Главная › Рождение ребенка › Александр кривицкий красная звезда. Разведчик новых тем

Александр кривицкий красная звезда. Разведчик новых тем

Александр Кривицкий

Имя при рождении	Зиновий Юлисович Кривицкий
Дата рождения	15 (28) августа (1910-08-28 )
Место рождения	Курск , Российская империя
Дата смерти	13 января (1986-01-13 ) (75 лет)
Место смерти	Москва , СССР
Гражданство	СССР СССР
Род деятельности	прозаик , публицист , журналист , редактор
Направление	социалистический реализм
Жанр	проза, рассказ, публицистика, очерк
Язык произведений	русский
Премии
Награды

Биография

В годы Великой Отечественной войны был военным корреспондентом, позже литературным секретарём редакции газеты «Красная звезда ». В 1945 году в качестве военного корреспондента присутствовал на церемонии подписания Акта о капитуляции гитлеровской Германии в берлинском предместье Карлсхорст .

После 1947 году, наряду с литературной деятельностью, работал заместителем главного редактора журнала «Новый мир », затем редактор международного раздела «Литературной газеты ».

В последние годы жизни член редколлегии журнала «Знамя ».

Творчество

Литературную деятельность начал в годы первых пятилеток в ежедневных многотиражках на фабрике имени Парижской Коммуны и на заводе имени М. В. Фрунзе.

Автор романов, повестей и рассказов, в основном, на историческую и военно-патриотическую тему. Признанный мастер сюжетных памфлетов на международные темы. Многочисленные статьи, очерки и памфлеты Кривицкого печатались в центральных газетах и журналах СССР.

Двадцать восемь панфиловцев

Мне было сказано, что если я откажусь от показания, если не скажу, что описание боя у Дубосеково полностью выдумал я и что ни с кем из тяжелораненых или оставшихся в живых панфиловцев перед публикацией статьи не разговаривал, то в скором времени окажусь на Печоре или Колыме. В такой обстановке мне пришлось сказать, что бой у Дубосеково - мой литературный вымысел.

В то же время, согласно исследованию писателя Валентина Осипова и свидетельствам бойцов панфиловской дивизии, утверждается, что авторство фразы «Велика Россия, а отступать некуда - позади Москва!» принадлежит именно политруку Клочкову, а не корреспонденту Кривицкому: сохранились личные письма Клочкова жене, в которых он выражал свои чувства особой ответственности за Москву в похожих выражениях, кроме того, примерно такие же призывы печатались в обращениях Панфилова к солдатам дивизии и в номерах дивизионной газеты. Примечания

Александр Юрьевич Криви́цкий (настоящее имя - Зиновий Юлисович Кривицкий ; -) - советский писатель, публицист , новеллист, журналист, редактор, член Союза советских писателей. Заслуженный работник культуры РСФСР ().

Биография

В годы Великой Отечественной войны был военным корреспондентом, позже литературным секретарём редакции газеты «Красная звезда» . В 1945 году в качестве военного корреспондента присутствовал на церемонии подписания Акта о капитуляции гитлеровской Германии в берлинском предместье Карлсхорст .

После 1947 году, наряду с литературной деятельностью, работал заместителем главного редактора журнала «Новый мир» , затем редактор международного раздела «Литературной газеты» .

В последние годы жизни член редколлегии журнала «Знамя» .

Творчество

Двадцать восемь панфиловцев

О героях-панфиловцах страна узнала из заметки фронтового корреспондента В. И. Коротеева , опубликованной 27 ноября 1941 года в газете «Красная звезда». На следующий день 28 ноября там же была опубликована большая передовая статья «Завещание 28 павших героев» , написанная литературным секретарём редакции Александром Кривицким. Затем 22 января 1942 года на страницах газеты появился его же очерк «О 28 павших героях», где все они впервые перечислялись поимённо.

Все очерки и рассказы, стихи и поэмы о 28 панфиловцах, появившиеся в печати позднее, написаны либо Кривицким, либо при его участии и в различных вариантах повторяют его очерк «О 28 павших героях».

В апреле 1942 года, после того как во всех воинских частях стало известно из газет о подвиге 28 гвардейцев из дивизии И. В. Панфилова, по инициативе командования Западного фронта, было возбуждено ходатайство перед Наркомом обороны о присвоении им звания Героев Советского Союза . Указом Президиума Верховного Совета СССР от 21 июля 1942 года всем 28 гвардейцам, перечисленным в очерке Кривицкого, было присвоено посмертно звание Героя Советского Союза.

Мне было сказано, что если я откажусь от показания, если не скажу, что описание боя у Дубосеково полностью выдумал я и что ни с кем из тяжелораненых или оставшихся в живых панфиловцев перед публикацией статьи не разговаривал, то в скором времени окажусь на Печоре или Колыме. В такой обстановке мне пришлось сказать, что бой у Дубосеково - мой литературный вымысел.

