Альковный список анны керн. Вложения для керн анна петровна

Биография

Жизнь Анны Петровны Керн - жизнь трудная, полная превратностей и лишений, едва ли не трагическая. И в то же время она удивительно насыщена значительными событиями и переживаниями, яркими впечатлениями, богатыми, разнообразными духовными интересами - всем тем, что дало ей многолетнее общение с людьми примечательными.

А. П. Керн, как она говорила, "родилась вместе с веком" - в самом начале (11 февраля) 1800 года. Ее родина - город Орел, где дед ее с материнской стороны И. П. Вульф был губернатором. Но девочке едва исполнилось несколько месяцев, когда родители покинули губернский Орел, и все ранние годы ее прошли в захолустном городке Лубны на Украине и в тверском имении И. П. Вульфа Бернове.

Родители ее принадлежали к кругу состоятельного чиновного дворянства. Отец - полтавский помещик и надворный советник П. М. Полторацкий - был сыном известного еще в елизаветинские времена начальника придворной певческой капеллы Марка Федоровича Полторацкого, женатого на Агафоклее Александровне Шишковой, женщине богатой и властной, одинаково деспотично управлявшей и своей огромной семьей, и своими многочисленными деревнями. Петр Маркович был человеком энергичным, неглупым, начитанным, но самодурство и легкомыслие, граничащее с авантюризмом, нередко приводили его к поступкам самым необдуманным, причинявшим массу бед и ему самому, и окружающим. Мать - Екатерина Ивановна, рожденная Вульф, женщина добрая, нежно привязанная к детям, но болезненная и слабохарактерная, находилась всецело под началом у мужа.

Много разных людей окружало наблюдательную, впечатлительную девочку и как-то повлияло на формирование ее характера, ее жизненных понятий. Кроме родителей, это и благодушный сановный дедушка Иван Петрович, и добрая бабушка Анна Федоровна, и жестокая, своенравная Агафоклея Александровна, бесчисленные дяди, тетки, двоюродные сестры и братья, и ласковая няня Васильевна, и патриархальные лубенские обыватели... Впоследствии Анна Петровна склонна была несколько идеализировать этих людей, но и из ее описаний отчетливо видно, как невысок был интеллектуальный уровень этой окружавшей ее помещичьей и уездно-обывательской среды, как узки интересы, ничтожны занятия.

Четыре года (с 8 до 12 лет) девочку, вместе с ее двоюродной сестрой и самой близкой подругой на всю жизнь, Анной Вульф, воспитывала и обучала иностранным языкам и различным наукам m-lle Benoit. Приглашенная в Берново из Петербурга, m-lle Benoit, судя по всему, выгодно отличалась от большинства иностранных гувернанток тех времен. Умный и знающий педагог, она строго систематической работой сумела завоевать уважение и любовь своей воспитанницы, ей удалось не только обучить девочку многому, но, главное, пробудить в ней любознательность и вкус к самостоятельному мышлению. Все занятия проходили на французском языке; русскому обучал приезжавший на несколько недель из Москвы во время вакаций студент.

С самых ранних лет, как вспоминала Анна Петровна, не покидало ее страстное увлечение чтением. "Каждую свободную минуту я употребляла на чтение французских и русских книг из библиотеки моей матери". Увлечение это, всемерно поощряемое m-lle Benoit, со временем стало жизненной потребностью. "Мы воспринимали из книг только то, что понятно сердцу, что окрыляло воображение, что согласовано было с нашею душевною чистотою, соответствовало нашей мечтательности и создавало в нашей игривой фантазии поэтические образы и представления".

И еще одна воспитательница, по свидетельству самой Анны Петровны, оказала большое и благотворное влияние на формирование ее духовного облика - природа. Тверские поля и рощи, полтавские степи... Когда в Бернове впервые встретились восьмилетние двоюродные сестры - Анна Полторацкая и Анна Вульф - они "обнялись и начали разговаривать. Она описывала красоты Тригорского, а я - прелести Лубен..."

До шестнадцати лет Анна Петровна жила с родителями в Лубнах. Как она рассказывает - "учила брата и сестер, мечтала в рощах и за книгами, танцевала на балах, выслушивала похвалы посторонних и порицания родных, участвовала в домашних спектаклях... и вообще вела жизнь довольно пошлую, как и большинство провинциальных барышень".

Некоторые биографы А. П. Керн, в том числе и автор книги о ней - Б. Л. Модзалевский {См.: Модзалевский Б. Л. Анна Петровна Керн (по материалам Пушкинского дома).- Л., 1924.}, утверждают, будто бы в воспоминаниях ее содержатся свидетельства какой-то особой ее склонности с ранних лет к кокетству и флирту, развившейся впоследствии. С этим вряд ли можно согласиться. Все те мелкие обиды, огорчения, смущения, о которых простодушно рассказывает Керн, характерны для всякой девочки-подростка. Беспристрастный читатель "Воспоминаний о моем детстве" на протяжении многих страниц видит перед собою привлекательные черты натуры доброй и искренней, живой и впечатлительной, скромной и робкой, хоть и разделявшей "пошлую жизнь" своей среды, но по уму, развитию, запросам заметно отличавшейся от "большинства провинциальных барышень". Такой, по всей видимости, и была в свои 12-16 лет писавшая эти страницы.

Устоявшаяся, привычная жизнь в родительском доме оборвалась неожиданно и печально.

Восьмого января 1817 года не достигшую еще семнадцати лет девушку обвенчали с пятидесятидвухлетним дивизионным генералом Ермолаем Федоровичем Керном. Самодуру-отцу льстило, что его дочь станет генеральшей. Е. Ф. Керн был старым служакой, вышедшим в генералы из нижних чинов, человеком недалеким, не знавшим иных интересов, кроме фрунта, учений, смотров. Не только по солидному возрасту, но и по ограниченности, грубому праву он никак не подходил к своей юной невесте, светски образованной, мечтающей о жизни, освещенной благородными идеалами и возвышенными чувствами. Многие "уездные барышни" ей завидовали: найти жениха-генерала было не просто. Она же покорилась воле родителей с отчаянием. Керн не только не пользовался ее расположением, но вызывал отвращение. Она понимала, что все ее мечты рушатся и впереди нет ничего, кроме будней, серых и безрадостных.

Так, по существу, едва начавшись, жизнь оказалась сломанной, "прибитой на цвету", трагически исковерканной.

Почти десять лет вынуждена была Анна Петровна переезжать вслед за мужем из одного города в другой, в зависимости от того, где квартировала часть, которой командовал генерал Керн. Елизаветград, Дерпт, Псков, Старый Быхов, Рига... Из среды провинциально-обывательской, мелкопоместной она попала в среду провинциально-военную. Что представляла собою эта среда аракчеевского времени - известно. Даже высшее офицерство, как правило,- люди грубые и невежественные. Интересы самые ничтожные: ученья, смотры, продвижение по службе...

События сколько-нибудь значительные, запоминающиеся выпадали крайне редко. Особо запомнились Анне Петровне поездка в начале 1819 года в Петербург, где в доме своей тетки - Е. М. Олениной она слышала И. А. Крылова и впервые встретила Пушкина, посещения родных в Лубнах, иногда довольно продолжительные.

Здесь в 1824-1825 годах она познакомилась и дружески сблизилась с соседом по имению - А. Г. Родзянко, по ее словам, "милым поэтом, умным, любезным и весьма симпатичным человеком". Родзянко был знаком с Пушкиным. У него Анна Петровна нашла незадолго перед тем вышедшие "Кавказский пленник" и "Бахчисарайский фонтан" и даже приняла участие в переписке поэтов. Она всячески тянулась к людям умным, душевным, талантливым - непохожим на тех, что постоянно окружали ее в собственном доме. В Киеве она знакомится с семьей Раевских и говорит о них с чувством восхищения. В Дерпте ее лучшими друзьями становятся Мойеры - профессор хирургии местного университета и его жена - "первая любовь Жуковского и его муза". Летом 1825 года она предпринимает поездку к тетке П. А. Вульф-Осиповой в Тригорское, чтобы познакомиться с ссыльным Пушкиным: "Восхищенная Пушкиным, я страстно хотела увидеть его".

Жизнь в атмосфере казарменной грубости и невежества с ненавистным мужем была ей невыносима. Еще в "Дневнике для отдохновения" 1820 года она в выражениях самых пылких высказывала свою ненависть к этой атмосфере, чувства глубочайшей неудовлетворенности, близкие к отчаянию: "Какая тоска! Это ужасно! Просто не знаю, куда деваться. Представьте себе мое положение - ни одной души, с кем я могла бы поговорить, от чтения голова уже кружится, кончу книгу - и опять одна на белом свете, муж либо спит, либо на учениях, либо курит. О боже, сжалься надо мной!" Со временем конфликт между натурой честной, впечатлительной, не выносящей лжи и фальши и пошлой, грязной повседневностью все более обострялся.

