Диккенс об удаче. Интересные факты из жизни чарльза диккенса
Беллетристику люди читают по разным причинам. Одних привлекают сюжетные повороты, других — возможность посмеяться и поплакать, третьих — описание нравов, четвёртых — художественные достоинства. Романы Чарльза Диккенса хороши на любой вкус. Но, как во всех хороших книгах, самое интересное в них — личность автора.
На банкете 25 июня 1841 года молодой Диккенс сказал: «Мною владело серьёзное и смиренное желание — и оно не покинет меня никогда — сделать так, чтобы в мире стало больше безобидного веселья и бодрости. Я чувствовал, что мир достоин не только презрения; что в нём стоит жить, и по многим причинам».
Будучи реалистом, Диккенс описывал жизнь как трагикомедию. Но, жалея людей, он не хотел лишать их надежды. Чтобы увидеть эту надежду в его произведениях, читателю не приходится нырять в философские глубины. Одни могут считать это слабостью Диккенса, другие — его силой.
ПОСЛЕ БАЛА
Со стен учреждений культуры на нас нередко смотрит пожилой человек с измученным и нервным лицом. В профиль он выглядит, по крайней мере, умудрённым жизнью и почти величественным. Взгляд анфас лишает нас и этого утешения: вьющиеся волосы, большие залысины и неухоженная борода создают то впечатление поношенности и потёртости, которое присуще после пятидесяти лет очень многим мужчинам.
Глупо, однако, представлять себе выдающихся людей исключительно по их старческим портретам. Сварливый Томас Карлейль, встретивший молодого Диккенса на светском приёме, увидел лицо девичьи свежее, но при этом как будто отлитое из стали: «Синие умные ясные глаза, брови, которые взлетают удивительно высоко, рот большой, не слишком плотно сжатый, с выдающимися вперёд губами, физиономия, необычайная по своей подвижности, — когда он говорит, его брови, глаза, рот — всё вместе взятое так и ходит ходуном. .. .Увенчайте всё это танцующими кольцами волос ничем не примечательного оттенка, посадите на ладную фигурку, очень миниатюрную, разодетую скорее а Lа д"Орсэ, чем просто хорошо... Это немногословный человек, на вид очень смышлёный и, по-видимому, прекрасно знающий цену и себе и другим».
Очень высокому Карлейлю Диккенс показался «миниатюрным». Сам писатель утверждал, что в нём пять футов девять дюймов, то есть около 173 см. «Ничем не примечательный» оттенок волнистых волос менее придирчивые наблюдатели признавали тёмно-каштановым. Что касается «ясных синих глаз», то другая современница Диккенса утверждала, что глаза были яркие, но определённо карие. И как тут верить очевидцам?
Чарльз появился на свет в приморском Портсмуте в ночь с 7 на 8 февраля 1812 года, когда вся Европа трепетала перед Наполеоном. Двадцатидвухлетняя Элизабет Диккенс родила своего второго ребёнка, вернувшись домой с бала: она так любила танцевать, что не могла удержаться даже на последней стадии беременности. Не бросила она танцы и тогда, когда Чарльзу стукнуло тридцать. В остальном это была женщина трезвая и рассудительная. Она рожала детей (восьмерых, из которых двое умерли в младенчестве), аккуратно вела небогатое хозяйство, успевала учить своих детей и даже пыталась открыть частную школу.
Но Чарльзу был ближе отец, человек добрый и безалаберный. В отличие от матери, он не требовал от сына многого, зато по-детски гордился первыми плодами его творчества. Мелкий портовый чиновник, Джон Диккенс, по его собственному выражению, был похож на пробку: загонят под воду в одном месте, он как ни в чём не бывало выскакивает в другом. Деньги не шли ему в руки, и семья жила впроголодь. В начале 1824 года мистер Диккенс попал в долговую тюрьму. На некоторое время Элизабет с младшими детьми переселилась к нему в камеру, — тогда это было в обычае.
Как ни странно, морское ведомство продолжало выплачивать узнику жалованье, так что старшая дочь Фанни (Френсис) имела возможность учиться в Королевской музыкальной академии. Чарльза же устроили на фабрику ваксы, принадлежавшую некоему Уоррену. Эта работа всю жизнь вспоминалась ему как кошмарное видение. Недаром его произведения полны несчастных мальчиков и девочек: Оливер Твист, Николас Никльби, Пип в «Больших надеждах», Дэвид Копперфильд, Крошка Доррит, маленькая Нелл из «Лавки древностей»...
Вскоре Джон Диккенс расплатился с долгами благодаря небольшому наследству, оставленному его умершей матерью. Выйдя из тюрьмы, он получил пенсию в Адмиралтействе и почти сразу же — место парламентского репортёра в какой-то газете. Дела пошли на лад.
Если бы образование Чарльза зависело только от любящего отца, он, вероятно, остался бы неграмотным. Но строгая мать научила его читать и писать по-английски и по-латыни. В пятнадцать лет он окончил школу, а в мае 1827 года был принят клерком в адвокатскую контору «Эллис и Блэкмор» на 13 шиллингов в неделю.
ИГРА ВСЕРЬЁЗ
Чарльз Диккенс был прирождённым актёром. Дело даже не в том, что он замечательно умел изображать других людей: ему самому было необходимо менять образ. Перевоплощение было сутью его характера; игра и подлинное чувство сливались в нём воедино.
В двадцатилетнем возрасте он собирался поступить на сцену, но случайная болезнь и литературные опыты отвлекли его от мыслей о театральной карьере. Впоследствии он успешно совмещал занятия литературой и увлечение театром, постоянно ставил спектакли и сам с большим успехом в них играл. Обладая поразительно звучным и гибким голосом, чрезвычайно выразительной пластикой и мимикой, Диккенс прекрасно исполнял комические роли. Великий актёр Макриди говорил, что никогда ни у кого другого не видел подобной игры; профессионалы сцены ходили на его выступления, чтобы понять, какими средствами он добивается такого эффекта. По собственному мнению Диккенса, он был наделён магнетическим даром, позволявшим ему подчинять людей своей воле, заставляя их плакать, смеяться, аплодировать.
На музыкальных вечерах, которые устраивала его сестра Фанни, Чарльз влюбился в игравшую на арфе Марию Биднелл, дочку директора банка. Она кокетничала с ним, как и со многими другими: сегодня была сердечна и ласкова, завтра без всякой видимой причины держалась как с чужим, демонстративно воркуя с очередным поклонником. Однажды Мария попросила Чарльза подобрать ей пару перчаток к её синему платью; двадцать пять лет спустя он помнил их оттенок.
Он верил в себя, в свою любовь и надеялся на ответное чувство, но обстоятельства складывались не в его пользу. Да, он был красив, остроумен, мило пел, но — всего лишь клерк с 13 шиллингами. Впрочем, вскоре Чарльз пошёл по стопам отца, сделавшись парламентским репортёром, — уже лучше, но всё равно совсем, совсем не то... Восторги сменялись унынием, отчаяние — надеждой. Всё решилось в тот день, когда Чарльзу исполнился 21 год. Упросив приятеля подежурить за него в Палате общин, он устроил праздничную вечеринку. «Вечер был прекрасен, — писал он приятелю. — Из одушевлённых и неодушевлённых предметов, связанных с ним, я ни одного (не считая гостей и самого себя) раньше не видел в глаза: вещи были взяты напрокат, лакеи наняты неведомо где. В тот час, когда последние следы порядка исчезают, когда пустые рюмки валяются где попало, я заговорил с Ней, укрывшись где-то за дверью, — я открылся Ей до конца... Она была воплощением ангельской кротости, но. в ответ мне вымолвила слово, которое, как я выразился в тот момент, "опалило мне мозг”».
Чтобы смягчить боль отказа, Чарльз напился. Забвение, как всегда бывает в таких случаях, оказалось недолгим, и наутро, подняв тяжёлую голову с подушки, он «вернулся к своей беде и к горьким порошкам от головной боли». Собрав письма Марии, он перевязал их голубой ленточкой и отослал ей. Больше они не встречались. Но история имела продолжение. Мэри Энн Ли, подруга Марии Биднелл, побывала на любительском спектакле, устроенном Диккенсом, и сообщила, что отвергнутый жених не только ухаживал за ней, но и рассказал о своём неудачном сватовстве. Это дошло до Чарльза. Он написал возлюбленной, что мисс Ли лжёт; та сделала вид, что верит подруге. Он снова напивается, а на следующий день, 19 мая 1833 года, ещё не оправившись от похмелья, последний раз пишет мисс Биднелл: «Я делал и буду делать всё, на что способен человек, чтобы упорством, терпением, неустанным трудом проложить себе дорогу. Никого на свете я не любил и не полюблю, как Вас».
Спустя двадцать лет он подтвердит сказанное в юности: «Для меня совершенно очевидно, что пробивать себе дорогу из нищеты и безвестности я начал с одной неотступной мыслью — о Вас».
В декабре 1833 года Диккенс под псевдонимом Боз начинает печатать в «Мансли мэгэзин» («Ежемесячный журнал») короткие очерки лондонских нравов, имевшие огромный читательский успех. С этого момента он, по выражению его биографа Хескета Пирсона, зачастую содержал всё семейство целиком, почти всегда — большую его часть, а кое-кого из членов семьи — постоянно. Но он был молод, и жизнь была прекрасна, несмотря на приступы колик, мучившие его с детства.
