Беспечная Адини. Трагическая судьба любимой дочери Николая I

Кабинет императора Александра II в Зимнем дворце украшали три портрета его младшей сестры Александры. На картинах была изображена миловидная юная особа с большими ясными глазами. В памяти братьев и сестер она навсегда осталась веселой шалуньей, которая становилась центром внимания в любой компании.

Адини, как ее звали близкие, обладала удивительной способностью располагать к себе людей, легким характером и хорошим чувством юмора. Еще в детстве все прочили ей счастливое будущее, отмечая, что из этого «птенца» вырастет прекрасная голубка. Окруженная любовью родных, она сама щедро дарила всем улыбки и внимание.

«В одиннадцать лет она могла вести за столом разговор, сидя рядом с кем-нибудь незнакомым, как взрослая, и не казалась преждевременно развитой: ее грациозная прелесть и хитрая мордочка говорили сами за себя. Все в доме любили ее, дети придворных ее возраста просто обожали», - вспоминала ее сестра Ольга (Олли).

Когда девушке было 13 лет, ее увидел полковник Фридрих Гагерн, который сопровождал нидерландского принца Александра в Россию. В своем дневнике он оставил запись: «Самая младшая великая княжна — Александра, 13 лет. В ней еще что-то детское; она очень жива, шаловлива и обещает быть красивейшей среди сестер. Она часто дразнила принца Александра».

Портрет Великой княжны Александры Николаевны. И.Виндрерг. Фото: Public Domain

Но, по воспоминаниям историков, она не была ветреной хохотушкой. Как-то из-за сильного бронхита он была на грани смерти. После этого, как писала ее сестра, «смысл жизни и мысли о потустороннем стали занимать ее».

Любовь с первого взгляда

В 1839 году произошло событие, изменившее жизнь сразу нескольких дочерей Николая I. Старшая из великих княжон - Мария - венчалась с герцогом Максимилианом Лейхтенбергским, младшим сыном Евгения Богарне (пасынка Наполеона) и внуком императрицы Жозефины. Союз, в основе которого была обоюдная симпатия, получил одобрение российского императора. Церемония состоялась 2 июля в часовне Зимнего дворца.

Французский аристократ Астольф де Кюстин, посетивший Россию в тот год, присутствовал на свадьбе великой княжны. Он так описал происходившее: «Юная невеста полна грации и чистоты. Она белокура, с голубыми глазами, цвет лица нежный, сияющий всеми красками первой молодости. Она и её сестра, великая княжна Ольга, казались мне самыми красивыми из всех, находившихся в церкви».

Фридрих-Вильгельм-Георг-Адольф увлекся младшей дочерью Николая I. Фото: Public Domain

Другого мнения придерживался Фридрих-Вильгельм-Георг-Адольф, сын ландграфа Гессен-Кассельского, который также прибыл в Петербург на свадьбу Мэри. Романовы предполагали, что принц стремится заручиться симпатией Олли, чтобы сделать ей предложение. Каким же было удивление царской семьи, когда Фридрих остановил свой выбор не на Ольге, а на Адини.

«В день Петра и Павла, 29 июня, во время торжественного обеда была объявлена помолвка. Когда Фриц незадолго до этого спросил Папа, смеет ли он говорить с ним, Папа заключил его в объятия и сказал: «Вот мой ответ!», - так описывала это события Ольга Николаевна. Кстати, в своих мемуарах она давала не самые лестные характеристики жениху. Возможно, в ней говорила уязвленное женское самолюбие, возможно, сын ландграфа ей действительно казался «незначительным и без особых манер».

Описывая влюбленность своей сестры, она отмечала, что Ольга смотрела на избранника «через поэтическую вуаль своих восемнадцати лет». Чувства, переполнявшие дочь, замечала и императрица Александра Фёдоровна. В письме будущему зятю она отмечала, что его послания делают Адини счастливой: «Всякий раз, получая Твое письмо, она краснеет от удовольствия. Здоровье ее вполне в порядке, только что-то очень странно, что кашель все еще не совсем прошел».

Самочувствие великой княжны в тот момент действительно стало заботить близких, однако, все верили, что молодой организм справится с хворью. Успокаивающие прогнозы давали и врачи, которые не видели в кашле какого-то опасного недуга.

