Центральная городская детская библиотека г. Невинномысска \ Невинномысск \ Выдающиеся люди \ Мирошниченко Г

Родился в 1904 году на Дону в семье рабочего-железнодорожника. Десяти лет он уже работает уборщиком вокзала в Пятигорске. В годы гражданской войны шестнадцатилетний Григорий Мирошниченко - командир молодежного кавалерийского полка, участвует в боях с бандами белых генералов Шкуро и Покровского на Северном Кавказе. Вместе с Красной Армией он прошел путь от Кубани до границ Ирана.
«Юнармия» - это автобиографическая повесть, она правдиво и увлекательно рассказывает о том, как в годы гражданской войны рабочая молодежь боролась за власть Советов, о том, как в дни белогвардейского террора на Кубани подростки, сыновья рабочих-железнодорожников, - Андрей и Сенька, Гришка и Васька, Гаврик и Сашка - под руководством коммунистов - красноармейца Порфирия и командира батареи - Саббутина организовали партизанский отряд.
Автор повести с группой товарищей был задержан белогвардейцами и приговорен к расстрелу. Только смелость и находчивость спасли их от смерти. И когда Красная Армия освободила станцию, ребята ушли на фронт, защищать завоевания Октября. Григорий Мирошниченко участвует в боях за Грозный, Баладжары, Баку, Астара, Ленкорань.
После гражданской войны Григорий Мирошниченко работает слесарем в депо на станции Невинномысская. Здесь в 1922 году он вступает в комсомол, а затем и в партию. Здесь же, в депо, он создает комсомольскую организацию, участвует в частях особого назначения по борьбе с бандитизмом.
Знакомство с Алексеем Максимовичем Горьким решило судьбу Григория Ильича Мирошниченко. В 1928 году он приезжает в Ленинград и твердо встает на путь литератора. Все эти годы Григорий Ильич учится. Он заканчивает комвуз, в 1935 году - Военно-политическую академию имени В.И. Ленина. В эти же годы Мирошниченко работает с Алексеем Максимовичем Горьким над созданием серии книг по истории фабрик и заводов, редактирует журнал «Литературный современник», в котором были опубликованы литературно-художественные сценарии А. Каплера «Ленин в Октябре» и «Ленин в 1918 году».
Первые книги Григория Мирошниченко выходят в начале тридцатых годов: «Винтовки», «Крутые берега», «Юнармия», получившая высокую оценку Алексея Максимовича Горького и французского писателя Ромена Роллана.
Вслед за первыми книгами последовали повести: «Матрос Назукин» - об Иване Назукине, работавшем по заданиям В.И. Ленина и расстрелянном врагами в Феодосии в 1920 году, «Именем революции» - о герое гражданской войны Наталье Шебуровой и «Танкист Дудко» - о Герое Советского Союза танкисте Федоре Дудко.
В первые же дни Великой Отечественной войны уходит на фронт. Всю войну до последнего дня полковой комиссар Григорий Ильич Мирошниченко работает заместителем начальника оперативной группы писателей при военном совете Балтийского флота, является начальником литературного отдела в газете «Краснознаменный Балтийский флот».
В осажденном Ленинграде Григорий Ильич пишет новую книгу - «Гвардии полковник Преображенский», о моряках-балтийцах, в упорных боях защищающих Ленинград.
Широко известны читателям такие книги писателя, как «Балтийские рассказы», «Белая птица», «Пропавший без вести», «Сыны Отечества», «Повести военных лет».
После войны Григорий Ильич осуществил свою давнишнюю мечту - написать исторический роман о славном прошлом русского народа. 1949 году была закончена и вышла в свет первая книга этого романа - «Азов». Книга читается с большим волнением и интересом. Писатель продолжает работать над этим большим полотном.
В 1960 году вышла в свет вторая книга - «Осада Азова». В настоящее время Григорий Ильич готовит третью книгу - «Слава Азова», заканчивающую героическую азовскую эпопею. Одновременно писатель работает над документальной повестью о защитниках Ленинграда «Во имя жизни» и над второй книгой повести «Юнармия».

Автор повести «Юнармия» Григорий Ильич Мирошни­ченко родился в 1904 году на Дону в семье рабочего-же­лезнодорожника. Десяти лет он уже работает уборщиком вокзала в Пятигорске. В годы гражданской войны шестна­дцатилетний Григорий Мирошниченко – командир моло­дежного кавалерийского полка, участвует в боях с банда­ми белых генералов Шкуро и Покровского на Северном Кавказе. Вместе с Красной Армией он прошел путь от Ку­бани до границ Ирана.

