Факультет, который не выбирала.

22 января 2014 года в Доме русского зарубежья им. А.Солженицына состоялась церемония вручения ежегодной премии «Серебряный век» ВЕРОНИКЕ АФАНАСЬЕВОЙ

Удивительное свойство поэзии - вопреки временам и пространствам, нравам и обычаям, религиям и верованиям доносить понятные и близкие нам человеческие чувства! Меняется все, но любовь и скорбь, радость и уныние сегодня так же волнуют и тревожат человеческое сердце, как и несколько тысячелетий тому назад.

И, наверное, еще более поражает способность древних поэтических текстов побуждать к творчеству поэтов современности, зажигая в их душах ответный огонь - невидимое божественное пламя, зовущееся вдохновением. Помните:

Бессонница. Гомер. Тугие паруса.

Я список кораблей прочел до середины...

В былые времена поэты, в подавляющем большинстве своем знающие как минимум латынь и древнегреческий язык, с легкостью переводили подлинники самостоятельно. Сегодня мы доверяем это тонкое дело - перевод с древнейших языков - специалистам, в числе которых и лауреат премии «Серебряный век» за 2013 год Вероника Константиновна Афанасьева.

Вероника Константиновна - шумеролог, ведущий научный сотрудник отдела Востока Государственного Эрмитажа, доктор исторических наук, переводчик с шумерского и аккадского и, конечно же, поэт, поскольку профессиональный перевод поэтического текста не мыслим без желания и умения создавать что-то свое. В 1999 году В.К.Афанасьевой была присуждена Государственная премия РФ в области литературы и искусства за книгу «От начала начал. Антология шумерской поэзии» (1997). Премию «Серебряный век - 2013» поэту Веронике Афанасьевой присудили «за поэтический сборник "Пятиминутный мир", за сохранение и продолжение традиций Серебряного века в русской поэзии, за переводы, воссоздавшие шумерскую литературу в пространстве русского языка, за превращение шумерологии как науки - к столетию ее существования - в подлинную поэзию».

О своем знакомстве - сначала с переводами Вероники Афанасьевой, а затем с ней и с ее оригинальной поэзией - рассказал, открывая церемонию награждения, директор издательства «Водолей» Евгений Кольчужкин. «Настоящая шумерская женщина» поразила его воображение мастерством перевода, сохранившим завораживающую ритмику шумерской поэзии - гимнов, молитв, плачей, «дивных любовных заговоров». Евгений Анатольевич вспоминал, как Вероника Константиновна по его приглашению читала лекции о шумерской культуре в Томске, и сожалел о том времени, когда употреблялось выражение «мне посчастливилось достать книгу». Е.Кольчужкин с удовольствием прочел несколько стихотворений из сборника «Пятиминутный мир» и отрывки из переводов В.Афанасьевой с шумерского.

Вечер продолжила сама героиня торжества, рассказав собравшимся о детстве, о семье, о выборе жизненного пути и об обстоятельствах, на него повлиявших. Рожденная в образованной интеллигентной семье, маленькая Вероника росла в атмосфере почитания ее величества Книги. Поэтесса с любовью вспоминала о семейных чтениях по вечерам («как в девятнадцатом веке!»), об интереснейших встречах с друзьями родителей, повлиявших на мировоззрение и мироощущение будущего ученого-гуманитария. Дитя тридцатых годов, Вероника Константиновна не миновала судьбы «члена семьи репрессированного», разделив с родителями годы ссылки в Сыктывкаре. «Мой отец - счастливчик, - горько шутит поэтесса, - поскольку "сев" в тридцать втором, ему удалось избежать тридцать седьмого!..»

Вероника Константиновна вспоминала о выборе учебного заведения и о том, как, «увидев клинышек» (шумерскую клинопись), решила изучать древневосточные языки. Слушая переводы Афанасьевой, не верится, что когда-то почти никто, кроме нее, не считал шумерские тексты поэтическими. «Ты сама придумала шумерскую поэзию!» - говорили ей. А сегодня, подчеркивает Вероника Константиновна, нет сомнения в том, что перед нами - образцы подлинной древневосточной поэзии, и приводит примеры уникальности культуры шумеров, отдаленных от нас «всего на двести поколений».

