Главный русский эмигрант владимир набоков. Изучение творчества В

Владимир Владимирович Набоков (10/22.IV. 1899, Петербург - 2.VII.1977, Монтре, Швейцария) оставил Россию в 1919 г., совсем еще молодым человеком. Для семьи будущего писателя, принадлежащей к древнему дворянскому роду и высшему петербургскому обществу, представлявшей цвет русской аристократии, жизнь в большевистской России была просто невозможна. Его отец Владимир Дмитриевич, юрист по образованию, человек, занимавший важные государственные посты, либерал по политическим убеждениям, даже прослывший «красным» среди особых консерваторов, один из лидеров конституционно-демократической партии, погиб уже позже, в эмиграции, в 1922 г., заслонив собой лидера кадетов Милюкова от пули убийцы, тоже русского эмигранта, монархиста. Отец на всю жизнь остался для Набокова идеалом - воплощением всех лучших черт, вообще мыслимых в человеческой личности. Он был единственным из всех живших или живущих, о котором писатель отзывался без иронии или снисхождения.

Эмиграция, вероятно, не была для Набокова такой страшной трагедией, как для большинства русских, - сказалось его космополитическое воспитание, европейское образование, свободное владение несколькими языками - и отсутствие глубокой внутренней связи с родиной, которую несли в себе старшие писатели-эмигранты - Бунин, Шмелев, Зайцев - или же ровесники, как Г. Газданов. Благодаря англоманству Владимира Дмитриевича английский Набоков знал как свой родной язык. Он вспоминал, как отец с ужасом выяснил однажды, что его маленький сын не знает некоторых русских слов, но свободно обходится их английским эквивалентом, - тут же была нанята русская гувернантка, обучавшая русского мальчика, живущего в России, русскому языку!

Сразу после эмиграции Набоков учился в Кембридже, штудировал французскую литературу и энтомологию - увлечение бабочками, доставшееся от отца, прошло через всю жизнь и переросло в серьезную научную деятельность.

В 1922 г. Набоков переезжает в Берлин, где пишет и переводит. В 20-е годы в берлинской газете «Руль» помещаются его стихотворения, а в 1923 и 1930 годах выходят сборники стихов. В 1937 г. Набоков эмигрирует вторично - на сей раз из гитлеровской Германии - в Париж. К этому времени он уже хорошо известен как романист, автор романов «Машенька» (1926), «Король, дама, валет» (1928), «Защита Лужина» (1929-1930), «Камера обскура» (1932-1933), «Соглядатай» (1930), «Подвиг» (1932), «Отчаяние» (1934), «Приглашение на казнь» (1935 ndash; 1937). «Дар» (1937-1938) и сборника рассказов «Возвращение Чорба» (1930). С Парижем у писателя были давние литературные связи: все его романы с 1929 г. публиковались в одном из самых заметных журналов русской эмиграции - «Современных записках». Но литературная деятельность не давала возможности содержать себя и семью - жену с сыном, поэтому Набоков занимается переводами, дает уроки языков и тенниса. Но и из Парижа он уезжает изгнанником после немецкой оккупации. Стечением обстоятельств этот год - 1940 - оказывается последним годом русского писателя Набокова. Покинув Европу и переселившись в США, он перестал писать по-русски, став писателем американским. Мужественный и сильный человек, Набоков вынужден жить случайными заработками, порой бедствовать, но он точно знает перспективу своего литературного пути. В Америке, как и многим писателям-эмигрантам первой волны, ему пришлось начинать все с начала. Он заводит знакомства в литературной среде Нью-Йорка - но не унижаясь и не заискивая, не идя ни на какие литературные компромиссы, твердо настаивая на своих эстетических и жизненных принципах. Мировая известность приходит к нему достаточно парадоксальным образом - с романом «Лолита» (1955), который был воспринят американскими гиперморалистами как порнографический. В 1957 г. выходит роман «Пнин», который рассказывает о злоключениях неустроенного и неуверенного в себе русского эмигранта профессора Пнина - ему Набоков как бы передает те качества характера, обусловленные жизнью в чужой среде, с которыми сам сумел прекрасно справиться - вероятно, не без основательной внутренней борьбы с собой. В 1948 г. он становится профессором Карнельского Университета, читает интереснейший цикл лекций по русской литературе, переводит на английский Гоголя, Лермонтова, Пушкина. К этому периоду относится его эссе «Николай Гоголь» (1944), предисловие к «Герою нашего времени» (1958).

В 1960 г. Набоков возвращается в Европу, на сей раз - в Швейцарию, где и проводит последние семнадцать лет своей жизни: пишет новые романы на английском - «Бледный огонь» (1962), «Ада, или Желание» (1969), «Посмотри на арлекинов!» (1974) - и переводит с русского на английский свои прежние произведения. К швейцарскому периоду относится и знаменитый прозаический перевод с обширными комментариями «Евгения Онегина»(1964).

Ключом к удивительному и во многом уникальному для русской литературы дару Владимира Набокова оказывается его псевдоним, под которым он выступал до 1940 г., последнего для его русской прозы, - Владимир Сирин. В средневековой мифологии сирин - райская птица-дева с женской головкой и грудью. В русских духовных стихах птица сирин, спускаясь на землю, зачаровывает людей своим чудесным пением - поистине райским, неземным. В западноевропейских легендах сирин воплощает несчастную, не нашедшую приюта душу. Неземная красота, чудесная гармония звуков, внутренняя трагичность - вот что стояло за этим претенциозным псевдонимом молодого писателя. В этой претензии, безусловно, обоснованной, проявлялась жизненная и творческая позиция Набокова, реализовавшаяся в его литературном поведении.

Эта позиция шла вразрез с незыблемыми, казалось бы, принципами, утвержденными гуманистическим пафосом русской литературной традиции. Весь литературный опыт предшествующего столетия утверждал жалость к «маленькому человеку», открытому Пушкиным в «Станционном смотрителе», сострадание «униженным и оскорбленным» Достоевского - Набоков не видит в литературе места жалости и состраданию. Русский XIX век утверждал любовь как величайшую общечеловеческую ценность - в романах Набокова нет любви, но лишь жалкая пародия на нее. Трагедия «лишнего человека» - от Онегина до Обломова - объяснялась невозможностью для мыслящей личности общественного служения в условиях скверной действительности - для Набокова сама мысль об общественном служении или социальном пафосе литературы кажется кощунственной и недостойной искусства и художника. Чехов объясняет трагедию Ионыча тем, что жизнь прошла мимо, не затронув и не взволновав, - для Набокова здесь не может быть трагедии, ибо куда важнее внутренняя жизнь личности и субъективное ощущение счастья и состоявшейся жизни. Стоит ли говорить о неприятии Набоковым и его героем любого суда, будь то суд «общественности», стоящей справа или слева от художника, или же суд собственной совести героя, находящегося чаще всего вообще вне нравственного закона, как в «Лолите» или «Камере обскура».

Эта позиция была столь нова для русского художника, что прозу Сирина сразу же встретил хор недоуменных голосов эмигрантской критики. Первым и наиболее очевидным способом объяснить эти странности писателя было объявить его «нерусским». Эту примитивную ошибку сделал, в частности, Георгий Иванов в журнале «Числа», заявив, что в романе «Король, дама, валет» «старательно скопирован средний немецкий образец», в «Защите Лужина» - французский, что оригиналы хороши, и копия, право, не дурна, и что суть писательской техники Сирина составляет счастливо найденная идея перелицовывать на удивление соотечественникам наилучшие заграничные образцы. С этим были согласны почти все. М. Цетлин, размышляя о первых романах Набокова, говорил, что они «настолько вне большого русла русской литературы, так чужды русских литературных влияний, что критики невольно ищут влияний иностранных». Это было наиболее простое псевдорешение того неразрешимого, казалось бы, уравнения, которое составила в отношении к Набокову Зинаида Гиппиус, назвав его талантом, которому нечего сказать. Талант - и пустота... Так она сформулировала противоречие сирийского творчества, ощущаемое почти всеми современниками, писавшими о нем. Очень точно это противоречие определил В. Варшавский, размышляя о «Подвиге» и находя там «утомительное изобилие физиологической жизненности... Все чрезвычайно сочно и красочно и как-то жирно. Но за этим разлившимся вдоль и вширь половодьем - пустота, не бездна, а пустота, плоская пустота, как мель, страшная именно отсутствием глубины».

