Главная › Воспитание › Гаврила был неверным мужем. "двенадцать стульев"

Гаврила был неверным мужем. "двенадцать стульев"

Когда мадам Грицацуева покидала негостеприимный стан канцелярий, к Дому Народов уже стекались служащие самых скромных рангов: курьеры, входящие и исходящие барышни, сменные телефонистки, юные помощники счетоводов и бронеподростки.

Среди них двигался Никифор Ляпис, молодой человек с бараньей прической и неустрашимым взглядом. Невежды, упрямцы и первичные посетители входили в Дом Народов с главного подъезда. Никифор Ляпис проник в здание через амбулаторию. В Доме Народов он был своим человеком и знал кратчайшие пути к оазисам, где брызжут светлые ключи гонорара под широколиственной сенью ведомственных журналов.

Прежде всего Никифор Ляпис пошел в буфет. Никелированная касса сыграла матчиш и выбросила три чека. Никифор съел варенец, вскрыв запечатанный бумагой стакан, кремовое пирожное, похожее на клумбочку. Все это он запил чаем. Потом Ляпис неторопливо стал обходить свои владения.

Первый визит он сделал в редакцию ежемесячного охотничьего журнала «Герасим и Муму». Товарища Наперникова еще не было, и Никифор Ляпис двинулся в «Гигроскопический вестник», еженедельный рупор, посредством которого работники фармации общались с внешним миром.

Доброе утро, - сказал Никифор. - Написал замечательные стихи.

О чем? - спросил начальник литстранички. - На какую тему? Ведь вы же знаете, Трубецкой, что у нас журнал...

Начальник для более тонкого определения сущности «Гигроскопического вестника» пошевелил пальцами.

Трубецкой-Ляпис посмотрел на свои брюки из белой рогожки, отклонил корпус назад и певуче сказал:

- «Баллада о гангрене».

Это интересно, - заметила гигроскопическая персона, - давно пора в популярной форме проводить идеи профилактики.

Ляпис немедленно задекламировал:

Страдал Гаврила от гангрены, Гаврила от гангрены слег...

Вы делаете успехи, Трубецкой, - одобрил редактор, - но хотелось бы еще больше... Вы понимаете?

Он задвигал пальцами, но страшную балладу взял, обещав уплатить во вторник. В журнале «Будни морзиста» Ляписа встретили гостеприимно.

Хорошо, что вы пришли, Трубецкой. Нам как раз нужны стихи. Только быт, быт, быт. Никакой лирики. Слышите, Трубецкой? Что-нибудь из жизни потельработников и вместе с тем, вы понимаете?..

Вчера я именно задумался над бытом потельработников. И у меня вылилась такая поэма. Называется «Последнее письмо». Вот...

Служил Гаврила почтальоном, Гаврила письма разносил...

История о Гавриле была заключена в семьдесят две строки. В конце стихотворения письмоносец Гаврила, сраженный пулей фашиста, все же доставляет письмо по адресу.

Где же происходило дело? - спросили Ляписа.

Вопрос был законный. В СССР нет фашистов, а за границей нет Гаврил, членов союза работников связи.

В чем дело? - сказал Ляпис. - Дело происходит, конечно, у нас, а фашист переодетый.

Знаете, Трубецкой, напишите лучше нам о радиостанции.

А почему вы не хотите почтальона?

Пусть полежит. Мы его берем условно.

Погрустневший Никифор Ляпис-Трубецкой пошел снова в «Герасим и Муму». Наперников уже сидел за своей конторкой. На стене висел сильно увеличенный портрет Тургенева в пенсне, болотных сапогах и двустволкой наперевес. Рядом с Наперниковым стоял конкурент Ляписа - стихотворец из пригорода.

Началась старая песня о Гавриле, но уже с охотничьим уклоном. Творение шло под названием -

«Молитва браконьера».

Гаврила ждал в засаде зайца, Гаврила зайца подстрелил.

Очень хорошо! - сказал добрый Наперников. - Вы, Трубецкой, в этом стихотворении превзошли самого Энтиха. Только нужно кое-что исправить. Первое - выкиньте с корнем «молитву».

И зайца, - сказал конкурент.

Почему же зайца? - удивился Наперников.

Потому что не сезон.

Слышите, Трубецкой, измените и зайца.

Поэма в преображенном виде носила название «Урок браконьеру», а зайцы были заменены бекасами. Потом оказалось, что бекасов тоже не стреляют летом. В окончательной форме стихи читались: «Гаврила ждал в засаде птицу, Гаврила птицу подстрелил...» и так далее.

После завтрака в столовой Ляпис снова принялся за работу. Белые его брюки мелькали в темноте коридоров. Он входил в редакции и продавал многоликого Гаврилу.

В «Кооперативную флейту» Гаврила был сдан под названием «Эолова флейта».

Служил Гаврила за прилавком, Гаврила флейтой торговал...

Простаки из толстого журнала «Лес, как он есть» купили у Ляписа небольшую поэму «На опушке». Начиналась она так:

Гаврила шел кудрявым лесом, Бамбук Гаврила порубал.

Последний за этот день Гаврила занимался хлебопечением. Ему нашлось место в редакции «Работника булки». Поэма носила длинное и грустное название - «О хлебе, качестве продукции и о любимой». Поэма посвящалась загадочной Хине Члек. Начало было по-прежнему эпическим:

Служил Гаврила хлебопеком, Гаврила булку испекал...

Посвящение, после деликатной борьбы, выкинули.

Самое печальное было то, что Ляпису денег нигде не дали. Одни обещали дать во вторник, другие в четверг или пятницу, третьи через две недели. Пришлось идти занимать деньги в стан врагов - туда, где Ляписа никогда не печатали.

Ляпис спустился с пятого этажа на второй и вошел в секретариат «Станка». На его несчастье, он сразу же столкнулся с работягой Персицким.

А! - воскликнул Персицкий. - Ляпсус!

Слушайте, - сказал Никифор Ляпис, понижая голос, - дайте три рубля. Мне «Герасим и Муму» должен кучу денег.

Полтинник я вам дам. Подождите. Я сейчас приду.

И Персицкий вернулся, приведя с собой десяток сотрудников «Станка». Завязался общий разговор.

Ну, как торговля? - спрашивал Персицкий.

Написал замечательные стихи!

Про Гаврилу? Что-нибудь крестьянское? П ахал Гаврила спозаранку, Гаврила плуг свой обожал?

Что Гаврила? Ведь это же халтура! - защищался Ляпис. - Я написал о Кавказе.

А вы были на Кавказе?

Через две недели поеду.

А вы не боитесь, Ляпсус? Там же шакалы!

Очень меня это пугает! Они же на Кавказе неядовитые! После этого ответа все насторожились.

Скажите, Ляпсус, - спросил Персицкий, - какие, по-вашему, шакалы?

Да знаю я, отстаньте!

Ну, скажите, если знаете!

Ну, такие... В форме змеи.

Да, да, вы правы, как всегда. По-вашему, ведь седло дикой козы подается к столу вместе со стременами.

Никогда я этого не говорил! - закричал Трубецкой.

Вы не говорили. Вы писали. Мне Наперников говорил, что вы пытались ему всучить такие стишата в «Герасим и Муму», якобы из быта охотников. Скажите по совести, Ляпсус, почему вы

пишете о том, чего вы в жизни не видели и о чем не имеете ни малейшего представления? Почему у вас в стихотворении «Кантон» пеньюар - это бальное платье? Почему?!

Вы - мещанин, - сказал Ляпис хвастливо.

Почему в стихотворении «Скачки на приз Буденного» жокей у вас затягивает на лошади супонь и после этого садится на облучок? Вы видели когда-нибудь супонь?

Ну, скажите, какая она?

Оставьте меня в покое. Вы псих.

А облучок видели? На скачках были?

Не обязательно всюду быть, - кричал Ляпис, - Пушкин писал турецкие стихи и никогда не был в Турции.

О, да, Эрзерум ведь находится в Тульской губернии. Ляпис не понял сарказма. Он горячо продолжал:

Пушкин писал по материалам. Он прочел историю пугачевского бунта, а потом написал. А мне про скачки все рассказал Энтих.

После этой виртуозной защиты Персицкий потащил упирающегося Ляписа в соседнюю комнату. Зрители последовали за ними. Там на стене висела большая газетная вырезка, обведенная траурной каймой.

