Что является политическим центром слова о полку. Альманах «День за днем»: Наука
Произведение
Слово о полку Игореве - литературный памятник XII в., одно из самых значительных в художественном отношении произведений древнерусской литературы. С момента своего открытия С. находится в центре внимания русской филологической науки, ему посвящена обширная исследовательская литература.
С. дошло до Нового времени в единственном списке, в составе сборника. В XVIII в. сборник хранился, как полагают, в библиотеке Спасо-Ярославского монастыря, а не позднее 1792 г. оказался в составе коллекции известного ценителя и собирателя древнерусских рукописей графа А. И. Мусина-Пушкина. В 1800 г. С. было издано. Сопоставление издания с копией текста, изготовленной еще в конце XVIII в. для Екатерины II, показывает, что издатели (А. И. Мусин-Пушкин, Н. Н. Бантыш-Каменский и А. Ф. Малиновский) достаточно точно воспроизвели текст памятника, позволив себе, однако, некоторую орфографическую унификацию. Гибель сборника с текстом С. во время московского пожара 1812 г. сделала невозможными новые обращения к рукописи для более точного ее палеографического анализа, но, по мнению большинства исследователей, можно датировать список С. XVI в., хотя наличие в сборнике Хронографа XVII в. заставляет допускать, что сборник был конволютом. Гибель сборника со С. и высокие художественные достоинства памятника, которые казались некоторым исследователям несовместимыми с их представлениями об уровне литературы Киевской Руси, послужили почвой для возникновения сомнений в подлинности и древности С.: такие сомнения высказывали представители так называемой скептической школы в русской исторической науке первой половины XIX в., а впоследствии - французские ученые Л. Леже и А. Мазон, чешский славист Я. Фрчек, советский историк А. А. Зимин. Поэтому чрезвычайно важным было обнаружение и исследование в других древнерусских литературных памятниках следов знакомства с текстом С. Особенно ярко влияние С. проявилось в «Задонщине» и «Сказании о Мамаевом побоище». Важно было показать также языковое и стилистическое соответствие С. его времени. Был предпринят ряд специальных разысканий, в результате которых было показано сходство С. со многими литературными памятниками XI-XII вв., огромное количество языковых параллелей С. в текстах этого времени. Несомненным является также то, что события Игорева похода изложены и осмыслены с позиции современника.
Возможные вопросы в С1 или С5 (в 9 и 17 заданиях):
Автор «Слова о полку Игореве». Мы располагаем бесспорными свидетельствами того, что Слово о полку Игореве (далее - С.) было известно в Древней Руси. В слегка измененном виде цитата из С. была включена в послесловие к псковскому Апостолу, переписанному в 1307 г. Домидом. С. послужило основой «Задонщины». Но ни в этих текстах, ни в самом С., ни в каких-либо других документах нет данных об авторе С. Основным источником наших представлений о нем является только текст самого произведения.
Поэтическая система С., поэтические образы его, лексика и фразеология произведения свидетельствуют о том, что С., хотя оно и отличается неповторимостью и оригинальностью, самым тесным образом связано с книжной культурой Руси XI-XIII вв. (см.: Адрианова-Перетц В. П. «Слово о полку Игореве» и памятники русской литературы XI-XIII вв. Л., 1968). Автор С. был человек широкой начитанности, хорошо разбиравшийся в исторической литературе своего времени, в памятниках книжной культуры своей эпохи (В. Ф. Миллер, В. М. Истрин, В. Н. Перетц, М. Д. Приселков, В. П. Адрианова-Перетц, Д. С. Лихачев). Д. С. Лихачев убедительно обосновывает предположение, впервые высказанное М. Д. Приселковым, о прекрасном знании автором С. основного исторического памятника Древней Руси - Повести временных лет. Он отмечает, что уже самый выбор автором С. из Повести временных лет наиболее поэтических описаний исторических событий прошлого обнаруживает в нем внимательного и чуткого к жизненной красоте Повести читателя. Многие поэтические образы С. близки к устной народной поэтике, но это свидетельствует лишь о широком художественном кругозоре автора С., а не о фольклорном характере самого произведения. Исторические песни служили автору С. не только поэтическими образцами, но и источниками исторических данных. Автор С. в равной степени пользуется как историческими данными летописей, так и устно-эпических преданий. С летописцами автора С. объединяет стремление найти первопричину всех происходящих в его время событий, прежде всего - княжеских усобиц. Но, как отмечает Д. С. Лихачев, «автор “Слова о полку Игореве” не историк и не летописец, он не стремится хотя бы в какой-либо мере дать представление о русской истории в целом. Он предполагает знание русской истории в самом читателе. И вместе с тем его отношение к событиям современности в высшей степени исторично» (Лихачев. «Слово о полку Игореве» и культура, с. 113). Весьма показательно в этом отношении «Злато слово» Святослава, переходящее в обращение самого автора С. к русским князьям встать «за землю Рускую». Это призыв к конкретным князьям создать конкретный союз против Степи. Но обращение это имело и более широкую функцию. Оно призывало к идейному единству всех русских князей и земель в исторической перспективе. Именно это подчеркивает К. Маркс в своем известном высказывании о С.: «Суть поэмы - призыв русских князей к единению как раз перед нашествием собственно монгольских полчищ» (Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч. 2-е изд. Т. 29, с. 16). «Подлинный смысл призыва автора “Слова”, - пишет Д. С. Лихачев, - может быть, заключался не в попытке организовать тот или иной поход, а в более широкой и смелой задаче - объединить общественное мнение против феодальных раздоров князей, заклеймить в общественном мнении вредные феодальные представления, мобилизовать общественное мнение против поисков князьями личной славы, личной чести и мщения или личных обид. Задачей “Слова” было не только военное, но и идейное сплочение русских людей вокруг мысли о единстве Русской земли» (Лихачев. «Слово о полку Игореве» и культура, с. 148-149).
Прекрасная осведомленность автора С. в политической обстановке описываемого им времени, точность в изображении целого ряда незначительных реалий, самый характер авторского отношения к описываемым событиям - все говорит о том, что С. писалось вскоре после изображенного в нем события - похода Игоря Святославича, князя Новгорода-Северского на половцев в 1185 г. Так, например, обращаясь к Всеволоду III Большое Гнездо, автор С. говорит: «Ты бо можеши Волгу веслы раскропити». В этом кратком иносказании - намек на поход Всеволода в 1183 г. на волжских болгар. В обращении к тому же Всеволоду говорится: «Ты бо можеши посуху живыми шереширы стреляти - удалыми сыны Глебовы». И за этим поэтическим образом стоит вполне реальная историческая ситуация: сыновья Глеба Ростиславича Рязанского в 1180 г. «целовали крест» Всеволоду «на всей его воле» и в 1183 г. принимали участие в походе на волжских болгар. Столь обобщенные поэтические иносказания могли быть употреблены только современником и без комментариев были ясны только для современников. А подобных примеров в С. очень много. По мнению Истрина, намеки на политические и государственные события, рассеянные по всему С. и понятные лишь людям, близким к этим событиям, были одной из причин того, что С. не получило широкого распространения среди последующих древнерусских читателей - смысл таких поэтически и образно описанных фактов был им уже непонятен.
Вопрос о времени написания С. решается исследователями неоднозначно. Автор С. ведет свой рассказ «до нынешняго Игоря», следовательно, безусловно можно утверждать, что С. было написано при жизни Игоря (ум. в 1202 г.). В. М. Истрин датировал создание С. периодом «вскоре после возвращения Игоря из плена, до 1193 г., года смерти великого князя Святослава Всеволодовича» (Истрин. Очерк истории, с. 184). Большинство исследователей, однако, датируют памятник гораздо более узким отрезком времени: с 1185 по 1187 г. Наиболее широко распространена датировка С. 1187 г., при этом очень узким отрезком времени. В конце С. провозглашается здравица: «Слава Игорю Святъславличу, буй туру Всеволоду, Владимиру Игоревичу». Из этого делается заключение, что С. было написано после возвращения Владимира Игоревича из половецкого плена - в сентябре 1187 г. Среди князей, к которым обращается автор С. встать «за землю Рускую, за раны Игоревы» назван Ярослав Осмомысл - Ярослав Владимирович Галицкий, который умер 1 октября 1187 г. Поэтому С. датируется осенью 1187 г.: после возвращения Владимира из плена и до того, как стало известно о смерти Ярослава Осмомысла. Однако многие исследователи С. считают, что данные вычисления не могут быть признаны серьезными аргументами в датировке С. Слишком мал, говорят они, отрезок времени между датой возвращения из плена Владимира и днем смерти Ярослава Галицкого. А кроме того, в С. говорится о ранении Владимира Глебовича («...а Володимир под ранами. Туга и тоска сыну Глебову!»), но не сообщается о его смерти (ум. 18 апреля 1187 г.). Следует отметить, что существует гипотеза, согласно которой время возвращения Владимира на Русь должно датироваться 1188 г. вместо 1187 г., а время смерти Ярослава Осмомысла - действительно 1187 г. (см.: Бережков Н. Г. Хронология русского летописания. М., 1963, с. 75-76, 83-84, 196, 198, 203-204). Если выводы Н. Г. Бережкова верны, то соотношение дат возвращения Владимира Игоревича и смерти Ярослава Осмомысла не имеет значения для датировки С. Таким образом, С. могло быть написано либо до событий 1187 г., либо уже после них - и Ярослав Осмомысл и Владимир Глебович ретроспективно названы как действительно жившие в 1185 г. люди независимо от времени написания С. Целый ряд исследователей датирует С. 1185 г. Еще М. А. Максимович высказал предположение, что часть до рассказа о возвращении Игоря из плена была создана в 1185 г., а остальная часть памятника - в 1186 г. Эту мысль развил В. В. Каллаш, который считал, что С. состоит из двух частей: первая оканчивается плачем Ярославны, вторая - остальной текст С. до конца; «обе части возникли одна за другой с небольшим промежутком, в конце 1185 и начале 1186 г.», при этом, считает Каллаш, памятник был создан до возвращения Владимира Игоревича из плена и до смерти Владимира Глебовича (Каллаш. Несколько догадок, с. 347). Если признать, что «здравица» в честь Владимира Игоревича могла быть провозглашена и в то время, когда он еще не вернулся из половецкого плена (где он, в сущности, жил не как пленник, ибо женился на дочери хана Кончака), то единственной датирующей приметой останется время бегства из плена Игоря, вероятнее всего - лето 1185 г. А. И. Лященко датировал написание С. осенью 1185 г., когда Владимир Глебович еще не оправился от ран («туга и тоска сыну Глебову»). С датировкой Лященко согласился А. И. Соболевский, но он считал, что осенью 1185 г. написана только часть С., заканчивающаяся плачем Ярославны (Соболевский А. И. К Слову о полку Игореве. - ИпоРЯС, 1929, т. 2, кн. 1, с. 174-186). 1185 годом датируют С. А. В. Соловьев и Б. А. Рыбаков. По мнению Б. А. Рыбакова, важной хронологической приметой является приведенная выше фраза С. о сыновьях Глеба Ростиславича Рязанского в обращении к Всеволоду Большое Гнездо. В конце 1185 г. Глебовичи поссорились с Всеволодом. Следовательно, заключает Б. А. Рыбаков, С. было создано до того, как в южной Руси узнали о распре между Всеволодом и его вассалами - Глебовичами. С. было написано сразу же после возвращения Игоря из плена (по Б. А. Рыбакову июль - август 1185 г.) (см.: Рыбаков. «Слово о полку Игореве», с. 274-278). Правда, в более поздней работе, никак не оговаривая этого, Б. А. Рыбаков пишет: «Весною 1186 г. Игорь уже бежал из плена...» (Рыбаков Б. А. Киевская Русь и русские княжества XII-XIII вв., М., 1982, с. 508). Н. С. Демкова датирует С. сер. 90-х гг. XII в. Она считает, что верхней границей написания С. является май 1196 г. - время смерти Всеволода Святославича: «здравица» в его честь в конце С. бесспорно свидетельствует о создании С. до его смерти. Нижняя граница - июль 1194 г. время смерти великого князя киевского Святослава Всеволодовича. По мнению Н. С. Демковой, отсутствие «здравицы» ему в конце С. и характер «сна Святослава» в С. говорят о том, что произведение писалось после его смерти. Политическая ситуация периода 1194-1196 гг., как считает Н. С. Демкова, отвечает многим характеристикам и образам С. (см.: Демкова Н. С. К вопросу о времени написания «Слова о полку Игореве». - Вестн. ЛГУ, 1973, № 14. Ист., яз., лит., вып. 3, с. 72-77). Б. И. Яценко полагает, что та политическая характеристика Игоря, которая дается ему в С., не могла возникнуть в 1194-1196 гг. По его мнению, характер отношения автора С. к Ярославу Всеволодовичу Черниговскому и наименование Чернигова «отним столом» Игоря свидетельствуют о написании С. после смерти Ярослава Черниговского (1198 г.). Время написания С. уточняет хвалебная характеристика волынского князя Романа. Это, считает Б. И. Яценко, могло иметь место до 1199 г., когда Роман захватил Галич и стал врагом Игоря и его сыновей, внуков Ярослава Осмомысла Галицкого, претендовавших на галицкое наследство. По мнению Яценко, С. «было написано в 1198-1199 гг., после вокняжения Игоря Святославича в Чернигове и до захвата Романом Мстиславичем Галича» (Яценко Б. И. Солнечное затмение в «Слове о полку Игореве». - ТОДРЛ, 1976, т. 31, с. 122). А. А. Горский, критически рассматривая датировки С. 1185-м, 1187-м, 1194-1196-м, 1198-1199-м гг., приходит к заключению, что ни одна из них не может быть признана бесспорной, так как твердых конкретных аргументов в пользу ни одной из них нет. По его мнению, диалог Гзака и Кончака, в котором несомненен намек на возвращение Владимира Игоревича с Кончаковной из плена на Русь, свидетельствует о создании С. не ранее 1188 г. (года возвращения Владимира Игоревича). Вместе с тем характер отношения автора С. к князьям Святославу и Рюрику Киевским, к Игорю и Всеволоду Юрьевичу более всего соответствует политической обстановке осени 1188 г. В это время и было написано С. Не исключает А. А. Горский и возможности того, что основная часть С. была написана в 1185 г., а в 1188 г., после возвращения из плена Владимира Игоревича и Всеволода Святославича, к ней были добавлены диалог Гзака с Кончаком и завершающая памятник слава князьям (Горский А. А.К вопросу о времени создания «Слова о полку Игореве». - РЛ, 1985, № 4, с. 21-28). Г. Н. Моисеева верхней границей времени создания С. считает начало 1187 г., так как обращение к Ярославу Осмомыслу Галицкому и характеристика в С. Владимира Переяславского свидетельствуют, по ее мнению, о написании С. при их жизни (Владимир Переяславский умер 18 апреля 1187 г.). В перечне князей, которым в конце С. воздается слава, не назван рыльский князь Святослав Ольгович, племянник Игоря, принимавший участие в походе. Это дает основание Г. Н. Моисеевой утверждать, что С. было написано после его смерти, т. е. не ранее 1186 г.: судя по летописным упоминаниям Святослава Ольговича и по данным родословных книг, он умер в 1186 г., вероятно, не вернувшись из плена. Г. Н. Моисеева присоединяется к мнению тех исследователей, которые датируют бегство Игоря из половецкого плена весной 1186 г., вскоре после этого - весной или в начале лета 1186 г. и было написано С. По ее мнению, время возвращения на Русь Владимира Игоревича и Всеволода Святославича в 1188 г. для датировки С. значения не имеет: о том, что они должны быть освобождены, существовала договоренность с половцами, о чем, считает Г. Н. Моисеева, автор С. знал уже в 1186 г. (Моисеева Г. Н. О времени создания «Слова о полку Игореве». - РЛ, 1985, № 4, с. 15-20). Д. Н. Альшиц высказал предположение, что С. должно было быть написано после поражения на Калке, т. е. после 1223 г., но до 1237 г. - Батыева нашествия (см.: Альшиц Д. Н. Ответ на вопрос № 7 к IV съезду славистов. - В кн.: Сборник ответов на вопросы по литературоведению. М., 1958, с. 37-41). Своеобразным развитием и продолжением предположения Д. Н. Альшица явилась гипотеза Л. Н. Гумилева, который отнес время создания С. к середине XIII в., видя в нем аллегорическое изображение событий 1249-1252 гг. (см.:Гумилев Л. Н. Монголы XIII в. и «Слово о полку Игореве». - В кн.: Географическое общество СССР. Доклады Отделения этнографии. Л., 1966, вып. 2. Доклады 1962-1965 гг., с. 55-80).