В то же время, согласно исследованию писателя В. О. Осипова и свидетельствам бойцов панфиловской дивизии, утверждается, что авторство фразы «Велика Россия, а отступать некуда - позади Москва!» принадлежит именно политруку Клочкову, а не корреспонденту Кривицкому: сохранились личные письма Клочкова жене, в которых он выражал свои чувства особой ответственности за Москву в похожих выражениях, кроме того, примерно такие же призывы печатались в обращениях Панфилова к солдатам дивизии и в номерах дивизионной газеты.

Гражданская позиция

А. Ю. Кривицкий являлся одним из подписантов письма группы членов редколлегии журнала «Новый мир», в котором критиковал роман Бориса Пастернака «Доктор Живаго». Также выступал с критикой романа Василия Гроссмана «Жизнь и судьба», называя его антисоветским

Награды и премии

Государственная премия РСФСР имени М. Горького (1982) - за книгу «Тень друга. Ветер на перекрёстке»
премия имени А. К. Толстого «Серебряная лира»

Избранная библиография

Не забуду вовек (военные очерки, 1964)
Подмосковный караул (1970-1974)
Человек и событие
Точка в конце…
Тень друга, или Ночные чтения сорок первого года (1980-1984) (за книгу в 1987 присвоена Государственная премия РСФСР имени М. Горького)
Ветер на перекрёстке
На том берегу, или Кое-что о Пентагоне и его окрестностях (1978-1981)
Портреты и памфлеты (1983)
Мужские беседы (1985-1986)
Ёлка для взрослого (1986)
Бранденбургские ворота (1987)
Тревожные годы
Битая карта и др.

Автор воспоминаний о Назыме Хикмете , К. Симонове , Б. Пастернаке и других писателях.

Напишите отзыв о статье "Кривицкий, Александр Юрьевич"

Примечания

Ссылки

Отрывок, характеризующий Кривицкий, Александр Юрьевич

В числе этих писем было письмо от Николая Ростова к отцу. Пьер взял это письмо. Кроме того, граф Растопчин дал Пьеру воззвание государя к Москве, только что отпечатанное, последние приказы по армии и свою последнюю афишу. Просмотрев приказы по армии, Пьер нашел в одном из них между известиями о раненых, убитых и награжденных имя Николая Ростова, награжденного Георгием 4 й степени за оказанную храбрость в Островненском деле, и в том же приказе назначение князя Андрея Болконского командиром егерского полка. Хотя ему и не хотелось напоминать Ростовым о Болконском, но Пьер не мог воздержаться от желания порадовать их известием о награждении сына и, оставив у себя воззвание, афишу и другие приказы, с тем чтобы самому привезти их к обеду, послал печатный приказ и письмо к Ростовым.
Разговор с графом Растопчиным, его тон озабоченности и поспешности, встреча с курьером, беззаботно рассказывавшим о том, как дурно идут дела в армии, слухи о найденных в Москве шпионах, о бумаге, ходящей по Москве, в которой сказано, что Наполеон до осени обещает быть в обеих русских столицах, разговор об ожидаемом назавтра приезде государя – все это с новой силой возбуждало в Пьере то чувство волнения и ожидания, которое не оставляло его со времени появления кометы и в особенности с начала войны.
Пьеру давно уже приходила мысль поступить в военную службу, и он бы исполнил ее, ежели бы не мешала ему, во первых, принадлежность его к тому масонскому обществу, с которым он был связан клятвой и которое проповедывало вечный мир и уничтожение войны, и, во вторых, то, что ему, глядя на большое количество москвичей, надевших мундиры и проповедывающих патриотизм, было почему то совестно предпринять такой шаг. Главная же причина, по которой он не приводил в исполнение своего намерения поступить в военную службу, состояла в том неясном представлении, что он l"Russe Besuhof, имеющий значение звериного числа 666, что его участие в великом деле положения предела власти зверю, глаголящему велика и хульна, определено предвечно и что поэтому ему не должно предпринимать ничего и ждать того, что должно совершиться.