По просьбе организаторов вечера поэтесса читала свои стихи из книги «Пятиминутный мир» - о событиях 1968 года в Чехословакии, о путешествиях и своих впечатлениях от них, о судьбах русской интеллигенции сурового ХХ столетия и о многом другом. Прозвучали, например, замечательные стихи о Грузии из «Колхидского цикла» (без аргонавтов, конечно же, не обошлось), стихотворения, написанные под впечатлением от поездки на Святую землю.

Музыкальной частью вечера стало выступление Ларисы Новосельцевой, исполнившей и несколько своих песен на стихи Вероники Афанасьевой.

Дом русского зарубежья поздравляет Веронику Константиновну Афанасьеву с очередной заслуженной наградой и благодарит за встречу с поэзией прошлого, настоящего и будущего!

Вероника Константиновна Афанасьева занимает совершенно особое место в российской культуре второй половины прошлого столетия и продолжает обогащать своими трудами столетие наступившее. Ее синтетическая научно-творческая деятельность в одинаковой степени связана с литературой и с изобразительным искусством, с фольклором и музыкой, с театром и музейно-концертной эстрадой.
Дочь востоковеда и литератора, она провела юность в театральной студии, но вместо знаменитого ЛГИТМИКа решила поступать на Восточный факультет, где в 1952 г. академик В.В.Струве делал первый набор на два отделения только что открывшейся кафедры истории стран Древнего Востока - ассириологии и египтологии. Она почему-то выбрала ассириологию, но этот выбор был интуитивным, и потому верным. Дипломная работа и первая статья В.К. были посвящены переводу и анализу Законов Ур-Намму. Однако душа ее лежала к более эмоциональным и лиричным областям знания. В 1957 г. в Ленинград приехал первооткрыватель шумерской литературы С.Н.Крамер, и разговор с ним стал для выпускницы определяющим. Она поняла, что, помимо хозяйственных текстов, царских надписей и законов, существует большое количество полуфольклорных-полулитературных текстов на шумерском языке, и в этой области лежит ее обетованная земля в науке. В это же время В.К. поступает на работу в Эрмитаж, где служит около 60 лет, где с неизменным успехом под гром оваций проходят ее доклады на Луконинских и Пиотровских чтениях.
1960-е годы - первый период научного творчества В.К.Афанасьевой. В это время ее интересует отражение мотивов эпоса о Гильгамеше в шумеро-аккадской глиптике. Она начинает переводить шумерские сказания о Гильгамеше и параллельно занимается формально-типологическим анализом печатей, содержащих т.н. фриз сражающихся. Попутно выясняется, что печати хранят такие сюжеты и образы, которые имеют параллели в текстах или вовсе могут не встречаться в шумерской словесности, но во всех случаях язык искусства это та основа, которая порождает язык письменной художественной литературы. Если заниматься композицией печати и клинописного текста синхронно, можно установить в обоих родах этих искусств общую коммуникативную систему. Результаты исследований этого периода изложены в первой монографии В.К. "Гильгамеш и Энкиду. Эпические образы в искусстве" (1979).
С конца 1960-х годов начинаются публикации поэтических переводов В.К. с шумерского языка, благодаря которым она на целых 40 лет стала послом Шумера в советской культуре. Фрагменты ее переводов были, в частности, использованы А.Рыбниковым в "Литургии оглашенных". Шумерскими поэмами в переводах Афанасьевой зачитывались все художники, поэты, писатели и музыканты того времени. Знали ее и в диссидентских кругах, близких к А.Галичу. Вот стихотворение В.К.Афанасьевой, посвященное вводу войск в Прагу в 1968 г.:

"Граждане! Отечество в опасности -
Наши танки на чужой земле!"
(Галич)

Отуречены, одурачены,
И вперед на много веков
Пред потомками в неоплаченном,
Самом главном из всех долгов.

Над страною ползут туманами
Слухи, ропоты и беда,
Беспардонными партизанами
Ходит по миру наша нужда.

Но беда ли, нужда ли - горшее
Всех недолей и всех обид:
Над ослепшими, над оглохшими
Ни один набат не гудит.

Честь и совесть - понятья чертовы,
За неверием - пустота,
И не то на живых - над мертвыми,
На кресте не поставишь креста!

