Достоевский черная жемчужина русской словесности. Доклад: Качество жемчуга русской литературы

Жемчужины российской словесности.

Драгоценнейшие жемчужины русского народного творчества являются выражением народного гения, определяют характер нашего самосознания, которое было поставлено во главу угла при закладке величественного здания Святой Руси.

Лучшие представители литературно-музыкального творчества всегда высоко ценили эти жемчужины, в которых так прекрасно и полно отразился творческий гений и истинный характер народа с незапамятных дней. Величие русской культуры, музыки и балета коренится глубоко в народном творчестве, обнимающем собою все области жизни великого народа в целом.

Русские поэты и композиторы всегда внимательно прислушивались к первоисточникам духовного богатства родной земли и обогащали себя этим сокровищем для своего классического творчества. «Не мы, а народ есть подлинный творец», – говорил Михаил Иванович Глинка, основатель русской национальной классической музыки. Как известно, древние народные песни с красочным музыкальным обрядом проводов масленицы сделались украшением опер «Майская ночь» и «Снегурочка» у Римского-Корсакова.

Зная, как трудно теперь найти словесные памятники Древней Руси, чтобы приобщить нашу молодежь к правильной оценке этого сокровища, мы сочли своим долгом изложить это словесное богатство наших предков и показать, чем жила, укреплялась и развивалась наша исторически славная и великая Россия.

Устное творчество появилось в те далекие времена, когда русский народ не умел ни читать, ни писать. Все это богатство поэтического творчества распространялось и передавалось из уст в уста, из поколения к поколению.

Наши предки отличались хорошей памятью. Они запоминали наизусть пословицы, поговорки, былины, сказки, поверья, песни, загадки, в которых так ясно отразились и богатое воображение, и ум, и практическая мудрость народа. В процессе устной передачи многое забывалось, опускалось, переиначивалось на новый лад.

При устной передаче в былинах появлялись и сохранялись исторические неточности. Владимир Святой, например, сражается с ордынцами, которые пришли на Русь через два века после него. Владимиру помогает его племянник Ермак, покоритель Сибири ХVI века. Подобные исторические неточности называются анахронизмами.

Другой отличительной чертой устного творчества является его безымянность; имена авторов никому никогда не известны. Коллективным автором устной поэзии является народ.

Не всяк человек мог красочно передать услышанное. Для этого нужны были одаренные люди, певцы и рассказчики. Каждый из них вносил в былину или в сказку нечто свое, новое, индивидуальное, часто передавал свои личные мысли, чувства, верования, знания, основанные на его личном жизненном опыте. Но все индивидуальное постепенно стушевывалось и становилось общим творчеством народа,

Каким образом зарождались произведения устного творчества?

Очевидно, всякое отдельное произведение имеет своего первоначального автора, который самый первый рассказал его или пропел другим под завывание зимней метели. Потом слышавшие передали это другим, другие – третьим и так без конца. При передаче из уст в уста, из поколения в поколение устное произведение каждый раз менялось в какой-то степени, рождались новые, лучшие варианты.

Позднее, с введением письменности на Руси, а затем и печатного дела, личное творчество отдельных авторов стало закрепляться в письме и в печати. Это личное книжное творчество получило название литературы.

Устная народная поэзия иногда называлась также безыскусственным творчеством, потому что это творчество проще, иногда беднее литературного, но зато в народном творчестве есть своеобразная красота детски наивной, чистой свежести, непосредственности и богатого воображения. На устное творчество обратили внимание представители художественного слова, и это творчество постепенно было записано в дошедшем до нас содержании. Наши писатели и композиторы искали в народном творчестве обновления, свежести, самобытности и оригинальности русского духа. Сказки в обработке Пушкина, басни Крылова, «Песня про купца Калашникова» Лермонтова, песни Кольцова – многое в русской литературе взято из устного творчества народа.

Все это культурное богатство создавалось и зрело веками в борьбе народа против внешних врагов, в ходе всего исторического развития Святой Руси.

Теперь рассмотрим некоторые виды устного творчества. Сначала остановимся на народно-обрядовой и бытовой лирике, сложившейся у наших предков еще до принятия христианской религии. Этой религиозно-обрядовой лирикой сопровождалась вся жизнь наших предков-язычников. Все праздники разделялись на веселые, в честь весны и солнца после весеннего равноденствия, с поворотом на лето, и на грустные праздники, после осеннего равноденствия, с поворотом на зиму.

С принятием Христианства все эти языческие праздники были весьма удачно приспособлены к христианским праздникам, так как они приблизительно совпадали с праздниками Рождества Христова, Крещения, Благовещения, Пасхи, Святой Троицы – по времени. Как ни боролась Православная Церковь с остатками язычества, проникшие в христианские праздники, народная лирика сохранила в себе языческо-христианское двоеверие до наших дней. Вот яркий пример: со среды масленицы в Церкви уже читается покаянная молитва «Господи и Владыко живота моего», а вне Церкви шумно и весело празднуется широкая масленица с блинами, этим языческим символом солнца, в честь возрастающей его силы.

С принятием Христианской веры русские люди от языческих обрядов похорон зимы и рождения солнца физического легко перешли к празднованию рождения Солнца Духовного, воссиявшего надо всей вселенной Солнца Правды – Спасителя Мира. И хотя в церковную службу бывшие язычники ничего внести не могли, однако в домашнем праздновании Рождества Христова они удержали некоторые языческие обряды и обычаи в так называемых колядках и в подблюдных песнях при гаданиях, где часто фигурировало блюдо. Эти гадания приспособлены к Новому году.

Полное пробуждение солнца после зимнего сна наши предки воспевали в так называемых веснянках или в песнях весны. Эти песни принадлежат к наиболее красивым произведениям народной поэзии, где воспевался расцвет жизни, любви и молодости. Эти праздники приблизительно совпадали с нашей сырной или мясопустной неделей, то есть масленицей и с Благовещением. В языческие времена именно около 25 марта обычно с утра до позднего вечера девушки «закликали весну».

Девичьи хоры от села до села перекликались своими веснянками. С принятием Христианства им легче было переключиться к светлому празднованию голубого праздника – Благовещения. Радость воспевания и прославления весны в веснянках была заменена духовной радостью Благовещения, начала духовной весны и возрождения человечества через долженствующего родиться Спасителя мира.

Органически слились и переплелись в сознании наших предков, сперва язычников, а потом христиан и «Красная горка», и «Радуница», то есть веселые поминки умерших, поздравление их с оживлением после зимы, и «Навий день» (от слова «навье», что значит душа, тень умирающих), когда поминались родные и близкие покойники. Тем же двоеверием сопровождались обрядовые песни «Русальной или Зеленой недели», праздновавшейся около Троицына дня и Семик, седьмой четверг после Пасхи, посвященный поминовению усопших и русалкам. Языческое веселие на кладбищах проходило с таким увлечением, что Стоглавый Собор ХVI века вынужден был вынести самое строгое порицание и запрещение этого чисто языческого обычая поминовения с «кричанием и скаканием» скоморохов, когда люди переставали плакать по умершим и начинали скакать и плясать на кладбище, бить в ладоши и петь «сотонинские» песни, слушая скоморохов, этих обманщиков и мошенников. С тех пор наши предки перестали справлять языческую тризну на кладбищах.

Важным моментом языческого календаря был так называемый «Брак солнца с землей», после летнего солнцеворота на осень и зиму. С принятием Христианства это празднование было легко переключено на празднование Рождества Иоанна Крестителя (7 июля).

Праздник Рождества Иоанна Крестителя по-народному называется праздником Ивана Купала. Художественное воспроизведение купальских обрядов древности мы находим у Гоголя в повести «Вечер накануне Ивана Купала». Венки, хороводы, купанье, прыжки через костры и поиски чудодейственных трав (цвет папоротника), а также скатывание под гору зажженного колеса в воду – вот обычные купальские обряды. Для очистки скота от всяких болезней его прогоняли через пылающие костры.

В жизни русских людей всегда имел большое значение урожай, жатва хлеба, сопровождавшаяся «жатвенными» обрядами и песнями с прославлением первого колоса. Первый сноп ставили под образа, в передний угол. Праздновались «зажинки», «обжинки», «дожинки», первому снопу поклонялись, называя его «именинником». В конце страды по традиции всегда оставляли недожатой горсть яровых «козлу на бородку». Так как во время страды люди работали «от зори до зори», то жатвенные песни были беднее по содержанию, чем другие, летние и осенние. Первого июля скромно праздновалась «Макушка лета». Только на Ильин день водили хороводы, да в конце сентября праздновали рубку капусты. Все рубили сечками «Матушку капусту», припевая да притопывая.

Народно-обрядовой лирикой сопровождались и все важные моменты в жизни человека, от рождения до кончины. Особенно красочны и богаты были свадебные песни, в которых ярко отразились три периода общественно-бытового и правового положения женщины в древние времена – умыкание или кража невесты; купля-продажа невесты; добровольный привод невесты, по взаимному соглашению.

