Александр маринеско - биография, фотографии. Подводник с душой корсара

Александр Маринеско стал «подводником №1» благодаря «Атаке века», в ходе которой был потоплен лайнер «Вильгельм Густлофф». Он был очень своеволен, много пил, сидел в тюрьме, а свой главный подвиг совершил вопреки приказу начальства.

Балтиец из Одессы

Маринеско родился в Одессе, с детства любил и знал море, прекрасно нырять и плавать научился уже в 7 лет. По воспоминаниям самого Маринеско, каждое утро вместе с друзьями они уходили на море и проводили там время в купании и ловле бычков, скумбрии, чируса и камбалы.
Биографы спорят о криминальной юности Маринеско. Одесса в те годы действительно была бандитским городом, в точности как описывал ее Бабель в своих знаменитых рассказах.
По наследству от отца, моряка и румына по национальности, Маринеско достался буйный нрав и тяга к авантюрам. В 1893 году Маринеску-старший избил офицера, попал под суд, где ему грозила смертная казнь. Он бежал из карцера, переплыл Дунай, женился на украинке, долгое время скрывался.
Казалось бы, все в характере и биографии Маринеско-младшего вело к тому, что стать ему капитаном советского торгового судна на Черном море, контрабандистом и весельчаком. Но судьба и Маринеско решили иначе: не южные, а северные моря, не торговый, а военный флот, не капитан морского корабля, а командир подводного хищника.
Из 13 дизель-электрических торпедных подводных лодок балтийского флота класса «С» (средняя), за время войны уцелела только одна, под несчастливым номером 13. Та, которой командовал одессит Маринеско.

Алкоголизм

Автор советской апологетической книги посвященной Маринеско - «Капитан дальнего плавания», - Александр Крон вспоминает, что его первое знакомство с легендарным подводником состоялось в 1942 году: Маринеско пил спирт с сослуживцами.
«Пьяные» истории происходили с Маринеско регулярно. В октябре 1941 года подводника исключили из кандидатов в члены ВКП(б) за организацию азартных карточных игр и злоупотребление спиртным. Ровно через год, тогда еще командир лодки М-96, Маринеско успешно высадил в Нарвском заливе советский десант, охотившийся за немецкой шифровальной машиной «Энигма». Операция закончилась неудачей - машину так и не нашли, - но действия подводника оценили высоко, Маринеско представили к награде и восстановили кандидатом в члены партии, однако в боевой характеристике опять упомянули о склонности к алкоголю.
В апреле 1943 года Маринеско назначили командиром лодки С-13, той самой, на которой он совершит свои главные военные подвиги. А гражданские «подвиги» у него никогда не прекращались: «За лето и осень сорок третьего Маринеско дважды побывал на гауптвахте, а по партийной линии получил предупреждение, а затем и выговор. Причиной взысканий была не выпивка сама по себе, пил в то время Александр Иванович не больше других, а в одном случае самовольная отлучка, в другом - опоздание».

Женщины

Самое скандальное происшествие, после которого Маринеско едва не отдали под военный трибунал, случилось с ним в начале 1945 года. Дело происходило в Турку, на территории нейтральной Финляндии. В октябре 1944 года во время боевого рейда экипаж Маринеско уничтожил немецкий транспорт «Зигфрид»: торпедная атака советской подлодке не удалась и моряки вступили в артиллерийскую дуэль, в которой победил С-13, получив, однако, повреждения.

Поэтому с ноября по декабрь 1944 года С-13 находилась на ремонте в Финляндии. Команда и капитан томились от безделья, напала хандра. За всю свою жизнь Маринеско был женат трижды и на тот момент очередной его брак разваливался. В новогоднюю ночь Маринеско вместе с ещё одним советским офицером отправились в загул… и пропали.
Как выяснилось впоследствии, Маринеско познакомился с хозяйкой одной из местных гостиниц, шведкой, и остался у нее переночевать. Командира советской подводной лодки разыскивали. Время - военное, Финляндии только что вышла из войны, в общем, опасения были разные. Но Маринеско просто развлекался - любовь к женщинам оказалась сильнее чувства долга.

«Штрафная» лодка

После финского скандала у Маринеско был один путь - под трибунал. Но команда любила командира, а начальство ценило как опытного моряка, хотя на тот момент выдающихся боевых удач за Маринеско не числилось. Командующий балтийским флотом Владимир Трибуц принял решение отсрочить наказание: так С-13 стала единственной «штрафной» лодкой, по аналогии со штрафными батальонами, в советском флоте. В январский поход 1945 года Маринеско, по сути, отправлялся за подвигом. Только очень крупная морская «добыча» могла его спасти от наказания.

«Атака века»

Почти месяц С-13 безуспешно курсировала в заданном районе. Обнаружить цель подводникам не удавалось. Маринеско принимает решение нарушить приказ и сменить курс. Что им двигало? Азарт, чутье, необходимость отличиться или моряк махнул рукой, мол, «семь бед один ответ» - мы никогда не узнаем.
30 января в 21 час 15 минут С-13 обнаружил в балтийских водах шедший в сопровождении эскорта немецкий транспорт «Вильгельм Густлов», на борту которого находилось по современным оценкам свыше 10 тысяч человек, большинство из которых были беженцы из Восточной Пруссии: старики, дети, женщины. Но также на «Густлове» были немецкие курсанты-подводники, члены экипажа и другие военнослужащие.
Маринеско начал охоту. Почти три часа советская субмарина следовала за транспортником-гигантом (водоизмещение «Густлова» свыше 25 тысяч тонн. Для сравнения: пароход «Титаник» и линкор «Бисмарк» имели водоизмещение порядка 50 тысяч тонн).
Выбрав момент, Маринеско атаковал «Густлова» тремя торпедами, каждая из которых поразила цель. Четвертая торпеда с надписью «За Сталина» застряла. Морякам чудом удалось избежать взрыва на лодке. Уходя от преследования немецкого военного эскорта, С-13 подвергся бомбардировке свыше 200 глубинных бомб.
Спустя десять дней С-13 затопила еще один немецкий гигант-лайнер «Генерал Штойбен», водоизмещением почти 15 тысяч тонн.
Таким образом, зимний поход Маринеско стал самым выдающийся боевым рейдом в истории советского подводного флота, но командира и экипаж лишили заслуженных наград и славы. Возможно потому, что Маринеско и его команда меньше всего походили на хрестоматийных советских героев.

Судимость и приступы эпилепсии

Шестой рейд, который Маринеско совершил весной 1945 года, был признан неудачным. По свидетельству людей, знавших Маринеско, у него начались приступы эпилепсии, а конфликты с начальством и пьяные истории продолжились. Подводник якобы самостоятельно обращался к руководству с просьбой уволить его с флота, но в приказе наркома ВМФ Н. Г. Кузнецова говорится об отстранении от должности «в связи с халатным отношением к своим обязанностям, пьянством и бытовой распущенностью».
В конце сороковых Маринеско окончательно бросил море и стал заместителем директора Ленинградского НИИ переливания крови. Странный выбор! Вскоре Маринеско был обвинен в хищении и осужден на три года: малопонятный поступок и для тех лет довольно мягкий приговор. Впрочем, часть срока легендарный подводник отбывал на Колыме.

Кульбиты памяти

Споры о личности Маринеско и легендарной «Атаке века» не утихают пятьдесят лет. Что это было? Сразу после Второй мировой войны в музее Королевских военно-морских сил Великобритании был установлен памятник Маринеско. В СССР команду лишили заслуженных наград, подвиг замалчивался, а в 1967 году в газете «Советский балтиец» вышла статья, где говорилось, что «Густлов» топил старпом Ефременков, а Маринеско находился «в нерабочем состоянии».
В середине 80-х «Известия» затеяли двухлетнюю газетную войну с Министерством обороны СССР и руководством ВМФ, по версии издания Маринеско незаслуженно забытый герой, военные придерживались другой точки зрения. Даже дочери Маринеско от разных браков по-разному относились к личности отца: одна считала его негодяем, другая благодарила людей, пытавшихся восстановить доброе имя Александра Ивановича.
За рубежом отношение к личности Маринеско тоже неоднозначно. Лауреат Нобелевской премии по литературе Гюнтер Грасс опубликовал книгу «Траектория краба» - художественное исследование «Атаки века», - где в самых темных красках описал командира советской подлодки. Американский журналист Джон Миллер дважды приезжал в Советский Союз за сведениями о Маринеско, чтобы написать книгу о пьянице и бунтаре, за отчаянную смелость стяжавшего славу «подводного аса».
Поздние военные аттестации Маринеско пестрят выговорами и прочим «служебным несоответствием», но в одной из ранних его морские учителя написали: «Может пренебрегать личными интересами ради службы», и даже, якобы, есть совсем короткая характеристика: «Способен на подвиг».

Торпедирование теплохода «Вильгельм Густлофф», осуществленное 30 января 1945 года экипажем советской подлодки С-13, «атакой века» нарекли сперва отнюдь не на родине - в СССР, а на Западе. Причем уже через несколько дней после того, как «Густлофф», этот «плавучий символ» фашистской Германии, некогда «освященный» лично Гитлером, ушел на дно, утянув с собой несколько тысяч пассажиров. До недавних пор считалось, что на борту огромного судна находился весь цвет германского подводного флота. 1300 подводников, или 70–80 укомплектованных экипажей, большинство из которых погибли. Фюрер объявил командира советской субмарины своим личным врагом, приказал достать его и уничтожить. После этого капитана 3 ранга Александра Маринеско, командовавшего С-13, стали называть Подводником № 1. Звание же Героя Советского Союза (посмертно) за тот подвиг ему было присвоено 45 лет спустя – в мае 1990-го...

БЕЗ ПОБЕДЫ НЕ ВОЗВРАЩАЙСЯ, ИНАЧЕ…

Однако в последние годы ряд исследователей и журналистов на основе анализа вновь открывшихся обстоятельств той легендарной атаки (были рассекречены ранее неизвестные документы, в том числе и германские), утверждают, что все это, за исключением самого факта потопления лайнера, является, мягко говоря, мифом. Правда же, на их взгляд, состоит в следующем.

У Маринеско-де не было альтернативы: 11 января 1945-го он уходил в поход, проштрафившись так, что, будь он сухопутным офицером, загремел бы, в лучшем случае, в штрафбат, а в худшем – получил бы 10 лет без права переписки (расстрел).

