Главная › Рождение ребенка › Алла осипенко балерина личная жизнь сын. Алла осипенко - биография, фотографии

Алла осипенко балерина личная жизнь сын. Алла осипенко - биография, фотографии

Беседу ведет Владимир Желтов

Алла Осипенко… Казалось бы, сколько воды утекло с тех пор, когда поклонники задыхались от одного счастья видеть ее в танце — на спектаклях Кировского театра, труппы Бориса Эйфмана?! Легенда отечественного балета!.. Впрочем, в начале января, как в былые времена, восторженная публика Большого драматического театра имени Г. Товстоногова то и дело срывалась на аплодисменты — потому что на сцене Алла Осипенко! В представлении, устроенном для «любимой Терпсихоры» Романом Виктюком и солистами балета театров Санкт-Петербурга.

А за полгода до того, во время приезда в родной город по семейным делам, Алла Евгеньевна неожиданно получила приглашение от художественного руководителя Театра музыкальной комедии Александра Белинского сыграть роль балерины (самою себя?) в спектакле Кирилла Ласкари «Жизнь артиста».

Выдающаяся балерина и… оперетта? Было интересно узнать, что она сама думает по этому поводу?

— Мне моя учительница, великая Агриппина Яковлевна Ваганова, говорила: «Осипенко, с твоим характером закончишь в мюзик-холле!» Что в общем-то и случилось. Так что ничего удивительного нет.

Удивительное, как оказалось, другое: непростая человеческая судьба — женщины, матери, не так давно потерявшей единственного сына, бабушки. Да, уже бабушки…

«Сменить фамилию мне казалось предательством…»

— Алла Евгеньевна, вы — Осипенко…

— … По отцу, по матери — Боровиковская. Да, мой предок — художник Владимир Лукич Боровиковский. А прадед Александр Львович Боровиковский, сенатор и тайный советник, был поэтом. Печатался в «Отечественных записках» и в популярности среди студенчества соперничал с Некрасовым. Дед, тоже Боровиковский, Александр Александрович, — очень известный в Петербурге фотограф.

Папу в тридцать седьмом году посадили. Мама с ним развелась. Когда я должна была получить паспорт, мама просила, чтобы я сменила фамилию Осипенко на другую. Мне казалось это предательством по отношению к отцу, и я сказала: нет! Может быть, взрослые хотели таким образом оградить меня от серьезных неприятностей, не знаю. Мы с мамой больше никогда не касались этой темы.

«В балет я попала исключительно благодаря своему характеру…»

— Алла Евгеньевна, каким образом балет стал вашей судьбой?

— В детстве я была далека от всего этого и в балет попала исключительно благодаря своему характеру. Балериной хотела стать моя мама. Но до революции нужны были рекомендации известных балерин, и ей одного голоса не хватило.

Что я стану балериной, никто не думал. И я не думала!

От рождения я была жутко кривоногая… Когда в доме собирались родственники и друзья, мама садилась за рояль, а я танцевала. Гости перешептывались: «Ах, какая очаровательная Ляляша, жаль, конечно, но балериной ей не быть!» К трем годам ноги у меня выпрямились. Но это еще ничего не значило.

В первом классе я увидела объявление: в школе организуется хореографический кружок. Это слово мне ничего не говорило. Но я прочитала и более важное для себя: занятия два раза в неделю после уроков! Вот это меня очень даже устраивало. «Ага, значит, я два раза в неделю смогу приходить домой поздно! (Для меня пять часов — уже было поздно!) А до того времени смогу быть свободной!»

В конце учебного года учитель хореографии, с которым я дружна была всю жизнь, до его кончины, сказал бабушке: «У вашей внучки ужасный характер! Девица своенравная, но… Мой вам совет: отдайте ее в хореографическое училище».

«Что такое балет, я поняла в эвакуации…»

— Вы в училище поступили до войны?

Мама хотела меня в эвакуацию отправить со школой, где я уже год отучилась и где меня знали, но, слава Богу, кто-то ей посоветовал: школ много, а балетное училище — одно, лучше отправьте с ним…

Уехали мы сначала в Кострому. Начались бомбежки, и нас перевезли под Пермь, тогда — Молотов. В Палазне на Каме (сейчас ее затопили — там сейчас водохранилище) пережили первую военную зиму.

Балету учились… в церкви. Голод, холод… Маленькими, мы начали понимать, что такое искусство. Потом мы перебрались в Курью и там уже занимались в бараках, где тоже было очень холодно: мы на ручку, которой держались за палку, надевали варежку, и нас учили, как держать вторую. В сильные морозы приходилось заниматься в пальто.

В эвакуации младшие и старшие классы объединили: те учащиеся, что поступили в 41 году, и те, которые уже заканчивали училище, занимались вместе. И мы так там сдружились! На долгие годы нас объединила эвакуация!

Теперь, когда объясняешь детям, что балет — это на всю жизнь, что его надо любить, доходит далеко не до всех.

Нам же, эвакуированным, любовь к балету прививать не приходилось, и потому она такая искренняя.

«Вне сцены у меня характер не борцовский…»

— Алла Евгеньевна, цитирую Энциклопедический словарь: «Осипенко — выдающаяся классическая балерина…» И идет перечень партий: Хозяйка Медной горы, Панночка, Дездемона, Одетта-Одилия, Раймонда, Клеопатра…

— Моя карьера в Кировском театре сложилась не так, как бы мне хотелось. Да, была точка отсчета — «Каменный цветок». Да, наутро мы проснулись знаменитыми! Но в дальнейшем я ведь из классического репертуара ничего станцевать не смогла, не смогла дотянуться до того уровня, который был в «Каменном…» А там, честно говоря, не было какого-то особого исполнения. Там фигура хорошо легла на образ. И потом. Я была, вероятно, первая балерина в Советском Союзе, которую выпустили на сцену обтянутой в трико. Без пачек. Еще и поэтому роль как-то особенно прозвучала.