В начале 1826 года Анна Петровна оставила мужа, уехала в Петербург и поселилась там с отцом и сестрой (дочери ее Екатерина и Анна, родившиеся в 1818 и в 1821 годах, воспитывались в Смольном институте).
Конец 20-х - начало 30-х годов, хотя и были нелегкими для А. П. Керн (необходимость самой устраивать свою судьбу, материальная зависимость от мужа), явились в то же время лучшими годами ее сознательной жизни. Она вошла в круг людей, о которых мечтала, видела с их стороны понимание, дружеское участие, а подчас и восторженное поклонение.

Среди ее ближайших друзей была вся семья Пушкиных - Надежда Осиповна, Сергей Львович, Лев, которому она "вскружила голову", и особенно Ольга, которой сердечно помогала в трудный момент ее тайного замужества и в честь которой назвала Ольгой младшую дочь. Своим человеком была Анна Петровна у Дельвигов (с А. А. Дельвигом она познакомилась у Пушкиных), некоторое время даже снимала квартиру в одном доме с ними, а София Михайловна проводила в ее обществе целые дни, делясь самым сокровенным. Она была в курсе всех начинаний и забот пушкинско-дельвиговского кружка, "Северные цветы" и "Литературную газету" читала в корректуре. Сама пробовала переводить французские романы. Являлась непременной участницей дружеских литературных вечеров, на которые в небольшой квартирке Дельвигов собирались Пушкин и Вяземский, Крылов и Жуковский, Веневитинов и Мицкевич, Плетнев и Гнедич, Подолинский, Сомов, Илличевский... {См.: Гаевский В. Дельвиг: Статья четвертая// Современник. - 1854.- No 9. - С. 7-8.} Никогда, ни раньше, ни потом, А. П. Керн не жила такой богатой духовной жизнью, как в это время.

Молодой поэт Д. В. Веневитинов, любивший ее общество, вел с нею беседы, "полные той высокой чистоты и нравственности, которыми он отличался", хотел написать ее портрет, говоря, что "любуется ей, как Ифигенией в Тавриде..." {Пятковский А. Н. Князь В. Ф. Одоевский и Д. В. Веневитинов.- Спб., 1901.- С. 129.}. А. В. Никитенко, впоследствии известный критик, профессор Петербургского университета, а в ту пору еще студент и начинающий литератор, переживший непродолжительное, но сильное увлечение Керн, интересовался ее мнением о своем романе и, получив отзыв, содержащий серьезные критические замечания, вступил с нею в пространную полемику "на равных" {См.: Никитенко А. В. Дневник: В 3 т. Т. 1.- М., 1955.- С. 46 и след.}. Замечания Анны Петровны показывают зрелость ее литературных вкусов, сложившихся, разумеется, не без влияния Пушкина и Дельвига.

У Дельвигов встречалась Керн с М. И. Глинкой. Здесь установились между ними те дружеские отношения, которые сохранялись много лет {См.: Глинка М. И. Литературное наследие.- Т. 1.- Л.; М., 1952.}.
В 1831 году, со смертью Дельвига и женитьбой Пушкина, оборвалась связь А. П. Керн с этим кругом особенно близких и дорогих ей людей. Она по-прежнему была близка с О. С. Пушкиной (Павлищевой), навещала Н. О. и С. Л. Пушкиных, где встречала и Александра Сергеевича. Но не существовало уже того тесного дружеского кружка, той атмосферы непринужденного творческого общения, которые делали жизнь полной и интересной, позволяли забыть каждодневные бытовые невзгоды.

Последующие годы принесли А. П. Керн много горестей. Она похоронила мать. Муж требовал ее возвращения, отказывал в материальной поддержке. Лишенная всяких средств, обобранная отцом и родными, она, по словам Н. О. Пушкиной, "перебивалась со дня на день". После смерти матери, в 1832 году, пыталась хлопотать о возврате своего имения, проданного П. М. Полторацким графу Шереметеву. В хлопотах принимали участие Пушкин и Е. М. Хитрово. Но добиться ничего не удалось. Пробовала заняться переводами, снова обращалась за содействием к Пушкину, но не хватало опыта, умения, и из этого тоже ничего не вышло. Однако и в таких обстоятельствах она держалась стойко и независимо.

В начале 1841 года умер Е. Ф. Керн, а полтора года спустя, 25 июля 1842 года, Анна Петровна вторично вышла замуж - за своего троюродного брата А. В. Маркова-Виноградского. Муж был много моложе ее, но их связывало чувство большой силы и искренности. Александр Васильевич, еще будучи воспитанником Первого Петербургского кадетского корпуса, без памяти влюбился в свою кузину, моложавую, по-прежнему привлекательную в свои 36 - 37 лет. Выпущенный в армию, он прослужил всего два года и вышел в отставку в чине подпоручика, чтобы жениться. В жертву было принесено все - карьера, материальная обеспеченность, расположение родных. Анна Петровна отказалась от звания "превосходительства", от солидной пенсии, назначенной ей за Керна, от поддержки отца и не побоялась неустроенности, необеспеченности, туманно-неопределенного будущего. Это был смелый шаг, на который решилась бы далеко не каждая женщина ее круга.

Без малого сорок лет прожили Марковы-Виноградские, почти не разлучаясь. Вырастили сына. Материальная необеспеченность, доходившая временами до крайней нужды, всевозможные житейские невзгоды неотступно преследовали их. Чтобы хоть как-то сводить концы с концами, они вынуждены были многие годы жить в маленькой деревушке близ уездного города Сосницы Черниговской губернии - единственной родовой "вотчине" Александра Васильевича. Место заседателя, дающее средства для безбедного существования, или возможность переезда на жительство в город Торжок, а то и полфунта кофе являлись предметом мечтаний. Однако никакие жизненные трудности и невзгоды не могли нарушить трогательно-нежного согласия этих двух людей, основанного на общности духовных запросов и интересов. Они, по собственному их выражению, которое любили повторять,- "выработали себе счастье". Об этом убедительно свидетельствуют письма А. П. и А. В. Марковых-Виноградских из Сосницы к сестре Александра Васильевича - Елизавете Васильевне, по мужу Бакуниной. Так, например, в сентябре 1851 года Анна Петровна писала: "Бедность имеет свои радости, и нам всегда хорошо, потому что в нас много любви... Может быть, при лучших обстоятельствах мы были бы менее счастливы". И год спустя, 17 августа 1852 года: "Муж сегодня поехал по своей должности на неделю, а может быть, и дольше. Ты не можешь себе представить, как я тоскую, когда он уезжает! Вообрази и пожури меня за то, что я сделалась необыкновенно мнительна и суеверна! я боюсь,- чего ты думала? Никогда не угадаешь! - Боюсь того, что мы оба никогда еще не были, кажется, так нежны друг к другу, так счастливы, так согласны!" {Рукописный отдел Института русской литературы (Пушкинского дома) АН СССР, 27259/CXCVб54.}

Редкое письмо не содержит перечисления, а то критического разбора совместно прочитанных книг. Среди них романы Диккенса и Теккерея, Бальзака и Жорж Санд, повести Панаева и Барона Брамбеуса (Сенковского), почти все толстые русские журналы: "Современник", "Отечественные записки", "Библиотека для чтения"... Духовная жизнь этих людей, заброшенных в деревенскую глушь, была поразительно полна и разнообразна.

В конце 1855 года Марковы-Виноградские переехали в Петербург, где Александру Васильевичу удалось вначале получить место домашнего учителя в семье кн. С. А. Долгорукова, а затем столоначальника в департаменте уделов. Десять лет, проведенные ими в Петербурге, были едва ли не самыми благополучными в их совместной жизни: сравнительно обеспеченными материально и чрезвычайно насыщенными умственной и общественной активностью. Окружавшие теперь Анну Петровну люди хотя и не столь блестящи, как когда-то, но далеко не заурядны. Самых близких друзей нашла она в семье Н. Н. Тютчева, литератора, человека либеральных взглядов, в прошлом приятеля Белинского. В обществе его жены Александры Петровны и свояченицы Констанции Петровны де Додт она проводила много времени. Здесь встречалась с Ф. И. Тютчевым, П. В. Анненковым, И. С. Тургеневым. Тургенев вместе с Анненковым посетил Анну Петровну в день ее именин, 3 февраля 1864 года. Это отмечает в дневнике А. В. Марков-Виноградский {Обширный дневник этот хранится в Рукописном отделе ИРЛИ АН СССР.}, а Тургенев рассказывает об этом в письме к П. Виардо. Его отзыв в целом более чем сдержанный. Но есть в нем и такие слова: "В молодости, должно быть, она была очень хороша собой... Письма, которые писал ей Пушкин, она хранит как святыню... Приятное семейство, немножко даже трогательное..." {Тургенев И. С. Полн. собр. соч. и писем: Письма. - Т. 5. - М., 1963. - С. 222-223.} В петербургские годы Анна Петровна вновь обратилась к занятиям переводами и просила содействия в их публикации у М. И. Глинки, с которым возобновила знакомство. Были возобновлены и дружеские связи с О.С. Павлищевой.

В это же время были написаны почти вес ее мемуары.

В ноябре 1865 года Александр Васильевич вышел в отставку с чином коллежского асессора и маленькой пенсией, и Марковы-Виноградские покинули Петербург.