В зависимости от периода, в песнях свадебного цикла слышится то ропот девушки на отца и мать, выдавших ее замуж против воли за «неровню»; то трогательное и печальное прощание девушки «с вольною волюшкою», с родным садиком, с соловушкой, с милыми подружками. В песнях первого периода, с умыканием или похищением невест, родительский дом, «родная сторонушка» противопоставляются чужедальней сторонушке, куда увезли невесту против ее воли. Эта сторонушка горем вся засеяна, слезами полита. Родимому батюшке и родимой матушке в песнях этого цикла противопоставляется свекор и свекровь – «ведмедь с ведмедицею», у которых без огня сердце разгорается, без смолы гнев раскаляется. Родимым братцам и сестрицам противопоставляются деверья – шпицы колючие, да золовки – крапива жгучая. Да и сам жених, похитивший или купивший себе жену, является для нее не любимым существом, а «погубителем», «разорителем» ее маленького светлого девичьего счастия. В первые два периода общественно-семейного положения женщины ее жизнь в семье мужа сравнивалась с положением «утушки» во стаде диких гусей: «стали утушку щипати, стала утушка кликати, горько рыдати». Свекор бил молодую плеткой-семихвосткой. «Плеткой ударит – тела убавит; в щеку ударит – румянцу не станет». Выданная насильно замуж девушка жалуется: «Я батюшке говорила: не давай меня, батюшка, за неравного, не мечись ты за большим богатством, не гляди на высоки хоромы! Не с богатым мне жить, а с человеком! Не в хоромах нужда, а в любви да в совете».

Совсем другое настроение у девушки, которая выходит замуж по любви. Такой брак называется «желанным». С вечера невеста поет и кормит лошадей отборным зерном и просит их отвезти ее завтра «раньше-пораньше к любимому жениху, дальше-подальше от батюшки, ближе-поближе ко свекору на двор». Однако и добровольно покидающая родительский дом девушка, по обычаю старины, должна была плакать, чтобы не обидеть родителей, чтобы они не подумали, что она рада от них уехать.

Сложный свадебный обряд состоял из сватовства, сговора, девичника и самой свадьбы. Во сваты выбирались лица, хорошо знавшие свадебный «чин». Свита жениха называлась дружками, а подруги невесты – подружье. Одна из подруг, которая запевала свадебные плачи, называлась плачеей. Старший из дружек назывался тысяцким. Сваты, явившись как бы «случайно» в дом невесты, не называли вещи своими именами, а вели какие-то таинственные и символические речи, называя себя «охотниками» или «купцами», а невесту – «куницей» или «товаром». Обсудив приданое невесты, устанавливают день свадьбы. Накануне, во время девичника, оплакивают девичью волю невесты и ее косу. Свадебный поезд для поездки в церковь для венчания и из церкви в дом жениха обставлялся разными обрядностями: осыпание хлебными зернами, поклонами «молодой» печи в доме мужа. При этом молодая клала на печь хлеб или связку баранок или пояс. Это означало, что она просит защиты у предков мужа, вступая в новый род. Кое-где существовал обычай, требовавший от новобрачной в знак ее полного подчинения мужу снимать мужу сапоги. Отец новобрачной передавал зятю плетку, ударив ею символически дочь, и этим действием власть отца передавал мужу над женой.

Смерть как заключительный акт человеческой жизни тоже была обставлена похоронными обрядами и оплакиванием покойника. Это оплакивание постепенно облекалось в поэтическую форму похоронных песен и причитаний, обязательных при погребении. А так как не все обладали способностью импровизировать и сочинять причитания, то появились особые плакальщицы или «вопельницы» или еще «плачеи», которые нанимались родственниками покойника или покойницы. Причитания северной Руси отличались богатым художественным содержанием, описанием места пребывания души, судьбы, горя осиротевшей семьи, а также описание земной жизни умершего, с перечислением его добродетелей. Сама смерть изображалась «злодейкой», которая в окошечко не стучалась, а подходила потихоньку, а иногда черным вороном в окошко залетала.

Веру свою в силу слова русский народ выражал в заговорах и заклинаниях, изложенных в поэтических формах. Народ глубоко верил в магическую силу заговоров, но при условии, чтобы все подробности заговоров исполнялись точно и в строгой последовательности. В противном случае теряется их сила. Поэтому заговоры не изменялись, точно передавались из поколения в поколение и являлись более устойчивой формой народной поэзии. Как ни боролась с этими остатками язычества Церковь, люди прибегали к этим заговорам очень часто. Стараясь примирить старую языческую и новую Христианскую веры, в своем двоеверии предки наши вводили христианские имена вместо языческих в свои заговоры, но исполняли все согласно заговорам.

Любимым развлечением на Руси были загадки, которые облекались в ритмическую и художественную форму. Вот некоторые из них:

Кабы я встала – до неба достала, кабы могла бы – все бы рассказала (дорога).

Узловат Кузьма – развязать нельзя (цепь).

Не рубашка, а сшита; не дерево, а с листьями; не человек, а рассказывает (книга).

За бабушкиной избушкой висит хлебушка краюшка (месяц).

Сидит красная девица в темной темнице, коса на улице (морковь).

Рассыпался горох на тысячу дорог (звезды).

Маленький, удаленький, сквозь землю прошел, красну шапочку нашел (гриб).

Русская сказка занимает одно из самых важных мест в устном народном творчестве. На заре своего развития народ понимал сказки буквально, как их понимают дети, и сказка в древние времена имела гораздо большее значение, чем ныне. Безграничная человеческая фантазия всегда находила в сказке такие же безграничные горизонты поэтической красоты. Хотя и говорилось в народе, что «Сказка складка, а песня быль», но что из того, ежели сказка складывается из отдельных элементов реальной жизни, и действуют в ней реальные герои. И серый волк, и баба яга, и кощей бессмертный были настолько всем знакомы, что стали как бы существующими, даже почти необходимыми в настоящей жизни. Сказки слагались еще в те времена, когда народ одухотворял всю окружающую природу. С древнейших времен сохранились до наших дней сказки мифические. Народ верил в превращение человека в деревья, растения и в другие неодушевленные предметы, верил народ и в существование живой воды. Животных первобытный человек идеализировал, преувеличивал их силу и мудрость. Животный эпос сохраняется у нас и поныне в сказках для детей. Самыми популярными животными в этих сказках являются медведь, лиса, серый волк, помогающий Ивану Царевичу, Сивка Бурка – вещий Каурка, белые лебеди, собачка Пустолайка. Каждое животное имеет свой определенный характер и исполняет свою определенную роль. Человеческими качествами обладает не только животный мир, но и вся природа. Солнце красное, месяц ясный, ветер буйный, мороз лютый являются в человеческом образе, женятся на земных девушках, живут в простых избах и даже ссорятся и соперничают.

В сказке о Василисе Прекрасной день сменяется ночью в виде бега белого, красного, черного всадников на белом, на красном и на черном конях. Водяной и леший, будучи духами воды и леса, имеют свои семьи, живут в избах или в палатках. Баба яга – костяная нога живет в избушке на курьей ножке и отличается способностью обращать людей в животных. Обычно пожирая людей, баба яга вынуждена иногда помогать людям и давать героям сказок сверхъестественную силу, чтобы они могли уйти от беды с помощью ковра-самолета или сапогов-скороходов, или же меча-самосека.

В более поздние времена сказки начали давать нравоучение слушателям – «добру молодцу урок». В нравоучительных сказках симпатия народа всегда на стороне униженных, смиренных и слабых, на Иванушке Дурачке да на нелюбимой падчерице. Иванушка в сказках всегда умнее и честнее своих братьев-умников, которые являются злыми, себялюбивыми, трусливыми и нечестными. Сказочный мир всегда более интересен, прекрасен и справедлив.

Свою практическую, житейскую мудрость русский народ выразил в пословицах и поговорках. В этом жанре отразилась не только русская, но и общечеловеческая мудрость. Вера в мудрость пословицы выражена такой поговоркой: «Пословица вовек не сломится». Пословица всегда была и есть правда жизни нашего народа. Русская житейская и практическая мудрость остроумно распутывает сложнейшие вопросы несколькими правдивыми и простыми словами. Если бы наши ученые «печальники» за простой народ пошли в народ не поучать его, а поучиться у него житейской мудрости, не было бы у нас катастрофы, ибо «наш народ сер, да ум у него не волк съел».

В русских поговорках тоже отразился поучительный характер житейской народной мудрости, хотя и не так сильно и авторитетно, как в пословицах. Вот почему народ говорит, что поговорка – цветочек, а пословица – ягодка.

К устному народному творчеству относятся также и былины или героические песни о подвигах русских богатырей. Освобождаясь от страха перед окружающей средой, наш народ постепенно стал замечать в себе силу и могущество. Вместо прославления природы, народ славит свои подвиги. Под видом подвигов богатырей, национальных героев, он прославляет подвиги всей своей нации. Интересно отметить, что слово «богатырь» произошло от «богатый», от которого произошло у нас и определение высшего духовного Начала и Творца вселенной – Бога. Едва ли есть на других языках более глубокое определение высшего Начала добра и истины.

