Чиновник для особых поручений. Читать онлайн книгу «Чиновник для особых поручений Павел Алексеевич Засецкий
…С пустяка все, в общем-то, началось. Конечно, когда собираешься на «огнестрел», все семь чувств мобилизуются по полной. А тут делов-то, учителку допросить по мошенничеству. В числе прочих доверчивых дур дала деньги на дешевую черную икру. Ну, это же додуматься надо! Так, где эта умница преподает?
Стас заглянул в ежедневник. Гимназия № 1520… а, в Леонтьевском, рядом со старым МУРом. Сам-то он, конечно, этого не застал, здание в Большом Гнездниковском снесли еще до войны.
Погода была на удивление солнечная. Для московского марта явление, прямо скажем, нетипичное. Можно и пешочком пройтись, благо не так уж далеко, а то уже все легкие в кабинете прокурил.
Старший лейтенант Сизов сбежал по лестнице, предъявил постовому на выходе удостоверение и, открыв тяжелые двери, вышел на улицу. Солнышко светило уже по-весеннему, а вот ветерок дул довольно свежий. Он, сощурившись, поглядел прямо на солнце, застегнул до горла молнию на куртке и медленно сошел по ступенькам.
Стайка смешливых студенток торопилась в стеклянную кафешку, окидывая его на бегу оценивающе-озорными взглядами. Следом степенно прошагал пенсионер в профессорских очках, ведя на поводке рыжую таксу с поседевшей мордой. С балкона ее гулко приветствовал басом черный дог, стуча хвостом по ограждавшим его свободу прутьям – видать, старые знакомцы. Бабуля, спеша к подъезжавшему на остановку автобусу, неловко задела его хозяйственной сумкой, и тут же ее саму чуть не сбил с ног скейтбордист, торпедой пролетевший мимо.
Где-то на грани слышимости завывала сирена «скорой помощи», спеша на вызов. В воздухе зависло сизое облако выхлопа от кативших волной машин – еще часок, и начнутся «пробки». У каждого свои дела и заботы, никому до него и дела нет. Неторопливо шагая по Страстному бульвару, Стас думал не о предстоящем допросе. Чего там голову ломать? Все просто. Из головы не выходила вчерашняя книга. Имя у автора было какое-то интересное – Мархуз… или фамилия такая? Он даже забил это слово в «Яндекс», узнав, помимо всего прочего, что это какая-то сказочная зверюга. Уже по этому было ясно, что писатель – большой оригинал.
Книга была написана в жанре альтернативной истории. Такое впечатление, что весь литературный мир просто помешался на этой «альтернативке» – кромсают эту бедную историю кто во что горазд. Впрочем, «Старший царь Иоанн Пятый», не в пример другим сочинителям, написан был весьма занятно. И заставлял задуматься, если уж на то пошло. Хотя бы о том, что наша жизнь – это цепь сплошных случайностей. Вот, к примеру, заболей он сейчас, и все дела, которые у него в производстве, достанутся Мишке.
Не в том даже дело, что сожитель по кабинету будет клясть его последними словами. Просто стиль работы у них очень разный. Михаил, прямой, как ручка от лопаты, работая с подозреваемыми, подавлял их волю. Нет, не кулаками. Битье – последнее дело, чистой воды профанация. Ну, заставишь ты человека протокол допроса подписать, и что? Посидит он недельку в камере, послушает опытных «сидельцев», с адвокатом поговорит – и пошла в прокуратуру «телега».
И не в том беда, что оперу прокурорские и «охотники за головами» ведро крови выпьют. Ее и по надуманным поводам сосут – только в путь! – а просто жулик в судебном заседании ту же песню споет. И будет оправдан, это же вам не старые времена, ведь конец XX века на дворе. Гуманизация, гласность, плюрализм и еще бог знает сколько всякой модной светотени. Спасибо просвещенной Европе, можно подумать, что до них мы щи лаптем хлебали.
Так что Бредбери, пожалуй, в чем-то был прав – если в меловом периоде раздавить бабочку, получишь на выходе другого президента. Другое дело, что никто этой закономерности, конечно, не проследит и примет как должное. Еще и скажет с умным видом: «История не знает сослагательного наклонения». Это она сама вам доложила, что ли?
Визг тормозов хлестнул по нервам, заставив вскинуть глаза. Сверкающий радиатор «лэндкрузера» надвигался на него неотвратимо, и время словно растянулось. Стас уже чувствовал тепло от двигателя, запах сгоревшего бензина, машина надвигалась медленно и неуклонно, как паровоз, идущий под уклон. Тело не успевало уйти с пути, а тут еще нога зацепилась за бордюр.… Он рванулся что было сил, и вдруг… прямо перед глазами возникла храпящая лошадиная морда, в лицо пахнуло едким лошадиным потом. Конец оглобли ударил в грудь, выбивая из легких остатки воздуха. Улица закружилась перед глазами. Последнее, что он услышал, падая на спину – это отборный мат.
…Приходя в себя, он почувствовал неприятный холод на лице, словно его уткнули мордой в подтаявший сугроб. Стас попытался смахнуть это холодное, но кто-то удержал его руку.
– Лежите, молодой человек, – произнес спокойный мужской голос.
В голове все еще продолжалось вращение, он открыл глаза и увидел склонившегося над ним человека с бородкой. Свет раздражал, и Стас опять смежил веки.
«Врач со скорой, – всплыла мысль. – Еще не хватало в „склиф” загреметь. Вот хрен им: вроде не сломано ничего. Неделю продержат, а я потом дела лопатой разгребай. И откуда взялась лошадь?»
А люди, стоя над ним, обсуждали его так, словно его тут не было, или он уже умер.
– Видать, нездешний…
«С чего бы это? Коренной москвич, между прочим…»
– Мериканец, видать. Вишь, штаны строченые. Я одного такого видал…
«Это он о джинсах, что ли? Нашел, блин, диковину – джинсы в Москве… Деревня, что ли? Да их в любом селе…»
– Не помер бы…
«А вот хрен вам, не дождетесь».
Пересиливая себя, Стас открыл глаза и попытался сесть.
– Лежите, лежите, вам вредно шевелиться.
Опять этот, с бородкой.
– Мне лежать вредно, – буркнул Стас. – Времени нет.
Он с трудом поднялся, прислушиваясь к себе. Грудь, конечно, побаливала, но вполне терпимо. Отряхивая брюки, опер мельком бросил взгляд на стоящих рядом людей. То, что с ними «что-то не то», он понял сразу. Но вот что именно не то? Сознание постепенно прояснялось и потихоньку начинало давать оценку той информации, которую, не скупясь, подавали глаза.
Сейчас, конечно, самой странной одеждой удивить кого-либо трудно, но чтобы вот так, все сразу? Словно попал в массовку на киносъемках о «старом времени». Естественно, что извозчик, стоящий рядом с пролеткой, одет, как извозчик начала века. И дама с манто на плечах – ну прямо барыня с картинки, а рядом с ней открыла рот простецкого вида бабенка в плисовой юбке. Сопел и озадаченно скреб пятерней макушку пузатый дядька. Лезли на глаза вывески с «ять». «Ряженые», в свою очередь, пялились на него, как детсадовцы на новогоднюю елку. Сейчас, конечно, каких только сервисов нет… и шоу… кого сейчас этим «ретро» удивишь? Но куча логических нестыковок росла лавинообразно.
Вместо асфальта – брусчатка. По Страстному за все время проехала одна машина – такое же ретро, как и все вокруг. Разные там фаэтоны, пролетки… да и то не слишком много, в сравнении, разумеется, с тем потоком машин, который он видел минут пять-десять назад. И последней каплей – рослый городовой, направляющийся именно к ним. В том, что это был настоящий городовой, Стас даже не усомнился. Три гомбочки на шнуре – городовой высшего оклада или унтер-офицер.
Это только в дурном чтиве герой, оказавшись в непонятном месте, долго щиплет себя за все части тела, пытаясь проснуться. Если человек не пьян и в своем уме, спрашивается, к чему лишние телодвижения? И так ведь видно, что это явь, а не сон. Веди себя соответственно обстановке, потом разберешься, как тут оказался. Когда будет время. Если будет.
– Что случилось, господа? – Городовой вежливо приложил пальцы к козырьку.
