Дмитрий быков: соловки, начальник слона и новый соловецкий роман. «Патриот» Прилепин и его друзья Кто лучше прилепин или д быков
«Адская жизнь невротика, рассказывать почти нечего: всё время занять, ни на секунду не остаться одному. Потому что сразу же мысли — о старости, деградации, невостребованности; иногда и страхи, не философские, вполне буквальные. Ни минуты безделья: всё время писать, брать задания, распихивать тексты по редакциям», — так Быков пишет о Маяковском , но мы же узнали вас, Дмитрий Львович, вы тут как живой.
Книга о Маяковском называется «13-й апостол».
Лишний апостол. Почти как лишняя буква. Например «ять». О которой Быков в своё время написал роман «Орфография». Тоже в красной обложке, как про Маяковского.
«Орфография» в качестве главного персонажа имеет человека, очень похожего на Быкова. Бесконечно уставший от человеческой и глупости и пошлости. Особенно от российской глупости и пошлости.
То есть, они вдвоём лишние: Маяковский и Быков. Почти что братья. Быков, пожалуй, больший, чем Маяковский сноб (Маяковский вообще не сноб), на бильярде не играет… но вообще: похожи до степени смешения.
Посему обращается к нему Быков просто: Маяк.
В одном месте поясняет, что Маяковскому нравилось, когда к нему так обращаются.
Маяковскому, конечно же, нравилось, когда к нему так обращаются близкие. Панибратства он не терпел. Но Быков — он же близкий.
Сейчас мы даже перечислим, в чём именно близкий. Про адскую жизнь невротика, страхи и «ни минуты безделья» мы уже сказали. Оба занимались сатирой. Одно ж к одному.
«Рабская суть отечественного характера» была «ему противна», — пишет Быков о Маяковском. Ещё одно совпадение налицо.
Конечно, хочется всплеснуть руками и воскликнуть: вот прямо так? «Рабская суть»? «Отечественного характера»? Именно что была Маяковскому «противна»?
Но мы не будем ничем всплёскивать.
Это ж только начало.
«Маяковский всю жизнь говорит то и только то, что хорошо звучит, и потом хоть трава не расти, — настаивает Быков; и тут же, чтоб разница между Маяком и всякими другими была ясна, продолжает, — Горький всю жизнь говорит то, из чего можно извлечь статус, славу, репутацию».
Надо ли оспаривать всё это? Наверное, можно, но зачем. Это привычный и щедрый быковский взмах: раз — и готово. Берётся огромный, сложнейший, написавший тысячи текстов писатель и вскрывается одной отмычкой. Быков любитель издеваться над всяческим упрощением, — и вот перед нами пример огульного упрощения.
Зато сразу всем ясно, в чём разница между Быковым, тьфу ты, Маяком и теми, кто извлекают «статус и славу».
Ради быковских концепций, очень многое в русской литературе летит чертомётом, лишь бы у Дмитрия Львовича получилось складно.
Есть у него, к примеру, идея, что «в 1919 году Маяковский упёрся в тупик». Быков так решил. Ладно, Маяковский упёрся.
Поэтому, согласно Быкову, Есенин тоже оказывается в тупике.
«В 1919 году Есенин написал одну небольшую поэму «Пантократор», в которой нет ничего нового по сравнению с «Сорокоустом», — пишет Быков, едва поспевая за своей скоростной мыслью.
Но если на мгновение остановиться и рассмотреть её, то она, конечно же, хороша собой.
Дело в том, что «Сорокоуст» Есенин написал в 1920 году, и посему в «Пантократоре» в принципе не могло быть «ничего нового» по сравнению с вещью, написанной годом позже.
А в 1919 году Есенин написал поэму «Кобыльи корабли» и трактат «Ключи Марии», наиважнейшие свои вещи, которые ни о каком тупике, при всём быковском желании, не говорят. Напротив, в автобиографии Есенин называл 19-й — лучшим годом в своей жизни.
Но что с того Быкову; он продолжает: «Маяковского, помимо личной судьбы заботила ещё и судьба России, — Есенин же, как ни странно, о России думал очень мало».
Тут не стоит усыпать путь Быкову цитатами и ссылками на многочисленные, неустанные, мучительные и глубокие размышления Есенина о России. Дело же в другом: Быкову просто нравится, когда о России думают только так, как он и Маяк. А те, кто думают как Есенин — они же, можно сказать, вообще не думают.
Конечно же, согласно книжке Быкова, Маяк разочаровался в революции и коммунизме. Сам Маяк об этом почти ничего не сказал (но написал тома о противоположных своих чувствах), зато Быков знает лучше. Иначе с чего бы Маяк застрелился? Были и другие причины, но главная одна. «Живое, страдающее среди неживого» — вот он, Маяк. (И Быков). Страдал-страдал и застрелился.
Если встаёшь на тот шаткий путь, который выбрал себе Быков, твёрдой поступью далеко не уйдёшь. Посему, дело вскоре доходит до филологических анекдотов.
Быков ухитряется заметить в поэме «Владимир Ильич Ленин», что «Маяковский смягчился к вчерашним врагам» (белогвардейцам) — и тут же задаётся умилительным вопросом «не потому ли, что сегодняшние, неназванные враги» были ему «страшнее?»
Можно плакать, читая это, можно хохотать, но лучше, как любит наш друг Быков говорить, испытывать сострадание. Маяковский пишет поэму «Владимир Ильич Ленин», и там, да-да, глубоко спрятана авторская мысль, что большевики ему страшней белогвардейцев. Такое вам, ребята, занимательное литературоведение.
Так как никаких других зацепок Маяковский Быкову не оставил, автору приходится время от времени иронизировать над советской наивностью Маяка. По-дружески, конечно, по-свойски.
«Любопытно, что в Нью-Йорке, на Кубе, в Париже Маяковскому для подчёркивания социальной несправедливости нужны либо чернорабочие, либо уборщицы, либо офисные рабы, — пишет Быков. — Разумеется советский пролетарий не имеет с рабом ничего общего. Как он себя в этом убеждал — уму непостижимо».
Нет, всё-таки уму непостижимо другое.
Русская революция, при всех «но», позволила миллионам униженных и оскорблённых самым стремительным образом совершить тот самый вертикальный взлёт в социальных, политических и культурных иерархиях. Именно в этом смысле, при всех сложностях, и даже катастрофах, советский пролетарий не имел с рабом ничего общего.