Вы писали этот очерк в «Капитанском мостике»?

Я писал.

Это, кажется, ваш первый опыт в прозе? Поздравляю вас! «Волны перекатывались через мол и падали вниз стремительным домкратом»... Ну, и удружили же вы «Капитанскому мостику». Мостик теперь долго вас не забудет, Ляпис!

В чем дело?

Дело в том, что... Вы знаете, что такое домкрат?

Ну, конечно, знаю, оставьте меня в покое...

Как вы себе представляете домкрат? Опишите своими словами.

Такой... Падает, одним словом.

Домкрат падает. Заметьте все. Домкрат стремительно падает. Подождите, Ляпсус, я вам сейчас принесу полтинник. Не пускайте его.

Но и на этот раз полтинник выдан не был. Персицкий притащил из справочного бюро двадцать первый том Брокгауза от Домиции до Евреинова. Между Домицием, крепостью в великом герцогстве Мекленбург-Шверинском, и Доммелем, рекой в Бельгии и Нидерландах, было найдено искомое слово.

Слушайте! « (нем. Daumkraft) - одна из машин для поднятия значительных тяжестей. Обыкновенный простой Д., употребляемый для поднятия экипажей и т. п., состоит из подвижной зубчатой полосы, которую захватывает шестерня, вращаемая с помощью рукоятки». И так далее и далее. «Джон Диксон в 1879 г. установил на место обелиск, известный под названием «Иглы Клеопатры», при помощи четырех рабочих, действовавших четырьмя гидравлическими Д.». И этот прибор, по-вашему, обладает способностью стремительно падать? Значит, усидчивые обманывали человечество в течение пятидесяти лет? Почему вы халтурите, вместо того чтобы учиться? Ответьте!

Мне нужны деньги.

Но у вас же их никогда нет. Вы ведь вечно рыщете за полтинником.

Я купил много мебели и вышел из бюджета.

И много вы купили мебели? Вам за вашу халтуру платят столько, сколько она стоит, - грош.

Хороший грош! Я такой стул купил на аукционе...

В форме змеи?

Нет. Из дворца. Но меня постигло несчастье. Вчера я вернулся ночью домой...

От Хины Члек? - закричали присутствующие в один голос.

Хина!.. С Хиной я сколько времени уже не живу. Возвращался я с диспута Маяковского. Прихожу. Окно открыто. Ни Хунтова, ни Ибрагима дома нет. И я сразу почувствовал, что что-то случилось.

- Уй-юй-юй! - сказал Персицкий, закрывая лицо руками. - Я чувствую, товарищи, что у Ляпсуса украли его лучший «шедевр» - Гаврила дворником служил, Гаврила в дворники нанялся.

Дайте мне договорить. Удивительное хулиганство! Ко мне в комнату залезли какие-то негодяи и распороли всю обшивку стула. Может быть, кто-нибудь займет пятерку на ремонт?

Для ремонта сочините нового Гаврилу. Я вам даже начало могу сказать. Подождите, подождите... Сейчас... Вот! Гаврила стул купил на рынке, был у Гаврилы стул плохой. Скорее запишите. Это можно с прибылью продать в «Голос комода»... Эх, Трубецкой, Трубецкой!.. Да, кстати, Ляпсус, почему вы Трубецкой? Никифор Трубецкой? Почему вам не взять псевдоним еще получше? Например, Долгорукий! Никифор Долгорукий! Или Никифор Валуа? Или еще лучше - гражданин Никифор Сумароков-Эльстон? Если у вас случится хорошая кормушка, сразу три стишка в «Гермуму», то выход из положения у вас блестящий. Один бред подписывается Сумароковым, другая макулатура - Эльстоном, а третья - Юсуповым... Эх вы, халтурщик!.. Держите его, товарищи! Я расскажу ему замечательную историю. Вы, Ляпсус, слушайте! При вашей профессии это полезно.

По коридору разгуливали сотрудники, поедая большие, как лапти, бутерброды. Был перерыв для завтрака. Бронеподростки гуляли парочками. Из комнаты в комнату бегал Авдотьев, собирая друзей автомобиля на экстренное совещание. Но почти все друзья автомобиля сидели в секретариате и слушали Персицкого, который рассказывал историю, услышанную им в обществе художников.

Вот эта история.

Рассказ о несчастной любви

В Ленинграде, на Васильевском острове, на Второй линии, жила бедная девушка с большими голубыми глазами. Звали ее Клотильдой.

Но девушка была бедна. Шиллера было очень много, а мяса совсем не было. Поэтому, а еще и потому, что ночи были белые, Клотильда влюбилась. Человек, поразивший ее своей красотой, был скульптором. Мастерская его помещалась у Новой Голландии.

Сидя на подоконнике, молодые люди смотрели в черный канал и целовались. В канале плавали звезды, а может быть, и гондолы. Так, по крайней мере, казалось Клотильде.

- Посмотри, Вася, - говорила девушка, - это Венеция! Зеленая заря светит позади черно-мраморного замка.

Вася не снимал своей руки с плеча девушки. Зеленое небо розовело, потом желтело, а влюбленные все не покидали подоконника.

- Скажи, Вася, - говорила Клотильда, - искусство вечно?

- Вечно, - отвечал Вася, - человек умирает, меняется климат, появляются новые планеты, гибнут династии, но искусство неколебимо. Оно вечно.

- Да, - говорила девушка, - Микель-Анджело...

- Да, - повторял Вася, вдыхая запах ее волос, - Пракситель!..

- Канова!..

- Бенвенуто Челлини!..

И опять кочевали по небу звезды, тонули в воде канала и туберкулезно светили к утру.

Влюбленные не покидали подоконника. Мяса было совсем мало. Но сердца их были согреты именами гениев.

Днем скульптор работал. Он ваял бюсты. Но великой тайной были покрыты его труды. В часы работы Клотильда не входила в мастерскую. Напрасно она умоляла:

- Вася, дай посмотреть мне, как ты творишь!

Но он был непреклонен. Показывая на бюст, покрытый мокрым холстом, он говорил ей:

- Еще не время, Клотильда, еще не время. Счастье, слава и деньги ожидают нас в передней. Пусть подождут.

Плыли звезды...

Однажды счастливой девушке подарили контрамарку в кино. Шла картина под названием «Когда сердце должно замолчать». В первом ряду, перед самым экраном, сидела Клотильда. Воспитанная на Шиллере и любительской колбасе, девушка была необычайно взволнована всем виденным.

«Скульптор Ганс ваял бюсты. Слава шла к нему большими шагами. Жена его была прекрасна. Но они поссорились. В гневе прекрасная женщина разбила молотком бюст - великое творение скульптора Ганса, над которым он трудился три года. Слава и богатство погибли под ударом молотка. Горе Ганса было безысходным. Он повесился, но раскаявшаяся жена вовремя вынула его из петли. Затем она быстро сбросила свои одежды.

- Лепи меня! - воскликнула она. - Нет на свете тела, прекраснее моего.

- О! - возразил Ганс. - Как я был слеп!

И он, охваченный вдохновением, изваял статую жены. И это была такая статуя, что мир задрожал от радости. Ганс и его прекрасная жена прославились и были счастливы до гроба».

Клотильда шла в Васину мастерскую. Все смешалось в ее душе. Шиллер и Ганс, звезды и мрамор, бархат и лохмотья...

- Вася! - окликнула она.

Он был в мастерской. Он лепил свой дивный бюст - человека с длинными усами и в толстовке. Лепил он его с фотографической карточки.

- И вся-то наша жизнь есть борьба! - напевая, скульптор придавал скульптуре последний лоск.

И в эту же секунду бюст с грохотом разлетелся на куски от страшного удара молотком. Клотильда сделала свое дело. Протягивая Васе руку, запачканную в гипсе, она гордо сказала:

- Почистите мне ногти!

И она удалилась. До слуха ее донеслись странные звуки. Она поняла, в чем дело: великий скульптор плакал над разбитым творением.

Наутро Клотильда пришла, чтобы продолжить свое дело: вынуть потрясенного Васю из петли, сбросить перед ним свои одежды и сказать:

- Лепи меня! Нет на свете тела, прекраснее моего! Она вошла и увидела.