Моя жизнь в Кировском сложилась по принципу: я тебя породил — я тебя и убью! «Ну какая из нее Жизель! — говорили про меня. — Не то амплуа! Ну какая из нее Раймонда! Два тура не может вертеть!..» То есть своим исполнением в «Каменном…» я как бы сама себе перешла дорогу. Вне сцены у меня характер не борцовский. Если мне говорили, что это не мое амплуа, я верила. Говорили, что я не могу вертеть два тура, я верила, потому что, действительно, у меня бывали случаи, когда я падала от этих двух туров.

Я проработала в Кировском театре двадцать один год. А когда ушла из театра, там танцевали уже без оглядки на амплуа. Особо не задумываясь, подходит — не подходит «Лебединое озеро», подходит — не подходит «Жизель»…

«Кагэбэшники в Лондоне меня закрывали в номере…»

— Я полагаю, что в самооценке своего таланта вы чересчур беспощадны. В таком случае, едва ли бы нашлось объяснение тому, что вы имели большой успех в Европе…

— Недавно я передала в Музей театрального искусства диплом, которого удостоилась еще в 1956 году. Первой из советских балерин я получила премию имени Анны Павловой, за четверть века до того утвержденную. После меня ее получили Уланова, Плисецкая… Мне просто повезло, что первая. Я о премии даже и не говорила никому, потому что никто у нас в стране не знал, что это за премия. Ну подумаешь, диплом! Подумаешь, подписанный Кшесинской, Преображенской, Вырубовой, Лифарем! А с другой стороны, за одно это в тюрьму могли бы засадить! Диплом я в сундук положила и сказала маме: «И не вспоминай, и не показывай!»

Меня и сейчас в Европе пожилые люди помнят, узнают, вздыхают: «Боже мой! 61 год, Париж!..» Я уже, кажется, забыла. А они помнят! Но после того, как в том же 61-м на Западе остался Нуреев, меня тоже перестали выпускать из страны. Я была «невыездная»…

— С чем это связано?

— Вероятно, боялись, что и я останусь.

— Но для этого еще нужно было вернуться в Союз. После Франции, без «заезда» домой, театр гастролировал в Англии.

— Да, Рудик остался в Париже. А в Лондоне меня кагэбэшники открывали и закрывали в номере. Мне было приказано при выходе из театра после «Каменного цветка» говорить, что я не Осипенко. Разуверить поклонников труда не составляло: я, блондинка, танцевала в черном парике. Выхожу — «Вы Осипенко?» — «Нет, Осипенко сзади!» И поклонники бросались к какой-нибудь красавице, идущей следом. Скажем, к Лиле Петровой, девушке неземной красоты. От фантазии кагэбэшников я пришла в восторг: какая прелесть, я всегда буду говорить, что Осипенко сзади!

Меня, «невыездную», в Ленинграде чуть позже разыскивали (потому что помнили) гастролирующие звезды мирового балета, находили и первым делом спрашивали: «Алла, сколько у вас детей?» — «У меня один сын — недоумевала я. — А почему вас это интересует?» — «Да потому что на вопрос: „Где Осипенко, почему с вами не приехала Осипенко?“ — западные журналисты постоянно получали один и тот же ответ: „Осипенко рожает!“»

Сказать, что я была наглухо закрыта, нельзя. Мне разрешали выезжать в соцстраны, в Монголию и даже на Ближний Восток, в Дамаск, откуда никуда не убежишь!

И все же Нуреев советовал — передавал со всякими оказиями, — чтобы я где-нибудь осталась.

«В защиту Нуреева на суде выступили даже рабочие сцены…»

Нуреева обвинили в измене Родине, Роза, сестра его, добилась, чтобы его судили — заочно! Статья, которая ему грозила, имела «вилку» — от 7 до 15 лет лишения свободы. На суде в защиту Рудика выступали даже рабочие сцены. Из балерин я одна пришла и выступила. И удалось доказать, что Нуреев остался на Западе не преднамеренно, что его вынудили остаться, в том числе и наш доблестный КГБ. И ему дали семь лет — за непреднамеренную измену Родине.

Я была тесно связана с сестрой Рудика. Общались, правда, мы с ней на конспиративном уровне. Роза очень боялась — и не безосновательно! — преследований и подслушиваний. Она звонила: «Алла, тебе нужны сосиски?» Если я говорила: «Нужны» — это значило, что ко мне можно прийти. А если: «Нет, у меня есть сосиски» — она понимала: приходить нельзя.

«Я могла остаться на Западе. И не раз…»

Первое предложение остаться я получила еще в 56-м, когда ездила с Театром Станиславского в Париж. В 58 году мне в Югославии предлагали остаться: «Вы не исключительно классическая танцовщица, вы должны и модерн танцевать. Мы вам дадим немножко денег, немножко апартаментов…»

Впрочем, году в 76-м мы с мужем (и партнером) Джоном Марковским чуть было не ухали. Я поддалась на его уговоры. Может быть, он был прав, когда говорил: «Это и для Вани будет лучше. Сына надо увезти от этой жизни!» Пришло приглашение, но нам его не отдали, сказали: не приходило! Но то, что приглашение было, я знаю точно. Брат эмигрировавшего актера Лёскина говорил мне: «У меня в письме написано, что приглашения вам и мне посланы одновременно. Я его получил, а вы?..»

Мы так и не уехали. Слава Богу!

«По заграницам я мотаюсь от нужды…»

— И все же теперь вы в Питере — редкая гостья.

