Евгений Носов - На рыбачьей тропе (Рассказы о природе). Конспект занятия на тему Е.И.Носов "Тридцать зерен" план-конспект на тему Что в рассказе тридцать зерен нафантазировал носов

Тридцать зерен главные герои
Страница аниме «Волчица и пряности (первый сезон)» (Ookami to Koushinryou) - 12 серий, которое. Евгения Носова Тридцать Зерён. Главные герои, Главная мысль Даю 13 баллов. Последние записи jgawpd. Вы искали: евгений носов тридцать зерен сочинение СКАЧАТЬ также найдено в архивах: СЕРВЕР Женские образы в романе М. Ю. Лермонтова «Герой нашего времени» Главный герой романа Михаила Юрьевича Лермонтова «Герой нашего времени». 15 янв 2016 . В Арктике построили хранилище для семян растений. . Ошибки главы Николаевщины215. Новости партнеров. Противники застройки на Героев Днепра силой прорвались в КГГА - спецкор Противники. Евгения Носова Тридцать Зерён. Главные герои, Главная мысль Даю 13 баллов. Такую книгу, чтобы каждый, кто прочитает ее, положил бы на своем окне по тридцать конопляных зерен.. . Мне кажется главная проблема, это различие животных и человека. Главные вкладки. по тридцати конопляных зёрен. Е.Носов. Эмоциональное погружение в урок. В произведении «30 зёрен», с которым я пришла сегодня к вам на урок и которое очень люблю, есть простой и одновременно сложный вопрос - Кто ты? Общественный амбар для хранения зерна. Главные герои в картине – актеры, остальные персонажи – обычные жители деревни Нижние Юри. главная страница содержание следующая сказка. Тридцать зёрен. Ночью на мокрые деревья упал снег, согнул ветви своей рыхлой сырой тяжестью, а потом его схватило морозцем, и снег теперь держался на ветках крепко, будто засахаренная вата. Вы сейчас тут: Главная → Презентации → Литературное чтение → Литературное чтение - 4 класс. Урок-презентация по чтению 4 класс Тридцать зерен (Носов). Будем мы выполнять заповеди Божьи и человеческие и все станет еще лучше. Этому учит герой рассказа, который. Главная. ТРИДЦАТЬ ЗЕРЕН. Ночью на мокрые деревья упал снег, согнул ветви своей рыхлой сырой тяжестью, а потом его схватило морозцем, и снег теперь держался на ветках крепко Родились: 1861 г. Алексей Каледин - русский генерал, герой первой мировой войны, участник. 17 дек 2014 . Сертификаты выдаются только на поставку зерна в Турцию, . В понедельник глава Минсельхоза Николай Федоров пообещал, что в. Все события и мероприятия города Вологды в самой полной афише Как вы оцениваете теперь предложеные варианты? Соответствуют ли они характеру главного героя рассказа А. Грина? Обсуждением письменных работ открывается следующий урок по рассказу Е. Носова Тридцать зерен. 28 апр 2008 . Пифосы для хранения зерна и других продуктов (из Кносса) 45 . Глава IV. . Глава V. Гомеровский (предполисный) период. .. о плавании греческих героев во главе с Ясоном на корабле Арго к далеким берегам. 25 сен 2016 . Итоги выборов, новое производство, экспорт зерна. Россия 1 .. Удачи и неудачи, а также главные герои и антигерои этой недели. 20 июл 2016 . РФ становится лидером на рынке зерна - Bloomberg . Так, Франция, которая является одним из главных экспортеров пшеницы, . Противники застройки на Героев Днепра силой прорвались в КГГА - спецкор. 17 дек 2014 . Сертификаты выдаются только на поставку зерна в Турцию, . В понедельник глава Минсельхоза Николай Федоров пообещал, что в.

Носов Евгений Иванович

На рыбачьей тропе (Рассказы о природе)

Тридцать зерен

Весенними тропами

Дымит черемуха

Белый гусь

Где просыпается солнце?

Живое пламя

Забытая страничка

Деревенские ласточки

Лесной хозяин

Трудный хлеб

Таинственный музыкант

Черный силуэт

Разбой на большой дороге

Как патефон петуха от смерти спас

Как ворона на крыше заблудилась

Ракитовый чай

Зимородок

Коварный крючок

Репейное царство

Неспешными проселками

Под старым осокорем

Палтарасыч

Пропавшая заря

Тропа длиною в лето

ТРИДЦАТЬ ЗЕРЕН

Ночью на мокрые деревья упал снег, согнул ветви своей рыхлой сырой тяжестью, а потом его схватило морозцем, и снег теперь держался на ветках крепко, будто засахаренная вата.

Прилетела синичка, попробовала расковырять намерзь. Но снег был тверд, и она озабоченно поглядела по сторонам, словно спрашивая: «Как же теперь быть?»