Русские народные герои как олицетворение лучших качеств народа в целом, будучи лицами идеальными, отличаясь не только физической силой, но также умственной и нравственной красотой, как великие охранители и защитники Русской Земли, получили название богатырей и сделались теми эпическими национальными героями, которые у других народов почитались полубогами. Чем древнее богатыри, тем больше они наделяются чертами мифическими. Их рост – «повыше леса стоячего, пониже облака ходячего». Когда старший богатырь Вольга говорит, то будто «гром гремит», а когда он едет – «колеблется мать сыра земля, шатаются темны лесушки». В руках у богатыря палица (дубина) «в сорок пуд», а иногда и «в триста пуд». Когда богатырь пускает стрелу, то дуб разлетается «в черенья ножевые» (на кусочки). Старший богатырь Вольга Святославич отличается хитростью, «щукой рыбой ходит в глубоких морях», птицею соколом летает «под облакы». Добрыня Никитич, младший богатырь, отличается вежливостью. Он знает, как с богатырем съехаться, как богатырю честь отдать.

Младший богатырь Алеша Попович, представитель духовного сословия, отличается храбростью, но в нравственном отношении далеко не идеален. Все былины про младших богатырей разделяются на Киевские и Новгородские.

Центральным лицом, вокруг которого собираются богатыри Земли Русской, является великий князь Владимир – Красно Солнышко. Он не совершает подвигов сам, не выезжает из своего стольного града Киева. Он является нравственным центром, воплощенной народной совестью, а вокруг него стоят свято-русские богатыри, сберегатели Православного Царства.

Илья Муромец, олицетворяющий самый могущественный класс России – крестьянство, является самым любимым богатырем. Он наделен всеми светлыми чертами русского народа. Он обладает духовно-нравственной и телесной красотой. Он сильнее и храбрее других богатырей. Будучи кристально чистым, честным, благородным, сердечным, он является постоянным защитником вдов и сирот. Почтительный сын своих родителей, на свой богатырский подвиг он берет благословение у родителей со смирением и кротостью:

«Не сырой дуб к земле клонится, расстилается сын перед батюшкой. Он просит себе благословеньица».

Илья Муромец – великий патриот. Трех побежденных царей он милостиво отпускает на волю с тем условием, чтобы они разнесли по всему свету славу Русской Земли: «Вы поедете по своим местам, вы чините везде такую славу, что Святая Русь не пуста стоит. На Святой Руси есть сильны богатыри».

Преклоняясь перед своим любимым богатырем, наш народ развивал в себе любовь к отечеству и национальную гордость, или сознание достоинства, а не гордыни, которая была чужда православному народу. Наш народ понимал, что без сознания своего достоинства и национального чувства не может стоять русское государство. Согласно народному верованию, силу богатырскую Илья получил чудесным образом от слепцов, странствующих по святым местам, от певцов духовных стихов, или «калик перехожих». До тридцати лет и трех годов Илья «сиднем сидел», не владея ногами.

Илья хорошо помнит завет отца высоко ценить человеческое достоинство в каждом человеке: «Не помысли злом на татарина, не убей в чистом поле христианина». Илья никогда не проливал напрасно человеческую кровь, а только защищая или защищаясь, а не нападая на мирных людей. Вместо пролития крови Илья часто наводил страх на «станишников» или разбойников ударом стрелы, которая расщепляла кряковистый дуб в черенья ножевые.

Не прельщался Илья ни властью, которую ему предлагали в других странах, ни богатым выкупом за пленных. Если же и попадался ему в руки золотой клад, то он сразу же тратил его на церкви Божии. Отдавая себя служению Родине, Илья совершал свои подвиги всегда только для «бережения» родной Русской Земли.

Помощником у Ильи был Добрыня Никитич, который называется порою «под-атаманом» Ильи Муромца и его заместителем. Как представитель княжеского сословия, Добрыня Никитич иногда называется племянником князя Владимира. Вежливый, благовоспитанный, честный и храбрый, Добрыня Никитич по поручению князя Владимира «очищает дороги прямоезжие» от врагов. Главный подвиг Добрыни – победа над змеем Горынычем и освобождение племянницы князя Владимира Забавы Путятишны и с нею сорока царей и царевичей, королей королевичей. Змеем Горынычем в былинах и в сказках назывался чудовищный крылатый змей, похищавший женщин.

Во время длительного отсутствия Добрыни Никитича Алеша Попович сватает его жену Настасью Никулишну и говорит ей, что Добрыня убит. Так как сватом был сам князь Владимир, то Настасья Никулишна согласилась было выйти замуж за Алешу Поповича. Но во время свадебного пира неожиданно явился Добрыня, переодевшись скоморохом гусляром. В нужный момент Алеша Попович неожиданно получил от Добрыни «поучение шалыгой подорожной». «Всяк-то, братцы, на веку женится, а не дай Бог женитьбы той Алешиной».

Алеша Попович храбр не менее Ильи Муромца и называется его «эсаулом». Иногда Алеша берет хитростью. Он заставил оглянуться Тугарина Змеевича и в тот момент срубил ему голову, которая упала на сыру землю, как «пивной котел». У Алеши отмечается много отрицательных сторон: «Глаза завидущие, руки загребущие». Иногда он бывает очень грубым и злым. Он бросает нож в Илью Муромца за то, что князь Владимир посадил Илью на первое место.

По христианскому пониманию, богатыри перевелись на Руси за свою гордыню. Недаром Пушкин уразумел, что правда русская – в смирении: «Смирись, гордый человек, сломи свою гордыню. Тогда спасешься сам и спасешь других». По народному верованию однажды после победы над татарами, богатыри стали хвастаться, что они могут справиться с кем угодно, даже с силой «нездешней». Тогда избитые татары воскресли и появилась «сила небесная». Богатыри испугались и убежали в киевские пещеры и там «окаменели».

Новгородские былины отражают жизнь «Господина Великого Новгорода». Олицетворением купечества является Садко «Богатый гость», чудный гусляр, увеселявший не только новгородцев на пирах, но и морского царя. Скопив «несметную казну», Садко скупает все товары в Новгороде, до черепков от битых горшков. По другим вариантам он не смог скупить все товары. Хотя он и очень богат, но «побогаче его славный Новгород».

Василий Буслаевич, или просто Васька Буслаев, был олицетворением новгородской вольницы и молодечества. Без него, удалого молодца, не обходилась ни одна драка. На своих легких лодочках – ушкуях грабил он торговые караваны по северным рекам. Еще будучи молодым, он отличался разгульной жизнью и великой силой: «кого за руку держит – рука с плеча. Кого за ногу держит – нога с колен. Кого за голову – голова долой...»

Со своей дружиной таких же удалых молодцев Васька вызывает на «драку великую» весь Новгород и многих побивает. Единственным авторитетом для Васьки является его мать. Только мать могла остановить «свое чадо милое», посадить его в глубокий погреб и запереть замками крепкими. Разбив эти замки, Васька продолжает драку великую со всем Новгородом и даже убивает своего крестного отца, «Старчище Пилигримище», в тот момент, когда тот хотел успокоить разгулявшегося крестника. Васька признает только грубую физическую силу.

По народным былинам, Киевские богатыри лучше новгородских. Они служат общему русскому делу, оберегают Родину от внешних и от внутренних врагов. Новгородские же – преследуют свои личные интересы и даже вступают в борьбу со своим родным народом.

Дошли до нас и былины про старших богатырей. Старшими они называются потому, что они превосходят всех других богатырей своей величиной и силой. Эти былины были составлены нашим народом еще в те времена, когда русский народ не отделял себя от природы и не замечал еще своих личных духовных и физических достоинств. Старшие богатыри – это олицетворение мощи земли, ее первозданного величия.

Вот Святогор богатырь. Он так тяжел, что «земля на себе через силу его носит». Он живет на Святых Горах, потому и прозывается Святогором. Он выезжает на исполинском коне, «головой упираясь под облако ходячее». Мать сыра земля под ним колеблется. Леса падают, реки выливаются из крутых берегов. Удары сильного Ильи Муромца ему кажутся «укусами комариными». Святогор кладет Илью Муромца в карман. Святогор – воплощение первобытной, стихийной мощи, лишенной всего духовного. Святогор сам не рад, что он такой. Ему самому «грузно от силушки» как от тяжелого бремени. Он не знает, как применить ему эту силушку, как от нее избавиться. Погиб Святогор от своей гордости. Стал он хвалиться: «Кабы я тягу нашел, то я бы всю землю поднял». Вот и находит он в поле «маленькую сумочку переметную». В ней была «тяга земная». Подымая ее, Святогор ушел в землю по колени, потом и весь ушел. «Тут ему и было кончание». По другим былинам, он нашел каменную гробницу, лег в нее и закрылся крышкой, но поднять ее уже не мог. Он просил богатыря Илью, с которым подрался, разбить крышку мечом, но после каждого удара Ильи крышка не разбивалась, а вырастал новый железный обруч и еще туже затягивал гроб. Передав часть силушки богатырской и свой меч Илье, он умирает.

Другим старшим богатырем был Микула Селянинович – олицетворение народной силы в оседлый период жизни русского народа, когда он занимался земледельческим трудом. Он является представителем крестьянского сословия, как и Илья Муромец. Микула – богатырь-пахарь. Его мы видим все время на пахоте с его неразлучной сошкой и «кобылой соловоей» (светло-желтой масти и белогривой).

Шел раз Микула Селянинович «пехотой» (пешком) со своей сумочкой переметной, а Святогор гнался за ним на коне и никак не мог догнать его. Тогда Святогор крикнул, чтобы Микула подождал его. Микула остановился и положил сумочку на землю.