Ну, я тут столько сказочников уже видел..., - хмыкнул пристав, - одним больше, одним меньше....
И Стас рассказал. Спокойно, не торопясь, по порядку. Когда он назвал свой год рождения, оба слегка приподняли брови. После эпизода с джипом и сменившим его извозчиком дежурный кивнул Семёнову на дверь и тот, не проронив ни звука, вышел. Вернувшись минут через десять, он положил на стол дежурного густо исписанный бланк.
Извозчик полностью подтверждает, что сей господин возник из ниоткуда прямо посередине улицы.
Он махнул рукой. Это и без слов было понятно - на хрена извозчику это надо?
Ну, и что делать прикажете? - потёр щёку дежурный, - Решительно, теряюсь....
Вы можете мне сказать, - нарушил паузу опер, - какое сегодня число? И какого года?
Ладно, господин пристав, пошёл я на пост. История, конечно, интересная, но недосуг.
Иди, иди, Семёнов. И в самом деле...
Прощевайте, господин Сизов. Надеюсь, увидимся ещё. Очень мне хочется поспрашивать вас кое о чём. Если не возражаете, конечно.
Не возражаю, - вздохнул Стас, - куда я теперь денусь....
Когда за городовым закрылась дверь, он, вдруг, хлопнул себя по лбу.
Погодите, господин пристав... у вас, ведь, Кошко Аркадий Францевич командует?
Статский советник Кошко - глава нашей полиции. Значит, сохранилось его имя в анналах истории?
Сохранилось, - кивнул Стас, - а правда, что к нему на приём любой человек с улицы попасть может?
Стас. Станислав Сизов. Сыщик.
А, коллега..., - Кошко, раскрыв удостоверение, внимательно изучал его, - оперуполномоченный, хм... что за странная должность, право слово....
Что тут странного? - пожал плечами опер, - Хотя, да... опер-упал-намоченный. Это у нас так прикалываются... шутят, в смысле.
Забавно, - хохотнул сыщик, - упал-намоченный. Умеет русский народ что-нибудь эдакое вывернуть....
Раньше, вообще-то, нас звали инспекторами уголовного розыска.
Ну, гораздо благороднее звучит, - одобрительно кивнул статский советник, - а то, упал-намоченный... дурной вкус. Вы в каком году свет увидели, господин Сизов?
В шестидесятом, - ответил Стас и, уже ответив, сообразил, что матёрый сыщик попросту "заговорил зубы", - в тысяча девятьсот шестидесятом.
И пистолет ваш изготовлен, аккурат, в год вашего рождения, - задумчиво сказал Кошко, - прямо, тебе, Герберт Уэллс. И что, машина времени изобретена? Нет, судя по вашим показаниям.
Юрий и Вера Каменские
Чиновник для особых поручений
Часть I. Неучтённый фактор
Глава 1. Из огня да в полымя
С пустяка всё, в общем-то, началось. Конечно, когда собираешься на «огнестрел», все семь чувств мобилизуются по-полной. А тут, делов-то, учителку допросить по мошенничеству. В числе прочих доверчивых дур дала деньги на дешёвую чёрную икру. Ну, это додуматься надо. Так, где эта умница преподаёт?
Стас заглянул в ежедневник. Гимназия № 1520… а, в Леонтьевском, рядом со старым МУРом. Сам-то он, конечно, этого не застал, здание в Большом Гнездниковском снесли ещё до войны.
Погода, на удивление, была солнечная. Для московского марта явление, прямо скажем, нетипичное. Можно и пешочком пройтись, благо, не так уж далеко, а то уже все лёгкие в кабинете прокурил.
Старший лейтенант Сизов сбежал по лестнице, предъявил постовому на выходе удостоверение и, открыв тяжёлые двери, вышел на улицу. Солнышко светило уже по-весеннему, а, вот, ветерок подувал довольно свежий. Он, сощурившись, поглядел прямо на солнце, застегнул до горла молнию на куртке и медленно сошёл по ступенькам.
Стайка смешливых студенток торопилась в стеклянную кафешку, окидывая его, на бегу, оценивающе-озорными взглядами. Следом степенно прошагал пенсионер в «профессорских» очках, ведя на поводке рыжую таксу с поседевшей мордой. С балкона её гулко приветствовал басом чёрный дог, стуча хвостом по ограждавшим его свободу прутьям - видать, старые знакомцы. Бабуля, спеша к подъезжавшему на остановку автобусу неловко задела его хозяйственной сумкой, а саму её, чуть не сбил с ног скейтбордист, торпедой пролетевший мимо.
Где-то, на грани слышимости, взвывала сирена скорой помощи, спеша на вызов. В воздухе зависло сизое облако выхлопа от кативших волной машин, ещё часок, и начнутся пробки. У каждого свои дела и заботы, никому до него и дела нет. Неторопливо шагая по Страстному бульвару, Стас думал не о предстоящем допросе. Чего там голову ломать, всё просто, как задница ребёнка. Из головы не выходила вчерашняя книга. Имя у автора было какое-то интересное - Мархуз или фамилия такая? Он даже «забил» его в Яндекс, узнав, помимо всего прочего, что это какая-то сказочная зверюга. Уже по этому было ясно, что писатель - большой оригинал.
Книга была написана в жанре альтернативной истории. Такое впечатление, что весь литературный мир просто помешался на этой «альтернативке» - кромсают эту бедную историю, кто во что горазд. Впрочем, «Старший царь Иоанн Пятый», не в пример другим сочинителям, написан был весьма занятно. И заставлял задуматься, если уж на то пошло. Хотя бы, о том, что наша жизнь - это цепь сплошных случайностей. Вот, к примеру, заболей он сейчас, и все дела, которые у него в производстве, достанутся Мишке.
Не в том, даже, дело, что «сожитель» по кабинету будет клясть его последними словами. Просто стиль работы у них очень разный. Михаил, прямой, как ручка от лопаты, работая с подозреваемыми, подавлял их волю. Нет, не кулаками. Битьё - последнее дело, чистой воды профанация. Ну, заставишь ты человека протокол допроса подписать, и что? Посидит он недельку в камере, послушает опытных «сидельцев», с адвокатом поговорит - и пошла в прокуратуру «телега».
Дело даже не в том, что оперу прокурорские и «охотники за головами» ведро крови выпьют. Её и по надуманным поводам сосут - только в путь! - а, просто, жулик в судебном заседании ту же песню споёт. И будет оправдан, это же вам не старые времена, конец XX века на дворе. Гуманизация, гласность, плюрализм и ещё, Бог знает сколько, всякой модной светотени. Спасибо просвещённой Европе, можно подумать, что до них мы щи лаптем хлебали.
Так, что, Бредбери, пожалуй, в чём-то был прав - если в меловом периоде раздавить бабочку, получишь «на выходе» другого президента. Другое дело, что никто этой закономерности, конечно, не проследит, и примет, как должное. Ещё и скажет с умным видом: «История не знает сослагательного наклонения». Это она сама вам доложила, что ли?
Визг тормозов хлестнул по нервам, заставив вскинуть глаза. Сверкающий радиатор «Лэнд Крузера» надвигался на него неотвратимо, и время, словно растянулось. Стас уже чувствовал тепло от двигателя, запах сгоревшего бензина, машина надвигалась медленно и неуклонно, как паровоз, идущий под уклон. Тело не успевало уйти с пути, а, тут ещё, нога зацепилась за бордюр…. Он рванулся, что было сил, и вдруг… прямо перед глазами возникла храпящая лошадиная морда, в лицо пахнуло едким лошадиным потом. Конец оглобли ударил в грудь, выбивая из лёгких остатки воздуха. Улица закружилась перед глазами. Последнее, что он услышал, падая на спину, это отборный мат.
Приходя в себя, он почувствовал неприятный холод на лице, словно его уткнули мордой в подтаявший сугроб. Стас попытался смахнуть это холодное, но кто-то удержал его руку.
Лежите, молодой человек, - произнёс спокойный мужской голос.
В голове всё ещё продолжалось вращение, он открыл глаза, увидел склонившегося над ним человека с бородкой. Свет раздражал и Стас опять смежил веки.
«Врач со „скорой“, - всплыла мысль, - ещё не хватало в „Склиф“ загреметь. Вот хрен им, вроде, не сломано ничего. Неделю продержат, а я потом дела лопатой разгребай. А откуда взялась лошадь?».