Вася в петле не висел. Он сидел на высокой табуреточке спиною к вошедшей Клотильде и что-то делал.

Но девушка не смутилась. Она сбросила все одежды, покрылась от холода гусиной кожей и вскричала, лязгая зубами:

- Лепи меня, Вася, нет на свете тела, прекраснее моего! Вася обернулся. Слова песенки застыли на его устах.

И тут Клотильда увидела, что он делал.

Он лепил дивный бюст - человека с длинными усами и в толстовке. Фотографическая карточка стояла на столике. Вася придавал скульптуре последний лоск.

- Что ты делаешь? - спросила Клотильда.

- Я леплю бюст заведующего кооплавкой № 28.

- Но ведь я же вчера его разбила! - пролепетала Клотильда. - Почему ты не повесился? Ведь ты же говорил, что искусство вечно. Я уничтожила твое вечное искусство. Почему же ты жив, человек?

- Вечное-то оно - вечное, - ответил Вася, - но заказ-то нужно сдать. Ты как думаешь? Вася был нормальным халтурщиком-середнячком.

А Клотильда слишком много читала Шиллера.

- Так вот, Ляпсус, не пугайте Хиночку Члек своим мастерством. Она нежная женщина. Она верит в ваш талант. Больше, кажется, в это никто не верит. Но если вы еще месяц будете бегать по «Гигроскопическим вестникам», то и Хина Члек отвернется от вас. Кстати, полтинника я вам не дам. Уходите, Ляпсус!..

Когда мадам Грицацуева покидала негостеприимный стан канцелярий, к Дому Народов уже стекались служащие самых скромных рангов: курьеры, входящие и исходящие барышни, сменные телефонистки, юные помощники счетоводов и бронеподростки.

Среди них двигался Никифор Ляпис, молодой человек с бараньей прической и неустрашимым взглядом. Невежды, упрямцы и первичные посетители входили в Дом Народов с главного подъезда. Никифор Ляпис проник в здание через амбулаторию. В Доме Народов он был своим человеком и знал кратчайшие пути к оазисам, где брызжут светлые ключи гонорара под широколиственной сенью ведомственных журналов.

– Доброе утро! – сказал Никифор. – Написал замечательные стихи.

– О чем? – спросил начальник литстранички. – На какую тему? Ведь вы же знаете, Трубецкой, что у нас журнал…

Начальник для более тонкого определения сущности «Гигроскопического вестника» пошевелил пальцами.

Трубецкой-Ляпис посмотрел на свои брюки из белой рогожки, отклонил корпус назад и певуче сказал:

– «Баллада о гангрене».

– Это интересно, – заметила гигроскопическая персона, – давно пора в популярной форме проводить идеи профилактики.

Ляпис немедленно задекламировал:

– Вы делаете успехи, Трубецкой, – одобрил редактор, – но хотелось бы еще больше… Вы понимаете?

Он задвигал пальцами, но страшную балладу взял, обещав уплатить во вторник.

В журнале «Будни морзиста» Ляписа встретили гостеприимно.

– Хорошо, что вы пришли, Трубецкой. Нам как раз нужны стихи. Только быт, быт, быт. Никакой лирики. Слышите, Трубецкой? Что-нибудь из жизни потельработников и вместе с тем, вы понимаете?..

– Вчера я именно задумался над бытом потельработников. И у меня вылилась такая поэма. Называется «Последнее письмо». Вот…

Служил Гаврила почтальоном,

Гаврила письма разносил…

– Где же происходило дело? – спросили Ляписа.

Вопрос был законный. В СССР нет фашистов, а за границей нет Гаврил, членов союза работников связи.

– В чем дело? – сказал Ляпис. – Дело происходит, конечно, у нас, а фашист переодетый.

– Знаете, Трубецкой, напишите лучше нам о радиостанции.

– А почему вы не хотите почтальона?

– Пусть полежит. Мы его берем условно.

Началась старая песня о Гавриле, но уже с охотничьим уклоном. Творение шло под названием – «Молитва браконьера».

Гаврила ждал в засаде зайца,

Гаврила зайца подстрелил.

– Очень хорошо! – сказал добрый Наперников. – Вы, Трубецкой, в этом стихотворении превзошли самого Энтиха. Только нужно кое-что исправить. Первое – выкиньте с корнем «молитву».

– И зайца, – сказал конкурент.

– Почему же зайца? – удивился Наперников.

– Потому что не сезон.

– Слышите, Трубецкой, измените и зайца.

В «Кооперативную флейту» Гаврила был сдан под названием «Эолова флейта».

Служил Гаврила за прилавком,

Гаврила флейтой торговал…

Гаврила шел кудрявым лесом,

Бамбук Гаврила порубал.

Последний за этот день Гаврила занимался хлебопечением. Ему нашлось место в редакции «Работника булки». Поэма носила длинное и грустное название: «О хлебе, качестве продукции и о любимой». Поэма посвящалась загадочной Хине Члек. Начало было по-прежнему эпическим:

Служил Гаврила хлебопеком,

Гаврила булку испекал…

Посвящение, после деликатной борьбы, выкинули.

Самое печальное было то, что Ляпису денег нигде не дали. Одни обещали дать во вторник, другие в четверг или пятницу, третьи через две недели. Пришлось идти занимать деньги в стан врагов – туда, где Ляписа никогда не печатали.

– А! – воскликнул Персицкий. – Ляпсус!

– Слушайте, – сказал Никифор Ляпис, понижая голос, – дайте три рубля. Мне «Герасим и Муму» должен кучу денег.

– Полтинник я вам дам. Подождите. Я сейчас приду.

И Персицкий вернулся, приведя с собой десяток сотрудников «Станка».

Завязался общий разговор.

– Ну, как торговля? – спрашивал Персицкий.

– Написал замечательные стихи!

– Про Гаврилу? Что-нибудь крестьянское? Пахал Гаврила спозаранку, Гаврила плуг свой обожал?

– Что Гаврила? Ведь это же халтура! – защищался Ляпис. – Я написал о Кавказе.

– А вы были на Кавказе?

– Через две недели поеду.

– А вы не боитесь, Ляпсус? Там же шакалы!

– Очень меня это пугает! Они же на Кавказе не ядовитые!

После этого ответа все насторожились.

– Скажите, Ляпсус, – спросил Персицкий, – какие, по-вашему, шакалы?

– Да знаю я, отстаньте!

– Ну, скажите, если знаете!

– Ну, такие… В форме змеи.

– Да, да, вы правы, как всегда. По-вашему, ведь седло дикой козы подается к столу вместе со стременами.

– Никогда я этого не говорил! – закричал Трубецкой.

– Вы не говорили. Вы писали. Мне Наперников говорил, что вы пытались ему всучить такие стишата в «Герасим и Муму», якобы из быта охотников. Скажите по совести, Ляпсус, почему вы пишете о том, чего вы в жизни не видели и о чем не имеете ни малейшего представления? Почему у вас в стихотворении «Кантон» пеньюар – это бальное платье? Почему?!

– Вы – мещанин, – сказал Ляпис хвастливо.

– Почему в стихотворении «Скачки на приз Буденного» жокей у вас затягивает на лошади супонь и после этого садится на облучок? Вы видели когда-нибудь супонь?

– Ну, скажите, какая она?

– Оставьте меня в покое. Вы псих.

– А облучок видели? На скачках были?

– Не обязательно всюду быть, – кричал Ляпис, – Пушкин писал турецкие стихи и никогда не был в Турции.

– О, да, Эрзерум ведь находится в Тульской губернии.

Ляпис не понял сарказма. Он горячо продолжал:

– Пушкин писал по материалам. Он прочел историю пугачевского бунта, а потом написал. А мне про скачки все рассказал Энтих.

– Вы писали этот очерк в «Капитанском мостике»?

– Я писал.

– Это, кажется, ваш первый опыт в прозе? Поздравляю вас! «Волны перекатывались через мол и падали вниз стремительным домкратом»… Ну, и удружили же вы «Капитанскому мостику». Мостик теперь долго вас не забудет, Ляпис!

– В чем дело?

– Дело в том, что… Вы знаете, что такое домкрат?

– Ну, конечно, знаю, оставьте меня в покое…

– Как вы себе представляете домкрат? Опишите своими словами.

– Такой… Падает, одним словом.

