Девочка с картиной в руках. Картина Кипренского «Девочка в маковом венке с гвоздикой в руке (Мариучча)

Пелевин Ю.А.

Картина Кипренского «Девочка в маковом венке с гвоздикой в руке (Мариучча)». 1819. ГТГ. Масло, масло. 42,5X40,9 (круг в прямоугольнике). Государственная Третьяковская галерея, Москва. Инв. № 5851

Портрет написан в 1819 г. в Риме. В «Реестре» своих картин Кипренский назвал его «Девочка прекрасного лица в венке маковом с цветочком в руке»

В 1822 году художник выставил его не без успеха в парижском Салоне под названием «Голова ребенка». Архитектор Ф.Ф. Эльсон, описывая работы Кипренского в Салоне, связывает картину с именем девочки Мариуччи. Свидетельству Эльсона можно верить: он прекрасно знал жизнь русской художественной колонии в Риме.

Позднее, в 1830 году картина под названием «Девочка с цветком в маковом венке» экспонировалась на выставке в Неаполе. Она была принята местными знатоками за картину старого европейского мастера, и Кипренский написать ее не мог, о чем художник писал А.Х. Бенкендорфу: «Мне в глаза говорили г. профессора <…> якобы в нынешнем веке никто в Европе так не пишет, а особенно в России может ли кто произвесть оное чудо».

Но кто эта девочка на полотне? Мариучча – Анна-Мария Фалькуччи – родилась около 1812 и была дочерью итальянской красавицы-натурщицы. Ее мать позировала Кипренскому для картины «Анакреонова гробница», жила в доме художника и была близка с ним. А потом произошло событие загадочное и трагическое, оставившее черную тень на всей дальнейшей жизни Кипренского.

«Однажды утром натурщицу нашли мертвой. Она умерла от ожогов. На ней лежал холст, облитый скипидаром и подожженный.

Через несколько дней в городской больнице «Санта-Спирито» умер от неизвестной болезни слуга Кипренского - молодой и дерзкий итальянец.

Глухие слухи поползли по Риму. Кипренский утверждал, что натурщица убита слугой. Медлительная римская полиция начала расследование уже после смерти слуги и, конечно, ничего не установила.

Римские обыватели, а за ними и кое-кто из художников открыто говорили, что убил натурщицу не слуга, а Кипренский.

Рим отвернулся от художника. Когда он выходил на улицу, мальчишки швыряли в него камнями из-за оград и свистели, а соседи - ремесленники и торговцы - грозили убить.

Кипренский не выдержал травли и бежал из Рима в Париж» (Паустовский К. Книга о художниках. – М.: Искусство, 1966. С. 37.).

Уезжая из Италии в 1822 году, Кипренский письменно обратился к кардиналу Гонзальви с просьбой определить девочку в монастырский пансион. И оставил деньги на воспитание сироты.

«В Париже русские художники, бывшие друзья Кипренского, не приняли его. Слух об убийстве дошел и сюда. Двери враждебно захлопывались перед ним. Выставка картин, устроенная им в Париже, была встречена равнодушно. Газеты о ней промолчали.

Кипренский был выброшен из общества. Он затаил обиду. В Италию возврата не было. Париж не хотел его замечать. Осталось одно только место на земле, куда он мог уехать, чтобы забыться от страшных дней и снова взяться за кисть. Это была Россия, покинутая родина, видевшая его расцвет и славу» (Паустовский К. Книга о художниках. – М.: Искусство, 1966. С. 37.).

Живя в России, Кипренский в письмах к своему знакомому, С.И. Гальбергу, постоянно просил сообщать ему о Мариучче, к которой был привязан. Творческих взлетов Петербург не принес. Снова приехав в Италию, он в 1829 году встретился с Мариуччей, ставшей стройной и милой девушкой. Ей было 17 лет, а мастеру – 47.