Я отворил форточку, положил на обе перекладины двойных рам линейку, закрепил ее кнопками и через каждый сантиметр расставил конопляные зерна. Первое зернышко оказалось в саду, зернышко под номером тридцать - в моей комнате.

Синичка все видела, но долго не решалась слететь на окно. Наконец она схватила первую коноплинку и унесла ее на ветку. Расклевав твердую скорлупку, она выщипала ядро.

Всё обошлось благополучно. Тогда синичка, улучив момент, подобрала зернышко номер два…

Я сидел за столом, работал и время от времени поглядывал на синичку. А она, все еще робея и тревожно заглядывая в глубину форточки, сантиметр за сантиметром приближалась по линейке, на которой была отмеряна ее судьба.

Можно, я склюю еще одно зернышко? Одно-единственное?

И синичка, пугаясь шума своих собственных крыльев, улетела с коноплинкой на дерево.

Ну, пожалуйста, еще одно. Ладно?

Наконец осталось последнее зерно. Оно лежало на самом кончике линейки. Зернышко казалось таким далеким, и идти за ним так боязно!

Синичка, приседая и настораживая крылья, прокралась в самый конец линейки и оказалась в моей комнате. С боязливым любопытством вглядывалась она в неведомый мир. Ее особенно поразили живые зеленые цветы и совсем летнее тепло, которое овевало озябшие лапки.

Ты здесь живешь?

А почему здесь нет снега?

Вместо ответа я повернул выключатель. Под потолком ярко вспыхнула электрическая лампочка.

Где ты взял кусочек солнца? А это что?

Это? Книги.

Что такое книги?

Они научили зажигать это солнце, сажать эти цветы и те деревья, по которым ты прыгаешь, и многому другому. И еще научили насыпать тебе конопляных зернышек.

Это очень хорошо. А ты совсем не страшный. Кто ты?

Я - Человек.

Что такое Человек?

Объяснить это маленькой глупой синичке было очень трудно.

Видишь нитку? Она привязана к форточке…

Синичка испуганно оглянулась.

Не бойся. Я этого не сделаю. Это и называется у нас - Человек.

А можно мне съесть это последнее зернышко?

Да, конечно! Я хочу, чтобы ты прилетала ко мне каждый день. Ты будешь навещать меня, а я буду работать. Это помогает Человеку хорошо работать. Согласна?

Согласна. А что такое работать?

Видишь ли, это такая обязанность каждого человека. Без нее нельзя. Все люди должны что-нибудь делать. Этим они помогают друг другу.

А чем ты помогаешь людям?

Я хочу написать книгу. Такую книгу, чтобы каждый, кто прочитает ее, положил бы на своем окне по тридцать конопляных зерен…

Но, кажется, синичка совсем не слушает меня. Обхватив лапками семечко, она неторопливо расклевывает его на кончике линейки.

ВЕСЕННИМИ ТРОПАМИ

Не знаю, как в других краях, а в нашей стороне зима нынче не по совести застоялась. Уж и марту конец, а она и не думает раскланиваться. Разлеглась по полям свежей наметью, пушит инеем продрогшие леса, на окнах занавески из тонкой изморози развешивает, а узоры на тех занавесках все еловыми лапами да можжевеловыми ветками.

Оно, конечно, ядреная зима русскому человеку не в тягость. Любит он и крутой морозец и спорую порошу. Иной раз ввалится в сени, на шапке сугроб, борода смерзлась, аж хрустит; постучит валенком о валенок у порога, хлопнет шапкой о колено и крякнет: «Ну и метет. Носа не видно!» А у самого в глазах так и прыгают лукавинки. А спросить: чему радуется?

Но всему свой черед. В день, когда по народному поверью зима с молодой весной силой меряется, всяк тайно желает, чтобы верх весна взяла. А загостившейся зиме намекает, что-де пора и честь знать: проводы с блинами устраивают, скворечники на шестах вывесят, а на колхозной усадьбе нетерпеливый тракторист запустит мотор и, окутанный грохотом, вслушивается во что-то, а у самого в глазах тоже удаль да лукавство.

И я все с большим нетерпением ожидаю перелома в природе: когда, наконец, всполошится все вокруг от хмельной радости обновления?

Но слышно: опять синица в окно кормушкой стучит. Значит, ночью снег выпал, все прикрыл, нечем птахе поживиться. Под вечер снова черемуха веткой по стеклу скребет. И как только она царапнет, тотчас чайник на плите заскулит тоскливо, по-щенячьи. Я по этим своим приметам и узнаю: опять вьюжит.

Зима надломилась лишь спустя несколько дней после равноденствия. Вдруг с юга потянуло влажным теплом, отпотели окна в доме, и по стеклу, прокладывая путь сквозь матовую морось, побежала робкая струйка. С нее все и началось.

В тот день меня разбудила синица. Она сидела на ветке черемухи у окна и торопливо и возбужденно звала меня: «Ци-ци-пи, ци-ци-пи, ци-ци-пи! Что ты спишь? Что ты спишь? Что ты спишь?»

