Джеральд даррелл биография личная жизнь. Мама Даррелл и её безумная семья

Предисловие

Люди постоянно спрашивают меня, что случилось с моей сестрой. Я рад сообщить, что Марго всё ещё полна сил, и что наши жизни все такие же запутанные, как и в тихие дни на Корфу. Она помогала растить моих животных, я помогал воспитывать её детей. Она часто сваливается на меня как снег на голову в моём зоопарке на Джерси и даже в Провансе, я часто вторгаюсь на её территорию в Борнмуте. Мы вместе много отдыхали, колеся по просёлочным улочкам Франции, спорили о выборе места для пикника или, когда по биологической нужде остановить машину, кормили голубей на площади Сан – Марко в Венеции и наблюдали за их розовыми сородичами в тропическом раю Маврикия. И, конечно же, снова разделяли впечатления от очаровательного Корфу, где мы искали и находили пустынные оливковые рощи и морские пещеры, в которых мы все были так счастливы.
С самого начала и также остро, как и братья Дарреллы, Марго продемонстрировала восприятие комической стороны жизни и способность замечать недостатки людей и селений. Как и мы, она иногда склонна к преувеличениям и полётам фантазии, но я думаю, что это не плохо, если случается рассказывать свои истории чтобы развлечся. Я очень рад, что она запечатлела переживания в «51-ом доме» и знаю, что вам они тоже понравятся.
Джеральд Даррелл, Джерси, 27 ноября 1994.

Вступление.

Шёл 1947 год. Провинциальный Борнмут. Эта идея зародилась после телефонного звонка моей тёти Пэйшнс, закоренелой старой девы, которая позвонила в наш семейный дом в Борнмуте, чтобы объявить о своём предстоящем визите. - Как твоя дорогая мамочка? Бедняжка – так хлопотно растить детей одной. (Мама осталась вдовой). А тот умный мальчик, Лоренс, всё ещё занят, здоров и пишет? (Лоренс стремился стать литературным гением). А как Лесли? Он уже устроился на другую работу? Потому что ему уже давно пора! (Лесли, занявшийся спекуляцией и бросивший все другие рискованные предприятия, был без работы несколько месяцев и не думал о каких-либо перспективах трудоустройства). А дорогой брат Джеральд? Он всё ещё подвергает себя опасности тропических болезней? (Брат Джеральд, демонстрирующий явные склонности к природе с двух лет, был в настоящее время окружён животными в каком-то зоопарке и наблюдал один Бог знает за чем). А ты, дорогая? Я верю, что ты времени зря не теряешь? (Я вернулась некоторое время назад домой, после приключения как в замужестве, так и в захватывающих путешествиях в дальние страны, а сейчас, не решив, что делать дальше, я была фактически в подвешенном состоянии).
Довольная, что мы все по крайней мере были живы, тётя Пэйшнс затем прозондировала меня на вторую самую важную тему – деньги.
- А как финансы? - Без сомнения она надеялась на чудо.
- Ну, у меня есть наследство, которое оставил мне отец… наверное, - добавила я неуверенно, не желая изображать слишком чёрную картину в случае, если я навлекла на себя её немилость, или слишком успешную – что возможно бы убило любые благородные стремления, которые у неё могли быть. Я представила, как её нежная улыбка становится кислой от неодобрения при любом упоминании о надвигающейся финансовой путанице.
- В последнее время, Марго дорогая, я много думала о тебе и у меня появилась идея, - объявила она, исполнившись самомнения, затем зловеще сделала паузу, ожидая, что я открою рот от преждевременного счастья.
- Марго, ты всё ещё слушаешь? – спросил голос, ощущая, как рассеивается моё внимание.
- Да, конечно, - ответила я быстро и села с неслышным вздохом смирения, зная что идеи тёти Пэйшнс требовали от собеседника устроиться как можно удобнее для того, чтобы насладиться долгой беседой. – Тебе действительно нужно взять себя в руки, дорогая, и усердно работать для твоего будущего процветания, как это сделала я.
Это была лекция об упорной работе – о том, о чём я ничего не знала. В унынии я опрометчиво позволила моим мыслям витать в облаках. Меня вернул к реальности внезапные высокие ноты в настойчивом тоне:
- Это единственное, что стоит делать – ты согласна?
- Да! – я с трудом выдохнула, взволнованная тем, что же подразумевала моя тётя.
- Ты, дорогая, откроешь пансионат. Не обычный, а более высокого качества, спокойный и безопасный! – голос стал твёрдым и восторженным. – Замужество же ни спокойное ни безопасное. (Тётя была закоренелой старой девой). Это будет вроде якоря для тебя, когда тебя, как старую лодку, будет носить по волнам без руля.
Не обратив внимания на описательные способности, я успокоила себя в зеркале напротив. На её сравнения со старой лодкой я ещё не походила, но мысль о финансовой безопасности вдруг воодушевил меня невообразимо. Я кратко проанализировала ситуацию. Тётя Пэйшнс была права: собственность, пансион с питанием. Какая хорошая идея! Хотя у меня и не было опыта в таких делах…
- Пансион? Я никогда не думала об этом, - ответила я с растущим интересом.
- Не пансион, дорогая, а пансионат – пансион очень просто. Я только вчера говорила маме, - продолжала тётя Пэйшнс, - что Марго нужно что-то основательное за плечами: не очередное замужество, а деловая собственность, потому что с её темпераментом в замужестве нет стабильности.
Я заметила, что нежно улыбаюсь прямо тёте Пэйшнс через расстояние в Кенсингтоне в комнате цвета аквариумной зелени. Эта идея вдруг оказалось брошенным вызовом. Безопасность так переменчива. Кто я, чтобы недооценить любое предложение улучшить моё финансовое положение? Безоблачная жизнь хозяйки гостиницы проносилась перед глазами, как в пословице серая тучка с серебряной подкладкой, мечта была фактически в пределах досягаемости. Поэтому я благословляла мою тётю Пэйшнс в этот роковой день, немного неуверенно направляясь на кухню, потому что всё же было не миновать семейного совета.
Я огорошила новостью о моей намечающейся рискованной сделке маму и всех, кто был рядом в этот момент, пылко описывая финансовую прибыль и пожизненную безопасность в атмосфере тихой изысканности. Это будет не просто ночлежный дом, объясняла я шеренге с онемевшими лицами, а что-то на порядок выше – пансионат.
Они восприняли мои радужные заключения в затянувшейся тишине, затем поспешно удалились за запертые двери, чтобы обсудить то, что они называли «этим новым сумасшествием». Почему моя семья должна считать новую сделку чем-то ненормальным, горько спрашивала я себя. Что может быть плохого в том, чтобы стать спокойной владелицей гостиницы в уважаемом городке при моральной поддержке тёти Пэйшнс – а, возможно, и финансовой, если у неё появятся благородные побуждения. И кто они такие, чтобы судить о такой важной деловой сделке, если среди них не было ни одного смыслящего в коммерции? Я проанализировала достоинства моей семьи со всей предвзятостью, приготовившись к репрессивной критике. Возьмём, к примеру, мою маму: крошечная и храбрая – да, упорная в материнской любви – да, но не знаток хозяек гостиниц и, конечно, не бизнес-леди. Да и как она могла ею быть, с её ограниченным опытом, полностью поглощённая семейными делами: животные, сад, осваивание изысканного искусства индийской кухни и пленительных страниц пророчеств. Как она сумела превратить роль респектабельной хозяйки гостиницы в драму в духе «Доктора Криппена» , полную невероятных опасностей? Её беспокойства до сих пор были лишь надвигающийся овердрафт и ужас от торговли белыми рабами. Она всё ещё предупреждала меня, свою единственную дочь, о шприцах для подкожных инъекций, которыми быстро снабжают в кинотеатрах темнокожие незнакомцы и, конечно, об опасности не поднимать сиденья общественных туалетов. Лоренс также не помогал в этой ситуации, поощряя страхи мамы с жестокой одарённостью к преувеличениям и убеждая её принять решительные меры.
Не помогал и Лесли – коротышка, самовольный захватчик дома, раблезианская фигура, расточающий краски на холсты или глубоко погружённый в лабиринты оружия, лодок, пива и женщин, также без копейки, вложивший всё своё наследство в рыбацкую лодку, которая утонула уже перед первым своим плаванием в Пул Харборе. Он соглашался с каждым произнесённым Лоренсом словом, описывающим уже представленные ужасы с ещё более живописными примерами похотливых постояльцев, удушенных на посту хозяйках гостиниц, сомнительных рождениях и удивительных смертях. Его заключительное заявление о том, что «хозяйками гостиницы не становятся, а рождаются», голосом предполагающим, что они только что проводили на покой любимого усопшего родственика, ещё больше расстроило маму.
К счастью, отсутствие брата Джеральда временно освободило меня от его комментариев, которые без сомнения, стоили бы всех вместе взятых комментариев его братьев. Я вздрогнула при воспоминании о его занятиях, которые не включали в себя управление обширным наследством или владение спокойным пансионатом. Я заново вспоминала банки заполненные жуками, коробки ящериц, ужасно пахнущий помёт птиц, отвратительных змей, хранящихся в спирту, трупы с вывернутыми внутренностями, гротескно подготовленные к вскрытию, воздух, спёртый от эфира, когда искалеченное животное было мастерски вылечено и возвращено к жизни, в то время как люди с более слабыми желудками, чем его собственный, ковыляли прочь, чтобы прийти в себя. Возвращение Джеральда значило бы смятение и беспорядок: нас всех с энтузиазмом заставят выйти на воздух, не взирая на погодные условия, чтобы просканировать окрестности на возможные богатства, где бы он мог, без помех, создать первое ядро зоопарка мечты. Уже имелся и весёлый кандидат, обезьянка Павло - маленький пушистый призрак - с лицом старого мудреца. Она правила домом в его отсутствие. Усаживаясь в стратегических точках, чтобы справить естественную нужду, он глубоко оскорблялся, если его побеспокоили. Павло дулся часами в каком–нибудь недоступном месте, в то время как перекормленная тибетская овчарка боролась за первое место в предпочтениях семьи. Ко всему этому, плохо набитый крокодил, от которого сильными волнами исходил затхлый запах, свирепо смотрел маленькими и блестящими, как бусинки, глазами с ванного шкафчика, а снизу небрежно написанное на зеркале красным мылом (сильное напоминание, что отсутствие Джеральда было лишь временным) предупреждение: «Пожалуйста, не трогайте», вместе с напоминанием самому себе о встрече с зубным врачом. Ну и кто бы не пожелал сбежать в Утопию хозяйки пансионата?

Глава 1

Итак, я оставила тёплые фамильярности хорошо известного окружения и начались недели интенсивного поиска дома. Новый мир открылся передо мною – очаровательный мир кирпичей и известкового раствора, в который унесли меня стремительные крылья исследования. Я увидела всё, кроме подходящего дома! Ставни окон открывались, чтобы показать молчаливые бальные комнаты, мраморные колонны поднимались к богато украшенным потолкам, где пухлые херувимы, играя, бесстыдно гонялись друг за дружкой; потайные лестницы, затянутые паутиной; чердаки, бездыханные в своём богатстве ждущих теней; чопорные и безжизненные бунгало размером с обувную коробку; ужасные дома в изогнутых кандалах рифлёного железа, окрашенные в тёмно-коричневый цвет. Когда в очередном уголоке открывался запущенный затопленный водой сад, множество отголосков шептали невидимым присутствием бранящейся тёти Пэйшнс - «Самая неподходящая собственность, дорогая» - и весёлым бормотанием брата Джеральда - «Посмотри, чудесно послужит прудом для бегемотов». А тем временем запас подходящих домов тревожно сузился, вынуждая меня рассматривать практические вопросы.
Я не знаю, что я хотела, но в один непредсказуемый момент вдруг узнала, притом невероятно близко от дома. Конечно, я видела это здание раньше, но никогда не «ощущала» его присутствия, и даже не замечала, кто живёт за ярдами мрачных занавесок каштанового цвета. Сейчас табличка «Продаётся» изменила всё, думала я в восторге, остановившись с сияющими глазами и обдумывая свой выбор на этой спокойной широкой улице с большими старинными домами эдвардианской эпохи (к слову, на нашей собственной улице).
Объект моего внимания большой удобный квадратный дом основательно стоял на трёх этажах. Широкие ниши - глубокие выступы комнат с окнами - разбивали твёрдость толстых стен спереди, а между ними, маленькие куполообразные окошки с ярким цветным стеклом добавляли необычный причудливый оттенок этой немного тусклой палитре тёмно-зелёного цвета снаружи. Высоко между рядами дымовых труб, я с удовлетворением отметила привлекательные окна мансарды. Большая веранда укрывала входную дверь, каменный гараж сужал вход в сад за домом: участку не подрезанных деревьев и заросшего газона, окружённого высокой стеной, прочным забором и густой изгородью из бирючины. Запущенная часть сада – но для меня в это мгновение это был рай. Передняя дверь открылась по моему нетерпеливому желанию еще до того, как я дошла до неё и буравя меня проницательным взглядом постоянно укрытых в складках цвета шпатлёвки, как будто они провели всю жизнь под жарким солнцем, стояла женщина обильных пропорций и преклонного возраста. Необъятная, ужасно пожелтевшая, белая блузка, украшенная подтёками от еды потёртая юбка с разошедшимися швами передавались из поколения в поколение. Две одинокие стеклянные пуговицы на блузке с отколотыми краями, словно у прозрачного бриллианта, державшихся на одной ниточке, доблестно, но малоэффективно прикрывали колыхающуюся грудь, которая грозила вырваться наружу сквозь оскалившиеся прорехи запачканной шерстяной и батистовой подкладки: простоватые изобретения боролись за первое место на пути к свободе. По контрасту со всем остальным в ней, волосы блестели словно нимб. Заплетённые в толстую белую косу и несколько раз аккуратно обвивавшие ее голову они были подколоты шпильками, чтобы добиться неподвижности. Было похоже на то, что она надела серебряную корону.
Я стояла изумленная и пораженная плохо сочетавшимся внешним видом. Я чувствовала резкость за мягкими гигантскими формами, в то время как мои любопытные глаза мельком глянули на нее и осмотрели холл. Несмотря на унылую отделку поблекший бежевый в крапинку холл был большим и предоставлял много возможностей. Длинные окна с цветными стеклами, открывавшиеся в сторону веранды, отражали оттенки ярких цветов. Центральная люстра оказалась мрачным приспособлением, покрытым коричневым бумажным абажуром – любительская самодельная мешанина, при том небрежно склеенная.
Возможно, в другое время, мое первое впечатление от неряшливого интерьера и брюзгливой безызвестной старухи безоговорочно оттолкнуло бы меня. Но сейчас, так как я чувствовала себя чрезвычайно уверенной в своем выборе, ничто не могло помешать моей задаче, пока меня преследовали по пятам, будто в экспедиции Кука. К этому времени миссис О’Грэйди стала по-человечески болтливой, пересыпала свои речи о продаже другими неуместными репликами с упорной настойчивой игривостью пожилой суки, оставившей позади лучшие годы. Она делала акцент на красотах дома, постоянно повторяя фразу «недавно покрашенные», что было явной ложью, так как бросалось в глаза, что только по самым заметным деревянным частям прошлись кисточкой. Она ловко поторапливала меня от одного клочка свежей краски к другому, надеясь обмануть, при этом продолжая свои истории о жизни в Китае – о годах, занятых спасением душ в Миссии, вместе с требовавшим заботы больным мужем. А мои пытливые глаза в это время, ничего не пропуская, не заметили ни одной личной вещи на память о стране, которой она посвятила свои лучшие годы. Широкая лестница, плавно поворачивая в двух местах, вела на просторную площадку, с которой просматривалась большая часть холла. На этой площадке было длинное окно с непрозрачным темно-изумрудным стеклом. Я представила ее балконом для музыкантов. Комнаты широко раскинулись по всей площади. Ничто не могло испортить эту просторную площадку, думала я, даже этот ужасный запах подгоревшего тушеного мяса с овощами, которое булькало на плите. На верхней площадке лестницы я повернула и с удовольствием обнаружила еще одну вместительную площадку с большими и хорошо спланированными комнатами, в том числе огромную ванную комнату с литым железным монстром в виде ванны на изогнутых ножках, заполненной посудой. Узкая лестница вела на длинный белый чердак со скошенными потолками и мансардными окнами. Под нами простирался сад, тонувший в сплетении зеленых кустов и высоких деревьев. Этот вид сменялся протянувшимися крышами и туманными лугами, которые возвышались вдали на холмах. Их очертания делались размытыми в неярком свете окончания еще одного прошедшего дня.
Когда я уходила, сумерки сгустились. Длинные тени молча пролегли через дорогу в неровном мерцании света. Мамин пес Саймон стремглав бежал вдоль дороги, ожесточенно преследуя лохматую кошку под одобрительные возгласы нашей старой ирландской соседки мисс Брэйди, которая ненавидела котов даже больше чем собак.
Я понимала, что схватка предстоит и в законных торгах за дом – мой дом – завтра, и, возможно, послезавтра…