Летом 1836 года Кипренский без огласки обвенчался с Мариуччей, ради этого перейдя в католичество. Но счастья и желанного покоя он не обрел. Девушка не любила его, но была благодарна за заботу о ней. Чтобы обеспечить Мариуччи, Кипренский был согласен на любой заработок: он писал модные и выспренные пейзажи, продавал в Петербург копии с картин знаменитых итальянцев, брал в долг, где только мог. Современники вспоминали, что он ссорился с молодой женой, постоянно и много пил. Через три месяца после свадьбы Кипренский скончался.

После смерти художника вдова, именуемая в русских документах Марией Кипренской, прислала в Петербургскую Академию художеств оставшиеся ей в наследство картины, в том числе и свой детский портрет, написанный мужем. Почему-то она не захотела его оставить себе на память. Вырученные от продажи картин 6 тысяч 228 рублей были ей отосланы. Из Италии пришла ее расписка в получении денег, помеченная 28 января 1839 года. Это последнее, что мы знаем о Мариуччи. Следы ее и дочери Клотильды, родившейся уже после смерти художника, безнадежно затерялись во времени.

А на портрете, который сейчас висит в Третьяковской галере, милая девочка со сломанной гвоздикой облокотилась по-детски неуклюже на высокий стол и заинтересовано обернулась к зрителю. В ее движении – чистота и естественность ребенка. Кажется, она минутой раньше что-то спросила и ждет ответа, который затянулся...

Орест Кипренский первым из русских художников получил известность в Европе, может быть, потому что приехал в Италию для усовершенствования не сразу после окончания Академии художеств, а уже сформировавшимся художником, столь удивительным, в особенностях которого историки искусства до сих пор не разобрались, принимая его за романтика.

Но европейская известность Кипренского, с предложением написать автопортрет для знаменитой галереи Уффици, странным образом сопровождалась забвением в России, пренебрежением властей, поскольку художник, импульсивный, неровный в жизни и в творчестве, сам подавал тому повод. По характеру и эпохе Кипренский действительно был романтиком, что усугублялось и его происхождением.

Отец его был крепостным у помещика А. С. Дьяконова, служил у него управляющим и женился на крепостной девушке Анне Гавриловой, у которой родился «незаконнорожденный младенец Орест», как записано в метрической книге Копорской церкви, 13 марта 1782 года на мызе Нежинской Ораниенбаумского уезда Петербургской губернии.

Вероятно, отцом младенца был помещик, который выдал Анну Гаврилову замуж за Адама Швальбе и отпустил их на волю. Видимо, Дьяконов, решив дать образование своему внебрачному сыну, определил его в Академию художеств, когда Оресту исполнилось шесть лет, как водилось в то время, при этом он был назван «законнорожденным» сыном Адама Швальбе, но получил не фамилию отца, а условную, весьма поэтическую – Кипрейского, взятую прямо с пустырей, где цветет кипрей.

Орест Кипрейский – романтично, но кажется фамилия выисканной, и юный художник нашел способ выправить слегка, либо вышло так где-то по чьей-то описке: Орест Кипренский – романтично? Нет, это уже классика. Это судьба.

В 1803 Кипренский окончил Академию художеств – без золотой медали, о которой, конечно же, мечтал ради чести и поездки в Италию. Он учился в классе исторической живописи, с призванием по всему именно портретиста, что вскоре прояснилось для художника, оставленного при Академии для усовершенствования, в вдохновенной работе над портретом отца, который предстает перед нами стариком, полным внутренней силы, сжимающим набалдашник трости, точно в гневе, – ничего от бывшего крепостного, ничего от управляющего, это скорее вельможа, личность крупная, волевая. Очевидно, таким запомнил Адама Швальбе Орест еще ребенком, образ отца в превосходной степени, что чрезвычайно важно для формирования души и характера с юных лет.

В 1805 году Кипренский получает большую золотую медаль за картину «Дмитрий Донской на Куликовом поле», написанную по академическим правилам, но заграничная поездка откладывается из-за начавшихся наполеоновских войн в Европе, а затем и Отечественной войны 1812 года, – лишь в 1816 году он уезжает в Италию для усовершенствования в искусстве, уже определившись как художник, каким мы его знаем.