Одни считают, что автор С. был участником похода Игоря и вместе с ним находился в плену; другие источник сведений автора С. о перипетиях боя, об обстоятельствах пленения и бегства из плена Игоря видят в том, что автор С. мог слышать все это от очевидцев событий или же от самого Игоря. С уверенностью ответить на этот вопрос вряд ли удастся. По мнению Д. С. Лихачева, в основе рассказа о событиях похода Игоря и в С., и в летописной повести Летописи Ипатьевской лежит общий источник. Этим объясняется близость С. и летописной повести, между которыми нет непосредственной взаимосвязи, не только в отдельных деталях историко-фактического характера, но и в интерпретации событий, причем в интерпретации явно поэтической. Только в С. и летописной повести называется река Каяла. В С. Святослав, узнав о поражении Игоря, «изрони злато слово с слезами смешано», в летописной повести «Святослав же, то слышавъ и вельми воздохнув, утеръ слезъ своих и рече...». Д. С. Лихачев высказывает такое предположение об этом общем источнике: «И летопись, и “Слово” - оба зависят от молвы о событиях, от славы о них. События “устроялись” в молве о них и через эту молву отразились и тут, и там. В этой молве отразились, возможно, и какие-то обрывки фольклора - половецкого или русского» (Лихачев Д. С. «Слово о полку Игореве» и культура, с. 125).
Еще Н. М. Карамзин в своей «Истории государства Российского» высказал убеждение, что С. написано, «без сомнения, мирянином, ибо монах не дозволил бы себе говорить о богах языческих и приписывать им действия естественные» (СПб., 1816, т. 3, с. 215). Со времен Карамзина в данном вопросе иных точек зрения не было.
То обстоятельство, что автор С. неоднократно и свободно упоминает в своем произведении языческих богов, дало повод некоторым исследователям утверждать, что автор С. верит в языческих богов. С этим нельзя согласиться. Упоминаемые в С. языческие божества - символы природы, художественные образы. То же самое следует сказать и об одушевлении автором С. природы - это не отражение религиозных представлений автора С., а образы художественной системы произведения. О христианском мировоззрении автора С. писали многие исследователи. Как отмечает Д. С. Лихачев, «автор “Слова” - христианин, старые же дохристианские верования приобрели для него новый поэтический смысл. Он одушевляет природу поэтически, а не религиозно. В ряде случаев... он отвергает христианскую трактовку событий, но отвергает ее не потому, что он чужд христианства, а потому, что поэзия связана для него еще пока с языческими, дофеодальными корнями. Языческие представления для него обладают эстетической ценностью, тогда как христианство для него еще не связано с поэзией, хотя сам он - несомненный христианин (Игорю помогает бежать из плена бог, Игорь по возвращении едет к богородице Пирогощей и т. д.)» (Лихачев. «Слово о полку Игореве» и культура, с. 80).
По своему социальному положению автор С., вероятнее всего, - представитель феодальных верхов тогдашнего общества. Это подтверждается его высокой образованностью и осведомленностью в политических делах и родовых связях князей и княжеств, его прекрасным знанием военного дела. (Об исключительно широкой, профессиональной осведомленности автора С. в военных вопросах своего времени см. книгу генерал-лейтенанта инженерно-технической службы В. Г. Федорова). Социальное положение автора С. не помешало ему отразить в своем произведении интересы широких народных масс. Народность автора С., как отмечал, акад. Б. Д. Греков, проявилась прежде всего в том, что автор С. «вполне объективно рисует перед нами картину тогдашней Руси и, насколько позволяет характер его труда, по-своему совершенно правильно передает нам причины, приведшие Русь к состоянию феодальной раздробленности» (Греков. Автор «Слова о полку Игореве», с. 12). С тонким знанием дела описывает автор С. картины сражений, ярко рисует образы князей и дружинников, но с не меньшей силой и симпатией рассказывает он о том, как во времена княжеских междоусобиц «ретко ратаеве кикахуть, нъ часто врани граяхуть», как терзают половцы Русскую землю, ринувшись на нее, «аки пардуже гнездо» (словно выводок гепардов), после поражения Игоря. Автору С. близка и понятна горечь русских женщин, оплакивающих своих мужей и сыновей, костями которых засеваются поля. С не меньшим мастерством и искусством, чем воинской терминологией, пользуется автор С. терминологией сельскохозяйственного и ремесленного обихода.
Если большинство исследователей более или менее сходится в вопросе о социальном лице автора С., то в вопросе о том, к какому из князей, к какому из княжеств тяготеют его симпатии, имеется несколько точек зрения. Автор С. осуждает безрассудность похода Игоря, так как поход этот, хотя в основе его и лежали благородные цели, был не продуман, закончился поражением, вызвал волну набегов половцев на русские княжества. Но мы не можем не видеть, какую глубокую симпатию питает автор С. к своему герою, к его брату «буй-туру» Всеволоду, ко всему «гнезду» Ольговичей - потомкам Олега Святославича (названного в С. то ли с укоризной, то ли сочувственно «Гориславичем»), родоначальника черниговских князей. Эти черты С. являются основой гипотезы, считающей автора С. черниговцем, дружинником черниговских князей, скорее всего членом дружины Игоря Святославича. Сторонниками этой гипотезы из наиболее известных исследователей С. являются О. Огоновский, Д. И. Иловайский, М. Д. Приселков, М. Н. Тихомиров. Другие исследователи (В. Каллаш, П. В. Владимиров, А. И. Лященко) предполагают, что автор С. был киевлянин, близкий к киевскому князю Святославу Всеволодовичу человек. Основой этого предположения служат такие доводы: автор С. осуждает поход Игоря и вместе с тем несоответственно действительному историческому значению восхваляет киевского князя Святослава; отображение в С. общерусских интересов скорее всего могло иметь место в том случае, если С. создавалось в Киеве. Киевлянином считает автора С. Б. А. Рыбаков. Автор С. смотрел на события как представитель Киева, но это был «политик и историк, искавший причины явлений и смотревший на события с общерусской позиции» (Рыбаков. Русские летописцы, с. 484). Существует как бы средняя между этими двумя гипотезами точка зрения. Сторонники ее (С. А. Адрианов, А. В. Соловьев) считают, что автор С. - черниговец по происхождению, но произведение свое написал в Киеве. Особенно тщательно и обстоятельно рассмотревший этот вопрос А. В. Соловьев предполагает, что автор С. был придворным певцом Святослава Всеволодовича, пришедшим вместе с князем в Киев из Чернигова (Святослав сел на киевский стол в 1180 г., а до этого княжил в Чернигове). Особая близость автора С. к Святославу и его семейству подтверждается, как считает А. В. Соловьев, осведомленностью автора С. в делах Полоцкого княжества: жена Святослава была правнучкой Всеслава Полоцкого, поэтому придворный певец был внимателен и к семейным полоцким традициям княгини Марии - жены своего сюзерена. И. И. Малышевский считал, что автор С. происходил из южной Руси, прекрасно знал Тьмуторокань и бывал во многих других местах Древней Руси. По Малышевскому автор С. - странствующий книжный певец, подобный упоминаемым в Галицко-Волынской летописи певцу Орю и книжнику Тимофею.
Ряд исследователей полагает, что автор С. был выходцем из Галицко-Волынской Руси. Согласно этому предположению, автор С. был дружинником Ярослава Осмомысла и пришел в Новгород-Северский к Игорю в свите его жены - дочери Ярослава Осмомысла. О галицко-волынском происхождении автора С., считают исследователи, придерживающиеся этой точки зрения (О. Партыцкий, А. С. Петрушевич, А. С. Орлов, Л. В. Черепнин), свидетельствует язык произведения, близость С. по стилю к Галицко-Волынской летописи, панегирическое отношение к Ярославу Осмомыслу (Партыцкий пытался доказать, что автор С. происходил из карпатских лемков).
М. С. Грушевский выдвинул гипотезу о двух авторах С.: до рассказа о бегстве Игоря из плена (до слов «Прысну море полунощи...») автором был один человек - представитель киевской дружины и сторонник Святослава, а с этих слов и до конца - другой, близкий к Игорю, так как в этой части произведения, по мнению М. С. Грушевского, идет явно преувеличенное восхваление Игоря, противоречащее первоначальному осуждению. Вопрос о «составном» характере текста С. ставился целым рядом исследователей. Гипотезы о разновременном создании различных частей С. приведены выше, при рассмотрении проблемы времени написания произведения. Но есть, помимо Грушевского, сторонники той точки зрения, что С, составлено из текстов, созданных в разное время разными авторами. И. Франко в 1907 г. пытался обосновать свой взгляд на С. как на дружинную песню, составленную из нескольких песен, сложенных несколькими певцами в разное время (Песня о походе Игоря, Песня о Всеславе Полоцком, Песня о смерти Изяслава и др.). Создатель С. - редактор, скомпилировавший все эти материалы в единое целое. Сводом когда-то существовавших отдельно песен, из которых две являются основными, считал дошедший до нас текст С. Е. А. Ляцкий. «Обе основные песни - об Игоре и Святославе - подверглись в некоторых своих частях переработке, сокращениям и многочисленным дополнениям из элементов старых песен и пословиц, причем некоторые строфы, может быть по вине переписчиков, нередко искажались и попадали не на свои места. Таким образом, известный нам текст сохраняя в общем строфы двух оригинальных песен - поэм, конца XII в. - сохранил вместе с тем и следы некоего объединителя, композитора-редактора. Этот редактор - будем называть его слагателем “Повести” - задался целью сопоставить упомянутые песни в одном произведении, иллюстрировать их песнями отдаленной старины о князьях Олеге Святославиче, Всеславе Полоцком и Изяславе Васильковиче, попутно захватить и отрывки из песен о князьях современных, и подчинить всю эту смесь одной величавой и высокой идее свободы и единства Руси» (с. 55-56). Ляцкий считает, что С. было сложено в два приема. Сначала поэт, сторонник Игоря и участник похода, сложил первую песнь, чтобы показать доблесть князя и тем оправдать в глазах современников его поход. В ответ на эту песнь просвещенный боярин, близкий к Святославу, из песен, распевавшихся придворными певцами, сложил особую поэму о Святославе. Вторая часть произведения (плач Ярославны, плен и возвращение Игоря) создавалась позже, по возвращении Игоря из плена - «первая часть песни была сложена до возвращения Игоря, вторая под непосредственным впечатлением его рассказа о возвращении, обе вместе - не позже 1187 г.» (Ляцкий. «Слово о полку Игореве», с. 128). С. предназначалось для пения и написано стихами.
Обилие гипотез о месте возникновения С. свидетельствует о сложности локализации С., приурочения его к определенному политическому центру. И едва ли мы сможем дать удовлетворительный ответ на этот вопрос. Разумеется, автор С. жил в определенном месте, занимая определенную ступень социально-иерархической лестницы своей эпохи. Но, кроме предположений, основанных только на тексте самого произведения, сказать что-либо окончательно сформулированное и определенное мы не можем, ибо всякое гениальное произведение гениального автора значительно больше и шире, чем социально-биографическое место писателя в обществе. Поэтому прав Д. С. Лихачев, когда на вопрос, кем был автор С., он отвечает: «Автор “Слова” мог быть приближенным Игоря Святославича: он ему сочувствует. Он мог быть и приближенным Святослава Киевского: он сочувствует и ему. Он мог быть черниговцем или киевлянином. Он мог быть дружинником: дружинными понятиями он пользуется постоянно. Он, несомненно, был книжно образованным человеком, и по своему социальному положению он вряд ли принадлежал к эксплуатируемым классам населения. Однако в своих политических воззрениях он не был ни “придворным”, ни дружинником, ни защитником местных интересов, ни идеологом князей, бояр или духовенства. Где бы ни было создано “Слово” - в Киеве, в Чернигове, в Галиче, в Полоцке или в Новгороде-Северском, - оно не воплотило в себе никаких областных черт. И это произошло в первую очередь потому, что автор “Слова” занимал свою независимую от правящей верхушки феодального общества патриотическую позицию. Ему были чужды местные интересы феодальных верхов и были близки интересы широких слоев трудового населения Руси - единых повсюду и повсюду стремившихся к единству Руси» (Лихачев. «Слово о полку Игореве». 2-е изд., с. 144).