Дорогою ценой отвалено
За кровавый стяг в облаках.
Одурманены, оболванены,
Обездолены на века.

В 1970-х- начале 80-х годов Афанасьева стала известна в западной науке как литературовед, первый дешифровщик сложнейших шумерских мифологем и теоретик мифа. К этому периоду относятся статьи о методологии перевода с шумерского, о толковании шумерских рельефов в связи со структурой литературного текста, о мифологеме замещения героев, ушедших в подземный мир (формула "за голову-голову"), об интерпретации образа царя Саргона в шумерском эпосе. Тогда же выходят ее очерки шумеро-аккадской словесности и шумерской культуры в фундаментальных сводах по истории всемирной литературы и по истории древнего Востока. Но в это же время она провожает своих друзей в эмиграцию и пишет пронзительные стихи о меноре:

Менора-семисвечник,
В каком тревожном сне
Пронзительно и вечно
Ты ветки тянешь мне?

С какой такой свирели,
В припадке чьей тоски,
Мелодии напели
Мне пальцы-лепестки?

И тонко, и покорно,
Дыханье защемив,
Звучит мне твой минорный,
Протяжный твой мотив!

С конца 80-х начинаются путешествия В.К., которые продолжаются и поныне. Греция, Израиль, Афонский монастырь, Индия и, конечно, Ирак, куда ей суждено было попасть за два года до второй войны. С этого времени начинают создаваться два тома, вышедших с перерывом в 10 лет - антология шумерской поэзии "От начала начал" (1997) и полунаучное-полумистическое произведение "Орел и Змея" (2007). В.К. этого периода активно взаимодействует со всеми организациями, относящими себя к сфере Духа - с церквями, монастырями, поклонниками Кастанеды и супругой Даниила Андреева. В ее научном творчестве преобладают доклады, связывающие месопотамскую и библейскую традиции (шумерские молитвы и библейские псалмы, мифологема познания добра и злав Месопотамии и Ветхом Завете). В 1999 г. состоялась защита диссертации по докладу на степень доктора исторических наук. Диссертация защищалась по источниковедению, но в докладе преобладали литературоведение и фольклористика. Местами даже богословие.

"В сем христианнейшем из миров
Поэты - жиды..."
(Цветаева)

Такой обреченно отпетой,
Такой безнадежно непонятой,
С обычной судьбой поэта
По миру бреду, как по миру...

Но общностью душ и судеб -
Блаженнейшая невежда,
Рассудочность безрассудья,
Единой живу надеждой -

Рассеянные по свету,
Но не склонившие выи, -
Что в неком пространстве где-то
Встретятся наши прямые,

Что, может быть, именно в этом
Воскрес Христос в Галилее,
Чтоб стали одни поэты,
Женщины и евреи.

И снова звезда с Востока
Предскажет, что и для нас -
Поэтов, бродяг, пророков,
Пробьет воскрешенья час!

Сегодня мы являемся свидетелями нового этапа в творчестве В.К.Афанасьевой. Она пишет книгу о первом поэте, известном в истории человечества. Этим поэтом была женщина, жрица бога Луны Энхедуанна, семитка с шумерским именем, жившая в XXIII веке и писавшая поэмы на шумерском языке. Перевод одной из ее поэм был недавно опубликован, скоро прочтем и остальные.
Хочется пожелать поэту-шумерологу доброго здоровья, мирного многолетия и долгого неоставления трудов.

Не хочу я, чтоб в моей судьбе
Копошились сплетнища и судни,
Чтобы каждый мерил по себе -
Чья вина, и кто всего подсудней?

Неподсудна - вот один ответ.
Неподдельна - вот одна награда.
И единый мне сияет свет,
Нет, не электричество - лампада!

(Вероника Афанасьева. За перечерченным стеклом. Томск, Водолей, 1994).