Все последующие годы они вели жизнь странническую - жили то у родных в Тверской губернии, то в Лубнах, Киеве, Москве, то в бакунинском Прямухине. По-прежнему преследовала их ужасающая бедность. Анне Петровне пришлось даже расстаться с единственным своим сокровищем - письмами Пушкина, продать их по пяти рублей за штуку. Невозможно равнодушно читать строки письма Александра Васильевича А. Н. Вульфу, приславшему в критическую минуту помощь - сто рублей: "Бедная моя старушка прослезилась и поцеловала радужную бумажку, так она пришлась кстати..." {Рукописный отдел ИРЛИ АН СССР, 22922/С2Хб36.} И по-прежнему с поразительной стойкостью переносили они все удары судьбы, не озлобляясь, не разочаровываясь в жизни, не утрачивая к ней прежнего интереса.

Двадцать восьмого января 1879 года А. В. Марков-Виноградский скончался в Прямухине. Неделю спустя его сын сообщал А. Н. Вульфу: "Многоуважаемый Алексей Николаевич! С грустью спешу уведомить, отец мой 28 генваря умер от рака в желудке при страшных страданиях в д. Бакуниных в селе Прямухине. После похорон я перевез старуху мать несчастную к себе в Москву - где надеюсь ее кое-как устроить у себя и где она будет доживать свой короткий, но тяжело-грустный век! Всякое участие доставит радость бедной сироте-матери, для которой утрата отца незаменима" {Рукописный отдел ИРЛИ АН СССР, 22921/С2Хб35.}.

В Москве, в скромных меблированных комнатах на углу Тверской и Грузинской, Анна Петровна прожила около четырех месяцев, до своей кончины 27 мая того же, 1879 года.

Известен ставший легендой рассказ о том, что "гроб ее повстречался с памятником Пушкину, который ввозили в Москву" {Русский архив. - 1884. - No 6. - С. 349.}. По другой версии, она незадолго до смерти из своей комнаты услышала шум, вызванный перевозкой огромного гранитного постамента для памятника Пушкину, и, узнав, в чем дело, сказала: "А, наконец-то! Ну, слава богу, давно пора!.." {Модзалевский Б. Л. Анна Петровна Керн.- С. 124-125.} Какая бы из этих двух версий ни была ближе к действительности, знаменателен сам факт существования подобной легенды.

Рассказывая о своем посещении дома Олениных зимою 1819 года, А. П. Керн вспоминала выразительное чтение И. А. Крыловым одной из его басен. "В чаду такого очарования,- писала она,- мудрено было видеть кого бы то ни было, кроме виновника поэтического наслаждения, и вот почему я не заметила Пушкина".

Прошло несколько лет. Именно то, что так захватило девятнадцатилетнюю провинциалку на вечере у Олениных - "поэтическое наслаждение", "очарование" поэзии,- стало причиной ее живого интереса к личности не замеченного ею тогда некрасивого курчавого юноши. Прогремевшие на всю Россию "южные поэмы" донесли имя Пушкина и до далеких Лубен. О своем восхищении пушкинскими стихами Анна Петровна писала в Тригорское кузине Анне Николаевне Вульф, зная, что слова ее дойдут до ссыльного поэта. Анна Николаевна, в свою очередь, сообщала ей "различные его фразы" о встрече у Олениных. "Объясни мне, милый, что такое А. П. Керн, которая написала много нежностей обо мне своей кузине? Говорят, она премиленькая вещь - но славны Лубны за горами",- обращается Пушкин к А. Г. Родзянко в конце 1824 года, а в ответ получает послание от Родзянко и А. П. Керн. Так началась их переписка.

Она прерывается приездом Анны Петровны в Тригорское летом 1825 года.

Месяц (с середины июня до середины июля) гостила Керн у тетушки П. А. Вульф-Осиповой на живописных берегах Сороти, и весь этот месяц Пушкин почти ежедневно являлся в Тригорское. Он читал ей своих "Цыган", рассказывал "сказку про Черта, который ездил на извозчике на Васильевский остров", слушал, как она пела баркаролу на стихи слепого поэта И. И. Козлова "Венецианская ночь", и писал об этом пении П. А. Плетневу: "Скажи от меня Козлову, что недавно посетила наш край одна прелесть, которая небесно поет его Венецианскую ночь на голос гондольерского речитатива - я обещал известить о том милого, вдохновенного слепца. Жаль, что он не увидит ее - но пусть вообразит себе красоту и задушевность - по крайней мере дай бог ему ее слышать!" В ночь накануне отъезда А. П. Керн из Тригорского поэт показывал ей свой Михайловский парк, а в день отъезда подарил 1-ю главу "Евгения Онегина", в неразрезанных листках, между которыми она нашла вчетверо сложенный лист почтовой бумаги со стихами: "Я помню чудное мгновенье..."

"Каждую ночь гуляю я по саду и повторяю себе: она была здесь - камень, о который она споткнулась, лежит у меня на столе, подле ветки увядшего гелиотропа, я пишу много стихов - все это, если хотите, очень похоже на любовь, но клянусь вам, что это совсем не то",- полушутя, полусерьезно признается Пушкин Анне Николаевне Вульф, уехавшей вместе с Анной Петровной, матерью и младшей сестрой в Ригу.

Вслед Анне Петровне Пушкин шлет одно за другим пять писем, она отвечает и становится партнером поэта в своего рода литературной игре, его соавтором в создании своеобразного "романа в письмах". Письма поэта по-пушкински остроумны, блестящи и всегда шутливы. "...Если вы приедете, я обещаю вам быть любезным до чрезвычайности - в понедельник я буду весел, во вторник восторжен, в среду нежен, в четверг игрив, в пятницу, субботу и воскресенье буду чем вам угодно, и всю неделю - у ваших ног..." Пушкин достигает истинно высокого комизма, дополняя письма, обращенные непосредственно к Керн, письмом, написанным о ней к третьему лицу - якобы к тетушке Прасковье Александровне, а на самом деле предназначенным все той же Анне Петровне.

Нам неизвестны письма А. П. Керн к Пушкину. Но нужно думать, что они были писаны в тон его посланиям.

Ироничность пушкинского тона не позволяет определить меру серьезности любовных признаний поэта. Можно предполагать, что увлечение его не было особенно глубоким. Однако вне зависимости от этого совершенно несомненно, что и для Пушкина, и для его корреспондентки было приятно, интересно, весело поддерживать эту переписку.

Шутливым пушкинским письмам непосредственно предшествовало обращение к той же самой женщине в стихах высокого лирического строя.

Если в письмах к А. П. Керн перед нами - внешняя, бытовая сторона человеческих отношений, то в стихотворении "Я помню чудное мгновенье..." открывается потаенная духовная жизнь поэта.

Несколько дней спустя после того, как Пушкин в Тригорском подарил Анне Петровне листок со стихами, ей адресованными, он закончил письмо к одному из друзей такими знаменательными словами: "Чувствую, что духовные силы мои достигли полного развития, я могу творить". Это сказано в связи с "Борисом Годуновым", работа над которым была тогда в разгаре. То был момент особого подъема творческих, душевных сил, момент радостного "пробуждения" души. И в это-то время "в глуши, во мраке заточенья" вновь явился Пушкину прекрасный, светлый образ из далеких лет - как отрадное воспоминание бурной, вольной молодости и как надежда на близкое освобождение, в которое ссыльный поэт не переставал верить... Уже не несколько часов, как когда-то у Олениных, а много дней провел Пушкин в Тригорском подле Анны Петровны, но от этого яркое впечатление той первой, мимолетной встречи с ней не стерлось, не потускнело,- напротив, образ прекрасной женщины приобрел в глазах поэта новое очарование. Если встреча их у Олениных была случайной, то летом 1825 года Анна Петровна направлялась в Тригорское, хорошо зная, что встретит там автора "Кавказского пленника", "Бахчисарайского фонтана", "Братьев разбойников", первой главы "Евгения Онегина", и горячо желала знакомства с первым русским поэтом.

