Деревенская проза 50 60 годов. Советская классическая проза

100 р бонус за первый заказ

Выберите тип работы Дипломная работа Курсовая работа Реферат Магистерская диссертация Отчёт по практике Статья Доклад Рецензия Контрольная работа Монография Решение задач Бизнес-план Ответы на вопросы Творческая работа Эссе Чертёж Сочинения Перевод Презентации Набор текста Другое Повышение уникальности текста Кандидатская диссертация Лабораторная работа Помощь on-line

Узнать цену

Литература второй половины 60-х годов - необходимое и естественное продолжение в эволюции предшествующей русской литературы. Вместе с тем она развивается по социально-нравственным законам, которые характерны для страны, вступившей в новый этап своего развития. Важнейшее значение имел ХХ съезд КПСС, на котором подводились итоги пройденного страной пути и намечались планы на будущее. Большое внимание на съезде уделялось вопросам идеологии. На ХХ съезде подвергся критике культ личности Сталина и были восстановлены относительно демократические нормы руководства. Была восстановлена репутация таких деятелей литературы, как А. Ахматова, М. Зощенко, А. Платонов, М. Булгаков и др., которые ранее подвергались односторонней критике, был осужден тон проработки в критике, в истории литературы восстановлены имена ряда писателей, которые долгие годы не упоминались. Литературно-общественная хроника тех лет насыщена событиями, имевшими большое значение в формировании умонастроений и эмоционального мира нескольких послевоенных поколений. Большую роль в этом сыграл Второй съезд писателей. Второй съезд писателей стал литературно-общественным событием не только потому, что собрался после двадцатилетнего перерыва, но прежде всего из-за яркой и смелой речи Шолохова, ставшей поистине поворотной вехой в истории писательской организации.

В конце 50-х годов в русской прозе появляются новые тематические жанры:

1. Деревенская проза – Нилин, Солженицын («Матренин двор»), Шукшин («Характеры», «Земляки»), Фоменко (роман «Память земли»), Проскурен («Горькие травы»), Алексеев («Вишневый омут»), Абрамов («Пряслины») – прослеживалась судьба русской деревни, с большим количеством действующих лиц, что позволяло изображать авторам широкую панораму;

2. Военная проза (поколение лейтенантов) – Бондарев («Горячий снег»), Быков («Третья ракета»), Воробьев, Астафьев, Богомолов, Окуджава. Сосредоточено внимание на локальности событий (ограниченное время, пространство, действующие лица) – война, увиденная из окопа (рассказы и повести), Симонов (трилогия «Живые и мертвые» - крупнейшее произведение);

4. Лирическая проза – Солоухин («Капли росы»), Казаков («Северный дневник», «Тедди») – по сути, не имеет сюжет, есть так называемый сюжет- переживание (мимолетные эмоции);

5. Лагерная проза – Солженицын («Один день Ивана Васильевича»), Шаламов.

После окончания периода «оттепели», начинается период, когда у власти встает Л. И. Брежнев. В это время проза еще больше расширяет свой жанрово-тематический спектр:

1.Расширяется деревенская проза – Распутин, Астафьев, Можаев («Живой», «Мужики и бабы»), Белов («Воспитание по доктору Споку»), Антонов («Васька»), Тандряков («Пара гнедых»);

2. Появляется городская проза – Трифонов («Обмен», «Предварительные итоги», «Другая жизнь», роман «Время и место»), Калебин, Кураев, Мотанин, Поляков, Пьецун, Петрушевская;

3. Военная проза в свою очередь начала делиться на: а) проза документального характера (автобиографичность) – Медведев, Федоров; б) художественная документалистика – Фадеев, Полевой, Бирюкова («Чайка»), Одамович («Каратель»), Гранин и Одамович («Блокадная книга»), Крон («Капитан дальнего плавания»). В произведениях все меньше военных реалий, действие происходит не на фронте;

4. Литература о русской истории – историческая проза – Балашов, Шукшин («Я пришел дать Вам волю»), Трифонов, Давыдов, Чавелихин, Окуджава («Путь дилетантов»), Солженицын («Красное колесо»), Пикуль («Пером и шпагой»);

5. Лагерная проза – Гинсбург («Крутой маршрут»), Волков («Погружение во тьму»), Солженицын («Архипелаг ГУЛАГ», «В круге первом»), Гладимов, Рыбаков («Дети Арбата»);

6. Научная проза – художественные книги об ученых и о проблемах науки – цикл ЖЗЛ – Данин, Гранин («Зубр», «Эта странная жизнь»);проблемы научного поиска – Грекова («Кафедра»), Крон («Бессонница»), Дудинцев.

7. Фантастическая проза – Ефремов, Юрьев, Булычев, братья Стругацкие.

Широкое развитие получила в последние годы публицистика. В газетах и журнальных статьях обсуждаются важные вопросы общественной жизни, исторической судьбы, «белые пятна» истории, по-новому истолковываются явления недавнего и далекого прошлого. В целом же в литературе этого периода пытливое внимание художников слова обращено к исследованию духовного мира своего современника, к воплощению его нравственных качеств, определению его жизненной позиции.

Проза 50-60 гг.

• Надо сказать, что оттепельная проза отличалась с большего политизированностью.
• Появляются новые концепции современной истории и в целом отдельных ее периодов.
• Первым парнем на деревне и авторитетом по прежнему остается дядюшка Ленин.
• Писатели 2-ой половины 20 века постепенно и осторожно осмысляют новую действительность и ищут новые идеи для ее воплощения. А именно, они заняты поиском новых форм – новых жанров и тенденций в прозе.

Тематические направления прозы этого периода:

· Военная проза – 50-60 гг. Полюс эстетического восприятия этой темы сместился от идеального к реальному.

- «Русский лес» - Леонов

- «За правое дело» - Гроссман

Бесцеллер 56 года Владимира Дудинцева «не хлебом едины»

· Деревенская проза

Основы деревенской прозы закладывает Солженицын в повести матренин двор. 1959 года. Деревенская проза основана на позициях почвенничества. Писателями в этом жанре в основном были выходцы из деревни.

Характерные черты – вера в Бога и жизнь по Евангелию, идея соборности (единение людей в Боге). Солженицын кстати выдвигал концепцию неопочвенничества.

В это время зарождается теория, провозглашавшая соц.реализм открытой художественной системой - то есть теорией соц.реализма «без берегов». Теория соц.реализма жила своей жизнью, а искусство шло своими путями. Следствием этой эпохи стал феномен секретарской литературы (это тексты руководящих чиновников союза писателей, издававшиеся миллионными тиражами).

В это время в литературу приходят прозаики – Ю. Трифонов, Быхов, Астафьев. Поэты – Акуджава, Тарковский, Высоцкий и другие.

Драматурги – Вампилов. На конец 60-ых начало 70-ых приходится подъем драматургии. На 70-е приходится и появление такого направления, как «производственная драма» (это были пьесы-диспуты)

Духовный кризис, который углублялся и углублялся с каждым годом, определил общее качество художественного сознания и настроения в 70-ых. Ключевым понятием этого периода был драматизм , как осознание того, что так больше жить нельзя, драматизм как ситуация выбора и как мучительное состояние принятия решений.

В этот период родилась и интеллектуальная драма (Горин, Радзинский)

На 60-70 –е приходится и зарождение русского постмодернизма (Битов, Ерофеев «москва-Петушки»)

В это время начинается взаимодействие между разными художественными парадигмами.

Проза 70-х, нач 80-х гг.

В общественном мнении, деревенская проза как феномен заявила о себе уже в годы оттепели. Но! Руководство в союзе писателей упорно эти заявления игнорировало, ее не замечая. Угол зрения, под которым рассматривалась деревня, теперь изменился.

В литературоведении существуют разные точки зрения на временные границы существования деревенской прозы.

Проза этого периода репрезентирует богатую тематическую палитру :

1. городские реалистичные повести о школе (Вл. Тендряков « ночь после выпуска», «расплата»)
2. Военная тема (Бондарев «горячий снег», Кондратьев)
3. Общечеловеческие ценности (Витов. Роман «Оглашенные»)
4. Политические детективы (Юлиан Семенов «17 Мгновений весны»)

Городская проза:

1. Она, в свою очередь, очень ярких текстов не дала, как и в годы оттепели.

Военная проза:

1. Открывала новых героев и разрабатывала новые жанры (от документального до соц. психологического романа и повести), осмысливала новые ситуации войны и, в тоже время, сохраняла тематическое единство.

«ДЕРЕВЕНСКАЯ» ПРОЗА 60-80-х годов

Понятие «деревенская» проза появилось в начале 60-х годов. Это одно из наиболее плодотворных направлений в нашей отечественной литературе. Оно представлено многими самобытными произведениями: «Владимирские проселки» и «Капля росы» Владимира Солоухина, «Привычное дело» и «Плотницкие рассказы» Василия Белова, «Матренин двор» Александра Солженицына, «Последний поклон» Виктора Астафьева, рассказы Василия Шукшина, Евгения Носова, повести Валентина Распутина и Владимира Тендрякова, романы Федора Абрамова и Бориса Можаева. В литературу пришли сыновья крестьян, каждый из них мог сказать о себе те самые слова, которые написал в рассказе «Угощаю рябиной» поэт Александр Яшин: «Я есть сын крестьянина… Меня касается все, что делается на этой земле, на которой я не одну тропку босыми пятками выбил; на полях, которые еще плугом пахал, на пожнях, которые исходил с косой и где метал сено в стога».

«Я горжусь тем, что я вышел из деревни», - говорил Ф. Абрамов. Ему вторил В. Распутин: «Я вырос в деревне. Она меня вскормила, и рассказать о ней - моя обязанность». Отвечая на вопрос, почему он пишет в основном о деревенских людях, В. Шукшин сказал: «Я не мог ни о чем рассказывать, зная деревню… Я был здесь смел, я был здесь сколько возможно самостоятелен». С. Залыгин в «Интервью у самого себя» писал: «Я чувствую корни своей нации именно там - в деревне, в пашне, в хлебе самом насущном. Видимо, наше поколение - последнее, которое своими глазами видело тот тысячелетний уклад, из которого мы вышли без малого все и каждый. Если мы не скажем о нем и его решительной переделке в течение короткого срока - кто же скажет?»

Не только память сердца питала тему «малой родины», «милой родины», но и боль за ее настоящее, тревога за ее будущее. Исследуя причины острого и проблемного разговора о деревне, который вела литература в 60-70-е годы, Ф. Абрамов писал: «Деревня - это глубины России, почва, на которой выросла и расцвела наша культура. Вместе с тем научно-техническая революция, в век которой мы живем, коснулась деревни очень основательно. Техника изменила не только тип хозяйствования, но и самый тип крестьянина… Вместе со старинным укладом уходит в небытие нравственный тип. Традиционная Россия переворачивает последние страницы своей тысячелетней истории. Интерес ко всем этим явлениям в литературе закономерен… Сходят на нет традиционные ремесла, исчезают местные особенности крестьянского жилища, которые складывались веками… Серьезные потери несет язык. Деревня всегда говорила на более богатом языке, чем город, сейчас эта свежесть выщелачивается, размывается…»

Деревня представилась Шукшину, Распутину, Белову, Астафьеву, Абрамову воплощением традиций народной жизни - нравственных, бытовых, эстетических. В их книгах заметна потребность окинуть взглядом все, что связано с этими традициями, и то, что их ломало.