28 февраля 1933 года в Капелле был последний поэтический вечер Осипа Мандельштама здесь, в Ленинграде.По молодежной традиции, студенты Восточного факультета Государственного университета откупили сразу целый ряд. В ту же ночь весь ряд был арестован, в том числе и отец нашей героини, Константин Афанасьев. Был ордер и на маму, Нину Владиславовну, но она в этот день ушла в декрет. И папа, которому уже нечего было терять, устроил скандал. Командир куда-то бегал, звонил… Но был 33-й, а не 37-й год, возиться с беременной женщиной никому не хотелось. Ее оставили, а он сел в «Кресты». Как-то прошел слух, что его увозят в ссылку, а в таких случаях полагалось свидание. Нина простояла у «Крестов» весь день, ожидая встречи, но информация оказалась ложной, и женщина ни с чем вернулась пешком на Васильевский остров, где тогда жила. И на следующее утро, 22 апреля, родилась Вероника. А ее папа получил 10 лет ссылки в Сыктывкар. Официально – за увлечение стихами Мандельштама и за создание фашистской молодежной организации. Но дело, конечно, было не в Мандельштаме как таковом, а в том, что Советской власти нужно было уничтожить интеллигенцию как классово враждебный элемент..

Нина Владиславовна отправилась в Сыктывкар за супругом. В 1936 году родилась вторая дочь, Елена. А Вероника жила то в Ленинграде, на попечении у тетушек, то в Сыктывкаре, куда ее отвозили сестры мамы. Когда пришло время поступать в школу, родня решила, что девочка должна учиться в Ленинграде. И бабушка привезла их с сестрой в Детское Село (где жил тогда дедушка). В день объявления войны.

«Помню толпы народа. Ужас. Из репродуктора доносятся какие-то голоса, и у меня украли любимую куклу. Из Пушкина уезжали обратно в Сыктывкар буквально с последним эшелоном. Город уже начинали бомбить. Ехали в Коми месяц – на поездах, баржах – уже в обстановке полной растерянности», – вспоминает наша героиня.

В Коми с родными поехал и дедушка, Владислав Романович Лобанов, преподаватель-античник и при этом глубоко религиозный человек. Что уже в конце 19-го века было большой редкостью: интеллигенция, особенно разночинная, в основной своей массе была неверующей. Вот и в своей семье Владислав Романович в этом смысле был одинок.

«Вспоминаю рассказ своей тетушки, маминой младшей сестры: «Вот мы поехали с папочкой в монастырь всей семьей. И там нас так чудесно приняли: Пасха, разговлялись… А папочка ушел один молиться»», – продолжает Вероника Константиновна.

Дедушка был единственным в семье, кто приобщал сестер к вере. А крестили их, кстати, тоже в Сыктывкаре: один крестьянин, солдат Красной Армии, уверовал в Бога, принял священный сан, за что и был сослан. Он-то и совершил Таинство.

«В годы войны Владислав Романович в буквальном смысле спас нас с сестрой от голода – он отдавал нам свой паек, – продолжает свой рассказ наша героиня. – Только повзрослев, мы это поняли. Мы остались живы, а он умер от недоедания. Через несколько дней после его смерти бабушка заметила, что я что-то бормочу, какие-то стихи. Она спросила: «Это о дедушке, да? О дедушке?» Честно признаться, я тогда не думала, что это о дедушке, но сказала: «Да». И она попросила меня записать это. И если бы мой двоюродный брат недавно не обнаружил этот листок, я никогда не поверила бы, что 10-летний ребенок в обстановке войны, страха, голода мог написать такое».

МОЛЕНЬЕ

Ах! Как мил и как прелестен сердцу Божий свет.
Но как грустно! Очень грустно, что тебя здесь нет.
Без тебя ведь я тоскую, знаю, ты в Раю!
Может, ты хотел послушать песенку мою?
Ах! Как мил и как прелестен Божий свет глазам!
Но я знаю, знаю, знаю, – ты на небе, Там.
Я в моленьях и страданьях истекла слезами.
Может, я тебя увижу с белыми цветами?
Может, ты меня услышишь, снизойдешь ко мне?
Может, я тебя увижу, может быть, во сне?
Но к моленьям, но к страданьям ты остался нем.
Может быть, ты не услышал уж меня совсем!
Ах! Как мил и как прелестен сердцу Божий свет!
Но как грустно, очень грустно,
Что тебя здесь нет.

Мое второе стихотворение дарю на память моей бабушке. 30/III 1943 г.