Портрет Великих княжен Ольги Николаевны и Александры Николаевны у клавесина.К.Робертсон,1840 г. Фото: Public Domain

В конце декабря 1843 года состоялся прием по случаю помолвки Адини, на котором присутствовал и ландграф Гессен-Кассельский, отец Фридриха. Позже в своем дневника Ольга Николаевна вспомнит, как старый доктор Виллие, лейб-медик ее дяди Михаила, скажет, что, пожав руку Адини, он почувствовал ее влажность. «Она, должно быть, нездорова», - сказал он тогда.

Приговор врачей

Церемония бракосочетания Александры Николаевны и Фридриха-Вильгельма-Георга-Адольфа состоялась 16 (28) января 1844 года. Однако счастью молодых мешало состояние Адини: страшный кашель продолжал терзать ее. Когда же после очередного осмотра лейб-медиком Мандтом был вынесен страшный приговор - туберкулез - в это никто не хотел верить. Чтобы сообщить эту печальную весть Николаю I Мандт даже отправился в Лондон, где в то время был с визитом император. Узнав, что надежды на выздоровление нет, император прервал визит и вернулся в Петербург.

«В середине июня, за несколько дней до 19-летия, положение ухудшилось. Она была точно выжжена жаром. Приступы тошноты мешали ей принимать пищу, а припадки кашля - до сорока раз за ночь - разгоняли сон», - вспоминала ужасы тех дней ее сестра Ольга.

Стоит отметить, что к тому времени Адини была в положении. Чтобы обезопасить жизнь ребенка, врачи запрещали ей прогулки и прописали постоянный постельный режим. Несмотря на постоянный покой, в ночь с 9 на 10 августа у нее начались схватки, и она родила шестимесячного мальчика.

«Между девятью и десятью часами у нее родился мальчик. Ребенок заплакал. Это было ее последней радостью на земле, настоящее чудо, благословение Неба», - писала Ольга.

Однако чудо не произошло. Мальчик умер. В тот же день не стало и Адини. По воспоминаниям очевидцев, Николай I, не скрывая слез, горевал о потери любимой дочери.

Через шесть лет после ее смерти в Царском селе, где провела свои последние дни великая княгиня, появилась часовня, внутри которой была установлена статуя Александры Николаевны с плачущем младенцем на руках.

Великая княжна Александра Николаевна была еще очень молода (ей было только 16 лет), веселого, шаловливого нрава, крайне добра, снисходительна и проста в обхождении, - отличительные свойства всей нашей царской фамилии, эти свойства удивительно как привлекали всех, кто имел счастье испытать их на себе. Она вела жизнь самую скромную: вставала рано, тотчас отправлялась гулять; после утреннего чая занималась музыкой, потом занималась с гувернанткой, мисс Гигенботтен; с особенным увлечением она занималась рисованием под руководством академика Зауэрвейда, приезжавшего два раза в неделю в Царское Село. В виде отдыха она хозяйничала на своей маленькой мызе. Перед окнами ее комнат был маленький островок, на нем маленький деревенский домик с молочными хозяйственными принадлежностями. На островке содержались гуси и кролики, которых великая княжна любила сама кормить. Мыза эта называлась «Сашина» и построена была для цесаревича Александра Николаевича.

Обыкновенно по утрам великая княжна пила чай, но по воскресеньям и праздникам заведено было пить шоколад. Изредка, в виде особенного развлечения, она ездила верхом в сопровождении своей гувернантки, кого-нибудь из придворных кавалеров ее штата, берейторов и лакеев. На коне она была удивительно грациозна и элегантна.

Однажды утром, когда я была при ее туалете, со мной сделалось дурно. Великая княжна, видя это в своем зеркале, испугалась, встала, подхватила меня, позвала на помощь и велела отвести меня в мою комнату. Когда через полчаса я вернулась, она ласково и заботливо выговаривала мне, зачем я весь день не осталась у себя. Бывало покажется ей, что мои губы бледны, она, сидя перед зеркалом и глядя на меня в нем, молча начнет кусать свои губы, показывая, чтобы я последовала ее примеру или возьмет свою розовую губную помаду и сама нарумянит мне ею губы. Во время туалета она почти всегда разговаривала со мной, расспрашивала о жизни институтской, особенно интересовали ее отношения воспитанниц к классным дамам. В манере и тоне ее вопросов чувствовалось и слышалось легкое недоброжелательство к классным дамам, случилось даже она назвала их «die steifen alten Jungfern» (упрямые старые девы). Мне сказала дежурная камер-юнгфера, что накануне великая княжна имела некоторое препирательство со своей гувернанткой.