— По заграницам я мотаюсь почти десять лет, но это от нужды. На что жить? Когда я уезжала в первый раз, у меня пенсия была сто двадцать рублей! А мне еще надо было сыну помогать…

— Алла Евгеньевна, сейчас вы в Соединенных Штатах Америки…

— Да. А начала с Италии, куда меня пригласили в гости. Потом перестройка, и я получила сразу четыре приглашения — выехать. Пока я решала, куда мне ехать, позвонила Наташа Макарова: «Алка, поезжай в Италию… через Лондон. Я ставлю „Баядерку“ и хочу, чтобы ты мне помогла». Наташа мне купила билет, потому что денег у меня не было. Я прилетела в Лондон с авоськой и дамской сумочкой. Там я пробыла две недели, после чего продолжила путь. В Италии я встретилась с Рудиком Нуреевым. Через 28 лет!

Когда он узнал, что я прибыла по гостевой визе (я до сих пор по гостевой езжу), сказал: «Алла, обратно вы не поедете! Будете преподавать здесь». — «Да я не умею!» — «Ничего, научитесь!» И он меня пригласил преподавать в Гранд-Опера, где тогда был директором.

Но в Гранд-Опера на постоянную работу не берут. Я там работала «наездами»: контракт на месяц, еще раз на месяц… Стала давать частные уроки. Более унизительного периода в моей жизни я не знала. Я практически была в услужении некой богатой семьи — французских эмигрантов русского происхождения, которые, что называется, из грязи да в князи. Не хочется даже вспоминать! Но я была вынуждена на это пойти, потому что надо было уже помогать семье сына — он к тому времени женился.

— А из Италии в Нью-Йорк как?..

— Потом я ушла из этой семьи. Меня в Италии уже знали как педагога и стали приглашать в разные приватные труппы, студии. Владельцами одной студии были двое — один американец, другой — итальянец. Американец решил возвращаться обратно в Америку, в Хартфорд. И меня пригласил на два месяца: давать уроки в Хартфорд-скул, это довольно большая школа, до 500 учеников. После я получила приглашение туда на постоянную работу.

Когда я заявила, что все, хватит, надоело — уезжаю в Россию, домой, мне пообещали подарить грин-карту — вид на жительство, за которую «новые русские» платят бешеные деньги. Я сказала: «Не надо мне вашей грин-карты! Вот где мне ваша заграница!» Но умные люди надоумили: «Алла, не отвергайте! У вас растет внук, и, может быть, надо будет как-то иначе переигрывать свою жизнь — ради внука». И я заключила новый контракт. Честно говоря, это грошовые контракты. Если бы я попала туда танцующей, то, конечно бы, была при деньгах. А педагоги получают небольшие деньги. Когда произносишь: полторы тысячи долларов в месяц, здесь кажется, что это сумасшедшие деньги. Но, извините меня, 800 стоит квартира.

— Вы сами оплачиваете проживание?

— Конечно, сама. А мне ведь нужно еще и питаться. И в Нью-Йорк съездить — это два часа езды! — и спектакли посмотреть, и какие-то дела сделать. Остаются копейки!

Не могу сказать, что за это время я особо помогла в финансовом отношении семье сына, но, по крайней мере, я их одела! Это уже очень много! Деньги, те гроши, которые здесь зарабатывают, которые им пришлось бы потратить на одежду, они могут пустить на продукты и другие необходимые для жизни вещи.

Да, после моего «ухожу» мне прибавили денег. Может, я теперь не один раз в году смогу приезжать в Петербург, а хотя бы дважды — зимой и летом. Тогда мне будет легче переносить разлуку с близкими.

С внуком, с Данилой, у нас прекрасные отношения, удивительная духовная связь! Он каждый раз просит: «Бабушка, ну не уезжай!»

«Ностальгия, как и любовь к России, родилась вместе со мной…»

— Алла Евгеньевна, чем вы объясните ностальгию — кроме любви и привязанности к близким?

— Да тем, что я росла в семье, где превыше всего была Россия. Мои бабушки не говорили: Родина, они говорили: Россия. Они говорили: «Мы пережили пять царей: Александра Второго, Александра Третьего, Николая Второго, Ленина и Сталина!» Понятие «вождь-учитель» для них было как закрытая книга. Они пережили пять царей! Так что я воспитана в любви к России, и воспитана очень серьезно. Ностальгия, как и любовь к России, родилась вместе со мной. Поэтому там меня ничто не радует.

Вот восхищаются: Флоренция! Да, красиво! Но там, как говорит Макарова, куда ни плюнь — везде музей! Хорошо, когда приезжаешь посмотреть Флоренцию, но когда ты работаешь и зарабатываешь на жизнь копейки, тебе не до красот. Ты расталкиваешь туристов локтями, чтобы не опоздать в студию.

Я ходила по берегам Арно и видела Неву! Даже дома Флоренции воспринимаешь по-своему: «Ой, похож! В Ленинграде на Петроградской, вот там такой же…» В Италии я все время жила каким-то вторым планом. Это страшно! Этой двойственностью жить почти невозможно! Доходит до того, что, как теперь говорят, «крыша едет»!

При всей моей любви к музеям, к красоте, потому что родиться в Ленинграде — это значит родиться в красоте, жизнь вне России не для меня.

Балет – это вся моя жизнь.

Выдающаяся балерина Алла Осипенко, ученица легендарной А.Я. Вагановой, при жизни стала легендой.

Родилась Алла Евгеньевна 16 июня 1932 года в Ленинграде. Ее родственниками были художник В.Л.Боровиковский (его работы выставлены в Третьяковской галерее), популярный в свое время поэт А.Л.Боровиковский, пианист В.В.Софроницкий. В семье придерживались старых традиций – принимали гостей, ходили к родственникам на чаепитие, всегда вместе садились ужинать, строго воспитывали детей…

Две бабушки, няня и мама зорко следили за Аллой, оберегали от всех напастей и не пускали ее гулять одну, чтобы девочка не подверглась тлетворному влиянию улицы. Поэтому большую часть времени Алла проводила дома со взрослыми. А ей так хотелось в компанию, к ровесникам! И когда она, возвращаясь из школы, случайно увидела объявление о записи в какой-то кружок, то упросила бабушку ее туда отвести – это был шанс вырваться из четырех стен и попасть в коллектив.