Много лет спустя, в письме к родным (Бакуниным) Анна Петровна и Александр Васильевич Марковы-Виноградские писали о себе: "Мы, отчаявшись приобрести когда-нибудь материальное довольство, дорожим всяким моральным впечатлением и гоняемся за наслаждениями души и ловим каждую улыбку окружающего мира, чтоб обогатить себя счастием духовным. Богачи никогда не бывают поэтами... Поэзия - богатство бедности..." {Рукописный отдел ИРЛИ АН СССР, 27259/CXCVб54.} Способность и стремление жить напряженной духовной жизнью, жажда "поэтического наслаждения", ярких впечатлений для ума были всегда свойственны А. П. Керн.
Осенью 1825 года Анна Петровна вновь побывала в Тригорском с Е. Ф. Керном, и Пушкин, по ее словам,- "очень не поладил с мужем", а с нею "был по-прежнему и даже более нежен...".
К концу 1820-х годов относятся разрозненные, но несомненные свидетельства той дружеской близости, которая установилась тогда между Керн и Пушкиным. Это и шуточные стихи, вписанные поэтом в ее альбом, и экземпляр "Цыган" с надписью: "Ее Превосходительству А. П. Керн от господина Пушкина, усердного ее почитателя...", посвященное ей стихотворение "Приметы" и, наконец, несколько строк в пушкинских письмах.
Искренне дружеское общение Пушкина с А. П. Керн, конечно, не было случайностью, оно имело предпосылкой незаурядность и своеобразие ее личности.
Позже, когда изменившиеся жизненные обстоятельства отдаляют Керн от пушкинского круга, от Пушкина, неизменными остаются ее восхищение пушкинской поэзией и горячая симпатия к самому поэту, неизменным остается - до конца его жизни - и дружеское расположение к ней Пушкина.
Этому не противоречат несколько резких и насмешливых слов, сказанных поэтом в письме к жене 29 сентября 1835 года по поводу записки Керн, в которой она просила ходатайствовать перед Смирдиным об издании ее перевода романа Жорж Санд. Не следует прежде всего забывать, что записку Пушкин получил через Наталью Николаевну, ревновавшую мужа ко всем его прежним приятельницам, а также и то, что Пушкину было трудно в данном случае помочь Анне Петровне - к 1835 году он порвал все деловые сношения со Смирдиным. Зато Анна Петровна вспоминает, с каким искренним участием Пушкин утешал ее и старался ободрить после смерти матери - в одну из самых тяжелых минут ее жизни: "Пушкин приехал ко мне и, отыскивая мою квартиру, бегал, со свойственною ему живостью, по всем соседним дворам, пока наконец нашел меня. В этот приезд он употребил все свое красноречие, чтобы утешить меня, и я увидела его таким же, каким он был прежде". Мы знаем, что Пушкин вместе с Е. М. Хитрово помогал А. П. Керн в деловых ее хлопотах по выкупу имения...
А 1 февраля 1837 года она "плакала и молилась" в полумраке Конюшенной церкви, где отпевали Пушкина.
После смерти Пушкина Анна Петровна ревностно хранила все, что хоть в какой-то степени было связано с памятью о поэте - от его стихов и писем к ней до маленькой подножной скамеечки, на которой ему случалось сидеть в ее доме. И чем дальше уходило в прошлое время их знакомства, тем сильнее чувствовала Анна Петровна, как щедро была она одарена судьбой, которая свела ее на жизненном пути с Пушкиным.

Воспоминаниям о Пушкине, естественно, принадлежит центральное место в литературном наследии А. П. Керн. Успех этого первого ее произведения, попавшего в 1859 году в печать и встреченного весьма сочувственно многочисленными читателями, вызвал к жизни воспоминания о Дельвиге, Глинке (чаще всего опять же в связи с Пушкиным) и последние автобиографические записки, пробудил интерес к личности самой мемуаристки и открыл путь публикации спустя много лет, даже десятилетий, тех ее сочинений, которые не предназначались для печати,- дневников, писем.

Писать письма Анна Петровна, как сама рассказывает, любила с детства. Девочкой же начала вести дневник, который, однако, был использован отцом как оберточный материал на его горчичной фабрике. Поверять бумаге свои мысли, чувства, наблюдения было для А. П. Керн потребностью, и потребность эта сохранялась у нее на протяжении всей жизни, с годами становясь все более настоятельной и определенной. И когда в 1857 или 1858 году одна из петербургских знакомых, поэтесса Е. Н. Пучкова, обратилась к Анне Петровне с предложением рассказать о ее встречах с Пушкиным, она сделала это охотно и быстро.
Давно признано, что "Воспоминания о Пушкине" А. П. Керн (Марковой-Виноградской) занимают "одно из первых мест в ряду биографических материалов о великом поэте" {Майков Л. Пушкин: Биографические материалы и историко-литературные очерки.- Спб., 1899.- С. 234.}.
Благодаря им стали впервые известны или получили необходимую конкретность многие существенные факты жизни Пушкина, которые сейчас мы привыкли встречать на страницах каждой его биографии. Как юный Пушкин рассыпает остроты в петербургском салоне Олениных или скачет верхом на неоседланной лошади с почтовой станции в имение старого приятеля Родзянко; как поэт, сосланный в псковскую деревню, каждодневно является из своего Михайловского в гостеприимный тригорский дом Вульф-Осиповых, чтобы побыть среди друзей, развлечься и отдохнуть, или как, вернувшись в столицу после шести лет ссылки, трогательно-нежно встречается с любимым Дельвигом, на его литературных собраниях или на квартире у Керн ведет "поэтические разговоры". Обо всем этом и о многом другом мы узнали из рассказа А. П. Керн - безыскусственного, искреннего, увлекательного. Пушкин разных лет, очень разный, но всегда Пушкин.

Керн знакомит и с неизвестными дотоле стихами и письмами Пушкина, его мыслями, высказываниями в дружеских беседах, с некоторыми особенностями его творческого процесса.

Тонко подмечены мемуаристкой многие свойства характера, манеры, привычки поэта. "...Он был очень неровен в обращении: то шумно весел, то грустен, то робок, то дерзок, то нескончаемо любезен, то томительно скучен,- и нельзя было угадать, в каком он будет расположении духа через минуту". "...Он не умел скрывать своих чувств, выражал их всегда искренно и был неописанно хорош, когда что-нибудь приятное волновало его... Когда же он решался быть любезным, то ничто не могло сравниться с блеском, остротою и увлекательностью его речи". Здесь перед нами реальный, живой Пушкин, каким могла изобразить его только хорошо его знавшая, умная, наблюдательная современница. Во множестве разбросанных по воспоминаниям эпизодов, казалось бы, мелких и случайных, но по существу очень значительных, мы видим этого живого Пушкина, представленного всегда с горячим сочувствием и тонким пониманием. И тогда, когда он робеет при первом знакомстве с молодой дамой; и когда, довольный стихами брата, говорит "очень наивно": "Il a aussi beaucoup d"esprit" ("И он тоже очень умен"); и когда, "как гений добра", является к Керн в тяжелый час, чтобы утешить и помочь (о необыкновенной доброте, великодушии Пушкина, его любви к детям говорится много); и когда, "усевшись на маленькой скамеечке" в ее квартире, пишет стихотворение "Я ехал к вам. Живые сны...", а потом "напевает их своим звучным голосом". Голос Пушкина - "певучий, мелодический" - мы слышим, когда А. П. Керн рассказывает о чтении поэтом "Цыган" в Тригорском или о том, как он "в минуты рассеянности" напевает беспрестанно "Неумолимая, ты не хотела жить...". Мы слышим и его заразительный "детский смех".
Чрезвычайно интересны и важны некоторые суждения Керн - о душевном состоянии Пушкина в последекабрьском Петербурге ("Он был тогда весел, но чего-то ему недоставало...", "...бывал часто мрачным, рассеянным и апатичным"), о значении жизни в Михайловском для его творческого развития ("Там, в тиши уединения, созрела его поэзия, сосредоточились мысли, душа окрепла и осмыслилась... Он приехал в Петербург с богатым запасом выработанных мыслей"). Не раз брали под сомнение свидетельство Керн о добрых отношениях Пушкина с матерью, но, вероятно, она и здесь не отступает от истины - отношения поэта с матерью, особенно в зрелые годы, были иные, чем с отцом.
Особо заслуживает быть отмеченным тот "верный такт", с которым Керн представляет свои отношения с Пушкиным. "...Только одна умная женская рука,- писал П. В. Анненков,- способна так тонко и превосходно набросать историю сношений, где чувство своего достоинства, вместе с желанием нравиться и даже сердечною привязанностью, отливаются разными и всегда изящными чертами, ни разу не оскорбившими ничьего глаза и ничьего чувства, несмотря на то, что иногда слагаются в образы, всего менее монашеского или пуританского свойства".

Пушкин предстает перед нами в воспоминаниях Керн столь достоверно еще и потому, что он окружен здесь не менее достоверно представленными современниками.

