Главная › Интеллектуальное › Герой трикстер. Мистер Трикстер: Локи, Карлсон, Одиссей, Остап Бендер и другие легендарные хитрецы

Герой трикстер. Мистер Трикстер: Локи, Карлсон, Одиссей, Остап Бендер и другие легендарные хитрецы

(у юго-западных индейцев) или ворон (северо-западные индейцы) также выкрал огонь у богов (звёзды или солнце), но он более трикстер, чем культурный герой. Различие заключается в других историях, касающихся характеров этих персонажей: Прометей - Титан , тогда как Койот или Ворон обычно является шутником и проказником.

Зачастую фигура трикстера проявляет половую изменчивость, меняя гендерные роли. Такие трикстеры появляются в мифологиях североамериканских индейцев, и тогда про них говорят, что они имеют двоедушную природу. Локи , скандинавский трикстер, также проявляет гендерную неустойчивость и однажды даже беременеет от жеребца Свадильфари ; интересно, что он делит способность менять пол с Одином , верховным богом, который также проявляет много характеристик трикстера.

Мифологические трикстеры

Герои мифологии народов северной Америки :

койот (общий для многих народов: мивоки , олони , помо и другие);
ворон (общий для многих народов: кри , нутка , оджибве , хайда , цимши и другие);
енот Азебан (мифология народа абенаки);
Ваджкункага (мифология племени виннебаго);
Аваккуле , Маннегиши (мифология народа кроу);
Иктоми Хейока (мифология народа лакота);
Тоненили (мифология народа навахо);
Кошары Пайякяму (священные клоуны) (мифология народа пуэбло);
Кокопелли (мифология народа хопи);
Кокопелли (мифология народа зуни);
Вихио (мифология шайенов);
Амагук (мифология эскимосов);
Цинн-ан-ев (мифология народа юты);
расписная черепаха (мифология группы народов алгонкины).
означивающая обезьяна (афроамериканский фольклор)

паук Ананси (общий для многих народов Западной Африки : ашанти и другие);
заяц (общий для многих народностей Банту);
кузнечик Цагн (мифология бушменов);
Тиколоше (мифология народа зулусы);
Эшу (мифология народа йоруба);
Сет (мифология древнего Египта).

маленький Сен-Мартин (мифология народа баски);
Локи , Один (мифология германских племён);
Эрида , Прометей , Гефест , Гермес , Одиссей , Сизиф , Фаэтон (мифология древней Греции);
олень Канчиль (мифология народа индонезийцы);
Фэйри , Пак (мифология народа кельты);
Нэчжа , Сунь У-кун (царь обезьян) (мифология народов Китая);
Азазель (мифология Леванта);
Сосруко , Сырдон (нартский эпос);
ворон Кутх (мифология народов Чукотки и Камчатки);
Каваль-Антс (Вили Антс) (мифология народа эстонцы);
Кицунэ , Сусаноо , Каппа (мифология народов Японии);
Куль-Отыр (мифология народа манси).

Герои прочих мифологий:

Бамапана (мифология аборигенов Австралии);
койот Уэуэкойотль (мифология народа ацтеки);
барон Суббота , Папа Легба (мифология вуду);
Ива , Каулу , Купуа , Мауи , Пекои (мифология народа гавайцы);
Мауи (мифология народов Полинезии);
Досина (мифология народа фиджийцы).

Персонажи государственных и мировых религий:

Нестерка (фольклор народа белорусы);
Хитрый Пётр (фольклор народа болгары);
Саки-Перере (фольклор народа бразильцы);
Лис Рейнард (фольклор народа голландцы);
Тиль Уленшпигель (фольклор народа голландцы , фольклор народа фламандцы);
Гершеле Острополер (фольклор народа евреи);
Фигаро (фольклор народа испанцы);
Дале Мохтар (фольклор народа иранцы);
Кечелок (Плешивец) (курдский фольклор);
Пэкалэ и Тындалэ (фольклор Молдавии);
Рейнеке-Лис , Мефистофель (фольклор Германии);
Иван-дурак , Лиса Патрикеевна (фольклор народа русские);
Ходжа Насреддин (фольклор народов Средней Азии , фольклор народа арабы);
братец Кролик и тётушка Нэнси (адаптация: Ананси) (фольклор США);
дядюшка Томпа (фольклор народа тибетцы);
Лис Ренар , кот в сапогах (фольклор народа французы);
Лопшо Педунь (фольклор народов Удмуртии);
Робин Славный Малый (английский фольклор);
Алдар Косе (фольклор народа казахи);
Пыл-Пуги (фольклор народа армяне).

Архетип

Примером озорного человека является образ Коровьева. В сериале Бортко «Мастер и Маргарита » Коровьев во время фокусов в варьете ловит ртом последнюю из всех карт, залетевших ему в рот. Когда он разворачивает эту карту публике, то на ней оказывается Джокер, то есть Шут. Таким образом Коровьев, как одна из граней Воланда-архетипа, является трикстером. Когда надо исправить навязчивое, но глупое положение дел, Коровьев-трикстер вырывает из дела неудобные страницы ради справедливости.

Другим примером являются существа Кью из кью-континуума в сериале «Звёздный путь: Следующее поколение ». На протяжении всего сериала в некоторых сериях персонаж Кью появляется на борту корабля «Энтерпрайз» и всячески мешает команде и капитану Жан-Люку Пикару , устраивая различные пакости, шутки, уловки и т. д. Более того - отсылкой к Кью из «Звёздного пути » является трикстер из мира Эквестрии (мультсериал «Дружба - это чудо ») Дискорд.

Интернет-тролли как трикстеры

Сходства

Напишите отзыв о статье "Трикстер"

Примечания

// Мифологический словарь / Гл. ред. Е. М. Мелетинский . - М.:Советская энциклопедия , 1990. - 672 с.
Цитата, которую приводит М. И. Стеблин-Каменский в одной из своих книг.
(англ.) .
Гейтс Г. Л. «Означивающая обезьяна: Теория афроамериканской литературной критики » (The Signifying Monkey: A Theory of African-American Literary Criticism, 1988)
Одиссей - пример трикстера - человека, который избегает опасностей, например, смерти от рук циклопа Полифема , благодаря своему уму.
Сизиф - первый в истории лжец, жестоко наказанный за свои преступления
Ребёнок Кришна - персонаж, похищающий масло.
Кришна - вуайерист , похититель одежды и соблазнитель, в истории с юными купальщицами.
Дале Мохтар - вдова из Багдада .
Уитни Филлипс. Трололо: Нельзя просто так взять и выпустить книгу про троллинг = This Is Why We Can"t Have Nice Things. Mapping the Relationship between Online Trolling and Mainstream Culture. - М .: Альпина Паблишер , 2016. - 300 с. - ISBN 978-5-9614-5376-8 .

Литература

на русском языке

Трикстер. Исследование мифов североамериканских индейцев. Радин П. // «Евразия», 1998, 288 стр.; ISBN 5-8071-0028-X
Карл Кереньи . // Из: Пол Радин . Трикстер. Исследование мифов североамериканских индейцев с комментариями К. Г. Юнга и К. К. Кереньи. - СПб.: Евразия, 1999, с. 242-264
Гаврилов Д. А. . М.: «Социально-политическая мысль», Кафедра истории социально-политических учений философского факультета МГУ имени М. В. Ломоносова , 2006. - 240 с. ISBN 5-902168-72-4
Гаврилов, Д. А. Трюкач. Лицедей. Игрок (Образ Трикстера в евроазиатском фольклоре). - М.: «Ганга», ИЦ «Слава», 2009. - 288 с. ISBN 978-5-98882-096-3
Гаврилов, Д. А. . 2006
Гаврилов, Д. А. . 2006
Новик Е. С. ;