Невозможность окончательного и исчерпывающего ответа на вопрос об авторе С. на основе данных текста самого произведения объясняет разнообразие попыток отождествить автора С. с каким-либо определенным лицом, известным по другим источникам конца XII - нач. XIII в.
В 1846 г. Н. Головин пытался доказать, что автором С. был «премудрый книжник Тимофей», упоминаемый под 1205 г. в Ипатьевской летописи. Запись сообщает, что Тимофей родом из Киева и приводит текст сказанной им «притчи», из которого явствует, что это был книжник с ярко выраженной церковно-религиозной направленностью и считать его автором С. нет никаких оснований (см. Тимофей).
В 1938 г. писатель И. Новиков выступил со своей гипотезой об авторе С. В летописной повести Ипатьевской летописи о походе Игоря сообщается, что вместе с ним в плену находился сын тысяцкого и конюший, который уговорил Игоря бежать из плена вместе с половчанином Лавором (Овлуром). В «Истории Росийской» В. Н. Татищева сообщается, что по возвращении из плена Игорь «учинил Лавора вельможею» и выдал за него замуж «дочь тысяцкого Рагуила». И. А. Новиков, исходя из убеждения, что С. было написано участником похода Игоря в плену, наиболее возможным автором произведения и считает сына тысяцкого. По его мнению, этот нигде по имени не названный сын тысяцкого, был сыном Рагуила. (Тысяцкий Рагуил Добрынич упоминается в связи с другими событиями в нескольких летописных записях). И. А. Новиков считает, что «премудрый книжник Тимофей» есть не кто иной, как сын тысяцкого Рагуила. Таким образом, автор С. по И. А. Новикову - Тимофей Рагуилов. Все эти догадки очень неубедительны и весьма надуманы. Сведения летописи и Татищева о Тимофее, сыне тысяцкого, тысяцком Рагуиле настолько скудны, что никаких данных для углубления наших представлений об авторе С. они не сообщают.
Своеобразную интерпретацию гипотеза об авторе С. в связи с сыном тысяцкого нашла у Ив. М. Кудрявцева, установившего наличие в С. сведений, подтверждаемых только новгородским летописанием (Кудрявцев Ив. М. Заметка к тексту: «С тоя же Каялы Святоплъкъ...» в «Слове о полку Игореве». - ТОДРЛ, 1949, т. 7, с. 407-409). Ив. М. Кудрявцев выдвинул гипотезу о новгородском происхождении автора С. и предположил, что упоминаемый в связи с походом Игоря сын тысяцкого был сыном новгородского тысяцкого Миронега (Милонега), и этот-то новгородский тысяцкий написал С. Миронега (Милонега) Ив. М. Кудрявцев отождествляет с новгородским посадником Мирошкой Нездиничем и с киевским зодчим Петром Милонегом (см.: Головенченко Ф. М. «Слово о полку Игореве»: Историко-литературный и библиографический очерк. М., 1955, с. 458-459). На самом деле это три разных лица и не ясно, на каком основании они объединяются в одного человека, а человек этот объявляется автором С.
С этими гипотезами в определенной степени связана и гипотеза об авторе С. В. Г. Федорова, увидевшего автора С. в тысяцком Рагуиле Добрыниче. В. Г. Федоров совершенно справедливо пишет, что «весь вопрос о личности автора “Слова” сводится к решению вопроса о том, можно ли в данном случае говорить только о высокой одаренности его. Следует признать, что автор “Слова”, помимо одаренности, должен был обладать еще и большим жизненным опытом, глубоким знанием не только военного дела, но и истории Руси» (Федоров. Кто был автором «Слова о полку Игореве», с. 157). Однако сведения о тысяцком Рагуиле столь скудны и неопределенны, что у нас нет никаких оснований связывать его имя с обстоятельствами похода Игоря и видеть в нем человека, одаренного литературным талантом, хорошо знающего историю Руси.
Писатель А. К. Югов, стоявший на точке зрения галицко-волынского происхождения С., в 1944 г. высказал предположение, что автором С. был «словутный певец Митуса», имя которого названо под 1240 г. в Ипатьевской летописи. Однако никаких данных, которые подтверждали бы вероятность авторства Митусы, нет. Б. А. Рыбаков по поводу работы А. К. Югова замечает: «Статья изобилует историческими ошибками и написана неубедительно» (Рыбаков. Русские летописцы, с. 394).
М. В. Щепкина в 1960 г. опубликовала статью, в которой на основе текста С. пришла к заключению, что автор С. называет себя внуком Бояна. Впервые предположение об авторе С. как внуке Бояна «или по крови... или по духу» высказал в 1878 г. А. А. Потебня (Потебня А. Слово о полку Игореве. 2-е изд. Харьков, 1914, с. 21).
Наиболее подробно и обстоятельно вопрос о возможном авторе С. рассмотрен Б. А. Рыбаковым в монографии 1972 г. «Русские летописи и автор “Слова о полку Игореве”». Он приходит к заключению, что автором С. мог быть киевский боярин, летописец трех киевских князей - Изяслава Мстиславича (1146-1154 гг.), его сына Мстислава (1150-1160 гг.), его племянника Рюрика Ростиславича (1173, 1181-1196 гг.) - Петр Бориславич.
В 1976 г. была опубликована статья М. Т. Сокола, в которой исследователь пытается доказать, что автором С. был черниговский воевода Ольстин Олексич. Этот воевода черниговского князя Ярослава Всеволодовича выполнял посольские поручения князя, он возглавлял дружину черниговских ковуев, присланную Ярославом Всеволодовичем к Игорю во время его похода на половцев в 1185 г. Вот все достоверные сведения об этом лице, которые мы можем почерпнуть из летописи. М. Т. Сокол воссоздает биографию Ольстина Олексича, из которой следует, что тот мог быть автором С. Прежде всего даже из этой воссозданной М. Т. Соколом биографии мы не видим таких данных, которые могли бы свидетельствовать о том, что этот человек мог и должен был заниматься литературным трудом. Но, самое главное, биография эта вызывает много сомнений, так как составителю ее приходится принимать целый ряд весьма спорных предположений, прибегать к явно искусственным отождествлениям (так, например, одним лицом объявляется Ольстин Олексич, черниговский воевода, и Ольстин, рязанский боярин).
В обзоре американской литературы по С. Р. О. Якобсон сообщает, что С. Тарасов в статье «Возможный автор “Слова о полку Игореве”» (Новый журнал, Нью-Йорк, 1954, т. 39, с. 155-175) отождествляет автора С. с Кочкарем - «милостником» (любимцем) великого киевского князя Святослава Всеволодовича (Якобсон Р. О. Изучение «Слова о полку Игореве» в Соединенных Штатах Америки. - ТОДРЛ, 1958, т. 14, с. 115). Единственное, что мы знаем об этом Кочкаре из летописи, - это то, что он был любимцем Святослава Всеволодовича и что князь поверял ему свои тайные замыслы. Татищев пишет, что княгиня и Кочкарь «более, нежели он (Святослав. - Л. Д.), Киевом владели, и никто о том иной не ведал» (Татищев В. Н. История Российская. М.; Л., 1964, т. 3, с. 123). Почему Кочкарь мог быть автором С., непонятно.
В особую группу следует выделить гипотезы княжеского происхождения автора С. В 1934 г. В. Ф. Ржига, отвергая возможность создания С. дружинником какого-либо из князей XII в., писал: «неизбежна мысль, что “Слово о полку Игореве” сложилось не в дружинной среде, а в княжеской» (Ржига В. Ф. «Слово о полку Игореве» как поэтический памятник, с. 158). Но окончательный вывод был сформулирован исследователем очень неопределенно: «...или сам автор был князем, или он был профессиональным и вместе с тем придворным княжеским поэтом, тесно связанным с княжеским родом» (с. 159). Мысль о том, что автор С. был княжеским певцом-поэтом, поддерживаемая в настоящее время многими исследователями С., была высказана задолго до В. Ф. Ржиги. В 1859 г. Д. И. Иловайский писал о существовании в Древней Руси придворно-княжеской поэзии. В авторе С. он видел представителя такого рода поэтов (Иловайский Д. И. Несколько слов по поводу вопроса о древней русской поэзии. - Рус. слово, 1859, № 12, с. 515-520). Гипотезы же о конкретных князьях XII в., возможных авторах С., особенно широкое распространение получили в последнее время.
В 1967 г. в киевском доме ученых Н. В. Шарлемань сделал доклад, в котором стремился доказать, что автором С. был сам Игорь. Доклад этот был опубликован лишь в 1985 г. Н. В. Шарлемань исходил из положения, что автор был свидетелем всех событий, связанных с Игорем, а таким единственным свидетелем мог быть только сам Игорь. В 1978 г. предположение, что автором С. был князь Игорь, высказал поэт И. И. Кобзев. Наиболее подробно гипотеза об Игоре как авторе С. была рассмотрена В. А. Чивилихиным в последних главах его романа-эссе «Память». В. А. Чивилихин прежде всего стремится доказать, что автором С. мог быть только князь. Приводимые им аргументы в доказательство этого тезиса не могут быть признаны бесспорными. Большое значение в системе доказательств придается В. А. Чивилихиным словам «брат», «братие», «князь», «княже»: он считает, что эти слова в том контексте, в каком они употреблены в С., могли принадлежать только лицу княжеского происхождения. Однако аналогичные примеры из древнерусских текстов не дают оснований для такого заключения, более того, характер употребления слова «князь» и обращения «княже», как показала В. Ю. Франчук, свидетельствует о том, что перу князя данный текст принадлежать не мог (Франчук. К вопросу об авторе, с. 162). Нельзя признать убедительными и доказательства принадлежности текста С. именно Игорю. Приписывать создание С. самому Игорю невозможно ни с точки зрения морально-этических оценок, которые даются в произведении Игорю, ни с точки зрения политических концепций памятника, ни с точки зрения авторской психологии того времени.
Переводчик С. В. В. Медведев пытался доказать, что автором С. был великий киевский князь Святослав Всеволодович. Эта гипотеза еще более невероятна, чем гипотеза об авторстве Игоря: совершенно очевидно, что великий князь киевский никак не мог создать произведения, посвященного вассальному по отношению к нему князю. В. В. Медведев строит свою гипотезу на предположении, что во фразе С. «рекъ Боянъ и ходы на Святъславля пѣстворца стараго времени...» названо имя автора - Святослав. Исходя из сходного толкования этой фразы С. украинский переводчик С. В. Грабовский тоже посчитал, что здесь названо имя автора С. - Святослав, но это не князь киевский, а племянник Игоря князь рыльский Святослав Олегович. Выше уже отмечалось, что есть достаточно веские основания полагать, что Святослав Рыльский погиб в половецком плену, а кроме того мы, в сущности, не располагаем никакими историческими данными об этом князе, тем более такими, которые давали бы основание видеть в 19-летнем рыльском князе гениального писателя, автора С. Предположение о Святославе Рыльском как авторе С. было еще ранее изложено в художественной форме пермским писателем А. М. Домниным («Матушка-Русь. Сказание». - В кн.: Домнин А. Тропы предков. Сказания, поэмы, легенды. Пермь, 1978, с. 145-260). На основе конъектурного прочтения данной фразы С.: «Рекъ Боянъ и Ходына, Святъславля пѣснотворца стараго времени...» (конъектура предложена еще в 1894 г. И. Е. Забелиным и в настоящее время принимается большинством исследователей и переводчиков С.) поэт А. Ю. Чернов высказал предположение, что под именем Ходыны скрывается автор С.
Два украинских исследователя С. Г. Пушик и Л. Е. Махновец независимо друг от друга выдвинули гипотезу, согласно которой автором С. был галицкий князь Владимир Ярославич Галицкий. Владимир Ярославич находился в близких родственных отношениях со многими лицами, упоминаемыми в С. (он сын Ярослава Осмомысла Галицкого, брат Ярославны, жены Игоря, с последним его связывали не только родственные отношения, но и большая дружба; он был женат на дочери великого князя киевского Святослава Всеволодовича, был племянником по матери владимиро-суздальского князя Всеволода Юрьевича, Глебовна, жена Буй-Тура Всеволода, - двоюродная сестра Владимира Ярославича), во время похода Игоря 1185 г. он находился в Путивле, где в это же время пребывала Ярославна («Ярославна рано плачетъ въ Путивлѣ на забралѣ...»), он бывал в большинстве княжеств, упоминаемых в С. Однако то почтительное отношение к Ярославу Осмомыслу Галицкому, которое мы видим в С., свидетельствует против авторства Владимира Ярославича: отец и сын находились друг с другом в непримиримой вражде, кроме того, нам ничего не известно об отношениях между Владимиром и его тестем - киевским князем, который так высоко ставится в С. Мы не располагаем данными, которые свидетельствовали бы о том, что Владимир Ярославич мог заниматься литературным трудом. Наконец, как уже отмечалось выше, языковые данные С. свидетельствуют против княжеской теории происхождения С.
Сущностью всех гипотез об авторах С. в определенной степени является домысливание создателями этих гипотез к тем или иным реальным именам XII в. таких биографических данных, которые дают возможность приписать им авторство С. Заслуживает внимания то обстоятельство, что все время на кандидатство в авторы С. выдвигаются новые имена: создатели новых гипотез осознают слабость аргументов своих предшественников, но свои собственные аргументы считают бесспорными.
Наиболее обоснованной следует признать гипотезу Б. А. Рыбакова, так как мы располагаем достаточно объективными свидетельствами о незаурядном литературном мастерстве боярина и воеводы Петра Бориславича. Но и в данном случае к очень незначительным безусловным свидетельствам приходится присоединять обширное число предположений. И если мы более или менее можем быть уверены в причастности этого государственного и политического деятеля XII в. к летописанию, то вопрос о принадлежности ему С. все же гипотетичен (см. подробнее - Петр Бориславич).
Лучшим и единственно достоверным источником наших сведений об авторе С. остается только текст самого памятника, из которого с бесспорной ясностью вытекает, что это был не только гениальный писатель своего времени, но и человек высокого гражданского чувства, думающий и страдающий думами и страданиями своего народа.
План:
2. Князь Игорь отправляется с братом Всеволодом в поход;
3. Первую битву русское войско выигрывает, после второй Игорь в плену;
5. Вещий сон князя Святослава;
6. Плач Ярославны, жены князя Игоря;
7. Игорь бежит из плена. Вся русская земля радуется его возвращению.