Я выглянул в окно и зажмурился от яркости огромного многоярусного облака, повисшего среди начисто выметенного неба. Оно было соткано из солнечного сияния и нетронутой белизны, и казалось, что сама весна прилетела на этом белом чуде. А синица все раскачивалась на ветке и неистово и громко, так что звоном в ушах отдавалось, выкрикивала радостное: «Ци-пи! Ци-пи! Не спи! Не спи!»

Я и без нее знаю, что теперь спать не приходится. Весна вся в движении. Надо поспеть за нею, ничего не упустить в ее чародействе.

Зарядил фотоаппарат, вытащил из ящика болотные сапоги. Трубач увидел сапоги, вскочил с подстилки, запрыгал, застучал хвостом по стульям. Он давно ожидал, когда я, наконец, начну собираться.

Однажды после долгого хождения с удочкой по берегу реки я присел отдохнуть на широкой песчаной отмели среди прибрежных зарослей. Поздняя осень уже раздела кусты лозняка и далеко по песку разбросала их узкие лимонные листья. Лишь на концах самых тонких, будто от холода покрасневших веточек еще трепетали по пять-шесть таких же бледно-желтых листков. Это все, что осталось от пышного карнавала осени.

Было пасмурно и ветрено. Вспененные волны накатывались на песчаную отмель, лизали почерневшие водоросли, вытащенные на берег рыбацким неводом.

И вдруг среди этих шорохов и всплесков послышались тревожащие своей необычайностью звуки. Было похоже, что где-то совсем близко играла крошечная скрипка. Порой тоскливая, зовущая, порой задумчивая и покорная, полная светлой печали мелодия робко вплеталась в неугомонное ворчание хмурой реки. Звуки мелодии были так слабы, что порывы ветра иногда обрывали, как паутинку, эту тонкую ниточку загадочной трели.

Прислушавшись, я уловил закономерную связь между скрипачом и ветром. Стоило ветру немного утихнуть, как скрипка переходила на более низкие ноты, звук становился густым, и в нем отчетливо улавливался тембр. Когда же ветер усиливался, звуки забирались все выше и выше, они становились острыми, как жало, скрипка плакала и всхлипывала. Но дирижер-ветер был неумолим, он настойчиво требовал от скрипача новых и новых усилий. И тогда таинственный музыкант, казалось, не выдерживал темпа, срывался, и… слышались только сердитые всплески волн и шорох опавших листьев.

Как завороженный слушал я этот удивительный концерт на пустынной песчаной отмели. Я прислушивался снова и снова, и напев все время повторялся все в тех же сочетаниях звуков.

Наконец я установил направление и даже приблизительное место, откуда текла эта тоненькая струйка мелодии. Оно находилось справа, не более чем в двух-трех шагах от меня. Но там был все тот же песок, и ничего больше, если не считать полузасыпанной раковины на гребне песчаного холмика. Это была раковина обыкновенного прудовика. Такие у нас встречаются во множестве. Если подойти к берегу водоема в тихий солнечный день, то у поверхности воды можно увидеть плавающие, как пробки, черные, спирально закрученные домики прудовика. Всколыхните веткой зеленоватую гладь, и эти домики медленно, как бы ввинчиваясь в воду, пойдут на дно – подальше от опасности.

Я подошел к холмику. Широкое входное отверстие ракушки было обращено навстречу ветру и немного в сторону. Край ее в одном месте обломан. Я наклонился поближе и окончательно убедился, что волшебный музыкант спрятался в раковине. Оттуда, из глубины спирального, выложенного перламутром убежища, отчетливо слышались звуки крошечной скрипки.

Я осторожно взял раковину, чтобы рассмотреть повнимательнее. Но ничего особенного не нашел: обыкновенная, как все другие, которых на песке оказалось довольно много.

Но почему звуки исходили только из этой, а все остальные молчали? Может быть, и в самом деле в ней кто-то запрятался? И мне снова захотелось послушать игру раковины-музыканта.

Я положил ее на прежнее место, приготовился слушать. Но «скрипач» молчал. Похоже, что он рассердился за то, что его бесцеремонно потревожили, и ожидал, пока я снова уйду.

Я, конечно, догадался, что слышанную мной мелодию извлекал из раковины ветер. Но почему после того, как домишко прудовика был водворен на прежнее место, он больше не мог извлечь ни единого звука? И тут я понял, что допустил роковую ошибку, сдвинув раковину с места. Из множества других, видимо, только она лежала по отношению к ветру так, что на малейшее его дуновение тотчас отвечала звучанием. Возможно, этому еще способствовала та самая щербатина, которую я обнаружил на краю отверстия, и даже тот песок, которым она была наполовину засыпана.

Долго я возился с ней, клал так и этак, осторожно подсыпал под нее песок, насыпал внутрь, но так и не смог извлечь ни единого звука.

Огорченный, я положил раковину в карман и пошел домой.

Теперь она лежала на письменном столе, в картонной коробке с речным песком.