Но человек, которому такие элементарные вещи кажутся сущей дичью, всё-таки берётся за биографию Маяковского — именно этой революции посвятившего свою жизнь.
Быков цитирует Маяка: «У советских собственная гордость / на буржуев смотрим с высока», и тут же лениво цедит: «Почему свысока и в чём заключается гордость — неясно».
А что Дмитрию Львовичу ясно тогда? Что же он вынес из «красных книжиц» ПСС Маяка, где об этом написаны даже не сотни, а тысячи строк?
Сейчас расскажем, что вынес, уже скоро — потерпите чуть-чуть.
Один из самых трогательных моментов в книге, когда Быков, со всей своей известной любовью к альтернативным вариантам истории, описывает встречу Маяковского и Че Гевары (Маяк решил остаться в Латинской Америке, и дожил).
Че Гевара у Быкова бодр и глуповат, этот студент очень хочет устроить революцию со стрельбой, но помудревший Маяк осаживает его словами Быкова:
«Revolucion делается вот тут» — и стучит «пальцем по бритой голове».
О, чтобы добраться до этой банальности, надо было городить большой огород.
Глупые латиноамериканцы в своих трущобах обязательно должны послушать советы этого господина, научившегося говорить голосом Маяковского. Что вам нелепый Че Гевара, латиносы. Сделайте революцию, как в голове Быкова — и не узнаете свою жизнь.
Нет, книжка Быкова, конечно же, часто хороша: тем, что автор отлично описал Маяковского как поэта и Маяковского в постели, Маяковского на диспуте и Маяковского в отношениях с коллегами по ремеслу.
К несчастью, там почти не осталось места для Маяковского, уверовавшего в коммунизм.
То есть, он вроде верит, но в связи с чем, почему, откуда это у него взялось, не ясно.
«13-й апостол», пишет Быков о Маяковском (о себе), «обречён всегда быть против». Видимо, дело не в коммунизме, а в том, что у Маяковского был неуживчивый, сложный характер.
Но, если остановиться на минуту и ни за кого не додумывать, придётся сказать, что Маяк и Быков были против, чаще всего, несколько разных вещей.
Как это ни банально нынче звучит, Маяковский был против мира мирового капитала, против ростовщиков и банкиров, против дельцов и финансовых клубов, против, не побоимся сказать, американизации мира — но за великое переустройство мира, за Владимира Ильича Ленина , за товарища Дзержинского и за товарища Нетте , за диктатуру пролетариата, и даже, в минуту порыва, за прямой контроль товарища Сталина над поэзией.
Мы не говорим, что это было хорошо или правильно, мы просто говорим: это было так.
Но, к несчастью, в этом скорбном списке, мы совпадений с мировоззрением Быкова не разыщем.
Хотя это ж мелочи. Есть куда более важные вещи.
Не очень томя читателя ожиданием этих самых важных вещей, Быков в какой-то момент дарует нам своё главное открытие о Маяковском (и о себе).
Маяк, согласно Дмитрию Львовичу, не имел «…ровно никаких добрых, родственных чувств к любым имманентностям — родне, стране, согражданам».
«Ровно никаких», господа. «Ровно никаких добрых», господа. «Ровно никаких добрых», господа, «к стране и согражданам». Так! Утритесь теперь.
Маяковский думал, пишет Быков, что «Отечество» ему «не изменит».
«Ну-ну», — роняет Быков по этому поводу.
Им же обоим изменило Отечество, Маяку и Дмитрию Львовичу. Какие вам ещё нужны доказательства, что перед нами почти что один человек?
Просто один высокий, а другой — крупный.
Я едва не расплакался, когда Быков стал описывать в своей книжке, насколько Маяку не понравился бой быков. Вернее, убийство быков, которое он наблюдал в заграничном своём вояже. Да, неоднократно иронизирует над собой Быков, Маяк не любил жирных, была у него такая слабость. Но куда важнее, что бой быков ему не нравился, потому что быков убивали, а ведь среди быков встречаются хорошие, бодливые, трагичные. Живые, среди неживого, в общем.
Всё более отчаянно смешиваясь со своим героем в один коктейль, Быков считает необходимым упомянуть о том, что поэт Ярослав Смеляков «схлопотал бы от Маяковского знаменитой палкой» за стихи «Но они тебя доконали, эти Лили, и эти Оси».
Сам-то Быков палкой от Маяковского не боится получить за то, что как заведённый иронизирует по поводу главной жизненной веры поэта в коммунизм.
И хотя думать за Маяковского — обычная работа для Быкова, в отдельных случаях он может вдруг за уже знакомый ус кого-нибудь подтянуть себе в помощь.
Оцените, к примеру, такой пассаж из быковской книжки: «Если б Маяковскому пришлось вслух формулировать своё отношение к евреям, он вряд ли смог бы его выразить лучше, чем Горький в статье 1919 года: „…евреи больше европейцы, чем русские, хотя бы потому, что у них глубоко развито чувство уважение к труду и к человеку. Меня изумляет духовная стойкость еврейского народа, его мужественный идеализм…“»
И я за, и я, — торопится, путаясь в собственных ногах, присоединиться Дмитрий Львович. Вот ведь — и забракованный Горький ему пригодился с несколько, право слово, расистскими размышлениями.
Но как же быть с тем, что всё сказанное Горьким произносилось ради «славы» и «репутации» — может, и здесь он лукавил душой?
Да никак не быть.
Смелякова Маяковский бил бы палкой, даром, что никогда ни при каких условиях палкой никого не бил, а Горького обнял бы — хотя, признаться, тоже к этому склонности не имел. Но раз автору так хочется, дайте ему палку, Смелякова и Горького — и он сам всё сделает.
Стукнув Смелякова палкой, Быков в очередной уже раз переходит к любимейшей теме: бессмысленности и подлости имманентных связей.
Он пишет: «Антисемитизм для Маяковского — прежде всего антикультурен; обожествление любых имманентностей, данностей, врождённостей — возмутительная архаика».
Здесь Дмитрий Львович упоительным образом не замечает, что вступил с самим собой (верней, с собою и с Горьким) в жестокое противоречие. Горький, как мы только что убедились, именно что обожествлял имманентные, врождённые качества еврейского народа — и тремя абзацами выше Быков не находил в этом ничего антикультурного, но только любовался и вздыхал.