«Привычное дело» - так названа одна из повестей В. Белова. Этими словами можно определить внутреннюю тему многих произведений о деревне: жизнь как труд, жизнь в труде - привычное дело. Писатели рисуют традиционные ритмы крестьянских работ, семейные заботы и тревоги, будни и праздники. В книгах много лирических пейзажей. Так, в романе Б. Можаева «Мужики и бабы» обращает на себя внимание описание «уникальных в мире, сказочных заливных приокских лугов», с их «вольным разнотравьем»: «Любил Андрей Иванович луга. Это где еще на свете имеется такой же вот божий дар? Чтоб не пахать и не сеять, а время подойдет - выехать всем миром, как на праздник, в эти мягкие гривы да друг перед дружкой, играючи косой, одному за неделю намахать духовитого сена на всю зиму скотине… Двадцать пять! Тридцать возов! Если и ниспослана русскому мужику благодать божья, то вот она, здесь, перед ним расстилается, во все стороны - глазом не охватишь».

В главном герое романа Б. Можаева открывается самое сокровенное, то, что писатель связывал с понятием «зов земли». Через поэзию крестьянского труда он показывает естественный ход здоровой жизни, постигает гармонию внутреннего мира человека, живущего в ладу с природой, радующегося ее красоте.

Вот еще одна подобная зарисовка - из романа Ф. Абрамова «Две зимы и три лета»: «…Мысленно беседуя с детьми, угадывая по следам, как они шли, где останавливались, Анна и не заметила, как вышла к Синельге. И вот он, ее праздник, ее день, вот она, выстраданная радость: пряслинская бригада на пожне! Михаил, Лиза, Петр, Григорий…

К Михаилу она привыкла - с четырнадцати лет за мужика косит и равных ему косарей теперь во всем Пекашине нет. И Лизка тоже ведет прокос - позавидуешь. Не в нее, не в мать, в бабку Матрену, говорят, ухваткой. Но малые-то, малые! Оба с косками, оба бьют косками по траве, у обоих трава ложится под косками… Господи, да разве думала она когда-нибудь, что увидит эдакое чудо!»

Писатели тонко чувствуют глубинную культуру народа. Осмысляя его духовный опыт, В. Белов подчеркивает в книге «Лад»: «Работать красиво не только легче, но и приятнее. Талант и труд неразрывны». И еще: «Для души, для памяти нужно было построить дом с резьбою, либо храм на горе, либо сплести такое кружево, от которого дух захватит и загорятся глаза у далекой праправнучки.

Потому что не хлебом единым жив человек».

Эту истину исповедуют лучшие герои Белова и Распутина, Шукшина и Астафьева, Можаева и Абрамова.

В их произведениях нужно отметить и картины жестокого разорения деревни, сначала во время коллективизации («Кануны» В. Белова, «Мужики и бабы» Б. Можаева), потом в годы войны («Братья и сестры» Ф. Абрамова), в годы послевоенного лихолетья («Две зимы и три лета» Ф. Абрамова, «Матренин двор» А. Солженицына, «Привычное дело» В. Белова).

Писатели показали несовершенство, неустроенность повседневной жизни героев, несправедливость, чинимую над ними, их полную беззащитность, что не могло не привести к вымиранию русской деревни. «Тут ни убавить, ни прибавить. Так это было на земле», - скажет об этом А. Твардовский. Красноречива «информация к размышлению», содержащаяся в «Приложении» к «Независимой газете» (1998, № 7): «В Тимонихе, родной деревне писателя Василия Белова, умер последний мужик Фауст Степанович Цветков.

Ни одного мужика, ни одной лошади. Три старухи».

А чуть раньше «Новый мир» (1996, № 6) опубликовал горькое, тяжелое размышление Бориса Екимова «На распутье» со страшными прогнозами: «Нищие колхозы проедают уже завтрашний и послезавтрашний день, обрекая на еще большую нищету тех, кто будет жить на этой земле после них… Деградация крестьянина страшнее деградации почвы. А она - налицо».

Подобные явления позволили говорить о «России, которую мы потеряли». Вот и «деревенская» проза, начавшаяся с поэтизации детства и природы, кончилась сознанием великой утраты. Не случаен же мотив «прощания», «последнего поклона», отраженный и в названиях произведений («Прощание с Матерой», «Последний срок» В. Распутина, «Последний поклон» В. Астафьева, «Последняя страда», «Последний старик деревни» Ф. Абрамова), и в главных сюжетных ситуациях произведений, и предчувствиях героев. Ф. Абрамов нередко говорил, что Россия прощается с деревней как с матерью.

Чтобы высветить нравственную проблематику произведений «деревенской» прозы, поставим перед одиннадцатиклассниками такие вопросы: - Какие страницы романов и повестей Ф. Абрамова, В. Распутина, В. Астафьева, Б. Можаева, В. Белова написаны с любовью, печалью и гневом? - Почему первопланным героем «деревенской» прозы стал человек «трудолюбивой души»? Расскажите о нем. Что тревожит, беспокоит его? Какие вопросы задают себе и нам, читателям, герои Абрамова, Распутина, Астафьева, Можаева?

Деревенская проза ведет свое начало с 50-х годов. У ее истоков - очерки В. Овечкина («Районные будни», «Трудная вес­на»). Как направление в литературе деревенская проза сложилась в период оттепели и просуществовала около трех десятилетий. Она прибегала к разным жанрам: очеркам (В. Овечкин, Е. Дорош), рас­сказам (А. Яшин, В. Тендряков, Г. Троепольский, В. Шукшин), по­вестям и романам (Ф. Абрамов, Б. Можаев, В. Астафьев, В. Белов, В. Распутин). Конечно, авторов, пишущих о деревне, было значи­тельно больше. Проверку временем выдержали те произведения, где преобладали общечеловеческие проблемы.

Дистанция времени позволяет дать обобщающую характеристи­ку деревенской прозы, выделив наиболее характерные проблемы, мотивы, особенности авторского подхода. Круг проблем был доста­точно широк. Но первой задачей В, Овечкина, а вслед за ним Е. Дороша в «Деревенских дневниках» (1958), Ф. Абрамова в очерке «Вок­руг да около» (1963), А. Яшина в «Рычагах» (1956) и в «Вологодской свадьбе» (1962), В. Тендрякова в «Ухабах» (1956) и «Тугом узле» (1955), было показать неблагополучие жизни деревни и в материальной сфе­ре (нищета), и в нравственной (разобщенность), и в идеологической (озабоченные цифровыми отчетами руководители закрывали глаза на реальное положение вещей).

Очеркисты-деревенщики 50-60-х годов не позволяли себе сомне­ваться в необходимости колхозов, не «поднимали руку» на то, как осуществлялось партийное руководство ими, но показывали, сколь­ко вреда наносят бездумные директивы, «галочная» система. В бесе­дах, разговорах секретарей и председателей, в недоуменных вопро­сах авторов их случайным и неслучайным собеседникам на страницах очерков обнажались кричащие противоречия жизни. Обнаружива­лось, что стоит за дутыми цифрами, парадными отчетами, к чему приводит приказное руководство со стороны.

Особую тревогу вызывал культурный уровень жителей деревни. Писатели акцентировали внимание общества на формировании в подрастающем поколении чисто потребительского отношения к жизни, на отсутствии тяги к знаниям и уважения к труду.

В. Тендряков твердо заявил о себе как о писателе остро социаль­ном и в ранних рассказах, и в «Кончине», и в созданных в 70-е, а увидевших свет в конце 80-х годов рассказах «Пара гнедых», «Хлеб для собаки», «Параня» (1988). Последние (посмертные) публикации для многих оказались неожиданными, критики увидели нового («по­таенного», как определила Н. Иванова) В. Тендрякова. Рисуя эпизо­ды 30-х годов, он не стремился найти корень зла во внешних силах, но обратился к самой крестьянской среде, показал столкновение бо­гатых и бедных в их отношении к труду, к собственности. В рассказах использован биографический материал, выведен образ отца - чело­века, преданного революционной идее, активно участвовавшего в коллективизации. Будущий писатель в рассказе находится в том детс­ком возрасте, когда понять действия и рассуждения отца и крестьян он не может. Но взрослый человек - автор -- использует наивность ребен­ка, чтобы добиться непредвзятой оценки изображенной ситуации.

Ф. Абрамов и в очерках, и в романах противостоял лакировке дей­ствительности, привлекая внимание сограждан к тяжкой судьбе жи­телей северной деревни. Точкой отсчета для него оказалась война. Бедствия военных лет не завершились и в мирные дни. Писателя вол­новали не только материальные трудности обезмужичившей дерев­ни, но и возникшее отчуждение людей, разобщение внутри семьи, уход от земли, нарушение душевного покоя. Ф. Абрамов одним из первых показал завершающий этап раскрестьянивания российской деревни, о начале которого почти в те же годы писали В. Белов («Ка­нуны», 1976) и Б. Можаев («Мужики и бабы», 1978, 1987).

В произведениях Ф. Абрамова читатель открывал различные типы национального характера - сформировавшихся в трудовых семьях, но с абсолютно разными жизненными принципами Михаила Пряс-лина и Егоршу Ставрова. Писатель не только восхищался душевной красотой тружеников («Деревянные кони», 1970), но и показал, с какими нравственными потерями добиваются реальных результатов люди, любящие свое дело («Пелагея», 1969). Беззаветно любя народ, Ф. Абрамов не «кадил» ему, не обольщался надеждами. Самое проч­ное, символ, объединяющий поколения,- Дом - потерял свою ус­тойчивость, перестал быть связующим началом, стал причиной смер­ти самой светлой и доброй абрамовской героини Лизы Пряслиной.

Смерть героини у разных писателей несла различную смысловую нагрузку. Умирает праведница Матрена у А. Солженицына («Матре-нин двор», 1963), подчеркивая несовместимость нравственных на­чал с окружающей жизнью. Умирает Катерина у В. Белова («Привыч­ное дело», 1966) - для Ивана Африкановича это огромное горе, но и первый серьезный толчок к осмыслению себя. Умирает Настена у В. Распутина («Живи и помни», 1974) - ее гибель воспринимается как возмездие. Смерть героя, мотив прощания играли решающую роль в структуре произведения, в обнаружении авторского замысла. Смерть понималась широко - не только как уход из жизни отдель­ного человека, но и как всенародная национальная драма.

В произведениях В. Белова и Е. Носова, как правило, не возни­кало острых конфликтных ситуаций. В жизни героев не было взле­тов и падений, страстных увлечений и разочарований, подвигов и преступлений. Рассказы и повести этих писателей привлекают бе­режным, уважительным подходом к человеку, стремлением разобрать­ся в его внутреннем мире, умением авторов посмотреть на мир глаза­ми своих героев. Писатели присматривались к своим персонажам в моменты, когда те пытаются увидеть себя со стороны, может быть, впервые задают себе вопрос, для чего живут. Многие мысли героев явно озвучены авторами, им удалось прочитать невысказанное. К примеру, одно из таких размышлений в рассказе В. Белова: «Надо было жить, сеять хлеб, дышать и ходить по этой трудной земле, пото­му что другому некому было делать это».