Чарльз близко сходится с шотландцем Джорджем Хогартом, музыковедом и редактором «Ивнинг Кроникл», становится любимцем всей семьи Хогартов, а вскоре предлагает руку и сердце Кэтрин, старшей из дочерей Джорджа. Если в Марию Биднелл Чарльз был влюблён безумно — в том смысле, что предмет любви был абсолютно непохож на образ, созданный его воображением, — то Кэт он видел «без грима»: милая девушка, скромная и покладистая, медлительная и как бы несколько сонная, но при этом чрезвычайно хорошенькая. Они поженились 2 апреля 1836 года; за два дня до этого вышел первый выпуск «Посмертных записок Пиквикского клуба». 6 января 1837 года Кэт родила первого ребёнка — мальчика, а 7 мая неожиданно умерла от сердечного приступа её младшая сестра Мэри Хогарт, к которой Чарльз успел очень привязаться. Боль, причинённая смертью этой шестнадцатилетней девочки, осталась с ним на всю жизнь.
В 1840 году, уже будучи известным писателем, он увлёкся Элинор Кристиан, которую называл «прекрасной поработительницей». Однажды, гуляя с Элинор по волнолому, он внезапно обхватил её за талию и поволок на самый край, объявив, что не отпустит, пока их обоих не скроют зловещие волны морские.
— Представьте, какую мы произведём сенсацию! Вообразите себе дорогу к славе, на которую вы вот-вот готовы вступить, то есть скорее всплыть! Пусть ваша мысль устремится к столбцу в «Таймс», живописующему горестную участь обворожительной Э. К., которую Диккенс в припадке безумия увлёк на дно морское!
Волны уже доходили им до колен, Элинор визжала: «Моё платье, моё лучшее, моё единственное шёлковое платье!». В подобных инцидентах погибли две её шляпки.
Другая влюблённость выглядела ещё более необычной: её предметом стала королева Виктория. Диккенс писал друзьям, что сходит с ума «от безнадёжной страсти, такой огромной, что не расскажешь словами и не охватишь воображением». В феврале 1840 года состоялось бракосочетание 21-летней Виктории с принцем Альбертом. Увидев свадебную процессию, Диккенс разрыдался. «Я просто не помню себя от горя, — жалуется он приятелю, — ничего не могу делать. Вид собственной жены раздражает меня. Родителей ненавижу, дом свой терпеть не могу. Уж не отравиться ли, не повеситься ли в саду на груше, не уморить ли себя голодом? Или позвать врача, чтобы сделал мне кровопускание, и потом сорвать повязку? Броситься под копыта лошадей на Нью-Роуд? Зарезать Чэпмена и Холла (его издатели. — Т. Т.) и снискать себе этим известность? Тогда-то она обязательно обо мне что-нибудь услышит, — быть может, ей дадут подписать ордер на арест (но правда ли, что ордер подписывает она?). Может быть, стать чартистом (синоним революционера. — Т. Т.)? Напасть на замок во главе шайки кровожадных головорезов и спасти её собственными руками? Быть кем угодно, только не тем, кем я был до сих пор! Сделать что-нибудь, лишь бы не то, что делал всю жизнь! Ваш обезумевший друг».
Вдвоём с приятелем, страдавшим той же манией, Диккенс прокрадывается в Виндзорский замок. Они видят спальню королевской четы, «озарённую красноватым тёплым светом, таким уютным, искрящимся, рисующим мысленному взору картины такого блаженства и счастья, что Ваш покорный слуга лёг прямо в грязь в начале Лонг Уок и наотрез отказался внимать уговорам, к неописуемому изумлению редких и запоздалых прохожих, ухитрившихся остаться в живых после страшной попойки накануне.. Мы носим теперь у сердца памятные медали, выпущенные в честь бракосочетания, и ходим, набив карманы фотографиями, над которыми тайно и горько рыдаем».
Сообщив друзьям о твёрдом намерении покончить с собой, Чарльз заключает: «По авторитетному мнению министра двора её величества, она читает мои книги, и они ей очень нравятся. Хочу, чтобы труп мой набальзамировали, и, когда она будет в городе, хранили бы на Триумфальной арке Букингемского дворца, а когда она в Виндзоре — на северо-восточных башнях Раунд Тауэр». Одновременно он заявляет о намерении похитить и увезти на необитаемый остров одну из фрейлин королевы — словом, ведёт себя настолько странно, что возникают предположения, будто он сошёл с ума или принял католичество (что, на взгляд среднего англичанина, почти одно и то же). Но когда эти слухи дошли до самого Диккенса, он пришёл в ярость. Безумие исчезло так же внезапно, как и появилось.
В БОРЬБЕ ЗА ЭТО
В русской Википедии Диккенс присутствует исключительно как литератор — «писатель, романист и очеркист». Англоязычная Википедия именует его «писателем и социальным критиком». Если бы публицистика и общественная деятельность не занимали в жизни Диккенса такого важного места, то и художественные его произведения были бы совсем иными.
В британской терминологии того времени Диккенс был «радикалом». Это означало, что он защищал «простых людей» и резко критиковал «правящие классы». В конце жизни он так сформулировал своё кредо: «Моя вера в людей, которые правят, в общем, ничтожна; моя вера в народ, которым правят, в общем, беспредельна». Верой в народ Британии наполнены его произведения.
Будучи радикалом, Диккенс всеми доступными ему средствами добивался реформ, способных улучшить положение простых британцев и усилить их влияние на общественную и политическую жизнь.
Он был уверен, что для излечения общественных язв надо изменить образ мыслей и поведение людей. Реформы нужны, чтобы предотвратить взрыв революционного насилия: «Упрямое стремление во что бы то ни стало хранить старый хлам, давно себя изживший, по самой сути своей в большей или меньшей степени вредоносно и пагубно: рано или поздно такой хлам может вызвать пожар». Газета «Дейли Ньюс», которую Диккенс возглавлял в 1846 году, выступала за свободу торговли и отмену хлебных пошлин, что позволило бы снизить цены на хлеб. Фридрих Энгельс, друг Карла Маркса, назвал «Дейли Ньюс» «органом промышленной буржуазии». С 1850 года Диккенс издавал еженедельный журнал «Домашнее чтение», ценой два пенса за номер (в 1859 году переименован в «Круглый год»). В нём, в частности, он опубликовал свой роман «Тяжёлые времена».
Общественная деятельность Диккенса была широка и многообразна. Он выступал в школе для рабочих и на открытии публичной библиотеки, помогал больнице для детей бедняков и призывал «падших женщин» начать новую жизнь с помощью филантропов. В статьях и памфлетах Диккенс в равной степени обрушивался на моральную распущенность и на ханжество моралистов, на неправедных судей и на нарушителей общественного спокойствия. Особенно активно он выступал против публичных казней. По его мнению, они нисколько не отвращали людей от совершения преступлений, а лишь щекотали нервы зевакам, пробуждая самые низменные инстинкты. В то же время Диккенс утверждал, что отъявленного рецидивиста всегда можно упечь на три месяца, а поскольку после освобождения он останется таким же отъявленным рецидивистом, его надо снова засадить. И пусть Общество защиты обиженных хулиганов вопит, что это равносильно пожизненному заключению: «Именно за это я и ратую. Когда я вижу, как он позорит женщин, идущих воскресным вечером из церкви, я думаю, что с него мало шкуру спустить за это». Диккенс восхищался лондонскими «бобби»; без такой полиции, считал он, Британия превратится в подобие американского Дикого Запада. Диккенс дружил с инспектором Скотленд-Ярда Филдом, ходил с ним на дежурства, а в романе «Холодный дом» вывел Филда в образе инспектора Баккета. (Создатели недавней британской экранизации романа, сочтя радикализм Диккенса недостаточным, изобразили Баккета цепным псом правящего класса.)
В 1865 году на британской восстали негры: они нападали на судей, избивали камнями и палками полицейских и добровольцев-милиционеров. Губернатор острова Джон Эйр жестоко подавил мятеж, при этом были убиты несколько сотен чернокожих мужчин, женщин и детей. В Британии на Эйра посыпались обвинения в жестокости; кампанию против него поддержали такие выдающиеся интеллектуалы, как Чарльз Дарвин, Томас Гексли, Герберт Спенсер, Джон Стюарт Милль. Диккенс присоединился к защитникам Эйра, среди которых были Томас Карлейль, Джон Рескин, Альфред Теннисон. Он высмеивал сердобольных леди, в представлении которых все туземцы добродушные, о себе говорят «моя», а белых называют «масса» или «мисси»: «Итак, мы терзаемся за новозеландцев и готтентотов, как будто они то же самое, что одетые в чистые рубашки жители Кэмбервелла, и их можно соответственно укротить пером и чернилами».
Любимым объектом диккенсовской сатиры была британская двухпартийная система: «Почему я должен всякую минуту быть готовым проливать слёзы восторга и радости оттого, что у кормила власти встали Баффи и Будль?». Перефразируя строку, завершающую каждый куплет знаменитой песни «Правь, Британия» — «британцы никогда не будут рабами», — Диккенс с горечью писал, что колониальная политика Британии «каждым мановением своего трезубца умерщвляет тысячи детей своих, которые никогда, никогда, никогда не будут рабами, но очень, очень и очень часто остаются в дураках». В ноябре 1854 года он пишет о Крымской войне: «Война вызывает у меня самые противоречивые чувства — восхищение нашими доблестными солдатами, страстное желание перерезать горло русскому императору и нечто вроде отчаяния при виде того, как пороховой дым и кровавый туман снова заслонили собой притеснение народа и его страдания у нас дома».
Но, пожалуй, больше всего доставалось от Диккенса британскому судопроизводству, в самом деле крайне медлительному и разорительному для тяжущихся. В «Холодном доме» он возлагает на Канцлерский суд вину за крушение людских судеб, хотя винить следовало бы людей, забросивших все свои дела и годами просиживавших в суде в надежде выиграть тяжбу за наследство. Русскому читателю неповоротливый и бюрократический Канцлерский суд середины XIX столетия, скорее, покажется образцом правосудия: он руководствуется исключительно законом, ведёт дела с безупречной честностью и прямо-таки трогательно опекает несовершеннолетних, чья судьба связана с разбираемым делом о наследстве.