Лаконично, иногда несколькими фразами рисует Керн на редкость точные и живые портреты людей того круга, духовным вождем которого был Пушкин. Таков, например, в ее изображении обаятельный Мицкевич или удивительный Крылов, остроты которого охотно повторяет Пушкин и который одним словом определяет, "что такое Пушкин": "Гений".
Прямым продолжением воспоминаний о Пушкине явились воспоминания о Дельвиге и Глинке, где эти два замечательных деятеля пушкинской эпохи охарактеризованы так полно и выразительно, как ни в одном другом мемуарном документе. Антон Антонович Дельвиг - "душа всей этой счастливой семьи поэтов", собиравшихся в его доме, "маленькой республики", где он сумел создать атмосферу "родственной простоты и симпатии"; человек спокойного, ровного характера, безгранично добрый, гостеприимный, добродушно-остроумный, знающий цену веселой шутке и признанный авторитет в вопросах искусства, "принципиальный и беспристрастный ценитель". И Михаил Иванович Глинка - болезненный, до робости скромный и деликатный, но притом всегда самый желанный гость благодаря своему уму и сердечной доброте, владеющий великой творческой силой, даром потрясать своим искусством души людей. Читая воспоминания Керн, с удивлением видишь, например, что в ее рассказе о поездке на Иматру летом 1829 года, написанном много лет спустя после события, все участники поездки, да и обстоятельства самого пути, картины величественной северной природы запечатлены точнее, красочнее, нежели в очерке профессионального литератора О. М. Сомова, напечатанном в 1830-1831 годах.
Керн сообщает впервые многие факты из биографии Дельвига и Глинки. Благодаря ее сообщениям стали известны шуточные стихи Дельвига: "Друг Пушкин, хочешь ли отведать...", "Хвостова кипа тут лежала...", "Я в Курске, милые друзья...", "Там, где Семеновский полк...". Пародия на балладу В. А. Жуковского (перевод из В. Скотта) "Смальгольмский барон", очень близко к авторскому тексту, была приведена А. П. Керн задолго до того, как стал известен автограф Дельвига. Вряд ли кто-либо еще из слышавших гениальные импровизации Глинки, его особое исполнение своих и чужих произведений, поведал о них с такой ясностью и глубочайшей симпатией, как А. П. Керн. Как верны и точны характеристики музыки Глинки, например три строки об арии Людмилы из оперы "Руслан и Людмила": "Ах, какая чудная музыка! Какая душа в этой музыке, какое гармоническое соединение чувства с умом и какое тонкое понимание народного колорита..."

Трудясь над воспоминаниями о Дельвиге, о Глинке (они затем были объединены и увидели свет в 1864 г.), вновь возвращаясь к Дельвигу (напечатано только в 1907 г.), А. П. Керн как бы выполняла обещание, данное в начале первых своих воспоминаний,- "выдвинуть... еще кроме Пушкина, несколько лиц... всем известных". Но о Пушкине она, естественно, продолжала думать все время. Обнародовала здесь несколько записок к ней Пушкина и Е. М. Хитрово. Вспомнила и рассказала о встречах с поэтом, когда он вместе с нею благословлял вышедшую замуж против воли родителей Ольгу Сергеевну, и позже, когда он с женою навещал смертельно больную Надежду Осиповну. Передала слышанные от него суждения о стихах Дельвига и некоторых книгах - повестях Павлова, романах Бульвера, Манцони. Дополнила прежнюю характеристику душевного состояния Пушкина в конце 20-х - начале 30-х годов, подчеркивая происшедшую в нем "глубокую, разительную перемену". "...У Пушкина часто проглядывало беспокойное расположение духа... Его шутка часто превращалась в сарказм, который, вероятно, имел основание в глубоко возмущенном действительностью духе поэта". Определяя характер Дельвига, она делает это, сравнивая его с характером Пушкина.
Большую ценность представляют те сведения, которые Керн сообщала в письмах к П. В. Анненкову, особенно - подробная характеристика многолетней приятельницы Пушкина П. А. Осиповой.
В некоторых случаях рассказ Керн грешит известным субъективизмом, идеализацией "доброго старого времени". Можно ли согласиться, например, с таким утверждением: "Весь кружок даровитых писателей и друзей, группировавшихся около Пушкина, носил на себе характер беспечного, любящего пображничать русского барина..."? Разве такими беспечными, "избегавшими тягости труда" весельчаками и кутилами были в ту пору Пушкин, Дельвиг, Веневитинов, Мицкевич?.. И о жизни Дельвига в последние годы вряд ли можно сказать: "Он, среди тишины семейной жизни, услажденный друзьями, поэзиею и музыкою, мог назваться счастливейшим из смертных". Здесь трезвость и объективность взгляда изменяют мемуаристке. Но таких случаев очень немного, и рассказ А. П. Керн в целом воссоздает вполне достоверную, объективную картину жизни того круга русской художественной интеллигенции 20-30-х годов, признанным главою которого был Пушкин.

Ценность подлинного исторического документа, сочетающего яркую образность, живость описания с фактической достоверностью, в целом и в деталях, имеют автобиографические записи Керн, завершающие цикл ее воспоминаний и напечатанные уже после смерти, в 1884 году. Длинный ряд типических образов, представляющих различные слои русского общества начала прошлого века, картины быта дворянской усадьбы и уездного городка нарисованы откровенно и очень убедительно. Иногда рассказ о людях и событиях прошлого прерывается размышлениями автора, некими выводами из ее жизненного опыта - о воспитании и роли в нем труда, слепого послушания и самостоятельности, силы воли, о браке и вообще отношениях между людьми, И эти страницы записок также представляют несомненный интерес.

Не раз указывалось на исключительную точность, с какой А. П. Керн в своих мемуарах излагает факты полувековой давности. Ошибки встречаются крайне редко. Она сама подчеркивает свое стремление к максимальной точности - то оговоркой в тексте ("дальше не помню, а неверно цитировать не хочу"), то эпиграфом ("То зеркало лишь хорошо, которое верно отражает"). Такое количество имен, фамилий, названий мест, различных высказываний и даже стихотворных строк сохранила удивительная память А. П. Керн, что может возникнуть предположение - не пользовалась ли она какими-то своими старыми дневниковыми записями. Но, по всей видимости, если такие записи и существовали когда-то, то ко времени, когда создавались воспоминания, они не сохранились.

"Дневник для отдохновения" 1820 года не имеет прямого отношения к содержанию воспоминаний о Пушкине и его друзьях, однако представляет большой интерес как документ эпохи и самовыражения того поколения, к которому принадлежали и Пушкин и Керн. Он не предназначался для печати и был впервые опубликован лишь через сто лет, в 1929 году.

"Дневник" этот Анна Петровна вела, когда ей было двадцать лет и она жила в Пскове, где генерал Керн командовал бригадой (четыре года спустя туда попал Пушкин). Писала для "отдохновения", для того, чтобы забыть на время горечь повседневности. Писала по-французски, лишь изредка пользуясь родным языком (с одной стороны, вероятно, так было привычнее, удобнее, с другой - легче уберечь записи от глаз мужа, не читавшего по-французски). В большей своей части дневник состоит из жалоб на невыносимо тягостное существование с ненавистным мужем - грубым солдафоном в генеральских эполетах, излияний горьких чувств и переживаний, воспоминаний о прежней жизни с родными, которая теперь кажется ей идеальной. Но в нем немало и колоритных зарисовок из быта офицерской среды и губернского общества, метких характеристик и портретов. Встречаются даже упоминания, правда довольно наивные, о революционных событиях в Европе, которыми был столь богат 1820 год. Особое место занимают в дневнике многочисленные выписки из прочитанных книг - не только чувствительных французских романов, но и таких серьезных сочинений, как книга Ж. де Сталь "О Германии", которую молодая генеральша прочитала с редкой для того времени заинтересованностью и пониманием {См.: Заборов П. Р. Жермена де Сталь и русская литература первой трети XIX векаРанние романтические веяния. - Л., 1972. - С. 195.}. "Сентиментальное путешествие" Л. Стерна она читала не один раз по-русски и по-французски {Следует заметить, что интерес к Стерну характерен для передовой русской молодежи 1810-1820-х годов (см.: Азадовский М. К. Стерн в восприятии декабристов Бунт декабристов. - Л., 1926. - С. 383-392).}.

Не без влияния писателей сентиментального направления сложился стиль, который отличает записи А. П. Керн в "Дневнике для отдохновения", особенно те, где речь идет о герое ее полувыдуманного "романа" - молодом офицере, именуемом то Eglantine - Шиповником, то Immortelle - Бессмертником. Керн часто пользуется модным "языком цветов" для иносказательного выражения своих чувств. Подчас явно входит в роль героини того или иного из прочитанных романов. Но за этим наивно-сентиментальным способом выражения можно разглядеть подлинную трагедию женщины с запросами и идеалами неординарными, способной на жизнь разумную, полезную, чувства глубокие и чистые, а вместо этого обреченную на пошлое существование в среде чуждой, даже враждебной,- довольно обычную трагедию незаурядного человека в России прошлого века.
"Дневник для отдохновения" по форме своей - это дневник-письма, обращенные к определенному лицу, с которым автор записей как бы делится своими мыслями, переживаниями, наблюдениями. Такая форма избрана не случайно: эпистолярный стиль был близок Анне Петровне с ранних лет. Однако из ее переписки мы знаем очень мало. Но и то, чем мы располагаем, представляет несомненную ценность, особенно, конечно, столь бережно сохраненные ею письма Пушкина, о которых шла речь выше, письма П. В. Анненкова к ней и ее к Анненкову. Они вносят новые штрихи в известный нам портрет самой Анны Петровны, дополняют новыми существенными фактами ее воспоминания и дневниковые записи, наши представления о том круге явлений русской общественной жизни прошлого века, о которых она нам поведала.

П. В. Анненков в письме к А. П. Керн (Марковой-Виноградской), написанном вскоре после опубликования "Воспоминаний о Пушкине", дал справедливую оценку достоинств и значения ее труда, а саму мемуаристку объявил претендентом на звание "летописца известной эпохи и известного общества", имя которого "уже связалось с историей литературы, т. е. с историей общественного нашего развития".