В ряде произведений В. Белов использовал мотив возвращения. Его смысл - во встрече героя со своей юностью, с прошлым, с род­ным краем. Нужно вернуться, чтобы понять необратимость движения времени, чтобы оценить то, что имел. Возвратился в прошлое, чтобы понять себя - настоящего - Иван Данилович («Речные излу­ки», 1964). Вспомнив юность, он почувствовал счастье несостояв­шейся любви. Вернулся майор в свою родную Каравайку, которой уже нет («За тремя волоками», 1968), ощутив здесь свои корни. В. Белов в 70-е годы от изображения современной или послевоенной деревни тоже вернулся в начало 30-х, чтобы показать, как осуществлялась кол­лективизация, что собой представляла кампания по «уничтожению кулака как класса» («Кануны», 1972-1987). Свои художественные про­изведения о деревне В. Белов поддержал книгой уникальной - «Лад» (1979-1981), где собраны описания народных обычаев, бытового уклада и эстетических пристрастий северной русской деревни.

«Пожару» (1985) В. Распутина предшествовали повести этого авто­ра, заслужившие горячий читательский отклик,- «Деньги для Ма­рии» (1966), «Последний срок» (1971), «Живи и помни» (1974), «Про­щание с Матерой» (1976). Читатели и критики почувствовали в этих произведениях страстное желание автора запечатлеть уходящую де­ревню, уберечь от забвения мир людей старшего поколения с их муд­рым пониманием жизни. В. Распутин, младший по возрасту из дере­венщиков, удивил всех блестящим изображением стариков и старух. Анна перед смертью («Последний срок»), Дарья, обряжая родную избу («Прощание с Матерой»), мысленно обращались с напутствием к остающимся жить, к тем, кто строил свою, другую жизнь, непохо­жую на ту, которую довелось прожить им самим. Их настораживало лишение человека своей воли, подчинение работника машине: «Дав­но уж не оне на вас, а вы на их работаете». Ощущение ненадежности, непрочности существования опиралось на мысль о корнях, о нару­шении невосстановимых связей между людьми: «И себя чувствуешь как-то не во весь свой вес, без твердости, надежности, будто любому дурному ветру ничего не стоит подхватить тебя и сорвать - ищи по­том, где ты есть». Предваряя трехтомное собрание сочинений В. Распутина (М., 1994), В. Курбатов писал: «Его старухи, прекрасные его героини, матери великого народа, были изведены вместе с этим на­родом, душевно опустошены и отпеты до срока. С их смертью ничего не оставалось и художнику, как онеметь». Однако такая версия не утверждает художественного тупика. Раскрестьянивание деревни, тяжкие нравственные последствия семидесятилетнего большевизма, современные кризисные явления не означают гибели народа.

В. Астафьев вошел в число деревенщиков с «Последним покло­ном» (1960-1989), повествованием «Царь-рыба» (1976). Всеобщее признание он получил к середине 70-х годов.

Суровая правда ранних его произведений сочеталась с лиричес­кой взволнованностью. Он искренне любил свою землю, был привя­зан не только к родным по крови, не только к людям сильного харак­тера, как бабушка Катерина Петровна, прозванная на деревне «генералом». В каждом из персонажей В. Астафьев улавливал черты национального характера, по крупицам собирал образ современни­ка, включал в него наблюдения и впечатления о людях, давших ему первые уроки душевного тепла, самоотверженности, непоказного му­жества. Но этот характер воплощался и в образах браконьеров, губя­щих не только природу, рыбу, но и людские души. Оглядываясь на свои ранние произведения, писатель посчитал нарисованные в них картины несколько «умильными». Однако произведения В. Астафь­ева последнего десятилетия - «Печальный детектив» (1986), «Людочка» (1989), «Прокляты и убиты» (1990-е),- ставшие органичес­ким продолжением книг о деревне, свидетельствуют об умении автора проникать в потаенные душевные глубины своих рядовых героев и разделять с ними обиду от несложившейся жизни. Излишняя пуб­лицистичность, пожалуй, ослабляет художественный анализ. Но ис­кренность писательской боли за человека искупает все.

Какой бы аспект ни выбирали писатели-деревенщики, у каждо­го из них чувствовалась глубоко личная, кровная связь с деревней. Это был интерес не временный, на период командировки, не кем-то предложенная тема, а по-настоящему своя, выстраданная. Психоло­гические, мировоззренческие и другие проблемы решались автора­ми и их героями как бы с одинаковой заинтересованностью. При этом одни писатели проявляли повышенное внимание к современному быту, к незаметным людям, другие обращались к прошлому и в исто­рии искали ответы на вопросы сегодняшней жизни.

Деревенская проза всегда вызывала активный отклик в критике, ее авторы часто подвергались пристрастным обвинениям в искажении действительности. Особенно ожесточенными были нападки на; писателей, изображавших послевоенные бедствия и время коллек­тивизации. Никак не соответствовали официальным представлени­ям персонажи В. Белова и Б. Можаева, Ф. Абрамова и В. Распутина. I В статьях постоянно звучали риторические вопросы: «Ну разве Это Герои сегодняшнего дня?», «Разве могут они помочь в решении про­блем деревни?»

Критические атаки подкреплялись «мнением с мест». К приме­ру, Ф. Абрамову было направлено «письмо земляков», которые объясняли писателю, что не так он изображает их жизнь, не туда зовет. Организована была и конференция, на которой прозвучали полити­ческие обвинения за «издевательство, глумление над советским народом, над чувствами советских людей».

19. Литература периода «оттепели». Проблематика, особенности героев (В. Аксенов, П. Нилин, Г. Владимов, А. Солженицын)
Начало нового периода, безусловно, связано с открытым разоблачением культа личности. Пусть оно было неполным и непоследовательным, но оно состоялось. Это политическое событие отразилось на литературной и - шире - культурной жизни. Открылись новые журналы («Юность», «Литературная учеба», «Нева» и др.). Под руководством А. Твардовского «Новый мир» стал подлинно новым - на его страницах осуществлены первые публикации А. Солженицына, Ю. Домбровского. Стал возможен выпуск (хотя и прерванный достаточно быстро) таких альманахов, как «Литературная Москва», «Тарусские страницы» со стихами М. Цветаевой, М. Волошина, Б. Слуцкого, Б. Пастернака. Готовились новые издания недавно запретных Б. Ясенского, И. Бабеля, Н. Заболоцкого, М. Зощенко. Увидела свет книга В. Дудинцева «Не хлебом единым», в которой в самом непривлекательном свете выведены бюрократы всех рангов, стоящие на пути бескорыстного энтузиаста-изобретателя.
Для характеристики периода оттепели важно выявить не только новые издания, новые темы, но и принципы нового подхода к изображению конфликтов. Показать, как это осуществлялось, можно на произведениях любой тематики. К примеру, сюжет повести П. Нилина «Жестокость» (1956) строился на материале сравнительно далеком - 20-е годы в Сибири, борьба угрозыска с бандитами. В центре внимания автора самосознание героя - участника этой борьбы, его чувство ответственности за все, «что происходит при нас». Трагический финал - самоубийство - связан не с любовным конфликтом, не с военными обстоятельствами, а с невозможностью примирения с несправедливостью, обманом, прикрывающимися именем народа и советского государства. Критики ополчились на этот финал, обвиняли автора в том, что он обманул читателя, нарушил правду характера Веньки Малышева. Писали, что герой повести совсем не такой, комсомолец не мог так поступить, и наперебой объясняли автору, в чем его ошибка. Про положительного героя - каким он должен быть - в 1957 году иронически писал А. Синявский: «Это не просто хороший человек, это герой, озаренный светом самого идеального идеала... Он лишен недостатков, ибо наделен ими в небольшом количестве (например, иногда не удержится и вспылит), для того чтобы сохранить кое-какое человеческое подобие, а также иметь перспективу что-то в себе изживать и развиваться, повышая все выше и выше свой морально-политический уровень». О том же, но совсем без иронии в пособии для студентов писал М. Колядич: «Тема положительного героя как носителя коммунистической морали представляется особенно важной. Борьба за коммунистическую нравственность, преодоление пережитков в быту и сознании является одним из условий воспитания нового человека». Если писатель - в данном случае П. Нилинне выполнял подобных предписаний и рекомендаций, герой объявлялся несостоятельным. Так «выбивались» из нормы не только герои П. Нилина, но и Ф. Абрамова, В. Тендрякова, В. Семина, зато всегда были «на уровне» главные персонажи К. Федина, К. Симонова, В. Кожевникова, В. Кочетова.
Самое сильное читательское потрясение было связано с публикацией в 1962 году в «Новом мире» повести А. Солженицына «Один день Ивана Денисовича». Потрясал не только материал - впервые было открыто рассказано о советском концлагере. Не только язык - многих шокировали слова из жаргона зеков, удивляла художественная емкость, точность, выразительность авторской речи и языка персонажей. Но, может быть, самое неожиданное - это главный герой, Иван Денисович Шухов, олицетворяющий народ русский, солдат, не чувствующий вины перед государством, не понимающий смысла наказания, которое он должен нести. А. Солженицын не лагерную тему открыл, а новые принципы изображения народного характера. Эта линия художественного исследования была продолжена в деревенской прозе. Критики же и учебные пособия еще до запрещения «Одного дня», которое грянет в 70-е годы, высказали бесконечное количество оговорок, снижающих значение книги.
Не случайно замечательные художественные достижения этих лет связаны с книгами о деревне, и особенно резкая критика, обвинения в несоответствии требованиям времени адресованы именно этим книгам, их героям и авторам. По поводу очерка Ф. Абрамова «Вокруг да около» (1963) критик писал: «Озлобленная клеветническая позиция автора <...> грубое искажение жизни. Не критика недостатков, а смакование их». Таких выводов, влекущих за собой наказание и снятие редакторов, было достаточно много. А писатели-«деревенщики», как их стали называть,- В. Овечкин и А. Яшин, Ф. Абрамов и С. Залыгин, В. Шукшин и Е. Дорош, несколько позже В. Распутин, В. Белов, В. Астафьев - обнажали самые неприглядные стороны действительности - вопиющую бедность деревни, бесхозяйственность, бессмысленность партийного руководства. Но не менее, чем правдивое изображение обстоятельств, важны характеры героев. Критиков-конъюнктурщиков особенно раздражали старики, старухи, казалось бы, недалекие, часто малограмотные, «темные». Никак не получалось «согласовать» их, привести в соответствие с моральным кодексом и представлениями о положительном герое соцреализма. Эти персонажи не совершали подвигов, не вели за собой и поступки порой совершали антиобщественные. Но они были из плоти и крови, умели работать и любить, жалеть и презирать. К примеру, выселяемый как пособник кулаков крепкий мужик Степан Чаузов - герой повести С. Залыгина «На Иртыше» (1964), где не только подчеркивалась антинародность раскулачивания, но и утверждалась духовная сила тех людей, на ком земля русская держится.
Повесть эта полемична по отношению к «Поднятой целине», вторая часть которой была опубликована несколькими годами раньше. Если, по М. Шолохову, главной заботой мужика было преодоление чувства привязанности к своему, личному, то С. Залыгин показывал, как важно, значимо в крестьянине чувство хозяина. У М. Шолохова, пожалуй, только Разметнов усомнился в справедливости «борьбы с детьми», даже если это дети кулаков. У С. Залыгина постоянно звучит мотив ответственности за детей, перед детьми. Это чувство напрочь отсутствует у тех, кто исполняет указания и организует выселение «подкулачников». Трагедия в «Поднятой целине» связана с гибелью самоотверженных коммунистов, отдавших жизнь за идею. Трагедия в повести С. Залыгина в том, что лишают крова, выселяют из родного дома тех, кто всегда честно трудился и готов был так же трудиться при новой власти. Литература этого направления достигнет расцвета в 70-е годы и постепенно сойдет на нет.
В военной прозе были восприняты и продолжены уроки В. Некрасова, В. Гроссмана. Почти одновременно в конце 50-х пришли в литературу Г. Бакланов, Ю. Бондарев, В. Быков, В. Богомолов, К. Воробьев, Б. Окуджава. Пришли, обогащенные опытом собственного участия в войне. В их книгах читателю открывались не столько сражения, сколько психология человека на войне, острота восприятия жизни, чувство ответственности за тех, кто рядом. Критики сетовали на обилие смертей, на узость горизонта - «окопная», а значит, неполноценная правда. В последующие годы В. Быков и Г. Бакланов, В. Кондратьев будут продолжать углубленное исследование характеров, анализируя примеры стойкости и трусости, выдержки и подлости, страха и отчаяния. Ю. Бондарев же прислушается к советам критиков и начнет создавать сначала панорамы (телесериал «Освобождение»), затем вполне традиционные книги с отмеренной остротой сюжета, с положительными и отрицательными военачальниками и облегченным психологическим анализом.
Политические потрясения середины 50-х годов послужили толчком для появления исповедальной, лирической прозы, молодых героев В. Аксенова, А. Гладилина, В. Войновича. Герои эти, несмотря на то, что перед ними, как считалось, открыты все дороги, почему-то задумывались, стремились к самостоятельности, порой лезли на рожон и готовы были совершать ошибки. Повести «Звездный билет» (1965) (Аксёнов), «Хроника времен Виктора Подгурского» (Гладилин) (1956), «Хочу быть честным» (1965) (Войнович) характеризуют настроения, мироощущение послесталинского времени. Пройдет несколько лет, «звездные мальчики» повзрослеют, начнут подводить «предварительные итоги», а их создатели пополнят ряды эмигрантов.