А люди, стоя над ним, обсуждали его так, словно его тут не было, или он уже умер.
Видать, нездешний.
«С чего бы это? Коренной москвич, между прочим.»..
Мериканец, видать. Вишь, штаны строчёные. Я одного такого видал.
«Это он о джинсах, что ли? Нашёл, блин, диковину - джинсы в Москве. Деревня, что ли? Да их в любом селе.»..
Не помер бы.
«А, вот, хрен вам, не дождётесь».
Пересиливая себя, Стас открыл глаза и попытался сесть.
Лежите, лежите, вам вредно шевелиться.
Опять этот, с бородкой.
Мне лежать вредно, - буркнул Стас, - времени нет.
Он с трудом поднялся, прислушиваясь к себе. Грудь, конечно, побаливала, но вполне терпимо. Отряхивая брюки, он мельком бросил взгляд на стоящих рядом людей. То, что с ними «что-то не то», он понял сразу. Вот, что именно «не то»? Сознание постепенно прояснялось и, потихоньку, начинало давать оценку той информации, которую, не скупясь, подавали глаза.
Сейчас, конечно, самой странной одеждой удивить кого-либо трудно, но, чтобы вот так, все сразу? Словно попал в массовку на киносъёмках о «старом времени». Естественно, что извозчик, стоящий рядом с пролёткой, одет, как извозчик начала века. И дама с манто на плечах, ну, прямо, тебе, барыня с картинки, а рядом с ней открыла рот простецкого вида бабёнка в плисовой юбке. Сопел и озадаченно скрёб пятернёй макушку пузатый дядька. Лезли на глаза вывески с «ять». «Ряженые», в свою очередь, пялились на него, как детсадовцы на новогоднюю ёлку. Сейчас, конечно, каких только сервисов нет… и шоу. Кого сейчас этим «ретро» удивишь? Но куча логических «нестыковок» росла лавинообразно.
Вместо асфальта - брусчатка. По Страстному, за всё время, проехала одна машина - такое же ретро, как и всё вокруг. Разные, там, фаэтоны, пролётки, да, и то, не слишком много. В сравнении, разумеется, с тем потоком машин, который он видел не далее, как минут пять-десять назад. И последней каплей - рослый городовой, направляющийся, именно, к ним. То, что это был настоящий городовой, Стас даже не усомнился. Три гомбочки на шнуре - городовой высшего оклада или унтер-офицер.
Это только в дурном чтиве герой, оказавшись в непонятном месте, долго щиплет себя за все части тела, пытаясь проснуться. Если человек не пьян и в своём уме, спрашивается - к чему лишние телодвижения? И так, ведь, видно, что это явь, а не сон. Веди себя соответственно обстановке, потом разберёшься - как тут оказался. Когда будет время. Если будет.
Что случилось, господа? - городовой вежливо приложил пальцы к козырьку.
Дык, это., - извозчик замялся.
Господин городовой, - вперёд выступила дама в манто, - вот этого господина иностранца сбила лошадь вот этого извозчика.
Глядит победно, нос кверху - ни дать, ни взять, отличница, «сдающая» училке шалунов-одноклассников. Ну, погоди, зубрилка.
С чего вы, собственно, взяли, что я иностранец? - пожал плечами Стас, - К вашему сведению, я потомственный москвич.
Ну, вы так одеты, - стушевалась дама, - я прошу прощения, конечно.
Городовой, повернувшийся к извозчику, замер и вновь обратил взор на Стаса.
Действительно, сударь, одеты вы, прошу прощения, более, чем странно.
Как-то, с лёгкой руки «совковых» писателей, облик городового царской России сформировался в стереотип гоголевского Держиморды - эдакий здоровый бугай, причём, обязательно, хамоватый и не дурак кулаком в рыло зарядить. И сейчас Стас с интересом разглядывал унтера. Ну, разве, что здоровый, конечно: рост за сто девяносто, это точно. Литые плечи, ни грамма лишнего веса, кисти рук (именно, они очень многое говорят об уровне подготовки) как у хорошего бойца - широкое запястье, крепкая ладонь, пальцы сухие и сильные.
В остальном, как говорится, с точностью до наоборот. Держится, как профессионал - уверенно, но без хамства. Глаз цепкий, как у хорошего опера. Когда он окинул Стаса быстрым взглядом, тому, грешным делом, показалось, что он и ствол под курткой засёк. Хотя, по идее, не должен бы.
Будьте любезны, господин москвич, предъявить мне свой паспорт. И вы документы свои несите, - это уже извозчику.
Тот вздохнул и покорно поплёлся к пролётке.
Паспорта у меня с собой нет, - спокойно ответил Стас, лихорадочно соображая - стоит ли предъявлять служебное удостоверение.
«Ксива» действительна до 1995 года. Трудно предсказать реакцию городового на такой документ. Ни черта, конечно, не понятно, но то, что он, каким-то макаром, провалился во времени - печальный факт. «Бритва Оккама» сбоев не даёт - ничем другим происходящее объяснить было нельзя.
Ну, что ж вы так-то., - полицейский укоризненно покачал головой, - разве вам неизвестно, господин.
Он вопросительно посмотрел на Стаса.
Сизов Станислав Юрьевич.
- …господин Сизов, что при ношении оружия паспорт обязательно нужно иметь при себе? Это же у вас пистолет под курткой, я не ошибаюсь?
Пока он произносил эту тираду, Стас уже прокачал вариант - как ему в этой дурацкой ситуации поступить.
Господин городовой, у меня есть служебное удостоверение. Но, боюсь, если я его предъявлю, ситуация запутается ещё больше.
И что вы предлагаете?
По глазам полицейского было видно, что он тоже прокачивает возможные варианты.
Я прошу вас сопроводить меня в полицейское управление. Это, ведь, рядом, если не ошибаюсь? К господину извозчику у меня претензий нет. Но его данные я бы, на всякий случай, записал. На случай, если вы в моём рассказе усомнитесь.
Гм, - хмыкнул унтер, - нечасто, надо сказать, меня самого приглашают пройти в управление. Обычно бывает наоборот. Запоминать извозчика нужды нет, потому что он нас довезёт. Не так ли, Артём Ефимыч?
Дык, мы завсегда, - просиял возница, у которого, после слов Стаса, было видно, камень с души свалился, - прошу!
Вы позволите мне вперёд? - любезно поинтересовался у стража порядка Стас.
Он предпочёл не дожидаться приглашения унтера. Ежу понятно, что тот спину не подставит.
Сделайте одолжение, - чуть заметно усмехнулся тот.
«Не задержание, а, прямо, светский раут какой-то, - подумал Стас, усаживаясь на мягкое сиденье, - цирлих-манирлих».
Городовой, придерживая шашку, уселся напротив, извозчик свистнул и, под цокот кованных копыт, пролётка проворно свернула в Большой Гнездниковский.
«Вот же, занесла нелёгкая, - мелькнуло в голове, - и, что родителям сообщат? Пропал без вести при исполнении.?»
А, может, его обратно в своё время перекинет, нечто подобное он, краем уха, слышал, или читал, и, что самое смешное, зафиксированы такие случаи было именно в царской жандармерии, да ещё парочка за границей, кажется, в Англии.
Как и ожидал опытный опер, пролётка остановилась не у главного крыльца. По знаку городового извозчик придержал лошадей у незаметного подъезда.
Всего вам, ваше степенство, - пожелал он в спину Стасу.
Они прошли длинным коридором, поднялись по лестнице, прошли ещё одним коридором, затем снова спустились. Да, уж… Вид казённого учреждения во все времена одинаков и неистребим - те же аккуратные таблички на дверях, такие же запахи.
Сюда, - городовой указал на тяжёлую дверь из тёмного дерева.
Войдя, Стас сразу понял, что его привели в дежурную часть. Попади он в любое государство, дежурку ни с чем не спутаешь. Те же запахи, те же звуки, за стойкой - к бабке не ходи - дежурный. И плевать, что форма на нём не серая, а звёзд между двумя просветами не одна, а две. Один взгляд, брошенный на них, едва они шагнули через порог, сказал всё. Повинуясь жесту городового, Стас присел на деревянную лавку рядом с барьером. Мысленно усмехнулся, приметив за стопкой бумаг, на тумбочке, медный чайник.