Ах, как же это забавно. Просто: ах, и всё тут.
В какой-то момент Маяк был просто обязан возненавидеть в России всё то, что так отвратительно Быкову, и он, конечно же, подыграл автору (кто ж его спрашивает).
«…Вместо золотой молодёжи пролетарская, у которой любимый вид самоутверждения харкать на асфальт либо плеваться семечками… это они — новые хозяева жизни, и сколько не езди по Союзу — их не просветишь», — негодует Быков о последних годах Маяка.
Какой чистопородный снобизм тут слышен, какое идеальное презрение к «пролетариату»: даром, что этот пролетариат в Союзе читал столько стихов, сколько не читал никогда ни один народ в мире за всю историю человечества; и тот же самый харкающий пролетариат наполнял такие залы и стадионы, слушая поэтов, чего не было и не будет никогда ни в одной стране мира.
Был у Маяка один друг в последние годы — Пётр Ильич Лавут , который дрался за него «как лев» (как Быков), но разве один Пётр Ильич спасёт Маяка, когда вокруг одна харкотня?
Мы вынуждены сказать, что, конечно же, у самого Дмитрия Львовича есть имманентные связи. Не имеющие отношения ни к какому конкретному народу. Имманентна его связь со всеми, кто находит имманентные русские связи — отвратительными.
Но так как в своей компании Быкову скучно, он берёт Маяка: Маяк, ты ж с нами?
Маяк безмолвствует.
Быков тем временем отрицает имманентное русское, чтоб его собственное имманентное антирусское не казалось присущим ему имманентно, но, напротив, выглядело бы объективным, явившимся из ниоткуда, из области исключительно здравого смысла.
Быков не задаётся вопросом, всё ли с ним самим в порядке.
Почему не задаётся?
А он уже придумал ответ для самых бестолковых: «Потому что патриотизм и гражданственность в двадцатом веке уже несовместимы… Или ты любишь Родину — или ты всё про неё понимаешь; или у тебя есть Родина — или совесть».
Застрелись второй раз, Маяк, лучше всё равно не скажешь.
В том самом, упомянутом Быковым двадцатом веке миллионы людей умерли за эту самую Родину, вовсе не подозревая, что спустя несколько десятилетий всё постигший автор вдруг откажет им в наличие совести.
Выясняется, что язык может служить для того, чтоб на нём произносить всё, что угодно — и ничего тебе за это не будет.
Просто запомните для себя: Быков всё понимает про Родину, и у него есть совесть. А вы со своей Отчизною, мало того, что ничего про неё не понимаете, у вас ещё и совести нету.
Наш Дмитрий Львович — неистовый любитель обратных общих мест, которые он отчего-то искренне почитает за открытия духа.
Святитель Николай Сербский (по другому поводу) говорил: «Неверно говоришь, друг: „Нет Бога“. Вернее сказать: „У меня нет Бога“, ибо и сам видишь, что многие люди вокруг тебя ощущают присутствие Бога и говорят: „Есть Бог!“. Следовательно, Бога нет у тебя, а не вообще. Ты говоришь так, как если бы больной сказал: „Нет на свете здоровья“. Он, не солгав, может сказать только, что он не имеет здоровья, но если скажет: „Здоровья в мире вообще нет“, солжет. Ты говоришь так, как если бы нищий сказал: „Нет на свете золота“. Есть золото и на земле, и под землей. Кто скажет, что нет золота, неправду скажет. А если скажет правду, должен сказать: „У меня нет золота“. Так же и ты, друг мой, неверно говоришь: „Нет Бога!“. Ибо, если ты чего не имеешь, не значит, что не имеет этого никто и нет этого в мире. А кто дал тебе власть говорить от имени всего мира? Кто дал тебе право свою болезнь и свою бедность навязывать всем? Если же признаешь и скажешь: „Я не имею Бога“, тогда признаешь истину, и это будет твоя исповедь».
Быков имеет все основания говорить, что у него лично нет имманентных связей, что он не любит страну и сограждан, что Отчизна его предала, что патриотизм означает отсутствие совести — но, помилуйте, причём тут Владимир Владимирович Маяковский?
Чтоб через всю книгу прогонять одно и то же: читатель, запомни, патриотические частушки в Первую мировую Маяк писал по ошибке, по глупости, в социализьме он разочаровался, а Осипа любил больше всех на свете. То, что Шкловский написал, что у Маяковского была «национальная гордость великоросса» — это чушь. Маяк презирал данности, почву и кровь.
Между прочим, Маяковский пальцем не пошевелил для того, чтоб спасать «имманентный» украинский, как и любой прочий антироссийский национализм — но, напротив, всячески поддерживал упрямое, вполне себе имперское движение большевиков во все стороны: на запад, на юг, на восток, куда угодно.
Верил ли Маяковский в интернационал? Верил. И вместе с этим видел экспансию — пусть и коммунистическую, но исходящую из России, и готов был стать певцом этой экспансии, и стал.
Быкову, чтоб вывернуться из этого, вполне себе примитивного парадокса, надо всего лишь написать: Маяк «примкнул к большевикам как к наиболее решительным разрушителям».
Ну да, а потом Маяковский написал сотни восхищённых строк о стройках, советском гигантизме, мартенах и вдохновенные стихи про «здесь будет город-сад». Но нет, это всё лишнее для Быкова, это надо отсечь.
Про черносотенцев Маяковский написал одну строчку, но Быков её любовно процитировал, а про сытую сволочь, посетителей ресторанов, белогвардейцев, нэпманов — тысячи, но Быков их забыл, как и не было.
Но давайте и мы поработаем в альтернативном жанре.
Мир, в котором живёт Дмитрий Львович, все эти столичные залы, собирающиеся похихикать на «Гражданина поэта», все эти киевские оранжисты и воздыхатели Майдана, бесконечно иронизирующие над «распятым мальчиком» (Быков не преминул вспомнить об этом в своей книге), вся эта буржуазия с площади Болотной, — разве их любил Маяковский?
Ему и нынешняя Россия не понравилась бы — но с её неистовыми критиками его не единило ничего вообще. Ровным счётом ни-че-го.