«Что у тебя в сумочке?» – спрашивает Святогор.
«А вот, подыми ее», – говорит Микула.

Но Святогор не мог сдвинуть ее с места. Чем больше делал он усилий, тем глубже сам уходил в землю. В этой сумочке, которую так легко носил Микула, была вся «тяга земная», которую русский народ мог поднять только в тот период, когда он стал землю пахать и сделался более могущественным и страшным для врагов.

Святогор был олицетворением слепой могучей силы доисторических времен, когда народ вел кочевой образ жизни. Микула же, который представлял земледельческий, оседлый период, оказался способным не только поднять, но и носить «тягу земную».

Не мог поднять этой сумочки и другой старший богатырь, Вольга Святославич (Волх Всеславич). Сумочка с тягой земной является символом тяжелого земледельческого труда, на котором покоилось и процветало все благосостояние народа.

Старший богатырь Вольга Святославич, древне-языческий князь, набирал себе «дружинушку хоробрую» и занимался с нею «охотой-ловитвой», делая набеги на соседние страны, с которых он брал «дани-выходы». Вольгу Святославича народ наделил чудодейственными способностями оборачиваться в разных зверей, щукой-рыбой ходить во глубоких морях, серым волком рыскать во чистых полях.

При завоевании Индийского царства, а позднее – «Турец-земли» Вольга превращает себя, всю дружину в «мурашков» и проникает через неприступную стену царства и выкатывает оттуда горы злата да серебра, выгоняет коней и коров целые табуны, так что каждому дружиннику при дележе добычи достается «по сту тысячей».

Хотя Православие озарило душу народа новым светом, внесло в его младенческое мировоззрение идеалы Божественной любви, веры, самоотречения, однако долго еще народ сохранял пережитки старых языческих верований, оставался двоеверным. Это двоеверие он отразил в так называемых духовных стихах, для содержания которых он брал материал из Священного Писания, житий святых, из благочестивых легенд и апокрифов, дошедших до нас из Византии и от южных славян. Этот материал народ дополнял своей богатой фантазией, часто искажая события и имена. Пророка Давида он называет Евсеевичем; гонителя христиан, римского императора Диоклетиана – Демьянищем да Грубиянищем; Георгия Победоносца – Егорием Храбрым, изображая его былинным героем. При всех этих исторических погрешностях, духовные стихи отличаются своей поэтической прелестью и наивным, детским верованием во все написанное. Составлялись и пелись эти стихи духовными лицами да каликами перехожими. Духовные стихи стали особенно распространяться на Святой Руси при Царе Алексее Михайловиче, после того как он принял жестокие меры против светских народных песен и скоморохов. Алексей Михайлович охотно слушал духовные стихи. В них рассказывалось о начале и конце мира, о судьбе души в загробной жизни и о происхождении всех вещей в мире.

Самым распространенным был стих о Голубиной Книге. В этой огромной книге, упавшей с неба, дается ответ на все мировые тайны. Длиной эта книга «сорок локоть». Поперек – «тридцать локоть». В толщину – «девять локоть». По содержанию Голубиная Книга так богата и глубокомысленна, что ее нам «умом не обозрети». Писал эту книгу Исаия пророк, читал ее Иван Богослов. Читал он ровно три года, но прочитал только три листа.

У съехавшихся к этой книге «сорока царей, цесаревичей» завязался разговор о происхождении вещей. Давид отвечает на вопросы по памяти, как по грамоте, а потом раскрыл и начал читать.

От чего начался белый свет, солнце красное, млад светел месяц? – От лица Божия.
Звезды частые? – От риз Божиих.
Зори? – От очей Божиих.
Дребень дождик? – От слез Христовых.
Телеса? – От земли. Кости? – От камня.
Какой Царь над царями Царь? – Сам Господь.
Какой город – городам отец? – Иерусалим.
Какая земля всем землям мать? – Святая Русская Земля всем землям земля, потому что изукрашена церквами Божиими.
Какое дерево всем деревьям дерево? – Кипарисово, ибо из него сделан Животворящий Крест.
Какая рыба всем рыбам мать? – Кит. На трех китах земля стоит.
Когда спрашивали: а киты на чем держатся? – На трех столбах.
А столбы на чем? – На трех мужиках.
А мужики на чем? – Тут терпение отвечающего иссякало, и он отвечал: на трех дураках – таких, как вы.

Заканчивается Голубиная Книга притчею о Правде и Кривде. Кривда Правду переспорила, и Правда пошла на Небеса, к Богу.

Кривда же пошла у нас по всей земле, и от нее стал народ «неправильный да злопамятный». Голубиная Книга, будучи древней по происхождению, была популярна на Руси.

Много духовных стихов посвящено концу мира и Страшному Суду. Из ветхозаветных стихов любимым был «Плач Адама», где Адам жалуется на потерю Рая: «Раю мой, Раю, прекрасный Раю. Мене ради сотворен бысть, а Евы ради заключен бысть».

Из новозаветных стихов известны о Рождестве Христове, о страстях, о Вознесении. Особенной любовью пользовались стихи о Хождении Богородицы по мукам, а также о Богатом и Лазаре. Стих о Богатом и Лазаре был настолько популярен, что вообще петь духовные стихи называлось «петь Лазаря». Весьма популярен был стих об Алексее, человеке Божием. Все калики перехожие знали этот стих. Отказ Алексея от роскоши в отцовском доме считался каликами недосягаемо высоким идеалом.

В духовных стихах о Вознесении нищая братия оплакивает возносящегося Христа и вопрошает: «Чем мы будем питаться?» Христос хочет оставить им гору золотую да реку медвяную. Но Иоанн Златоуст просит Спасителя оставить им Имя Христово, потому что золото у них отымут богатые и сильные. Христос за такую просьбу мудрую дает ему золотые уста. Наличие многих вариантов указывает на то, что этот стих был очень популярен.

Особо славился стих о Егории Храбром. Вот его сказочный вид:

«По колена ноги в чистом серебре.
По локоть руки в красном золоте.
Голова у Егория вся жемчужная.
По всему Егорию часты звезды».

Возможно, на создание этого образа повлияли украшения на иконе Георгия Победоносца. Царище Демьянище, пленивший Иерусалим, требует, чтобы Егорий поклонился идолам. Егорий отказывается. Его мучают и сажают в глубокие погреба. Народ в скорби восклицает: «Не бывать Егорию на Святой Руси; не видать Егорию света белого; не слыхать Егорию звона колокольного; не слыхать Егорию пения церковного». Но по Божьему повелению мученик освобождается и идет «по Земле Русской утверждать веру Христианскую». Изображение Георгия воином повлияло на его былинный характер. У него богатырский конь, сбруя – как у Ильи Муромца. Егорий очистил христианскую землю, утвердил веру Христову, убил Демьянище, освободил сестер. Как былинный соловей разбойник, Демьянище кричит по-звериному. Но Егорий не устрашился и отсек ему голову.

Певали наши предки стихи и о русских святых – Борисе и Глебе, о замученных ордой князьях Михаиле и Феодоре Черниговских.

Были составлены стихи о Дмитриевской (родительской) субботе, когда поминаются воины, павшие в Куликовской битве.

Лирические духовные стихи посвящены вопросам смерти и загробной жизни. Сознание греховности, жажда покаяния охватывает человека перед лицом смерти. «Человече, почто ради тело твое обмывать хотят? Не обмывался ты слезами перед Господом. Человече, почто ради на тебя ризу надевать хотят? Не уготовал себе ризы духовные. Человече, почто ради свечи перед тобой возжигают? Не возжег ты светильника усердна перед Господом».

В стихах о покаянии душа упрекается за то, что «среды и пятницы не пащивалась, великого говления не гавливала, по воскресеньям обедни прогуливала, по игрищам душа много хаживала, под игры много плясывала да сатану воспотешивала». Осуждается душа и за то, что «чужую полоску позакашивала, в соломах заломы заламливала» (чтобы погубить чужой урожай).

В этих стихах отразилась вера в колдовство и заговоры, в порчу «молодых», проповедуются мотивы «праведного жития», смирения, терпения, милосердия для получения блаженства.

Духовные стихи часто были основаны на благочестивых легендах и апокрифах. В основу стиха о Хождении Богородицы по мукам был положен один из самых интересных апокрифов. Согласно этому апокрифу, Богородица молилась и просила архангела Михаила показать ей адские муки. Тогда ад разверзся, и Богородица увидела, как мучаются грешники. Народная фантазия рассказывает об этих мучениях с наивными подробностями. После всего увиденного Богородица стала просить Своего Сына о том, чтобы грешники имели покой день и ночь и не мучились от Четверга Страстной Седмицы до Святой Троицы. Бог Отец ради молитв Богородицы послал Сына облегчить адские муки грешников со дня Пасхи до Троицы.

Уже во дни начавшейся на Руси письменности народ все еще продолжал свое устное творчество и составил несколько исторических песен. В песне про Ксению Годунову народ всецело на стороне несчастной девушки Ксении, лишенной «царского жития за матушкино немоление». Любил народ идеализировать в своих песнях Иоанна Грозного как защитника народа от бояр, которые плохо относились к народу.

Осуждал народ в исторических песнях «Гришку-растрижку и еретицу Маринку Мнишку», зато любил князя Пожарского, Скопина Шуйского, который умер загадочной смертью в 1610 году.