У Ростовых, как и всегда по воскресениям, обедал кое кто из близких знакомых.
Пьер приехал раньше, чтобы застать их одних.
Пьер за этот год так потолстел, что он был бы уродлив, ежели бы он не был так велик ростом, крупен членами и не был так силен, что, очевидно, легко носил свою толщину.
Он, пыхтя и что то бормоча про себя, вошел на лестницу. Кучер его уже не спрашивал, дожидаться ли. Он знал, что когда граф у Ростовых, то до двенадцатого часу. Лакеи Ростовых радостно бросились снимать с него плащ и принимать палку и шляпу. Пьер, по привычке клубной, и палку и шляпу оставлял в передней.
Первое лицо, которое он увидал у Ростовых, была Наташа. Еще прежде, чем он увидал ее, он, снимая плащ в передней, услыхал ее. Она пела солфеджи в зале. Он внал, что она не пела со времени своей болезни, и потому звук ее голоса удивил и обрадовал его. Он тихо отворил дверь и увидал Наташу в ее лиловом платье, в котором она была у обедни, прохаживающуюся по комнате и поющую. Она шла задом к нему, когда он отворил дверь, но когда она круто повернулась и увидала его толстое, удивленное лицо, она покраснела и быстро подошла к нему.
– Я хочу попробовать опять петь, – сказала она. – Все таки это занятие, – прибавила она, как будто извиняясь.
– И прекрасно.
– Как я рада, что вы приехали! Я нынче так счастлива! – сказала она с тем прежним оживлением, которого уже давно не видел в ней Пьер. – Вы знаете, Nicolas получил Георгиевский крест. Я так горда за него.
– Как же, я прислал приказ. Ну, я вам не хочу мешать, – прибавил он и хотел пройти в гостиную.
Наташа остановила его.
– Граф, что это, дурно, что я пою? – сказала она, покраснев, но, не спуская глаз, вопросительно глядя на Пьера.
– Нет… Отчего же? Напротив… Но отчего вы меня спрашиваете?
– Я сама не знаю, – быстро отвечала Наташа, – но я ничего бы не хотела сделать, что бы вам не нравилось. Я вам верю во всем. Вы не знаете, как вы для меля важны и как вы много для меня сделали!.. – Она говорила быстро и не замечая того, как Пьер покраснел при этих словах. – Я видела в том же приказе он, Болконский (быстро, шепотом проговорила она это слово), он в России и опять служит. Как вы думаете, – сказала она быстро, видимо, торопясь говорить, потому что она боялась за свои силы, – простит он меня когда нибудь? Не будет он иметь против меня злого чувства? Как вы думаете? Как вы думаете?
– Я думаю… – сказал Пьер. – Ему нечего прощать… Ежели бы я был на его месте… – По связи воспоминаний, Пьер мгновенно перенесся воображением к тому времени, когда он, утешая ее, сказал ей, что ежели бы он был не он, а лучший человек в мире и свободен, то он на коленях просил бы ее руки, и то же чувство жалости, нежности, любви охватило его, и те же слова были у него на устах. Но она не дала ему времени сказать их.
– Да вы – вы, – сказала она, с восторгом произнося это слово вы, – другое дело. Добрее, великодушнее, лучше вас я не знаю человека, и не может быть. Ежели бы вас не было тогда, да и теперь, я не знаю, что бы было со мною, потому что… – Слезы вдруг полились ей в глаза; она повернулась, подняла ноты к глазам, запела и пошла опять ходить по зале.
В это же время из гостиной выбежал Петя.
Петя был теперь красивый, румяный пятнадцатилетний мальчик с толстыми, красными губами, похожий на Наташу. Он готовился в университет, но в последнее время, с товарищем своим Оболенским, тайно решил, что пойдет в гусары.
Петя выскочил к своему тезке, чтобы переговорить о деле.
Он просил его узнать, примут ли его в гусары.
Пьер шел по гостиной, не слушая Петю.
Петя дернул его за руку, чтоб обратить на себя его вниманье.
– Ну что мое дело, Петр Кирилыч. Ради бога! Одна надежда на вас, – говорил Петя.
– Ах да, твое дело. В гусары то? Скажу, скажу. Нынче скажу все.
– Ну что, mon cher, ну что, достали манифест? – спросил старый граф. – А графинюшка была у обедни у Разумовских, молитву новую слышала. Очень хорошая, говорит.
– Достал, – отвечал Пьер. – Завтра государь будет… Необычайное дворянское собрание и, говорят, по десяти с тысячи набор. Да, поздравляю вас.
– Да, да, слава богу. Ну, а из армии что?
– Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, – отвечал Пьер.
– Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?
– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.
– Ей богу, не знаю, куда я его дел, – сказал он.
– Ну уж, вечно растеряет все, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.

Напомню: более 20 лет запретители факта боя у разъезда Дубосеково клеветали на замечательного публициста Александра Юрьевича Кривицкого: будто он, в войну работник газеты «Красная звезда», сочинил миф о подвиге.

Сражения за честь журналиста

Мои попытки в качестве давнего биографа политрука Василия Клочкова высказать правду и о самом бое, и его первооткрывателе блокировались влиятельными деятелями. И директором Госархива С. Мироненко, и главой федеральной госструктуры - Росархива А. Артизовым.

Однако же справедливость все-таки восторжествовала в 2018 году. Она пришла итогом открытий работниками ФСБ в секретном фонде СМЕРШа и анализа этих материалов историком и министром культуры Вл. Мединским в статье «Будут жить 28» («Российская газета», № 271, 2018).

Что отныне доказано? Министр провозгласил: «Документы свидетельствуют в пользу фактологической достоверности версии «Красной звезды».

Наиважнейшими для восстановления правды оказались сохраненные чекистским архивом записи воспоминаний нескольких уцелевших окопников и тех офицеров, кто по горячим следам обязан был зафиксировать произошедшее у разъезда Дубосеково. Не скрою: я горжусь, что успел пообщаться почти со всеми свидетелями боя. Но, увы, до вмешательства министра отменить приговор на искоренение боя из всенародной памяти не удавалось, несмотря на несколько книг о роте Клочкова и десятки статей.

Почему же запретителям боя поверили? Ответ прост: они «попали в струю» кампании прощания с советской властью. Подлинные историки выявляли ортодоксально-партийные измышления в своей науке. Экстремисты же в звании ученых навязывали спекулятивный кодекс переделки истории в угоду ельцинщины.