Талантливо - бесцельно. Красочно, сочно - и пусто. Великолепная демонстрация писательской техники - и отсутствие нравственного закона. Красиво - но зачем? «Замечательный писатель, оригинальнейшее явление», «талант подлинный, несомненный, абсолютно-очевидный», «исключительный, несомненный талант»(все эти эпитеты принадлежат Г. Адамовичу) - и полное отсутствие привычного гуманистического пафоса любви к людям: «У него отсутствует, в частности, столь характерная для русской литературы любовь к человеку», - сетовал Г. Струве. «Душно, странно и холодно в прозе Сирина», - вторил ему Г. Адамович. «Людям Сирина недостает души... Мертвый мир...» - добавлял он же по поводу романа «Отчаяние». «Чувство внутреннего измерения, внутренний мир человека и мира лежат вне восприятия Сирина, - присоединялся к этому единодушному хору Ю. Терапиано, анализируя «Камеру обскура». - Волшебство, увлекательное, блестящее - но не магия... Пусто становится от внутренней опустошенности - нет, не героев, самого автора».

Если и видели современники Сирина позитивную сторону его творений, то только с внешней, формальной стороны. Наиболее показательной здесь является вполне доброжелательная статья В. Ходасевича, где он использовал метафору, ставшую потом расхожей, сравнив писателя с фокусником, «который, поразив зрителя, тут же показывает лабораторию своих чудес. Тут, мне кажется, - пишет Ходасевич, - ключ ко всему Сирину. Его произведения населены не только действующими лицами, но и бесчисленным множеством приемов, которые, точно эльфы или гномы, снуя между персонажами, производят огромную работу: пилят, режут, приколачивают, малюют, на глазах у зрителя ставя и разбирая те декорации, в которых разыгрывается пьеса. Они строят мир произведения и сами оказываются его неустранимо важными персонажами. Сирин их потому не прячет, что одна из главных задач его - именно показать, как живут и работают приемы».

Своего рода заключающим ряд недоуменных констанций признанием в невозможности для современников и попутчиков по эмиграции разрешить это неразрешимое уравнение сирийского творчества стала глаза о нем в знаменитой монографии Глеба Струве «Русская литература в изгнании», вышедшей первым изданием в 1956 г, в Нью-Йорке: «Дальнейшее творчество Сирина показало, что выйти на путь человечности он был не в состоянии - для этого в нем должен был произойти какой-то коренной внутренний переворот... Всего яснее это становится при чтении его последнего произведения, написанного по-русски - автобиографии «Другие берега» (1954)... Здесь, как только Набоков пробует выйти в область человеческих чувств, он впадает в совершенно нестерпимую, несвойственную ему слащавую сентиментальность (напоминающую, правда, некоторые ранние его стихи). Кроме того, здесь, в рассказе о невыдуманной, действительной жизни на фоне трагического периода русской истории с полной силой сказался феноменальный эгоцентризм Набокова, временами граничащий с дурным вкусом».

Для того чтобы решительно, во всеуслышанье и сразу заявить в своем творчестве такую позицию, идущую вразрез с общепринятыми представлениями о высокой и трагической миссии русской литературы, не испугавшись суда литературной эмиграции, воспитанной на тех же демократических идеалах XIX века, что сказались и в советской литературе (а среди этих традиций - нетерпимость в отношении не только иной общественно-политической позиции, но и эстетических взглядов), нужно было обладать и мужеством, и чувством глубочайшей внутренней независимости и самодостаточности - ив частной, и в литературной жизни. Набоков, думается, обладал ими: черты личности обусловили характер творческого дара и особенности его художественного мира.

Глубинной чертой его мироощущения было неприятие любого соседства - как чисто бытового, так и литературного (ставшее следствием совершенно искреннего презрения ко всем жившим и живущим - единственным исключением, повторимся, был его отец). Поэтому одиночество мыслилось им как совершенно естественное и единственно возможное состояние - просто по невозможности существования кого-то равного в жизни и литературе. Этой брезгливой нетерпимостью к соседу, к тому, кто в силу жизненных обстоятельств оказывается рядом, наделены те герои Набокова, которым он что-то доверяет от самого себя. Чувствует физическое отвращение Лев Глебович Ганин («Машенька»), когда застревает в лифте вместе с Алферовым, нащупывая, вынужденный пожать в темноте руку, которая тыкалась ему в обшлаг. Князь Годунов-Чедынцев из «Дара» страдает от вида тупого в своем типичном самодовольстве немца в трамвайном вагоне. Так же искренне и почти физически страдал Набоков, когда его имя оказывалось в каком-то литературном ряду - предшественников или современников. Он напрочь отрицал влияние кого-либо из предшественников на собственное творчество и терпеть не мог, когда его об этом спрашивали, а о том, что у него есть нечто общее с современниками, не могло быть и речи. Известно, что Набоков прекратил отношения с Глебом Струве, посвятившем ему главу в своей книге и поставившем ее в контекст глав, посвященных другим авторам русской эмиграции, - речь о соседстве не могла идти даже на книжной странице! Когда Солженицын, получая Нобелевскую премию, обратился к Набокову с письмом, в котором говорил о правомерности присуждения этой премии не ему. Солженицыну, а Набокову, тот на письмо не ответил, а в частных беседах, в частности, со своим биографом Эндрю Филдом, рассказывал об орфографических ошибках, допущенных автором письма.

Все эти черты личности Набокова имели значение лишь для людей, знавших писателя и общавшихся с ним. Разумеется, не дело читателя или критика истолковывать и давать оценку - положительную или отрицательную - этим чертам давно уже ушедшего человека и великого писателя. Но для нас важно, что эти черты личностного миросозерцания, основанного на исключительной самооценке, предопределили эстетику писателя, основные черты его художественного мира.

Отношение к человеку сказалось, в первую очередь, на концепции личности, предложенной Набоковым литературе.

Один из героев романа «Король, дама, валет», удачливый и талантливый предприниматель по фамилии Драйер, мимолетно увлечен созданием искусственных манекенов, способных, однако, двигаться почти как живые люди. «В тишине был слышен мягкий шелестящий шаг механических фигур. Один за другим прошли: мужчина в смокинге, юноша в белых штанах, делец с портфелем под мышкой, - и потом снова в том же порядке. И вдруг Драйеру стало скучно. Очарование испарилось. Эти электрические лунатики двигались слишком однообразно, и что-то неприятное было в их лицах, - сосредоточенное и притворное выражение, которое он видел уже много раз. Конечно, гибкость их была нечто новое, конечно, они были изящно и мягко сработаны, - и все-таки от них теперь веяло вялой скукой. - особенно юноша в штанах был невыносим. И, словно почувствовав, что холодный зритель зевает, фигуры приуныли, двигаясь не так ладно, одна из них - в смокинге - смущенно замедлила шаг, устали и две другие, их движения становились все тише, все дремотнее. Две, падая от усталости, успели уйти и остановились уже за кулисами, но делец в сером замер посреди сцены, - хотя долго еще дрыгал плечом и ляжкой, как будто прилип к полу и пытался оторвать подошвы. Потом он затих совсем. Изнеможение. Молчание».

Этот малозначительный, казалось бы, эпизод очень показателен. Главной чертой набоковского романа является отсутствие характера в традиционном - реалистическом - смысле этого слова. Перед нами не столько характер, сколько манекен, кукла, своего рода автомат, литературным провозвестником которого был Э.-Т.-А. Гофман. Главным и единственным характером в таком романе оказывается характер самого автора, герои же - в явно подчиненном положении, они мыслятся не как самостоятельные образы, наделенные собственной волей, неповторимой индивидуальностью, но как исполнители воли авторской, даже самой причудливой и нереальной. В результате персонажи являют собой не столько характер, сколько эмблему, реалистический критерий их оценки просто неприемлем.

Набоков очень редко давал интервью, но несколько исключений он все же сделал. Одно из них - интервью, данное своему университетскому ученику Альфреду Аппелю в 1966 г. Понимая невозможность подойти к героям писателя с традиционных реалистических позиций, ученик задает своему учителю наивный и в то же время каверзный вопрос:

«- Писатели нередко говорят, что их герои ими завладевают и в некотором смысле начинают диктовать им развитие событий. Случалось ли с Вами подобное?»