Если б он и бил кого-то палкой, так это Дмитрия Львовича за его за хамские очерки про Ленина (см. «Блуд труда»), за хамские стишки про Фиделя (см. «Гражданин поэт»), за всю прочую солёную, перчёную, неустанную, язвительную антисоветчину (см. в числе прочего всю ту же «Орфографию»).
Да, коммунизм Маяковского проиграл: но что взамен? Вот этот непрестанный хохот сытых и наглых людей, которых «предало Отечество»?
Сюда явился бы воскрешённый Маяковский и обнял бы Быкова как родного?
Сидел бы в первом ряду на показе «Гражданина поэта» и тоже хохотал?
Да вы с ума сошли.
У Прилепина всегда заметна некоторая червоточина. Нечто вроде внутренней душевной гнили, которая корёжит его. Только очень наивного человека может обмануть маска «простого русского парня», которую цепляет на себя Прилепин. На самом деле он такой же «простой русский парень», как Алексей Навальный. Этнически они - и Прилепин, и Навальный - русские. Но русского в них нет почти ничего. Это некие гомункулусы, конструкты для аудитории, вылепленные по формуле. Примерно как в своё время вылепили Майкла Джексона в ответ на запрос аудитории.
Собственно, Прилепин - это анти-Навальный. Но только не в том смысле, что Навальный «за американцев», а Пилепин «за русских». Ничуть не бывало. У Прилепина роль такая - быть обезьяной Навального. Если Навальный скажет: «нам надо жить как в США», Прилепин обязан сказать «Нам ни в коем случае не надо жить как в США». И с этим, в общем-то, глупо спорить. Не надо нам жить как в США - менталитет другой. Но надо понимать, что эта мысль для Прилепина не идущая от сердца, а получаемая простой инверсией высказывания Навального. Формула простая:
if (Navalny said A) then Prilepin must say NOT A;
Как говорится, ничего личного.
Если Навальный хочет ехать в Европу или США (хотя конечно сейчас это ему затруднительно), то Прилепин просто обязан поехать, скажем, в Луганск. Ну и т.д.
Но внутренние пристрастия всё равно пробиваются. На верхнем фото Захар Прилепин невербально сообщает, что ему очень приятно отдыхать душой в компании с поэтом Дмитрием Быковым. Литераторы, чо. Why not? Но вот вопрос:
Можно ли представить, чтобы «простой русский парень» водил хороводы с этаким персонажем, как Дмитрий Быков? И дело даже не в том, что «русский писатель» (как о нём сообщается в ВиКи) Дмитрий Быков имеет папой Льва Иосифовича Зильбертруда и мамой Наталью Иосифовну Быкову, т.е. «русским» он является только по языку, которым пишет свои творения. И дело даже не в том, что Дмитрий Быков не взял фамилию отца, которая на его вкус была очень уж еврейской. Отказаться от фамилии отца вообще-то западло, как говорят в кругах, к которым себя причисляет Захар Прилепин. Впрочем, ведь Евгений Прилепин тоже отказался от данного ему родиетелями имени, поменяв его на более в стиле аля-рюс имя Захар. То есть оба решили несколько русифицировать свои имена. С чего бы это? Чтобы в русской аудитории казаться более своим? Странная мимикрия. Впрочем, ладно.
Общий публицистический раж Дмитрия Быкова ведь известен. И конечно он имеет право на свою позицию. Но только что там в этой быковской гражданской позиции может быть притягательного для «патриота и простого русского парня» Прилепина? Сын актёра Ефремова в компании с Быковым смотрится органично. Это вот, да - два сапога пара. Но Прилепин?
А ничего странного. Нутро пробивается. Для телеаудитории и аудитории своих книжек, Прилепин конечно стопроцентный патриот и «простой русский парень». Но в свободное время он - ну видно же, кто он есть на самом деле. И, по гамбургскому счёту, он вполне также мило мог сняться в компании с Алексеем Навальным - это было бы, как говорится «в масть».
Собственно, старая добрая поговорка «скажи мне кто твой друг» тут работает на все сто. Человека часто характеризуют не слова - мы хорошо знаем, что сказать можно всё что угодно - а то, с кем данный человек предпочитает проводить время вне работы. По работе - понятно. Нравится тебе «быть русским», не нравится - надо бабки отрабатывать. Но вне работы, на отдыхе можно оттянуться со своими братьями по духу. И тут Прилепин весь, как на ладони. Разница лишь в том, что такие как Быков искренни в своих высказываниях и в рабочее, и в свободное время. А вот Захару Прилепину на работе надо тянуть тяжкую ношу «простого русского парня» и только на отдыхе можно расслабиться и слиться в экстазе со своими братьями по разуму.
Так с кем вы, мастера культуры? Да известно с кем. Роли-то давно уже определены.
Читаю в очередном интервью Дмитрия Львовича Быкова следующее смелое, как, впрочем, почти всё у него, утверждение: «Посмотрите, у нас нет ни одного талантливого лоялиста. Это кошмар. Как только человек становится на эту позицию, он напрочь утрачивает талант и вкус. Как только я у Прилепина прочел, что Моторола "маленькой сильной рукой неуверенно крестил храмы, мимо которых проезжал в своем джипе". Ребята, ну что это такое?»
Дмитрий Львович, я сейчас вам подробно расскажу, что это такое.
Если о цитате, то в оригинале она звучит так: «Последний раз мы ехали по Донецку с Арсеном летом, в его десятки раз простреленном джипе, говорили о музыке; он был, как всегда, смешливый, спокойный, остроумный, — но когда появлялся храм, он на миг стихал и очень бережно крестился. Движение его сильной руки было такое, словно он боялся случайно задеть храм, — будто храм хрупок...»
Дмитрий Львович человек взрослый, помнит пять тысяч стихов наизусть и целые страницы прозы, а тут так незатейливо, по-юношески, передёргивает.
Зачем? Ответ мы своруем у самого Быкова: «Для самоуважения».
Дмитрию Львовичу нравится себя уважать. А оппонентов не уважать. И чтоб Дмитрий Львович смотрелся особенно убедительно, оппоненты должны быть очень плохие,маленькие, смешные.
Отдельно Дмитрию Львовичу не нравился Моторола, как тип.