В тесной связи с историей нашего общественного развития, с поэзией Пушкина, музыкой Глинки живет в благодарной памяти поколений эта примечательная женщина - незаурядная дочь своей эпохи, статная и ее летописцем.

Библиография

• Керн А. П. «Воспоминания о Пушкине» («Библиотека для Чтения», 1859, № 4, перепечатано в сборнике Л. Н. Майкова; «Пушкин», Санкт-Петербург, 1899);
• Керн А. П. «Воспоминания о Пушкине, Дельвиге и Глинке» («Семейные Вечера», 1864, № 10; перепечатано с дополнениями, в сборнике «Пушкин и его современники», выпуск V, 1908);
• Керн А. П. Воспоминания Анны Петровны Керн. Три встречи с императором Александром Павловичем. 1817-1820 гг. // Русская старина, 1870. - Т. 1. – Изд. 3-е. – Спб., 1875 – С. 230-243.;
• Керн А. П. «Сто лет назад» (журнал «Радуга», 1884, № 18 − 19, 22, 24 и 25; перепечатано, под заглавием: «Из воспоминаний о моем детстве», в «Русском Архиве» 1884, № 6);
• Керн А. П. «Дневник» (1861 г.; в «Минувших годах», 1908, № 10). - См. статью Б. Л. Модзалевского в собрании сочинений Пушкина, под редакцией С. А. Венгерова (том III, 1909).

Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.

Смотрю на такой знакомый портрет, считается он единственно достоверным, и пытаюсь представить эту женщину музой нашего Гения, вдохновившей его на бессмертное стихотворение, которое позже по другому случаю, по стечению обстоятельств другой Гений сделал романсом.
Представление о красоте, её каноны, неписанные критерии в разные эпохи были разными. Сейчас, привыкшая уже к другим образцам красоты, в этом портрете я не вижу "гения чистой красоты", а поэт увидел, хотя к тому времени он уже многих первых красавиц света повидал и красоту оценить умел, конечно же.
Скорее всего, что-то более интересное глубокое увидел поэт в этой очень еще молодой, но уже очень несчастной женщине. Не собственно красоту и светские манеры, которые так ценили тогда, воспел Пушкин.
В "Евгении Онегине" поэт так пишет о той, практически, первой встрече:
"Она была не тороплива,
Не холодна, не говорлива,
Без взора, наглого для всех,
Без притязанья на успех,
Без этих маленьких ужимок,
Без подражательных затей;
Всё тихо, просто было в ней."

Думаю, как это часто бывает, многое объясняют обстоятельства той встречи, после которой родились бессмертные стихи. В Михайловском, "в глуши, во мраке заточенья", несмотря на всю легкость того поместного бытия, было скучно поэту после уютной патриархальной Москвы и особенно после блистательного державного Петербурга.
Насчет "мрака заточенья" поэт, конечно, перегнул, все-таки родовое имение - не Петропавловский равелин,но,уверена, было очень скучно, это была глушь.
Михайловское и вокруг него - ослепительно красивые места Средней России. Но одно дело приехать сюда в гости к хорошим знакомым и совсем другое - жить здесь долго, да ещё на весьма своеобразном положении ссыльного. Скучно...
Летом ещё есть какое-то разнообразие в прогулках в соседние имения, а ведь в России есть ещё долгий осенне-зимний период, когда не скучно, а очень скучно.
Анна Петровна писала о своей жизни в гарнизонах - заняться нечем, "от чтения уже кружится голова"....

Сестры Вульф уже не вдохновляют, "чудные мгновенья" с ними позади, а вдохновение нужно поэту как воздух.
И вот здесь появляется Она. Когда-то, 6 лет назад, их пути уже пересеклись в северной столице, но тогда они, двадцатилетние, не заметили друг друга.
Теперь Он - известный поэт, сосланный в свое имение за вольнодумство, Она - вырвавшаяся в соседнее с Михайловским имение в гости к сестрам от мужа-солдафона, генерала на 35 лет её старше, выданная замуж в 16 лет, не просто не любившая его, но испытывавшая к нему физическое отвращение. По словам хорошего знакомого семьи, "густые эполеты, составляли его единственное право называться человеком". После нескольких лет скитаний по гарнизонам с их специфической средой,после того, как "он, злой и необузданный, истощил на ней все роды оскорблений", летом 1825-го года она встречает в уютном имении близких уже известного России поэта с непростым характером, с часто меняющимся настроением.
В такую минуту произошла та встреча. Сама Анна Петровна говорила о себе, что выглядела "немного прибитой на цвету", думаю, скорее, чувствовала себя таковой, что очень понятно.
Той встрече предшествовала шуточная ироническая переписка через общего хорошего друга, который говорил:
"От нее уже тогда исходил изысканный аромат скандала".

Месяц в деревне пролетел незаметно, перед отъездом Анна Петровна получает вложенный в первую главу Евгения Онегина листок с тем самым посвящением, которое обессмертило её имя. Поэт, как с поэтами это случается, мог увидеть большее, чем видели другие, воображение Гения поэзии дорисовало ему Гения красоты.
Ни сама Керн, ни кто-то из современников-мемуристов не свидетельствовали о том, что какая-то из сторон потеряла голову от той любви. В воспоминаниях Керн проскакивает мысль, что Пушкин никого не любил, кроме няни и своей сестры. Всё было в духе того времени, той эпохи, когда считалось нормальным жить легко и весело в свое удовольствие, что не всегда получалось по разным причинам. Это был флирт, игра такая, легкая ни к чему не обязывающая, не всегда такая уж невинная, одним из участников той игры оказался Гений русской поэзии.
В этом разгадка...

После ухода с детьми от генерала, а после его смерти замужества с троюродным братом, который был много младше ее, отношение к музе поэта в свете было неоднозначным. Некоторые современники-мемуаристы, описывая известные эпизоды того времени, в которых точно имела место Керн, сочли неуместным упоминание ее имени.
Отношение же Пушкина к ней не изменилось и впоследствии:
"Когда твои младые лета
Позорит шумная молва,
И ты по приговору света
На честь утратила права,
Один, среди толпы холодной,
Твои страданья я делю…"

Анна Петровна, можно сказать, сбежав с дочерьми от своего генерала, теряет все средства к существованию.
Ей пришлось даже написать царю следующее: " Совершенное разорение отца моего надворного советника Полторацкого, которое вовлекло и мою всю собственность, равно отказ мужа моего генерал-лейтенанта Керна давать мне законное содержание, лишают меня всех средств к существованию, ... болезнь истощила остальные средства..."
Позже, выйдя замуж,она теряет право на генеральскую пенсию, её муж лишается карьеры из-за предосудительности его женитьбы"

Вот из этого письма брату (1871-го года) можно судить о положении Анны Петровны в ее преклонные уже годы:
"Помоги мне ещё раз, вероятно в последний, потому что я очень уж на тонкую пряду: раза два нынче зимой чуть было не отправилась. Не откажи мне, пожалуйста, в этот последний раз, вышли, пожалуйста, 100 в Петербург на имя...; часть я ей должна, а на остальные она подновит мой гардероб, потому что мой гардероб мыши съели".

Единственным бесценным богатством того времени были несколько писем к ней Пушкина, которые(кроме самого первого) были проданы уже в совершенно безвыходной ситуации за бесценок, можно сказать, отданы в хорошие руки.
И несмотря на все тяготы, они с мужем, прожившие вместе 36 лет, писали своим родным:
"Мы, отчаявшись приобрести когда-нибудь материальное довольство, дорожим всяким моральным впечатлением и гоняемся за наслаждением души и ловим каждую улыбку окружающего мира, чтоб обогатить себя счастием духовным. Богачи никогда не бывают поэтами... Поэзия - богатство бедности".

Её письма не сохранились. Зато остались её воспоминания,которые считаются очень точным и искренним штрихом к портрету той эпохи.

Ровесница века, она умерла в 1879-ом году, на 4 месяца пережив мужа.
"Гроб с телом А.П. повезли в Прямухино Тверской губернии, где похоронен ее муж,
но не довезли из-за распутицы и предали земле в селе Прутня"
Дорогу в Космос мы проложили, до просёлочных дорог руки пока не дошли.
***
Подаренное когда-то Глинке стихотворение было им тогда потеряно.
Музыкой отозвались стихи много позже, при встрече с дочерью Анны Петровны Екатериной.
Так в одном романсе встретились три русских Гения...
*****

Использованы Воспоминания А.П. Керн и ее современников.

Рецензии

Снова Анна Петровна встретила Пушкина только через 2 года, уже в Петербурге. Там она вступила в мимолётную связь с поэтом; Пушкин отнёсся к этому событию иронически и в довольно грубом тоне упомянул о случившемся в письме к своему другу Сергею Соболевскому.

Безалаберный!
Ты ничего не пишешь мне о 2100 р., мною тебе должных, а пишешь мне о M-me Kern,
которую с помощию божией я на днях уеб.

Ещё раньше, в письме к Алексею Вульфу от 7 мая 1826 года, Пушкин называет Анну Керн «наша вавилонская блудница Анна Петровна».

