Главная › Здоровье › Дунаев лекции по русской литературе. "Православие и русская литература в XVII–XX вв."

Дунаев лекции по русской литературе. "Православие и русская литература в XVII–XX вв."

Михаил Михайлович ДУНАЕВ родился в Москве. В 1963 году окончил среднюю школу.
В 1970 году закончил филологический факультет Московского государственного университета и поступил на заочное отделение в аспирантуру Института русской литературы АН СССР. Также в данное время работал личным секретарем известного писателя Соколова-Микитова.
С 1976 по 1979 гг. читал лекции по истории русской литературы на подготовительных курсах Московского энергетического института.

В 1979 году после защиты кандидатской диссертации присвоена ученая степень кандидата филологических наук. Темой для кандидатской диссертации послужило творчество русского писателя Ивана Шмелёва, что было весьма нетрадиционно для советского времени. Дунаев был одним из первых кто осмелился написать о христианском писателе-эмигранте.
С 1980 по 1981 года преподавал в МГУ. С 1 сентября 1990 года стал преподавателем Московской Духовной академии.

В 1997 году окончил академию экстерном и защитил кандидатскую работу.
В ноябре 1998 года защитил магистерскую диссертацию, а в декабре удостоен звания доцента.
17 сентября 1999 года решением Государственного высшей аттестационной комиссии Российской Федерации ему присуждена ученая степень доктора филологических наук.
В 2001 году удостоен учёной степени доктора богословия. Тогда же стал профессором Московской Духовной академии.

Автор более 200 книг и статей, в том числе капитального сочинения в 6 томах «Православие и русская литература», основанного на курсе лекций Дунаева в Духовной Академии.
Скончался 4 сентября 2008 года на 64-м году жизни после тяжёлой и продолжительной болезни.

Михаил Михайлович ДУНАЕВ: статьи

Михаил Михайлович ДУНАЕВ (1945 - 2008) - богослов, литературовед, доктор филологических наук: .

КАКОВ ИСТОЧНИК ВЛАСТИ?

В основу всякой системы мышления, как известно, кладутся некоторые аксиомы, которые необходимо принимать без рассуждений. В основу демократического мышления положена лукавая истинка: "Демократия имеет многие недостатки, но лучшего пока ничего не придумано". Вот исходная ложь, определяющая прочие пороки демократического - скажем даже: не образа правления, но шире: стиля и образа существования.

Однако лучшего и придумывать не нужно - оно уже есть: православное по духу самодержавие. Вообще сам монархический принцип правления есть отражение (в несовершенной, разумеется, форме) небесной иерархии. Именно на этом основывается убеждённость, что выше самодержавной власти нет иного политического устроения. Мы говорим: Царь Небесный, Царство Божие, но никогда никто не слыхал о небесных президентах и республиках.

Многие недоразумения в спорах о формах правления обусловлены неверным принципом определения внутренней природы и сущности власти. Политическое устройство характеризуется ныне по способу управления государством: парламентская республика, президентская республика, диктатура, конституционная монархия и т.д. Принцип фальшивый, ибо урывает истинную сущность власти. Власть необходимо определять по источнику её. Источник-то, впрочем, всегда один: "… нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены" (Рим. 13,1). Однако и носители власти, и те, кто власть принимают, не всегда это сознают. Да ведь и нельзя же требовать истинного понимания источника власти от атеистического общества, как и от общества, где Церковь отделена от государства.

После такого необходимого уточнения скажем: власть должно определять по осознанию носителями власти источника своей власти. И по зрелом размышлении приходится признать, что таковых источников может быть лишь два: Бог и человек. Большинство политических систем мыслит источником власти именно волю человека (общества, народа, военной группировки и т.д.). В нынешнем российском законодательстве закреплено именно это: источник власти - народ. И народ мыслится притом не как духовная общность, но как некое соединение живущих на одной территории человеков.

Сознавание источника власти важно, поскольку это есть сознавание и того, перед кем носители власти несут ответственность за осуществление власти. Они могут сознавать свою ответственность перед Богом или перед теми или иными сообществами людей.

Только сознавание своей ответственности перед Творцом приближает власть к религиозной идее высшей правды и справедливости, ради которых осуществляется власть. Сознавание ответственности перед людьми, и только перед ними, заставит власть служить интересам, не всегда бескорыстным, этих людей, и в подоснове всего - своим собственным интересам. Бога обмануть невозможно, людей - нетрудно. Поэтому так много обмана в демократии.

Самодержавная власть - единственная форма власти, в которой источником сознаётся промыслительная воля Божия.

Разумеется, в земном бытии идеал неосуществим, поэтому и с самодержавной властью сопряжены многие внутренние проблемы. Признавая их, можно лишь сказать: и в самодержавии, в силу греховной повреждённости мира, могут обнаружиться свои изъяны, но ничего лучшего в этом мире просто нет. С самодержавным образом правления связано и то обстоятельство, что на каком-то историческом этапе народ может оказаться недостойным пребывать под такой властью. Увы, ныне это определяет судьбы народа русского.

Определяя формы власти по источнику власти, мы можем прийти к парадоксальному, но непреложному выводу, что между разными видами демократии и диктатурой нет принципиального различия: различие лишь в том, что источником власти в одной и в другой являются разные по численности группы людей, только и всего. Демократия оттого по-своему деспотична и может быть более жестокой в своих действиях. Понятие либерального террора - отнюдь не абстракция. "Свободной жизни коноводы восточным деспотам сродни", - писал ещё кн. П.А.Вяземский (за что и получил свою порцию брани от носителей либеральной мысли).

Поразмыслить здраво: само понятие демократии - сущий обман. Или самообман? В самом деле: демократия по определению есть власть народа. Но народ не может непосредственно осуществлять власть - лишь только через своих представителей. Следовательно, демократия есть власть от имени народа. И над народом. Избранные представители, получив власть от народа, часто обманом благих обещаний, всегда этот же народ в большей или меньшей мере обманывают. Сегодняшняя политическая жизнь в России даёт неопровержимые тому подтверждения.
Вот общеизвестные подтверждения. Когда население Советского Союза подавляющим большинством высказалось за сохранение Союза, демократические власти этим пренебрегли откровенно. У властителей были свои интересы. Или: нынешняя российская конституция была принята огульным голосованием под явным давлением правящей верхушки. Но конституцию так принимать нельзя: рядом с бесспорными статьями в ней есть и не вполне приемлемые. Даже Сталин для принятия своей конституции применил более демократическую процедуру: голосование проводилось на съезде советов постатейно. Скажут: то был явный обман, никакой демократии при Сталине не было. Да, но хотя бы внешние приличия были соблюдены. Ельцинская команда и то не сочла нужным сделать: слишком откровенно презирался народ, служить интересам которого все так упоённо клялись. А может, и достоин народ такого презрения, если так легко проглотил наживку?

Возражают: это не подлинная демократия. Ответим: просто зрелая демократия Запада выработала более совершенные и не столь откровенные формы того же обмана.
Носители власти всегда пекутся прежде всего о собственных корыстных интересах, и в безбожном обществе иного и быть не может.
Да ведь демократия никогда и не была властью всего народа хотя бы потому, что они прибегает к числовым критериям, себя осуществляя. Весьма часто тот или иной представитель приходит к власти при слишком малом перевесе поданных за него голосов. Нашлись остроумные аналитики, которые давно определили демократию как диктатуру большинства над меньшинством. А порою и вовсе меньшинства над большинством: проценты исчисляются от числа проголосовавших, но не от численности всего населения. Где же власть народа?

Демократия как принцип всегда оказывается фикцией.

Порою как на подлинную демократию указывают на опыт Новгородской вечевой республики или на элементы самоуправления, всегда существовавшие в Русском государстве (то же земство, например). Но это заблуждение. В древнем Новгороде главою государственного управления всегда был архиепископ (а источник его власти не вызывает сомнения), формы же самоорганизации гражданской и военной жизни освящались церковной властью и через это получали свою полноту. То есть: источником власти в Новгороде всегда сознавалась воля Божия, поэтому Новгородское государство не было республикой в современном понимании и не являлось формой демократии. Но: одним из опытов самодержавной власти, опытом не вполне совершенным и со временем упразднённым.

Не следует понимать самодержавие как тоталитарное правление одного человека: один и не может осуществить всю полноту власти. Свою власть, полученную от Бога при посредстве Церкви, он разделяет со многими, но власть этих многих осмысляется и освящается существованием верховного носителя власти, а в конечном итоге - бытием Божиим. Это понял известный герой Достоевского: "Если Бога нет, то какой же я после этого капитан"? В Российской Империи так мог бы (и должен бы, но не у всех доставало духовного разумения) сказать каждый носитель самой малой доли власти. Самодержавный принцип мышления строится на убеждённости: я человек, потому что есть Бог, я капитан (титулярный советник, судья, земец и т.д.), потому что есть царь, а над ним Бог. Можно утверждать поэтому: все формы самоуправления в России являлись не элементами демократии, но проявлениями всё той же самодержавной власти. Отсутствие сознавания этого и отразило неспособность и недостоинство народа пребывать под властью самодержавия.
Повторим: самодержавие есть такая форма правления, при которой Бог наделяет самодержца всей полнотою власти, делая его поистине самодержавным, а он, в свою очередь, сознавая это, разделяет полученную священную власть со своими подданными. Источником же всеобщей власти остаётся всегда воля Творца. И чем последовательнее и полнее такая власть будет следовать Промыслу, тем могущественнее она будет, и тем благоденственнее станет жизнь вверенных этой власти.

В демократии же под источником власти разумеется всегда воля той или иной (порою весьма малой) части людей, мнящих себя вполне самовольными. Ни о какой промыслительной воле Вседержителя никто в демократии и думать не желает.

Человеку лестно мнить себя самовольным, поэтому демократия для него ныне становится кумиром. Демократия есть одно из проявлений первородной повреждённости человеческой природы. Эта повреждённость, мы знаем, охватывает всю сферу бытия, в политике она оборачивается обожествлением принципов демократии. "Будем как боги" значит и: сами станем источником власти. (Правда, политические деятели любят ссылаться на Божию волю, приведшую их к власти, клянутся на Библии, но это лишь пустая бутафория, особенно курьёзная при полном безбожии этих людей).

Замахнуться на идею демократии сегодня смерти подобно. Жестокость либерального террора обрушится с беспощадной неумолимостью. Но вдумаемся бесстрастно и непредвзято в размышления философа: "Демократия остаётся равнодушной к добру и злу. Она - терпима, потому что индифферентна, потому что потеряла веру в истину… Демократия есть крайний релятивизм, отрицание всего абсолютного. Демократия не знает истины, и поэтому она представляет раскрытию истины решению большинства голосов. Признание власти количества, поклонение всеобщему голосованию возможно лишь при неверии в истину и незнании истины…

Демократия свободолюбива, но это свободолюбие возникает не из уважения к человеческому духу и человеческой индивидуальности, это - свободолюбие равнодушных к истине… Формальное, скептическое свободомыслие много сделало для истребления своеобразия человеческой индивидуальности. Демократия не означает непременно свободы духа, свободы выбора, этой свободы может быть больше в обществах не демократических" Н.А.Бердяев).

То, что демократия не знает и не желает знать истину, приводит порою к жестоким результатам. Самый вопиющий пример, подтверждающий беззащитность демократии перед торжеством зла: распятие Христа Спасителя, Который был предан смерти именно в результате демократического голосования иерусалимской толпы.

Подтверждение бердяевской мысли - и в нынешнем отношении нашей становящейся демократии к Православию, к Церкви. Внешне, разумеется, всё благопристойно. Но ясно ощущается стремление подчинить всё контролю, задавить Православие юридически, финансово, морально.
Даже факультативное изучение русскими детьми своей национальной православной культуры воспринимается нашими демократами как нарушение их конституционных прав и даже как уголовное преступление. Во многих местах преподавание основ этой культуры просто запрещается.
Пространный анализ современной ситуации, осуществлённый в Аналитическом центре Союза православных граждан, позволил сделать непреложный вывод: "Для гонений на Церковь всё уже подготовлено". Когда начнётся? Когда созреют благоприятные обстоятельства. Когда силы зла сочтут необходимым начать.