Моторола являл собой всё то, что Быков ненавидит. Моторолу очень любили и любят русские люди. Если русских людей попросить — они соберутся и поставят Мотороле памятник, потому что он им родной сын. Быкова приводит это в ужас. Потому что если Моторола им родной — то кто тогда он?
Кроме того, при личной встрече Моторола мог бы напугать и даже унизить Быкова, и это одно из самых неприятных для Дмитрия Львовича открытий: что кто-то его может напугать, даже без применения физической силы - и тогда ему испытывать самоуважение будет куда сложней. По крайней мере, некоторое время.
Быков, конечно же, знает, что он, без малого венец творения, удивительно организованный интеллект, и всё такое. Но втайне он всё равно догадывается, что автомойщик Моторола умел что-то, чему никогда не научится Быков. Что есть какие-то другие весы, помимо установленных в голове Быкова, на которых автомойщик однажды может стать святым. А пышный работоспособный сочинитель хоть и угодит в литературные архивы, но в национальную мифологию, пожалуй, что нет.
А это смерть. Быков ужасно боится смерти, и само существование людей, смерти не боящихся, и готовых умереть за свои идеалы, кажется Дмитрию Львовичу оскорбительным.
(Тем более, что никаких национальных идеалов нет, а есть «лоялисты». Идеалы — это у Быкова).
Национальная мифология строится на примерах жертвенности и мужества — а чем таким, кроме слов, жертвовал Дмитрий Львович в сравнении с автомойщиком?
О, какое неприятное знание!И вся эта национальная мифология становится ещё отвратительней, когда вдруг осознаёшь, как она устроена.
Отдельного рассмотрения заслуживает и само утверждение Дмитрия Львовича про лоялистов.
Ах, лоялисты, ах. Не то что прекрасный наш круг.
Стоит, наверное, предположить, что лоялисты — это такие странные люди, которые поддержали «крымн аш», и за минувшие три года от своего выбора не отказались, но лишь утвердились в нём.
(По версии Быкова - «Крым ворованный», и он неоднократно утверждал, что «в ворованный Крым не поедет». Жители Крыма украли у Быкова Крым! Прекрасно).
Листая не так давно вышедшую поэтическую антологию «Я — израненная земля», со стихами посвящёнными весне крымской и войне донбасской, я невольно задумываюсь: а вот Дмитрий Львович всерьёз уверен, что он лучший поэт, чем, скажем, Олеся Николаева? У которой Крым не украли?
Или лучший поэт, чем Светлана Кекова?
Быков, помню, говорил мне, что Игорь Караулов — гений, а Бахыт Кенжеев — плохой поэт. И что, с тех пор всё изменилось? Лоялист Караулов вдруг стал плохой, а Кенжеев похорошел?
Влюбился ли Дмитрий Львович в поэта Дмитрия Кузьмина до такой степени, чтоб всерьёз утверждать, что сочинения его лучше, чем стихи Дмитрия Мельникова?
Или стихи Станислава Минакова? Или стихи Алексея Пурина?
Уверен ли Дмитрий Львович, что Лев Рубинштейн более глубокий и талантливый человек, чем отлично Быкову известный харьковский поэт и публицист Андрей Дмитриев?
Есть ещё целая плеяда питерских, как Быков это называет, «лоялистов». И что, Дмитрий Львович правда думает, что Павел Крусанов в присутствии кого там? - Дениса Драгунского — становится совсем неразличим?
Что есть какие-то блистательные антилоялисты нового поколения, в присутствии которых Герман Садулаев или Вадим Левенталь - мучительно незаметны?
Что Виктор Ерофеев талантливей Эдуарда Лимонова — пусть даже и в публицистике своей, - они оба давно не пишут прозу, но пишут публицистику, - только Ерофеев катастрофически глупую, а Лимонов по-прежнему резвую и дерзкую - или Быков рискнёт доказать обратное?
Светлана ли Алексиевич, Вера ли Полозкова, или эпический дар Аркадия Бабченко так покорили Дмитрия Львовича, что у него сложились столь трогательные убеждения в неоспоримой одарённости его товарищей и подруг? Борис ли Акунин, Виктор ли Шендерович так поразили Дмитрия Львовича, что его понесло столь резвос горки на громыхающей критической тарантайке?
Помню, выступал я в 14-м году в славном городе Париже в компании Михаила Тарковского, и сдаётся мне, Быков назвал бы его лоялистом. Должен ли я заключить, что Дмитрий Львович может теперь смотреть на Тарковского сверху вниз?
Или скажем, выступали мы в славном городе Лондоне, когда меня туда ещё звали, с писателем Евгением Водолазкиным. На встрече тот сказал, что его учитель Дмитрий Сергеевич Лихачёв поддержал бы возвращение Крыма. Сам Водолазкин поддерживает возвращение Крыма безоговорочно.
Дмитрий Львович истово верит, что он лучший писатель, чем Евгений Водолазкин? И нормально спит при этом, ничто его не тревожит?
Стал ли Александр Кушнер меньше Быкова после своего крымского цикла?
Стал ли хуже Юрий Кублановский хуже, после стихов своих о Крыме?
Наверное, мы остановим все эти перечисления, потому что зрячий и так видит, а слепому всё равно.
Мы не отрицаем, что Дмитрий Львович очень большой, просто не надо пытаться укутываться всем одеялом сразу. У вас голый живот торчит, Дмитрий Львович, это заметно. И ещё что-то белое.
И не врите всё время, а то за язык однажды могут поймать. Не полощите им по ветру, держите свой язык хоть иногда в сыром, тёмном и тёплом месте.
Потому что когда рот открывается, сразу виден не масштаб, уходящий за горизонт, а удивительно близкое даже не дно, а донышко. И на донышке сидит маленький обидчивый человек, непрестанно сочиняющий большие романы, чтоб привстать на очередной том и куда-то допрыгнуть.
Не надо никуда прыгать, Дмитрий Львович. Тебя отлично видно.
Дмитрий Быков о Соловках и книге Захара Прилепина
Роман Захара Прилепина «Обитель» (АСТ, Редакция Елены Шубиной) хорош не только потому, что хорошо написан, - стилистов сейчас как раз в избытке, и фиоритурами маскируется чаще всего бессодержательность, - а потому, что хорошо придуман: в нем есть второе дно. Фигль-Мигль (как зовут автора, не знаю, приходится пользоваться псевдонимом) заметил в одной своей повести, что современную литературу не тянет перечитывать, и самого Фигля-Мигля это тоже касается, но Прилепина надо именно перечитать минимум дважды - просто чтобы уяснить авторскую конструкцию. Вообще же чаще всего перечитывать стоит то, чем автор наслаждался, тем, что ему приятно было писать самому.