РУССКАЯ ПРОЗА В 50-90-е ГОДЫ

Планы к обзорным темам

В структуру обзорного раздела «Русская проза в 50-90-е годы» школьная программа по литературе и учебник для 11-го класса (4-е изд., 1999 г., под ред. В. П. Журавлева) включают значительный круг новых для учащихся выпускного класса понятий и проблем, с которыми связано развитие русской прозы за последние пятьдесят лет: литературный процесс, «оттепель» 1953-1964 гг., «возвращенная литература», воссоединение отечественной культуры и эмигрантской русской литературы, «деревенская» проза, «лейтенантская» проза (произведения о Великой Отечественной войне), «городская» (или «интеллектуальная») проза, историческая романистика и др. С каждым из этих направлений в литературе связан свой круг авторов и названий их книг, в которых воссоздается многослойная картина жизни, постигается судьба человека и судьба Отечества.

Сочетание обязательного чтения включенных в школьную программу произведений с широким читательским выбором позволяет рассматривать то или иное художественное произведение в определенном литературном контексте. Принцип контекстного восприятия не может не повысить интеллектуальный уровень школьных уроков литературы. Всего этого нельзя не учитывать, продумывая пути изучения широкой обзорной темы «Русская проза в 50-90-е годы». На наш взгляд, систему занятий по этому разделу целесообразно строить на сочетании проблемно-тематического обзора с самостоятельным чтением учащимися художественного текста наиболее значимых произведений, с текстуальным анализом самых ярких их страниц. Принципиально важно структуру школьного анализа сделать родственной художественному мышлению автора. От художественного пересказа и выразительного чтения наиболее впечатляющих фрагментов прозаического текста до классной беседы, реферативного сообщения, урока-семинара - таков диапазон приемов и форм работы над произведением.

В обзорном разделе «Русская проза в 50-90-е годы» выделим три темы:

- «Проза о Великой Отечественной войне 50-90-х гг.»

- «Деревенская» проза 60-80-х гг.».

- «Нравственные искания прозаиков этих лет».

При проведении обзорных уроков мы сталкиваемся с недостатком нужных книг, поэтому подготовка к урокам обычно начинается заранее. Учитель, сосредоточив в кабинете все собранные по теме произведения, отводит время для чтения, а перед занятием с помощью ребят организует выставку книг. Оформление выставки, знакомство с ней позволяют рассматривать тему на довольно широком литературном фоне.

На рабочем стенде вывешивается план работы над темой, вопросы и задания для учащихся.

Ключевые вопросы к обзору «Деревенская» проза 60-80-х гг.»

1. Понятие «деревенская» проза. На каких социально-психологических основах она выросла?

2. «Человек трудолюбивой души». Как эти слова раскрывают глубину и цельность нравственного мира крестьянина?

3. Жизнь и судьба русской деревни в истории послереволюционной России:

- «Год великого перелома» и его отражение в романах М. Шолохова «Поднятая целина», Б. Можаева «Мужики и бабы», В. Белова «Кануны».

Роль русского крестьянства в годы Великой Отечественной войны.

Судьба русского крестьянства в годы послевоенного лихолетья. Матрена (А. Солженицын. «Матренин двор»), тетка Дарья (А. Твардовский. «По праву памяти»), Катерина (В. Белов. «Привычное дело»), Настена (В. Распутин. «Живи и помни») - художественные открытия «деревенской» прозы.

Вопросы для обобщающей беседы:

1. Назовите произведения 60-80-х годов, которые связаны с понятием «деревенская» проза. Какие из них были прочитаны вами?

2. Что общего в биографии писателей, которых было принято называть «деревенщиками»? Чем был продиктован их интерес к деревенской жизни, к судьбам крестьянства России?

3. Какое место в произведениях Ф. Абрамова, В. Распутина, В. Астафьева занимают лирические пейзажи? Выразительно прочитайте их.

4. Какие герои «деревенской» прозы нарисованы с явной симпатией? Чем они привлекли внимание к себе?

5. Какой смысл писатели вкладывали в слова «лад», «зов земли»?

6. Какой смысл содержат в себе слова: «Россия, которую мы потеряли»?

План уроков по романам Ф. Абрамова.

Задания для учащихся

Урок первый.

1. Страницы жизни и творчества Ф. А. Абрамова. (См. выступление Ф. А. Абрамова в телестудии в Останкино. Его можно прочитать в книге «Пятнадцать вечеров в Останкино» (Литературное обозрение. - 1988. - № 6).

2. Тетралогия «Братья и сестры» - «эпос народной жизни». Поэтика названий романов, составивших тетралогию: «Братья и сестры», «Две зимы и три лета», «Пути-перепутья», «Дом».

3. Архангельская деревня Пекашино - центр романной жизни. Хроника села Пекашино (40-70-е гг.).

Роман «Братья и сестры».

1. «Война. Вся деревня сбита в один кулак».

2. «Великий подвиг русской бабы, открывшей в 1941 году «второй фронт». В дом Пряслиных пришла похоронка (гл. 15, 45).

3. Пряслины. «Поколение деревенских мальчишек и девчонок, которые на своих плечах войну вытянули».

Обзор романа «Братья и сестры» направляется такими вопросами:

Что заставило современного писателя обратиться к повествованию о войне?

Обратимся к первому слову этой темы - война. Как нарисована она? Какое художественное наполнение, осмысление получает этот образ?

Посмотрим, как пережили войну герои Федора Абрамова.

Урок второй . Роман «Две зимы и три лета».

Подготовительная работа учащихся будет связана с анализом ключевых эпизодов:

1. День Победы в Пекашино (часть первая, гл. 5).

Чем вы объясните внутренний драматизм этой главы?

Деревня, пекашинские бабы глазами вернувшегося с фронта Ильи Нетесова. Почему писатель избирает такой угол зрения?

2. Один день в доме Пряслиных: возвращение Михаила с лесозаготовок - эпизоды о спасительной силе любви и братства.

Как передается их настроение? (Часть первая, гл. 1.)

3. «Вот она, ее выстраданная радость: пряслинская бригада на пожне!» (Часть вторая, гл. 16.)

Каково эмоциональное наполнение этой главы?

Как нарисован здесь образ матери Анны Пряслиной?

4. Трагические судьбы Ильи Нетесова, Трофима Лобанова, Митрия Репишного. Что нового они добавляют к размышлениям читателя о времени, пережитом героями романа Ф. Абрамова?

Сообщения учащихся, построенные на анализе эпизодов трагического наполнения: возвращение с трудового фронта и смерть Митрия Репишного (часть первая, гл. 8); возвращение из плена и смерть Трофима Лобанова (часть вторая, гл. 7); трагедии в доме Ильи Нетесова.

Урок третий . Роман «Дом».

Пекашино в 70-е годы.

Проблемы «сытой» деревни.

Михаил Пряслин и Егорша Ставров: два характера - две судьбы.

- «Чем живем-кормимся». Какое отражение эта тема нашла в романе «Дом» и в публицистике Ф. Абрамова? (См. его книгу «Чем живем-кормимся».)

Повести Валентина Распутина «Живи и помни», «Последний срок», «Прощание с Матерой», «Пожар», рассказы «Женский разговор», «Изба».

В качестве эпиграфа к сдвоенному уроку по произведениям В. Распутина возьмем слова, сказанные писателем в беседе с журналистом Ниной Степановой (Россия. - 1998. - № 5): «До могилы буду талдычить о душе, о совести…»

План урока «Нравственные проблемы в произведениях В. Распутина»

1. Слово о писателе.

2. Повесть - излюбленный жанр Валентина Распутина. Ее своеобразие.

3. Природа как живописный и музыкальный камертон повествования в произведениях «Живи и помни», «Прощание с Матерой».

4. Распутинские старухи - воплощение нравственного идеала, который передан предками. Роль внутреннего монолога в раскрытии их внутреннего мира.

5. Высокий уровень философского осмысления событий, происходящих в деревне.

6. Стилистический комментарий к эпизодам повести «Прощание с Матерой»: «Сцена на кладбище», «Прощание Дарьи с избой», «Последний сенокос на Матере», финал повести.

7. «Прощание с Матерой», «Пожар» - повествовательная дилогия. Развитие их мотивов в рассказе «Изба».

8. Усиление публицистических тенденций в творчестве Валентина Распутина, который пишет об опасности беспамятства, «архаровщины».

План работы над произведениями Виктора Астафьева

1. Слово о писателе. Биография души, философия жизни, выраженные в очерке Астафьева «Сопричастный всему живому». (Литература в школе. - 1989. - № 2.)

2. Повесть «Последний поклон». Ее автобиографический, исповедальный характер. Картины, ожившие в памяти сердца писателя.

3. Природа и человек. Мифологические мотивы и их роль в романе «Царь-рыба». Повествование в рассказах - жанр этой книги. Трагичность судьбы таежных поселков, разделивших судьбу распутинской Матеры.

4. Роман «Печальный детектив». Жанр судебной хроники. Размышления писателя над «больными» вопросами: «Как жить?», «Как жить дальше?», «Как жить среди народа?» Центральный герой романа.

5. Роман «Прокляты и убиты». (Его целесообразно рассмотреть в рамках обзора прозы о Великой Отечественной войне.)

Проза о Великой Отечественной войне 50-90-х гг.

Без опыта прошедшей войны я не мыслю себя и даже думаю, что без этого опыта я теперь не могла бы писать.