Орест Кипренский запечатлел в своих изумительных портретах лучших людей своей эпохи, словно угадывая их судьбы, будущих героев Отечественной войны 1812 года, декабристов, замечательные женские и детские образы.

«Портрет А. А. Челищева» (около 1808 года) – мальчик лет десяти, слегка сжав губы, открыто и серьезно глядит в даль, готовый вступить в жизнь безбоязненно и смело, пока в Пажеский корпус; в 1812 году он прапорщик, как кстати, он принимает участие в Отечественной войне и заграничных походах; по возвращении в Россию, связанный большой дружбой с Никитой Муравьевым, он вступает в Союз благоденствия, а затем и в Северное общество, но затем по каким-то причинам отходит от декабристского движения, возможно, от нетерпения пыл угас, что, впрочем, как будто предугадывает художник.

Оказавшись в Москве, Кипренский пишет «Портрет Е. В. Давыдова» (1809), гусара, героя войн с Наполеоном до Тильзита и после. Около ста лет считали, что это портрет знаменитого поэта-партизана Дениса Давыдова, пока не выяснилось, что на портрете изображен его двоюродный брат Евграф Владимирович Давыдов (1775-1823), полковник лейб-гвардии гусарского полка с 1807 года, участник сражения под Аустерлицем (1805), на котором русские войска вместе с союзниками испытали горечь сокрушительного поражения, – несмотря на блеск гусара, в глазах грусть или скорее обида, – художник словно предугадал судьбу героя: раненный несколько раз в 1812 году, в «битве народов» под Лейпцигом в 1813 году он лишился левой ноги и правой руки.

В 1816 году Кипренский наконец уезжает в Италию. Он взял с собой портрет отца. «Портрет А. Швальбе» в Неаполе итальянские профессора «почли шедевром Рубенса, – писал художник, – иные думали Вандика, а некто Альбертини в Рембранты пожаловал». Можно бы это принять за похвальбу Ореста, если бы не известность, какую первым из русских художников приобрел Кипренский в Италии.

Орест задумывает картину «Аполлон, поразивший Пифона» со слишком явной аллегорией о победе даже не России, а Александра I над Наполеоном, заказывает слепок со статуи Аполлона Бельведерского и даже просит президента Академии художеств Оленина присласть ему настоящий черкесский лук со стрелами, но к замыслу, о котором поспешил сообщить в Россию, остывает, что вызывает недовольство в официальных кругах.

Зато в России понравились «Молодой садовник» (1817) и «Девочка в маковом венке с гвоздикой в руке (Мариучча)» (1819). В откликах писалось: «Молодой садовник, склоня голову на зеленый дерн, в котором разбросаны полевые цветики, отдыхает. Миловидное лицо его загорело от работы, черные волосы упадают с чела, тихий ветерок обвевает их, наслаждение отдыха так прелестно в чертах его, что эта очаровательная картина кажется написанною по вдохновению грации Рафаэля».

О «Девочке в маковом венке…» писалось: «Это произведение прелестно. Милое, невинное личико представлено так мило, так естественно, что не можно довольно им налюбоваться». В этих картинах, столь простых с виду, предстает Италия, современная и идеальная, в исторической перспективе, вплоть до эпохи Возрождения, воспроизведенная с простотой классического стиля.

И в том же плане написан портрет князя А. М. Голицына (около 1819 года) . Это один из шедевров художника, в котором ясно проступает вся эпоха Возрождения и как фон – купол собора святого Петра как бы на горизонте из-под нависающего красного бархата занавеса, и как живопись ярких, чистых тонов, между тем как модель русский аристократ, по внешности идеальный придворный, выхолощенный и открытый миру, исполненный чувства собственного достоинства и вдумчивый. Ничего от романтизма, классическая ясность и простота, каких не знала эпоха Возрождения в Италии. Это русская ренессансная классика, которая столь удивляла ценителей искусства.