Набоков не заставил себя ждать в опровержении этой удивительной черты реалистической эстетики, когда герой как бы оживает под авторским пером, начинает действовать как бы самостоятельно, эмансипируясь от авторской воли:

«- Никогда в жизни. Вот уж нелепость! Писатели, с которыми происходит такое, - это или писатели очень второстепенные, или вообще душевнобольные. Нет, замысел романа прочно держится в моем сознании, и каждый герой идет по тому пути, который я для него придумал. В этом приватном мире я совершеннейший диктатор, и за его истинность и прочность отвечаю я один».

В самом деле, у Набокова начисто отсутствует доверие к герою и уважение его суверенитета, характеризующее реалистический роман. Его герои лишены самых, казалось бы, естественных человеческих эмоций, а если и наделены ими, то в пародийной форме. Это заметили еще первые критики его творчества: «Лолита», например, роман о любви, но любви-то там как раз и нет - есть болезненная, скорее, физиологическая и психопатическая страсть Гумберта Гумберта, взрослого мужчины, к двенадцатилетней «нимфетке», девочке-подростку, но никак не духовное парение. В ситуации любви набоковские герои чаще всего выглядят наивными, потерянными, смешными, как гроссмейстер Лужин, жена которого застает его мирно спящим в первую брачную ночь, как Гумберт Гумберт, брошенный-таки своей нимфеткой Лолитой, а женское начало связано с изменой и предательством (Марфинька из «Приглашения на казнь», Магда, героиня романа «Камера обскура», жена главного героя в романе «Отчаяние», оставшегося, правда, совершенно равнодушным к ее измене).

Это, думается, обусловлено одним из самых парадоксальных качеств Набокова: его художественный мир основан на отрицании женского начала. Страсть Гумберта Гумберта к Лолите обусловлена как раз тем, что в ней нет пока еще ничего женского. Оно появляется лишь в конце романа, у уже повзрослевшей и утратившей свое обаяние Лолиты.

Откуда у абсолютно здорового и счастливого в семейной жизни человека, пронесшего через все года изгнания тепло и свет родительской любви и нежности, которыми судьба наделила его с избытком в детстве и юности, откуда у любящего и верного мужа, прекрасного отца - такое странное отношение к женщине и любви? Поиски ответа на этот вопрос давали возможность психоаналитической школе в литературоведении развивать в отношении Набокова разнообразные вариации сюжета об изживании благоприобретенных комплексов в своих творениях. Набоков терпеть не мог подобных фрейдистских подходов, яростно издеваясь над ними. В статье «Что всякий должен знать?», построенной как пародия на фрейдистский взгляд на мир, он иронизирует как раз над такими горе-филологами: «Филологи подтвердят, что выражения: барометр падает, падший лист, падшая лошадь - все намеки (подсознательные) на падшую женщину. Сравните также трактирного полового или половую тряпку с половым вопросом. Сюда же относятся слова: полгода, пол-сажени, пол-ковник и т.д. Немало есть и имен, проникнутых эротизмом: Шура, Мура, Люба (от «любви»). Женя (от «жены»), а у испанцев есть даже имя «Жуан» (от «Дон-Жуана»)».

И, конечно, Набоков был прав, выступая против столь примитивного толкования творчества (да и вообще человеческого сознания), с обычной для него резкостью называя Фрейда «комической фигурой» или же «венским шарлатаном», который трясется «в третьем классе науки через тоталитарное государство полового мифа» («Другие берега»). Ключ к специфике набоковского художественного мира нужно искать не в изживании через художественное творчество неких комплексов, а в творческой (и вполне осознанной) позиции самого автора.

Одна из традиций русской литературы - идеализация любви, восприятие ее как величайшей нравственной ценности, способной обогатить личность. Проверку любовью проходят все герои Тургенева, она стала важнейшим испытанием «лишнего человека» - от Онегина до Ильи Ильича Обломова. Их неудача в любви была способом мотивировать их жизненную несостоятельность, в неудачной любви виделись истоки неудачи жизненной.

Можно ли объяснить разрывом с традицией то, что герой Набокова просто не знает, что такое любовь? Пафос индивидуализма, страх отдать хоть каплю собственной индивидуальности другому человеку, страх поставить себя под его суд или, что страшнее всего, пойти на подчинение себя предмету своей любви заставляет Набокова и его героя вообще забыть о любви. Почему?

Прежде всего потому, что любовь всегда таит в себе предательство, и человек, способный отдаться этому чувству, - погибший человек.

В основе набоковского сюжета очень часто лежит любовный треугольник. Нередко коллизия нарочито снижена: герой, как всегда русский эмигрант, живущий в Германии, возвращается из командировки и застает у жены любовника (рассказ «Подлец»). Бедный Антон Петрович, который «был коротконог, кругловат и носил монокль», пораженный изменой, вызывает Берга, своего бывшего компаньона, на дуэль, вряд ли в тот момент осознавая свою «недуэлеспособность», как говорил сам Набоков: «Был Берг плечист, строен, чисто выбрит, и сам про себя говорил, что похож на мускулистого ангела». Однажды он показал Антону Петровичу старую черную записную книжку «времен Деникина и покоренья Крыма», страницы которой были сплошь покрыты крестиками, и таких крестиков было ровным счетом пятьсот двадцать три: «Я считал, сказал он, - конечно, только тех, которых бил наповал». Так что силы дуэлянтов явно неравны, и Набоков с удовольствием показывает позорнейшее бегство Антона Петровича. Благородная драма обманутого мужа сведена к фарсу: секундант, «длиннолицый человек в высоком воротнике, похожий на черную таксу», носит фамилию Гнушке; Антон Петрович не умеет стрелять и пытается тренироваться на пресс-папье; утром перед дуэлью пудрит лицо, пользуясь косметикой изгнанной жены, чтобы скрыть мертвенную бледность, - ив конце концов позорно убегает, так и не дойдя до места «побоища». Холодный смех обращает автор на своего героя, называя его в заглавии рассказа подлецом и не наделяя его ни каплей сочувствия или хотя бы сострадания, которого он все же, быть может, достоин.

Любовь для героя набоковского эпоса - всегда проклятье и жизненная катастрофа. История Кречмара («Камера обскура»), богатого немецкого бюргера, близящегося к концу своего четвертого десятка, и Магды Петере, шестнадцатилетней девушки, тоже приводит к любовному треугольнику, третьей гранью которого оказывается художник-карикатурист Роберт Горн. Для образа Кречмара, убитого в конце романа своей любовницей Магдой, Набоков находит страшную метафору - лейтмотив: внезапно вспыхнувшая любовь-страсть настигает его в небольшом зале кинематографа, куда он входит посреди сеанса, прямо во тьму зрительного зала. Ослепшего от внезапной тьмы, его встречает девушка с электрическим фонариком в руке, проводящая на свободные места случайных посетителей, - красивая и бездушная Магда, воплощение его будущей страшной судьбы. Роман с Магдой, который Кречмар неумело пытается завязать, выводит ее из тьмы кинематографического зальчика, из тьмы камеры обскура, но погружает самого Кречмара в вечную тьму. Нравственное ослепление от безумной страсти к шестнадцатилетней девчонке оборачивается уходом из дома, разрывом с женой и дочерью, с близким кругом родных, отзывается настоящей, физической слепотой. Потрясенный изменой любовницы, он разбивается в автомобиле, и результатом этой аварии становится шрам на лице и абсолютная потеря зрения. Тьма кинематографа, куда он вступил и где нашел любовную страсть, оборачивается тьмой духовного ослепления и трагической физической слепотой. Магда и Горн, лишенные какого бы то ни было нравственного чувства, обманывая уже слепого Кречмара, бездумно проматывая его состояние, живут в снятом загородном особняке втроем, пользуясь беспомощностью слепца, который может лишь подозревать присутствие третьего. Любовь - тьма, безысходность, пропасть, погружающая человека в камеру обскура. Женщина может возбудить лишь страсть, оборачивающуюся в итоге тьмой и небытием.