21 июня 1941 года стал известен результат просмотра – Аллу приняли в первый класс Ленинградского хореографического училища, где преподавала А.Я. Ваганова (сейчас это Академия русского балета им. А.Я. Вагановой).

Но на следующий день началась война. И Алла вместе с другими детьми и педагогами училища срочно отправилась в эвакуацию сначала в Кострому, а затем под Пермь, куда потом к ней приехали мама и бабушка.

Занятия велись в спартанских условиях. Репетиционным залом служило промерзшее овощехранилище, оборудованное в церкви. Чтобы держаться за металлическую перекладину балетного станка, дети надевали на руку варежку – такой холодной она была. Но именно там, по признанию А.Е. Осипенко, у нее проснулась всепоглощающая любовь к профессии, и она поняла, "что балет – это на всю жизнь". После снятия блокады училище и его воспитанники вернулись в Ленинград.

Впоследствии мать, желающая дочери лучшей судьбы, предложила ей при получении паспорта сменить фамилию Осипенко на Боровиковскую. Но девушка отказалась, посчитав, что такой малодушный шаг будет предательством по отношению к близкому человеку.

Хореографическое училище А. Осипенко закончила в 1950 году и тут же была принята в труппу Ленинградского театра оперы и балета им. С.М. Кирова (ныне Мариинский театр).

Все в ее карьере поначалу складывалось удачно, но когда она после генеральной репетиции своего первого большого спектакля "Спящая красавица" – 20-летняя, вдохновленная – ехала домой на троллейбусе, то в порыве чувств не вышла, а выпрыгнула из него. В результате – тяжелое лечение поврежденной ноги, 1,5 года без сцены… И только упорство и сила воли помогли ей вновь встать на пуанты. Потом, когда с ногами стало совсем плохо, операцию за границей ей оплатила ее подруга, еще одна замечательная балерина, Н. Макарова.

Wikimedia.org

В Кировском балете в его лучшие годы все отдавались служению профессии и творчеству. Репетировать артисты и балетмейстеры могли даже ночью. А одна из постановок Ю. Григоровича с участием Аллы Осипенко вообще рождалась в ванной коммунальной квартиры одной из балерин.

Но через некоторое время небывалый успех в "Каменном цветке" обернулся против балерины – ее стали считать актрисой определенного амплуа. Вдобавок после побега Р. Нуреева на Запад в 1961 году Алла Евгеньевна долго была невыездной – на гастроли ее выпускали лишь в некоторые соцстраны, на Ближний Восток и по родным советским просторам. Были моменты, когда Аллу Евгеньевну запирали в номере, чтобы она за границей не последовала примеру неблагонадежных товарищей и не осталась в капиталистическом мире. Но "выкинуть фортель" и до введения "драконовских мер" А. Осипенко не собиралась – она всегда любила родину, тосковала по Петербургу и не могла оставить родных. При этом А. Осипенко считала, что бежать Нуреева вынудили, и добрых отношений она с ним не порывала.

Скрывая истинную причину недоступности удивительной балерины западной публике, "ответственные товарищи" ссылались на то, что она якобы рожает. И когда в Ленинграде ее разыскивали дотошные иностранные коллеги – мастера мирового балета, то первым делом выясняли, сколько у нее детей, так как в их прессе сообщалось об очередных родах балерины Осипенко.

Репертуар Алла Евгеньевна успела перетанцевать довольно большой и разнообразный. "Щелкунчик", "Спящая красавица" и "Лебединое озеро" П.И. Чайковского, "Бахчисарайский фонтан" Б. Асафьева, "Раймонда" А. Глазунова, "Жизель" А. Адана, "Дон Кихот" и "Баядерка" Л. Минкуса, "Золушка" и "Ромео и Джульетта" С. Прокофьева, "Спартак" А. Хачатуряна, "Отелло" А. Мачавариани, "Легенда о любви" А. Меликова… А в Малом театре оперы и балета исполнила еще одну знаменитую роль – Клеопатру в спектакле "Антоний и Клеопатра" Э. Лазарева по трагедии У. Шекспира…

Женщина до мозга костей и кончиков пальцев, Алла Евгеньевна была замужем несколько раз. И ни про кого из бывших мужей не сказала плохого слова. Отцом ее единственного и трагически погибшего сына стал актер Геннадий Воропаев (многие помнят его – спортивного и статного – по фильму "Вертикаль").

Супругом и верным партнером Аллы Евгеньевны был и танцовщик Джон Марковский. Красивый, высокий, атлетически сложенный и необычайно одаренный, он невольно привлекал внимание женщин, и многие, если не все балерины, мечтали с ним танцевать. Но, несмотря на заметную разницу в возрасте, Марковский предпочел Осипенко. А когда она ушла из Кировского театра, ушел вместе с ней. Их дуэт, просуществовавший 15 лет, называли "дуэтом века".

Д. Марковский говорил про А. Осипенко, что у нее идеальные пропорции тела и поэтому танцевать с ней легко и удобно. А Алла Евгеньевна признавалась, что именно Джон был самым лучшим ее партнером, и ни с кем другим ей не удавалось достичь в танце такого полного телесного слияния и духовного единения. С высоты своего опыта прославленная балерина советует молодым искать и иметь постоянного, "своего" партнера, а не менять кавалеров, как перчатки, для каждого спектакля.

После увольнения из Кировского театра Осипенко и Марковский стали солистами труппы "Хореографические миниатюры" под руководством Л.В. Якобсона, который специально для них ставил номера и балеты.