«Юнармия» – это автобиографическая повесть, она правдиво и увлекательно рассказывает о том, как в годы гражданской войны рабочая молодежь боролась за власть Советов, о том, как в дни белогвардейского террора на Кубани подростки, сыновья рабочих-железнодорожни­ков, – Андрей и Сенька, Гришка и Васька, Гаврик и Саш­ка – под руководством коммунистов – красноармейца Порфирия и командира батареи – Саббутина организова­ли партизанский отряд.

Автор повести с группой товарищей был задержан бе­логвардейцами и приговорен к расстрелу. Только смелость и находчивость спасли их от смерти. И когда Красная Ар­мия освободила станцию, ребята ушли на фронт, защищать завоевания Октября. Григорий Мирошниченко участвует в боях за Грозный, Баладжары, Баку, Астара, Ленкорань.

После гражданской войны Григорий Мирошниченко работает слесарем в депо на станции Невинномысская. Здесь в 1922 году он вступает в комсомол, а затем и в партию. Здесь же, в депо, он создает комсомольскую орга­низацию, участвует в частях особого назначения по борьбе с бандитизмом.

Знакомство с Алексеем Максимовичем Горьким реши­ло судьбу Григория Ильича Мирошниченко. В 1928 году он приезжает в Ленинград и твердо встает на путь литерато­ра. Все эти годы Григорий Ильич учится. Он заканчивает комвуз, в 1935 году – Военно-политическую академию име­ни В. И. Ленина. В эти же годы Мирошниченко работает с Алексеем Максимовичем Горьким над созданием серии книг по истории фабрик и заводов, редактирует журнал «Литературный современник», в котором были опубликова­ны литературно-художественные сценарии А. Каплера «Ле­нин в Октябре» и «Ленин в 1918 году».

Первые книги Григория Мирошниченко выходят в на­чале тридцатых годов: «Винтовки», «Крутые берега», «Юнармия», получившая высокую оценку Алексея Макси­мовича Горького и французского писателя Ромена Роллана.

Вслед за первыми книгами последовали повести: «Мат­рос Назукин» – об Иване Назукине, работавшем по зада­ниям В. И. Ленина и расстрелянном врагами в Феодосии в 1920 году, «Именем революции» – о герое гражданской войны Наталье Шебуровой и «Танкист Дудко» – о Герое Советского Союза танкисте Федоре Дудко.

В первые же дни Великой Отечественной войны уходит на фронт. Всю войну до последнего дня пол­ковой комиссар Григорий Ильич Мирошниченко работает заместителем начальника оперативной группы писателей при военном совете Балтийского флота, является началь­ником литературного отдела в газете «Краснознаменный Балтийский флот».

В осажденном Ленинграде Григорий Ильич пишет но­вую книгу – «Гвардии полковник Преображенский», о мо­ряках-балтийцах, в упорных боях защищающих Ленинград.

Широко известны читателям такие книги писателя, как «Балтийские рассказы», «Белая птица», «Пропавший без вести», «Сыны Отечества», «Повести военных лет».

После войны Григорий Ильич осуществил свою давниш­нюю мечту – написать исторический роман о славном про­шлом русского народа. 1949 году была закончена и вы­шла в свет первая книга этого романа – «Азов». Книга чи­тается с большим волнением и интересом. Писатель про­должает работать над этим большим полотном.

В 1960 году вышла в свет вторая книга – «Осада Азова». В настоящее время Григорий Ильич готовит тре­тью книгу – «Слава Азова», заканчивающую героическую азовскую эпопею. Одновременно писатель работает над документальной повестью о защитниках Ленинграда «Во имя жизни» и над второй книгой повести «Юнармия».

Опять все в сборе.

Мы прокрались в сад и быстро расхватали все винтовки и наганы. Осторожно, от дерева к дереву, пробрались мы через сад и вышли на улицу.

Прохожих не было. Мы крались под заборами: пригнувшись к самой земле, перебегали через дорогу.

Наконец дошли до нашего дома. Я открыл калитку и заглянул во двор. Наши уже спали - окна были темные.

Тихо открыли мы дверь Васькиного сарая. Вошли и заперлись. Андрей зажигал спичку за спичкой и светил нам, а мы прятали винтовки под солому у задней стены. Наганы засовывали под черепицу на крыше.