Краткое содержание:
Главные герои:
Проблематика «Слова…»
· Осуждение распрей между русскими князьями, повлекшими за собой раздробление Руси;
· Призыв к единению Руси;
· Прославление Героизма русского народа;
· Рассказ об истории и современности Руси;
· Рассказ о горе русского народа после поражения Игоря и о радости, которая охватила всех после возвращения князя;
· Проблема воинской доблести и чести, любви и верности, судьбы и свободы воли.
Главная идея:
ü Вред междоусобиц и призыв к единению русских земель;
ü Раздумья о честолюбии и человеческой гордыне.
Символы:
1.Упоминание о Бояне:
В отличие от древнерусского певца-сказителя Бояна автор не собирается восхвалять подвиги князей, а хочет «по былинам сего времени», то есть, следуя исторической правде, рассказать о подлинных событиях недавнего прошлого.
2. Солнечное затмение:
Вначале, перед походом, князь Игорь видит солнечное затмение, что является неблагоприятным знаком, но идёт наперекор судьбе.
3. Сон Святослава:
Святославу даётся знать о походе Игоря, его поражении и нашествии на Русь врагов. Худ. Функция сна Святослава – обосновать право последнего на «злато слово», в котором он выступает в качестве объединителя князей в борьбе с врагом.
Образы сна символичны:
ü Его одевают в чёрную паполомой (погребальное одеяло);
ü Видеть во сне кровать – к болезни или смерти;
ü Тис считается самой ценной породой дерева для гроба;
ü Пить во сне вино, и особенно мутное,- «плохая примета», «знак печали и досадного известия»;
ü Рассыпающийся жемчуг – символ слёз.
4. «Золотое слово» Святослава:
И тогда великий Святослав
Изронил свое златое слово.
Со слезами смешано, сказав:
"О сыны, не ждал я зла такого!
Загубили юность вы свою,
На врага не вовремя напали,
Не с великой честию в бою
Вражью кровь на землю проливали.
Ваше сердце в кованой броне
Закалилось в буйстве самочинном.
Что ж вы, дети, натворили мне
И моим серебряным сединам?
Где мой брат, мой грозный Ярослав,
Где его черниговские слуги,
Где татраны, жители дубрав,
Топчаки, ольберы и ревуги?
А ведь было время - без щитов.
Выхватив ножи из голенища,
Шли они на полчища врагов,
Чтоб отметить за наши пепелища.
Вот где славы прадедовской гром!
Вы ж решили бить наудалую:
"Нашу славу силой мы возьмем,
А за ней поделим и былую".
Диво ль старцу - мне помолодеть?
Старый сокол, хоть и слаб он с виду,
Высоко заставит птиц лететь,
Никому не даст гнезда в обиду.
Да князья помочь мне не хотят,
Мало толку в силе молодецкой.
Время, что ли. двинулось назад?
Ведь под самым Римовом кричат
Русичи под саблей половецкой!
И Владимир в ранах, чуть живой, -
Горе князю в сече боевой!"
Прямое осуждение Игоря и Всеволода. Обвиняет их в честолюбивом стремлении к славе, но он не сомневается в их личном мужестве, не унижает их достоинства. Напоминает, что в прошлом усобицы обессилили русскую землю и привели к гибели князей. Призывает князей объединить свои силы.
5. Плач Ярославны:
Плач Ярославны (в подстрочном переводе Дмитрия Лихачёва)
Кукушкою безвестной рано кукует:
«Полечу, – говорит, – кукушкою по Дунаю,
Омочу шелковый рукав в Каяле-реке,
Утру князю кровавые его раны
На могучем его теле».
Ярославна рано плачет
«О ветер, ветрило!
Зачем, господин, веешь ты навстречу?
Зачем мчишь хиновские стрелочки
На своих лёгких крыльицах
На воинов моего милого?
Разве мало тебе было под облаками веять,
Лелея корабли на синем море?
Зачем, господин, моё веселье
По ковылю ты развеял?»
Ярославна рано плачет
В Путивле-городе на забрале, приговаривая:
«О Днепр Словутич!
Ты пробил каменные горы
Сквозь землю Половецкую.
Ты лелеял на себе Святославовы насады
До стана Кобякова.
Прилелей же, господин, моего милого ко мне,
Чтобы не слала я к нему слёз на море рано».
Ярославна рано плачет
В Путивле на забрале, приговаривая:
«Светлое и трижды светлое солнце!
Всем ты тепло и прекрасно:
Зачем, владыко, простёрло ты горячие свои лучи
На воинов моего лады?
В поле безводном жаждою им луки скрутило,
Горем им колчаны заткнуло?»
Прыснуло море в полуночи,
Идут смерчи тучами.
Игорю-князю бог путь указывает
Из земли Половецкой
В землю Русскую,
К отчему золотому столу.
Она не размышляет, не осуждает, а просто печалится и горюет. Обращаясь к силам природы, просит о помощи мужу. Ярославна скорбит обо всех русских воинах, не только о муже.
6. Сказочные мотивы:
· Разговор Игоря с рекой Донец;
· Преображение Игоря в разных зверей и птиц.
Средства художественной выразительности:
Значение произведения
«Слово о полку Игореве» по праву признается памятником мирового значения и стоит в ряду шедевров мировой средневековой литературы. Об этом произведении оставили свои восхищенные отклики многие деятели русской и мировой культуры. Многие исследователи отмечают, какое большое влияние имело «Слово...» на развитие не только русской литературы, но и искусства в целом.
У Пушкина в самом конце его жизни были планы сделать перевод этого произведения, но уже в поэме «Руслан и Людмила» чувствуется воздействие древнего памятника: на пиру у Владимира гости слушают «глас приятный» певца Бояна. А в заметке о «Слове...» 1836 года поэт отмечал: «Многие писатели XVIII века не имели вместе столько поэзии, сколько находится оной в плаче Ярославны, в описании битв и бегства». Критик В.Г. Белинский назвал это произведение «прекрасным благоуханным цветком, достойным внимания, памяти, уважения». Увлечение «Словом...» отразилось и в творчестве Гоголя, в частности в его «Страшной мести» и «Тарасе Бульбе».
Со «Словом о полку Игореве» связано еще одно выдающееся достижение русского искусства - опера Бородина «Князь Игорь». На сюжет «Слова...» созданы замечательные картины русских художников, таких, как Васнецов. Оно переведено на все славянские языки и большинство западноевропейских. Но до сих пор появляются все новые издания, переводы, исследования, посвященные гениальному памятнику древнерусской литературы, который находит отклик и в сердцах современных читателей.
Основные понятия:
Древнерусская литература
Летопись
Героическая поэма
Историческая песнь
Психологический параллелизм
Олицетворение
Сочинения по произведению
Похожая информация.
Во второй половине XII века, когда жил и творил величайший русский поэт мирового масштаба, Русь была уже не такой, как при Ярославе Мудром или Владимире Мономахе.
Русские люди, правда, еще очень хорошо помнили блестящее время, когда их Родина была единым государством, занимавшим видное и почетное место среди европейских государств. Разъединенные политически, они жили верой в возможность нового объединения и совсем не чувствовали приближения надвигавшейся на них из Азии черной тучи.
Они, конечно, не могли не заметить тех значительных и печальных перемен, которые уже успели произойти на Руси, сделав ее не похожей на старую Киевскую Русь.
Автор "Слова" (Я считаю утверждение А. К. Югова о том, что автором "Слова о полку Игореве" является песнетворец Митуса, одной из возможных научных гипотез. - Б. Г.) - сын своего времени и сын своего народа. Он вместе со своим народом живет одной думой, одной радостью и печалью.
"О, стонати Руской земли помянувше первую годину и первых князей!" - ведь это вопль о недавнем и хорошо памятном, вызванный именно тем, что сейчас уже не те времена, не те песни. Как было бы хорошо, если бы удалось "того стараго Владимира... пригвоздити к горам Киевским". Но, увы, рухнуло дело жизни Владимира Всеволодовича Мономаха. Восторжествовали планы его принципиальных политических противников, "не веселая година встала". "Тоска разлился по Руской земли, печаль жирна тече средь земли Рускыи".
Что же, собственно, произошло? Почему струны автора "Слова" звучат так тревожно? Почему и сейчас мы не можем слушать его песнь без душевной боли? Произошло, несомненно, многое, большое и для Руси тяжелое.
Автор "Слова" понимает события совершенно точно. Он рисует перед нами картину вполне объективную. Если же в его передаче так много яркости и неотразимости, то это секрет его таланта. Он в двух словах умеет сказать больше, чем целые страницы ученого трактата о тех же событиях.
Когда Ярослав Мудрый почувствовал приближение смерти, то, по преданию, записанному в "Повести временных лет", он собрал своих сыновей и сказал им слова, под которыми могли бы подписаться все, кому дорога была Родина: "...аще... будете ненавистно живуще в распрях и которающеся, то погыбнете сами и погубите землю отец своих и дед своих, тоже налезоша трудом своим великым". Спустя сорок три года Владимир Мономах созвал князей в Любече, где собравшиеся констатировали неблагополучие. Здесь опять прозвучал тот же мотив, но уже не в виде предостережения, а по поводу очевиднейшего факта. "Почто губим Рускую землю, сами на ся котору деюще? А половци землю нашу несут розно и ради суть, оже межю нами рати; да отселе имемся по едино сердце и блюдем Рускые земли!"
Но на этом съезде обнаружилось, что возврат к прошлому единству Русской земли уже невозможен. И сам Владимир Мономах вынужден был идти на уступки.
Съезд постановил признать факт автономности отдельных княжений: "кождо да держит свою вотчину". Владимир Мономах только настаивал на прекращении усобиц.
Съезд принял и другое решение: "Да аще кто отселе на кого будет, то на того будем вси", то есть князья решили общими усилиями прекращать агрессию каждого из них. Как нам известно, из этих обещаний ничего не вышло. Усобицы продолжались.
Через девяносто лет автор "Слова" вынужден был признать, что заветы Ярослава и Владимира Мономаха не выполнены и печальные следствия налицо. Руководители политической жизни Руси - князья малое стали считать великим и пренебрегли подлинно великим, продолжали "сами на себе крамолу ковати. А погании со всех стран прихождаху с победами на землю Рускую".
Полтораста лет люди, искренне желающие блага своей Родине, твердят одно и то же, зовут к единению и прекращению усобиц, а усобицы не прекращаются, пагубные их следствия ширятся.
Автор "Слова" указывает на одного из активных деятелей, враждебного политике сохранения единства Киевского государства. Это внук Ярослава, Олег Святославич, которого Поэт называет Гориславичем. Это он мечом крамолу ковал и стрелы по Земле сеял. Отсюда появились и соответствующие всходы: "Тогда по Руской земли редко ратаеве кикахуть, но часто врани граяхуть, трупиа себе деляче, а галици свою речь говоряхуть, хотять полетети на уедие... Не веселая година встала".
Поэт страдает вместе со своим народом, он горюет о своем народе. Это народ, создавший величие Киева, объединивший восточноевропейские племена, народ, умевший ставить высокие цели, а главное - их осуществлять.
Когда песнь о полку Игореве прозвучала впервые, этот народ не изменился, но беда в том, что князья по-разному смотрят на Русь, ведут политику разъединения. С грустью отмечает это и автор "Слова":
"О! стонати Руской земли, помянувше первую годину и первых князей! Того стараго Владимира нельзе бе пригвоздити к горам Киевским. Сего бо ныне сташа стязи Рюриковы, а друзии Давидовы: и розьно ся им хоботы (бунчуки) пашут (веют), копья (отряды) поют".
Было единство - залог государственной мощи страны, сейчас его не стало.
Киевская Русь, выросшая путем объединения всех частей восточного славянства и многих неславянских земель, связавших свою судьбу с русским народом, представляла собой большую культурную и политическую силу.
Культура Киевской Руси не только не уступала другим европейским народам, но во многом их и превосходила. Достаточно напомнить хотя бы факт написания своей родной истории. Задача сложная и нелегкая, требующая больших знаний, уменья систематизировать материал, отделить главное от второстепенного, подметить основную линию развития большой страны. Монах Киево-Печерского монастыря справился с этой задачей настолько успешно, что превзошел качеством своего труда своих европейских современников.
Такие люди, как Иларион, Кирилл Туровский, митрополит Климент, а также автор "Слова о полку Игореве" ярко свидетельствуют не только о наличии на Руси больших талантов, но и о возможности здесь получить серьезное образование. Государство Киевское успело занять в Европе видное место. С ним считались, как с силой, с которой полезно быть в дружбе и страшно - во вражде.
В Европе не было ни одного государства, которое бы не стремилось добиться союза или добрых отношений с Киевским великокняжеским двором. Императоры и короли стремились для этих целей породниться с киевским князем. Дочери и внучки Ярослава стали женами: одна - французского короля, другая - германского, а третья - византийского императора. Польша, Норвегия, Венгрия, Чехия находились также в родственных связях с киевским князем. Владимир Мономах по матери был связан с византийским императорским домом, а по жене - с английским королем.
Король Иерусалимского королевства простому русскому игумену, прибывшему к нему, оказывает исключительное внимание, конечно, не как игумену, а как представителю Русского государства. Король Балдуин на пасху провел его в своей свите через толпу паломников в церковь Гроба Господня и "повеле поставит высоко над самыми дверьми гробными". По распоряжению короля игумена пускали туда, куда никому не было разрешено входить. Арабы, со своей стороны, оказали русскому игумену знаки внимания: "Старейшина Сарацинской сам с оружием проводи ны олне до Вифлеема и та места вся тоже ны проводил".
Все это, вместе взятое, делает понятным отношение и самих русских людей к своей стране. "Кого бо тако бог любит, яко же ны возлюбил есть? Кого тако почел есть, яко же ны прославил есть и вознесе? - задает вопрос летописец и убежденно отвечает: -Никого же". Русская земля "паче всех почтена и паче всех просвещена была".
Ту же оценку величия Руси мы видим и у Илариона:
"...похвалим же и мы по силе нашей малыми похвалами великая и дивная сотворшего, нашего учителя и наставника, великого кагана нашея земли Владимира, внука старого Игоря, сына же славного Святослава, иже в своя лета владычествующа, мужеством же и храбрьством в странах многих и поминаются ныне и словут: не в худе бо и не в неведоме земли владычествоваша, но в Руской, яже ведома и слышима есть всеми концы земли".