Однажды великая княжна позвала меня в свою спальню: я увидела ее лежащей во весь рост на полу, она приказала мне дергать ее за платье то с одной, то с другой стороны; так как любимая ее собачка английской породы меня еще мало знала, то заливалась лаем, покушаясь даже схватить меня за руку; я боялась этой собачки, она была довольно зла, я быстро отскакивала и дергала за платье с другой стороны. Великую княжну это забавляло, она хотела испытать верность своей собачки, которая не умолкая лаяла и энергично заступалась за свою госпожу. После обеда великая княжна переправилась на пароме на свою мызу хозяйничать. Через некоторое время она прислала мне с камердинером маленький горшочек простокваши своего изделия, и милостиво потом осведомилась, вкусна ли была простокваша. Это была большая милость, как мне пояснили мои сослуживцы.

Однажды великая княжна страдала насморком; ложась в постель, она потребовала губную помаду и помазала себе нос, при чем рассказала анекдот, который, конечно, давно всем известен, и который в институте дети выучивали на память: «Когда у дяди моего, императора Александра I был насморк, он приказал подать огарок сальной свечи, чтобы помазать нос; а когда через некоторое время проверяли расходы, оказалось, что с того времени ежедневно выписывалась сальная свеча и в расходе записано на этот предмет чуть ли не 600 рублей».

Ложась спать, великая княжна в постели становилась на колени и читала молитву, обращаясь к висевшему у изголовья небольшому образу. Великая княжна покрывалась ватным шелковым одеялом, которое камер-юнгфера подвертывала под тюфяк, на ноги клали шелковый на пуху капот. Утром, встав, она укутывалась в помянутый выше капот, садилась к туалету умываться и причесываться. Волосы ее были необычайной длины и густоты: причесав и скрутив их на затылке, надо было сделать из них род петли и заколоть толстой черепаховой гребенкой, остальной конец разделить на четыре пряди, заплести каждую и обвить ими голову так, что гребенка с закрученными волосами оставалась в центре, а заплетенная коса, шириною в 1 ½ вершка образовывала как бы венец спереди, на висках волосы заплетались в косички шириною в вершок, которые спускались по щекам и обрамляли прелестный овал ее лица, под ухом косички поднимались к косе и дополняли собою уже и без того роскошную прическу.

При великой княжне я находилась почти три месяца - до приезда принцессы Дармштадтской, невесты великого князя.

Великая княжна Александра Николаевна была веселого характера и большая проказница. Однажды она придумала такую шутку. Принцесса сидела перед своим туалетным столом, ее причесывали, чтобы идти к обеду к императрице. Кто-то постучался из коридора в дверь уборной. Я тотчас вышла, чтобы узнать, что надо. Передо мной стояла молодая особа с черными бровями и черным пятнышком на подбородке, в белом платье, старомодной шали, тюлевом чепце старого фасона с желтыми лентами. Она стала застенчиво просить меня доложить принцессе, что она просит место гладильщицы у ее высочества и что графиня Баранова прислала ее представиться принцессе. Просительницу я тотчас узнала по ее выговору (она очень твердо выговаривала «р») и назвала высочеством.

Ах, какая злодейка! она меня узнала! - воскликнула великая княжна - но сделайте так, чтобы принцесса меня приняла, - шепнула она. Принцесса положительно отказывалась ее принять, тем более, что была в неглиже. Я снова стала упрашивать принцессу от имени графини Барановой; но принцесса наотрез отказалась, говоря, что графиня может взять кого хочет, что она будет всем довольна. Просительница слышала ответ и я не успела сделать двух шагов, как молодая особа уже стояла возле принцессы, приседая, низко кланяясь и говоря ломаным французским языком, приседая низко, кланяясь и говоря ломанным французским языком, пытаясь пояснить, что она воспитывалась в Калужском институте, что она сирота, бедна и умоляет принять ее в гладильщицы.