Глава 2

Миссис О’Грэйди, как я и думала, судя по ее хитрому лицу, оказалась крепким старым орешком. Ее годы в Миссии в Китае, когда она служила Всевышнему, не добавили заботливости или благородства ее характеру. Она была ловкая как галка, нагло обманывая, торгуясь, как восточный купец на базаре, усевшийся на корточках в своих источенных червяком владениях. Она оттягивала конечную покупку как могла, пытаясь запутать ход канцелярских формальностей и выгадать еще несколько монеток. Прирожденная Шейлок , она горячо требовала справедливую цену за то, что она называла «почти новые приборы» - несколько карнизов от штор, зеленые и изогнутые от времени, которые висели наверху лишь по милости нескольких ржавых болтов.
Я понятия не имела, сколько волокиты будет при покупке дома, и какая жадная и алчная эта женщина. Выше моего понимания было то, как можно спорить и торговаться из-за устаревших карнизов, годных только на лом, или ночью красться и вырывать множество растений, оставив предательский след свежевскопанной земли в саду.
Из сада пропал розовый куст, затем еще один, пока скучный вздор покупки дома не завершился. Я подписывала документ за документом неизмеримой длины, а мои деньги – наследство от отца – так и таяли. Я начала сомневаться в мудрости моего выбора, но поворачивать назад было поздно. Это важное решение купить дом совпало с приездом тети Пэйшнс, который я сейчас расценивала как хороший знак, ибо становилось ясно, где при необходимости занять денег. Я встретила ее с распростертыми объятиями, пока мои родственники спасались бегством.
Тетушка Пэйшнс прибыла со всей пышностью достойной визита мэра, с королевской осанкой, сидя за рулем отполированного «Бентли», без шофера, чтобы никто не отправил ее раньше времени на тот свет! Мне хватило одного взгляда, чтобы понять всё о предпринятых ею обычных мерах предосторожности: дорожные пледы и грелки, дождевик на полной корзине для пикника и аптечка первой медицинской помощи, втиснутые в стратегически хитрые места – при необходимости все было готово. Японский зонтик от солнца грозил пробить себе дорогу через заднее стекло и звучный голос доносился с глубин заднего сиденья.
После минутной схватки с дверями она элегантно вышла, с улыбкой вылезая из-за руля. Ее карие глаза сверкали, щеки были как розовый бархат. Золотисто-коричневый велюровый берет плотно покрывал ее аккуратно завитые волосы, а приталенное дорожное пальто в крапинку с одной пуговицей плотно облегало ее живот. Мех нездоровой лисицы свисал с ее шеи будто в агонии. С глубин заднего сидения, побеспокоенные в своем сне, последовала обычная тетушкина свита: тявкающие бедлингтоны и Пуси, сиамский кот.
Переполненная чувствами по случаю по случаю нашего воссоединения, тетя направила нас к дому при помощи японского зонта. Шлейф дорогих духов перебил все запахи животных, и мы направились в гостиную среди снующих под ногами животных.
Еле сдерживая мои проклятия из-за неудобства от такого количества животных кругом, я поспешно закрыла подальше маминого пса Саймона, угрожающе зарычавшего при виде блестящего пузатого сиамца, который направлялся к его стулу. Я согнала мармозетку Джеральда по имени Павло на карниз для штор, где она пронзительно кричала ругательства из-за вторжения и быстро бросала кухонного полотенца, а затем капитулировала после того как получила мучных червей в банке из-под печенья.
Это расстроило бы кого угодно. Я удобно устроила свою тетю среди множества запахов. Чувствуя, что сейчас место действия безмолвно, я извинилась за временное отсутствие всей семьи и рассказала в мельчайших подробностях историю своих собственных дел, изобразив непреклонную миссис О’Грэйди и, как мне казалось, ее бессмысленные и хитрые уловки. С жаром расписывая дом, я подвела тетю Пэйшнс к дверям и показала свою скорую покупку, а также возможности дома с деловой точки зрения.
Тетя Пэйшнс слушала мою историю то с возгласами испуга, ужаса и негодования, то хвалы, когда, по ее мнению, я проявляла чуточку делового чутья и выигрывала. Я была довольна ее сосредоточенным вниманием и интересом к моим делам, и поэтому продолжала высказывать подробности с огромным энтузиазмом.
- И чтобы вы думали! Она хочет заставить меня купить кучу хлама! – пожаловалась я, исчерпав другие более важные темы.
- Нехорошая старуха! – тетя в негодовании постукивала по ручке кресла. – Явно неверующая, - добавила она.
- Нет, верующая, - возразила я. – Миссионерка из Китая.
- Никогда не доверяй таким, дорогая, - тетя презрительно фыркнула. – Что тебе нужно, Марго, - это выработать умение разбираться в людях, научиться отделять зерна от плевел, грубых от спокойных.
- А еще она выкапывает растения и уносит их, - перебила я жалобно, вдруг вспомнив пропавшие кусты роз и, очень ободренная волнением, с которым были встречены мои слова, я не могла противиться дальнейшему соблазну подлить еще масла в уже накаленную атмосферу.
- Чего же ждать дальше! С ней нужно разобраться! – комментарии шокированной тети еще раз заполнили гостиную. - Поэтому я сказала, что встречусь с адвокатом по этому поводу, - добавила я тоном, предполагающим, что я походила козырем.
- Молодец, дорогая. Ты правильно сказала, - затем тетя Пэйшнс встала. – Мы пойдем и поставим эту женщину на место, - театрально объявила она.
Напуганная внезапным поворотом событий, я очень пыталась разубедить ее, но она решила твердо. Схватив пальто, она впопыхах накинула его, быстро посадила на место берет, повесила нездоровую лису на плечи, затем, твердо взяв меня за руку, силой повела меня на бой.
Мы медленно, но верно спускались по дороге. Я в страхе следовала за тетей – дело приняло неожиданный поворот. Я боялась сцены, которая скоро произойдет: тетя Пэйшнс с манерами леди разбивает врага. Мне стало немного жаль миссис О’Грэйди и я надеялась, что ее не окажется дома. Напрасно пыталась я оттянуть ужасное мгновение, дружелюбно поздоровавшись с пожилым, полным, похожим на малиновку джентльменом со щеками как только что вымытый фарфор и пугающими передними зубами, который с интересом наблюдал, как его собака собиралась оставить подношение на нашей лужайке перед домом. Он был у нас за чаем несколько раз и мы убеждали маму, повторяя слухи о его несметном богатстве, посмотреть на него благосклонно и пополнить семейный бюджет (сейчас значительно пошатнувшийся после нашего пребывания на острове Корфу) с дополнительным удовольствием супружеского блаженства.
Мы пытались перехитрить похожего на голубя владельца дома, бдительно охранявшего мистера Битла, пока он пытался привлечь мамино внимание.
Мама же чопорно сказала, что она слишком стара для таких вещей и в любом случае не справится с глупым старым дураком. Сейчас я тепло приветствовала мистера Битла. Пришедший в восторг от приветствия, он блеснул глазами и с удовольствием ответил, извиняясь за свою собаку, упомянув о погоде и нежно спросив о мамином здоровье, но в тоже время с увлечением вероломно глазел на мою тетю, соглашаясь на возможный второй сорт. Но тетя Пэйшнс, будто на паломничестве, целеустремленно спешила к близкой цели, оставив его с азартным блеском в глазах с сожалением глядеть вслед ей. Миссис О’Грэйди встретила нас в отвратительном цветастом платье, на котором красновато-коричневые розы свирепо смотрели на желтые маргаритки, в то время как синие банты пробивали себе дорогу между кричащими цветами. Я содрогнулась от сочетания и дрожала в ожидании последствий от моих преувеличений. Моя тетя, конечно же, была хозяином положения. Ее быстрый ум незамедлительно осознал слабости своего противника. Ее превосходные, в свое время, знания судопроизводства (с которыми шутки были плохи), были в этот день остры, как только что заточенный стилет, когда она сыпала сложным адвокатским жаргоном, игнорируя аргументы и полностью лишив своего противника попытки оправдать себя. Миссис О’Грэйди неуверенно пошатывалась, как бык, оправляющийся на мгновение перед последним выпадом матадора. Я была под впечатлением от женского мозга, который мог освоить такую специальную терминологию.
Тетя Пэйшнс, сыграв свою роль, была сейчас удовлетворена, взглянув мельком напоследок, с сожалением произнесла: «Я всегда говорила – порода себя покажет». Затем тетя Пэйшнс благосклонно обернулась – теперь сама доброта – для искренней беседы с мистером Битлом, а я застенчиво следовала за ней.
- Как вы правы, дорогая мадам, - согласился мистер Битл. - Самая нехристианская, невоспитанная женщина. Я не могла не улыбнуться.
- Совершенно, - согласилась моя тетя, потеплев к коротконогой и бочкообразной фигуре. Я оглянулась кругом – миссис О’Грэйди испарилась и я стояла, разрываясь между глупым смехом и подлинным ужасом от разоблачения нашего приятеля, за которого я несла ответственность. Это, решила я, был подходящий момент, чтобы сменить тему.
- Мама спрашивала о вас сегодня, - сказала я хитро. – Как она волновалась о вас! Говорила, что не видела вас несколько дней. Думаю, она хотела, чтобы вы пришли к чаю. - Действительно? – мистер Битл сразу же заметно заволновался. Он бросил на свою возможную новую любовь извиняющийся взгляд. – Должен бежать – лучшие брюки в химчистке… Дорогая миссис Даррелл… Так приятно… - Старый глупый дурак, - сказала моя тетя уходящей спине так же, как говорила мама.
Я обезоруживающе улыбнулась тете, полностью с ней согласная. Когда мы успешно отделались от миссис О’Грэйди и мистера Битла, мы опять начали действовать, чтобы решить мои проблемы. Огонь хорошо и по-настоящему разгорелся. Некоторое время спустя, добившись нашей цели, мы вернулись домой. Моя тетя все еще тараторила: - Сейчас, дорогая, уладив это маленькое недоразумение с растениями с агентом по продаже, - добавила она снисходительно, - я должна сказать тебе еще что-то… Увидев, что тетя, как мне показалось, волшебным взмахом руки уладила мои юридические проблемы, я терпеливо слушала все, чтобы она мне не говорила.
- Домом нужно управлять почтительно и по-деловому. Не должно быть никаких глупостей.
- Глупостей? – спросила я удивленно.
То, что было глупостью для моей тети, обычно не являлось таковым для меня.
- Каких именно глупостей? – поинтересовалась я сладким голоском.
- Глупостей, дорогая. Траты денег, расточительства, излишеств и подобных вещей. Ты знаешь, в тебе есть некоторая безответственность, а иногда неудержимая веселость, которую я не совсем одобряю. Как я говорила ранее, домом нужно управлять полностью по-деловому и респектабельно. И помни, ты должна относиться к своим постояльцам как к платящим гостям. «Жильцы» - это так вульгарно. И все же постарайся и заполучи респектабельных гостей – воспитанных людей, которые платят квартплату. Никаких миссионеров, конечно! – сказала она многозначительно. Ее вера в хорошее воспитание была непоколебима.
- Конечно, тетя, именно о таких людях думала и я тоже, - лицемерно согласилась я. Конечно же, я лгала. В моём понимании понятие приятные съемщики квартир никак не вязались со скучными индивидуалами, религиозными чудаками и старыми девами, пропахшими нафталином или, еще хуже, эвкалиптом.
- Очень трудно поверить, что этой семье присуща деловая хватка, пожаловалась она. – А после безрассудного риска твоего брата Лесли и твоего желания стать свободной – ну вообще.
Боюсь, что воспоминания об утонувшей рыбацкой лодке Лесли и моих супружеских историях всегда будут горькими. Яркий огонь сейчас пылал в камине, и мама сидела во главе стола, накрытого к традиционному чаю с горкой дымящихся горячих лепешек и подносом, уставленным ее лучшим фарфором. Собаки, по возвращению своей хозяйки, устремились к ней, радостно лая, а Пусси ждала, когда ей разрешат прогуляться. Тетя Пэйшнс громко поцеловала каждого, задала сотню вопросов, распекала, хвалила, дала много хороших советов, выпила много чая, затем вдруг решила, что ей неминуемо грозит приступ болезни печени и что поездка в темное время суток подвергло бы угрозе ее здоровье. Тогда она собрала свой выводок и уехала.
- Ну, вот и все, - сказала я, облегченно вздыхая, в то время как большая машина, набирая скорость, исчезла из виду. Я была очень довольна конечным поворотом событий. После массового отъезда из особняка О’Грэйди № 51, дом, затихший и погруженный в пустоту, стал моим постоянным компаньоном в следующие дни, а мое страстное желание подготовить его и устроить жильцов только крепло. В тайные мгновения тревоги я глядела на Англию с опасением. После постоянных путешествий за границей, я боялась, что встречусь с постоянной провинциальной скукой. В эти мгновения я терялась в догадках, станем ли мы с соседями друзьями или врагами из-за простой несовместимости наших характеров. Нас собралась разношерстная компания: суетливая и шумная мисс Брэйди, высохшая как черепаха, но зато с орлиным зрением; громогласная миссис Бригз с добрым сердцем, неисправимо любознательная со своим: «Не хочу показаться любопытной, заметьте, но…», бойкий мистер Битл, готовый галантно раскланяться при виде новой возлюбленной. Страдающая болезнью печени, леди Бут в горах меха, ежедневно проходила мимо, и тащила постоянно тявкающего терьера, из-за которого, я слышала, мисс Брэйди, у которой сдали нервы, грозилась покончить с ним уже не один раз. Способы расправы обсуждались публично:
- Копченая селедка, начиненная мышьяком, - предложила гордая владелица пуделя, которая разрешала своей собственной собаке ходить в кусты в садах других людей, по крайней мере, два раза в день.
Мисс Брэйди сказала, что этот метод подходит для котов – когда ничего уже не помогает. Тема была исчерпана. Затем были еще лорд и леди Бут, держащаяся в стороне пара, которая редко улыбалась, и чье приближение стопроцентно разгоняло любую сплетничающую компанию. В первый день настоящего владения я перешла дорогу к моему новому дому, пытаясь выглядеть неприметно, но этому не суждено было сбыться.
- Вижу, что ты занята, - у своей калитки стояла миссис Бригз. – И вижу, что не с пустыми руками, - добавила она бодро. Она напомнила мне, что куст хризантем вот-вот развалится, если его не подвязать. «Это все новая прическа виновата», - подумала я, теребя вьющиеся пряди.
- Я не сомневаюсь, что вы заплатила кругленькую сумму за этот дом.
- Да, - согласилась я неохотно, еще раз пытаясь спастись бегством.
- Конечно, цены на недвижимость сегодня укладывают на лопатки, пустят кого угодно по миру, - смотрела она с сочувствующей улыбкой. – Ты знаешь, женщина, которой принадлежал дом, одна из этих миссионеров, - ну и ужасная она была – Я и не удивляюсь – после жизни в этих заграницах. Это портит здоровье, я всегда говорила…
Я вежливо согласилась.
- Конечно, нужно много служанок в таком доме, - размышляла она, с почтением глядя на дом. – У вас же не будет служанок, не правда ли?
- Нет, - ответила я, гадая, не собиралась ли она предложить мне свои услуги и, если так, то как мне от них отказаться.
- У тебя доброе сердце, несмотря на все твои вздорные разговоры, говорю я своему мужу.
- Правда, - промолвила я, чувствуя себя получше.
И так мы болтали. Проходящего мистера Битла охарактеризовали в нескольких словах:
- Ну, ты понимаешь, какие эти мужчины! У них только секс на уме – никогда им не поздно – Отвратительно, так я скажу!
- Да, - согласилась я.
- Конечно, хватает здесь и снобов, знаешь ли! – в голосе слышалось презрение и классовые различия показали свою ужасную голову: я с нетерпением искала предлога удалиться.
- Конечно, твои дела идут похуже, не так ли? Мы с мисс Брэйди вдвоем так думаем!
Так как я переезжаю совсем близко, я считала неизбежным, что некоторые мои дела будут известны. У меня не было времени найти ответ на ее последнее замечание, однако, потому что она, как ищейка, опять взяла след.
- У вас раньше были служанки и серебро и тому подобное. А сейчас среди твоих вещей не видно много серебра. Наглый осмотр моих вещей просто показал ее презрительное отношение, прятавшееся за сочувствием.
Я согласилась, позабавившись этим образцом дворовых разговоров, неотъемлемой частью каждой улицы в пригороде, смесью чистосердечного добродушия и непобедимых сплетен.
- Но мне действительно пора идти, нужно сделать много работы, - объяснила я, ища оправдание своему уходу.
- Конечно, конечно, бедняжка. Я сочувствую тебе. - Она покачала головой, все еще не желая меня покидать. – У тебя ведь двое детей? – осведомилась она, колеблясь, но любопытство взяло верх снова.
- Да. Они на каникулах со своим отцом – таким хорошим человеком. Разве мама вам не сказала?
- О-о-о, - последовала долгая пауза, пока она переваривала эту новость. – Ну, тогда, - сказала она, легко закрыв тему, - пока все, - и, довольная, заторопилась прочь, без сомнения, горя желанием обсудить эту интересную новость с каждым встречным – поперечным.
Первым делом по приходу в новый дом надо было достать со стула и разобрать сальный протертый бумажный абажур, висящий в паутине и засиженный мухами. Затем, просто прогуливаясь по пустому дому, наполненному запахами миссис О’Грэйди, я начала планировать, широко распахнув окна, впуская чистый свежий воздух, чтобы он свободно гулял по большим комнатам. В это время в темных уголках и буфетах, где еще затаились тени миссис О’Грэйди, я зажгла серные свечи, пока запах не выветрился полностью и я чуть не вынуждена была сдаться в моей рьяной борьбе против тошнотворного запаха тушеной рыбы и натираний, прежде чем признала, что со всеми остатками О’Грэйдизма сейчас точно хорошо и по-настоящему покончено.
Неминуемому второму визиту тети помешала эпидемия гриппа. Однако тетя, которую не так просто напугать, морально была все еще со мной. Пользуясь только почтовыми услугами («почта намного экономнее, чем телефон, дорогая»), я прилежно снабжала ее новостями, а она в свою очередь, засыпала меня строгими предупреждениями и заверениями, что она поспешит к нам, как только Пусси достаточно оправиться, чтобы перенести путешествие.
Семье напротив - в доме № 52 - было очень интересно знать, что происходит в доме № 51, и они ежедневно звонили, не в силах совладать с искушением дать свои полезные советы. Мама, сохранявшая двойственное отношение и неуверенная, что я в безопасности в моем новом убежище, была рядом и изящно заваривала нескончаемые чашки чая для различных рабочих, проживающих здесь же по месту работы, и тщательно расспрашивала их о безопасности электричества и газа, разыскивала в темных углах запасные выходы, находила их, и звала меня и подробно объясняла, что грозит, если, не знать местонахождения всех этих жизненноважных пунктов в непредвиденном случае. Она простаивала часами на кухне, чтобы убедиться, что ее горячо любимые внуки, Джерри и Николас, вернувшиеся с затянувшихся каникул у их преданного отца, не умирают с голода в моих руках и стряпала особые блюда с энтузиазмом знахарки. Дети пребывали вне себя от радости после встречи с бабушкой и твердо знали, что любой каприз тут же исполниться и вовсю пользовались ситуацией. По пятам за мамой пришли мои братья, кипящие энергией, переполненные чувством ответственности за мое благополучие. Лоренс предлагал неэкономичную сигнализацию от воров, вращающиеся ванны и то, чтобы стены туалета были увешаны книжными полками и спрятанным радиоприемником, сообщающим, что вы находитесь в единственном месте дома любой семьи, где можно побыть совершенно одному. Лесли, восхищенный, что мой проект начал воплощаться, строил планы о неэкономичных бассейнах, тире и о баре по особому проекту.
Пришла открытка от брата Джеральда, в которой говорилось, что он слышал о моих хитрых методах пополнения семейного бюджета и был рад новостям. Я прочитала краткое сообщение с огромным недоверием и без энтузиазма: Джеральду придется осознать, что я приехала в цивилизованный район, в котором не будет никаких животных или их экскрементов, которые загрязняют дом, какими бы милыми или маленькими эти зверюшки не казались бы не были (как же я ошибалась).
Сейчас мой дом находился в атмосфере лихорадочной активности. Я усердно работала: мешала, заново прикладывала свою руку к украшению, с удовольствием наносила краску и темперу, усовершенствуя искусство работы на головокружительной высоте, с одинаковой легкостью принимаясь за перестановку мебели или ежедневные обязанности домохозяйки. Дети, взволнованные и шумные после своего возвращения, воспринимали этот переезд с ликованием. Они с увлеченным интересом следовали по пятам за изнуренным газовиком, выпрашивали остатки досок у плотника, обычно спокойного человека, но сейчас доведенного до белого каления и ждали его падения со смертельным исходом, всячески способствуя фатальной ошибке, и наслаждались возможностью позвонить в неотложку или вызвать волнение у пожарной команды. Свободные, со вздернутыми носами, с взъерошенными волосами, они бодро ждали бедствия.
Самым замечательным развлечением был Чарли Хардкасл, водопроводчик. Хитрый старый мошенник, от которого несло стойким пивным перегаром, счастливо смущался от неодобрительных взглядов и взирал на мир вокруг него добрыми моргающими глазами. Изношенная полотняная кепка, посаженная под самым невообразимым углом, обычно покрывала его яйцевидную макушку, где несколько скромных седых волос как свежий кресс-салат, пустили свои ростки. С его верхней губы свисали выкрашенные дешевым табаком серые усы, напоминающие растрепанную малярную кисть. Его широкая улыбка обнажала два оставшихся бесцветных зуба в пустых деснах.
Утром Чарли неизменно опаздывал. После обеда он опаздывал всегда: слегка навеселе, шел немного неуверенной походкой, когда звонко хлопал по бедру, насвистывая веселую песенку – стареющий Дон Жуан очень хотел обратить на себя внимание. Его гнусавая песня с заметным дорсетширским акцентом тонула в раскатах его собственного по детски безудержного смеха. Я совсем не могла его контролировать. На самом деле после первой попытки я уж больше и не пыталась. Ему нравился весь этот фарс, он расхаживал бесстрашно с важным видом, шатаясь, как настоящий экстраверт. Понимая его жажду, я иногда припрятывала для него бутылочку пива в проветриваемом буфете, куда он ходил на поиски, как ребенок, и как ребенок радовался своей находке. Позже у меня появились основания сомневаться в мудрости моей помощи и содействия Чарли на пути наслаждений – но это было позже.
Однажды утром, как раз когда мы с Чарли, который был слегка под градусом, разбирались с засорившейся главной канализационной трубой, с любопытством углубив свои головы в темные пахнущие отходы, где что-то похожее на игрушечную машинку слабо блестело вдали и никак не попадалось нам в руки, нас довело до безумия мурлыканье дорого двигателя и роскошного вида машина подкатила к остановке у ворот. Мы с Чарли вместе выпрямились, чтобы посмотреть, кто бы это мог приехать, мои же догадки немедленно свелись к тете. - Деньги, - презрительно проворчал Чарли, заметив блестящий хромированный бампер и смачно сплюнул в широкую трубу с особыми церемониями. Я бросила вантуз, который Чарли представил мне как неотъемлемую часть моих инструментов в будущем. После утра, проведенного за исследованием глубин канализации, я едва ли готова была принять посетителя, особенно такого приятного человека с телосложением как у молодого леопарда, который небрежно болтал серой шляпой в утонченных пальцах, где сверкало тяжелое кольцо. - Генерал – майор Даррелл дома? – он эффектно растягивал слова, покидая свою машину и оценивал меня слишком опытным взглядом.
Я быстрым маневром вернула Чарли к трубе и пошла вперед, чтобы присоединиться к посетителю. - Насколько мне известно, он давно умер, - ответила я прохладно и немного недружелюбно, питая отвращение к его манерам.
Он смеялся долго и громко, будто я выдала очень смешную шутку Однако я не шутила. Единственная армейская знаменитость, о которой я знала в нашей семье, была мертва - брат моего отца: белокурый, коренастый мужчина среднего роста с добрыми голубыми глазами и закрученными усами. Вообще-то, только на днях разбирая старый ящик из под чая давно забытых реликвий, я вырыла большую фотографию, где он был в униформе с портупеей Sam Browne и грудью, увешанной медалями. Его ужасные фамильные черные часы с мраморными колоннами, блестящие на камине, отбивали неверное время через равные промежутки, а немного ниже уродливого циферблата маленькая серебряная надпись удостоверяла торжественный факт. Мама отказалась позволить им уйти из семьи по сентиментальным причинам.
- Боюсь, вы ошиблись адресом, - предположила я, желая возвратиться к моей канализации, так как подземное громыхание и долгое протяжное «а-а-а» от Чарли подсказывали мне, что победа близка.
- Я прибыл по поводу яхт и лодок. Понимаете ли - суда, которые плавают по доброму старому морю, - объяснил он. - Класс люкс, понимаете? - закончил он игриво.
Вся ситуация вдруг прояснилась - он хотел именно Лесли с его манией составлять каталоги и пользоваться псевдонимом Генерал – Майор. Именно он дал мой адрес. Ну, на этот раз он зашел слишком далеко: он закончит в тюрьме за мошенническое использование чужого имени. «Так ему и надо», - думала я безжалостно.
Тем не менее, бедная мама расстроилась бы, если бы Лесли отправился на скамью подсудимых, хотя Лоренс и Джеральд насладились бы приятным зрелищем и назвали бы его «новым опытом».
Лучше действовать быстро, решила я, пока Лесли не получил по заслугам и нам всем не пришлось искать деньги для залога. Я представила, как мои доходы от сдачи внаём дома таяли на глазах.
- Подагра, - сказала я поспешно и необдуманно. – Боюсь, он страдает и терпит невыносимые муки. Он прикован к постели и его нельзя беспокоить.
- Ужасное зрелище, - посетителю был внушен соответствующий благоговейный страх. – Значит, никакой возможности увидеть его?
- Нет, - ответила я твердо с определенной долей самодовольного удовлетворения. – Совсем никакой, - потому что в это время Лесли вообще-то подрабатывал, доставляя пиво в ящиках для высокой и крепкой Дорис, которая заведовала магазином с лицензией на продажу спиртных напитков на вынос у подножия холма. Он проехал мимо лишь полчаса назад на своем маленьком старом дребезжащем Моррисе, извергающим черный дым в знак протеста против большого груза. Едва ли это было подходящее положение для того, чтобы быть застигнутым врасплох. Так как коротконогая и толстая фигура в грубой мореходной одежде, вступившая в борьбу с деревянными ящиками с пометкой «Крепкое», лежащих на потрепанном кузове автомобиля, и отдаленно не напоминала приглаженного яхтсмена с почтительным титулом генерал- майора.
Посетитель, выражая глубокие соболезнования, будто Лесли уже был на смертном одре, достал визитку со своего кошелька. - Возможно, вы могли бы передать ему это? – спросил он почтительно, уже не шутливо, - и он сможет связаться с нами, когда снова будет здоров, тогда мы будем иметь удовольствие встретиться…
Я взяла визитку, обещая доставить ее в целости.
- Генерал вам позвонит, - спокойно сказала я удаляющейся фигуре. – Если выживет, - добавила я сурово.
Затем я поспешила назад, чтобы присоединиться к Чарли в его час триумфа, так как он достал-таки наверх игрушечную машинку и улыбался до ушей. С Лесли можно будет разобраться позже.