Никакая демократия в этом отношении не исключение. Ещё в конце 1920-х годов, делясь своими наблюдениями над передовой французской демократией, Бердяев писал: "В России сейчас христиан сажают в тюрьмы, казнят и принуждают к материалистическому образу мышления. Во Франции, где никого не сажают в тюрьмы и не казнят за веру и мысли, где есть внешняя свобода, христианство внутренне гонимо… Господствующее общественное мнение утесняет церковь и веру, преследует её презрением и насмешкой. И так, по-видимому, во всём мире".

Демократические власти часто - то ли по равнодушию, то ли с лукавым помыслом - вносят раздор между верующими, поощряя раскольническую практику кого угодно, даже провоцируя раздоры, покровительствуя разного рода сектам, пришлым проповедникам. Даже сатанинские сообщества терпят. И всё под соусом защиты демократии и плюрализма мнений. Теперь уже стало известно: все сектантские извращения, активно прививаемые народу, имели своих покровителей на самом верху, начиная с Горбачёва, прилюдно обнимавшегося с "преподобным" Муном. На уровне поступка высшего представителя власти это было национальное преступление.

Доброе отношение к Православию зависит ныне прежде всего от личных качеств или религиозного настроя (или от прагматических соображений) того или иного политического деятеля, чиновника. Идеологи же демократии Православие третируют.

Многие и то ощущают или даже сознают, что православие несёт в себе как бы опасность для устойчивости общественной жизни: оно даёт такую высоту жизненных установлений, что ослабление веры, на которой всё и держится, тотчас может привести к падению, к хаосу. Западная мысль, сознавая это, придумала на протяжении веков множество подпорок, могущих предотвратить развал (на время хотя бы) при оскудении веры: юридизм, священное право собственности, сциенцизм, плюрализм, позитивизм, рационализм, либерализм и т.п. Православие же, более заботясь о домостроительстве спасения и о стяжании сокровищ небесных, не стимулировало выработки подобных ценностей. Подлинно верующему не нужно специального закона, запрещающего убийство. Когда же вера иссякает, а правовое сознание не укреплено вековой традицией - общественная жизнь начинает испытывать потрясения. Тоталитаризм становится в особенно опасных случаях временной опорою государственной и общественной стабильности (не важно, какого качества), но его отмена способна ввергнуть жизнь в хаос. Только так можно осмыслить происходящее в России на рубеже тысячелетий.

Ныне при всяком упоминании о необходимости православного воспитания человека, православного государственного духа - раздаются демагогические крики о нарушении прав инославных, атеистов вообще. Между тем только православное государство способно истинно помогать человеку в одолении его жизненного пути. Всецело прав М.Назаров, когда утверждает, что цель православного государства - "создавать своим гражданам благоприятные условия для достойного прохождения через земную жизнь и спасения к жизни вечной в Царствии Божием. В отличие от секулярной власти, православная власть расширяет масштаб своей задачи за пределы забот материального мира, беря критерием предназначение человека как безсмертного существа, созданного по образу и подобию Божию. И чем выше должность деятеля в системе православной власти, тем больше его ответственность перед Богом, тем необходимее ему соизмерять свою деятельность со смыслом истории, на ход которой он призван влиять". Смысл же истории для православного сознания ясен.

История есть перенесённая в земной мир борьба дьявола против Бога - проявляемая через борьбу поддавшихся бесовскому соблазну и противящихся ему. Борьба эта может совершаться открыто и прикровенно. Каждая эпоха облекает основное содержание истории в конкретные религиозные, культурные, этические, эстетические, социальные, экономические, политические, идеологические и какие угодно иные формы. Но они не должны вводить в заблуждение: борьба тьмы против света, зла против добра и справедливости, лжи против правды - всегда просвечивает сквозь любой конкретно-исторический камуфляж. Эта борьба в социально-историческом мире есть производное той внутренней невидимой брани, какая совершается в каждой душе человеческой и в которой внешние события черпают энергию для своего развития - энергию добра, как и энергию зла.

История есть процесс движения отпавшего от Бога человека (в его всечеловеческом единстве) к новому соединению с Творцом через череду повторных отступлений, ошибок, падений, совершённых в силу повреждённости натуры грехопадением, и восстаний, побуждаемых стремлением к спасению, - в конкретных обстоятельствах воплотившихся.

Православная самодержавная власть призвана сознательно участвовать в этом процессе, следуя в том Промыслу. Никакая демократия подобной задачи даже поставить перед собою не может в силу принципиального отвержения единой и непреложной Истины.

Истина для демократии и не нужна, ибо несовместима с торгашескими идеалами "нового мышления". Важнейший принцип же этого "нового" (а ничего нового-то в нём и нет: старо как мир) был неприкрыто сформулирован в официальном ответе на известное письмо Н.Андреевой, которая пыталась отстоять основы уходящей идеологии: "…нет ничего раз навсегда установленного, безусловного, святого. Именно это <…> и есть исходный, первый, кардинальнейший принцип нового мышления".

Порою эту мысль пытаются отнести лишь к "святости" коммунистических идей. Опасное заблуждение: забывается, что рассудок всегда из частных суждений выводит общую закономерность, а она распространяется уже на все явления.

Общество, пытающееся основать своё благополучие на столь откровенном постулате, обречено. "Ничего святого" с неизбежностью порождает "всё позволено". Это не может не отозваться, помимо всего прочего, разгулом преступности - уголовной, экономической, политической, организованной, стихийной, обдуманной и бездумной. Что сдержит человека, если - ничего святого? Достоевский о том прямо сказал: "Коли нет ничего святого, то можно делать всякую мерзость". Реальная жизнь подтверждает худшие опасения.

"Русский человек из взрослого, из полноправного, у себя же дома попал в малолетки, в опеку, в школьники и слуги иноземных всяких, даже духовных дел мастеров. Умственное рабство перед европеизмом и собственная народная безличность провозглашены руководящим началом развития", - эти слова были сказаны в Пушкинской речи И.С.Аксакова (в один день с Достоевским) более ста лет назад - и до сих пор эти слова можно повторять и повторять.
Русского человека ныне небезуспешно стремятся лишить собственного мироосмысления, собственного склада ума, собственного типа поведения. И началось это давно. Мудрый кн. Вяземский полтораста лет тому писал:

У них на всё есть лозунг строгий
Под либеральным их клеймом:
Не смей идти своей дорогой,
Не смей ты жить своим умом.

Не то ли и теперь мы видим?
Ныне демократия довела это правило до логического конца, измышляя и навязывая всему миру глобализм, полное обезличивание любого мало-мальски индивидуального начала в бытии. В основе глобализма - абсолютизированный идеал потребительства.

Внутреннее состояние человека, живущего таковым идеалом, точно раскрыл Достоевский - в парадоксальном внешне, но истинном по сути заявлении "подпольного" человека: "…На деле мне надо, знаешь чего: чтоб вы провалились, вот чего! Мне надо спокойствия. Да я за то, чтоб меня не беспокоили, весь свет сейчас же за копейку продам. Свету ли провалиться, или вот мне чаю не пить? Я скажу, что свету провалиться, а чтоб мне чай всегда пить".Вот из какого состояния направляется борьба против Православия.

Нынешние западники пытаются навязать общественному сознанию именно "подпольную" ценностную ориентацию и, по сути, своего рода русскую национальную идею в собственной интерпретации. Например, бывший депутат Г.Томчин высказался прямо: "Мы все хотим жить в обществе потребления, духовное развитие абсолютное большинство ставит на второе место. Страна выбрала свой путь. А раз так, то мы должны пройти его быстрее, чем весь остальной мир". Это называется: обгоним всех бегущих к гибели.

Потребительство ставит превыше всего стремление к удовольствию. Но каковы следствия гедонизма любого пошиба? Об этом рассуждал весьма верно маркиз де Сад, помнить о его предупреждении необходимо постоянно: "…Когда вам надоест одно удовольствие, вас тянет к другому, и предела этому нет. Вам делается скучно от банальных вещей, вам хочется чего-нибудь необычного, и в конечном счёте последним прибежищем сладострастия является преступление".
Многие мудрецы допытываются до причин роста преступности, особенно в молодёжной среде. Пресса заполнена описанием самых диких случаев. Вот один: несколько "продвинутых тинэйджеров" (и слово лестное отыскали для молодых недоумков) развлекались тем, что заставляли свою жертву танцевать босыми ногами по осколкам разбитых бутылок, а затем, после других зверских истязаний, убили - и уже на суде эти садисты весело смеялись, рассказывая о том. Причина? Перечитайте вновь мысль идеолога такого мировосприятия и такого способа поведения.
Пока жизнь будет осмысляться в категориях потребительского сознания, пока стремление к удовольствиям не перестанет быть для многих целью существования, - рост преступности не сдержать ничем. Но какую иную отыскать цель, если: ничего святого?

Истина для демократии не нужна, ибо несовместима с торгашескими идеалами "нового мышления". Демократическое государство всегда согласно лишь использовать Истину как некое подсобное средство для достижения своих целей. "Новое мышление", потребительское по природе своей, насаждает и цели потребительские, обыденные, приземлённые. "Новому мышлению" выгодно, чтобы - ничего святого. Совести навязываются критерии купли-продажи. Как же тут логически всё увязано - цельная совершенная система! И внутренней же логикой обречённая на деградацию.
Нынешние властители дум, держащиеся принципов "нового мышления" прибегают к нехитрому приёму в борьбе с истиной. Стоит, к примеру, заговорить о том, что демократия не может стать панацеей в наших исторических обстоятельствах, как тут же последует обвинение в стремлении возродить сталинизм с его концлагерями. Достаточно сказать, что обилие на прилавках не решит подлинно наших проблем и что нравственность не есть следствие сытости, - и немедленно последует утверждение, будто народ хотят уморить голодом. А если вспомнить старую истину, что само по себе стремление к богатству, возведённое в абсолют, пагубно для души, то не замедлит тяжкое обвинение: нас хотят ввергнуть в нищету. И подобной лжи сегодня предостаточно.
Плюрализм, отвергающий Истину, явно или тайно помышляет о разрушении государственного единства России. И содействует тому, сколько может, именно через демократические формы общественной жизни.

Особым нападкам подвержено сознание, которое с осуждением именуется православно-имперским, имперским, великодержавным - и шельмуется с неприличною чрезмерностью. Обнаруживать в себе хотя бы долю такого сознания - признаётся позорным.Почему?

Великодержавное мышление есть достоинство русского человека, и он должен признавать это, не стыдясь. Россия обязана быть великой державой, иначе её сомнут и уничтожат: желающих предостаточно.

Точно сказал В.Распутин: "Не надо принимать державу в смысле "держать и не пущать", этот смысл был выведен на общественную и политическую орбиту всё из той же установки по запуску в обиход противопоставительного, заспинного словаря, который подменяет и поражает существо главных понятий. Держава - значит держаться вместе, не разрывать на части сросшийся воедино, но больной организм, не искать друг в друге виновника болезни, не пытаться спастись от неё расчленительством".

Русское начало отвергается прежде всего за православность свою. Православие ненавидимо в "цивилизованном мире", ибо только оно способно противостоять всеобщему богоотступничеству.
В борьбе против Православия называющие себя христианами могут объединяться и с мусульманским миром, и с любыми атеистами, и с кем угодно - это показали события в Югославии. Эти же события обнаружили: Запад не остановится в своей ненависти и перед государственным бандитизмом, используя вассальный Америке блок НАТО. Мораль двойных стандартов позволит пренебречь и международным правом и собственными законами и уставами.

Борьба против Православия есть основная тайная движущая пружина мировых политических и общественных процессов. Но пока сильна Россия, дьяволу победить трудно. Вывод: Россию нужно ослабить - духовно, нравственно, физически. Нужно: подорвать в ней православную её основу, разрушить её культуру, опорочить великодержавное православное сознание народа, ослабить государственную мощь. Всё делается не без успеха.

Это откровенно возгласил Бжезинский, о том же проговорился и благодетель Сорос. Нас настолько презирают, что уже и не скрывают своих намерений уничтожить нас. Мы же покорно сдаём одну позицию за другой. И всё под лозунгом защиты демократии. Стоит чуть-чуть побеспокоиться о собственных интересах, как тут же со всех сторон, и извне и изнутри, раздаётся дружный вопль: демократия в опасности, тирания наступает!

Один из используемых приёмов - американизация сознания и культуры. Причём для русского человека эта американизация связана не просто с навязыванием любви ко всему американскому, но и с внедрением комплекса неполноценности в сердца и умы. Над этим, в частности, трудится и литература - армия писателей-юмористов-сатириков, зубоскально изображающих русского человека тупым недочеловеком, ленивым, вечно пьяным, всегда вороватым. Русская публика рада, смеётся в упоении.