Эта вывернутость и искалеченность любви у героев Набокова обусловлена очень странной чертой его писательского мира, основанного на активном неприятии женского начала - от того его варианта, который показан в «Лолите», до комически сниженного образа развратницы Марфиньки в «Приглашении на казнь», радостно сообщающей Цинциннату Ц. о своих изменах, и пустой и самодовольной невесты Лужина, даже и не подозревавшей о той странной игре с жизнью, которую ведет по законам шахмат ее муж («Защита Лужина»). Даже в «Даре», где любовь Годунова-Чердынцева к Зине освещена человеческим светом и основана на взаимной и безусловной поддерже, Набоков не может не улыбаться. Роман заканчивает отъездом родителей Зины, комнату в квартире которых снимает Федор Константинович, - герои, наконец, могут оказаться наедине. Но увы, вход в дом, который теперь станет их общим домом, для них закрыт: обе связки ключей по рассеянности Зининых родителей и самого Федора Константиновича остались в передней и в ящике письменного стола. Писатель оставит своих счастливых героев за несколько шагов до подъезда, когда волей-неволей они выяснят, что надежда на ключ, лежащий в милой дамской сумочке или в кармане пиджака, увы, эфемерна, «С колен поднимается Евгений, но удаляется поэт» - Набоков тоже оставляет своего героя в минуту не то чтобы злую, но весьма досадную для него.

Впрочем, это самая милая шутка, которую сыграл Набоков с влюбленными из своих романов.

В отношении Набокова к своим героям сказались как раз те черты характера самого автора, о которых мы говорили: индивидуализм, возведенный в жизненный принцип, желанное творческое и личное одиночество, неприятие соседства в любых его формах, недоверие к простым и естественным человеческим чувствам. Подобная совершенно новая для русской литературы этическая система, утверждаемая писателем, основанная на принципиальном индивидуализме и пафосе общественного неслужения, вела к разрыву с традицией и в сфере эстетической: Набоков отказался от реализма и пришел к модернистской эстетике. В результате в его творчестве происходит разрушение реалистического характера, что обусловлено иными, чем в реализме, принципами типизации.

Довольно долго бытовало мнение, что в отличие от героя реалистического романа, сознание которого сформировано типическими обстоятельствами окружающего бытия, герой модернистской литературы не мотивирован ничем. Разумеется, это не так. Герой модернистского романа тоже детерминирован, но эти мотивации - совсем иной, нереалистической природы. В чем же их суть, каковы они?

Если мы с этой точки зрения посмотрим на роман Набокова «Приглашение на казнь», то увидим, что все драмы главного героя Цинцинната Ц. происходят от его непрозрачности . В мире, где живет Цинциннат, прозрачны все, кроме него. «С ранних лет, чудом смекнув опасность, Цинциннат бдительно изощрялся в том, чтобы скрыть некоторую свою особость. Чужих лучей не пропуская, а потому, в состоянии покоя, производя диковинное впечатление одинокого темного препятствия в этом мире прозрачных друг для дружки душ, он научился все-таки притворяться сквозистым, для чего прибегал к сложной системе как бы оптических обманов...». Что означает эта странная и скрываемая к тому же от других «непрозрачность» героя? Некая метафора, объясняющая трагедию человека, лишенного в тоталитарном обществе права «непрозрачности», права внутренней жизни, сокрытого индивидуального бытия? Именно такую трактовку пытался навязать Набокову его интервьюер А. Аппель.

«- Есть ли у Вас, - спрашивает он у Набокова, - какое-либо мнение о русской, если к ней приложимо такое определение, антиутопической традиции, начиная с «Последнего самоубийства» и «Города без имени» в «Русских ночах» Одоевского и до брюсовской «Республики Южного Креста» и «Мы» Замятина, - ограничусь лишь несколькими примерами?

Мне эти вещи неинтересны.

Справедливо ли сказать, что «Приглашение на казнь» и «Под знаком незаконнорожденных» - это своего рода пародийные антиутопии с переставленными идеологическими акцентами - тоталитарное государство здесь становится предельной и фантастической метафорой несвободы сознания - и что тема обоих романов - именно такая несвобода, а не политическая?

Может быть, это так».

Возможно, и так, повторим мы вслед за Набоковым, нехотя уступающим интервьюеру и уставшим твердить о своем нежелании превращать литературу в арену политической борьбы. Но лишь такой трактовкой нельзя объяснить главную сюжетообразующую метафору романа - метафору непрозрачности, приведшей героя к тюрьме и страшному приглашению на казнь. Метафора модернистского романа в принципе неисчерпаема, несводима к однозначному, эмблематичному толкованию. И пусть Цинциннат Ц. не настоящий (в традиционном, реалистическом смысле) характер. Ему не присуща противоречивость героя реалистической литературы, его мотивации лежат вовсе не в сфере социально-исторического процесса, трагические разломы которого пришлись на судьбу поколения, к которому принадлежал и сам Набоков. Но будучи определен всего лишь единственной своей чертой - непрозрачностью в прозрачном, проникнутом солнцем светлом мире, - Цинциннат не менее сложен, чем герои реалистической литературы. Пусть его движения похожи на поступь тех самых манекенов, от которых устал Драйер, но понять и определить его суть раз и навсегда, однозначно - в принципе невозможно. Просто сложность его совсем иная и состоит в другом.

Суть в том, что Набоков предложил литературе принципиально новую концепцию личности. Перед нами не герой в традиционном смысле этого слова, но, скорее, некое воплощение авторской идеи, некий набор тех или иных качеств. Его судьба, поступки, поведение порождены не столько логикой характера (а она вообще может отсутствовать, персонаж набоковского романа может быть совершенно алогичен), сколько полной подчиненностью его авторской воле, авторскому замыслу. Герой набоковского романа полностью «бесправен» и абсолютно зависим, никакой диалог на равных между голосом автора и героя, как, например, в полифоническом романе Достоевского, в принципе невозможен.

Это обусловлено специфическими принципами мотивации персонажа. Если драма Цинцинната Ц. мотивирована его непрозрачностью («Приглашение на казнь»), вся жизнь, все сознание и мироощущение Гумберта Гумберта - страстью к нимфетке («Лолита»), то характер гроссмейстера Лужина («Защита Лужина») сформирован логикой шахматной игры, которая заменила ему реальность. Первой и истинной действительностью для него является пространство шестидесяти четырех клеток.

В подобных принципах мотивизации характера проявляется важнейшая грань концепции человека у Набокова - и принципиальный, декларативный разрыв с реализмом. Отношения между героем и действительностью оказываются искривленными и алогичными. Герой, вглядываясь в реальную жизнь, будь то жизнь социальная или сугубо частная, пытается постигнуть ее - и не может сделать этого. Возникает характерный мотив бегства от враждебного, чуждого, алогичного мира. Поэтому защита, которую пытается выработать Лужин, направлена не только на организацию противодействия атаке белых фигур, но и на противодействие реальности, пугающей и отталкивающей, втягивающей в себя каждого человека без изъятия - даже вопреки его воле.

Здесь возникает закономерность, осмысленная литературой XX века. Если герой классической литературы мог уйти от взаимодействия с историческим временем, как это с успехом делают, например, герои «Войны и мира» Берги, Курагины, Друбецкие, и лишь немногим удается совместить опыт своей частной жизни с большим временем истории, то для литературы XX века, начиная с Горького, вовлеченность каждого, именно каждого человека в круговорот исторических событий является фактом непреложным.

Подобная взаимосвязь личности с историческим процессом предопределила характер реализма первой половины XX столетия. В качестве типических обстоятельств, мотивирующих характер, выступает историческое время, и герой вынужден самоопределиться в отношении к нему. Подобная непреложная взаимосвязь обусловлена положением личности, включенной историей в свой круговорот, часто против собственной воли, и не имеющей уже возможности переждать исторические катаклизмы и уйти в сферу частного бытия, всегда, казалось бы, доступную личности. Подобная мотивация характера историческим временем и фатальная зависимость личности от его влияний, тлетворных или позитивных, проявилась в творчестве таких разных писателей, как Горький, А. Толстой, М. Шолохов, Б. Пастернак.

У Набокова закономерность взаимосвязи личности с историческими катаклизмами, часто трагическая для воли и судьбы человека, выявляется с ничуть не меньшей остротой и драматизмом, чем в реалистическом романе Горького. Мало того, это становится своего рода эстетическим принципом романного жанра в русской литературе нашего века.