99 фактов из жизни Джеральда Даррелла

Как и всякий советский ребенок, я с детства любил книги Джеральда Даррелла. С учетом того, что я любил животных, а читать научился очень рано, книжные шкафы еще в детском возрасте были придирчиво обысканы на наличие любых книг Даррелла, а сами книги - многократно прочитаны.

Потом я вырос, любовь к животным немного поутихла, но любовь к книгам Даррелла осталась. Правда, с течением времени я стал замечать, что любовь эта не совсем безоблачная. Если прежде я попросту глотал книги, как и положено читателю улыбаясь и грустя в нужных местах, впоследствии, читая их уже в зрелом возрасте, я обнаружил что-то вроде недосказанностей. Их было мало, они были искусно скрыты, но отчего-то мне казалось, что ироничный и благодушный весельчак Даррелл отчего-то то тут, то там словно прикрывает кусочек своей жизни или же нарочито акцентирует внимание читателя на других вещах. Юристом я тогда еще не был, но отчего-то чувствовал – что-то здесь не так.

Биографий Даррелла я, к стыду своему, не читал. Мне казалось, что автор и без того весьма подробно живописал свою жизнь в многочисленных книгах, не оставив места для домыслов. Да, иногда, уже в интернетах, мне попадались «шокирующие» откровения из различных источников, но были они безыскусны и, честно говоря, едва ли способны были кого-то всерьез шокировать. Ну да, сам Джеральд, оказывается, пил как рыба. Ну да, он развелся с первой женой. Ну да, вроде ходят слухи, что Дарреллы не были столь дружной и любвеобильной семьей, как кажется неискушенному читателю…

Но в какой-то момент я наткнулся на биографию Джеральда Даррелла авторства Дугласа Боттинга. Книга оказалась весьма объемной и читать я ее начал случайно. Но начав, остановиться так и не смог. Не могу объяснить, почему. Я, признаться, давно нашел куда более интересные книги, чем книги Джеральда Даррелла. И мне уже не десять лет. И да, я давно понял, что люди очень часто говорят неправду – по самым разным причинам. Но я прочитал. Не из-за того, что испытываю к Джеральду Дарреллу какой-то маниакальный интерес или настойчиво стремлюсь вскрыть все то, что долгие годы скрывалось его семьей от журналистов. Нет. Мне просто показалось интересным найти все те крошечные недосказанности и многозначительные знаки, которые я ловил в детстве.

В этом отношении книга Боттинга оказалась идеальна. Как и полагается хорошему биографу, он очень обстоятельно и спокойно рассказывает о Джеральде Даррелле на протяжении всей его жизни. От детской поры до старости. Он бесстрастен и, несмотря на безмерное уважение к объекту биографии, не стремится скрывать его пороков, как и торжественно демонстрировать их публике. Боттинг пишет о человеке, взвешенно, осторожно, ничего не упуская. Это отнюдь не охотник за грязным бельем, совсем напротив. Иногда он даже стыдливо лаконичен в тех местах биографии Даррелла, которых хватило бы газетам на пару сотен броских заголовков.

Собственно говоря, весь последующий текст, по существу, состоит из конспекта Боттинга где-то на 90%, оставшееся пришлось досыпать из других источников. Я попросту выписывал отдельные факты по мере чтения, исключительно для себя, не предполагая, что конспект займет более двух страниц. Но к концу чтения их оказалось двадцать, и я понял, что действительно многого не знал о кумире своего детства. И еще раз, нет, я не говорю о грязных тайнах, семейных пороках и прочем обязательном порочном балласте благообразной британской семьи. Здесь я выкладываю лишь те факты, которые во время чтения удивили меня, поразили или показались занятными. Проще говоря, отдельные и маленькие детали жизни Даррелла, понимание которых, мне кажется, позволит более внимательно взглянуть на его жизнь и по-новому прочесть книги.

Пост разобью на три части, чтоб вместился. К тому же, все факты будут аккуратно разделены на главы – в соответствии с вехами жизни Даррелла.

Первая глава будет самой краткой, поскольку повествует о раннем детстве Даррелла и его жизни в Индии.

1. Изначально Даррелы обитали в британской Индии, где Даррелл-старший плодотворно трудился инженером-строителем. Ему удалось обеспечить свою семью, доходы от его предприятий и ценных бумаг еще долго помогали им, но и цену пришлось заплатить суровую – в возрасте сорока с небольшим лет Лоуренс Даррелл (старший) погиб, судя по всему, от инсульта. После его смерти и было принято решение вернуться в Англию, где, как известно, семья надолго не задержалась.

2. Казалось бы, Джерри Даррелл, живой и непосредственный ребенок, обладающий чудовищной жаждой к познанию нового, должен был стать если не отличником школьной подготовки, то, как минимум, душой компании. Но нет. Школа до такой степени была ему противна, что ему делалось плохо всякий раз, когда его туда насильно отводили. Преподаватели, со своей стороны, считали его туповатым и ленивым ребенком. А он сам едва не лишался сознания от одного только упоминания о школе.

3. Несмотря на британское подданство, все члены семьи испытывали удивительно схожее отношение к своей исторической родине, а именно - терпеть ее не могли. Ларри Даррелл именовал ее Островом Пудингов и утверждал, что психически здоровый человек в Туманном Альбионе более недели выжить не способен. Остальные были с ним практически единодушны и неустанно подтверждали свою позицию практикой. Мать и Марго впоследствии прочно обосновались во Франции, за ними последовал и взрослый Джеральд. Лесли обжился в Кении. Что же до Ларри, того и вовсе неустанно мотало по всему свету, и в Англии он бывал скорее наездами, причем с явным неудовольствием. Впрочем, я уже забежал вперед.

4. Мать многочисленного и шумного семейства Дарреллов, несмотря на то, что предстает в текстах сына абсолютно непогрешимым человеком, обладающим одними лишь достоинствами, имела свои маленькие слабости, одной из которых с юности был алкоголь. Их взаимная дружба родилась еще в Индии, а после смерти мужа лишь стабильно крепла. По воспоминаниям знакомых и очевидцев, ко сну миссис Даррелл отправлялась исключительно в компании с бутылкой джина, ну а в приготовлении самодельных вин затмила всех и вся. Впрочем, опять забегая вперед, любовь к алкоголю, похоже, передалась всем членам этой семьи, хоть и неравномерно.

Перейдем к детству Джерри на Корфу, позднее положенному в основу замечательной книги «Моя семьи и другие звери». Этой книгой я зачитывался в детстве и перечитал раз, наверно, двадцать. И чем старше я становился, тем чаще мне казалось, что повествование это, бесконечно оптимистичное, светлое и ироничное, кое-чего не договаривает. Слишком уж красиво и естественно складывались картинки безоблачного существования семейства Дарреллов в первозданном греческом раю. Не могу сказать, что Даррелл серьезно приукрасил действительность, замазал какие-то постыдные подробности или что-то в этом роде, но расхождения с реальностью местами таки могут удивить читателя.

По мнению исследователей творчества Даррелла, биографов и критиков, вся трилогия ("Моя семья и другие звери", "Птицы, звери и родственники", "Сад богов") не очень равномерна в плане аутентичности и достовернсоит изложенных событий, так что полагать ее полностью автобиографической все же не стоит. Принято считать, что лишь первая книга стала по-настоящему документальной, события, изложенные в ней, полностью соответствуют реальным, разве что, с незначительными вкраплениями фантазии и неточностями. Следует, однако, учесть, что книгу Даррел начал писать в возрасте тридцати одного года, а на Корфу ему было десять, так что многие детали детства запросто могли потеряться в памяти или обрасти воображаемыми подробностями. Другие книги грешат художественным вымыслом куда больше, являя собой скорее сплав художественной и документальной литературы. Так, вторая книга ("Птицы, звери и родственники") включает в себя большое количество выдуманных историй, о включении некоторых из них Даррелл впоследствии даже жалел. Ну а третья ("Сад богов") и вовсе представляет собой художественное произведение с полюбившимися персонажами.

Корфу: Марго, Нэнси, Ларри, Джерри, мама.

5. Если судить по книге, Ларри Даррелл постоянно проживал вместе со всем семейством, допекая его членов раздражающей самоуверенностью и ядовитым сарказмом, а также служа время от времени источником неприятностей самых разных форм, свойств и размеров. Это не совсем соответствует действительности. Дело в том, что Ларри никогда не жил в одном доме со своей семьей. С первого дня в Греции он вместе с супругой Нэнси снимал собственный дом, причем в отдельные периоды времени даже обитал в соседнем городе, ну а к родственникам своим забегал лишь периодически, погостить. Мало того, Марго и Лесли с достижением двадцати лет тоже проявляли попытки жить самостоятельной жизнью и какое-то время проживали по отдельности от прочего семейства.

Ларри Даррелл

6. Как, не помните его супруги Нэнси?.. Впрочем, было бы удивительно, если б помнили, поскольку в книге «Моя семья и другие звери» она просто-напросто отсутствует. А ведь она не была невидимкой. Нэнси часто гостила вместе с Ларри в домах Дарреллов и уж точно заслужила хотя бы пару абзацев текста. Существует мнение, что она была вымарана из рукописи автором, якобы из-за плохих отношений с матерью беспокойного семейства, но это не так. Джеральд сознательно не упоминал ее в книге, чтобы установить акцент на «семейность», оставив в фокусе внимания только Дарреллов. Из Нэнси едва ли получилась бы фигура второго плана вроде Теодора или Спиро, все-таки не обслуга, но и с семьей ее стыковать не хотелось. К тому же, на момент публикации книги (1956-й) брак Ларри и Нэнси распался, так что поминать старое желания возникало еще меньше. Так что на всякий случай автор вовсе потерял жену брата меж строк. Как будто ее вовсе не было на Корфу.

Ларри с супругой Нэнси, 1934

7. Временный учитель Джерри, Кралевский, стеснительный фантазёр и автор безумных историй «про Леди», существовал в действительности, только фамилию его на всякий случай пришлось изменить – с исходной «Краевски» на «Кралевский». Едва ли это было сделано из-за опасения судебного преследования со стороны самого вдохновенного мифотворца острова. Дело в том, что Краевски вместе со своей матерью и всеми канарейками трагически погиб во время войны – на его дом упала немецкая бомба.

8. Подробно рассказывать про Теодора Стефанидеса, натуралиста и первого настоящего учителя Джерри, не стану. Он достаточно отметился за свою долгую жизнь, чтоб заслужить . Замечу лишь, что дружба Тео и Джерри длилась отнюдь не только в «корфуцианский» период. На протяжении десятилетий они множество раз встречались и, хоть совместной работы и не вели, сохранили превосходные отношения до самой смерти. О том, что в семействе Дарреллов он сыграл значительную роль, свидетельствует хотя бы то, что оба пишущих брата, Ларри и Джерри, впоследствии посвятили ему книги, "Греческие острова" (Лоуренс Даррелл) и "Птицы, звери и родственники" (Джеральд Даррелл). Ему же Даррелл посвятил и "Юного натуралиста", одну из успешнейших своих работ.

Теодор Стефанидес

9. Помните колоритную историю про грека Кости, который убил свою жену, но которого руководство тюрьмы отпускает периодически погулять и развеяться? Эта встреча произошла на самом деле, с одним маленьким отличием – того Даррелла, что познакомился со странным заключенным, звали Лесли. Да, Джерри на всякий случай приписал ее себе.

10. Из текста явствует, что «Бут толстогузый», эпическая лодка семьи Дарреллов, на которой Джерри совершал свои научные экспедиции, была построена Лесли. На самом деле, просто куплена. Все ее технические усовершенствования заключались в установке самодельной мачты (неудачной).

11. Еще один учитель Джерри, именуемый Питером (на самом деле – Пэт Эванс), не покинул остров во время войны. Вместо этого он ушел в партизаны и очень неплохо проявил себя на этом поприще. В отличие от бедолаги Краевского, даже остался жив и после вернулся на родину героем.

12. У читателя невольно возникает ощущение, что семейство Дарреллов обрело свой Эдем незамедлительно после прибытия на остров, лишь непродолжительное время перекантовавшись в гостинице. На самом деле, этот период их жизни прилично затянулся, и назвать его приятным было затруднительно. Дело в том, что в силу каких-то финансовых обстоятельств, мать семейства временно потеряла доступ к денежным средствам из Англии. Так что некоторое время семья жила практически впроголодь, на подножном корме. Какой уж тут Эдем… Истинным спасителем явился Спиро, который не только подыскал Дарреллам новый дом, но и каким-то неизвестным образом уладил все разногласия с греческим банком.

13. Едва ли десятилетний Джеральд Даррелл, принимая у Спиро золотых рыбок, похищенных находчивым греком из королевского пруда, предполагал, что спустя тридцать лет он сам станет почетным гостем в королевском дворце.

Спиро и Джерри

14. Кстати, финансовыми обстоятельствами, помимо прочих, объясняется и отъезд семейства обратно в Англию. Даррелы изначально располагали акциями какого-то бирманского предприятия, унаследованными от покойного отца. С приходом войны этот финансовый ручеек оказался полностью перекрыт, да и другие становились все тоньше изо дня в день. Кончилось тем, что миссии Даррелл встала перед необходимостью вернуться в Лондон, чтобы упорядочить свои финансовые активы.

15. Из текста складывается полное ощущение того, что семья вернулась домой в полном составе с довеском вроде кучи животных. А вот это уже серьезная неточность. Вернулись в Англию лишь сам Джерри, его мать, брать Лесли и греческая служанка. Все остальные остались на Корфу, невзирая на начавшуюся войну и угрожающее положение Корфу в свете последних военно-политических событий. Ларри и Нэнси пребывали там до последнего, но затем все-таки покинули Корфу на корабле. Удивительнее всех повела себя Марго, которая в тексте изображена весьма недалекой и простодушной особой. Она настолько полюбила Грецию, что отказалась возвращаться даже в случае оккупации ее немецкими войсками. Согласитесь, недюжинная сила духа для простодушной девушки двадцати лет отроду. Кстати, остров она все-таки покинула на последнем самолете, поддавшись уговорам одного летного техника, за которого впоследствии вышла замуж.

16. Кстати, есть еще одна маленькая деталь относительно Марго, которая все еще осталась в тени. Есть мнение, что ее кратковременное отсутствие на острове (упоминаемое Дарреллом) связано с внезапной беременностью и отъездом в Англию для проведения аборта. Вот тут сложно что-то сказать. Боттинг ни о чем подобном не упоминает, но он весьма тактичен и не замечен в попытках нарочно вытащить скелетов из даррелловских шкафов.

17. Между прочим, отношения британской семьи и коренного греческого населения складывались не столь идиллически, как кажется исходя из текста. Нет, никаких серьезных ссор с местными жителями не возникало, но окружающие на Дарреллов посматривали не очень-то благожелательно. Беспутный Лесли (о котором еще впереди) в свое время успел вдоволь поколобродить и запомнится своими не всегда трезвыми выходками, ну а Марго и вовсе считали падшей женщиной, быть может, отчасти из-за ее пристрастий к открытым купальникам.

Здесь заканчивается одна из основных глав жизни Джеральда Даррелла. Как он сам много раз признавался, Корфу наложил на него очень серьезный отпечаток. Но Джеральд Даррелл после Корфу – это уже совсем другой Джеральд Даррелл. Уже не мальчишка, беззаботно изучающий фауну в палисаднике, уже отрок и юноша, делающий первые шаги в выбранном им на всю жизнь направлении. Пожалуй, начинается самая захватывающая глава его жизни. Авантюрные экспедиции, метания, свойственные молодости порывы, надежды и чаянья, любовь…

18. Образование Даррелла закончилось, так толком и не начавшись. Он не пошел в школу, не получил высшего образования и никакими научными званиями себя не обеспечил. Помимо самообразования единственным его «научным» подспорьем был недолгий период работы в английском зоопарке на самой низшей должности подсобного рабочего. Впрочем, под конец жизни он являлся «почетным профессором» нескольких университетов. Но это будет еще очень и очень нескоро…

19. На войну юный Джеральд не попал со счастливому стечению обстоятельств – оказался обладателем запущенной болезни носовых пазух (хронический катар). «Ты хочешь воевать, сынок? – честно спросил его офицер. «Нет, сэр». «Ты трус?» «Да, сэр». Офицер вздохнул и отправил неудавшегося призывника восвояси, упомянув, правда, что для того, чтоб назвать себя трусом, требуется порядочно мужественности. Как бы то ни было, на войну Джеральд Даррелл не попал, что не может не радовать.

20. Подобная же неудача постигла и его брата Лесли. Большой любитель всего, что может стрелять, Лесли желал направиться на войну добровольцем, но и его завернули бездушные врачи – у него было не все в порядке с ушами. Судя по отдельным событиям его жизни, лечению также подлежало и то, что располагалось между ними, но об этом отдельно и позже. Могу лишь заметить, что в своей семье, несмотря на горячую любовь со стороны матери, он считался темной и беспутной лошадкой, исправно поставляющей беспокойство и неприятности.

21. Вскоре после возвращения на историческую родину Лесли умудрился приделать ребенка той самой греческой служанке и, хоть времена стояли уже далеко не викторианские, ситуация получилась весьма щекотливой. И серьезно подмочила репутацию семьи после того, как выяснилось, что ни жениться, ни признавать ребенка Лесли не собирается. Благодаря заботам Марго и матери ситуацию удалось спустить на тормозах, а ребенку дать кров и воспитание. Впрочем, педагогического эффекта на Лесли это не возымело.

22. Долгое время от не мог найти работы, то откровенно бездельничая, то пускаясь во всякие сомнительные авантюры, от развоза алкоголя (легального ли?) до того, что его семья застенчиво называла «спекуляциями». В общем, парень шел к успеху, попутно пытаясь найти свое место в большом и жестоком мире. Чуть не пришел. В смысле, в какой-то момент ему пришлось срочно собираться в командировку в Кению, где и работать долгие годы. А вообще он вызывает определенное сочувствие. Единственный из Дарреллов, который так и не смог найти свое призвание, зато со всех сторон был окружен знаменитыми родственниками.

23. Возникает ощущение, что Лесли сделался изгоем сразу после Корфу. Дарреллы как-то очень быстро и охотно срезали его ветвь с семейного древа, несмотря на то, что какое-то время еще делили с ним кров. Марго о брате: «Лесли – коротышка, самовольный захватчик дома, раблезианская фигура, расточающий краски на холсты или глубоко погружённый в лабиринты оружия, лодок, пива и женщин, также без копейки, вложивший всё своё наследство в рыбацкую лодку, которая утонула уже перед первым своим плаванием в Пул Харборе ».