Принцесса, немного сконфуженная, соглашается на ее просьбу, видимо желая скорее избавиться от нее; просительница кидается к руке, которую принцесса милостиво дает поцеловать, но в ту же минуту просительница разражается громким, неудержимым хохотом; я тоже не могла удержаться от смеха; немки камер-юнгферы стоят оторопелые, не понимая, в чем дело. Принцесса перепугалась, вскочила со стула, перегнулась над своим столом, как бы желая спасти свои руки, и кричит: - Mais elle est folle! (Да это сумасшедшая!)

Дело было очень просто: великая княжна насурмила себе брови и налепила мушку. Надо знать, что у княжны были очень светлые брови: черные брови и странный туалет делали ее почти неузнаваемой.

Великая княжна приставала к принцессе: «Мари, ты меня не узнала после всего того, что я рассказала тебе сегодня утром?» Оказывается, что в это же утро за завтраком у императрицы, куда ежедневно все собирались, великая княжна рассказывала, что самая ничтожная перемена в ее прическе делает ее неузнаваемой и что однажды осенью императрица после обеда прилегла отдохнуть в своей спальне, было не светло, не темно, как говорится en chien et loup (в сумерки); камер-юнгфера сидела в дежурной комнате, а великая княжна, повязав пестрый платок на голову, прошмыгнула в спальню к императрице, дежурной показалось, что вошла чужая женщина и от испуга она упала в обморок и проболела несколько дней. Императрица не успела еще уснуть и узнала свою проказницу-дочку, пожурив ее за причиненный испуг и его последствия.

Когда великая княжна была невестою, жених ее, принц Фридрих Гессен-Кассельский, должен был на время вернуться в Германию. Царская фамилия в это время находилась в Петергофе. Великая княжна, купаясь ежедневно, слегка простудилась: получила кашель и насморк, естественно, что при этом было лихорадочное состояние, и ей очень не хотелось купаться, но гувернантка ее мисс Гигенботтен, находила, что такую легкую простуду всего скорее можно вылечить, не прекращая купания, великая княжна повиновалась.
Однако здоровье ее понемногу расстраивалось; мисс Гигенботтен приписывала это разлуке с женихом; но и после замужества здоровье ее казалось ненадежным. Когда же она сделалась беременной, то довольно ясно определился ее недуг. Вероятно, молодому супругу не совсем было приятно постоянно находиться сиделкой возле больной; иногда это даже было заметно. Случалось, уронив платок или что-нибудь другое, она попросит его поднять или подать, что лежало в отдалении от нее, так как ей самой было вредно нагибаться или тянуться; принц позвонит и скажет вошедшей исполнить что надо, или скажет великой княжне: «Mais vous avez vos pincettes» (Но у вас есть свои щипцы).

Быстрыми шагами шла болезнь к худшему; очевидно развивалась чахотка. За роды, которые приближались, - опасались. Нежный, расслабленный болезнью, организм великой княгини не перенес их - она скончалась через несколько минут после рождения сына, который спустя два часа последовал за матерью.

1844 года, 2-го августа в темную, ненастную ночь, огни в фонарях боролись со тьмою и только бледными точками освещали путь печальному шествию. Тут не было ни торжественности, ни роскоши, ни особенных почестей, даже не по главным улицам столицы, в закрытом ландо везли так преждевременно скончавшуюся великую княжну Александру Николаевну. По всему пути густая масса публики безмолвно, с обнаженными головами присутствием своим выражала глубокое сочувствие безутешному отцу.

Александра Николаевна

Великая княжна, принцесса Гессен-Кассельская, младшая дочь императора Николая I и императрицы Александры Федоровны.

Александра родилась 12 июня 1825 года в Царском Селе. Она была третьей дочерью императорской четы. Свое имя великая княжна получила в честь великой княгини Александры Павловны, в замужестве эрцгерцогини Австрийской, палатины Венгерской, старшей сестры императора Николая I. Адини-сокровище, как называли девочку в семье, воспитывалась вместе со своими сестрами, великими княжнами Марией и Ольгой. Но уже с раннего детства и характером и поведением она не была на них похожа. По словам современников, это была «прелестная девочка, беспечная, как жаворонок, распространявшая вокруг себя только радость. Она привлекала к себе своей болтовней и богатой фантазией… В одиннадцать лет она могла вести за столом разговор, сидя рядом с кем-нибудь незнакомым, как взрослая, и не казаться преждевременно развитой: ее грациозная прелесть и хитрая мордочка говорили за себя. Все в доме любили ее, дети придворных ее возраста просто обожали ».