НЕСЧАСТЬЕ В ЛИЧНОЙ ЖИЗНИ
Осенью 1840 года Диккенс засел за работу над «Лавкой древностей», где в ангельском образе «маленькой Нелл» воскресла Мэри Хогарт — воскресла лишь для того, чтобы испытать множество несчастий и тихо умереть в конце романа. Диккенс признаётся другу: «Желание быть похороненным рядом с ней так же сильно во мне теперь, как и пять лет назад. Я знаю (ибо уверен, что подобной любви не было и не будет), что это желание никогда не исчезнет».
Как и прочие произведения Диккенса, «Лавка древностей» выходила выпусками, и читатели, предчувствуя горестную судьбу героини, засыпали автора письмами, умоляя пощадить девочку. В Нью-Йорке пароход с последним выпуском встречала толпа, ревущая: «Жива ли маленькая Нелл?!». Восторженные читатели ставили Нелл (признаться, не совсем справедливо) в один ряд с Джульеттой, Дездемоной и Корделией.
К тому времени исполнилось шестнадцать лет другой младшей сестре Кэт — Джорджине. В 1843 году Диккенс пишет, что по характеру и складу ума Джорджина очень похожа на незабвенную Мэри. Кажется, из всех сестёр Хогарт меньше всех ему нравилась собственная жена. Джорджина делается полновластной хозяйкой в доме Диккенсов, отстранив старшую сестру. В семейных конфликтах она всегда на стороне зятя. Но проходит много лет, прежде чем хрупкое равновесие в семье оказывается нарушенным.
В январе 1855 года Диккенс впервые вслух признаётся, что не сумел правильно выбрать спутницу жизни. Вскоре, собираясь в Париж, он получает письмо от миссис Винтер (в девичестве Мария Биднелл).
Минувшее нахлынуло на него с необыкновенной силой. Он пишет ей, что помнит каждое мгновение их встреч так ясно, как будто это было вчера. В его воображении Мэри всё та же небесной красоты девушка, в чьём присутствии он испытал неземное счастье (которое хорошо помнит) и терпел ужасные муки (которые время укрыло своей пеленой). Всё, что произошло двадцать с лишним лет назад, внезапно разъясняется: их ссора, оказывается, была вызвана простым недоразумением, а вовсе не тем, что она пренебрегла молодым человеком без средств.
Свидание состоялось, и прекрасное видение рассыпалось в прах. Спустя месяц после встречи он пишет Марии: «Я уезжаю, чтобы обдумать, а что — и сам не знаю. Я совершенно уверен, что мне не следует приходить к вам. Лучше, если я буду думать о вас наедине с собою». Для человека с его фантазией объяснение так себе. В «Крошке Доррит» Мария Биднелл появляется в образе Флоры Финчинг — располневшей, удручающе глупой, болтливой и при этом изображающей из себя девочку-проказ-ницу. Зато в образе самой Крошки Доррит вновь оживает Мэри Хогарт, — благо над ней годы уже не властны.
А Кэт, родившая десятерых детей (не считая мёртворождённых), постарела и растолстела. Она хотела тихой, спокойной жизни, а ей приходилось колесить с мужем по свету, выступать в его спектаклях и общаться с неприятными ей людьми. Супруги всё больше раздражают друг друга. Диккенс жалуется приятелю, что им всё тяжелее вдвоём и надо что-то делать — «не только ради меня, но и ради неё» (ну конечно, кто бы в этом сомневался!). Знаток человеческой психологии обнаруживает: «её темперамент никак не вяжется с моим» и «она была бы в тысячу раз счастливее с человеком иного склада». Открытие очень своевременное — после двадцати с лишним лет семейной жизни! В конце концов Кэт сама предлагает ему расстаться, но он ещё несколько лет не желает об этом слышать: в теории он остаётся защитником семейных ценностей, да и его литературная репутация во многом зиждется на этом образе.
Отношения Диккенса с шотландской роднёй жены тоже портятся (разумеется, за исключением Джорджины). Диккенсу, по его выражению, «до смерти надоел шотландский язык во всех его временах и наклонениях». Толкущиеся в доме Хогарты его злят: «Я просто подумать не могу о том, чтобы всё это время выносить их идиотизм. Моё здоровье и так уже пострадало от одного вида Хогартов за завтраком».
НА ЗАКАТЕ
В 1857 году Диккенс влюбляется в молодую актрису, голубоглазую блондинку Эллен Тернан. История его первой любви повторяется в зеркальном отображении: теперь он богат и к тому же знаменит, а она бедна — и безвестна. Но ему сорок пять лет, а ей восемнадцать. Чтобы скрыть морщины, он отпускает бороду и уверяет приятелей, что восхищён своей наружностью.
В начале 1858 года Диккенс устраивает себе отдельную спальню, наглухо заделав дверь, ведущую в спальню жены. «Всё кончено раз и навсегда. Меня постигла горькая неудача, с этим нужно смириться, и точка». Чтобы отвлечься, он начал выступать с публичным чтением своих произведений. Успех был колоссальный: выяснилось, что в качестве автора-исполнителя можно заработать куда больше, чем писательским трудом.
Кэт, кажется, не понимала подлинной причины происходящего, пока не получила по ошибке какое-то украшение, купленное её мужем для Эллен. Диккенс уверял жену, Джорджину и старших детей, что питает к мисс Тернан самые возвышенные чувства и отношения их вполне невинны. Однако родные убедили Кэт, что Эллен — его любовница, и накануне его первого публичного выступления она покинула семейный дом в Тэвисток-Хаусе. В конце мая 1858 года супруги подписали акт, в соответствии с которым Кэт забирала старшего сына и получала пожизненную ежегодную ренту в 600 фунтов. Остальные дети оставались с Чарльзом. Теперь его хозяйство вела старшая дочь Мэми, боготворившая отца и никогда не встречавшаяся с матерью после их разъезда. Другая дочь, Кэти, считала, что «Джорджина не так уж чиста», и посещала мать.
Скоро вся эта история вышла за пределы узкого круга друзей семьи. В Гаррик-клубе кто-то рассказал Теккерею, что Диккенс разъехался с женой из-за интрижки со свояченицей. «Ничего подобного, — возразил Теккерей, — с актрисой». Когда Диккенс обнаружил, что его личные дела превратились в тему для пересудов, он был взбешён даже больше, чем во времена увлечения королевой. Виновниками «мерзких слухов» он считал Хогартов, хотя виноват был, скорее всего, сам, поскольку рассказывал о своих проблемах друзьям. Утверждали, что Диккенс изменился до неузнаваемости. В июне 1858 года этот умный и проницательный человек совершает на удивление нелепый шаг, выступив в своём журнале «Домашнее чтение» с туманным обращением к читающей публике по поводу слухов, порочащих его и близких ему людей. Более того: он рассылает это обращение во все крупные газеты, и многие его печатают с комментариями редакции. Другое обращение, гораздо более откровенное, он вручает своему импресарио Артуру Смиту с просьбой показывать его и тем, кто верит клевете, и тем, кто хотел бы её опровергнуть, то есть всем и каждому. К его удивлению, это «сугубо личное послание» тоже попадает в газеты. В результате в , Шотландии и Уэльсе уже трудно было найти грамотного человека, не посвящённого в семейные проблемы Диккенсов.
3 сентября 1860 года, вскоре после свадьбы дочери Кэти, он сжигает на лужайке перед домом все хранившиеся личные письма. Эллен ещё несколько лет держала его на расстоянии. Но она была бедна, а он богат и знаменит. Видимо, в конце концов она ему уступила, хотя это не принесло счастья ни ей, ни ему.
Здоровье Диккенса постепенно ухудшается. В начале 1865 года на прогулке он отморозил ногу. К постоянному катару добавилась подагра, с ней пришла хромота. Спустя год стало прихватывать сердце. Всё чаще ему приходится проводить время на диване с забинтованной ногой. В завещании, составленном в мае 1869 года, он позаботился обо всех членах семьи. Самую большую сумму — восемь тысяч фунтов — он оставляет Джорджине, жене — лишь проценты с такого же капитала, которые после её смерти должны перейти к детям. Прислуга в случае его смерти должна была получить по 19 гиней. Душеприказчиками назначались его друг Джон Форстер и Джорджина.
На Рождество 1869 года Диккенс уже с трудом спускается к гостям из-за больной ноги. Однако в начале 1870 года снова выступает с публичными чтениями. В марте его приняла в Букингемском дворце королева, которой он представил свою дочь. Виктория и самый знаменитый из её подданных поболтали о том, как трудно становится с прислугой, о дороговизне, о классовых различиях. Королева подарила Диккенсу свой «Шотландский дневник» с автографом. Вскоре после аудиенции ему намекнули о возможном пожаловании баронетства (баронет — наследуемый титул, между рыцарем и бароном). Он отшутился, и больше этот вопрос не поднимали.
В апреле—мае умерли двое его близких друзей. В начале мая он присутствовал на завтраке у премьер-министра Гладстона. 10 мая вновь начались страшные боли в ноге, но 6 июня он ещё ходил в сопровождении своих собак в Рочестер на почту, а на следующий день ездил с Джорджиной на прогулку.
8 июня с утра Диккенс работал над «Тайной Эдвина Друда» — детективным романом, который так и остался незаконченным. Перед обедом, назначенным на 6 часов вечера, написал два письма. За обедом сообщил Джорджине, что чувствует себя очень плохо. Встав из-за стола, сказал, что ему нужно немедленно ехать в Лондон, и покачнулся. Джорджина успела его подхватить, но он не мог ступить ни шагу и осел на пол. С ним сделался удар. Ночь он пролежал без движения. Вечером по телу прошла судорога, и Чарльза Диккенса не стало.