База советских подлодок дислоцировалась в конце 1944 года в Турку – городе вышедшей из войны Финляндии. Маринеско, уйдя с корабля праздновать Новый год, отсутствовал двое суток. Пошел в ресторан при гостинице, выпил, очаровал там хозяйку-шведку и остался в ее альковах. Послал на три веселых буквы посыльного, пришедшего за ним с вызовом в штаб. Одновременно некая троица из экипажа, пока командира искали, успела отличиться выяснением отношений с местным населением. Вмешался Смерш. Дошло до командующего Балтийским флотом адмирала Владимира Трибуца, который решил по законам сурового времени предать Маринеско суду военного трибунала. Однако, исходя из того, что смена командира на крупной лодке (да еще такого, в котором экипаж души не чаял!) грозила выводом субмарины в организационный период на неопределенный срок, притом что число действующих подлодок на флоте сократилось до 15, побудили командующего «подкорректировать» решение. Он предоставил возможность командиру и экипажу С-13 искупить вину в предстоящем походе.

В свою очередь, командир 1-го дивизиона подводных лодок Балтфлота капитан 1 ранга Александр Орел (позже он станет адмиралом, будет командовать Балтийским флотом), отправляя Маринеско на задание, многозначительно сказал ему, чтобы без победы не возвращался, иначе…

По оценке военного историка Мирослава Морозова, «таким образом, к числу прочих рекордов, относящихся к походу героической субмарины, надо добавить еще и тот, что она стала единственной «штрафной подлодкой» советского ВМФ за все годы войны»... Грубейшие нарушения воинской дисциплины (пьянство, женщины, карты, приписывание себе несуществующих потоплений вражеских судов) Маринеско допускал и прежде, за что уже в октябре 1941 года его исключили из кандидатов в члены ВКП(б). Правда, позже за отличия в походах 1942–1943 годов приняли-таки в партию…

О том, как был потоплен «Вильгельм Густлофф», подробно писалось неоднократно, не будем повторяться. Напомним лишь, что С-13 вышла на цель в условиях шторма, ночью, причем не со стороны моря, а от берега, под видом катера, со всеми зажженными кормовыми огнями и с минимальной дистанции тремя торпедами поразила судно. Многие писали, что Маринеско применил здесь не знающую ранее примеров тактику. Теперь это также подвергается «серьезным сомнениям»: мол, подобное сплошь и рядом практиковали и командиры других советских субмарин.

В том же походе С-13 потопила еще и военный транспорт «Штойбен» водоизмещением около 15 тыс. т. Вот тут он был молодцом! Ибо и шторм был куда сильнее, и охранение из миноносцев было рядом, и торпедировал не в упор. Но это, по мнению критиков Маринеско, никак не затмевает его сомнительные и фиктивные победы…

…И 8537 УТОНУВШИХ БЕЖЕНЦЕВ

Сегодня Маринеско ставят в вину тот вновь открывшийся факт, что на «Густлоффе» плыли не гитлеровские асы-подводники, а главным образом беженцы, спасавшиеся от стремительно наступающих советских войск. Из 10 582 человек, находившихся в момент «атаки века» на судне, таковых было 8956 – в большинстве своем женщины с детьми и старики из Восточной и Западной Пруссии. Да 162 тяжелораненых солдата из госпиталей Данцига и Готенхафена. Да 373 женщины вспомогательного состава ВМС. Да 173 члена гражданского экипажа (моряки торгового флота). Что же касается моряков Кригсмарине, то их было всего 918: офицеры, унтер-офицеры и курсанты 2-го батальона 2-й учебной дивизии подводных лодок. Какой уж тут «весь цвет» подводного флота Германии?!

Подсчитано, что поверженный С-13 лайнер забрал с собой на дно 390 подводников и 8537 беженцев (гражданских лиц). При этом подчеркивается, что, так как предписывалось брать на борт только матерей, у которых не менее трех детей (хотя это указание перед отплытием уже не выполнялось), то имеются все основания полагать, что среди погибших беженцев было по меньшей мере 4000, а возможно, и 5000 детей. И в этом свете Маринеско представляется неким более чем безжалостным монстром, мол, и определения такому жестокому не подберешь!

Приведенные данные были опубликованы в вышедшей в 1998 году книге Гейнца Шена «SOS «Вильгельм Густлофф». Крупнейшая в истории катастрофа корабля». Сам Гейнц Шен (он умер не так давно, в 2013-м) – человек, уцелевший после потопления «Густлоффа», на котором он был одним из помощников капитана Петерсона. Шен в последующем стал историком и всю свою жизнь посвятил исследованию обстоятельств погибшего судна и судеб его пассажиров.

Надо отдать должное исследователю: он изучал «дело «Густлоффа» беспристрастно, нетенденциозно, подтверждая свои изыскания и выводы документами и рассказами очевидцев. Неоднократно бывал в России, посетил музей Маринеско, его могилу на Богословском кладбище в Санкт-Петербурге. Шен полагает, что гибель парохода-гиганта явилась не только крупнейшей морской катастрофой Второй мировой войны, но и во всей мировой истории, так как никогда до этого не погибало столько людей одновременно.

«ГУСТЛОФФ» БЫЛ ЗАКОННОЙ ЦЕЛЬЮ

Откуда же взялась цифра «3700 обученных специалистов-подводников», которая несколько десятков лет фигурировала во всех описаниях его беспримерного подвига? А взята она была из появившихся 19–20 февраля 1945 года сообщений зарубежных СМИ – сначала об этом написали швейцарские издания, потом подтвердили Times и Reuters. Вполне возможно, что «3700 подводников» возникло из того понимания, что атакованный пароход являлся плавбазой германского флота, о численности личного состава которой британцам могло быть известно. Кроме того, в условиях многодневного утаивания потерпевшей стороной факта потопления судна и информации о числе жертв появилось множество слухов об ужасной трагедии. Их поспешили разнести спасшиеся. И у журналистов вполне могло возникнуть «свое видение» обстоятельств катастрофы.

Вновь же открывшиеся данные льют воду на мельницу тех, кто ныне в очередной раз пытается ниспровергнуть Маринеско с пьедестала Подводника № 1 (как на Западе, так и у нас в стране). Сведения эти позволяют им смело утверждать, что «маньяк Маринеско кровожадно расправился с невинными людьми».

Однако тот же Шен (и многие другие непредвзятые эксперты из разных стран) отнюдь не убежден, что Маринеско надо посмертно осудить за его «варварское деяние». По мнению исследователя, «Густлофф» все же являлся вполне законной военной целью советских подводников: судно не было безоружным (несло пулеметы и пушки), являлось учебной плавбазой для подводного флота Германии и шло в сопровождении боевого корабля (миноносец «Леве»).

Кстати, и советские транспорты с беженцами и ранеными в годы войны неоднократно становились целями для германских подлодок и авиации. Так, теплоход «Армения», потопленный в 1941 году в Черном море, перевозил более 5000 беженцев и раненых. Выжило только восемь человек! «Армения» также нарушала статус санитарного судна и являлась законной военной целью. Еще пример. 3 мая 1945 года британские истребители-бомбардировщики потопили в Любекской бухте лайнер «Кап Аркона», на борту которого находились тысячи безоружных узников концлагерей, хорошо, кстати, видимые с воздуха в своей полосатой лагерной униформе. Заживо сгорели и утонули 5594 человека. И это – не единичные примеры.

ЛИЧНЫЙ ВРАГ ФЮРЕРА № 26

Сегодня также известно, что никакого траура по поводу гибели «Густлоффа» в Германии не объявлялось. Более того, всем спасшимся было запрещено говорить с кем-либо о потоплении. Было это сделано потому, что в Готенхафене и Данциге ждали эвакуации морем свыше 100 тыс. беженцев, в большинстве женщины и дети, и среди них после такого известия вполне могла возникнуть паника.

Фюрер известие о гибели «Вильгельма Густлоффа» воспринял весьма спокойно. Свидетельством тому – стенограмма совещания, на котором командующий Кригсмарине гросс-адмирал Карл Денниц докладывал ему о потоплении судна. Ни в какую истерику Гитлер не впадал и уж тем более не объявлял безвестного ему командира С-13 своим личным врагом.

Красивая же легенда о том, как в таковые враги фюрер записал Маринеско, могла возникнуть вот каким образом. За девять лет до этого в Германии объявлялся траур по реальному Вильгельму Густлоффу, сподвижнику фюрера по национал-социалистическому движению и его наместнику в Швейцарии, застреленному 6 февраля 1936 года в Давосе еврейским студентом сербского происхождения Давидом Франкфуртером. На этих похоронах на родине Густлоффа в Шверине присутствовало во главе с Гитлером 35 тыс. человек, и это был самый крупный траур после смерти Бисмарка. В своей траурной речи фашистский вождь объявил Франкфуртера своим личным врагом.

Кроме того, известно, что «Вильгельм Густлофф» получил свое название по личной инициативе Гитлера. Фюрер не только присутствовал на торжественном спуске теплохода на воду 5 мая 1937 года, но и побывал на нем 24 мая 1938 года, когда лайнер отправился в свой первый круиз. «Вильгельм Густлофф» задумывался, строился и работал на море как символ нацизма. Этот символ и погребла в волнах Балтики подлодка С-13 под командованием капитана 3 ранга Александра Маринеско.

Видимо, эти два обстоятельства кто-то из пишущей братии и спроецировал на командира С-13. И по сию пору отдельные исследователи (не говоря уж о журналистах и просто обывателях) всерьез убеждены, что якобы после взятия Берлина советскими войсками в канцелярии Гитлера была найдена грифованная («секретно») папка под названием «Личные враги фюрера и Германии». А в ней, мол, списки тех, кто «подлежат розыску, аресту и немедленному преданию суду за совершенные преступления против фюрера и рейха». В этой-де папке в сером коленкоре Маринеско числился врагом рейха под номером 26 – после Сталина, Черчилля, Рузвельта, Жукова, Монтгомери, Эйзенхауэра, де Голля…

Известно также, что еще в 1988 году советские исследователи запрашивали потсдамский архив ГДР, имело ли место объявление траура по погибшим с «Густлоффа»? Официальный ответ гласил: «Объявление траура представляется сомнительным из-за отсутствия сообщений о самом факте потери корабля». За всю войну немцы объявляли траур (трехдневный) лишь раз – когда была окружена и разгромлена 230-тысячная 6-я армия фельдмаршала Фридриха Паулюса под Сталинградом.