на других языках

Gates, Henry (2004), "The Blackness of Blackness: A Critique on the Sign and the Signifying Monkey", Literary Theory: An Anthology (Oxford: Blackwell Publishing)
Earl, Jr. Riggins R. Dark Symbols, Obscure Signs: God, Self, And Community In The Slave Mind. - Maryknoll, New York: Orbis Books, 1993.
Bassil-Morozow Helena. The Trickster in Contemporary Film. - Routledge, 2011.
Franchot Ballinger, Gerald Vizenor American Indian Quarterly, Vol. 9, No. 1, The Literary Achievements of Gerald Vizenor (Winter, 1985), pp. 55-59 DOI :10.2307/1184653
Franchot Ballinger MELUS, Vol. 17, No. 1, Native American Fiction: Myth and Criticism (Spring, 1991 - Spring, 1992), pp. 21-38 DOI :10.2307/467321
L. Bryce Boyer, Ruth M. Boyer Western Folklore, Vol. 42, No. 1 (Jan., 1983), pp. 46-54 DOI :10.2307/1499465
Miwok creation story
Joseph Durwin
Hansen, G.P.(2001). The Trickster and the Paranormal.Philadelphia: Xlibris. ISBN 1-4010-0082-7
Koepping, Klaus-Peter (February 1985). «Absurdity and Hidden Truth: Cunning Intelligence and Grotesque Body Images as Manifestations of the Trickster». History of Religions 24 (3): 191–214. DOI :10.1086/462997 .
Lori Landay 1998 University of Pennsylvania Press
Paul Radin The trickster: a study in American Indian mythology (1956)
Allan J. Ryan 1999 Univ of Washington ISBN 0-7748-0704-0
Trickster’s Way Volume 3, Issue 1 2004 Article 3 TRICKSTER AND THE TREKS OF HISTORY
Zolotarjov A. M. Társadalomszervezet és dualisztikus teremtésmítoszok Szibériában // A Tejút fiai. Tanulmányok a finnugor népek hitvilágáról / Hoppál, Mihály. - Budapest: Európa Könyvkiadó, 1980. - P. 29–58. -
Отрывок, характеризующий Трикстер
Государь замолчал, толпа стала тесниться вокруг него, и со всех сторон слышались восторженные восклицания.
– Да, всего дороже… царское слово, – рыдая, говорил сзади голос Ильи Андреича, ничего не слышавшего, но все понимавшего по своему.
Из залы дворянства государь прошел в залу купечества. Он пробыл там около десяти минут. Пьер в числе других увидал государя, выходящего из залы купечества со слезами умиления на глазах. Как потом узнали, государь только что начал речь купцам, как слезы брызнули из его глаз, и он дрожащим голосом договорил ее. Когда Пьер увидал государя, он выходил, сопутствуемый двумя купцами. Один был знаком Пьеру, толстый откупщик, другой – голова, с худым, узкобородым, желтым лицом. Оба они плакали. У худого стояли слезы, но толстый откупщик рыдал, как ребенок, и все твердил:
– И жизнь и имущество возьми, ваше величество!
Пьер не чувствовал в эту минуту уже ничего, кроме желания показать, что все ему нипочем и что он всем готов жертвовать. Как упрек ему представлялась его речь с конституционным направлением; он искал случая загладить это. Узнав, что граф Мамонов жертвует полк, Безухов тут же объявил графу Растопчину, что он отдает тысячу человек и их содержание.
Старик Ростов без слез не мог рассказать жене того, что было, и тут же согласился на просьбу Пети и сам поехал записывать его.
На другой день государь уехал. Все собранные дворяне сняли мундиры, опять разместились по домам и клубам и, покряхтывая, отдавали приказания управляющим об ополчении, и удивлялись тому, что они наделали.
Наполеон начал войну с Россией потому, что он не мог не приехать в Дрезден, не мог не отуманиться почестями, не мог не надеть польского мундира, не поддаться предприимчивому впечатлению июньского утра, не мог воздержаться от вспышки гнева в присутствии Куракина и потом Балашева.
Александр отказывался от всех переговоров потому, что он лично чувствовал себя оскорбленным. Барклай де Толли старался наилучшим образом управлять армией для того, чтобы исполнить свой долг и заслужить славу великого полководца. Ростов поскакал в атаку на французов потому, что он не мог удержаться от желания проскакаться по ровному полю. И так точно, вследствие своих личных свойств, привычек, условий и целей, действовали все те неперечислимые лица, участники этой войны. Они боялись, тщеславились, радовались, негодовали, рассуждали, полагая, что они знают то, что они делают, и что делают для себя, а все были непроизвольными орудиями истории и производили скрытую от них, но понятную для нас работу. Такова неизменная судьба всех практических деятелей, и тем не свободнее, чем выше они стоят в людской иерархии.
Теперь деятели 1812 го года давно сошли с своих мест, их личные интересы исчезли бесследно, и одни исторические результаты того времени перед нами.
Но допустим, что должны были люди Европы, под предводительством Наполеона, зайти в глубь России и там погибнуть, и вся противуречащая сама себе, бессмысленная, жестокая деятельность людей – участников этой войны, становится для нас понятною.
Провидение заставляло всех этих людей, стремясь к достижению своих личных целей, содействовать исполнению одного огромного результата, о котором ни один человек (ни Наполеон, ни Александр, ни еще менее кто либо из участников войны) не имел ни малейшего чаяния.
Теперь нам ясно, что было в 1812 м году причиной погибели французской армии. Никто не станет спорить, что причиной погибели французских войск Наполеона было, с одной стороны, вступление их в позднее время без приготовления к зимнему походу в глубь России, а с другой стороны, характер, который приняла война от сожжения русских городов и возбуждения ненависти к врагу в русском народе. Но тогда не только никто не предвидел того (что теперь кажется очевидным), что только этим путем могла погибнуть восьмисоттысячная, лучшая в мире и предводимая лучшим полководцем армия в столкновении с вдвое слабейшей, неопытной и предводимой неопытными полководцами – русской армией; не только никто не предвидел этого, но все усилия со стороны русских были постоянно устремляемы на то, чтобы помешать тому, что одно могло спасти Россию, и со стороны французов, несмотря на опытность и так называемый военный гений Наполеона, были устремлены все усилия к тому, чтобы растянуться в конце лета до Москвы, то есть сделать то самое, что должно было погубить их.
В исторических сочинениях о 1812 м годе авторы французы очень любят говорить о том, как Наполеон чувствовал опасность растяжения своей линии, как он искал сражения, как маршалы его советовали ему остановиться в Смоленске, и приводить другие подобные доводы, доказывающие, что тогда уже будто понята была опасность кампании; а авторы русские еще более любят говорить о том, как с начала кампании существовал план скифской войны заманивания Наполеона в глубь России, и приписывают этот план кто Пфулю, кто какому то французу, кто Толю, кто самому императору Александру, указывая на записки, проекты и письма, в которых действительно находятся намеки на этот образ действий. Но все эти намеки на предвидение того, что случилось, как со стороны французов так и со стороны русских выставляются теперь только потому, что событие оправдало их. Ежели бы событие не совершилось, то намеки эти были бы забыты, как забыты теперь тысячи и миллионы противоположных намеков и предположений, бывших в ходу тогда, но оказавшихся несправедливыми и потому забытых. Об исходе каждого совершающегося события всегда бывает так много предположений, что, чем бы оно ни кончилось, всегда найдутся люди, которые скажут: «Я тогда еще сказал, что это так будет», забывая совсем, что в числе бесчисленных предположений были делаемы и совершенно противоположные.
Предположения о сознании Наполеоном опасности растяжения линии и со стороны русских – о завлечении неприятеля в глубь России – принадлежат, очевидно, к этому разряду, и историки только с большой натяжкой могут приписывать такие соображения Наполеону и его маршалам и такие планы русским военачальникам. Все факты совершенно противоречат таким предположениям. Не только во все время войны со стороны русских не было желания заманить французов в глубь России, но все было делаемо для того, чтобы остановить их с первого вступления их в Россию, и не только Наполеон не боялся растяжения своей линии, но он радовался, как торжеству, каждому своему шагу вперед и очень лениво, не так, как в прежние свои кампании, искал сражения.
При самом начале кампании армии наши разрезаны, и единственная цель, к которой мы стремимся, состоит в том, чтобы соединить их, хотя для того, чтобы отступать и завлекать неприятеля в глубь страны, в соединении армий не представляется выгод. Император находится при армии для воодушевления ее в отстаивании каждого шага русской земли, а не для отступления. Устроивается громадный Дрисский лагерь по плану Пфуля и не предполагается отступать далее. Государь делает упреки главнокомандующим за каждый шаг отступления. Не только сожжение Москвы, но допущение неприятеля до Смоленска не может даже представиться воображению императора, и когда армии соединяются, то государь негодует за то, что Смоленск взят и сожжен и не дано пред стенами его генерального сражения.
Так думает государь, но русские военачальники и все русские люди еще более негодуют при мысли о том, что наши отступают в глубь страны.
Наполеон, разрезав армии, движется в глубь страны и упускает несколько случаев сражения. В августе месяце он в Смоленске и думает только о том, как бы ему идти дальше, хотя, как мы теперь видим, это движение вперед для него очевидно пагубно.
Факты говорят очевидно, что ни Наполеон не предвидел опасности в движении на Москву, ни Александр и русские военачальники не думали тогда о заманивании Наполеона, а думали о противном. Завлечение Наполеона в глубь страны произошло не по чьему нибудь плану (никто и не верил в возможность этого), а произошло от сложнейшей игры интриг, целей, желаний людей – участников войны, не угадывавших того, что должно быть, и того, что было единственным спасением России. Все происходит нечаянно. Армии разрезаны при начале кампании. Мы стараемся соединить их с очевидной целью дать сражение и удержать наступление неприятеля, но и этом стремлении к соединению, избегая сражений с сильнейшим неприятелем и невольно отходя под острым углом, мы заводим французов до Смоленска. Но мало того сказать, что мы отходим под острым углом потому, что французы двигаются между обеими армиями, – угол этот делается еще острее, и мы еще дальше уходим потому, что Барклай де Толли, непопулярный немец, ненавистен Багратиону (имеющему стать под его начальство), и Багратион, командуя 2 й армией, старается как можно дольше не присоединяться к Барклаю, чтобы не стать под его команду. Багратион долго не присоединяется (хотя в этом главная цель всех начальствующих лиц) потому, что ему кажется, что он на этом марше ставит в опасность свою армию и что выгоднее всего для него отступить левее и южнее, беспокоя с фланга и тыла неприятеля и комплектуя свою армию в Украине. А кажется, и придумано это им потому, что ему не хочется подчиняться ненавистному и младшему чином немцу Барклаю.
Император находится при армии, чтобы воодушевлять ее, а присутствие его и незнание на что решиться, и огромное количество советников и планов уничтожают энергию действий 1 й армии, и армия отступает.
В Дрисском лагере предположено остановиться; но неожиданно Паулучи, метящий в главнокомандующие, своей энергией действует на Александра, и весь план Пфуля бросается, и все дело поручается Барклаю, Но так как Барклай не внушает доверия, власть его ограничивают.
Армии раздроблены, нет единства начальства, Барклай не популярен; но из этой путаницы, раздробления и непопулярности немца главнокомандующего, с одной стороны, вытекает нерешительность и избежание сражения (от которого нельзя бы было удержаться, ежели бы армии были вместе и не Барклай был бы начальником), с другой стороны, – все большее и большее негодование против немцев и возбуждение патриотического духа.
Наконец государь уезжает из армии, и как единственный и удобнейший предлог для его отъезда избирается мысль, что ему надо воодушевить народ в столицах для возбуждения народной войны. И эта поездка государя и Москву утрояет силы русского войска.
Государь отъезжает из армии для того, чтобы не стеснять единство власти главнокомандующего, и надеется, что будут приняты более решительные меры; но положение начальства армий еще более путается и ослабевает. Бенигсен, великий князь и рой генерал адъютантов остаются при армии с тем, чтобы следить за действиями главнокомандующего и возбуждать его к энергии, и Барклай, еще менее чувствуя себя свободным под глазами всех этих глаз государевых, делается еще осторожнее для решительных действий и избегает сражений.
Барклай стоит за осторожность. Цесаревич намекает на измену и требует генерального сражения. Любомирский, Браницкий, Влоцкий и тому подобные так раздувают весь этот шум, что Барклай, под предлогом доставления бумаг государю, отсылает поляков генерал адъютантов в Петербург и входит в открытую борьбу с Бенигсеном и великим князем.
В Смоленске, наконец, как ни не желал того Багратион, соединяются армии.
Багратион в карете подъезжает к дому, занимаемому Барклаем. Барклай надевает шарф, выходит навстречу v рапортует старшему чином Багратиону. Багратион, в борьбе великодушия, несмотря на старшинство чина, подчиняется Барклаю; но, подчинившись, еще меньше соглашается с ним. Багратион лично, по приказанию государя, доносит ему. Он пишет Аракчееву: «Воля государя моего, я никак вместе с министром (Барклаем) не могу. Ради бога, пошлите меня куда нибудь хотя полком командовать, а здесь быть не могу; и вся главная квартира немцами наполнена, так что русскому жить невозможно, и толку никакого нет. Я думал, истинно служу государю и отечеству, а на поверку выходит, что я служу Барклаю. Признаюсь, не хочу». Рой Браницких, Винцингероде и тому подобных еще больше отравляет сношения главнокомандующих, и выходит еще меньше единства. Сбираются атаковать французов перед Смоленском. Посылается генерал для осмотра позиции. Генерал этот, ненавидя Барклая, едет к приятелю, корпусному командиру, и, просидев у него день, возвращается к Барклаю и осуждает по всем пунктам будущее поле сражения, которого он не видал.
Пока происходят споры и интриги о будущем поле сражения, пока мы отыскиваем французов, ошибившись в их месте нахождения, французы натыкаются на дивизию Неверовского и подходят к самым стенам Смоленска.
Надо принять неожиданное сражение в Смоленске, чтобы спасти свои сообщения. Сражение дается. Убиваются тысячи с той и с другой стороны.
Смоленск оставляется вопреки воле государя и всего народа. Но Смоленск сожжен самими жителями, обманутыми своим губернатором, и разоренные жители, показывая пример другим русским, едут в Москву, думая только о своих потерях и разжигая ненависть к врагу. Наполеон идет дальше, мы отступаем, и достигается то самое, что должно было победить Наполеона.
На другой день после отъезда сына князь Николай Андреич позвал к себе княжну Марью.
– Ну что, довольна теперь? – сказал он ей, – поссорила с сыном! Довольна? Тебе только и нужно было! Довольна?.. Мне это больно, больно. Я стар и слаб, и тебе этого хотелось. Ну радуйся, радуйся… – И после этого княжна Марья в продолжение недели не видала своего отца. Он был болен и не выходил из кабинета.
К удивлению своему, княжна Марья заметила, что за это время болезни старый князь так же не допускал к себе и m lle Bourienne. Один Тихон ходил за ним.
Через неделю князь вышел и начал опять прежнюю жизнь, с особенной деятельностью занимаясь постройками и садами и прекратив все прежние отношения с m lle Bourienne. Вид его и холодный тон с княжной Марьей как будто говорил ей: «Вот видишь, ты выдумала на меня налгала князю Андрею про отношения мои с этой француженкой и поссорила меня с ним; а ты видишь, что мне не нужны ни ты, ни француженка».
Одну половину дня княжна Марья проводила у Николушки, следя за его уроками, сама давала ему уроки русского языка и музыки, и разговаривая с Десалем; другую часть дня она проводила в своей половине с книгами, старухой няней и с божьими людьми, которые иногда с заднего крыльца приходили к ней.
О войне княжна Марья думала так, как думают о войне женщины. Она боялась за брата, который был там, ужасалась, не понимая ее, перед людской жестокостью, заставлявшей их убивать друг друга; но не понимала значения этой войны, казавшейся ей такою же, как и все прежние войны. Она не понимала значения этой войны, несмотря на то, что Десаль, ее постоянный собеседник, страстно интересовавшийся ходом войны, старался ей растолковать свои соображения, и несмотря на то, что приходившие к ней божьи люди все по своему с ужасом говорили о народных слухах про нашествие антихриста, и несмотря на то, что Жюли, теперь княгиня Друбецкая, опять вступившая с ней в переписку, писала ей из Москвы патриотические письма.
«Я вам пишу по русски, мой добрый друг, – писала Жюли, – потому что я имею ненависть ко всем французам, равно и к языку их, который я не могу слышать говорить… Мы в Москве все восторжены через энтузиазм к нашему обожаемому императору.