Чем же конкретно обосновывали запрет боя? Нет, не научным анализом очерка Кривицкого. Начальники-архивисты козыряли всего-то справкой военной прокуратуры 1948 года, от которой за версту несло духом сталинско-бериевской установки запретить славить тех, кто попадал в плен.

Итак, на подвиг героев пала черная тень, ибо один из них, увы, оказался после ранения у немцев.

Мироненко и Артизов осмелели настолько, что взялись обратить «в свою веру»: один - участников Всемирного конгресса русской прессы из 63 стран, второй - 146 000 подписчиков правительственной газеты.

Обидно: некоторые газеты доверились инсинуациям. Они не посчитались с мнением академика Г. Куманёва и моими доводами.

ЗНАЧИМОСТЬ ЖУРНАЛИСТСКОГО ПЕРА

Враг у ворот столицы. Сколько же - чего скрывать! - сомневающихся в возможности начинать разгром фашизма здесь, а не позже, отступив к далеким уральским землям, чтобы накопить достаточно сил для победы.

И вот тут-то Александр Кривицкий рассказал в своей ежедневно-стремительной «Красной звезде», главной газете наркомата обороны, о сражении особой значимости. Когда притормозил наступление полусотни танков и вражеской пехоты всего-то взвод пехотинцев без артиллерии у едва заметного на картах разъезда. Однако не просто у некоего населенного пункта, а там, где открывалась врагу прямая дорога на Москву.

Да так рассказал, что уже на следующий день по выходе газеты армия, изможденная отступлением к столице, получила неожиданное подкрепление. То был и сурово-отрезвляющий, и одновременно воодушевляющий призыв: «Велика Россия, а отступать некуда - позади Москва».

Один возглас, а оказался повесомее иных пространных речей и статей. Таков был талант Кривицкого: заметить деяние-явление, прочувствовать время и впитывать настроения.

Прошло 78 лет с той поры, а без этого очерка не получается усваивать, как складывалась окровавленная мозаика великой битвы за Москву.

ЗАСТУПНИЧЕСТВО БИБЛИОТЕКАРШИ

Всяко случалось на пути к читателям первых двух публикаций Кривицкого о 28 (сперва передовица, анонимная, но авторства Кривицкого, затем прославленный очерк). Он вспоминал в своей документальной повести «Тень друга, или Ночные чтения сорок первого года» - не то как бы юмористическое, не то явно драматическое:

Вот только слова Клочкова: «Велика Россия, да отступать некуда - позади Москва»... Они ведь, как я полагаю, заимствованы у Кутузова. Фельдмаршал произнес их на совете в Филях. Как это получилось?

Воцарилась тишина. Я увидел глаза недоумевающие и глаза смеющиеся. И тогда встала наша общая любимица, библиотекарь Вероника. Она пожала плечами и запальчиво сказала:

Так вот и получилось... Кутузов в Филях произнес нечто совсем иное: «С потерей Москвы не потеряна Россия. Властью, данной мне монархом, приказываю отступление». Вот что он сказал. Улавливаете разницу?»

Еще один экзамен Кривицкому. Это сам А. Щербаков (начальник Совинформбюро, своеобразного штаба тогдашней военной журналистики), спросил, чем, дескать, доказать, что автором столь афористичного призыва мог стать ротный политрук. Журналист приоткрыл секрет: успел пообщаться в госпитале с одним выжившим героем.

Но самое ужасающее пережил он при допросе в 1948-м прокуратурой.

Кривицкий потом отважно пооткровенничал: «Мне было сказано, что если не скажу, что описание боя у Дубосеково полностью выдумал я и что ни с кем из тяжелораненых или оставшихся в живых панфиловцев перед публикацией статьи не разговаривал, то в скором времени окажусь на Печоре или Колыме. В такой обстановке мне пришлось сказать, что бой у Дубосеково - мой литературный вымысел».

Запретители боя «попали в струю» кампании прощания с советской властью

Отдаю ему должное: он сразу после смерти Сталина вновь приступил славить подвиг панфиловцев.

Военная публицистика Кривицкого… Она создавалась раскаленным пером. И при этом была образно-живописной вопреки тому, что редакционный график зиждился на строжайшем военном режиме «Срочно!».

…Лето 1942 года. Тяжко было в Сталинграде. Казалось, что еще немного, и немцы займут город - узенькая полоска земли у Волги становилась последним оборонительном плацдармом.

Всего два крылатых выражения для защитников родины в те страшные для страны времена могли бы вписать их автора в классики публицистики.

Завербованность от Кривицкого

Мы с Александром Юрьевичем в 70-е годы работали в литературном «толстяке», журнале «Знамя», замечу, издания не без предпочтений военно-патриотической тематике. И как-то однажды я ему рассказал, что во времена начал своей журналистики (1957 год) разыскал фронтовые письма Василия Клочкова жене и они не публиковались.