– Домкрат падает. Заметьте все. Домкрат стремительно падает. Подождите, Ляпсус, я вас сейчас принесу полтинник. Не пускайте его.

– Слушайте! «Домкрат (нем. Daumkraft) – одна из машин для поднятия значительных тяжестей. Обыкновенный простой Д., употребляемый для поднятия экипажей и т. п., состоит из подвижной зубчатой полосы, которую захватывает шестерня, вращаемая с помощью рукоятки». И так далее и далее. «Джон Диксон в 1879 г. установил на место обелиск, известный под названием „Иглы Клеопатры“, при помощи четырех рабочих, действовавших четырьмя гидравлическими Д.». И этот прибор, по-вашему, обладает способностью стремительно падать? Значит, усидчивые Брокгауз с Ефроном обманывали человечество в течение пятидесяти лет? Почему вы халтурите, вместо того чтобы учиться? Ответьте!

– Мне нужны деньги.

– Но у вас же их никогда нет. Вы ведь вечно рыщете за полтинником.

– Я купил много мебели и вышел из бюджета.

– И много вы купили мебели? Вам за вашу халтуру платят столько, сколько она стоит, – грош.

– Хороший грош! Я такой стул купил на аукционе…

– В форме змеи?

– Нет. Из дворца. Но меня постигло несчастье. Вчера я вернулся ночью домой…

– От Хины Члек? – закричали присутствующие в один голос.

– Хина!.. С Хиной я сколько времени уже не живу. Возвращался я с диспута Маяковского. Прихожу. Окно открыто. Ни Хунтова, ни Ибрагима дома нет. И я сразу почувствовал, что что-то случилось.

– Уй-юй-юй! – сказал Персицкий, закрывая лицо руками. – Я чувствую, товарищи, что у Ляпсуса украли его лучший «шедевр» – Гаврила дворником служил, Гаврила в дворники нанялся.

– Дайте мне договорить. Удивительное хулиганство! Ко мне в комнату залезли какие-то негодяи и распороли всю обшивку стула. Может быть, кто-нибудь займет пятерку на ремонт?

– Для ремонта сочините нового Гаврилу. Я вам даже начало могу сказать. Подождите, подождите… Сейчас… Вот! Гаврила стул купил на рынке, был у Гаврилы стул плохой. Скорее запишите. Это можно с прибылью продать в «Голос комода»… Эх, Трубецкой, Трубецкой!.. Да, кстати, Ляпсус, почему вы Трубецкой? Никифор Трубецкой? Почему вам не взять псевдоним еще получше? Например, Долгорукий! Никифор Долгорукий! Или Никифор Валуа? Или еще лучше – гражданин Никифор Сумароков-Эльстон? Если у вас случится хорошая кормушка, сразу три стишка в «Гермуму», то выход из положения у вас блестящий. Один бред подписывается Сумароковым, другая макулатура – Эльстоном, а третья – Юсуповым… Эх вы, халтурщик!.. Держите его, товарищи! Я расскажу ему замечательную историю. Вы, Ляпсус, слушайте! При вашей профессии это полезно.

Вот эта история.

к/ф, 2 серии, 1971 г.