Трикстер — это мифологический архетип добытчика и устрои-теля космического порядка, который часто в архаической мифологии охотников является озорником, обладающим неуем-ным, необузданным характером, наделенным такими пороками, как хитрость, жадность, глупость, похотливость, гневливость, страсть к обжорству. Персонаж трикстера обладает двойственностью и объединяет противоположные качества: стремление к упорядоченности, к со-зиданию и хаотические, стихийные порывы, направленные на раз-рушение прежних достижений человечества (например, трикстер уничтожает годовой запас зерна, пожирает все вокруг, нарушает табу, кощун-ствует над святынями).

Окончательно антропоморф-ный облик культурного героя устанавливается в образе бога-творца, передающего блага цивилизации людям в качестве дара. Архаичные боги имеют двойственный характер, будучи одновременно благи-ми и вредоносными. Нравственное осознание поступков, появление морального оценивания приводит к возникновению пары богов-антагонистов. противостоящих друг другу в качестве соперников. Их оппозиция соответствует четкому пониманию в обществе моральных принципов, утвердившихся норм добра и зла. Правила морали не имели еще силу закона. Их соблюдение зависело от веры и под-держивалось в формах ритуала , знание о нормах закреплялось и фиксировалось с помощью обрядов (религиозных, семейно-бытовых, посвятительных).

Вторая причина менее очевидна, её можно назвать психологической. К. Г. Юнг деликатно и тонко показал, что фигура трикстера в ми-фологии олицетворяет стремление человека освободиться от всего низменного, чудовищного, грязного (символизированного образом животного). Продолжая мысль Юнга, становится ясно, что образ трикстера — нагляд-ное воплощение того, от чего человек хочет отказаться. Это напо-минание, каким человек был в глубоком прошлом. Надо думать, эволюция образа культурного героя не может остановиться в этой точке и должна продемонстрировать дальнейшее развитие. То есть, в мифологеме героя воплотилась не только идея, чем человек был, но также идеал — каким человек желает стать. В аналитической пси-хологии фигура бога как раз объективирует все те невероят-ные возможности, которые человеку недоступны, но которыми он страстно хотел бы обладать. Поэтому путь от неразумного и неуемного трикстера к всемогущему, всезнающему и (что немало-важно в теории З. Фрейда) обладающему вседозволенностью богу вполне закономерен. З. Фрейд неоднократно говорит о компенси-рующей роли фантазии бога, в которой удовлетворяется мечта чело-века о собственном могуществе и власти.

УДК 008.001 МАМОНТОВА А.Д.

БОГИ-ТРИКСТЕРЫ И БОГИ МАГИИ В СЛАВЯНСКОЙ И СКАНДИНАВСКОЙ

МИФОЛОГИИ (СХОДСТВА И РАЗЛИЧИЯ)

Мамонтова Анастасия - студентка культурологии Тамбовского государственного университета

им. Г.Р. Державина.

Аннотация. В статье рассматривается мифология, которая понимается как зеркало, отражающее характер народа-прародителя, ценности, которые он превозносит и лелеет, - и анти-ценности, им порицаемые и отрицаемые; также мифология, точнее самый ее дух находится в непосредственной связи со средой обитания народа-мифотворца. При сравнении мифологических систем разных народов, обнаруживается множественные соответствия и противопоставления. Особенно богатый материал для сопоставлений такого рода дает Европа и Россия. Для такого сравнения наиболее интересны славянская и скандинавская мифологии, так как эти народы-мифосоздатели являются самыми близкими ветвями индоевропейского родового древа.

Одной из главных черт язычества является мистериальность, в результате чего четкое разделение магии и религиозного учения, в современном понимании, невозможно, священный текст содержит в себе не только космогонию и космологию, но и прямое руководство по проведению мистерий (например, инициаций) и некоторых шаманистских практик. А многие действия, кажущиеся теперь обыденными, являлись магическими обрядами. Поэтому сопоставление мифологических традиций невозможно без сопоставления Богов Магии, которые часто сочетают в себе функции культурного героя и трикстера. В данной работе сравнение будет рассмотрено, на примере, сочетания нескольких ипостасей (трикстера и Бога Магов) в образах Велеса-Вия (а также других Чернобогов - ипостасей Велеса) и Одина-Локи. Мнение, что Трикстер лишь ипостась Бога Магии была высказана еще четыре десятилетия назад Ф. Стремом, ее придерживаются многие исследователи, но рассмотрим мы это на примере работ двух авторов Д. Гаврилова «Белобог против Чернобога. Один против Одина» и А.В. Платова «Трикстер, или обратная сторона монеты», эти работы посвящены скандинавской мифологии, а славянской касаются лишь частично, нашей задачей же будет найти аналогию в мифологии славянской.

Ключевые слова: мифологи, мистериальность, Боги магии, Боги трикстеры, испостаси Богов. Во всякой мифологической системе важнейшим божественным деянием является творение мира, за миротворением же, традиционно следует мироустройство - освоение и обустройство сотворенного мироздания. Не мене традиционно обустройством мира занимаются уже не сами боги, а культурные герои, которые добывают или создают предметы обихода, устанавливают правила социальной организации, обучают и т.д. Свою добычу культурный герой находит или похищает, иногда он также сражается со стихийными силами, олицетворяющими первоначальный хаос, чем способствуют торжеству космоса. В некоторых же мифологических системах, в частности скандинавской и славянской, подвиги культурных героев совершают сами боги, Один у скандинавов и Велес у Славян. Подобное объединение функций приближает богов к бытованию мира, делает их непосредственными участниками цивилизационного процесса.

Трикстер, последний из богов, чьи деяния укладываются в рамки действий культурного героя и чьи поступки и действия, а точнее противостояние его действий и действий положительного культурного героя, составляют основной сюжет любой мифологии. Иногда в нем содержится не просто отрицательная сущность, а сущность противоречивая, и не только по своим деяниям, но сама по себе, по самой своей сути, она является не только зеркальным, перевернутым справа налево, отражением культурного героя,

отвечающем перевернутым движением на движение, но способная действовать, мыслить и чувствовать субъективно и опосредованно от своего положительного двойника. Трикстер обладает специфическими, одному ему присущими чертами, отличающими его от более отрицательных и более положительных (насколько это возможно в языческой традиции) существ, «трюки, с которыми он достигает цели, его шутовские проделки» (Е.М. Мелетинский) всегда исключительны, он всегда скоморох, он злой шут, но никогда воплощение зла. По К. Леви-Сторсу, трикстер - персонаж-посредник, «медиатор» между мирами, возвышенным и низким, богами и йотунами, жизнью и смертью, космогоническим и эсхатологическим; он «ас

среди асов и демон среди демонов» (О.А. Смирницкая).