ГЕРОЙ БЕЗ МАЛЕЙШИХ ОГОВОРОК

В 2002 году вышел роман нобелевского лауреата Гюнтера Грасса «Траектория краба», посвященного событиям 30 января 1945 года. Маринеско выставляется в нем едва ли не варваром, потопившим тысячи матерей и детей. Картину трагедии писатель, бывший участник «Гитлерюгенда», опираясь на данные Шена, воссоздает очень реалистично. «Наш ответ Чемберлену» – весьма посредственный художественный фильм «Первый после Бога», вышедший на отечественные экраны в 2005 году. Впрочем, все события в нем происходят в основном на берегу. Да и от реального Маринеско там мало чего – разве что гулянка да роковая женщина.

Как относиться к «атаке века» и к поистине народному званию Маринеско «Подводник № 1» на основе всех вышеприведенных фактов? Была ли эта атака такой уж вековой и имеет ли покойный Герой Советского Союза Александр Иванович Маринеско право оставаться Подводником № 1?

Да – он однозначно (без малейших оговорок!) Подводник № 1! Равно как и нет никаких оснований сомневаться, что 30 января 1945 года им была осуществлена «атака века».

Еще раз подчеркнем, что потопление «Вильгельма Густлоффа» было впервые названо «атакой века» за рубежом. В швейцарских газетах – в 1945 году, а позже в английских, когда были рассекречены соответствующие документы, захваченные британцами у немцев и вывезенные из Германии. Определение это неоднократно повторялось как в периодике, так и в научной и публицистической литературе вплоть до начала 1980-х. Пока, наконец, не было подхвачено и отечественными СМИ, вдруг начавшими тогда борьбу за восстановление доброго имени Александра Маринеско. То же касается и «почетного звания» «Подводник № 1».

Все это особенно показательно в свете того, что на Западе, мягко говоря, немодно хоть мало-мальски возвеличивать какие-то достижения, имеющие отношение к России (из «великих русских» там знают преимущественно разве что Юрия Гагарина). А историю Второй мировой войны наши бывшие союзники вообще склонны переписывать в пользу значительного занижения в ней роли Советского Союза в победе над гитлеровским рейхом. Но, несмотря на подобные подходы, ни в годы холодной войны, ни после на Западе мало кто усомнился в выдающемся достижении Александра Маринеско и в правомерности его действий в отношении «Вильгельма Густлоффа» и «Штойбена».

Отметим и такой момент. Ни одна из знаменитых атак подводников других стран титула «атака века» ни удостаивалась. Например, американская подводная лодка SS-311 «Арчерфиш», которой командовал коммандер Джозеф Инрайт, 29 ноября 1944 года четырьмя торпедами (пятая прошла мимо) потопила вышедший в свой первый поход новейший (был спущен на воду 5 октября 1944 года) японский авианосец «Синано» водоизмещением 71 890 брт. Спаслось 1080 человек, 1435 были объявлены пропавшими без вести. Он и на дне оставался крупнейшим авианосцем в мире, пока в 1960 году американцы не спустили на воду свой знаменитый атомный «Энтерпрайз» (89 600 брт). Для сравнения, в потопленном Маринеско «Вильгельме Густлоффе» было «всего лишь» 25 484 брт.

Некоторые ниспровергатели Маринеско считают, что те же англичане, называя потопление «Густлоффа» «атакой века», имеют в виду прежде всего количество мирных жертв, к которым привело торпедирование парохода советской подлодкой. Но кто в январе 1945-го знал об этом?! Напротив, было хорошо известно, что погибший пароход еще с конца 1940 года по решению руководства ВМС фашистской Германии был приписан к школе подводников в Готенхафене...

Все эти эпитеты неизвестному тогда советскому подводнику воздавались, заметим, в то время, когда в Советском Союзе Маринеско всячески замалчивали, травили, гнобили и сажали в тюрьму.

Наконец, в-третьих, судно – еще раз это подчеркнем – с учетом его довоенной истории с момента спуска на воду в немалой степени являлось символом нацистской Германии на море. На его палубу, как уже было отмечено выше, не раз ступала нога Адольфа Гитлера. Немецкая пропаганда называла его «кораблем мечты». Если угодно, это и впрямь был своеобразный «рейхстаг на море». Таким образом, определяя действия Маринеско в отношении «Густлоффа» как «атаку века», на Западе (а потом и у нас) закладывали (и закладывают) в это понятие, если можно так выразиться, морально-политическую, психологическую значимость (как для самой Германии, так и для стран – ее противников во Второй мировой войне). А потом уж – тоннаж судна и число погибших.

«Это был стратегический успех советского Военно-морского флота, а для Германии – крупнейшая морская катастрофа, – считает заместитель директора Музея подводных сил России имени А.И. Маринеско Юрий Лебедев. – Своими действиями подводная лодка С-13 приблизила конец войны. Подвиг Маринеско состоит в том, что он уничтожил казавшийся непотопляемым символ нацизма, корабль-мечту, пропагандирующий Третий рейх. А гражданские люди, находившиеся на корабле, стали заложниками немецкой военной машины. Поэтому трагедия гибели «Густлоффа» – это обвинение не Маринеско, а гитлеровской Германии».

К ВОПРОСУ ОБ АМОРАЛЬНОСТИ МАРИНЕСКО

Что же до того, что Маринеско как герой более чем «не нехаризматичная личность»… Что ж… И пьянство, и аморалку у него не отнять – это факт. Как известно и то, что в 1948 году Маринеско, работая в институте переливания крови заместителем директора, сел на три года за растрату социалистической собственности. А еще он дважды был женат (в те времена это считалось «не совместимым с членством в Коммунистической партии»). Все это так.

Но факт заключается и в том, что 1418 дней и ночей Великой Отечественной войны Победу для страны добывали в большинстве своем отнюдь не идеальные во всех отношениях вчерашние колхозники, рабочие и интеллигенты, ставшие вдруг, по зову Родины, Сталина и партии, солдатами без страха и упрека, но люди, продолжавшие и на фронте оставаться со своими слабостями и недостатками. Профессиональные военные – не исключение.

Достаточно вспомнить, что «маршал Победы» Георгий Жуков был неисправимым грубияном в отношениях с подчиненными. А маршал Константин Рокоссовский – это тоже небезызвестный факт – на фронте от начинающего военврача Галины Талановой, которая была младше его на четверть века, нажил дочь Надежду (к его чести, он дал ей свою фамилию и отчество). Да и вообще ППЖ – полевые походные жены – были распространенным явлением во время войны. Тот же Жуков жил со своей личной медсестрой Лидией Захаровой. Медаль «За боевые заслуги», которыми командиры нередко одаривали своих окопных возлюбленных, в народе именовали «За половые услуги». Уже 22 сентября 1941 года (шли тяжелейшие бои, советские войска бежали!) опять же Жуков в качестве командующего Ленинградским фронтом издает характерный приказ № 0055: «В штабах и на командных пунктах командиров дивизий, полков имеется много женщин под видом обслуживающих, прикомандированных и т.п. Ряд командиров, потеряв лицо коммунистов, просто сожительствуют... Приказываю: под ответственность Военных Советов армий, командиров и комиссаров отдельных частей к 23.09.41 г. удалить из штабов и командных пунктов всех женщин. Ограниченное количество машинисток оставить только по согласованию с Особым отделом. Исполнение донести 24.09.41». Через день – еще один аналогичный приказ № 0066 от 24 сентября. Речь идет о 8-й армии Ленинградского фронта: «В штабе армии, среди командиров частей и соединений развито пьянство и разврат…» (Тексты этих двух приказов впервые были опубликованы в журнале «История Петербурга», № 2, 2001.)

Так чем в этом смысле капитан 3 ранга Маринеско хуже? Или почему он, сын своего времени, должен быть лучше?

С чего он пил? А от многомесячных безделий без боевой работы. По погибели товарищей – таких же командиров-подводников, которые не всплыли, подорвавшись один за другим на минах в 1942–1943 годах. По получении известия о смерти отца от ран в 1944-м… А кто сказал, что нельзя водкой горе заливать?.. Да и, в конце концов, не собирался он становиться автором «атаки века» и Подводником № 1! Он просто воевал. Как умел.

Можно ли упрекать Маринеско в том, что за годы войны он неоднократно умышленно (как утверждают историк Мирослав Морозов и другие) неправильно идентифицировал цели? И да, и нет. С одной стороны, надо было «смотреть четче». Но это легко сказать. Вот принял он транспорт «Штойбен» за крейсер. Но ведь в какой момент? Удар по цели наносился из надводного положения кормовыми торпедными аппаратами в сложнейших зимних условиях штормовой ночной Балтики, в момент, когда вокруг транспорта сновали быстроходные миноносцы. Почему мы должны отказать Маринеско в ошибке? В конце концов, главное – в самом факте уничтожения вооруженного противника. Кстати, за ошибку эту Маринеско поплатился тем, что ему, представленному тогда за тот беспримерный поход к званию Героя Советского Союза, Золотой Звездой грудь так и не украсили – посчитали, что для «лгунишки» и орден Красного Знамени роскошная награда.

Это же касается и потопленной в 1942 году по его докладу плавбатареи, которую в 1946 году ВМФ чудесным образом получил в свое пользование по репарациям. Даже если Маринеско и «сумышленничал»... Но кто исследовал, один ли он такой вруль был на флоте или другие тоже нет-нет да и занимались приписками? Если один – одно дело, если «брал пример с товарищей» – тоже, конечно, плохо, но более оправдательно, что ли… Скажем, многие советские асы, насбивав много самолетов, очередные свои победы «дарили» своим менее удачливым товарищам. Вот как к этому относиться?

Впрочем, дело не в этом. В данном контексте уместно будет привести наблюдение, которое автор этой статьи вычитал у французского философа Клода Адриана Гельвеция (1715–1771) в его замечательном трактате «Об уме»: «Человек может стать полезным и ценным для своего народа только благодаря своим талантам. Потомство не спрашивает о том, был ли Ювенал зол, Овидий распутен, Ганнибал жесток, Лукреций нечестив, Гораций развратен, Август лицемерен, а Цезарь – женой всех мужей; оно выносит суждение только об их талантах».