Чему смеётесь!? Своему позору? Демократично.

ЛАБИРИНТЫ ПАТРИОТИЧЕСКОЙ МЫСЛИ

О патриотизме время от времени возникают весьма яростные споры - дискуссии и отдельные высказывания в прессе, разного рода "ток-шоу" (вот гадкое слово!) на телевидении, даже в официальных кругах… Либеральная мысль заметно пытается склонить всех к убежденности, что патриотизм понятие нехорошее, отжившее, последнее прибежище негодяев. Идеи глобализма, нет сомнения, победят в конце концов, хотя им и противятся активно некоторые бузотеры и бездельники, именующие себя антиглобалистами.

Беда наших многочисленных диспутов (не только о патриотизме, но и вообще) в том, что мы изначально не догадываемся установить объем понятий. Сначала нужно договориться о терминах, а затем уж подискутировать всласть. Правда, когда смысл терминов окажется определенным, тогда сами собою отпадут и многие поводы для споров - истина давняя.
Но все же: что есть патриотизм?

Странный вопрос. Патриотизм есть любовь к родине, о чем говорит сама этимология слова.
Ответ справедливый, но бессодержательный. Потому что с неизбежностью возникнет хотя бы в некоторых умах новый вопрос: а что есть родина? Каков объем этого понятия?

Ответы начинаются с банального: родина - это место, где ты родился. Кто-то и возразит: где родился - это случайность, родина же там, где хорошо. Спорить бесполезно: если человек не испытывает любви именно вот к этому месту, с которым связан происхождением, ему ничего не объяснить.
"В современном мире, - писал о том И.А. Ильин, - есть множество таких несчастных безродных людей, которые не могут любить свою родину потому, что инстинкт их живет лично-эгоистическим или эгоистически-классовым интересом, а духовного органа они лишены. И вот идея родины ничего не говорит их душе. Идея родины предполагает в человеке живое начало духовности. Родина есть нечто от духа и для духа, а в них - духа нет: он или безмолвствует, или мертв. <…> Орган духа атрофирован в них, как же они могут найти и полюбить родину? <…> Духовно мертвый человек не будет любить свою родину и будет готов предать ее потому, что ему нечем воспринять ее и найти ее он не может".

Ныне, заметим, усилия многих направлены именно на то, чтобы атрофировать в русских людях этот духовный орган.

Чувство родины совершенно иррационально: мне именно хорошо здесь, и не потому, что текут тут молочные реки в кисельных берегах, а просто здесь началась моя жизнь, здесь я вырос, начал постигать красоту мира, любовь, начатки счастья, свою корневую и невыразимую словами связь вот с этой землей, с этими людьми, с бытием мира вообще.

"Родина есть священная тайна каждого человека, так же как и его рождение, - писал С.Н. Булгаков. - Теми же таинственными и неисследимыми связями, которыми соединяется он через лоно матери со своими предками и прикрепляется ко всему человеческому древу, он связан через родину и с матерью-землей, и со всем Божиим творением. Человек существует в человечестве и природе, и образ в его существовании дается в его рождении и родине".

Не имеющие ощущения этой связи и стараются опорочить патриотизм, ибо со времен Эзопа известно: что недоступно, то нужно оболгать и отвергнуть. Спорить с таковыми и доказывать что-либо - бессмысленно.

Булгаков же утверждал: "Любовь свойственна лишь духу, я, и любовь к родине есть все-таки духовное самоопределение я, и поскольку она требует от него жертвенности, однако без обращения предмета любви в кумир, в мнимое божество".

Последнее замечание особенно важно, ибо оно напоминает об истинной иерархии ценностей. Достоевский точно выразил эту иерархию: правда выше России. Важно лишь: для него правда есть не некая истинная идея, рожденная человеческим опытом и рассудком, но Правда Христова - и ничто иное. Поэтому и понятие родины лишь тогда священно, когда осмысляется через Божию мудрость.

Само понятие отечества (синоним родины) в Новом Завете раскрывается как сакральное:
"Для сего преклоняю колени мои пред Отцом Господа нашего Иисуса Христа, от Которого именуется всякое отечество на небесах и на земле…" (Еф. 3, 14-15).

Противопоставление такого понимания отечества (родины) и истины есть отрицание истины, единственным критерием которой может быть лишь слово Священного Писания.
"Отечество, - писал С.Н. Булгаков, разумея под этим словом именно родину, - есть только расширенное понятие отцовства и сыновства, собрание отцов и матерей, породивших и непрерывно порождающих сыновство. Эта идея нации как реального, кровного единства получила пластическое выражение на языке Библии…"

Для И.А. Ильина это была одна из задушевных его мыслей:
"…Любовь к родине есть творческий акт духовного самоопределения, верный перед лицом Божиим и потому благодатный".

Однако не все возносятся мыслью столь высоко. Многие сопрягают с понятием родины то, что непосредственно соединено в их сознании именно с местом рождения: земля, природа, люди, тут живущие… А.Т. Твардовский в свое время предложил понятие малой родины, входящей в состав чего-то большего, объемного, неохватного взором и умом. Не обязательно каждый расширяет свое умозрение до этого понятия большой Родины (которая уж непременно с большой буквы должна быть начертана), но когда расширение в сознании происходит, то начинается с родных знакомых представлений, только земля мыслится теперь не маленьким обозримым клочком, а громадным пространством, в каком человек и не бывал-то никогда. Не только вот этот город или деревня, а и далекая Сибирь, и Курильские острова - тоже моя Родина, и никому я ее отдавать не хочу. И близок теперь мне и весь народ, заселяющий это пространство, и он лучший народ во всем мире. И нет ничего лучше нашей природы. Потому что нет ничего лучше того, что любишь.

Неизбежно начинают проявлять себя в сознании и новые понятия, без которых мыслить большую Родину уже нельзя: страна, государство, культура, наука, история, военная слава. Всем этим тоже можно гордиться: мы самая большая страна, у нас создана великая культура, мы наследники славной многовековой истории. Иногда к понятию Родины прибиваются и курьезные понятия, например: идеология, спорт. Были же люди (и до сих пор остаются), гордящиеся тем, что мы стали первой в мире страной победившего социализма и побеждали на многих чемпионатах и олимпиадах.

И вот обнаруживается: нет никакого единого патриотизма, поскольку человек может своевольно выбирать для себя любой набор ценностей, относящихся к пониманию Родины. Можно любить природу и культуру, но быть равнодушным к политическому устройству страны. Или мало ли таких, кому нет дела ни до истории, ни до культуры, но мнящих себя патриотами, поскольку жарко болеют за судьбу национальной сборной по футболу? Однажды так и прозвучало в какой-то телепередаче: русская национальная идея - это достижение мирового футбольного чемпионства. А кому безразличны все спортивные победы - он что же, не патриот?

Ладно, не станем морочить себя и других подобным вздором, но задумаемся всерьез: где критерий патриотизма? Какой необходимый набор ценностей необходимо признать, чтобы истинно быть патриотом? Задумавшись над этим, можно впасть в растерянность.

Вспомним знаменитое стихотворение Лермонтова "Родина". Уже в первой строке автор утверждает: "Люблю отчизну я…" - то есть сразу объявляет себя патриотом, но тут же называет этот патриотизм странным. Почему? А потому, что его любовь не втискивается в сложившиеся шаблонные рамки: ему безразличны военная слава, государственная мощь, история, но дороги облик родной земли и народ, эту землю населяющий. "Чета белеющих берез" и "изба, покрытая соломой", оказываются важнее всех военных побед, вместе взятых.

Другому же важно именно государство, самое обширное и самое могущественное (хотя бы в мечтах). Третий ради торжества коммунизма готов был искорежить всю землю, "менять течения рек и высокие горы сдвигать". Четвертому государство ценно именно тем, что его составляет самый одаренный в мире народ. Пятому подавай мировое господство…

Все количество сочетаний и соединений из различного числа составляющих элементов (а каждый из них может еще и по-своему толковаться) трудно обозреть. Многообразные патриотические идеи создают такие затейливые лабиринты, из которых не знаешь, как и выбраться.

Все порою трагически усугубляется тем, что каждое из понятий, составляющих идею патриотизма, превращается иными лихими умами в самодостаточную ценность, превозносится, а в итоге создается почва для национальной фанаберии и прочих "прелестей" извращенного патриотизма. Именно отсюда черпают свои доводы ненавистники патриотического национального самосознания.
Большую часть наших патриотов составляют государственники. Те, для кого идея могучего государства представляется высшей ценностью народного бытия. Все остальное должно, по мысли этой категории патриотов, подчиняться государству, служить ему. Когда, например, у одного из таких государственников, генерала Макашова, спросили о его отношении к Церкви, он ответил: "Мы будем поддерживать ее в той мере, в какой она будет полезна государству". (Это значит: государство выше Истины.)

Но куда деться от вопроса: а в чем ценность государства? Для чего оно нужно? Какова цель его бытия?

Самый точный ответ дал недавно А.И. Солженицын (обобщая многих и многих предшественников): важнейшее - сбережение народа. Писатель сформулировал это как подлинную национальную идею нашего времени, ту самую, отысканием которой ныне так озабочены беспокойные умы.
Вот это утверждение обнаружило тупиковость одного из серьезнейших направлений патриотической мысли. Сбережение народа необходимо, но это не может стать национальной идеей. (Так могут сказать мыслители и иных народов, и чем тогда русская идея будет отличаться от польской, например?) Национальная идея должна выявить смысл бытия нации, цель исторического движения народа. Сбережение же - средство, но не цель. Оно есть средство для какой-то иной цели. Для какой? Ради чего существуют эта земля, этот народ, государство? Для чего сберегать народ? Чем моя Родина может быть необходима всему миру? Если такой необходимости нет, то существование моего народа не имеет ценностного обоснования, ничем не обеспечено в историческом развитии человечества. Народы приходят и уходят, сменяются цивилизации, исчезают могущественные империи - стоит ли жалеть о том? Так и мы уйдем, если не осмыслим собственное бытие. Мы, конечно, еще поборемся, помужествуем, но не будет ли это бессмысленными судорогами агонизирующего организма?

Мы все время озабочены тем, как бы нам в этом времени устроиться поудобнее и поприятнее. И все понятия мыслим узко прагматически - вот наша беда. Мы забываем о вечности, которая только и должна дать нам верную точку воззрения на наше бытие. Сказано же и повторяется многажды: "Ищите прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам" (Мф. 6, 33). Мы же об этом всем печемся, его ищем. Мы ищем царства земного, и только земного.

Мы не хотим разглядеть конечные цели истории. А смысл бытия народа вне исторического движения не постигнуть. Следовательно, прежде чем говорить о патриотизме, нужно определить, имеет ли тот или иной патриотизм ценность для истории. Для подлинной истории, а не для исторической суеты.

Но что есть история?
История есть процесс движения отпавшего от Бога человека (в его всечеловеческом единстве) к новому соединению с Творцом через череду повторных отступлений, ошибок, падений, совершенных в силу поврежденности натуры грехопадением, и восстаний, побуждаемых стремлением к спасению, - в конкретных обстоятельствах воплотившихся.

Этому движению препятствует тот, кто и спровоцировал само отпадение, богоотступничество, поэтому можно сказать и так: "История есть перенесенная в земной мир борьба дьявола против Бога - проявляемая через борьбу поддавшихся бесовскому соблазну и противящихся ему. Борьба эта может совершаться открыто и прикровенно. Каждая эпоха облекает основное содержание истории в конкретные религиозные, культурные, этические, эстетические, социальные, экономические, политические, этнические, идеологические и какие угодно иные формы. Но они не должны вводить в заблуждение: борьба тьмы против света, зла против добра и справедливости, лжи против правды - всегда просвечивает сквозь любой конкретно-исторический камуфляж. Эта борьба в социально-историческом мире есть производное той внутренней невидимой брани, какая совершается в каждой душе человеческой и в которой внешние события черпают энергию для своего развития - энергию добра как и энергию зла".

Все, что остается за рамками этого процесса, - историческая суета, любопытная сама по себе, завлекательная для наблюдения, кишащая обилием событий, каждое из которых представляется нередко весьма важным, сущностным. Но для исторического процесса, движимого Промыслом Божиим, она бессмысленна и лишь затемняет понимание истории.