Личность Петра Великого не могла не поразить народное воображение. В своих песнях о Петре Великом народ отметил его простоту и назвал его «Плотничек-Работничек Царь». Однако недолюбливает народ Петра за то, что он веры нынешней, а не стародавней. Сына же Петра, Алексея, приговоренного Петром к смертной казни за бегство за границу, народ любит как защитника веры старинной. Народ стоит за древлее благочестие, которое нарушил Петр своими реформами, уничтожив патриаршество.

Заканчивая краткий обзор устного народного творчества, скажем несколько слов о красоте языка устной народной поэзии. Недаром наши поэты и писатели жадно черпали из этой сокровищницы народного языка.

Наш народный язык прежде всего богат эпитетами. Князь Владимир всегда называется ласковым; казак Илья Муромец – старый казак; девица – красная; поле – чистое; море – синее; дуб – сырой; молодец – веселый, удалой, добрый; солнце – красное; месяц – ясный; плечи – могучие; щеки – алые; брови – черные, соболиные.

Повторение тоже вносит своеобразную красоту в народное творчество: сослужить службу верную; думать думу великую; кликнуть клич; волюшка вольная. Часто повторяются предлоги:

«Под славным под городом под Киевом
На тех стенах на царскиих
Стояла застава богатырская».

Любили наши предки украшать свою речь отрицательными сравнениями:

«Не бела заря занималася,
Не красно солнышко выкатывалося –
Выезжал тут добрый молодец,
Добрый молодец – Илья Муромец.

Русский народный фольклор – это «мать сыра земля», на которой выросли наши великие творцы – Крыловы и Гоголи, Пушкины и Достоевские. На фольклоре выросли Глинки и Чайковские, Васнецовы и Суриковы. Русский фольклор, рождавшийся вместе с нашим великим народом, еще в дохристианские времена был настолько человеколюбивым и прекрасным, что с приходом Христианства на Русь он врос в Христианство. Он настолько «оправославился», что стал основанием Православной русской культуры.

Через красоту несказанную русского народного фольклора мы видим красоту несказанную всего русского народа.

Памяти Надежды Александровны Тэффи посвящается

«Такой она и была на протяжении всей жизни – смелой, острой на язык, ироничной, умной, очаровательной, исключительной, несравненной».
Ст. Никоненко

Нынешнее поколение вряд ли знакомо с более чем полувековым творчеством Надежды Александровны Тэффи*, пришедшимся на первую половину прошлого века. А ведь в дореволюционной России её произведения были широко известны. Тэффи и в эмиграции, где она провела 34 года своей жизни, удалось с успехом продолжить своё любимое дело, завоевав достойное место среди русских писателей своего времени. В летописи русской литературы Тэффи занесена в разряд не только писательницы, но и поэтессы, мемуаристки, переводчицы.

Место рождения Н.А.Тэффи до сих пор точно не установлено. По одной из версий им может быть Санкт-Петербург, по другой – Волынская губерния. Она родилась 21 мая 1872 года** в семье адвоката-криминалиста, профессора Александра Владимировича Лохвицкого. Мать Нади, француженка по происхождению. Ноэр – такова была её девичья фамилия. Надежда Лохвицкая получила прекрасное домашнее образование, закончила гимназическое обучение. С большой долей вероятности можно утверждать, что вся молодая поросль в семье Лохвицких унаследовала литературные способности от предков. Так, например, согласно семейным преданиям, у прадеда и деда, по отцовской линии, эти способности без сомнения были***. В этом отношении не составляют исключение отец и мать Надежды. Александр Владимирович происходил из старинного дворянского рода. Профессор криминалистики и адвокат, издатель и редактор журнала «Судебный вестник», прекрасный оратор, остроумный человек, он был автором многочисленных трудов по юриспруденции. Мать не только интересовалась, но и великолепно знала европейскую литературу, особенно поэзию.

Не приходится удивляться поэтому, что увлечение литературным творчеством у детей проявилось в довольно раннем возрасте. Надя, как и её три сестры и брат, любила сочинять стихи. Сёстры Лена, Маша и Варвара, помимо стихов, писали пьесы. В итоге, время спустя, сестра Маша стала известной поэтессой – Миррой Лохвицкой, которую называли «русской Сафо». А Надежда, начав с поэзии в 13 лет****, переключилась затем в основном на прозу, прославившись написанием рассказов, очерков, литературных портретов, пьес, мемуаров… Свои известность, славу и признание Тэффи завоевала в результате успешного периода своей литературной деятельности на протяжении 51 года в России и эмиграции. По сформировавшемуся к настоящему времени мнению, начало её систематического занятия литературным творчеством может быть отнесено к 1900 году. Именно в этом году она переехала в Санкт-Петербург после развода с мужем, Владиславом Бучинским, из его имения в Тихвине. Восьмилетний брак с Бучинским был прерван, несмотря на то что в их семье к этому времени было трое детей: две девочки и один мальчик. Дети остались с отцом*****.

К моменту переезда в Петербург у Надежды Александровны уже сложились собственные пристрастия к классической русской литературе. С детства её кумирами были А.С.Пушкин и Л.Н.Толстой. А позже на неё оказали мощное влияние произведения Ф.М.Достоевского, Н.В.Гоголя, а также Ф.Сологуба и А.Аверченко. За её плечами был, пусть сравнительно небольшой, но важный опыт в стихосложении. Вероятнее всего, это обстоятельство послужило причиной тому, что поначалу она проявила себя как поэтесса. Её литературный дебют был обозначен появлением 2-го сентября 1901 года в еженедельнике «Север» стихотворения «Мне снился сон, безумный и прекрасный…», за которое начинающий автор удостоился денежного вознаграждения.

Литературная деятельность Надежды Александровны в дореволюционный период в России длилась в течение почти 18 лет. По существу, как оценивают критики, её творчество в этот длительный промежуток времени был плодотворным и успешным. Вскоре, после дебюта в еженедельнике «Север», её произведения стали появляться в приложении к журналу «Нива». В годы Первой русской революции (1905-1907) в ряде сатирических журналов публиковались её острозлободневные стихи, пародии, эпиграммы, фельетоны. Именно в эти годы был сформирован основной жанр её творчества – юмористический рассказ. Вначале её фельетоны особенно часто публиковались в газете «Речь» и в «Биржевых новостях». Неоднократно отмечено, что этими талантливо написанными сатирическими произведениями она привлекла к себе внимание многочисленных читателей и, что, благодаря им, она стала широко известной во всей России. Вместе с тем, не меньшей популярностью пользовались её рассказы, публикуемые с завидным постоянством в таких газетных и журнальных изданиях как «Грядущая Россия», «Звено», «Современные записки», «Русские записки», «Сатирикон», а после закрытия его – «Новый Сатирикон». Помимо этих двух изданий, она сотрудничала с газетой «Русское слово» вплоть до её закрытия в 1918 году. Сравнительно короткое время она была в составе редакций большевистских газетных изданий «Вперёд» и «Новая жизнь», однако работа в этих изданиях не оставила заметного следа в её творчестве.

Как одарённый писатель, Тэффи нашла признание не только в среде разных сословий, но и при царском дворе. Одним из поклонников её таланта был царь Николай II. Известно, например, что на вопрос кого из современных писателей пригласить для участия в юбилейном сборнике, посвящённом трёхсотлетию Дома Романовых, праздновавшегося в 1913 году, царь ответил: «Тэффи, только Тэффи».

По сравнению с первой книгой стихов «Семь огней» (1910), оставшейся почти незамеченной, вышедший в этом же году сборник «Юмористические рассказы», был воспринят критиками и читателями более благосклонно. Эти рассказы, как и появляющиеся вслед за ними другие прозаические произведения Тэффи, пользовались оглушительным успехом. Всего же до эмиграции вышли в свет 16 сборников. В их числе: двухтомник «Юмористические рассказы» (1911), «И стало так», «Карусель», «Житьё-бытьё», «Нежный зверь», «Восемь миниатюр» … Подобное впечатление производили её пьесы, ставившиеся на сценах ведущих театров страны: «Женский вопрос» и др. События, происшедшие в 1917-м и частично в 1918-м годах, нашли отражение в очерках рассказах «Заведующие паникой», «Петроградское житие», «Рассудок на верёвочке», «Уличная эстетика» и др. В дореволюционное время её называли «жемчужиной русского юмора».

В своих «Воспоминаниях» Тэффи рассказала о подробностях её отъезда в конце 1918 года из России в эмиграцию. Подчеркнём лишь, что решение об эмиграции ею было принято спонтанно после полутора лет скитаний по российскому югу, где намечались её совместные публичные литературные выступления вместе с А.Аверченко. Она добрались до Константинополя, а затем из Турции попала в Париж. С одной стороны, у неё теплилась надежда на скорое возвращение на родину. С другой, её одолевал страх перед жестокой реальностью, возникшей в России. Она писала: «Конечно, не смерти я боялась. Я боялась разъяренных харь с направленным прямо мне в лицо фонарём, тупой идиотской злобы. Холода, голода, стука прикладов о паркет, криков, плача, выстрелов и чужой смерти…».