Может быть, исходя из аналогичного понимания вещей нарком и главнокомандующий ВМФ в годы войны Николай Герасимович Кузнецов, подписавший в ноябре 1945 года приказ о разжаловании до старшего лейтенанта и об увольнении Маринеско в запас, спустя много лет, сам пережив к тому времени разжалование из адмиралов флота в контр-адмиралы и травлю, писал: «К многочисленным серьезным проступкам А. Маринеско на службе и в быту я, как адмирал, отношусь совершенно определенно – отрицательно. Но зная его смелость, решительность и умение добиваться крупных боевых успехов, я готов многое простить ему и воздать должное за его заслуги перед Родиной».

Между прочим, на Балтике в годы войны было 13 «эсок», подобных той, на которой воевал Маринеско. Уцелела до дня Победы одна – «его» С-13. И вряд ли только «счастливое везение» тому причиной!

Вообще же странно, что современным оценщикам деяния Маринеско, будь то профессиональный историк или продвинутый в вопросах военной истории участник иного интернет-форума, не приходит в голову задуматься: а не аморально ли им, «представителям послевоенных поколений», рассуждать по поводу «аморальности подвига» командира знаменитой «эски» в принципе?! Очевидно, что каждый выход в море на подлодке в условиях войны был сопряжен с немалым риском и уже из-за этого в определенном смысле был подвигом. Этот подвиг ежедневно совершал каждый, кто в 1941-м отстоял Москву, в 1943-м под Курском осуществил «коренной перелом в ходе войны», а в 1945-м брал Берлин... А то автор одной из книг, «развенчивающих» Маринеско, дописался до того, что, мол, потопление лайнера «Вильгельм Густлофф» с военной точки зрения «не имело ровно никакого значения»: война-то кончалась! Ну, да, по его логике, и рейхстаг не надо было штурмовать – Берлин и так пал! И в Праге 8 мая не надо было врага добивать – сам бы сдался после 9-го…

Александр Маринеско - одна из самых противоречивых фигур Великой Отечественной войны, вокруг которого до сих пор не стихают споры. Человек, овеянный многими мифами и легендами. Незаслуженно забытый, а затем возвращенный из небытия.

Сегодня в России им гордятся, воспринимают как национального героя. В прошлом году памятник Маринеско появился в Калининграде, его имя было занесено в "Золотую книгу Санкт-Петербурга". Вышло немало книг, посвященных его подвигу, среди них - изданная недавно "Подводник № 1" Владимира Борисова. А в Германии ему до сих пор не могут простить гибели корабля "Вильгельм Густлоф". У нас этот знаменитый боевой эпизод называют "атакой века", немцы же считают его крупнейшей морской катастрофой, едва ли не еще более страшной, чем гибель "Титаника".

Не будет преувеличением сказать, что имя Маринеско в Германии известно всем, а тема "Густлофа" сегодня, спустя много лет, будоражит печать и общественное мнение. Особенно в последнее время, после того как в Германии вышла и едва ли не сразу же стала бестселлером повесть "Траектория краба". Ее автор - известный немецкий писатель, лауреат Нобелевской премии Гюнтер Грасс, открывает неизвестные страницы бегства восточных немцев на запад, а в центре событий - катастрофа "Густлофа". Для многих немцев книга стала настоящим откровением...

Гибель "Густлофа" недаром называют "укрытой трагедией", правду о которой долгое время скрывали обе стороны: мы всегда говорили, что на судне находился цвет германского подводного флота и никогда не упоминали о тысячах погибших беженцев, а послевоенные немцы, выросшие с чувством покаяния за преступления нацистов, замалчивали эту историю, поскольку опасались обвинений в реваншизме. Те, кто пытались говорить о погибших на "Густлофе", об ужасах бегства немцев из Восточной Пруссии, незамедлительно воспринимались как "крайне правые". Только с падением Берлинской стены и вхождением в объединенную Европу стало возможным более спокойным смотреть на восток и говорить о многом, о чем долгое время не было принято вспоминать...

Цена "атаки века"

Хотим мы того или нет, но нам все равно не обойти вопрос: что же топил Маринеско - военный корабль гитлеровский элиты или корабль беженцев? Что же случилось в Балтийском море в ночь 30 января 1945 года?

В те дни Советская армия стремительно продвигалась на Запад, в направлении Кенигсберга и Данцига. Сотни тысяч немцев, боясь расплаты за злодеяния нацистов, стали беженцами и двигались к портовому городу Гдыне - немцы называли его Готенхафен. 21 января гросс-адмирал Карл Дениц отдал приказ: "Все имеющиеся в наличии немецкие корабли должны спасать от Советов все, что можно будет спасти". Офицеры получили приказ передислоцировать курсантов-подводников и их военное имущество, а в любом свободном закутке своих кораблей - разместить беженцев, и в первую очередь женщин и детей. Операция "Ганнибал" стала крупнейшей эвакуацией населения в истории мореплавания: свыше двух миллионов человек были переправлены на запад.

Готенхафен стал для многих беженцев последней надеждой - здесь стояли не только большие военные корабли, но и крупные лайнеры, каждый из которых мог взять на борт тысячи беженцев. Одним из них и был "Вильгельм Густлоф", который казался немцам непотопляемым. Построенный в 1937 году, великолепный круизный лайнер с кинотеатром и плавательным бассейном служил гордостью "Третьего рейха", он призван был продемонстрировать всему миру достижения нацистской Германии. Сам Гитлер участвовал в спуске судна, на котором была его личная каюта. Для гитлеровской организации культурного досуга "Сила через радость" лайнер в течение полутора лет доставлял отдыхающих в Норвегию и Швецию, а с началом второй мировой войны стал плавказармой курсантов 2-й учебной дивизиии подводного плавания.

30 января 1945 года "Густлоф" вышел в своей последний рейс из Готенхафена. О том, сколько на его борту было беженцев и военных, данные немецких источников разнятся. Что касается беженцев, то до 1990 года цифра была почти постоянной, поскольку многие выжившие в той трагедии жили в ГДР - а там эта тема не подлежала обсуждению. Теперь они стали давать свидетельские показания, и цифра беженцев выросла до десяти тысяч человек. В отношении же военных цифра почти не менялась - она в пределах полутора тысяч человек. Подсчетом занимались "пассажирские помощники", одним из которых был Гейнц Шен, ставший после войны летописцем гибели "Густлофа" и автором нескольких документальных книг на эту тему, в том числе "Катастрофа Густлофа" и "SOS - Вильгельм Густлоф".

Подводная лодка "С-13" под командованием Александра Маринеско поразила лайнер тремя торпедами. Оставшиеся в живых пассажиры оставили страшные воспоминания о последних минутах "Густлофа". Люди пытались спастись на спасательных плотах, но большинство выдерживало только несколько минут в ледяной воде. Девять кораблей участвовали в спасении его пассажиров. Ужасающие картины навсегда врезались в память: детские головы тяжелее, чем ноги, и поэтому на поверхности видны только ноги. Много детских ног...

Итак, скольким же удалось уцелеть в этой катастрофе? По данным Шена, выжило 1239 человек, из них половина, 528 человек, - личный состав немецких подводников, 123 человека вспомогательного женского состава военно-морского флота, 86 раненых, 83 члена экипажа и только 419 беженцев. Эти цифры хорошо известны в Германии и сегодня уже нет смысла скрывать их у нас. Таким образом, уцелело 50% подводников и только 5% беженцев. Приходится признать, что, в основном, погибли женщины и дети - они были совершенно безоружны перед войной. Такова была цена "атаки века", и вот почему в Германии сегодня многие немцы считают действия Маринеско военным преступлением.

Беженцы стали заложниками безжалостной военной машины

Однако не будем спешить с выводами. Вопрос здесь стоит гораздо глубже - о трагедии войны. Даже самая справедливая война - бесчеловечна, ведь от нее в в первую очередь страдает мирное население. По неумолимым законам войны Маринеско топил военный корабль, и нет его вины в том, что он потопил корабль с беженцами. Огромная вина в трагедии лежит на немецком командовании, которое руководствовалось военными интересами и не думало о гражданских людях.

Дело в том, что "Густлоф" вышел из Готенхафена без должного сопровождения и раньше запланированного срока, не дождавшись кораблей охранения, поскольку надо было срочно перебросить немецких подводников из уже окруженной Восточной Пруссии. Немцы знали, что этот район особенно опасен для кораблей. Роковую роль сыграли габаритные огни, включенные на "Густлофе" после того, как было получено сообщение о движении навстречу к нему отряда немецких тральщиков - именно по этим огням Маринеско и обнаружил лайнер. И, наконец, в свой последний рейс корабль ушел не как госпитальное судно, а как военный транспорт, окрашенный в серый цвет и оснащенный зенитными орудиями.

До сих пор у нас практически не известны цифры Шена, а продолжают использоваться данные о том, что на "Густлофе" погиб цвет немецкого подводного флота - 3700 моряков, которыми можно было бы укомплектовать от 70 до 80 подводных лодок. Эта цифра, взятая из сообщения шведской газеты "Афтонбладет" от 2 февраля 1945 года, считалась у нас бесспорной и не подвергалась сомнению. До сих пор необычайно живучи легенды, сотворенные еще в 1960-е годы с легкой руки писателя Сергея Сергеевича Смирнова, поднявшего тогда неизвестные страницы войны - подвиг Маринеско и оборону Брестской крепости. Но нет, никогда не был Маринеско "личным врагом Гитлера", и не объявлялся трехдневный траур в Германии по гибели "Густлофа". Этого не было сделано по той простой причине, что эвакуации морем ожидали еще тысячи людей, и известие о катастрофе вызвало бы панику. Траур же объявлялся по самому Вильгельму Густлофу, руководителю национал-социалистической партии в Швейцарии, убитому в 1936 году, а его убийца, студент Давид Франкфуртер, был назван личным врагом Гитлера.

Почему же мы до сих пор не решаемся называть истинные масштабы той трагедии? Как ни печально это признавать, но мы боимся, что померкнет подвиг Маринеско. Однако сегодня даже многие немцы понимают: германская сторона спровоцировала Маринеско. "Это была блестящая военная операция, благодаря которой инициатива господства в морской войне на Балтике была прочно перехвачена советскими моряками, - говорит заместитель директора Музея подводных сил России имени А.И.Маринеско Юрий Лебедев. - Своими действиями подводная лодка "С-13" приблизила конец войны. Это был стратегический успех советского военно-морского флота, а для Германии - крупнейшая морская катастрофа. Подвиг Маринеско состоит в том, что он уничтожил казавшийся непотопляемым символ нацизма, корабль-мечту, пропагандирующую "Третий рейх". А гражданские люди, находившиеся на корабле, стали заложниками немецкой военной машины. Поэтому трагедия гибели "Густлофа" - это обвинение не Маринеско, а гитлеровской Германии".

