Главная › Здоровье › Евгений васильевич клюев разговоры на елке. Произведения для взрослых

Евгений васильевич клюев разговоры на елке. Произведения для взрослых

Евгений Васильевич Клюев

Сказки на всякий случай

ОТРЫВНОЙ КАЛЕНДАРЬ

У Отрывного Календаря всё было рассчитано: по одному листку на каждый день. А всего, стало быть, триста шестьдесят пять листков - ровно столько же, сколько дней в году. И повесили его тоже с расчётом: строго посередине стены.

«Почётное место…» - подумал Отрывной Календарь и даже немножко засмущался.

Да и любой на его месте засмущался бы: шуточное ли дело - висеть у всех на виду! Тут хочешь не хочешь, а будешь следить за собой.

Уже через несколько минут Отрывной Календарь перезнакомился с обитателями квартиры: их было много - и они были такие разные! Каждый радушно поприветствовал его и представился. Отрывной Календарь всякий раз говорил: «Очень приятно!» - и тоже представлялся в ответ. С ними ему предстояло прожить долгую и интересную жизнь, что Отрывной Календарь, конечно, ужасно радовало - и радость эта была прямо написана у него на лице.

Дайте‑ка я прочту, что у Вас на лице написано, - присмотрелась к нему Картина‑с‑Противоположной‑Стены и прочла: - «Радость». А по какому поводу радость? - спросила она.

По поводу жизни, - охотно ответил Отрывной Календарь. - Долгой и интересной жизни.

Долгой и интересной? - расхохоталась Картина‑с‑Противоположной‑Стены. - Жизнь коротка и скучна!

Отрывной Календарь хотел было возразить, что если жизнь действительно коротка и скучна, то зачем же, дескать, её жить… но смолчал: он пока ещё знал про жизнь не так много, чтобы настаивать.

А утром следующего дня с него сорвали первый листок - первого января как не бывало! Так и пошла вперёд его жизнь - день за днём: второе января, третье, четвёртое… февраль, март. И каждый день был полон событий, о которых ему надо было успеть напомнить всем в доме. Два дня назад, например, был первый день весны - самое важное событие в году!

Простите, если это слишком личный вопрос, - обратилась к нему однажды в апреле Толстенная Поваренная Книга, - но какая у Вас диета.

Какая у меня… что? - удивился Отрывной Календарь. Отрывной Календарь не замечал, что худеет на глазах. Да и когда было замечать? Жизнь так нравилась ему и казалась такой долгой и интересной, что дни пролетали совсем незаметно!

Он просто ведёт неправильный образ жизни! - вмешалось Ленивое Кресло.

Это как же? - озадачился Отрывной Календарь.

Да так… растрачиваете свою жизнь направо и налево - вот и худеете! Между тем жизнь коротка и скучна - её надо беречь.

Отрывной Календарь хотел было возразить, что если жизнь действительно коротка и скучна, то чего ж её тогда, дескать, беречь… но смолчал: он пока ещё знал про жизнь не так много, чтобы настаивать.

А она, между тем, шла и шла - дел было хоть отбавляй! Да и дни становились всё короче: вот одна минута убыла от светлого времени суток, вот две, вот три… и об этом тоже надо было неустанно напоминать - чтобы все успевали использовать отпуска и каникулы до последней минуты. А первого сентября дети должны были ещё не забыть пойти в школу… Ах, какая же всё‑таки разнообразная она, эта жизнь, какая долгая и интересная!

Вы, дорогой мой, работаете на износ, - в середине октября обратилась к Отрывному Календарю очень щадившая себя Хрустальная Люстра, которую зажигали только по большим праздникам. - Так нельзя. От Вас уже практически ничего не осталось.

Вы всё о том же! - усмехнулась Хрустальная Люстра. - Так и не поняли ничего за целый год… Говорят же Вам все вокруг: жизнь коротка и скучна!

Отрывной Календарь хотел было возразить, что если жизнь действительно коротка и скучна, то чего ж тогда, дескать, себя щадить… но смолчал: он пока ещё знал про жизнь не так много, чтобы настаивать.

И вот наступил самый хлопотливый месяц в году, декабрь. Дни убывали теперь уже со страшной скоростью - и темно становилось чуть ли не сразу после полудня. А приблизительно с середины месяца все просто сбились с ног: пришло время подарков. Листки с Отрывного Календаря слетали так быстро, что он даже не успевал провожать их взглядом, - до тех пор, пока не остался последний, 31 декабря.