Дав подобную характеристику ипостасям Велеса и Одина, мы можем перейти к рассмотрению общности черт этих мифологических персонажей. Д. Гаврилов в своей работе выстраивает стройную систему доказательств, которая несколько поможет нам в сравнении. Ее можно изложить в нескольких тезисах:

1. «Белый бог, как и Черный бог, - это прабоги, боги старшего поколения».

2. «Белый бог участвует в творении Мира, либо препятствует порче мира. Чернобог также участвует в Творении, либо портит только что созданный мир».

3. «Белый бог в той же степени, что и Черный бог, связан с зарождением новой жизни и судьбой».

4. «Блага в мире - от Белбога: Белый бог - просветитель, он добывает и дарит людям и иным богам знания; Белый бог является из своего мира в наш мир, чтобы совершенствовать его. Вред в мире - от Чернобога».

5. «Иногда Белый бог обладает подчеркнуто светлым (зорким) взглядом, а Черный бог частично или полностью слеп».

6. «К миру Черного бога относятся животные - ворон, волк (или пес), змей - как ипостаси Черного бога или проявления, подвластные Ему. Белый бог зооморфически связан с благородными птицами (орел, сокол, ястреб) или лебедем, скотом (бык или корова, тур, олень) и противостоит змею».

Позиция А. Платова же представляет собой сопоставления функций, стихийных персонификаций и влияний этих богов, я попытаюсь отразить основное содержание несколькими цитатами: «Две стороны одной монеты... Одна из них (вероятно, “тыльная”) - это Локи, божественный пересмешник. Какова же другая, “лицевая”, так сказать, ее сторона? Другая сторона - Один. Повелитель Асгарда, бог магов, князь мира по ту сторону смерти. Его индоевропейские аналоги: Велес славян и балтов...

Посмотрите, как пересекаются параллели: Локи - волшебными башмаками, позволяющими ходить по воздуху и воде; Велес почитался как бог, связанный с водой, Э.И.Грас сближал Локи с духами водоемов; а имя Локи восходит к древнескандинавскому Logi - огонь.

Пожалуй, скандинавская традиция - единственная (кроме, разве что, индийской) среди всех индоевропейских мифологических традиций, в которой эти две ипостаси разошлись настолько далеко, что стали внешне независимыми мифологическими персонажами».

С позициями этих авторов трудно не согласиться, (за исключением нескольких неточностей в изложении А. Платова, например, Один имеет прямое отношение к загробному миру, он владелец Вальхаллы, и к тому же выполняет функцию психопомпа, присущую Богу Магов), теперь нам остается подтвердить это мнение.

Итак, Локи является не только одной из основных движущих сил скандинавской мифологии, но еще и самим Одином, а не этакой «пародией на верховного аса» (А.О. Смирницкая). Эта «двойниковая» составляющая образа Локи наиболее ярко показывается в эддической песне «Перебранка Локи», в которой он «выводит на чистую воду» всех собравшихся на пир богов и обменивается с Одином взаимными обвинениями, одинаковыми по своей сути:

Один сказал:

«Пусть в распрях не раз, кто праздновал труса, тому я дарил победу, зато восемь зим ты в подземелье сидел, был дойной коровой, был женкой рожалой, ты - бабоподобный муж!»

Локки сказал:

«А сам ты, я слышал, на острове Самсей, как ведьма, бил в барабаны, жил, ворожея, у людей в услуженье, -

сам ты бабоподобный муж».

И это не единственное уподобление богов друг другу, Один, как и Локи ни раз получал желаемое обманным путем, миф о добывании меда поэзии - характерный тому пример, мы рассмотрим его более подробно еще и потому, что он объединяет в себе деяние культурного героя и средства достижения трикстера. Вот, что говорит нам об этом деянии Снори Стурлусон: «Один отправился в путь и пришел на луг, где девять рабов косили сено. Он спрашивает, не хотят ли они, чтобы он заточил им косы. Те соглашаются. Тогда, вынув из-за пояса точило, он наточил косы. Косцы нашли, что косы стали косить много лучше, и захотели купить точило. Он сказал, что пусть тот, кто хочет купить точило, заплатит за него в меру. Это всем пришлось по душе, и каждый стал просить точило для себя. Один бросил точило в воздух, но, так как все хотели схватить его, вышло, что они полоснули друг друга косами по шее.

Один остался ночевать у великана по имени Бауги, брата Суттунга. Бауги стал сетовать на свои дела и рассказал, что девять его рабов зарезали друг друга косами и навряд ли ему удастся найти себе других работников. Один же назвался Бёльверком и взялся работать у Бауги за девятерых, а вместо платы попросил себе глоток меда Суттунга. Бауги сказал, что не он хозяин меда: мол, Суттунг один завладел им; но он готов идти вместе с Бёльверком и помочь ему добыть мед. Бёльверк работал все лето за девятерых у Бауги, а как пришла зима, стал требовать с него платы. Они отправились к Суттунгу. Бауги рассказал брату своему Суттунгу об уговоре их с Бёльверком, но Суттунг наотрез отказался дать хоть каплю меда. Тогда Бёльверк сказал Бауги, что надо попробовать, не удастся ли им заполучить мед какою-нибудь хитростью. Бауги согласился. Бёльверк достает бурав по имени Рати и велит Бауги попробовать, не возьмет ли скалу бурав. Тот так и делает. Потом Бауги говорит, что скала уже пробуравлена. Но Бёльверк подул в отверстие, и полетела каменная крошка в его сторону. Тут он понял, что Бауги замышляет его провести. Снова велел он буравить скалу насквозь. Бауги стал буравить снова, и, когда подул Бёльверк во второй раз, каменная крошка отлетела внутрь. Тогда Бёльверк принял обличье змеи и пополз в просверленную дыру. Бауги ткнул в него буравом, да промахнулся. Бёльверк добрался до того места, где сидела Гуннлёд, и провел с нею три ночи, а она позволила ему выпить три глотка меду. С первого глотка он осушил Одрёрир, со второго - Бодн, а с третьего - Сон, и так достался ему весь мед. Потом он превратился в орла и поспешно улетел. А Суттунг, завидев этого орла, тоже принял обличие орла и полетел в погоню. Как увидели асы, что летит Один, поставили они во дворе чашу, и Один, долетев до Асгарда, выплюнул мед в ту чашу. Но так как Суттунг уже настигал его. Один выпустил часть меда через задний проход. Этот мед не был собран, его брал всякий, кто хотел, и мы называем его "долей рифмоплетов". Мед Суттунга Один отдал асам и тем людям, которые умеют слагать стихи». Действия Одина как культурного героя вполне очевидны, -добывание меда поэзии отнюдь не прихоть капризного аса, а деяние, направленное на обретение мудрости, и даже более того преподнесение ее людям. Но столь же очевидны и трикстерные пути достижения, обман и убийство нормальны для Одина, он ничуть не находит их предосудительными, главное для него результат и он гордится рассказывая о своих трудах:

«.плату недобрую деве я отдал за ласку, любовь, за всю ее скорбь».

В мифологии обретение знания одним, часто оборачивается бедой для другого, но это становится закономерным, если в постижении этой мудрости помогает Один. Так, знание о мироустройстве, передается Агару сыну Гримнира, лишь после искушения, которым и была решена судьба конуга, и не трудно догадаться, что его ждала не Вальхалла («Речи Гримнира»). Он проявляет и другие присущие Локи черты, черты злого шута: искушения Странника приводили людей к печальным последствиям, он нередко надсмехался над богами и великанами, особенно над простоватым Тором («Речи Харбарда»), вступает в запрещенные связи и отвечает на добро коварством:

«.я всех был хитрей -с семью я сестрами ложе делил, их любовью владел.» и

«Соблазнял я искусно наездниц ночных, жен отнимал у мужей;

жезл волшебства Хлебард мне отдал, турс храбрый, а я рассудка лишил его».

Одина никак нельзя назвать справедливым богом или богом добродетели; он коварен и даже злонамерен. Среди исследователей встречается гипотеза, что Один «приложил руку» к убийству любимого всеми асами своего сына Бальдра; высказывались мнения, что слепой бог Хед, поразивший Светлого бога, - также является ипостасью Одина, что еще раз указывало на тесную связь между Одином и Локи, направлявшего руку слепого.

Многие исследователи полагали, что двойственность Локи заключается в его «огненной природе», впервые такую точку зрения высказывал еще Снори Стурлусон в «Младшей Эдде». Впрочем, проделки Локи и его постоянное стремление разрушить или осквернить то, что было создано другими богами, показывают его как мифологического плута-трикстера, разрушающего и перераспределяющего созданное другими, с выраженными хтоническими и демоническим свойствами, «он как бы способствует циркуляции ценностей между мирами» (Е.М. Мелетинский).

Если у Одина всего две трикстерные ипостаси, достаточно просто выделяемые из северного пантеона, то с Велесом все гораздо сложнее, он как и Один обладает противоречивыми чертами, добивается цели любыми средствами, и он «жен отнимал у мужей», но его отличительная особенность заключается в том, что он более выражено, в одной своей ипостаси сочетает черты положительного культурного героя и трикстера.