И значит, подлинное историческое сознание - это сознавание того, как то или иное событие, деяние, персонаж участвует в таком историческом процессе. Противление же Промыслу есть антиисторическое, саморазрушительное деяние. Ведь нередко бывает и так: какое-то действие весьма выгодно для неких сиюминутных целей, но губительно для подлинной истории. (Например, взаимоотношения Петра I или Екатерины II с нашей Церковью.)

Ныне бессчетны споры о ходе исторического развития, о судьбах той или иной страны, экономической системы, цивилизации. При этом учитываются мельчайшие факторы, определяющие таковые судьбы, - вплоть до мелочности партийных склок и амбициозности государственных деятелей. А забывается первостепенное: главный субъект истории - Творец Вседержитель. Он направляет ход исторического процесса Своею волею. Но человек - не пассивный наблюдатель, он, по слову апостола, соработник Божий (1 Кор. 3, 9). Он должен постигать волю Творца и следовать ей, ибо она направлена к его высшему благу. Но человек может и противиться исторической истине, утверждать самовластную волю ради утверждения собственных представлений о смысле бытия. И вот от этого-то зависит, должным ли образом идет историческое движение человечества.
Повторим: в истории человечества действует промыслительная воля Божия, а также и воля человеческих и национальных стремлений. Только тогда вся нация может достичь благого результата, когда подчинит свою волю воле Промысла, станет соработником Божиим в домостроительстве спасения. Осуществлять дело Божие на земле - вот смысл бытия человека и бытия нации в этом мире. В этом судьба народа и судьба каждого отдельного человека тождественны.

И.А. Ильин дал глубокое осмысление содержания нашей жизни: "Христианство учило, что Божественное выше человеческого и духовное выше материального и земного. Но Божественное не противостоит человеку в недосягаемом удалении; оно таинственно вселяется в человеческую душу, одухотворяет ее и заставляет искать подлинного совершенства на всех земных путях. Что бы ни делал христианин, он ищет прежде всего живого единения с Богом. Он ищет Его совершенной воли, стараясь осуществить ее как свою собственную. Поэтому жизнь христианина не может быть ни бесцельною, ни страстно-слепою: он во всем обращен к Богу, поставляя Его выше всего прочего, подчиняя Ему все и в себе, и в делах своих. Его внутренняя направленность оказывалась религиозною; его религиозная направленность становилась всепроникающею".

Неучастие в деле собственного спасения есть также противление воле Творца. Не стоит забывать: в историческом процессе имеется еще один субъект, действующий ради собственных целей, - дьявол. И человек следует либо воле Промысла, либо лукавой воле врага - третьего не дано, как бы мы ни обманывали себя хитроумными рассуждениями.

Уже не раз обращалось внимание на важную мысль Вл.Соловьева: "…идея нации есть не то, что она сама думает о себе во времени, но то, что Бог думает о ней в вечности". Вот из чего требуется исходить. Поэтому подлинный патриотизм можно определить как сознавание и следование той предназначенности, которую Промыслитель устанавливает для твоего народа, твоей земли.
(Правда, немало таких сыщется осмыслителей бытия, кто примется утверждать, будто нам неизвестно, что Бог думает о нас в вечности. Печально. Ибо узнать о том нетрудно: достаточно открыть Евангелие. Но уж если не знаешь, то отойди, не навязывай домыслов своего ума как истину, достойную всеобщего внимания.)

Промысл же Божий направлен именно ко спасению и обожению человека, то есть к нашему высшему благу в вечности. Поэтому мы верно осмыслим свою национальную идею, смысл патриотизма, лишь если сознаем свое место в истории, предназначенное нам Промыслом.
Творец даровал человечеству дар любви к родине, чтобы через эту любовь постигать и смысл истории (а большинство такой дар успели отвергнуть). Ильин утверждал недаром:
"Родина есть нечто от Духа Божия: национально воспринятый, взращенный и в земные дела вработанный дар Духа Святого".

Глобализм потому и победит, что у народов Европы уже нет подлинно патриотической национальной идеи. И антиглобалисты обречены, потому что и у них нет настоящей основы для противостояния глобалистскому обезличиванию человечества. Они все, и те и другие, мнят, будто живут уже в постхристианском обществе, и от своих христианских основ уже отреклись. Они не мыслят Бога решающей силой истории, но рассчитывают лишь на собственные усилия и притязания. Самое большее, на что способен западный человек, - реализовать патриотизм посредством восторга перед спортивными победами или через почитание национального флага, как американцы. (Для сравнения: арабы, эта своеобразная религиозная нация, живут собственной исторической идеей, фальшивой, роковым самообманом - но они преданны ему фанатично и оттого держат в трепете весь "постхристианский мир".)

А если Бога нет? Тогда вообще все бессмысленно и дискуссии могут иметь лишь две цели: время провести да себя превознести. (Что мы, к слову, и наблюдаем сегодня, особенно в телеспорах.)
Творец Вседержитель избирает и призывает для служения Себе как отдельные личности, сообщая им Свою волю, так и нации, должные следовать этой воле, сохраняя в недрах народной жизни идеи и ценности, без которых человечество неизбежно заблудится на земных путях, не отыщет путей Небесных.

В ходе истории разным народам Промыслитель уготовал разную долю участия в ней, различную степень ответственности за нее.

Повторим известное. Грехопадение, отпадение человека от Творца, привело и ко всеобщему дроблению мироздания, природы человека, его состава, его сознания, привело к разъединению всей твари. В этот период необходимо было с самого начала, дабы предотвратить всеобщую гибель, сохранять хотя бы в бытии одного народа идею Единого Бога, вне которой не могло быть осуществлено явление в мир Сына Божия, Спасителя. Для хранения этой истины был избран еврейский народ. В том заключалась его великая национальная идея на дохристианском этапе мировой истории. Постоянно ли верны были евреи этой идее своей? Нет. Как и всякий человек, народ может быть соблазняем временными или ложными целями, неверно понимая и самую избранность свою. Вся ветхозаветная история полна упоминаний об отклонениях мессианского народа от прямого пути, попытках национальную предназначенность переосмыслить (ну, например, в служении златому тельцу), полна рассказов, как Промыслитель через народных вождей, пророков направлял избранных Своих на пути к истинной цели.

С приходом в мир Христа Спасителя эта избранность исчерпала себя. Но сами евреи с тем не согласились. Соблазненные еще прежде (что для немощной природы человеческой отчасти свойственно) пониманием избранности своей как этнической выделенности ради господства над всеми прочими народами, евреи утвердили это в национальном самосознании и пребывают в таковой соблазненности и поныне. Отвергнув Спасителя и ожидая собственного Мессию, который должен, по их убежденности, принести им окончательную власть над миром, евреи тем явили крайнюю степень богоотступничества, ибо совершил такую измену народ, прежде богоизбранный. Этот народ создал себе собственную веру, уже лишь внешне совпадающую с ветхозаветной, веру, которую можно наименовать талмудической. Однако то уже иная проблема.

В христианскую эпоху важнейшей необходимостью для человечества стало сохранение и всеобщее утверждение полноты Христовой Истины. Уже не отдельный этнос, но народ Божий, Новый Израиль, Церковь, в которой едины перед ликом Божиим и бывший язычник (еллин), и бывший иудей, - вот кто был теперь призван служить этой идее. Однако в ходе истории от такого единства отделилась часть соблазненного церковного народа, и ответственность за Истину сосредоточилась в Восточной Церкви. Около четырех веков эту ношу несла на себе Византия, но и она пала, ослабевшая изнутри и сокрушенная внешними враждебными силами.

И вот тогда обнаружилось, что основную тяжесть ответственности за судьбы Православия, то есть за хранение полноты Истины Христовой, должна взять на себя та земля, которая недаром получила название Святой Руси. Еще раз скажем, что это название обозначает вовсе не всеобщую святость русских людей, но сознавание ими идеала святости как высшей ценности, которой призван служить человек и весь народ. (Давно замечено, что это уникальное явление в мировой истории, ибо и в голову никому не могла прийти идея ни святой Франции, ни, допустим, святого Китая, ни уж тем более святой Америки - а Святая Русь была.) Нация ощутила себя избранной, и избранность эту свою поняла не как залог будущего мирового господства или наиболее выгодного места возле сладкого пирога, но - повторим и повторим - как еле подъемную тяжесть сугубой ответственности за дело Христово. Национальная предназначенность к тому вскоре отпечатлелась в идее Москвы - третьего Рима. Эта идея не продукт национального чванства, как трактуют лукавые противники Православия, но отражение трагического сознавания, что конечные судьбы мира скрестились с судьбою Руси, и не на кого будет переложить ответственность, ибо "четвертому Риму - не быть".
Именно в сопряжении с этой идеей можно осмыслить то место из апостольского Послания, которое так привлекает ныне многие умы: "Ибо тайна беззакония уже в действии, только не совершится до тех пор, пока не будет взят от среды удерживающий теперь, - и тогда откроется беззаконник, которого Господь Иисус убьет духом уст Своих и истребит явлением пришествия Своего того, которого пришествие, по действию сатаны, будет со всякою силою и знамениями и чудесами ложными, и со всяким неправедным обольщением погибающих за то, что они не приняли любви истины для своего спасения" (2 Фес. 2, 7-10).

В этих словах - квинтэссенция христианской исторической концепции. Две силы определяют мировое развитие - Истина Божия и апостасия, богоотступничество. Действие апостасийных беззаконных сил слишком явно ощущается ныне. Удерживающий - несомненно, Православие, полнота Христовой Истины, и та сила, что связана с хранением этого животворящего начала истории человечества. Такою силою в разные эпохи мог быть Император Византии или русский Государь (не просто как конкретная личность, но как персонификация удерживающего), ныне это Русская Церковь, составляющий ее народ Божий.

Обозревая историю нашу, мы можем назвать много случаев, когда народ русский, хотя бы в части своей, изменял своей предназначенности, забывал собственную национальную идею. Промыслом Божиим мы были не раз наставляемы на путь истинный - и явлением великих чудес, и словом и делами великих святых наших, и тяжкими испытаниями. И важно: тогда народ победно выходил из бедствий, ниспосланных ему, когда, пренебрегая всеми суетными стремлениями, он возносил над всеми ими сокровище дарованной ему веры, Православие. Недаром Достоевский называл русским решением вопроса необходимость и возможность поставить правду выше собственной корысти. Правда выше России, то есть: Божие выше кесарева.

Вот что невподъем для большинства теперешних наших патриотов-государственников. Для них все в истории прежде всего предмет неуемной гордыни и повод для превознесения русского начала над всеми ценностями бытия. Для них - Россия превыше всего.

Эту проблему осмыслил полтора столетия назад великий патриот А.С. Хомяков.
Противопоставление понятий смирения и гордыни - едва ли не важнейшая тема философии Хомякова, его духовной лирики. Он ставит проблему особенно остро в связи с судьбою России, богоизбранного народа. Поэт противостал имперскому чванству, гордыне государственников, за что не мог не навлечь на себя неприязни тех льстецов, которые в самообольщении несут, по убеждению православного мыслителя, пагубу истинной крепости народной жизни:

Гордись! - тебе льстецы сказали. -
Земля с увенчанным челом,
Земля несокрушимой стали,
Полмира взявшая мечом!
Пределов нет твоим владеньям,
И, прихотей твоих раба,
Внимает гордым повеленьям
Тебе покорная судьба.
Красны степей твоих уборы,
И горы в небо уперлись,
И как моря твои озеры…

И на это-то вознесение гордынного самодовольства (столь знакомого и человеку рубежа ХХ-XXI столетий) Хомяков отвечает твердо:

Не верь, не слушай, не гордись!
…………………………………………
Всей этой силой, этой славой,
Всем этим прахом не гордись!
Пали многие и славные империи, ибо:
Бесплоден всякий дух гордыни,
Неверно злато, сталь хрупка…
Но что же верно и нетленно?
Но крепок ясный мир святыни,
Сильна молящихся рука!

Бог избирает не гордых, но смиренных (1 Пет. 5, 5):

И вот за то, что ты смиренна,
Что, в чувстве детской простоты,
В молчанье сердца сокровенна,
Глагол Творца прияла ты, -
Тебе Он дал Свое призванье,
Тебе Он светлый дал удел:
Хранить для мира достоянье
Высоких жертв и чистых дел;
Хранить племен святое братство,
Любви живительный сосуд,
И веры пламенной богатство,
И правду, и бескровный суд.
Твое все то, чем дух святится,
В чем сердцу слышен глас небес,
В чем жизнь грядущих дел таится,
Начало славы и чудес!..