Кого привёл, Семёнов? - привстав, дежурный с любопытством оглядел Стаса.
Смотрел, конечно, в основном, на одежду.
Непонятный случай, господин пристав, - сдержанно произнёс городовой.
Угу, - буркнул тот, - у меня этих случаев полный «собачник», - пиши донесение и шагай на пост. Дойдёт очередь, разберусь.
Извините, господин пристав, - твёрдо сказал Семёнов, - случай, действительно, неординарный. Господин Сизов, покажите нам своё удостоверение, сейчас самое время. И пистолетик ваш, будьте любезны.
Стас, изрядно вспотевший в кожаной куртке, вжикнул «молнией» и, достав красную «корочку», подал её Семёнову. Тот, не спуская с него взгляда, передал документ приставу. Затем опер плавным движением расстегнул «оперативку» и, медленно вытянув двумя пальцами родной ПММ, протянул его городовому. Тот с удивлением осмотрел пистолет.
А я-то думал, что всё оружие знаю, - озадаченно посмотрел он на дежурного, - приходилось вам видеть такое?
Это, что, бельгийский? - спросил пристав, взяв оружие у Семёнова.
Русский, - криво улыбнулся Стас.
Как ни просчитывал он своё положение, всё равно выходило плохо. Исход варьировался от «плохо» до «полный п…дец». Что не радовало, конечно.
Это где у нас такое? - услышал он и поднял голову.
Дежурный пристав, раскрыв его служебное удостоверение, пялился в него, как та коза на афишу.
Министерство Внутренних эс-эс-эс-эр. И печать какая-то странная..
Действительно до восьмого августа тысяча девятьсот девяносто пятого года, - прочитал Семёнов и посмотрел на Стаса, - да, сударь, вы были правы, пригласив меня сюда. Ну, я, всё-таки, надеюсь, что вы, как-нибудь, сможете это объяснить.
Объяснить не вопрос, - хмыкнул тот, решив плюнуть на всё и идти, что называется, «ва-банк», - сможете ли вы поверить моим словам?
Ну, я тут столько сказочников уже видел., - хмыкнул пристав, - одним больше, одним меньше..
И Стас рассказал. Спокойно, не торопясь, по порядку. Когда он назвал свой год рождения, оба слегка приподняли брови. После эпизода с джипом и сменившим его извозчиком дежурный кивнул Семёнову на дверь и тот, не проронив ни звука, вышел. Вернувшись минут через десять, он положил на стол дежурного густо исписанный бланк.
Извозчик полностью подтверждает, что сей господин возник из ниоткуда прямо посередине улицы.
Он махнул рукой. Это и без слов было понятно - на хрена извозчику это надо?
Ну, и что делать прикажете? - потёр щёку дежурный, - Решительно, теряюсь..
Вы можете мне сказать, - нарушил паузу опер, - какое сегодня число? И какого года?
Ладно, господин пристав, пошёл я на пост. История, конечно, интересная, но недосуг.
Иди, иди, Семёнов. И в самом деле.
Прощевайте, господин Сизов. Надеюсь, увидимся ещё. Очень мне хочется поспрашивать вас кое о чём. Если не возражаете, конечно.
Не возражаю, - вздохнул Стас, - куда я теперь денусь..
Когда за городовым закрылась дверь, он, вдруг, хлопнул себя по лбу.
Погодите, господин пристав, у вас, ведь, Кошко Аркадий Францевич командует?
Статский советник Кошко - глава нашей полиции. Значит, сохранилось его имя в анналах истории?
Сохранилось, - кивнул Стас, - а правда, что к нему на приём любой человек с улицы попасть может?
Правда, - кивнул тот.
Нужно мне кое-что важное ему сообщить. Как вы понимаете, мне многое известно.
Понимаю, - посерьёзнел пристав, - ежели вы, господин Сизов, не мистификатор, от вас большая польза выйти может. Сейчас вас проводят. Коренев!
Из смежного помещения вышел высокий молодой человек, одетый, как щёголь.
«Рубите мне голову, если это не опер», - поймав быстрый изучающий взгляд, подумал Стас.
Коренев Владимир Иванович, сыщик, - представил его дежурный, - а это господин Сизов Станислав Юрьевич, наш коллега. Владимир Иванович, проводи господина Сизова к Аркадию Францевичу. Я его по телефону предупрежу.
Они снова отправились в путешествие по длинным коридорам. На сей раз шли недолго. Корнев несколько раз незаметно, как ему казалось, бросал любопытные взгляды на одежду Стаса, но не заговаривал.
Наконец, они остановились перед дверью, на которой красовалась металлическая табличка со словом «Приёмная». Открыв её, сыщик пропустил опера вперёд. Сидящий за столом полицейский офицер при их появлении вежливо встал.
Это вы - господин Сизов? Аркадий Францевич ожидает вас.
Глава 2. Сыщик и опер
Ну, прямо, как в кино. Портрет царя Николая на стене, тяжёлые бархатные шторы и соответствующая времени обстановка - полный антураж. Из-за массивного стола, навстречу ему, поднялся высокий плечистый мужчина с пышными усами, в точности, как на портрете в книге.
Здравствуйте, Аркадий Францевич.
Присаживайтесь, пожалуйста, - русский Шерлок Холмс радушным жестом показал на кожаное кресло, - как вас прикажете величать? Спасибо, Владимир Иванович, можете быть свободны.
Молодой сыщик, положив перед наальником пистолет и удостоверение, неслышно исчез за дверью.
Стас. Станислав Сизов. Сыщик.
А, коллега., - Кошко, раскрыв удостоверение, внимательно изучал его, - оперуполномоченный, хм… что за странная должность, право слово..
Что тут странного? - пожал плечами опер, - Хотя, да. Опер-упал-намоченный. Это у нас так прикалываются, шутят, в смысле.
Забавно, - хохотнул сыщик, - упал-намоченный. Умеет русский народ что-нибудь эдакое вывернуть..
Раньше, вообще-то, нас звали инспекторами уголовного розыска.
Ну, гораздо благороднее звучит, - одобрительно кивнул статский советник, - а то, упал-намоченный, дурной вкус. Вы в каком году свет увидели, господин Сизов?
В шестидесятом, - ответил Стас и, уже ответив, сообразил, что матёрый сыщик попросту «заговорил зубы», - в тысяча девятьсот шестидесятом.
И пистолет ваш изготовлен, аккурат, в год вашего рождения, - задумчиво сказал Кошко, - прямо, тебе, Герберт Уэллс. И что, машина времени изобретена? Нет, судя по вашим показаниям.
Нет, не изобрели ещё.
Я так и понял. Знаете, что мне нравится во всём этом происшествии, так, это, полнейшая его нелепость.
Ну, да, - кивнул Стас, - выдумать можно было и чего-нибудь пополезнее.
Вот, именно, - кивнул знаменитый сыщик, - пополезнее, верно изволили заметить. Ничего, кроме головной боли, вам эта история не сулит.
Вот, именно, - буркнул опер.
Аркадий Францевич потёр лоб.
Рассуждая меркантильно, для вас сие приключение - как зайцу курево, а, вот, мне, как сыщику, ну, как дар свыше. Вы, смею надеяться, в гимназии по истории Отечества хорошо успевали?
Успевал, - с кривой усмешкой кивнул Стас, вспомнив учебник «История СССР». - а, самое главное, сам потом по истории нашей книги читал. Для вас я, конечно, ценный источник информации, козе понятно.
Кошко, конечно, отметил сарказм, прозвучавший в ответе собеседника, но никак на это не прореагировал, только бровь, чуть заметно, поднялась.
И про меня память сохранилась?
И по тому, как он это спросил, Стас понял, что вопрос не праздный.
«И тебе, - ухмыльнулся он про себя, - ничто человеческое не чуждо».
Про вас помнят, - кивнул он, - вас ставят нам в пример. Вас называют русским Шерлоком Холмсом.
Приятно, конечно, слышать. Но я совсем заговорил вас, прошу прощения.
Он снял телефонную трубку.
Сергей Иванович, будьте любезны, закажите в ресторане обед на две персоны. Нет, сюда. Благодарю вас.