Так в Битве Трех Родов Велес подобно Локи становится на сторону «темных» сил, противников Сварожичей, ни раз затевает ссоры с богами, особенно с Перуном, аналогом скандинавского Тора(до периода замещения его Одином), где проявляет свои демонические качества, за что в более поздней христианизированной традиции часто воспринимается и именуется Чертом, он во всех своих ипостасях обладает «огненной», подобно Локи (кроме Водяного и Лешего, но эти его ипостаси - переработка периода двоеверия) и хтонической природой. Способность оборачиваться, впрочем, эта способность присуща и Одину как Богу Магов, достаточно специфична (для богов других архетипов) так как одна ипостась может принимать хтонические образы, (для Одина это волк и змея, для Велеса - змей, ворон и козел) также легко как и космические (Один - орел, Велес

Орел, бык). Находится и еще одна общность - «положительный» Один имеет один глаз как и отрицательный Вий, который также является хозяином загробного мира. Обвинения в «бабоподобности» может быть адресовано и Велесу, ипостасью которого в начале миротворения была Серая Уточка, подобно Локи рождающая разрушителя мира - Черного Ворона, в пользу этого утверждения говорит еще и тот факт, что в христианизированном варианте мифа ее место занимает Черт, который всегда замена Велеса.

Но главными сложностями являются: во-первых отсутствия четкого разграничения между самим Велесом и его ипостасями, так во многих мифологических сюжетах сущность Велеса называется разными именами, но является одним действующим лицом, что создает проблему определения кому все-таки принадлежат данные трикстерные черты, но так как Велес является практически единственным культурным героем в славянской мифологии и сюжет посвящен скорее иному воплощению сущности нежели самому Огнебогу, то и действия характерные для трикстера стоит отнести к деянию одной из его ипостасей; во-вторых, достаточно большое число его ипостасей и еще притом, что все они (кроме Семаргла) являются трикстерами с явно выраженными хтоническими чертами.

В чем же еще кроме уже перечисленных качеств и событий существует схожесть ипостасей Велеса и Одина-Локи? Наиболее важной чертой, играющей основную роль в их поведении и даже самой мифологии, остается двойственность этих богов, основанная не только на «природной склонности» к смене союзников, но, главное, на кровном родстве с противниками богов: не смотря на обретение обрядового родства с верховным асом:

«Оба мы, Один, во время оно

кровью братство скрепили.»

Локи остается потомком инистых великанов, и что еще более важно дети Локи, хтонические чудовища:

«От Ангрбоды Локи Волка родил, а Слейпнир - сын Локи

от Свадильфари; еще одно чудище, самое злое, на свет рождено Бюлейста братом.» ;

Дети Велеса, хотя и далеко не все являются хтоническими чудовищами, но некоторые из них родственно связаны с противниками богов (например, дочь Велеса Помана замужем за Паном), а братья Огнебога Валья и Вритья, находяться на стороне сварожьих врагов, это и послужило решающим фактором отказа Бога Магов воевать на стороне Сварога:

«Отвечал Перуничу Велес:

Нет, сражаться с родною кровью - не пристало мне, сын Перуна! И скажу еще: меч не скован, не отточено то железо, что моих одолеет братьев - сыновей великого Сурьи!»

Стоит заметить, что одним из детей Локи также был хтонический змей, что является еще одной общей чертой двух трикстеров.

Для трикстеров славянской и скандинавской мифологий характерна еще одна специфическая черта - скоморошество; Локи она присуща с самого начала и ни раз выручала его в трудной ситуации, а вот Велес обучался этому искусству у Квасуры с Китоврулой, что тоже пошло ему на пользу.

Так же плутовство и хвастовство, из-за которых оба бога ни раз оказывались в сложной ситуации: попытка завладения источником бессмертия богов (кража корзины с фруктами Идун, дающими бессмертие и юность, Локи и попытка завладения молодильных золотых яблок в Светлом Ирии Велеса) окончилась неудачно. А хвастовство и самонадеянность, с которых начиналась «Перебранка Локи»:

Локи сказал:

«К Эгиру в дом -войти я решил и на пир посмотреть; раздор и вражду я им принесу, разбавлю мед злобой».

Эльдир сказал:

«Если в палаты войти ты решил, на пир посмотреть и асов забрызгать грязной бранью -

об тебя ж оботрут ее».

Локи сказал:

«Знаешь ли, Эльдир,

Если начнем мы Обидно браниться,

Я ответами буду Богаче тебя,

если ты не замолкнешь.», привела его к печальному ожиданию Рагнарека, он был прикован к скале, а над его лицом была подвешена змея, капающий яд которой приносил Локи невыносимые страдания, от которых содрогалась земля, когда Сигюн, его жена, держащая чашу над лицом мужа, уходила выливать яд. Именно оскорбление богов, нарушение правил поведения гостя, крайняя самонадеянность и хвастовство привели к печальным последствиям, а, не как часто принято считать, убийство Бальдра, т.к. оно уже было предсказано, и асы знали кто убийца, но наказание не последовало. Из-за таких же качеств Велес-Волх понес схожее наказание, он был прикован к скале, но, в отличие от Локи, его мучил не змеиный яд, а орел (чем находится схожесть с греческим мифом, а скорее заимствование т.к. помимо орла присутствует очень схожий с греческим сюжет, но полностью оторваный от смысла и предыдущих событий повествования; смысловое же содержание полностью совпадает со скандинавским). А вот понес это наказание Велес-Волх за те же

недозволенное поведение в Ирии у Алатырь-камня и самонадеянное нарушении правил у Черного камня (противоположного белому Алатырю):

«А кто станет у камешка тешиться, да и тешиться-забавляться, перескакивать Черный Камень, тот останется здесь навеки.»,

подобно Локи получает он и обвинение в убийстве, и подобно Локи должен он ждать освобождения.

В мифологии сложно встретить образ более сложный и противоречивый, нежели образы Велеса или Одина. В отличие от индоевропейских аналогов: греческого Зевса и Диониса, финского Кулерво, славянский и скандинавский Бог Магов, не обладает чертами архетипического бога-младенца, да и сам миф о похищении богом-трикстером коров у одного из верховных богов в мифологии скандинавов отсутствует, а у славян крайне размыт. Единственный архетип подходящий этим асам - архетип трикстера. Вот что пишет о нем К.Г. Юнг: «Он - и нечеловек, и сверхчеловек, и животное и божественное существо, главное устрашающее свойство которого подсознание. Не определен даже его пол, несмотря на фаллические признаки, он может сделаться женщиной и выносить ребенка. Он может сделать полезное растение из части тела, что указывает на его изначальную сущность творца - ведь мир сотворен из тела Бога. Нередко он выступает как очень юное существо, скрывая за юным обликом могучий архетип мудрого старца(мудреца, мага, короля и т. п.). Его любовь к коварным розыгрышам и злобным выходкам, способность менять облик, его двойственная сущность - наполовину животная наполовину божественная, стремление к мученичеству, последнее по порядку, но не по значению». В этом описании было бы трудно не узнать Велеса-Одина, жертвы культурного героя и жестокие выходки трикстера, оборотничество и андрогинность все это его неотделимые черты. Но это не единственная общность, совпадают и многие н детали Велес, как и Один, обладает собственной башней - престолом в Китеже, так же имеющей магическое назначение (Валаскьяльв - «башня колдуна» в Асгарде), волшебным кольцом, правда менее вредоносным и т.д., к тому же Велес единственный из славянских богов, именуемый асом (кроме Азовы, жены Велеса), что еще больше роднит его с асом Одином. Кто же этот загадочный трикстер, Бог Магов? Он одновременно хранитель земного порядка и владетель усопших душ, он есть не только бог-творец, но и бог-разрушитель, т.е. он является самодостаточным, универсальным, Единым, Сущим и Не-сущим.

Примечания.

Космогонический миф - миф о сотворении мира.

Космология - учение о обустройстве космоса т. е. упорядоченного миросостояния (в противоположность хаосу).

Бог Магов - Согласно Дюмезилю, верховные языческие боги принадлежат одной из трех фундаментальных групп. Несколько упрощая, можно охарактеризовать эти три группы следующим образом:

Боги плодородия;

Боги-громовержцы, боги войны;

Боги магии и боги смерти.

Так, для скандинавов богами, образующими эту фундаментальную триаду, являются Фрейр (плодородие), Тор (громовержец) и Один (магия, переход в Иной Мир), для славян - Даждьбог, Перун, Велес.

Вальхалла - чертог в Асгарде, примыкающий к палатам Одина и уготованный для эйнхерий -воинов павших в бою.

Психопомп - проводник в мир мертвых для проходящих инициации.

Мед поэзии - в «Младшей Эдде» о нем рассказывается так: «Все началось с того, что боги враждовали с народом, что зовется ванами. Но потом они назначили встречу для заключения мира, и в знак мира те и другие подошли к чаше и плюнули в нее. А при расставании боги, чтобы не пропал втуне тот знак мира, сотворили из него человека. Он зовется Квасир. Он так мудр, что нет вопроса, на который он не мог бы ответить. Он много странствовал по свету и учил людей мудрости. И однажды, когда он пришел- в гости к неким карлам, Фьялару и Галару они позвали его как будто затем, чтобы поговорить с глазу на глаз, и убили. А кровь его слили в две чаши и котел, что зовется Одрёрир, - чаши же зовутся Сон и Бодн, - смешали с той кровью мед, и получилось медовое питье, да такое, что всякий, кто ни выпьет, станет скальдом либо ученым.

Асам же карлы сказали, будто Квасир захлебнулся в мудрости, ибо не было человека столь мудрого, чтобы мог выспросить у него всю мудрость».

Гунлед - дочь Сутунга и охранительница меда поэзии.

Странник - хейти Одина.

Хтонический - олицетворяющий силы хаоса.

Список литературы.

1 Гаврилов Д. Белбог против Чернобога. Один против Одина// Мифы и магия индоевропейцев, альм. вып. 10, М., 2002.

2 Гуревич А.Я. «Старшая Эдда»- Беовульф. Старшая Эдда. Песнь о Нибелунгах. М, 1975.

3 Левниевская Е. Мифы русского народа.- М.: Астрель: АСТ, 2005.

4 Платов А.В. Магия народов северо-западной Европы. - М.: «София», ИД «Гелиос», 2002.

5 Петрухин В.Я. Мифы древней Скандинавии- М.: Астрель: АСТ, 2005

6 Свято-Русские Веды. Книга Велеса. Перевод А.И. Асова.- М.: ФАИР-ПРЕСС, 2005.

7 Свято-Русские Веды. Книга Коляды. Перевод А.И. Асова.- М.: ФАИР-ПРЕСС, 2005.

8 Скандинавская мифология: Энциклопедия.- М.: Эксмо; СПБ.: Миргард, 2006.