Лесли Даррелл.

24. Кстати, сама Марго также не избежала коммерческих соблазном. Свою часть наследства она обратила в модный «пансионат», с которого намеревалась иметь стабильный гешефт. Она писала собственные мемуары на этот счет, но я, признаться, их еще не успел прочитать. Впрочем, с учетом того, что позже, при двух живых братьях, она была вынуждена работать горничной на лайнере, «пансионный бизнес» себя все-таки не оправдал.

Марго Даррелл

25. Экспедиции Джеральда Даррелла не сделали его знаменитым, хоть и охотно освещались в газетах и на радио. Известным в одночасье он стал, издав свою первую книгу «Перегруженный ковчег». Да, это были времена, когда человек, написав первую в жизни книгу, в одночасье делался мировой знаменитостью. Кстати, и писать-то эту книгу Джерри не хотел. Испытывая физиологическое отвращение к писательству, он долго мучил себя и домочадцев и до конца текст домучил только благодаря своему брату Ларри, бесконечно настаивавшему и мотивировавшему. Следом за первой быстро последовали еще две. Все мгновенно стали бестселлерами. Как и все прочие книги, что он издавал после них.

26. Единственной книгой, от написания которой Джеральд, по собственному признанию, получил удовольствие, была «Моя семья и другие звери». Неудивительно, учитывая, что абсолютно все члены семьи Дарреллов вспоминали о Корфу с неизменной нежностью. Ностальгия – это все-таки типично английское блюдо.

27. Даже при чтении первых книг Даррелла возникает ощущение, что повествование ведется от лица опытного профессионального ловца зверей. Его уверенность, его познания по части дикой фауны, его суждения, все это выдает человека многоопытного, всю жизнь посвятившего отлову диких зверей в самых далеких и жутких уголках земного шара. Между тем, на момент написания этих книг Джарельду было лишь слегка-слегка за двадцать, а весь его багаж опыта заключался в трех экспедициях, каждая из которых длилась около полугода.

28. Несколько раз молодому ловцу животных приходилось бывать на краю гибели. Не так часто, как это происходит с персонажами приключенческих романов, но все же куда чаще, чем среднестатистическому британскому джентльмену. Один раз его угораздило из-за собственного безрассудства сунуться в кишащую ядовитыми змеями яму. Невероятной удачей он сам считал то, что ему удалось выбраться из нее живым. В другой раз змеиный зуб все-таки настиг свою жертву. Будучи уверенным, что имеет дело с неядовитой змеей, Даррелл допустил беспечность и едва не отошел в иной мир. Спасло лишь то, что у врача чудом оказался необходимая сыворотка. Еще несколько раз ему пришлось переболеть не самыми приятными болезнями – песчаной лихорадкой, малярией, желтухой…

29. Несмотря на образ поджарого и энергичного ловца зверей, в повседневной жизни Джеральд вел себя как истинный домосед. Он терпеть не мог физических усилий и запросто мог просидеть целый день в кресле.

30. Кстати, все три экспедиции были снаряжены лично самим Джеральдом, причем для их финансирования использовалось наследство от отца, полученное им с достижением совершеннолетия. Эти экспедиции дали ему немалый опыт, однако с финансовой точки зрения обернулись полнейшим крахом, не отбив даже затраченные средства.

31. Первоначально Джеральд Даррелл обращался с коренным населением британских колоний не очень-то вежливо. Считал возможным приказывать им, гонять как вздумается, и вообще не ставил на один уровень с британским джентльменом. Впрочем, это отношение к представителям третьего мира быстро переменилось. Прожив в обществе темнокожих безотрывно несколько месяцев, Джеральд стал относиться к ним вполне по-людски и даже с явной симпатией. Парадокс, позднее его книги не раз подвергались критике как раз из-за «национального фактора». В ту пору Британия вступала в период пост-колониального раскаянья, и выводить на страницах текста неказистых, смешно говорящих и простодушных дикарей считалось уже не совсем политкорректно.

32. Да, несмотря на шквал позитивной критики, всемирную известность и миллионные тиражи, книги Даррелла зачастую подвергались критике. Причем иногда – со стороны любителей не разноцветных людей, а самых что ни на есть любителей животных. Как раз в ту пору возникали и формировались «гринписовские» и нео-экологические движения, парадигма которых предполагала полное «руки прочь от природы», а зоопарки зачастую рассматривала как концлагеря для животных. Дарреллу немало попортили крови, пока он доказывал, что зоопарки помогают сохранить исчезающие виды фауны и добиться их стабильного размножения.

33. Были в биографии Джеральда Даррелла и те странички, которые он, судя по всему, охотно бы сжег сам. Например, как-то раз в Южной Америке он пытался поймать детеныша бегемота. Занятие это сложное и опасное, поскольку поодиночке они не гуляют, а родители бегемота при виде ловли их отпрыска делаются крайне опасны и злы. Единственным выходом было убить двух взрослых бегемотов, чтобы потом без помех изловить их детеныша. Скрепя сердце, Даррелл на это пошел, очень уж нужны ему были «большие животные» для зоопарков. Дело кончилось неудачно для всех его участвников. Убив самку гиппопотама и прогнав самца, Даррелл обнаружил, что отбитого детеныша в этот момент как раз проглотил голодный аллигатор. Финита. Этот случай наложил на него серьезный отпечаток. Во-первых, этот эпизод Даррелл замолчал, не вставив ни в один свой текст. Во-вторых, с этого момента он, прежде с интересом охотившийся и неплохо стреляющий, совершенно прекратил уничтожение фауны своими руками.

34. Многие отмечали необычайное сходстве между двумя Дарреллами – Лоуренсом (Ларри) и Джеральдом (Джерри). Они были похожи даже внешне, оба невысокого роста, плотные, обладающие крайне располагающим нравом, ироничные, немного желчные, оба прекрасные рассказчики, оба писатели, оба терпеть не могли Англии. Третий брат, Лесли, в плане внешности тоже весьма на них походил, но вот в остальном…

Ларри, Джеки, Джеральд, Чамли

35. Кстати, к старшему брату, ныне считающимся классиком английской литературы двадцатого века в более «серьезном» жанре, народное признание пришло немногим позже, чем к младшему, несмотря на то, что он начал практиковаться на литературном фронте куда раньше, соответственно, и публиковаться тоже.

36. В 1957-м году, когда сама королева вручала Лоуренсу Дарреллу премию за «Горькие лимоны», его мать не смогла присутствовать на этом в высшей степени торжественном мероприятии- «ей нечего было надеть и, кроме того, она должна была присматривать за шимпанзе ».

Джеральд, мама, Марго, Ларри.

37. Кажется, еще не упоминал, что Джеральд Даррелл был тем еще дамским угодником или, если совсем начистоту, бабником. Еще с юношеских пор от оттачивал манеру обхождения с женщинами и многими признавался крайне привлекательным. Впрочем, как по мне, его манера флирта не отличалась легковесностью, совсем напротив, зачастую состояла из фривольных намеков и пошлых шуток. И даже двадцать лет спустя режиссер, снимавший Даррелла для цикла передач, отмечал: «Его шуточки были настолько солеными, что их нельзя было бы дать в эфир даже в самое позднее время ».

38. История женитьбы на Джеки (Жаклин) тоже была непроста. Джеральд, всегда предпочитавший хорошо сбитых блондинок, вдруг изменил своему вкусу, встретившись однажды с дочкой хозяина гостиницы, юной и темноволосой Джеки. Роман их развивался весьма необычно, поскольку Джеки изначально прониклась к юному (тогда еще) зверолову самой искренней антипатией. Природное обаяние с течением времени помогло Дарреллу заручиться ее согласием на брак. Но вот в отношении ее отца даже оно не сработало – выйдя замуж против воли отца, Джеки больше никогда его не видела. Кстати, иногда подспудно возникает ощущение, что по количеству тараканов в голове она могла дать фору энтомологической коллекции своего мужа. «Я решила никогда не иметь детей – жизнь обычной домохозяйки не для меня».

Джеки Даррелл

39. Впрочем, на счет детей у Джеральда Даррелла и его жены все было не очень понятно. Он сам не стремился обрастать чадами и, опять же, по словам его жены, в некотором роде был истым чайлдфри. С другой стороны, Джеки дважды была беременна и дважды ее беременность, к сожалению, заканчивалась выкидышем. Кстати, в связи с неважным материальным состоянием Джеральд и Джеки долгое время жили в том самом пансионе сестры Марго.

Джеральд и Джеки Дарреллы.

40. Водились у Даррелла недоброжелатели и из числа коллег. Очень многие признанные зоологи, включая академически образованных джентльменов, крайне ревностно встретили успехи его экспедиций – наглому мальчишке удавалось по чистой удаче, как они считали, завладеть крайне редкими и ценными экземплярами фауны. Так что не стоит удивляться тому, что количество яда, вылитого на Даррелла в научных изданиях и газетах, периодически превышало количество яда, содержавшегося во всех африканских змеях вместе взятых, если бы кто-то их выжал досуха. Ему пеняли за полное отсутствие профильного образования, за варварские методы, за теоретическую неподкованность, за наглость и самоуверенность и т.д. Одним из самых влиятельных и авторитетных противников Даррелла был Джордж Кэнсдейл, директор Лондонского зоопарка. Впрочем, поклонников у него всегда было тысячекратно больше.

41. Еще одна грустная заметка. Шимпанзе Чамли, ставший любимцем Даррелла и привезенный им в английский зоопарк, недолго прожил на Острове Пудингов. Через несколько лет заточение стало его тяготить и он дважды бежал, причем нрав его временами основательно портился. После второго раза, когда он принялся буянить на улице, вламываясь в запертые автомобили, работники зоопарка были вынуждены обезьяну застрелить, сочтя опасной для людей. К слову, приказал сделать это сам директор зоопарка, да-да, тот самый Джордж Кэнсдейл, посвятивший разгромной критике Даррелла немало сил и считавшийся его заклятым врагом.

Поскольку забивать пост сплошь фотографиями не хочется, можете посмотреть весьма интересную коллекцию "Из жизни Дарреллов в их естественной среде обитания" -

ЗВЕРИ И ЖЕНЩИНЫ ДЖЕРАЛЬДА ДАРЕЛЛА.

Джеки размашисто подмахнула последнюю страницу и резко отодвинула кипу бумаг. Белые листы веером рассыпались по столу. Она нервно закурила, но, сделав несколько затяжек, досадливо смяла сигарету в пепельнице, полной таких же длинных окурков.

Черт возьми, она никак не ожидала, что ей будет столь трудно это делать, В самом деле, с чего это она так разволновалась? Ведь они живут врозь уже несколько лет. Она сама ушла от Джеральда и, как ей казалось, нисколько не жалела об этом. Почему же сейчас на нее вдруг навалилась ужасная, непреодолимая тоска? Отчего, ставя свою подпись на этих дурацких, фактически ничего не значащих бумагах, она чувствует почти физическую боль?..

Машинально разминая в пальцах очередную ненужную ей сигарету, Джеки вспомнила, как покидала остров Джерси в апреле 1976 года, полная раздражения и досады на собственную загубленную жизнь. По зоопарку сновала очередная группа репортеров, опутанных сетью кабелей, молоденький управляющий, приехавший всего несколько дней назад, затравленно озирался, пытаясь сориентироваться в море проблем, а ей было на все наплевать. Не обращая внимания на царившую вокруг неразбериху, она швыряла вещи прямо в разверстую жадную пасть старого чемодана. Упрямые ремни выскальзывали из рук, но Джеки с удвоенной энергией нажимала коленом на крышку потертого кожаного чудовища. Глупая услужливая память точно так же, как и сейчас, вихрем обрушивала на нее ненужные воспоминания...

Когда-то, много лет назад, Джеки Вулфенден в такой же спешке и смятении покидала дом своего отца, владельца небольшой гостиницы в Манчестере. Сидя за стойкой администратора, она и познакомилась с молодым зоологом по фамилии Дарелл, привезшим для местного зоопарка партию животных из Африки. С любопытством и некоторой опаской Джеки наблюдала, как этот стройный, голубоглазый и неизменно улыбающийся блондин одну за другой сводит с ума поселившихся в гостинице молоденьких балерин. Девицы с утра до ночи ворковали о "душке Джеральде", восхищаясь на все лады его статью, волшебной улыбкой и тропическим загаром. Нельзя сказать, чтобы Джеки сомневалась в собственной душевной стойкости, но она вовсе не желала, чтобы кто-то оттачивал на ней свое мастерство обольстителя, и всякий раз, перехватывая направленный на нее внимательный взгляд голубых глаз, с сосредоточенным видом утыкалась в растрепанную гостевую книгу. Она и не догадывалась тогда, что у мужчин, подобных Джеральду Дареллу, препятствия и трудности только усиливают стремление к достижению цели...

Два долгих года упрямый зоолог, не обращая внимания ни на холодность самой Джеки, ни на угрожающие взгляды ее отца, неутомимо изобретал предлоги, требовавшие все новых и новых визитов в Манчестер, пока однажды не сорвал долгожданное "да" с так долго дразнивших его губ. Джеки до сих пор плохо понимает, как ему это удалось... Просто взглянув однажды в озорные и чуть смущенные голубые глаза, которых она уже давно перестала бояться, ей вдруг захотелось махнуть рукой на все сомнения... Ну а наутро самым главным было не дать сомнениям вернуться и уехать, пока не нагрянул отлучившийся на несколько дней отец...

С раскрасневшимися щеками Джеки рассовывала по коробкам и бумажным пакетам нехитрые девичьи пожитки. Увидев, как они с Джеральдом заносят ее растрепанное, ощетинившееся обрывками бечевок приданое в вагон, старенький кондуктор скептически хмыкнул: "Жениться собрались?" И окинув взглядом щуплую, обвешанную пакетами фигурку Джеки, вздохнул, давая отмашку отправлявшемуся поезду: "Бог в помощь".

Когда они приехали в Борнмут, Джеки, распаковав свой багаж, выяснила, что у нее нет даже приличной блузки, в которой можно было бы отправиться на собственную свадьбу. Хорошо еще, что нашлась пара новых чулок. Ни она, ни Джеральд не были тогда суеверными и не видели ничего дурного в том, что день их бракосочетания пришелся на понедельник. Джеральд и Джеки поженились хмурым февральским утром 1951 года, окруженные суетившимся семейством Дарелл, и весь последующий день остался в памяти Джеки как непрерывный поток поздравлений, вздохов и умиленных улыбок, которые ее ужасно утомили. Ее родные, не простившие Джеки скоропалительного побега, так и не приехали на свадьбу - сделали вид, что она просто исчезла из их жизни.

Джеки упрямо тряхнула головой: эти воспоминания ей больше не нужны! Она выбросила их из головы три года назад, так же должна поступить и сейчас. Надо забыть все, чтобы начать жизнь сначала. Но, черт возьми, она никогда не простит Джеральду того, что он заставил ее пройти через все это дважды. Покидая Джерси, Джеки была бы рада не глядя подписать любые бумаги, подтверждающие ее разрыв с Джеральдом Дареллом. Однако брошенный ею муж, вернувшийся из путешествия на Маврикий, казалось, вовсе не желал оформлять развод. Он не являлся на судебные заседания, рассказывал друзьям, что не перестает надеяться на возвращение жены, упрашивал ее о встрече. В последний раз они виделись в маленьком кафе в его родном Борнмуте...

Джеки убедила себя, что должна отдать Джеральду этот воображаемый последний долг: встретиться с ним и честно объясниться. Но стоило ей взглянуть в небесно-голубые виновато-дружелюбные глаза Джерри и увидеть на его лице так знакомое ей выражение нашалившего школьника, как она тут же поняла, что он не ждет от нее никаких объяснений. Ему были совершенно ни к чему ее мучительные попытки разобраться в их взаимных чувствах. Господи, да ничьи чувства, кроме его собственных, Дарелла отродясь не интересовали! Он просто не выносил одиночества, и, следовательно, Джеки должна была вернуться, а до того, что думает по этому поводу она сама, ему не было совершенно никакого дела. Он готов был каяться и давать обещания, заверять Джеки в любви и расписывать ей прелести новых экзотических экспедиций, в которые они могли бы отправиться вместе, но только ради себя самого, а вовсе не ради нее. Как никто другой знавшая, сколь красноречив может быть Джеральд Дарелл, когда захочет что-то заполучить, Джеки, примостившись на краешке стула, молча прихлебывала кофе, равнодушно слушая тирады Джерри о снежных просторах России, которые ему так хочется повидать вместе с нею, об охране дикой природы и зоопарке на острове Джерси.

"Видно, Маллинсон не прочел ему мою записку, иначе он не стал бы напоминать мне о зоопарке", - машинально подумала Джеки. Уезжая с Джерси, она просто должна была как-то выплеснуть овладевшие ею чувства. Писать Джеральду было выше ее сил. Но она все-таки черкнула пару строк его заместителю Джереми Маллинсону - старинному другу семьи. Перед глазами Джеки до сих пор стояли эти строчки, впопыхах накарябанные ею на обороте какого-то подвернувшегося под руку счета: "Прощайте, надеюсь, больше никогда в жизни не увижу это чертово место". Боже мой, а Джеральд рассказывает ей о новых вольерах, которые он планирует заказать для своих обожаемых горилл! Мальчишка, глупый седой мальчишка, он так ничего и не понял...

Джеки знала, что многие восхищаются мальчишеством Дарелла, его детски-непосредственным восприятием окружающего мира, его сочным, хотя и несколько грубоватым юмором. Но только ей было известно, каково это на самом деле - быть женой человека, который в свои пятьдесят лет продолжает оставаться двенадцатилетним: нетерпеливым, упрямым, да к тому же еще и не в меру непосредственным, Джеки передергивало всякий раз, когда в ее присутствии начинали пересказывать легенды о "симпатяге и остряке Джерри", припоминая подробности его самых омерзительных выходок. Она и сама прекрасно помнила каждую из них - забыть такое при всем желании невозможно.

Сколько нервов стоил ей хотя бы злополучный визит принцессы Анны, приехавшей полюбоваться на их зоопарк! Мало того, что у Джерри достало ума повести принцессу прямо к клеткам обезьян-мандрилов, так он еще и не умолкая расписывал ей мужские прелести кривлявшегося самца, выпалив в конце концов от избытка чувств:

Скажите честно, принцесса, хотелось бы вам иметь такой же малиново-синий зад?

Ей-богу, Джеки готова была провалиться сквозь землю! А Джерри как ни в чем не бывало глядел на Ее королевское высочество сияющими глазами и, казалось, даже не замечал сгустившегося за их спинами напряжения. И он еще смел обидеться на разнос, который ему устроила вечером жена! Даже спустя много лет Джеки не могла простить ему тот день, а заодно и вечер, который Джерри провел наедине с очередной бутылкой джина, вместо того чтобы писать принцессе письмо с извинениями.

Черт бы побрал этот греческий остров, на котором он вырос. Это треклятый Корфу сделал его таким! Корфу, на котором все было позволено. И еще его обожаемая матушка, готовая во всем идти на поводу у своего драгоценного младшего сыночка, Подумать только, Луиза Дарелл забрала Джеральда из школы только потому, что мальчику там было скучно и одиноко! Из всех школьных предметов маленького Джеральда занимала одна биология, и Луиза сочла, что эту науку он вполне может освоить дома, возясь со своими многочисленными питомцами - благо Джеральд находил увлекательными не только собак и кошек, но и муравьев, улиток, уховерток, да и вообще любую живность, которую только мог отыскать. А в 1935 году, когда Джеральду исполнилось десять, Луизе пришло в голову податься в Грецию, на Корфу, где все их семейство пять лет только и делало, что плавало, загорало да потакало собственным прихотям. Покойный муж Луизы Дарелл, бывший преуспевающим инженером и сделавший отличную карьеру в Индии, после своей смерти оставил жене и детям достаточно средств, чтобы они могли ни о чем не заботиться. Что они с успехом и делали.