Ну, вот, - улыбнулся Кошко, - сейчас отобедаем, чем Бог послал, а потом, уж, не обессудьте, вы мне расскажете о вашем прошлом, а я послушаю про наше будущее, прошу прощения за каламбур.
Статский советник аккуратно промокнул усы хрустящей салфеткой. Адъютант внёс накрытый салфеткой поднос, на котором стоял накрытый чайник, серебряная сахарница и два чайных стакана в подстаканниках.
Благодарю, Сергей Иванович.
Кивнув, офицер неслышно исчез за дверью.
Чай, я полагаю, в России пить не перестали? - поинтересовался Кошко, наполняя стаканы тёмным, как дёготь, напитком.
Не перестали, - кивнул Стас, отхлёбывая из стакана, - такого, правда, редко попить удаётся. Спешка, гонки. Пакетики больше.
Шёлковые, как у китайцев, что ли?
Бумажные, - тяжело вздохнул опер.
Бумажные? - удивился сыщик, - Ну, это, воля ваша, моветон чистейшей воды. Как можно?
Бог с ним, с чаем, - решительно мотнул головой Стас, - есть дело, которое отлагательства не терпит. Через четыре дня, в Киеве, студент Дмитрий Богров выстрелом из револьвера убьёт Петра Аркадьевича Столыпина.
Подробности помните? - Кошко сразу подобрался, как перед прыжком.
Царь со всем двором будет находиться в Киеве. Там же, естественно, будет и премьер-министр.
Юрий и Вера Каменские
Чиновник для особых поручений
Часть I. Неучтённый фактор
Глава 1. Из огня да в полымя
С пустяка всё, в общем-то, началось. Конечно, когда собираешься на «огнестрел», все семь чувств мобилизуются по-полной. А тут, делов-то, учителку допросить по мошенничеству. В числе прочих доверчивых дур дала деньги на дешёвую чёрную икру. Ну, это додуматься надо. Так, где эта умница преподаёт?
Стас заглянул в ежедневник. Гимназия № 1520… а, в Леонтьевском, рядом со старым МУРом. Сам-то он, конечно, этого не застал, здание в Большом Гнездниковском снесли ещё до войны.
Погода, на удивление, была солнечная. Для московского марта явление, прямо скажем, нетипичное. Можно и пешочком пройтись, благо, не так уж далеко, а то уже все лёгкие в кабинете прокурил.
Старший лейтенант Сизов сбежал по лестнице, предъявил постовому на выходе удостоверение и, открыв тяжёлые двери, вышел на улицу. Солнышко светило уже по-весеннему, а, вот, ветерок подувал довольно свежий. Он, сощурившись, поглядел прямо на солнце, застегнул до горла молнию на куртке и медленно сошёл по ступенькам.
Стайка смешливых студенток торопилась в стеклянную кафешку, окидывая его, на бегу, оценивающе-озорными взглядами. Следом степенно прошагал пенсионер в «профессорских» очках, ведя на поводке рыжую таксу с поседевшей мордой. С балкона её гулко приветствовал басом чёрный дог, стуча хвостом по ограждавшим его свободу прутьям - видать, старые знакомцы. Бабуля, спеша к подъезжавшему на остановку автобусу неловко задела его хозяйственной сумкой, а саму её, чуть не сбил с ног скейтбордист, торпедой пролетевший мимо.
Где-то, на грани слышимости, взвывала сирена скорой помощи, спеша на вызов. В воздухе зависло сизое облако выхлопа от кативших волной машин, ещё часок, и начнутся пробки. У каждого свои дела и заботы, никому до него и дела нет. Неторопливо шагая по Страстному бульвару, Стас думал не о предстоящем допросе. Чего там голову ломать, всё просто, как задница ребёнка. Из головы не выходила вчерашняя книга. Имя у автора было какое-то интересное - Мархуз или фамилия такая? Он даже «забил» его в Яндекс, узнав, помимо всего прочего, что это какая-то сказочная зверюга. Уже по этому было ясно, что писатель - большой оригинал.
Книга была написана в жанре альтернативной истории. Такое впечатление, что весь литературный мир просто помешался на этой «альтернативке» - кромсают эту бедную историю, кто во что горазд. Впрочем, «Старший царь Иоанн Пятый», не в пример другим сочинителям, написан был весьма занятно. И заставлял задуматься, если уж на то пошло. Хотя бы, о том, что наша жизнь - это цепь сплошных случайностей. Вот, к примеру, заболей он сейчас, и все дела, которые у него в производстве, достанутся Мишке.
Не в том, даже, дело, что «сожитель» по кабинету будет клясть его последними словами. Просто стиль работы у них очень разный. Михаил, прямой, как ручка от лопаты, работая с подозреваемыми, подавлял их волю. Нет, не кулаками. Битьё - последнее дело, чистой воды профанация. Ну, заставишь ты человека протокол допроса подписать, и что? Посидит он недельку в камере, послушает опытных «сидельцев», с адвокатом поговорит - и пошла в прокуратуру «телега».
Дело даже не в том, что оперу прокурорские и «охотники за головами» ведро крови выпьют. Её и по надуманным поводам сосут - только в путь! - а, просто, жулик в судебном заседании ту же песню споёт. И будет оправдан, это же вам не старые времена, конец XX века на дворе. Гуманизация, гласность, плюрализм и ещё, Бог знает сколько, всякой модной светотени. Спасибо просвещённой Европе, можно подумать, что до них мы щи лаптем хлебали.
Так, что, Бредбери, пожалуй, в чём-то был прав - если в меловом периоде раздавить бабочку, получишь «на выходе» другого президента. Другое дело, что никто этой закономерности, конечно, не проследит, и примет, как должное. Ещё и скажет с умным видом: «История не знает сослагательного наклонения». Это она сама вам доложила, что ли?
Визг тормозов хлестнул по нервам, заставив вскинуть глаза. Сверкающий радиатор «Лэнд Крузера» надвигался на него неотвратимо, и время, словно растянулось. Стас уже чувствовал тепло от двигателя, запах сгоревшего бензина, машина надвигалась медленно и неуклонно, как паровоз, идущий под уклон. Тело не успевало уйти с пути, а, тут ещё, нога зацепилась за бордюр…. Он рванулся, что было сил, и вдруг… прямо перед глазами возникла храпящая лошадиная морда, в лицо пахнуло едким лошадиным потом. Конец оглобли ударил в грудь, выбивая из лёгких остатки воздуха. Улица закружилась перед глазами. Последнее, что он услышал, падая на спину, это отборный мат.
Приходя в себя, он почувствовал неприятный холод на лице, словно его уткнули мордой в подтаявший сугроб. Стас попытался смахнуть это холодное, но кто-то удержал его руку.
Лежите, молодой человек, - произнёс спокойный мужской голос.
В голове всё ещё продолжалось вращение, он открыл глаза, увидел склонившегося над ним человека с бородкой. Свет раздражал и Стас опять смежил веки.
«Врач со „скорой“, - всплыла мысль, - ещё не хватало в „Склиф“ загреметь. Вот хрен им, вроде, не сломано ничего. Неделю продержат, а я потом дела лопатой разгребай. А откуда взялась лошадь?».
А люди, стоя над ним, обсуждали его так, словно его тут не было, или он уже умер.
Видать, нездешний.
«С чего бы это? Коренной москвич, между прочим.»..
Мериканец, видать. Вишь, штаны строчёные. Я одного такого видал.
«Это он о джинсах, что ли? Нашёл, блин, диковину - джинсы в Москве. Деревня, что ли? Да их в любом селе.»..
Не помер бы.
«А, вот, хрен вам, не дождётесь».
Пересиливая себя, Стас открыл глаза и попытался сесть.
Лежите, лежите, вам вредно шевелиться.
Опять этот, с бородкой.
Мне лежать вредно, - буркнул Стас, - времени нет.
Он с трудом поднялся, прислушиваясь к себе. Грудь, конечно, побаливала, но вполне терпимо. Отряхивая брюки, он мельком бросил взгляд на стоящих рядом людей. То, что с ними «что-то не то», он понял сразу. Вот, что именно «не то»? Сознание постепенно прояснялось и, потихоньку, начинало давать оценку той информации, которую, не скупясь, подавали глаза.