Ну, вот и всё, - подвело за Отрывной Календарь итог его жизни Ленивое Кресло. - Так бывает с каждым, кто возлагает на себя неподъёмные задачи. Жизнь слишком коротка и скучна - и никогда не следует торопиться.

Отрывной Календарь хотел было возразить, что если жизнь действительно коротка и скучна, то чего ж тогда, дескать, медлить… но смолчал: он пока ещё знал про жизнь не так много, чтобы настаивать.

Вы бы хоть простились с нами, - сказала Хрустальная Люстра, в первый раз за всю свою короткую и скучную жизнь роняя хрустальную слезинку: ей было больно смотреть на совсем отощавший Отрывной Календарь.

Проститься? - рассмеялся тот. - А не рано ли? Передо мной ещё целый день жизни… такой долгой и такой интересной жизни!

МАЛЕНЬКИЙ СТАРАТЕЛЬНЫЙ ВЕЕР

Когда Маленький Старательный Веер, который до этого просто валялся на дне ящика в платяном шкафу, положили в пляжную сумку и принесли в ней на берег моря, он понял: его ждут великие дела. «Ну, теперь все точно узнают, на что я способен!» - ликовал Маленький Старательный Веер.

Но, поликовав немножко, он призадумался. А призадумавшись, понял, что работа, предстоящая ему, скорее всего, непосильна для такого маленького, пусть даже и старательного, веера. Повсюду, куда хватало глаз, простирался горячий белый песок, чуть ли не дымившийся под нещадно палящим солнцем. И ни единого дуновения ветерка не доносилось с моря.

Ох, не справиться мне, - сразу же и отчаялся Маленький Старательный Веер. - У меня же никаких сил не хватит на то, чтобы побороть эту жару… Даже если мною будут махать без остановки.

Впрочем, им уже давно махали, так что пора было прекращать отчаиваться и как следует браться за работу. Маленький Старательный Веер так и сделал: распластал крылышки и замахал ими с немыслимой скоростью - пляж просто поплыл у него перед глазами.

Сначала, конечно, никто долго ничего не замечал, и Маленький Старательный Веер уже начал терять веру в себя. Оно и понятно: кому же нравится зря тратить силы! А тем более - если ты всего‑навсего Маленький Старательный Веер и тебя заведомо недостаточно для того, чтобы охладить такой огромный пляж с несколькими тысячами отдыхающих.

Но тут - совершенно внезапно, когда Маленький Старательный Веер уже решил сдаться, - кто‑то поблизости от него спросил:

Откуда это идет такая приятная прохлада?

От моего веера! - послышалось в ответ, и тогда Маленький Старательный Веер сдаваться не стал, а, наоборот, приободрился и ещё приналёг на крылышки: кажется, у него всё‑таки что‑то получалось! Ему самому было невыносимо жарко, но он постарался не думать об этом, а принялся, наоборот, думать о Северном полюсе… о ледяном безмолвии, бескрайних снегах и прекрасном северном сиянии.

…когда Маленький Старательный Веер опомнился, то увидел, что вокруг собираются отдыхающие. Нежась под легкими струями ветерка, который он сотворял, люди с благодарностью смотрели на него, удивляясь тому, как такой малыш мог давать столько прохлады.

А малыш поднажал ещё немножко и опять унёсся мыслями на Крайний Север. По Крайнему Северу разгуливали олени, бегали песцы и сновали из юрты в юрту одетые в меха эскимосы.

В следующий раз он очнулся оттого, что неподалёку кто‑то чихнул. Бросив взгляд в сторону чихнувшего, Маленький Старательный Веер услышал:

Тут совершенно невыносимый сквозняк. Давай‑ка поменяем место.

Маленькому Старательному Вееру было недосуг думать о таких пустяках, как сквозняк, - и, изнемогая от усталости, он постарался, по крайней мере, сохранить ту скорость, которой достиг, но неожиданно у него открылось второе дыхание. А когда у нас открывается второе дыхание, нас подчас просто не удержать.