Джеральд бессчетное количество раз рассказывал Джеки почти о каждом из упоительных дней, проведенных на Корфу. Да и кто нынче не знает эти его рассказы: что ни год "Моя семья и другие звери" разлетается по миру миллионными тиражами. Три сказочных дома: земляничный, нарциссовый и белоснежный... Трогательные истории о мальчике, открывающем для себя мир живой природы под руководством мудрого друга-наставника Теодора Стефанидеса... Идиллический образ мамы, которая, разложив перед глазами старенькую, привезенную еще из Индии тетрадку с любимыми рецептами, колдует в кухне над полудюжиной кастрюлек и сковородок, в которых варится и жарится обед, способный накормить не только ее четверых детей, но и всех их многочисленных друзей и приятелей, которым вздумалось бы зайти перекусить именно сегодня... Мама, неизменно встречающая самые отчаянные идеи своих сыновей фразой: "Я думаю, дорогой, тебе стоит это попробовать..." Ну кому из читателей этих мастерски написанных пасторалей придет в голову обращать внимание на такие мелочи, как бутылки с вином, джином и виски, которые выглядели на столе в этом семействе такими же естественными, как солонка или перечница... Джерри и сам, похоже, не понимал, что звук льющегося в стакан виски с детства стал для него частью семейной идиллии... Его матушка частенько отправлялась в кровать с бутылкой в руках. И Джерри, спавший в одной комнате с матерью, отлично видел, как, облокотясь на подушки и перелистывая страницы книги, Луиза прикладывается к стакану. Иногда в материнской спальне коротала вечерок за бутылкой вся семья, и Джерри мирно отходил ко сну под болтовню старших и перезвон их стаканов. Впервые увидев, как Джеральд завтракает бутылкой бренди, запивая его молоком, Джеки пришла в ужас: в их семье не было рассказов страшнее, чем воспоминания о злосчастном дядюшке Питере, покрывшем несмываемым позором всю семью, и дедушке, спившемся, не дожив до сорока. Но мало-помалу ей пришлось смириться с тем, что Джеральд не может обойтись за завтраком, как минимум, без пары бутылок пива, к тому же нравоучительные притчи о чужих ошибках не производили на него ровно никакого впечатления. Все ошибки в этой жизни Джеральд Дарелл предпочитал совершать сам...

Господи, да разве только с джином и бренди ей пришлось смириться... Джеки, например, неизменно испытывала мучительную неловкость всякий раз, когда, вспоминая Корфу, ее молодой муж принимался рассказывать ей о смуглолицых вертлявых девчонках с цветными ленточками в волосах, пасших коз неподалеку от их дома. Джеральд усаживался с ними рядом на землю и привычно включался в замысловатую и вместе с тем простодушную игру, апофеозом которой становился поцелуй под покровом ближайшей оливковой рощи. Иногда поцелуи имели и более существенное продолжение. И тогда Джерри и очередная напарница с разрумянившимися лицами и сбившейся одеждой выбирались из рощицы под ехидное хихиканье молоденьких пастушек. Джерри забавляло то, что Джеки при этих рассказах неизменно заливалась румянцем... "Пойми, глупышка, нельзя заниматься разведением животных, не зная о сексе всех тонкостей", - снисходительно объяснял ей Джеральд, не задумывавшийся о том, что в провинциальном Манчестере, где выросла Джеки, среди порядочных девушек не были приняты такие пастушьи игры, а если некоторые в них и играли, то предпочитали об этом помалкивать... За двадцать пять лет супружеской жизни Джеки так и не смогла разделить этого вакхического почтения к сексу, которое так любил демонстрировать ее муж - просто за это время мучившее ее когда-то девичье смущение сменилось усталым раздражением...

"Безоблачный мир моего детства... Невозвратимая сказка Корфу... Остров, на котором тебя каждый день ждет Рождество" - Джеки просто слышать не могла этих причитаний мужа. Она всегда чувствовала, что из подобных путешествий в прошлое ничего хорошего не выйдет, и оказалась права, тысячу раз права... В сердце Джеки болезненно всплыло безотчетно-тоскливое предчувствие беды, ни на минуту не покидавшее ее тем летом 1968 года. Джерри вел себя словно одержимый. "Я покажу тебе настоящий Корфу, ты обязательно его увидишь", - беспрерывно повторял он. И ведомый прихотливой волей хозяина, их "Лендровер" кружил по острову в каком-то безумном исступлении.

Но сказочный остров, как пустынный мираж, таял в дали воспоминаний... Девочки-пастушки, с которыми Джерри когда-то целовался в оливковых рощах, давно превратились в грудастых крикливых матрон, в заповедных долинах его детства как грибы росли отели, а по некогда пустынным пляжам ветер гонял оставленные нахальными туристами пластиковые стаканчики и полиэтиленовые пакеты. Джеки пыталась убедить мужа в том, что перемены, произошедшие на острове за тридцать лет, совершенно естественны. Но Джерри не умел мириться с вещами, которые всем остальным казались неизбежной очевидностью. И уж тем более он не желал признавать это на острове своего детства... Два года назад Джеральд потерял мать и теперь был совершенно не готов потерять еще и Корфу.

В ту поездку он не расставался с фотоаппаратом, беспрерывно фотографируя остров и делая десятки снимков одних и тех же памятных с детства бухт, островков и холмов. Как будто надеялся, что из магических недр фотографической кюветы, как по волшебству, вновь покажется тот Корфу, что навсегда остался где-то далеко, в невозвратимом золотом прошлом... Но развешанные на бечевке влажные фотографии отражали только безрадостное настоящее.

И Джеральд часами рассматривал снимки, беззвучно шевеля губами.

А потом с Джерри случился очередной запой... Даже у привыкшей ко многому Джеки сдали нервы... Глядя на то, как опухший, со спутанными волосами и покрасневшими глазами Джеральд дни и ночи напролет неподвижно сидит на веранде, уставившись куда-то вдаль и держа за горлышко очередную бутылку, Джеки больше всего боялась, что найдет его однажды утром на полу с перерезанным горлом или качающимся в петле, привязанной к карнизу. Каким-то чудом ей удалось довезти мужа до Англии и уложить в клинику... Никто из их приятелей не понимал, как все это могло случиться с "весельчаком Джерри", но Джеки знала, что виноват во всем Корфу. Этот остров сделал из Джерри идеалиста, которым он и остался навсегда. Тем летом Джеки окончательно поверила в то, о чем раньше лишь смутно догадывалась: все зоологические экспедиции ее мужа, все его хлопоты по организации невиданного, совершенно особенного зоопарка, созданного не ради посетителей, а ради зверей, вся его борьба за сохранение на земле исчезающих видов животных - не что иное, как фанатично упрямая погоня за ускользающим Эдемом, который Джерри некогда потерял и теперь исступленно пытается обрести вновь... И еще одну вещь Джеки поняла тем летом: ей самой вовсе не хочется провести жизнь в погоне за чужими химерами. ,

Выписавшись из клиники, Джеральд по совету врача на некоторое время поселился отдельно от жены. И Джеки, признаться, была этому рада... Она интуитивно понимала, что все кончено, и хотя впереди у них с Джерри было еще семь лет брака, это скорее походило на агонию, убившую даже те счастливые воспоминания, которые у них еще оставались...

И вот теперь по милости ее бывшего мужа Джеки опять должна пережить весь этот ужас, с той только разницей, что дело выглядит несколько по-новому. Получается, что это не она окончательно и бесповоротно бросает Джеральда, тщетно умоляющего ее о возвращении, а ее пятидесятичетырехлетний супруг в преддверии новой женитьбы на молоденькой красотке просит экс-жену урегулировать оставшиеся формальности. Джеки вынуждена была признать, что это небольшое смещение акцентов оказалось весьма болезненнным для ее самолюбия, ведь за двадцать пять лет совместной жизни она привыкла держать Джеральда Дарелла в кулачке. А если бы она его так не держала, Джерри до сих пор чистил бы клетки где-нибудь в заштатном зверинце! Один Бог знает, чего ей стоило приручить этого упрямца, сколько сахара пришлось скормить ему с руки и сколько оплеух отвесить... Ни один зверь в их зоопарке и в подметки не годился ее Джерри по части упрямства. Но и такую дрессировщицу, как Джеки, тоже стоило поискать...

Одно время Жаклин Дарелл казалось, что стук клавиш пишущей машинки будет преследовать ее до конца жизни. Этот упорный назойливый звук и яркий свет электрической лампочки ночь за ночью безжалостно вторгались в ее сон, превращая сновидения в один непрекращающийся кошмар. Но Джеки только глубже зарывалась головой в подушку и молча натягивала одеяло на лицо: ведь она сама заварила эту кашу, почти год уговаривая мужа написать какой-нибудь рассказ о приключениях в Африке, и теперь не собирается отступать.

Весь этот год, прошедший после их свадьбы, Джерри безрезультатно бомбардировал письмами английские зоопарки, тщетно стараясь отыскать хоть какую-то работу для себя и Джеки. Однако редкие ответы, приходившие на их запросы, неизменно содержали вежливые отказы и извещения о том, что штаты английских зоопарков укомплектованы полностью. Время шло, а они по-прежнему жили в комнате, которую им предоставила сестра Джерри Маргарет, ели за ее столом и пересчитывали пенсы, которых не хватало даже на покупку газет с объявлениями о работе. Дни напролет молодожены просиживали в своей крошечной комнатке на ковре перед камином, коротая часы у радиоприемника. И вот однажды они услышали, как некий бойкий малый с Би-би-си рассказывает небылицы о Камеруне. Апатию Джерри как будто ветром сдуло. Вскочив, он принялся бегать по комнате, на чем свет понося журналиста, ничего не понимающего ни в африканской жизни, ни в повадках и нравах обитателей джунглей. И Джеки поняла, что ее час пробил.

Кажется, в тот день она превзошла в красноречии даже самого Джеральда - целый час живописала супругу его уникальный талант рассказчика, наследственный литературный дар семьи Дарелл, уже давшей миру одного известного писателя, Лоренса Дарелла, старшего брата Джерри, и, наконец, воззвала к здравому смыслу мужа, который должен был наконец понять, что они не могут вечно сидеть на шее у его матери и сестры. Когда спустя два дня Джеки случайно услышала, как Джерри спрашивает у Маргарет, не знает ли она, где можно одолжить пишущую машинку, то поняла, что лед тронулся.

Вскоре Джерри, окрыленный успехом первых рассказов и гонораром, полученным за их исполнение на радио, принялся работать над книгой "Переполненный ковчег". По утрам Джеки заваривала крепкий чай, и Джерри, едва успев поставить на блюдце опустошенную чашку, как подкошенный валился на диван и засыпал раньше, чем его голова касалась подушки. А Джеки, стараясь не обращать внимания на бьющую в виски боль, бралась за кипу свеженапечатанных листов. Устроившись в уголке широкого кресла и прихлебывая из щербатой чашки обжигающий напиток, она принималась править то, что успевал написать за ночь муж: свободные от школьного гнета детские годы навсегда оставили Джеральду в наследство непочтение к традиционной английской орфографии и пунктуации.

Боль в висках постепенно уходила, вытесненная увлекательным чтением. Джеки не переставала удивляться, как Джерри удавалось сделать такими занимательными сотни раз слышанные ею рассказы. Временами Джеки казалось, что она знает абсолютно все об экспедициях, предпринятых Джеральдом... Когда-то, желая привлечь внимание не слишком любезной с ним Джеки, молодой человек настойчиво развлекал ее уморительно сметными и захватывающе напряженными историями о своих приключениях. Но сейчас, читая те же рассказы, изложенные Джеральдом на бумаге, Джеки видела уже известные ей события совершенно по-новому. По-видимому, она не слишком погрешила против истины, превознося литературный дар Джеральда... Господи, ну зачем только Дареллу понадобилось, тратя уйму времени, сил и денег, возиться со всем этим зверьем, вместо того чтобы просто продолжать писать рассказы о животных, приносящие такие неплохие гонорары?

Для меня литература - это только способ получения средств, необходимых для работы с животными, и ничего более, - раз за разом втолковывал Джерри жене, наседавшей на него с требованием засесть за новую книгу, и принимался за работу только тогда, когда этого настоятельно требовали их финансовое положение и нужды их многочисленных питомцев.

Просиживать штаны за пишущей машинкой, когда вокруг кипела настоящая жизнь, было для Джеральда сущим мучением...

Долгие годы Джеки упорно пыталась убедить саму себя, что ей тоже интересны все эти обожаемые мужем птицы, насекомые, млекопитающие и земноводные твари. Но в глубине души она знала, что ее собственная любовь к животным никогда не выходила за рамки здоровой сентиментальной привязанности. Просто пока у нее хватало сил, она старалась честно выполнять свой долг, помогая Джеральду во всем, что было связано с делом, которое он считал своим призванием, Джеки выкармливала из соски бесчисленных звериных младенцев, чистила вонючие клетки, мыла миски и где только можно клянчила деньги на их зоопарк. А Джеральд принимал все это как должное, считая, что естественное предназначение жены - идти одним путем с мужем... Ей рассказывали, что после ее отъезда Джеральду пришлось нанять трех сотрудников, которые с трудом справлялись с тем объемом работ, который Джеки везла на себе долгие годы. Она сделала все, чтобы мечта Джеральда обрела реальность, и не ее вина, что Джерри умудрился поселить в душе жены ревность и ненависть к этой осуществившейся мечте.

Джеки знала, что многих удивляло то спокойствие, с которым она смотрела на откровенный флирт Джерри с секретаршами, журналистками и студентками, всегда крутившимися вокруг ее импозантного и остроумного мужа. Не раз она с усмешкой наблюдала вспыхивавшие между этими дурочками ревнивые ссоры. Но Джеки давно поняла, что в отношениях с Джеральдом Дареллом ревность стоит поберечь для совершенно других случаев...

В ноябре 1954 года в крахмальной рубашке, темном костюме и безупречно элегантном галстуке ее неотразимо обаятельный красавец муж стоял на сцене Лондонского Альберт-холла во время своей первой публичной лекции о жизни животных и как ни в чем не бывало вещал, предваряя появление Джеки, лихорадочно прихорашивавшейся за кулисами:

А теперь, господа, я хотел бы представить вам двух представительниц противоположного пола. Получил я их разными способами. Одну мне удалось поймать на равнине Гран-Чако, а на второй пришлось жениться. Встречайте! Моя жена и мисс Сара Хагерзак,

Под веселый смех и аплодисменты публики Джеки вышла на сцену, судорожно сжимая поводок, на котором она вела самку муравьеда, привезенную Дареллами из недавней экспедиции в Аргентину. С первой же секунды Джеки поняла, что и ее элегантный наряд, и тщательно наложенный макияж, да и она сама в глазах Джерри и веселящейся публики - не более чем приложение к мокрому носу и торчащей шерсти "мисс Хагерзак". И, видит Бог, ни одну женщину в своей жизни Джеки не ненавидела так остро, как ненавидела она в те минуты ничего не подозревавшую бедняжку Сару. После этого вечера слухи о "Джеральде Дарелле - похитителе женских сердец" больше уже никогда не волновали Джеки. И ей было абсолютно наплевать на то, что озорная улыбка и бархатный голос ее супруга производят поистине неотразимое впечатление на дам...

Поначалу собственные чувства и эта странная "звериная" ревность даже немного пугали Жаклин. Но со временем она поняла, что имеет на них полное право: ведь она ревновала к равным. Джеральд Дарелл не просто любил животных, как любит свою среднестатистическую собачонку среднестатистический английский мальчик. Он всегда чувствовал себя одним их этих бесчисленных зверей. Его покоряла простая и незыблемая логика мира животных. Все без исключения звери, с которыми Джерри приходилось иметь дело, хотели одного и того же: подходящих мест обитания, еды и партнеров для размножения. И когда у его животных было все это, Джеральд чувствовал себя спокойно. В мире же людей он вечно ощущал себя должником...

Естественно и непринужденно погружаясь в природную среду, Джерри искренне недоумевал, почему такое погружение не всегда нравится близким. Его старший брат Лоренс тысячу раз с содроганием рассказывал Джеки о том, что во времена детства Джерри ванны в их доме вечно были полны тритонов, а из спичечного коробка, невинно валявшегося на каминной полке, мог запросто вылезти живой и весьма злобно настроенный скорпион. Впрочем, мамаша Дарелл и здесь потакала своему обожаемому младшему сыну. Луиза всегда была готова без лишних возражений помыться в недавнем обиталище тритонов. Мать не стала останавливать Джерри, когда тот, едва достигнув совершеннолетия, вознамерился пустить доставшиеся ему по завещанию отца средства на какие-то бредовые зоологические экспедиции. Впрочем, стоит признать, что эти путешествия не только съели без остатка небольшое состояние ее сына, но и сделали ему имя...

Во время многочисленных экзотических поездок с Джеральдом Джеки не переставала удивляться тому, как мало неприятностей доставляет мужу все то, что саму ее доводило до исступления. Она до сих пор с отвращением вспоминает липкий пот, покрывавший ее круглые сутки во время их поездки в Камерун, и мерзкую зловонную каюту на корабле, следовавшем в Южную Америку. А Джеральд не замечал жары, холода, непривычной пищи, неприятных запахов и раздражающих звуков, производимых его питомцами. Однажды, поймав мангуста, Джеральд на время пути засунул юркого зверька за пазуху. Всю дорогу мангуст поливал его мочой и нещадно царапал, но Джерри не обращал на это внимания. Когда они добрались до лагеря, он выглядел лишь смертельно усталым, но не был ни раздражен, ни зол. И вместе с тем ее муж мог захлебываться гневом, если она случайно клала ему в чай слишком много сахара...

Да, Джеки имела право на свою "звериную" ревность, но от этого жизнь рядом с Джеральдом не становилась для нее легче. День ото дня существование на Джерси все больше раздражало Джеки. Ее теперь с трудом верилось, что когда-то она сама предложила выбрать этот остров местом расположения их будущего зоопарка.

Свой первый зверинец Джеральд и Джеки создали в 1957 году в Борнмуте - на лужайке за домом его сестры. Когда Джеральд запил и захандрил во время очередной экспедиции в джунгли, Джеки сумела в считанные дни поставить его на ноги, предложив начать собирать животных не для чужих зоопарков, а для своего собственного. И по возвращении из Камеруна их разношерстное и разноголосое африканское богатство стало настоятельно требовать приюта. Мангусты, крупные обезьяны и другие более или менее выносливые животные были размещены прямо во дворе под тентом, а прихотливых птиц и рептилий устроили в гараже. Звери провели в Борнмуте почти три года, пока Джеральд с женой не нашли на острове Джерси старое поместье, которое хозяин был готов сдать подо что угодно... Первые клетки мастерили из строительных отбросов: кусков проволоки, досок, обрезков металлической сетки. А потом были годы мытарств, прожитые под вечной угрозой финансового краха, когда в зоопарке экономили даже на метлах и садовых шлангах... Джеки знала, что та жесткость, с которой она руководила всем этим хозяйством, нравилась далеко не всем. Многие из сотрудников явно предпочли бы, чтобы делами занялся более снисходительный Джеральд. Но Джеки недвусмысленно дала понять всем, и прежде всего самому Джерри, что его дело - зарабатывать деньги за пишущей машинкой. Она полагала, что он будет ей только благодарен, если она оградит его от изнурительных повседневных хлопот. И вот что она получила вместо благодарности... Господи, да что же Джеральд сделал с ее душой, если она возненавидела то, во что вложила столько труда?

Если бы он хоть раз проявил к Джеки столько же внимания, сколько к своим зверям... Но все попытки Жаклин объясниться оканчивались неудачей: муж просто не в состоянии был понять, о чем она вообще ведет речь.

Вот тогда Джеки и пошла на намеренную провокацию. "Звери в моей постели" - так назвала она свою полную жестоких откровений книгу, написанную после семнадцати лет совместной жизни с Джеральдом Дареллом. Видит Бог, ей нелегко далась эта безжалостная книга, эти злые слова: "Я начинаю ненавидеть зоопарк и все, что с ним связано... Я чувствую, что вышла замуж за зоопарк, а не за человека". Но она так надеялась, что после выхода книги что-то изменится...

Увы, вскоре стало ясно, что она ошиблась... Почти с ненавистью смотрела Жаклин, как хохочет Джеральд, перелистывая страницы. Впрочем, теперь Джеки, пожалуй, готова признать, что его смех в тот вечер был несколько натянутым и жалким. Но тогда, ослепленная собственной обидой, она этого не замечала... Остров Джерси и в самом деле стал ей ненавистен. Джеки просто осточертели любовные стоны, уханье, вопли и рычание, круглые сутки сопровождавшие ее жизнь. Ей стали невыносимы вечные разговоры о зверях и их размножении, которые с утра до ночи велись в гостиной. Неужели Джеральд не в состоянии понять, как ранят бездетную, пережившую несколько выкидышей Джеки его восторги по поводу очередного детеныша, принесенного гориллой или очковой медведицей? Как он может воспринимать всерьез ее заявления о том, что она считает живущего у них шимпанзе собственным чадом? Что ж, если Джерри в самом деле так глуп, тогда он получил по заслугам. И однажды, встав поутру, Джеки вдруг отчетливо поняла, что ни за какие блага в мире не желает больше видеть лошадей Пржевальского из окна гостиной, венценосных журавлей - из столовой и круглосуточно занимавшихся сексом похотливых целебесских обезьян - из окна кухни. Вот тогда-то она и сказала себе: "Сейчас или никогда!"

Джеки собрала разбросанные по столу бумаги, подняла с полу несколько упавших листков, тщательно подравняла всю пачку. Завтра адвокат заберет документы, после чего в истории ее отношений с Джеральдом Дареллом можно будет поставить точку. Джеки ни за что не позволит себе раскаяться в принятом решении.Этого Джерри от нее не дождется. Единственное, о чем она может пожалеть, так это о том, что у нее не хватило мужества принять такое решение раньше. Впрочем, та дурочка, которая собирается замуж за мистера Дарелла, тоже достойна жалости. У Джерри осталось достаточно сил и времени, чтобы загубить еще не одну женскую судьбу...