Он тут же, без каких-либо признаков творческой ревности или желания выпросить эти письма для обогащения своих книг о панфиловцах, едва ли приказно обозначил мне задание:

«Не торопись обнародовать эти письма в нашем журнале. Запроси комментарий и дополнения у вдовы политрука. Напиши письма всем тем, кто упомянут в письмах Клочкова, чтобы заполучить дополнительные сведения о его довоенной жизни и о первых месяцах его воинской службы. Потом будет тебе дорога в архивы… На твою удачу еще живы два участника боя и кое-кто из батальонных и полковых офицеров. Познакомлю тебя и с дочерью комдива Ивана Панфилова, она москвичка…»

Советы многоопытного публициста… Чувство поистине святой верности памяти павших… И вот появились первые мои публикации сперва в газетах и журналах, затем, в 1979-м, и первая книга на 250 страниц «Жизнь и смерть Василия Клочкова». Выделю: она вышла с благожелательным предисловием Александра Кривицкого. И этим предстала как эстафета от фронтового поколения пишущих.

Замечу: шло время, и мое «клочковское» досье обрастало новыми материалами. В итоге с именами 28 уже 5 книг (одна в переводе на казахский). В 2001-м вышла последняя, «Пять месяцев дороги к Дубосеково». Она издана по благословлению митрополита Волоколамского и Юрьевского Питирима, при поддержке знаменитой певицы Людмилы Зыкиной и тогдашних губернатора Московской области генерала Б. Громова и руководителя Комитета ветеранов войны генерала В. Говорова.

НАЧАЛЬНИК ОСОБОГО ОТДЕЛА

Кривицкий в своей редакции командовал отделом литературы и искусств. И ведь кем командовал: Ал. Толстой, М. Шолохов, А. Фадеев, В. Гроссман, И. Эренбург, А. Платонов, К. Симонов.

Истинно гвардейский отряд особого назначения! Кривицкий писал о своих выдающихся соратниках: «Когда началась война, большинство из них были глубоко штатскими людьми, но прониклись духом железной воинской дисциплины, вросли в коллектив». Замечу: в том числе благодаря своему командиру.

Но его отдел славился не только скорострельной публицистикой.

Жестокое время не ожесточало. Сотрудник газеты Михаил Шолохов добился снятия запрета с правдивых блокадных стихов Ольги Берггольц, а в ее довоенной жизни «по политической» тюрьма. Он же в заботе о фронтовиках направил Сталину письмо о плохой работе военно-полевой почты.

Он любил быть первым. И добивался этого так, чтобы напечатанное становилось значимым для общества

Сам Кривицкий тоже делом ответил на внезапную от приятеля-писателя записку: «Дорогой Саша! Прими под свое покровительство этого хорошего писателя. Он беззащитен и неустроен». И отныне стал печататься в главной военной газете Андрей Платонов, при всем том, что его творчество жестко критиковал сам Сталин.

Еще забота Кривицкого: обратился к Борису Пастернаку помочь газете. При этом знал, что у партвласти давно уже сложилось об этом поэте опасное по тем временам мнение: аполитичен. И появились стихи «Смерть сапера» после выезда в войска. Затем еще отклик на войну. Выявил я это в хранимой мною книжечке Пастернака 1943 года «На ранних поездах». Первыми шли стихи с названием «Страшная сказка». Рождались в самом конце 1941 года - как раз время попыток начинать сотрудничать с Кривицким. Одна из строф являла собой гражданские чувства по-пастернаковски на особицу:

Не сможет позабыться страх,

Изборождавший лица.

Сторицей должен будет враг

За это поплатиться.

ДЕНЬ ПЕРВЫЙ И ДЕНЬ ПОСЛЕДНИЙ

Как только начальник литотдела в первый день войны выслушал наставления главного редактора, так жизнь пошла истинно на разрыв: мобилизовывал коллег на неотложно востребованные темы и сам нещадно по ночам эксплуатировал свой талант. На склоне лет вспоминал: «23 июня 1941 года была напечатана моя подвальная статья «В бой за Родину». В мае 1945-го - очерк «Русский офицер за рубежом».

И начальствовал в своем отделе так, чтобы выкраивать время самому отправляться к воюющим. На командировочных удостоверениях отметки штабов многих армий. Одно из них поистине историческое - из Берлина: «Предъявителю сего разрешается присутствие и работа на аэродроме и в залах заседания на особом мероприятии, проводимом командованием 8 мая 1945 года».

РАЗВЕДЧИК НОВЫХ ТЕМ

Он любил быть первым. И добивался этого так, чтобы напечатанное становилось значимым для общества. Первым написал в 1942-м о возможности погон в беспогонной после революции рабоче-крестьянской армии. Сбылось! С особым интересом читалось в окопах его слово о воссоздании понятия офицерства и о возрождении гвардии. Он первым же вывел: «Жаль, что в Москве нет памятника неизвестному военному корреспонденту». И ведь появился в столице у Дома журналистов.