Крылышки Маленького Старательного Веера замелькали с такой быстротой, что он не только не видел и не слышал ничего… его самого‑то уже перестало быть видно! Между тем у отдыхающих давно уже зуб на зуб не попадал - и некоторые из них даже принялись натягивать на себя все, что нашлось под рукой: пляжные халаты и полотенца, пляжные шляпы и шлепанцы… Если бы Маленький Старательный Веер видел это, он бы, может быть, о чём‑нибудь и задумался, но он, как уже сказано, ничего не видел, а значит, и не задумывался.

Ледяным ветром пригнало на пляж тяжёлые тёмные тучи, которые принесли с собой дождь. Спрятавшись под грибками, отдыхающие жались друг к другу и смотрели на огромные пузыри в лужах на песке. А когда спустя немного времени над пляжем пошел снег и море начало затягиваться тоненькой корочкой льда, отдыхающие в панике стали покидать пляж - надо же было уйти задолго до того, как на песке образуются снежные сугробы! По пути отдыхающие разражались проклятиями в адрес ледяной стужи, но и этих проклятий не слышал Маленький Старательный Веер, всё убыстряя и убыстряя скорость своих крылышек под стремительный бег оленьих упряжек с колокольчиками.

Евгений Клюев

От Клубка до Праздничного марша

Клубок, который катился

Когда некоторые (не очень хорошо воспитанные) граждане говорят кому-нибудь: «Катись отсюда!» – они, конечно, не представляют себе, что их предложение будет принято, слишком уж оно обидное, это предложение… Обычно предложений таких никто и не принимает, то есть не катится никуда и никогда, а вовсе даже, наоборот, остаётся на месте и старается придумать в ответ что-нибудь похлеще, чем катись отсюда, – причём, как ни странно, чаще всего придумывает! И тогда возникает ссора, а ссора – это уж совсем последнее дело.

Что касается Клубка-Шерстяных-Зелёных-Ниток, то он ссор не любил – и в ответ на чьё-то (не помню уже чьё!) катись отсюда действительно взял да и покатился, как ему было предложено. Свидетели этой сцены даже рты раскрыли от изумления… я имею в виду, конечно, только тех свидетелей, у которых были какие-нибудь рты. Но Клубок-Шерстяных-Зелёных-Ниток и не взглянул в их сторону, вознамерившись катиться без оглядки: так сильно он обиделся.

А вам, разумеется, известно, что происходит с любым порядочным клубком, который так сильно обиделся и который вознамерился катиться без оглядки? Увы, он раз-ма-ты-ва-ет-ся. То есть, как бы даже и перестаёт быть клубком – правда, сначала это не очень заметно, зато потом становится очень заметно, а ещё через некоторое время – очень и очень заметно. Когда же клубок перестаёт быть клубком, он, извините, гибнет. Причём гибнет без-воз-врат-но – превращаясь просто в длииииинную такую ниточку соответствующего цвета. И смотреть на всё это без слёз невозможно. Если, конечно, есть кому смотреть. В нашем случае кому смотреть – было.

– Эй-эй-эй, осторожнее, Вы гибнете! – крикнул вслед катящемуся Клубку-Шерстяных-Зелёных-Ниток случайный один прохожий и даже побежал было за ним, чтобы прекратить немедленно ужасную эту гибель, да где там! Клубок-Шерстяных-Зелёных-Ниток катился так быстро, что догнать его не могли бы и сорок случайных прохожих! И тогда нашему одному случайному прохожему пришлось, остановившись, просто смахнуть слезу со щеки, потому что, как мы хорошо помним, смотреть на гибель клубков без слёз… и так далее.

«Ну и пусть я гибну!» – упрямо размышлял Клубок-Шерстяных-Зелёных-Ниток, постепенно превращаясь в длииииинную такую ниточку соответствующего (зелёного) цвета. Ниточка терялась в зелёной траве – и постепенно становилось понятно, что наш клубок решил погибнуть навсегда, потому как отыскать зелёную ниточку в зелёной траве никому не под силу!

– Да что ж это делается-то! – заверещал гуманный какой-то Чертополох. – Он ведь размотается весь, а потом поминай как звали!