Как же, действительно, случилось, что это громадное, сильное и славное государство распалось на части?
Хотя историю делают люди, но это обстоятельство нисколько не мешает тому, что жизнь человеческих обществ развивается закономерно.
И в данном случае Киевское огромное государство распалось по тем же самым причинам, по каким распалась и империя Карла Великого, и империя Чингис-хана, и государство Тиграна Великого, и другие так называемые дофеодальные государства.
Дофеодальное государство именно и характерно тем, что оно спаяно достаточно крепкой властью, что аппарат власти непосредственно связан с народом без посредствующего звена в виде феодальной землевладельческой знати, что нет еще крепостничества.
Это период политической жизни страны, когда племена превращаются в народ, когда определяется государственная территория и закладывается фундамент, в значительной мере определяющий дальнейшее течение политической жизни народа. В недрах дофеодального государства созревают феодальные отношения, создается и крепнет крупное земледелие, усиливается экономическая и политическая мощь знати, до известного момента идущей вместе с властью, но по мере своего роста начинающей тяготиться ею и, в конечном счете, выступающей против нее.
Создается крупная сеньёрия, глава которой сознает себя государем в своих владениях, ставит в зависимость от себя крестьянскую массу, превращая ее в своих подданных.
Государственная власть, нуждающаяся в содействии знати, вынуждена помогать ей, то есть участвует в создании силы, которая в известный момент становится угрозой власти и разрушает политическое единство страны.
Киевское государство в дофеодальный период своего существования достигло громадных размеров. Оно простиралось с севера на юг от Белого моря до Черного, от Прикарпатья до берегов Волги - с запада на восток.
По мере роста производительных сил, появления новых производственных и политических центров, усиления феодальной знати Киев все больше и больше теряет свое первенствующее значение. Он вынужден уступить часть своих прерогатив таким городам, как Новгород, Полоцк, Галич, Владимир-на-Клязьме, Чернигов, Тмутаракань и др.
Каждый из этих новых политических центров имеет свои большие материальные ресурсы, свои политические задачи, своих крупных политических деятелей, которым зависимость от Киева начинает становиться препятствием для осуществления своих местных задач.
Эти крупные города, объединяющие экономически и политически значительные территории, и местная феодальная знать выбирают своих собственных князей, правда, из той же династии Рюриковичей, однако к этому времени успевших связать себя с местами и в значительной степени потерявших общий политический язык. Отсюда с полной неизбежностью вытекает столкновение интересов этих княжеств и бесконечные феодальные войны.
Нет ни одного государства, которое бы жило изолированно. Не было таких государств, которые бы не следили за тем, что делается в соседней стране, и не старались бы воспользоваться хотя бы и временным ослаблением соседа.
Отсюда неизбежность международных столкновений.
Уже в конце XI века нашему первому историку было ясно, что Киевская Русь в опасности. Он и писать стал свой труд в значительной степени с тем, чтобы предостеречь, чтобы помочь тем, кто стал на защиту целостности государства.
Владимир Мономах своей властной рукой делал то самое дело, которое дорого было и летописцу Нестору, и многим другим единомышленникам Мономаха, и всему русскому народу. Владимиру Мономаху так же, как и летописцу, было ясно, что у Русского государства есть сильные враги, стремящиеся к другим целям, забывшие.великое общерусское для своего местного малого, казавшегося им более близким и эгоистически более выгодным.
Обособление частей и хронические феодальные войны, несомненно, ослабили Русь.
Борьба русского народа за свою независимость в этот период становится особенно острой. Перемены, происходившие в Киевском государстве, и прежде всего ослабление его военной мощи в связи с обособлением земель, еще недавно признававших власть киевского князя, будили у соседних государств надежды на легкий захват русских земель.
Половцы, отодвинутые было за Дон во время Мономаха, снова начинают надвигаться на южные пределы Руси, и с шестидесятых годов XII века этот напор степных кочевников достигает огромной силы.
Мономах с сыном могли только задержать дальнейшее углубление начавшегося распада Киевского государства, но не прекратили его совсем.
Естественнее всего было бы ожидать, что сын Мономаха, Мстислав, передаст Киев своему сыну таким же порядком, как он и сам получил его от своего отца, Мономаха. Но вышло не так.
В Лаврентьевской летописи под 1132 годом по этому поводу написано: "Преставися Мстислав сын Володимерь месяца априля в 14 день и седе по нем брат его Ярополк княжа Кыеве: людье бо кыяне послаша по нь". Вопрос о преемстве Киевского стола решили сами "людье - кыяне", то есть городское киевское вече. В цветущее время Киевского государства ничего подобного не было.
Дети Мстислава Владимировича оказались в распоряжении их дяди Ярополка. Он попытался было удержать в своих руках власть над Русской землей, но сделать этого уже не смог.
Один из племянников Ярополка, Изяслав Мстиславич, вошел в соглашение с князьями черниговскими, знаменитыми Ольговичами, потомками Святослава Ярославича. Это был союз, для Киева не предвещавший ничего хорошего, так как Ольговичи были самыми энергичными и принципиальными сторонниками нового политического порядка, столь определенно выраженного в постановлении Любечского съезда ("кождо да держит свою вотчину"). Ольговичи и сейчас заявили Ярополку, что они желают владеть тем, чем владел их отец ("что ны отец держал... того же и мы хочем"). Если же Ярополк будет этому противиться и настаивать на праве распоряжаться всей Русской землей, то они снимают с себя ответственность за последствия: "... то вы виновати, то на вас буди кровь". Ольговичи готовились оружием защищать свою обособленность. Протестовал против действий Ярополка и Новгород, первым сделавший попытку отложиться от Киева.
Ольговичи черниговские в союзе с Изяслазом и его братом Святополком Мстиславичами и половцами выступили против Ярополка. Борьба закончилась торжеством Ольговичей. Они утвердились в Черниговщине, а в 1139 году, после смерти Ярополка, Всеволод Ольгович даже занял и Киев, прогнав оттуда-попытавшегося было там утвердиться Вячеслава, родного брата умершего Ярополка.
В итоге этой борьбы укрепила свою независимость от Киева не только Черниговская земля, но и Галицкая, и Полоцкая, и Ростово-Суздальская. Ольговичи выросли в большую силу, то есть стал явно торжествовать принцип дробления Руси на части.
Энергичный политик, прекрасно умевший использовать с выгодой для себя очень трудные и запутанные положения и побеждать одних своих врагов при помощи других, Всеволод Ольгович (1139 - 1146) достиг очень больших успехов. Однако он оставался все же только князем Черниговским. Правда, расширяя границы своего княжения, он сумел овладеть и Киевом, но характер его властвования в Киеве говорит о том, что он смотрел на Киев не как на столицу большого государства, а как на свою добычу, и не мудрено, что киевская городская масса относилась к нему враждебно. Не имея возможности восстать против своего угнетателя, она смогла лишь воспользоваться его смертью, чтобы расправиться с ненавистными ставленниками Всеволода. Очень характерно враждебные ему киевские массы мотивировали свое отрицательное отношение к Ольговичам вообще: "...не хотим, чтобы Ольговичи распоряжались нами, как наследством". Киевляне, уже испытавшие свою силу и значение в вопросе выбора себе князя, были недовольны тем, что Всеволод и его брат Игорь, которого пытался навязать им Всеволод в качестве своего преемника, обращаются с Киевом как с наследственной собственностью.
Двенадцать дней, последовавших за смертью Всеволода, весьма показательны. Всеволод заранее уже подготовлял почву для пюсажения на Киевский стол своего брата Игоря. Опираясь на свои силы, умело привлекши на свою сторону верхи киевского общества, он, однако, не учел выросшего значения киевских купцов, ремесленников и городской народной массы. Выступление этих последних аннулировало волю Всеволода Ольговича. На Киевский стол по воле киевского веча сел внук Владимира Мономаха Изяслав Мстисла-вич, князь Переяславский.
Ольговичи пытались создать коалицию из своих сторонников против Изяслава. Святослав Ольгович, брат низложенного Игоря, в свою очередь, вошел в соглашение с Юрием Долгоруким, князем Ростово-Суздальской. земли.
Началась упорная борьба, в которой принимали участие не только русские, но и венгры, поляки, Черные Клобуки, половцы.
В ходе этой борьбы мы можем еще раз ясно видеть выросшую роль городов. Изяслав был уверен, что киевские горожане - а поскольку решение веча главного города было обязательно и для пригородов с деревнями, - то и смерды пойдут за ним против Святослава Ольговича и Юрия Долгорукого. Но ему пришлось скоро убедиться, что это не совсем так. Горожане Киева и Владимира-на-Клязьме смотрели на эту борьбу своими собственными глазами, и Изяслав, в ответ на предложение киевлянам выступить вместе с ним против Юрия и Святослава, услышал от киевского веча решительный отказ. В течение этой борьбы Юрий три раза завладевал Киевом и только в последний раз (1156 г.) остался там навсегда, то есть до смерти, последовавшей 15 мая 1158 года.
Лишь только умер Юрий, в Киеве вспыхнуло народное движение. "Много зла створися в то день, - пишет летописец: - разграбиша двор его (Юрия) красный и другый двор его за Днепром разграбиша, его же зваше сам раем, и Васильков двор сына его разграбиша в городе; избивахуть суждальци по городом и селом, а товар их грабяче". Это движение не было неожиданным. Юрий силой завладел Киевом, а киевляне давно уже заявляли, что им "с Гюргем не ужити".
Чем же, собственно, владел Юрий на юге, в Киевщине? Это вопрос далеко не праздный. Юрий владел только небольшим пространством по реке Горыни, Турово-Пинсксй землей, впрочем, очень скоро тоже обособившейся, собственно Киевом с окрестностями и преддверием к Киеву - Переяславлем. На большее Юрий претендовать не мог, так как остальные земли были уже независимы и имели достаточно сил, чтобы отстоять свою независимость. И при Юрии Киев уже не стольный город всей Руси.
Юрий, прибыв в Киев, рассадил своих сыновей не очень далеко от себя: Андрея - в Вышгороде, Ростислава - в Переяславле, Бориса - в Белгороде, Глеба - в Каневе; только Василько был посажен в Суздале.
Земли - волости - вне границ Киевщины уже жили своей собственной жизнью, не считаясь с киевским князем.
Княжение Юрия Владимировича с полным правом может быть названо тем историческим моментом, когда раздробление Руси вполне определилось, причем Киевская земля в системе феодально-раздробленной Руси заняла малозаметное место. Киевщине не пришлось даже сложиться в особое политическое целое и выработать себе внутреннюю организацию под управлением своей местной династии. Князья, осевшие в своих уделах, ревниво смотрели за тем, чтобы никому из них не досталась Киевщина в самостоятельное княжение.
Волынский князь Мстислав Изяслазич в шестидесятых годах XII века добывает себе Киев. Но Волынь остается его опорным пунктом и убежищем в тяжелые моменты его жизни и его постоянным владением. Если до недавнего времени Киев стремился держать в своих руках Волынь и действительно ее держал, то теперь, как мы видим, Киев и Волынь поменялись местами.
Мстислав был человек энергичный и предприимчивый, любитель книг и талантливый, неустрашимый полководец. Ему удалось организовать грандиозный поход на половцев, в котором приняло участие тринадцать названных летописью по именам князей, владетелей княжений, и "инии мнози". В походе принимали участие и Черные Клобуки, давно уже связавшие свою историческую судьбу с Киевской Русью. Победа над половцами была полная. Но и этому князю не удалось отстоять Киев от силы, выросшей за это время в междуречье Волги и Оки.
Поводом к войне между Андреем Владимирским и Мстиславом Киевским послужил Новгород. Владимирский князь, заинтересованный в своем владении Новгородом, не мог мириться с тем, что Мстислав предпринял весьма определенные шаги к тому, чтобы удержать Новгород в своих руках:
Мстислав Изяславич посадил своего сына Романа в Новгороде, в то время как Андрей Юрьевич Боголюбский имел там в качестве князя своего ставленника. К тому же Роман стал вести агрессивную политику по отношению к союзникам Андрея. Андрей решил нанести одновременно удар и Новгороду и Киеву. Восьмого марта 1169 года Киев пал. Новгородцы сумели себя защитить и 25 февраля 1170 года праздновали свою победу над суздальско-владимирской ратыо.
Так, в борьбе защитников единства Руси со сторонниками политической самостоятельности ее частей назревал новый период в истории русского народа - период государственной раздробленности.
Феодальные войны, разорительные для крестьянства и горожан, делали политическое существование этих разрозненных единиц крайне неустойчивым.
Целые области, еще недавно входившие в состав Киевского государства, не имея сил отстоять свою независимость от агрессии соседей, делались жертвой более сильных феодальных образований.
В разное время отдельные части Киевского государства попадают в руки соседей. Причерноморье и Приазовье входят в состав половецких владений.
"Див кличет вверху древа, велит послушати земли незнаеме - Волзе, и Поморию, и по-Сулию, и Сурожю, и Корсуню, и тебе, Тьмутороканский болван".
Удачный поход киевского князя Мстислава Изяславича на половцев не изменил сколько-нибудь существенного положения. Половцы продолжали угрожать ослабевшей Руси.
Среди княжеств, на которые распалось Киевское государство, своей силой выделялись наиболее крупные: Влади-миро-Суздальское, Галицкое, Волынское и Новгородское. Каждое из них имело свои особенности и свою судьбу. Новгород, благодаря чрезвычайному усилению своих бояр и купцов, превратился в начале XII века в республику, занялся своими внутренними делами, сосредоточил свои силы на оберегании своих западных границ и сравнительно мало интересовался тем, что делается во всей стране. Но нельзя сказать того же о соседних с Новгородом русских княжествах. Они очень были заинтересованы в том, чтобы держать связь с богатым Новгородом, а если возможно, то и влиять на его политику. Ведь Новгород был тогда окном в Европу.
Галицкая Русь в конце XII века заметно окрепла. Успешно защищая себя от Венгрии и Польши, она делала попытки включить под свою власть Поднепровье и занять место ослабевшего Киева.