Кэт пережила его на семь лет. Эллен Тернан в год смерти Кэт вышла замуж за преподобного Джорджа Робинсона, впоследствии директора школы; умерла она в 1914 году 75 лет от роду. Джорджина, не выходя замуж, дожила до 90 и скончалась в 1917 году; в предсмертном бреду она говорила о Диккенсе.
Чарльз Джон Гаффам Диккенс - родился 7 февраля 1812 года, Лендпорт, Портсмут, Великобритания. Английский писатель-романист, репортёр. Автор произведений - «Посмертные записки Пиквикского клуба», «Домби и сын», «Дэвид Копперфильд», «Оливер Твист», «Повестью о двух городах», «Тайна Эдвина Друда» и др. Умер - 9 июня 1870, Гейдсхилл, Кент, Великобритания.
Афоризмы, цитаты, высказывания, фразы - Диккенс Чарльз
- Правда всегда отважна.
- Есть моменты, когда невежество есть благо.
- Всякое расставание - предвестник последней разлуки.
- Трудолюбие - душа всякого дела и залог благосостояния.
- Живой человек, лишенный разума - страшнее, чем мертвец.
- Если бы не было дурных людей, не было бы хороших юристов.
- Цивилизация и варварство ведут на поводу наш хвастливый мир.
- В этом мире пользу приносит каждый, кто облегчает бремя другого человека.
- Ложь откровенная или уклончивая, высказанная или нет, всегда остается ложью.
- Любовь - интереснейшая и самая простительная из всех человеческих слабостей.
- Слёзы - дождь, смывающий земную пыль, что покрывает наши заскорузлые сердца.
- Нам дана жизнь с непременным условием храбро защищать ее до последней минуты.
- Возле горящей свечи всегда увиваются мошки и букашки, но разве в этом виновата свеча?
- Нет еще на свете такого холма, вершины которого настойчивость в конце концов не достигнет.
- В жизни мы – актеры, а не пассивные зрители, в этом-то и заключается существенная разница.
- Любой прекрасной цели можно добиться честными средствами. А если нельзя, то эта цель плоха.
- Человек не может по-настоящему усовершенствоваться, если не помогает усовершенствоваться другим.
- Не всегда высоко то, что занимает высокое положение, и не всегда низко то, что занимает положение низкое.
- Я не знаю ни одного американского джентельмена. Да простит меня Бог, что я употребил эти два слова вместе.
- Литература - обязана быть верной народу, обязана страстно и ревностно ратовать за его прогресс, благоденствие и счастье.
- В тех крохотных мирах, в которых живут дети, ничего не ощущается так тонко и не чувствуется так остро, как несправедливость.
- Пусть никто ни на шаг не сойдет с честного пути под тем благовидным предлогом, что это оправдывается благородной целью.
- Люди не пишущие и не читающие, всегда имеют небольшую, обычно пустую комнату, которую они называют библиотекой.
- И хотя родина есть только имя, только слово, - оно сильно, сильней самых могущественных заклинаний волшебника, которым повинуются духи.
- Из всех изобретений и открытий в науке и искусствах, из всех великих последствий удивительного развития техники на первом месте стоит книгопечатание.
- Что, если мы прибережем Ничтожество для памятников, звезд и орденов, отдадим ему чины, звания, пенсии без заслуг, а настоящее дело поручим Человеку?
- Бывают в жизни дни, ради которых стоит жить и не дать умереть. Недаром поется в старой славной песенке, что лишь любовь, одна любовь властвует над миром.
- Есть ложь, на которой люди, как на светлых крыльях, поднимаются к небу; есть истина, холодная, горькая, которая приковывает человека к земле свинцовыми цепями.
- Как печально видеть мелкую зависть в великих мудрецах и наставниках мира сего. Я уже с трудом понимаю, чем руководствуются люди - да и я сам - в своих поступках.
- Человек должен уважать свое призвание, каким бы оно ни было, и поддерживать достоинство этого призвания, и требовать от других уважения к нему, если оно того достойно.
- Чересчур хорошая жизнь часто портит характер так же, как чересчур обильная еда портит желудок, и в этих случаях как тело, так и душу с успехом исцеляют лекарства не только неприятные, но даже противные на вкус.
В 1839 году 27-летний Чарльз Диккенс, только выпустивший свой первый роман «Записки Пиквикского клуба», был уже настолько популярен, что портрет писателя, принадлежащий кисти его друга, ирландца Дэниэла Маклиса, выставили в Королевской академии художеств в Лондоне. В последующие 30 лет Диккенс написал 13 крупных романов, а его слава распространилась по всему миру. О том, как это произошло, рассказала знаменитая британская писательница, биограф Чарльза Диккенса Клэр Томалин в лекции, организованной Британским советом совместно с Государственной Третьяковской галереей. «Лента.ру» публикует выдержки из ее выступления.
Вакса и тайны
Чарльз Диккенс родился в начале XIX века в 1812 году во времена правления короля Георга III, на исходе долгой войны Великобритании с Францией. В то время Англия вкладывала все свои ресурсы в борьбу с французами, и основной ее военной силой был флот - самый главный работодатель в стране. Отец и прадед Диккенса по материнской линии работали на флоте чиновниками - занимались выдачей жалованья. Оба трудились в городе Портсмуте, там же и родился писатель.
Его отцу, Джону Диккенсу, сыну слуги, сильно повезло, что он получил такую хорошую должность. Прадед писателя по материнской линии имел хорошее образование, положение и уважение в обществе, но имени его Диккенс не знал, оно никогда не упоминалось в семье, потому что незадолго до рождения отца Джона этого человека признали виновным в систематических хищениях денег флота, и он был вынужден бежать из страны, чтобы избежать тюрьмы. Прадед писателя стал семейной тайной, о которой не принято говорить, - той самой, которую Чарльз Диккенс часто эксплуатировал в своих произведениях.
С 1817 года семья жила в Чатеме, в графстве Кент, и это время Чарльз запомнил как самый счастливый период своего детства. Ему нравилась сельская жизнь, леса и реки, сады и болота, берег моря.
У его отца была хорошая библиотека, и Чарльз страстно читал: старые романы, пьесы и сказки. Он исполнял комические куплеты со старшей сестрой - семья шла в паб, детей ставили на стол, и они пели. Диккенс любил аплодисменты.
Там он впервые посетил театр, который стал его увлечением на всю жизнь. Кроме того, его устроили в хорошую школу, где учитель распознал необыкновенную одаренность ребенка и стал поощрять его много читать, писать и стремиться преуспевать в жизни.
Но это счастливое время подошло к концу, когда работодатели отозвали Джона Диккенса в Лондон. Он не потерял работу, но влез в такие долги (из-за книг, вина и плохого управления расходами), что у семьи начались неприятности. Для детей не нашли школу, а старшего ребенка - Чарльза, которому тогда было 10 лет, - регулярно посылали в ломбард закладывать мебель, посуду, ткани и другие вещи. Ему пришлось отнести туда все свои книги, которые он так любил. В конце концов закладывать стало нечего.
Чарльз Диккенс. Картина художника Дэниела Маклиса
В 1824 году отца Диккенса отправили в долговую тюрьму. Вскоре к нему присоединилась мать со всеми детьми, кроме Чарльза. Друг семьи устроил будущего писателя на фабрику по производству ваксы, которая располагалась на кишащем крысами берегу Темзы в центре Лондона.
Это событие стало основным эпизодом в формировании его личности. Чарльз Диккенс чувствовал себя беспомощным и оставленным своей семьей. Он жил в жалкой лачуге, каждый день просыпался в одиночестве, вставал и шел на работу, где расфасовывал по банкам ваксу.
Но уже тогда он отличался от своего отца. Ему платили несколько шиллингов и пенсов в неделю. Чарльз делил деньги на семь частей и тратил на еду ровно отведенную сумму, чтобы не остаться голодным к выходным.
Воспоминания об этом периоде детства повлияли на то, о чем писал Чарльз Диккенс, - он часто описывал страдающих детей. Как говорил его друг Джон Фостер, все эти дети были в какой-то мере самим писателем.
Когда отца писателя выпустили из тюрьмы, произошло нечто странное: родители Диккенса никогда не вспоминали о его работе на фабрике по производству ваксы - словно этого никогда не было. Он тоже хранил это в тайне, как и прадеда, скрывшегося за границей, упоминание которого было табуировано. Все это в немалой степени повлияло на формирование воображения Чарльза.
Его устроили в скромную лондонскую школу, но вскоре его отец вновь влез в долги и не смог платить за обучение сына. Формальное образование Диккенса завершилось, когда ему было 15 лет. Мать устроила его посыльным в адвокатскую контору.
Путь к славе
Через девять лет он прославился. Как это случилось? Он научился стенографировать и стал репортером, освещал дебаты сначала в Палате лордов, а потом в Палате общин. Диккенс преуспел на этом поприще, а также убедился, что политики неэффективны и обладают излишним самомнением. Презрение к парламентаризму он пронес через всю свою жизнь. Позже у него появилось несколько друзей-политиков, но он так и не изменил своего отношения к ситуации в целом.
Он работал в газетах. Газетчики находили его умным, быстрым, амбициозным и трудолюбивым - восходящей звездой журналистики. Он был нарасхват.
В эти годы он много работал на улицах Лондона, наблюдая все, что происходило вокруг. Современник писателя, политолог Уолтер Бэджет, говорил: «Диккенс описывал Лондон как специальный корреспондент последующих поколений».
Чарльз Диккенс начал с заметок об увиденном на улицах. Сначала он просто отдавал свои эссе в небольшие газеты и журналы. Они нравились читателям, и тогда Диккенс стал продавать их. Наконец друг сказал ему: «Почему бы не собрать их и не найти издателя?» Издатель нашелся. В 1836 году книга Диккенса «Очерки Боза. Том I» вышла.
