Главная › Одежда и товары › Довлатов иностранка анализ. Сергей довлатов как рассказчик

Довлатов иностранка анализ. Сергей довлатов как рассказчик

Популярность малых жанров как характерная черта современной прозы: рассказов (Т. Толстая, С. Довлатов, Л. Петрушевская, Б. Екимов, Е. Попов, Н. Шмелев, Ю. Буйда) ; повестей (Ю. Поляков , «Сто дней до приказа», «Апофегей»; С. Каледин, «Смиренное кладбище», «Стройбат», «Поп и работник»; М. Кураев, «Ночной дозор», В. Пьецух, «Новая московская философия», С. Довлатов, «Иностранка»).

Противостояние гуманистического и технократического сознания как основа конфликта в произведениях современной прозы: интерес к экологическим проблемам, отказ от иллюстративности и возвращение к исследовательским задачам художественной литературы, приоритет нравственных и философских аспектов изображения жизни. Актуализация идей Вернадского, Циолковского , опора на открытия «поэтической натурфилософии» М. Пришвина, К. Паустовского, Л. Леонова . «Пирамида» Л. М. Леонова как произведение о русской истории ХХ века. Глубинные философско-религиозные аспекты.

Судьба русского романа в ХХ веке: от мандельштамовского тезиса «Конец романа», 22, до романов, оцененных Букеровской премией: М. Харитонова , 92, В. Маканина , 93, Г. Владимирова , 95, М. Шишкина , 2000. «Производственные» жанры в прозе 70-х – повести и романы о рабочем классе и технической интеллигенции: «И это всё о нем», 74, В. Липатова; «Территория», 74, О. Куваева ; цикл романов М. Колесникова «Изотопы для Алтунина»,76, и другие. «Морская проза» В. Конецкого .

Условность определений – «деревенская», «военная», «городская», «историческая» и т. п. проза, – бытующих в критике и литературоведении.

«Военная» проза в литературном процессе 70 — 90-х годов. Великая Отечественная война в духовной жизни народа. Документальные и художественно-документальные книги о войне: воспоминания прославленных полководцев Великой Отечественной Г. К. Жукова, К. К. Рокоссовского и других; произведения А. Адамовича «Хатынская повесть», 74, «Блокадная книга»,77-81 (совместно с Д. Граниным ), «Каратели», 80; романы В. Карпова «Полководец», 82-84, Г. Владимова «Генерал и его армия», 70, 96; книга С. Алексиевич «У войны – не женское лицо», 84; «Последние свидетели», «Зачарованные смертью», повествование Ю. Капусто «Последними дорогами генерала Ефремова», 92.

Особенности «панорамного» военного романа: И. Стаднюк, «Война», 70-78; А. Чаковский , «Блокада»,74, «Победа», 81; изображение Сталинградской битвы в произведениях: Ю. Бондарева «Горячий снег»,70; В. Пикуля «Барбаросса», 90; концепция войны в романе В. Астафьева «Прокляты и убиты», 94. Различие авторских подходов, жанровые разновидности.

Своеобразие «военной» повести 70-х-80-х: «А зори здесь тихие…», 69, «В списках не значился», 74, Б. Васильева ; «Красное вино победы», 69, «Усвятские шлемоносцы», 77 Е. Носова ; «Навеки девятнадцатилетние» Г. Бакланова, 79, «Сашка», 79, «Искупить кровью», 91, В. Кондратьева. Нравственная основа конфликта в повестях В. Быкова : «Сотников», 70, «Обелиск», 73, «Знак беды», 82, «Карьер», 86, «Стужа», 93, «Полюби меня, солдатик», 96. Обращение к психологическим глубинам человека в условиях войны, диктат экстремальных ситуаций. Драма фронтового поколения в произведениях Ю. Бондарева «Берег», 75, «Выбор», 80, «Игра», 85; В. Астафьева – «Обертон», 85; «Так хочется жить», 95; «Веселый солдат», 98; В. Богомолова «Момент истины», 74, «В кригере», 93; А. Генатуллина «Вот кончится война», 88.

Трагедия русской деревни в ХХ веке. «Деревенская тема общенациональна» (В. Белов). Художественное исследование всех сторон жизни русского села на разных этапах его истории: «Привычное дело», 66, «Кануны», 72-88, «Год великого перелома», 89-91 В. Белова ; «Из жизни Федора Кузькина», 66, «Мужики и бабы», 86, Б. Можаева ; повесть «Кончина», 68, В.Тендрякова ; сборник рассказов «Характеры», 73 В. Шукшина ; тетралогия «Братья и сёстры», 57-78, Ф. Абрамова ; «Последний поклон», 68-93, «Ода русскому огороду», 71-72, В. Астафьева ; «Живи и помни», 74, «Прощание с Матёрой», 76, «Пожар», 85 В. Распутина ; «Драчуны», 81, М. Алексеева. Художественные открытия «деревенской» прозы: характеры «бунтарей» Б. Можаева и В. Тендрякова , «чудиков» В. Шукшина , «старух» В. Распутина.

История советской деревни ХХ века в изображении Ф. Абрамова («Поездка в прошлое»), В. Астафьева, В. Белова («Кануны»), Ч. Айтматова («Прощай, Гульсары», 66, «И дольше века длится день», 80, «Плаха», 86) С. Залыгина ( «Комиссия»), С. Антонова ( «Овраги»), Б. Можаева («Мужики и бабы»), В. Быкова («Облава», 90).

Сельская тема в публицистике – творчество И. Васильева, Ю. Черниченко, А. Стреляного.

Своеобразие жанра и проблематика «городских» повестей Ю. Трифонова : «Обмен», 69, «Предварительные итоги», 70, «Другая жизнь», 75. Трилогия С. Есина «Имитатор», 84, «Временитель», 87, «Соглядатай», 89, и её место в «городской» прозе.

Картины городской жизни в книгах С. Каледина, М. Кураева, В. Маканина, В. Пьецуха. Процесс урбанизации российского населения. Типы маргиналов на страницах современной прозы.

Традиции Ю. Трифонова в современной «женской» прозе Л. Петрушевской, Т. Толстой, Л. Ванеевой, В. Токаревой и других. Феминизм в качестве литературной позиции: произведения М. Арбатовой, Г. Щербаковой, В. Нарбиковой и Марины Палей . Сборник «женских» рассказов «Чего хочет женщина…», 93. Русский феминистский журнал «Преображение». Женщина как объект и субъект в искусстве.

Эволюция русской исторической прозы в ХХ веке. Преобладание историко-биографических жанров в 1920-1950-е годы («Разин Степан», 51, С. Злобина, «Петр Первый», 29-45, А. Н. Толстого , «Дмитрий Донской», 41, С. Бородина ). Новые подходы к изображению прошлого в книгах исторического жанра на современном этапе. Становление русской государственности как центральная тема и лейтмотив романов Д. Балашова «Господин Великий Новгород», 70, «Марфа-посадница», 72, «Младший сын», 77, «Великий стол», 79, «Симеон Гордый», 82, «Ветер времени», 87, «Отречение», 89, «Святая Русь», 91. Роман В. Личутина «Раскол», 95. Своеобразие историзма в романе В. Шукшина «Любавины», 65. Диалоги В. Шукшина о свободе и праве на насилие в киноромане «Я пришёл дать вам волю», 71.

Лениниана М. Шагинян, Е. Драбкиной, А. Коптелова .

«Параболические» романы Б. Окуджавы «Путешествие дилетантов», 78, «Свидание с Бонапартом», 83, характер исторических аллюзий в них. Автобиографический роман «Упразднённый театр», 93.

Историческая проза В. Пикуля как феномен массовой культуры. Исторический быт и анекдот.

Родословная революции в исторической прозе: народники и народничество в изображении Ю. Трифонова («Нетерпение», 73) и Ю. Давыдова («Соломенная сторожка», 85). Произведения о гражданской войне: С. Залыгина «Солёная Падь», 68, «После бури», 85; Ю. Трифонова «Старик», 78, А. Солженицына «Красное Колесо», 37-90, и другие.

Новые аспекты исторической темы в творчестве М. Шишкина «Всех ожидает одна ночь», 93, «Взятие Измаила», 2000.

Тема ГУЛАГа как один из аспектов современной прозы. Повести и романы о социальных деформациях ХХ века, о подавляющем нравственность страхе: «В круге первом», 55-68, 90, «Архипелаг ГУЛАГ», 70, 89, А. Солженицына ; «Васька», 87, С. Антонова ; «Ночевала тучка золотая», 87, «Рязанка» А. Приставкина ; «Верный Руслан», 63-74, 89, Г. Владимова ; «Факультет ненужных вещей», 64-75, 88, Ю. Домбровского ; «Московская улица» Б. Ямпольского ; «Колымские рассказы» 90, В. Шаламова ; «Погружение во тьму», 57-79, 89, О. Волкова ; «Чёрные камни», 88, А. Жигулина ; «Дом на набережной», 76, Ю. Трифонова ; «Встань и иди», 87, Ю. Нагибина ; «Крутоймаршрут», 88, Е. Гинзбург ; «Илиада Жени Васяева. Год 1949», 94, Евг. Федорова и другие.