Ну, вот и кончили, - тяжело вздохнул Мишка. - Упарился совсем.

Ты вот меня тронь, - сказал Иван Васильевич. - Смотри, как меня в пот ударило.

Ничего, высохнешь, - сказал Андрей.

Мы еще долго сидели в сарае и разговаривали шепотом.

Что это у вас в комендантской загремело? - спросил Васька Андрея.

А это Володька сразу две пары винтовок хватил, да и полетел вместе с ними, - сказал Андрей.

Мушкой чуть голову себе не пробил, - сказал Володька.

На следующий день с самого раннего утра все мы собрались в нашем арсенале. Мишка Архоник, красный и потный, надрывался, выворачивая деревянный пол в сарае.

Работенка попалась на совесть, - сказал он, поддевая ломом доски.

Да на совесть! Весь наш сарай разворотил, - заскулил Васька. - Что мне теперь будет, если узнают?

Ну, если узнают, тогда уж все вместе с тобой поплачем, - сказал Андрей и с треском выворотил последнюю доску.

Когда пол был поднят, я, Гаврик и Володька взяли лопаты и стали рыть яму. Рыли с трудом Земля под сараем была тяжелая, мокрая, глинистая, перемешанная с камнем.

Тут до следующего утра провозишься и на вершок не выроешь, - сказал Володька очищая от зеленоватой липкой земли свою лопату. - Да и разве можно в такой сырости винтовки держать? Ведь они же все поржавеют.

А мы их не в землю положим. Мы их в ящичек, - сказал Иван Васильевич, выковыривая ломом из земли обломки кирпича. - Мы их в гробик такой уложим. Пойдем, Андрей, плотничать.

Он передал Мишке Архонику лом, а сам ушел с Андреем и Васькой в соседний сарай делать ящик для винтовок.

Мы продолжали рыть яму. Отдыхали по очереди, - вернее, не отдыхали, а стояли на часах у дверей сарая.

Яма была уже почти готова.

Мишка кряхтя, откалывал ломом огромные земляные глыбы Мы с Гавриком едва успевали их выгребать.

Скоро в сарай вошли Андрей, Иван Васильевич и Васька. Они тащили ящик, сколоченный из грязных, необструганных досок. Гаврик выбросил еще несколько лопат земли и молча вылез из ямы. Мы осторожно разворотили огромную кучу соломы, наваленную у задней стены, вытащили оттуда винтовки и уложили их в ящик.

Эх, вот Порфирий рад будет! Вот похвалит! «Ну и ребята!» - скажет, - повторял Васька, похлопывая рукой по крышке гробика.

Андрей молча вытащил из кармана пару гвоздиков и молоток и легонько заколотил крышку.

Прямо, будто человека хороним, - сказал Володька Гарбузов.

Все вместе мы подняли ящик, нагруженный винтовками, и опустили в яму. Потом засыпали землей и сверху настелили дощатый пол. Васькин сарай был опять в порядке.

Ну, теперь мы с Гришкой и с Васькой к Порфирию, - сказал Андрей.

Айда! - крикнул Васька и захлопнул дверь сарая.

Мы полезли на сеновал. Там было душно от сырого, прогнившего сена. Андрей не сразу переступил порог. Он потоптался на площадке, заглянул внутрь и только потом шагнул.

В углу, сгорбившись, сидел Порфирий. Но он был совсем не похож на Порфирия. На нем было помятое и пропитанное мазутом брезентовое пальто с оттопыренным капюшоном сзади, а на голове потрепанный рыжий картуз с облупившимся лаковым козырьком.

Теперь Порфирий был похож не то на лесного объездчика, не то на станичного атаманского кучера.

Вы чего это так оделись? - спросил испуганно Васька.

А что? Нехорошо?

В красноармейском-то вам было лучше, - сказал Васька

Может, и лучше, только в этом спокойнее. Балахончик этот мне Леонтий Лаврентьевич напрокат дал. - Носи, говорит, до прихода красных, да только потом не забудь вернуть. Ну, а у вас ребята, как дела?

Винтовки! - бухнул Васька и захлебнулся.

Что? - Порфирий даже привстал.

Винтовки мы достали. У коменданта из-под самого носа сперли.

Что он мелет? - повернулся Порфирий к Андрею.

Андрей толкнул Ваську плечом:

Ты всегда заскакиваешь. Без тебя толком рассказали бы.

Да что у вас там случилось?