Я видел немало диковинных заморских раковин – необыкновенных размеров, необычайной расцветки, удивительной формы. О многих из них ходят целые истории. Говорят, что если такую раковину приложить к уху, то услышишь шум морского прибоя. Конечно, никаких ударов волн в ней не слышно. Шумит раковина потому, что она помогает уху более чутко улавливать окружающие нас звуки. Да в этом и нетрудно убедиться: накройте ухо ладонью, сложенной лодочкой. Слышите шум? Вот и весь секрет.

А эта, что лежит на моем столе, – скромная серенькая обитательница наших тихих речных затонов, – действительно обладает секретом.

Иногда я выношу мой «музыкальный инструмент» во двор, подставляю под ветер, пытаюсь настроить с помощью песка, но пока это мне не удается. Видно, не хватает терпения.

Когда же я оставляю раковину на столе, а сам выхожу в соседнюю комнату, то мне чудится, будто за приоткрытой дверью кто-то осторожно настраивает маленькую скрипку…

Тридцать зерен

Ночью на мокрые деревья упал снег, согнул ветви своей рыхлой сырой тяжестью, а потом его схватило морозцем, и снег теперь держался на ветках крепко, будто засахаренная вата.

Прилетела синичка, попробовала расковырять намерзь. Но снег был тверд, и она озабоченно поглядела по сторонам, словно спрашивая: «Как же теперь быть?»

Я отворил форточку, положил на обе перекладины двойных рам линейку, закрепил ее кнопками и через каждый сантиметр расставил конопляные зерна. Первое зернышко оказалось в саду, зернышко под номером тридцать – в моей комнате.

Синичка все видела, но долго не решалась слететь на окно. Наконец она схватила первую коноплинку и унесла ее на ветку. Расклевав твердую скорлупку, она выщипала ядро.

Все обошлось благополучно. Тогда синичка, улучив момент, подобрала зернышко номер два…

Я сидел за столом, работал и время от времени поглядывал на синичку. А она, все еще робея и тревожно заглядывая в глубину форточки, сантиметр за сантиметром приближалась по линейке, на которой была отмеряна ее судьба.

– Можно, я склюю еще одно зернышко? Одно-единственное?

И синичка, пугаясь шума своих собственных крыльев, улетела с коноплинкой на дерево.

– Ну, пожалуйста, еще одно. Ладно?

Наконец осталось последнее зерно. Оно лежало на самом кончике линейки. Зернышко казалось таким далеким, и идти за ним так боязно!

Синичка, приседая и настораживая крылья, прокралась в самый конец линейки и оказалась в моей комнате. С боязливым любопытством вглядывалась она в неведомый мир. Ее особенно поразили живые зеленые цветы и совсем летнее тепло, которое овевало озябшие лапки.

– Ты здесь живешь?

– А почему здесь нет снега?

Вместо ответа я повернул выключатель. Под потолком ярко вспыхнула электрическая лампочка.

– Где ты взял кусочек солнца? А это что?

– Это? Книги.

– Что такое книги?

– Они научили зажигать это солнце, сажать эти цветы и те деревья, по которым ты прыгаешь, и многому другому. И еще научили насыпать тебе конопляных зернышек.

– Это очень хорошо. А ты совсем не страшный. Кто ты?

– Я – Человек.

– Что такое Человек?

Объяснить это маленькой глупой синичке было очень трудно.

– Видишь нитку? Она привязана к форточке…

Синичка испуганно оглянулась.

– Не бойся. Я этого не сделаю. Это и называется у нас – Человек.

– А можно мне съесть это последнее зернышко?

– Да, конечно! Я хочу, чтобы ты прилетала ко мне каждый день. Ты будешь навещать меня, а я буду работать. Это помогает Человеку хорошо работать. Согласна?

– Согласна. А что такое работать?

Ну, допустим, в октябре, когда еще не вся листва опала, удается отыскать какое-никакое пропитание: глядишь, синяя муха села погреться на теплую, озаренную солнышком древесную кору и даже довольно потирает лапкой об лапку; а вот еще не нашел себе места для зимовки паучишка, торопко сучит-сучит свою паутинку, спешит спуститься на ней куда-то поукромней; а то и шальная бабочка, будто с похмелья, вдруг неловко затрепыхает своими цыганскими оборками над сладко, обманно повеявшей на нее черемухой. Но сколько понадобится усердия и сноровки, чтобы хотя бы раз в сутки склевать что-либо съедобное в промозглом, то сыплющем моросью, то секущем колючей крупкой ноябре? И сколько раз синичка с надеждой постучится в окно, завидев зелень на подоконнике? А в пугающем омертвелостью голых ветвей декабре? А в крутом, заиндевевшем январе? А там еще и февраль - не подарок и, считай, половина марта - не мед...

Ночью на мокрые деревья упал снег, согнул ветви своей рыхлой сырой
тяжестью, а потом его схватило морозцем, и снег теперь держался на ветках
крепко, будто засахаренная вата.