Сейчас, конечно, самой странной одеждой удивить кого-либо трудно, но, чтобы вот так, все сразу? Словно попал в массовку на киносъёмках о «старом времени». Естественно, что извозчик, стоящий рядом с пролёткой, одет, как извозчик начала века. И дама с манто на плечах, ну, прямо, тебе, барыня с картинки, а рядом с ней открыла рот простецкого вида бабёнка в плисовой юбке. Сопел и озадаченно скрёб пятернёй макушку пузатый дядька. Лезли на глаза вывески с «ять». «Ряженые», в свою очередь, пялились на него, как детсадовцы на новогоднюю ёлку. Сейчас, конечно, каких только сервисов нет… и шоу. Кого сейчас этим «ретро» удивишь? Но куча логических «нестыковок» росла лавинообразно.
Воспоминания о русской службе Кейзерлинг Альфред
«ЧИНОВНИК ДЛЯ ОСОБЫХ ПОРУЧЕНИЙ» (ПОСЛЕСЛОВИЕ РЕДАКТОРА)
«ЧИНОВНИК ДЛЯ ОСОБЫХ ПОРУЧЕНИЙ»
(ПОСЛЕСЛОВИЕ РЕДАКТОРА)
«Как чиновник для особых поручений я постоянно нахожусь в разъездах»
А. Кейзерлинг.
«Я прожил бурную жизнь, полную горя и радости, успехов и неудач. Беззаботное мое детство прошло в родительском доме в Станнюне, большом литовском поместье отца, в Митаве и в разных немецких школах, затем были годы учебы в Дерпте, а после университета - служба в Петербурге, в министерстве финансов. По счастливому стечению обстоятельств еще в 1886 году - мне было тогда 25 лет - приамурский генерал-губернатор барон Андрей Николаевич Корф призвал меня к себе в Хабаровск, что на дальнем востоке Сибири, на должность чиновника для особых поручений…» - так начал Альфред Кейзерлинг «свой раздел» в «Книге Кейзерлингов» - публикации семейных хроник, вышедшей в Берлине в 1944 году (Das Buch der Keyserlinge. An der Grenze zweier Welten. Berlin: Suhrkamp Verlag, 1944). Его воспоминания дополнили и продолжили опубликованную ранее книгу «Граф Альфред Кейзерлинг рассказывает…» (Graf Alfred Keyserling erz?hlt… Kaunas-Leipzig: Ostverlag der Buch-hand-lung Pribacis, 1937). Только сегодня, в начале нового века, изложенные в этих двух книгах воспоминания курляндского дворянина, отдавшего несколько десятилетий своей бурной жизни исполнению обязанностей чиновника Российской империи, оказываются доступными и российскому читателю.
В одном произведении читателю предлагаются автобиография, мемуары, этнографические записки, исторический источник (материалы к литературным портретам российских государственных деятелей и истории русской каторги), фрагменты документального детектива. Содержащихся в воспоминаниях графа Кейзерлинга фактов, занимательных описаний, сильных характеров и неожиданных поворотов сюжета хватило бы для создания увлекательного исторического романа. Действующими лицами повествования, помимо «массовки» - каторжников, амурских казаков, бурятских коневодов, монгольских лам, сибирских «инородцев» и т. д., - являются реальные исторические лица, государственные деятели, оказавшие влияние не только на судьбу Альфреда Кейзерлинга, но и на судьбу России: престолонаследник, а затем император Николай II, экс-министр Булыгин, министр Маклаков и будущий премьер-министр Львов, генерал-губернатор Корф и губернатор Адлерберг, принц Ольденбургский… Это только те, чье вмешательство оказало прямое, положительное или отрицательное, влияние на жизнь автора. Помимо них Кейзерлинг вскользь упоминает или более подробно вспоминает о многих известных людях, с которыми сводила его судьба - меценате Сибирякове, востоковеде Ухтомском, адмирале Алексееве, издателе Борисе Суворине, не говоря уже о тех более скромных героях повествования, которые обозначаются автором только по именам, фамилиям или прозвищам («каторжник Орлов», «повар Руперт», «Агасфер», «Перс»), либо - в силу ли каких-то тайн, которые граф не считал возможным открывать, но скорее по причине ослабевшей памяти или казавшейся незначительности их имен, - скрыты под инициалами Л., С., N., N.N., либо обозначены по должности, национальности или социальному статусу - «бурятский студент», «хутухта», «адъютант», «молодой князь-арестант»…
Помимо героев этого «автобиографического романа», обращают на себя внимание те обстоятельства, в которых им - героям - приходится действовать. «Декорации» большей части книги - амурская каторга конца 80-х - начала 90-х гг. XIX в. Жанр тюремных рассказов в русской литературе не нов (начиная с «Записок из Мертвого дома» Достоевского, рассказов Короленко и малоизвестного ныне «В мире отверженных» Л. Мельшина), и даже отдельно взятую забайкальскую каторгу можно считать достаточно документированной (в первую очередь благодаря книге «Сибирь и ссылка» американца Джорджа Кеннана, посетившего эти места в 1885–1886 гг.). Достоевский был очевидцем, но он писал о каторге более раннего периода; Кеннана интересовали прежде всего политические заключенные; Чехов посетил Сахалин в 1890 г., но у него были совсем иные задачи и ему было запрещено общаться с политическими. По отношению к Чехову Кейзерлинг - очевидец изнутри, не столичный корреспондент с ограниченными инструкцией возможностями (Чехов сам писал, что в глазах офицеров охраны «я не имею никакого права подходить близко к каторге и колонии, так как я не состою на государственной службе»), а человек, для которого каторга - часть работы и повседневной жизни; в отличие от Достоевского Кейзерлинг - наблюдатель извне, ибо оказался на каторге не арестантом, а, по его словам (правда, несколько преувеличенным), «полномочным управляющим арестантским ведомством». И тем парадоксальнее читать ту часть воспоминаний, где старый граф вспоминает о собственном недолгом заключении в Петропавловской крепости и восхищается целесообразностью тамошнего тюремного устройства (в большевистской тюрьме в Сибири сравнения с прошлым опытом уже оказываются бессильными).
Эта часть книги - «Заключение в Петропавловской крепости» - единственная, где автор не только воспроизводит события, но и пытается (правда, очень сдержанно и лаконично) восстановить свои впечатления, эмоции, галлюцинации. Эта страница жизни свежа в памяти Кейзерлинга даже спустя двадцать лет, и неудивительно, что подробный рассказ об этих нескольких неделях в одиночной камере ярче, эмоциональнее и подробнее, чем, например, воспоминания о последующих годах мировой войны. Это настоящий шпионский детектив, в основе которого, кстати, оказывается типичная семиотическая ошибка, определяемая как дешифровка сообщения на основе неверного кода. Впрочем, если бы Кейзерлинг и знал слово «семиотика», то методологические проблемы в тот момент интересовали бы его менее всего…
При характеристике Альфреда Кейзерлинга как мемуариста необходимо помнить о значительном хронологическом разрыве между описываемыми фактами, их оценкой и их записью. Как следует из приводимого Предисловия Отто фон Грюневальдта, запись воспоминаний - как об инспектируемой Кейзерлингом амурской каторге 80-х гг. XIX в. и поездке через Забайкалье наследника престола Николая Александровича (будущего императора Николая II) в 1891-м г., так и о революции и послереволюционных событиях - была сделана только в 1935 г.; таким образом, этот разрыв составляет от 15 до 40 с лишним лет. Памяти графа, которому в пору написания мемуаров было уже за семьдесят, можно только позавидовать! Кроме того, запись была выполнена тем же фон Грюневальдтом, «недурно владевшим пером» и, очевидно, подвергшим рассказ своего уже плохо видевшего родственника некоторой литературной обработке (однако сумевшим избежать «романизации»). Тем не менее содержание и стиль изложения позволяют составить впечатление о самом авторе и главном герое.