О. Берггольц

Под словами известной поэтессы мог бы подписаться каждый из писателей фронтового поколения. В 40-е годы в литературе о Великой Отечественной войне сильнее всего был выражен героико-патриотический аспект. Призывно звучала песня «Священная война» (муз. Б. Александрова на слова, которые приписывали В. Лебедеву-Кумачу). А. Сурков в своем обращении к солдатам повелительно провозглашал: «Вперед! В наступленье! Назад - ни шагу!» «Науку ненависти» проповедовал М. Шолохов. «Народ бессмертен», - утверждал В. Гроссман.

Осмысление войны как величайшей трагедии народа пришло в конце 50-х - начале 60-х годов. С именами Григория Бакланова, Василия Быкова, Константина Воробьева, Владимира Богомолова, Юрия Бондарева связана вторая волна военной прозы. В критике она была названа «лейтенантской» прозой: артиллеристы Г. Бакланов и Ю. Бондарев, пехотинцы В. Быков и Ю. Гончаров, кремлевский курсант К. Воробьев на войне были лейтенантами. За их повестями закрепилось и другое название - произведения «окопной правды». В этом определении значимы оба слова. Они отражают стремление писателей отразить сложный трагический ход войны «так, как это было» - с предельной правдой во всем, во всей обнаженной трагедии.

Предельная приближенность к человеку на войне, окопная жизнь солдат, судьба батальона, роты, взвода, события, совершающиеся на пяди земли, сосредоточенность на отдельном боевом эпизоде, чаще всего трагедийном, - вот что отличает повести В. Быкова «Круглянский мост», «Атака с ходу», Г. Бакланова «Пядь земли», Ю. Бондарева «Батальоны просят огня», Б. Васильева «А зори здесь тихие…». В них «лейтенантский» угол зрения смыкался с «солдатским» взглядом на войну.

Личный фронтовой опыт писателей, пришедших в литературу непосредственно с переднего края, подсказывал им делать упор на описании трудностей жизни на войне. Они считали их преодоление подвигом не меньшим, чем совершенный при исключительных обстоятельствах героический поступок.

Такая точка зрения не была принята официальной критикой. В дискуссионных критических статьях зазвучали термины «ремаркизм», «заземление подвига», «дегероизация». Рождение подобных оценок нельзя считать случайностью: уж очень непривычно было глядеть на войну из окопов, откуда ведут огонь, ходят в атаку, но где ко всему этому еще и… живут люди. Г. Бакланов, В. Быков, Б. Васильев, В. Богомолов писали о войне безвестной, что проходила южнее, западнее ли, но в стороне от главных ударов. Ситуации, в которых оказывались солдаты, от этого не становились менее трагедийными.

Жесточайшие споры вокруг «большой» и «малой» правды о войне, которые имели место в начале 60-х годов, выявили истинные ценности военной прозы, которая приводила к новому осмыслению самой сути происходящего на фронте.

Война совсем не фейерверк,

А просто трудная работа,

черна от пота,

Скользит по пахоте пехота.

В этих стихах М. Кульчицкого передана суть тех открытий, которые делали писатели Григорий Бакланов, Василь Быков, Анатолий Ананьев, Юрий Бондарев. В этом перечне имен нужно упомянуть и Константина Воробьева. По словам А. Твардовского, он сказал «несколько новых слов о войне» (имеются в виду повести К. Воробьева «Убиты под Москвой», «Крик», «Это мы, Господи!»). Эти «новые слова», сказанные писателями фронтового поколения, отмечены пафосом великой трагедии, необратимость которой вызывала слезы горечи и бессилия, звала к суду и возмездию.

Вот общие вопросы по теме «Проза о Великой Отечественной войне (80-90-е годы)». (Записи для информационных карточек.)

И длится суд десятилетий,

И не видать ему конца.

А. Твардовский

Открытия «солдатской» прозы. Повесть В. Кондратьева «Сашка».

К. Симонов: «История Сашки - это история человека, оказавшегося в самое трудное время в самом трудном месте, на самой трудной должности - солдатской».

В. Кондратьев: «Сашка» - «лишь малая толика того, что нужно рассказать о Солдате, Солдате-победителе».

В. Быков - В. Кондратьеву: «Вы обладаете завидным качеством - хорошей памятью на все, что касается войны…»; «Адамович прав, «Селижаровский тракт» - самая сильная Ваша вещь, сильнее «Сашки»… Там - выдранный с мясом и кровью кусок войны, непридуманный и неприглаженный, такой, каким и был в те годы. Я очень рад, что появились Вы и сказали свое слово о пехоте».

В. Кондратьев - В. Астафьеву: «Главное сейчас - черствый хлеб правды, без слюней. А правда и стиль продиктует, и манеру, а так пустые это разговоры. Я и не знал, писавши «Сашку», что у меня «инверсии» и какие-то «эллиптические предложения». Писал как Бог на душу положил, чуя, что вещь эту именно так и надо писать, не по-другому».

В. Астафьев - В. Кондратьеву: «Месяц читал твоего «Сашку»… Очень хорошую, честную и горькую книгу собрал».

«Сашка» - литературный дебют В. Кондратьева, которому было тогда под 60: «Видимо, подошли лета, пришла зрелость, а с нею и ясное понимание, что война-то - это самое главное, что было у меня в жизни… Начали мучить воспоминания, даже запахи войны ощущал, не забыл, хотя шли уже 60-е годы, жадно читал военную прозу, но тщетно искал и не находил в ней «своей войны». Понял, что о «своей войне» рассказать могу только я сам. И я должен рассказать. Не расскажу - какая-то страничка войны останется нераскрытой». «Поехал весной 62-го подо Ржев. Протопал 20 километров пехом до самой своей бывшей передовой, увидел ту истерзанную всю, всю испещренную воронками ржевскую землю, на которой валялись еще и ржавые пробитые каски, и солдатские котелки… торчали еще оперения невзорвавшихся мин, увидел - это было самым страшным - незахороненные останки тех, кто воевал здесь, может быть, тех, кого знал, с кем хлебал из одного котелка жидню-пшенку или с кем жался в одном шалашике при минном обстреле, и меня поразило: об этом писать можно только строгую правду, иначе это будет только безнравственно».

Движение прозы о Великой Отечественной войне можно представить так: от книги В. Некрасова «В окопах Сталинграда» - к произведениям «окопной правды» - к роману-эпопее (трилогия К. Симонова «Живые и мертвые», дилогия В. Гроссмана «Жизнь и судьба», дилогия В. Астафьева «Прокляты и убиты»).

В середине 90-х годов, в канун 50-летия со дня окончания войны, четыре признанных писателя публикуют свои новые произведения о войне.

Виктор Астафьев, роман «Прокляты и убиты».

Георгий Владимов, роман «Генерал и его армия».

Александр Солженицын, рассказ «На краях».

Григорий Бакланов, роман «И тогда приходят мародеры».

Все эти произведения представляют собой новые подходы к осмыслению Великой Отечественной войны, содержат в себе серьезные обобщения: о цене победы, о роли исторических лиц (Сталина, Жукова, Хрущева, генерала Власова), о послевоенной судьбе фронтового поколения.

Роман Виктора Астафьева

«Прокляты и убиты»

(1992-1994)

Роман В. Астафьева «Прокляты и убиты» читается тяжело, с большим эмоциональным напряжением. Писатель однажды сказал, что его воспоминания о войне «немилосердны». И это действительно так. «Немилосердно» описана жизнь 201-го запасного полка в лагере, похожем на гулаговскую «чертову яму». «Немилосердно» и сурово изображение форсирования Днепра, закрепления на правом берегу, борьбы за «плацдарм». Критик Валентин Курбатов, который часто бывал у Виктора Астафьева в Овсянке, почувствовал, что писатель устал от того перенапряжения духовных сил, которых потребовала работа над романом. И читателю нет пощады!

Сказанное о характере авторского повествования в романе «Прокляты и убиты» заставляет вспомнить слова В. Быкова, написанные в повести «Карьер». Агеев-старший говорит сыну: «Знаний о войне у вас хватает. Но вот атмосфера времени - это та тонкость, которую невозможно постичь логически. Это постигается шкурой. Кровью. Жизнью. Вам этого не дано». В. Астафьев постиг войну шкурой. Кровью. Жизнью. Отсюда та истовость, страстность, с какой он пишет о событиях 1942-1943 гг.

Мы оказались не готовыми к восприятию такой правды, которую отстаивает В. Астафьев. А без душевной боли нет собственного знания истории. Книги о войне рождаются и живут в атмосфере воспоминаний. И у Астафьева в разные годы были разными и характер воспоминаний, и отношение к прошлому. В этом мы убеждаемся, сравнивая его произведения, написанные в разные годы, например «Пастух и пастушка. Современная пастораль» (1971) и роман «Прокляты и убиты» (90-е гг.).

Астафьев считал, что память о пережитом не умирает; напротив, растет внутренняя потребность «рассказать о самом главном, осмыслить происшедшее масштабно, глубоко, с общечеловеческих позиций. Идущие вослед должны знать правду о войне, очень жестокую, но необходимую, чтобы, познавая, сострадая, негодуя, извлекать из прошлого уроки». В этом высказывании писателя обозначен широкий спектр чувств, которые испытывает читатель, знакомясь с новой книгой о войне. И роман «Прокляты и убиты» вызвал по прочтении разнородные чувства. Посмотрим на него глазами писателей и критиков.

«Черное зеркало» - так назвал свою статью Игорь Штокман. «За что прокляты?» - вопрос вынесен в название статьи Л. Аннинского. «А что, если вся страна наша чертова яма?» - вопрошает А. Немзер. «Прокляты и убиты» - это не проза, - считает В. Леонович. - Это вопль к нашему сердцу, к нашему разумению, к памяти». А. И. Дедков, не принимая романа, не разделяя его разоблачительного пафоса, называет Астафьева «подзадержавшимся свидетелем обвинения», «живописующим и проклинающим полвека спустя». А писатель Кураев, назвавший роман «Прокляты и убиты» «потрясающей, душу обжигающей книгой», воскликнул: «Как не хочется, чтобы это было правдой!»

Признанный авторитет в вопросах военной прозы, да и сам большой мастер, Григорий Бакланов на вопрос ведущего телепрограммы «Без ретуши» о трех лучших произведениях о войне тут же назвал роман Г. Владимова «Генерал и его армия», чуть помедлив, вспомнил «В окопах Сталинграда» В. Некрасова и завершил романом Гроссмана «Жизнь и судьба».

В этот ряд по праву памяти могли бы встать и книги самого Г. Бакланова, и В. Быкова, и К. Воробьева, и Ю. Бондарева. Но в этот ряд Бакланов не включил книгу Астафьева «Прокляты и убиты». Сказалось природное художественное чутье. Оно ему подсказало: книга Астафьева из другого ряда.

Сам же В. Астафьев перечеркнул всю военную прозу, говоря: «Я не был на той войне, что описана в сотнях романов и повестей… К тому, что написано о войне, я как солдат никакого отношения не имею. Я был на совершенно другой войне… Полуправда нас измучила…»

Вопросы и задания для аналитической беседы о романе В. Астафьева

1. Роман «Прокляты и убиты» - произведение автобиографическое. Что вам помогло почувствовать это? Что вам не позволило усомниться в правдивости авторского свидетельства о происходящем?