Диккенс называл себя Бозом - его младшего брата звали Мозес, и он сократил это имя до Моз. Но в то время у него был насморк, и вместо Моз он гнусавил Боз. В дальнейшем он так и подписывался - Боз.
Это великолепная книга. Она позволяет читателю видеть, слышать и обонять Лондон таким, каким он был тогда. В ней есть социальная сатира, репортажи с судебных заседаний, сострадание к людям и умные наблюдения. Книга оказалась настолько успешной, что другой издатель предложил ему выпустить роман и выдал хороший аванс, благодаря которому Диккенс написал «Записки Пиквикского клуба».
Эта книга, представляющая собой ежемесячные зарисовки жизни холостяка и его слуги, имела феноменальный успех. Диккенс и его жена переехали в комфортный дом - первый хороший дом в его жизни. Другие издатели боролись за право сотрудничать с ним.
Лондон
В 1847 году родился первый ребенок Диккенса, сын Чарли, которого он считал продолжением себя самого. Тогда же началась его дружба с Джоном Фостером, которая изменила всю его жизнь. Фостер тоже происходил из бедной семьи, но получил лучшее образование и сделал хорошую карьеру литературного критика и редактора. Он быстро стал литературным консультантом Диккенса. Фостер вычитывал его произведения, вносил предложения и договаривался с издателями.
Он видел гений Диккенса и был готов служить этому гению, Диккенс верил ему и полагался на него. Они говорили, гуляли, обедали и ходили в театр вместе. Фостер ввел Диккенса в свой круг друзей-интеллектуалов. В одном из писем к нему Чарльз Диккенс писал, что ничто, кроме смерти, не сможет положить конец их дружбе - так в итоге и получилось.
Три карьеры
Восхождение писателя к успеху было обусловлено его неисчерпаемой энергией - умственной и физической. Физическая была необходима для того, чтобы проходить до 20 миль в день. Диккенс всегда хотел двигаться, путешествовать, исследовать. Однажды он отправился в продолжительное путешествие из Англии в Италию с женой, несколькими детьми, няней и собакой.
Он работал за своим столом с раннего утра до ланча, а потом еще во второй половине дня. Но как бы много Диккенс ни писал, он был очень коммуникабельным: любил вечеринки, праздники, обеды, клубы и танцы до пяти утра.
Он мог писать два романа одновременно. Еще не закончив «Записки Пиквикского клуба», он начал писать «Оливера Твиста», имевшего совсем другой тип нарратива - с комплексным сюжетом. Закончив «Записки...», начал «Николаса Никльби». Одновременно с романом он писал и рассказы - например «Рождественскую историю». Диккенс был настолько энергичным, что в 1850 году, не желая быть только писателем-романистом, решил выпускать собственный еженедельный журнал. Это его вторая карьера: он редактировал, работал с авторами и сам писал статьи. Диккенс выпускал свой журнал до конца жизни.
В 1859 году он начал свою третью карьеру. Продолжая писать романы и редактировать журнал, он начал устраивать публичные чтения, адаптируя свои произведения для этого формата и дописывая новые сцены.
Чарльз Диккенс выступает на благотворительной встрече Далидж-колледжа в театре Адельфи
Диккенс славился своей щедростью и благотворительностью. В своем знаменитом рассказе «Рождественская история» он писал, что общество разрушают невежество и нищета, и невежество даже опаснее нищеты. В те времена не было государственного образования, и он помогал открывать школы для бедных. Диккенс разъезжал по Англии и читал лекции, чтобы собрать деньги для образования рабочих. После его смерти многие учебные заведения, которые он помог открыть, стали университетами, и этим мы обязаны его вере и усилиям.
Очень немногие знают о другом общественном проекте, которому он тоже отдал много времени и сил. С 1847 по 1858 год писатель основал и содержал дом для молодых женщин, которые либо были проститутками, либо могли ими стать.
Диккенс настаивал на том, что их не надо заставлять исповедоваться или чувствовать вину, но необходимо показывать им, что жизнь может быть счастливой и интересной. Этим женщинам давали хорошую еду, они могли работать в саду, шить и готовить, их, если это было необходимо, учили читать.
Диккенс знал, что некоторые из них отвергнут это предложение, но многим это помогло - спасенные Диккенсом и его единомышленниками девушки переезжали в Австралию, Канаду или Южную Африку и начинали новую жизнь.
Творец персонажей
Если Диккенса как социального реформатора стоит популяризировать, то Диккенса-писателя никогда не забывали, он никогда не выходил из моды. За 44 года он создал 13,5 романов и множество рассказов. Спектр его прозы потрясает: юмор, история, преступность, произведения, апеллирующие к чувствам, и философские трактаты, посвященные борьбе с ложными образовательными идеями.
Он был первым писателем, который напрямую заговорил об уязвимости ребенка. Диккенс сочувствовал бедным, даже оборванцам. В его романах маленькие люди всегда важнее сильных мира сего. Он восхвалял работающих детей - Диккенс вставал на их сторону и писал о них так, как никто другой.
Как говорил его друг Фостер, Диккенс был поэтом, пишущим в прозе. Как Шекспир и Чосер, Диккенс был величайшим творцом персонажей в англоязычной литературе. Имена его героев сразу же входили в обиход. Он создавал персонажей, слушая их голос. Работая в своем кабинете, Диккенс иногда перед зеркалом проговаривал их реплики.
Мисс Флайт из «Холодного дома», которая держит у себя птиц в клетках, называет их Надежда, Радость, Юность, Крах, Отчаяние, Безумие - она собирается выпустить их, когда выиграет безнадежную судебную тяжбу. Самовозгорание мистера Крука - не столько реальное событие, сколько метафора. Диккенс описывает адвоката Воулса, душащего своих жертв как змея, делающего последний вдох перед тем, как поглотить последний кусок своего клиента. Эми Доррит, символ чистоты, идет через порочный мир...
Оливер Твист просит добавки каши у надзирателя работного дома
Добродетель, порок и память
С годами писатель возненавидел Лондон, называя его черным, крикливым городом с рекой, вонючей, как канализация. Он предпочитал жить в сельской местности - в Кенте, и часто бывал во Франции. Диккенс восхищался уважительным отношением французов к писателям и находил их менее лицемерными в вопросах сексуального поведения.
Ключевой темой жизни Чарльза Диккенса является его труд. Он работал до последнего и умер, дописав 14-й роман до середины. Диккенс не хотел, чтобы ему ставили памятник. В своем завещании он писал: «Я возлагаю свои надежды на то, что моя страна будет помнить мои работы, и полагаюсь на память моих друзей, на их впечатления от общения со мной».
В романе «Тяжелые времена» Диккенс словами хозяина цирка описал свое главное жизненное кредо. Перед нами скромный человек, настаивающий на том, что воображение важнее таблицы умножения. «Людей нужно развлекать», - говорит он, и именно в это верил писатель.
Записал Михаил Карпов
Фото: Globallookpres.com, Mary Evans Picture Library / Globallookpres.com, George Cruikshank / Wikipedia
Он был главным героем в литературном мире Англии эпохи королевы Виктории, стал первым мастером пера, который жил на деньги, заработанные писательским трудом. А еще он оказался первой английской знаменитостью в современном понимании этого слова — стал «звездой», которую боготворили восторженные поклонники. И в то же время Диккенс всегда вел двойную жизнь — публичного человека и человека, одержимого мучительными комплексами и страстями.
Темная сцена освещена лишь скудным светом фонаря, похожего на те, что с трудом пронизывают мглу на мрачных улицах Лондона. За небольшим столом едва различима фигура немолодого мужчины. Проходит мгновение, и его грубая брань разрывает тишину зала. В ответ слышится душераздирающий женский визг. Ссора набирает обороты до тех пор, пока женский голос внезапно не прерывается… В зале, среди публики, наблюдается необыкновенное волнение. Громкие всхлипывания перемежаются с истерическими возгласами. Кто-то падает в обморок. Наконец мужчина придвигается ближе к свету фонаря и с трудом, опираясь дрожащими руками на стол, встает.
Что же это было? Мастерски сыгранная сцена убийства из романа Чарлза Диккенса «Приключения Оливера Твиста». До невероятности правдоподобная. В главной роли — мистера Сайкса — сам знаменитый автор романа. Это он вот уже год изводит публику убийством Нэнси. Играет так, что зрители до последней минуты верят: на их глазах совершается жестокое преступление.
Этой сценой мистер Диккенс закончил свое последнее публичное выступление. Его голова словно стянута железным обручем из-за высокого кровяного давления, пульс стучит в висках так, что теряется ощущение реальности. Лечащий доктор встревожен. Он предупреждает мистера Диккенса, что тот сам может умереть прямо на глазах у своей аудитории.
Но тут, словно очнувшись от гипноза, публика разразилась криками и аплодисментами. Люди кричали и аплодировали до тех пор, пока писатель не заплакал…
Чарлз — старший из шести оставшихся в живых детей Джона и Элизабет Диккенс, родился близ Портсмута, портового английского города, 7 февраля 1812 года. Его отец был служащим Военно-морского казначейства. Несмотря на свое отнюдь не аристократическое происхождение, он был не чужд искусству. Последнее представлялось Джону Диккенсу непременным атрибутом джентльмена, которого он изо всех сил старался из себя изображать. Его супруга в свою очередь отличалась живостью и остроумием. В семье поощряли такие забавы, как исполнение комических куплетов и участие в любительских домашних спектаклях. Отец часто брал с собой Чарлза в местные пабы, где тот охотно пел и танцевал. Родители водили мальчика и в театры — его явные актерские способности льстили самолюбию старшего Диккенса. Правда, Чарлз отличался повышенной чувствительностью и способностью страдать по любому самому незначительному поводу так глубоко и болезненно, что нередко это выглядело в глазах окружающих актерской игрой.