Но чаще всего Адини предпочитала быть «сама с собой»: любила одиночество и тишину и уже в десять лет детским веселым играм предпочитала музыку. Она самозабвенно слушала сонаты и симфонии Бетховена, а в тринадцать лет уже хорошо исполняла классические пьесы.

Когда Александре исполнилось четырнадцать лет, у нее обнаружился голос - великолепное сопрано. Придворные дамы, понимавшие толк в пении, время от времени занимались с ней, в результате она даже могла петь дуэтом с преподавателем пения театрального училища. Великая княжна была очень польщена тем, что он принимал ее всерьез.

Для развития вокального дарования своей младшей дочери мать-императрица пригласила учителя из Италии. Однако со временем голос великой княжны стал постепенно меняться - что-то нарушало ритм дыхания. Но родители не сразу обратили внимание на эти перемены. Полагали, что это последствия простудного заболевания. Сестра Ольга потом вспоминала: «Ее английская воспитательница, поставившая себе задачей закалить Адини, выходила с ней на прогулку во всякую погоду, что в один прекрасный день вызвало сильный бронхит и ее жизнь была в опасности. Благодаря своему прекрасному организму она оправилась совершенно, но с болезнью исчез в ней ребенок. Близость смерти сделала ее совершенно иной. Смысл жизни и мысли о потустороннем стали занимать ее… И, несмотря на это, она отнюдь не была натурой, которые теряются в неведомом, она осталась по-прежнему веселой, стала только более спокойной и гармоничной …»

«Мы много говорили с ней, особенно о будущем , - вспоминала Ольга, - чаще всего речь шла о наших будущих детях, которых мы же страстно любили и верили, что внушим им уважение ко всему прекрасному и прежде всего к предкам и их делам… Наши будущие мужья не занимали нас совершенно, было достаточно, что они представлялись нам безупречными и исполненными благородства ». (Ни той ни другой девушке не суждено будет стать матерью. Но разве могли они тогда знать об этом?)

Великая княжна Ольга между тем перешагнула свое двадцатилетие. Старшая дочь императора Мария была уже замужем. Находясь с семьей в Италии, она написала родителям, что познакомилась в Риме с принцем Гессенским, который ей понравился. По ее мнению, его можно было бы рассматривать как кандидата в мужья великой княжне Ольге. Стали, естественно, собирать сведения. Герцогу Лейхтенбергскому, супругу Марии Николаевны, поручили «прощупать почву», хотел бы принц Фридрих Вильгельм - так звали молодого человека - посетить Россию. Тот с радостью согласился.

В июне 1843 года принц Фридрих Вильгельм, ландграф Гессен-Кассельский, сын курфюрста Вильгельма, получил официальное приглашение от российского императора приехать в Россию.

Приглашая высокого гостя, Николай I и его супруга полагали, что двадцатидвухлетний гессенский принц, красивый молодой человек, получивший образование в Боннском университете, вполне мог бы составить хорошую партию для великой княжны Ольги, которой к тому времени уже исполнился двадцать один год. По материнской линии принц приходился племянником королю Дании Христиану VIII и считался наследником датского престола, по отцу он был претендентом на трон Гессен-Касселя. Достойная партия для их дочери, считали августейшие родители.

Гессенский ландграфский дом стал известен с середины XIII века. В XVI веке он приобрел большой авторитет среди протестантских династий: ландграф Филипп Гессенский сумел организовать коалицию против габсбургских католиков. Также он был активным участником подавления крестьянских бунтов.

При жизни сыновей ландграфа гессенский Дом разделился на две ветви - кассельскую и дармштадтскую (по названию городов). Из гессен-кассельских ландграфов особую известность приобрел Фридрих II: имея долги, он «продал» Англии для войны с американскими колонистами 17 тысяч человек из своего войска за 21 тысячу талеров - огромная сумма для того времени. После его смерти трон перешел к Вильгельму IX, который самолично воевал в Америке. В 1803 году он получил титул курфюрста, то есть князя, с правом голосовать на выборах императора Священной Римской империи. Этот титул прекратил свое существование после роспуска Священной Римской империи в 1806 году, за исключением Гессен-Касселя, правитель которого сохранил его и после Венского конгресса 1815 года с добавлением «королевское высочество».