В это время, когда слава осенила художника, в его жизнь вмешались, вместо наполеоновских войн, страсти людские. В его доме нашли натурщицу, в ожогах, – она была мертва. Ее накрыли холстом, облили скипидаром и подожгли, она, наверное, задохлась. Все в округе были уверены, что это дело рук художника. Конечно, это невероятно.

Орест вне себя твердил, что Фалькуччи убил его слуга, которого римская полиция не успела допросить, тот попал в городскую больницу и через несколько дней скончался, как говорят, от неизвестной болезни. Скорее всего и он задохся, отравленный дымом. Говорят, это был молодой и дерзкий итальянец. Но даже художники почему-то решили, что Орест убил натурщицу.

Она позировала ему для его странного замысла, так и незаконченной картины, «Анакреонова гробница». Приходила, очевидно, с ребенком. Орест привязался к девочке, возможно, и к ее матери, но та продолжала вести прежний образ жизни. Могла сама оставлять девочку у художника, но однажды она ее выкрала и вернула за деньги, нетрудно догадаться, это когда он с упоением начал писать с нее. Портрет в реестре своих картин Кипренский называет «Девочка прекрасного лица в венке маковом с цветочком в руке».

В Риме оставаться Орест уже не мог, говорят, мальчишки бросали ему вслед камни, торговцы и ремесленники грозили расправой. Да и пенсионерство не длится вечно. Возвращаясь в Россию, Кипренский заезжает в Париж, участвует в выставке Салона, успеха, против ожидания, не имеет. Но именно в Париже он создает «Портрет Е. С. Авдулиной» (1822 или 1823), вещь удивительную даже в ряду высших созданий эпохи Возрождения.

Внучка откупщика-миллионера Саввы Яковлева, генеральша по мужу, Екатерина Сергеевна Авдулина предстает в портрете Кипренского вся как будто в атмосфере эпохи Возрождения в Италии, но это лишь на первый взгляд, по аксессуарам, по черному шелковому платью, светло-коричневой шали, спадающей с левого плеча, пушистому вкруг лица чепцу, выписанным необыкновенно тщательно, гладкая фактура и выделанность деталей, – на подоконнике гиацинт, в окне грозовое небо, – все как будто отдает эпохой Возрождения и кистью старых мастеров, но, знаете, лучше!

Взгляните на лицо молодой женщины, оно не выписано, оно живое, совершенно индивидуально, в руке, держащей веер, ощущается крепость, в глазах ум и сосредоточенность, вообще бездна внутренней жизни, чего нет, кроме неопределенного выражения улыбки, у «Джоконды» Леонардо да Винчи. Я прихожу к мысли, что более живых и проникновенных портретов, чем в русской живописи в мире нет, что, впрочем, соответствует той новой человечности, с открытием которой утверждается Ренессанс в России.

По возвращении в Россию Кипренский оказывается в атмосфере нового царствования, которое началось с казни декабристов и ссылки многих из поколения героев 12 года, чьи образы запечатлел художник. В Академии художеств Кипренскому не предложили места профессора, на что он мог рассчитывать, но, кажется, и лучше.

«Академия художеств под спудом, – пишет он другу. – Все там в малом виде». Его тянет в Италию, грустит по девочке в маковом венке. Он устроил ее, обратившись письменно к кардиналу Гонзальви, в католический монастырь, в пансион, оставил деньги на ее воспитание. Он указывает ее возраст: дважды 5. В 1822 году ей было 10 лет.

На картине «Девочка в маковом венке с гвоздикой в руке», написанной в Риме в 1819 году, стало быть, Мариучче семь лет. Ее звали Анна-Мария Фалькуччи. Художник привязался к ней, полюбил девочку, помня, верно, и себя заброшенным ребенком в стенах Академии художеств, на его счастье. В Россию с собой он взял портрет Мариуччи, который чрезвычайно понравился русской публике, как и «Молодой садовник» (1817).

Это был особый жанр в русской живописи, в смысле и достоинствах которого искусствоведы не очень разобрались. В картинах Карла Брюллова, Кипренского, Александра Иванова, Сильвестра Щедрина предстает Италия, думают, приукрашенная или романтическая, как у Клода Лоррена, а на самом деле в исторической перспективе вплоть до эпохи Возрождения и античности в полном соответствии с ренессансной эстетикой вообще и русских художников в частности.