«Клубок-Шерстяных-Зелёных-Ниток, вот как звали!» – мрачно думал клубок, катясь и катясь дальше по аккуратно подстриженной траве. Конечно, это был уже не совсем клубок – даже и совсем не клубок это был, а так… моток, моточек бесформенный, ему и катиться становилось всё тяжелее: круглым – им что, им катиться легко, а вот вы попробуйте катиться, когда от круглости и следа не останется! Трава теперь казалась клубку страшно высокой, сил приходилось тратить всё больше – даже дышать сделалось трудно, вот оно как…

Да и обида начинала забываться – сначала невозможно стало вспомнить, кто именно сказал катись отсюда , потом возникли сомнения в том, что это вообще было сказано… тем более что надо быть совсем уж каким-то диким, чтобы такое произнести! Может, вообще всё это просто померещилось ему в те далёкие времена, когда он ещё был клубком?.. Вспоминалась же, хоть и смутно, хорошая одна компания, в которой все были друзья, жили мирно и весело… Правда, он забыл имена друзей – и как выглядели друзья, тоже забыл.

Кончик шерстяной зелёной ниточки мелькнул в невысокой траве – а вместе с ним мелькнуло и угасло последнее воспоминание о каком-то совсем уже пустяке, приятном и отрадном. Вот и жизнь прошла. Закончилась. Прощайте все.

Впрочем-впрочем-впрочем…

Снова мелькнул в невысокой траве кончик шерстяной зелёной ниточки, а сама шерстяная ниточка сначала медленно, а потом всё быстрей и быстрей поползла в обратном направлении. И раньше всего вспомнилось какое-то странное слово «шарф», но что означало слово «шарф» – этого не мог знать кончик шерстяной зелёной ниточки: ещё бы, шарф – понятие длииииинное! А потом вспомнились две сестры – взрослые сёстры-близнецы, такие утончённые, такие изысканные… И такие блестящие – прямо-таки ослепительно блестящие, хоть и всегда за работой. Как же их звали… ах да, Спицы! И вспомнилась Бархатная Подушечка, весело утыканная младшими сёстрами двух взрослых сестёр-близнецов – младшие сёстры тоже были близнецы, все до одной, и тоже блестящие! И у каждой такое красивое имя – Иголка… Что же касается самой Бархатной Подушечки, она алая, нежно-алая!

А ещё… Ну конечно: мой лучший друг – Атласный Лоскуток, похожий на маленькое пламя – где он? Да здесь же он, здесь – в нашем доме, в прекрасной плетёной корзинке, стоящей на коленях у Белоснежной Старушки, которая вяжет шарф – самое длииииинное понятие на свете!

И Клубок-Шерстяных-Зелёных-Ниток счастливо плюхнулся прямо в самую середину этой прекрасной плетёной корзинки – ну и наделал же он дел!.. Корзинка перевернулась, а Белоснежная Старушка наклонилась за ней да тоже перевернулась – ох и долго потом она ворчала, ох и долго собирала в корзинку всё, что оттуда попадало: целую семью хохочущих, визжащих, влюблённых друг в друга мелочей! Может быть, иногда в порыве любви кто-то и кольнул кого-то… да между своими чего не бывает!

Открытка с морем

В один совсем маленький и совершенно не приморский город отправили Открытку-с-Морем. Отправили её по почте – при этом сначала безо всякой жалости запихнув в узкую щель почтового ящика, а потом ещё и пристукнув какою-то кривой штукой, отчего на обратной стороне Открытки-с-Морем образовалось круглое чернильное пятно с буквами и цифрами.

– Поосторожнее, на мне море!.. Вас бы так пристукнуть по спине, – проворчала Открытка-с-Морем и полетела куда послали, размышляя по дороге о следующих вещах:

«Там, куда меня послали, никто даже и не знает, что такое море… Не знает и понятия не имеет. И все скажут: на данной открытке изображена какая-то синяя чушь! А потом спросят: как она называется-то хоть, эта синяя чушь? Услышат, что – “море”, рассмеются до хохота да и выбросят меня прочь. Да-а-а… нашли тоже куда посылать открытку с морем!»

– Вы почему всё время ворчите на лету? – красивым голосом спросила пролетавшая мимо Случайная Пылинка.

– А Вы кто, извините, такая, что я должна отвечать на Ваши не очень вежливые вопросы? – сразу поставила её на место Открытка-с-Морем.

– Я – пролетающая мимо Случайная Пылинка, – сразу сконфузилась Случайная Пылинка, – и Вы, конечно, отнюдь не должны отвечать на мои не очень вежливые вопросы, за которые я немедленно прошу у Вас прощения…

– Ничего, бывает, – смягчилась Открытка-с-Морем. – А ворчу я на лету потому, что меня отправили в один совсем маленький и совершенно не приморский город, в котором, как я понимаю, никто меня не поймёт: там, небось, ни один житель сроду моря не видел.