Хомяков определенно ставит вопрос о внутреннем соответствии современного ему состояния России - ее богоизбранности, какое для него несомненно:

Тебя призвал на брань святую,
Тебя Господь наш полюбил,
Тебе дал силу роковую,
Да сокрушишь ты волю злую
Слепых, безумных, буйных сил.

Но у кого из ненавистников Руси найдутся столь жесткие обличения российских неправд и пороков? Такие обличения, каких и нынешние патриоты принять не в силах. Богоизбранность предполагает особо строгий суд над собою:

Но помни: быть орудьем Бога
Земным созданьям тяжело.
Своих рабов Он судит строго,
А на тебя, увы! так много
Грехов ужасных налегло!

В судах черна неправдой черной
И игом рабства клеймена;
Безбожной лести, лжи тлетворной,
И лени мертвой и позорной,
И всякой мерзости полна!

И.А. Ильин писал о том же:
"Принимать свой народ за воплощение полного и высшего совершенства на земле было бы сущим тщеславием, больным националистическим самомнением. Настоящий патриот видит не только духовные пути своего народа, но и его соблазны, слабости и несовершенства. Духовная любовь вообще не предается беспочвенной идеализации, но созерцает трезво и видит с предметной остротой. Любить свой народ не значит льстить ему или утаивать от него его слабые стороны, но честно и мужественно выговаривать их и неустанно бороться с ними. Понятно, что здесь необходимы: зоркость, правдивость и гражданское мужество. Одним из соблазнов национализма является стремление оправдывать свой народ во всем и всегда, преувеличивая его достоинства и сваливая всю ответственность за совершенное им на иные, "вечно-злые" и "предательски-враждебные", силы. Никакое изучение враждебных сил не может и не должно гасить в народе чувство ответственности и вины… Национальная гордость не должна вырождаться в тупое самомнение и плоское самодовольство, она не должна внушать народу манию величия".
Что можно противопоставить всему дурному, что нельзя не увидеть и в нашей нынешней народной жизни? Чем искупить эту "всякую мерзость", о которой писал Хомяков? Православный человек иного не может сказать, как только: покаянием.

О недостойная избранья,
Ты избрана! Скорей омой
Себя водою покаянья,
Да гром двойного наказанья
Не грянет над твоей главой!

С душой коленопреклоненной,
С главой, лежащею в пыли,
Молись молитвою смиренной
И раны совести растленной
Елеем плача исцели!

Чтобы следовать воле Промысла, потребно избыть собственные пороки - в покаянии. А чтобы их избыть, необходимо их сознать - в смирении. Мы же ныне своих пороков сознать не желаем. Мы отвергаем и смирение, и покаяние, важнейшие духовные ценности Православия. Вольному воля, но не следует тогда именовать себя православным народом.

Своего рода тестом на православность может стать восприятие именно православного ответа на вопрос "кто виноват?", какой дал святитель Филарет, митрополит Московский, отвечая Пушкину на то смятенное сомнение в смысле бытия, какое захватило поэта при сознавании темного злого начала в собственной душе. Святитель сказал жестко и недву-смысленно: "Сам я своенравной властью зло из темных бездн воззвал…"

Нам же приятнее свалить все на внешние силы. Враги они и есть враги, однако мы не сможем противостоять им как должно, если не избавимся от собственных слабостей, пороков, обличив их в себе. Вот этому в нынешней патриотической среде идет заметное противление. Поистине, многие наши патриоты сегодня - подлинные союзники наших врагов.

Служение Православию, сохранение его полноты, смирение перед Истиной - вот русская национальная идея. Ибо ничто иное не соединяет человека с вечностью. Осмысляя историческую предназначенность русского народа, Достоевский выразил это идеально емко и точно:
"Не в Православии ли одном сохранился Божественный лик Христа во всей чистоте? И может быть, главнейшее предызбранное назначение народа русского в судьбах всего человечества и состоит лишь в том, чтоб сохранить у себя этот Божественный образ Христа во всей чистоте, а когда придет время, явить этот образ миру, потерявшему пути свои!"

Вот национальная идея народа русского. И сохранять этот народ необходимо, если он тому следует. А не следует - сохраняй, не сохраняй - все равно сойдет с путей истории на беспутье исторической суеты, где будет блуждать, пасомый тайной беззакония, слепо служа ее вожделениям. Да это уже и не абстрактное гадание, а отчасти живая практика последних лет русского бытия.

Назначение России - нести в себе удерживающее начало и противостоять тайне беззакония. Ибо в том решаются судьбы мира.

При этом патриотизм подлинный вовсе не исключает любви и к земле, и к народу, и к государству. Он соборно включает в себя все составные понятия как необходимые ценностные составляющие любви к Родине. Но повторим: смыслом и оправданием народного бытия может быть только служение Православию как делу Христову.

Это становится камнем преткновения для националистической гордыни некоторых идеологов национального самоопределения. Еще Вл.Соловьев проницательно указал путь вырождения всякой национальной идеи: от сознавания народа как носителя вселенской правды - через поклонение народу как носителю некой стихийной силы, независимо от вселенской правды, - к поклонению тем национальным односторонностям и аномалиям, которые отделяют данный народ от человечества.

Именно так деградировала и русская идея. Когда Православие ставится ниже народа, национальное самосознание обессмысливается.

У нас же вера понимается иными патриотами лишь как атрибут народности, религия - как часть культуры. Если же это лишь часть культуры, то и безразлично, какова именно будет эта часть. Поэтому столь активно пытается кое-кто возродить сегодня языческие верования древних славян, видя в них "исконное" русское начало. Такое движение от Бога к бесовщине - не что иное, как полная духовная деградация русского начала.

Неудивительно, что именно проявлением такой деградации стало тяготение к союзу с коммунистами, тянущимися к власти (правда, к счастью, слишком как-то вяло). Коммунисты ведь тоже своего рода государственники (и язычники), не надо лишь забывать, что их идеал - социалистическое интернационалистское (космополитическое) отечество, а не национальная русская держава. Державники, не задумываясь о подлинном предназначении Державы, готовы вознести даже фигуры Ленина и Сталина за их якобы заботу о государственной мощи России. Как-то забывается, что Ленин, откровенный русофоб, убежденно искоренял русский народ, лучшие его силы, что само государство было необходимо ему как вспомогательное средство для раздувания пожара мировой революции, в котором он был готов спалить всю русскую жизнь. На это были истрачены колоссальные средства, перекачанные из ограбленной большевиками России в бездонную пропасть революционной преисподней.

Мощное государство для Сталина же - средство самоутверждения и торжества личной власти, а вовсе не благо русского народа, который он не уставал грабить и гробить ради этой самой власти. Он имел державное мышление, ясно сознавая, что его собственное величие только тогда станет несомненным, когда будет опираться на мощь страны, в которой он осуществлял свое всевластие. Русский народ для него был опять-таки не более чем средством, и расходовать его, когда это мнилось необходимым для достижения личных целей, Сталин не колебался. А что Сталин все же начал заигрывать и с патриотизмом, и с Церковью, так потому лишь, что понял: без такой поддержки его власти несдобровать - а власть для него была поважнее всех революций, вместе взятых (фразеологию же всерьез, как известно, принимать не стоит). Не стоит забывать и того, что уже и после всех реверансов власти в сторону Церкви репрессии против духовенства и верующих не прекратились и при жизни Сталина.

Тут все так прозрачно для уяснения, что диву даешься: как наши радетели государственной идеи во имя народное того не видят? Но не видят же! Само соединение патриотической идеи с космополитической коммунистической идеологией, ныне кое-кем утверждаемое, является обыденным недомыслием.

Питательной почвой для самодостаточной государственно-националистической идеи становится психология ущемленного и ощущающего свою ущемленность "маленького человека". Еще Достоевский (в "Записках из подполья") отметил, что этот человечек внутренне чует себя "штифтиком" и страдает оттого. И мстит, хотя бы в мыслях: пусть мир провалится, а вот чтобы мне каждый день чай пить. В середине прошлого века этому человечку вновь напомнили: он винтик. (А проговорившийся о том и сам ведь комплексовал безнадежно.) Но зато и дали почувствовать: винтик в очень большой-большой машине. Катится большая-большая машина, все сминая на своем пути, а с нею и маленький винтик: все с дороги, не то раздавлю! Банальное самоутверждение.
Путь не создастся, однако, ни у кого впечатление, что идея Империи нами должна быть отвергнута. Имперское мышление - одно из достоинств русского национального самосознания. (А что западники нам его в вину вменяют - пусть их. Зачем на всякий окрик оборачиваться?) Не надо лишь ставить телегу впереди лошади. Великая держава нужна нам ради осуществления того, что Бог думает о русской нации в вечности, а не ради того, что мы мним о себе во времени.
Противостояние (если не раскол) внутри патриотического движения сводится, как уже не раз отмечалось, к противостоянию двух идей: Святой Руси и Великой России. Только Святая Русь соответствует Замыслу, идеал же Великой России в отрыве от промыслительного движения истории - обречен. Снять такое противоречие можно, лишь признав назначение Великой России в служении Святой Руси (правда выше России).

Вот критерий при оценке всякого исторического деятеля. Этого не сознают ныне даже видящие себя православными. Иначе не стали бы возносить, например, такие фигуры, как Иван Грозный, или Петр I, или все тот же Сталин. Ведь именно Иоанн нанес первые сокрушительные удары по Святой Руси, Петр же едва ли не целью своей имел вытравить из национальной жизни все, что связывало народ с его прошлым. ОЛенине и Сталине что говорить? Подобные исторические заблуждения лишь извращают наше национальное самосознание.

Мы должны быть не пассивными свидетелями исторического процесса, но ведущей его силою. Этот процесс промыслительно направляется Вседержителем, и наша предназначенность - сознавание воли Промысла и соработничество ей.

Вдумаемся: отвергающие волю Творца - уподобляют себя тем евреям, что отвергли Христа. И даже хуже того: поскольку евреи, при всех отпадениях своих, все же исполнили Завет и отступили окончательно от Бога лишь после осуществления своей национальной идеи в ветхозаветной истории. Иные русские же изменяют предназначенности своей в самый критический момент, когда речь идет о судьбах мира, ибо не на кого переложить ответственность за удерживающего.
Вообще, при подавлении подлинного национального самосознания всегда объявляется его суррогат - крайний национализм и шовинизм. Мы видим то и в наши дни. "Оказывается, - писал Ильин, - что в сердце человека живет не любовь к родине, а странная и опасная смесь из воинственного шовинизма и тупого национального самомнения или же из слепого пристрастия к бытовым пустякам и лицемерного "великодержавного" пафоса, за которым нередко скрывается личная или классовая корысть".

И это тем более опасно, что при обнаружении дурных проявлений русского шовинизма противники православной национальной идеи начинают без разбора обвинять всякое русское слово в "черносотенстве", приравнивая его к т.н. "русскому" фашизму. Националисты же в отчаянии обороняются, бранятся, говорят много и верного, но так неумело, что, глядя на них, думаешь, как прав был дедушка Крылов: услужливый дурак опаснее врага. Нагнетание истерии, впадение нередко в удручающее кликушество, неумение и нежелание сознавать историческую вину народа лишь усугубляют и без того нерадостное ощущение времени.

Правда, здесь не обходится без многих провокаций - это несомненно. Например, трудно с уверенностью сказать, откуда направляются нынешние скинхеды, объявленные воплощением "русского фашизма". И в том, что эмблемой своей они избрали знак, слишком похожий на свастику, - результат собственного недомыслия или лукавой подсказки извне?

Важнейший вопрос: сохранились ли те силы, которые способны сохранять Истину и явить миру образ Христов? Повторим: это судьбоносный вопрос для всего человечества. И он теснейшим образом сопряжен с проблемой истинной веры.

Должно признать: идет деградация патриотического сознания, замена его дешевыми суррогатами. Ибо: "Сын Человеческий пришед найдет ли веру на земле?" (Лк. 18, 8)
И все же это не значит, что следует услаждать врага унынием, отчаянием: он того и ждет. Но необходимо смотреть на все трезво. Начать с признания собственной слабости.
Мы обязаны на первых порах познать смысл подлинного патриотизма и жить его идеалом. Вспомним еще раз: Святая Русь была свята не оттого, что большинство были святыми, но оттого, что жила идеалом святости.