"Галичкый Осмомысле Ярославе! высоко седиши на своем златокованнем столе, подпер горы Угорский своими железными полки, заступив королеви путь, затворив Дунаю ворота, меча бремены чрез облакы, суды рядя до Дуная. Грозы твоя по землям текут. Отворяеши Кыеву врата, стреляеши с отня злата стола салтани за землями. Стреляй, господине, Кончака, поганого кощея, за землю Рускую..." Поэт знает и волынского князя Романа, сумевшего объединить несколько позднее Галич и Волынь под одной своей властью (Убежденный доводами А. К. Югова, я должен изменить свое мнение, высказанное в статье "Автор "Слова о полку Игореве" и его время" ("Историк-марксист", 1938, книга четвертая, стр. 18), о том, что это якобы Святослав обращался к политическим деятелям современной ему Руси. Но, как правильно думает А. К. Югов, это, несомненно, обращение самого автора "Слова". - Б. Г.).
Положение галицких и волынских князей было очень не легким. То, что успело сделать новгородское боярство, то есть взять всю власть в свои руки, отодвинуть князя на второй план и парализовать его инициативу, стремилось ввести у себя и галицкое могущественное боярство. Ему временами и удавалось это. Но народные массы были против них и шли навстречу объединительной политике своих князей. Борьба боярства с княжеской властью тут не прекращалась, но не дала тех результатов, какие мы видим в Новгороде.
Именно Владимиро-Суздальский князь достиг того, что поэту казалось для Руси необходимым.
И тут шла такая же жестокая борьба княжеской власти с могущественным и гордым боярством. Андрей Боголюбский пал жертвой этой борьбы. Его убили бояре. Но народные, главным образом городские, массы решительно выступили против бояр и помогли своим князьям разгромить эту силу. Брат Андрея Всеволод, севший на место Андрея по приглашению горожан-владимирцев, нанес боярам большое поражение. Это возвысило Всеволода в глазах тех, кто готов был бороться с сепаратистскими тенденциями боярства.
Автор "Слова" знает и другую черту политики владимиро-суздальских князей. У них не только много силы, но и широкие политические горизонты. Они не замыкаются в круг своих местных интересов. Больше, чем где-либо в других местах Руси, тут думают обо всем русском народе. Недаром именно здесь продолжалось и летописание общерусского содержания, тогда как в других княжествах политические интересы сузились до пределов своих территориальных границ.
Автор "Слова", видя бедствия своего народа, недавно столь высоко стоявшего, зовет Всеволода Владимирского: "Великый княже Всеволоде! Не мыслию ти прелетети издалеча - отня злата стола поблюсти? Ты бо можеши Волгу веслы раскропити, а Дон шеломы выльяти. Аже бы ты был, - то была бы чага по ногате, а кощей по резане!" "Злат отень стол" - это стол Киевский, стол, дорогой по живым воспоминаниям Поэта. Поэт уверен, что если бы Всеволоду удалось прибыть на юг, Родина избавилась бы от своих внутренних бед и внешних врагов.
Призыв горячего патриота остался только призывом: Всеволод не смог "поблюсти отня стола". Стол потерял прежнее свое значение и оказался в руках менее сильных князей. Общерусские интересы остались отодвинутыми на второе место. Узкая местная эгоистическая политика возобладала. Князья продолжали ковать крамолу и губить Русскую землю.
Людям, мечтавшим видеть свою страну объединенной и великой, пришлось ждать долго. Пришлось пережить удар, равного которому еще не знала до тех пор Европа.
И под татарским игом русский народ в воспоминаниях, в образах Киевской Руси черпает силы для борьбы за лучшее будущее.
Вскоре после татарского погрома составлено было "Слово о погибели Рускыя земли", произведение, проникнутое грустным мотивом о бедствиях, постигших христиан. С глубоким чувством любви и восхищения говорится тут о "светло-светлой" земле Русской, о ее славе, богатстве старых киевских князей. Тут находят себе место и Всеволод, тот самый, на которого возлагал столь большие надежды автор "Слова о полку Игореве", и дед его, Владимир Мономах, и другой, еще более старый Владимир.
А когда на Куликовом поле рождалась обновленная Русь, образы, столь близкие автору "Слова о полку Игореве", воскресли с новой силой и в новой трактовке. Киевские братья Борис и Глеб помогают Димитрию Донскому разбить Мамая. Авторы повестей о Мамаевом побоище считают необходимым напомнить, что Дмитрий Донской - "правнук" киевского князя Владимира Святославича. Но уже не на Киев ориентируется писатель XIV века. Перед ним стоит торжествующая, несущая победу и объединение всей Руси - Москва.
Август - сентябрь 1945 г.
Академик Б. Д. ГРЕКОВ
Вариант 1
1) Владимир Мономах
2) летописец Нестор
3) Даниил Заточник
2. Одна из впервые снятых копий «Слова...» предназначалась:
1) Петру I
2) Александру II
3) Екатерине II
4) Елизавете Петровне
3. Каков результат первого сражения с половцами?
1) половцы сразу сдались
2) войско князя Игоря потерпело поражение
3) войско половцев потерпело поражение
4) половцы отогнали русское войско далеко назад
4. Какова роль «Золотого слова Святослава» в «Слове…»?
1) является вставным эпизодом в произведении
2) является политическим центром «Слова...»
3) при помощи «Золотого слова Святослава» читатель узнает о родословной Игоря
5. Чем заканчивается "Слово о полку Игореве"?
1) смертью Игоря
2) бегством Игоря из плена
3) Игорь остается в плену
4) казнью Игоря
6. Кто рыскал к петухам Тмутаракани?
1) Ярослав
2) Изяслав
3) Игорь
4) Всеслав
5) Никто не осмелился
7. Кем Ярославна хотела полететь по Дунаю?
1) Мухой
2) Лебедем
3) Соколом
4) Орлом
5) Кукушкой
8. " Игорь и Святослав в «Слове о полку Игореве» (сопоставительный анализ)"
Вариант 2
1. Когда было создано «Слово о полку Игореве»?
1) в XI веке
2) в XII веке
3) в XIII веке
4) в XV веке
2. Оригинал «Слова...»:
1) был затерян во время Великой Отечественной войны 1941-1945 гг.
2) сгорел во время пожара в Москве в 1812 году
3) Екатерина II подарила его прусскому королю
4) был украден из архивов в XIX веке
3. Что произошло с Игорем во время второго сражения?
1) был убит
2) был ранен и взят в плен
3) был ранен, но смог убежать вместе с братом Всеволодом
4) был тяжело ранен
4. Главной идеей "Слова о полку Игореве" является:
1) прославление подвига Игоря
2) осуждение похода Игоря
3) страстный призыв русских князей к объединению
4) слава Киевскому князю
5. Укажите, кто из русских поэтов не переводил "Слово о полку Игореве".
1) В. А. Жуковский
2) В. И. Майков
3) Н. А. Заболоцкий
4) А. С. Пушкин
6. Чем ночь пробудила птиц?
1) Шумом дождя
2) Стонами грозы
3) Щорохом листьев
4) Передвижением войска
5) Сражением
7. В кого обратился Игорь в первую очередь, когда «задвигались половцы»?
1) В волка
2) В горностая
3) В гоголя
4) В сокола
5) В гуся
8. Сочинение - миниатюра на тему: "Изображение природы автором "Слова о полку Игореве"
Вариант 3
1. С какого языка переведено «Слово о полку Игореве»?
1) со старославянского
2) с древнерусского
3) с церковнославянского
4) с латинского
2. О каком событии идёт речь в произведении?
1) о создании единого Московского государства в конце XIII века
2) о походе Мономаха на половцев в 1115 году
3) о татаро-монгольском иге в XIII веке
4) о походе князя Игоря против половцев в 1185 году
3. О ком идёт речь? «...полная печали, плачет, как кукушка на юру».
1) Ярославна
2) Ольга
3) дочь хана Кончака
4) Елена
4. Укажите, кто из перечисленных князей не является участником похода Игоря.
1) Святослав Рыльский
2) Владимир Мономах
3) Владимир Путивльский
4) Всеволод Курский
5 . Главный герой «Слова...» Игорь был князем...
1) переяславль-залесским;
2) новгород-северским;
3) владимирским.
6. Где Владимир «уши закладывал»?
1) Во Владимире
2) В Новгороде
3) В Пскове
4) В Москве
5) В Чернигове
7. К кому ехал Игорь по Боричеву?
1) К Богородице
2) К Ярославне
3) К святым Борису и Глебу
4) К Святославу
5) К Всеволоду
8. Сочинение - миниатюра на тему: " Каково отношение автора «Слова о полку Игореве» к главному герою повествования"
Вариант 4
1. Когда была обнаружена рукопись со «Словом...»?
1) в конце XIII века
2) в конце XII века
3) в начале XIX века
4) в конце XVIII века
2. Чем закончился поход князя Игоря?
1) Русское войско одержало победу над половцами.
2) Игорь был смертельно ранен.
3) Князь Игорь со своим войском потерпел поражение и был пленён.
4) Ни одна из сторон не победила.
3. О ком идёт речь? «...мужество избрал себе опорой, ратным духом сердце поострил...» (перевод Н. Заболоцкого).
1) Всеволод
2) Олег
3) Ярослав
4) Игорь
4. Укажите прозвище брата Игоря Всеволода.
1) Красный
2) Мудрый
3) Буй-Тур
4) Гореславич
5. Перед походом Игорь...
1) попросил разрешения у киевского князя Святослава и получил его;
2) попросил разрешения у киевского князя Святослава и не получил его;
3) не сговаривался со Святославом.
6. С чем было смешано вино, которое подали во сне Святославу?
1) Со злостью
2) С горем
3) С обидой
4) С тоской
5) С храбростью
6. Определите по высказыванию героя «Слова о полку Игореве»: «Братие и дружина! Лучше же убитым быть, чем плененным; сядем же, братья, на своих борзых коней, да посмотрим на синий Дон ».
1) Ростислав
2) Святослав
3) Владимир
4) Игорь
7. О чем повествует следующий эпизод «Слова о полку Игореве»: «Стукнула земля, зашумела трава... А Игорь князь поскакал горностаем к тростнику и - белым гоголем на воду. Вскочил на борзого коня и соскочил с него серым волком... и полетел соколом над облаками, избивая гусей и лебедей»?
1) Поражение Игоря в битве
2) Бегство Игоря из плена
3)Поход Игоря на половцев
4) Ночлег войска Игоря в степи
8. Сочинение - миниатюра на тему : "Воплощение в «Слове о полку Игореве» идеи единства Русской земли"
Вариант 5
1. А.И. Мусин-Пушкин впервые опубликовал «Слово...»:
1) в 1812 году
2) в 1800 году
3) в 1805 году
4) в 1806 году
2. Сколько было сражений?
1) 1
2) 2
3) 3
4) 4
3. Какое средство выразительности использовано автором в приведенной ниже фразе?
«Стоном стонет мать-земля сырая» (перевод Н. Заболоцкого).
1) оксюморон
2) олицетворение
3) градация
4) анафора
4. Как звали хана, с которым вступил в бой Игорь?
1) Кобяк
2) Шарукан
3) Кончак
5. Боян внук…
1) Трояна
2) Симаргла
3) Велеса
4) Сварога
5) Соловья
6. У кого «храбрая мысль влечет ум на подвиг»?
1) У Романа и Мстислава
2) У Рюрика и Давыда
3) У Игоря и Всеволода
4) У Святослава и Олега
5) У Ингваря и Ярослава
7. Какой эпизод «Слова о полку Игореве» предшествует трагическим строкам: «Тьма свет покрыла: по Русской земли прострошася половцы» ?
2) «Золотое слово» Святослава
3) Рассказ о поражении Игоря
4) Плач Ярославны
8 . Сочинение - миниатюра на тему : " Почему образ Ярославны из «Слова о полку Игореве» вошел в галерею классических образов русской литературы"
- - - - - - - -22
Обращение к князю «господин» впервые стало употребляться на северо-востоке Руси, там, где складывалась новая сильная княжеская власть, начиная с середины 70-х годов XII в. (то есть за десять лет до написания «Слова»). Оно начинает употребляться сперва только в среде горожан и сельского населения. До того этот термин «господин» применялся лишь в области владельческих отношений: так называли владельца холопов, хозяина закупов (в «Русской Правде»). В политической жизни в отношении князя термин «господин» впервые встречается в речах жителей владимиро-суздальских городов, обращенных к владимирскому князю. Так называют Михаила Юрьевича суздальцы и ростовцы (горожане) в 1176 и 1177 г.; так называют Всеволода Юрьевича владимирцы (опять-таки горожане) в 1177 г.; так называют его же и в других случаях. В 1180 г., по-видимому впервые, этот термин переходит в уста князей-вассалов, в их обращении к своему главе, и опять-таки во Владимиро-Суздальском княжестве. Так называли Всеволода Юрьевича владимиро-суздальского, своего феодального главу, рязанские князья Всеволод и Владимир Глебовичи: «Ты господин, ты отец, - говорили через послов Всеволоду рязанские князья, - брат наю (наш. - Д. Л.) старейший Роман уимает волости у наю (нас. - Д. Л.), слушая тестя своего Святослава, а к тебе крест целовал и переступил» (Ипат. лет.). По-видимому, новые отношения безусловного подчинения, сложившиеся на северо-востоке между владимиро-суздальским князем и подручными ему рязанскими князьями, потребовали для своего определения и нового термина, в котором уже отменено всякое «родственное смягчение» политических понятий, столь характерное для старой традиционной феодальной терминологии - «отец», «сын», «брат». Поэтому-то слово «господин» и стало употребляться вместо слова «отец» или рядом с ним в пору усиления княжеской власти.
Этот новый политический термин - «господин» (вместо «отец»), - отразивший на северо-востоке рост феодального главы над стоящими ниже его на лестнице феодального подчинения князьями, начинает употребляться не только одними рязанскими князьями по отношению к Всеволоду Юрьевичу, но и в другом центре борьбы за сильную княжескую власть - в Галичине. Всего десять лет спустя, в 1190 г., сын Ярослава Осмомысла - Владимир Галицкий в своей просьбе ко Всеволоду Суздальскому прибег к аналогичному обращению: «Отце господине! Удержи Галич подо мной, а яз божий и твой есмь со всим Галичем, а в твоей воле есмь всегда» (Ипат. лет). Энергия этого нового политического термина поддержана в этой просьбе необычною степенью покорности, на которую соглашается Владимир: «аз божий и твой».