Наделен он был и феноменальной памятью, в том числе на звуки, формы, краски и даже запахи. И, по всей видимости, Чарлз нисколько не кривил душой, когда спустя много лет подтвердил умирающей сестре Фанни, что тоже ощущает запах осенних листьев, когда она, привстав с кровати, уверяла его, что теперь эти листья устилают пол в ее комнате, как в том лесу, где они совершали долгие прогулки в детстве. Недаром память станет источником страданий для Диккенса.
Недолгая учеба в школе и безмятежное детство закончились в 10 лет. В 1822 году отца перевели в Лондон, в Адмиралтейство. В городе, слывшем Вавилоном, нелегко было сохранить тот же образ жизни, что и в провинции. В полной соблазнов столице Джон и Элизабет жили не по средствам, и вскоре их финансовое положение стало отчаянным. Решение пришло в голову Элизабет: Чарлз должен устроиться на работу. И вот, весь перепачканный, он наклеивает ярлыки на бутылки с ваксой. Казалось, ему никогда уже не удастся от нее отмыться. Но самое унизительное для Чарлза — зеваки за окном, которые, корчась в ужимках, наблюдают за его занятием. Но это было только начало кошмара. Вскоре после его трудоустройства отца посадили в долговую тюрьму, и мать вместе с детьми тоже отправилась в специальные тюремные апартаменты. Родители не только не позаботились о старшем сыне, но и ничуть не интересовались, как он живет. Правда, однажды отец позвал его к себе и назидательно сказал: «Если мужчина получает в год 20 фунтов и тратит из них 19, то у него есть шанс остаться счастливым. Потратив же неправедным образом последний фунт, он способен исковеркать себе жизнь». После этой встречи у вернувшегося на фабрику мальчика случился припадок: в полубессознательном состоянии он повалился на пол и пребывал несколько минут в судорожной агонии. Это была одна из первых панических атак, которые будут жестоко терзать его до конца жизни. Вопреки всем перипетиям судьбы Чарлзу удалось выстоять и не превратиться в одного из многочисленных малолетних преступников, которыми кишел Лондон.
Спустя три месяца после ареста отец получил наследство, и семья вновь воссоединилась на свободе. Но Элизабет боялась, что муж не сумеет удержаться от карточной игры и выпивки, что денег снова не хватит, и без жалости вновь отправила сына на работу. Диккенс никогда не простит ей этого. Отец был более милостив и разрешил ему вновь пойти в школу, после которой Чарлз устроился клерком в юридическую контору. За небольшую взятку он уговорил одного театрального антрепренера разрешить ему выступать в маленьких уличных театрах перед искушенной лондонской публикой. Однажды, впечатленный талантом перевоплощения юного актера, его мимикой и блестящей пантомимой, импресарио назначил ему встречу в театре Ковент-Гарден. Но у Чарлза в тот день случился один из приступов почечной колики, которыми он страдал с раннего детства, носившей наверняка нервический характер.
Не информировать, а развлекать
Диккенс решил заняться журналистикой. За три месяца освоил стенографию и поступил в одно из первых политических изданий Mirror of Parliament. Это было время начала расцвета политической журналистики, а он действительно был прирожденным репортером. Обладая вулканической энергией, Чарлз мог без устали, сна и еды бродить по городу, не теряться в оглушительном грохоте дебатов на галереях Парламента, где с сумасшедшей скоростью прямо на коленях строчил статьи. Тогда же Чарлз сочинил первые рассказы и скетчи, где превращал жизнь хорошо ему знакомых обитателей лондонского дна в сатирические зарисовки. Когда в 1836 году вышел первый сборник его рассказов, двадцатичетырехлетний автор получил лестное предложение от издательского дома «Чепмэн и Холл». Диккенс обязан был предоставлять им ежемесячные серии рассказов с продолжением. 20 тысяч слов в месяц на протяжении 20 месяцев, гонорар — 14 гиней. С тех пор Чарлз всегда будет писать для изданий, готовых к подобной «сериализации» его произведений, своего рода аналогу современной «мыльной оперы». Сначала — анонс и реклама, а с каждым новым выпуском читательская аудитория росла и ширилась. Ее неослабевающий интерес гарантировал автору не только известность, но и постоянные финансовые поступления, что было для него невероятно важно. И хотя имя Диккенса очень быстро превратилось в настоящий бренд, читатели готовы были скупить все издания, где обещали напечатать его новый роман, — он так и не смог чувствовать себя в финансовой безопасности.
Впервые «Записки Пиквикского клуба» вышли тиражом всего 400 экземпляров. Но уже вскоре их издавали — по частям и целыми томами — тиражом 40 тысяч экземпляров. Диккенс создал мир, вроде бы знакомый каждому англичанину, но феерическим образом его приукрасил, заставив публику хохотать от души. Шляпы Пиквика, сигары Пиквика — именем главного героя романа сразу же стали называть множество вещей. А Диккенс понял: публику нужно не информировать, а развлекать, заставляя попеременно то плакать, то смеяться. «Эффект хорошо приготовленного бекона с прослойками» — так он сам называл искусное сочетание комического и трагического, фарса и патетики в своем искусстве. Он, в отличие от большинства своих коллег, никогда не испытывал желания соорудить себе башню из слоновой кости, куда допускались бы только избранные.
Чарлз стоял под окнами спальни юной дочки банкира Марии Биднелл, которую почти 4 года назад случайно встретил у входа в театр на Друри-лейн, когда бежал мимо по репортерским делам. Его богатое воображение дорисовало ангельский характер, интеллектуальную широту и чувствительность этой девушки, в которой, похоже, не было ничего, кроме хорошенького личика и кокетливых ужимок богатой избалованной барышни. Но из любопытства Мария изредка прибегала на свидания к немного странному, но симпатичному юноше с правильными чертами лица, высоким лбом, красиво очерченным чувственным ртом, пышными и густыми волосами. Отвечала она и на его пылкие бесконечные письма. Чарлз же оказался, по его словам, одержим Марией.
В ту ночь рассвет уже приближался, но Мария так и не показалась в окне. Ее отец каким-то образом узнал о банкротстве Диккенса-старшего. Чарлз не получил ответа на свое последнее письмо: «Я так долго был подвержен страданиям, так долго привык жить в несчастье, что мои нынешние переживания лишь их жалкое подобие. Нет на свете женщины, от которой зависело бы мое существование больше, чем от вас, ведь даже дышу я лишь благодаря вам». Получив отказ, он испытал унижение, сравнимое лишь с тем, когда прохожие могли наблюдать за ним во время работы на фабрике. С тех пор Диккенс станет подавлять свою натуру и держать интимные переживания глубоко в себе. Вновь быть отвергнутым женщиной, будучи теперь публичным человеком, — такая перспектива казалась ему невыносимой, была сродни страху оказаться в нищете. Поэтому он добросовестно пытался «вписаться» в мораль и нравы общества викторианской Англии, с ее культом семейных ценностей и домашнего очага.
Кэтрин Хогарт, красивая черноволосая девушка с яркими голубыми глазами, была старшей дочерью приятеля Диккенса, журналиста Джорджа Хогарта, друга сэра Вальтера Скотта. Кэтрин с Чарлзом были помолвлены год, и за это время он убедил себя, что дружная семья Хогартов в меру буржуазная, добропорядочная, наделенная вкусом к жизни и искусству. А воображение уже нарисовало счастливый и правильный брак с Кэтрин: они будут поддерживать один другого морально и эмоционально, а их любовь станет соседствовать с дружбой. Где-то в глубине души Чарлз всегда завидовал семейной идиллии своих легкомысленных и непутевых родителей, которую на протяжении 40 лет не удалось нарушить никаким жизненным обстоятельствам.
Они поженились весной 1836 года. Медовый месяц 20-летней Кэтрин и 24-летнего Чарлза длился всего неделю: в Лондоне его ждали обязательства перед издателями.
Первые годы брака с четой Диккенс жила Мэри, младшая сестра Кэтрин. Диккенс обожал ее, живую, веселую, непосредственную. Она напоминала Чарлзу его сестру Фанни, с которой были связаны самые дорогие воспоминания детства. Ее невинность заставляла писателя испытывать чувство вины, присущее викторианским мужчинам... Но он всячески обуздывал свою природную страстность. Вряд ли Кэтрин нравилось подобное сосуществование, но она не имела привычки устраивать мужу сцены. Однажды они втроем вернулись из театра, и Мэри внезапно потеряла сознание. С этого мгновения Чарлз не выпускал девушку из своих объятий, и ее последние слова предназначались только ему. Она умерла от сердечного приступа. На могильной плите он велел выгравировать слова «Молодой. Прекрасной. Хорошей». И просил близких похоронить его самого в могиле Мэри.
Неподражаемый
В те годы Чарлз еще был привязан к Кэтрин. Мягкость и добросердечие жены служили надежной опорой в постоянной и неутомимой борьбе с жизнью. Эту борьбу Диккенс не мог прекратить ни на секунду. Неуемность и внутренний страх заставляли его постоянно перевозить семью из одного места в другое, и он негодовал, когда Кэтрин осмеливалась выражать свое неудовольствие. Дома писатель требовал железного распорядка. Когда работал — все ходили на цыпочках. Когда хотел веселиться — в доме появлялось огромное количество гостей, и Кэтрин должна была принимать участие во всех развлечениях. Довольно быстро их роли четко распределились: Чарлз был деспотом, домашним тираном, а жена должна была оставаться жизнерадостной и здоровой, несмотря на многочисленные беременности. Но Кэтрин так и не удалось заполнить пустоту, оставшуюся после смерти Мэри.