* А вам некуда торопиться: ГПУ за вами само придет! Остап.
* А двести рублей не могут спасти гиганта мысли? Кислярский.
* А что, отец, в вашем городе женихи требуются? Невесты у вас есть? - Кому и кобыла невеста. Остап, Тихон.
* Альпийское нищенство! Святое дело! Остап.
* Без уголовщины. Кодекс мы должны... кодекс мы должны чтить! Остап.
* Ближе к телу, как говорит Ги де Мопассан! Остап.
* Бунт на корабле?! Остап.
* В Берлине есть очень странный обычай: там едят так поздно, что нельзя понять, что это, ранний ужин или поздний обед. Остап.
* В Москве, в центре города, на площадке девятого этажа стоял взрослый человек с высшим образованием абсолютно голый. Идти ему было некуда. Он скорее согласился бы сесть в тюрьму, чем показаться в таком виде. Оставалось одно: пропадать! Автор.
* В этот день Бог послал Александру Яковлевичу на обед бутылку "Зубровки", домашние грибки, черной зернистой икорки, форшмак из селедки, украинский борщ, курицу с рисом, фрукты и так далее и тому подобное. Автор.
* Вас обманули, вам дали гораздо лучший мех! Это., это шанхайские барсы! Остап.
* Вас, конечно, удивил ранний визит неизвестного мужчины! Остап.
* Ваше политическое кредо? - Всегда! - Россия вас не забудет! Остап, эпизод.
* Ваши бриллианты почти что у меня в кармане, и вы меня интересуете лишь постольку, поскольку я хочу обеспечить вашу старость! Остап.
* Вегетарианского не держим-с! Эпизод.
* Великолепный символ! Отрыв от народа - и падение! Зритель.
* Вот тебе милиция! Вот тебе дороговизна стульев для трудящихся всех стран! Вот тебе ночные прогулки по девочкам! Вот тебе седина в бороду! Вот тебе бес в ребро! Остап.
* Всю контрабанду делают в Одессе на Дерибасовской улице. Остап.
* Вы в каком полку служили? Остап.
* Вы знаете, кто этот мощный старик? Не говорите, вы этого не можете знать! Остап.
* Вы любите деньги больше, чем надо. - А вы их не любите? - Нет. - А зачем же вам тогда 60 тысяч? - Из принципа. Остап, Киса.
* Вы мне в конце концов не мать, не сестра и не любовница! Остап.
* Вы мне льстите, проказница! Киса.
* Вы мне стулья, а я вам - ситечко. Хо-хо? - Железно! Остап, Эллочка.
* Вы не в церкви, вас не обманут! Остап.
* Вы, кажется, спросили меня про какие-то деньги? - А как же! За мебель, за ордера. - Ой, голуба! Клянусь честью покойного батюшки, забыл снять с текущего счета. Остап, Коробейников.
* Гаврила был неверным мужем, Гаврила женам изменял! Ляпис-Трубецкой. Гаврила был примерным мужем, Гаврила женам верен был! Он же. Страдал Гаврила от гангрены, Гаврила от гангрены слег. Он же. Служил Гаврила бюрократом, Гаврила бюрократом был! Он же. Хоть был пожарником Гаврила, Гавриле дали фильм снимать! Он же.
* Где вы видели, чтобы мужья изменяли женам? Я лично такого совершенно не помню. Потом, это же наши мужья, это же наши жены! Да абсолютно не типично! Эпизод.
* Где среди пампасов бегают бизоны, а над баобабами закаты словно кровь... П/ф.
* Гигант мысли! Отец русской демократии! Особа, приближенная к императору! И такие мелко-уголовные наклонности! Остап. Это гигант мысли, отец русской демократии и особа, приближенная к императору! Он же.
* Глубоко... копает! Эпизод.
* Гроссмейстер отдал, слона! - Хитрит! - Ладью подставил! - Заманивает! Эпизод.
* Дача взятки должностному лицу при исполнении служебных обязанностей - да это... статья 114-я Уголовного кодекса! Остап. Дача ложных показаний - статья 321-я, раздел 3-й, пункт "ж". Он же.
* Денги давай, давай денги! Давай денги, денги давай, я тебе говорю!.. Остап.
* Деньги вперед! Мечников. А можно так: утром стулья, а днем деньги? - Можно. Но деньги вперед! Остап, Мечников.
* Держите гроссмейстера! Любитель.
* Держите! Держите его, он украл нашу колбасу! Киса.
* Дети вас не забудут! Остап.
* Дуся, вы меня озлобляете! Мечников.
* Дяденька, дай десять копеек! Дай десять копеек, я тебе говорю! Эпизод.
* Железный парниша! Эллочка.
* Живыми мы им не сдадимся! Остап.
* Жуть! Эллочка.
* Забьем Мике баки! Остап.
* Завтра на конспиративной квартире нас будет ждать... нас будет ждать засада. Придется отстреливаться. Остап.
* Запад нам поможет, крепитесь, полная тайна вкладов, то есть организации. Остап.
* Здесь Паша, обладающий сверхъестественным чутьем, понял, что сейчас его будут бить. Может быть, даже ногами. Автор.
* Знойная женщина, мечта поэта! Остап.
* И в нее влюбился, и ее назвал он птичкой на ветвях своей души... П/ф.
* И одною пулей он убил обоих, и бродил по берегу в тоске... П/ф.
* Из уважения только к вашему дворянскому происхождению я готов работать за жалкие какие-то 40%. Остап.
* Камни, я вижу, подобраны со вкусом! Остап.
* Киса и Ося были тут. Остап.
* Командовать парадом буду я! Остап.
* Конкурирующая фирма! Остап.
* Контора пишет! Остап.
* Краситель "Наяда". Окрашивает волосы в изумительный каштановый цвет! Остап.
* Крепитесь! Заграница нам поможет! Полная тайна организации! Остап.
* Кто скажет, что это девочка, пусть первый бросит в меня камень. Остап.
* Куда девал сокровища убиенной тобой тещи? Говори! Покайся, грешник, покайся! Отец Федор.
* Лед тронулся, господа присяжные заседатели! Остап.
* Лучшие времена скоро наступят! Впрочем, к беспризорным детям, которых я в настоящий момент представляю, это не относится. Остап.
* Любителя бьют! Любитель.
* Мексиканский тушкан! Эллочка.
* Месье, же не манш па сис жур! Киса.
* Мне моя жизнь дорога как память! Остап.
* Мне угодно продать вам от мертвого осла уши. Остап. Дяденька, добавить бы надо. - От мертвого осла уши. Эпизод., Остап.
* Может быть, вы, святой отец, партейный? Киса.
* Может быть, тебе дать еще ключ от квартиры, где деньги лежат? Остап. Вы хотите, чтобы я работал даром, да еще дал ключ от квартиры, где деньги лежат! Он же. Двадцать пять! - И ключ от квартиры. Киса, Остап. Прекрасный вариант: ключ от квартиры, где будут лежать деньги. Остап.
* Молчи, грусть, молчи! Остап.
* Моя курочка, твой петушок сейчас придет! Остап. Ничего, моя курочка, твой петушок здоров! Он же.
* Мусик, ну, готов гусик? Брунс.
* Мусик, ну, ты не жалеешь своего маленького мужика. Брунс.
* Мы объяснимся в другом месте. Остап.
* Мы чужие на этом празднике жизни! Остап.
* Набил бы я тебе рыло, да только Заратустра не позволяет! Остап.
* Наши стулья на месте, ревизор выехал - мы можем уходить. Остап.
* Наших в городе много? Каково настроение? - При наличии отсутствия, я бы сказал... Остап, эпизод.
* Не бейте себя ушами по щекам, не надо! Остап.
* Не корысти ради, а токмо волею пославшей мя царицы Тамары! Отец Федор.
* Не учите меня жить! Эллочка.
* Непонятно, зачем, почему, отчего я тебя повстречал ни с того ни с сего, я тебя повстречал и утратил покой, непонятно, зачем, не известно, на кой... Ляпис- Трубецкой.
* Нервных просят не смотреть. Остап.
* Никогда! Никогда еще Воробьянинов не протягивал руки! - Так протянете ноги, старый дуралей! Киса, Остап.
* Ну дайте же человеку поспать! Эпизод.
* Ну что, лед тронулся? - Жулик! - Что? - Тронулся. Остап, Киса.
* Ну не верю, не верю! Жалостливее, больше музыки в голосе! Остап.
* Ну, ты, жертва аборта! Остап.
* Оказание сопротивления при исполнении служебных обязанностей - статья 215-я пункт "б". Остап.
* Он крал, и ему было стыдно. Он крал постоянно и постоянно стыдился. Автор.
* Он мне пожертвовал ферзя! Что делать? - Сдавайся, пока не поздно! Эпизод.
* Отдай колбасу, дурак! Я все прощу! Остап.
* Откуда же в Париже может быть известно имя Остапа-Сулеймана Берта-Мария-Бендер-бея! Остап.
* Официант, шампанского! Киса.
* Ох, побьют нас! - Когда будут бить, будете плакать. Киса, Остап.
* Охотник за табуретками! Остап.
* Пишите письма! Остап.
* По мне, хоть всю жизнь живи, раз хороший человек. Тихон.
* Почем опиум для народа? Остап.
* Побольше цинизма! Людям это нравится. Остап.
* Поедем, поедем в номера! Киса.
* Получишь у Пушкина. Остап.
* Правосудие продано! Эпизод.
* Предупреждаю: у нас длинные руки! Остап.
* При современном развитии печатного дела на Западе изготовить советский паспорт - это такой пустяк, что об этом даже смешно говорить! Остап.
* Простенько и со вкусом! Но жить с такими волосами в Советской России не рекомендуется. Остап.
* С вас, между прочим, за стрижку и бритье 2 рубля. - Почему так дорого? Везде берут 40 копеек. - За конспирацию, товарищ фельдмаршал. Остап, Киса.
* С какой целью берется плата? - Э-э, с целью капитального ремонта провала, чтобы не слишком проваливался. Эпизод., Остап.
* Сам дурак! Федор.
* Сами сознаемся или будем дальше отпираться? Остап.
* Сейчас в Европе и в лучших домах Филадельфии принято разливать чай через ситечко. Остап.
* Сейчас такие дивные погоды стоят: "Это май, весельчак, это май, чародей, веет свежим на нас опахалом!" Киса.
* Серьезнее, серьезнее! Слезу дайте! Остап.
* Сколько же вам лет? - К науке, которую я в данный момент представляю, это не имеет никакого отношения. Лиза, Киса.
* Скоро заживем по-новому и свечной заводик свой заведем, и еще кое-что! Федор.
* Скоро только кошки родятся! Остап. Словарь Вильяма Шекспира составляет пример-> 12 тысяч слов, словарь дикаря из людоедского
племени мумба-юмба составляет 300 слов, Эллочка Щукина легко обходилась 30-ю словами. Автор.
* Словно статуэтка, девушка стояла... П/ф.
* Слушайте вы, дамский любимец! Остап. Снимите меня, я отдам колбасу! Отец Федор Сорок? - А-ха-ха-ха!.. - Пятьдесят? - Хо-хо-хо!.. Почти. Тридцать восемь. Лиза, Киса.
* Союз... союз Меча и... этого, как его... орала! Остап.
* Спокойно! За дело берусь я! Остап.
* Старуха не подкачает, надежная женщина? Остап
* Старухи живут на полном пансионе. - Это которые еще до исторического материализма родились? - Когда родились, тогда и родились. Тихон Остап.
* Стройная фигурка цвета шоколада... П/ф.
* Стулья надо ковать, пока они горячи! Остап.
* Стулья расползаются, как тараканы! Остап.
* Считаю до пяти. Да или нет?.. Раз... - Да Остап, Киса.
* Торг здесь не уместен! Киса.
* У меня все ходы записаны! Любитель.
* У меня есть не меньше оснований полагать что и я один справлюсь с вашим делом! Остап
* У нас хотя и не Париж, но милости просим к нашему шалашу! Остап.
* Утром деньги - днем стулья, днем деньги - вечером стулья, вечером деньги - ночью стулья ночью деньги - утром стулья, утром... Мечников. Утром деньги - вечером деньги, вечером деньги... Он же.
* Хамите, парниша! Эллочка.
* Хо-хо! - Хо-хо!.. О-го-го! Эллочка, Остап
* Хрупкие камыши издавали в темноте свой шорох. Двое влюбленных... - Шумел камыш, деревья гнулись. Киса, Остап.
* Что хо-хо?.. Где второй стул? Остап.
* Это грабеж среди белого дня! Киса.
* Это сироты. - Ага, тяжелое наследие царского режима. Алъхен, Остап.
* Это типичное пижонство - грабить бедную вдову! Остап.
* Я приглашаю вас сейчас же сделать свои взносы и помочь детям. Только детям! И никому другому вы меня понимаете! Остап.
* Я человек, измученный "Нарзаном"! Мечников.

Гаврила был примерным мужем.
Гаврила женам верен был.
Он к каждой успевал на ужин,
А после ужина – любил!

И обещал вернуться завтра,
Прощаясь, ласков был и мил.
Он к каждой успевал на завтрак,
А после завтрака – любил!

Он успевал с любовным пылом
К ним на обед и файф-о-клок…
Настолько женам верен был он,
Что каждой изменить не мог!