Принц Гессенский, получив приглашение, приехал в Петербург вместе со своим студенческим другом Фридрихом Францем, год назад занявшим престол Мекленбург-Шверина. Это был первый официальный визит великого герцога в Россию, внука родной сестры российского императора Елены Павловны, рано скончавшейся кронпринцессы Мекленбургской. Прием был оказан самый сердечный. В честь внучатого племянника и его друга устраивались парады и маневры, поездки по окрестностям столицы, пикники. Этому сопутствовали танцы на балах, прогулки с кузинами, вечера в кругу романовской семьи.

Несколько недель Фридрих Вильгельм гостил в Петергофе, где проводила летние месяцы императорская семья. Своим простым обхождением он завоевал всеобщие симпатии.

Почему выбор российского императора пал именно на немецкого принца Гессен-Кассельского? Возможно, его прельщали родственные связи этой династии не только с датскими, но и со шведскими королями: Фредерик, супруг сестры короля Карла XII Ульрики Элеоноры, был сыном гессенского ландграфа.

Но планам императорской четы не суждено было сбыться. Фридрих Вильгельм обратил внимание на младшую дочь, Александру, которой только что исполнилось восемнадцать лет.

Ольга потом вспоминала: «Мы с Троицы жили в Петергофе, в Летнем дворце, оба молодых человека остановились у нас. Адини, которая была простужена и кашляла, не появилась за ужином в первый день их посещения. Фриц Гессенский сидел за столом подле меня. Мне он показался приятным, веселым, сейчас же готовым смеяться, в его взгляде была доброта. Только на следующий день, незадолго да бала в Большом Петергофском дворце, он впервые увидел Адини. Я была при этом и почувствовала сейчас же, что при этой встрече произошло что-то значительное. Я испугалась; это было ужасное мгновение. Но я сейчас же сказала себе, что я не могу стать соперницей собственной сестры. Целую неделю я страшно страдала. Мои разговоры с Фрицем Гессенским были совершенно бессмысленны: он вежливо говорил со мной, но стоило только появиться Адини, как он сейчас же преображался ».

Младшая дочь императорской четы действительно произвела на принца неотразимое впечатление не только своим чудесным голосом и неповторимой воздушной грациозностью, но и богатством необыкновенно тонкой души. Великая княжна Александра со всей откровенностью призналась Ольге: «Он мне пожал руку, я на верху блаженства». В этих словах старшая сестра почувствовала искренность взволнованного сердца, охваченного мгновенной страстью.

Принц Гессенский предложил великой княжне Александре выйти за него замуж. Не дав ему определенного ответа, Адини пришла в кабинет к отцу, с которым обычно старалась говорить нечасто из боязни неправильно произносить русские слова. (Поскольку ее воспитательницей была англичанка, она не научилась свободно говорить на родном языке.) Великая княжна попросила отца согласиться на этот брак. Она призналась, что, вопреки правилам этикета, уже обнадежила принца в их возможном счастье. Отец-император благословил дочь, сказав, однако, что нужно еще получить согласие датского двора, поскольку гессенский принц, являясь племянником Христиана VIII, может стать наследником престола.

Спустя десять дней молодые люди объявили о своей помолвке. Родители Александры не возражали против такого поворота событий, хотя знали, что жить младшей дочери придется в Дании. С этой страной Россия пока еще не имела близких родственных связей.

Император Николай I пожаловал высокородному избраннику дочери главный орден Российской империи - Святого апостола Андрея Первозванного, взяв тем самым, как гарант неприкосновенности европейских престолов перед лицом врагов монархии, покровительство над небольшим немецким княжеством.

Императрица Александра Федоровна написала своему брату, прусскому королю Фридриху Вильгельму III: «Мы очень довольны этим радостным событием. И хотя мы желали, конечно, чтобы прежде предстала перед алтарем наш ангел Олли, тем не менее не устаем благодарить небо за то, что оно даровало нашей Адини такого милого, доброго, юного жениха ».

Бракосочетание было назначено на январь следующего года. Молодым людям пришлось расстаться.

Когда принц в декабре 1843 года приехал в Петербург, он заметил резкую перемену в своей невесте - на ее лице появилась болезненная бледность, она часто кашляла. Однако это не показалось причиной, чтобы откладывать венчание.