Альфред Кейзерлинг на протяжении практически всего своего повествования старается оставаться исключительно наблюдателем, причем наблюдателем объективным. Конечно, хронологическая дистанцированность от описываемых событий облегчала эту задачу, но он, будучи свидетелем как личных трагедий, так и исторических переломов, старается избегать эмоциональных всплесков, категорических оценок и глобальных обобщений, но описывает свою субъективную реакцию. Впрочем, реакция его довольно сдержанная - часто создается впечатление, что граф считает нужным просто выразить приличествующие моменту чувства. Он остается почти бесстрастным свидетелем, отстраненным наблюдателем, и даже по поводу политических событий деликатно высказывает только частное мнение. Да эти политические события, в оценке которых историками сломано столько копий, интересуют его лишь в той степени, в какой повлияли на его собственную жизнь. Трудно даже составить политический портрет Кейзерлинга - он монархист, четко соблюдающий придворную субординацию, но отдающий отчет в слабости Николая II (в противовес уважительной оценке Александра III); ни в коей мере не революционер, хотя политическим арестантам отдает дань уважения; не реакционер, не «патриот» (вернее, будучи по крови немцем, оказывается более привязан к Сибири, чем к европейской России) - он просто чиновник, фиксирующий свои наблюдения. «Общение с „политическими“ в Сибири научило меня, что личная порядочность и честность не зависят от политических убеждений. Я руководствовался правилом: земский чиновник должен быть человеком порядочным и честно выполнять свои обязанности на службе земства, политикой ему заниматься незачем». Это обыкновенный человек, живший в бурное время и по роду своей службы оказывавшийся в необыкновенных обстоятельствах, стремясь предельно четко выполнить свои должностные обязанности (характеризуя себя, он отмечает только свое «умение разобраться в сложных делах и быстро их исполнить»). Он -«чиновник для особых поручений». Кажется, что эта должность, с которой начался его послужной список, оставила отпечаток на всю дальнейшую жизнь, и приобретенные на службе под началом барона Корфа качества и навыки и позднее определяли действия, отношения и оценки Кейзерлинга.
Уникальность своего времени, собственной судьбы, возможность стать свидетелем неповторимых событий, ценность встреч с интереснейшими людьми прекрасно осознаются автором мемуаров. Но при этом сам он старается, насколько возможно в рамках мемуарного жанра, оставаться в стороне: он - только свидетель, герои - другие. Вряд ли это сознательная авторская позиция, скорее - следствие природной скромности, дворянского воспитания и придворной школы (отчасти, возможно, и литературного стиля). Его трудно упрекнуть в фамильярности - не «мы с бароном Корфом», но почтительно «барон Корф и я». Характеризуя г-на Моэтуса, он ставит ему в заслугу «основательное знакомство с данными территориями, приобретенное в наших долгих совместных разъездах», но себя при этом ни разу не называет знатоком-краеведом. Рассказывая о пребывании в Германии, он не говорит о своем родстве с местной элитой, а пишет только, что знаком с несколькими семействами, состоящими в родстве с высшим восточнопрусским обществом (но до этого упоминает, что эти семейства - его брат и кузены). Да и главным итогом многолетнего пребывания в Забайкалье в оценке Кейзерлинга оказываются не образцово выполненные должностные обязанности, не красочные впечатления от Бурятии, Монголии, Сахалина, не круг знакомств, не рекомендации начальства и не благосклонность императора, но прежде всего - приобретенный жизненный опыт: «Там я научился стоять на собственных ногах».
Правда, иное дело - пребывание на земской службе. Здесь автор уже прямо говорит о своих заслугах на благо земства, знакомствах в высших кругах, о зависти, о врагах. Лично для него эта служба, эти успехи важнее. Но успехи кажутся закономерным итогом предшествующей деятельности: Кейзерлинг и на земской службе, и впоследствии на работе в Земгоре остается «чиновником для особых поручений» - он получает задание либо берется за предложенный ему род деятельности, а интерес к этим заданиям или новой деятельности вырабатывается в процессе выполнения; свойственные же ему честность, осмотрительность, практичность и очевидная предпринимательская жилка позволяют приспособиться к обстоятельствам и образцово выполнить принятые на себя обязательства, будь то спасение документов из осажденного Порт-Артура, строительство дачного поселка под Петербургом, организация поставок продовольствия из Сибири по заданию принца Ольденбургского, создание «иностранной трудовой коммуны» в большевистском концлагере или выращивание помидоров под Новгородом.
Между тем автор пишет не только об исправлении чужих ошибок (с этого и началась, по его словам, служба «чиновника для особых поручений»), но не стесняется говорить и о своих собственных промахах - в тех случаях, когда эти промахи оказывали влияние на других людей («Впоследствии это мое решение оказалось ошибкой, о которой я горько жалел»). Он старается быть объективным по отношению ко всем: если позволяют служебные полномочия, восстанавливает арестантские семьи и переводит каторжников на «домашнюю работу», использует свой дом в качестве лазарета для умирающего арестованного князя, справедливо полагается на арестантское слово и гарантии политических, но при этом не останавливается перед необходимостью применения телесного наказания. Он исходит из того, что каждый человек - от чиновника до каторжника - должен четко выполнять свои обязанности, и при этом готов уважать их права. Свидетельством тому служит случай с кучером Орловым: «Принуждать Орлова я не хотел, я (…) знал, что должен позволить ему идти своим путем». Аналогичным образом следит граф за соблюдением прав туземных народов Сибири и выполнением правительственных обязательств по отношению к ним.
Эти главы книги, посвященные встречам с народами Забайкалья, Уссурийского края, Приамурья, Монголии, приемам у китайского мандарина, поездке к хутухте в Ургу являются ценнейшим этнографическим источником. Альфред Кейзерлинг понимает, что столкновение с цивилизацией - по крайней мере, в лице артельщиков, обкрадывающих и сгоняющих аборигенов с их территорий, продажных полицейских чинов и православных миссионеров, борющихся с ламаизмом, не потрудясь проникнуть в его сущность, - губительно для туземцев. Правда, для него это прежде всего несоблюдение данных правительством гарантий и нарушение должностных инструкций, но он старается непредвзято, внимательно и точно зафиксировать особенности их быта, одежды, хозяйства, питания, обрядов, отдавая себе отчет, что все эти самобытные особенности неизбежно сглаживаются и исчезают. Характерно, что при этом правительственный чиновник принял точку зрения этнографа или антрополога - посмотреть на чуждую культуру изнутри, опять-таки став свидетелем и осознав ценность своих наблюдений: «Чтобы выполнить мою задачу по-настоящему, нужно было провести среди инородцев определенное время, живя их жизнью. Все, что я тогда увидел и пережил, уже отошло в прошлое…».
Кейзерлинг влюбляется в Сибирь (правда, следует учитывать, что понятие «Сибирь» автор трактует очень узко - для него, по крайней мере в первой части, это прежде всего Забайкалье, а история присоединения Сибири ограничилась походом Ермака). Он уверен, что присоединение этого богатейшего края к России, активизация его освоения и интеграция в российскую экономику приводят к негативным последствиям и что Сибири, располагающей и природными богатствами, и людскими ресурсами, и самобытной традицией землепользования, выработавшей к тому же собственные, отличные от европоцентристских, геополитические ориентиры, было бы намного лучше развиваться самостоятельно. Что годится для европейской России, губительно для Сибири, и особенно это касается большевизма. Не приняв большевистской революции, Кейзерлинг «эмигрирует» в ставшую ему уже родной Сибирь, его воодушевляет возможность отделения Сибири от Советской России, но дальнейшие события приводят к глубочайшему разочарованию, семейным трагедиям, потере имущества (в том числе архивов, дневников, фотодокументов), бесконечному бегству… И только спустя полтора десятилетия, поддавшись на уговоры, Альфред Кейзерлинг решается доверить бумаге «хронику особых поручений» и, уединившись со свояком в эстонском Хаапсалу, вспоминать и диктовать.
Книга Кейзерлинга - практически неизвестный до сих пор на родине автора исторический источник, и в этом качестве нуждается в своем собственном дотошном исследователе, который оценит важность и уникальность воспоминаний «чиновника для особых поручений» и возложит на себя труд сопоставить их с другими документами, проверить факты, составить подробные комментарии, восстановить в ряде случаев последовательность событий и биографии упоминаемых «второстепенных» персонажей, установить личности анонимных «адъютантов», «бурятских студентов», N., С… Пока же важно само «возвращение Кейзерлинга» в Россию, к российскому читателю, для которого, собственно, эти мемуары и писались.