Её творческая деятельность в период эмиграции была насыщенной, плодотворной и успешной. Факты говорят сами за себя. Ей удалось продолжить сотрудничество со многими газетами и журналами, охотно публиковавших её, правда, немногочисленные поэтические произведения, а главное – прозу. Её очерки и рассказы появлялись в таких эмигрантских изданиях как «Общее дело», «Возрождение», «Руль», «Сегодня», «Звено», «Современные записки», «Жар-птица» … В её рассказах нашли отражение, в частности, зарисовки дореволюционной России. Начиная с тридцатых годов, вплоть до пятидесятых, она обращалась к мемуарному жанру. Так появились автобиографические рассказы «Первое посещение редакции», «Псевдоним», «Как я стала писательницей», «45 лет»… Особое место в её творчестве заняла серия художественных очерков – литературные портреты писателей, поэтов, политических деятелей. В основном они были посвящены тем, с кем она встречалась, либо была хорошо знакома, приятельствовала или дружила. Она оставила для потомков яркие воспоминания об А.Аверченко, Л.Андрееве, И.Бунине, К.Бальмонте, З.Гиппиус, А.Керенском, А.Куприне, В.Ленине, В.Мейерхольде, Г.Распутине, И.Репине, И.Северянине, Ф.Сологубе, Ф.Шаляпине и др. В течение более чем тридцатилетнего пребывания за границей вышло не менее 19 книг, среди которых, например, были сборники рассказов «Рысь», «О нежности», «Книга июнь», «Всё о любви»», «Земная радуга», пьесы «Момент судьбы» и «Ничего подобного», два сборника поэзии «Шамрам» и «Passiflora», а также единственный роман – «Авантюрный роман» (1931). Читающая публика проявляла огромный интерес ко всему написанному Тэффи. Вместе с тем, большинство из читателей выделяло её рассказы «Ке фер?» («Что делать?») и «Демоническую женщину», в то время как сама писательница считала лучшим сборник своих рассказов «Ведьма».

В эмигрантских кругах её хорошо знали ещё и потому, что она была организатором литературного салона, участницей «сред» на «башне» Вячеслава Иванова, а также литературных собраний «Зелёная лампа», находилась в сотрудничестве с Союзом театральных деятелей и киноработников, была членом правления парижского Союза русских писателей и журналистов…

У многих женщин такого рода самоотдача и невероятная занятость не оставляла ни одного шанса на личную жизнь. У Тэффи же всё сложилось иначе. Гражданский брак её с П.А.Тикстоном, к сожалению, сравнительно короткий (Тикстон скончался в 1935 году), оказался счастливым для них обоих и сопровождался взаимной нежной, глубокой любовью. Тикстон для Тэффи был близким и преданным другом.

Выше уже упоминалось о том, что многие из её произведений были пронизаны юмором. Не лишне добавить к этому, что по части остроумия и юмора её сравнивали с А.Аверченко и С.Чёрным. Вместе с тем, подчёркивая оригинальность её юмора, литературоведы отмечают, что Тэффи никогда не была сторонницей чистого юмора. Свидетельством этому является соединение его с грустью, а впоследствии даже с трагическими нотками. Сама писательница говорила по этому поводу: «У меня, как на фронтоне древнего греческого театра, два лица: смеющееся и плачущее». А вот что пишет Ст. Никоненко в предисловии к книге Н.А.Тэффи «Моя летопись: «Она, в отличие от многих юмористов, не выдумывает смешные положения, чтобы получить комический эффект. Она подмечает действительно смешное в жизни, в повседневной будничной обстановке, во взаимоотношениях людей». Ему вторят другие критики, утверждая, что «её отличает тонкое понимание человеческих слабостей, мягкосердечие и сострадание к своим персонажам».

В своих произведениях она проявила тонкий психологизм и любовь по отношению к детям. Так или иначе, но она снискала репутацию неординарного, остроумного, наблюдательного и беззлобного писателя, талант которой ценили многие собратья по перу. А.И.Куприн подчёркивал безукоризненность её русского языка, стройность, чистоту, поворотливость, бережливость фразы…

Среди многочисленных поклонников таланта Тэффи был и И.В.Бунин. О лучших её рассказах, опубликованных в «Сатириконе» он сказал, что они написаны «здорово, просто, с большим остроумием, наблюдательностью и чудесной насмешливостью». Г.Иванов, отдав дань её чувству юмора, говорил о ней как о культурном, умном, хорошем писателе. Б.Пантелеймонов на своей книге «Святой Владимир» написал текст следующего содержания: «Надежде Александровне Тэффи, очаровательной, несравненной, умной, исключительной – благодарный Б.Пантелеймонов». К.Бальмонт посвятил Тэффи несколько стихотворений. А.Вертинский неоднократно исполнял песни на её стихи. Таких песен было несколько: «К мысу радости», «Три пажа», «Чёрный карлик», «Песня о всех усталых»…

Во время оккупации немцами Франции во время Второй мировой войны, Тэффи по болезни оставалась в Париже. Поскольку количество русских эмигрантских изданий резко сократилось, у неё не было возможности поддерживать своё материальное положение на прежнем уровне. Ей приходилось жить в холоде и страдать от голода. Однако, несмотря на это, она не сотрудничала ни с одним изданием коллаборационистов. Лишь иногда соглашалась выступать с чтением своих произведений перед русскими эмигрантами.

К середине 1952 года здоровье Н.А.Тэффи резко ухудшилось. День её кончины пришёлся на 6 октября 1952 года. Спустя два дня её отпели в Соборе Александра Невского в Париже и похоронили на русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.

Виталий Ронин

* Псевдоним – «Тэффи» она использовала впервые, подписав юмористические рассказы и пьесу «Женский вопрос», вышедшие в 1907 году. О том, как он возник, существуют две версии, изложенные Надеждой Александровной в рассказе «Псевдоним».

** День рождения Н.А.Лохвицкой окончательно не установлен. В нескольких энциклопедических источниках приводятся разные даты: 3, 6, 9, 21 мая.

*** В анкете-биографии Тэффи писала: «Наследственность своего писательского дара я могу считать атавистической, т.к. прадед мой Кондратий Лохвицкий… писал мистические стихотворения, часть которых под общим названием «О Филадельфии Богородической» сохранилась в исторических трудах Киевской Академии». Дед же писательницы, Владимир Кондратьевич, сочетал в себе таланты философа и литератора.

**** В своём первом очерке «Первое посещение редакции», открывающим книгу «Моя летопись», Надежда Александровна писала: «Я мечтала быть художницей». Судя по всему это её стремление предшествовало развитию влечения к литературному творчеству. Её интерес к живописи, по-видимому, определил в дальнейшем дружбу с художником А.Бенуа.

***** В последние годы жизни у Тэффи сложились близкие отношения со старшей дочерью Валерией.

Доклад: Качество жемчуга русской литературы.

Записано со слов Сергеем Подгорных.

Давеча мне привалило. Сижу на паперти у ей-ской церкви, у нас в верхней части Нижнего все бомжи её знают. С утра жрать охота, аж живот урчит, но подают мало и всё больше Семёну, у него вид жалостливей. Тут дамочка, вся такая расфуфыренная, из церкви вываливает и хрясть из сумки продуктовый пакетик. Такие у нас в церковной лавке продают, чтоб бомжам подавать.

Семёну подала. Семён, не будь дураком, шасть тем же ходом в церквушку, продукты у монашек на деньги обратно выменивать и за дешевым спиртом в аптеку бежать. А я бомж непьющий и некурящий, мне пакетики плохо подают. Не замечают.

А эта дама заметила, пакетика больше нет, денег жалко, сунула мне в кепку толстенную книгу. Грит, - «духовно питайтесь, молодой человек» и давай от церкви быстрее валить.
Книга знатная, красивая. Вот, думаю, привалило. Листаю, читаю, фраза задела: «бездна голодных глаз». Глаза, думаю, как и я, тоже жрать хотят.

В общем, свалил побыстрее от церкви, книгу надо срочно толкнуть, желудок требует.
Предлагаю литературу всем подряд, не берут. Глянут и не берут. Нечитающий народ пошёл. Тут смотрю библиотека, вот точно где купят, там же книги. Книга к книжечке, колбаска к корочке, бутербродик к икорочке. Жрать охота, сил нет.

Ввалил в библиотеку, а там фейс-контроль. Я в библиотеки с советских времен не хаживал, не знал какие сейчас порядки. Тут чё-то я забздел немного, у меня живот завсегда крутит, когда охрану вижу.

Охранник с саблей у дверей меня выцепил и грит: «Ты кто таков? Как кличут?». А кликуха у меня простая, незатейливая - Писатель. Было время, у литератора известного негром подрабатывал, с тех пор ко мне и привязалось погоняло.
«Писатель, - говорю я. - Известный». Так чё-то срать вдруг с испуга захотелось и не то бы ляпнул.
Охранник с саблей глянь на мою книгу, - «Так вы с докладом по Олдям пришли? Давайте быстрее, вас все ждут».
Я уж не знаю, по каким таким олдям, но срать мне ещё сильнее захотелось и я быстрее бочком в коридор рванул, клозет искать.

Да чуть-чуть не успел, какой-то чел меня опередил и в библиотечный сортир раньше шмыгнул. Тоже, наверное, срать как и я с перепугу захотел. Да так спешил, что желтенькую такую папочку выронил. Я папочку знамо подобрал, может потом куда сгодится, и ручку у сортира дёрнул. Да силушку не рассчитал, ручка возьми и отломись. Тут охранник с саблей опять надо мной.