Прилетела синичка, попробовала расковырять намерзь. Но снег был
тверд, и она озабоченно поглядела по сторонам, словно спрашивая: «Как же
теперь быть?»

Я отворил форточку, положил на обе перекладины двойных рам
линейку, закрепил ее кнопками и через каждый сантиметр расставил
конопляные зерна. Первое зернышко оказалось в саду, зернышко под
номером тридцать — в моей комнате.

Синичка все видела, но долго не решалась слететь на окно. Наконец
она схватила первую коноплинку и унесла ее на ветку. Расклевав твердую
скорлупку, она выщипала ядро.

Все обошлось благополучно. Тогда синичка, улучив момент, подобрала
зернышко номер два…

Я сидел за столом, работал и время от времени поглядывал на синичку.
А она, все еще робея и тревожно заглядывая в глубину форточки, сантиметр
за сантиметром приближалась по линейке, на которой была отмеряна ее
судьба.

— Можно, я склюю еще одно зернышко?

И синичка, пугаясь шума своих собственных крыльев, улетела с
коноплинкой на дерево.

— Ну, пожалуйста, еще одно. Ладно?

Но вот осталось последнее зерно. Оно лежало на самом кончике
линейки. Зернышко казалось таким далеким, и идти за ним так боязно!

Синичка, приседая и настораживая крылья, прокралась в самый конец
линейки и оказалась в моей комнате. С боязливым любопытством
вглядывалась она в неведомый мир. Ее особенно поразили живые зеленые
цветы и совсем летнее тепло, которое овевало озябшие лапки.

— Ты здесь живешь?

— А почему здесь нет снега?

Вместо ответа я повернул выключатель. Под потолком ярко вспыхнул
матовый шар плафона.

— Солнечко! — изумилась синичка. — А вот это что?

— Вот это? Книги.

— А зачем они?

— Они научили зажигать это «солнечко», сажать эти цветы и те деревья,
по которым ты прыгаешь, и многому другому. И еще научили насыпать тебе
конопляных зернышек.

— Это очень хорошо. А ты совсем не страшный. Кто ты?

— Я — человек.

— Что такое «человек»?

Объяснить это было очень трудно, и я сказал:

— Видишь нитку? Она привязана к форточке:

Синичка испуганно оглянулась.

— Не бойся. Я этого не сделаю. Это и называется у нас — Человек.

— А можно мне съесть это последнее зернышко?

— Да, конечно! Я хочу, чтобы ты прилетала ко мне каждый день. Ты
будешь навещать меня, а я буду работать. С тобой мне будет хорошо и легко
работать. Согласна?

— Согласна. А что значит «работать»?

— Видишь ли, это такая обязанность каждого человека. Без нее нельзя.
Все люди должны что-нибудь делать. Этим они помогают друг другу.

— А чем ты помогаешь?

— Я пишу книгу. Такую книгу, чтобы каждый, кто прочитает ее,
положил бы на своем окне по тридцать конопляных зерен:

Но, кажется, синичка совсем не слушает меня. Обхватив лапками
семечко, она неторопливо расклевывает его на кончике линейки.

Скульптор, не мни покорной
И вязкой глины ком...
Т. Готье

I.