Орест, когда писал портрет Мариуччи, не знал, как сложится ее и его жизнь, но гвоздика в ее руке и венок на голове из садового мака, говорят, «на языке цветов» означают «о, милая, скромная девушка!» и «воспоминания о тебе со мною будут навсегда неразлучны, в счастии и в злополучии».

В России художник, похоже, не имел вестей о Мариуччи, не знал, где она, в письмах в Италию просил друга отыскать ее, повидать, напомнить о нем. Орест писал: «У меня никого ближе ее нет на земле, нет ни родных, никого». По всему видно, что это не просто романтическая история в духе эпохи, как пытаются представить исследователи, делая и из художника романтика, когда он классик чистой воды, как Рафаэль, как Пушкин.

В 1827 году Кипренский пишет портрет Пушкина по заказу его друга Дельвига. Это один из мировых шедевров русского искусства. Это нечто большее, чем изображение идеального человека, графа Кастильоне кисти Рафаэля, хотя и сродни ему. Перед нами поэт, русский поэт в вечности, каковым он предстает в одном ряду с Гомером, античными трагиками, Данте и Петраркой, будучи человеком Нового времени. Вершинное явление Ренессанса в России.

Кипренский уехал в Италию в 1828 году. Естественно, Орест отыскал Анну-Марию Фалькуччи, они встретились в 1829 году, ей 17 лет, ему же 47. Живет он в разных городах и неустроенно, скорее по своему характеру, равнодушный к быту. Какие взаимоотношения могли сложиться между уже немолодым художником и его воспитанницей в детстве? Привязанный, как прежде, к девушке, Орест мог думать об устройстве ее судьбы или у ней были свои планы и виды.

В 1830 году портрет Анны-Марии Фалькуччи в детстве под названием «Девочка с цветком в маковом венке» экспонировалась на выставке в Неаполе. Знатоки приняли ее за картину старого европейского мастера, как художник писал А. Х. Бенкендорфу: «Мне в глаза говорили г. профессора ‹…› якобы в нынешнем веке никто в Европе так не пишет, а особенно в России может ли кто произвесть оное чудо».

Кипренский в это время хлопотал о том, чтобы его картины остались в России, то есть приобретены казной, но власти не отозвались, просто пренебрегли ими, обрекая художника на нищету. Ему приходилось буквально перебиваться случайными работами ради скорого, но ничтожного заработка. Как при таковых обстоятельствах складывались взаимоотношения молодой красивой девушки и немолодого художника, трудно представить.

И все же, нет сомнения, их связывали не только воспоминания, радостные и горестные, из ее раннего детства и его молодости, а сложились особые взаимоотношения, какие уже не разорвать, а проще и лучше узаконить. При этом встал вопрос, кому из них переменить веру. Если бы Орест думал о возвращении в Россию с молодой женой, чтобы там обосноваться, естественно было бы ей перейти в православие. Возможно, выросшая в католическом пансионе Анна-Мария Фалькуччи не решалась на это, а Кипренский мог перейти в католичество, как Растопчина, с которой он написал в Москве в ее молодости чудесный портрет.

Во всяком случае, Орест женился на девушке незадолго до смерти в 1836 году. Сохранились свидетельства, что он любил молодую жену «до обожания», что они ссорились, что она его не любила, а была лишь благодарна за его участие в ее судьбе, – а что же такое любовь, как не благодарность, в особенности женская, – и она заботливо ухаживала за ним, когда он занемог жестокой горячкой.

Великое, но в то время скромное наследство художника, картины, от которых отказалось царское правительство, рисунки и книги Мария Кипренская прислала в Петербург. По этому поводу исследователи даже склонны иронизировать, не входя в положение вещей и бедной вдовы, которая родила дочь вскоре после смерти мужа.