9 Стеблин-Каменский М.И. Снорри Стурлусон и его «Эдда». - Стурлусон С. Младшая Эдда. М., 1970.

10 Юнг К.Г. Душа и миф. Шесть архетипов/К.Г. Юнг; Пер. А.А. Спектор. - Мн.: Харвест, 2004.

ТРИКСТЕР - ТОЖЕ БОГ

Слово trickster (англ. «обманщик, ловкач») пришло в современный русский язык из языка психологов и означает персонажа, который, невзирая на внешне отрицательные черты, в конечном счёте действует скорее во благо, хотя способы его действий могут вызывать, мягко говоря, неприятие.

В предшествующих работах (Гаврилов, 2004; Гаврилов, 2006б; Гаврилов, 2010) архетип трикстера уже был подробно рассмотрен. Основные черты его таковы:

1. Трикстер появляется для нарушения сложившихся устоев и традиций, он привносит элемент хаоса в существующий порядок, способствует деидеализации, превращению мира идеального в мир реальный.

2. Трикстер - не подконтрольная никому фундаментальная Сила, результат действия которой даже для самого Трикстера непредсказуем. Трикстер - это провокатор и инициатор социально-культурного действия и изменения творения, которое выглядит как порча.

3. Трикстер традиционно выступает посредником между мирами и социальными группами, способствует обмену культурными ценностями между ними и переводу информации из области непознанного (Мир Иной, Навь) в область познаваемого (Белый Свет, Явь). Он делает неявное явным, первым вторгаясь в область неизведанного.

4. Трикстер - господин многих искусств, мастер на все руки, иногда он - спутник культурного героя, его проводник или его Тень, а то и сам культурный герой; тот, кто проверяет претензий героя на Силу. Трикстер - добытчик знаний через нарушение социального или космогонического запрета, инициатор мифологического (архетипического) действия.

5. С точки зрения существующей этической системы культурного героя Трикстер аморален. Он стоит на грани мира людей. и первобытного мира Дикой Природы, поэтому с точки зрения человека как общественного существа смешон, нерассудителен или бессознателен. Зачастую обладает ярко выраженными чертами соблазнителя-гиперсексуала и обжоры. Склонен к перемене пола.

6. Трикстер - иллюзионист, мистификатор, оборотень, перевертыш, игрок, для него не существует привычного представления о жизни и смерти, ибо игра всякий раз может быть начата сначала и в любой момент прекращена (Гаврилов, 1997, с. 67–73; Гаврилов, 2006б). Он не всегда выходит победителем из затеянной игры и может попасть впросак, став жертвой собственной хитрости, если созданная им иллюзия (например, Силы или Правды) не убедительна.

7. Трикстер выступает как Старый мудрец, с одной стороны, и как юнец - с другой (в зависимости от того, каков находящийся рядом с ним культурный герой, чьё чувство значимости Трикстер умаляет).

Кто же есть Трикстер в мифологии древних славян и в их, так сказать, «домашней» Природной вере? Первый, кого обычно называют исследователи, - чёрт. Хотя образ чёрта, конечно, имеет дохристианское происхождение, между чёртом в язычестве и чёртом в христианстве есть огромная разница. В отличие от последних, в языческих представлениях чёрт не плохой, а просто иной, так как находится за чертой жизни и смерти. Говоря современным языком, он такой же аутсайдер, как и Трикстер.

Конечно, нельзя не признать, что христианские представления о дьяволе оказали серьёзное влияние на облик беса и чёрта. В фольклоре и на народных картинках черти - антропоморфные существа, покрытые чёрной шерстью, с рогами, хвостами и копытами (нередко с одним копытом, что есть признак одновременного пребывания в двух мирах или принадлежности Иному миру). Чёрт - вылитый греческий бог природы Пан, плоть от плоти Дикого Леса.

Известны народные представления о подвижности, «вертлявости» чертей (бесов), их способности к исключительно быстрому передвижению (Березович, Родионова, 2002, с. 7–44). Подобно Трикстеру, чёрт находится в своём пространстве, отдельном от людей и от богов. Ему присуща способность к оборотничеству: он превращается в чёрную кошку, собаку, свинью, змея, но чаще всего в человека - странника, младенца, кузнеца, мельника. Чёрт постоянно вмешивается в жизнь людей, причиняет мелкие неприятности, принуждает к неоправданным поступкам, насылает морок, заставляет плутать пьяных, провоцирует на преступление, самоубийство, соблазняет женщин, стремится заполучить душу человека (Мифы…, т. 2, с. 625).

Противник же Бога, дьявол, в отличие от «обычного» чёрта, оборачивается как мужчиной, так и женщиной и, само собой, животным: козлом, лошадью, птицей, рыбой, гадом.

Да, чёрт портит, но в итоге «порча» Божьего Творения чёртом оказывается не чем иным, как посвятительным испытанием, которое Тёмное начало устраивает «Светлому».

Известно, что скандинавского бога-трикстера Одина именовали богом висельников (повешенных). В этой связи упомянем о связи верёвки вообще с нечистой силой или даже дьяволом. Это находит отражение в ситуации самоубийства, которое «благословляется» нечистой силой. Бытуют истории о том, как девушка, привязавшая верёвку, чтобы повеситься, была спасена ангелом-хранителем, после чего услышала брань удалявшегося чёрта (Новичкова, 1995, с. 596); как мужик, собиравшийся повеситься, видел во сне ухмылявшегося чёрта с верёвкой (Черепанов, 1996). «Воздействие нечистой силы на висельника, надевающего на себя петлю по наущению или прямо с помощью дьявола, считается и у славян почти повсеместно причиной самоубийства» (Славянские древности, т. I, с. 378). Вспомним и о чудодейственных свойствах, приписываемых верёвке, из которой была сделана петля.

Чёрт занимается подменой детей и их воспитанием (что, кстати, может косвенно указывать и на то, что Велес выступал как покровитель молодых людей), удачно защищает своих любимцев на светском суде, оказывается, кстати, кумом Бабы-Яги.

Подобно Уленшпигелю, черти подсовывают недостойным нечистоты вместо причастия (Зеленин, 2002, с. 171–175, 299, 304). Конечно, и они попадают впросак - например, их подстреливает охотник, а проиграв спор, черти, подобно лешим, отдают право беспрепятственной охоты и/или волшебные предметы добру молодцу, а оброк - мужичку типа Балды (Сказки и песни Белозерского края, 1999, № 7, 35, 42, 96). Чёрт даёт мужику деньги под залог души и остаётся с. носом, в обмен на душу служит вместо солдата и не выдерживает тягот службы (Садовников, 2003, № 79–80). Если же обратиться к европейскому фольклору, то чёрт тоже уступает в находчивости Пьеру или Жаку-пройдохе (Французские народные сказки, 1959, с. 266–276).

В славянском фольклоре и в эпосе ближайших соседей славян сохранились множественные фрагменты дуалистического мифа о сотворении мира и самого человека двумя началами - божественным и «дьявольским», стало быть, Светлым и Тёмным, подчас двумя братьями. На поверку в этом мифе так называемый Белобог (или собственно Бог) выступает культурным героем, а его спутник и соперник, соревнующийся с ним (т. е. Чернобог), проявляет себя как самый настоящий Трикстер.

«Стал Господи мир творить, где народу жить. Распустил он море-окиян; надо землю сеять. Прибежал лукавый чорт, да и говорит

Господу: „Ты, Господи, всё творишь: весь мир сотворил, окиян-море напустил; дай мне хошь землю насеять“ - „Сей!“ - сказал Господи. Сеял, сеял лукавый - никакого толку! „Опускайся ты, лукавый, - сказал Господи, - на самое дно моря, достань ты, лукавый, горсть земли“; вынырнул - глядь, всю землю водой размыло. Опустился в другой - тоже: в горсти нет земли. Опустился лукавый в третий раз и, по божьему по веленью, оставалась за ногтем песчиночка. Бог взял ту песчиночку и насеял всю землю, с травами, с лесами, со всякими для человека угодьями. - „Будем с тобой, Господи, братьями родными, - сказал лукавый Господу: Ты будешь меньшой брат, я большой!“ Господи усмехнулся. „Будем, Господи, братьями ровными“. Господи усмехнулся опять. „Ну, Господи, ты будешь старший брат, я меньшой!“ - „Возьми, - говорит Господи, - возьми меня за ручку повыше локотка; пожми ты ручку ту изо всей силы“. Лукавый взял Господа за ручку выше локотка; жал ручку изо всех сил, устал от натуги, а Господи стоит да только усмехается. Тут Господь только взял лукавого за руку: лукавый так и присел. Господи наложил на лукавого крестное знамение, лукавый и убежал в преисподнюю. Люди, да ещё святые люди, нарицаются сыны божии, а лукавый хотел к Господу в братья залезть!» (Киреевский, 1986, т. 2, с. 38).

«Стал Господи мир творить, где народу жить. Распустил он море-окиян; надо землю сеять. Прибежал лукавый чорт, да и говорит Господи: „Ты, Господи, всё творишь: весь мир сотворил, окиян-море напустил; дай мне хошь земли насеять!“ - „Сей!“ - сказал Господи. Сеял, сеял лукавый, - никакого толку! - „Опускайся ты, лукавый, - сказал Господи, - на самое дно моря, достань ты, лукавый, горсть земли“. Опустился лукавый на дно моря, захватил лукавый горсть земли; вынырнул: глядь - всю землю водой размыло. Опустился в другой, - тоже: в горсти нет земли. Опустился лукавый в третий раз, и, по Божьему по велению, оставалась за ногтем песчиночка. Бог взял ту песчиночку и насеял всю землю, с травами, с лесами, со всякими для человека угодьями» (Буслаев, 1859, т. I, отд. 2, с. 100).