Афганская тема в творчестве С. Алексиевич – «Цинковые мальчики», 89; О. Ермакова – «Афганские рассказы», 89, «Знак зверя», 92, Э. Пустынина – «Афганец», 91, В. Маканина «Кавказский пленный», 95; произведения А. Проханова, А. Терехова, С. Липкина. Роман А. Проханова о Чечне – «Идущие в ночи», 01. «Будни» армии в изображении Ю. Полякова – «Сто дней до приказа», 87, и С. Каледина – «Стройбат», 89.

«Философия страдания» в произведениях Л. Бородина, В. Лихоносова, А. Варламова («Лох», «Здравствуй, князь!», «Затонувший ковчег», «Дом в деревне»). Апокалиптические настроения.

НТР, наука и учёные как один из объектов художественного исследования русской прозы 70-х – 80-х годов. Жизнеописание – ведущий жанр научно-художественной литературы: «Нильс Бор», 76, Д. Данина ; «Зубр», 87, Д. Гранина ; «Жизнь и житие Войно-Ясенецкого, архиепископа и хирурга», 78, 90, М. Поповского . Будни учёных и науки в книгах: И. Грековой – «Кафедра», 78, и А. Крона – «Бессонница», 74. Борьба за истину в науке и высокую нравственность: «Белые одежды», 87, В. Дудинцева ; «Оправдан будет каждый час», 87, В. Амлинского ; «Бегство в Россию», 94, Д. Гранина.

Возрождение научно-фантастической литературы: И. Ефремов «Час быка», 69, А. и Б. Стругацкие – «Пикник на обочине», 72, «Жук в муравейнике», 80, и другие. Активизация научно-фантастической прозы в период перестройки: альманахи и сборники «Завтра», «Современная фантастика», «Вечер в 2217 году» и другие. Утопии и антиутопии как разновидности социальной фантастики: «Остров Крым», 79, 90, В. Аксенова ; «Москва 2042», 86, В. Войновича ; «Невозврщенец», 89, А. Кабакова ; «Спящий во время жатвы» Л. Латынина ; «Кысь», 2000, Т. Толстой . Усиление тенденции к фантастически-гротесковому изображению действительности: «Альтист Данилов», 80, и «Аптекарь», 88, В. Орлова ; «Белка», 84, «Поселок кентавров», 92, «Онлирия», 95, А. Кима , «Потерянный дом», 87, А. Житинского , «Трижды величайший…», 87, Н. Евдокимова . Жанр фэнтези в творчестве М. Семёновой, Н. Перумова.

Широкое использование на страницах современных произведений мифов и легенд, притч и сказок , образов религиозных книг: «Живая вода», 80, В. Крупина ; «Верлиока», 82, В. Каверина ; «Предтеча», 82, и «Лаз» 90, В. Маканина ; «Зеркало Монтачки», 93, М. Кураева ; «Ермо», 96, Ю. Буйды .

Возрождение сатирической прозы: «Сандро из Чегема», 73-89, «Кролики и удавы», 87, Ф. Искандера ; «Иванькиада», 75, и «Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина», 79, В. Войновича , «История города Глупова в новые и новейшие времена», 89, В. Пьецуха , «Год за два», 91, М. Жванецкого.

Мемуарно-автобиографическая проза: А. Авдеенко, Н. Берберова, Э. Герштейн, В. Каверин, Н. Мандельштам, И. Одоевцева, А. Цветаева, Л. Чуковская. Лирическая проза 1970-1980-х годов: «Люблю тебя светло», 69, «Когда же мы встретимся?» 78, В. Лихоносова , «Во сне ты горько плакал», 77, Ю. Казакова , «Где сходилось небо с холмами», 84, В. Маканина .

Общая характеристика постмодернизма как литературного направления. Историко-культурный контекст его возникновения и становления. Особенности постмодернистского миропонимания на русской почве. Эстетика постмодернизма (идеи М. Бахтина, Р. Барта ). Усиление условности в прозе, появление «другой» прозы, её эстетические принципы. Рефлектирующее сознание героя, его изображение и пародирование в романе А. Битова «Пушкинский дом» 71, 87, споры вокруг этого произведения. Оппозиционность официозу, утверждение «альтернативной эстетики». Художественные искания и свершения Вен. Ерофева, Саши Соколова, Т. Толстой, Л. Петрушевской, Е. Попова и др.

Герой и конфликт в поэме Вен. Ерофеева «Москва-Петушки», 69, 87. Эстетика безобразного. Традиционность юродства, библейские мотивы. Образ абсурдного быта в произведениях Л. Петрушевской, Т. Толстой, В. Нарбиковой. Тема одиночества и рокового предназначения человека. Эстетика «иронического авангарда» и её развитие в творчестве Вяч. Пьецуха («Новая московская философия», 89). Демифологизация в романе «Роммат», 90. Принцип пародирования, перекличка с идеями и поэтикой Ф. Достоевского. Культурфилософская и психоаналитическая проблематика в произведениях Д. Галковского «Бесконечный тупик», 97, А. Королёва «Голова Гоголя», 92, А. Слаповского «Закодированный», 92, С. Гандлевского «Трепанация черепа. История болезни», 95. Сюрреалистические тенденции в творчестве Ю. Мамлеева . Мультипроза З. Гареева .

Саморазрушение постмодернистской эстетики с середины 90-х годов. Кризис авангарда, отход от сложившихся норм поэтики. Произведения В. Пелевина («Омон Ра», 92, «Жизнь насекомых», 93, «Чапаев и Пустота», 96, «Диалектика Переходного Периода из Ниоткуда в Никуда», 2003, и др.). Своеобразие творчества Вл. Сорокина : рассказы и повести – «Репетиции», «До и во время», «Норма», 94, «Голубое сало», 98, «Дисморфомания», 90, «Пир», 01. Приёмы коллажа, соц-арта, римейк. «Поп-культура» и массовое искусство в конце ХХ века. Произведения Ник. Перумова, Б. Акунина и др. Дискуссия на страницах «Литературной газеты» «Сумерки литературы: закат или рассвет?».

Своеобразие «третьей» волны русской эмиграции , возникновение литературных кружков, альманахов, журналов («Грани», «Континент», «Метрополь»). Расширение связей с европейской и американской культурой и её влияние на русскоязычных писателей: С. Довлатова, В. Аксёнова, Сашу Соколова, И. Бродского, Г. Владимова, В. Войновича, В. Максимова и др. Пространство и время в романе Саши Соколова «Школа для дураков», 89; особенности повествования: метафоризация, «поток сознания», игровое начало, обилие реминисценций и аллюзий. Ироническая проза В. Аксенова («Остров Крым», 90, «Ожог», 91, «Желток яйца», 91). Пародирование традиционных сюжетов. Автобиографизм произведений писателя 90-х годов («Московская сага», 93).

Жанр сатиры, антиутопии в творчестве В. Войновича («Москва–2042», 86). Тема покаяния и духовного возрождения в творчестве В. Максимова («Семь дней творения», 73, «Прощание из ниоткуда», 76, «Ковчег для незваных», 79). Восстановление разорванных связей, возвращение эстетических традиций, новые творческие подходы.

Источник:
Довлатов иностранка анализ
Многостороннее художественное исследование прошлого и настоящего страны. Картины исторических событий, анализ внутреннего мира человека на переломных этапах истории России (Советского Союза).
http://studfiles.net/preview/2455023/page:30/

Довлатов иностранка анализ

«Довлатов стал гением только в эмиграции». Воспоминания близкого друга писателя

Биограф и близкий друг Сергея Довлатова - о том, как и почему Довлатов стал популярным.

В СССР Сергей Довлатов был непризнанным талантом, а знаменитым стал только в США

В начале апреля в Великом Новгороде традиционно проходят Дни чтения. В этом году организаторы решили взять киношную тему, ведь 2016-й - Год кино, и пригласили известных питерских писателей: Дмитрия Каралиса - автора сценария картины «Коридор бессмертия», посвященной подвигу ленинградцев, которые зимой 43-го за несколько недель построили железнодорожную линию для доставки грузов в блокадный город, и председателя Союза писателей Санкт-Петербурга Валерия Попова , по сценариям которого снято несколько фильмов.