Размышляя о композиции своего будущего романа, отец Лужина, посредственный писатель, формулирует тем не менее этот эстетический принцип. «Теперь, почти через пятнадцать лет, - размышляет он в эмиграции, - эти годы войны оказались раздражительной помехой, это было какое-то посягательство на свободу творчества, ибо во всякой книге, где описывалось постепенное развитие определенной человеческой личности, следовало как-нибудь упомянуть о войне, и даже смерть героя в юных летах не могла быть выходом из положения... С революцией было и того хуже. По общему мнению, она повлияла на ход жизни всякого русского; через нее нельзя было пропустить героя, не обжигая его, избежать ее было невозможно. Это уже было подлинное насилие над волей писателя».

Однако самому Набокову парадоксальным образом удается преодолеть то, что его герой осмысляет как «подлинное насилие над волей писателя»: мучительную обусловленность судьбы и характера историческим процессом. Поэтому он избирает героя, который станет единомышленником своего создателя. Именно здесь совпадает воля писателя и гениального гроссмейстера Лужина (прототипом которого был великий Алехин): остаться вне действительности, не заметить ее. подменить гармонию жизни гармонией шахматных ходов. Реальность - мир, свет,. жизнь, революция, война, эмиграция, любовь - перестает существовать, смятая, вытесненная, разрушенная атакой белых фигур. Мир обращается в мираж, в котором проступают тени подлинной шахматной жизни гроссмейстера Лужина: в гостиной на полу происходит легкое, ему одному заметное сгущение шахматных фигур - недобрая дифференциация теней, а далеко от того места, где он сидит, возникает на полу новая комбинация. Происходит своего рода редукция действительности: гармония природы вытесняется гармонией неизбежных и оптимальных ходов, обеспечивающих великолепную защиту в игре с главным противником Лужина гроссмейстером Турати, и игра теряет свои очертания, превращается в саму жизнь, все более и более напоминающую сложнейший и исполненный драмами мир шестидесяти четырех клеток. Объясняясь со своей любимой, «он сидел, опираясь на трость, и думал о том, что этой липой, стоящей на озаренном скате, можно, ходом коня, взять вон тот телеграфный столб, и одновременно старался вспомнить, о чем именно он сейчас говорил».

«Защита Лужина» - сложный роман-метафора, насыщенный множеством смысловых оттенков. Это шахматная защита черных фигур перед сокрушительной атакой белых. Но это и защита, вернее, безуспешные поиски этой защиты, от разрушительного натиска действительности, стремление отгородиться от непонятного и страшного мира шахматной доской, свести его законы к законам коней, королей, пешек. Увидеть в хитросплетениях жизни комбинации фигур, повтор разнообразнейших сочетаний.

И жизнь принимает законы шахмат, навязанные ей гроссмейстером Лужиным! Но тем страшнее месть действительности за попытку уйти, спрятаться в келье турнирного зала. Истерзанный и раздавленный схваткой с Турати, герой Набокова бросает шахматы - но реальность, это некое мистическое для модерниста начало, уже не принимает иных правил игры, чем те, что были ей навязаны ранее, и Лужин вдруг с ужасом замечает в самых обычных, бытовых, казалось бы, вещах и событиях неудержимую атаку реальной жизни, с неумолимым повторением в ней шахматных ходов, с неумолимой математической логикой игры, которая, являясь суррогатом мира, не прекращалась ни на минуту. И против этой атаки защита Лужина оказалась бессильной «Игра? Мы будем играть?» - с испугом и ласково спрашивает жена за несколько минут до самоубийства Лужина, не подозревая об этой нескончаемой, изматывающей игре своего мужа, затеянной им против самой действительности. И положение человека, вступившего в эту игру, трагично. Набоков находит великолепный образ, чтобы показать эту трагедию: в жизни, во сне и наяву, «простирались все те же шестьдесят четыре квадрата, великая доска, посреди которой, дрожащий и совершенно голый стоял Лужин, ростом с пешку, и вглядывался в неясное расположение огромных фигур, горбатых, головастых, венценосных». Так выглядит у писателя человек, который не в силах вступить в диалог с действительностью, понять и принять ее, запутанную как никогда. Набоков таким образом подходит к той проблематике, что была осмыслена Горьким в четырехтомной эпопее «Жизнь Клима Самгина», самом сложном и загадочном его романе. В обоих случаях в центре оказывается герой, страшащийся жизни, бегущий от нее, стремящийся спрятаться от тлетворных влияний действительности - за «системой фраз», как Самгин, за шахматной доской, как Лужин...

Разумеется, Лужин не Самгин, он по-детски откровенен и беспомощен, он по-детски предан игре. Эти герои сталкиваются с совершенно различными жизненными историческими ситуациями и на совершенно различных основаниях приходят к отторжению действительности. Но в типологическом, отвлеченном плане совпадения есть.

Принципиальное отторжение действительности героем Набокова - не случайный каприз автора, а продуманная жизненная и творческая позиция, мужественно отстаиваемая, ставшая программой личного и литературного поведения. Если угодно, это была одна из попыток сохранить суверенитет человеческой личности, ее права на независимость от обстоятельств времени, в том числе времени исторического, агрессивность которого в XX веке в отношении частной жизни человека стала особенно очевидной. Литература нашего века констатировала, что человек уже не имеет естественного права, вполне доступного еще в прошлом столетии. Это право частного бытия, право ощущать себя вполне суверенной личностью по отношению к любым внешним событиям и сторонам действительности. Литература XIX века это право декларировала как естественное и неотъемлемое, ведь его и утверждал своей судьбой и социальным поведением «лишний человек, подобный Онегину или Печорину, его утверждал Илья Ильич Обломов, предпочтя диван в доме на Гороховой улице перспективе государственной службы; его утверждал Федор Иваныч Лаврецкий, уединившийся в дворянском гнезде от обрушившихся на него невзгод. В XX веке это право личности было подвергнуто сомнению. Человек оказался втянут в круговорот исторических событий - часто против собственной воли.

Таким образом, все, что отталкивало от Набокова читателя ли, частного ли человека, случайно пересекшегося с ним, социально ориентированного критика, - неземная гордыня, в лучшем случае подчеркнутая снисходительность к ближнему, антисоциальность, принципиальный индивидуализм, декларируемый пафос общественного неслужения, элитарный эстетизм и отсутствие желания быть понятным, перерастающее в открытое пренебрежение читателем, - было попыткой защитить свой дар и право частного бытия от жестокого натиска истории, свирепости непросвещенной толпы, в детской резвости колеблющей треножник художника и посягающей на естественное право любой самостоятельной личности - право быть самой собой.

И с этой точки зрения Набоков был как раз очень русским писателем! В сущности, и жизнью, и творчеством своим он отстаивал суверенитет частного человека, пытаясь своей судьбой, литературным и личным поведением показать возможность сугубо индивидуального бытия и в XX веке, когда, казалось бы, социальная действительность оставляет личности все меньше возможности для этого. Но Набокову это удалось. Он шел своей и только своей дорогой в литературе, отметая все нелепые требования редакторов и издателей (вроде предложения сделать из нимфетки Лолиты мальчика - тогда, дескать, публика поймет), и не побоялся скандальной славы и обвинений в порнографии, когда роман был опубликован. В сущности, такая позиция была попыткой выйти из-под диктата сил общественности, выступавшей с проповедью незыблемых моральных ценностей или же утверждающей социальное самопожертвование единственно возможной и оправданной формой индивидуального бытия.

Пафос индивидуальности стал основой романистики Набокова, и в этом, еще раз оговоримся, продолжение и развитие глубинных основ русской литературной традиции с ее уважением к личности - с ее той самой любовью к человеку, которой так не хватало критикам Сирина. Суть в том, что набоковская любовь к человеку связана с утверждением его права быть самим собой, без оглядки на кого-то второго.

