспринимает ее как неотъемлемую часть жизненного опыта, своеобразный этап взросления лирической героини.

Бухты изрезали низкий берег,
Все паруса убежали в море,
А я сушила соленую косу
За версту от земли на плоском камне.
Ко мне приплывала зеленая рыба,
Ко мне прилетала белая чайка,
А я была дерзкой, злой и веселой
И вовсе не знала, что это - счастье.
В песок зарывала желтое платье,
Чтоб ветер не сдул, не унес бродяга,
И уплывала далеко в море,
На темных, теплых волнах лежала.
Когда возвращалась, маяк с востока
Уже сиял переменным светом,
И мне монах у ворот Херсонеса
Говорил: "Что ты бродишь ночью?"

Знали соседи - я чую воду,
И, если рыли новый колодец,
Звали меня, чтоб нашла я место
И люди напрасно не трудились.
Я собирала французские пули,
Как собирают грибы и чернику,
И проносила домой в подоле
Осколки ржавые бомб тяжелых.
И говорила сестре сердито:
"Когда я стану царицей,
Выстрою шесть броненосцев
И шесть канонерских лодок,
Чтобы бухты мои охраняли
До самого Фиолента".
А вечером перед кроватью
Молилась темной иконке,
Чтоб град не побил черешен,
Чтоб крупная рыба ловилась
И чтобы хитрый бродяга
Не заметил желтого платья.

Я с рыбаками дружбу водила.
Под опрокинутой лодкой часто
Во время ливня с ними сидела,
Про море слушала, запоминала,
Каждому слову тайно веря.
И очень ко мне рыбаки привыкли.
Если меня на пристани нету,
Старший за мною слал девчонку,
И та кричала: "Наши вернулись"
Нынче мы камбалу жарить будем".

Сероглаз был высокий мальчик,
На полгода меня моложе,
Он принес мне белые розы,
Мускатные белые розы,
И спросил меня кротко: "Можно
С тобой посидеть на камнях?"
Я смеялась: "На что мне розы?
Только колются больно!" - "Что же, -
Он ответил, - тогда мне делать,
Если так я в тебя влюбился".
И мне стало обидно: "Глупый! -
Я спросила. - Что ты - царевич?"
Это был сероглазый мальчик,
На полгода меня моложе.
"Я хочу на тебе жениться, -
Он сказал, - скоро стану взрослым
И поеду с тобой на север..."
Заплакал высокий мальчик,
Оттого что я не хотела
Ни роз, ни ехать на север.

Плохо я его утешала:
"Подумай, я буду царицей,
На что мне такого мужа?"
"Ну, тогда я стану монахом, -
Он сказал, - у вас в Херсонесе".
"Нет, не надо лучше: монахи
Только делают, что умирают.
Как приедешь - одного хоронят,
А другие, знаешь, не плачут".
Ушел не простившись мальчик,
Унес мускатные розы,
И я его отпустила,
Не сказала: "Побудь со мною".
А тайная боль разлуки
Застонала белой чайкой
Над серой полынной степью,
Над пустынной, мертвой Корсунью.
II

Бухты изрезали низкий берег,
Дымное солнце упало в море,
Вышла цыганка из пещеры,
Пальцем меня к себе поманила:
"Что ты, красавица, ходишь боса?
Скоро веселой, богатой станешь.
Знатного гостя жди до Пасхи,
Знатному гостю кланяться будешь;
Ни красотой твоей, ни любовью, -
Песней одною гостя приманишь".
Я отдала цыганке цепочку
И золотой крестильный крестик.
Думала радостно: "Вот он, милый,
Первую весть о себе мне подал".

Но от тревоги я разлюбила
Все мои бухты и пещеры;
Я в камыше гадюк не пугала,
Крабов на ужин не приносила,
А уходила по южной балке
За виноградники в каменоломню, -
Туда не короткой была дорога.
И часто случалось, что хозяйка
Хутора нового мне кивала,
Кликала издали: "Что не заходишь?
Все говорят - ты приносишь счастье".
Я отвечала: "Приносят счастье
Только подковы на новый месяц,
Если он справа в глаза посмотрит".
В комнаты я входить не любила.

Анна Андреевна Ахматова

Бухты изрезали низкий берег,
Все паруса убежали в море,
А я сушила соленую косу
За версту от земли на плоском камне.