Не сказать, чтобы «Обитель» - трагичную, жестокую по материалу, - было явно приятно писать, но сам процесс сочинения явно доставлял автору радость, поскольку Прилепин имеет здесь дело с кровно близким, наиболее интересным для него материалом, а именно с советским человеком (или, если угодно, советским сверхчеловеком).
Захар Прилепин справился с задачей исключительной трудности
Артем Горяинов - протагонист, попавший на Соловки за отцеубийство, - конечно, никак не герой этого романа. Роман с «отрицательным», по-школьному говоря, или по крайней мере с малоприятным протагонистом - задача исключительной трудности, такие трюки любил проделывать Горький, чтобы объективировать и выбросить из себя все самое отвратительное; Горяинову больше всего хочется жить, он интуитивный гений приспособляемости, и Прилепин, кажется, наделяет его многими своими чертами, но главным образом теми, которые не любит. В самом деле, в мире Соловков - в обители, как она дана у Прилепина, - должны жить либо монахи, то есть без пяти минут святые, либо законченные подонки. «Просто человек» тут не выживает, поскольку опускается, - и Горяинов именно таким расчеловечиванием, полной утратой личности как раз и заканчивается. Он не из тех, кто выдерживает тотальный прессинг. Задолго до своей полуслучайной, бегло упомянутой, загадочной смерти он гибнет, поскольку перестает отличаться от остальных; гибнет, потому что автору он больше не интересен. Горяинов с его безошибочным инстинктом выживания - изменяет ему этот инстинкт лишь единожды, когда во время инсценированного расстрела каждого десятого Артем вдруг меняется местами с этим десятым, - вроде бы ничем читателя не отвращает: он молод, здоров, дружелюбен, однако авторская и читательская неприязнь к нему нарастают неумолимо. Он по природе своей конформист, а это никак не герой Прилепина; приспособленец, гений социальной мимикрии, вдобавок с врожденным умением нравиться начальству, с безупречным чутьем на опасность и риск, - потому и описан так точно, что Прилепин смотрит на него с ненавистью, а зорче ненависти нет ничего. У Горяинова все получается, он всякий раз чудесно спасается (что и заставляет автора иной раз в интервью называть «Обитель» плутовским романом), но и это в глазах Прилепина не добродетели. Дюжинный малый, как будто не без совести и даже не без вкуса, - он готов и предать, и подставить, и отступиться; и относится к нему Прилепин так же, как Солженицын - к Ивану Денисовичу. Иван Денисович - главный, но не любимый герой: мы глядим на мир его глазами, но понимаем, что от авторского идеала он бесконечно далек. Авторский идеал - кавторанг или Алешка, люди с убеждениями и правилами.
А Иван Денисович выбран в герои потому, что представляет большинство: таких «терпил» на свободе - каждый второй, кабы не чаще. И таких, как Горяинов, много.
От Редакции
1. Эйхманс не был первым начальником СЛОНа. Он был назначен вместо .
2. Фёдор (Теодорс) Иванович Эйхманс (Teodors Eihmans), 1897 г.р. ЭйхманИ сом не назывался. Фамилию с буквой "И" употребил Захар Прилепин.
3. Ф.Эйхманс не был создателем Соловецкого лагеря. Лагерь создавали: Зам. пред. Совнаркома СССР Алексей Рыков , управделами СНК Николай Горбунов , личный секретарь Ленина Лидия Фотиева , секретарь спецотдела при ОГПУ И.Филиппов, назначенный секретарь управления Соллагерями ОН ОГПУ Васьков и начальник Управления СЛОН ОГПУ А.Ногтев. Безусловно и Владимир Ленин был в курсе принятого в ноябре 1923 года совершенно секретного постановления СНК "О создании Соловецкого лагеря принудительных работ" . Позднее к "работам" подключился видный деятель ЧК-ОГПУ, уголовный рецидивист с дореволюционным стажем Глеб Бокий . Эйхманс в это время был мелкой сошкой в Средней Азии.
Для тех, кто попытается защитить «научную» позицию Прилепина-Быкова цитатка: «Рассчитывать на научную работу здесь совершенно невозможно, не только на серьезную, но даже на какую-нибудь.» Это пишет жене поганый зэк с Соловков, профессор Павел Флоренский . Расстрелян в 1937-м, закопан эйхманисами в неизвестной яме.
Для тех, кто попытается защитить «культурную» позицию прилебыковых, баечка: режиссер Лесь Курбас , поставивший в лагерном театре несколько спектаклей для начальства, отвезен в Сандормох и расстрелян. Но это для сюжетной линии романа не важно. Важно то, что в концлагере была культура - музей и театр. Ну да, были..."
В чем Дмитрий Быков безусловно прав, так в том, что Прилепину дорог начальник СЛОНа Эйхманс. Любит он комендантов и чекистов. Абсолютно точный вывод. 100 %. (Юрий Серов. Очень злая реплика и фото, чтобы нюх не теряли…
Особенностью вчерашнего SNC BOOK DAY пожалуй стало то, что главный редактор Ксения Собчак успела лишь к его завершению, но, тем не менее, все заявленные public talk прошли успешно и интересно.
Ксения Собчак и дизайнер Белла Потемкина
Ксения Собчак
В 14.00 гости Торгового центра "Модный сезон" попали на дискуссию, посвященную вечной теме - развитию моды в России, а в качестве спикеров выступили Екатерина Положенцева , которая также презентовала свою книгу "Мода в эскизах" , а также дизайнер Леся Парамонова . Ведущей public talk выступила Алена Литковец , главный редактор портала TrendSpace.ru .
Леся Парамонова, Екатерина Положенцева, Алена Литковец
Леся Парамонова, Екатерина Положенцева
В 15.30 состоялся запланированный public talk с дизайнером знаменитой марки Aperlai Алессандрой Ланван , провела который редактор отдела моды журнала SNC Оксана Он . Наследница столь известной в модных кругах фамилии рассказала о своей новой коллекции, а также ответила на все интересующие гостей вопросы.