Ведь именно этим, а не пустым самолюбованием обусловлен страх перед толпой всех героев писателя - Лужина, бегущего от толпы гимназических товарищей; Ганина, охраняющего свой мир от посягательств на ненужное общение с Алферовым, нелепым мужем Машеньки, и другими жителями русского пансиона; Гумберта Гумберта, противопоставляющего свою необычную страсть скучному американскому стандарту, захватывающему все сферы жизни - от социальной до самой интимной. Литературной общественности с ее устоявшейся пресной моралью, оборачивающейся покушениями на свободную мысль и новое мнение, бросает свой вызов князь Годунов-Чердынцев, герой «Дара». Набоков прекрасно знает, что ждет его самого и его героя, осмелившихся покуситься на святое имя русской революционной демократии 60-х годов - имя Н.Г. Чернышевского. Он прекрасно предвидит (и дает возможность своему герою выслушать) упреки в том, что его повесть (ставшая четвертой главой романа «Дар» и стыдливо отвергнутая в первой публикации «Современными записками» в 1938 г. - полностью «Дар» увидел свет лишь в 1952 г. в нью-йорском издательстве) - «это беспардонная, антиобщественная, озорная отсебятина». «Есть традиции русской общественности, - гневно клеймит Годунова-Чердынцева редактор Васильев, кому предложена рукопись для издания, - над которыми честный писатель не смеет глумиться. Мне решительно все равно, талантливы вы или нет, я только знаю, что писать пасквиль на человека, страданиями и трудами которого питались миллионы русских интеллигентов, недостойно никакого таланта. Я знаю, что вы меня не послушаетесь, но все-таки (и Васильев, поморщившись от боли, взялся за сердце) я как друг прошу вас, не пытайтесь издавать эту вещь, вы загубите свою литературную карьеру, помяните мое слово, от вас все отвернутся.

Предпочитаю затылки, - сказал Федор Константинович». Ответ Годунова-Чердынцева мог бы стать девизом самого Набокова. Почему именно Н.Г. Чернышевский стал антигероем «Дара», объектом злой иронии Набокова? Да потому, что, во-первых, сама эта фигура несла в себе явно комический элемент (вспомним «Крокодила» Ф.М. Достоевского, где объектом злой пародии выступает несчастливая судьба Николая Гавриловича), а во-вторых, трудно найти фигуру, воплощавшую собой столь полную противоположность Набокову. В Чернышевском он нашел все те черты, которые не принимал в литературе и которые, с его точки зрения, утвердившись в общественном сознании, освещенные мученической судьбой «клоповоняющего господина» (Л.Н. Толстой), во многом привели к трагедии XX века. И антитезой не столько Чернышевскому, сколько литературному и общественному направлению, которое он представлял, могла быть не критика его опять же с общественных позиций, скажем, либеральных - но с позиций эстетических, куда более важных и выигрышных для Набокова, которые и давали бы возможность показать всю ничтожность и фигуры, выбранной как воплощение идеи, и самой идеи.

Оставим в стороне вопрос о том, достоин ли был Чернышевский столь жестокой критики, так ли нестерпима демократическая идея, им принесенная, его теория разумного эгоизма и наивный антропологизм, на котором она основана. Обсуждая эти проблемы, мы неизбежно придем к выводу редактора Васильева, отчитывающего, хватаясь за сердце, Годунова-Чердынцева. Мы должны просто понять, что соотносить реального Чернышевского с героем романа «Дар» столь же наивно, как реального Наполеона с героем «Войны и мира». Речь идет о тенденции, направлении в русской литературе и общественной мысли, которую воплощает для Набокова образ Чернышевского.

«Забавно-обстоятельный слог, кропотливо вкрапленные наречия, страсть к точке с запятой, застревание мысли в. предложении и неловкие попытки ее оттуда извлечь (причем она сразу застревала в другом месте, и автору приходилось опять возиться с занозой), долбящий, бубнящий звук слов, ходом коня передвигающийся смысл в мелочном толковании своих мельчайших действий, прилипчивая нелепость этих действий (словно у человека руки были в столярном клее, и обе были левые), серьезность, вялость, честность, бедность - все это так понравилось Федору Константиновичу, его так поразило и развеселило допущенное, что автор с таким умственным и словесным стилем мог как-либо повлиять на литературную судьбу России, что на другое же утро он выписал себе в государственной библиотеке полное собрание сочинений Чернышевского». Естественно, что такую точную характеристику стиля и манеры повествования Чернышевского мог дать только Набоков. Его не устраивало в нем все, но в первую очередь, предпочтение живой жизни голой теоретической, псевдофилософской схеме. Восемнадцатилетний Николай Гаврилович, едущий в Петербург со своей матушкой, не отрывается от книжки: «склонявшимся в пыль колосьям он предпочел словесную войну». Уткнувшись в книгу, он не видит вокруг себя того, что действительно достойно созерцания: красоты русского ландшафта, «красоты просительной, выжидательной, готовой броситься к тебе по первому знаку и с тобой зарыдать».

Да, набоковская ирония в адрес Чернышевского выглядит убийственно, хотя через эту иронию, как бы из жалости, он замечает и те стороны личности своего литературного оппонента, с которым его разделяет полвека, что достойны уважения: мужество, пламенность бойца, бескомпромиссность. Не прощает он ему лишь одного - пустого теоретизирования и, как следствие, застрявшей посреди фразы мысли, т.е. отсутствия Дара, и чудовищной уверенности в собственном праве навязывать целой России свои идеи. Именно так воспринималась Набоковым отвергаемая социальная функция литературы - как навязывание личности и обществу неких пошлых революционно-преобразовательных идей. Недаром в романе появляется мельком миловидное лицо дворянской барышни, заболевшей рахметовщиной, спавшей на соломе и питавшейся лишь молоком да кашей. Каковы эти идеи, от кого они исходят, от революционеров или от правительства - неважно. Их никчемность и бездарность писатель видит не только в 1860-х годах и не только у Чернышевского. С какой презрительностью Годунов-Чердынцев, гуляя по Берлину, размышляет о каком-то государственном празднике (каком - принципиально неважно!): «Из окон домов торчали трех сортов флаги: черно-желто-красные, черно-бело-красные и просто красные: каждый сорт что-то означал, а смешнее всего - это что-то кого-то могло волновать гордостью или злобой. Были флаги большие и малые, на коротких древках и на длинных, но от всего этого эксгибиционизма гражданского возбуждения город не стал привлекательнее... среди знамен было одно с русской надписью «За Серб и Молт!», так что некоторое время Федор тяготился мыслью, где это живут Молты, - или это Молдоване? Вдруг он представил себе казенные фестивали в России, долгополых солдат, культ скул, исполинский плакат с орущим общим местом в пиджачке и кепке, и среди грома глупости, литавров скуки, рабьих великолепий - маленький ярмарочный писк грошовой истины». Грошовая истина, жалкий социальный остаток всех революций, несопоставима с тем даром внутренней свободы, которой обладает действительно свободная и суверенная личность вне зависимости от тех социально-политических условий, в которые она погружена. Само сопоставление свободы внешней - революционной, социальной, любой, - отождествляемой с образом «общего места в пиджачке и кепке», и истинной свободы, свободы внутренней в пушкинском ее понимании кажется Набокову забавным и несерьезным. Такое сопоставление делает Федор Константинович, и позиция автора здесь совпадает с позицией героя - случай не столь уж частый у Набокова. «Все пройдет и забудется, - думает он, - и опять через двести лет самолюбивый неудачник отведет душу на мечтающих о довольстве простаках (если только не будет моего мира, где каждый сам по себе, и нет равенства, и нет властей, впрочем, если не хотите, не надо, мне решительно все равно)».

Ему действительно было все равно - писатель, с такой последовательностью отстаивающий свою творческую и личную внесоциальность, не желающий примыкать ни к политическому течению, ни к литературной группировке, ни к творческому союзу, - явление, пожалуй, уникальное даже в литературе XX века, открывшегося символизмом, утонченными течениями в области эстетической или же религиозно-философской мысли. Он явился художником, сумевшим до конца последовательно продолжить их пафос, основанный на отрицании того, что социальное служение литературы - ее важнейшая и единственная функция, как раз и определяющая ее специфику: народ, не имеющий иной общественной трибуны, использует в качестве таковой литературу. Именно поэтому он не принимал вообще саму идею социального заказа.