Вырученные от продажи картин деньги 6228 рублей (для того времени сумма немалая, вряд ли Кипренский рассчитывал получить большую сумму от правительства для безбедной жизни) были как нельзя кстати и, возможно, помогли Анне-Марии устроить свою судьбу. Говорят о слухах, будто бы вдова русского художника, который удостоился чести среди лучших, чтобы его автопортрет находился в знаменитой галерее Уффици, вышла замуж за какого-то маркиза.

Александр Иванов писал после смерти художника отцу: «Он первый вынес имя русское в известность в Европе, а русские его во всю жизнь считали за сумашедшего, старались искать в его поступках только одну безнравственность, прибавляя к ней, кому что хотелось». А ведь также, как ни прискорбно упоминать о том, недолюбливали у нас в высших кругах Пушкина, а затем Лермонтова.

В семь лет Мариучча была мила и серьезна, как садовый мак, вскоре увядший, но она еще долго цвела, а на картине Ореста Кипренского никогда не увянет. Это цветет его кипрей из пустырей Санкт-Петербурга и Рима, взращенный им в высокой сфере искусства на все времена.

Работы одного из лучших русских портретистов Ореста Кипренского в ХІХ в. получили широкую популярность не только на родине, но и далеко за ее пределами. Настоящая известность пришла к нему в Италии, когда неаполитанские академики, увидев работы молодого художника, отказались верить в то, что их автор – не Рембрандт, Ван Дейк или Рубенс. К сожалению, пребывание Кипренского в Риме породило и дурную славу: его обвиняли в убийстве натурщицы и подозрительной опеке над девочкой, позировавшей ему для картины, так восхитившей знатоков живописи.

Об Италии художник мечтал со времен окончания Академии художеств в 1803 г., но эта мечта осуществилась лишь в 1816 г., когда расположенная к нему императрица Елизавета Алексеевна выделила из личных средств сумму для этой поездки. Талант Кипренского итальянские мастера живописи оценили очень высоко: ему предложили написать автопортрет для флорентийской галереи Уффици, где собрана большая коллекция автопортретов великих художников. Кипренский первым из русских мастеров был удостоен чести представить там собственную работу.

Однако его пребывание в Италии было омрачено двумя неприятными историями. Однажды натурщицу, позировавшую Кипренскому, нашли убитой, и его заподозрили в совершении преступления. Хотя он был непричастен к убийству и обвинял в нем слугу-итальянца, недоброжелатели распространяли о художнике нехорошие слухи. Ситуация усугубилась, когда в доме Кипренского поселилась 6-летняя девочка, Анна-Мария Фалькуччи, которую художник называл Мариучча. Она была фактически беспризорницей, поскольку ее мать, постоянно менявшая любовников, воспитанием дочери не занималась и отдала ее художнику в качестве натурщицы.

Именно Мариучча позировала Кипренскому для одной из самых знаменитых его картин – «Девочка в маковом венке с гвоздикой в руке» (1819). Художника настолько поразила история никому не нужного ребенка, что он сначала ежемесячно выплачивал ее матери деньги, чтобы оградить девочку от ее дурного влияния, а после даже решил обратиться в Ватикан с просьбой оформить над ребенком опекунство. «На мрачной и безнравственной стезе, по которой идет мать ее, и она не замедлит сама со временем совратиться с пути чести и добродетели», – писал он в письме к кардиналу. Но поскольку Кипренский не был католиком, ему отказали, а девочку забрали в монастырский приют.

По возвращении в Россию Кипренского ждал холодный прием. Его не захотели принимать во многих домах Петербурга, академическое начальство отказалось присвоить ему звание профессора. Позже его положение упрочилось, хотя в гостиных продолжали распускать сплетни о «преступлении». В письме к скульптору С. Гальбергу, оставшемуся в Италии, Кипренский просит разыскать его музу и выяснить, как ей живется: «Я весьма бы желал узнать о ее положении. Хорошо ли ей там, не надобно ли чего для помощи». В следующем письме он пишет: «Прошу сделать мне дружбу, объявить начальнице ее, что я непременно приеду в Рим в течение двух или трех лет и постараюсь нашей Марьючче вполне оказать мое участие, которое я принял в ее судьбе. У меня никого ближе ее нет на земле, нет ни родных и никого».