Лаура Джугелия, Оксана Он
Лаура Джугелия, Оксана Он , Вахтанг Акиртава, Алессандра Ланван
В 17.30 гости мероприятия смогли немного отвлечься от модной темы и погрузиться в психологию во время презентации нового интернет-проекта "По душам" , который не только продемонстрировал всем, что же такое практическая психология, но и подарил недельный абонемент на чат с личным психологом. Проект пока что находится в экспериментальной стадии, но уже с конца октября получить реальную помощь за вполне себе символическую плату смогут все желающие.
Самым ожидаемым событием дня стал настоящий литературный баттл между писателями Дмитрием Быковым и Захаром Прилепиным , провести который должна была сама Ксения Анатольевна, но и ее муж, Максим Виторган, справился ничуть не хуже. Итак, поскольку день журнала SNC был посвящен книжной теме, то мы решили поподробнее остановиться на этой дискуссии с нетерпением ждем вашего мнения на столь разные позиции писателей.
Максим Виторган: Как вы считаете, литература воспитывает, формирует человека или человек уже сам выбирает литературу под себя?
Дмитрий Быков: Литература, конечно, воспитывает, но не тем, что она внушает человеку те или иные "правильные" вещи, а тем, что она заставляет его переживать моменты эстетического счастья, а иначе она не за чем и не нужна. И о каких бы печальных вещах она ни говорила, она все равно напоминает нам о том, что есть моменты прекрасности , внезапного восторга, полного блаженства и так далее. А поскольку у каждого более или менее свое представление о счастье, то каждый выбирает литературу под себя. В одном случае описываются страдания, потому что есть люди, которые любят страдать и этим наслаждаются; в другом - идет описание еды или секса, то есть простых гедонистических радостей; в третьем - решаются мировые вопросы, но все равно литература существует для радости и больше ни для чего.
Максим Виторган: А может ли быть такое, что вот был человек одним, а потом прочитал литературу и стал другим?
Захар Прилепин: Ну, конечно, может, потому что люди склонны меняться в самом разном возрасте. Скажу о наболевшем: я думаю, что если бы в программе "Дом-2" какое-то большее количество людей, чем один мулат Сэм, который прочитал "Хижину дяди Тома" (известный роман Гарриет Бичер-Стоу - прим. ред . ) читали бы книги, то колоссальное количество подростков и взрослых поняли бы, что чтение книг - это тоже нормальная часть времяпрепровождения. Вот если вы когда-нибудь смотрели телепрограммы с сюжетами о квартирах или гардеробных знаменитостей, то вы могли бы заметить, что там вообще нет книжных полок, потому что сейчас это не является фетишем, необходимым для представления достойного человека. Я думаю, что если бы Ксения Собчак или Иван Ургант, или все эти люди, на которых мы с такой любовью смотрим, объяснили бы, что они достигли тех вершин, которых они достигли не за счет того, что они так хорошо выглядят, а за счет того, что они прочитали какое-то количество книг, то какое-то количество людей переориентировалось бы в более правильном возрасте. Пусть не в 6 и не в 9 лет, а в 12 или 16, но нужно понять, что образец успешного поведения выстраивается не в силу наличия определенного макияжа, а в силу определенных эмоциональных связей с миром, и вот это нужно понимать, потому что никогда не поздно стать человеком. Читайте книги и все у вас наладится.
Максим Виторган : Почему чтение книг противопоставляется какому-то внешнему проявлению жизненных достижений? Пусть даже условных. Ведь даже Александр Пушкин писал: "Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей".
Захар Прилепин: Потому что Пушкин сначала пришел к осознанию мировой культуры, а уж потом к красоте ногтей. А сейчас идет все в обратной последовательности. У человека, как правило, на этом все и заканчивается, ногти красивые, а значит все уже в порядке. Все мы доказали, что надо хорошо выглядеть, и вот все эти девушки в модных магазинах и юноши демонстрируют нам, что все и так уже хорошо, хотя очевидно, что есть что-то более ценное чем это.
Максим Виторган: Возможно ли в школе привить детям любовь к чтению, скажем, заставить любить читать?
Дмитрий Быков: Знаете, я против того, чтобы в школе внушать любовь к чтению, потому что как сказал Мао Дзеду н, самый многотиражный автор XX века: "Сколько ни читай, умней не станешь" , поэтому это не вопрос чтения. Я в школе пытаюсь заставить использовать литературу как подручное средство, ведь оказывается, что многие из наших проблем уже в литературе решены, и если вовремя прочесть "Отцы и Дети" Тургенева , то можно понять, как нужно правильно вести себя с людьми, когда ты весь такой Базаров (главный герой романа "Отцы и дети" - прим. ред.) , человек трудный и некоммуникабельный. Если вовремя прочесть "Что делать" Чернышевского , то можно правильно понять как вести себя, когда жена другого любит, а он твой лучший друг, и вам не хочется терять ни того, ни другого. Если вовремя прочесть "Войну и мир" Толстого , можно понять, как правильно выигрывать войну или дуэль. То есть литература для школьника, во всяком случае, не должна быть предметом культа, она должна стать таким подорожником, который он накладывает на свои раны. Помните анекдот: "Как сделать так, чтобы Россия зажила правильно? Приложить к ней большой подорожник". Вот литература и должна быть таким большим подорожником, после которого вы правильно заживете.
Максим Виторган: Я прочитал "Отцы и дети" , когда мне было лет 15, наверное, и не могу сказать, что мной были сделаны какие-то выводы в том возрасте.
Дмитрий Быков: Все это просто потому, что у вас не было тех проблем, которые есть у Базарова , вы гармоничны и это видно за 10 метров. А вот у школьника такая проблема, что он появляется и всеми своими иглами "вставляется" в окружающих, а ведь это проблема очень многих серьезных закомплексованных умных подростков, которые могли бы совсем иначе прожить жизнь, если бы они не стремились все время всех побеждать, всем что-то доказывать. Я видел, как Базаров оздоравливает, как Лопухов и Кирсанов оздоровляют, и больше того, я видел какой большой и непоправимый вред наносят "Братья Карамазовы" Достоевского , поэтому всех, кто не читал эту книгу, я призываю и дальше воздерживаться.