Смысл нынешней истории в том, чтобы хоть в ком-то, хоть в немногих сохранялся идеал, соответствующий Замыслу Творца о мире.

Для начала и того достаточно. И это может дать надежду.
Но что же делать? Устремиться на поиски врагов? Искать их особенно и не нужно: они и так на виду. Но главное-то не в том. Вл.Соловьев, осмысляя Достоевского, сумел дать ответ на терзающие нас вопросы: "Пока темная основа нашей природы, злая в своем исключительном эгоизме и безумная в своем стремлении осуществить этот эгоизм, все отнести к себе и все определить собою, - пока эта темная основа у нас налицо - не обращена и этот первородный грех не сокрушен, до тех пор невозможно для нас никакое настоящее дело, и вопрос что делать? не имеет разумного смысла. Представьте себе толпу людей, слепых, глухих, увечных, бесноватых, и вдруг из этой толпы раздается вопрос: что делать? Единственный разумный здесь ответ: ищите исцеления; пока вы не исцелитесь, для вас нет дела; а пока вы выдаете себя за здоровых, для вас нет исцеления".

Вот что нужно понять: гуманизм (первородный грех, эгоистическое тяготение "все отнести к себе и все определить собою") есть болезнь, несущая все беды нашему страдающему эгоизму. Но чтобы стремиться к подлинному исцелению, необходимо именно понять, что мы больны. А чтобы это понять, нужен верный критерий здоровья. Этот критерий можно обрести только в Откровении Божием, и не в человеческих искажениях этого Откровения, а в полноте Христовой Истины, то есть в Православии. Отвержение Православия неизбежно приведет к прогрессированию болезни и к гибели. Оно (но не абстрактное, а осуществленное в воцерковленном сознании и типе поведения) есть удерживающий. Средоточием этого удерживающего начала ныне является Россия. Именно на Россию Божиим Промыслом была возложена ответственность за судьбу Православия, что русская мысль сознала достаточно полно.

Теперь эта идея подвергается яростному высмеиванию со стороны либеральных носителей зла.
В одном из интервью А.Терца (февраль 1990 г.) тот утверждал: "Ну а что касается национальной идеи, мне это не представляется по-настоящему серьезным; все эти разговоры о том, что русские или французы, итальянцы, американцы и так далее считают, что они лучше, что у них настоящий Бог. Во-первых, это оскорбительно для Бога, во-вторых - для самих этих наций. Для меня русский национализм среди верующих - это профанация религии, это унижение религии".

Тут столько путаницы, что распутать мудрено. Попробуем. Национализм - действительно плохо. Национальное самосознание необходимо. Будем точны в словах, если уж мы филологи. Подлинно православные никогда не могут считать, что они лучшие. Худшие. И не скажет русский православный человек, что у него настоящий Бог. Ибо Бог един и нет настоящих и ненастоящих богов. Но есть верное и неверное понимание Бога - в различных религиях. Полнота Христовой Истины - в Православии. Но никакого национального чванства основать на том невозможно: Православие существовало тогда, когда русскому народу еще тысячу лет оставалось ждать своего исторического бытия. Православие - дар нам от Бога, хоть мы того и недостойны. Тут не кичиться следует, а скорбеть о недостоинстве и стараться хоть ненамного избыть его. Сознание же своего служения Православию - как может оскорблять Бога и нацию? Вот отказ от такого служения нас и впрямь оскорбляет. "Бог же поругаем не бывает" (Гал. 6, 7).

Вот что мы видим: православный тип мироосмысления всегда будет чужд и ненавистен гуманистическому мышлению, потому что заставляет отвергнуть основные его принципы.
Мы же обязаны повторять и повторять: назначение России - нести в себе удерживающее начало и противостоять тайне беззакония. Ибо в том решаются судьбы мира.

Так осуществляется Промысл Божий. Он осуществляется посредством соработничества человека с Богом, через соединение воли человека, познавшего смысл своего бытия, с волею Творца - в деле спасения. Христос Спаситель восстановил в Себе, как в Новом Адаме, разорванное единство человеческого бытия. Но человек должен сознательно совершить волевое движение к соединению со Христом. Если он откажется от того, удерживающий будет взят. Для соединения же со Христом необходимо пребывание в Православной Церкви.

Этого ныне не желают сознавать многие, взявшие своего рода монополию на русский патриотизм. Они готовы отстаивать что угодно, только бы утвердить амбициозные притязания на высшую ценность самодовлеющего русского начала, в котором они видят абсолютную самодостаточность. Собственно, это есть национальная (и националистическая) разновидность гуманизма, в котором теперь место человека занимает этническое множество. Идеологами такого мышления являются историк О.Платонов, писатель А.Проханов, скульптор В.Клыков, публицист М.Антонов и др. Их кредо - "Россия превыше всего". При этом даже тогда, когда иные из этих "патриотов" заявляют о своей православности, их вера колеблется на зыбкой грани между абстрактным христианством и язычеством. Таково творчество В.Личутина, например, никогда не понимавшего подлинно не только Православия, но и смысла веры вообще. Есть писатели - самый яркий среди них С.Алексеев, - которые соединяют патриотическую идею с языческим оккультизмом.

Россия превозносится этими людьми как мощное государство, как всемогущая империя. И это мыслится как самодостаточность русского бытия.

Подлинно же выразил русскую идею Достоевский: "Правда выше России".
Правда Христова - вот что важно.

Великий смысл бытия русского начала - в служении этой Правде. Иначе вся история наша обессмысливается, русские самозамкнутся в националистическом чванстве и погибнут со всем миром, спасти который призваны.

Мировое зло обрушивается на Россию именно потому, что в ней еще не угасла православная вера. Не против России просто, но против Православия в России направлена вражда мирового зла.
"Именно удерживающим аспектом русской цивилизации и объяснялась ненависть к нам антихристианской "мировой закулисы": эта финансовая олигархия видела в России главное препятствие своему мировому господству", - пишет М.Назаров.

Западный мир ныне ясно сознает себя вышедшим за рамки христианства (формальные моменты не в счет, важно, что самосознающее начало на Западе именно таково). Выработано даже специальное понятие - постхристианство. Этот термин вызывает у многих отторжение внутреннее: христианство не может быть уничтожено, избыто, врата ада не одолеют Церкви (Мф. 16, 18). Но сам термин экзистенциален по природе своей: он отражает внутреннее самоощущение человека, его принимающего: ощущение "преодоленности" христианских истин в личной и общественной жизни. Истинно или ложно такое ощущение - вопрос иной, но оно есть, и поэтому термин "постхристианство" вполне характеризует процессы, происходящие в американо-европейской жизни на рубеже тысячелетий. Главный вопрос: включится ли русское сознание в эти процессы? Искусство постмодернизма прямо отражает начало вхождения России в постхристианский мир.
Пророчески предупреждал И.А. Ильин: "…Всякая соблазнительная и разлагающая пропаганда безбожия и противодуховности есть не что иное, как систематическая работа над выкалыванием духовных очей у людей наивных и доверчивых".

Это и совершается успешно: духовно слепыми легче манипулировать.
Нельзя утверждать, что кризисное, катастрофическое состояние жизни на Земле не сознается многими из тех, кто не утратил способности к трезвому мышлению. Но меры, предлагаемые для предотвращения окончательной катастрофы, мыслятся как следствие собственных рассудочных усилий человечества. Как будто человек живет в безбожном пространстве и должен рассчитывать только на себя. Отвергая Бога-Спасителя, человек все тешит себя иллюзией, что сам сможет стать как боги и - спасти себя сам. Тем человечество обрекает себя на верную гибель. Ибо в безбожном мире - все бессмысленно.

Многие "патриоты", винящие во всех бедах разного рода внешние силы, вывод делают простой: устранить чужеродные воздействия - и жизнь устроится сама собою. Забывается: дьявол силен только там, где человек удаляется от Бога. Не избывши внутренней вины, исправить ничего не удастся: взамен одних недругов, даже если их удастся одолеть, придут иные - и все начнется сначала. На это и рассчитывает враг, заставляя русских играть по его правилам. А поскольку "патриоты" отвергают Православие и соблазняются язычеством, понять такой простой истины они просто не в состоянии.

Отвратиться от этого можно только через покаяние. Но нужно верно сознать смысл этого покаяния. Нужно согласиться с М.Назаровым: "…Русскому народу надо каяться не перед другими народами и не в "империализме" или "русском коммунизме", к чему нас принуждает "мировая закулиса", стремясь тем самым затушевать свои преступления перед человечеством. Покаяться нам следует перед Богом в измене своему православному призванию, важному для всего человечества. Из этой нашей вины и вытекают все возможные прегрешения перед окружающим миром, которые были от нашего имени нанесены ему нашими поработителями".

Через такое покаяние и укрепление в Православии только и может русский народ повлиять на свою судьбу и на судьбы мира.

Родился в Москве. В 1963 году окончил среднюю школу.

В 1970 году закончил филологический факультет Московского государственного университета и поступил на заочное отделение в аспирантуру Института русской литературы АН СССР. Также в данное время работал личным секретарем известного писателя Соколова-Микитова.

С 1976 по 1979 гг. читал лекции по истории русской литературы на подготовительных курсах Московского энергетического института.

С 1980 по 1981 года преподавал в МГУ. С 1 сентября 1990 года стал преподавателем Московской Духовной академии

В 1997 году окончил академию экстерном и защитил кандидатскую работу.

В ноябре 1998 года защитил магистерскую диссертацию, а в декабре удостоен звания доцента.

17 сентября 1999 года решением Государственного высшей аттестационной комиссии Российской Федерации ему присуждена ученая степень доктора филологических наук.

В 2001 году удостоен учёной степени доктора богословия. Тогда же стал профессором Московской Духовной академии.

6 сентября состоялось отпевание по православному обряду в домовом храме Московского государственного университета во имя святой мученицы Татианы, Богослужение длилось более двух часов. Заупокойное Богослужение возглавил ректор Московской Духовной Академии и семинарии Архиепископ Верейский Евгений. Ему сослужил представитель Патриарха Сербского при Патриархе Московском и всея Руси, выпускник МДА Епископ Моравичский Антоний, многие члены профессорско-преподавательской корпорации в священном сане, клирики города Москвы. На отпевании было прочитано послание Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II.

Награды

Медаль преподобного Сергия Радонежского I степени (14 октября 2000 г.)
Орден Преподобного Сергия Радонежского III степени (14 октября 2005 г.)

Обладатель первой премии «Православная книга России» в номинации «Автор года» в 2003 году.

Библиография

Дунаев М. М. Православие и русская литература. - Крутицкое патриаршее подворье, 1997. - Т. 2. - 473 с. - ISBN 5-87727-004-4
Дунаев М. М. Православие и русская литература. - Издание второе, исправленное, дополненное. - М.: Храм святой мученицы Татианы при МГУ, 2002. - Т. 3. - 768 с. - 5000 экз. - ISBN 5-900988-09-0
Дунаев М. М. Православие и русская литература. - М.: Христианская литература. - Т. 4. - 784 с. - ISBN 5–900988–10–4
Дунаев М. М. Православие и русская литература. - 2-е изд., испр., доп.. - М.: Христианская литература. - Т. 5. - 782 с. - ISBN 5-900988-11-2
Дунаев М. М. Православие и русская литература. Ф. М. Достоевский. - Храм святой мученицы Татианы при МГУ, 2002. - 176 с. - 10000 экз. - ISBN 978-5-901836-05-7

Дунаев М. М. Вера в горниле сомнений: Православие и русская литература в XVII-XX веках. - Престиж, 2003. - 1056 с. - 5000 экз. - ISBN 5-94625-023-X
Дунаев М. М. Преступление перед будущим. - Святая Гора, 2006. - 56 с. - 3 000 экз.
Дунаев М. М. О романе М. М. Булгакова «Мастер и Маргарита». - Святая Гора, 2006. - 56 с. - 3 000 экз.
Дунаев М. М. Своеобразие русской религиозной живописи XII-XX век. - М.: Филология, 1997. - 221 с. - (Очерки русской культуры XII-XX век). - ISBN 5-7552-0100-5
Дунаев М. М. На пороге. История одной жизни. - Альта-Принт, 2005. - 816 с. - 3000 экз. - ISBN 5-98628-007-5
Дунаев М. М. К югу от Москвы. - 2-е изд., перераб., доп.. - М.: Искусство, 1986. - 176 с. - (Дороги к прекрасному). - 100 000 экз.
Дунаев М. М. Иван Тургенев - Ivan Turgenev: Жизнь и творчество. - М.: Русский язык, 1983. - 294 с.
Дунаев М. М. В. Э. Борисов-Мусатов. - М.: Искусство, 1993. - 189 с.
Дунаев М. М., Разумовский Ф. В. В среднем течении Оки. - М.: Искусство, 1982. - 184 с. - (Дороги к прекрасному). - 85 000 экз.
Дунаев М. М. На земле Великой битвы. - М.: Искусство, 1976. - 152 с. - (Дороги к прекрасному). - 75 000 экз.
Дунаев М. М. Своеобразие русской иконописи. - 1995. - 79 с. - ISBN 5-88541-003-9
Владимиров А. протоиерей, Николаев С. протоиерей, Дунаев М.М. От слов своих осудишься: Сквернословие. - Издательский Совет Русской Православной Церкви, 2007. - 80 с. - 15 000 экз. - ISBN 978-5-94625-195-2
Дунаев М. М. Постмодернистские скандалы // Церковь и время. - 2003. - № 2 (23). - С. 104-127.
Дунаев М. М. О литературном творчестве П. Н. Краснова // Церковь и время. - 2003. - № 3 (24). - С. 188-210.