Интересно жил. Выделю кое-что. Еще в мирное время печатал в своей «Красной звезде» статьи генерала Карбышева, того, кто с войны, после мученической в плену гибели, стал державной легендой. В войну напечатал генерала Игнатьева, прославленного автора воспоминаний «50 лет в строю». Знал, к примеру, Эдварда Бенеша, довоенного президента Чехословакии, и генерала Людвига Свободу, будущего президента этой страны. Но прежде всего преклонялся перед рядовыми всенародного подвига. В 40-ю годовщину Победы отчеканил в одной из своих статей: «Наш Великий солдат».

Его публицистика примечательна щедро намытыми материалами из истории и биографий замечательных людей - поэтому обогащала. Было ему для чего собирать громадную библиотеку, в том числе дореволюционных книг. Не скрою: в часы гостеваний у мэтра я вожделенно завистливо обзирал ее полки.

БОИ НА ФРОНТАХ ИСТОРИИ

Он отлично знал силу и слабости западной журналистики. Это и позволило ему одним из первых с публицистическим пером наперевес начать войну за правду в военной истории.

В его повести-хронике «Мужские беседы» я прочитал, увы, явно не устаревшее:

Многие западные военные историки стремятся теперь умалить роль событий на советско-германском фронте для всего хода и исхода войны. В книге «Проигранные и выигранные битвы» военный обозреватель газеты «Нью-Йорк Таймс» X. Болдуин вообще не упоминает о Курской дуге. Бой за атолл Тарова на Тихом океане в том же, 1943 году, где пятнадцать тысяч американцев сражались с тремя тысячами японцев, - это было, а вот битвы под Курском не было. В сборнике статей американских авторов «Важнейшие сражения» тоже ничего, ни единого звука. Но это кажущаяся странность. Такая тактика многих официальных и полуофициальных военных ученых вызвана не их плохой осведомленностью или непониманием истинного значения событий. Совсем нет. Речь идет о планомерных попытках сместить, принизить масштаб всего, что происходило на Восточном фронте, и выпятить боевые действия на Западном.

Как же злободневна эта филиппика!

ДРУГ КОНСТАНТИНА СИМОНОВА

Послевоенная публицистика Кривицкого, а он писал не только о прошедшей войне, поразительно впечатляюща. Писал внятно и понятно для всех категорий читателей, но его стиль непрост. Строгий документализм и образность, лиризм и сарказм, юмор и патетика, явственное «я» и осознание, когда надо писать от имени народа, воспоминания и предвидения, то высокий стиль, то простенькие байки. Не случайно был принят в Союз писателей.

Смею заверить: его итоговый к концу жизни трехтомник избранных сочинений и сейчас читается с пользой и интересом. Он включил в себя ничуть не устаревшие «Тень друга, или Ночные чтения сорок первого года», «Подмосковный караул», «Елка для взрослых, или Повествование в различных жанрах», «Бранденбургские ворота», «Непридуманные истории», «Мужские беседы». (Не скрою, радуюсь тему, что имел к этому изданию 1984 года самое прямое отношение, будучи в ИХЛ директором).

А что уж говорить о том, как воспринималось творчество Кривицкого при жизни, по горячим следам его всегда горячей жизни. Уж чего-чего, а никакого застоя в ней нельзя было обнаружить.

Был почитаем и читателями, и писателями. Стал даже героем романа Симонова «Так называемая личная жизнь» - военным журналистом под именем Гурский, да при таких приметах, что всяк в Союзе писателей легко узнавал своего собрата.

Его военно-редакционные заслуги были увенчаны дважды орденом Великой Отечественной войны и медалями «За оборону Москвы» и «За оборону Сталинграда», а также Почетным знаком «Панфиловец».

После войны и его сугубо литературные заслуги нашли подтверждение высокими премиями. И Государственной РСФСР, и авторитетными у профессионалов - Фадеева и Воровского.

Но никаких на пиджаке поблескивающих доказательств его и военной, и творческой доблести я ни разу не видел: скромность!

Напомню время его жизни: 1910-1986. Сколько же великих исторических событий оставили след в емкой памяти этого необыкновенного человека…

Фото: nationaalarchief.nl, выпуск газеты «Красная звезда» от 28 ноября 1941 года, liveJournal, samlib.ru

Тень друга. Ветер на перекрестке

ТЕНЬ ДРУГА,

Ночные чтения сорок первого года

Повесть-хроника

Всемирная история - это величайшая поэтесса.

Ф. Энгельс

Смешно не знать военной истории.

В. И. Ленин

Мечты сменялися мечтами
И вдруг... то был ли сон?
Предстал товарищ мне,
Погибший в роковом огне
Завидной смертию,
Над Плейсскими струями.

К. Батюшков «Тень друга» (1814)

Угасает запад многопенный
Друга тень на сердце у меня,
По путям сияющей вселенной
Мы пройдем когда-нибудь, звеня.

Н. Тихонов «Тень друга» (1963)

С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ ИСТОРИКА

Старинное изречение утверждает, что книги имеют свою судьбу. Завидная судьба произведения, о котором я пишу, началась еще до того, как оно вышло отдельной книгой. Повесть Александра Кривицкого «Тень друга, или Ночные чтения сорок первого года», будучи опубликована в журнале «Знамя», сразу же получила широкую известность. О ее литературных достоинствах, новизне формы, яркости стиля уже писали прозаики, поэты, критики.