Наконец-то фортуна пересекает нашу дорогу, - сказал Геннисон, закрывая дверь и вешая промокшее от дождя пальто.- Ну, Джен,- отвратительная погода, но в сердце моем, погода хорошая. Я опоздал немного потому, что встретил профессора Стерса. Он сообщил потрясающие новости.
Говоря, Геннисон ходил по комнате, рассеянно взглядывая на накрытый стол и потирая озябшие руки характерным голодным жестом человека, которому не везет и который привык предпочитать надежды обеду; он торопился сообщить, что сказал Стерс.
Джен, молодая женщина с требовательным, нервным выражением сурово горящих глаз, нехотя улыбнулась.
- Ох, я боюсь всего потрясающего, - сказала она, приступая было к еде, но, видя, что муж взволнован,встала и подошла к нему, положив на его плечо руку. - Не сердись. Я только хочу сказать, что когда ты приносишь «потрясающие» новости, у нас на другой день обыкновенно не бывает денег.
- На этот раз, кажется, будут, - возразил Геннисон. - Дело идет как раз о посещении мастерской Стерсом и еще тремя лицами, составляющими в жюри конкурса большинство голосов. Ну-с, кажется, даже наверное, что премию дадут мне. Само собой, секреты этого дела - вещь относительная; мою манеру так же легко узнать, как Пунка, Стаорти, Бельграва и других, поэтому Стерс сказал: «Мой милый, это ведь ваша фигура «Женщины, возводящей ребенка вверх по крутой тропе, с книгой в руках»?» Конечно, я отрицал, а он докончил, ничего не выпытав от меня: «Итак, говоря условно, что ваша, - эта статуя имеет все шансы. Нам, - заметь, он сказал «нам», значит, был о том разговор, - нам она более других по душе. Держите в секрете. Я сообщаю вам это потому, что люблю вас и возлагаю на вас большие надежды. Поправляйте свои дела».
- Разумеется, тебя нетрудно узнать, - сказала Джен, - но, ах, как трудно, изнемогая, верить, что в конце пути будет наконец отдых. Что еще сказал Стерс?
- Что еще он сказал - я забыл. Я помню только вот это и шел домой в полусознательном состоянии. Джен, я видел эти три тысячи среди небывалого радужного пейзажа. Да, это так и будет, конечно. Есть слух, что хороша также работа Пунка, но моя лучше. У Гизера больше рисунка, чем анатомии. Но отчего Стерс ничего не сказал о Ледане?
- Ледан уже представил свою работу?
- Верно - нет, иначе Стерс должен был говорить о нем. Ледан никогда особенно не торопится. Однако на днях он говорил мне, что опаздывать не имеет права, так как шесть его детей, мал мала меньше, тоже, вероятно, ждут премию. Что ты подумала?
- Я подумала, - задумавшись, произнесла Джен, - что, пока мы не знаем, как справился с задачей Ледан, рано нам говорить о торжестве.
- Милая Джен, Ледан талантливее меня, но есть две причины, почему он не получит премии. Первая: его не любят за крайнее самомнение. Во-вторых, стиль его не в фаворе у людей положительных. Я ведь все знаю. Одним словом, Стерс еще сказал, что моя «Женщина» - удачнейший символ науки, ведущей младенца - Человечество - к горной вершине Знания.
- Да... Так почему он не говорил о Ледане?
- Кто?
- Стерс.
- Не любит его: просто - не любит. С этим ничего не поделаешь. Так можно лишь объяснить.
Напряженный разговор этот был о конкурсе, объявленном архитектурной комиссией, строящей университет в Лиссе. Главный портал здания было решено украсить бронзовой статуей, и за лучшую представленную работу город обещал три тысячи фунтов .
Геннисон съел обед, продолжая толковать с Джен о том, что они сделают, получив деньги. За шесть месяцев работы Геннисона для конкурса эти разговоры еще никогда не были так реальны и ярки, как теперь. В течение десяти минут Джен побывала в лучших магазинах, накупила массу вещей, переехала из комнаты в квартиру, а Геннисон между супом и котлетой съездил в Европу, отдохнул от унижений и нищеты и задумал новые работы, после которых придут слава и обеспеченность.
Когда возбуждение улеглось и разговор принял не столь блестящий характер, скульптор утомленно огляделся. Это была все та же тесная комната, с грошовой мебелью, с тенью нищеты по углам. Надо было ждать, ждать...
Против воли Геннисона беспокоила мысль, в которой он не мог признаться даже себе. Он взглянул на часы - было почти семь - и встал.
- Джен, я схожу. Ты понимаешь - это не беспокойство, не зависть - нет; я совершенно уверен в благополучном исходе дела, но... но я посмотрю все-таки, нет ли там модели Ледана. Меня интересует это бескорыстно. Всегда хорошо знать все, особенно в важных случаях.
Джен подняла пристальный взгляд. Та же мысль тревожила и ее, но, так же как Геннисон, она ее скрыла и выдала, поспешно сказав:
- Конечно, мой друг. Странно было бы, если бы ты не интересовался искусством. Скоро вернешься?
- Очень скоро, - сказал Геннисон, надевая пальто и беря шляпу. - Итак, недели две, не больше, осталось нам ждать. Да.
- Да, так, - ответила Джен не очень уверенно, хотя с веселой улыбкой, и, поправив мужу выбившиеся из-под шляпы волосы, прибавила:- Иди же. Я сяду шить.

II .