После войны семья вернулась в Ленинград. Места ей здесь не было. Году в 1949-1950 Константин Афанасьев получил от своего военно-инженерного училища маленькую восьмиметровую комнату, которую потом обменяли на 14-метровую – на нынешней Итальянской улице. И прожила семья так более 15 лет. Значительную часть этой и так тесной комнатенки занимала огромная библиотека, которую собрал папа: последние деньги он тратил на книги. Так что Вероника в какой-то момент стала «книгоненавистницей». Естественно, здесь была вся классика – и российская, и зарубежная, – но особой гордостью Константина Алексеевича была французская библиотека, антикварные памятники XVIII–XIX веков.

«Подрастая в такой обстановке, я очень рано научилась читать, – говорит Вероника Константиновна. – Причем «проглатывала» все подряд. В 5 лет прочитала собрание русских народных сказок нашего однофамильца Афанасьева – восьмитомник, между прочим. В 9 лет знала истории про Тиля Уленшпигеля, Тристана и Изольду. А однажды привела в ужас родителей, когда в момент их беседы между собой скромно так вставила: «А по Фрейду это…» Но взрослые были сами виноваты – зачем бросать где попало книжки, которые я находила и прочитывала?»

Факультет, который не выбирала

Ее судьбой мог стать театр, ведь она очень увлекалась им. В знаменитой женской школе №239 на Адмиралтейском проспекте был замечательный кружок, где занимались будущие артистки, а тогда просто ленинградские школьницы: Алиса Фрейндлих, Оля Волкова, Анюта Юнгер (дочь режиссера, народного артиста СССР Николая Акимова и актрисы Елены Юнгер). Потом туда привлекли еще и Игоря Озерова из соседней школы. А руководителями кружка были актриса БДТ Мария Призван-Соколова и ее муж, режиссер Павел Вейсбрем. Они очень привязались к детям, те дневали у них и ночевали. Когда Веронике было лет 15, юные актеры поставили к Пушкинскому дню отрывок из «Маленьких трагедий» (наша героиня играла там Донну Анну) и имели бешеный успех. Так что какая-то часть жизни была связана с театром, и позже, в студенческие годы, она даже играла у Акимова и Вейсбрема эпизодические роли в Новом театре (ныне – Театр имени Ленсовета).

«Но когда пришло время выбирать профессию, мама, которая работала на Восточном факультете Ленинградского университета, на кафедре индийской филологии (секретарем-лаборантом, преподавать ей не давали), лукаво так говорит: «А у нас открывается новая кафедра – истории Древнего Востока. Замечательные педагоги, а на третьем курсе – практика в Армении». Эти слова про практику в Армении были для меня решающими. А мама оказалась более прозорливым и дипломатичным человеком, чем нам тогда казалось», - считает Вероника Афанасьева.

Кафедра действительно оказалась замечательная, руководил ею знаменитый академик Василий Струве. Это был первый набор после перерыва в несколько лет – кафедру закрывали по доносу одной студентки («антисоветчина»). И истосковавшиеся преподаватели, среди которых, например, были Борис Борисович Пиотровский, Исаак Натанович Винников, вкладывали в учащихся всю душу. А было студентов всего трое: Вероника, которая не хотела быть ассириологом и шумерологом; Ирина, дочь провинциального учителя из-под Курска, медалистка, которая мечтала быть математиком, но опоздала, и ее документы перекинули на Восточный факультет («задворки»); молодой человек из военной семьи, в которой не имели понятия о таких словах, как «Шумер», «Ассирия», «клинопись». Однокурсник нашей героини (как он сюда попал?..) так стеснялся первые годы, что скрывал, где учится. Вот такая компания оказалась выпестована, взлелеяна академиками. И ведь у всех сложилась успешная научная карьера!

«А на третьем курсе я действительно поехала в Армению, – продолжает свой рассказ наша прихожанка. – И после этого по-настоящему увлеклась профессией. Обнаруженный к тому времени порок сердца закрыл доступ к актерскому делу. Сейчас я очень рада, что не стала актрисой: мне было бы тяжело выживать в непростой актерской среде. Впрочем, и Эрмитажем, куда меня пригласили после окончания вуза, меня пугали. Иначе как «клубок змей», «страшное учреждение» музей не называли. И в самом деле, обстановка в Эрмитаже была очень напряженная, тяжелая, но я этого не замечала, оказавшись «под крылышком» двух моих учителей – Бориса Борисовича Пиотровского и Игоря Михайловича Дьяконова».