Ко мне приплывала зеленая рыба,
Ко мне прилетала белая чайка,
А я была дерзкой, злой и веселой
И вовсе не знала, что это — счастье.
В песок зарывала желтое платье,
Чтоб ветер не сдул, не унес бродяга,
И уплывала далеко в море,
На темных, теплых волнах лежала.
Когда возвращалась, маяк с востока
Уже сиял переменным светом,
И мне монах у ворот Херсонеса
Говорил: «Что ты бродишь ночью?»

Знали соседи — я чую воду,
И, если рыли новый колодец,
Звали меня, чтоб нашла я место
И люди напрасно не трудились.
Я собирала французские пули,
Как собирают грибы и чернику,
И проносила домой в подоле
Осколки ржавые бомб тяжелых.
И говорила сестре сердито:
«Когда я стану царицей,
Выстрою шесть броненосцев
И шесть канонерских лодок,
Чтобы бухты мои охраняли
До самого Фиолента».
А вечером перед кроватью
Молилась темной иконке,
Чтоб град не побил черешен,
Чтоб крупная рыба ловилась
И чтобы хитрый бродяга
Не заметил желтого платья.

Я с рыбаками дружбу водила.
Под опрокинутой лодкой часто
Во время ливня с ними сидела,
Про море слушала, запоминала,
Каждому слову тайно веря.
И очень ко мне рыбаки привыкли.
Если меня на пристани нету,
Старший за мною слал девчонку,
И та кричала: «Наши вернулись»
Нынче мы камбалу жарить будем».

Сероглаз был высокий мальчик,
На полгода меня моложе,
Он принес мне белые розы,
Мускатные белые розы,
И спросил меня кротко: «Можно
С тобой посидеть на камнях?»
Я смеялась: «На что мне розы?
Только колются больно!» — «Что же, —
Он ответил, — тогда мне делать,
Если так я в тебя влюбился».
И мне стало обидно: «Глупый! —
Я спросила. — Что ты — царевич?»
Это был сероглазый мальчик,
На полгода меня моложе.
«Я хочу на тебе жениться, —
Он сказал, — скоро стану взрослым
И поеду с тобой на север…»
Заплакал высокий мальчик,
Оттого что я не хотела
Ни роз, ни ехать на север.

Плохо я его утешала:
«Подумай, я буду царицей,
На что мне такого мужа?»
«Ну, тогда я стану монахом, —
Он сказал, — у вас в Херсонесе».
«Нет, не надо лучше: монахи
Только делают, что умирают.
Как приедешь — одного хоронят,
А другие, знаешь, не плачут».
Ушел не простившись мальчик,
Унес мускатные розы,
И я его отпустила,
Не сказала: «Побудь со мною».
А тайная боль разлуки
Застонала белой чайкой
Над серой полынной степью,
Над пустынной, мертвой Корсунью.

Бухты изрезали низкий берег,
Дымное солнце упало в море,
Вышла цыганка из пещеры,
Пальцем меня к себе поманила:
«Что ты, красавица, ходишь боса?
Скоро веселой, богатой станешь.
Знатного гостя жди до Пасхи,
Знатному гостю кланяться будешь;
Ни красотой твоей, ни любовью, —
Песней одною гостя приманишь».
Я отдала цыганке цепочку
И золотой крестильный крестик.
Думала радостно: «Вот он, милый,
Первую весть о себе мне подал».

Но от тревоги я разлюбила
Все мои бухты и пещеры;
Я в камыше гадюк не пугала,
Крабов на ужин не приносила,
А уходила по южной балке
За виноградники в каменоломню, —
Туда не короткой была дорога.
И часто случалось, что хозяйка
Хутора нового мне кивала,
Кликала издали: «Что не заходишь?
Все говорят — ты приносишь счастье».
Я отвечала: «Приносят счастье
Только подковы на новый месяц,
Если он справа в глаза посмотрит».
В комнаты я входить не любила.

Дули с востока сухие ветры,
Падали с неба крупные звезды,
В нижней церкви служили молебны
О моряках, уходящих в море,
И заплывали в бухту медузы,
Словно звезды, упавшие за ночь,
Глубоко под водой голубели.
Как журавли курлыкают в небе,
Как беспокойно трещат цикады,
Как о печали поет солдатка,
Все я запомнила чутким слухом,
Да только песни такой не знала,
Чтобы царевич со мной остался.
Девушка стала мне часто сниться
В узких браслетах, в коротком платье,
С дудочкой белой в руках прохладных.
Сядет, спокойная, долго смотрит,
И о печали моей не спросит,
И о печали своей не скажет,
Только плечо мое нежно гладит.
Как же царевич меня узнает,
Разве он помнит мои приметы?
Кто ему дом наш старый укажет?
Дом наш совсем вдали от дороги.