Хорошо любить! Если сердце родное: есть что крепко прижать
к сердцу и в грустное время сказать: «Душенька, мне грустно!»
Даже ссориться с близким душе приятно! Это все равно
что ссориться с самим собой за что-нибудь
и убеждать себя в том или другом! Вообще хорошо любить !
А.П.Керн, 1840

Женщина, которая воскресила для Пушкина «и божество, и вдохновенье, / И жизнь, и слезы, и любовь», вовсе не была воздушным созданием, не ведающим печали и страданий. Напротив, в своей жизни ей пришлось вдоволь хлебнуть и того, и другого.

Отец ее, малороссийский помещик, был человек, что называется, с придурью. Его сумасбродство стоило дочери, по существу, половины жизни. Он вбил себе в голову, что для ее счастья необходим непременно муж генерал. Последний явился под именем Ермолая Федоровича Керна. Ему было за пятьдесят, и роскошные эполеты вкупе с несколькими орденами за 1812 год составляли его единственное право на звание человека. Прекрасная 17-летняя Аннета, обладавшая к тому же чуткой душой, была принесена в жертву этим эполетам.

Муж ее был не только груб, но и до крайности ревнив. Он ревновал ее даже к отцу. Восемь лет промаялась молодая женщина в тисках постылого супружества. За это время муж истощил на ней все виды оскорблений. Наконец, Анна потеряла терпение, стала требовать развода, но смогла добиться только раздельного проживания с мужем.

Вот такая трагическая судьба скрывалась за доброй улыбкой и очарованием молодой женщины, очаровавшей поэта.

Летом 1825 года Анна Петровна приехала погостить к своей тётке в Тригорское. Пушкин целый месяц почти ежедневно наезжал туда - послушать её пение, прочитать ей свои стихи... За день до отъезда Керн вместе с теткой и двоюродной сестрой побывала в гостях у Пушкина в Михайловском. Ночью они вдвоём долго бродили по запущенному саду, но подробностей их разговора Керн не запомнила, как она утверждает в своих воспоминаниях, или не захотела предать огласке.

Анна Петровна также сообщила нам, как выпросила у поэта листок с этими стихами. На другой день она должна была уехать. Пушкин пришел рано утром, принес в подарок вторую главу «Евгения Онегина» и стихотворение с посвящением ей. Когда Анна Петровна собиралась спрятать листок в свою шкатулку, поэт вдруг судорожно выхватил его из ее рук и долго не хотел отдавать. Керн насилу упросила вернуть ей подарок.

В момент создания посвященного ей стихотворного шедевра Анна переживала роман с приятелем Пушкина Алексеем Вульфом.

Только через два года она снизошла до гениального воздыхателя. Но роман получился кратким, поэт быстро охладел к предмету былой страсти.

Только в 1841 году судьба Анны Керн переменилась. Генерал Керн умер, и она вышла замуж за своего дальнего родственника (значительно моложе ее годами) Александра Васильевича Маркова-Виноградского. Брак этот оказался долгим и счастливым, вот только ослепительная красота ее блекла с каждым годом.

Писательница Алтаева вспоминала, как в 1870-х годах в доме своих родителей она слушала знаменитого тенора Комиссаржевского, певшего романс Глинки «Я помню чудное мгновенье». Среди гостей сидела немножко чудаковатая старушка с лицом, сморщенным как печеное яблоко, и слезы восторга и счастья неудержимо текли по ее морщинистым щекам. Это была Анна Петровна Керн. Жизнь беспощадна к «чистой красоте», и только поэзия дарует ей бессмертие.

27 мая 1879 года Анна Петровна умерла в «меблированных комнатах», на углу Грузинской и Тверской. По преданию, когда траурная процессия с гробом проезжала по Тверскому бульвару, на нём как раз устанавливали знаменитый памятник знаменитому поэту.
Её похоронили на погосте возле старой каменной церкви в деревне Прутня, что в 6 километрах от Торжка.

Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.

В томленьях грусти безнадежной,
В тревогах шумной суеты,
Звучал мне долго голос нежный
И снились милые черты.

Шли годы. Бурь порыв мятежный
Рассеял прежние мечты,
И я забыл твой голос нежный,
Твои небесные черты.

В глуши, во мраке заточенья
Тянулись тихо дни мои
Без божества, без вдохновенья,
Без слез, без жизни, без любви.

Душе настало пробужденье:
И вот опять явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.

И сердце бьется в упоенье,
И для него воскресли вновь
И божество, и вдохновенье,
И жизнь, и слезы, и любовь.
А.С.Пушкин, 1825

(Россия, Тверская область, Торжокский район, Прутня)

Воскресенская церковь в Прутне была сооружена помещиками Львовыми (владельцами близлежащих имений Митино и Василево), освящена в 1781 г. Рядом с храмом находится их родовой некрополь. Здесь же на кладбище — могила Анны Петровны Керн, которой А. С. Пушкин посвятил свое знаменитое стихотворение «Я помню чудное мгновенье».
Судьба Анны Керн в рассказе исследователя И.А. Бочкарёвой: "Анна Петровна Керн (урожд. Полторацкая) «родилась вместе с веком» 11 февраля 1800 г. в г. Орле, но была тесно связана с Тверским краем. Ее дед по отцу Марк Федорович Полторацкий — директор Императорской придворной капеллы и бабка — легендарная Агафоклея Александровна (урожд. Шишкова) жили в усадьбе Грузины в 12 верстах от Торжка, в великолепном доме-дворце, архитектором которого, по преданию, был Б. Растрелли. Дед Анны по матери Иван Петрович Вульф владел имением Берново Старицкого уезда. Там она воспитывалась до трех лет. Через пять лет ее снова привезли к «бесподобному дедушке» в Берново, здесь получает Анна домашнее образование, хотя к чтению она пристрастилась с пяти лет.

Осенью 1812 г. родители увезли девочку в имение отца г. Лубны Полтавской губернии.
Ей не исполнилось и семнадцати лет, когда, по воле отца, стала она женой доблестного 52-летнего генерала, вдовца Ермолая Федоровича Керна. «Батюшка отказывал всем, просившим у него моей руки», — с обидой вспоминала Анна Петровна
1819 г. А. Керн приехала в Петербург. На одном из вечеров в доме тетушки, Елизаветы Марковны Олениной, она впервые встретилась с А.С. Пушкиным. «За ужином Пушкин уселся позади меня и старался обратить на себя мое внимание льстивым возгласом: «Можно ли быть такой хорошенькой!.. Когда я уезжала, ... Пушкин стоял на крыльце и провожал меня глазами».
Они не виделись шесть лет. Летом 1825 г. Пушкин, уже известный поэт, находился в ссылке в своем Михайловском. В соседнее имение Тригорское приехала погостить к своей тетушке Прасковье Федоровне Осиповой — Вульф Анна Петровна. Поэт каждый день приходил в Тригорское.
Однажды принес рукопись поэмы «Цыганы», стал читать: «...он имел голос певучий и мелодический... как он говорил про Овидия, «и голос, шуму вод подобный».
Накануне отъезда в Ригу, где в то время служил ее муж, Анна Петровна с обитателями Тригорского отправились с прощальным визитом в Михайловское. Пушкин и Керн гуляли по старому парку. В память о той прогулке и сегодня липовая аллея зовется «аллеей Керн».

Галерея портретов: А.П. Керн, Е.Ф. Керн и А.В. Марков-Виноградский

В день отъезда Керн Пушкин пришел с подарком, экземпляром 2-й главы «Онегина», в неразрезанных листах которой оказался сложенный почтовый лист со стихами «Я помню чудное мгновенье». Анна Петровна вспоминала: «Когда я собиралась спрятать в шкатулку поэтический подарок, он долго на меня смотрел, потом судорожно выхватил и не хотел возвращать; насилу выпросила я их опять; что у него промелькнуло тогда в голове, не знаю». Из Михайловского в Ригу к «божественной» Керн полетели письма.
В жизни ее были бурные романы. Она завораживала поклонников «трогательной томностью в выражении глаз, улыбки, в звуках голоса». Были в жизни ее потери и горькие утраты: из трех дочерей осталась одна Екатерина Ермолаевна. Ей влюбленный М. Глинка посвятил романс «Я помню чудное мгновенье». Известна связь А.П. Керн с А.Н. Вульфом – тверским дворянином и хорошим знакомцем Пушкина, отразившего историю их отношений в своем дневнике.
Анне Керн было уже к сорока, когда страстно влюбился в нее 19-летний троюродный брат Александр Васильевич Марков-Виноградский.
В 1839 г. у них родился сын Александр. После смерти Е.Ф. Керна, в 1842 г. они обвенчались. Жили долго и счастливо и умерли, как в сказке, в один год.
Жизнь их не была безмятежной: осуждение родных, бедность. Приходилось вести скитальческую жизнь, переезжая от одних родственников к другим. Снимали квартиры в Торжке, гостили у Львовых в Митине, у Бакуниных в Прямухине.