Еще на третьем курсе в Университете Вероника Афанасьева как-то дерзко сказала, что займется шумерским языком, его поэзией, которые к тому времени были не изучены. Так оно и получилось: более 55 лет она проработала в Эрмитаже (откуда, как известно, не уходят – оттуда выносят), занимаясь сначала глиптикой (печатями), потом поэтическими переводами с шумерского языка. И даже ставила шумерские спектакли – последняя дань увлечению актерскому искусству.

В 2000 году она стала лауреатом Государственной премии в области литературы и искусства за антологию шумерской поэзии «От начала начал», изданную в Петербурге в 1997 году, – по сути дела, первое в мире собрание поэтических текстов древнего Шумера, выполненное не подстрочным, а поэтическим методом. Вручал награду президент Владимир Путин. Наша героиня не удержалась и сказала ему: «Да помогут вам шумеры!» На что глава государства смущенно ответил: «Спасибо».

Напомню, что шумеры, представители древней цивилизации, заселяли Двуречье между Тигром и Евфратом (нынешняя территория Ирака).

«По сути, нас отделяет от них не такое уж большое расстояние – 200 поколений, если считать, что одно поколение составляет 25 лет, – говорит Вероника Афанасьева. – У каждого из нас найдется 200 знакомых, правда? Поэтому шумеры ближе к нам, чем кажется, и это видно, когда знакомишься с их текстами. Я уверена, что мы должны изучать их историю хотя бы для того, чтобы не быть манкуртами*, не помнящими родства. Чтобы понимать, чем жил человек, о чем он думал, что его волновало. В чем он изменился, а в чем нет. А для нас, христиан, крайне важно знать и то, что еще до Пришествия Спасителя в древнем мире было представление о едином Боге. Изучая жизнь шумеров, я убедилась, что Господь никогда не оставлял своих бедных детей. И древние люди уже тогда верили: молитва праведного человека спасает мир. Эти темы и сказания есть и в Шумере, и в любом другом древнем обществе. А заповеди? В начале третьего тысячелетия до нашей эры они были сформулированы в Двуречье: не убий, не укради…»

Стихи и КГБ

Стихи Афанасьева начала писать с детства – со вторым по счету произведением вы уже знакомы. С 1957 года она начала их записывать. Но писала «в стол», так как прекрасно понимала, что творчество ее носит «несоветский» характер. В 80-е годы несколько произведений было напечатано в «Литературной Грузии» – они заказывали что-то, посвященное Грузии. А после введения наших войск в Чехословакию в 1968 году, которое стало переломом ее внутренней жизни и развеяло все иллюзии, появился сборник «За перечерченным стеклом».

«У меня было ощущение, что жизнь кончена, что я не могу жить в этой стране, что мне дорога только в тюрьму, и только мысли о подрастающем ребенке удерживали от участия в демонстрациях протеста подобно той, что прошла в Москве. Однако частично мои стихи об этом были изданы в Израиле под инициалами, что тоже было очень опасно», – вспоминает Вероника Константиновна.

Только в 1994 году вышел первый поэтический сборник у нас в стране, в Томске.

А в 1983 году произошла памятная история с КГБ, которая могла стоить Афанасьевой карьеры. К тому времени она была уже ученым с именем, и ее несколько раз выпускали за границу. Но была и другая часть жизни, связанная с распространением подпольной литературы: самиздат, Солженицын, Набоков. Как раз «Лолиту» востоковед Афанасьева дала почитать школьной подруге Наташе, а та возьми и потеряй книгу. И повесила объявление: потеряна «Лолита», просьба вернуть. Наташу вызвали в КГБ первой и на допросе солгали, что Афанасьева уже во всем призналась. И женщина «раскололась».

Узнав об этом, Вероника Константиновна пошла к старым опытным зэкам, родителям друзей, – советоваться, как вести себя при общении с «органами». Уж в «Лолите» можно признаться, это не антисоветская литература, полагала она. Но ей сказали: «Ни в коем случае! Отрицайте все: нет, нет и нет». Глядите в глаза: «Мы оба лжем, и оба это знаем».