Осень сменилась зимой дождливой,
В комнате белой от окон дуло,
И плющ мотался по стенке сада.
Приходили на двор чужие собаки,
Под окошком моим до рассвета выли.
Трудное время для сердца было.
Так я шептала, на двери глядя:
«Боже, мы мудро царствовать будем,
Строить над морем большие церкви
И маяки высокие строить.
Будем беречь мы воду и землю,
Мы никого обижать не станем».

III

Вдруг подобрело темное море,
Ласточки в гнезда свои вернулись,
И сделалась красной земля от маков,
И весело стало опять на взморье.
За ночь одну наступило лето, —
Так мы весны и не видали.
И я совсем перестала бояться,
Что новая доля минет.
А вечером в Вербную субботу,
Из церкви придя, я сестре сказала:
«На тебе свечку мою и четки,
Библию нашу дома оставлю.
Через неделю настанет Пасха,
И мне давно пора собираться, —
Верно, царевич уже в дороге,
Морем за мной он сюда приедет».
Молча сестра на слова дивилась,
Только вздохнула, помнила, верно,
Речи цыганкины у пещеры.
«Он привезет тебе ожерелье
И с голубыми камнями кольца?»
«Нет, — я сказала, — мы не знаем,
Какой он подарок мне готовит».

Были мы с сестрой однолетки
И так друг на друга похожи,
Что маленьких нас различала
Только по родинкам наша мама.
С детства сестра ходить не умела,
Как восковая кукла лежала;
Ни на кого она не сердилась
И вышивала плащаницу,
Бредила даже во сне работой;
Слышала я, как она шептала:
«Плащ Богородицы будет синим…
Боже, апостолу Иоанну
Жемчужин для слез достать мне негде…»

Дворик зарос лебедой и мятой,
Ослик щипал траву у калитки,
И на соломенном длинном кресле
Лена лежала, раскинув руки,
Все о работе своей скучала, —
В праздник такой грешно трудиться.
И приносил к нам соленый ветер
Из Херсонеса звон пасхальный.
Каждый удар отдавался в сердце,
С кровью по жилам растекался.
«Леночка, — я сестре сказала, —
Я ухожу сейчас на берег.
Если царевич за мной приедет,
Ты объясни ему дорогу.
Пусть он меня в степи нагонит.
Хочется на море мне сегодня».
«Где же ты песенку услыхала,
Ту, что царевича приманит? —
Глаза приоткрыв, сестра спросила. —
В городе ты совсем не бываешь,
А здесь не поют такие песни».
К самому уху ее склонившись,
Я прошептала: «Знаешь, Лена,
Ведь я сама придумала песню,
Лучше которой нет на свете».
И не поверила мне и долго,
Долго с упреком она молчала.

Солнце лежало на дне колодца,
Грелись на камнях сколопендры,
И убегало перекати-поле,
Словно паяц горбатый кривляясь,
А высоко взлетевшее небо,
Как Богородицын плащ, синело, —
Прежде оно таким не бывало.
Легкие яхты с полдня гонялись,
Белых бездельниц столпилось много
У Константиновской батареи, —
Видно, им ветер нынче удобный.
Тихо пошла я вдоль бухты к мысу,
К черным, разломанным, острым скалам,
Пеной покрытым в часы прибоя,
И повторяла новую песню.
Знала я: с кем бы царевич ни был,
Слышит он голос мой, смутившись, —
И оттого мне каждое слово,
Как божий подарок, было мило.
Первая яхта не шла — летела,
И догоняла ее вторая,
А остальные едва виднелись.

Как я легла у воды — не помню,
Как задремала тогда — не знаю,
Только очнулась и вижу: парус
Близко полощется. Передо мною,
По пояс стоя в воде прозрачной,
Шарит руками старик огромный
В щелях глубоких скал прибрежных,
Голосом хриплым зовет на помощь.
Громко я стала читать молитву,
Как меня маленькую учили,
чтобы мне страшное не приснилось,
чтоб в нашем доме бед не бывало.
Только я молвила: «Ты Хранитель!» —
Вижу — в руках старика белеет
Что-то, и сердце мое застыло…
Вынес моряк того, кто правил
Самой веселой, крылатой яхтой,
И положил на черные камни.