В настоящем издании читателю предлагаются обе книги мемуарного наследия А.Г. Кейзерлинга - Части I–IV (а также «Заключительное слово») взяты из книги «Граф Альфред Кейзерлинг рассказывает…», продолжающие их Части V–VI и глава «Золотые рудники Квантунской области», помещенная с целью восстановления последовательности событий в Часть III данного издания, - из «Книги Кейзерлин-гов». При подготовке подобного издания необходимо было постоянно иметь в виду, что перевод и первая публикация исторического источника в целом ряде случаев обладают правами оригинала, а его изменение и искажение равноценны несанкционированному «соавторству». Редакторская работа свелась к незначительным сокращениям за счет повторов (упоминание одних и тех же событий в различных местах текста), укрупнению излишне дробной первоначальной рубрикации за счет слияния неоправданно мелких параграфов (в этих случаях, как правило, даны «сдвоенные» названия глав) либо наоборот, механическому вычленению самостоятельных хронологических и смысловых частей, позволяющих легче ориентироваться в тексте (так, единая в немецком варианте часть «О сибирской каторге» в настоящем издании разделена на три: «Об амурской каторге», «Сопровождая цесаревича» и «Забайкалье и Сибирь»). Все сокращения, изменения композиции и рубрикации авторского текста сделаны без ущерба для содержания.
Понятно, что личные архивы, документы и фотографии, относящиеся к русской службе графа Кейзерлинга, были утрачены в период Гражданской войны. По этой причине помещенные в книге иллюстрации носят компенсирующий характер: были использованы, в частности, фотографии из архивов Государственного центрального музея современной истории России, Музея-заповедника «Царское Село», документы Российского Государственного Исторического Архива. В Приложении помещены генеалогический экскурс «Графы Кейзер-линги», комментарии и указатели. Хотя встречам с какими-нибудь мальчиком Осейкой или каторжником N.N. автор мемуаров зачастую уделяет значительно больше внимания, чем вскользь упомянутым князьям, губернаторам или товарищам министров, от традиционного для издания мемуаров Именного указателя издатели решили не отказываться.
Перевод книги на русский язык выполнен по немецкому изданию Н. Федоровой и предоставлен К. Экштайном, правнуком графа А. Кейзерлинга, глубочайшая заинтересованность которого в возвращении в Россию наследия своего предка и сделала возможным настоящую публикацию.
Необходимо отметить большую помощь Ю. Берестневой, А. Бычковой, И. Изели и М. Ивановой в поиске и отборе иллюстративного и справочного материалов и подготовке текста. Составители комментариев выражают благодарность заместителю начальника отдела Государственного архива РФ И.С. Тихонову, директору Краеведческого музея г. Пушкина Н.А. Давыдовой и сотрудникам М.А. Мощениковой и Н.А. Корниловой, зав. Сектором Искусства Центральной Азии Государственного Музея Востока Т.В. Сергеевой, сотрудникам Государственного музея-заповедника «Царское Село» Т.З. Жарковой и В. Плауде, сотрудникам Российского Государственного Исторического Архива.
Из книги Мои правила игры автора Коллина Пьерлуиджи Из книги Ломоносов автора Лебедев Евгений НиколаевичПослесловие научного редактора Писать о М. В. Ломоносове очень трудно, так как этот универсальный гений нашел выражение в столь разнообразных отраслях человеческих знаний, что одному человеку не под силу охватить все стороны его творчества. Не случайно поэтому о
Из книги Соколы Троцкого автора Бармин Александр Григорьевич32. АВТОМОБИЛЬНЫЙ ЧИНОВНИК В СЕТЯХ БЮРОКРАТИИ Основным предметом нашего автомобильного экспорта должен был стать трехтонный грузовик «ЗИС», построенный по американским стандартам на Московском заводе имени Сталина. Помимо этой модели, наш завод в Горьком выпускал
Из книги Где небом кончилась земля: Биография. Стихи. Воспоминания автора Гумилев Николай СтепановичПочтовый чиновник Ушла… Завяли ветки Сирени голубой, И даже чижик в клетке Заплакал надо мной. Что пользы, глупый чижик, Что пользы нам грустить, Она теперь в Париже, В Берлине, может быть. Страшнее страшных пугал Красивым честный путь, И нам в наш тихий угол Беглянки не
Из книги Генерал Власов: Русские и немцы между Гитлером и Сталиным автора Фрёлих Сергей БорисовичПОСЛЕСЛОВИЕ РЕДАКТОРА Э. фон Фрейер Сергей Фрёлих - Сергей Борисович для своих русских друзей - был отмечен своей ненарушимой преданностью русскому народу. До своей смерти в декабре 1982 года он поддерживал борьбу за его свободу с помощью своего журнала «Зарубежье»,
Из книги Воспоминания Главного конструктора танков автора Карцев Леонид НиколаевичЯ – чиновник Узнав о том, что А.С. Зверев подписал приказ об освобождении меня от должности, я сразу позвонил Николаю Петровичу Белянчеву, который занимал в то время должность начальника факультета в Военной академии бронетанковых войск, и рассказал ему о случившемся. В
Из книги Воспоминания. От крепостного права до большевиков автора Врангель Николай ЕгоровичЧиновник особых поручений Польский мятеж уже давно был подавлен, но Польшу продолжали держать чуть ли не в осадном положении. Нужно сознаться, что наша политика, не только в Польше, но на всех окраинах, ни мудра, ни тактична не была. Мы гнетом и насилием стремились достичь
Из книги Отто Шмидт автора Корякин Владислав СергеевичГлава 2 Советский чиновник …Грядущее темно, Что сбудется - нам ведать не дано. У. Шекспир Судьба, как ракета, летит по параболе Обычно - во мраке, а реже - по радуге… А. Вознесенский Единственная достойная причина для того, чтобы описывать чиновную деятельность
Из книги Мне доставшееся: Семейные хроники Надежды Лухмановой автора Колмогоров Александр ГригорьевичПортовый чиновник В начале января 1902 года, добравшись из Одессы до родного и привычного Петербурга, Дмитрий Афанасьевич обнял мать и сестру, которых не видел более 6 лет. Но утешиться долгожданным покоем в кругу близких не получилось, так как буквально через несколько
автора Шанель КатринГлава 1 Сестра Мари-Анж, когда я увидела ее снова спустя несколько лет, показалась мне очень молодой. Казалось, она даже помолодела с тех пор, как я видела ее в последний раз. Я поняла, в чем тут дело – ребенку все взрослые кажутся очень взрослыми, для девушки-подростка все
Из книги Величие и печаль мадемуазель Коко автора Шанель КатринПослесловие редактора Сейчас уже никто не может сказать наверняка, была ли дочь у всемирно известной Коко Шанель или нет. Но и доказать обратное не представляется возможным. Некоторые факты указывают на то, что этот ребенок действительно мог появиться на свет. Поэтому,
Из книги Окнами на Сретенку автора Беленкина ЛораПослесловие редактора Рукопись воспоминаний Лоры Беленкиной занимает 350 страниц убористого текста. В «Предисловии», написанном, как и все воспоминания, «для домашнего пользования», автор пишет: «Подробно я опишу раннее детство, школьные годы и юность - примерно до 1945
Из книги Громов автора Цыбульский Игорь Иустович Из книги 10 вождей. От Ленина до Путина автора Млечин Леонид МихайловичГлава пятая ГЕНЕРАЛ ДЛЯ ОСОБЫХ ПОРУЧЕНИЙ 17 февраля 1982 года Борису Всеволодовичу Громову присвоено звание генерал-майора. Он представлен командованием к званию Героя Советского Союза (награжден орденом Красного Знамени).На этом первая командировка Громова в Афганистан
Из книги Далекое и близкое, старое и новое автора Балабин Евгений ИвановичЧиновник партии Став генсеком, Черненко через несколько дней подписал документ, направленный в партийные комитеты и политорганы. В этой директиве говорилось, какие документы следует принимать в ЦК: четко указывалась ширина полей бумаги, максимальное количество строк на
Из книги автора«ПОМЫШЛЕНИЕ ПРАВЕДНЫХ – ПРАВДА» Послесловие редактора Разнолика русская эмиграция, многоплановы, разнородны и разнокалиберны оставленные ею свидетельства о бытии на чужой земле. Столь же непохожими могут быть чувства, с которыми разные читатели перевернут