Систематизированное изложение истории русской литературы XVII–XX веков в православном осмыслении. В основу книги положен курс лекций, которые читались автором в Московской Духовной Академии.

Православие и русская литература в XVII-XX вв.

ВСТУПЛЕНИЕ

Важнейшее качество нашей отечественной словесности - её православное миропонимание, религиозный характер отображения реальности. Религиозность литературы проявляется не только в связи с церковной жизнью, и не в исключительном внимании к сюжетам Священного Писания, а в особом способе воззрения на мир. Литература нового времени принадлежит светской секулярной культуре, она не может быть сугубо церковной. Однако Православие на протяжении веков так воспитывало русского человека, так учило его осмыслять своё бытие, что он, даже видимо порывая с верою, не мог до конца отрешиться от православного миросозерцания.

Именно Православие повлияло на пристальное внимание человека к своей духовной сущности, на внутреннее самоуглубление, отраженное литературой. Православие - основа русского миропонимания и русского способа бытия в мире.

«Ибо по внутреннему человеку нахожу удовольствие в законе Божием» (Рим.7:22).

Православие устанавливает единственно истинную точку зрения на жизнь, и эту точку зрения усваивает (не всегда в полноте) русская литература в качестве основной идеи, становясь таким образом православной по своему духу. Православная литература учит православному воззрению на человека, устанавливает правильный взгляд на внутренний мир человека, определяет важнейший критерий оценки внутреннего бытия человека: смирение.

Вот почему новая русская литература (вслед за древнерусской) задачу свою и смысл существования видела в возжигании и поддерживании духовного огня в сердцах человеческих. Вот откуда идет и признание совести мерилом всех жизненных ценностей. Своё творчество русские писатели сознавали как служение пророческое (чего католическая и протестантская Европа не знала). Отношение к деятелям литературы как к духовидцам, прорицателям сохранилось в русском сознании до сих пор, хотя и приглушенно.

Важно, что и те процессы в литературе XIX столетия, которые развивались как бы вне православной традиции, характерны не индифферентизмом по отношению к религии, но активным отталкиванием от неё, противостоянием Православию. Это позволяет рассматривать и названные процессы в тесной связи с общим ходом всего литературного творчества русских классиков.

Отечественная литература была (воспользуемся гоголевским образом) «незримой ступенью» ко Христу, она преимущественно отразила то испытание веры, которое совершалось в жизни народа и отдельного человека, которое, собственно, и есть главное испытание, коему подвержены мы в земной жизни.

Литература русская имела опору в Евангелии. Как писал Гоголь: «Выше того не выдумать, что уже есть в Евангелии». Разумеется, каждый православный человек должен отыскивать критерий истины в евангельских откровениях, должен поверять все свои рассуждения, как и всё вообще, порожденное человеческим разумом, - словом Спасителя.

Нужно признать, что нет иных критериев Православия, которые бы пребывали вне Священного Писания и Священного Предания Церкви Христовой, вне догматов православного вероучения.

Опору для осмысления русской литературы найдём в Нагорной проповеди:

«Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкопывают и крадут; но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкопывают и не крадут…» (Мф.6:19–20).

В этой великой заповеди определена сокровенная суть двух пониманий смысла человеческой жизни, как и двух мировоззрений, двух различных типов мышления, двух типов культуры. В этих словах Христа - указание на смысл того разделения, которое Он принес в мир (Лк.12:51–53). Две системы жизненных ценностей, связанных с той или иной ориентацией человека в земном мире, обусловливают и различие в понимании добра и зла вообще.

Ведь если не мудрствовать лукаво, то всякий из нас понимает под добром то, что так или иначе споспешествует достижению сознаваемой нами цели бытия. Под злом - то, что препятствует такому достижению. И если кто-то ставит перед собой исключительно материальные цели (собирание сокровищ на земле), то все духовное станет лишь мешать ему и восприниматься как зло. И наоборот.

Культурологи выделяют в связи с этим два типа культуры - сотериологический (от греческого «сотерио», спасение) и эвдемонический (от греческого «эвдемония», счастье). Переходом от первого ко второму в европейской истории стала, как известно, эпоха Возрождения, возродившая именно пристальное внимание к земным сокровищам - и предпочтение их. На Руси это совершалось гораздо позднее. И совершенно логично, что приверженцы сокровищ земных объявили тяготение к духовному, возвышение небесного над земным - косностью и отсталостью.

Предпочтение того или иного - дело совести и свободы каждого. Нужно лишь ясно сознавать, что столь прославляемая ныне западная цивилизация есть не что иное, как стремление к абсолютной полноте наслаждения сокровищами на земле. И так называемый прогресс - отыскание все более совершенных средств к овладению такими сокровищами.

Стремление к земному понятно и близко каждому. Следует лишь уточнить, что к земному относятся не только непосредственные материальные блага и связанные с ними чувственные наслаждения, но порой и отказ от исключительно материальных ценностей ради, например, земной власти (вспомним внешний аскетизм многих тиранов и деспотов), славы, стремления к самоутверждению в обществе и т. д. Даже то, что иным представляется принадлежностью чисто духовной сферы, также может стать ценностью чисто земной. Например, эстетические переживания, превращаемые в самоцель ради эгоистического душевного наслаждения. Или любовь, понимаемая как обладание (не в физиологическом только, а и в нравственном смысле). Даже нравственные поиски, когда они совершаются ради отыскания средств для более благополучного земного обустройства, - и они могут оказаться бездуховными в своей основе. Так случилось со Львом Толстым, например, отвергшим мысль о спасении, а из всего учения Христа воспринявшим лишь моральные постулаты, которые он хотел приспособить для устроения общественного бытия, но ценность которых в отрыве от Божественного Откровения оказалась весьма сомнительной. Сокровищем земным может оказаться в умах людей и Церковь Христова, когда ее начинают рассматривать, подобно иным политикам-прагматикам, лишь как средство, пригодное для использования в борьбе за власть.

Так или иначе, но тяга к сокровищам земным наблюдается на всех уровнях нашего земного существования. И она не может не стать предметом философского и эстетического осмысления.

Но где критерий собирания сокровищ? Как точно определить, что именно собирает человек? Ведь в силу необходимости каждый вынужден существовать в земном мире и не может обходиться вовсе без земных, материальных вещей, связей, мыслей. Христос Спаситель обозначил такой критерий ясно и просто:

«Ибо, где сокровище ваше, там будет и сердце ваше» (Мф.6:21).

Но ведь мы вполне определенно ощущаем то, к чему прикипаем мы сердцем, если начинаем вслушиваться в голос совести. (Отчего мы так часто и глушим её, чтобы отогнать от себя неприглядную истину.)

Вот главная тема русской литературы - противоборство двух раздирающих душу и сердце наши стремлений к сокровищам небесным и сокровищам земным. Это тема, проблема не просто литературы исключительно, это проблема жизни, творческих поисков (нередко - метаний) и самих писателей, путь которых был отнюдь не прямым и направленным лишь к Горним высотам, но отмеченным многими ошибками, падениями, отступлениями от Истины.

Но - что есть Истина? Вопрос вековечный. Однако для православного сознания такой проблемы нет и не может быть: это вопрос Понтийского Пилата. В Православии Истина есть полнота Личности Христа Спасителя. Православие не занято поиском Истины, оно заботит каждого человека мучительным сознаванием своей удалённости от Истины, направляет внимание ко внутреннему человеку. И каждый начинает сознавать в себе (а не вне себя) то страшное противостояние добра и зла, какое определяет конечную судьбу нашу не во времени, но в вечности.

Человек обречён на выбор между добром и злом, но он усугубляет заключённый в этом трагизм своего существования ещё и метаниями между различными пониманиями добра и зла. Эту смятенность души высветила русская литература, сделав её главным предметом своего сострадательного исследования. Она сумела приобщить читателя к таким внутренним переживаниям, таким терзаниям совести, погрузить его в такие бездны души, о каких имела весьма малое представление литература европейская.

Все проблемы русской литературы многократно усугублены и тем, что гармония обладания небесными дарами искусству секулярному вообще неподвластна. Или, сделаем уступку самолюбию художников, почти неподвластна. Искусство чувствует себя свободным и всесильным лишь в стихии противоречий и конфликтов. Мы должны ясно сознавать, что сфера художественного творчества ограничена областью души в системе христианской трихотомии: тело, душа, дух. Это вовсе не оскорбляет и не принижает искусство, но лишь точно определяет границы его возможностей. Однако пространство душевное столь обширно и необозримо, что искусство и в строго ограниченных пределах вряд ли сможет когда-либо исчерпать предназначенное ему. Точно так, как и корабль, который может плавать лишь внутри пространства, очерченного береговой линией. Вопрос лишь - куда и зачем плыть, ведь океан-то слишком необозрим.

Искусство, и литература в частности, может в необозримом пространстве души замкнуться в тех областях, где душа соприкасается с телесным естеством, но может возвыситься и до сфер, пограничных с пребыванием духа. Такова в высших своих достижениях русская литература.

Но знать Истину и следовать Истине не одно и то же. Какая пропасть порою лежит между двумя этими состояниями! И какая мука человеку от ощущения той бездны в самой душе его. Об этом говорил святой праведный Иоанн Кронштадтский: «Быть духом, иметь духовные потребности и стремления и не находить им удовлетворения - какое мучение для души!»

Эти мучения стали предметом эстетического осмысления и отображения в русской литературе. Но не поводом для отстранённого созерцания и холодного рассудочного анализа, а предметом и собственного душевного терзания художника. Главной причиной таких терзаний стало именно то счастливое (по высшей мерке) обстоятельство, что как ни сильно было западное влияние, как ни победно проникал в российскую жизнь земной соблазн, однако Православие все же оставалось неискоренённым, со всей полнотой заключённой в нем Истины, - и никуда не могло исчезнуть. Души были повреждены - да! - но как бы ни блуждала в темных лабиринтах соблазнов общественная и личная жизнь россиян, все равно стрелка духовного компаса упрямо указывала прежнее направление, хотя бы большинство и двигалось в прямо противоположном. Западному человеку, скажем ещё раз, было проще: для него неповреждённых ориентиров не существовало, так что и сбившись с пути, он порою о том мог и не подозревать вовсе.

Внутренним терзаниям русского человека со стороны дивились, над ними недоумевали и даже насмехались, но они давали прочную закалку, крепили душевные силы, распространяли очищающее влияние на окружающий мир. Это прежде всего запечатлела в себе литература наша.

Мы обязаны трезво осмыслять все отступления от Истины в творчестве и жизни любого писателя (как и любого человека): не для осуждения его, ибо нам заповедано не осуждать (Мф.7:1). Мы должны осознать: в личности и творчестве великого художника обострённо и ярко могут быть выявлены те дурные свойства натуры человека, которые в прикровенном виде существуют и в нас же. Человек чаще узнаёт грех в другом человеке, если имеет такой грех в себе самом. Я могу, в силу собственной слабости или боязни, не догадываться о своей порабощённости этому греху, но как только я узнал его в другом - я познал его и в себе. Однако не все о том догадываются.