«В начале Света благоволил Бог выдвинуть Землю. Он позвал Черта, велел ему нырнуть в бездну водяную, чтобы достать оттуда горсть земли и принесть ему. - Ладно, думает Сатана, я сам сделаю такую же землю! Он нырнул, достал в руку земли и набил ею свой рот. Принес Богу и отдает, а сам не произносит ни слова… Господь куда ни бросит землю - она вдруг является такая ровная-ровная, что на одном конце станешь - то на другом всё видно, что делается на земле. Сатана смотрит… хотел что-то сказать и поперхнулся. Бог спросил: чего он хочет? Чёрт закашлялся и побежал от испугу. Тогда гром и молния поражали бегущего Сатану, и он где приляжет - там выдвинутся пригорки и горки, где кашлянет - там вырастет гора, где привскачет - там высунется поднебесная гора. И так бегая по всей земле, он изрыл её: наделал пригорков, горок, гор и превысоких гор» (Афанасьев, 1994, т. 2, с. 458–462).

«По старосветному Окиян-морю плавало два гоголя, первый - бел-гоголь, другой - черен гоголь. И теми двумя гоголями плавали сам Господь Вседержитель и Сатана. По божию велению, по богородицину благословению Сатана выздынул со дна синя моря горсть земли. Из той горсти Господь сотворил ровные места и путистые поля, а Сатана понаделал непроходимых пропастей, ущелий и высоких гор» (Ончуков, 1998).

«Вот, когда Бог сотворил воду, то и говорит Сатане: „Поди в море, возьми со дна горсть песку и принеси Мне, Я сотворю землю“. Сатана достал со дна две горсти песку (он уж тогда задумал обмануть; Господа и так же творить как он), принес одну горсть и подал её Богу, а другую затаил у себя. Бог бросил горсть песку - и родилась земля. Но когда он ушел, и кинул свою горсть Сатана, то на земле появились горбины и каменные горы. Вот почему на земле родились горы» (Бурцев, 1910, т. 6, с. 121).

«Бог человека по своему образу и подобию создал, и чёрт тоже захотел сделать: написал и вдунул в него свой дух. Выскочил козёл рогатый - чёрт испугался и попятился от козла. С тех пор он и боится его. Вот почему в конюшнях козла держат, и на коноводных тоже - где бывало пар до ста лошадей, всегда козла держали. Он - чёртов двойник» (Садовников, 2003, с. 248).

А вот версия создания человека, изложенная ещё языческими волхвами в споре с усмирителем белозёрских язычников Яном Вышатичем в пересказе христианина Яна и летописца. Человека создали Бог и Сатана: «Бог мывся, отерсе ветхем и сверже с небесе на землю; и распреся сатана з богом, кому в нем творити человека. И сотворил диавол человека, а бог душу в онь. Тем же аще умрет человек, в землю идёт тело, а душа - к богу». Ян тех волхвов повесил, «и в другую нощь медведь возлез, угрыз, снесть их…» (ПСРЛ, т. I). Скандинавский Локи тоже участвовал в сотворении человека.

Индоевропейские корни летописного свидетельства о волхвах весьма убедительно, на наш вгляд, обосновал Л. Прозоров, невзирая на критику в его адрес (Прозоров, 2006а).

Следующий рассказ записан в Пензенской губернии у мордвы по историческим меркам недавно. Нередко русские язычники, не желавшие поступиться верой предков, уходили на восток. На Волге они смешивались с местным финно-угорским населением, и миф накладывался на миф: «Человека хотел сотворить не Чам Пас, а Шайтан: собрал глины, песку и земли от семидесяти семи стран света, но слепить благообразно тела не мог - то слепит свиньей, то собакой, то гадом; а ему хотелось сотворить человека по образу и подобию Божию. Позвав птичку-мышь, он сказал ей: „Лети на небо, там у Чам Паса полотенце висит; когда он в баню ходит, тем полотенцем обтирается; висит оно у него на гвоздике, заберись ты в один конец полотенца, свей гнездо, разведи детей, чтобы один конец полотенца стал тяжелее и упал бы ко мне на землю“. Летучая мышь так и сделала. Шайтан обтёр полотенцем слепленного им человека, который получил образ и подобие Божие, но вложить в него живую душу он не мог. Когда Господь оживил его, Шайтан вступил с ним в спор: и на его долю из человека надобно что-нибудь ему дать. Решили так: „Образ и подобие от моего полотенца, - сказал Чам Пас, - и душа моя, а тело пусть будет твоё“. А птичку-мышь Чам Пас наказал за службу Шайтану: отнял у неё крылья и приставил голый хвост, так же как у Шайтана, и дал такие же лапы, как и у него» (Веселовский, 1889, с. 10–11).

Как указывает Д. Громов, зафиксировано свыше десятка фольклорных вариантов данного сюжета (Громов, 2005, с. 8–29; Труды экспедиции…, 1872, с. 145; Радченко, 1910, с. 74–76; Галицько-руські народні легенди, 1902, с. 222, № 388).

«Шол по земя Господь Бог, а с ним дьявол. Ну, тот, который людей сомущает, и здумал он и Бога сомутить. И так и шли они. Им на путе стречатца куча земли. „Кто, - говорит дьявол, - из нас сильнее, ты али я, покажем свою силу“. Взял землицы, плюнул на неё, в руках повалял и сделал вроде как статуй, человека обрисовал. „Вот видишь, он на меня походит (похож)“, - говорит дьявол Исусу Христу. Ну, подошел Исус Христос к етой статуе. А она на полу лёжит. Дьявол не мог её уставить, штоб стояла. Так подошел Исус Христос, взял капочку самую земли на ладонь, на руку-то, маленько слюной спустил, размешал эту грязь, да по губам и помазал этому-то статую. Потом в лицо дунул - дух доспел. Статуй-то и оживел, стал, поднялся и пошол. Дьявол-то улетел. Тело-то в нас дьяволово, от земли, а душа-то Богова - она завсегда и после смерти уходит к нему обратно на небо» (Фольклор Приангарья, 2000, с. 47–48).

«Чорт сотворил тело человека из глины, но не мог оживить его; Бог сказал чорту: „Отдай мне человека, я дам ему жизнь“; чорт отдал, чтобы посмотреть, как это сделать». Далее чёрт пропускает момент творения, и так и не узнает, как Бог оживил человека (Зеленин, 1914, с. 675–676).

«Тай він тогда злипиў з земли чоловіка и зачьнў на него хікати, плювати, харкати, аби его оживити, а далп телепае ним, шторцуе - не мож. Приходит Пан-бог и питае еп: - „А ти шо, мой, робиш?“ - „А, каже, я собі зробиў товарищ! бо ти, каже, маеш товариші, а я ни маю; хочу собі зробити также товариші“. - А Бог каже: - „А деж ти годен собі товариші зробити?“ - „Тай казаў ему ити від того гет и вівернуў того чоловіка, там шо він - оссина ему - обхаркаў у середину, и оживиў его и назвав его Адам“» (Матеріяли до гуцульської демонології, 1909, с. 66).

«Бог сотворил ангела по образу своему и подобию, а дьявол, как нечистая сила, стал ему завидовать и начал из земли и воды составлять тварь, которая во всем походила на ангела. И так он из земли создал человека, поставил его на солнце сушиться… Нечистый невесело смотрел на своё создание, которому не мог дать души. В это время пришёл Господь Бог и спросил его: - „Что это такое, что ты слепил из земли?“ - „Человек“, - отвечал дьявол. - „Так что же он не ходит?“ - „Не могу дать ему души“, - ответил дьявол. - „Э, хорошо, - сказал Господь. - Так я ему дам душу, и, пока он жив, пусть будет моим, а когда умрет - твоим“. Дьявол согласился на это условие. Тогда Бог, рад тому, что даст душу ещё одному созданию, усмехнулся и дунул в лицо человека. И вот человеческое лицо озарилось божеской светлостью, стало милым и улыбающимся, как у ангела, а очи тихонько открылись, и в них явился лик Божий, исполненный ангельским блаженством. И поэтому и теперь у человека, который ничего не имеет на душе, которого не мучит никакой грех, на лице видны душевная чистота и ангельская благость, как в тот момент, когда ему Бог своим духом дал душу» (Вольтер, Вукичевич, 1915, с. 101–114).

Всё перечисленное в точности соответствует образу Трикстера по выделенным выше второму, а отчасти пятому и шестому признакам.

| |

Любовь Орлова в фильме Григория Александрова «Волга-Волга». 1938 год Киноконцерн «Мосфильм» / Fotodom

Трикстер мифологический и трикстер современный

Изначально трикстер — понятие мифологическое; в Новое время (также называемое модерностью) к нему восходят культурные роли плута, шута, вора, авантюриста, самозванца, юродивого и так далее. Однако, говоря о советской культуре, я возвращаюсь к термину «трикстер», чтобы отразить синкретический характер самых ярких ее персонажей. Если Остапа Бендера еще худо-бедно можно отнести к плутам (хотя его плутовство явно отличается от классических образцов хотя бы тем, что у него нет хозяина), а Беню Крика — к ворам (хотя, как и в случае с Бендером, артистизм здесь явно преобладает над прагматикой), то невозможно отнести к какой-то определенной категории эренбурговского Хулио Хуренито, Ивана Бабичева — изобретателя «Офелии»
из «Зависти» Олеши, Воланда со свитой — эдакого многоликого трикстера, Веничку из «Москва-Петушки»… Они очень разные, и при этом они все трикстеры.

Трикстеры XX века очень далеко отстоят от мифологического прототипа: часто они далеко не просты, а даже интеллектуальны, их трюки могут иметь социокультурное значение и так далее. Конечно, есть общие черты — амбивалентность, пребывание на границе между противоположными категориями и состояниями, создание своеобразной «криминальной» ситуации и существование внутри нее. Еще важная общая черта — это специфические отношения с сакральным. Американский исследователь Льюис Хайд верно отметил, что, если трикстер не соотносится с сакральным, он просто жулик.

Сакральный контекст новых трикстеров лучше всего описывается с помощью категории траты, введенной Жоржем Батаем. Трата всего ценного, всего авторитетного — это, с одной стороны, форма интимизации отношений с миром, а с другой — обретение свободы особого рода. Анархическое разрушение, свойственное трикстеру, — это ритуал обретения свободы, причем очень опасной свободы. Дмитрий Александрович Пригов, который, как я полагаю, вполне сознательно «ставил» себя как трикстера, часто повторял: в чем состоит моя функция? Чтобы явить свободу со всеми опасностями — «являть имидж художника, инфицировавшего себя свободой со всеми составляющими ее предельности и опасности». И ни в чем другом.