Андрей наклонился к Порфирию и стал рассказывать, что было вчера. Он говорил шепотом, но иногда срывался и переходил на полный голос, хриплый и взволнованный.

Порфирий хмурился и тер подбородок. Только когда Андрей рассказывал, как мы тушили на площади фонарь, лицо Порфирия разгладилось. Он тихо засмеялся и выругался, но потом стал еще мрачнее.

Когда Андрей кончил, Порфирий долго сидел, опустив голову, точно с этой минуты и смотреть на нас не хотел. Мы поняли, что натворили неладное. Васька мигал глазами, будто собирался плакать, а мы с Андреем растерянно стояли посреди чердака и не знали, куда приткнуться.

Наш красноармеец, которого мы сами нашли и за которого готовы были пойти в огонь и в воду, сидел теперь как чужой, не глядя на нас. Да и с виду он был совсем чужой - в этом грязном брезенте и надвинутом на брови картузе.

Наконец он заговорил:

Не туда вы, ребята, залезли. Не дело это, а баловство. Вы думаете, так это и пройдет? Нет, братцы, будет вам за это. А не вам - так другим попадет. Думаете, вас не выследили? Да небось уже за вами на квартиру пошли.

Не пошли, - сказал Андрей. - Ты, видно, думаешь, Порфирий, что мы совсем дураки, да? Нет, мы чисто дело обделали. На каждом углу часового поставили. А винтовки так схоронили, что никакой черт не отыщет. Пускай весь поселок снесут, а до винтовок не докопаются.

Андрей опять поглядел на нас героем.

Но Порфирий сразу осадил его:

Напрасно, парень, думаешь о себе много. Это ты верно сказал, что поселок снесут. Возьмут теперь в оборот рабочих. Ваших же, деповских. А кого и к стенке… Эх ты, гайдамак… Ну, ступайте теперь по домам да помалкивайте.

Андрей хотел было что-то ответить, но махнул рукой и пошел к дверям. Мы за ним.

Когда мы сползли с лестницы, Васька тихо сказал:

Уж, наверно, нашли винтовки. Повесят теперь отца.

Он заплакал и побежал вперед.

Васька! Вася! Куда ты? - растерянно закричал Андрей и кинулся за ним.

У будки стрелочника он догнал его и крепко схватил за плечи. Васька весь дергался и не мог выговорить ни слова.

Брось, Вася, - сказал Андрей решительно. - Ежели возьмут твоего отца, я сам тогда явлюсь к коменданту и скажу: я это сделал.

НА ОСАДНОМ ПОЛОЖЕНИИ

Дня через два весь поселок знал о том, что из комендантской исчезли винтовки. На всех углах расставили постовых. Со станицы прискакала казачья сотня. Казаки оцепили станцию и поселок.

На заборах появились приказы:

«Объявляются станица и железнодорожный поселок на осадном положении. Появившихся на улице после шести часов вечера немедленно задерживать и отправлять к коменданту и атаману станицы.

Комендант станции Глухов.

Атаман станицы Конорезов».

Был холодный и светлый день.

Я болтался во дворе и поджидал Ваську. Мы с ним каждый день носили в мастерские завтрак отцам. В руках у меня был красный узелок с хлебом, салом и несколькими кусками сахара.

Васька не шел. Уже в депо гудок прогудел, а мы еще не выбрались. Я подошел к Васькиной квартире и постучал.

Сейчас! - крикнул Васька и выскочил с зеленым маленьким сундучком в руках. Васька всегда носил в нем отцу завтрак.

Что ты, как мямля какая, возишься? Вечно тебя ждать приходится, - сказал я Ваське. -Шевелись скорее! Опоздаем!

Григорий Мирошниченко

РОМЕН РОЛЛАМ О ПОВЕСТИ «ЮНАРМИЯ»

Ваша маленькая книга, которую я прочел с вели­чайшим интересом, очень трогательна. Я должен ска­зать, что, несмотря на то что это – книга для детей, она одна из самых трогательных, которые я читал о гражданской войне, имевшей место в вашей стране (конечно, я знаю только те книги на эту тему, которые были переведены на французский язык, так что я могу судить очень неполно). Эта небольшая книга еще раз показывает нам, как в вашей стране создается новое человечество, сознательное и свободное. Последние страницы, где вы рассказываете о том, что случилось потом с вашими товарищами и с вами самим, желаю­щим «идти вперед», доставили мне самое большое удо­вольствие.

Жму вашу руку, дорогой товарищ, и желаю вам удачной работы, здоровья и сил.