2. Какие эпизоды произвели на вас самое сильное впечатление? Объясните почему.

3. Ничего - ради интриги! Можно ли так определить основные принципы сюжетосложения романа?

4. Название первой части романа - «Чертова яма». Какие описания, детали делают этот образ ключевым?

5. Назовите героев романа «Прокляты и убиты». Какое представление о них вы составили на основе первой части романа?

6. В картине форсирования Днепра нет ничего от батальной беллетристики. Покажите, что такое заключение правомерно.

7. У каждого писателя, кто писал о войне, своя память о смерти. Своя и у В. Астафьева. Прокомментируйте подобные эпизоды. Как они соотносятся с заглавием романа? Как вы его понимаете?

«ДЕРЕВЕНСКАЯ» ПРОЗА 60-80-х годов

Понятие «деревенская» проза появилось в начале 60-х годов. Это одно из наиболее плодотворных направлений в нашей отечественной литературе. Оно представлено многими самобытными произведениями: «Владимирские проселки» и «Капля росы» Владимира Солоухина, «Привычное дело» и «Плотницкие рассказы» Василия Белова, «Матренин двор» Александра Солженицына, «Последний поклон» Виктора Астафьева, рассказы Василия Шукшина, Евгения Носова, повести Валентина Распутина и Владимира Тендрякова, романы Федора Абрамова и Бориса Можаева. В литературу пришли сыновья крестьян, каждый из них мог сказать о себе те самые слова, которые написал в рассказе «Угощаю рябиной» поэт Александр Яшин: «Я есть сын крестьянина… Меня касается все, что делается на этой земле, на которой я не одну тропку босыми пятками выбил; на полях, которые еще плугом пахал, на пожнях, которые исходил с косой и где метал сено в стога».

«Я горжусь тем, что я вышел из деревни», - говорил Ф. Абрамов. Ему вторил В. Распутин: «Я вырос в деревне. Она меня вскормила, и рассказать о ней - моя обязанность». Отвечая на вопрос, почему он пишет в основном о деревенских людях, В. Шукшин сказал: «Я не мог ни о чем рассказывать, зная деревню… Я был здесь смел, я был здесь сколько возможно самостоятелен». С. Залыгин в «Интервью у самого себя» писал: «Я чувствую корни своей нации именно там - в деревне, в пашне, в хлебе самом насущном. Видимо, наше поколение - последнее, которое своими глазами видело тот тысячелетний уклад, из которого мы вышли без малого все и каждый. Если мы не скажем о нем и его решительной переделке в течение короткого срока - кто же скажет?»

Не только память сердца питала тему «малой родины», «милой родины», но и боль за ее настоящее, тревога за ее будущее. Исследуя причины острого и проблемного разговора о деревне, который вела литература в 60-70-е годы, Ф. Абрамов писал: «Деревня - это глубины России, почва, на которой выросла и расцвела наша культура. Вместе с тем научно-техническая революция, в век которой мы живем, коснулась деревни очень основательно. Техника изменила не только тип хозяйствования, но и самый тип крестьянина… Вместе со старинным укладом уходит в небытие нравственный тип. Традиционная Россия переворачивает последние страницы своей тысячелетней истории. Интерес ко всем этим явлениям в литературе закономерен… Сходят на нет традиционные ремесла, исчезают местные особенности крестьянского жилища, которые складывались веками… Серьезные потери несет язык. Деревня всегда говорила на более богатом языке, чем город, сейчас эта свежесть выщелачивается, размывается…»

Деревня представилась Шукшину, Распутину, Белову, Астафьеву, Абрамову воплощением традиций народной жизни - нравственных, бытовых, эстетических. В их книгах заметна потребность окинуть взглядом все, что связано с этими традициями, и то, что их ломало.

«Привычное дело» - так названа одна из повестей В. Белова. Этими словами можно определить внутреннюю тему многих произведений о деревне: жизнь как труд, жизнь в труде - привычное дело. Писатели рисуют традиционные ритмы крестьянских работ, семейные заботы и тревоги, будни и праздники. В книгах много лирических пейзажей. Так, в романе Б. Можаева «Мужики и бабы» обращает на себя внимание описание «уникальных в мире, сказочных заливных приокских лугов», с их «вольным разнотравьем»: «Любил Андрей Иванович луга. Это где еще на свете имеется такой же вот божий дар? Чтоб не пахать и не сеять, а время подойдет - выехать всем миром, как на праздник, в эти мягкие гривы да друг перед дружкой, играючи косой, одному за неделю намахать духовитого сена на всю зиму скотине… Двадцать пять! Тридцать возов! Если и ниспослана русскому мужику благодать божья, то вот она, здесь, перед ним расстилается, во все стороны - глазом не охватишь».

В главном герое романа Б. Можаева открывается самое сокровенное, то, что писатель связывал с понятием «зов земли». Через поэзию крестьянского труда он показывает естественный ход здоровой жизни, постигает гармонию внутреннего мира человека, живущего в ладу с природой, радующегося ее красоте.

Вот еще одна подобная зарисовка - из романа Ф. Абрамова «Две зимы и три лета»: «…Мысленно беседуя с детьми, угадывая по следам, как они шли, где останавливались, Анна и не заметила, как вышла к Синельге. И вот он, ее праздник, ее день, вот она, выстраданная радость: пряслинская бригада на пожне! Михаил, Лиза, Петр, Григорий…

К Михаилу она привыкла - с четырнадцати лет за мужика косит и равных ему косарей теперь во всем Пекашине нет. И Лизка тоже ведет прокос - позавидуешь. Не в нее, не в мать, в бабку Матрену, говорят, ухваткой. Но малые-то, малые! Оба с косками, оба бьют косками по траве, у обоих трава ложится под косками… Господи, да разве думала она когда-нибудь, что увидит эдакое чудо!»

Писатели тонко чувствуют глубинную культуру народа. Осмысляя его духовный опыт, В. Белов подчеркивает в книге «Лад»: «Работать красиво не только легче, но и приятнее. Талант и труд неразрывны». И еще: «Для души, для памяти нужно было построить дом с резьбою, либо храм на горе, либо сплести такое кружево, от которого дух захватит и загорятся глаза у далекой праправнучки.

Потому что не хлебом единым жив человек».

Эту истину исповедуют лучшие герои Белова и Распутина, Шукшина и Астафьева, Можаева и Абрамова.

В их произведениях нужно отметить и картины жестокого разорения деревни, сначала во время коллективизации («Кануны» В. Белова, «Мужики и бабы» Б. Можаева), потом в годы войны («Братья и сестры» Ф. Абрамова), в годы послевоенного лихолетья («Две зимы и три лета» Ф. Абрамова, «Матренин двор» А. Солженицына, «Привычное дело» В. Белова).

Писатели показали несовершенство, неустроенность повседневной жизни героев, несправедливость, чинимую над ними, их полную беззащитность, что не могло не привести к вымиранию русской деревни. «Тут ни убавить, ни прибавить. Так это было на земле», - скажет об этом А. Твардовский. Красноречива «информация к размышлению», содержащаяся в «Приложении» к «Независимой газете» (1998, № 7): «В Тимонихе, родной деревне писателя Василия Белова, умер последний мужик Фауст Степанович Цветков.

Ни одного мужика, ни одной лошади. Три старухи».

А чуть раньше «Новый мир» (1996, № 6) опубликовал горькое, тяжелое размышление Бориса Екимова «На распутье» со страшными прогнозами: «Нищие колхозы проедают уже завтрашний и послезавтрашний день, обрекая на еще большую нищету тех, кто будет жить на этой земле после них… Деградация крестьянина страшнее деградации почвы. А она - налицо».

Подобные явления позволили говорить о «России, которую мы потеряли». Вот и «деревенская» проза, начавшаяся с поэтизации детства и природы, кончилась сознанием великой утраты. Не случаен же мотив «прощания», «последнего поклона», отраженный и в названиях произведений («Прощание с Матерой», «Последний срок» В. Распутина, «Последний поклон» В. Астафьева, «Последняя страда», «Последний старик деревни» Ф. Абрамова), и в главных сюжетных ситуациях произведений, и предчувствиях героев. Ф. Абрамов нередко говорил, что Россия прощается с деревней как с матерью.

Чтобы высветить нравственную проблематику произведений «деревенской» прозы, поставим перед одиннадцатиклассниками такие вопросы:

Какие страницы романов и повестей Ф. Абрамова, В. Распутина, В. Астафьева, Б. Можаева, В. Белова написаны с любовью, печалью и гневом?

Почему первопланным героем «деревенской» прозы стал человек «трудолюбивой души»? Расскажите о нем. Что тревожит, беспокоит его? Какие вопросы задают себе и нам, читателям, герои Абрамова, Распутина, Астафьева, Можаева?

«ГОД ВЕЛИКОГО ПЕРЕЛОМА» В ЛИТЕРАТУРЕ 60-80-х годов

«Год великого перелома» - под таким названием вошла в историю пора «сплошной коллективизации»; она захватила 1929-1930 годы. В литературе это историческое явление отражено широко. Это и понятно: большое, переломное событие всегда находит свое многоаспектное освещение. В 30-е годы вышли такие произведения, как «Поднятая целина» М. Шолохова, «Страна Муравия» А. Твардовского, были написаны повести А. Платонова «Котлован», «Впрок». В 60-80-е годы были опубликованы такие книги, как «На Иртыше» С. Залыгина, «Мужики и бабы» Б. Можаева, «Кануны» и «Год великого перелома» В. Белова, «Овраги» С. Антонова, «Касьян Остудный» И. Акулова, «Перелом» Н. Скромного, «Кончина», «Пара гнедых», «Хлеб для собаки» В. Тендрякова. Свое слово о коллективизации сказали В. Гроссман в романе «Жизнь и судьба», В. Быков в повестях «Знак беды», «Облава», А. Твардовский в поэме «По праву памяти», Ф. Абрамов в повести «Поездка в прошлое». Эти произведения составят основу обзорных занятий на тему «Год великого перелома» в литературе 60-80-х годов».

Наличие такого количества произведений на одну тему делает желательной классную выставку книг. Ее оформление, знакомство с представленной на выставке литературой поможет включить в подготовку к уроку значительную часть класса. Начало обзорного занятия может пройти в форме защиты читательского формуляра. Она предполагает ответы на такие вопросы: какие произведения, названные здесь, вы читали? Чем был определен ваш выбор? Чем вы объясняете такой повышенный интерес писателей к теме коллективизации? Какие аспекты этой темы они отразили в своих произведениях? Почему эти книги приобрели остросовременное звучание? Постановка подобных вопросов предполагает обзорно-концептуальный подход к занятиям по данной теме. Он позволит сочетать общие характеристики с достаточно подробным рассмотрением отдельных произведений, например романов Б. Можаева «Мужики и бабы», «Кануны» В. Белова.