26 декабря состоялось официальное празднование помолвки, а на следующий день был устроен большой прием. К предстоящим свадебным торжествам в Петербург приехал отец жениха, курфюрст Вильгельм. 16 января 1844 года в Малой церкви Зимнего дворца восемнадцатилетняя великая княжна Александра Николаевна вступила в брак с гессенским принцем Фридрихом Вильгельмом. В один день со своей кузиной венчалась и дочь великого князя Михаила Павловича, младшего брата императора, великая княжна Елизавета. Она выходила замуж за герцога Нассауского.

Сотни приглашенных гостей собрались на торжество. От красавиц невест нельзя было оторвать глаз. Однако многих поразил болезненный вид младшей дочери императора.

После свадьбы герцог Нассауский уехал с молодой женой к себе на родину. Александра же по причине нездоровья вместе с мужем поселилась на время в Зимнем дворце. Она простудилась, когда возвращалась с бала от министра Нессельроде. Одно из окон экипажа по недосмотру лакея было неплотно закрыто, и это при десятиградусном морозе. По-видимому, девушку сильно продуло, и на следующий день она проснулась с «жаром», как тогда говорили.

«Никто не придал этому серьезного значения , - писала в своих «Воспоминаниях» великая княгиня Ольга Николаевна. - Адини появилась, как всегда, за завтраком, а также вечером к обеду, зная, что родители ее ждали, ведь она вскоре должна была покинуть их. Так было и на следующий день. Я сама не заметила в ней никакой перемены, когда мы, занятые никогда не иссякавшим разговором двух сестер между собой, сидели вместе. С живостью она рассказывала мне о своем плане совместной жизни с Фрицем. Она хотела развить Фрица морально и духовно, хотела читать с ним, главным образом Плутарха, чтобы пример благородных мужей помог ему. Она подозревала в нем склонность искать развлечений в неравном себе обществе, однако была убеждена, что вскоре совершенно изменит его: «Мы ведь так любим друг друга ».

Между тем состояние молодой женщины с каждым днем становилось хуже и хуже. Об отъезде в Гессен (планировалось заехать еще в Данию) не могло быть и речи. Пока! Казалось, что «пока», так как приставленные к Александре врачи серьезной опасности не видели. И хотя императрица была очень обеспокоена болезнью своей дорогой Адини, уже ожидавшей ребенка, мнение врачей несколько успокоило родителей. Император-отец уехал в Лондон, не думая ни о чем плохом. Уезжая, он сказал Александре при прощании: «До свидания в Копенгагене!»

Однако мать, словно что-то предчувствуя, неделей позже созвала консилиум и по обрывкам латинских фраз, произносимых докторами в ее присутствии, поняла, что положение тяжелое. Поставлен был жестокий диагноз - скоротечная чахотка. Одно легкое великой княгини было настолько поражено, что надежды на выздоровление практически не было. Лечение болезни усложнялось в связи с беременностью.

Императрица Александра Федоровна срочно послала в Лондон курьеров. Прервав визит, государь незамедлительно выехал в Петербург. Дочь все это время находилась в Царском Селе. Из морского плавания возвратился и брат Александры, великий князь Константин, адмирал флота. С ним у младшей дочери царя была особая близость. Слушая его рассказы о только что виденном Копенгагене, предназначаемом ей для жизни, она, казалось, несколько ожила, на лице появилась слабая улыбка.

Благотворно на больную подействовал и деревенский воздух. Она могла посидеть недолго в саду или даже совершить небольшую прогулку в экипаже с мужем, чтобы показать ему свои любимые места. Когда же великой княгине сказали, что Фридриху следовало бы некоторое время пожить отдельно от нее, Александра даже расплакалась, ей хотелось быть всегда рядом со своим мужем. Он в свою очередь был очень нежен со своей молодой женой, которой ниспослано было столько страданий.

В середине июня за несколько дней до девятнадцатилетия состояние больной резко ухудшилось. А накануне дня рождения Александра причастилась.

С того дня, как она приняла причастие, всем стало казаться, будто болезнь приостановила свое разрушительное действие. «Мы , - писала в воспоминаниях Ольга, - обнадеженные этим, воображали, что это улучшение. Мама говорила о поездке в Берлин, что позволило бы ей сопровождать Адини при ее поездке в Копенгаген, по крайней мере до Штеттина, так как ребенок должен был родиться в Копенгагене. 30 июля акушерка установила первые движения ребенка… Начиная с этого дня ни одной жалобы больше не сорвалось с ее губ. Она думала только о ребенке, и только ему она посвятила свою болезнь. Лежа у окна, она смотрела на синеву неба. Так она лежала, часто со сложенными руками в немой молитве. «Неужели не смогу вынести своего ребенка до конца?» - словно вопрошала бедная женщина. А губы ее шептали: «Пусть будет, как угодно Господу!» От худобы обручальное кольцо спадало с ее пальца. Папа дал ее тогда совсем маленькое колечко, которое держалось на нем. Это кольцо я ношу по сей день ровно сорок лет .