Но наш разговор с Валерием Георгиевичем зашел о его работе над книгами серии «Жизнь замечательных людей» (ЖЗЛ) - о Михаиле Зощенко, Дмитрии Лихачеве и Сергее Довлатове.

- В советские времена серия «ЖЗЛ» была очень популярна. Сейчас, как мне кажется, читательский интерес к книгам об известных личностях падает…

Не скажите. На книжных ярмарках у стендов «ЖЗЛ» издательства «Молодая гвардия» всегда многолюдно. Менеджеры этой серии - молодцы. Они действительно ярких, неординарных героев выбирают. В советский период узнаваемых единым оформлением книг «ЖЗЛ» было везде много, потому как тиражи выходили по 100 тысяч экземпляров. Сейчас же, как правило, по три тысячи единиц печатают. Но спрос на такую литературу большой - две мои книги из трех (а работа про Зощенко только в прошлом году выпущена) уже переизданы снова.

Нам присылают большой список персон, на которых пал выбор «Молодой гвардии». Мы его изучаем и отбираем для себя героев. Я ни секунды не колебался по поводу Довлатова и Зощенко, поскольку так же, как и они, в своих художественных текстах применяю иронию и гротеск. Что касается Дмитрия Лихачева, то сомневался, браться описывать его жизнь или нет. Но недолго.

- Вас от некоторых других авторов «ЖЗЛ» отличает манера написания - легкая, понятным языком, без сложных научных формулировок. Но, когда читаешь, складывается ощущение, что вы пытаетесь опровергнуть устоявшееся мнение о судьбе ваших героев…

Я не пытаюсь, а опровергаю мифы о их жизни. Принято считать, что Михаилу Зощенко советская власть не давала писать то, что ему хотелось, что Сталин погубил писателя. Дар сатирика - сам по себе опасный дар, и Зощенко это хорошо понимал. Он был смелым, успешным, хорошо зарабатывавшим советским автором. Ему принадлежит идея печатать не толстые сборники, а тонкие книжки. Ильф и Петров по славе и близко не стояли к Зощенко. Его на улицах то и дело останавливали прохожие и высказывали свое восхищение. Так что ошибочно мнение, что его таланту не давали развернуться.

Что касается Дмитрия Сергеевича Лихачева, то он получал удары не только со стороны власти, но и со стороны друзей-либералов, которые обвиняли его чуть ли не во всех грехах. Лихачеву в полной мере довелось испытать на себе и барский гнев, и барскую любовь - ведь Михаил Горбачев пытался для себя приспособить правдолюбца Лихачева.

- С Сергеем Довлатовым вы были приятелями. И книгу о нем построили на наблюдениях своих и других ленинградских шестидесятников. Почему же тогда семья Сергея Донатовича в штыки восприняла вашу работу, ведь вы описывали то, чему были свидетелем?

Да, у издания «ЖЗЛ» про Довлатова - непростая судьба. Изначально планировалось, что в книгу войдет большое количество отрывков из сочинений и писем Сергея и еще фотографии разных лет. Но, как видите, снимка нет даже на обложке. Я отправлял готовые отрывки рукописи родственникам. Но им показалось, что я рисую образ исключительно расчетливого человека, который заранее спланировал свой успех. Супруга же Довлатова - Елена - убеждена, что он жил как жилось, не заглядывая вперед.

Но как бы там ни было, издание в 2010 году все же вышло.

- Так как, по вашему мнению, Довлатов на самом деле рассчитал свою траекторию успеха?

У него был хороший интуитивный автопилот, позволявший в свою пользу оборачивать многие неприятные события.

Отъезд за границу в 1978 году - был для него правильным шагом. Почему? Потому что в Союзе на тот момент была целая плеяда сильных литераторов - Кушнер, Битов, Марамзин, Грачев, Бродский, Городницкий, Уфлянд, Кумпан… Безусловно, Сергей не затерялся бы среди них. Но был бы всего лишь одним из. А в Америке он очень быстро прославился и вошел в число лучших авторов, пишущих на русском. По сути, серьезно заниматься писательством он начал только после своего отъезда. В США у него не было выбора - либо упорно работаешь, печатаешься и получаешь приличные гонорары, либо прозябаешь в бедности. И именно там Довлатов раскрылся как мастер слова.

- А что, в Союзе в те времена писательский труд не требовал самоотдачи и усердия?

Требовал, конечно. Но мы тогда жили комфортно - дешевая еда в магазинах, недорогое жилье, отлаженная система книгораспространения по стране и огромные тиражи. моя первая книжка «Южнее, чем прежде» вышла в 1969 году 100-тысячным тиражом. При таких благоприятных условиях писатели могли себе позволить неспешно - с чувством, с толком, с расстановкой - месяцами, а то и годами совершенствовать тексты, а не гнать повести, рассказы, лирику словно на конвейере.

Но нельзя забывать и об особой дружеской атмосфере, что царила тогда в ленинградских кругах интеллигенции. Физики и лирики встречались у кого-нибудь из знакомых на квартирниках, где часами могли обсуждать новые направления в искусстве, литературе. Товарищу, у которого возникали трудности, и деньгами помогали, и приютить могли.

Что касается Сергея, так он был не идеален - да, нуждался в средствах, но при этом нарушал сроки сдачи материалов в газеты, мог вообще не выполнить задания. Но ведь не голодал, не на улице спал. Поэтому, возможно, и не было у него особой потребности в каждодневном труде писателя и журналиста.

- В этом году - 75 лет со дня рождения Сергея Донатовича. Как вам кажется, мог бы он стать кем-то другим, не писателем?

Думаю, нет. В какой-то степени его путь был предопределен с детства. Он - мальчик из хорошей семьи. Отец - Донат Исаакович - работал режиссером-постановщиком в театре, а мама - Нора Сергеевна - трудилась литературным корректором. Родители с малолетства брали Сергея с собой в гости в семьи известных ученых, артистов, интеллектуалов. Он водил дружбу с такими же, как он, умными, начитанными мальчиками. Но, в отличие от них, он еще постигал жизнь в дворовых компаниях.

Упражнения со словами для многих их нас, представителей ленинградской молодежи 60-х, стали неотъемлемой частью бытия. К новой литературе сама жизнь подталкивала и ее абсурдное воплощение в книгах официально признанных советских писателей. На ум приходит роман Георгия Маркова.

Есть там главы, как секретарь обкома из Сибири, оказавшись в Италии (ехать не хотел, но партия сказала, что надо), встречает на приеме в посольстве итальянскую герцогиню-красавицу-миллиардершу, которая тут же, потеряв голову, бросив многочисленные дворцы и замки, устремляется за ним в далекую Сибирь, в отчаянии предлагая себя и свои капиталы. После долгой страстной ее мольбы он хмуро соглашается взять лишь капиталы - да и то, ясное дело, не для себя, а для области.

Сколько пафоса в тексте. Но мы, когда это читали, - просто хохотали. Советская литература - мать гротеска!

Ну и как тут было не начать самим писать. Но писать иначе: иронично, емко, кратко, но образно, оригинально, самобытно, без банальностей и пафоса, но всякий раз о жизни и о людях. Все это есть в произведениях Сергея Довлатова.

«Компромисс», «Чемодан», «Заповедник», «Иностранка», «Соло на ундервуде»… Берите любую книгу. Не ошибетесь.

Чеканный профиль командора

Из книги Валерия Попова «Довлатов»

…Довлатов оказался гениальным мастером пиара, хотя тогда это слово было нам незнакомо (да и в Америке только обретало права). Как красиво он, например, подает свое знакомство с переводчицей: «Очаровательная Анн Фридман повергла меня в любовь и запой». Даже запой пригодился для создания неповторимого образа!

И еще один непревзойденный пиаровский ход: «Дело осложнялось тем, что «Зона» приходила частями. Перед отъездом я сфотографировал рукопись на микропленку. Куски ее мой душеприказчик раздал нескольким отважным француженкам. Им удалось провезти мои сочинения через таможенные кордоны. Оригинал находится в Союзе. В течение нескольких лет я получаю крошечные бандероли из Франции. Пытаюсь составить из отдельных кусочков единое целое. Местами пленка испорчена (уж не знаю, где ее прятали мои благодетельницы)».

У кого не возникнет интерес к этому сочинению после столь пикантного способа его транспортировки? Заодно этим оправдывается некоторая рваность текста.

Преодолев полосу дискомфорта, неизбежную для любого «неместного», Довлатов постепенно разбирается в американской литературной жизни, вписывается в нее - и оценивает восторженно: «На семь моих книжек по-русски - в нашей прессе четыре с половиной рецензии, но один мой «Компромисс» на английском - 30 американских рецензий! Русские не платили, да еще пытались уязвить. А американцы платят по 5 тысяч долларов за рассказ, конкретно и доброжелательно».