Студия, отведенная делам конкурса, находилась в здании Школы Живописи и Ваяния , и в этот час вечера там не было уже никого, кроме сторожа Нурса, давно и хорошо знавшего Геннисона. Войдя, Геннисон сказал:
- Нурс, откройте, пожалуйста, северную угловую, я хочу еще раз взглянуть на свою работу и, может быть, подправить кой-что. Ну, как - много ли доставлено сегодня моделей?
- Всего, кажется, четырнадцать.- Нурс стал глядеть на пол. - Понимаете, какая история. Всего час назад получено распоряжение не пускать никого, так как завтра соберется жюри и, вы понимаете, желают, чтобы все было в порядке.
- Конечно, конечно, - подхватил Геннисон, - но, право, у меня душа не на месте и неспокойно мне, пока не посмотрю еще раз на свое. Вы меня поймите по-человечески. Я никому не скажу, вы тоже не скажете ни одной душе, таким образом это дело пройдет безвредно. И... вот она, - покажите-ка ей место в кассе «Грилль-Рума».
Он вытащил золотую монету - последнюю - все, что было у него, - и положил в нерешительную ладонь Нурса, сжав сторожу пальцы горячей рукой.
- Ну да, - сказал Нурс, - я это очень все хорошо понимаю... Если, конечно... Что делать - идем.
Нурс привел Геннисона к темнице надежд, открыл дверь, электричество, сам стал на пороге, скептически окинув взглядом холодное, высокое помещение, где на возвышениях, покрытых зеленым сукном, виднелись неподвижные существа из воска и глины, полные той странной, преображенной жизненности, какая отличает скульптуру. Два человека разно смотрели на это. Нурс видел кукол, в то время как боль и душевное смятение вновь ожили в Геннисоне. Он заметил свою модель в ряду чужих, отточенных напряжений и стал искать глазами Ледана. Нурс вышел.
Геннисон прошел несколько шагов и остановился перед белой небольшой статуей, вышиной не более трех футов . Модель Ледана, которого он сразу узнал по чудесной легкости и простоте линий, высеченная из мрамора, стояла меж Пунком и жалким размышлением честного, трудолюбивого Пройса, давшего тупую Юнону с щитом и гербом города. Ледан тоже не изумил выдумкой. Всего-навсего - задумчивая фигура молодой женщины в небрежно спадающем покрывале, слегка склоняясь, чертила на песке концом ветки геометрическую фигурку. Сдвинутые брови на правильном, по-женски сильном лице отражали холодную, непоколебимую уверенность, а нетерпеливо вытянутый носок стройной ноги, казалось, отбивает такт
некоего мысленного расчета, какой она производит.
Геннисон отступил с чувством падения и восторга. «А! - сказал он, имея, наконец, мужество стать только художником. - Да, это искусство. Ведь это все равно, что поймать луч. Как живет. Как дышит и размышляет».
Тогда - медленно, с сумрачным одушевлением раненого, взирающего на свою рану одновременно взглядом врача и больного, он подошел к той «Женщине с книгой», которую сотворил сам, вручив ей все надежды на избавление. Он увидел некоторую натянутость ее позы. Он всмотрелся в наивные недочеты, в плохо скрытое старание, которым хотел возместить отсутствие точного художественного видения. Она была относительно хороша, но существенно плоха рядом с Леданом...
С мучением и тоской, в свете высшей справедливости, которой не изменял никогда, он признал бесспорное право Ледана делать из мрамора, не ожидая благосклонного кивка Стерса...
За несколько минут Геннисон прожил вторую жизнь, после чего вывод и решение могли принять только одну, свойственную ему форму. Он взял каминные щипцы и тремя сильными ударами обратил свою модель в глину, - без слез, без дикого смеха, без истерики, - так толково и просто, как уничтожают неудавшееся письмо.
- Эти удары, - сказал он прибежавшему на шум Нурсу, - я нанес сам себе, так как сломал только собственное изделие. Вам придется немного здесь подмести.
- Как?! -закричал Нурс, -эту самую... и это-ваша... Ну, а я вам скажу, что она-то мне всех больше понравилась. Что же вы теперь будете делать?
- Что? - повторил Геннисон. - То же, но только лучше, - чтобы оправдать ваше лестное мнение обо мне. Без щипцов на это надежда была плоха. Во всяком случае, нелепый, бородатый, обремененный младенцами и талантом Ледан может быть спокоен, так как жюри не остается другого выбора.

Евгений Носов ТРИДЦАТЬ ЗЕРЕН Рассказ

Ночью на мокрые деревья упал снег, согнул ветви рыхлой сырой тяжестью, а потом его схватило морозцем, и снег теперь держался на ветках крепко, будто засахаренная вата.
Прилетела синичка, попробовала расковырять намерзь. Но снег был тверд, и она озабоченно посмотрела по сторонам, словно спрашивая: "Как же теперь быть?"
Я отворил форточку, положил на обе перекладины двойных рам линейку, закрепил ее кнопками и через каждые два сантиметра расставил конопляные зерна. Первое зернышко оказалось в саду, зернышко под номером тридцать - в моей комнате.
Синичка все видела, но долго не решалась слететь на окно. Наконец она схватила первую коноплинку и унесла ее на ветку.
Проворно расклевав твердую скорлупу, она вытащила ядро и съела.
Все обошлось благополучно. Тогда синичка, улучив момент, подобрала зернышко номер два...
Я сидел за столом, работал и время от времени поглядывал на синицу.
А она, все еще робея и тревожно заглядывая в глубину форточки, сантиметр за сантиметром приближалась по линейке, на которой была отмерена ее судьба.
- Можно, я склюю еще зернышко?
И синичка, пугаясь шума своих собственных крыльев, улетела с очередной коноплинкой на дерево.
- Ну, пожалуйста, еще одно, ладно?
Но вот осталось последнее зерно. Оно лежало на самом кончике линейки. Зернышко казалось таким далеким, и идти за ним было так боязно!
Синичка, испуганно замирая и настораживая крылья, прокралась в самый конец линейки и оказалась в моей комнате.
С боязливым любопытством вглядывалась она в неведомый мир. Ее особенно поразили живые зеленые цветы и совсем летнее тепло, которое так приятно овевало озябшие лапки.