И вот как-то Веронику пригласили в отдел кадров. Там ее уже поджидали местный кагэбэшник и какой-то громила: «Вероника Константиновна, нужно задать вам несколько вопросов». Женщину посадили в машину и повезли в Большой дом. «Ну, вы, конечно, знаете, зачем мы вас везем?» Наученная, она отвечала: «Я, конечно, не знаю». Ну, а дальше начался допрос, который длился два часа, с такими нежными угрозами: «Как здоровье вашего ребенка?» «А ваш отец тоже в порядке?» При этом они не называли конкретно причины, все время говорили о какой-то литературе. Требовалось что? А – признаться, Б – покаяться. Афанасьева ушла, так ничего и не сказав. Ей приказали явиться на следующий день, захватив с собою книжки.

На следующий день чекисты зачитали Уголовный кодекс, разговоры продолжались и довели женщину до истерики. Назначили третье «свидание». Когда она пришла, замученная, домой, то приняла решение больше не ходить на Литейный, ведь повестки не было. В назначенный день поехала вместо КГБ на кладбище – был день смерти мамы.

Больше в КГБ не вызывали.

Вера

«В тяжелое советское время я рвалась в храм. Но все мои диссиденты-друзья буквально хватали за руки и говорили: «Ты что, сошла с ума? Ты исповедь священнику будешь говорить? А ты знаешь, что они доносят в КГБ? Ты будешь врать или попадешь «органы»?!..» – вспоминает свой путь к Церкви Вероника Константиновна. – В 80-е я сблизилась с известным петербургским священником, отцом Иоанном Мироновым, который служил тогда в Девяткино, в храме святой Екатерины. Церковь маленькая, на отшибе, я стала изредка ходить, даже причащаться.

А в 90-м появилась на свет внучка Ксюша. Вы сами прекрасно понимаете, что такое 90-е годы. Мне хотелось уберечь девочку от дурных компаний и влияния, и я отдала ее в воскресную школу при храме Рождества Богородицы, который существовал тогда в Петербургской консерватории (настоятель – священник Виталий Головатенко). И начала сама посещать храм, который на «птичьих правах» существовал в помещении библиотеки, устроенной на месте домовой церкви. В 1995–1996 годы там сложилась крепкая община, костяк которой сохранился и по сей день. Правда, в прошлом году нас из Консерватории «попросили», и теперь мы обитаем в храме при детском доме за Володарским мостом. Не ближний свет, но вот, например, Пасху нынче я праздновала там. Служба и общение продолжались всю ночь, разошлись мы только под утро. Консерваторский храм – главный в моей жизни.

Как я оказалась в Троицком соборе? А очень просто. К 2000-м годам я переехала сюда, к метро «Технологический институт», и Троицкий был самым близким к дому. Ведь в консерваторском храме Литургия совершалась раз в две недели, а к тому моменту я уже поняла, что мои «духовные батарейки» требуют еженедельной подзарядки.

Понятие Святой и Животворящей Троицы – одно из центральных для Православия. Не все понимают и воспринимают эту идею. Мне кажется, на попытку осмысления этого иногда уходит много времени. И то, что на моем жизненном пути уже много лет стоит именно собор во Имя Живоначальной Троицы и я являюсь его прихожанкой, для меня очень важно именно в этом смысле».

***«Наше поколение столько всего испытало! – подвела итог своему рассказу Вероника Константиновна. – Но самым тяжелым, пожалуй, является то, что моя история и моя судьба – это история и судьба целого поколения, и в этом смысле она типична. Голод, ссылки, война… Наверное, молодежь сейчас не очень задумывается об этом, да, может быть, и не очень-то интересуется. Беда только в том, что, когда такие события забывают, они повторяются».

*Манкурт, согласно роману Чингиза Айтматова «Буранный полустанок» («И дольше века длится день»), – это взятый в плен человек, превращённый в бездушное рабское создание, полностью подчинённое хозяину и не помнящее ничего из предыдущей жизни.

Текст: Анастасия Коренькова

"Мое второе стихотворение дарю на память моей бабушке. 30/III 1943 г."

В музее деревянного зодчества в Суздале

В Дивеево