Признавая, что на потопленном "Густлофе" были не только немецкие подводники, но и беженцы, мы сделаем еще один шаг к признанию исторического, хотя и нелицеприятного для нас факта. Но выходить из этой ситуации надо, ведь в Германии "Густлоф" - это символ беды, а в России - символ наших военных побед. Вопрос о "Густлофе" и Маринеско - очень сложный и деликатный, затрагивающий настоящее и будущее отношений России и Германии. Недаром побывавший недавно в Музее подводных сил России имени А.И.Маринеско генеральный консул Германии Ульрих Шенинг оставил такую запись в книге почетных посетителей: "Через 60 лет после трагических событий Второй мировой войны наконец наступило время, когда русские и немцы совместно строят будущее. К этому призывает гибель немецкого лайнера "Вильгельм Густлоф" в январе 1945 года".

Сегодня у нас есть возможность даже в таком тяжелом вопросе идти к примирению - через историческую достоверность. Ведь в истории нет черно-белых красок. И уникальность Маринеско в том, что его личность не оставляет никого равнодушным. Его легендарной личности, возможно, уготовано бессмертие. Он стал человеком-легендой и останется ею...

, капитан 3-го ранга , известный по «Атаке века ». Герой Советского Союза (1990).

Биография

Родился в Одессе в семье румынского рабочего Иона Маринеско и украинской крестьянки Татьяны Михайловны Коваль.

Боевой путь

Потопление «Вильгельма Густлоффа»

«Вильгельм Густлофф» был крупнейшим по тоннажу теплоходом, потопленным советскими подводниками, и вторым по числу жертв (лидирует теплоход «Гойя», потопленный 16 апреля 1945 года подводной лодкой «Л-3 »; на нём погибло около 7000 человек) .

Оценки

В некоторых немецких публикациях в годы холодной войны , потопление «Густлоффа» называется военным преступлением , таким же, как бомбардировка Дрездена союзниками. Однако исследователь катастрофы Гейнц Шён заключает, что лайнер представлял собой военную цель и его потопление не являлось военным преступлением, так как: суда, предназначенные для перевозки беженцев, госпитальные суда должны были быть обозначены соответствующими знаками - красным крестом, не могли носить камуфляжную окраску, не могли идти в одном конвое вместе с военными судами. На их борту не могли находиться какие-либо военные грузы, стационарные и временно размещённые орудия ПВО, артиллерийские орудия или иные аналогичные средства .

Говоря юридическим языком, «Вильгельм Густлофф» был вспомогательным кораблём ВМС, на который позволили подняться шести тысячам беженцев. Вся ответственность за их жизнь, с того момента как они поднялись на боевой корабль, лежала на соответствующих должностных лицах немецкого военного флота. Таким образом, «Густлофф» являлся законной военной целью советских подводников, ввиду следующих фактов:

Большая часть погибших не имела отношения к ВМС Германии. Из находившихся на борту (оценочно) 918 офицеров и курсантов 2-го учебного дивизиона подводных лодок погибло (предположительно) чуть менее половины.

Окончание войны

Командиру С-13 не только простили прежние прегрешения, но и представили его к званию Героя Советского Союза . Однако вышестоящее командование Золотую Звезду заменило орденом Красного Знамени .

Шестой боевой поход 20 апреля по 13 мая 1945 года был признан неудовлетворительным. Тогда, по мнению командира бригады ПЛ капитана 1 ранга Курникова , Маринеско « имел много случаев обнаружения транспортов и конвоев противника, но в результате неправильного маневрирования и нерешительности сблизиться для атаки не смог… Действия командира ПЛ на позиции неудовлетворительные. Командир ПЛ не стремился искать и атаковать противника… В результате неактивных действий командира ПЛ „С-13“ боевую задачу не выполнила… ». 31 мая командир дивизиона ПЛ подал рапорт вышестоящему командованию, в котором указывал на то, что командир подлодки всё время пьёт, служебными обязанностями не занимается, и его дальнейшее пребывание в данной должности нецелесообразно .

14 сентября 1945 года вышел приказ № 01979 наркома ВМФ Н. Г. Кузнецова , где говорилось: « За халатное отношение к служебным обязанностям, систематическое пьянство и бытовую распущенность командира Краснознамённой подводной лодки С-13 Краснознамённой бригады подводных лодок Краснознамённого Балтийского флота капитана 3 ранга Маринеско Александра Ивановича отстранить от занимаемой должности, понизить в воинском звании до старшего лейтенанта и зачислить в распоряжение военного совета этого же флота » (в 1960 году приказ о разжаловании был отменён, что дало возможность Маринеско, к тому времени уже очень больному, получать полную пенсию).

С 18 октября 1945 года по 20 ноября 1945 года Маринеско был командиром тральщика Т-34 2-го дивизиона тральщиков 1-й Краснознамённой бригады траления Краснознамённого Балтийского флота (Таллинский морской оборонительный район). 20 ноября 1945 года по приказу наркома ВМФ № 02521 старший лейтенант Маринеско А. И. был уволен в запас.

Подводные лодки под командованием Александра Маринеско совершили шесть боевых походов во время Великой Отечественной войны . Два транспорта потоплены, один повреждён. Атака М-96 в 1942 году завершилась промахом . Александр Маринеско является рекордсменом среди советских подводников по суммарному тоннажу потопленных судов противника: 42 557 брутто-регистровых тонн .

После войны

После войны в -1949 годах Маринеско работал старшим помощником капитана на судах Балтийского государственного торгового пароходства , в 1949 году - заместителем директора Ленинградского НИИ переливания крови .

• Мирослав Морозов. .
• Олег Стрижак. .
• .
• .
• .
• .

Отрывок, характеризующий Маринеско, Александр Иванович

Он увидал тут тонкую хитрость, как всегда во всем видят хитрость люди, подобные Лаврушке, насупился и помолчал.
– Оно значит: коли быть сраженью, – сказал он задумчиво, – и в скорости, так это так точно. Ну, а коли пройдет три дня апосля того самого числа, тогда, значит, это самое сражение в оттяжку пойдет.
Наполеону перевели это так: «Si la bataille est donnee avant trois jours, les Francais la gagneraient, mais que si elle serait donnee plus tard, Dieu seul sait ce qui en arrivrait», [«Ежели сражение произойдет прежде трех дней, то французы выиграют его, но ежели после трех дней, то бог знает что случится».] – улыбаясь передал Lelorgne d"Ideville. Наполеон не улыбнулся, хотя он, видимо, был в самом веселом расположении духа, и велел повторить себе эти слова.
Лаврушка заметил это и, чтобы развеселить его, сказал, притворяясь, что не знает, кто он.
– Знаем, у вас есть Бонапарт, он всех в мире побил, ну да об нас другая статья… – сказал он, сам не зная, как и отчего под конец проскочил в его словах хвастливый патриотизм. Переводчик передал эти слова Наполеону без окончания, и Бонапарт улыбнулся. «Le jeune Cosaque fit sourire son puissant interlocuteur», [Молодой казак заставил улыбнуться своего могущественного собеседника.] – говорит Тьер. Проехав несколько шагов молча, Наполеон обратился к Бертье и сказал, что он хочет испытать действие, которое произведет sur cet enfant du Don [на это дитя Дона] известие о том, что тот человек, с которым говорит этот enfant du Don, есть сам император, тот самый император, который написал на пирамидах бессмертно победоносное имя.
Известие было передано.
Лаврушка (поняв, что это делалось, чтобы озадачить его, и что Наполеон думает, что он испугается), чтобы угодить новым господам, тотчас же притворился изумленным, ошеломленным, выпучил глаза и сделал такое же лицо, которое ему привычно было, когда его водили сечь. «A peine l"interprete de Napoleon, – говорит Тьер, – avait il parle, que le Cosaque, saisi d"une sorte d"ebahissement, no profera plus une parole et marcha les yeux constamment attaches sur ce conquerant, dont le nom avait penetre jusqu"a lui, a travers les steppes de l"Orient. Toute sa loquacite s"etait subitement arretee, pour faire place a un sentiment d"admiration naive et silencieuse. Napoleon, apres l"avoir recompense, lui fit donner la liberte, comme a un oiseau qu"on rend aux champs qui l"ont vu naitre». [Едва переводчик Наполеона сказал это казаку, как казак, охваченный каким то остолбенением, не произнес более ни одного слова и продолжал ехать, не спуская глаз с завоевателя, имя которого достигло до него через восточные степи. Вся его разговорчивость вдруг прекратилась и заменилась наивным и молчаливым чувством восторга. Наполеон, наградив казака, приказал дать ему свободу, как птице, которую возвращают ее родным полям.]
Наполеон поехал дальше, мечтая о той Moscou, которая так занимала его воображение, a l"oiseau qu"on rendit aux champs qui l"on vu naitre [птица, возвращенная родным полям] поскакал на аванпосты, придумывая вперед все то, чего не было и что он будет рассказывать у своих. Того же, что действительно с ним было, он не хотел рассказывать именно потому, что это казалось ему недостойным рассказа. Он выехал к казакам, расспросил, где был полк, состоявший в отряде Платова, и к вечеру же нашел своего барина Николая Ростова, стоявшего в Янкове и только что севшего верхом, чтобы с Ильиным сделать прогулку по окрестным деревням. Он дал другую лошадь Лаврушке и взял его с собой.