Когда мы трезво распознаём грех в творчестве и в жизни великого художника не для осуждения его, но для осуждения себя, - тогда мы получаем несомненную духовную пользу от общения с литературой. Она помогает распознать то, о чём мы порою даже не подозревали. А это всегда мучительно. Оттого-то многие и не хотят читать про «тёмные» стороны бытия: в себя заглянуть страшно.

Наша литература запечатлела в слове и образе религиозный опыт русского человека - и светлый, и тёмный, и спасительный, и опасный для души. Опыт веры и опыт безверия.

Предлагаемое исследование посвящено литературе нового времени, того периода, когда она становится расцерковлённою. Древняя литература Руси проявляет себя на качественно ином уровне, как и вся культура вообще: она не сосредоточивает внимания своего на проблемах секулярного общества (какового не существовало), у неё свой особый круг интересов, собственные цели и задачи, пусть и не отграниченные от более поздних неодолимой стеною. Поэтому и разговор о ней должен быть особый, отдельный от избранной темы.

Когда в первом десятилетии нового века, передо мною оказались семь томов публицистического труда филолога и богослова Михаила Дунаева «Православие и русская литература», и я впервые встретился с оценками Михаилом Михайловичем творчества тех или иных художников слова, – меня, помню, поначалу охватило чувство недоумения и даже какого-то испуга. Как же так, думал я, принявший не так давно Святое Крещение, неужели почти всё было напрасно – все эти поиски Истины и Красоты, о которых мне рассказывали в московском университете, неужели наша литература вела меня не туда, и, главное – отчего мне так горько сознавать и доверять правоте автора этих томов? Что же теперь делать: изучать одних лишь святых отцов и Писание? И нужен ли русской литературе такой катехизис вообще?

…Ещё и ещё раз обратим внимание на порядок слов в названии: «Православие и русская литература». Православие и… То есть – сперва небесное и лишь затем – земное. Не для ниспровержения этого второго, без которого мы непредставимы, но – для понимания его – через первое.

«…Но давайте не будем лицемерить: ведь земные сокровища тоже для нас очень привлекательны. А что касается небесных, то всегда подстерегает сомнение, и человек начинает думать: «да есть ли ещё они, эти сокровища? Вот здесь, земное – оно ясно, понятно, близко…»

И наша греховная повреждённость тянет нас к этому земному.

А с другой стороны, в каждом человеке – образ Божий, в каждом человеке – духовное начало, которое устремлено туда, к Небесному. И человека раздирает это противоречие: нас тянет и вверх, и вниз.

И русская литература – единственная литература в культуре Нового времени – показывает с непреложностью это страшное порою, трагическое противоречие в жизни каждого человека. И всегда, когда человек начинает отдавать себе предпочтение земному, то оказывается, что он приходит к какой-то трагедии. Только с этой точки зрения мы можем понять человека и героя русской литературы».

В своих выступлениях, интервью и статьях Дунаев говорил, кстати, что без чтения нашей литературы будет куда труднее понять и святоотеческое предание.

… Что еще, помню, меня тогда, в первый раз, отдельно поразило: вот, анализ русской литературы XIX столетия, отражающей, пусть и преломлённо, мучительно – свет евангельских истин, христианство, дух Православия (а Михаил Михайлович подробно разбирает Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Достоевского, Толстого, Чехова…), – но ведь наш автор поднял свой духовный взгляд и на культуру так называемого Серебряного века!

…Православный христианин, он отважно взялся переосмыслить само понятие русского литературного «возрождения», понятия, с которым в светском обиходе принято связывать прозу и стихи многих и многих гениально одарённых мастеров того времени, известных и любимых читателями.

Всё тут оказалось очень сложно…

И одновременно – гораздо проще, на мой взгляд, чем можно себе представить.

«Мы знаем – об этом опять-таки пишут святые отцы, в частности преподобный Иоанн Лествичник об этом много рассуждает – о том, что все дары Божии, которые мы получили, – человек, в силу предоставленной ему свободы выбора, может использовать не только во благо, но и во зло. Можно служить при помощи красоты и Богу, и дьяволу…»

Я только выделил некоторые линии из этого труда, некоторые важные мысли, озвученные, как сейчас принято говорить, голосом незабвенного Михаила Михайловича Дунаева. Семь томов книги «Православие и русская литература» и более сжатого варианта – тома «Вера в горниле сомнений» - и есть, думаю, важнейшая закладка в нашем долгом овладении искусством духовной жизни. А значит – и верно ориентированного чтения.

А за ней – кроткий, добрый и мудрый человек, попытавшийся соорудить – первым и пока единственным в подобном охвате – тот самый православный путеводитель, без которого и мой личный читательский опыт ныне непредставим.

Говорить же сейчас о разных шероховатостях в каких-то моих впечатлениях, конечно, не станем, это в другой раз, куда же без них человекам!

Здесь, я, ведущий нашей «Закладки» – Павел Крючков, просто еще раз низко кланяюсь памяти Михаила Дунаева и его миссионерскому, многотрудному подвигу.

Биография

Родился в Москве. В 1963 году окончил среднюю школу.

С 1976 по 1979 гг. читал лекции по истории русской литературы на подготовительных курсах .

В 1979 году после защиты кандидатской диссертации присвоена ученая степень кандидата филологических наук. Темой для кандидатской диссертации послужило творчество знаменитого русского писателя Ивана Шмелёва . Выбор такой темы в советское время был довольно рискованным и опасным шагом. Дунаев был одним из первых кто осмелился написать о христианском писателе-эмигранте.

С 1980 по 1981 года преподавал в МГУ. С 1 сентября 1990 года стал преподавателем Московской Духовной академии

В 1997 году окончил академию экстерном и защитил кандидатскую работу.

В ноябре 1998 года защитил магистерскую диссертацию, а в декабре удостоен звания доцента .

6 сентрября состоялось отпевание по православному обряду в домовом храме Московского государственного университета во имя святой мученицы Татианы , Богослужение длилось более двух часов. Заупокойное Богослужение возглавил ректор Московской Духовной Академии и семинарии Архиепископ Верейский Евгений. Ему сослужил представитель Патриарха Сербского при Патриархе Московском и всея Руси, выпускник МДА Епископ Моравичский Антоний, многие члены профессорско-преподавательской корпорации в священном сане, клирики города Москвы. На отпевании было прочитано послание Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II.

Награды

Медаль преподобного Сергия Радонежского I степени (14 октября 2000 г.)
Орден Преподобного Сергия Радонежского III степени (14 октября 2005 г.)

Обладатель первой премии «Православная книга России» в номинации «Автор года» в 2003 году.

Библиография

5-ый том труда М.М. Дунаева "Православие и русская литература"

Дунаев М. М. Православие и русская литература. - Крутицкое патриаршее подворье, 1997. - Т. 2. - 473 с. - ISBN 5-87727-004-4
Дунаев М. М. Православие и русская литература. - Издание второе, исправленное, дополненное. - М.: Храм святой мученицы Татианы при МГУ, 2002. - Т. 3. - 768 с. - 5000 экз. - ISBN 5-900988-09-0
Дунаев М. М. Православие и русская литература. - М.: Христианская литература. - Т. 4. - 784 с. - ISBN 5–900988–10–4
Дунаев М. М. Православие и русская литература. - 2-е изд., испр., доп.. - М.: Христианская литература. - Т. 5. - 782 с. - ISBN 5-900988-11-2
Дунаев М. М. Православие и русская литература. Ф. М. Достоевский. - Храм святой мученицы Татианы при МГУ, 2002. - 176 с. - 10000 экз. - ISBN 978-5-901836-05-7

Дунаев М. М. Вера в горниле сомнений: Православие и русская литература в XVII-XX веках. - Престиж, 2003. - 1056 с. - 5000 экз. - ISBN 5-94625-023-X
Дунаев М. М. Преступление перед будущим. - Святая Гора, 2006. - 56 с. - 3 000 экз.
Дунаев М. М. О романе М. М. Булгакова «Мастер и Маргарита». - Святая Гора, 2006. - 56 с. - 3 000 экз.
Дунаев М. М. Своеобразие русской религиозной живописи XII-XX век. - М.: Филология, 1997. - 221 с. - (Очерки русской культуры XII-XX век). - ISBN 5-7552-0100-5
Дунаев М. М. На пороге. История одной жизни. - Альта-Принт, 2005. - 816 с. - 3000 экз. - ISBN 5-98628-007-5
Дунаев М. М. К югу от Москвы. - 2-е изд., перераб., доп.. - М.: Искусство, 1986. - 176 с. - 100 000 экз.
Дунаев М. М. Иван Тургенев - Ivan Turgenev: Жизнь и творчество. - М.: Русский язык, 1983. - 294 с.
Дунаев М. М. В. Э. Борисов-Мусатов. - М.: Искусство, 1993. - 189 с.
Дунаев М. М., Разумовский Ф. В. В среднем течении Оки. - М.: Искусство, 1982. - 184 с. - 85 000 экз.
Дунаев М. М. На земле Великой битвы. - М.: Искусство, 1976. - 152 с. - 75 000 экз.
Дунаев М. М. Своеобразие русской иконописи. - 1995. - 79 с. - ISBN 5-88541-003-9
Владимиров А. протоиерей, Николаев С. протоиерей, Дунаев М.М. От слов своих осудишься: Сквернословие. - Издательский Совет Русской Православной Церкви, 2007. - 80 с. - 15 000 экз. - ISBN 978-5-94625-195-2
Дунаев М. М. Постмодернистские скандалы // Церковь и время . - 2003. - № 23.
Дунаев М. М. О литературном творчестве П. Н. Краснова // Церковь и время . - 2003. - № 24.

Ссылки

Слово Святейшего Патриарха Алексия II Московского и всея Руси на кончину М.М. Дунаева
Слово о русском ученом - некролог Владимира Мельника в газете "Благовест"

Wikimedia Foundation . 2010 .

Смотреть что такое "Михаил Михайлович Дунаев" в других словарях:

В Википедии есть статьи о других людях с такой фамилией, см. Дунаев. Михаил Михайлович Дунаев Дата рождения … Википедия

- (р. 22. 08. 1945) Род. в Москве. Окончил филол. ф т МГУ и аспирантуру ИРЛИ АН СССР. Кандидат филол. наук, магистр богословия (1998). Печатается с 1966: журнал "НМ". Автор кн.: На земле великой битвы. М., 1976; К югу от Москвы. М., 1978 … Большая биографическая энциклопедия

Михаил Михайлович Дунаев Дата рождения: 22 августа 1945 Место рождения: Москва, СССР … Википедия

Дунаев: Содержание 1 Фамилия 2 Топоним 2.1 Украина 3 См. также … Википедия

ДОСТОЕВСКИЙ Федор Михайлович - Федор Михайлович (30.10.1821, Москва 28.01.1881, С. Петербург), писатель. Отец Д., Михаил Андреевич, происходил из многодетной семьи священника Подольской губ., учился в ДС при Шаргородском во имя свт. Николая Чудотворца мон ре, затем в… … Православная энциклопедия

- (обскурантизм, реакционность) враждебное отношение к просвещению и науке, прогрессу вообще. Центральное место в мракобесии занимает защита догм. Являясь явно ругательным, это слово зачастую содержит подмену понятий в конкретном применении. И хотя … Википедия

Мракобесие (обскурантизм, реакционность) враждебное отношение к просвещению и науке, прогрессу вообще. Центральное место в мракобесии занимает защита догм. Являясь явно ругательным, это слово зачастую содержит подмену понятий в конкретном… … Википедия

Кавалеры ордена Святого Георгия IV класса на букву «Д» Список составлен по алфавиту персоналий. Приводятся фамилия, имя, отчество; звание на момент награждения; номер по списку Григоровича Степанова (в скобках номер по списку Судравского);… … Википедия

Книги

Лекция М. М. Дунаева о И. А. Бунине , Михаил Михайлович Дунаев , «…Писательская слава Бунина с годами становится всё прочнее и несомненнее. Он по достоинству признаётся истинным завершителем славы великой русской классической литературы, едва ли не… Категория: Публицистика: прочее Серия: Православие и Русская литература Издатель: Издательство Московской Патриархии Русской Православной Церкви (аудио) , аудиокнига