Джеки припомнила все слухи о бывшем муже, что доходили до нее в последний год. Помнится, однажды Джерри со своей невестой даже промелькнул в каком-то выпуске новостей: "Джеральд Дарелл и его очаровательная подруга Ли МакДжордж кормят касатку в ванкуверском аквариуме". Что ж, нельзя не признать, что девочка и в самом деле хороша: стройна, темноволоса, большеглаза, и вместе с плотным седовласым и седобородым Джеральдом они составляли весьма импозантный дуэт. Пожалуй, в сердце Джеки тогда впервые за много лет шевельнулось нечто похожее на ревность. Кажется, кто-то рассказывал ей, что Джеральд познакомился с мисс Мак-Джордж в Северной Каролине, в университете Дьюка, где та якобы писала докторскую диссертацию по вопросу общения приматов. Узнав об этом, Джерри прямо посреди торжественного фуршета, устроенного в его честь университетским начальством, предложил своей новой знакомой воспроизвести брачные крики мадагаскарских лемуров... И Джеки вынуждена была признаться себе, что с удовольствием понаблюдала бы за тем, как наряженная в декольтированное платье красотка вопит обезьяньим голосом на глазах у изумленных профессорских жен. Ну что ж, чтобы понравиться Джеральду, девице придется распрощаться с надеждами на респектабельность. Впрочем, такого материала для научных работ, как на Джерси, этой зоологине не собрать больше ни в одном зоопарке мира: достаточно выставить магнитофон прямо на подоконник открытого окна директорской квартиры. Так что, похоже, девица оказалась не промах. Теперь Джеральд Дарелл сможет поухаживать за доктором наук. Кто сегодня вспомнит, что у всемирно известного натуралиста нет никакого биологического образования, да и обычного-то образования практически нет, а его безграмотные рукописи когда-то дни напролет правила Джеки...

Тряхнув головой, Жаклин отогнала ненужные мысли, уложила пачку бумаг в папку и аккуратно завязала тесемки... Отныне ей нет никакого дела ни до Джерси, ни до Джеральда Дарелла, ни до его ученой невесты...

Весной 1979 года пятидесятичетырехлетний Джеральд Дарелл, наконец-то оформив развод со своей первой женой Жаклин, женился на двадцатидевятилетней Ли МакДжордж. Вместе с новой женой он наконец-то посетил Россию, в которой так давно мечтал побывать. После многолетнего перерыва Дарелл вернулся на свой любимый остров Корфу и благополучно снял там несколько серий документального фильма о путешествиях натуралиста.

Дарелл больше никогда не виделся с Джеки, поклявшись, что не позволит ей даже переступить порог своего зоопарка. Несмотря на все старания Ли, Джеральд так и не справился со своим пристрастием к виски, джину и столь любимой им "холестериновой кухне" и поплатился за это сполна: перенеся несколько операций по замене пораженных артритом суставов и пересадку печени, Джеральд Дарелл умер в больнице вскоре после своего семидесятого дня рождения. Его жена Ли в соответствии с волей мужа после его смерти стала почетным директором Джерсийского треста охраны дикой природы.

Антонина Варьяш ЗВЕРИ И ЖЕНЩИНЫ ДЖЕРАЛЬДА ДАРЕЛЛА. // Караван историй (Москва).- 04.08.2003.- 008.- C.74-88

Дже́ральд Ма́лкольм Да́ррелл (англ. Gerald Malcolm Durrell; 7 января 1925, Джамшедпур, Индийская империя - 30 января 1995, Джерси) - английский учёный-зоолог, писатель-анималист, младший брат Лоуренса Даррелла.

Джеральд Даррелл родился в 1925 году в индийском городе Джамшедпуре. По свидетельству родственников, уже в двухлетнем возрасте Джеральд заболел «зооманией», а его мать даже утверждала, что его первым словом было не «мама», а «zoo» (зоопарк).

В 1928 году после смерти отца семья переехала в Англию, а пять лет спустя - по совету старшего брата Джеральда Лоуренса - на греческий остров Корфу. Среди первых домашних учителей Джеральда Даррелла было мало настоящих педагогов. Единственным исключением был натуралист Теодор Стефанидес (1896-1983). Именно от него Джеральд получил первые познания по зоологии. Стефанидес не раз появляется на страницах самой известной книги Джеральда Даррелла - романа «Моя семья и другие животные». Ему посвящена и книга «Натуралист-любитель» (1968).

В 1939 году (после начала Второй мировой войны) Джеральд с семьёй возвращается обратно в Англию и устраивается на работу в один из лондонских зоомагазинов. Но настоящим началом карьеры Даррелла-исследователя стала работа в зоопарке Уипснейд в Бедфордшире. Сюда Джеральд устроился сразу после войны на должность «мальчика на позверюшках». Именно здесь он получил первую профессиональную подготовку и начал собирать «досье», содержащее сведения о редких и исчезающих видах животных (и это за 20 лет до появления Международной Красной Книги).

В 1947 году Джеральд Даррелл, достигнув совершеннолетия, получил часть наследства отца. На эти деньги он организовал две экспедиции - в Камерун и Гайану. Прибыли эти экспедиции не приносят, и в начале 50-х годов Джеральд оказывается без средств к существованию и работы. Ни один зоопарк Австралии, США и Канады не смог предложить ему должность. В это время Лоуренс Даррелл, старший брат Джеральда, советует ему взяться за перо, тем более что «англичане обожают книги про животных».

Первый рассказ Джеральда - «Охота на волосатую лягушку» - имел неожиданный успех, автора даже пригласили выступить по радио. Его первая книга - «Перегруженный ковчег» (The Overloaded Ark, 1952) была посвящена путешествию в Камерун и вызвала восторженные отзывы как читателей, так и критиков. Автор был замечен крупными издателями, а гонорар за «Перегруженный ковчег» и вторую книгу Джеральда Даррела - «Три билета до Эдвенчер» (Three Singles To Adventure,1953) позволил ему организовать в 1954 году экспедицию в Южную Америку. Однако в Парагвае в это время случился военный переворот, и почти всю живую коллекцию пришлось бросить. Свои впечатления об этой поездке Даррелл описал в следующей книге - «Под пологом пьяного леса» (The Drunken Forest, 1955). Тогда же по приглашению Лоуренса Джеральд Даррелл отдыхал на Корфу. Знакомые места вызвали массу детских воспоминаний - так появилась знаменитая «греческая» трилогия: «Моя семья и другие животные» (My Family and Other Animals, 1955), «Птицы, звери и родственники» (1969) и «Сад богов» (The Gardens of The Gods, 1978). Первая книга трилогии пользовалась бешеным успехом. Только в Великобритании «Моя семья и другие звери» переиздавалась 30 раз, в США - 20 раз.
Скульптура в зоопарке Джерси

Всего Джеральд Даррелл написал более 30 книг (почти все они переводились на десятки языков) и снял 35 фильмов. Дебютный четырёхсерийный телефильм «В Бафут за говядиной», вышедший в 1958 году, был очень популярен в Англии. Через тридцать лет Дарреллу удалось провести съёмки в Советском Союзе, при активном участии и помощи от советской стороны. Результатом стал тринадцатисерийный фильм «Даррелл в России» (также демонстрировался по первому каналу отечественного телевидения в 1988 году) и книга "Durrell in Russia" (на русский язык не переводилась). В СССР печатался неоднократно и крупными тиражами.

В 1959 году Даррелл создал на острове Джерси зоопарк, а в 1963 году на базе зоопарка был организован Джерсийский трест сохранения диких животных. Основная идея Даррелла заключалась в разведении редких животных в условиях зоопарка и дальнейшем расселении их в места естественного обитания. В настоящее время эта идея стала общепринятой научной концепцией. Если бы не Джерсийский трест, многие виды животных сохранились бы только в виде чучел в музеях.

Джеральд Даррелл умер 30 января 1995 года от заражения крови, спустя девять месяцев после пересадки печени, на 71 году жизни.

Основные произведения

* 1952-1953 - «Перегруженный ковчег» (The Overloaded Ark)
* 1953 - «Три билета до Эдвенчер» (Three Singles To Adventure)
* 1953 - «Гончие Бафута» (The Bafut Beagles)
* 1955 - «Моя семья и другие звери» (My Family and Other Animals)
* 1955 - «Под пологом пьяного леса» (The Drunken Forest)
* 1955 - «Новый Ной» (The new Noah)
* 1960 - «Зоопарк в моем багаже» (A Zoo in My Luggage)
* 1961 - «Зоопарки» (Look At Zoos)
* 1962 - «Земля шорохов» (The Whispering Land)
* 1964 - «Поместье-зверинец» (Menagerie Manor)
* 1966 - «Путь кенгуренка» / «Двое в буше» (Two in The Bush)
* 1968 - «Ослокрады» (The Donkey Rustlers)
* 1969 - «Птицы, звери и родственники» (Birds, Beasts And Relatives)
* 1971 - «Филе из палтуса» (Fillet of Plaice)
* 1972 - «Поймайте мне колобуса» (Catch Me A Colobus)
* 1973 - «Звери в моей жизни» (Beasts In My Belfry)
* 1974 - «Говорящий свёрток» (The Talking Parcel)
* 1976 - «Ковчег на острове» (The Stationary Ark)
* 1977 - «Золотые крыланы и розовые голуби» (Golden Bats and Pink Pigeons)
* 1978 - «Сад богов» (The Garden of the Gods)
* 1979 - «Пикник и прочие безобразия» (The Picnic and Suchlike Pandemonium)
* 1981 - «Птица-пересмешник» (The mockery bird)
* 1984 - «Натуралист на мушке» (How to Shoot an Amateur Naturalist)
* 1990 - «Юбилей ковчега» (The Ark’s Anniversary)
* 1991 - «Мама на выданье и другие истории» (Marrying Off Mother and Other Stories)
* 1992 - «Ай-ай и я» (The Aye-aye and I)
Виды и подвиды животных, названные в честь Джеральда Даррелла

* Clarkeia durrelli: вымерший верхнесилурский брахиопод, относящийся к Atrypida, открыт в 1982 году (однако нет точного указания, что он назван именно в честь Дж. Даррела)
* Nactus serpeninsula durrelli: подвид ночного змеиного геккона с острова Круглый (входит в островное государство Маврикий).
* Ceylonthelphusa durrelli: пресноводный краб с Шри-Ланки.
* Benthophilus durrelli: рыба семейства Gobiidae.
* Kotchevnik durrelli: моль надсемейства Cossoidea, обитающая в России.

Говорят, что первое слово, которое произнес Джералд Даррелл, было «zoo» — зоопарк. А его самым ярким детским воспоминанием стала пара улиток, которых он обнаружил в канаве, гуляя с няней. Мальчик никак не мог понять, почему этих удивительных существ она называла грязными и ужасными. А местный зверинец, несмотря на невыносимый запах нечищеных клеток, который буквально валил посетителей с ног, для Джералда оказался настоящим клондайком впечатлений и начальной школой понимания животных.

Через индийские джунгли шел караван. Впереди — слоны, нагруженные коврами, шатрами и мебелью, за ними следовали слуги на запряженных быками повозках с постельным бельем и посудой. Замыкала караван молодая англичанка на лошади, к которой индийцы обращались «мэм-сахиб». Жена инженера Лоуренса Даррелла Луиза следовала к мужу. В трех шатрах размещались спальня, столовая и гостиная. За тонкой брезентовой стеной по ночам кричали обезьяны, а под обеденный стол заползали змеи. Мужеству и выносливости этой женщины мог бы позавидовать и мужчина. Она была идеальной женой для строителя империи, не ропща на тяготы и невзгоды, всегда находилась рядом с ним — возводил ли он мост или прокладывал сквозь дебри железную дорогу.

Так шли годы, а вокруг супругов менялись только города — Дарджилинг, Рангун , Раджпутана ... Зимой 1925 года, в период затяжных дождей, когда семья жила в провинции Бихар, на свет появился их четвертый ребенок — мальчик, которого назвали Джералдом. Луиза и Лоуренс и сами родились в Индии и, хотя являлись подданными Британской империи, по образу жизни, скорее, были индийцами, чем англичанами. Поэтому и рождение детей в Индии, и воспитание их айей — няней-индианкой — считали в порядке вещей.

Но однажды этот семейный «рай» был разрушен. Когда Джерри исполнилось 3 года, неожиданно умер глава семейства. Взвесив все «за» и «против», Луиза приняла нелегкое решение: переехать с детьми в Англию.

Ларри, Лесли, Маргарет и Джерри нужно было дать образование.

Они поселились в пригороде Лондона в огромном мрачном особняке. Оставшись одна после смерти мужа, Луиза пыталась находить утешение в спиртном. Но душевное спокойствие не наступало. Положение усугубилось тем, что миссис Даррелл стала утверждать, что в доме живет привидение. Чтобы избавиться от этого соседства, пришлось переехать в Норвуд. Но на новом месте обитали целых три призрака. И в начале 1931 года Дарреллы перебрались в Борнмут, правда, тоже ненадолго… Здесь Джерри попытались отдать в школу, но он мгновенно возненавидел это заведение. Всякий раз, когда мать начинала собирать его в школу, он прятался. А когда его находили, с воем цеплялся за мебель, не желая покидать дом. В конце концов у него поднималась температура и его укладывали в постель. Луиза только пожимала плечами: «Если Джерри не хочет учиться, так тому и быть. Образование — ведь не главный ключ к счастью».

Остров мечты

В Борнмуте было неуютно не только Джералду. Не привыкшие к холодному английскому климату, остальные Дарреллы полностью разделяли его чувство. Страдая без солнца и тепла, они решили перебраться на Корфу . «Я чувствовал себя так, словно со скал Борнмута меня перенесли на небеса», — вспоминал Джералд. На острове не было ни газа, ни электричества, зато живности — хоть отбавляй. Под каждым камешком, в каждой трещине. Настоящий подарок судьбы! Восторженный Джерри даже перестал противиться учебе. У него появился преподаватель Тео Стефанидис — чудаковатый местный доктор. Старший брат Ларри считал его опасным человеком — тот подарил мальчику микроскоп и часами рассказывал ему о нелегкой жизни богомолов и лягушек. В результате живности в доме стало столько, что из «клоповника», как назвали домашние комнату Джерри, она стала расползаться по всему дому, вызывая шок у домочадцев. Однажды из спичечного коробка, лежащего на каминной полке, который Ларри взял, чтобы зажечь сигарету, появилась скорпиониха с кучей маленьких скорпиончиков на спине. А Лесли чуть было не лег в ванну, не заметив, что она уже занята ужами.

Чтобы привить ученику азы математики, Тео приходилось сочинять задачи вроде: «Если гусеница съедает в день по пятьдесят листьев, сколько листьев съедят три гусеницы за …» Однако, несмотря на все ухищрения учителя, кроме зоологии, Джералда всерьез ничего не интересовало. Впоследствии многочисленные почитатели Даррелла с трудом верили, что известный писатель и натуралист фактически человек без образования. Факт остается фактом, хотя научиться чувствовать и понимать мир животных нельзя ни в одном университете мира. С этим даром нужно родиться.

…Однажды ночью, когда Джерри спустился к морю искупаться, он неожиданно очутился посреди стаи дельфинов . Они пищали, пели, ныряли и играли друг с другом. Мальчика охватило странное чувство единения с ними, с островом, со всем живым, что только есть на Земле. Позднее ему казалось, что именно той ночью он понял: человек не властен ткать паутину жизни. Он — всего лишь ее ниточка. «…Я высунулся из воды и смотрел, как они плывут вдоль светлой лунной дорожки, то выныривая на поверхность, то с блаженным вздохом снова уходя под воду, теплую, как парное молоко», — вспоминал Даррелл. Даже в старости этот человек с вечно улыбающимися голубыми глазами, убеленный сединами и похожий на Санта-Клауса из-за своей пышной бороды, мог взорваться как пороховая бочка, стоило ему почувствовать, что собеседник считает человека венцом творения, вольным делать с природой все, что ему заблагорассудится. В 1939 году над греческим островом стали сгущаться тучи — начиналась война. Пробыв на Корфу пять незабываемых лет, Дарреллы вынуждены были вернуться в Англию. Они прибыли в обществе трех собак, жабы, трех черепах, шести канареек, четырех щеглов, двух сорок, чайки, голубя и совы. А Корфу навсегда остался для Джералда частью огромного мира, многим большего, нежели просто воспоминание о безмятежном детстве. На Корфу его мечты пели цикады и зеленели рощи, а в реальности — падали бомбы… Вокруг покинутой Дарреллами виллы итальянские войска устроили палаточный лагерь. Слава богу, Джерри этого не видел.

И по сей день на острове Корфу сохранился домик семейства Даррелл, в котором они прожили 5 лет

Первая экспедиция

В 1942 году Джерри призвали в армию. Убежденный космополит, он не рвался защищать родину, тем более что Англию он таковой и не считал. На медкомиссии врач спросил его: «Скажи честно, ты хочешь идти в армию?»— «В этот момент я понял, что спасти меня может только правда, — вспоминал Даррелл и потому ответил: Нет, сэр». — «Ты трус?» — «Да, сэр!» — без запинки отрапортовал я. «Я тоже, — кивнул эскулап. — Не думаю, чтобы им пригодился трус. Убирайся. Чтобы признать себя трусом, требуется немалая храбрость. Удачи, парень».

Удача Джерри понадобилась. Диплома у него не было, желания получить его — тоже. Оставалось одно — идти на неквалифицированную низкооплачиваемую работу. Подвернулась работа дежурного в зоопарке Уипснейд Лондонского зоологического общества. Работа изнуряющая, Джерри с иронией говорил, что его должность называется «мальчик на позверюшках». Однако это его совершенно не угнетало, ведь он среди животных.

Когда Дарреллу исполнился 21 год, по завещанию отца он унаследовал 3 тысячи фунтов. Это был шанс изменить судьбу, которым Джерри пренебрег, без колебания вложив эту довольно приличную сумму в экспедицию.

14 декабря 1947 года Даррелл с напарником — орнитологом Джоном Йелландом отплыл из Ливерпуля в Африку. Прибыв в Камерун, Джерри почувствовал себя ребенком в кондитерской. «Несколько дней после приезда я точно находился под воздействием наркотиков, — вспоминал он. — Как школьник, я принялся ловить все, что меня окружало — лягушек, мокриц, многоножек. Я возвращался в гостиницу нагруженный банками и коробками и разбирал свои трофеи до трех утра».

Семь месяцев пребывания в Камеруне без остатка съели все средства. Джерри пришлось срочно телеграфировать родным о высылке денег: впереди был самый трудный этап экспедиции — возвращение домой. Животных надо было перевезти на побережье, припасти им еды на дорогу.

Прибытие даррелловского «ковчега» было замечено прессой, а вот представителями зоопарков почему-то нет, несмотря на то, что он привез из Камеруна редкого зверька ангвантибо, которого не имел ни один европейский зверинец.

Снова в Африку

Зимой 1949 года этот «звериный маньяк», как его называли домашние, раздобыв денег, снова отправился в Камерун. В деревушке Мамфе удача улыбнулась ему — он поймал тридцать редких сонь-летяг. Следующим пунктом остановки стала равнинная область под названием Бафут . Местный чиновник поведал Джерри, что правит Бафутом некий Фон, завоевать расположение которого можно только одним способом — доказать, что вы можете выпить не меньше его. Джералд с честью выдержал испытание, и на другой день ему понесли животных. Во всем Бафуте наутро все знали о том, что белому гостю нужны звери. Окрыленный натуралист без устали торговался, сколачивал клетки, рассаживал в них животных. Спустя несколько дней радости поубавилось: казалось, людскому потоку не будет конца. Положение становилось катастрофическим. Так же как и в прошлую экспедицию, Дарреллу ничего не оставалось, как отправить домой телеграмму с просьбой помочь: ему не на что купить еду для животных. Чтобы прокормить зверей, он даже продал свое ружье. Разместив клетки на корабле, Даррелл наконец-то мог отдохнуть. Но не тут-то было. Его ждало еще одно приключение. Неподалеку от порта рыли дренажную канаву и случайно наткнулись на змеиную нору, полную гибонских гадюк. Время поджимало — наутро корабль должен был отплыть. Даррелл отправился за змеями ночью. Вооруженного рогатиной зверолова спустили в канаву с помощью веревки. В норе оказалось около тридцати змей. Через полчаса потерявшего фонарик и правый ботинок Джералда вытащили наверх. У него дрожали руки, но в мешке копошилось двенадцать гадюк.

…Путешествие обошлось Дарреллу в 2 тысячи фунтов. Продав всех животных, он выручил всего четыреста. Что ж, это уже кое-что. Пора готовиться к третьей экспедиции. Правда, на сей раз зоопарки охотно давали ему авансы под заказы, ведь Даррелл стал звероловом с именем.