– Это кто же Вас туда отправил? – удивилась Случайная Пылинка.

– Человек отправил, – вздохнула Открытка-с-Морем. – И нечему тут особенно удивляться.

Клюев Евгений Васильевич - самобытный писатель, обладающий характерным, неподражаемым стилем, и просто яркий, разносторонне развитый человек.

Давайте познакомимся с ним поближе и лучше узнаем о его творческой биографии, личной жизни и колоритных произведениях.

Детство

Евгений Клюев, книги которого пользуются ошеломляющей популярностью уже второе десятилетие, родился в январе 1954 года в городе Твери (раньше - Калинин).

О детстве известного писателя нам известно мало. Сам он говорит, что родился в неблагополучной семье с удивительным дисбалансом. Почему? Возможно, это мы узнаем от автора немного позднее.

С раннего детства мальчик отличался тягой к литературной деятельности, сочинял стишки и рассказы, которые уже тогда отличались от классического жанра характерным индивидуальным стилем и неординарным, специфическим слогом.

Образование

Высшее образование Клюев Евгений получил в местном государственном университете на факультете русского языка и литературы. Далее поступил в аспирантуру Московского государственного университета имени Ломоносова на кафедре журналистики.

Клюев Евгений - человек деятельный и активный. Он любит много путешествовать, посещая вузы разных стран и обмениваясь опытом с заграничными коллегами. Благодаря этому обладает ученой степенью доктора философии по специальности "Лингвистическая прагматика".

Виды деятельности

Печататься Евгений Васильевич начал довольно поздно, большую часть времени посвящал науке, достаточно продуктивно пробовал себя в различных сферах деятельности - филологии, драматургии, журналистике, живописи, переводческой работе. Сотрудничал со многими отечественными вузами и периодическими изданиями.

Например, в начале 1990-х годов занимал должность главного редактора в газетах “Первое сентября” и “Миссия”, а также преподавал журналистское дело в Университете российского инновационного образования.

Заграница

В возрасте сорока двух лет Евгению Клюеву предложили принять участие в трехлетнем лингвистическом проекте, ради которого ученый решился кардинально изменить свой образ жизни и отправиться в Данию.

Там российский научный деятель пришелся по душе многим коллегам, его труды и исследования были оценены по заслугам.

С тех пор Клюев Евгений регулярно проживает в Дании, где уже получил гражданство и постоянное место работы. Должность у него ответственная и интересная, связанная не только с научной деятельностью, но и с общественно-политической работой.

Любовь к родине

Невзирая на то что писатель нашел себя за границей, он очень привязан к своей родной стране и регулярно посещает ее, стараясь внести посильный вклад в культурную и литературную жизнь России.

Два раза в год на протяжении нескольких недель датский магистр посещает столицу Российской Федерации, где ведет активный образ жизни - издает свои книги в художественном, научном и публицистическом жанре (все сочинения он пишет преимущественно на русском), выступает с собственными поэтическими произведениями в Доме Булгакова, проводит встречи с читателями (как в больших библиотеках, так и в крупных книжных магазинах).

Награды

За свой необычайный талант и мастерство Клюев Евгений был удостоен нескольких отечественных и зарубежных премий. Среди них обязательно необходимо упомянуть о поощрении “Серебряная литера” (за книгу для детей “Сказки на всякий случай”), о вознаграждении “Большая книга” (за роман “Андерманир штук”), о награждении “Русской премией” (за книгу поэзии “Музыка на Титанике”).

Творчество

По профессии Евгений Васильевич - лингвист, знающий все о буквах и символах, словах и предложениях. Несмотря на свою, казалось бы, монотонную деятельность, он не потерял искристого, горячего интереса к писательству. Он все так же ярко и экстравагантно пишет, создавая неординарные запоминающиеся образы и придумывая незабываемые закрученные сюжеты.

В своих книгах Клюев словно играет вместе с читателями и персонажами, причем делает это мягко и ненавязчиво, в легкой шутливой форме, заставляя переживать и волноваться.

В своих произведениях, написанных в жанре были или сказки, Евгений Васильевич поднимает серьезные, обстоятельные темы и вопросы, посвященные логике, философии и языкознанию. И опять-таки делается это в простой свободной манере, с мягкой иронией или искристой шуткой.