Эта позиция была выражена не только в художественных произведениях, но и в его литературоведческих работах. В знаменитом «Предисловии в «Герою нашего времени», побранив Лермонтова за сюжетные неувязки, которые производят комический эффект, увидев в Бэле восточную красавицу с коробки рахат-лукума, расправившись с критиками, верящими словам из авторского «Предисловия», будто портрет Печорина «составлен из пороков всего нашего поколения», и отвергнув возможность конкретно-исторической трактовки, Набоков ценит «чудесную гармонию всех частей и частностей в романе». В эссе «Николай Гоголь» он отказался видеть социальный смысл сатиры Гоголя или сострадание к «маленькому человеку»: «На этом сверхвысоком уровне искусства литература, конечно, не занимается оплакиванием судьбы обездоленного человека или проклятиями в адрес власть имущих. Она обращена к тем тайным глубинам человеческой души, где проходят тени других миров, как тени безымянных и беззвучных кораблей». Разумеется, в такой, принципиально эстетической, трактовке содержалось и обеднение смысла гоголевского творчества, ибо социальная проблематика неразрывна с ее эстетическим воплощением. Набоков эту связь нарочито разрывал, и это был его принцип, который он истолковывал в лекции 1958 г. «Русские писатели, цензоры, читатели». В ней говорилось о том, что русская литературная ситуация всегда характеризовалась сосуществованием двух сил, в равной степени противоестественных для свободной литературы. «Одна - правительство, правительственная цензура. Другая - против правительства настроенные, социально сознательные критики, утилитаристы, политические, гражданские радикалы того времени». Это были, продолжает Набоков, честные люди, искренне желавшие соотечественникам добра. Но и они деспотически подавляли литературу, только с другой стороны. «При всех своих достоинствах, эти радикальные критики стали таким же препятствием на дороге искусства, как и правительство. Правительство и революция, царь и радикалы занимали в искусстве одинаково филистерские позиции, ибо равно требовали от художника исполнения социального заказа, не допуская никаких причуд».

Поэтому эстетизм стал не просто качеством набоковского художественного мира, проявившись в усложненности стиля и феноменальности метафор, а осознанной и декларируемой жизненной позицией Набокова, которая была сформирована обстоятельствами русского литературного бытия последних полутора столетий. Только эстетизм мог проложить некий третий путь - между правительством и революционной общественностью - для русской литературы и художника, желающего сохранить свою «самость». Именно эта мысль, а вовсе не «пасквиль» на Чернышевского определяет проблематику «Дара». Ведь в центре его - художник, человек, мужественно преодолевающий и невнимание читательской публики к первой книжке его стихов (судьба первых поэтических опытов самого Набокова), и тиранию общественных установок, наивно идеализирующих и сакрализирующих революционно-демократический опыт 1860-х годов, и внутреннюю цензуру, и невнимание к себе не ставшего другом молодого талантливого литератора, тоже явно эстетического направления, Кончеева.

В сущности, способность или неспособность личности на подобное противостояние диктату общественности, исследование форм этого противостояния формирует проблематику эпоса Набокова. Меняется сам герой: это писатель Годунов-Чердынцев, гроссмейстер Лужин, творчески одаренный герой романа «Соглядатай». В центре набоковского романа может быть даже преступник, убийца - Гумберт Гумберт («Лолита»), герой, романа «Отчаяние», человек, полностью лишенный внутреннего закона, - Горн («Камера обскура»). И этот герой не встретит нравственного осуждения, что приводило в отчаяние первых критиков. Но он интересен Набокову тем, что своим преступлением и своей безнравственностью он противостоит внешнему диктату, пусть и страшно уродливой формой - формой преступления. Так или иначе, каждый роман Набокова - роман о трагическом конфликте личности и действительности, который каждый раз разрешается по-разному: убийством своего обидчика, похитителя нимфетки («Лолита»), бегством от мира в шахматную игру («Защита Лужина»), творческим самоутверждением («Дар»).

Таково было писательское кредо Набокова. В наследии Пушкина он нашел для себя завещание внутренней, тайной свободы и остался верен ей в литературе и в действительности, отрицая саму идею свободы внешней, социальной. «Нет, решительно, так называемой социальной жизни и всему, что толкнуло на бунт моих сограждан, нет места в лучах моей лампы; и если я не требую башни из слоновой кости, то только потому, что доволен своим чердаком».

Владимир Набоков, выдающийся русский писатель, получил признание в 1920-х годах в эмиграции и только во второй половине 80-х годов вернулся своими произведениями на родину, в Россию. Его творческая деятельность началась на исходе Серебряного века русской поэзии и продолжалась вплоть до 70-х годов. Так сложилось, что творчество Набокова вписано в историю сразу двух национальных литератур – русской и американской, причем все его романы, написанные по-русски и по-английски, – подлинные литературные шедевры. Набоков очень много сделал для знакомства

Западной читательской аудитории с вершинами русской литературной классики, переводил Пушкина и произведения русских писателей XIX века. Родина, огромная любовь к ней всегда оставались в сердце писателя.

Первый роман писателя “Машенька” был написан к осени 1925 года, а вышел в 1926 году. Роман был оценен положительно в среде русских эмигрантов, но шумного успеха не имел, так как содержание его было об их собственной жизни, унылой и тоскливой. В романе действие длится одну неделю апреля 1924 года. В это время большая часть русской эмиграции переезжала из Берлина в Париж.

События романа разворачиваются

В недорогом берлинском пансионе, который находится рядом с железной дорогой. Тревожные гудки, стук колес постоянно напоминают русским эмигрантам о потерянной родине.

Перед нами семеро русских эмигрантов, но только одному из них нравится берлинская жизнь. Это Алексей Алферов, мелкий служащий, называющий себя математиком. Он не так давно приехал в пансион из России и намерен остаться в Берлине. Он с нетерпением ждет приезда жены Марии. Своему ожиданию и вообще всему, что происходит с ним, Алферов придает широкий, даже мистический смысл. Даже то, что они вместе с главным героем романа Ганиным застряли в лифте, Алферов предлагает трактовать как некий “знак”, символ.

Сведения о жене Алферова, Маше, Набоков сообщает очень скупо. По рассказам Алферова, его жена – чистый идеал женственности и красоты. О ней он говорит только в приподнятых тонах. Герой взахлеб рассказывает о том, как его жена обожает загородные прогулки, а ее облик может воссоздать только талантливый поэт. Алферов предлагает поэту Подтягину, тоже живущему в пансионе, описать “такую штуку, как женственность, прекрасную русскую женственность”.

Внешняя простота первого набоковского романа обманчива: простая композиция, все герои на первом плане, действие разворачивается как в пьесе. Казалось бы, нет никакого “второго плана” повествования. Читатель воспринимает неуместное умничанье, бестактность, неприятную навязчивость, неряшливость Алферова как банальную пошлость этого персонажа. Однако уже в этом первом романе робко проступают черты словесной игры, сложного стиля Набокова, который сформируется позже.

В романе Набокова “Машенька” талантливо описаны городские пейзажи. Читателя привлекает меткость портретных и психологических характеристик героев, а также сила чувств воспоминаний героя. На первый план автор выводит взгляды и суждения Ганина. В этот образ Набоков вложил остроту и сложность своего восприятия мира, а также собственные воспоминания о России. Четыре дня герой воссоздает в своей памяти подробный образ родины. Воспоминания настолько живые и реальные, что полностью вытесняют в сознании героя впечатления о Берлине. Лавину воспоминаний вызвало то, что на фотографии Ганин узнает в жене Алферова Машеньке свою первую возлюбленную. В душе Ганина происходит переворот, помогающий ему обрести реальность. Толчком к раздумьям, к “возвращению в себя”, служат и слова Алферова: “Пора нам всем открыто заявить, что России капут, что наша родина, стало быть, навсегда погибла”.

Автор убежден в том, что только искусство способно противостоять распаду и забвению, что жизнь, преображенная в роман, и есть единственная надежная реальность. Поэтому в финале романа Ганин вдруг отказывается от намерения встретить и увезти с собой Машеньку: “Ганин глядел на легкое небо, на сквозную крышу – и уже чувствовал с беспощадной ясностью, что роман его с Машенькой кончился навсегда. Он длился всего четыре дня, – и эти четыре дня были, быть может, счастливейшей порой его жизни”. За эти четыре дня Ганин вспомнил три последних года жизни в России от первой встречи с Машенькой до последнего ее письма к нему.

В воспоминаниях героя о Машеньке воплотилась эмигрантская мечта и надежда на возвращение в Россию. Но вернуться на родину можно только в воспоминаниях. Таков смысл концовки романа.