Захар Прилепин: Я буду с Димой спорить иногда, потому что русская литература не учит ничему, вернее она учит всему одновременно, потому что все возможные модели поведения изначально в ней заключены. Собственно сам спор западников и славянофилов, патриотов и либералов, он весь заключен в русской литературе в полном составе, поэтому люди могут прочитать любой текст и сделать из него любые доступные выводы. Русская литература - это не учебник по психологии, по гендерной философии, по военному делу, или по сексологии, она вообще не дает никакого ответа, она задает только лишь бесчисленное количество вопросов, и в этом ее абсолютное счастье, ведь чем больше вопросов ты сам себе задаешь, тем больше ответов ты сам для себя имеешь. Поэтому вы ничему не научитесь ни у Базарова, ни у Рахметова, ни у Карамазовых, - там в найдете только бесконечные тупики и головоломки.
Максим Виторган: Захар, вот скажите, у вас четверо детей, вы их заставляете читать? Или как-то вообще воспитываете отношение к литературе?
Захар Прилепин: Мне хотелось бы ответить на этот вопрос очень серьезно, потому что это совершенно не повод для шуток. Есть четыре пункта: во-первых, детям нужно начинать читать с трехмесячного возраста, причем два раза в день когда дневной сон и вечерний сон, все детские впечатления, тактильные и визуальные, должны быть связаны с книгой, первое удивление, первый страх. Во-вторых, отсутствие не только "Дома-2", но и телевидения вообще в доме - это главный залог того, что ребенок, как зомби, не будет сидеть и нажимать на все 276 каналов. У меня в доме нет телевидения вот уже 17 лет, и все мои дети читают как параноики, потому что им просто больше нечем заняться. В-третьих, интернет должен появляться в жизни ребенка с какого-то определенного возраста, когда детям нужно социализироваться, когда уже есть привычка к чтению, тогда они могут зайти поиграть во все эти игры, но до 7 лет лучше бы интернета не было. В-четвертых, обязательно должна быть библиотека в каждой комнате - и в детской, и в гостиной, и во всех остальных, потому что если перед ребенком положить гаджет и сказать: "Сынок, вот здесь лежит вся мировая литература", то он никогда туда не полезет. Должны быть книжки с картинками, ни аудиокнига, ни мультфильм, ни электронная книга никогда не заменят ту сказку, которую тебе каждый день читает мама перед сном.
Максим Виторган: А имеет ли какое-либо значение, что именно читать или важен сам процесс? На начальном этапе развития?
Дмитрий Быков: Я абсолютно убежден, что подсаживать ребенка на чтение надо обязательно с триллеров, по двум причинам: во-первых, литература триллера по определению качественная, потому что рассмешить может непрофессионал, выбить слезу может непрофессионал, а вот напугать может только писатель очень высокого класса, как Стивен Кинг , например, или как Джоан Роулинг . А вот скажем, Стефани Майер - она плохой писатель, она не может напугать. И еще вторая причина: ведь когда ребенок от чтения получает сильные и яркие впечатления, то он подсаживается на сам процесс, плохо только то, что после этого он ждет от литературы прежде всего сильной эмоции. Я должен сказать, что я очень раскаиваюсь в том, что подсадил детей на литературу. Вот вчера я выступал у сына в школе, читал лекцию про "Капитанскую дочку" и "Медного всадника" (произведения Александра Пушкина - прим. ред.), и сын после этого ко мне подошел и сказал: "Ну неплохо. Ну вот здесь ты наврал, вот здесь было не так, вот тут была не та фамилия, и в целом концепция несколько притянута, но для наших сойдет". Лучше бы он не читал, конечно.
Максим Виторган: Набоков выделяет трех китов русской литературы: это Чехов, Достоевский и Толстой. Скажите, а для вас есть подобная "тройка"? И что вообще такое русская литература?
Захар Прилепин : Я считаю, что русская литература консервативна, милитаристски настроена, мракобесна и православна, поэтому можно выстраивать любые тройки и "Толстой, Толстой, Толстой", и "Пушкин, Есенин, Гумилев", и "Горький, Горький, Горький" и всегда будет понятно, что русский человек - это человек страшной грани, страшного баланса, страшного выбора и вообще в этом своем страшном выборе он делает еще более страшный выбор, и это его нормальное состояние. Я люблю откровенно воюющих классиков, таких как Лермонтов и Гумилев. Но вообще самые главные качества русского писателя и поэта в том, что он, простите меня, всегда "отвечает за базар", его обязательно должно губить его окружение, его эпоха, его душа, его алкоголизм, его милитаристские привычки, он должен либо погибать, либо все это преодолевать. Я думаю, что русская литература не такая уж и молодая, и вообще, Достоевский является самым модным и продаваемым писателем в мире, ни Ги Де Мопассан, ни Томас Манн, никто не читается с такой страстью и неистовством, как Достоевский, поэтому он самый "взрослый" писатель мира, на которого ориентируется половина человечества, а Чехова последнее время даже ставят выше, чем Шекспира, поэтому вся эта молодость, она условна, и русская литература стала во многом определяющей в истории мировой литературы.
Дмитрий Быков: Что касается школьной программы, то я наверно заставил бы объединить старшие классы и ВУЗы, потому что школьнический подход к литературе вообще несерьезен. Нужно переучивать заново всю мировую литературу, искать забытые контексты, превращать все это в дедуктивные вещи, и преподавать, конечно же, должны настоящие ученые.
На вопрос из зала о том, верят ли гости в писательскую реинкарнация Зинаиды Гиппиус в Ксению Собчак, Дмитрий Быков ответил следующее:
"У обеих есть одна общая черта - их очень заводит, когда их ненавидят, но это черта чисто психологическая, а не писательская, им нравится не нравиться, я таких людей уважаю. И надо сказать, что ситуация, когда все пришли на тебя смотреть, а ты прислала вместо себя мужа, это самый эффектный ход для того, чтобы тебя ненавидели окончательно, так что молодцы! Представляете, все пришли бы на творческий вечер Зинаиды Гиппиус, на эротический и напряженный, где она была бы в этих ее знаменитых лосинах морковного цвета, и тут вышел бы Мережковский в пенсне и начал бы читать им религиозные тексты".
Фото: Сергей Кудинов и Сергей Чумиков