Некоторые имена, названные здесь, мало знакомы школьникам, поэтому одна из забот учителя - представить писателей, привести их высказывания, сослаться на важные факты их биографии и т. п. При этом необходимо подчеркнуть: слово современного писателя продиктовано потребностью понять истоки наших бед. Слово их звучит публицистически остро и требовательно: «Возродить в крестьянстве крестьянское!» - так названа одна из статей В. Белова. В очерке Б. Можаева «Мужик» говорится:

«Пора уже понять простую истину - все начинается с земли, только она может дать несравнимую ни с чем - ни с нефтью, ни с золотом, ни с алмазами самую скорую прочную отдачу - богатство… Не бывает крепкой державы, земля которой не кормит свой народ… Мужик должен возродиться, если мы хотим жить в достатке и быть независимым государством. Мужик-кормилец. Не беспорточник, а работящий, преуспевающий - и работник и предприниматель. Хозяин…

А для того, чтобы он не только вернулся, но и утвердился, нам надо изменить всю систему землепользования, разобраться в том, что же произошло в 1929-1930 годах? Что же надо сделать для этого?

Для начала самую малость: признать сталинскую коллективизацию преступлением против народа».

Сплошную коллективизацию Б. Можаев называет «трясучей лихоманкой - кулакоманией», «кромешным адом», «жестокой порой головотяпства», «вселенским геноцидом», который, уничтожив мужика, осиротил деревню и оставил землю беспризорной. С перегибов коллективизации и началось размывание нравственного чувства хозяина на земле, что постепенно обернулось разрушением духовного начала. Именно об этом писал Ф. Абрамов в открытом письме землякам «Чем живем-кормимся».

Боль и тревога, с какой говорят современные писатели о нравственных потерях народа, о том, что произошло с российской деревней, рождали у них желание «разобраться, как испокон веков крестьянская вселенная устроена была». Это намерение В. Белов осуществил в своей книге о народной эстетике «Лад» и в первой книге «Канунов», а Б. Можаев - в романе «Мужики и бабы».

Как считали В. Белов и Б. Можаев, деревня жила до 1929 года в одних ритмах, после 1929 - в других. Этого не почувствуешь, если торопливо перелистаешь страницы первых книг романов «Кануны» и «Мужики и бабы» и сразу обратишься к событиям, связанным с коллективизацией. Сам Б. Можаев настаивал: «Первый и второй тома надо рассматривать как единую книгу. Первый рассказывает о крестьянстве в предгрозье, второй обращен к переломной поре в крестьянском мире».

Вот почему мы считаем целесообразным начинать разговор о романе «Мужики и бабы» с постижения внутреннего мира первой книги, общая тональность которой подчеркнута эпиграфом:

С отрадой, многим незнакомой,

Я вижу полное гумно,

Избу, покрытую соломой,

С резными ставнями окно…

Ощущаешь глубокую сопричастность автора этому миру, погружение в его атмосферу. Большое село Тиханово, добротные дома мужиков, привычные ритмы крестьянских работ, семейные заботы и тревоги, труд и праздники… Обо всем этом ведет свое неторопливое повествование автор. Внимание к нему направлялось такими вопросами, которые давались для домашнего обдумывания:

Задание № 1. На примере первой книги романа покажите, насколько справедливо утверждение: «Роман Б. Можаева силен не своими мыслями, а своими картинами». Какие картины деревенской жизни отличаются особой выразительностью? Как с ними соотносится эпиграф к роману? Подготовьте выразительное чтение или художественный пересказ отдельных фрагментов и эпизодов.

Выполняя эти задания, ученики почувствуют, какое богатство зарисовок, красок, образов возникает на страницах романа, насколько они художественно убедительны и оправданны. Выразительное чтение отрывков из романа, внимание к слову писателя откроют ученикам разные грани таланта Можаева-прозаика. Он предстанет перед ними и как бытописатель, и как психолог, и как пейзажист.

Задание № 3. Покажите, как реализована в романе В. Белова мысль писателя: «Не хлебом единым жив человек». Рассмотрите серию эпизодов, в которых В. Белов развивает важную художественную идею: в союзе с природой, в гармонии с ней человек «создавал себя и высокую красоту своей души, отраженную в культуре труда».

От учеников требовалось не только воспроизвести серию эпизодов, описаний (мечта Павла Пачина построить чудо-мельницу, которая будет «махать крыльями над всей Шибанихой, над всем белым светом», описание сосны-великанши, что стояла, «будто заколдованная»; одна из традиций русской деревни - люди «пришли на помочи». И вот она, выстраданная радость Павла, - его мельница «там, на угоре», словно храм стоит).

Задание № 4. Почему такие эпизоды заняли важное место в романах о коллективизации? Как они перекликаются с требованием В. Белова: «Возродить в крестьянстве крестьянское»? Какой смысл писатель вкладывает в эти слова?

На основе прочитанного учитель помогал старшеклассникам сделать такое заключение: крестьянин - это не только профессия и принадлежность к определенному сословию, это особое состояние души. Оно определялось способностью откликнуться на «зов земли», пережить радость общения с миром природы, потребностью в человеческой открытости перед окружающим миром. Серия картин и эпизодов, о которых речь шла на уроке, раскрывает это состояние души; его можно обозначить одним словом «лад». Это естественное состояние души «сеятеля и хранителя» земли, оно было разрушено во время сплошной коллективизации. В сосредоточенном раздумье писателей о ее последствиях, о глубине трагедии, мере духовных и нравственных потерь все зарисовки, которые раскрывают жизнь крестьянского мира в предгрозье, занимают важное место.

Произведения о коллективизации сильны не только своими картинами, но и своими мыслями. Писатели любят умных, думающих мужиков, к их мнению прислушиваются, дают им возможность высказаться на собраниях, в разговоре с близкими, на мужицких посиделках. Ключевой, проходящей через весь роман «Мужики и бабы» является мысль, высказанная Андреем Ивановичем Бородиным: «Не то беда, что колхозы создают, беда, что их делают не по-людски». В этих словах - весь узел проблем, рассматриваемых Б. Можаевым. На их раскрытие были направлены такие вопросы и задания учащимся:

Задание № 5. Что имеет в виду Андрей Иванович Бородин, говоря, что колхозы «делают не по-людски»? Расскажите об этом подробно.

Задание № 6. «Мужики и бабы» - роман-хроника. В нем много дат. В чем значимость этой детали? Как она помогает нам понять события и само время? С какой целью автор приводит документы? Какие?

Задание № 7. Воспроизведите сцены раскулачивания. Прокомментируйте их.

Задание № 8. Как по мере развития событий нарастает ощущение трагедии? Как идет ее осмысление? Полемичность, дискуссионность романа.

Задание № 9. «Активисты от властей». Их нравственная характеристика. Отношение к ним автора.

Приступая к беседе по заданным вопросам, отметим: в романе Б. Можаева два эпиграфа. Взятые для одного из них пушкинские слова «Да ведают потомки православных / Земли родной минувшую судьбу» обозначают широкую эпическую тему, которая определила хроникальный характер повествования. «Я писал роман-хронику, строго ограниченную определенным временем, а не эпопею о становлении колхоза или о судьбе главного героя», - читаем в эпилоге. Как видим, главное в замысле автора - запечатлеть исторический момент, который известен как «год великого перелома». Жанр хроники оказался предпочтительным не только для Б. Можаева. Хроникальный характер носила первая книга «Поднятой целины», повесть А. Платонова «Впрок» имела подзаголовок «Бедняцкая хроника», С. Залыгин в повести «На Иртыше» писал хронику событий в сибирском селе Крутые Луки. Жанровое обозначение романа В. Белова «Кануны» - «Хроника конца 20-х годов», его же «Год великого перелома» - «Хроника девяти месяцев».

Время властно врывается в художественную ткань произведений, сообщая всем сценам и эпизодам внутреннюю экспрессию, динамику и напряженность. Строго выдержанная хроникальность особенно заметна во второй книге романа «Мужики и бабы». Каждый поворот событий здесь обозначен датой (например, 14, 15, 17, 24, 28 октября). Это значимая деталь в романе, получившая дополнительное усиление: «текущий момент», «сжатые сроки», «последний и решающий час», «предельные рубежи». За этими словами стоят сложнейшие коллизии той поры.

Люди пытаются понять свое время, каждый характеризует его по-своему: «Времечко наступило не до песен и застолиц…», «Наше время лимитировано историей… Подошло время тряхнуть как следует посконную Русь», «Время теперь не то, чтобы нянчиться с тобой», «Время-то какое? Какое время, господи! Содом и Гоморра…», «Время теперь боевое. Революцию никто не отменял».

«Активисты от властей» пытаются опередить время, Б. Можаев не зря называет Возвышаева и его компанию «торопильщиками»: они ведут счет не на месяцы и недели, а на дни и часы. «Теперь насчет сроков. Хлебные излишки внести в течение двадцати четырех часов, считать с данного момента. Кто не внесет к завтрашнему обеду, будет немедленно обложен штрафом. А затем приступим к конфискации имущества», - категорично заявил Возвышаев, самовольно вводя чрезвычайные меры. И это не пустые слова. В романе есть потрясающий эпизод (он приводился на уроке - гл. 6). В сельсовет, где собралась группа по раскулачиванию во главе с Зениным, приходит Прокоп Алдонин для уплаты штрафа (ему и Клюеву в случае неуплаты грозят чрезвычайные меры).

«- Поздно! Время истекло, - строго сказал Зенин.

Нет, извиняюсь. - Прокоп расстегнул пиджак, вынул из бокового кармана часы на золотой цепочке и сказал, поворачивая циферблатом к Зенину: - Смотри! Еще полчаса осталось. Мне принесли повестку ровно в девять. Вот тут моя отметка. - Он положил повестку на стол и отчеркнул ногтем помеченное чернильным карандашом время вручения…

Вот. Ровно семьсот рубликов. Распишитесь в получении, - протянул он Кречеву пачку денег».

Такого оборота дела Зенин не ожидал, и, когда Кречев предложил послать за Клюевым, чтобы и тот внес штраф, последовало решительное «нет»:

«- Ни в коем случае, - заторопился Зенин. - Надо идти. И не мешкая. Приказ есть приказ - и мы должны его исполнить.

Дак еще время не вышло, - колеблясь, возразил Кречев.

Пока дойдем - и срок наступит. Вон, всего двадцать минут осталось! - показал Зенин свои часы, вынув их из брючного кармана. - Пошли!»

Через двадцать минут на дворе Клюева пролилась кровь. И это не единственный в романе трагический эпизод.

Суть ситуации, сложившейся во время сплошной коллективизации, автор в эпилоге характеризует так: «Вся жизнь в Тиханове поднялась на дыбы, как норовистая лошадь». Этот полный экспрессии образ знаком читателю. Вспомним начало двенадцатой главы романа «Поднятая целина»: «Жизнь в Гремячем Логу стала на дыбы как норовистый конь перед трудным препятствием». Что угадывается в этом сходстве метафорических сравнений? Стремление типизировать процессы, происходившие в ту пору в деревне? Желание подчеркнуть, что сплошная коллективизация осуществлялась по одному сценарию и на Дону, и на Рязанщине? В таком случае что нового дает роман Б. Можаева по сравнению с шолоховской «Поднятой целиной»? Такие вопросы не могут не возникнуть на уроках. Однозначный ответ на них вряд ли возможен. Они требуют раздумья. Нужны и внимательное чтение, и глубокая аналитическая работа. Только в этом случае ученикам будет интересна авторская версия «перелома».

Отметим прежде всего, что Б. Можаев, как и М. Шолохов, дает возможность высказаться мужику, по отношению к которому и было совершено насилие. Среди множества высказываний ученики выделили такие:

Если уж зудят руки у начальства, так они все равно перекроят по-своему.

Напрасно упираешься, Андрей. Все равно свалят. Одними налогами задушат.