Княжна Марья не была в Москве и вне опасности, как думал князь Андрей.
После возвращения Алпатыча из Смоленска старый князь как бы вдруг опомнился от сна. Он велел собрать из деревень ополченцев, вооружить их и написал главнокомандующему письмо, в котором извещал его о принятом им намерении оставаться в Лысых Горах до последней крайности, защищаться, предоставляя на его усмотрение принять или не принять меры для защиты Лысых Гор, в которых будет взят в плен или убит один из старейших русских генералов, и объявил домашним, что он остается в Лысых Горах.
Но, оставаясь сам в Лысых Горах, князь распорядился об отправке княжны и Десаля с маленьким князем в Богучарово и оттуда в Москву. Княжна Марья, испуганная лихорадочной, бессонной деятельностью отца, заменившей его прежнюю опущенность, не могла решиться оставить его одного и в первый раз в жизни позволила себе не повиноваться ему. Она отказалась ехать, и на нее обрушилась страшная гроза гнева князя. Он напомнил ей все, в чем он был несправедлив против нее. Стараясь обвинить ее, он сказал ей, что она измучила его, что она поссорила его с сыном, имела против него гадкие подозрения, что она задачей своей жизни поставила отравлять его жизнь, и выгнал ее из своего кабинета, сказав ей, что, ежели она не уедет, ему все равно. Он сказал, что знать не хочет о ее существовании, но вперед предупреждает ее, чтобы она не смела попадаться ему на глаза. То, что он, вопреки опасений княжны Марьи, не велел насильно увезти ее, а только не приказал ей показываться на глаза, обрадовало княжну Марью. Она знала, что это доказывало то, что в самой тайне души своей он был рад, что она оставалась дома и не уехала.
На другой день после отъезда Николушки старый князь утром оделся в полный мундир и собрался ехать главнокомандующему. Коляска уже была подана. Княжна Марья видела, как он, в мундире и всех орденах, вышел из дома и пошел в сад сделать смотр вооруженным мужикам и дворовым. Княжна Марья свдела у окна, прислушивалась к его голосу, раздававшемуся из сада. Вдруг из аллеи выбежало несколько людей с испуганными лицами.
Княжна Марья выбежала на крыльцо, на цветочную дорожку и в аллею. Навстречу ей подвигалась большая толпа ополченцев и дворовых, и в середине этой толпы несколько людей под руки волокли маленького старичка в мундире и орденах. Княжна Марья подбежала к нему и, в игре мелкими кругами падавшего света, сквозь тень липовой аллеи, не могла дать себе отчета в том, какая перемена произошла в его лице. Одно, что она увидала, было то, что прежнее строгое и решительное выражение его лица заменилось выражением робости и покорности. Увидав дочь, он зашевелил бессильными губами и захрипел. Нельзя было понять, чего он хотел. Его подняли на руки, отнесли в кабинет и положили на тот диван, которого он так боялся последнее время.
Привезенный доктор в ту же ночь пустил кровь и объявил, что у князя удар правой стороны.
В Лысых Горах оставаться становилось более и более опасным, и на другой день после удара князя, повезли в Богучарово. Доктор поехал с ними.
Когда они приехали в Богучарово, Десаль с маленьким князем уже уехали в Москву.
Все в том же положении, не хуже и не лучше, разбитый параличом, старый князь три недели лежал в Богучарове в новом, построенном князем Андреем, доме. Старый князь был в беспамятстве; он лежал, как изуродованный труп. Он не переставая бормотал что то, дергаясь бровями и губами, и нельзя было знать, понимал он или нет то, что его окружало. Одно можно было знать наверное – это то, что он страдал и, чувствовал потребность еще выразить что то. Но что это было, никто не мог понять; был ли это какой нибудь каприз больного и полусумасшедшего, относилось ли это до общего хода дел, или относилось это до семейных обстоятельств?
Доктор говорил, что выражаемое им беспокойство ничего не значило, что оно имело физические причины; но княжна Марья думала (и то, что ее присутствие всегда усиливало его беспокойство, подтверждало ее предположение), думала, что он что то хотел сказать ей. Он, очевидно, страдал и физически и нравственно.
Надежды на исцеление не было. Везти его было нельзя. И что бы было, ежели бы он умер дорогой? «Не лучше ли бы было конец, совсем конец! – иногда думала княжна Марья. Она день и ночь, почти без сна, следила за ним, и, страшно сказать, она часто следила за ним не с надеждой найти призкаки облегчения, но следила, часто желая найти признаки приближения к концу.
Как ни странно было княжне сознавать в себе это чувство, но оно было в ней. И что было еще ужаснее для княжны Марьи, это было то, что со времени болезни ее отца (даже едва ли не раньше, не тогда ли уж, когда она, ожидая чего то, осталась с ним) в ней проснулись все заснувшие в ней, забытые личные желания и надежды. То, что годами не приходило ей в голову – мысли о свободной жизни без вечного страха отца, даже мысли о возможности любви и семейного счастия, как искушения дьявола, беспрестанно носились в ее воображении. Как ни отстраняла она от себя, беспрестанно ей приходили в голову вопросы о том, как она теперь, после того, устроит свою жизнь. Это были искушения дьявола, и княжна Марья знала это. Она знала, что единственное орудие против него была молитва, и она пыталась молиться. Она становилась в положение молитвы, смотрела на образа, читала слова молитвы, но не могла молиться. Она чувствовала, что теперь ее охватил другой мир – житейской, трудной и свободной деятельности, совершенно противоположный тому нравственному миру, в который она была заключена прежде и в котором лучшее утешение была молитва. Она не могла молиться и не могла плакать, и житейская забота охватила ее.
Оставаться в Вогучарове становилось опасным. Со всех сторон слышно было о приближающихся французах, и в одной деревне, в пятнадцати верстах от Богучарова, была разграблена усадьба французскими мародерами.
Доктор настаивал на том, что надо везти князя дальше; предводитель прислал чиновника к княжне Марье, уговаривая ее уезжать как можно скорее. Исправник, приехав в Богучарово, настаивал на том же, говоря, что в сорока верстах французы, что по деревням ходят французские прокламации и что ежели княжна не уедет с отцом до пятнадцатого, то он ни за что не отвечает.
Княжна пятнадцатого решилась ехать. Заботы приготовлений, отдача приказаний, за которыми все обращались к ней, целый день занимали ее. Ночь с четырнадцатого на пятнадцатое она провела, как обыкновенно, не раздеваясь, в соседней от той комнаты, в которой лежал князь. Несколько раз, просыпаясь, она слышала его кряхтенье, бормотанье, скрип кровати и шаги Тихона и доктора, ворочавших его. Несколько раз она прислушивалась у двери, и ей казалось, что он нынче бормотал громче обыкновенного и чаще ворочался. Она не могла спать и несколько раз подходила к двери, прислушиваясь, желая войти и не решаясь этого сделать. Хотя он и не говорил, но княжна Марья видела, знала, как неприятно было ему всякое выражение страха за него. Она замечала, как недовольно он отвертывался от ее взгляда, иногда невольно и упорно на него устремленного. Она знала, что ее приход ночью, в необычное время, раздражит его.
Но никогда ей так жалко не было, так страшно не было потерять его. Она вспоминала всю свою жизнь с ним, и в каждом слове, поступке его она находила выражение его любви к ней. Изредка между этими воспоминаниями врывались в ее воображение искушения дьявола, мысли о том, что будет после его смерти и как устроится ее новая, свободная жизнь. Но с отвращением отгоняла она эти мысли. К утру он затих, и она заснула.
Она проснулась поздно. Та искренность, которая бывает при пробуждении, показала ей ясно то, что более всего в болезни отца занимало ее. Она проснулась, прислушалась к тому, что было за дверью, и, услыхав его кряхтенье, со вздохом сказала себе, что было все то же.
– Да чему же быть? Чего же я хотела? Я хочу его смерти! – вскрикнула она с отвращением к себе самой.
Она оделась, умылась, прочла молитвы и вышла на крыльцо. К крыльцу поданы были без лошадей экипажи, в которые укладывали вещи.
Утро было теплое и серое. Княжна Марья остановилась на крыльце, не переставая ужасаться перед своей душевной мерзостью и стараясь привести в порядок свои мысли, прежде чем войти к нему.
Доктор сошел с лестницы и подошел к ней.
– Ему получше нынче, – сказал доктор. – Я вас искал. Можно кое что понять из того, что он говорит, голова посвежее. Пойдемте. Он зовет вас…
Сердце княжны Марьи так сильно забилось при этом известии, что она, побледнев, прислонилась к двери, чтобы не упасть. Увидать его, говорить с ним, подпасть под его взгляд теперь, когда вся душа княжны Марьи была переполнена этих страшных преступных искушений, – было мучительно радостно и ужасно.
– Пойдемте, – сказал доктор.
Княжна Марья вошла к отцу и подошла к кровати. Он лежал высоко на спине, с своими маленькими, костлявыми, покрытыми лиловыми узловатыми жилками ручками на одеяле, с уставленным прямо левым глазом и с скосившимся правым глазом, с неподвижными бровями и губами. Он весь был такой худенький, маленький и жалкий. Лицо его, казалось, ссохлось или растаяло, измельчало чертами. Княжна Марья подошла и поцеловала его руку. Левая рука сжала ее руку так, что видно было, что он уже давно ждал ее. Он задергал ее руку, и брови и губы его сердито зашевелились.
Она испуганно глядела на него, стараясь угадать, чего он хотел от нее. Когда она, переменя положение, подвинулась, так что левый глаз видел ее лицо, он успокоился, на несколько секунд не спуская с нее глаза. Потом губы и язык его зашевелились, послышались звуки, и он стал говорить, робко и умоляюще глядя на нее, видимо, боясь, что она не поймет его.
Княжна Марья, напрягая все силы внимания, смотрела на него. Комический труд, с которым он ворочал языком, заставлял княжну Марью опускать глаза и с трудом подавлять поднимавшиеся в ее горле рыдания. Он сказал что то, по нескольку раз повторяя свои слова. Княжна Марья не могла понять их; но она старалась угадать то, что он говорил, и повторяла вопросительно сказанные им слона.
– Гага – бои… бои… – повторил он несколько раз. Никак нельзя было понять этих слов. Доктор думал, что он угадал, и, повторяя его слова, спросил: княжна боится? Он отрицательно покачал головой и опять повторил то же…
– Душа, душа болит, – разгадала и сказала княжна Марья. Он утвердительно замычал, взял ее руку и стал прижимать ее к различным местам своей груди, как будто отыскивая настоящее для нее место.
– Все мысли! об тебе… мысли, – потом выговорил он гораздо лучше и понятнее, чем прежде, теперь, когда он был уверен, что его понимают. Княжна Марья прижалась головой к его руке, стараясь скрыть свои рыдания и слезы.
Он рукой двигал по ее волосам.
– Я тебя звал всю ночь… – выговорил он.
– Ежели бы я знала… – сквозь слезы сказала она. – Я боялась войти.
Он пожал ее руку.
– Не спала ты?
– Нет, я не спала, – сказала княжна Марья, отрицательно покачав головой. Невольно подчиняясь отцу, она теперь так же, как он говорил, старалась говорить больше знаками и как будто тоже с трудом ворочая язык.
– Душенька… – или – дружок… – Княжна Марья не могла разобрать; но, наверное, по выражению его взгляда, сказано было нежное, ласкающее слово, которого он никогда не говорил. – Зачем не пришла?
«А я желала, желала его смерти! – думала княжна Марья. Он помолчал.
– Спасибо тебе… дочь, дружок… за все, за все… прости… спасибо… прости… спасибо!.. – И слезы текли из его глаз. – Позовите Андрюшу, – вдруг сказал он, и что то детски робкое и недоверчивое выразилось в его лице при этом спросе. Он как будто сам знал, что спрос его не имеет смысла. Так, по крайней мере, показалось княжне Марье.
– Я от него получила письмо, – отвечала княжна Марья.
Он с удивлением и робостью смотрел на нее.
– Где же он?
– Он в армии, mon pere, в Смоленске.
Он долго молчал, закрыв глаза; потом утвердительно, как бы в ответ на свои сомнения и в подтверждение того, что он теперь все понял и вспомнил, кивнул головой и открыл глаза.
– Да, – сказал он явственно и тихо. – Погибла Россия! Погубили! – И он опять зарыдал, и слезы потекли у него из глаз. Княжна Марья не могла более удерживаться и плакала тоже, глядя на его лицо.
Он опять закрыл глаза. Рыдания его прекратились. Он сделал знак рукой к глазам; и Тихон, поняв его, отер ему слезы.
Потом он открыл глаза и сказал что то, чего долго никто не мог понять и, наконец, понял и передал один Тихон. Княжна Марья отыскивала смысл его слов в том настроении, в котором он говорил за минуту перед этим. То она думала, что он говорит о России, то о князе Андрее, то о ней, о внуке, то о своей смерти. И от этого она не могла угадать его слов.
– Надень твое белое платье, я люблю его, – говорил он.
Поняв эти слова, княжна Марья зарыдала еще громче, и доктор, взяв ее под руку, вывел ее из комнаты на террасу, уговаривая ее успокоиться и заняться приготовлениями к отъезду. После того как княжна Марья вышла от князя, он опять заговорил о сыне, о войне, о государе, задергал сердито бровями, стал возвышать хриплый голос, и с ним сделался второй и последний удар.
Княжна Марья остановилась на террасе. День разгулялся, было солнечно и жарко. Она не могла ничего понимать, ни о чем думать и ничего чувствовать, кроме своей страстной любви к отцу, любви, которой, ей казалось, она не знала до этой минуты. Она выбежала в сад и, рыдая, побежала вниз к пруду по молодым, засаженным князем Андреем, липовым дорожкам.
– Да… я… я… я. Я желала его смерти. Да, я желала, чтобы скорее кончилось… Я хотела успокоиться… А что ж будет со мной? На что мне спокойствие, когда его не будет, – бормотала вслух княжна Марья, быстрыми шагами ходя по саду и руками давя грудь, из которой судорожно вырывались рыдания. Обойдя по саду круг, который привел ее опять к дому, она увидала идущих к ней навстречу m lle Bourienne (которая оставалась в Богучарове и не хотела оттуда уехать) и незнакомого мужчину. Это был предводитель уезда, сам приехавший к княжне с тем, чтобы представить ей всю необходимость скорого отъезда. Княжна Марья слушала и не понимала его; она ввела его в дом, предложила ему завтракать и села с ним. Потом, извинившись перед предводителем, она подошла к двери старого князя. Доктор с встревоженным лицом вышел к ней и сказал, что нельзя.
– Идите, княжна, идите, идите!
Княжна Марья пошла опять в сад и под горой у пруда, в том месте, где никто не мог видеть, села на траву. Она не знала, как долго она пробыла там. Чьи то бегущие женские шаги по дорожке заставили ее очнуться. Она поднялась и увидала, что Дуняша, ее горничная, очевидно, бежавшая за нею, вдруг, как бы испугавшись вида своей барышни, остановилась.
– Пожалуйте, княжна… князь… – сказала Дуняша сорвавшимся голосом.
– Сейчас, иду, иду, – поспешно заговорила княжна, не давая времени Дуняше договорить ей то, что она имела сказать, и, стараясь не видеть Дуняши, побежала к дому.
– Княжна, воля божья совершается, вы должны быть на все готовы, – сказал предводитель, встречая ее у входной двери.
– Оставьте меня. Это неправда! – злобно крикнула она на него. Доктор хотел остановить ее. Она оттолкнула его и подбежала к двери. «И к чему эти люди с испуганными лицами останавливают меня? Мне никого не нужно! И что они тут делают? – Она отворила дверь, и яркий дневной свет в этой прежде полутемной комнате ужаснул ее. В комнате были женщины и няня. Они все отстранились от кровати, давая ей дорогу. Он лежал все так же на кровати; но строгий вид его спокойного лица остановил княжну Марью на пороге комнаты.
«Нет, он не умер, это не может быть! – сказала себе княжна Марья, подошла к нему и, преодолевая ужас, охвативший ее, прижала к щеке его свои губы. Но она тотчас же отстранилась от него. Мгновенно вся сила нежности к нему, которую она чувствовала в себе, исчезла и заменилась чувством ужаса к тому, что было перед нею. «Нет, нет его больше! Его нет, а есть тут же, на том же месте, где был он, что то чуждое и враждебное, какая то страшная, ужасающая и отталкивающая тайна… – И, закрыв лицо руками, княжна Марья упала на руки доктора, поддержавшего ее.
В присутствии Тихона и доктора женщины обмыли то, что был он, повязали платком голову, чтобы не закостенел открытый рот, и связали другим платком расходившиеся ноги. Потом они одели в мундир с орденами и положили на стол маленькое ссохшееся тело. Бог знает, кто и когда позаботился об этом, но все сделалось как бы само собой. К ночи кругом гроба горели свечи, на гробу был покров, на полу был посыпан можжевельник, под мертвую ссохшуюся голову была положена печатная молитва, а в углу сидел дьячок, читая псалтырь.
Как лошади шарахаются, толпятся и фыркают над мертвой лошадью, так в гостиной вокруг гроба толпился народ чужой и свой – предводитель, и староста, и бабы, и все с остановившимися испуганными глазами, крестились и кланялись, и целовали холодную и закоченевшую руку старого князя.