К 30 годам ее муж стал настоящей звездой, чья слава и популярность вполне сравнимы с популярностью современных кинозвезд. Самая богатая наследница в Англии Анжела Бардетт-Каутс выбрала именно Диккенса своим поверенным в благотворительных миссиях. Сиротские дома, школы для нищих, специальные приюты для раскаявшихся проституток были под опекой Диккенса. Его знание лондонской клоаки и неутомимость в сочетании с деньгами мисс Каутс давали неплохие результаты. Одним из таких приютов Диккенс занимался лично. Арендовал дом, подобрал мебель, следил за установкой канализационных труб и даже придумал униформу, которую полагалось выдавать прибывшим в заведение женщинам.
На торжественных ужинах и встречах с читателями его приветствовали стоя тысячи людей — Диккенс любил такие рекламные акции. Во время своего первого шестимесячного американского турне в 1842 году писатель выяснил, как велика его популярность и по другую сторону Атлантики. Говорили, что даже ковбои запоем читали его романы, собравшись у ночного костра. К примеру, так же как и английские жители, они скорбели над смертью их любимицы маленькой Нелл из «Лавки древностей» и возмущались тем, что автор смог решиться на ее убийство.
«Ты бы видел, как тысячи клерков, священников и юристов заполнили улицы, не давая пройти и приветствуя Неподражаемого», — писал Диккенс Джону Форстеру из Америки. С тех пор шутливый эпитет, которым писатель сам себя наградил, превратится в прозвище. И вот однажды пальто Неподражаемого поклонники разорвали в клочья. Зачем? Разумеется, чтобы взять кусочек ткани на память. В Америке уже тогда умели докучать знаменитостям… Избавляя себя от подобных встреч, Диккенс часто уходил из различных учреждений через черный ход или запирался от поклонников на ключ.
Известность, конечно, грела. Да и что может быть слаще славы? И Диккенс продолжал поддерживать свой имидж, пока не допустил ошибку, позволив себе публично возмутиться. Случилось так, что в газетах без его ведома опубликовали — не выплатив полагающийся гонорар — отрывки из речи писателя, посвященной проблемам авторского права. Аудитория взорвалась: его немедленно подвергли публичной «порке», Неподражаемого обозвали «жадным и неотесанным кокни», обвинили в «типично английской узколобости и неумении вести себя в рафинированном обществе».
Терапия кризиса
В семейной жизни все складывалось иначе. Кэтрин была очень стойкой женщиной, никогда не жаловалась мужу, не перекладывала на него семейные заботы, но ее послеродовые депрессии и головные боли все сильнее раздражали Чарлза, не желавшего признавать обоснованность страданий жены. Домашняя идиллия, рожденная его воображением, не соответствовала реальности. Стремление стать добропорядочным семьянином шло вразрез с его природой. Приходилось многое подавлять в себе, что лишь усугубляло чувство неудовлетворения.
С детьми Чарлз тоже проявлял характерную для своей натуры двойственность. Был нежен и предупредителен, развлекал и поощрял, вникал во все проблемы, а потом внезапно охладевал. Особенно когда они достигали того возраста, когда закончилось его собственное безмятежное детство. Он чувствовал постоянную необходимость заботиться прежде всего о том, чтобы дети никогда не испытали тех унижений, что выпали на его долю. Но в то же время эта забота слишком тяготила его и мешала дальше быть страстным и нежным отцом.
В 1843 году Диккенс написал первое произведение из серии «Рождественские рассказы». «Рождественская песнь» имела такой успех у публики, что одно издательство напечатало ее пиратским образом. Чарлз подал в суд, выиграл дело, но судебные издержки оказались многим больше, чем он ожидал. Больше писатель никогда не станет защищать в суде свои авторские права. Кончилось все тем, что боязнь нищеты довела его до нервной лихорадки. Он вновь, даже не посоветовавшись с женой, собрался в дорогу, решив временно переехать в Европу.
В старый холодный палаццо в Генуе Диккенс привез не только свою семью, но и Джорджину, еще одну младшую сестру жены, назначив ее гувернанткой своих детей. Джорджина была немного похожа на Мэри, но Диккенс отказывался признаваться в своем увлечении — он всеми силами старался устоять перед молодой красивой девушкой.
После 7 лет брака Диккенс все чаще стал флиртовать с женщинами. Первый открытый бунт Кэтрин по этому поводу поразил его до глубины души. Растолстевшая, с поблекшими глазами, едва оправившись от очередных родов, она глухо рыдала и требовала, чтобы он немедленно прекратил свои визиты к «другой женщине». Скандал разразился из-за дружбы Диккенса в Генуе с англичанкой Августой де ля Руа. Августа страдала нервным заболеванием, которое Фрейд, скорее всего, определил бы как истерию. Диккенс предложил ей свои услуги в качестве «доктора». Во время визитов во Францию он увлекся месмеризмом — модным учением врача Антона Месмера. Неудивительно, что, обладая мощной энергетикой, писатель обнаружил в себе дар подавлять чужую. Посылая «энергетические флюиды», он вводил Августу в состояние «магического сна» и, пока она находилась под гипнозом, задавал ей вопросы. Она призналась, что ее посещает, угрожая, некий «фантом». Диккенс был уверен, что фантом всего лишь признак психического расстройства, и попытался выявить его происхождение. Возможно, психоанализ, который, в сущности, начал применять Диккенс, и помог бы его «пациентке», не подчинись он требованиям жены прекратить эти «терапевтические» отношения с Августой. Кэтрин не зря забила тревогу — связь ее мужа с привлекательной соотечественницей была платонической, но в то же время гораздо более интимной, чем даже физическая близость… Диккенс подчинился требованиям жены, но эти «терапевтические» отношения свидетельствовали не только о желании удовлетворить любопытство в отношении всяческих патологий и психических отклонений…
В тот день, когда Диккенс мучительно размышлял над судьбой жены Дэвида Копперфилда Доры и наконец все-таки умертвил ее, его собственная жена рожала девятого ребенка — девочку. Чарлз назвал ее Дорой, повинуясь какому-то непреодолимому импульсу. Через 8 месяцев девочка умерла. Диккенс изнемогал от чувства вины — он не мог не признать, что подсознательно желал дочери смерти, потому как тяготился ее рождением.
Теперь Диккенс был по-настоящему богат и успешен, диктовал свои условия издателям, справедливо полагая, что те зависят от него больше, чем он от них. Осуществил «детскую» мечту — купил поместье Гэдсхилл-плейс в Кенте. Этот старинный замок (в нем разыгрывалась одна из сцен с участием Фальстафа в шекспировском «Генрихе IV») когда-то ребенком показал ему во время прогулки отец и сказал, что если сын будет правильно себя вести, то когда-нибудь сможет стать его хозяином.
С писателем Эдвардом Булвер-Литтоном (автором «Последних дней Помпеи») Диккенс создал Гильдию литературы и искусства для поддержки людей, чьи артистические карьеры складывались не очень удачно. Деньги решили собирать, давая антрепризные представления. На спектакль по пьесе Уилки Коллинза «Замерзшая бездна» он пригласил самую главную персону в Англии — королеву Викторию. После этого народ валом валил в театр. В этой мелодраме писатель играл главную роль и в конце умирал на руках у некогда любимой, но отвергнувшей его женщины, так и не найдя себе достойную подругу. И вот Диккенсу представили актерское семейство Тернан — мать, Фрэнсис, ее дочерей Фанни, Мэри и младшую Эллен восемнадцати лет. На третий день представлений Диккенс признался за кулисами своему приятелю Уилки Коллинзу, что «помешался» на Эллен. Вернувшись из турне, он устроил ей ангажемент в Лондонском театре Хэймаркет, но любовниками они стали не сразу. Новая женщина в его жизни требовала уважительного отношения и ухаживаний, к ней нельзя было предъявлять требования, как к жене, а свое неудовлетворение приходилось скрывать. Следовательно, ярость и обида вылились на ту, которая больше не вызывала страсти, а лишь раздражение.
Дома он велел служанке жены разделить их спальню ширмой, чтобы больше не делить с ней постель. Предлагал Кэтрин уехать во Францию, оставив его с детьми и Джорджиной. В ответ миссис Диккенс обвинила супруга в желании избавиться от нее, чтобы остаться наедине с ее сестрой. Но кульминацией семейной драмы стала вполне банальная сцена ревности. Увидев браслет, купленный Чарлзом для Эллен, Кэтрин устроила истерику и уехала вместе со старшим сыном к родителям. Муж не позволил ей забрать остальных детей и не разрешал им видеться с ней. Только старшие дочери изредка навещали мать. Одна из них — Кейт поспешила выйти замуж без любви за человека много старше. Диккенс пытался помешать и плакал в комнате дочери в день ее свадьбы. Другая — Мэйми замуж не вышла. Никто из его детей не унаследовал ни талантов, ни энергии отца. Атмосфера несчастья и семейных неурядиц, перепады его настроения, разрыв родителей, тяготы последствий популярности и славы отца — все это не могло не сказаться на их жизни.