Она оставила потомкам бесценные «Воспоминания» о Пушкине и его современниках.
Анна Петровна умерла 27 мая 1879 г. в Москве. Она завещала похоронить себя рядом с любимым мужем в Прямухине (Марков-Виноградский умер 27 января того же года, когда они гостили у Бакуниных). Выполнить ее последнюю волю сын не смог: после дождей 35 верст проселочной дороги от Торжка до Прямухина оказались непреодолимы. Ее последним приютом стало родовое кладбище митинских Львовых — Прутненский погост» — И.А. Бочкарёва.
«Анне Петровне Керн повезло в памяти поколений больше всех ее кузин – Вульф (Аннеты, Евпраксии, Netty), Анны Олениной – вместе взятых. Пережитые и воссозданные в высоких художественных образах «чудные мгновения» жизни поэта сделали вне конкуренции её имя в ряду других женских имен, связанных нашей памяти с Пушкиным. И везет – так везет. Потому что и единственный известный нам среди огромного множества рисунков поэта портрет Анны Петровны – также один из лучших в пушкинской графике. Это рисунок, датируемый сентябрем-октябрем 1829 года, на черновике протеста поэта против самовольной публикации его стихов М. Бестужевым-Рюминым в «Северной звезде (1829 год). Портрет, представляющий собой мастерски сделанный карандашный профиль, передает миловидные женственные черты красивой и вполне еще молодой женщины. Определен портрет А.М. Эфросом в книге «Пушкин портретист», к которому мы и отсылаем читателя, интересующегося подробностями этого иконографического отождествления» — писала в своей книге Л.Ф. Керцелли («Тверской край в рисунках Пушкина», М., 1976, с. 177)

Литература:
Буклет «Гений чистой красоты». Текст И.А. Бочкарёева, Торжок, 2009
Л.Ф. Керцелли «Тверской край в рисунках Пушкина», М., 1976

Схема проезда

Карта загружается. Пожалуйста, подождите.
Невозможно загрузить карту - пожалуйста, активируйте Javascript!

Погост Прутня. Церковь Воскресения Христова. Могила А.П. Керн 57.110358 , 34.960535 Прутня. Церковь Воскресения Христова. Могила А.П. Керн

211 лет назад, 22 февраля 1800 года родилась Анна Петровна Керн (Полторацкая), современница поэта Александра Пушкина, адресат лирического стихотворения Пушкина «Я помню чудное мгновенье...». На фото: портрет Анны Петровны Керн (1800-1879). Работа неизвестного художника. Рисунок Нади Рушевой Анна Керн (1800 - 1879) Ее родители принадлежали к кругу состоятельного чиновного дворянства. Отец - полтавский помещик и надворный советник, - сын известного еще в елизаветинские времена начальника придворной певческой капеллы М. Ф. Полторацкого, женатого на богатой и властной Агафоклее Александровне Шишковой. Мать - Екатерина Ивановна, урожденная Вульф, женщина добрая, но болезненная и слабохарактерная, находилась под началом у мужа. Сама Анна много читала. Юная красавица начала «выезжать в свет», поглядывая на «блистающих» офицеров, но отец сам привел в дом жениха - не только офицера, но и генерала Е. Ф. Керна. В это время Анне было 17 лет, Ермолаю Федоровичу - 52. Девушке пришлось смириться и в январе, 8 числа, 1817 года состоялась свадьба. В своем дневнике она писала: «Его невозможно любить - мне даже не дано утешения уважать его; скажу прямо - я почти ненавижу его». Позже это выразилось и в отношении к детям от совместного с генералом брака - Анна была к ним достаточно прохладна (дочери ее Екатерина и Анна, родившиеся в 1818 и в 1821 годах соответственно, воспитывались в Смольном институте). Анне Петровне пришлось вести жизнь жены армейского служаки аракчеевских времен со сменой гарнизонов «согласно назначенью»: Елизаветград, Дерпт, Псков, Старый Быхов, Рига… В Киеве она сближается с семьей Раевских и говорит о них с чувством восхищения. В Дерпте ее лучшими друзьями становятся Мойеры - профессор хирургии местного университета и его жена - «первая любовь Жуковского и его муза». Запомнилась Анне Петровне и поездка в начале 1819 года в Петербург, где в доме своей тетки - Е. М. Олениной она слышала И. А. Крылова и где впервые встретила Пушкина. С. Гуляев. Я помню чудное мгновенье Впрочем, в 1819 году в ее жизни мелькнул некий мужчина - из дневника можно узнать, что она называла его «шиповник». Потом у нее завязался роман с местным помещиком Аркадием Гавриловичем Родзянко, который и познакомил Анну с творчеством Пушкина, с которым Анна сталкивалась мимолетно ранее. «Впечатленья» на нее (тогда!) он не произвел, даже показался грубоватым. Теперь же от его поэзии она была в полном восторге. Анна Петровна Керн. Репродукция портрета работы Ивана Жерена В июне 1825 года, уже покинув мужа, по пути в Ригу, она заглянула в Тригорское, имение своей тетушки, Прасковьи Александровны Осиповой, где вновь повстречалась с Пушкиным (имение Михайловское находится неподалеку). Пушкин вспыхнул той страстью, что Богом была ему дана и нашла свое отражение в знаменитом «Я помню чу́дное мгновенье…». Я помню чудное мгновенье: Передо мной явилась ты, Как мимолетное виденье, Как гений чистой красоты. В томленьях грусти безнадежной В тревогах шумной суеты, Звучал мне долго голос нежный И снились милые черты. Шли годы. Бурь порыв мятежный Рассеял прежние мечты, И я забыл твой голос нежный, Твой небесные черты. В глуши, во мраке заточенья Тянулись тихо дни мои Без божества, без вдохновенья, Без слез, без жизни, без любви. Душе настало пробужденье: И вот опять явилась ты, Как мимолетное виденье, Как гений чистой красоты. И сердце бьется в упоенье, И для него воскресли вновь И божество, и вдохновенье, И жизнь, и слезы, и любовь
Но Анна в этот момент кокетничала с приятелем поэта (и сыном Осиповой?) Алексеем Вульфом, а в Риге между Анет и Вульфом случился пылкий роман. Пушкин же продолжал страдать, и Анна только через два года снизошла до гениального воздыхателя. Но, добившись своего, Пушкин обнаружил, что с этого момента чувства поэта быстро улетучились, и их связь прекратилась. Однако после женитьбы Пушкина и смерти Дельвига связь с этим кругом общения была разорвана, хотя у Анны остались хорошие отношения с семьей Пушкиных - она по прежнему навещала Надежду Осиповну и Сергея Львовича Пушкиных, ««Льва», которому я вскружила голову», и конечно же, с Ольгой Сергеевной Пушкиной (Павлищевой), «наперсницей в сердечных делах». Анна продолжала любить и влюбляться, хотя в «светском обществе» приобрела статус отверженной. Уже в 36 лет она снова влюбилась - и это оказалась настоящая любовь. Избранником был шестнадцатилетний кадет Первого Петербургского кадетского корпуса, ее же троюродный брат Саша Марков-Виноградский. Она совсем прекратила появляться в обществе и стала вести тихую семейную жизнь. Через три года родила сына, которого назвала Александром. Все это происходило вне брака. Немного спустя (в начале 1841 года) умирает старый Керн. Анне, как генеральской вдове, полагалась приличная пенсия, но 25 июля 1842 года она официально венчается с Александром и теперь ее фамилия - Маркова-Виноградская. С этого момента она уже не может претендовать на пенсию, и им приходиться жить весьма скромно. Чтобы как-то свести концы с концами, им приходится многие годы прожить в деревушке близ Сосновиц Черниговской губернии - единственном родовом поместье мужа. В 1855 году Александру Васильевичу удается получить место в Петербурге, сначала в семье князя С. А. Долгорукова, а затем столоначальника в департаменте уделов. Было тяжело, Анна Петровна подрабатывала переводами, но их союз оставался нерушимым до самой смерти. В ноябре 1865 года Александр Васильевич вышел в отставку с чином коллежского асессора и маленькой пенсией, и Марковы-Виноградские покинули Петербург. Жили то здесь, то там, их преследовала ужасающая бедность. В силу нужды Анна Петровна продала свои сокровища - письма Пушкина, по пяти рублей за штуку. Двадцать восьмого января 1879 года А. В. Марков-Виноградский скончался в Прямухине («от рака желудка в страшных болях»), а через четыре месяца (27 мая) умерла и сама Анна Петровна, в «м:)рованных комнатах», на углу Грузинской и Тверской (ее перевез в Москву сын). Говорят, когда траурная процессия с гробом проезжала по Тверскому бульвару, на нем как раз устанавливали знаменитый памятник знаменитому поэту. Так в последний раз встретился гений со своим «гением чистой красоты». Силуэт Анны Керн (предположительно), здесь ей 25 лет Ее похоронили на погосте возле старой каменной церкви в деревне Прутня, что в 6 километрах от Торжка - дожди размыли дорогу и не позволили доставить гроб на кладбище, «к мужу». А через 100 лет в Риге, у бывшей церкви, был поставлен скромный памятник Анне Петровне с надписью на незнакомом ей языке.
Могила Анны Керн