Муза по имени Джеки

Чтобы договориться относительно заказа от зоопарка Бель-Вью, Джералду пришлось ехать в Манчестер. Здесь он поселился в небольшом отеле, владельцем которого был Джон Вулфенден. В это время в городе гастролировал театр «Сэдлерз Уэллс» и отель был полон балеринами из кордебалета. Все они поголовно увлеклись голубоглазым звероловом. В его отсутствие они трещали о нем без умолку, чем несказанно заинтриговали Джеки — девятнадцатилетнюю дочь Вулфендена. «В один дождливый день покой нашей гостиной был нарушен хлынувшим в нее каскадом женских фигур, который увлекал за собой молодого мужчину. Судя по нелепым выходкам эскорта, это мог быть только сам Чудо-бой. Он сразу уставился на меня словно василиск», — вспоминала Джеки.

Через две недели «командировка» Даррелла закончилась, и в отеле воцарилось спокойствие. Джеки перестала думать о нем, всерьез увлеченная занятиями вокалом. Девушка обладала хорошим голосом и надеялась стать оперной певицей. Но скоро Даррелл снова объявился в гостинице. На сей раз причиной его приезда была Джеки. Он пригласил девушку в ресторан, и они проговорили несколько часов. Рядом с ней ему хотелось остановить время.

Но не меньше пытливого исследователя привлекала и очередная экспедиция. Все шесть месяцев пребывания в Британской Гвиане Джералд вспоминал о возлюбленной: и когда ловил лунного увари в городке со звучным названием Эдвенчер, и когда гонялся по саванне Рупунуни за гигантским муравьедом. «Обычно во время путешествия я забывал обо всех, но это личико упорно преследовало меня. И тогда я подумал: почему я забыл обо всех и обо всем, кроме нее?»

Ответ напрашивался сам собой. Вернувшись в Англию, он тут же помчался в Манчестер. Однако неожиданно на пути их романтических отношений появилось серьезное препятствие. Отец Джеки был против этого брака: парень из сомнительной семьи мотается по свету, денег у него нет, да и вряд ли когда-нибудь будут. Не получив согласия отца девушки, Джералд уехал восвояси, а мистер Вулфенден вздохнул с облегчением. Но на этом любовная история не закончилась. В конце февраля 1951 года, когда мистер Вулфенден уехал на несколько дней по делам, Джерри вновь примчался в Манчестер. Он решил украсть Джеки. Лихорадочно упаковав ее вещи, они сбежали в Борнмут и через три дня поженились. Отец Джеки так и не простил ее за эту выходку, и они больше никогда не виделись. Молодожены же поселились в доме сестры Джерри Маргарет в маленькой комнатке. Даррелл пробовал снова устроиться на работу в зоопарк, но из этой затеи ничего не получилось.

И вот однажды, слушая, как некий автор читает по радио свой рассказ, Даррелл принялся нещадно критиковать его. «Если можешь написать лучше, сделай это», — заявила Джеки. Что за чепуха, он же не писатель. Время шло, безденежье стало напрягать, и Джерри сдался. Рассказ о том, как зверолов охотился на волосатую лягушку, вскоре был готов и отослан на Би-Би-Си. Его приняли и заплатили 15 гиней. Вскоре Даррелл прочел свой рассказ по радио.

Воодушевленный успехом, Джералд засел за роман о своих африканских приключениях. За несколько недель «Перегруженный ковчег» был написан. Книгу приняло к печати издательство «Фабер и Фабер». Она вышла летом 1953 года и сразу стала событием. Свой гонорар Джерри решил потратить на новую экспедицию — в Аргентину и Парагвай . Пока Джеки закупала снаряжение, он наскоро дописывал новый роман — «Гончие Бафута». Даррелл был убежден в том, что никакой он не писатель. А Джеки всякий раз уговорами усаживала его за машинку. Но раз люди покупают эту писанину...

Тяжкая роль жены

В южно-американских пампасах Джеки начала осознавать, что значит быть женой зверолова. Как-то они поймали птенца паламедеи. Джерри с ним измучился — птенец не желал ничего есть. Наконец он проявил некоторый интерес к шпинату, и Джеки пришлось несколько раз в день жевать шпинат для него. В Парагвае она делила свою постель с Сарой, детенышем муравьеда, и новорожденным броненосцем. Лишившиеся своих матерей, звереныши могли простудиться. «Мои возражения не мешали Джерри носить ко мне на кровать разных животных. Что может сравниться с матрацем, мокрым от звериной мочи? Невольно ощутишь, что весь мир — твоя родня», — иронизировала Джеки в своих мемуарах, которые так и назвала — «Звери в моей постели».

Их лагерь в деревушке Пуэрто-Касадо был битком набит собранными животными, когда в Асунсьоне, столице Парагвая, произошла революция. Чета Дарреллов вынуждена была покинуть страну. Зверей пришлось отпустить на волю. Из этой экспедиции зверолов не привез ничего, кроме впечатлений. Но как раз они и пригодились Дарреллу, когда по возвращении в Англию он засел за новый роман «Под пологом пьяного леса» об Аргентине и Парагвае. Окончив роман, Джерри внезапно заболел желтухой. Он лежал в комнатке в доме Маргарет, не имея возможности даже спуститься в гостиную, и от нечего делать стал предаваться воспоминаниям о детстве. Результатом «желтушного заточения» стал роман «Моя семья и другие животные» — лучший из всех, созданных Дарреллом. Это произведение было включено в Великобритании в обязательную школьную программу.

Собственный зоопарк

Гонорар за «Мою семью» был потрачен на третью по счету поездку в Камерун, к Фону. Впервые Джералд не получал удовольствия от экспедиции. Он скучал по прежней авантюрной жизни, но главной причиной депрессии Джералда было то, что они с Джеки перестали понимать друг друга. Даррелл запил. Лекарство от скуки нашла Джеки. А что если они не станут продавать животных в зоопарки, а создадут свой собственный? Джерри вяло пожал плечами. Чтобы купить землю, построить на ней здания, нанять служащих, требуется по меньшей мере 10 тысяч фунтов, где их взять? Но Джеки настаивала. А что, если она права? У него всегда сердце кровью обливается, когда приходится расставаться с пойманными животными. И вот Джерри заявил газетчикам, что эту партию животных он привез для себя и что он надеется устроить собственный зоопарк, предпочтительно в Борнмуте, и выражает надежду, что городской совет отнесется к этой идее благосклонно и выделит ему участок земли, иначе его животные сделаются беспризорниками.

А пока он пристроил зверей у своей сестры. Марго беспомощно стояла на крыльце своего дома, наблюдая, как из грузовика выгружают на ее аккуратную изумрудную лужайку клетки с животными. Выскочивший из кабины Джерри одарил сестру своей чарующей улыбкой и пообещал, что это всего лишь на неделю, от силы — две, пока власти не выделят место под зоопарк. Прошла зима, но место для зоопарка Джерри никто предлагать не собирался.

Наконец ему повезло — владелец огромного поместья Огр-Мэнор на острове Джерси сдавал в аренду фамильное гнездо. Посетив остров, Даррелл пришел в восторг: лучшего места для зоопарка просто не найти. Подписав договор об аренде, он со спокойной душой отплыл в очередную экспедицию в Аргентину снимать фильм для Би-би-си. Джерри мечтал увидеть своими глазами обитателей острова Вальдес — морских котиков и слонов. Котиков они отыскали быстро, но морских слонов почему-то не было. «Если бы ты не любовался так долго на котиков, слоны бы не уплыли», — наседала Джеки на мужа. Джерри сердито поддал ногой гальку. Один из камешков ударился об огромный бурый валун. «Валун» вздохнул и открыл большие печальные глаза. Оказывается, супруги выясняли отношения прямо посреди слонового лежбища.

Джеки сумела забыть обиду и занялась обустройством квартиры в усадьбе Огр. По всему поместью стучали молотки — зоопарк готовился к открытию. В Огр-Мэнор все должно быть подчинено удобству зверей, а не посетителей. Дарреллу хотелось, чтобы каждый человек хоть раз в жизни испытал то же, что он испытывал на Корфу, окруженный дельфинами. Мечты Джеки были более скромными. Она надеялась, что больше в ее постели не появится ни одно животное. Но не тут-то было. Их квартира в Огр-Мэнор в скором времени наполнилась разнообразными зверями — ослабленными детенышами или просто подхватившими простуду зверьками, которым требовались тепло и уход.

Открывшийся в марте 1959 года зоопарк не окупал себя. Джерри признавался Джеки, что его администраторскому «таланту» место на помойке. Супруги пребывали в режиме строгой экономии: орешки, которые посетители роняли у клеток, кормя обезьян по вечерам, собирали и упаковывали заново, доски для клеток добывали на ближайшей свалке, скупали по дешевки подгнившие овощи, а потом тщательно вырезали из плодов гниль, едва где-то поблизости издыхала лошадь или корова, как мигом прознавшие об этом «огрмэноровцы» устремлялись туда, вооружившись ножами и мешками: хищников фруктами не прокормишь. Времени писать у Даррелла не оставалось. Поэтому Джеки пришлось взять бразды правления в свои руки. Она управляла зоопарком железной рукой, и постепенно «звериное поместье» стало выбираться из кризиса.

Между тем Даррелл и Джеки все больше отдалялись друг от друга. «У меня такое чувство, что я вышла замуж за зоопарк», — любила повторять миссис Даррелл. Одно время Джеки надеялась, что рождение ребенка сблизит их, но после перенесенной ею операции она не могла иметь детей. Джерри окружил ее заботой, всячески стараясь развеять ее печаль. Как только Джеки оправилась, Дарреллы, прихватив с собой съемочную группу Би-Би-Си, отправились в очередную экспедицию в Австралию, где им удалось снять уникальные кадры рождения кенгуренка.

Печальная встреча с детством

Летом 1968 года Джералд и Джеки отправились на Корфу, чтобы отдохнуть от своего «зверинца». Перед отъездом Даррелл был несколько подавлен. «Всегда рискованно возвращаться в места, где ты когда-то был счастлив, — объяснил он Джеки. — Наверное, Корфу сильно изменился. Но ведь цвет и прозрачность моря изменить невозможно. А мне сейчас нужно именно это». Джеки обрадовалась, услышав, что муж хочет ехать на Корфу, — в последнее время он говорил, что чувствует себя в Огр-Мэнор, как в клетке. Неделями сидел взаперти, не желая даже выйти в зоопарк посмотреть на своих зверей.

Они уже побывали на Корфу годом раньше, когда Би-Би-Си решила снимать на острове фильм «Сад богов» по одноименному роману Даррелла о его детстве. Джералд несколько раз едва не срывал съемки: его приводили в ярость валяющиеся повсюду пластиковые бутылки и бумажки — Корфу уже давно не был первозданным Эдемом.

Радостная Джеки паковала чемоданы. В тот раз съемки помешали Джерри насладиться природой Корфу, теперь все будет иначе, он вернется домой другим человеком. Но прибыв на остров, Джеки поняла, что Корфу — самое последнее место в мире, куда ей следовало везти впавшего в уныние мужа. Побережье обросло отелями, по Корфу колесили цементовозы, при виде которых Даррелла бросало в дрожь. Он стал без видимой причины разражаться слезами, много пить, а однажды сказал Джеки, что испытывает почти непреодолимое желание покончить с собой. Остров был его сердцем, и теперь в это сердце вбивали сваи, заливали его цементом. Даррелл чувствовал себя виноватым, ведь это он написал все эти солнечные книги о своем детстве: «Моя семья...», «Птицы, звери и родственники» и «Сад богов», после выхода которых туристы валом повалили на греческие острова. Джеки увезла мужа в Англию, где он на три недели лег в частную клинику лечиться от депрессии и алкоголизма. После его выписки они с Джеки расстались.

Женщина — просто богиня

В начале семидесятых в Джерсийском Фонде дикой природы, который основал Даррелл, созрел заговор с целью вывести его из состава членов, фактически отстранив от управления зоопарком и Фондом. Джералд кипел от ярости. Кто изыскивал деньги на покупку самца гориллы, когда у Фонда не было ни гроша? Кто отправился прямиком к самому богатому человеку на Джерси и выпросил у него деньги в обмен на обещание назвать гориллу именем богача? Кто наведывался к женам сильных мира сего, когда в зоопарке надо было построить Дом рептилий или еще что-нибудь, и получал от них чеки? Кто нашел для Фонда могущественных покровительниц — английскую принцессу Анну и принцессу Монако Грейс?

И хотя Джералд сумел остаться на своем посту и сформировать новый совет, эта история стоила ему больших нервов…

Летом 1977 года Даррелл колесил по Америке. Он читал лекции и собирал деньги для своего Фонда. В Северной Каролине на торжественном приеме, который устроил в его честь Университет Дьюка, он познакомился с 27-летней Ли Макджордж. Окончив зоологический факультет, она два года изучала на Мадагаскаре поведение лемуров, а вернувшись, засела за диссертацию. «Когда она заговорила, я уставился на нее с удивлением. Красивая женщина, которая изучает животных, — просто богиня!» — вспоминал Даррелл. Они проговорили до ночи. Когда речь заходила о повадках животных, собеседники принимались пищать, фыркать и хрюкать, наглядно иллюстрируя свои слова, чем немало шокировали почтенных профессоров.

Перед отъездом в Англию Даррелл написал Ли письмо, заканчивающееся словами: «Вы — тот человек, который мне нужен». Потом он долго ругал себя — что за глупости! Ему пятьдесят два, а она молода, к тому же у нее есть жених. А может, все же попытаться поймать этого «зверька»? Только на какую приманку? Ну, конечно, — у него же есть зоопарк. Он написал Ли письмо с предложением поработать в Джерсийском Фонде, и она его приняла. «Меня переполняла радость, мне казалось, что я поймал радугу», — вспоминал влюбленный Даррелл.

Из Индии, куда отправился этот неугомонный странник, он писал ей длинные любовные письма, больше похожие на стихи в прозе. Радужное настроение сменялось приступами меланхолии, он терзался сомнениями, Ли колебалась, не решаясь порвать со своим женихом.

Они поженились в мае 1979 года. Ли была откровенна с ним — она восхищается им, но не любит. И все же черная полоса в жизни мэтра кончилась. Они колесили по миру, собирая животных или читая лекции, а когда хотели покоя, возвращались в Огр-Мэнор.

Даррелл никогда не умел быть один. Итак, с ним его «дорогая Макджордж», как он называет жену. Фонд и зоопарк процветают. Программа разведения в неволе исчезающих видов успешно осуществляется. Когда журналисты спрашивали его, что он делает, чтобы заставить своих подопечных размножаться, он шутит: «По ночам я хожу вокруг их клеток и читаю им Камасутру».

Всемирное признание

Он любил прогуливаться по зоопарку рано утром, пока нет посетителей. И вот какой-то юноша здоровается с ним. «Кто это, служитель?» Что-то он не замечал его раньше. Ну, разумеется, это кто-то из «армии Даррелла».

Так себя называют его студенты. Они обожают своего преподавателя, могут цитировать наизусть целые главы из его книг. Как часто ему приходилось слышать: «Видите ли, сэр, прочитав в детстве ваш роман, я решил стать зоологом и посвятить свою жизнь спасению животных...» Да, у него теперь есть ученики, у него, по сути неуча. Это он создал на Джерси подготовительный центр, где студенты из разных стран могли изучать разведение животных в неволе.

В 1984 году на Джерси с помпой отпраздновали 25-летие зоопарка. Принцесса Анна от лица сотрудников преподнесла ему в подарок спичечный коробок из серебра с золотой скорпионихой внутри, так похожей на ту, живую, которая много лет назад напугала Ларри.

В октябре 1984 года Ли с Джералдом вылетели в Советский Союз для съемок документального фильма «Даррелл в России». Ему хотелось своими глазами увидеть, что делается в СССР для сохранения исчезающих видов. Москва показалась ему серой и тоскливой. Писатель был бесконечно удивлен, узнав, что в этой далекой стране он — культовая фигура. Его русские поклонники, так же как и его студенты, цитировали целые абзацы из его романов, только, разумеется, по-русски. «Русские напоминают мне греков, — писал Даррелл в дневнике, — своими бесконечными тостами и готовностью целоваться. За последние три недели я перецеловал больше мужчин, чем Оскар Уайльд за всю свою жизнь. Они все стремятся расцеловать и Ли, и это лишний раз убеждает меня в том, что за коммунистами нужен глаз да глаз».

Когда Даррелла всю ночь везли на поезде из Москвы в Дарвинский заповедник, он удивил своих сопровождающих крепкой головой, до утра на равных угощаясь с ними водкой в купе.

Эпилог

Осенью 1990 года Даррелл совершил свое последнее путешествие на Мадагаскар, чтобы поймать редкого зверька ай-ай. Но походная жизнь оказалась для него уже не в радость. Он вынужден был сидеть в лагере, мучаясь от артритных болей, в то время как его молодые и здоровые спутники охотились за руконожкой.

В начале девяностых на писателя навалились болезни. А в марте 1994 года он перенес тяжелую операцию по пересадке печени. «Я вышла замуж не по любви, — вспоминала Ли, — но когда поняла, что могу его потерять, я по-настоящему полюбила его и сказала ему об этом. Он был поражен, ведь я так долго не произносила этих слов». Операция прошла успешно, но началось общее заражение крови. Ли перевезла его на Джерси, в местную клинику.

30 января 1995 года Джералда Даррелла не стало. Его похоронили в саду поместья Огр. Джерсийский Фонд был переименован в Даррелловский. Атеист Джералд, уже тяжело больной, не прочь был поразмышлять о том, что ждет его по ту сторону. Стая дельфинов, плывущая прочь по лунной дорожке, — как часто эта картина возникала перед его мысленным взором. Быть может, он, как и хотел, стал одним из них, чтобы уплыть и отыскать свой собственный остров, который никто никогда не найдет.

Наталия Борзенко

Джеральд Даррелл (1925–1995) в заповеднике «Аскания-Нова», СССР 1985 г.

Как и всякий советский ребенок, я с детства любил книги Джеральда Даррелла. С учетом того, что я любил животных, а читать научился очень рано, книжные шкафы еще в детском возрасте были придирчиво обысканы на наличие любых книг Даррелла, а сами книги - многократно прочитаны.

Потом я вырос, любовь к животным немного поутихла, но любовь к книгам Даррелла осталась. Правда, с течением времени я стал замечать, что любовь эта не совсем безоблачная. Если прежде я попросту глотал книги, как и положено читателю улыбаясь и грустя в нужных местах, впоследствии, читая их уже в зрелом возрасте, я обнаружил что-то вроде недосказанностей. Их было мало, они были искусно скрыты, но отчего-то мне казалось, что ироничный и благодушный весельчак Даррелл отчего-то то тут, то там

словно прикрывает кусочек своей жизни или же нарочито акцентирует внимание читателя на других вещах. Юристом я тогда еще не был, но отчего-то чувствовал – что-то здесь не так.

Биографий Даррелла я, к стыду своему, не читал. Мне казалось, что автор и без того весьма подробно живописал свою жизнь в многочисленных книгах, не оставив места для домыслов. Да, иногда, уже в интернетах, мне попадались «шокирующие» откровения из различных источников, но были они безыскусны и, честно говоря, едва ли способны были кого-то всерьез шокировать. Ну да, сам Джеральд, оказывается, пил как рыба. Ну да, он развелся с первой женой. Ну да, вроде ходят слухи, что Дарреллы не были столь дружной и любвеобильной семьей, как кажется неискушенному читателю…

Но в какой-то момент я наткнулся на биографию Джеральда Даррелла авторства Дугласа Боттинга. Книга оказалась весьма объемной и читать я ее начал случайно. Но начав, остановиться так и не смог. Не могу объяснить, почему. Я, признаться, давно нашел куда более интересные книги, чем книги Джеральда Даррелла. И мне уже не десять лет. И да, я давно понял, что люди очень часто говорят неправду – по самым разным причинам. Но я прочитал. Не из-за того, что испытываю к Джеральду Дарреллу какой-то маниакальный интерес или настойчиво стремлюсь вскрыть все то, что долгие годы скрывалось его

семьей от журналистов. Нет. Мне просто показалось интересным найти все те крошечные недосказанности и многозначительные знаки, которые я ловил в детстве.

В этом отношении книга Боттинга оказалась идеальна. Как и полагается хорошему биографу, он очень обстоятельно и спокойно рассказывает о Джеральде Даррелле на протяжении всей его жизни. От детской поры до старости. Он бесстрастен и, несмотря на безмерное уважение к объекту биографии, не стремится скрывать его пороков, как и

торжественно демонстрировать их публике. Боттинг пишет о человеке, взвешенно, осторожно, ничего не упуская. Это отнюдь не охотник за грязным бельем, совсем напротив. Иногда он даже стыдливо лаконичен в тех местах биографии Даррелла, которых хватило бы газетам на пару сотен броских заголовков.