Схватки начались в ночь с 28 на 29 июля. Роды были преждевременными. «Фриц, Фриц! - вскричала она. - Бог хочет этого!..» Ребенку было только шесть месяцев. В этот момент меня впустили к ней. «Оли, - выдохнула она, в то время как я нежно поцеловала ее руку. - Я мать!» Затем она склонила лицо, которое было белое, как ее подушки, и сейчас же заснула. Лютеранский пастор крестил ее маленького под именем Фриц Вильгельм Николай. Он жил до обеда. Адини спала спокойно, как ребенок. В четыре часа пополудни она перешла в иную жизнь ».

Так трогательно и нежно описывает эту трагедию семьи будущая королева Вюртембергская, сестра той, которой не привелось, как ей самой, долгие годы прожить на чужбине…

Отец-император плакал, не стесняясь своих слез. Смерть любимой дочери он считал наказанием за кровь, пролитую в год ее рождения…

«Видеть папу было поистине душераздирающе , - вспоминала Ольга. - Совершенно внезапно он превратился в старика. Мама много плакала ».

2 августа 1844 года по улицам Петербурга двигалось печальное шествие. В закрытом ландо везли гроб с преждевременно скончавшейся дочерью царя, принцессой Гессенской.

Вместе с сыном-младенцем Александра была похоронена в Петропавловском соборе Петропавловской крепости. Великий князь Константин Николаевич написал в дневнике о дне погребения сестры такие строки: «Настал, наконец, тяжелый последний день. Не забуду я никогда, как гроб понесли, как папа вполголоса сказал: «С Богом», как гроб медленно стал спускаться в тихую могилу, как мы все бросили на него землю, как, наконец, я в последний раз взглянул на него в глубине могилы - и все исчезло с лица земли, что было Адини ».

Так драматично сложилась судьба младшей дочери императора Николая I. Ей не пришлось покинуть свой родной дом. Но какой ценой!

В память о великой княгине Александре в Петербурге в 1848 году были открыты детский приют ее имени и Александрийская женская клиника. А спустя два года в Царском Селе, где прошли последние дни любимой дочери российского императора, возвели памятник в виде часовни со статуей великой княгини с ребенком на руках. В парке Петергофа была сооружена мемориальная скамья памяти Александры. Заново восстановленная в 2000 году, «Скамья-памятник» и сейчас привлекает посетителей.

На годовщину смерти великой княгини Александры Николаевны приехал овдовевший принц Гессен-Кассельский, покинувший Россию после ее похорон. Девять лет он носил траур по своей усопшей супруге. Вопрос о наследовании датского престола был пересмотрен: после смерти Христиана VIII в январе 1848 года трон занял сын короля, Фридрих VII.

За год до этого скончался курфюрст Вильгельм II Гессен-Кассельский, отец наследного ландграфа, который и унаследовал престол. Этот высокий титул он носил до 1866 года, когда бывшее курфюршество Гессен-Кассель вошло в состав королевства Пруссии на правах земли. В настоящее время его территория является частью федеральной земли Гессен со столицей Франкфурт-на-Майне.

В мае 1853 года по настоятельному совету Гогенцоллернов и с согласия императора Николая I гессенский принц вновь вступил в брак - с прусской принцессой Марией Анной, внучкой великой княгини Марии Павловны, дочерью ее сына Карла Александра. Так он некоторым образом опять породнился с Романовыми.

В семье родилось шестеро детей. Всю оставшуюся жизнь Фридрих Вильгельм, последний монарх в истории Гессен-Касселя, провел в Германии, где и скончался в 1884 году в возрасте шестидесяти четырех лет.

Годом позже после смерти младшей дочери императора Николая I вдали от России ушла из жизни и его племянница Елизавета Нассауская, вставшая под венец в один день с Александрой. Но об этом пойдет речь в следующем повествовании.