Действительно, лишь Довлатов удостоился одобрительных рецензий не в эмигрантских, а в настоящих американских журналах. Он один собрал больше, чем все остальные русские за рубежом (исключая, разумеется, Солженицына и Бродского), рецензий в прессе, в том числе и в американской, и почти все эти рецензии - восторженные:

«…Сборник Довлатова заставляет вспомнить фильмы Бастера Китона - герой проходит через ужасные происшествия с абсолютно бесстрастным лицом».

«Щемящий юмор достигается продуманным соотнесением простых предложений. Стереотипные славянские крайности замечательным образом отсутствуют».

«…Можно только надеяться, что он продолжает одеваться так же плохо и писать столь же чудесные рассказы».

И вершина его карьеры - публикация его рассказов в престижнейшем «Ньюйоркере». Так высоко не поднимался здесь ни один русский писатель… да и из американских далеко не все удостаивались такой чести.

Недаром ему «завидовал» сам Курт Воннегут! Из письма Довлатова И. Меггеру:

«…А теперь - когда мне, извините, случилось запить в Лиссабоне, то меня купали в душе и контрабандой сажали в самолет два нобелевских лауреата - Чеслав Милош и Бродский. При этом Милош повторял: «Я сам люблю выпить, но тебе уже хватит».

Постепенно Довлатов становится самым знаменитым русским прозаиком эмиграции. И хотя хитрый Довлатов стремился в любой компании представиться непутевым Шурой Балагановым - «чеканный профиль командора» проступает все четче.

Источник:
Довлатов иностранка анализ
Биограф и близкий друг Сергея Довлатова — о том, как и почему Довлатов стал популярным. В СССР Сергей Довлатов был непризнанным талантом, а знаменитым стал только в США В начале апреля в Великом Новгороде традиционно проходят Дни чтения.
http://blog.beinenson.news/2016/04/15/dovlatov-popov-emigration/

Поурочный план по русской литературе тов

Поурочный план по русской литературе «С.Д.Довлатов. Очерк жизни и творчества.»

Успейте воспользоваться скидками до 50% на курсы «Инфоурок»

Русская литература 11 класс Урок:_______ Дата:_________

Тема: С.Д.Довлатов. Очерк жизни и творчества. «Наши, «Иностранка».

Цел ь : п ознакомить с жизнью писателя и его творческой деятельностью; п омочь учащимся сформировать образ Довлатова: писателя и человека, разглядеть уникальность, новаторство, традиционность его прозы; п роанализировать своеобразие прозы Довлатова на примере повести « Наши, «Иностранка»; р азвивать интерес к чтению и изучению произведений современной русской литературы.

Тип урока: изучение нового материала.

Методы: словесный, информационный, аналитический.

Приветствие. Концентрация внимания учащихся.

II . Подготовка к теме урока

Объявление темы и целей урока.

III. Формирование новых знаний

Сегодня мы встречаемся с русским писателем конца ХХ века — Сергеем Донатовичем Довлатовым.Довлатов относится к тем талантливым писателям, которые по тем или иным причинам покинули Родину и обрели популярность, печатаясь на западе.

Эпиграфом к уроку хотелось бы привести строки

Жаль, что не смог пожить ещё.

Попрать Судьбы своей законы,

для нас открыл, свои ты дали.

над каждой строчкой, каждым словом,

1 . Знакомство с биографией писателя.

Сергей Донатович Довлатов родился 3 сентября 1941 года в Уфе, в семье театрального режиссера Доната Исааковича Мечика (1909-1995) и литературного корректора Норы Сергеевны Довлатовой (1908-1999). С 1944 года жил в Ленинграде.

В 1959 году Довлатов поступил на филологический факультет Ленинградского университета (отделение финского языка), который ему пришлось покинуть после двух с половиной лет обучения. С 1962 по 1965 год служил в армии, в системе охраны исправительно-трудовых лагерей на севере Коми АССР. После демобилизации Довлатов поступил на факультет журналистики Ленинградского университета. Работал журналистом в заводской многотиражке «За кадры верфям» , начал писать рассказы. Входил в ленинградскую группу писателей «Горожане» вместе с В.Марамзиным, И.Ефимовым, Б.Вахтиным и др. Одно время работал секретарем у В.Пановой. В 1972-1976 гг. жил в Таллинне, работал корреспондентом таллинской газеты «Советская Эстония», экскурсоводом в Пушкинском заповеднике под Псковом (Михайловское). В 1976 г. вернулся в Ленинград. Работал в журнале «Костер» .

Писал прозу, но из многочисленных попыток напечататься в советских журналах ничего не вышло. Набор его первой книги был уничтожен по распоряжению КГБ. С конца 60-х Довлатов публикуется в самиздате, а в 1976 году некоторые его рассказы были опубликованы на Западе в журналах «Континент» , «Время и мы», за что был исключен из Союза журналистов СССР.

В 1978 году из-за преследования властей Довлатов эмигрировал в Вену, а затем переселился в Нью-Йорк. В 1979-1982 гг. издавал либеральную эмигрантскую газету «Новый американец» на русском языке. Одна за другой выходят книги его прозы - «Невидимая книга» (1978), «Соло на ундервуде» (1980), повести «Компромисс» (1981), «Зона» (1982), «Заповедник» (1983), «Наши» (1983) и др. К середине 80-х годов добился большого читательского успеха, печатался в престижном журнале » New-Yorker «.

За двенадцать лет жизни в эмиграции издал двенадцать книг, которые выходили в США и Европе. В СССР писателя знали по самиздату и авторской передаче на радио » Свобода » в 1980-х гг..

Умер 24 августа 1990 года в Нью-Йорке от сердечной недостаточности. Похоронен на кладбище «Маунт Хеброн» ( Mount Hebron Cemetery ).

Сергей Довлатов был официально женат дважды.

Первая жена: Ася Пекуровская, брак длился с 1960 по 1968 год.

В 1970 году, уже после развода, у неё родилась дочь Мария Пекуровская, ныне вице-президент рекламного отдела кинокомпании Universal Pictures . В 1973 году эмигрировали из СССР в США.

Гражданская жена Тамара Зибунова; от неё:

Дочь Александра (род. 1975 г.).

От второй жены: Елены Довлатовой (урожд. Ритман):

Екатерина (род. 1966 г.) и

Николай (Николас Доули; род. 1981 г.) - родился уже в США.

4.Чтение учителем «Из повести «Ремесло»

«Я вынужден сообщать какие-то детали моей биографии, иначе многое останется неясным. Сделаю это коротко, пунктиром.
Толстый застенчивый мальчик. Бедность. Мать самокритично бросила театр и работает корректором.
Школа. Дружба с Алешей Лаврентьевым, за которым приезжает «форд». Алеша шалит, мне поручено воспитывать его. Тогда меня возьмут на дачу. Я становлюсь маленьким гувернером. Я умнее и больше читал. Я знаю, как угодить взрослым.
Черные дворы. Мечты о силе и бесстрашии. Похороны дохлой кошки за сараями. Моя надгробная речь, вызвавшая слезы Жанны, дочери электромонтера. Я умею говорить, рассказывать.
Бесконечные двойки. Равнодушие к точным наукам. Совместное обучение. Девочки. Неуклюжие эпиграммы..

1952 год. Я отсылаю в газету «Ленинские искры» четыре стихотворения. Одно, конечно, про Сталина. Три - про животных.
Первые рассказы. Они публикуются в детском журнале «Костер». Напоминают худшие вещи средних профессионалов.
С поэзией кончено навсегда.
Аттестат зрелости. Производственный стаж. Типография имени Володарского. Университет имени Жданова. Филфак. Прогулы. Студенческие литературные упражнения.
Бесконечные переэкзаменовки. Несчастная любовь, окончившаяся женитьбой. Знакомство с молодыми ленинградскими поэтами - Рейном, Найманом, Бродским.

1960 год. Новый творческий подъем. Тема - одиночество.
Выпирающие ребра подтекста. Хемингуэй как идеал литературный и человеческий. Недолгие занятия боксом. Безделье. Повестка из военкомата. За три месяца до этого я покинул университет.
В дальнейшем я говорил о причинах ухода - туманно. Загадочно касался неких политических мотивов.
На самом деле все было проще. Раза четыре я сдавал экзамен по немецкому языку. И каждый раз проваливался.
Языка я не знал совершенно. Ни единого слова. Кроме имен вождей мирового пролетариата. И наконец меня выгнали. Я же, как водится, намекал, что страдаю за правду. Затем меня призвали в армию. И я попал в конвойную охрану. Очевидно, мне суждено было побывать в аду..».