Собственно говоря, весь последующий текст, по существу, состоит из конспекта Боттинга где-то на 90%, оставшееся пришлось досыпать из других источников. Я попросту выписывал отдельные факты по мере чтения, исключительно для себя, не предполагая, что конспект займет более двух страниц. Но к концу чтения их оказалось двадцать, и я понял, что действительно многого не знал о кумире своего детства. И еще раз, нет, я не говорю о грязных тайнах, семейных пороках и прочем обязательном порочном балласте

благообразной британской семьи. Здесь я выкладываю лишь те факты, которые во время чтения удивили меня, поразили или показались занятными. Проще говоря, отдельные и маленькие детали жизни Даррелла, понимание которых, мне кажется, позволит более внимательно взглянуть на его жизнь и по-новому прочесть книги.

Пост разобью на три части, чтоб вместился. К тому же, все факты будут аккуратно разделены на главы – в соответствии с вехами жизни Даррелла.

Первая глава будет самой краткой, поскольку повествует о раннем детстве Даррелла и его жизни в Индии.

1. Изначально Даррелы обитали в британской Индии, где Даррелл-старший плодотворно трудился инженером-строителем. Ему удалось обеспечить свою семью, доходы от его предприятий и ценных бумаг еще долго помогали им, но и цену пришлось заплатить суровую – в возрасте сорока с небольшим лет Лоуренс Даррелл (старший) погиб, судя по всему, от инсульта. После его смерти и было принято решение вернуться в Англию, где, как известно, семья надолго не задержалась.

2. Казалось бы, Джерри Даррелл, живой и непосредственный ребенок, обладающий чудовищной жаждой к познанию нового, должен был стать если не отличником школьной подготовки, то, как минимум, душой компании. Но нет. Школа до такой степени была ему противна, что ему делалось плохо всякий раз, когда его туда насильно отводили. Преподаватели, со своей стороны, считали его туповатым и ленивым ребенком.

А он сам едва не лишался сознания от одного только упоминания о школе.

3. Несмотря на британское подданство, все члены семьи испытывали удивительно схожее отношение к своей исторической родине, а именно - терпеть ее не могли. Ларри Даррелл именовал ее Островом Пудингов и утверждал, что психически здоровый человек в Туманном Альбионе более недели выжить не способен. Остальные были с ним

практически единодушны и неустанно подтверждали свою позицию практикой. Мать и Марго впоследствии прочно обосновались во Франции, за ними последовал и взрослый Джеральд. Лесли обжился в Кении. Что же до Ларри, того и вовсе неустанно мотало по всему свету, и в Англии он бывал скорее наездами, причем с явным неудовольствием. Впрочем, я уже забежал вперед.

4. Мать многочисленного и шумного семейства Дарреллов, несмотря на то, что предстает в текстах сына абсолютно непогрешимым человеком, обладающим одними лишь достоинствами, имела свои маленькие слабости, одной из которых с юности был алкоголь. Их взаимная дружба родилась еще в Индии, а после смерти мужа лишь стабильно крепла.

По воспоминаниям знакомых и очевидцев, ко сну миссис Даррелл отправлялась исключительно в компании с бутылкой джина, ну а в приготовлении самодельных вин затмила всех и вся. Впрочем, опять забегая вперед, любовь к

алкоголю, похоже, передалась всем членам этой семьи, хоть и неравномерно.

Перейдем к детству Джерри на Корфу, позднее положенному в основу замечательной книги «Моя семьи и другие звери». Этой книгой я зачитывался в детстве и перечитал раз, наверно, двадцать. И чем старше я становился, тем чаще мне казалось, что повествование это, бесконечно оптимистичное, светлое и ироничное, кое-чего не договаривает. Слишком уж красиво и естественно

складывались картинки безоблачного существования семейства Дарреллов в первозданном греческом раю. Не могу сказать, что Даррелл серьезно приукрасил действительность, замазал какие-то постыдные подробности или что-то в этом роде, но расхождения с реальностью местами таки могут удивить читателя.

По мнению исследователей творчества Даррелла, биографов и критиков, вся трилогия ("Моя семья и другие звери", "Птицы, звери и родственники", "Сад богов") не очень равномерна в плане аутентичности и достовернсоит изложенных событий, так что полагать ее полностью автобиографической все же не стоит. Принято считать, что лишь первая книга стала по-настоящему документальной, события, изложенные в ней, полностью соответствуют реальным, разве что, с незначительными вкраплениями фантазии и неточностями.

Следует, однако, учесть, что книгу Даррел начал писать в возрасте тридцати одного года, а на Корфу ему было десять, так что многие детали детства запросто могли потеряться в памяти или обрасти воображаемыми подробностями.

Другие книги грешат художественным вымыслом куда больше, являя собой скорее сплав художественной и документальной литературы. Так, вторая книга ("Птицы, звери и родственники") включает в себя большое количество

выдуманных историй, о включении некоторых из них Даррелл впоследствии даже жалел. Ну а третья ("Сад богов") и вовсе представляет собой художественное произведение с полюбившимися персонажами.

Корфу: Марго, Нэнси, Ларри, Джерри, мама.

5. Если судить по книге, Ларри Даррелл постоянно проживал вместе со всем семейством, допекая его членов раздражающей самоуверенностью и ядовитым сарказмом, а также служа время от времени источником неприятностей самых разных форм, свойств и размеров. Это не совсем соответствует действительности. Дело в том, что Ларри никогда не жил в одном доме со своей семьей. С первого дня в Греции он вместе с супругой Нэнси снимал собственный дом, причем в отдельные периоды времени даже обитал в соседнем городе, ну а к родственникам своим забегал лишь периодически, погостить. Мало того, Марго и Лесли с достижением двадцати лет тоже проявляли попытки жить самостоятельной жизнью и какое-то время проживали по отдельности от прочего семейства.

Ларри Даррелл

6. Как, не помните его супруги Нэнси?.. Впрочем, было бы удивительно, если б помнили, поскольку в книге «Моя семья и другие звери» она просто-напросто отсутствует. А ведь она не была невидимкой. Нэнси часто гостила вместе с Ларри в домах Дарреллов и уж точно заслужила хотя бы пару абзацев текста. Существует мнение, что она была вымарана из рукописи автором, якобы из-за плохих отношений с матерью беспокойного семейства, но это не так. Джеральд сознательно не упоминал ее в книге, чтобы установить акцент на «семейность», оставив в фокусе внимания только Дарреллов.

Из Нэнси едва ли получилась бы фигура второго плана вроде Теодора или Спиро, все-таки не обслуга, но и с семьей ее стыковать не хотелось. К тому же, на момент публикации книги (1956-й) брак Ларри и Нэнси распался, так что поминать старое желания возникало еще меньше. Так что на всякий случай автор вовсе потерял жену брата меж строк. Как будто ее вовсе не было на Корфу.

Ларри с супругой Нэнси, 1934

7. Временный учитель Джерри, Кралевский, стеснительный фантазёр и автор безумных историй «про Леди», существовал в действительности, только фамилию его на всякий случай пришлось изменить – с исходной «Краевски» на «Кралевский». Едва ли это было сделано из-за опасения судебного преследования со стороны самого вдохновенного мифотворца острова. Дело в том, что Краевски вместе со своей матерью и всеми канарейками трагически погиб во время войны – на его дом упала немецкая бомба.

8. Подробно рассказывать про Теодора Стефанидеса, натуралиста и первого настоящего учителя Джерри, не стану. Он достаточно отметился за свою долгую жизнь, чтоб заслужить . Замечу лишь, что дружба Тео и Джерри длилась отнюдь не только в «корфуцианский» период. На протяжении десятилетий они множество раз встречались и, хоть совместной работы и не вели, сохранили превосходные отношения до самой смерти. О том, что в семействе Дарреллов он сыграл значительную роль, свидетельствует хотя бы то, что оба пишущих брата, Ларри и Джерри, впоследствии посвятили ему книги, "Греческие острова" (Лоуренс Даррелл) и "Птицы, звери и родственники" (Джеральд Даррелл). Ему же Даррелл посвятил и "Юного натуралиста", одну из успешнейших своих работ.

Теодор Стефанидес

9. Помните колоритную историю про грека Кости, который убил свою жену, но которого руководство тюрьмы отпускает периодически погулять и развеяться? Эта встреча произошла на самом деле, с одним маленьким отличием – того Даррелла, что познакомился со странным заключенным, звали Лесли. Да, Джерри на всякий случай приписал ее себе.

10. Из текста явствует, что «Бут толстогузый», эпическая лодка семьи Дарреллов, на которой Джерри совершал свои научные экспедиции, была построена Лесли. На самом деле, просто куплена. Все ее технические усовершенствования заключались в установке самодельной мачты (неудачной).

11. Еще один учитель Джерри, именуемый Питером (на самом деле – Пэт Эванс), не покинул остров во время войны. Вместо этого он ушел в партизаны и очень неплохо проявил себя на этом поприще. В отличие от бедолаги Краевского, даже остался жив и после вернулся на родину героем.

12. У читателя невольно возникает ощущение, что семейство Дарреллов обрело свой Эдем незамедлительно после прибытия на остров, лишь непродолжительное время перекантовавшись в гостинице. На самом деле, этот период их жизни прилично затянулся, и назвать его приятным было затруднительно. Дело в том, что в силу каких-то финансовых обстоятельств, мать семейства временно потеряла доступ к денежным средствам из Англии. Так что некоторое время семья жила практически впроголодь, на подножном корме. Какой уж тут Эдем… Истинным спасителем явился Спиро, который не только подыскал Дарреллам новый дом, но и каким-то неизвестным образом уладил все разногласия с греческим банком.

13. Едва ли десятилетний Джеральд Даррелл, принимая у Спиро золотых рыбок, похищенных находчивым греком из королевского пруда, предполагал, что спустя тридцать лет он сам станет почетным гостем в королевском дворце.

Спиро и Джерри

14. Кстати, финансовыми обстоятельствами, помимо прочих, объясняется и отъезд семейства обратно в Англию. Даррелы изначально располагали акциями какого-то бирманского предприятия, унаследованными от покойного отца. С приходом войны этот финансовый ручеек оказался полностью перекрыт, да и другие становились все тоньше изо дня в день. Кончилось тем, что миссии Даррелл встала перед необходимостью вернуться в Лондон, чтобы упорядочить свои финансовые активы.

15. Из текста складывается полное ощущение того, что семья вернулась домой в полном составе с довеском вроде кучи животных. А вот это уже серьезная неточность. Вернулись в Англию лишь сам Джерри, его мать, брать Лесли и греческая служанка. Все остальные остались на Корфу, невзирая на начавшуюся войну и угрожающее положение Корфу в свете последних военно-политических событий. Ларри и Нэнси пребывали там до последнего, но затем все-таки покинули Корфу на корабле. Удивительнее всех повела себя Марго, которая в тексте изображена весьма недалекой и простодушной особой. Она настолько полюбила Грецию, что отказалась возвращаться даже в случае оккупации ее немецкими войсками. Согласитесь, недюжинная сила духа для простодушной девушки двадцати лет отроду. Кстати, остров она все-таки покинула на последнем самолете, поддавшись уговорам одного летного техника, за которого впоследствии вышла замуж.

16. Кстати, есть еще одна маленькая деталь относительно Марго, которая все еще осталась в тени. Есть мнение, что ее кратковременное отсутствие на острове (упоминаемое Дарреллом) связано с внезапной беременностью и отъездом в Англию для проведения аборта. Вот тут сложно что-то сказать. Боттинг ни о чем подобном не упоминает, но он весьма тактичен и не замечен в попытках нарочно вытащить скелетов из даррелловских шкафов.

17. Между прочим, отношения британской семьи и коренного греческого населения складывались не столь идиллически, как кажется исходя из текста. Нет, никаких серьезных ссор с местными жителями не возникало, но окружающие на Дарреллов посматривали не очень-то благожелательно. Беспутный Лесли (о котором еще впереди) в свое время успел вдоволь поколобродить и запомнится своими не всегда трезвыми выходками, ну а Марго и вовсе считали падшей женщиной, быть может, отчасти из-за ее пристрастий к открытым купальникам.

Здесь заканчивается одна из основных глав жизни Джеральда Даррелла. Как он сам много раз признавался, Корфу наложил на него очень серьезный отпечаток. Но Джеральд Даррелл после Корфу – это уже совсем другой Джеральд Даррелл. Уже не мальчишка, беззаботно изучающий фауну в палисаднике, уже отрок и юноша, делающий первые шаги в выбранном им на всю жизнь направлении. Пожалуй, начинается самая захватывающая глава его жизни. Авантюрные экспедиции, метания, свойственные молодости порывы, надежды и чаянья, любовь…

18. Образование Даррелла закончилось, так толком и не начавшись. Он не пошел в школу, не получил высшего образования и никакими научными званиями себя не обеспечил. Помимо самообразования единственным его «научным» подспорьем был недолгий период работы в английском зоопарке на самой низшей должности подсобного рабочего. Впрочем, под конец жизни он являлся «почетным профессором» нескольких университетов. Но это будет еще очень и очень нескоро…

19. На войну юный Джеральд не попал со счастливому стечению обстоятельств – оказался обладателем запущенной болезни носовых пазух (хронический катар). «Ты хочешь воевать, сынок? – честно спросил его офицер. «Нет, сэр». «Ты трус?» «Да, сэр». Офицер вздохнул и отправил неудавшегося призывника восвояси, упомянув, правда, что для того, чтоб назвать себя трусом, требуется порядочно мужественности. Как бы то ни было, на войну Джеральд Даррелл не попал, что не может не радовать.

20. Подобная же неудача постигла и его брата Лесли. Большой любитель всего, что может стрелять, Лесли желал направиться на войну добровольцем, но и его завернули бездушные врачи – у него было не все в порядке с ушами. Судя по отдельным событиям его жизни, лечению также подлежало и то, что располагалось между ними, но об этом отдельно и позже. Могу лишь заметить, что в своей семье, несмотря на горячую любовь со стороны матери, он считался темной и беспутной лошадкой, исправно поставляющей беспокойство и неприятности.

21. Вскоре после возвращения на историческую родину Лесли умудрился приделать ребенка той самой греческой служанке и, хоть времена стояли уже далеко не викторианские, ситуация получилась весьма щекотливой. И серьезно подмочила репутацию семьи после того, как выяснилось, что ни жениться, ни признавать ребенка Лесли не собирается. Благодаря заботам Марго и матери ситуацию удалось спустить на тормозах, а ребенку дать кров и воспитание. Впрочем, педагогического эффекта на Лесли это не возымело.

22. Долгое время от не мог найти работы, то откровенно бездельничая, то пускаясь во всякие сомнительные авантюры, от развоза алкоголя (легального ли?) до того, что его семья застенчиво называла «спекуляциями». В общем, парень шел к успеху, попутно пытаясь найти свое место в большом и жестоком мире. Чуть не пришел. В смысле, в какой-то момент ему пришлось срочно собираться в командировку в Кению, где и работать долгие годы. А вообще он вызывает определенное сочувствие. Единственный из Дарреллов, который так и не смог найти свое призвание, зато со всех сторон был окружен знаменитыми родственниками.

23. Возникает ощущение, что Лесли сделался изгоем сразу после Корфу. Дарреллы как-то очень быстро и охотно срезали его ветвь с семейного древа, несмотря на то, что какое-то время еще делили с ним кров. Марго о брате: «Лесли – коротышка, самовольный захватчик дома, раблезианская фигура, расточающий краски на холсты или глубоко погружённый в лабиринты оружия, лодок, пива и женщин, также без копейки, вложивший всё своё наследство в рыбацкую лодку, которая утонула уже перед первым своим плаванием в Пул Харборе ».

Лесли Даррелл.

24. Кстати, сама Марго также не избежала коммерческих соблазном. Свою часть наследства она обратила в модный «пансионат», с которого намеревалась иметь стабильный гешефт. Она писала собственные мемуары на этот счет, но я, признаться, их еще не успел прочитать. Впрочем, с учетом того, что позже, при двух живых братьях, она была вынуждена работать горничной на лайнере, «пансионный бизнес» себя все-таки не оправдал.

Марго Даррелл

25. Экспедиции Джеральда Даррелла не сделали его знаменитым, хоть и охотно освещались в газетах и на радио. Известным в одночасье он стал, издав свою первую книгу «Перегруженный ковчег». Да, это были времена, когда человек, написав первую в жизни книгу, в одночасье делался мировой знаменитостью. Кстати, и писать-то эту книгу Джерри не хотел. Испытывая физиологическое отвращение к писательству, он долго мучил себя и домочадцев и до конца текст домучил только благодаря своему брату Ларри, бесконечно настаивавшему и мотивировавшему. Следом за первой быстро последовали еще две. Все мгновенно стали бестселлерами. Как и все прочие книги, что он издавал после них.

26. Единственной книгой, от написания которой Джеральд, по собственному признанию, получил удовольствие, была «Моя семья и другие звери». Неудивительно, учитывая, что абсолютно все члены семьи Дарреллов вспоминали о Корфу с неизменной нежностью. Ностальгия – это все-таки типично английское блюдо.

27. Даже при чтении первых книг Даррелла возникает ощущение, что повествование ведется от лица опытного профессионального ловца зверей. Его уверенность, его познания по части дикой фауны, его суждения, все это выдает человека многоопытного, всю жизнь посвятившего отлову диких зверей в самых далеких и жутких уголках земного шара. Между тем, на момент написания этих книг Джарельду было лишь слегка-слегка за двадцать, а весь его багаж опыта заключался в трех экспедициях, каждая из которых длилась около полугода.

28. Несколько раз молодому ловцу животных приходилось бывать на краю гибели. Не так часто, как это происходит с персонажами приключенческих романов, но все же куда чаще, чем среднестатистическому британскому джентльмену. Один раз его угораздило из-за собственного безрассудства сунуться в кишащую ядовитыми змеями яму. Невероятной удачей он сам считал то, что ему удалось выбраться из нее живым. В другой раз змеиный зуб все-таки настиг свою жертву. Будучи уверенным, что имеет дело с неядовитой змеей, Даррелл допустил беспечность и едва не отошел в иной мир. Спасло лишь то, что у врача чудом оказался необходимая сыворотка. Еще несколько раз ему пришлось переболеть не самыми приятными болезнями – песчаной лихорадкой, малярией, желтухой…

29. Несмотря на образ поджарого и энергичного ловца зверей, в повседневной жизни Джеральд вел себя как истинный домосед. Он терпеть не мог физических усилий и запросто мог просидеть целый день в кресле.

30. Кстати, все три экспедиции были снаряжены лично самим Джеральдом, причем для их финансирования использовалось наследство от отца, полученное им с достижением совершеннолетия. Эти экспедиции дали ему немалый опыт, однако с финансовой точки зрения обернулись полнейшим крахом, не отбив даже затраченные средства.

31. Первоначально Джеральд Даррелл обращался с коренным населением британских колоний не очень-то вежливо. Считал возможным приказывать им, гонять как вздумается, и вообще не ставил на один уровень с британским джентльменом. Впрочем, это отношение к представителям третьего мира быстро переменилось. Прожив в обществе темнокожих безотрывно несколько месяцев, Джеральд стал относиться к ним вполне по-людски и даже с явной симпатией. Парадокс, позднее его книги не раз подвергались критике как раз из-за «национального фактора». В ту пору Британия вступала в период пост-колониального раскаянья, и выводить на страницах текста неказистых, смешно говорящих и простодушных дикарей считалось уже не совсем политкорректно.

32. Да, несмотря на шквал позитивной критики, всемирную известность и миллионные тиражи, книги Даррелла зачастую подвергались критике. Причем иногда – со стороны любителей не разноцветных людей, а самых что ни на есть любителей животных. Как раз в ту пору возникали и формировались «гринписовские» и нео-экологические движения, парадигма которых предполагала полное «руки прочь от природы», а зоопарки зачастую рассматривала как концлагеря для животных. Дарреллу немало попортили крови, пока он доказывал, что зоопарки помогают сохранить исчезающие виды фауны и добиться их стабильного размножения.

33. Были в биографии Джеральда Даррелла и те странички, которые он, судя по всему, охотно бы сжег сам. Например, как-то раз в Южной Америке он пытался поймать детеныша бегемота. Занятие это сложное и опасное, поскольку поодиночке они не гуляют, а родители бегемота при виде ловли их отпрыска делаются крайне опасны и злы. Единственным выходом было убить двух взрослых бегемотов, чтобы потом без помех изловить их детеныша. Скрепя сердце, Даррелл на это пошел, очень уж нужны ему были «большие животные» для зоопарков. Дело кончилось неудачно для всех его участвников. Убив самку гиппопотама и прогнав самца, Даррелл обнаружил, что отбитого детеныша в этот момент как раз проглотил голодный аллигатор. Финита. Этот случай наложил на него серьезный отпечаток. Во-первых, этот эпизод Даррелл замолчал, не вставив ни в один свой текст. Во-вторых, с этого момента он, прежде с интересом охотившийся и неплохо стреляющий, совершенно прекратил уничтожение фауны своими руками.