Когда совершенно не разбирающаяся в искусстве партийно-комсомольская

комиссия углядела в танцевальном номере "Минотавр и нимфа", поставленном Л. Якобсоном, "эротику и порнографию" и исполнение балета было категорически запрещено, то от отчаяния и безысходности Алла Евгеньевна вместе с хореографом кинулась к председателю Ленинградского горисполкома А.А. Сизову.

"Я балерина Осипенко, помогите!" – выдохнула она. "Что вам нужно – квартиру или машину?", – спросил большой начальник. "Нет, только "Минотавра и нимфу"… И уже когда она, радостная, с подписанным разрешением, уходила, Сизов окликнул ее: "Осипенко, а может, все-таки квартиру или машину?" "Нет, только "Минотавра и нимфу", – вновь ответила она.

Якобсон – талантливый новатор – обладал ершистым, резким и жестким характером. Он мог воплотить в хореографии любую музыку, а придумывая движения, создавая пластические формы и выстраивая позы, требовал от артистов полной отдачи и порой даже нечеловеческих усилий в процессе репетиций. Но Алла Евгеньевна, по ее словам, была готова на все, лишь бы этот гениальный художник творил с ней и для нее.

Так родились "Жар-птица" (И. Стравинский, 1971 г.), "Лебедь" (К. Сен-Санс, 1972 г.), "Экзерсис-ХХ" (И.-С. Бах), "Блестящий дивертисмент" (М. Глинка)… И Алла Евгеньевна, небольшая поклонница классики в собственном репертуаре, начала видеть в балете иные горизонты и возможности.

В 1973 году Осипенко вновь получила тяжелую травму и некоторое время не могла репетировать. Ждать балетмейстер не захотел, сказав, что калеки ему не нужны. И вновь Осипенко ушла, а за ней и Марковский. Они участвовали в сборных концертах Ленконцерта, а когда работы для них было совсем мало, ездили выступать по отдаленным сельским клубам, где порой было так холодно, что впору было танцевать в валенках. В 1977 году началось их сотрудничество с еще одним талантливым хореографом – Б.Я. Эйфманом, в труппе которого под названием "Новый балет" они стали ведущими артистами.

Были еще и другие партии. Но опять неожиданное и свежее наталкивалось на бюрократические препоны. Так, миниатюра "Двухголосие" на музыку группы "Pink Floyd", снятая на пленку, была уничтожена.

Алла Евгеньевна считает, что хореография и сценические страдания должны иметь сюжет, но при этом, повторяя слова Ю. Григоровича, добавляет, что не нужно "рвать страсти и грызть кулисы", а следует и в танце сохранять свое достоинство и быть сдержанной. И это у нее получалось. Зрители и коллеги подмечали ее особую манеру исполнения – внешне несколько статичную, а внутренне – страстную. Ее исполнение было глубоко драматичным, а движения необычайно выразительными. Не случайно про нее говорили: "Только увидев, как танцует Осипенко, понимаешь, что техника Плисецкой небезупречна".

С Эйфманом А. Осипенко проработала до 1982 года. Среди ее партнеров были М. Барышников, Р. Нуреев, А. Нисневич, Н. Долгушин, В. Чабукиани, М. Лиепа…

Осипенко никогда не боялась кинокамеры. На кинопленке запечатлены не только балетные партии А. Осипенко, но и ее роли в художественном кино. Дебютной ее ролью стал эпизод в фильме И. Авербаха "Голос". А чаще всего она снималась в фильмах А. Сокурова. Первым из них стал фильм "Скорбное бесчувствие", где она играет роль Ариадны и предстает перед зрителями полуобнаженной. Из-за негодования блюстителей морали этот фильм-притча по мотивам пьесы Б. Шоу "Дом, где разбиваются сердца вышел на экраны лишь в 1987 году, несколько лет пролежав на полке. Сокуров восхищался актрисой, утверждая, что не встречал людей такого масштаба, как А. Осипенко.

Балерина неизменно тепло и с глубоким чувством благодарности вспоминает о своих педагогах и тех, кто так или иначе помог ей в профессии. Эти люди учили ее преданности профессии, трудолюбию, упорству, интересу к литературе, живописи, архитектуре, музыке и воспитывали личность, умеющую фантазировать, рассуждать и отстаивать собственное мнение. У Осипенко хранится кольцо Анны Павловой, которое ей передали как творческой наследнице великой балерины.

Сегодня Алла Евгеньевна продолжает активную деятельность – работает педагогом-репетитором и поддерживает преемственность поколений в балете, возглавляет благотворительный фонд, участвует в различных театральных постановках, снимается в кино и для телевидения…

Она всегда элегантна, стройна и неустанно поддерживает форму, хотя и отдала балету и сцене уже больше 60 лет своей жизни. Осипенко говорит, что в настоящей балерине должна быть магия, как была она в Дудинской, Улановой , Плисецкой… В ней эта магия, несомненно, есть.

Алла Осипенко в год своего 75-летия удивляется, что сегодня всех называют легендами, в то время как она себя всегда считала обыкновенной танцовщицей. К слову «балерина» она относится с трепетом, осознавая всю значимость этого статуса. И все же легенда русского балета Алла Осипенко сегодня испытывает новое рождение в «своей педагогической жизни»: с сентября она начала работать репетитором в Михайловском театре, который многие еще знают как Театр Мусоргского. В первой балетной премьере сезона – «Жизели» Адана – она приняла участие, подготовив многих танцовщиц, вспоминая о своих уроках в Гранд-опера, куда ее в свое время устроил работать Рудольф Нуреев.

– Алла Евгеньевна, у вас невероятно драматичная биография┘

– Говорят, что за что-то всегда надо платить. Но ту расплату, которую понесла я┘ Я не понимаю – почему. Все мы грешные, но это самая страшная кара – гибель моего сына. Я не ортодоксальная, хотя выросла в семье верующих, крестили меня в 1937 году 5-летней девочкой. Но на этот вопрос ответить не могу... Не так давно я вернулась к себе той, прежней. Я всегда знала, что обо мне никто никогда не похлопочет, никогда ничего не дадут, чтобы меня хоть как-то заметить. Я знала, что все в моих ногах, которые как-то оценивались. И я это очень хорошо понимала. Мой последний педагог Марина Шамшева, с которой я занималась 10 лет, всегда говорила: «У вас красивые ноги. Продавайте их задорого».