Однако есть что-то такое, к чему доктор философии не может притрагиваться с радостной улыбкой на устах. Это его собственная поэзия.

Стихи Евгения Клюева наполнены тихой грустью и всепоглощающей тоской, даже горечью, которая сквозит в каждой строчке, в каждой рифме, в каждом слове.

В своих стихотворениях поэт поднимает сложные жизненные вопросы, вопросы неравенства и бедности, тяжелого труда и сложных человеческих взаимоотношений.

Книги для детей

В своем творчестве Клюев Евгений Васильевич отводит важное, первоочередное место произведениям для детей. Дети для писателя - те же взрослые люди, с такими же проблемами и эмоциями, только воспринимают они все по-своему, как-то иначе.

Поэтому и сказки у Клюева особенные, понятные только маленьким читателям, захватывающие и поучительные.

Это, конечно же, и история о Клубке из зеленых шерстяных ниток, который покатился, когда ему это обидно предложили, и о Мыльном Пузыре, и о серьезном разговоре двух Шнурков, и о многом другом, что научит ребенка смотреть на повседневные предметы с другой, необычной стороны.

Евгений Клюев, сказки которого побуждают смеяться и плакать, побеждать и ошибаться, мечтать и планировать, откроет как взрослым, так и детям важные философские истины и покажет, что самая счастливая и драгоценная пора - это детство.

Произведения для взрослых

Сочинения Клюева для взрослой аудитории также колоритны и необычны по построенному сюжету и поднятой тематике.

Например, его экстраординарная, интригующая и завораживающая “Книга теней”. Она с самых первых страниц побуждает читателя сочувствовать и переживать за главного героя, а также представлять себя на месте интересных персонажей.

Говорят, что своей загадочностью и непредсказуемостью роман очень похож на Булгаковского “Мастера и Маргариту”. Как бы там ни было, Евгений Клюев, “Книга теней” которого до сих пор порождает много противоречивых споров и толков, не стремился мистифицировать своего читателя. Своим романом он просто предложил ему выйти за рамки условностей и посмотреть на мир с другой стороны.

Интересна и занимательна и другая книга Клюева - “Между двух стульев”, в которой автор ставит своего читателя в логический тупик и заставляет отвергнуть шаблоны и устоявшиеся понятия.

И только тогда перед ним откроется вся простота и незамысловатость предметов, только тогда он сможет постичь новое и интересное.

Влияние

Среди философско-художественных творений Клюева можно найти много полезного и увлекательного лично для себя, расширить свой кругозор, научиться мыслить нестандартно, взглянуть на привычные вещи по-иному.

Так что отвергаем стереотипы и окунаемся в литературный мир, мир ощущений и теорий Евгения Клюева.

Можете не сомневаться: эта срубленная где-то далеко в лесу и немолодая уже Ель знала, что такое жизнь, и знала, что жизнь прекрасна. А потому ей нисколько не льстила роль избранницы, которой полагалось блистать на самом великолепном из праздников в году. Она спокойно слушала перезвон стеклянных и перешептывание картонных игрушек, висевших на ее ветвях: их непрерывная похвальба не вызывала у нее ничего, кроме улыбки.

Огромный Сиреневый Шар медленно и церемонно поворачивался на шнурке – в нем отражались комната и дети, танцующие свой простой танец.

– Вот сколько во мне детей! – поминутно восклицал Сиреневый Шар. – В прошлом году их было не в пример меньше – и они, помнится, не были так красиво одеты, как теперь. В прошлом году вообще все было гораздо хуже. Меня тогда довольно плохо укрепили на ветке, и я просто запретил себе вращаться: ужасно боялся упасть! Расстаться с такой жизнью, как у меня, было бы непростительной глупостью: поверьте, мне совсем не хочется походить на воздушные шары-однодневки! Они хоть и гораздо больше, и летать умеют, да все равно лопаются каждую минуту... А я уже который год занимаю на ёлках самый высокий пост и должен беречь себя: без меня никакого праздника не будет!

– И без меня не будет! – подхватывала Картонная Хлопушка. – Во мне все семь цветов радуги – и я, конечно, очень украшаю праздник. Может быть, у моих родственниц, хлопушек с конфетти, более шумная жизнь, но век их так недолог! Бедняги: вот одна хлопнула, вот другая... бух, бух – и кончено. А потом дети выбрасывают пустые гильзы в мусорное ведро и забывают о том, как цветные кружочки осыпали гостей. Меня же вешают на елку каждый Божий год – и я уже столько праздников на своем веку перевидала, что просто тошно!