«Что же вы? Давайте быстрее на сцену», - сабелькой так помахивает, и голодными глазами шевелит. Чё-то подурнелось мне совсем, и срать забыл, и жрать расхотел. Шмыг в дверку, а там выход на сцену. Трибуна красная посередине, плакат во весь зал «Привет участникам съезда студентов-филологов!», постамент с наградами: - два меча в нём воткнуты - бронзовый и золотой, и гран-при фестиваля - деревянное копьё - с надписью «Деревянный капуцей».

Слышу: «С докладом: «Творчество писателя Генри Лайон Олди, как жемчуга современной литературы» выступает известный нижегородский писатель…». Тут конферансье смотрит на меня, и зело глазами вращает. Мол, как звать тебя, мил человек.

«Сергей …оорных. Литератураед », - только и смог из себя выдавить. Подавился немного воздухом от волнения, жрать хочется, да и не мог же я свою родную фамилию озвучить. Третий год, как никак, в розыске, вот и представился писателем, на которого негровал когда-то.

Как дошел до трибуны не помню. Зал полон полнехонек. Все злые, на меня смотрят. Тут я струхнул окончательно. За трибуну встал, да как бздану от волнения.

Слышу в зале пронеслось «а докладчик то с душком». Но зато мне сразу полегчало. Думаю, надо нахер валить. Докладчик из меня про литературу никакой. Правда, был у нас в пэтэу мастер по производственной практике, так он до нашего училища филологом подрабатывал, и нет, нет, да нам вместо электротехники курс филологии толкал. Но то курс, а то полный зал под четыреста человек, да охранник с сабелькой за спиной.

Я было уже заприметил открытое окошечко, думаю - была не была - рвану, да чё-то передумал. Смотрю из-за портьер два мужика нарисовались в кимоно. Я в японском обмундировании не шибко разбираюсь, но эти вроде держат тонкие такие кинжалы - каталы называются.

«Чё они тут все с холодным оружием расхаживают? - думаю - стрёмно как-то».

Да еще какой-то студент очкарик на дороге к спасительному окошку стоит, и нервно дышит свежим городским воздухом. Видно моим бздением траванулся.

Думаю, не судьба сейчас свалить, надо время тянуть, авось случай представится.

Стал читать доклад. А чё ещё делать? Или я выдаю доклад по литературе, или меня японскими каталами на тонкую колбаску порежут.
Только вот определиться не могу, доклад - это ругать или хвалить? Смутно припоминаю мастера-филолога. Вроде доклад - это критика. А критика - это точно ругать, тут уж любая подъездная бабка скажет - без вариантов.

Правда, из литературы у меня одна книжка, ту, что подали давеча. Смотрю, мать моя женщина! Дак это ж книжка того самого Генри по фамилии Олди, по которому надо давать доклад.

Приободрился, книжечку развернул. Глянь, список книг автора.
А чё, думаю, по списку и пройдусь, покритикую.

Народ в зале уже гудит, критики заждался. Щас получите, думаю, критику.

Постучал стаканчиком по графинчику, прокашлялся и говорю: «Это ж, до чего нашу отечественную литературу довели. Писатели совсем писать названия разучились. Вот например, Генри наш Лайон Олди, пишет в названии «Ожидающий на перекрестках». Это как же так? Ожидающий ожидает на нескольких, так сказать, перекрестках одновременно, а может вообще на всех? И главное кого ожидает и зачем? Непонятно. Или вот возьмите - «Живущий в последний раз». Ну что за название такое. Что бывают живущие в предпоследний раз? Или живущие не в последний раз? Непонятно. Или, например «Я возьму сам». Так и хочется добавить «Я возьму себя сам». Автор непонятно, чего хотел сказать. А что это такое «Бездна голодных глаз»? Невольно задаешь вопросом, что, по мнению автора, такое бездна? А голодные глаза? - тут я опять сглотнул, - что эти глаза как-то отдельно в бездне живут? Нехорошо получается. Некрасивая картина с голодными глазами вырисовывается, товарищи».

Чую, зал притих. Видно критика моя понравилась. Ну, я пуще прежнего за названия взялся.

«Путь меча». И куда у вас этот меч, и в какой путь пошел? Смею заметить, мечи не ходят, меч существо безногое, и его как мяч по полю не покатишь. Или этот ахинейский цикл возьмите. Ну что за кумовщина. Автор сообщает, и чей сын Одиссей, и кто внук Персея, и кто дедушка, а то и сын хромого Алкея. Автору не хватает воображения, поэтому он всю родословную в названия включил? Как учил меня мой мастер производственного, то есть филологического обучения - название это витрина произведения. А что мы видим в витрине от Олди -Кукольник. Куколка. Кукольных дел мастер? Непонятно, в общем. Или вот «Она и её мужчины». Вроде бы понятное название, но картина при этом вырисовывается и вовсе неприличная».

Тут я сделал эффектную паузу, и оглядел зал. Зал не просто притих, стояла гробовая тишина. Было слышно, как муха в соседней комнате занимается любовью с другой мухой. Дядечки в кимоно почему-то сникли, а охранник с саблей, наоборот приободрился.

«Это успех», - подумал я.

Тут надоедливый очкарик у окна тихо бросил.
- Вы чего к названиям привязались, вы по сути доклада выскажитесь. О творчестве Олди.

И тут меня понесло. Из творчества Генри у меня была лишь означенная книга, я быстро пробежал глазами первую страницу и продолжил.

«Вот опять непонятное название - «Герой должен быть один», - я помахал для достоверности книгой над головой.

«По своему филологическому опыту вам говорю - герой не должен быть один. В одиночку герою другие филологи вмиг морду начистят. Но оставим непонятные названия на совести автора и перейдем, собственно, к самому содержанию данного произведения. И тут нас ждет сюрприз во первых же строках.

Начинается произведение с описания тьмы, которая по задумке автора, и плотная, и вязкая, и почему-то с мерцающими отсветами, в приторно теплом воздухе, который также вызывает и озноб.
Ну, вызывает и вызывает, бог с ним.
Но сполохи! Сполохи, не оставляя, преследовали меня.
Пафосом пропитано всё, сполохами удобрен весь текст.

«Тьма.
Сполохи.
Знобящая духота.
Рокот воды.
Всё».

«Всё, да не всё. Так и хочется добавить. Ночь, улица, аптека. А. А. Блок».

Не нравится, не читайте, - слышу я от очкарика, у которого нервно трясется бейджик на груди.

«Итак, господа филологи, идём вслед за героями книги далее. И опять.
«Тьма.
Сполохи.
Знобящая духота.
Все».

Так и хочется добавить, далеко еще не всё.

«Тьма.
Сполохи.
Тьма».

И тут вдруг.

«Старший молчит.
Старший долго молчит.
Средний не отвечает».

И, наконец, добираемся до финала.

«Сполохи озадаченно мигнули и погасли».

Мы вслед за сполохами озадачено мигнули и продолжили. Это что нас автор таким извращенным способом водит за нос? Сполохи хороши в меру, эпитеты надо уметь подбирать. Да что эпитеты - даже прилагательные надо прилагать к месту.

«…Это случилось за два часа до рассвета, в то проклятое время, когда безраздельно властвует легкокрылый Сон-Гипнос».

Задаемся вопросом, а почему же собственно проклято это время? Непонятно. Получается - ради красного словца автор не пожалеет и сна гипноса.

Справедливости ради стоит заметить, что в большинстве своём автор справляется с задачей, особенно когда это касается разговорной, не описательной части текста. Правда и то, что разговоры - это основная составляющая книги. Но как только Генри переходит к описаниям, тут же вылазит то «грудь была влажной и горячей», а то и «спутанная грива ее черных волос слабо поблескивала в полумраке опочивальни».

Это ваще кто? - слышу я из зала.

Ого, уже интересуются моими данными, наверное, автограф хотят взять. Хочется тут же, немедленно начать автограф-сессию, но беру себя в руки, собираю в кулак весь свой филологический опыт, и продолжаю.

«Создавая фразу, особенно метафору, надо явственно представить эту самую бездну голодных глаз. Понять, что такое бездна, подойти к её краю, заглянуть и быть может даже бросить камень. И не дождавшись отзвука от падения, понять, что дна у бездны нет и поэтому никогда нам уже не увидеть в ней вырезанные глаза голодных людей, да и прочих созданий тоже».

На этой эпической ноте, я закончил доклад и тут только перед тем, как эффектно воздеть руки в призыве тщательней искать жемчуг в литературе, мельком глянул на желтенькую папочку, внезапно оказавшуюся искомым докладом.
Быстро пробежав по тексту, выцепил уголком сознания фразы: «хорошие книги, великолепный автор, отличный язык, звезда отечественной фантастики, неподражаемый Генри Лайон Олди».

В голове отрешенно мелькнуло.
«П…ц, попал! Надо было хвалить».

Тут я пятой точкой ощутил неотвратимость возмездия. Зрители-филологи, воспользовавшись моим замешательством, молча, как упыри из фильма «Вий» полезли на сцену. Парни в кимоно за моей спиной изготовили штыки, охранник с сабелькой ухватился за наградное копьё. Даже студент нервно сжал бейджик.