Всем известно, что именно в плуте формируются черты личности Нового времени. Плут — это первый тип, оторвавшийся от традиционных связей, полагающийся на самого себя, на свой разум, расчет и так далее. И глядя на советского трикстера, очевидно, что именно через него реализовывалась логика модерности в Советском Союзе. Официальная культура объявляла своего «нового человека» идеалом Нового времени. Но на деле он оказался картонным персонажем, совершенно не выдерживающим испытания временем. В «Зависти» Олеши есть новые люди — Андрей Бабичев и Володя Макаров, им противостоят поэт Николай Кавалеров и трикстер Иван Бабичев. Это все — версии модерности. Во второй части книги Олеша сталкивает их лбами и довольно искусственно приводит Ивана и Кавалерова к поражению — хотя логика текста свидетельствует совершенно о другом.

Сара Бернар в «Женитьбе Фигаро». 1873 год Bibliothèque nationale de France

Советская популярность трикстера поразительна по сравнению с тем, какую роль ему отводит русская литература XIX века: на Западе мы видим обаятельнейших Труффальдино, Хромого Беса, Фигаро, Растиньяка — а в русской классике? Гоголевский черт из «Ночи перед Рождеством»? Хлестаков? Чичиков? За ними следуют уже отчетливо отрицательные герои Достоевского — Смердяков с Петрушей Верховенским. Советские трикстеры ХХ века на этом фоне смотрятся как суперзвезды, как бесспорные любимцы публики.

Русский XIX век не создал мощной фигуры трикстера в силу специфического для русской послепушкинской культуры противостояния индивидуализму. А трикстер, плут, и есть воплощение индивидуализма, поэтому в русской классике он дискредитируется. Толстовский Долохов — настоящий трикстер и одновременно мрачнейшая фигура во всей панораме «Войны и мира», рядом с которой можно поставить только Наполеона — воплощение крайнего индивидуализма в культуре XIX века.

Это негативное отношение, как ни странно, доходит до Булгакова. В «Собачьем сердце» плутовской индивидуализм резко снижается в фигуре Шарикова. Здесь традиция дискредитации трикстера утрирована настолько, что парадоксальным образом возвращает нас к мифологическим глубинам: Шариков полностью соответствует юнговскому (появившемуся через тридцать лет) определению трикстера как архетипа звериного в человеке.

Но почти одновременно с «Собачьим сердцем» (1925) Олеша пишет «Зависть» (опубликована в 1927-м), где Иван Бабичев — совершенно иной трикстер, артистично бунтующий против (мнимого) рационализма советского проекта. А еще раньше (в 1921-м) Эренбург написал «Необычайные похождения Хулио Хуренито», в котором трикстер-интеллектуал становится центром всей современной цивилизации.

Трикстер против цинизма

Почему фигура трикстера стала центральной для советской культуры? Это связано с цинизмом как реакцией на (советскую) модерность — феноменом, описанным философом Петером Слотердайком в «Критике цинического разума», но очень мало разработанным по отношению к советской культуре. Как следует из советской же литературы 1920-30-х, а потом и 1960-70-х, цинизм стал нормой выживания и массовым ответом на методичный цинизм власти. Галерея советских циников разнообразна и богата: от массового циника, борющегося за существование, в рассказах Зощенко и пьесах Эрдмана до трагического Пилата у Булгакова, от сатирически оплеванного Корейко
до опоэтизированного и романтизированного суперциника Штирлица.

Трикстер представляет этому цинизму, возможно, единственную альтернативу. Цель его игры — подрыв власти, не важно, символической или политической. Причем этот подрыв трикстер осуществляет через языки власти, выворачивая их наизнанку, доводя до абсурда, но ничего нового не выдумывая. В этом смысле трикстер — это выражение «власти слабых» (как назывались важное для диссидентства эссе Вацлава Гавела и важная для феминизма книга Элизабет Джейнвей).

Показательно, что в большинстве упомянутых мной произведений на первом плане — именно конфликт трикстера и циника: Остап Бендер vs. Корейко, Хулио Хуренито vs. цинизм различных политических доктрин, Воланд со свитой vs. москвичи, чей цинизм представлен как тривиализация цинизма Понтия Пилата, Веничка vs. Бог и ангелы как воплощение цинизма (помните последнее рассуждение Венички о том, что напомнил ему смех ангелов?), лиса А Хули vs. волк-оборотень Саша Серый, по совместительству генерал ФСБ («Священная книга оборотня» Пелевина).

Трикстер как оправдание цинизма?

Трикстер все же не только пародия на цинизм власти. Он реагирует и на противоположную вещь, на социальный цинизм обычного человека, который в советском государстве стал необходим для повседневного выживания. Этот второй цинизм трикстер возвышает, как бы избавляет от чувства вины, чувства стыда, незаконности. Ведь трикстер превращает цинизм выживания в спектакль, в шоу. В выживании самое главное — прагматика: что-то получить, продвинуться в иерархии и так далее. А трикстер прагматический эффект снимает. Остап Бендер охотится за сокровищами, однако, получив от Корейко миллион, он теряет смысл существования: прагматика оказывается Бендеру не нужна. Ну а Веничка отрицает прагматику сразу, полностью и демонстративно. Поэтому трикстерский жест самодостаточен как эстетическое произведение.

Трикстер в официальной культуре

Русская культура ХХ века предпочитает трикстеров утонченных, сложных, остроумных. И, конечно, пародирующих «культурного героя» — в лице советской власти и власти в широком смысле (если иметь в виду «Хулио Хуренито» или «Москва-Петушки»). Эта логика была усвоена даже соцреализмом. Рядом с героем, воплощающим власть, помещался трикстер: Меншиков рядом с Петром, дед Щукарь рядом с Давыдовым, Малюта рядом с Иваном Грозным. Эту связь иронически воспроизвел Булгаков в «Иване Васильевиче», поместив рядом с псевдо-Грозным — Буншей вполне убедительного вора Жоржа Милославского. Трикстеру с его синкретизмом находится место и в неофициальной, и в официальной культуре. Остап Бендер, несмотря на все трудности, существовал в официальном поле до 1948 года, когда очередная публикация романов была признана «грубой политической ошибкой» и «клеветой на советское общество». Но уже в 1956 году происходит возвращение Бендера; более того, вскоре с фильмом Михаила Швейцера (1968) он входит в широкий круг советских кинотрикстеров. Другие трикстеры официальной культуры — Василий Теркин, Костя-музыкант из «Веселых ребят», Стрелка из «Волги-Волги», Петр Олейников в различных киноролях.

Советская комическая культура многих властных персонажей превращала либо в дураков, либо в трикстеров. Героические Штирлиц и Чапаев в анекдотах становятся трикстерами. Широко известно, что, создавая Василия Теркина, Твардовский опирался на фольклорную традицию солдатских сказок, в которых солдат — это тоже трикстерский персонаж. Но трикстер, входя в официальную культуру, подвергается своего рода кастрации, и это видно в основной части «Василия Теркина». Когда же Твардовский пишет поэму «Теркин на том свете», он выводит своего причесанного героя из официальной культуры, и его трикстерский потенциал раскрывается в полном объеме. И то же самое происходит с персонажами, перемещающимися из кино в анекдот. Потенциал, который в них присутствует, но не акцентирован, реализуется в фольклорном жанре.

Макет книжной обложки. Иллюстрация Ореста Верейского. 1944 год Российский государственный архив литературы и искусства

Разумеется, трикстеров немало и в других культурах. Но, как это часто бывало, в советской культуре всеобщие черты выразились в утрированной, почти гротескной форме: трикстеры у нас, пожалуй, важнее национальных героев. Допустим, в голливудском и британском кино много плутов, но чаще всего они именно плуты, как «Отпетые мошенники» Майкла Кейна и Стива Мартина, герои Роберта Редфорда и Пола Ньюмана или Макс Биалисток из «Продюсеров», как, впрочем, и многие другие. Хотя есть и исключения — грандиозный успех классического трикстера, а не просто плута Саши Барона Коэна тому пример.

Трикстеры по всему диапазону

Модернизм, а еще больше постмодернизм созвучны трикстерскому подрыву оппозиций, нарушению границ, языковой игре и тому подобному. Может показаться, что трикстеров в советском модернизме больше, чем в постмодернизме. Это не так: модернистские фигуры заметнее, но и в постмодернизме трикстеров предостаточно. Это и Веничка, и Гуревич из «Вальпургиевой ночи» того же автора, и пелевинская лиса А Хули, и, конечно, артистический проект Дмитрия Александровича Пригова, выстраивавшего образ современного художника как «программного» трикстера.

Поэт-футурист Алексей Кручёных. Фотография Николая Лаврентьева. 1965 год Мультимедиа-арт-музей

В связи с Приговым возникает вопрос: можно ли трикстером назвать не культурного, а исторического, реального персонажа? Можно, но только когда его или ее поведение строится как художественный образ, иначе говоря, если мы имеем дело с жизнетворчеством, как в случае Алексея Кручёных, Даниила Хармса, Фаины Раневской, Николая Глазкова, Абрама Терца. То есть с художественным образом, лишенным прагматического эффекта. Во всех иных случаях налицо вариации цинизма. Даже (и особенно) когда утилизируются приемы из арсенала трикстеров (Жириновский).

Дмитрий Александрович Пригов. Фотография Германа Ровинского. 1995 год Fotodom

Трикстер и циник в современном обществе

Глядя из сегодня на советскую культуру, мы понимаем, что именно циник, поэтизированный трикстером, и был человеком советской модерности. Этот тип сформировался тогда, но функционирует сейчас и сейчас определяет постсоветскую политику и постсоветское общественное мнение. Трикстерский юмор протестов 2011-2012 годов и «панк-молебен» Pussy Riot, неотъемлемый от протестного движения, свидетельствуют о том, что трикстер вновь становится востребован, когда цинизм власти, с одной стороны, невыносим, а с другой — непреодолим иными, политическими или социальными, методами.

Марк Липовецкий — доктор филологических наук, специалист по литературе постмодернизма, профессор Университета Колорадо (США). Совместно с отцом, Наумом Лейдерманом, написал двухтомный учебник по современной русской литературе, занимается изданием пятитомника Дмитрия Александровича Пригова.