Ромен Роллан

ЭШЕЛОНЫ УШЛИ

На главной железнодорожной магистрали, почти у са­мого перрона, блеснул оранжевый огонек, треснул и пото­нул в облаке бурого дыма. Глухо и тяжело ударил взрыв. Посыпались камни, песок, хрустнули станционные стекла.

Над крышей вокзала пронзительно и даже как-то странно пропел еще один трехдюймовый снаряд. Он грох­нулся по ту сторону станции, на постоялом дворе Конд­ратьевых. За ним ударил еще один… Еще. И еще. Сколько их! Они сыпались один за другим, и в густом дыму, который уже закрывал собой десятки домов и сараев, мгновенно вспыхивали огни, напоминавшие грозу, разра­зившуюся ночью.

Совсем недалеко от станции, на воинских путях, по деревянным настилам торопливо заводили в товарные вагоны исхудалых, в коросте, лошадей. Лошади фыркали, ржали, топали копытами и, боязливо озираясь, шли в ва­гоны.

На открытые платформы грузили пушки, кухни, дву­колки.

У самой станции снаряд со свистом вырвал рельс, выво­ротил рыхлую землю и почерневший огрызок шпалы.

В это время из конторы выскочил начальник станции. Он посмотрел на семафор и, схватившись руками за голо­ву, побежал обратно в контору. Шпала, перевернувшись в воздухе, полетела вниз. Она упала возле конторы на­чальника станции, плотно загородив собою тяжелую дверь.

Красноармейцы грузили сено. Вдвоем, втроем они хватали непокорные тюки и со злостью тискали их на платформу.

– Вот, дьявол, как чешет! – сказал красноармеец, на­кручивая обмотку.

– Кури, брат, – предложил ему сосед, доставая из кармана махорку. – Кури! Фронт фронтом, а раз время пришло – кури.

– Какой ты чудной, – сказал другой красноармеец, – какой ты храбрый, ты, видно, и ночью куришь!

– И в заставе куришь?

– Курю. Только я в рукаве, а нет – под шинельку. Без курева не могу. В тот момент голову сымай, хоть режь – закурю.

Вдруг прямо на площадке возле эшелонов упал снаряд. Красноармейцы прилипли к земле. Снаряд рванул. Заржа­ли лошади.

– О гады! – сказал красноармеец, поднимаясь на ноги.

– Кроют, браток… Кабы у нас снарядов двадцать бы­ло, мы бы их…

– Да, кабы у нас… – сказал сосед и сразу повалился на камни. Из руки его выпала папироска.

Красноармеец пристально посмотрел на тело товарища, потом молча взвалил его себе на плечи, как тюк сена, и понес в санитарный вагон.

На платформе человек двадцать красноармейцев искали начальника станции и долго не могли его найти. Они лихо размахивали руками, как саблями.

Начальник станции сунул свое длинное лицо в дверное стекло. Увидев красноармейцев, он быстро отскочил обратно.

– Стоп! – громко крикнул скуластый красноармеец. – Ты куда ховаешься, бисова твоя душа? Стой!

Начальник станции вернулся.

– Вот видите, – лукаво сказал он, остановившись у двери, – шпала дорогу загородила. Я хотел через другую дверь выйти к вам.

– Неправда, – спокойно сказал высокий красноармеец в буденовке, отодвинув ногой шпалу.

– Ты знаешь, что эшелоны задерживать права не имеешь?

– Взять бы да двинуть ему по-свойски, враз бы пути починил!

Но маленький человек в красной фуражке только по­жимал плечами и повторял одно и то же:

– Товарищи, не могу я отправить воинские эшелоны. Все пути позабиты. У семафора снарядами полотно разо­рвало. Что я могу поделать?..

Тут из-за угла вышел обтянутый крест-накрест потер­тыми ремнями начальник эшелонов. Красноармейцы к нему.

– Саботаж разводят станционщики, товарищ коман­дир! Не отправляют! – сказали почти разом красноар­мейцы.

– Почему это не отправляют? – тихо и деловито спро­сил командир.

– Не хотят, – сказал высокий в буденовке.

– Да как же отправлять?.. Все железнодорожные пути уже забиты. Все забиты, – опять забормотал началь­ник станции.

И действительно, у семафора, в той стороне, куда нуж­но было отправлять эшелоны, как назло, у вывороченных рельсов стояла шестерка товарных вагонов.

– А мастеровые почему до сих пор не вызваны?