Употребление слова «господин» по отношению к князю имеет совершенно точную хронологию. Оно употребляется с 70-х годов XII в. и в течение XIII в. (оно типично для «Моления Даниила Заточника»). Впоследствии, в XIV-XV вв., оно вытесняется словом «государь»: князю станут говорить «государь», но не «господин». Это слово встретится только в «Задонщине» и «Сказании о Мамаевом побоище», но как заимствование из «Слова о полку Игореве» (в первом произведении - прямо, а во втором - через первое).
Принимая новый термин «господин», автор «Слова», очевидно, принимал и новое отношение к княжеской власти. Не случайно он так преувеличивает могущество князей, называет некоторых из них «великими» и «грозными» (Святослава Всеволодовича), говорит о «грозе» Святослава и Ярослава Осмомысла.
Подведем итоги. Автор «Слова» - человек широкой исторической осведомленности. Он внимательный читатель «Повести временных лет» и вместе с тем наслышан в народной исторической поэзии. Он имеет свои отчетливые представления о русской истории, хотя эти представления и являются представлениями поэта, а не историка, при этом поэта XII столетия. Его суждения о русской истории - плод поэтического восприятия этой истории, но поэтического восприятия, проникнутого историзмом в пределах, доступных его эпохе. Русская история имеет для него ясно представляемые черты своего собственного бытия. По крайней мере три периода, три сменяющих друг друга образа исторических эпох намечаются в его поэтическом сознании: время Трояна, время Ярослава и время Олега Гориславича.
В своих исторических воззрениях автор «Слова» зависит от летописи, фольклора и народной молвы, но его исторические воззрения выше и летописных, и фольклорных, и тех, что были представлены молвой. От летописцев автора «Слова» отделяет огромная сила исторического обобщения. Он обобщает историю в конкретных поэтических образах. От «песнотворцев» его отделяет критическая оценка прошлого и настоящего. Однако он берет свои сведения и из летописи, и из фольклора, и из устной народной памяти. Он развивает отдельные мысли летописца и проникается духом народного поэтического творчества.
Свои суждения автор «Слова» не отделяет от общественного мнения. На это общественное мнение он постоянно опирается в своих оценках происходящего. Выразителем общественного мнения он себя и признает, стремясь передать свою оценку событий как оценку общенародную. Но при этом общественное мнение, которое он выражает, является общественным мнением лучших русских людей его времени.
Автор «Слова» в нормах феодального поведения, в кодексе дружинной морали, в идеологии верхов феодального общества находит лучшие стороны и стремится переосмыслить феодальные понятия. Он наполняет своим, патриотическим содержанием понятия «чести», «славы», «хвалы» и «хулы».
Автор «Слова» - сторонник сильной княжеской власти во имя обуздания произвола мелких князей, во имя единства Русской земли. Все «Слово» проникнуто единым патриотическим настроением и единой патриотической идеей - идеей единства Русской земли. Призывом к этому единству и к твердой обороне Руси от «поганых», по существу, оно и является. Автор «Слова» и в этом явился человеком своего времени, глашатаем мнения лучших своих современников. Он творит идеи, потребность в которых живо ощущалась в его время. Он - око и ум народа. Он высказывает то, что должно быть высказано. Вот почему автор «Слова» неразрывен и со своей эпохой, его породившей.
Его подлинным героем является русский народ и Русская земля. Образ Русской земли центральный в «Слове». Автор представляет ее себе в широкой исторической перспективе, в образах ратных подвигов и мирного созидательного труда. Его произведение своими призывами к единению устремлено к будущему, полному для него светлых надежд, оно рисует картины печального настоящего и ищет корни этого настоящего в прошлом. Оно полно веры в будущее, скорби о настоящем, гордости прошлым и мудрого раздумья и над прошлым, и над настоящим, и над будущим, слитыми для него в едином образе Русской земли.
Кем был автор «Слова о полку Игореве»? Он мог быть приближенным Игоря Святославича: он ему сочувствует. Он мог быть и приближенным Святослава Киевского: он сочувствует также и ему. Он мог быть черниговцем и киевлянином. Он мог быть дружинником: дружинными понятиями он пользуется постоянно. Однако в своих политических воззрениях он не был ни «придворным», ни защитником местных тенденций, ни дружинником. Он занимал свою независимую патриотическую позицию. Его произведение - горячий призыв к единству Руси перед лицом внешней опасности, призыв к защите мирного созидательного труда русского населения.
Достиг ли призыв автора «Слова» тех, кому он предназначался? Можно предполагать, что в известной мере - да. Игорь Святославич отказывается от своих одиночных действий против половцев. В 1191 г. он организует целую коалицию против половцев. В походе, кроме Игоря Святославича, участвовали: Всеволод Святославич, Мстислав и Владимир Святославичи, сыновья Святослава Всеволодовича Киевского, Ростислав Ярославич, сын Ярослава Всеволодовича, и сын Олега Святославича - Давыд. Поход этот был неудачен, но самая организация его в таких масштабах, думается, не случайна.
Однако подлинный смысл призыва автора «Слова», может быть, заключался не в попытке организовать тот или иной поход, а в более широкой и смелой задаче - объединить общественное мнение против феодальных раздоров князей, заклеймить в общественном мнении вредные феодальные представления, мобилизовать общественное мнение против поисков князьями личной славы, личной чести и мщения или личных обид. Задачей «Слова» было не только военное, но и идейное сплочение русских людей вокруг мысли о единстве Русской земли. Вот почему автор «Слова» так часто и так настойчиво к этому общественному мнению апеллирует. Эта задача была рассчитана не на год и не на два. В отличие от призыва к организации военного похода против половцев, она могла охватить своим мобилизующим влиянием целый период русской истории - вплоть до татаро-монгольского нашествия. «Суть поэмы, - писал К. Маркс в письме к Энгельсу, - призыв русских князей к единению как раз перед нашествием собственно монгольских полчищ»
Самым выдающимся литературным памятником Киевской Руси является бесспорно «Слово о полку Игореве». Оно дошло до нового времени в единственном списке, однако и тот погиб во время пожара Москвы в 1812 г., так что мы располагаем лишь изданием «Слова», осуществленным в 1800 г. владельцем рукописи - меценатом и любителем древностей графом А. И. Мусиным-Пушкиным, и копией, изготовленной для Екатерины II в конце XVIII в.
Художественное совершенство «Слова», будто бы не соответствующее уровню литературных памятников Древней Руси, и гибель рукописи явились поводом для возникновения сомнений в древности памятника и даже для гипотез о создании «Слова» в конце XVIII в. В 60-х гг. нашего века развернулась оживленная дискуссия о времени создания «Слова», которая оказалась весьма плодотворной для изучения памятника: она заставила и сторонников древности «Слова», и их оппонентов еще раз проверить свою аргументацию, произвести новые тщательные разыскания по целому ряду вопросов (лексика и фразеология «Слова», взаимоотношение «Слова» и «Задонщины», «Слово» и литературная жизнь конца XVIII в. и т. д.). В конечном счете позиции защитников подлинности и древности «Слова» еще более укрепились, и стало очевидным отсутствие у скептиков решающих контраргументов. В настоящее время основные вопросы изучения «Слова» представляются в следующем виде.
Сборник со «Словом» был приобретен А. И. Мусиным-Пушкиным, видимо, в начале 90-х гг. XVIII в. Первые известия о нем появились в печати в 1797 г. (когда об открытии памятника сообщили Н. М. Карамзин и М. М. Херасков), но возможно, что упоминание о «Слове» содержалось уже в статье П. А. Плавильщикова, опубликованной в журнале «Зритель» в февральском номере за 1792 г. Не позднее 1796 г. для Екатерины II был сделан список с текста «Слова» (так называемая Екатерининская копия) и подготовлен перевод памятника. А. И. Мусин-Пушкин совместно с археографами А. Ф. Малиновским и Н. Н. Бантыш-Каменским приготовил текст «Слова» для печати, и в 1800 г. памятник был издан с переводом и комментариями. В 1812 г. в московском пожаре погибла библиотека А. И. Мусина-Пушкина; вместе с рукописью «Слова» сгорела и значительная часть тиража первого издания.
Сборник, содержащий «Слово о полку Игореве», был описан издателями. Помимо «Слова» в его составе был хронограф, летопись (видимо, фрагмент Новгородской первой летописи), а также три повести: «Сказание об Индийском царстве», «Повесть об Акире Премудром» и «Девгениево деяние». Фрагменты из этих повестей были приведены Н. М. Карамзиным в его «Истории», и это дало возможность установить, что «Повесть об Акире» представлена в Мусин-Пушкинском сборнике в своей древнейшей редакции, а «Сказание об Индийском царстве» содержит сюжетные детали, не обнаруженные пока ни в каком другом из многочисленных списков этого памятника. Таким образом, «Слово» находилось в окружении редких редакций редких в древнерусской книжности повестей.
Внимание исследователей уже давно привлекли многочисленные отличия (по преимуществу орфографического характера) текста «Слова» в первом издании от Екатерининской копии. Анализ этих разночтений позволяет составить наглядное представление о принципах воспроизведения текста «Слова» издателями: они - в полном соответствии с археографическими традициями своего времени - стремились не столько к буквально точному воспроизведению текста «Слова», с присущим ему, как и всякому древнерусскому тексту, орфографическим разнобоем, описками, неправильностями и т. д., сколько к «исправлению» и унификации его. Это существенно затрудняет реконструкцию подлинного текста «Слова», но одновременно лишний раз убеждает нас в том, что в руках издателей была древняя рукопись, передача текста которой представляла для них немалые затруднения, ибо возникал ряд вопросов, ответа на которые еще не могла дать ни тогдашняя филология, ни тем более - издательская практика.
Одним из важнейших аргументов в пользу древности и подлинности «Слова» является анализ его лексики и фразеологии. Еще А. С. Орлов справедливо заметил: «…надо безотлагательно привести в ясность и рассмотреть полную наличность данных самого памятника - прежде всего со стороны языка, в самом широком смысле. Язык самое опасное, чем играют без понимания и дискредитируют памятник». Множество лингвистических наблюдений было сделано в последние годы в трудах В. П. Адриановой-Перетц, В. Л. Виноградовой, А. Н. Котляренко, Д. С. Лихачева, Н. А. Мещерского, Б. А. Ларина и других исследователей. Был установлен непреложный факт: даже те редкие слова, которые скептики принимали за свидетельства позднего происхождения «Слова», по мере разысканий обнаруживаются либо в древнерусских памятниках старшего периода (как свидетельствует о том «Словарь-справочник „Слова“»), либо в диалектах. Все это вполне отвечает нашим представлениям о богатстве языковой культуры Киевской Руси, однако писатель XVIII в. (каким представляют себе автора «Слова» скептики) вынужден был бы специально разыскивать эти редкие лексемы в различных текстах и при этом обладать совершенно уникальной коллекцией древнерусских литературных памятников.
Но, пожалуй, самым важным аргументом в пользу древности «Слова» является его соотношение с «Задонщиной». «Задонщина» - это повесть конца XIV или XV в., рассказывающая о победе Руси над силами Мамая на Куликовом поле в 1380 г. Сразу же после обнаружения первого из известных ныне списков «Задонщины» (в 1852 г.) исследователи обратили внимание на чрезвычайное сходство ее со «Словом»: оба памятника обладают не только сходной системой образов, но и имеют многие текстуальные параллели. Открытие «Задонщины», старший из списков которой датируется концом XV в., казалось бы, навсегда решило вопрос о древности «Слова», которому, по всеобщему признанию, «Задонщина» подражала. Однако в 90-х гг. XIX в. была выдвинута версия, что не «Задонщина» подражала «Слову», а, напротив, «Слово» могло быть написано с использованием образной системы «Задонщины».
Предпринятые в последние годы разыскания решительно опровергают эту гипотезу. Во-первых, выяснилось, что «Слово» не обнаруживает индивидуальной текстуальной близости ни к одному из известных ныне списков «Задонщины»; всей суммой «параллелей» к «Слову» обладал, видимо, архетипный (авторский) текст этого памятника, и, следовательно, «создать» «Слово» в XVIII в. можно было бы, лишь обладая таким уникальным текстом. Во-вторых, было обращено внимание, что «Задонщина» содержит ряд испорченных или неясных чтений, которые могут быть объяснены только как результат неудачного переосмысления тех или иных чтений «Слова». Наконец, А. Н. Котляренко сделал важное наблюдение: архаические элементы в языке «Задонщины» приходятся как раз на чтения, параллельные чтениям «Слова», и объясняются, таким образом, влиянием этого памятника. Предположив же обратную зависимость между памятниками (т. е. допустив, что «Слово» зависит от «Задонщины»), мы придем к парадоксальному утверждению, будто бы создатель «Слова» в XVIII в. использовал только те фрагменты «Задонщины», в которых обнаруживаются не свойственные остальному ее тексту архаические элементы. Итак, отражение в «Задонщине» текста «Слова» - это весомый аргумент в пользу его древности.
О древности «Слова» говорят и другие наблюдения: это и отражение в нем понятных по преимуществу современникам деталей исторической обстановки XII в., и употребление архаичных тюркизмов, и особенности стиля и поэтики «Слова», и характер мировоззрения его автора, и факт отражения текста «Слова» в приписке к «Псковскому апостолу» 1307 г. и т. д.
* * *
В основе сюжета «Слова о полку Игореве» лежит действительное событие русской истории: в 1185 г., через два года после успешного объединенного похода русских князей против половцев, в новый поход на кочевников отправился князь Новгорода-Северского Игорь Святославич со своим братом Всеволодом, племянником Святославом Ольговичем Рыльским и сыном. Поход окончился разгромом Игоревой рати - князья попали в плен, дружина и «вои» были частью перебиты, частью пленены; скорбную весть о поражении принесли на Русь чудом спасшиеся воины. Окрыленные победой половцы нанесли ответный удар: их отряды вторглись в беззащитные теперь русские княжества. «Правобережье Днепра Святославу удалось отстоять и не пустить сюда половцев, а все Левобережье (до Сулы, до Сейма и до Переяславля), несмотря на героические действия сыновей Святослава и Владимира Глебовича, было опустошено, разграблено, сожжено», - так резюмирует последствия разгрома Игоревой рати Б. А. Рыбаков.
Однако уже через месяц Игорю удалось бежать из плена с помощью сочувствовавшего ему (или подкупленного им) половчанина Лавра (Овлура). Таковы события 1185 г.