Тут Картонная Хлопушка заплясала на шнурке: она была совсем пустая внутри и потому очень легкая.

– А я и вспомнить не могу, сколько их всего было – праздников этих! Меня с незапамятных времен вешают и вешают на ёлку. – Стеклянная Сосулька потупилась – как бы в смущении. – Вчера, когда меняли шнурочек, на меня просто не могли наглядеться: такая я тонкая, длинная и серебристая! Мне очень жаль настоящие сосульки на улице: они, конечно, покрупнее и висят на более видных местах... но они тают! Представляете себе, какой ужас! Растаешь – и никто о тебе не вспомнит... Все-таки быть стеклянной гораздо, гораздо надежнее.

– Конечно, надежнее! – откликнулась Слюдяная Бабочка. – Я, хоть и не из стекла, а всего-навсего из слюды, но тоже не нарадуюсь, что мне не надо порхать с цветка на цветок в поисках пищи. Может быть, оно и увлекательно – порхать, но ведь сколько опасностей! Того и гляди – поймают сачком... В прошлом году, когда меня повесили рядом со свечой, я и то чуть не умерла от страха: все боялась вспыхнуть – а на лугу... там смотри в оба! И потом, настоящих бабочек – их на сколько хватает? На одно лето. Я же помню еще те времена, когда родители, чьи дети сегодня отплясывают внизу, сами вовсю отплясывали... слюда – тоже прочный материал.

Слушая эту стеклянную, картонную и слюдяную похвальбу, Ель только тихонько покачивала ветвями. Она-то знала, что такое жизнь, и знала, что жизнь прекрасна.

– Да-а-а, – с ленцой протянула Стеклянная Сосулька, ловя какой-то случайный отблеск свечи, – а вспомните, сколько ёлок было на нашем веку, друзья мои! И все осыпались, все исчезли, все пропали.

– Между прочим, – в никуда сказала Картонная Хлопушка, – давно уже изобрели нейлоновые ёлки: вот они служат долго! Каждый год такую ёлку разбирают и складывают в коробку. А к следующему празднику достают опять – и тогда она снова появляется в доме на самом почетном месте.

– Дорогая Ель! – участливо обратился к Ели Сиреневый Шар. – Скажите, Вы очень несчастны?

Ель сначала хотела только качнуть ветками, но неожиданно для себя произнесла:

– Почему же несчастна? Я счастлива!

Игрушки с недоумением переглянулись, а она продолжала:

– Видите ли, я знаю, что такое жизнь, и знаю, что жизнь прекрасна. Она прекрасна именно потому, что так хрупка, так недолговечна... Скоро, например, кончится этот праздник, самый великолепный из праздников в году, а вместе с ним кончится и моя история. Но то, что моя история имеет конец, как раз и делает меня счастливой. И я говорю себе: запомни этот праздник, он единственный в твоей жизни – такого никогда прежде не было и никогда больше не будет. Запомни каждую мелочь: она неповторима...

Игрушки переглянулись снова: им все-таки казалось, что Ель очень несчастна.

– А сейчас, – вздохнула она, – простите меня. Я, к сожалению, не могу больше разговаривать: дорога каждая секунда – я ни одной из них не хочу пропустить даже за приятной беседой. Желаю вам... желаю вам, чтобы с вами аккуратно обращались. – И Ель улыбнулась, расправив ветви.

Праздник, между тем, на сегодня заканчивался. Детей отправили спать, да и взрослые уже поклевывали носами.

Ночью из большой комнаты, где стояла Ель, вдруг раздался легкий звон, которого не услышал никто из спящих. Это Сиреневый Шар, собрав все свои силы, прянул к потолку, но не долетел и, сорвавшись, с хохотом раскололся о паркет. Картонная Хлопушка, улыбаясь, как дура, напыжилась и оглушительно хлопнула, оставив в воздухе еле ощутимый запах пороха. А Стеклянная Сосулька начала таять и истаяла вся, образовав внизу на паркете крохотную прозрачную лужицу.

Вот и Слюдяная Бабочка со счастливым смехом выпорхнула в открытую форточку – и ее закружила и унесла куда-то пурга...