Ты здесь живешь?
- Да.
- А почему здесь нет снега?
Вместо ответа я повернул выключатель. Под потолком ярко вспыхнул матовый шар плафона.
- Солнце! - изумилась синичка. - А что это?
- Это все книги.
- Что такое "книги"?
- Они научили зажигать это солнце, растить эти цветы и те деревья, по которым ты прыгаешь, и еще многому другому. А еще научили насыпать тебе конопляных зернышек.
- Это очень хорошо. А ты совсем не страшный. Кто ты?
- Я - человек.
Объяснить это было трудно, и я сказал:
- Видишь нитку? Она привязана к форточке...
Синичка испуганно оглянулась.
- Не бойся. Я этого не сделаю. Это и называется у нас - Человек.
- А можно мне съесть это последнее зернышко?
- Да, конечно! Я хочу, чтобы ты прилетала ко мне каждый день. Ты будешь навещать меня, а я буду работать. Согласна?
- Согласна. А что такое "работать"?
- Видишь ли, это такая обязанность каждого человека. Без нее нельзя. Все люди должны что-нибудь делать. Этим они помогают друг другу.
- А чем ты помогаешь людям?
- Я хочу написать книгу. Такую книгу, чтобы каждый, кто прочитает ее, положил бы на своем окне по тридцати конопляных зерен...
Но, кажется, синичка уже не слушает меня. Обхватив лапками семечко, она доверчиво расклевывает его на кончике линейки.

Знаешь ли ты...

Российская Федерация - участник Женевских конвенций 1949 года . Тебе нужно знать, какие принципы и правила зафиксированы в этих документах, так как ты - гражданин России.

Красный Крест всегда выдвигал <...> два требования, слитые в единый принцип: он всегда видел в страдающем человеке только человека, а не побеждённого или победителя, и никогда не пытался найти и осудить виновных.
Этот принцип положен в основу двух Конвенций, право подписать которые предоставлено всем странам мира. Разумеется, текст Конвенций не является чем-то окончательным и неизменным: время, несомненно, внесёт в них свои коррективы, и эти изменения и дополнения будут тем значительнее, чем страшнее станет нависшая над миром угроза насилия, противостоять которой и призваны эти документы. Дух гуманности и сострадания должен возобладать и над насилием, порождаемым международными конфликтами, и над нетерпимостью, свойственной гражданским войнам, и над той неприкрытой жестокостью, которая творится даже в мирное время.
В текстах обеих Конвенций нашёл отражение тот самый принцип гуманности, символом которого является Красный Крест. Именно из этого принципа родились эти Конвенции. И если когда-нибудь исчезнет Красный Крест, которому доверено хранить этот принцип, как очаг, и поддерживать его живое тепло, кто может дать гарантию, что и сам принцип, сам дух гуманности не будет предан забвению?
...Но сколь бы ни было велико значение тех или иных документов, воплотить в жизнь провозглашённые в них принципы могут лишь люди.
За годы работы в Международном Комитете Красного Креста мне много раз доводилось бывать в районах боевых действий, и часто у меня возникало ощущение, будто я сам участвую в некой битве.
Я должен был вести бой с теми, кто нарушал, игнорировал Конвенции, кто забывал об их существовании. Я должен был сражаться за строгое соблюдение положений этих Конвенций, за расширение их действия. А в тех случаях, когда текст документов оказывался несовершенным, я должен был бороться за соблюдение духа Конвенций.
Тот, кто берёт на себя эту миссию, никоим образом не может быть избавлен от риска, связанного с боевыми действиями. При этом он должен оставаться слеп и глух к мотивам, которыми руководствуются противоборствующие стороны.
В бою друг другу всегда противостоят лишь две стороны. Но рядом с ними - а иногда и перед ними - появляется третий боец: воин без оружия.
Он воюет за всё, что уничтожается и разрушается в битвах между людьми. Он возвышает свой голос во всех ситуациях, при которых человек так или иначе оказывается в руках врага. Он стремится к одной - единственной цели - помешать победителю - кем бы он ни был - расправиться с безоружной жертвой.
Возвышать свой голос в защиту жертв... Как часто это означало лишь возможность напомнить власть предержащим о существовании жертв, зачастую находящихся далеко от них, дать им почувствовать всю реальность страданий этих людей.
... Я пишу эти строки, сидя в комнате, в которой нашли свой отзвук все войны и трагедии, обрушившиеся на человечество за последние годы. Я до сих пор ощущаю их присутствие. Кажется, все душераздирающие стоны, которые были слышны тогда и которые раздаются и сейчас, слились воедино.
В сумраке кабинета перед моими глазами встают те израненные тела, все те искаженные страданием лица, которые мне приходилось видеть за последние 11 лет.
... Тех, кто взывает о помощи, миллионы. И обращаются они к вам.