Но автор «Слова» превратил этот частный, хотя и весьма значительный эпизод полуторавековых русско-половецких войн в событие общерусского масштаба: он призывает отомстить за раны Игоря и заступиться «за землю Русскую» не только тех князей, которым это было действительно необходимо сделать, ибо после разгрома Игоря на их княжества обрушился половецкий контрудар, но и других князей-современников, в том числе князя далекой Владимиро-Суздальской земли Всеволода Большое Гнездо или Ярослава Галицкого. Великий князь киевский Святослав, в действительности не пользовавшийся в Южной Руси особым авторитетом, превращается в «Слове» в почитаемого патрона всех русских князей, словно речь идет о Ярославе Мудром или Владимире Мономахе. Наконец, сам Игорь, о весьма неблаговидных деяниях которого свидетельствует летопись, превращается в подлинного героя, фигуру трагическую, но не лишенную рыцарственного ореола.
Автор «Слова» как бы подымается над действительностью, забывает о неприязни князей, о их феодальном эгоцентризме, очищая их от этой скверны знамением «земли Русской». Не историческая достоверность в мелочах, а нечто большее и значительное: сознание необходимости единения, совместных действий против половцев, призыв к воскрешению старых идеалов «братолюбия» - вот что находится в центре внимания автора. Эта патриотическая идея «Слова» так была оценена К. Марксом: «Суть поэмы - призыв русских князей к единению как раз перед нашествием собственно монгольских полчищ». В конце XI в. Владимир Мономах призывал прекратить междоусобицы, предупреждая, что из-за них «погибнеть земля Руская, и врази наши половци, пришедше возмуть земьлю Русьскую». С этими словами Мономаха поразительно совпадают укоры автора «Слова»: князья начали «сами на себе крамолу ковати, а погании с всех стран прихождаху с победами на землю Рускую», или: «А князи сами на себе крамолу коваху, а погании сами, победами нарищуще на Рускую землю, емляху дань по беле от двора». Мысль о пагубности феодальных раздоров, особенно если они сопровождаются приглашением половецких союзников, остается в конце XII в. столь же актуальной, что и столетием раньше.
Мы не знаем, кто был автором «Слова». Высказывалось немало догадок: спорили о том, был ли он участником похода Игоря или знал о нем от других, был ли он киевлянином, жителем Новгорода-Северского или галичанином и т. д. Надежных данных для обоснования той или иной гипотезы пока нет, но совершенно ясно, что перед нами человек, сочетавший в себе мастерство и эрудицию книжного человека, талант поэта и кругозор политического деятеля.
Идея «Слова», значение его призывов и намеков, бесспорно тесно связанных с политической обстановкой современности, делает чрезвычайно важным вопрос о том, когда именно оно было написано. Речь идет не о легкомысленном перенесении даты создания памятника на XVI или XVIII в., а о попытке уточнить год написания «Слова» в пределах ближайших десятилетий после похода Игоря. Мнение исследователей, считавших, что дата создания «Слова» лежит между 1185 и 1187 гг., ибо в 1187 г. умер Ярослав Осмомысл, к которому автор «Слова» обращается как к живому, едва ли бесспорно. Если призывы к князьям носили риторический характер, то обращение к Ярославу вполне могло прозвучать и после его смерти: во время похода он был жив, и обращение к нему не являлось анахронизмом. Недавно Н. С. Демкова обратила внимание на следующий факт: «Слово» завершается здравицей «Буй Туру Всеволоду». Произнести славу уже умершему князю - анахронизм, и, следовательно, «Слово» не могло быть создано после смерти Всеволода (он умер в 1196 г.).
* * *
Сложен вопрос о жанре «Слова». Попытки объявить его былиной или ораторским словом, стремление отыскать в нем следы болгарской, византийской или скандинавской традиции и т. д. наталкиваются на отсутствие аналогий, надежных фактов, и прежде всего на поразительное своеобразие «Слова», не допускающее безоговорочного отождествления его с той или иной жанровой категорией.
Наиболее аргументированными являются гипотеза И. П. Еремина, рассматривавшего «Слово» как памятник торжественного красноречия, и точка зрения А. Н. Робинсона и Д. С. Лихачева, которые сопоставляют «Слово» с жанром так называемых chansons de geste (буквально «песни о подвигах»). На сходство «Слова», например, с «Песнью о Роланде» уже обращали внимание исследователи.
Характеризуя произведения этого жанра, Д. С. Лихачев пишет, что такой «эпос полон призывов к защите страны… Характерно его „направление“: призыв идет как бы от народа (отсюда фольклорное начало), но обращен он к феодалам - золотое слово Святослава, и отсюда книжное начало. В эпосе соединяется коллективность и книжное начало (элементы ораторской прозы), элементы личностного и публицистического начала». На первый взгляд, сближение «Слова» с chansons de geste слишком общо, однако все попытки иначе определить жанр «Слова» неизбежно приводили к еще большим натяжкам и искажениям стилистической, образной и композиционной структуры памятника.
Итак, фабула «Слова» навеяна событиями 1185 г., а сюжет определен стремлением автора преподать поучительный урок князьям-современникам на примере трагической судьбы Игоря. Какова же художественная структура произведения?
Композиционно «Слово» делится на три части: вступление, основную (повествовательную) часть и заключение. Обычно считается, что во вступлении автор противопоставляет свою художественную систему традиционной, воплощенной, например, в песнях Бояна. Но едва ли на Руси XII в., в эпоху благоговейного отношения к литературному этикету и жанровым канонам, автор, решивший нарушить традицию, стал бы открыто заявлять о своем новаторстве. Вероятней другое: вступление, как справедливо отметил И. П. Еремин, имеет чисто риторический характер и, «предпосылая его своему произведению, автор „Слова“ поступил как опытный мастер, писатель большой литературной культуры. Вступление у него преследует вполне определенную цель: подчеркнуть „торжественную“ направленность своего произведения, настроить читателя на „высокий“, необыденный строй мысли, соответствующий серьезности содержания „Слова“». И. П. Еремин подчеркивает далее, что в некоторых жанрах древнерусской литературы - ораторских «словах», житиях - вступление являлось необходимым, этикетным элементом композиции произведения. Что же касается «полемики» автора «Слова» с Бояном, то, быть может, речь здесь идет отнюдь не о форме повествования и не о жанре, а о теме. Автор «Слова» не хочет, подобно Бояну, воспевать славные деяния прошлого, а намерен повествовать «по былинам сего времени». В этом, и только в этом, быть может, видит свое отличие от Бояна автор «Слова» и оправдывает свое отступление от традиции перед читателем; но намерен он, как и Боян, вещать «старыми словесы трудных повестий». Основная «повествовательная» часть «Слова» не просто рассказ о событиях - некая аналогия летописному повествованию: «…не столько факты интересуют оратора, - писал И. П. Еремин, - сколько показ своего отношения к ним, не столько внешняя последовательность событий, сколько их внутренний смысл». Соотносимые с действительными событиями эпизоды перемежаются с литературно-вымышленными сценами (таковы, например, вещий сон Святослава и его «золотое слово» князьям; изображение скорби европейских народов, узнавших о поражении Игоря, плач Ярославны, беседа Гзы и Кончака и т. д.), а еще чаще с отступлениями: историческими экскурсами или авторскими сентенциями. Но каждое такое отступление свидетельствует не только о широком историческом кругозоре автора, а также о его умении найти аналогии в порой отдаленных событиях, непринужденно изменять течение повествования, обнаруживая при этом обширную эрудицию и стилистическое мастерство.
Заключение «Слова» - образец «славы», типичной, возможно, для эпического жанра, о существовании которого на Руси мы узнаем из косвенных свидетельств других источников.
Поэтика «Слова» настолько своеобразна, язык и стиль его так самобытны, что на первый взгляд может показаться, будто «Слово» находится совершенно вне сферы литературных традиций русского средневековья.
В действительности это не так. В изображении русских князей, и особенно главных героев «Слова» - Игоря и Всеволода, мы обнаружим черты знакомых нам по летописанию эпического стиля и стиля монументального историзма. Как бы ни заслуживал осуждения безрассудный поход Игоря, сам герой остается для автора воплощением княжеских доблестей. Игорь мужествен, исполнен «ратного духа», жажда «испить шеломом Дону Великого», чувство воинской чести заслоняют зловещее предзнаменование - затмение солнца. Столь же рыцарствен и брат Игоря - Всеволод, и его воины-куряне: они «под трубами повити, под шеломы взлелеяны, с конца копья вскормлены» и в битвах ищут «себе чести, а князю славы».
Но в отличие от летописи в «Слове», как памятнике поэтическом, сосуществуют как бы два плана. «Реалистическое» (а по существу - этикетное) изображение персонажей и событий постоянно соотносится с описанием полумистического мира враждебных «русичам» сил: это и зловещее предзнаменование - затмение солнца, и враждебные Игореву войску силы природы (птицы, звери, сама ночь, которая «грозою птичь убуди»), и, наконец, фантастический Див, Дева-Обида, персонифицированные бе?ды - Карна и Жля. Д. С. Лихачев заметил как-то, что «художественная система „Слова“ вся построена на контрастах». Одним из таких контрастов является противопоставление образов-метафор: солнца, света и тьмы (ночи, темного цвета). Это противопоставление традиционно для древнерусской литературы и для фольклора. В «Слове» оно неоднократно реализуется в самых различных образах: Игорь - это «свет светлый», а Кончак - «черный ворон», накануне битвы «черные тучи с моря идут, хотят прикрыть 4 солнца». В вещем сне Святославу видится, что этой ночью с вечера его покрывали «черной паполомой», ему наливали синее вино, всю ночь граяли «бусови врани». В той же метафорической системе построен ответ бояр Святославу: «Темно бо бе в 3 день, два солнца померкоста, оба багряная стлъпа погасоста… молодая месяца Олег и Святъслав тъмою ся поволокоста. На реце на Каяле тьма свет покрыла». Зато когда Игорь возвращается на Русь, вновь «солнце светится на небесе».
Выше уже было отмечено, что многие сцены «Слова» имеют символический смысл, в том числе и такие, казалось бы, «натуралистические» зарисовки, как рассказ о волках, воющих по оврагам, или птицах, перелетающих из дубравы в дубраву в ожидании поживы на поле битвы. Собственно пейзажные зарисовки в «Слове» чрезвычайно лаконичны: «дльго ночь мрькнет, заря свет запала, мъгла поля покрыла», «земля тутнет, рекы мутно текуть, пороси поля прикрывают» и т. д. При этом характерно, что в «Слове», как и в других древнерусских памятниках, нет «статичного» пейзажа, простого описания природы: окружающий мир предстает перед читателем не столько в своих неподвижных формах, сколько в своих действиях, явлениях и процессах. Автор «Слова» не говорит нам, каковы предметы, окружающие его героев, а обращает внимание на то, что совершается вокруг, говорит о действии, а не описывает картины. В «Слове» не говорится, что ночь светла или темна, она меркнет; не описывается цвет речной воды, но говорится, что «рекы мутно текуть», а Сула уже «не течет сребреными струями»; не изображаются берега Донца, а говорится, что Донец стелет Игорю зеленую траву на своих серебряных берегах, одевает его теплыми туманами под сенью зеленого древа, и т. д.
Другой характерной чертой поэтики «Слова» являются авторские отступления. Автор прерывает рассказ о битве Игоря с половцами в кульминационный момент с тем, чтобы вспомнить «плъци Олговы, Ольга Святьславличя». Подобно этому, между рассказом о «падении стягов Игоревых» и описанием скорбного момента пленения Игоря («Ту Игорь князь выседе из седла злата, а в седло кощиево») помещено обширное размышление автора о последствиях поражения Игоря: «Уже бо, братие, невеселая година въстала». О бедствиях Русских земель, подвергшихся новым половецким набегам, и даже о печали, охватившей далекие страны - «немцев» и венецианцев, византийцев и «мораву», говорится ранее, чем о сне Святослава, который, судя по его символике, приснился князю именно в роковую ночь после поражения Игоря (или даже в канун его). Итак, все смещено, все символично, все служит «концепции сюжета», а не стремлению к документальности повествования. Поняв эти особенности сюжетного построения «Слова», мы увидим, насколько бесполезны рассуждения о том, собирали ли в действительности половцы дань «по беле и веверице», целесообразно ли было приглашать на помощь Игорю Всеволода Большое Гнездо, и без того стремившегося вмешаться в южнорусские дела, поймем, что не следует на основании «Слова» судить о могуществе Ярослава Осмомысла, и т. д. «Слово» эпично, а не документально, оно полно символики, оно и не может напоминать поэтому летописное повествование, где отступление от документальности (в изображении современных событий в пределах погодных записей!) может оправдываться либо неосведомленностью летописца, либо его политической тенденциозностью.
Сказанное здесь свидетельствует о безусловно книжной природе «Слова». Но с ней гармонично сосуществует и иная, фольклорная стихия. Эта стихия нашла свое отражение в элементах народного плача (плач Ярославны, плач жен русских воинов, павших в походе Игоря, плач матери Ростислава. Плачи же имеет в виду автор «Слова» тогда, когда говорит о стонах Киева и Чернигова и всей Русской земли после поражения Игоря).
Почему же «Слово», литературные достоинства которого были так высоко оценены в новое время, прошло малозаметным в древнерусской литературе? Правда, в начале XIV в. выписку из «Слова» сделал псковский писец Домид (Диомид), переписывавший «Апостол», а еще сто лет спустя автор «Задонщины» положил «Слово» в основу поэтического строя своего произведения, но эти отклики слишком незначительны, сравнительно с литературными достоинствами памятника, как мы смогли их оценить в новое время.
Дело, видимо, в том, что высокий политический и нравственный потенциал «Слова» очень скоро потерял свою актуальность: после монголо-татарского нашествия вспоминать о половцах и призывать князей к объединенному отпору кочевникам было уже поздно, во-вторых, не следует забывать о жанровом своеобразии «Слова», которое также не могло способствовать его популярности в «этикетной» литературе того времени. И наконец, последнее, быть может, самое важное: «Слово» появилось накануне разгрома Южной Руси Батыем; в пламени пожаров гибли книжные сокровища именно тех городов, где списки «Слова» скорее всего могли находиться: Киева, Чернигова, Новгорода-Северского. Возможно, лишь случайность спасла для нас «Слово»: один из списков памятника был увезен на север (во Псков, где его видел писец Домид), и, быть может, к этому списку восходит в конечном счете текст, который читался в Мусин-Пушкинском сборнике.