Богучарово было всегда, до поселения в нем князя Андрея, заглазное именье, и мужики богучаровские имели совсем другой характер от лысогорских. Они отличались от них и говором, и одеждой, и нравами. Они назывались степными. Старый князь хвалил их за их сносливость в работе, когда они приезжали подсоблять уборке в Лысых Горах или копать пруды и канавы, но не любил их за их дикость.
Последнее пребывание в Богучарове князя Андрея, с его нововведениями – больницами, школами и облегчением оброка, – не смягчило их нравов, а, напротив, усилило в них те черты характера, которые старый князь называл дикостью. Между ними всегда ходили какие нибудь неясные толки, то о перечислении их всех в казаки, то о новой вере, в которую их обратят, то о царских листах каких то, то о присяге Павлу Петровичу в 1797 году (про которую говорили, что тогда еще воля выходила, да господа отняли), то об имеющем через семь лет воцариться Петре Феодоровиче, при котором все будет вольно и так будет просто, что ничего не будет. Слухи о войне в Бонапарте и его нашествии соединились для них с такими же неясными представлениями об антихристе, конце света и чистой воле.
В окрестности Богучарова были всё большие села, казенные и оброчные помещичьи. Живущих в этой местности помещиков было очень мало; очень мало было также дворовых и грамотных, и в жизни крестьян этой местности были заметнее и сильнее, чем в других, те таинственные струи народной русской жизни, причины и значение которых бывают необъяснимы для современников. Одно из таких явлений было проявившееся лет двадцать тому назад движение между крестьянами этой местности к переселению на какие то теплые реки. Сотни крестьян, в том числе и богучаровские, стали вдруг распродавать свой скот и уезжать с семействами куда то на юго восток. Как птицы летят куда то за моря, стремились эти люди с женами и детьми туда, на юго восток, где никто из них не был. Они поднимались караванами, поодиночке выкупались, бежали, и ехали, и шли туда, на теплые реки. Многие были наказаны, сосланы в Сибирь, многие с холода и голода умерли по дороге, многие вернулись сами, и движение затихло само собой так же, как оно и началось без очевидной причины. Но подводные струи не переставали течь в этом народе и собирались для какой то новой силы, имеющей проявиться так же странно, неожиданно и вместе с тем просто, естественно и сильно. Теперь, в 1812 м году, для человека, близко жившего с народом, заметно было, что эти подводные струи производили сильную работу и были близки к проявлению.
Алпатыч, приехав в Богучарово несколько времени перед кончиной старого князя, заметил, что между народом происходило волнение и что, противно тому, что происходило в полосе Лысых Гор на шестидесятиверстном радиусе, где все крестьяне уходили (предоставляя казакам разорять свои деревни), в полосе степной, в богучаровской, крестьяне, как слышно было, имели сношения с французами, получали какие то бумаги, ходившие между ними, и оставались на местах. Он знал через преданных ему дворовых людей, что ездивший на днях с казенной подводой мужик Карп, имевший большое влияние на мир, возвратился с известием, что казаки разоряют деревни, из которых выходят жители, но что французы их не трогают. Он знал, что другой мужик вчера привез даже из села Вислоухова – где стояли французы – бумагу от генерала французского, в которой жителям объявлялось, что им не будет сделано никакого вреда и за все, что у них возьмут, заплатят, если они останутся. В доказательство того мужик привез из Вислоухова сто рублей ассигнациями (он не знал, что они были фальшивые), выданные ему вперед за сено.

Ему надо было родиться во времена пиратской вольницы, когда на море были в почете отчаянные сорви-головы, не признающие никаких законов и правил. Буйный нрав Александра Маринеско всегда мешал полностью реализоваться его несомненному таланту. Но тут уж ничего не поделаешь – человек-легенда советского подводного флота был личность противоречивой.

Сын румынскоподданого.

В 1893 году матрос румынского королевского флота Иона Маринеску, человек горячий и темпераментный, поколотил обидевшего его офицера. Строптивого матроса скрутили и посадили в карцер. По румынским законам, за этот проступок Маринеску ждала смертная казнь. Лишаться жизни матрос не хотел, а потому сбежал из карцера, переплыл Дунай и оказался в Российской империи.
Здесь он обосновался в Одессе, где женился на гарной украинской дивчине, заодно несколько изменив свою фамилию – с «Маринеску» на «Маринеско».
В этой семье 15 января 1913 года и родился мальчик, которого родители нарекли Александром.
Моряцкие гены отца, как и его темперамент, в полной мере проявились в сыне. Окончив шесть классов трудовой школы, в 13 лет Саша Маринеско становится учеником матроса Черноморского пароходства. Таланты и способности подростка оценили, направив его в школу юнг. Ее Александр закончил блестяще, и в 1930 году был принят в Одесский мореходный техникум.
В мае 1933 года выпускник техникума Маринеско становится помощником капитана на торговом судне «Красный флот». Служившие под командованием Маринеско утверждают, что сам он мечтал о карьере сугубо мирного капитана дальнего плавания, но жизнь распорядилась иначе.