Мы узнали биографию Довлатова. Сергей Донатович Довлатов превратил свою биографию в одно большое литературное произведение. Читая прозу С. Д. Довлатова, обращаешь внимание на то , что в большинстве его произведений повествование идет от первого лица. Возникает ощущение присутствия самого автора. Завершая роман «Иностранка», писатель сам говорит об этом: «Ты — персонаж, я — автор. Ты — моя причуда. Все, что слышишь, я произношу. Все, что случилось, мною пережито». И далее : «Те, кого я знал, живут во мне. Они — моя неврастения, злость, апломб, беспечность». Говоря о С. Д. Довлатове в его произведениях, мы будем называть его «автор-персонаж» , что, безусловно, не означает, что вся проза писателя абсолютно биографична.Рассказы из цикла «Чемодан» тоже основаны на биографическом опыте. Впервые «Чемодан» был опубликован в 1986 году и представляет собой образец зрелой довлатовской прозы.

В «Чемодане» повествование ведётся от лица самого Довлатова. Впрочем, это не означает, что всё им рассказанное – чистая правда.
IV . Итог урока.

Подводя итог всему сказанному о Довлатове, определим в чем же состоит традиционность, а в чем новаторство, своеобразие творчества писателя.

3 сентября 2007 года на улице Рубинштейна в Санкт-Петербурге открыли Мемориальную доску Сергею Довлатову . У дома №23 на улице Рубинштейна собрались сотни людей. В руках цветы и видеокамеры. Музыканты играют джаз. В этом доме он прожил 31 год.

В мероприятии приняли участие вдова писателя Елена Довлатова и дочь Катерина, которая возглавляет Международный Фонд Довлатова.

С инициативой установки мемориальной доски выступили друзья Сергея Довлатова, поклонники его творчества. К сожалению, Сергей Донатович

не получил прижизненного признания на Родине, но он всегда верил, что это случится. Однажды Довлатова спросили о том, кому нужны его произведения в Советском Союзе, он ответил: «Всем. Просто сейчас люди об этом не догадываются». Слова писателя оказались пророческими, сейчас Довлатов по праву считается одной из самых ярких личностей в русской литературе XX века.

«Я родился в не очень-то дружной семье. Посредственно учился в школе. Был отчислен из университета. Служил три года в лагерной охране. Писал рассказы, которые не мог опубликовать. Был вынужден покинуть родину. В Америке я так и не стал богатым или преуспевающим человеком. Мои дети неохотно говорят по-русски. Я неохотно говорю по-английски.
В моем родном Ленинграде построили дамбу. В моем любимом Таллине происходит непонятно что.
Жизнь коротка. Человек одинок. Надеюсь, все это достаточно грустно, чтобы я мог продолжать заниматься литературой . »

Подготовить сообщение «Постмодернизм как новый этап в развитии культуры, как авангардное литературное направление»

Три повести Сергея Довлатова, входящие в сборник, как обычно,автобиографичны. Впрочем, "как обычно" - слова неподходящие. Довлатову естьо чем рассказать. То, что он пережил, и то, как он смог это передать,всегда впечатляет. Этот человек умеет говорить правду. Поверьте, это нелегко- сказать людям правду о жизни и о них самих без того, чтобы не вызвать уних чувство скуки, презрительную ухмылку или пожатие плечами.Три повести: "Зона", "Заповедник" и "Филиал" непрерывно удерживаютчитателя в своем пространстве, абсурдном и узнаваемом одновременно.Из всех достоинств прозы Довлатова, я бы пожалуй, выделил ее живость.Людей, которых можно встретить на страницах его повестей, можно встретить ив реальной жизни, несмотря на то, что заурядных среди них нет, и на то, чтопо жизни можно пожно ползти ползком, цепляясь за каждую мелочь, а книгиДовлатова не имеют скучных мест. В каждом персонаже Довлатов подмечаетчерты, делающие человека героем комедии или трагедии, или того и другоговместе. Он мастер иронии и великий писатель. И еще посредник. Своимталантом, точностью зарисовок, незабываемыми образами он дарит людямвзаимопонимание.

Он хотел отметить свой 50-летний юбилей книгой рассказов, в которой было бы собрано все лучшее, что он написал. То есть к 50 годам Довлатов осознавал себя законченным писателем.

Получается поразительная штука. Довлатов как никто выразил человека своего поколения, социального статуса и, извините, гендера. Аутсайдера; любимца женщин и мужчин, но лучше женщин; наблюдателя. Человека, инстинктивно недоверчивого ко всяческому пафосу. Пьющего и непутевого.

Довлатов не похож на Бабеля, их все-таки разделяет несколько десятилетий. Но, пожалуй, в русской литературе нет более схожих друг с другом писателей по их отношению к стилю, по яростной и мучительной работе над словом, как бы банально и пафосно это не звучало.

У Довлатова на читателя работает все: абзацы, отсутствие буквенных повторов в начале слов, помещающихся в одно предложение, многоточия. Способность в одно короткое предложение загнать несколько слоев смысла. И, разумеется, феерический юмор, где больше горечи, чем веселья. Что, собственно, и заставляло благодарных читателей заучивать довлатовские фразочки наизусть, как когда-то Ильфа и Петрова, но не привлекло к нему по-настоящему массового читателя. Довлатов - все-таки писатель для интеллигенции, реалии его рассказов ближе тем, кто жил в Советском Союзе в 1970-е или в эмиграции в 1980-е.

Эмигрантский период Сергея Довлатова интересен не только тем, что писатель обрел свободу, начал печататься, превратился в объект восхищения и почитания, а затем стал знаменитостью в позднем Советском Союзе. В Америке писатель раскрылся в еще одной своей ипостаси - журналистской и редакторской. Довлатов и был замечательным журналистом - в границах дозволенного в советской прессе. Но его газетные колонки и радиоскрипты 1980-х - та высота в русской журналистике, взять которую едва ли кому-нибудь удастся.

То, что не было опубликовано в СССР, было рассказано в бесчисленных пивных, редакционных курилках, зачитано на кухнях и подпольных выставках. Все его фразы, ювелирно построенные метафоры, искрометные диалоги с подтекстом – живы и по сей день.

черпал сюжеты из жизни огромной ложкой и переделывал все, что его окружало, в литературу

Аутсайдеры Довлатова - без всяких метафор - лишние в нашем цивилизованном мире существа. Они нелепы с точки зрения оприходованных здравым смыслом критериев и мнений. И все-таки они люди. Ничем не уступающие в этом звании своим интеллектуальным тургеневским предтечам.

Конечно, термин «лишние люди» в России традиционно относят к интеллигенции, лишенной возможности реализоваться в подавленной всяческими репрессиями стране. И у Довлатова его персонажи - в основном, представители богемного андерграунда, всякого рода не печатающиеся поэты-метафизики. Но у него есть и другие герои, из других общественных слоев - например, спившиеся колхозники или солдаты лагерной охраны. Довлатов увидел и показал, что лишними в коммунистической утопии оказались буквально все

Жизненный путь Сергея Довлатова

3 сентября 1941 года в Уфе родилсяСергей Довлатов – известный прозаик, журналист, яркий представитель третьей волны русской эмиграции, один из наиболее читаемых современных русских писателей во всем мире. С 1944 жил в Ленинграде. Был отчислен со второго курса Ленинградского университета. Оказавшись в армии, Сергей Довлатов служил охранником в лагерях Коми АССР. После возвращения из армии работал корреспондентом в многотиражной газете Ленинградского кораблестроительного института «За кадры верфям», затем выехал в Эстонию, где сотрудничал в газетах «Советская Эстония», «Вечерний Таллинн». Писал рецензии для журналов «Нева» и «Звезда». Произведения Довлатова-прозаика не издавались в СССР. В 1978 Довлатов эмигрировал в Вену, затем переехал в США. Стал одним из создателей русскоязычной газеты «Новый американец», тираж которой достигал 11 тысяч экземпляров, с 1980 по 1982 был ее главным редактором. В Америке проза Довлатова получила широкое признание, публиковалась в известнейших американских газетах и журналах. Он стал вторым после В.Набокова русским писателем, печатавшимся в журнале «Нью-Йоркер». Через пять дней после смерти Довлатова в России была сдана в набор его книга Заповедник , ставшая первым значительным произведения писателя, изданным на родине.

Основные произведения Довлатова: Зона (1964–1982), Невидимая книга (1978), Соло на ундервуде: Записные книжки (1980),Компромисс (1981),Заповедник (1983), Наши (1983),Марш одиноких (1985), Ремесло (1985),Чемодан (1986), Иностранка (1986), Не только Бродский (1988).