Долго я верить себе не смела,
Пальцы кусала, чтобы очнуться:
Смуглый и ласковый мой царевич
Тихо лежал и глядел на небо.
Эти глаза, зеленее моря
И кипарисов наших темнее, —
Видела я, как они погасли…
Лучше бы мне родиться слепою.
Он застонал и невнятно крикнул:
«Ласточка, ласточка, как мне больно!»
Верно, я птицей ему показалась.

В сумерки я домой вернулась.
В комнате темной было тихо,
И над лампадой стоял высокий,
Узкий малиновый огонечек.
«Не приходил за тобой царевич, —
Лена сказала, шаги услышав, —
Я прождала его до вечерни
И посылала детей на пристань».
«Он никогда не придет за мною,
Он никогда не вернется, Лена.
Умер сегодня мой царевич».
Долго и часто сестра крестилась;
Вся повернувшись к стене, молчала.
Я догадалась, что Лена плачет.
Слышала я — над царевичем пели:
«Христос воскресе из мертвых», —
И несказанным светом сияла
Круглая церковь.

Ахматова родилась в 1889 году в Одессе, но вскоре вместе с семьей переехала сначала в Павловск, а потом - в Царское Село.

Анна Ахматова в детстве

Каждое лето ее возили на море, в Стрелецкую бухту, расположенную под Севастополем. Позже поэтесса вспоминала, что носила там прозвище «дикая девчонка», так как могла запросто ходить босиком, прогуливаться без шляпки, купаться во время шторма, нырять в открытое море с лодки, загорать до такой степени, что сходила кожа.

Анна Ахматова "дикая девчонка"

Поведение юной Анны Андреевны шокировало местных барышень. Самым сильным впечатлением тех лет Ахматова называла древний Херсонес - полис, основанный греками в пятом веке до нашей эры на юго-западном побережье Крыма. 1914 годом датирована поэма «У самого моря». Поэтесса начала писать ее летом в Слепневе, завершила осенью в Царском Селе. По ее собственному признанию, произведение это - прощание «с херсонесской юностью, с “дикой девчонкой” начала века». Закончились беспечные времена, стал чувствоваться «железный шаг войны». Впервые поэма была опубликована в третьем номере журнала «Аполлон» за 1915 год. Отдельной книгой ее выпустило издательство «Алконост» спустя шесть лет.

Повествование в произведении «У самого моря» ведется от лица молодой девушки. Она живет у Черного моря. Несколько раз в тексте упоминаются топонимы Крымского полуострова - Херсонес (Корсунь) и мыс Фиолент. Лирическая героиня самостоятельно дает себе характеристику - дерзкая, злая, веселая. Кроме того, ей свойственна мечтательность. Девушка искренне верит, что станет царицей. Впрочем, это не мешает водить дружбу с рыбаками, уплывать далеко в море, бродить в одиночестве по ночам. В нее влюблен простой сероглазый мальчик, который однажды приносит букет роз и признается в своих чувствах. Героиня отвергает ухажера, ведь будущей царице не пристало иметь супруга из простого народа. После предсказания цыганки девушка начинает упорно ждать неизвестного царевича, которого ей суждено привлечь песней. В итоге таинственный молодой человек действительно появляется. Его еле живого выносит на берег моряк. На руках у лирической героини умирает «смуглый и ласковый» царевич, которого она называет своим. Похороны прошли на Пасху, и круглая церковь «сияла несказанным светом».

Поэма отличается простотой в сюжетном плане. По сути, перед читателями предстает история о том, как девушка отказалась от синицы в руках ради призрачного журавля в небе. При этом в произведении есть и глубина, и особенное очарование, и значительность, присущая символической лирике. Любовь в поэме - не просто чувство отдельно взятой девушки. В образе героини будто отразились миллионы смелых, но слегка наивных юных представительниц прекрасного пола. Их любовь в земной реальности обречена на трагический исход - непременное увядание. При всей обобщенности Ахматова не забывает о создании психологически достоверных характеров. О девушке читателю рассказывается немало - например, она умеет чувствовать воду, не боится рисковать, верит в свою избранность и в обязательное появление возлюбленного королевских кровей. Интересен образ сестры главной героини, с детства не умеющей ходить, лежащей словно восковая кукла, но не сердящейся ни на кого и находящей спасение в вышивании плащаницы.