Целиком разделяя положительные оценки, данные этому произведению литераторами, хочу сказать о «Тени друга...» как историк. Дело в том, что эта повесть построена на обширном материале русской военной истории с постоянными выходами авторских суждений в историю Отечественной войны и наши дни. Нечасто можно встретить в нашей литературе произведение, в котором история, рассматриваемая с позиций современности, становится органически важным элементом самого сюжета.

В «Тени друга...» нет никакого насильственного сближения исторических фактов с сегодняшним временем, но нет и искусственного отторжения истории от наших дней. Автор диалектически прослеживает процесс людских взаимоотношений в русской и советской армии на фоне крупных событий прошлого и настоящего. Нужно сказать, что восхищение национальными источниками русской военной силы нисколько не спорит в концепциях автора с его убеждениями коммуниста-интернационалиста. Они слиты воедино. Автор правильно отмечает, что октябрьский рубеж не отгородил Россию от ее прошлого.

Доброе, прогрессивное, что отложилось в традициях русской армии, и прежде всего храбрость и отвага солдат и офицеров при защите Родины от иноземных захватчиков, высокое сознание ими воинского долга, верность полковому знамени, воинской чести, боевое товарищество и многое другое, что безосновательно отбрасывалось в свое время историками вульгарно-социологической школы, взято ныне в арсенал нравственного воспитания советских воинов. Замечу, что автор данной книги был одним из первых, кто поднял голос в защиту боевых традиций России, кто много сделал для их пропаганды.

Наш пристальный интерес к военной истории Родины, особенно усилившийся в дни Отечественной войны, вполне закономерен. Я помню в ту пору серию военно-исторических очерков Александра Кривицкого, которые публиковались на страницах «Красной звезды» и перепечатывались фронтовыми и армейскими газетами. Они принесли тогда большую пользу и хорошо запомнились. Таким образом, исторический фон повести «Тень друга...» создавался не одни год. Идеи, возникшие в процессе его наполнения, выношены, хорошо обдуманы и потому убеждают читателя.

Ценность исторических поисков А. Кривицкого, его исследований наших военных традиций состоит в том, что он судит о них с классовых, партийных позиций, поддерживая в них то, что идет от народной основы, что составляет нетленный фундамент патриотизма, и осуждает то, что порождено узостью кастовых интересов правящих классов дореволюционной России. Автор вводит в научный обиход много малоизвестных фактов из истории русской армии, делает интересные, принципиальные, обоснованные выводы, обобщает с позиций марксизма-ленинизма свои наблюдения, что ставит его темпераментно написанную книгу в ряд ценных оригинальных трудов.

На историческом материале Александр Кривицкий написал произведение очень современное, актуальное и выразительное. При этом исторические его концепции верны и глубоки, гипотезы и догадки обоснованны.

«Тень друга, или Ночные чтения сорок первого года» - большая удача автора. Повесть принадлежит к тому разряду военно-патриотических произведений, которым суждена долгая жизнь в общении с читателем.

П. ЖИЛИН, генерал-лейтенант,

член-корреспондент

Академии наук СССР

ПРИКАЗ ПО МУЗАМ,

ВЕЧЕРА В РЕДАКЦИИ БЛИЗ ФРОНТА

Почему наши писатели не пишут крупных вещей? - недовольно спросил редактор, читая гранки уже не помню чьего очерка, предложенного мной для очередного номера газеты.

Каких крупных?

Таких! - И редактор развел руками тем манером, каким рыболов показывает мифический размер выловленной щуки.

Вы имеете в виду рассказы?

Я имею в виду повести, романы, - ответил редактор, и расстояние между его руками еще более увеличилось. Он раскинул их так широко, будто добровольно готовился к распятию.

Не могу знать! - с машинальной молодцеватостью ответил я, пораженный позой дивизионного комиссара.

Вы мне отвечаете, как хитрый ефрейтор, - вскипел редактор. - Говорите по существу.

Почему нет романов? - тут уж развел руками я. - Но ведь идет война.

Ну и что же?

Парировать такую реплику - нелегкое дело. Порывшись в памяти, я извлек из нее нечто классическое и был уверен в неотразимости своего ответа.

Когда говорят пушки - музы молчат.

Почему это они молчат? Где они молчат? - деловито осведомился редактор.

Да так, вообще, - растерянно промямлил я, - молчат. По крайней мере, так было до сих пор. Молчат. Вот у союзников, по-моему, тоже ничего крупного не создано в этом смысле. Это и понятно, - витийствовал я, обретая понемногу спокойствие, - в громе пушек растворяется, так сказать, слабый голос муз...

Ну вот что, - хмуро перебил редактор, - как там у союзников, я не знаю. Зачем нам нужны их музы? Пусть открывают скорее второй фронт. Их музы могут молчать, а наши должны говорить. Понятно?

Понятно! - сказал я так же машинально, как и плачевное «не могу знать».

Ну вот, значит, и займитесь этим делом.