В этой жизни мы перестали быть хозяевами. Нас просто загоняют в колхозы, как стадо в тырлы. И все теперь становится не нашим: и земля, и постройки, и даже скотина… Все чужое. И сами мы тоже чужие…

Разве есть такое место, где можно пересидеть, пережить эту чертову карусель?

Куда жаловаться?

Такие… не токмо что амбары, души нам повывернут.

Омманут, мужики. Ей-богу, завлекут и омманут.

Это как же иттить в колхоз? Добровольно на аркане?

Прижмут - пойдешь.

Как видим, каждый по-своему осмысливает тот разлад, который начался с коллективизации, но ощущение безнадежности, безысходности сквозит в каждом высказывании. Главную опасность мужики видят в отчуждении их от земли. Острее всех это почувствовал Андрей Иванович Бородин:

«- Не то беда, что колхозы создают; беда, что делают их не по-людски, - усе скопом валят: инвентарь, семена, скотину на общие дворы сгоняют, всю, вплоть до курей… Все под общую гребенку чешут, все валят в кучу. Нет, так работать может только поденщик. А мужику, брат, конец приходит… Мужик - лицо самостоятельное. Хозяин! Мужик - значит, опора и надежа, хозяин, одним словом, человек сметливый, сильный, независимый в делах… За ним не надо приглядывать, его заставлять не надо. Он сам все сделает как следует. Вот какому мужику приходит конец. Придет на его место человек казенный…»

Тревоги, которые высказал Андрей Иванович Бородин, одолевали не только его. Вспомним крестьян из сибирского села Крутые Луки (С. Залыгин. «На Иртыше») - Степана Чаузова, Фофана, Нечая, прислушаемся к их разговорам на мужицких посиделках. Их донимают многие вопросы. «Вот объясни мне, Ягодка Фофан, - допытывался Нечай, - к примеру, я нонче утром слажу с печи, похлебал щей, после - подался в колхозную контору. Спрашиваю: «Что мне, товарищ мой начальник, робить?» Ты подумал, пораскинул: «Подавайся, Нечай, по сено… За Иртыш». А назавтра снова у тебя спрашиваю: куда ты меня определишь?.. Так неужто я после того крестьянин? А?! По-крестьянски-то я с вечера обмечтал, как запрягу, да как мимо кузни проеду… Я кажинный день зараньше себе отмерил, день за день, и вся линия моей жизни складывается. А тут? Ты, значит, будешь думать, а я - сполнять. Год, другой минул - из тебя уже какой-никакой начальник вылупился, ты командовать привычку взял, а я - как тот поросенок с рогулькой на шее: в одну дырку мне рогулька ходу не дает, в другую - и не думай, ходи, где позволено. Так ведь люди - не поросята, их по одной стежке не погонишь, они - разные».

Вот философия жизни истинного крестьянина! Примечательно, что Нечай вступил в колхоз одним из первых, чтобы ясно видеть, что выбрал, а не чувствовать себя «овечкой». Внутренняя свобода, независимость в суждениях, делах и поступках, сама возможность распорядиться собой, своей жизнью, загодя «обмечтать», что делать с утра, - вот что стоит, по мнению С. Залыгина, за словом «хозяин». И в этом он солидарен с В. Беловым, Б. Можаевым, Ф. Абрамовым, которые всей логикой своих произведений утверждают: есть только два способа хозяйствования на земле - свободный и принудительный. Коллективизация с самого начала покоилась на принуждении.

Коллективизация должна была объединить людей, а она, как показали писатели, их разъединила. «Одни безумствуют, сеют ненависть, другие мечутся, страдают, прячутся», - с горечью отмечает Успенский. Эти наблюдения учителя из романа «Мужики и бабы» заставляют нас вспомнить, как в разоренном доме Клюева «сняли иконы вместе с божницами, раскололи в щепки и сожгли на глазах всего народа». Как спустя несколько дней с тихановской церкви сняли колокола, церковь переименовали в дурдом и потом открыли ссыпной пункт (гл. 7).

«Село затаилось в ожидании новых ударов и бедствий». И они пришли. Б. Можаев рисует крестьянский двор в минуту разорения и горя - идет череда раскулачивания (гл. 11, 12). Сами сцены раскулачивания и выселения знакомы нам по роману «Поднятая целина», и как будто бы в их «драматургии» Б. Можаев ничего не меняет. Он, как и Шолохов, идет от жизни. Тем не менее роман «Мужики и бабы» в этой своей части звучит трагичнее. Можаев изображает то, что осталось за рамками «Поднятой целины»: он показывает, с каким размахом готовилось к операции районное начальство: заседания штаба по раскулачиванию, инструктаж представителя райкома, директивы и т. п.

Рекомендовано «начинать одновременно во всех селах, то есть не дать опомниться, застать врасплох», особо опасных кулаков брать под стражу и отправлять с милицией в райцентр, «семьи из домов выселять, с собой не давать никакой скотины, ни добра - вывозить из дому в чем есть». «Во время раскулачивания по райцентру бесцельное хождение запрещается. Все улицы берутся под надзор. Объявляется боевая готовность номер один - круглосуточно. Оружие и боеприпасы, у кого еще не имеется, взять с утра в райкоме» (гл. 11). Своей директивой райком по существу объявлял чрезвычайное положение в районе, а ликвидация кулачества как класса рассматривалась как боевая операция. Писатель показывает, что буквальное понимание директив - свидетельство абсурдности мышления и действий «активистов от властей». Вспомним, например, что говорит Сенечка Зенин своей жене Зинке: «Какая теперь взята линия главного направления? Вот она, ребром поставлена, - Сенечка пристукнул ребром ладони по столу, - линия на обострение классовой борьбы. На о-бо-стрение! Значит, наша задача - обострять… Пока держится такая линия, надо успеть проявить себя на обострении».

И «обостряли»! И проявляли себя! Убедительнее всего этот мотив выражен в эпизодах, где главным действующим лицом был Возвышаев: собрание актива в Гордеевском узле - гл. 9, заседание районного штаба по сплошной коллективизации - гл. 11, кампания по сплошной коллективизации - гл. 13, крестьянские волнения - гл. 14. Каковы мотивы и логика поведения «активистов от властей»? Почему автор называет их «погромщиками»? Эти вопросы выводят нас к размышлениям о теории, философии, которые исповедовали возвышаевы, поспеловы, зенины.

Из 30-х годов пришло к нам выражение «Лес рубят - щепки летят». В романе «Мужики и бабы» его произносит секретарь райкома Поспелов. Отстаивая теорию «классовой обреченности», он говорит: «Мы расчищаем эту жизнь для новых, более совершенных форм. И оперируем целыми классами. Личности тут не в счет». Действительно, во время сплошной коллективизации личность в счет не шла. Кулаком мог оказаться любой. Так, добирая до плановой цифры, объявили кулаком пастуха Рагулина, был арестован Бородин, отказавшийся «кулачить». Перекрывая «процент, спущенный районом», в Тиханове к раскулачиванию и выселению вместо двадцати четырех семей утвердили двадцать семь. «Дополнительно подработаны», - докладывает Зенин Возвышаеву, - «столяры Гужовы» и «кустарь-одиночка, некто фотограф Кирюхин». «Молодцы!» - одобряет Возвышаев. «Орел!» - говорит он о Зенине.

Подобная «подработка» была в духе времени. «Лишняя трагедия» никого не беспокоила, напротив, она украшала плановую отчетность. Яркий тому пример - диалог из повести С. Антонова «Овраги».

«- Неловко, Клим Степанович, кулаков много - два и две десятых процента.

Не может быть!.. Ты что, позабыл, что мы с Острогожским райном соревнуемся! Они к октябрьским шесть процентов раскулачили, а у нас два и две десятых?! Ты, я гляжу, сильно мужиков жалеешь. Вчера в Ефимовке уполномоченного по заготовкам избили. В больнице лежит. Кто бил? Бедняки? Какие они бедняки, если они уполномоченных бьют. Не бедняки они, а подкулачники. Перепиши их всех - и будет у тебя еще полпроцента».

У «торопильщиков» и «погромщиков» была и своя философия. Наиболее откровенно ее выразил в романе Можаева секретарь райкома комсомола Тяпин. В споре с ним по поводу происходящих в районе событий Мария Обухова употребила выражение «пиррова победа».

«- Полководец был такой в древности. Победу одержал ценой жизни своих воинов и в конечном итоге все проиграл.

На круглом добродушном лице Тяпина заиграла младенческая наивная улыбочка:

Дак он же с войском дело имел, а мы с народом, голова! Народ весь не истребишь. Потому что, сколько его ни уничтожают, он тут же сам нарождается. Народ растет, как трава».

Нельзя пройти мимо еще одного эпизода - выгоняют на улицу, ссылают семью участника гражданской войны, бывшего красноармейца Прокопа Алдонина (гл. 12). Мы видим, как проводят последнюю ночь в родном доме пятеро ребятишек, их мать, как пытались помешать им взять узелок с харчами, как неожиданно умер их отец («Одним классовым врагом стало меньше», - спокойно сказал по этому поводу Зенин), и мы поймем, что значит «раскулачивать без мерехлюндий». «И без пощады». С этими словами невольно связывается концовка романа В. Белова «Год великого перелома»: «…В полевой сумке Скачкова хранился толстый граненый карандаш фабрики имени Сакко и Ванцетти. Заостренный с обоих концов, карандаш этот вызывал у хозяина гордость и самоуважение, один конец был синий, другой красный. Разбирая районные списки и следственные дела арестованных недоимщиков, Скачков пользовался двумя концами. Отмеченные синим концом попадали во вторую категорию, красная птичка садилась напротив первой категории…

Жители деревни Ольховицы Данило Семенович Пачин и Гаврило Варфоломеевич Насонов, помеченные красными галочками, согласно девятому пункту, подлежали немедленному расстрелу».

Леденят душу эти строки.

«Не по-людски» начатая и проведенная, коллективизация обернулась для народа нашего тяжелейшей трагедией. Сколько жизней она унесла, сказать никто не может. Называют разные цифры, причем счет идет на миллионы. Рассказ В. Тендрякова «Пара гнедых» заканчивается документальной репликой: «Уинстон Черчилль в своей книге «Вторая мировая война» вспоминает о десяти пальцах Сталина, которые тот показал, отвечая ему на вопрос о цене коллективизации. Десять сталинских пальцев могли, видимо, означать десять миллионов раскулаченных - брошенных в тюрьмы, высланных на голодную смерть крестьян разного достатка, мужчин и женщин, стариков и детей».

До Федора Абрамова дошла другая цифра: «…20 млн. Это неточно. Людей в России не считают. Свиней, конское поголовье считают, сколько кубов леса заготавливают - считают, а людей не считают.

20 млн. И какие 20 млн. Отборные». Эту дневниковую запись Ф. Абрамова мы находим в черновых материалах повести «Поездка в прошлое», опубликованной в журнале «Новый мир» (1989, № 5). Эта запись заставляет вспомнить строки Александра Твардовского:

Тут ни убавить,

Ни прибавить, -

Золотусский И. П. Исповедь Зоила: Статьи, исследования, памфлеты. - М., 1989.

Агеносов В. В., Маймин Е. А., Хайруллин Р. З. Литература народов России. - М., 1995.

Ерофеев Виктор. Русские цветы зла. - М., 1997.

Бондаренко В. Реальная литература. - М., 1996.