– Вы говорите так, словно пишете роман в устном жанре. При этом мемуаров у вас нет.

– У меня были написаны две главы, которые назывались «Париж в моей жизни». Я писала их в Париже, когда мне делали операцию. Я была абсолютно одна, ходила гулять в Люксембургский сад, где и начала писать. Мой большой друг, которой давно нет в живых, – Нина Вырубова, балерина Гранд-опера вдохновила меня, сказав: «В Париже у вас столько знакомых, сядьте и напишите, вам все равно нечем сейчас заняться». Я писала не столько о себе, сколько о людях, с которыми удалось встретиться. В этих воспоминаниях – лица первой эмиграции. Я была знакома и со светлейшим князем Голицыным, и с Бобринским, и Шереметевыми, вспоминаю о Елене Михайловне Люком, которая в 1956 году попросила меня отвезти подарок ее сестре, эмигрировавшей во время революции. При всех ужасах и страхах я все-таки дошла до сестры – ночью пробралась, пешком и отдала подарок. В последнее время мне говорят, что я обязательно должна написать продолжение этих воспоминаний. Я пишу как говорю, проблем в этом отношении у меня нет. Но я прекратила писать, когда погиб сын. Мне не для кого стало что-либо рассказывать, а я писала для сына.

– О чем вы не смогли написать в своих парижских воспоминаниях в силу времени?

– Я как раз вспоминала обо всем очень детально – там все сказано. Но любопытно, что совсем недавно Мариинский театр не взял эту книгу в продажу. Директору фонда Константину Балашову сначала было сказано, что книга должна пройти пять инстанций – какие, не сказали. Пять инстанций книга прошла, после чего выяснилось, что осталась еще шестая. Шестая не пропустила. Я предположить не могла, что там помнят историю 1971 года – мой уход из театра. Но лично я в этой книге об этом ничего не пишу – у меня про отношения с театром нет ничего. Я вспоминаю свой золотой век. А о том, как театр мог расстаться с такими танцовщиками, как Нуреев, Барышников, Макарова, Осипенко, упоминают те, кто вспоминает обо мне. Поэтому в тяжбу с театром вступили они. Но если я сейчас буду писать про театр, так я уж напишу.

– На чем заканчиваются две главы ваших воспоминаний?

– Нить рассказа прерывается 1956 годом. В 1956 году Леонид Мясин, который был тогда директором Ballet russes в Монте-Карло, предложил мне годовой контракт. Представляете – в 1956 году! Мне 24 года. Я согласилась. Но прежде позвонила бабушке – спросить, можно ли на год остаться в Париже. Они долго мучились с ответом, но решили, что на год можно. С Мясиным мы репетировали «Видение розы». После чего я все-таки сказала сопровождающим, что обратно не поеду, что останусь. На что получила от него в ответ: «Что, хочешь сейчас улететь и никогда больше не приезжать с гастролями?» Я извинилась перед Мясиным, сказала, что у меня много работы. Мы снова встретились с ним в 1961 году, я спросила, как у него дела, а он мне: «А я ушел, потому что не нашел настоящей русской балерины. А мне нужна была вы, русская, петербургская танцовщица». В Париже остался Нуреев. И после этого я все равно стала невыездной. В течение 10 лет меня никуда с театром уже не брали.

– Как вы сегодня оцениваете, что не остались за границей?

– Я все сделала совершенно правильно. Когда говорят, что мы строим свою судьбу – ничего подобного. Судьба распоряжается нами.

– Каким вам запомнился Рудольф Нуреев?

– Вероятно, он понимал, что доставил мне некоторые жизненные трудности, что из-за него я «полетела». И он воздал мне тем, что было в его силах. Спустя 28 лет с того момента, как я стала невыездной, а он остался во Франции, попросив в 1961 году политического убежища, в 1989 году в Париже, у себя дома, он устроил мне день рождения. В том же году он предложил мне работать репетитором в Гранд-опера. Я ему сказала: «Рудик, я не умею давать уроки! У меня нет практики». – «Я вам помогу». Я ему очень благодарна. Он мне воздал в моей второй жизни – педагогической – то, что у меня отняли в танцевальной. В Гранд-опера он ходил на мои уроки, после каждого говорил мне, чему их надо и чему не надо учить, – консультировал меня. Он очень поддержал мое положение благодаря тому, что приходил на мои уроки, хотя в Париже меня очень многие знали как танцовщицу. Можете себе представить, что я училась преподавать на французских танцовщицах в Гранд-опера? Совсем недавно, когда в Петербурге в Михайловском театре давала мастер-классы французская балерина из Гранд-опера, которая помнит меня, выяснилось, что наши уроки очень похожи. Я не учила системе, системе Вагановой, ни тогда, ни сейчас: я ее не знаю – я стиль знаю. Но Ваганова была гений. Сейчас девочкам в Михайловском театре я стараюсь передать то, чему научилась в Гранд-опера. Русские руки, которые Ваганова как с молоком матери дала, я не потеряю. Но ногам Агриппина Яковлевна в те годы не уделяла такого внимания, какое уделяют и уделяли французы. Рудольф Нуреев говорил, что мечтает о школе, где будут русские руки и французские ноги.