И каждая жена кормила
Гаврилу и вела в альков -
Живым примером был Гаврила
Для всех женатых мужиков!

Он знал, что ждет его могила,
Но женам изменить не мог,
И, как герой, погиб Гаврила
В постели, надорвав пупок…

Гаврилу жены схоронили
На перекрестке трех дорог
И написали на могиле
Венок из следующих строк:

“Гаврила был примерным мужем.
Гаврила женам верен был.
Он к каждой успевал на ужин,
А после ужина – любил!…”

БАЛЛАДА О ГАНГРЕНЕ.

Страдал Гаврила от гангрены.
Гаврила от гангрены слёг.
Гаврила героином вены
Истыкал вдоль и поперёк,

Но, позабыв про гигиену,
Он ранки йодом не лечил,
И в наказание гангрену
Торчок Гаврила получил.

Прощайте, милые берёзы!
Гаврила слёг гангрены от,
И даже после овердозы
К нему не приходил приход.

Его обколотые члены
Похожие на чернослив,
Страдали чисто от гангрены,
Об абстиненции забыв.

Чувак отчаялся, и кеды
Безропотно сложил в углу,
(На кеды – томик Кастаньеды),
И в зубы взял бензопилу.

Оттяпал руки по колена
Себе Гаврила–йодофоб
И - приторчал! Но тут ганрена
Гавриле подогнала гроб

(Бывают в жизни перемены!),
Он лёг в него, как мертвый труп.
Гаврила умер от гангрены,
Поскольку был Гаврила глуп. ]

Дыши, прохожий, кислородом,
Трудись и Господу молись!
Прохожий! Мажь уколы йодом!
А лучше - вовсе не колись!

БАЛЛАДА О ВЕЧНОМ.

Гаврила едет через реку.
Гаврила видит – в реке рак
По улице идёт в аптеку
И погружается во мрак.

Из мрака однорукий Грека
Выходит с фонарём в руке.
Ночь. Улица. Фонарь. Калека
Гаврилу видит на реке,

Кричит Гавриле: “А пошел ты!…”
Гаврила поперёк реки
Гребёт. Задумчивые бóлты
Скрипят в уключинах лодки.

Гаврилин труд тернист и долог.
Под хруст костей, под рачий свист
Не травматолог, не онколог -
Гребёт Гаврила-символист.

Живи еще хоть четверть века,
Исхода нет. Всё будет так.
Ночь. Рак. Река. Гаврила. Грека.
Фонарь. Рука. Аптека. Мрак.

И освещает путь поэта
Бессмысленный и тусклый свет.
Не там, не так, и не про это
Писал совсем другой поэт.

О ХЛЕБЕ, КАЧЕСТВЕ ПРОДУКЦИИ И РАБОЧЕМ КОНТРОЛЕ.

Служил Гаврила хлебопёком,
Гаврила булки выпекал,
И вот однажды ненароком
Он в тесто яду намешал.

Когда опомнился Гаврила,
Уж поздно сокрушаться было -
О яде знает он один.
Гаврила мчится в магазин,

Кричит: “Не ешьте эти булки!”,
Хватает их и в переулке,
Рыдая, поедает их.
Вокруг него толпа родных

Кричит и плачет. Вот картина -
Погибнет в цвете лет мужчина!
Гаврила стонет, но жует,
И снова булку в рот сует...

Прошли года. В том переулке
Гаврила бронзовый стоит,
И бронзовый кусочек булки
Из бронзового рта торчит.

На постаменте, на высоком
Известный скульптор начертал:
“Служил Гаврила хлебопёком
И жизнь свою за нас отдал”

Когда мадам Грицацуева покидала негостеприимный стан канцелярий, к Дому Народов уже стекались служащие самых скромных рангов: курьеры, входящие и исходящие барышни , сменные телефонистки, юные помощники счетоводов и бронеподростки .

Среди них двигался Никифор Ляпис, молодой человек с бараньей прической и неустрашимым взглядом. Невежды, упрямцы и первичные посетители входили в Дом Народов с главного подъезда. Никифор Ляпис проник в здание через амбулаторию. В Доме Народов он был своим человеком и знал кратчайшие пути к оазисам, где брызжут светлые ключи гонорара под широколиственной сенью ведомственных журналов .

Доброе утро» - сказал Никифор. - Написал замечательные стихи.

О чем? - спросил начальник литстранички. - На какую тему? Ведь вы же знаете, Трубецкой , что у нас журнал...

Начальник для более тонкого определения сущности «Гигроскопического вестника» пошевелил пальцами.

Трубецкой-Ляпис посмотрел на свои брюки из белой рогожки , отклонил корпус назад и певуче сказал:

- «Баллада о гангрене».

Ляпис немедленно задекламировал:

Страдал Гаврила от гангрены,
Гаврила от гангрены слег...

Вы делаете успехи, Трубецкой, - одобрил редактор, - но хотелось бы еще больше... Вы понимаете?

Он задвигал пальцами, но страшную балладу взял, обещав уплатить во вторник.

В журнале «Будни морзиста» Ляписа встретили гостеприимно.

Служил Гаврила почтальоном,
Гаврила письма разносил...

Где же происходило дело? - спросили Ляписа.

Вопрос был законный. В СССР нет фашистов, а за границей нет Гаврил, членов союза работников связи.

В чем дело? - сказал Ляпис. - Дело происходит, конечно, у нас, а фашист переодетый.

Знаете, Трубецкой, напишите лучше нам о радиостанции .

А почему вы не хотите почтальона?

Пусть полежит. Мы его берем условно.

Началась старая песня о Гавриле, но уже с охотничьим уклоном. Творение шло под названием - «Молитва браконьера».

Гаврила ждал в засаде зайца,
Гаврила зайца подстрелил.

Очень хорошо! - сказал добрый Наперников. - Вы, Трубецкой, в этом стихотворении превзошли самого Энтиха . Только нужно кое-что исправить. Первое - выкиньте с корнем «молитву».

И зайца, - сказал конкурент.

Почему же зайца? - удивился Наперников.

Потому что не сезон. - Слышите, Трубецкой, измените и зайца.

Поэма в преображенном виде носила название «Урок браконьеру», а зайцы были заменены бекасами. Потом оказалось, что бекасов тоже не стреляют летом. В окончательной форме стихи читались: «Гаврила ждал в засаде птицу, Гаврила птицу подстрелил»... и так далее.

После завтрака в столовой Ляпис снова принялся за работу. Белые его брюки мелькали в темноте коридоров. Он входил в редакции и продавал многоликого Гаврилу.

В «Кооперативную флейту» Гаврила был сдан под названием «Эолова флейта».

Служил Гаврила за прилавком,
Гаврила флейтой торговал...

Гаврила шел кудрявым лесом,
Бамбук Гаврила порубал.

Последний за этот день Гаврила занимался хлебопечением. Ему нашлось место в редакции «Работника булки». Поэма носила длинное и грустное название: «О хлебе, качестве продукции и о любимой» . Поэма посвящалась загадочной Хине Члек . Начало было по-прежнему эпическим:

Служил Гаврила хлебопеком,
Гаврила булку испекал...

Посвящение, после деликатной борьбы, выкинули.

Самое печальное было то, что Ляпису денег нигде не дали. Одни обещали дать во вторник, другие в четверг или пятницу, третьи через две недели. Пришлось идти занимать деньги в стан врагов - туда, где Ляписа никогда не печатали.

А! - воскликнул Персицкий. - Ляпсус!

Слушайте, - сказал Никифор Ляпис, понижая голос, - дайте три рубля. Мне «Герасим и Муму» должен кучу денег.

Полтинник я вам дам. Подождите. Я сейчас приду.

И Персицкий вернулся, приведя с собой десяток сотрудников «Станка».

Завязался общий разговор.

Ну, как торговля? - спрашивал Персицкий.

Написал замечательные стихи!

Про Гаврилу? Что-нибудь крестьянское? Пахал Гаврила спозаранку, Гаврила плуг свой обожал?

Что Гаврила? Ведь это же халтура! - защищался Ляпис. - Я написал о Кавказе.

А вы были на Кавказе?

Через две недели поеду.

А вы не боитесь, Ляпсус? Там же шакалы!

Очень меня это пугает! Они же на Кавказе не ядовитые!

После этого ответа все насторожились.