Основа произведений Довлатова

В основе всех произведений Довлатова – факты и события из биографии писателя. Зона – записки лагерного надзирателя, которым Довлатов служил в армии. Компромисс – история эстонского периода жизни Довлатова, его впечатления от работы журналистом. Заповедник – претворенный в горькое и ироничное повествование опыт работы экскурсоводом в Пушкинских Горах.Наши – семейный эпос Довлатовых. Чемодан – книга о вывезенном за границу житейском скарбе, воспоминания о ленинградской юности. Ремесло – заметки «литературного неудачника». Однако книги Довлатова не документальны, созданный в них жанр писатель называл «псевдодокументалистикой». Цель Довлатова не документальность, а «ощущение реальности», узнаваемости описанных ситуаций в творчески созданном выразительном «документе». В своих новеллах Довлатов точно передает стиль жизни и мироощущение поколения 60-х годов, атмосферу богемных собраний на ленинградских и московских кухнях, абсурд советской действительности, мытарства русских эмигрантов в Америке. Свою позицию в литературе Довлатов определял как позицию рассказчика, избегая называть себя писателем: «Рассказчик говорит о том, как живут люди. Прозаик – о том, как должны жить люди. Писатель – о том, ради чего живут люди. Для Довлатова драгоценен сам процесс рассказывания – удовольствие от «некоторого количества текста». Отсюда декларируемое Довлатовым предпочтение литературы американской литературе русской, Фолкнера и Хемингуэя – Достоевскому и Толстому. Опираясь на традицию американской литературы, Довлатов объединял свои новеллы в циклы, в которых каждая отдельно взятая история, включаясь в целое, оставалась самостоятельной. Циклы могли дополняться, видоизменяться, расширяться, приобретать новые оттенки.

Нравственный смысл произведений Довлатова

Нравственный смысл своих произведений Довлатов видел в восстановлении нормы. Изображая в своих произведениях случайное, произвольное и нелепое, Довлатов касался абсурдных ситуаций не из любви к абсурду. При всей нелепости окружающей действительности герой Довлатова не утрачивает чувства нормального, естественного, гармоничного. Писатель проделывает путь от усложненных крайностей, противоречий к однозначной простоте. Стремлением «восстановить норму» порожден стиль и язык Довлатова.
Довлатов – писатель-минималист, мастер сверхкороткой формы: рассказа, бытовой зарисовки, анекдота, афоризма. Стилю Довлатова присущ лаконизм, внимание к художественной детали, живая разговорная интонация. Характеры героев, как правило, раскрываются в виртуозно построенных диалогах, которые в прозе Довлатова преобладают над драматическими коллизиями. Довлатов любил повторять: «Сложное в литературе доступнее простого». В Зоне , Заповеднике , Чемодане автор пытается вернуть слову утраченное им содержание. Позиция рассказчика вела Довлатова и к уходу от оценочности. Обладая беспощадным зрением, Довлатов избегал выносить приговор своим героям, давать этическую оценку человеческим поступкам и отношениям. В художественном мире Довлатова охранник и заключенный, злодей и праведник уравнены в правах. Главная эмоция рассказчика – снисходительность:

Писательская манера Довлатова

В писательской манере Довлатова абсурдное и смешное, трагическое и комическое, ирония и юмор тесно переплетены. По словам литературоведа А.Арьева, художественная мысль Довлатова – «рассказать, как странно живут люди – то печально смеясь, то смешно печалясь». В первой книге – сборнике рассказов Зона – Довлатов разворачивал впечатляющую картину мира, охваченного жестокостью, абсурдом и насилием. «Мир, в который я попал, был ужасен. В этом мире дрались заточенными рашпилями, ели собак, покрывали лица татуировкой и насиловали коз. В этом мире убивали за пачку чая». Зона – записки тюремного надзирателя Алиханова, но, говоря о лагере, Довлатов порывает с лагерной темой, изображая «не зону и зеков, а жизнь и людей». Зона писалась тогда (1964), когда только что были опубликованы Колымские рассказы Шаламова и Один день Ивана Денисовича Солженицына, однако Довлатов избежал соблазна эксплуатировать экзотический жизненный материал. Акцент у Довлатова сделан не на воспроизведении чудовищных подробностей армейского и зековского быта, а на выявлении обычных жизненных пропорций добра и зла, горя и радости. Зона – модель мира, государства, человеческих отношений. В замкнутом пространстве усть-вымского лагпункта сгущаются, концентрируются обычные для человека и жизни в целом парадоксы и противоречия. В художественном мире Довлатова надзиратель – такая же жертва обстоятельств, как и заключенный. В противовес идейным моделям «каторжник-страдалец, охранник-злодей», «полицейский-герой, преступник-исчадие ада» Довлатов вычерчивал единую, уравнивающую шкалу: «По обе стороны запретки расстилался единый и бездушный мир. Мы говорили на одном приблатненном языке. Распевали одинаковые сентиментальные песни. Претерпевали одни и те же лишения… Мы были очень похожи и даже – взаимозаменяемы. Почти любой заключенный годился на роль охранника. Почти любой надзиратель заслуживал тюрьмы». В другой книге Довлатова – Заповедник – всевозрастающий абсурд подчеркнут символической многоплановостью названия. Пушкинский заповедник, в который главный герой Алиханов приезжает на заработки, – клетка для гения, эпицентр фальши, заповедник человеческих нравов, изолированная от остального мира «зона культурных людей», Мекка ссыльного поэта, ныне возведенного в кумиры и удостоившегося мемориала. Прототипом Алиханова в Заповеднике был избран Иосиф Бродский, пытавшийся получить в Михайловском место библиотекаря. В то же время, Алиханов – это и бывший надзиратель из Зоны, и сам Довлатов, переживающий мучительный кризис, и – в более широком смысле – всякий опальный талант. Своеобразное развитие получала в Заповеднике пушкинская тема. Безрадостный июнь Алиханова уподоблен болдинской осени Пушкина: вокруг «минное поле жизни», впереди – ответственное решение, нелады с властями, опала, семейные горести. Уравнивая в правах Пушкина и Алиханова, Довлатов напоминал о человеческом смысле гениальной пушкинской поэзии, подчеркивал трагикомичность ситуации – хранители пушкинского культа глухи к явлению живого таланта. Герою Довлатова близко пушкинское «невмешательство в нравственность», стремление не преодолевать, а осваивать жизнь. Пушкин в восприятии Довлатова – «гениальный маленький человек», который «высоко парил, но стал жертвой обычного земного чувства, дав повод Булгарину заметить: «Великий был человек, а пропал, как заяц». Пафос пушкинского творчества Довлатов видит в сочувствии движению жизни в целом: «Не монархист, не заговорщик, не христианин – он был только поэтом, гением, сочувствовал движению жизни в целом. Его литература выше нравственности. Она побеждает нравственность и даже заменяет ее. Его литература сродни молитве, природе…». В сборнике Компромисс , написанном об эстонском, журналистском периоде своей жизни, Довлатов – герой и автор – выбирает между лживым, но оптимистичным взглядом на мир и подлинной жизнью с ее абсурдом и ущербом. Приукрашенные журналистские материалы Довлатова не имеют ничего общего с действительностью, изображенной в комментариях к ним. Довлатов уводит читателя за кулисы, показывая, что скрывается за внешним благополучием газетных репортажей, обманчивым фасадом.

Довлатов летописец эмиграции

В Иностранке Довлатов начинает выступать как летописец эмиграции, изображая эмигрантское существование в ироническом ключе. 108 - я улица Квинса, изображенная в Иностранке , – галерея непроизвольных шаржей на русских эмигрантов. Ленинградской молодости писателя посвящен сборник Чемодан – история человека, не состоявшегося ни в одной профессии. Каждый рассказ в сборнике Чемодан – о важном жизненном событии, непростых обстоятельствах. Но во всех этих серьезных, а подчас и драматичных, ситуациях автор «собирает чемодан», который становится олицетворением его эмигрантской, кочевой жизни. В Чемодане вновь проявляет себя довлатовский отказ от глобализма: человеку дорога лишь та житейская мелочь, которую он способен «носить с собой».

Завершение жизненного пути Довлатова

Умер Сергей Довлатов24 августа 1990 в Нью-Йорке. В творчестве Довлатова – редкое, не характерное для русской словесности соединение гротескового мироощущения с отказом от моральных инвектив, выводов. В русской литературе ХХ века рассказы и повести писателя продолжают традицию изображения «маленького человека». Сегодня проза Довлатова переведена на основные европейские и японский языки.

«Чемодан» Сергея Довлатова - это сборник литературных зарисовок, созданный автором в 1986-м году, в то время, когда он сам уже находился в эмиграции. В этом сборнике автор разбирает содержимое своего чемодана, окидывая мысленным взором всю свою жизнь на родине. Каждая вещь в чемодане - отдельная история, комичная и грустная одновременно, связанная с непростыми обстоятельствами и целыми пластами воспоминаний.