1

Бухты изрезали низкий берег,
Все паруса убегали в море,
А я сушила соленую косу
За версту от земли на плоском камне.
Ко мне приплывала зеленая рыба,
Ко мне прилетала белая чайка,
А я была дерзкой, злой и веселой
И вовсе не знала, что это – счастье.
В песок зарывала желтое платье,
Чтоб ветер не сдул, не унес бродяга,
И уплывала далеко в море,
На темных, теплых волнах лежала.
Когда возвращалась, маяк с востока
Уже сиял переменным светом,
И мне монах у ворот Херсонеса
Говорил: «Что ты бродишь ночью?»
Знали соседи – я чую воду,
И, если рыли новый колодец,
Звали меня, чтоб нашла я место
И люди напрасно не трудились.
Я собирала французские пули,
Как собирают грибы и чернику,
И приносила домой в подоле
Осколки ржавые бомб тяжелых.
И говорила сестре сердито:
«Когда я стану царицей,
Выстрою шесть броненосцев
И шесть канонерских лодок,
Чтобы бухты мои охраняли
До самого Фиолента».
А вечером перед кроватью
Молилась темной иконке,
Чтоб град не побил черешен,
Чтоб крупная рыба ловилась
И чтобы хитрый бродяга
Не заметил желтого платья.
Я с рыбаками дружбу водила.
Под опрокинутой лодкой часто
Во время ливня с ними сидела,
Про море слушала, запоминала,
Каждому слову тайно веря.
И очень ко мне рыбаки привыкли.
Если меня на пристани нету,
Старший за мною слал девчонку,
И та кричала: «Наши вернулись!
Нынче мы камбалу жарить будем».
Сероглаз был высокий мальчик,
На полгода меня моложе.
Он принес мне белые розы,
Мускатные белые розы,
И спросил меня кротко: «Можно
С тобой посидеть на камнях?»
Я смеялась: «На что мне розы?
Только колются больно!» – «Что же, -
Он ответил, – тогда мне делать,
Если так я в тебя влюбился».
И мне было обидно: «Глупый! -
Я спросила. – Что ты – царевич?»
Это был сероглазый мальчик,
На полгода меня моложе.
«Я хочу на тебе жениться, -
Он сказал, – скоро стану взрослым
И поеду с тобой на север…»
Заплакал высокий мальчик,
Оттого что я не хотела
Ни роз, ни ехать на север,
Плохо я его утешала:
«Подумай, я буду царицей,
На что мне такого мужа?»
«Ну, тогда я стану монахом, -
Он сказал, – у вас в Херсонесе».
«Нет, не надо лучше: монахи
Только делают, что умирают.
Как придешь – одного хоронят,
А другие, знаешь, не плачут».
Ушел не простившись мальчик,
Унес мускатные розы,
И я его отпустила,
Не сказала: «Побудь со мною».
А тайная боль разлуки
Застонала белою чайкой
Над серой полынной степью,
Над пустынной, мертвой Корсунью.

2

Бухты изрезали низкий берег,
Дымное солнце упало в море.
Вышла цыганка из пещеры,
Пальцем меня к себе поманила:
«Что ты, красавица, ходишь боса?
Скоро веселой, богатой станешь.
Знатного гостя жди до Пасхи,
Знатному гостю кланяться будешь;
Ни красотой твоей, ни любовью, -
Песней одною гостя приманишь».
Я отдала цыганке цепочку
И золотой крестильный крестик.
Думала радостно: «Вот он, милый,
Первую весть о себе мне подал».
Но от тревоги я разлюбила
Все мои бухты и пещеры;
Я в камыше гадюк не пугала,
Крабов на ужин не приносила,
А уходила по южной балке
За виноградниками в каменоломню, -
Туда не короткой была дорога.
И часто случалось, что хозяйка
Хутора нового мне кивала,
Кликала издали: «Что не заходишь?
Все говорят – ты приносишь счастье».
Я отвечала: «Приносят счастье
Только подковы да новый месяц,
Если он справа в глаза посмотрит».
В комнаты я входить не любила.
Дули с востока сухие ветры,
Падали с неба крупные звезды,
В нижне
конец ознакомительного фрагмента