 Джорджина Хогарт |
Джорджина стала хозяйкой в доме — ей было нелегко, но привычка преклоняться перед Диккенсом заставила девушку пренебречь горем сестры и гневом родителей. Ему почти удалось договориться с Кэтрин о раздельном проживании и выплате ей 600 фунтов в год. Но Хогарты стали распространять слухи о связи зятя с их младшей дочерью, вероятно, рассчитывая открыть глаза Эллен. Диккенс привел Джорджину к доктору, и тот засвидетельствовал ее девственность. Получилось, что Диккенса обвинили напрасно, когда он впервые в жизни решился на выражение своих чувств в отношении молодой и невинной женщины. Его ярость от случившегося выражалась в приступах, которые дочери называли «безумными». С этого момента он почувствовал себя жертвой Хогартов и перестал сдерживаться, ввергнув себя в грандиозный публичный скандал. Писатель опубликовал в своем еженедельнике «Домашнее чтение» письмо, получившее название «гневного». До сих пор публика ничего и не подозревала о событиях в личной жизни писателя, теперь он все рассказал сам. Основные тезисы этого послания таковы: в их разрыве с женой виновата сама Кэтрин, это она оказалась неприспособлена к семейной жизни с ним, к роли жены и матери. Джорджина — вот кто удерживал его от разрыва. Она же воспитывала детей, так как Кэтрин, по версии супруга, была никудышней матерью («Дочери превращались в ее присутствии в камни»). Диккенс не лгал — его чувства к женщинам всегда отличались особой либо негативной, либо позитивной интенсивностью. Все их поступки, которые они совершали с того момента, как он награждал их негативным «образом», лишь подтверждали в его сознании собственную правоту. Так было с матерью, а теперь — с Кэтрин. Значительная часть письма была посвящена Джорджине и ее невинности. Признавался он и в существовании женщины, к которой «испытывает сильное чувство». Своей публичной исповедью, ставшей после долгой привычки хранить свои душевные секреты, экстремальной по своей форме и содержанию, он словно выиграл еще одну «битву с жизнью». Завоевал право порвать с прошлым. Почти все друзья отвернулись от писателя, встав на сторону Кэтрин. Этого он не простил им до конца своей жизни. Тогда же сочинил еще одно письмо, чтобы опровергнуть поднявшуюся бурю сплетен и слухов. Но большинство газет и журналов отказались его опубликовать…
Смертельный номер
Тогда же ему пришла в голову мысль выступить с публичным чтением своих романов. Это был способ заработать деньги и вместе с тем проверить отношение к себе читателей, людей, которые еще ни разу его не предавали. Он начал читать свои произведения давно, в узком кругу друзей. Тогда никто не оставался равнодушным к этому чтению, но ему не советовали ронять свое достоинство, выступая перед широкой публикой. Теперь же общество, в которое он так и не сумел «вписаться», могло порицать его сколь угодно, но публика встречала аплодисментами. Люди занимали с вечера очередь, чтобы купить билет, полицейские создавали оцепление, чтобы не допустить давки. Диккенс выходил на сцену со свежим цветком в петлице и ждал, пока смолкнет гул. И начинал читать — якобы заглядывая в книгу. Говорят, что он помнил все свои романы наизусть, волшебным образом преображался в их героев. Между автором и сидящими в зале происходил контакт сродни мистическому. Ходили слухи, что Диккенс вводил публику в состояние транса.
С 1857 года Чарлз начал жить двойной жизнью — публичного человека и тайного любовника. Он поселил Эллен вместе с ее матерью в отдельном доме и наносил ей тайные визиты. На сцену она больше не вернулась. Но и в этом романе, длившемся 14 лет, Диккенс не обрел ни покоя, ни удовлетворения.
Эллен не хотела упустить свой шанс когда-нибудь выйти замуж. В тайной жизни для Диккенса, несмотря на разочарование, по крайней мере, сохранялся драматизм, накал страстей. Он все время жил, словно в вагоне поезда, перемещаясь из редакции в свой дом, из дома — к Эллен, оттуда — за границу, постоянно курсируя между городами, где выходил на сцену. Но нередко, несмотря на раздельное проживание, в нем просыпался деспот, их встречи превращались в скандалы любовников, один из которых не только был намного старше, но и являлся тем, от которого зависят, а значит — в такие моменты — еще больше ненавидят. Эллен (хотя и не существует тому неопровержимых доказательств) родила за границей ребенка, умершего в младенчестве. Диккенс до последнего дня не желал признаваться сам себе, что Эллен не примирила его с реальностью и не сделала счастливым. Признать это означало испытать унижение, которого он боялся больше всего на свете.
Однажды Чарлз, старший сын Диккенса, услышал душераздирающие крики из сада. Яростно, злобно и грубо спорили мужчина и женщина. Бросившись в сад, испуганный Чарлз увидел там отца. Диккенс, который к тому времени едва мог передвигаться, а его пульс невозможно было сосчитать, так сильно дрожали руки, репетировал сцену убийства Нэнси из романа «Приключения Оливера Твиста», написанного им 30 лет назад. Лечащий врач предупредил, что подобный «эксперимент» приблизит его собственную смерть. Но не было человека, способного помешать Диккенсу. Он включил эту сцену в свое последнее турне, начало которого совпало с поворотным моментом в его отношениях с Эллен. Она, с одобрения матери и старшей сестры, удачно вышедшей замуж за одного из приятелей Диккенса, ограничила свое общение с ним, милостиво оставив писателю роль покровителя и ментора. В одном из писем того периода Эллен признавалась в письме к своему духовнику, что «ей всегда была ненавистна даже мысль о близости с Диккенсом». Убивая на сцене созданную его собственным воображением молодую женщину, отвергнутый Диккенс испытывал неимоверное облегчение. Убивая себя, он ставил точку в той реальности, которую он так и не сумел преобразить силой своего гения…
8 июня 1870 года около полудня он отправился навестить Эллен — она изредка принимала его визиты и деньги на хозяйство. Там он потерял сознание. Эллен вызвала экипаж и с помощью своего дворецкого перенесла в него Диккенса. В этом состоянии она и доставила его в Гэдсхилл-плейс. Вместе с Джорджиной уложила писателя на диван, где он умер, так и не приходя в сознание, через сутки, 9 июня. За минуту до смерти по его щеке медленно скатилась слеза. Обе женщины договорились не предавать огласке тот факт, что Диккенс был у Эллен накануне смерти и что именно ей предназначались его последние слова, тайну которых она так и не раскрыла.
14 июня Чарлза Диккенса похоронили в Вестминстерском аббатстве. Хотя в своем завещании он просил о другом… Однако публичный человек такого масштаба и после смерти вынужден подчиняться желаниям общества. Ни Кэтрин Диккенс, ни Эллен Тернан не присутствовали на скромной, но торжественной церемонии. Зато тысячи англичан пришли поклониться своему любимому автору, погребенному под тяжелой мрачной плитой в стенах знаменитого аббатства.
(1812 - 1870) - классик мировой литературы. Его произведения с удовольствием читают и перечитывают миллионы людей и в наши дни.
Посмертные записки Пиквикского клуба
«Посмертные записки Пиквикского клуба» - это первый роман Чарльза Диккенса, впервые был выпущен издательством «Чепмен и Холл» в 1836-1837 годах. Именно с этой книги (а также ее румяного и пухлого главного героя) началась блистательная карьера писателя.
Приключения Оливера Твиста
«Приключения Оливера Твиста» - самый знаменитый роман великого Диккенса.
Старая добрая Англия неласкова к сиротам и нищим детям. История мальчика, оставшегося без родителей и вынужденного скитаться по мрачным трущобам Лондона. Перипетии судьбы маленького героя, многочисленные встречи на его пути и счастливый конец трудных и опасных приключений - все это вызывает неподдельный интерес у множества читателей по всему миру.
Большие надежды
Роман «Большие надежды» не нуждается в представлении - огромное количество театральных постановок и экранизаций постоянно держат его в поле зрения читателей.
Герой романа «Большие надежды», молодой человек Филип Пиррип (или просто Пип), стремится стать «истинным джентльменом» и добиться положения в обществе. Но его ждут разочарования. Деньги, обагренные кровью, не могут принести счастья, а «мир джентльменов», на который Филип возлагал столько надежд, оказался враждебным и жестоким.
Тяжелые времена
Действие романа «Тяжелые времена» происходит в промышленном городе Кокстаун, в котором все обезличено: люди одинаково одеты, выходят из дома и возвращаются в одни и те же часы, одинаково стуча подошвами одинаковых башмаков. В городе распространена философия фактов и цифр, которой следует богатый банкир Баундерби. Такова и система воспитания в школе Грэдграйна - без любви, тепла, воображения. Бездушному миру фактов противостоит труппа бродячего цирка и маленькая дочь циркача - Сисси Джуп.
Холодный дом
«Холодный дом» был написан в 1853 году и является девятым по счету романом в творчестве Диккенса, а также открывает период художественной зрелости автора. В этой книге дан срез всех слоев британского общества Викторианской эпохи, от высшей аристократии до мира городских подворотен. Мастер создания интриги, писатель насытил произведение тайнами и запутанными сюжетными ходами, оторваться от которых просто невозможно.
Рождественские повести
«Рождественские повести» были написаны Диккенсом в 40-х годах XIX века. В этих историях главными персонажами являются феи, эльфы, призраки, духи умерших и... обычные англичане. В них сказка переплетается с реальностью, а ужасы потустороннего мира не уступают жестокости окружающей действительности. Волшебное, страшное и в меру нравственно-воспитательное чтение на все времена.
Жизнь Дэвида Копперфилда, рассказанная им самим
«Жизнь Дэвида Копперфилда, рассказанная им самим» - в значительной степени автобиографический роман Чарльза Диккенса, опубликованный в пяти частях в 1849 году и отдельной книгой в 1850-м.
Отец Дэвида умер незадолго до рождения своего сына. Поначалу мальчик рос, окруженный любовью матери и няни, однако с появлением отчима, упертого тирана, считающего ребенка своей обузой, о прежней жизни пришлось забыть. Еще один «наставник», невежественный мистер Крикл, бывший торговец хмелем, ставший директором школы, продолжил вколачивать в юного героя свои убогие представления о порядке. Но эти варварские методы воспитания прерывает внешне суровая Бетси Тротвуд, которая становится для мальчика воплощением добра и справедливости.