Многие поклонники творчества Довлатова говорят о том, что именно с «Чемодана» необходимо начинать знакомство с этим автором. Действительно, с самых первых строк это произведение увлекает читателя в круговорот воспоминаний, калейдоскоп лиц и событий, анекдотичных ситуаций и маленьких трагедий.

В каждом рассказе главный герой, который одновременно является и единственным рассказчиком и самим автором «Чемодана» знакомит читателя с той или иной вещью, проделавшей вместе с ним непростой путь за границу. Каждая из этих вещей может быть дорога только тем участком памяти, что просыпается при виде ее - автор сам, с горькой усмешкой дает понять, что кроме как для того, чтобы разжечь небольшой костер ностальгии, они ни на что не пригодны. Постепенно рассказывая о каждой из них, герой рассказывает и о своей жизни, становясь в конечном итоге близким другом читателю.

«Чемодан» - одно из тех произведений Довлатова, в котором наиболее ярко проявляется его способность писать иронично и легко, заставляя читателя улыбаться даже в самые грустные моменты. Несмотря на то, что сам Довлатов никогда не считал себя «настоящим писателем», в «Чемодане» четко виден именно писательский талант - автор держит внимание читателя, не отпускает его от себя ни на минуту, дает ему возможность не только провести время за безусловно интересным чтением, но и задуматься в том числе и о своей собственной жизни.

Для Довлатова «Чемодан» - это автобиографичное произведение. В этой книге он пишет в первую очередь о себе и о том, что происходило с ним до эмиграции. Несмотря на то, что порой судьба автора преподносила ему массу неприятных сюрпризов, Довлатов умудряется сохранять неиссякаемый оптимизм, который чувствуется в каждой строке и благодаря которому вся книга оставляет легкое, приятное впечатление. Возможно, именно поэтому «Чемодан» стал одним из самых популярных произведений автора - переведенное на ряд иностранных языков, оно привлекает внимание новых и новых представителей обширной читательской аудитории, причем многие из них не ограничиваются однократным прочтением книги, периодически возвращаясь к ней снова и снова.

Статья посвящена изучению женских образов в повести С. Довлатова «Иностранка». Актуальность работы определяется недостаточной изученностью данной темы в творчестве писателя. Ставится задача охарактеризовать образ героини, определить его роль в контексте выбранного произведения. Проводится анализ портретной, речевой, психологической характеристик героини, её взаимоотношения с другими персонажами. В результате исследования автор статьи приходит к выводу, что основной функцией анализируемого образа становится создание самодостаточного типа русской женщины-эмигрантки, решившейся изменить свою жизнь.

FEMALE IMAGES IN S. DOVLATOV’S WORKS (BASED ON NOVEL «A FOREIGN WOMAN»)

Kvitko Anastasia Igorevna,

Southern Federal University

student, Institute of Philology, Journalism and

Intercultural Communications

АННОТАЦИЯ:

ABSTRACT:

The research deals with female images in novel «A Foreign Woman» by S. Dovlatov. The relevance of article is defined by insufficient study of the given subject in works of the writer. The task of article is to characterize female image, to define her importance and role in the context of the chosen work. The analysis of portrait, speech, psychological characteristics of heroine, her relationship with other characters is carried out. The author of article comes to the conclusion that creation of a self-sufficient image of the Russian female emigrant who decided to change the life become the main function of the female image.

Ключевые слова: С. Довлатов, Иностранка, женские образы, Маруся Татарович.

Key words: S. Dovlatov, A Foreign Woman, female images, Marusia Tatarovich.

Прозу С. Довлатова с уверенностью можно назвать уникальной – в ней сочетаются традиционность и самобытность. И, несмотря на то, что литературное наследие Довлатова представлено только четырьмя томами, его произведения пользуются особым вниманием со стороны читателя. Большое количество критической и научной литературы, сайтов, посвящённых личности и творчеству писателя, определяется «масштабом его художественного дарования, стилевым своеобразием произведений, оригинальностью авторской позиции» .

Довлатовский герой постоянно находится в поле зрения исследователей. Герои, изображённые им, не похожи на тех, которые были в советской литературе – они живые, со своими слабостями и достоинствами, собственными взглядами на жизнь. Писатель не делит их на положительных и отрицательных, более того, он с особенной теплотой пишет о маргиналах. Одна из главных целей, которую ставит перед собой Довлатов – указать на то, что же такое реальность и как можно с ней уживаться. Довлатовские герои могут быть «лгунами, фанфаронами, бездарностями, косноязычными проповедниками…» . И его герой-рассказчик «…прежде всего – не ангел. Но по обезоруживающей причине: лишь падшим, смирившим гордыню внятен ныне «божественный глагол»» .

Немаловажную роль в прозе Довлатова играют женские персонажи – «без них невозможна типология персонажей писателя» . Показательно, что именно женщине посвящены у Довлатова такие произведения, как «Заповедник» («Моей жене, которая была права» ), «Иностранка» («Одиноким русским женщинам в Америке – с любовью, грустью и надеждой» ), «Компромисс» («Н.С. Довлатовой – за все мучения!» ). Уже на основании этого можно сделать вывод о том, какую значительную роль в жизни писателя играли женщины.

В повести «Иностранка» (написана в 1985 году в Нью-Йорке), как обычно у С. Довлатова, женских образов немного: кроме центральной фигуры Маруси в отдельных эпизодах появляются только такие персонажи, как двоюродная сестра Маруси Лора, мать Галина Тимофеевна, а также упоминаются Косая Фрида и документальный образ Веры Набоковой (Слоним). По месту проживания их можно условно разделить на несколько групп – тех, кто «ассимилировал» в эмиграции (Лора, Косая Фрида); кто остался в Советском Союзе (Галина Тимофеевна); персонаж, чья история эмиграции в Америку становится сюжетом повести (Маруся). Образ же Веры Набоковой, жены Владимира Набокова, по верной мысли М.Д. Новиковой , помогает писателю дистанцировать две «волны» эмиграции.

Лора, двоюродная сестра Маруси, изображена счастливой, спокойной и полностью довольной своей жизнью в Америке: со своим мужем «жили так хорошо, что даже придумывали себе маленькие неприятности» . В прошлом простая, тихая девушка после нескольких лет счастливого замужества и удачного трудоустройства даже не хочет задумываться о том, почему людям плохо живется в Америке. Они с мужем «слышали, что некоторым эмигрантам живется плохо. Вероятно, это были нездоровые люди с паршивыми характерами» .

Образ Лоры был введён Довлатовым неслучайно: он необходим для создания контраста между замужней, рассудительной Лорой и незамужней, легкомысленной Марусей.

Ключевой фигурой в повести является Маруся Татарович, в которой объединяются образы многих русских женщин, эмигрировавших в Америку. Маруся является одним из самых ярких и сложных из довлатовских женских образов, что отражается в его оценке исследователями. Н. Орлова пишет: «Сильный, смешной и трагичный образ Муси, избалованной дочери известных и богатых родителей, неординарен и интересен. Прослеживается эволюция героини: непокладистая, строптивая, бросает свой домашний советский уют, уезжает в Америку в поисках чего-то нового . «Она научилась считать деньги, смирилась с правилами, которые диктует Америка, но не может здесь жить» . Иную позицию занимает В. Артамонова, которая полагает, что Маруся нашла в Америке «идеал жизненного устройства в полноте эмоциональных проявлений души и сердечных откликов со стороны окружающих» . Иной взгляд на образ Маруси у Н. Анастасьева: как на аутсайдера, который оказался в чужеродной среде. «Недаром одну из эмигрантских своих повестей Довлатов и назвал – «Иностранка». Иностранка не просто в семантическом значении слова, но прежде всего по неустроенности, по незадавшейся судьбе» . По типологии довлатовских эмигрантов С. Дуловой , которая делит довлатовских персонажей на эмигрантов – (маргиналы, сильно пьющие люди, не желающие работать), «внутренних эмигрантов» (основная черта – неприятие законов современного общества, что выражается в непривлекательной работе), экономических эмигрантов (потребность в удовлетворении материальных благ), художественных эмигрантов (люди, покидающие СССР в поиске творческой свободы) и «авантюристов» (попали в Америку случайно), Марусю можно было бы отнести к последней группе. Однако, на наш взгляд, ее образ сложнее.

Примечательно, что в повести нет подробного описания внешнего облика героини – он даётся вскользь, через восприятие других персонажей. Так, говоря о Марусе, чаще всего употребляются эпитеты «красивая», «легкомысленная», часто их можно увидеть вместе: «Маруся ему тоже понравилась, она была стройная, весёлая и легкомысленная» , «Маруся была красивая и легкомысленная» , «видимо, свободная женщина распространяет какие–то особенные флюиды. Красивая – тем более» . Один раз упоминается её рост – «…высокая, нарядная и какая–то беспомощная» . А. Плотникова не зря относит Марусю к типу «женщины-весны», основными чертами которого являются красота, особая привлекательность для противоположного пола .