Скажите, Ляпсус, - спросил Персицкий, - какие, по-вашему, шакалы?

Да знаю я, отстаньте!

Ну, скажите, если знаете!

Ну, такие... В форме змеи.

Да, да, вы правы, как всегда. По-вашему, ведь седло дикой козы подается к столу вместе со стременами.

Никогда я этого не говорил! - закричал Трубецкой.

Вы не говорили. Вы писали. Мне Наперников говорил, что вы пытались ему всучить такие стишата в «Герасим и Муму», якобы из быта охотников. Скажите по совести, Ляпсус, почему вы пишете о том, чего вы в жизни не видели и о чем не имеете ни малейшего представления? Почему у вас в стихотворении «Кантон» пеньюар - это бальное платье? Почему?!

Вы - мещанин, - сказал Ляпис хвастливо.

Почему в стихотворении «Скачки на приз Буденного» жокей у вас затягивает на лошади супонь и после этого садится на облучок? Вы видели когда-нибудь супонь?

Ну, скажите, какая она?

Оставьте меня в покое. Вы псих.

А облучок видели? На скачках были?

Не обязательно всюду быть, - кричал Ляпис, - Пушкин писал турецкие стихи и никогда не был в Турции.

О, да, Эрзерум ведь находится в Тульской губернии.

Ляпис не понял сарказма. Он горячо продолжал:

Пушкин писал по материалам. Он прочел историю пугачевского бунта , а потом написал. А мне про скачки все рассказал Энтих .

Вы писали этот очерк в «Капитанском мостике»?

Я писал.

Это, кажется, ваш первый опыт в прозе? Поздравляю вас! «Волны перекатывались через мол и падали вниз стремительным домкратом»... Ну, и удружили же вы «Капитанскому мостику». Мостик теперь долго вас не забудет, Ляпис!

В чем дело?

Дело в том, что... Вы знаете, что такое домкрат?

Ну, конечно, знаю, оставьте меня в покое...

Как вы себе представляете домкрат? Опишите своими словами.

Такой... Падает, одним словом.

Домкрат падает. Заметьте все. Домкрат стремительно падает. Подождите, Ляпсус, я вас сейчас принесу полтинник. Не пускайте его.

Слушайте! «Домкрат (нем. Daumkraft ) - одна из машин для поднятия значительных тяжестей. Обыкновенный простой Д., употребляемый для поднятия экипажей и т. п., состоит из подвижной зубчатой полосы, которую захватывает шестерня, вращаемая с помощью рукоятки». И так далее и далее. «Джон Диксон в 1879 г. установил на место обелиск, известный под названием „Иглы Клеопатры“, при помощи четырех рабочих, действовавших четырьмя гидравлическими Д.». И этот прибор, по-вашему, обладает способностью стремительно падать? Значит, усидчивые Брокгауз с Ефроном обманывали человечество в течение пятидесяти лет? Почему вы халтурите, вместо того чтобы учиться? Ответьте!

Мне нужны деньги.

Но у вас же их никогда нет. Вы ведь вечно рыщете за полтинником.

Я купил много мебели и вышел из бюджета.

И много вы купили мебели? Вам за вашу халтуру платят столько, сколько она стоит, - грош.

Хороший грош! Я такой стул купил на аукционе...

В форме змеи?

Нет. Из дворца. Но меня постигло несчастье. Вчера я вернулся ночью домой...

От Хины Члек? - закричали присутствующие в один голос.

Хина!.. С Хиной я сколько времени уже не живу. Возвращался я с диспута Маяковского . Прихожу. Окно открыто. Ни Хунтова, ни Ибрагима дома нет. И я сразу почувствовал, что что-то случилось.

Уй-юй-юй! - сказал Персицкий, закрывая лицо руками. - Я чувствую, товарищи, что у Ляпсуса украли его лучший «шедевр» - Гаврила дворником служил, Гаврила в дворники нанялся.

ПРИМЕЧАНИЯ:

...входящие и исходящие барышни... - То есть сотрудницы канцелярии, регистрирующие входящие и исходящие документы.
...бронеподростки... - Термин, относящийся к периоду официально допускаемой безработицы. Согласно тогдашним политическим и правовым установкам, учреждения и предприятия обязаны были обеспечивать несовершеннолетних (15-17 лет) работой, для чего администрацией сохранялось (бронировалось) минимальное количество рабочих мест. Численность несовершеннолетних была заранее определена в процентном отношении к общей численности сотрудников: при появлении соответствующих вакансий надлежало прежде всего принимать на работу подростков «по броне». Как правило, принимались те, кого направляли горкомы и райкомы комсомола.
...под широколиственной сенью ведомственных журналов... - Во Дворце труда, где работали авторы романа, действительно находились редакции многих ведомственных газет и журналов, издававшихся различными профсоюзами: Медикосантруда, сельхозлесрабочих, работников связи и т. д.
...обходить свои владения... - Аллюзия на строки из поэмы Н. А. Некрасова «Мороз, Красный нос»: «Мороз-воевода дозором
обходит владенья свои».
...Никифор Ляпис, молодой человек с бараньей прической и неустрашимым взглядом... знаете, Трубецкой... - Внешне и манерами поведения кудрявый поэт всего более походил на О. Я. Колычева (1904-1973), хорошо известного в московских редакциях. Он был одесситом, земляком авторов романа, и, вероятно, те, зная настоящую фамилию литподенщика - Сиркес, находили амбициозно-комичным выбор в качестве псевдонима боярской фамилии - Колычев. По этому принципу, надо полагать, выбран псевдоним героя романа: фамилия Ляпис, созвучная фамилии Сиркес, сочетается со старинной княжеской Трубецкой, что создает своеобразный - «местечково-аристократический» - колорит. Однако халтурщик Ляпис - не только карикатура на одного из земляков и знакомых авторов, это еще и типаж - советский поэт, готовый к немедленному выполнению любого «социального заказа». Соответственно, в Ляписе, его незатейливых виршах литераторы-современники видели также пародию на маститых литераторов, в частности - на Маяковского, эпигоном которого считался тогда Колычев.
...брюки из белой рогожки... - Имеется в виду не рогожа как таковая, то есть грубый плетеный материал из мочальных лент (свитых волокон вымоченной коры молодой липы), а сходная по фактуре легкая хлопчатобумажная ткань, нити которой переплетаются попарно.
...Страдал Гаврила от гангрены... - Имя Гаврила в такого рода контекстах ассоциировалось тогда с Гаврилой-бузотером, популярным героем анекдотов, молодым рабочим, ражим детиной, незадачливым и добродушным. «Бузотер Гаврила» - постоянный персонаж фельетонов, шуточных поэм и карикатур, публиковавшихся в московском сатирическом еженедельнике «Бузотер» (1924-1927). Примечательно также, что в Харькове выходил сатирический двухнедельный журнал «Гаврило» (1925-1926) с аналогичным героем. В этом журнале публиковались многие земляки и друзья авторов романа, в частности - Катаев, аллюзии на рассказы которого встречаются в дальнейшем.
...из жизни потельработников... - То есть сотрудников предприятий и учреждений Народного комиссариата почт и телеграфа - Наркомпочтеля или Наркомпотеля.
...сраженный пулей фашиста, все же доставляет письмо по адресу... В СССР нет фашистов, а за границей нет Гаврил... фашист переодетый... напишите нам лучше о радиостанции... - Наиболее вероятный адресат этой пародии - Маяковский. В феврале 1926 года прессой широко обсуждалось совершенное группой неизвестных нападение на купе поезда «Москва - Рига», где везли дипломатическую почту. В перестрелке с налетчиками погиб дипкурьер Т. И. Нетте, которому Маяковский посвятил стихотворение «Товарищу Нетте, пароходу и человеку», опубликованное полгода спустя. Кстати, «о радиостанции» Маяковский тоже написал: стихотворение «Радио-агитатор» опубликовано в 1925 году.
...самого Энтиха... - Шуточный намек на «авантюрно-героические» баллады Н. С. Тихонова (1896-1979): Энтих - «Н. Тих».
...«О хлебе, качестве продукции и о любимой»... - Заглавие пародийно воспроизводит легко опознаваемую читателями структуру «агиток» Маяковского: «О „фиасках“, „апогеях“ и других неведомых вещах», «Стихотворение о Мясницкой, о бабе и о всероссийском масштабе» и т. п. Кстати, в июне 1927 года начался выпуск собрания сочинений Маяковского, но вскоре он стал объектом довольно жесткой критики. Поводом была позже признанная хрестоматийно-советской, юбилейная «октябрьская» поэма - «Хорошо!». В 1927 году Маяковский читал ее с эстрады, печатал фрагментами в периодике, затем выпустил отдельным изданием. Описывая первое десятилетие советской истории, он традиционно упоминал Троцкого и других оппозиционеров среди вождей октябрьского восстания, уверял читателей, что партия едина и призывал готовиться к грядущим боям в «Европах и Азиях», то есть скорой «мировой революции». В общем, не уследив за перипетиями партийной борьбы, сделал все, от чего официальные идеологи рекомендовали воздержаться, высказался по-троцкистски. Неудача была скандальной, и скандальность усугублялась спецификой литературной репутации Маяковского, некогда слывшего нонконформистом, мятежником, буяном, но вот уже Десять лет как ставшего образцово лояльным и требовавшего признания за собой статуса советского классика, непогрешимого в области истолкования партийной политики. Возможно, по этим причинам Маяковский - его стихи, биография - едва ли не главный объект иронического осмысления в обзоре «литературно-театральной Москвы» Ильфа и Петрова, о чем уже упоминалось во вступительной статье.
...посвящалась загадочной Хине Члек... - Вероятно, шутка строится на созвучии сочетаний «Хина Члек» и «Лил(и)я Брик». Л. Ю. Брик (1891-1978) были посвящены многие стихи Маяковского, хотя не исключено, что были и другие адресаты (например, Е. Ю. Хин (1905-1969), журналистка, близкая знакомая поэта). Характерно, что имя «Хина» созвучно не только названию популярного лекарства от малярии («любовная лихорадка» - распространенная метафора), но и названию краски для волос - «хна», ведь Брик была рыжей, о чем писал Маяковский, например, в многократно публиковавшейся поэме «Флейта-позвоночник»: «Тебя пою, накрашенную, рыжую...».
В фамилии «Члек» угадывается еще и намек на аббревиатуру «ЧК»: дружба Маяковского с высокопоставленными сотрудниками ВЧК - ОГПУ и возможность сотрудничества Брик с этими организациями постоянно обсуждались в литературных кругах. О ее муже О. М. Брике (1888-1945), некогда работавшем в ВЧК, даже ходила злая и не вполне соответствовавшая действительности эпиграмма, обычно приписываемая С. А. Есенину: «Вы думаете, кто такой Ося Брик?
Исследователь русского языка?
А на самом-то деле он шпик
И следователь ВЧК».
Весьма важно, что «Лиля и Ося», как называл их Маяковский, - персонажи уже упоминавшейся автобиографичесой «октябрьской поэмы». К теме отношений Маяковского и Бриков авторы романа еще не раз вернутся - это шутки, предназначенные «для своих», узкого круга профессиональных литераторов.
...Пушкин писал турецкие стихи и никогда не был в Турции... Эрзерум находится в Тульской губернии... Пушкин писал по материалам. Он прочел историю пугачевского бунта... - Во время русско-турецкой войны 1828-1829 годов А. С. Пушкин, сопровождая русские войска, побывал во взятом штурмом турецком городе Эрзеруме, несколько стихотворений тематически связаны с этой войной, однако определение «турецкие» по отношению к ним - свидетельство невежественности Ляписа. По той же причине Ляпис убежден, что словосочетание «История пугачевского бунта» - не заглавие пушкинского историографического сочинения, а название комплекса архивных материалов.
...в стихотворении «Скачки на приз Буденного» жокей... затягивает на лошади супонь и после этого садится на облучок... мне про скачки все рассказал Энтих... - В 1927 году вышел сборник рассказов Н. С. Тихонова - Энтиха - «Военные кони». Автор в годы мировой войны служил в конном полку, писал и рассказывал о том неоднократно, благодаря чему слыл лихим наездником, рубакой и вообще знатоком кавалерии. Однако подобного рода репутацией он пользовался преимущественно среди не воевавших коллег-литераторов, на что и намекают авторы романа.
...на стене висела большая газетная вырезка, обведенная траурной каймой... - Во многих редакциях было принято вывешивать на стенах или стендах обведенные черной рамкой статьи, авторы которых допускали ошибки, наподобие тех, что свойственны Ляпису. Например, в «Гудке», где работали авторы романа, для таких ляпсусов предназначался специальный стенд, именуемый сотрудниками «Сопли и вопли».
...очерк в «Капитанском мостике»... первый опыт в прозе... «Волны перекатывались через мол... домкратом»... - Описание афер Ляписа-Трубецкого в редакциях ведомственных журналов и приведенная Персицким цитата - аллюзия на рассказ В. П. Катаева «Ниагаров-журналист» (из цикла «Мой друг Ниагаров»), опубликованный журналом «Крокодил» в № 32 за 1924 год. Герой рассказа - невежественный, однако не лишенный чувства юмора литхалтурщик - наскоро диктует редакционным машинисткам фельетоны о мытарствах не получивших спецодежды моряков, химиков и железнодорожников: «старого железнодорожного волка» по имени Митрий, «старого химического волка Мити» и «старого морского волка», разумеется, Митьки. К ляписовскому «опыту в прозе» наиболее близок ниагаровский опус «из жизни моряков», предложенный газете «Лево на борт»: «Митька стоял на вахте. Вахта была в общем паршивенькая, однако, выкрашенная свежей масляной краской, она производила приятное впечатление. Мертвая зыбь свистела в снастях среднего компаса. Большой красивый румб блистал на солнце медными частями. Митька, этот старый морской волк, поковырял бушпритом в зубах» и т. п. Кстати, в газете «Лево на борт» и журнале «Капитанский мостик» читатели-современники, особенно московские журналисты, легко угадывали выпускавшиеся ЦК Профсоюза рабочих водного транспорта СССР газету «На вахте» (1924-1926) и приложение к ней, иллюстрированный ежемесячник «Моряк», редакции которых находились во Дворце труда. Оба издания были, так сказать, преемниками одесской газеты «Моряк» (1921), тоже профсоюзной, памятной и авторам романа, и Регинину, в ней работавшему. Впрочем, не исключено, что в данном случае авторы не только напоминают читателю о рассказе своего «литературного отца», но и очередной раз пародируют «октябрьскую поэму» Маяковского. Тот был некомпетентен в вопросах техники, хотя и любил при случае щегольнуть специальным термином, что очень забавляло знакомых. В юбилейной поэме он вновь допустил оплошность сродни ляписовской: перепутав флотские единицы измерения скорости и расстояния, сообщил, что пароходы с войсками белых шли «узлов полтораста наматывая за день».
...С Хиной я сколько времени уже не живу. Возвращался я с диспута Маяковского... - Вероятно, подразумевается разрыв Маяковского с Л. Ю. Брик в 1925-1926 годах, все еще остававшийся предметом литературных сплетен. По этой причине, надо полагать, фамилия поэта фигурирует в соседстве с Хиной Члек. Мотивируя такое соседство, авторы романа, весьма внимательные к деталям вообще и особенно к газетной хронике, специально допускают хронологическую неточность: Маяковский, уехавший за границу в апреле 1927 года, до июня в Москве не выступал.
...с прибылью продать в «Голос комода»... Эх, Трубецкой... - «Комодом» москвичи называли принадлежавший князьям Трубецким особняк XVIII века на улице Покровка.
...Валуа... - династия французских королей в XIV-XVI веках.
...гражданин Никифор Сумароков-Эльстон... один бред подписывается Сумароковым, другая макулатура - Эльстоном, а третья - Юсуповым... - В данном случае подразумевается титулатура Ф. Ф. Юсупова (1887-1967) - одного из организаторов убийства Г. Е. Распутина. Отец Юсупова, граф Ф. Ф. Сумароков-Эльстон, женившись на княжне 3. Н. Юсуповой, последней представительнице этого рода, добился права на титул князя Юсупова, разумеется, при сохранении собственного. Соответственно, и сын был князь Юсупов, граф Сумароков-Эльстон. В 1927 году он издал в Париже книгу «Конец Распутина: Воспоминания», широко обсуждавшуюся на родине автора.