Спустя годы Кипренский вернулся в Италию и первым делом разыскал Мариуччу в одном из римских монастырей. Девушке было уже 17 лет, и ее красота настолько поразила художника, что несмотря на 30-летнюю разницу в возрасте он сделал ей предложение. Ради этого брака он даже перешел в католичество.

Свадьба состоялась лишь через несколько лет, они прожили вместе всего три месяца – в 1836 г. Орест Кипренский скончался от воспаления легких. Их дочь Клотильда появилась на свет, когда отца уже не было в живых. О дальнейшей судьбе Мариуччи известно лишь то, что в 1844 г. она вышла замуж, после чего ее следы затерялись.
Прекрасные итальянки нередко вдохновляли художников на создание шедевров.

В 1819 году Орест Кипренский написал портрет Мариуччи - «Девочка в маковом венке с красной гвоздикой в руке» - шедевр, который в Уффици посчитали «невозможным в XIX веке». Портрет приписывали великим мастерам Возрождения, но Кипренский с легкостью доказал свое авторство. Рим носил его на руках.

Вернее, когда он писал портрет, звали ее Мариучча и была она дочерью итальянской натурщицы, с которой художник был близок.А потом случилась трагедия о которой говорил весь Рим.

Натурщица Кипренского, мать маленькой Мариуччи, однажды утром была найдена в его ателье мертвой. Кто-то задушил ее, накрыл холстом, облил скипидаром и поджег.
Кипренский обвинил в убийстве своего слугу Анджело, он всегда отличался дерзким характером. Слугу нашли, Анджело лежал на полу и бредил. Его отвезли в городскую больницу «Санта-Спирито», где он умер через несколько дней, так и не придя в сознание.

Кипренский был убежден, что натурщица убита слугой, но его уверенность разделяли немногие. В городе открыто говорили, что убил натурщицу не слуга, а сам художник. Полиция так ничего и не выяснила.Этот случай наложил отпечаток на всю жизнь Ореста Адамовича.

Константин Паустовский писал:
"Рим отвернулся от художника. Когда он выходил на улицу, мальчишки швыряли в него камнями из-за оград и свистели, а соседи - ремесленники и торговцы - грозили убить."
В Париже русские художники, бывшие друзья Кипренского, не приняли его. Слух об убийстве дошел и сюда. Двери враждебно захлопывались перед ним.
Выставка картин, устроенная им в Париже, была встречена равнодушно.Газеты о ней промолчали.

Кипренский был выброшен из общества. Он затаил обиду. В Италию возврата не было. Париж не хотел его замечать. Осталось одно только место на земле, куда он мог уехать, чтобы забыться от страшных дней и снова взяться за кисть. Это была Россия, покинутая родина, видевшая его расцвет и славу.

Спешно покидая Италию в 1822 году, Кипренский определил 10-летнюю Мариуччу в монастырский пансион, оставив при этом большую сумму на воспитание девочки, к которой был очень привязан.
Все эти годы Анна-Мария Фалькуччи,таким было полное имя девочки, провела в монастырской школе. Она почти не общалась с другими девочками и была очень одинока.
В 1828 году Кипренский вновь возвращается в Италию.На следующий день после приезда он отправился в пансион к Мариучче. А еще через неделю он, сняв небольшой домик, поселился там вместе с ней.

Ей было 16, ему – 46. После восьми лет совместной жизни он летом 1836-го без огласки обвенчался с ней.Но, к сожалению, счастья этот брак не принес. Девушка не любила Кипренского, хотя и была благодарна ему за заботу.
Присутствие молодой красивой женщины не избавляло от тоски.

Но покоя он так и не обрел - сильно пил, каждую ночь возвращался пьяный и приводил в свой дворец собутыльников. О пагубной страсти Кипренского ходили легенды. Его друг, художник-гравёр Федор Иордан, будущий ректор Академии художеств, рассказывал, что каждый день Орест напивался в ближайшей кофейне, а затем запасался белым хлебом и кормил бездомных собак. Драки голодных животных за кусок хлеба веселили художника...