– Не слушают меня… Отвыкли… Не знаю.

– Ну, так я знаю, – сказал командир не резко, но громко. – Мастеровые помогут нам!

– Что ж, попробуйте, если угодно, – сказал начальник станции, прищуривая один глаз. – Да только выйдет ли? Там, у семафора, снарядом выворотило рельс, товарный состав застрял… Здесь это еще пустяки, а там…

– И там дело немудреное, – вдруг сказал из толпы молодой рабочий.

Он давно уже стоял рядом с начальником станции и прислушивался к разговору.

– Сперва нужно спустить под откос вагоны – те, что у семафора торчат, а потом вызвать дорожного мастера. А рабочих я созову. Надо рельсы менять. Иначе ничего не выйдет.

Он круто повернулся и куда-то побежал.

Начальник станции проводил мастерового хмурым взглядом.

– Куда же он сбежал, мастеровой-то этот? – беспо­койно говорили красноармейцы. – Придет еще или не при­дет?

– Придет, – ответил командир, но видно было, что он и сам сомневается.

Снаряды стали падать у водокачки. Сперва они пере­летали и падали недалеко за железнодорожным поселком, но потом стали ложиться у самой стенки цементной водо­качки.

– Губа не дура! Ишь чего захотели! – сказал коман­дир, показывая красноармейцам на водокачку.

– Форменная дура! Зачем же водокачку-то? – спросил красноармеец.

– А затем, что нашего наблюдателя на водокачке за­метили.

– Вот оно что… – сказал красноармеец, только теперь заметив наблюдателя.

Пушечные выстрелы слышались все сильнее и ближе. В воздухе рвалась шрапнель.

Машинист хмуро выглядывал из окон паровоза и ру­гался:

– Во черт! Паровоз стоит, а не уедешь…

В это время из-за угла станции вынырнул вспотевший мастеровой. За ним быстро шагали седоватый широко­плечий человек – это был дорожный мастер Леонтий Лав­рентьевич – и еще несколько рабочих. Рабочие несли кир­ки, ломы, разводные ключи.

– Товарищ командир, давай людей! – на ходу сказал дорожный мастер.

Командир оглядел красноармейцев и быстро отсчитал человек пятнадцать. Красноармейцы и мастеровые побе­жали к семафору. Бежали, спотыкаясь о рельсы и камни.

– Можно бы и пешком уйти, – говорил командир до­рожному мастеру, догоняя его, – да у меня пол-эшелона тифознобольных, раненых, а бросать их на произвол вра­га – преступление. Не могу.

– Как можно! Если банда доберется до них, всех порежет, – сказал Леонтий Лаврентьевич, вытирая рукавом со лба пот.

– Ничего, отправим. Только бы вагоны убрать, – ото­звался мастеровой сзади.

Подбежали к семафору. Дорожный мастер отрывисто скомандовал:

– Отвинтить болты! Отнять накладки! Заменить шпалу!

Рабочие вывернули болты, разгребли ржавыми лопа­тами щебень и потащили с насыпи обломки рельсов. Двое, трое, шестеро с трудом сбрасывали обломки рельсов дале­ко вниз под крутой откос. Работали молча.

Вдруг у самых вагонов шлепнулся снаряд. Это бело­гвардейцы перенесли на полотно артиллерийский огонь.

Снаряды один, за другим падали совсем рядом. Оскол­ки шаркали по полотну, по крышам вагонов, стоявших у семафора.

Дорожный мастер торопил рабочих. Он сам расцепил вагоны, сам выворотил обломок застрявшего рельса.

– Не робей, ребята, – говорил он спокойно. – Пока они там прицелятся, мы и разберем и соберем дорогу.

– Соберем! – подхватил раскрасневшийся молодой ра­бочий, выворачивая камни лопатой.

– Дело привычное, – согласился другой, крепко уда­ряя кувалдой по рельсу.

Тяжелая кувалда с силой падала на сталь, звеня и под­скакивая. Далеко по рельсам катился хрупкий стук.

Наконец путь разобрали. Рабочие налегли плечами на вагоны, и они тяжело поползли вниз.

Не доходя до середины разобранного полотна, вагоны валились набок и, перевернувшись, как деревянные ящики, летели под откос.

Сверху полыхнула шрапнель – словно горохом посы­пало. За ней вторая, третья. Командир и дорожный мастер протирали глаза, засыпанные песком. Красноармейцы и мастеровые молча толкали последние оставшиеся на путях вагоны.