Но меня на мякине не проведешь, и запросто не съешь. С криком: «Убью!», я метнул благословенный томик в раскорячившегося на моём пути очкарика. Никогда не думал, что книгой можно убить, но очкарик рухнул, как подрубленный, а я в три прыжка оказался возле окна и ласточкой воспарил на свободу.

Лишь за метромостом от меня отстала толпа возмущённых студентов-филологов. Резвой рысью миновав вокзал, изредка переходя на галоп, я домчался до спасительного Сормова и прилёг на родной теплотрассе.

И лишь тогда подумал: «Хорошую книгу написал Генри Лайон Олди, увесистую. Большое ему спасибо. Считай, меня от смерти спас».

Начну с того, что Ф.М. Достоевский - мой любимый Писатель. Это непревзойденный Гений, чьи произведения по глубине мысли, тонкости раскрытия человеческой психологии, мельчайшим нюансам обрисовки характеров не имеют себе равных.

Вообще, в Русской и мировой Литературе есть два Гения, изучать творчество которых обязан каждый, желающий развиваться умственно и духовно, человек.Без этого фундамента душа останется недоразвитой, недополучит того необходимого, без чего невозможно Жить и Мыслить полноценно. Это Ф.М. Достоевский и Л.Н. Толстой. По моему глубокому убеждению, равных им не было ни до, ни после на планете Земля.

Здесь речь пойдет о романе Достоевского "Идиот".

Если Ф.М. - мой любимый Писатель, то "Идиот" - мое любимейшее его произведение.Это роман в 4ех частях, огромный труд. Роман не только можно, но и нужно читать и перечитывать, поскольку на осмысление его нужно время - думаю, этот Шедевр гениальной мысли до конца непостижим, ибо в разном возрасте понимается по-разному и раскрывается снова и снова, воспринимается по-новому в каждый период жизни.

Центральная фигура романа - князь Мышкин, в котором, по мысли Писателя,воплощены все высочайшие достоинства Человеческой души.Это милосердие, сострадание, жертвенность и, главное,поистине христианская Любовь к ближнему.То, что заповедовал людям Христос, воплощено в князе.Высокая нравственность и качества его чуткого, понимающего, сострадательного сердца недоступны окружению Мышкина и воспринимаются, как чудаковатость, ненормальность, отклонение.

Писатель показал, насколько трудна жизнь и стезя настоящего Человека, высокого сердцем и душой, среди его современников, насколько люди не готовы воспринять и принять подобную Фигуру.Люди, гораздо низшие, недоразвитые, порочные, считают себя не только выше князя, но и позволяют себе пренебрежительное, насмешливое отношение, а его всепрощение, смирение и доброта воспринимаются не как высочайшие качества ангельской души, а как слабость. "Идиот!" - раздаются злорадные шепотки за спиной у Мышкина.Но князь, по-прежнему добр и сердечен ко всем без исключения...

В романе показана почти немыслимая жертвенность - князь всегда думает сначала о ближнем, о благе ближнего (и дальнего), о себе же забывает.В итоге даже любящие друзья перестают понимать Мышкина,слишком очевиден и огромен контраст между личностью князя и привычным одобряемым укладом общества.

В итоге князь, исчерпав все силы души и сердца на благо ближнему, погибает - его болезнь поглощает его, и он в действительности теряет рассудок.Писатель показывает, что миру денег и выгоды не нужны доброта и сердечность (князь там - лишний раздражающий элемент!), что в итоге в этом мире славы, лицемерия и выгоды погибнут за ненадобностью все нравственные начала, что приведет мир к самоуничтожению: поглотив все чистое и светлое; человечество, не имеющее сострадания и доброты, окажется поглощено собственными пороками.

С князем Мышкиным связаны все сюжетные линии романа, с ним пересекаются все действующие лица произведения.

Этот роман - классика Русской Литературы, шедевр, не имеющий себе равных! Он НЕОБХОДИМ каждому мыслящему человеку, как обязательная ступень к вершинам духовного развития.

Будучи произведением самиздата, «Черная книга» Геннадия Русского является не только документом эпохи, но и уникальным памятником литературы. Недавно «Трилогия московского человека» вышла в издательстве «Никея». К сожалению, автор книги не дожил до выхода этого издания.

Есть произведения, которые сложно поместить в рамки, поставить в какой-то ряд, включить в классификацию. В любом ряду «Черная книга» Геннадия Русского будет стоять особняком, потому что сравнить ее по большому счету не с чем. Кто-то найдет в повествовании отзвуки фольклора, кто-то вспомнит Ремизова и Шергина, кто-то - Одоевского и Погорельского, Гоголя и Булгакова.

Действие первой части трилогии происходит в Москве конца 20-х годов. Удивительно, что на момент создания «Черной книги» ее автор был мало знаком с творчеством Булгакова, роман «Мастер и Маргарита» тогда еще не был опубликован. Очевидно, время было такое, что описывать его в категориях реализма не представлялось возможным. Персонажами «Черной книги» в равной степени являются бесы и легко узнаваемые исторические лица от Сталина и Троцкого до Маяковского.

Одну из глав этого увлекательного повествования мы с разрешения издательства «Никея» уже на сайте.

Текст «Черной книги» воспринимается легко, но простота эта - вершина айсберга, подводную часть которого составляет энциклопедическая образованность автора и обаяние его многогранной личности, которое и сейчас, спустя годы, не оставляет читателя равнодушным. Так кто же он - таинственный автор «Черной книги»?

Родился он 18 марта 1930 года и в духе советской эпохи получил звонкое иностранное имя Генрих, позже в крещении принял имя Геннадий. По образованию Генрих Павлович Гунькин был искусствоведом, но вся его жизнь связана с литературой. Он был влюблен в Русский Север, в его природу и культуру, и посвятил этой теме несколько книг. Главным университетом Генриха Павловича была Ленинская библиотека, в залах которой он проводил долгие часы. Книжником, книгочеем, библиофилом он оставался всю жизнь, превратив, насколько это было возможно, в библиотеку и свое жилище.

Вот что рассказала Лидия Ивановна Иовлева, прожившая вместе с Генрихом Павловичем 51 год: «Это была сложная и противоречивая личность. С одной стороны, он был человек от природы очень застенчивый, но при этом любил веселье, дружеское общение. О его застенчивости хотелось бы рассказать такую историю: в конце 70-х годов мы ехали на север, по-моему, в Вологду. С нами в купе оказались две пенсионерки. Они читали желтые книжки издательства “Искусство” из серии “Дорога к прекрасному”. И Генрих Павлович не только категорически отказался признаться соседкам по купе в том, что является автором книг, которые они читают и обсуждают, но и запретил это делать мне. Для попутчиц автор так и остался инкогнито, хотя ему приятно было, когда его узнавали и просили автографы».

Для Генриха Павловича, по словам его спутницы жизни, было естественно сидеть на даче и писать «в стол». Но это не значит, что он не хотел публиковаться. Когда во второй половине 60-х появился самиздат, это стало для автора «Черной книги» выходом к читателю. Но зачастую этот выход был анонимным. Самиздат был связан опасностью, это походило на игру, очень привлекательную для автора человека», который, по словам знавших его людей, всю жизнь оставался в душе мальчишкой. Он писал под псевдонимом даже тогда, когда это было необязательно, свои книги о Русском Севере он подписывал Генрих Гунн.

Умер Генрих Павлович в 2006 году в Тунисе, куда поехал движимый детской мечтой увидеть развалины Карфагена.

История издания

Грань между авторством и анонимностью была в самиздате того времени очень зыбкой. Когда после выхода «Черной книги» появилось и стало распространяться в самиздате ее продолжение, два рассказа из части «Соловецкое чудотворство» были опубликованы за рубежом в парижской газете « Русская мысль» как анонимный лагерный фольклор. Это -своего рода признание. Не имея личного лагерного опыта, автор смог так воспроизвести ситуацию, чтобы ее можно было принять за свидетельство очевидца.

При переиздании «Черной книги» в России произошла любопытная конспирологическая история вполне в духе самиздатовских времен. В то время редактором издательства «Столица» был известный библиофил и библиограф Петр Паламарчук, который загорелся идеей издать «Черную книгу». Он прочел книгу издание «Посева», но не имел представления о том, кто автор. И стал опрашивать своих знакомых. Достаточно быстро общий знакомый нашелся. Это был писатель Феликс Светов, который познакомил автора и издателя. В это время Лидия Ивановна, жена автора, находилась в загранкомандировке вместе с женой издателя. В командировке женщины проводили достаточно много времени вместе, но времена были еще советские, 1989 год, и Лидия Ивановна, узнав о том, что муж ее спутницы разыскивает автора «Черной книги», что называется «прикусила язык». О том, что была в поездке с женой нового автора «Столицы», жена издателя узнала только в Москве.

В 1991 году в издательстве «Столица» увидела свет вся трилогия. Это единственное издание, которое было подготовлено при участии автора. Книга вышла «советским» тиражом 50 000 экземпляров, но тогда на волне издательского бума ее появление прошло практически незамеченным.

В 2006 году книга вышла в издательстве «Библиополис» через две недели после кончины Генриха Павловича.