– Ноги, кажется, самое главное в балете┘

– Да, это очень важно. Сейчас для меня главное – постараться научить, чтобы они любили свои ноги так, как нужно их любить, чтобы зрителю они их «продавали задорого», как говорила мне Марина Николаевна Шамшева. Я никогда не была зашоренной лошадью и не говорила, что мы – лучшие в мире. Я хотела научиться тому, чему мы не научились здесь. Мои уроки совсем не похожи на те уроки, которые дают сегодня в Петербурге. Они похожи на уроки в Гранд-опера. А руки для меня остаются главными: выразительность рук и корпуса. Гармония и кантилена корпуса – это наше, к этому весь мир стремится.

– В «Жизели», которую в Михайловском театре недавно поставил Никита Долгушин, в ком-то ваши уроки уже проявились?

– В ком-то, безусловно, уже проявились. Мне повезло, потому что я работаю с девочками, которые слушают меня и верят – и Настя Матвиенко, и Ира Перрен, и Ольга Степанова.

– Сегодня есть русские балерины, которых когда-то не хватило Леониду Мясину?

– С вашей стороны это провокационный вопрос, на который, наверное, я не имею права отвечать. Балерина – это балерина Императорского театра. Но никакие они не были «божественные». Они были просто балерины – им присуждалось это звание. Кшесинская, Павлова. Сосчитать можно по пальцам. Сегодня же все – балерины. Для меня все они – танцовщицы. Сейчас маленькие девочки говорят: «Я – балерина». Мы так не отвечали. Где вы учитесь? Я – балерина, учусь в хореографическом училище. Теперь это Академия русского балета. Все изменилось сейчас.

Санкт-Петербург

Балет – это вся моя жизнь.

Выдающаяся балерина , ученица легендарной А.Я. Вагановой, при жизни стала легендой.

Родилась Алла Евгеньевна 16 июня 1932 года в Ленинграде. Ее родственниками были художник В.Л. Боровиковский (его работы выставлены в Третьяковской галерее), популярный в свое время поэт А.Л. Боровиковский, пианист В.В. Софроницкий. В семье придерживались старых традиций – принимали гостей, ходили к родственникам на чаепитие, всегда вместе садились ужинать, строго воспитывали детей…

Две бабушки, няня и мама зорко следили за Аллой, оберегали от всех напастей и не пускали ее гулять одну, чтобы девочка не подверглась тлетворному влиянию улицы. Поэтому большую часть времени Алла проводила дома со взрослыми. А ей так хотелось в компанию, к ровесникам! И когда она, возвращаясь из школы, случайно увидела объявление о записи в какой-то кружок, то упросила бабушку ее туда отвести – это был шанс вырваться из четырех стен и попасть в коллектив.

Кружок оказался хореографическим. И через год занятий педагог настоятельно посоветовал показать Аллу специалистам из балетного училища, так как обнаружил у девочки "данные".

Фамилию Алла Евгеньевна носит отцовскую. Ее отец Евгений Осипенко был из украинских дворян. Однажды на площади он принялся ругать советскую власть и призывать людей идти и освобождать заключенных – бывших офицеров царской армии. На дворе стоят 37-й год…

В Кировском балете в его лучшие годы все отдавались служению профессии и творчеству. Репетировать артисты и балетмейстеры могли даже ночью. А одна из постановок Ю. Григоровича с участием Аллы Осипенко вообще рождалась в ванной коммунальной квартиры одной из балерин.

Своеобразным венцом творчества А. Осипенко является Хозяйка Медной горы в балете "Каменный цветок" на музыку С. Прокофьева . В Кировском театре его поставил Ю.Н. Григорович в 1957 году, и после премьеры А. Осипенко стала знаменитой. Эта роль совершила своеобразную революцию в балете Советского Союза: мало того, что партия хранительницы подземных сокровищ – сама по себе необычная, так еще, чтобы усилить достоверность образа и сходство с ящерицей, балерина впервые вышла не в привычной пачке, а в обтягивающем трико.

Скрывая истинную причину недоступности удивительной балерины западной публике, "ответственные товарищи" ссылались на то, что она якобы рожает. И когда в Ленинграде ее разыскивали дотошные иностранные коллеги – мастера мирового балета, то первым делом выясняли, сколько у нее детей, так как в их прессе сообщалось об очередных родах балерины Осипенко.

Репертуар Алла Евгеньевна успела перетанцевать довольно большой и разнообразный. "Щелкунчик", "Спящая красавица" и "Лебединое озеро" П.И. Чайковского , "Бахчисарайский фонтан" Б. Асафьева, "Раймонда" А. Глазунова , "Жизель" А. Адана , "Дон Кихот" и "Баядерка" Л. Минкуса , "Золушка" и "Ромео и Джульетта" С. Прокофьева, "Спартак" А. Хачатуряна, "Отелло" А. Мачавариани, "Легенда о любви" А. Меликова… А в Малом театре оперы и балета исполнила еще одну знаменитую роль – Клеопатру в спектакле "Антоний и Клеопатра" Э. Лазарева по трагедии У. Шекспира …

Тем не менее после 21 года работы в Кировском театре Осипенко решила его покинуть. Уход ее был сложным – все слилось воедино: творческие причины, конфликт с руководством, унизительная атмосфера вокруг… В заявлении она написала: "Прошу уволить меня из театра по творческой и моральной неудовлетворенности".

Как известно, необычное и новое во все времена понимается не сразу и прорывается с трудом. Якобсона травили, не желая воспринимать его необыкновенно выразительный хореографический язык и неистощимую творческую фантазию. И хотя его балеты "Шурале" и "Спартак" шли на сцене, но и их заставляли перекраивать. С другими его произведениями было еще хуже – чиновники разных инстанций постоянно выискивали в танцах признаки антисоветчины и безнравственности и не допускали к показу.

Когда совершенно не разбирающаяся в искусстве партийно-комсомольская комиссия углядела в танцевальном номере "Минотавр и нимфа", поставленном Л. Якобсоном, "эротику и порнографию" и исполнение балета было категорически запрещено, то от отчаяния и безысходности Алла Евгеньевна вместе с хореографом кинулась к председателю Ленинградского горисполкома А.А. Сизову.