Морской талант без признаков дисциплиныю.

Осенью 1933 года 20-летнего Александра Маринеско по комсомольской путевке отправили на службу в военно-морском флоте. Способного выпускника мореходного техникума направили на высшие курсы командного состава РККФ, после прохождения которых он стал штурманом подводной лодки Щ-306 Балтийского флота.
Маринеско был человеком способным, но одновременно резким, всегда говорящим то, что думает, в не зависимости от того, чем ему это грозило. Правдорубов испокон веков не очень жалуют, а в случае с Маринеско дело осложнялось тем, что он сам не был чужд радостей жизни. Молодой моряк, как и его отец, нравился женщинам и любил выпить. Два этих пристрастия позже выйдут Маринеско боком.
В его первой же аттестации от 1935 года говорилось: «Недостаточно дисциплинирован. Свою специальность знает хорошо. Руководить личным составом может под постоянным руководством. Выводы: обратить внимание на повышение дисциплинированности».
В 1936 году на флоте были введены звания и Маринеско стал лейтенантом. Летом 1938 года ему присвоено звание старший лейтенант, а сам он назначается командиром подводной лодки М-96 «Малютка».
Отношения капитана Маринеско с дисциплиной оставались сложными, но ему многое прощали, поскольку под его командованием в 1940 году М-96 стала лучшей на Балтийском флоте. Подлодке Маринеско принадлежал рекорд скорости погружения – 19,5 секунды при нормативе 35 секунд.

Маринеско мог оказаться на Каспии.

Невероятно, но могло сложиться так, что Маринеско, носивший к началу войны звание капитан-лейтенанта, вовсе бы не принял участие в боевых действиях. «М-96» командование приняло решение вместе с экипажем перебросить на Каспийское море по железной дороге, и выполнению этого плана помешало только стремительное окружение Ленинграда фашистскими войсками.
Лодку ввели в строй, и с июля 1941 года она стала совершать боевые походы. Капитан Маринеско совмещал успешные действия, за которые был удостоен ордена Ленина, с очередными нарушениями дисциплины, из-за которых он был даже исключен из кандидатов в члены партии.
Тем не менее, командирский талант Маринеско перевесил, и он после прохождения переобучения назначается на должность командира средней подлодки «С-13», на которой прослужит до конца войны.
В сентябре 1944 года капитана 3-го ранга Александра Маринеско все-таки принимают в члены ВКП (б), а в октябре он во время боевого похода атакует немецкий транспорт «Зигфрид». Не сумев потопить судно торпедами, экипаж «С-13» расстреливает его в надводном положении из пушек. Маринеско доложил, что транспорт стал быстро погружаться в воду, однако немецкие источники указывают, что «Зигфрид» был отбуксирован в порт и там восстановлен. Как бы то ни было, за этот поход капитан Маринеско был награжден орденом Красного Знамени.

Два транспорта в искупление шведских объятий.

[ «Вильгельм Густлофф» оказался кораблем самого большого водоизмещения, который удалось уничтожить ВМФ СССР во время Великой Отечественной войны. ]

Казалось бы, карьера капитана пошла на лад. Но не тут-то было. Лодка Маринеско находилась на базе в финском Ханко. Сам же капитан с приятелем отправились встречать Новый, 1945 год в город Турку. Как это часто бывало с Маринеско, веселье вышло из-под контроля. Ночь он провел у очаровательной шведки, хозяйки местной гостиницы. И все бы ничего, если бы утром к ветреной даме не приехал … ее жених. Обиженный мужчина в драку не полез, а нажаловался властям. Когда все подробности гулянки Маринеско стали известны командованию, за него взялся «СМЕРШ». Шведку посчитали немецким агентом, а самого Маринеско заподозрили в разглашении военных секретов. Дело пахло трибуналом, но за капитана вступилось руководство – ему дали шанс искупить вину в боевом походе.
Именно этот поход капитана – «штрафника» стал историческим. 30 января 1945 года «С-13» на подходе к бухте Данцига настигла немецкий транспорт «Вильгельм Густлофф» (длина 208 м, ширина 23,5 м, водоизмещение 25 484 т). Судно было уничтожено тремя торпедами.
«Вильгельм Густлофф» оказался кораблем самого большого водоизмещения, который удалось уничтожить ВМФ СССР во время Великой Отечественной войны, поэтому неудивительно, что это успех был назван «атакой века».
Уже позднее возникли споры о том, кто находился на борту судна. Западногерманские историки, а вслед за ними и многие отечественные «срыватели покровов» договорились до того, что Маринеско-де военный преступник, ибо на судне были «тысячи беженцев и множество детей».

[ После потоплений «Штойбена» Александр Маринеско стал рекордсменом среди советских подводников по общему тоннажу потопленных вражеских судов. ]

Теме не менее утверждения о «тысячах беженцев» у многих исследователей по сей день вызывают серьезные сомнения. Те же немецкие историки признают, что «Густлофф» имел все атрибуты военного судна, а значит, являлся законной военной целью.
Известно, что это судно было учебной базой немецких подводников, и в момент атаки на нем находилось несколько десятков экипажей для новейших немецких подводных лодок. Кроме бойцов других военных подразделений, на судне также находились высшие чины СС и гестапо, гауляйтеры польских земель, начальники ряда концлагерей – словом, это был настоящий фашистский «ноев ковчег», который уничтожил экипаж капитана Маринеско.
С этим успехом связана еще одна легенда: якобы в Германии был объявлен траур, а Гитлер объявил Маринеско «личным врагом». На самом деле этого не было – тысячелетний Рейх рассыпался на глазах, и его бонзам было не до «Вильгельма Густлоффа».
10 февраля 1945 года в районе все той же бухты Данцига «С-13» атакует и топит транспорт «Генерал фон Штойбен» водоизмещением 14 660 тонн. И снова разночтения – одни историки говорят, что речь шла о судне, пусть и являвшемся законной целью, но перевозившем раненых, другие настаивают, что советские подводники уничтожили корабль, перевозивший 3500 немецких танкистов.
Как бы то ни было, после потоплений «Штойбена» Александр Маринеско стал рекордсменом среди советских подводников по общему тоннажу потопленных вражеских судов.

От флота до тюрьмы.

Возвращение «С-13» на базу было триумфальным. Маринеско простили все грехи и даже представили к званию Героя Советского Союза. Правда, столь высокой награды «штрафнику» не дали, ограничившись орденом Красного Знамени. Лодка не стала, как было принято при подобном успехе, Гвардейской, а только Краснознаменной. Темпераментный капитан обиделся: ведь при награждении Золотой Звездой командира подлодки награждали орденами и весь экипаж, а тут получалось, что его подчиненных лишили заслуженных наград.
Слава о Маринеско облетела весь флот, вот только характер его не изменился. Окончание войны он встретил таким загулом, что терпение кончилось даже у тех начальников, которые всегда его защищали. Капитана Маринеско предлагали снять с должности и отправить на лечение от алкоголизма. Решение вопроса затянулось до осени, однако 14 сентября 1945 года приказом наркома ВМФ «за халатное отношение к служебным обязанностям систематическое пьянство и бытовую распущенность» капитана 3-го ранга Александра Маринеско сняли с должности командира «С-13» и понизили в звании до старшего лейтенанта. В ноябре 1945 года его уволили из ВМФ в запас.
Гражданская послевоенная жизнь Александра Ивановича сложилась трудно. В 1948 году он работал заместителем директора института переливания крови и уличил своего начальника в хищениях. Однако директор, куда более ловкий в крючкотворстве, нежели прямолинейный Маринеско, развернул дело так, что в места не столь отдаленные попал сам подводник. Хлебнув лиха на «зоне» в драках с бывшими полицаями и уголовниками, в октябре 1951 году он досрочно вышел на свободу.
Жил Маринеско в Ленинграде, работал на разных предприятиях, но своего места в жизни после флота найти так и не смог. Какое-то время он работал в столярной мастерской Высшего военно-морского училища инженеров оружия, и курсанты шептались по углам, что этот потрепанного вида мужчина «тот самый Маринеско».

Посмертный герой.

Только в 1960 году его бывшие сослуживцы, герои войны, сумели добиться того, чтобы был отменен приказ о лишении Александра Маринеско звания капитана 3-го ранга. Это позволило ему получить персональную военную пенсию, которая улучшила его материальное положение.
По-настоящему о нем вспомнили слишком поздно, когда он оказался в больнице со страшным диагнозом «рак». Друзья обратились за помощью к командующему Ленинградской военно-морской базой адмиралу Байкову. Его просили дать указание лечить Маринеско в военном госпитале. Надо отдать должное адмиралу: он не только дал соответствующее указание, но и выделил свою машину, чтобы перевезти легенду флота.
Но в судьбе капитана Маринеско уже ничего изменить было нельзя. Он умер 25 ноября 1963 года, в возрасте 50 лет.
После многочисленных ходатайств ветеранов ВМФ указом Президиума Верховного Совета СССР от 5 мая 1990 года Александру Ивановичу Маринеско было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

Постскриптум.

Легендарный адмирал Николай Кузнецов, один из создателей советского военно-морского флота, человек, лично принимавший решение о разжаловании Маринеско, и сам дважды разжалованный высшим государственным руководством, в 1968 году написал в журнале «Нева»: «В сложной и беспокойной натуре командира «С-13» высокий героизм, отчаянная храбрость уживались с множеством недостатков и слабостей. Сегодня он мог совершить героический подвиг, а завтра - опоздать на свой корабль, готовящийся к выходу на боевое задание, или каким-либо другим образом грубо нарушить воинскую дисциплину. К многочисленным серьезным проступкам Маринеско на службе и в быту я, как адмирал, отношусь совершенно определенно - отрицательно. Но зная его смелость, решительность и умение добиваться крупных боевых успехов, я готов многое простить ему и воздать должное за его заслуги перед Родиной».

В 1997 году имя Александра Маринеско получил вновь созданный Музей истории подводных сил России.