Последняя реплика переводила весь разговор из теоретической сферы в область железной практики, и я, подавленный, вышел из кабинета. Может, все и обошлось бы. Теперь же положение становилось угрожающим. Редактор был не из тех людей, кто забывал свои приказания, какими бы фантастическими они ни казались тем, кто их получал...

Кто-то заметил: старый солдат, о чем бы он ни говорил, всегда сведет речь на войну. И это, наверное, не только оттого, что война оставляет неизгладимые шрамы в душе и на теле.

С тех пор как военная служба перестала быть пожизненной, а так было, скажем, во времена наполеоновских или суворовских битв, когда новобранец старился в армии и рядовые гренадеры не уступали возрастом и сединами генералам, с тех пор война - удел молодых, и, говоря о ней, люди вспоминают свою молодость. В сорок первом году Петр Андреевич Павленко уже не был молод, я еще только подходил к третьему десятку. Разницу в годах Павленко сокращал таким юношеским безрассудством, что ощутить ее мог только педант.

Мы знали друг друга и раньше, познакомились в дни войны с белофиннами. Но стали дружить позже. В октябре сорок первого корреспондент «Красной звезды» Павленко вернулся с Северо-Западного фронта в Москву и поселился в моих редакционных «апартаментах». К тому сроку редакция «Красной звезды», где я был начальником отдела литературы и искусства, уже дважды сменила адрес.

Сначала мы жили в нашем старом, источенном древесным жучком особняке, в глубине просторного двора на уютной улице Чехова. Потом нелегкая понесла нас в крыло здания театра Красной Армии, что на площади Коммуны.

В заботах о безопасности центральной военной газеты определено ей было это местожительство, а при том упущена из виду конфигурация театра. Он выстроен, как известно, в форме пятиконечной звезды, для чего пришлось нарубить внутри здания множество неудобных переходов, остроугольных тупиков, трехстенных каморок. К сожалению, архитектурный замысел никак не поддавался оценке с земли.

Александр Юрьевич Криви́цкий (настоящее имя - Зиновий ) (1910 - 1986) - советский писатель, публицист, новеллист, журналист, редактор, член Союза советских писателей. Заслуженный работник культуры РСФСР (1972).

Биография

Родился 15 (28 августа) 1910 года в Курске в семье сапожника. В 1933 году окончил Коммунистический институт журналистики. Член ВКП (б) с 1932 года. В 1937-1947 - корреспондент, начальник отдела литературы и искусства, специальный корреспондент газеты «Красная звезда».

В годы Великой Отечественной войны был военным корреспондентом, позже литературным секретарем редакции газеты «Красная звезда». В 1945 году в качестве военного корреспондента присутствовал на церемонии подписания акта о капитуляции гитлеровской Германии в берлинском предместье Карлсхорст.

После 1947 наряду с литературной деятельностью работал заместителем главного редактора журнала «Новый мир», затем редактор международного раздела «Литературной газеты».

В последние годы жизни член редколлегии журнала «Знамя».

Творчество

Творец мифа о двадцати восьми панфиловцах

О героях-панфиловцах страна узнала из заметки фронтового корреспондента В. И. Коротеева, опубликованной 27 ноября 1941 года в газете «Красная звезда». На следующий день 28 ноября там же была опубликована большая передовая статья «Завещание 28 павших героев» , написанная литературным секретарем редакции Александром Кривицким. Затем 22 января 1942 года на страницах газеты появился его же очерк «О 28 павших героях», где все они впервые перечислялись поименно.

Все очерки и рассказы, стихи и поэмы о 28 панфиловцах, появившиеся в печати позднее, написаны или Кривицким, или при его участии и в различных вариантах повторяют его очерк «О 28 павших героях».

В апреле 1942 года, после того как во всех воинских частях стало известно из газет о подвиге 28 гвардейцев из дивизии И. В. Панфилова, по инициативе командования Западного фронта было возбуждено ходатайство перед Наркомом обороны о присвоении им звания Героев Советского Союза. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 21 июля 1942 года всем 28 гвардейцам, перечисленным в очерке Кривицкого, было присвоено посмертно звание Героя Советского Союза.

Награды и премии

Государственная премия РСФСР имени М. Горького (1982) - за книгу «Тень друга. Ветер на перекрёстке»
литературная премия имени Александра Фадеева
премия имени А. К. Толстого «Серебряная лира»
премия имени Вацлава Воровского

Избранная библиография

Не забуду вовек (военные очерки, 1964)
Подмосковный караул (1970-1974)
Человек и событие
Точка в конце…
Тень друга, или Ночные чтения сорок первого года (1980-1984) (за книгу в 1987 присвоена Государственная премия РСФСР имени М. Горького)
Ветер на перекрестке
На том берегу, или кое-что о Пентагоне и его окрестностях (1978-1981)
Портреты и памфлеты (1983)
Мужские беседы (1985-1986)
Елка для взрослого (1986)
Бранденбургские ворота (1987)
Тревожные годы
Битая карта"" и др.

Автор воспоминаний о Назыме Хикмете , К. Симонове , Б. Пастернаке и других писателях.