Более часто даются описания элементов одежды: «..из голенища Марусиного лакированного сапога» , «появилась, одетая в строгий бежевый костюмчик» , «женщина в нарядном белом платье» . Дважды упоминается цвет волос: «–…испанцы, видно, к маленьким неравнодушны. – И ещё – к блондинкам» , «– Эта рыжая, однако, не теряется» .

В своей статье «Образ русских в Америке в повести С. Довлатова «Иностранка»» О.Н. Шоронова делает вывод, что автор специально избегает подробного описания внешности героев (не только Маруси, но и других персонажей в повести). Это служит для того, чтобы в сознании читателя не появлялся стереотип, типичный образ русских, поскольку для Сергея Довлатова главным является «представление характерных русских черт как нации в целом» . Также при изображении лица даются эмоциональные характеристики героя, чего практически нет в повести.

В центре внимания оказываются переживания главной героини, которая отказалась от типичной судьбы дочери номенклатурных работников «среднего звена».

В СССР у Маруси было всё для того, чтобы прожить безбедную и, казалось бы, счастливую жизнь: у неё были влиятельные родители (Марусин отец был генеральным директором производственно–технического комбината, а мать заведовала крупнейшим в городе пошивочным ателье), которые обеспечивали её всем необходимым. Друзья, которых, по меркам советского времени, можно отнести к «золотой молодежи», ездили на юг и в Прибалтику, хорошо одевались, любили рестораны и театральные премьеры. Жизнь Маруси была полностью предсказуема, «состояла из добросовестной учёбы плюс невинные здоровые развлечения – кино, театры, музеи» , у неё были «рояль, цветной телевизор и даже собака» , хорошие отметки в школе, приятная внешность, лёгкое поступление в институт, и в дальнейшем выгодная работа. Личная жизнь героини при всей насыщенности не приносит ей радости. Чувство любви сменяется разочарованием: Цехновицер вскоре ей надоедает, Дима Фёдоров вызывает ненависть из-за отсутствия недостатков. После развода с ним она продолжала находить утешение в мужчинах, причём каждому из своих объектов любви Маруся отдавала всё своё время – «с Кажданом она ездила в Прибалтику и на Урал. С Шарафутдиновым год прожила в Алупке. С иллюзионистом Мабисо летала по всему Заполярью» , ездила на все гастроли с Разудаловым.

Так, Маруся представляется девушкой беззаботной, желающей получить от жизни одни лишь удовольствия: «К тридцати годам Маруся поняла, что жизнь состоит из удовольствий. Все остальное можно считать неприятностями. Удовольствия – это цветы, рестораны, любовь, заграничные вещи и музыка. Неприятности – это отсутствие денег, попреки, болезни и чувство вины» . Только после измен Бронислава Разудалова, Маруся задумалась о том, как же жить дальше – удовольствия, что раньше приносили ей радость, стали порождать чувство вины, бескорыстные поступки, которые она совершала в отношении её партнёров, заканчивались унижениями.

По С. Довлатову, для русской одинокой женщины эмиграция – это чаще всего преодоление вынужденных обстоятельств, возможность начать новую безбедную жизнь. Несколько иначе воспринимает эмиграцию Маруся: «В эмиграции было что-то нереальное. Что-то, напоминающее идею загробной жизни. То есть можно было попытаться начать все сначала. Избавиться от бремени прошлого» . Решение уехать из СССР было спонтанным, просто «так вышло». Она эмигрировала в Америку, скорее, из-за подсознательного желания свернуть с накатанного пути, где целиком и полностью зависела от родителей, а ее женихами были «подчиненные Федора Макаровича, которые, в основном, старались нравиться ему» .

Первое время после приезда в Америку она жила у своей сестры Лоры и фактически продолжала вести ту же жизнь, что и на родине, а «Нью–Йорк был дня Маруси происшествием, концертом, зрелищем» . Осознание этого все же тяготит героиню: «Сколько можно зависеть от Лоры? Сколько можно есть чужой хлеб? Сколько можно жить под чужой крышей? Короче, сколько все это может продолжаться?..» . Ей хочется очень хочется найти свое место в жизни: «Маруся «завидовала детям, нищим, полисменам - всем, кто ощущал себя частью этого города» .

Марусю, как мы уже знаем, девушку красивую, и в Америке продолжают окружать самые разные ухажёры–эмигранты (диссидент Караваев, издатель Друкер, таксисты Перцович и Еселевский и даже религиозный деятель Лемпкус). Но она «не выдержала» и полюбила латиноамериканца Рафаэля – странного, похотливого, бесперспективного мечтателя – человека, мало отличающегося от ее предыдущих мужчин: «На Рафу полагаться глупо. Он такой: сегодня на коленях ползает, а завтра вдруг исчезнет. Где–то шляется неделю или две. Потом опять звонит» .

Позже, когда, казалось бы, жизнь налаживается – появилась работа, обставленная квартира, оплаченные счета, совместная жизнь с Рафаэлем – героиня чувствует, что ее силы иссякли: «Хочу, чтоб обо мне заботились. Хочу туда, где папа с мамой… А здесь? Испанец, попугай, какая–то дурацкая свобода…» . Какое-то время она не может определиться, где же лучше – в России или в Америке: «Ехать ли мне в это чертово посольство? Надо бы поехать. Просто ради интереса…» .

После разговоров с людьми «из советского посольства», настаивавшими на искуплении ею своей вины перед Родиной, после встречи с бывшим мужем, прилетевшим в Америку на гастроли, Маруся понимает всю несбыточность иллюзий относительно своего возвращения в СССР. Глядя на Разудалова, она думает: «Горе ты мое! Зачем все это надо?! Ты же ископаемое. Да еще и бесполезное…» . Перемена места ничего не изменит, а восстановление исчерпавших себя отношений невозможно.

Дальше мы встречаемся с героиней спустя почти год, когда Маруся пришла к выводу, что именно в Рафаэле, попугае, «дурацкой свободе» и заключается её счастье. Когда пропал попугай Лоло, Маруся воспринимает происшествие как катастрофу: «Этого я не переживу!» . Исчезнувший попугай становится для Маруси «амбивалентным, на грани фарса и чёрного юмора, но трогательным символом обретённого собственного «дома»» .

«Хеппи энд», которым заканчивается повесть, означает, что Маруся наконец-то делает выбор в пользу жизни и любви. Она смогла справиться с трудностями, остаться русской, не ассимилировать, как это произошло с её двоюродной сестрой Лорой. А это позволяет говорить о ее индивидуальности, что для автора повести принципиально важно.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ:

1. Артамонова, В.В. Повесть «Иностранка» С. Довлатова: Американский взгляд на проблемы эмиграции / В.В. Артамонова // «Международный научный институт» Educatio. – 2014. – №5. – С. 77-79.

2. Арьев, А. История рассказчика. Вступительная статья // Сухих, И.Н. Сергей Довлатов: время, место, судьба. – СПб.: Азбука, 2010. – 288 с.

3. Анастасьев, Н.А. Слова – моя профессия / Н.А. Анастасьев // Вопросы литературы. – 1995 – №1 – С. 12–22.

4. Довлатов, С. Заповедник // С. Довлатов. Собрание сочинений в 4–х т. Т.2. – СПб.: Азбука, 2000. – С. 86–143.

5. Довлатов, С. Иностранка // С. Довлатов. Собрание сочинений в 4–х т. Т.3. – СПб.: Азбука, 2000. – С. 93–151.

6. Дочева, К.Г. Идентификация личности героя в творчестве Сергея Довлатова: автореф. дисс. … канд. филол. наук / К.Г. Дочева – Орёл, 2004 – 28 с.

7. Дулова, С.А. Тип эмигранта в произведениях С. Довлатова / С.А. Дулова // Вестник Северного (Арктического) федерального университета. – 2009 – С. 72-25.

8. Новикова, М.Д. Семантика женских образов в повестях С. Довлатова периода эмиграции («Заповедник», «Наши», «Иностранка»): магист. диссерт. / М.Д. Новикова – Томск, 2017 – 121 с.

9. Орлова, Н.А. Женские образы в произведениях С. Довлатова / Н.А. Орлова // Вестник ПЛГУ – 2010. – №8. – С. 30–34.

10. Плотникова, А.Г. Традиции русской классической литературы в творчестве С.Д. Довлатова: автореф. … диссерт. канд. филол. наук / А.Г. Плотникова – М., 2008.– 21с.

11. Шоронова, О.Н. Образ русских в Америке в повести С. Довлатова «Иностранка» / О.Н. Шоронова // Научный поиск – 2015. – №3. – с. 48–50.