Лауреат Международных фестивалей молодежи и студентов (Прага, 1950; Москва, 1957), Парижской академии танца (премия им. А. Павловой, 1956), заслуженная артистка РСФСР (1957), народная артистка РСФСР (1960).

Окончила ЛХУ в 1950 (ученица А. Вагановой). В 1950-71 в Театре им. Кирова. Первая исполнительница партий: Хозяйка Медной горы; Любимая («Берег надежды»), Панночка; Дездемона («Отелло»), Жемчужина («Жемчужина»), Молния («Человек»), Орел в миниатюре «Прометей и орел» («Хореографияеские миниатюры»); др. партии: Мехменэ Бану, Сари, Фригия, Маша, Одетта - Одиллия, фея Сирени, Раймонда, Подруга Раймонды («Раймонда»), Нина («Маскарад»), Никия, Гамзатти, вариация в акте «Тени» («Баядерка»), Злюка; Царица бала («Медный всадник»), Уличная танцовщица, Повелительница дриад («Дон Кихот»), 7-й вальс, мазурка («Шопениана»), «Размышление», «Поцелуй» («Хореографические миниатюры»), 6-й вальс («Вальсы Равеля»), Вакханка; Красавица («Блудный сын», 1974).

В Малом оперном театре исполняла роль Клеопатры («Антоний и Клеопатра»). Участвовала в концертах «Камерного балета» п/р Г. Алексидзе. В 1971-73 солистка труппы «Хореографические миниатюры»; первая исполнительница миниатюр «Полет Тальони», «Минотавр и нимфа», «Жар-птица», Солистка («Экзерсис XX»).

В 1973-77 солистка Ленконцерта; в 1977-82 солистка Театра современного балета п/р Б. Эйфмана, где исполняла ведущие партии в балетах: «Прерванная песня», «Двухголосие», «Жар-птица», «Идиот».

Снималась в т/ф «Хореографические миниатюры» («Размышление», «Поцелуй»), «Ленинградский балет сегодня» (Мехменэ Бану, Хозяйка Медной горы), «Тема с вариациями» («Сиринкс» - концертный номер на муз. Д. Шостаковича), «Сказ про холопа Никишку» (Птица); в к/ф «Голос», «Фуэте», «Зимняя вишня».

В 1966-70 преподавала классический танец в ЛХУ.

Осипенко - выдающаяся классическая балерина. Ее выделяли «длинные, красивые пропорции, словно «поющие» движения ног» (Т. Вечеслова), совершенная красота таких поз, как арабеск и аттитюд, четкое ощущение танцевального материала, «острая, графичная, сдержанно-экспрессивная манера» (В. Чистякова). В классическом репертуаре была великолепной феей Сирени, интересной исполнительницей Одетты - Одиллии, Раймонды.

Становление актрисы, ее стремление к исполнению психологически сложных партий, творческая неудовлетворенность подлинного художника совпали с периодом активных поисков нового в хореографическом искусстве на сцене Театра им. Кирова. Встреча с хореографией Ю. Григоровича, а затем И. Бельского явилась толчком к раскрытию и становлению творческой индивидуальности балерины. Четкая графика современной хореографической лексики оказалась близка данным балерины, позволила ей создать свою, «осипенковскую» манеру танца. Значительна ее работа в «Береге надежды», но коронной ролью была Хозяйка Медной горы, созданная Григоровичем в содружестве с нею. Творчески возмужавшая, Осипенко возобновила в своем репертуаре партии феи Сирени, Сари, Одетты, миниатюры Л. Якобсона и обогатила их новыми красками. Большая творческая удача актрисы на сцене Театра им. Кирова - роль Мехменэ Бану, карающей и беззащитной, мудрой и беспомощной, великодушной и мстительной царицы и раздираемой страстями женщины.

В ансамбле п/р Якобсона Осипенко поразила зрителя образом воздушной, почти бесплотной, не подверженной земным чувствам Тальони, образом, зовущим к идеалу, вершинам прекрасного. Огромный успех у публики имела и миниатюра на музыку А. Берга «Минотавр и нимфа», где древний мир рисовался резкими и драматическими красками.

Мастером современной хореографии, способным на любые творческие эксперименты, показала себя артистка в работе с балетмейстером Б. Эйфманом. Подлинным шедевром стал маленький балет для двух исполнителей «Двухголосие» - своеобразная психологическая притча о современной женщине, женщине любимой и любящей, отвергаемой и необходимой, верной и преданной.

Осипенко принесла на сцену свою тему. Ее героини всегда жили сложной внутренней жизнью, искали ответы на множество вопросов, в борьбе обретая мудрость и нравственную чистоту.

Литература: Зозулина Н. Алла Осипенко.- Л., 1987; Добровольская Г. Алла Осипенко.- В кн.: Ленинградский балет сегодня. Л., 1967, вып. 1; Красовская В. Алла Осипенко.- Театр. Ленинград, 1957, № 14; Львов-Анохин Б. Алла Осипенко.- Муз. жизнь, 1962, № 12; Вечеслова Т. Танцует Алла Осипенко.- Нева, 1963, № 10; Добровольская Г. Алла Осипенко.- Театр, 1964, № 11; Ступников И. О любви, о подвиге,- Нева, 1966, № 12; его же. Прерванная мечта.- Театральная жизнь, 1967, № 9; Добровольская Г. Тема ее творчества,- Ленингр. правда, 1967, 3 июня; Карп П. Гармония танца.- Смена, 1975, 12 июня; Красовская В. Алла Осипенко.- Театр, 1975, № 12; Отюгова Т. Выбор,- Смена, 1982, 4 июля; Зозулина Н. Алла Осипенко.- Сов. балет, 1983, № 3.

А. Деген, И. Ступников