Художник скончался в Риме 17 октября 1836 года от воспаления лёгких и был погребён там же в церкви Сант-Андреа-делле-Фратте. Над надгробием стоит стела с надписью:

«В честь и в память Ореста Кипренского, самого знаменитого среди русских художников, профессора и советника Императорской Петербургской академии художеств и члена Неаполитанской академии, поставили на свои средства, живущие в Риме русские художники, архитекторы и скульпторы, оплакивая безвременно угасший светоч своего народа и столь добродетельную душу…»

После его смерти Мариучча прислала в Петербургскую Академию художеств оставшиеся ей в наследство картины, в том числе и «Девочку в маковом венке». Деньги за проданные картины были ей отосланы, расписка получена.

Через несколько месяцев после смерти Кипренского Мариучча родила его дочь, Клотильду.Это было последнее известие о ее судьбе. Далее следы затерялись...

Http://maxpark.com/community/6782/content/1877590

На этой картине Орест Кипренский изобразил свою жену - Анну-Марию Фалькуччи .
Вернее, когда он писал портрет, звали ее Мариучча,
и была она дочерью итальянской натурщицы, с которой художник был близок.

А потом случилась трагедия, о которой говорил весь Рим.
Красавицу-итальянку нашли мертвой в квартире художника.

Умерла она страшно - кто-то завернул ее в холст, облил скипидаром и поджег.
Женщина сгорела заживо. Через несколько дней в городской больнице «Санта-Спирито»
от неизвестной болезни умер слуга Кипренского - молодой итальянец.
Кипренский был убежден, что натурщица убита слугой, но его уверенность разделяли немногие.
В городе открыто говорили, что убил натурщицу не слуга, а сам художник. Полиция так ничего и не выяснила.
Этот случай наложил отпечаток на всю жизнь Ореста Адамовича.

Константин Паустовский писал:
"Рим отвернулся от художника. Когда он выходил на улицу, мальчишки швыряли в него камнями из-за оград и свистели, а соседи - ремесленники и торговцы - грозили убить В Париже русские художники, бывшие друзья Кипренского, не приняли его. Слух об убийстве дошел и сюда. Двери враждебно захлопывались перед ним. Выставка картин, устроенная им в Париже, была встречена равнодушно. Газеты о ней промолчали.
Кипренский был выброшен из общества. Он затаил обиду. В Италию возврата не было.
Париж не хотел его замечать. Осталось одно только место на земле, куда он мог уехать, чтобы забыться от страшных дней и снова взяться за кисть. Это была Россия, покинутая родина, видевшая его расцвет и славу".

Спешно покидая Италию в 1822 году, Кипренский определил 10-летнюю Мариуччу в монастырский пансион,
оставив при этом большую сумму на воспитание девочки, к которой был очень привязан.
Через семь лет, вновь приехав в Италию, он встретился с Мариуччей и влюбился в нее.
Ей было 17, ему - 47. Для нее он принял католичество и летом 1836-го без огласки обвенчался.
Но, к сожалению, счастья этот брак не принес. Девушка не любила Кипренского, хотя и была благодарна ему за заботу.

Современники вспоминали о частых ссорах молодой женой и о постоянных запоях Ореста Адамовича.
Через три месяца после свадьбы Кипренский скончался от скоротечного воспаления легких.
После его смерти Мариучча (именуемая в русских документах Марией Кипренской), прислала в Петербургскую Академию художеств оставшиеся ей в наследство картины, в том числе и «Девочку с цветком в маковом венке».
Деньги за проданные картины были ей отосланы, расписка в получении получена.
Через несколько месяцев после смерти Кипренского Мариучча родила его дочь, Клотильду.
Это было последнее известие о ее судьбе. Далее следы затерялись...

К 230-летию Ореста Адамовича Кипренского

Оригинал взят у