(No Ratings Yet)

1. МОИ РАЗМЫШЛЕНИЯ О РОМАНЕ В. НАБОКОВА “МАШЕНЬКА” В. Набоков – один из самых ярких писателей-эмигрантов первой волны. Он был писателем необыкновенно трудолюбивым и разносторонним. Он создал девять романов на русском...
2. По словам Блока, теме Родины он посвятил жизнь. Поэт утверждал, что абсолютно все его стихотворения – о Родине. Стихи цикла “Родина” подтверждают это высказывание автора. В третьем томе лирических стихотворений...
3. Творчество любого поэта можно принимать или отвергать. Никто не заставит нас насильно любить Пушкина или М. Ю. Лермонтова, В. В. Маяковского или Б. Л. Пастернака – о вкусах не спорят....
4. В жизни человека нередко происходят события, коренным образом меняющие взгляд на окружающую действительность. Одним из таких событий, к сожалению, является война. Это страшное слово заставляет нас смотреть другими глазами не...
5. ТЕМА ЛЮБВИ В РОМАНЕ М. А. БУЛГАКОВА “МАСТЕР И МАРГАРИТА” Роман называется “Мастер и Маргарита” – значит, в центре его драматическая история талантливого писателя и его возлюбленной, “тайной жены”. Повествуя...
6. Тема гражданской войны в романе М. А. Булгакова “Белая гвардия” Тема гражданской войны появилась в русской литературе в 20-е годы XX века. Осмысление этого явления шло в двух направлениях. Одни...
7. Русская литература 1-й половины XIX века Тема судьбы в романе М. Ю. Лермонтова “Герой нашего времени” Роман М. Ю. Лермонтова “Герой нашего времени” явился читателям в качестве зеркального отражения эпохи...
8. Главной темой романа “Обломов” можно считать стремление к идеалу, совершенству в жизни, в душе человека, то стремление, которое ощущал сам Гончаров и которое пытался воплотить в герое. “С той самой...
9. Но более всего Любовь к родному краю Меня томила, Мучила и жгла. С. Есенин План I. “Чувство Родины основное в моем творчестве”. II. Любовь к Родине и природе родного края...
10. И. А. Гончаров – писатель, который как никто другой понял и принял изменения, произошедшие с Россией, когда в ее размеренный патриархальный уклад стали просачиваться западные веяния. Он очень много путешествовал,...
11. “ЛЮБЛЮ ОТЧИЗНУ Я, НО СТРАННОЮ ЛЮБОВЬЮ” (образ родины в поэзии Лермонтова) Все творчество М. Ю. Лермонтова пронизывает любовь к свободе и родине. Эта тема звучит не только в стихах, прославляющих...
12. Чернышевский, заключенный в Петропавловскую крепость, ставший жертвой царского произвола, не пал духом. В крепости им был задуман и написан ряд книг, в том числе и знаменитый роман “Что делать?”, который...
13. ДОБРО И ЗЛО В РОМАНЕ М. А. БУЛГАКОВА “МАСТЕР И МАРГАРИТА” Роман М. Булгакова “Мастер и Маргарита” критика назвала “закатным романом” писателя. Этот роман – попытка ответить на вечные вопросы...
14. Лев Николаевич Толстой – писатель и общественный деятель, автор гениального романа “Война и мир”, написанного во время национального прозрения и объединения крестьян с дворянством ради борьбы с чужаками. Читая роман...
15. Я знаю, никакой моей вины В том, что другие не пришли с войны, В том, что они – кто старше, кто моложе Остались там, и не о том же речь,...
16. КЛАССИКА А. С. ПУШКИН ИЗОБРАЖЕНИЕ СТОЛИЧНОГО И ПОМЕСТНОГО ДВОРЯНСТВА В РОМАНЕ: А. С. ПУШКИНА “ЕВГЕНИЙ ОНЕГИН” Великий русский критик В. Г. Белинский не случайно назвал роман А. С. Пушкина “Евгений...
17. Творчество – ребенок вдохновение. Эти двое всегда вместе, ведь хорошее искусство возникает лишь у вдохновенного человека. Творческие люди всегда несколько отличаются – они окрыленные именно вдохновением. Проблема художника и толпы,...
18. Типология тем сочинений I. Темы аналитического характера Внутри этой широкой группы уместно выделить еще ряд подгрупп. Прежде всего стоит говорить о темах-характеристиках. Существуют сочинения-характеристики одного персонажа (например, “Трагедия Печорина” или...
19. Описание родной природы занимает особое место в творчестве И. А. Бунина. Его детство прошло среди орловских лесов и полей, и красота русского края – то яркая, броская, то скромная и...
20. В автобиографическом романе М. Алексеева “Драчуны”, написанном в 1981 году, действие происходит в конце 20-х – начале 30-х годов в селе Монастырском. Сложнейшее время в жизни российской деревни – период...
21. ТЕМА РОССИИ В ЛИРИКЕ А. БЛОКА Тема родины, России занимала в творчестве А. Блока особенное место. Россия народная, природная, с ее историей, традициями, нераскрытым, но огромным духовным потенциалом давала мужество...
22. Роман “Мастер и Маргарита” Михаил Булгаков писал, с перерывами, с конца 1928 года до самой своей смерти в 1940 году. Ни малейшей надежды на его издание у автора, естественно, не...
23. Русская литература 2-й половины XIX века Библейские образы в романе Ф. М. Достоевского “Преступление и наказание” Влияние христианства можно проследить в творчестве многих русских писателей, так как вера в триединого...
Историческая тема интересовала писателей во все времена. Не обошли ее в своем творчестве и такие выдающиеся мастера, как А. С. Пушкин и М. Ю. Лермонтов. Два великих русских писателя обращались... КЛАССИКА И. С. ТУРГЕНЕВ РОЛЬ ИСТОРИИ КНЯГИНИ Р. КАК КОМПОЗИЦИОННЫЙ ПРИЕМ В РОМАНЕ И. С. ТУРГЕНЕВА “ОТЦЫ И ДЕТИ” Роль истории княгини Р. в романе можно понять двояко. С одной...
24. Какой предстает в романе М. А. Булгакова “Белая гвардия” Россия чести и доблести? Отвечая на вопрос, укажите, что в романе “Белая гвардия” проявляются не только черты новой поэтики ХХ-го века,...

Понять отношение Набокова к жизни и смерти, сформулировать отношение автора к России, выявить особенности авторского почерка писателя-эмигранта -все это поможет вам сделать урок по роману В. В. Набокова "Машенька"

Скачать:

Предварительный просмотр:

Конспект урока по литературе в 11 классе по роману В. Набокова «Машенька».

Тема: «Драматизм эмигрантского бытия героев»

Воспитательная цель: понять отношение Набокова к жизни, смерти; какие жизненные цели должны быть у человека; сформулировать отношение автора к России; воспитывать в обучающихся патриотизм, стремление к полнокровной духовной жизни.

Образовательная цель: дать представление о Русском зарубежье через биографию В.Набокова, выявить общее и отличное в описании «дворянского гнезда» в романе «Машенька» и в произведениях русской классической литературы.

Развивающая цель: выявление особенностей авторского почерка В.В. Набокова.

Оборудование: презентация.

Ход урока

На доске эпиграф:

Твой образ легкий и блистающий
как на ладони я держу
и бабочкой неулетающей
благоговейно дорожу.
В.В. Набоков

I. Актуализация знаний. Проблемный вопрос. Литература Русского зарубежья. Что вам представляется под этим словосочетанием? Почему русская литература создавалась за рубежом?

В лице Владимира Владимировича мы столкнулись с новым для нас явлением. Это писатель, которого мы относим к Русскому Зарубежью. Явление это связано с тем, что после 1917 года многие русские писатели были вынуждены покинуть Россию и продолжали свое творчество вне Родины, но писали о ней, о русской стране и русских людях (Бунин, Теффи, Куприн) Владимир Владимирович Набоков – один из таких писателей.

Презентация ученика о жизни и творчестве В.В. Набокова «Страницы биографии».

Теперь вы знакомы с судьбой писателя и вам будет более понятен и эпиграф урока, и стихотворение 1930 года «Первая любовь».

Стихотворение «Первая любовь» написано через 4 года после романа «Машенька», их многое объединяет: и проникновенный лиризм, и наброски благоухающей природы, и ностальгия…

II. «Мозговой штурм». Беседа по вопросам к тексту.(Групповая работа)

1. Можно ли назвать произведение автобиографическим? Каковы ваши доказательства?
2. Как автор-эмигрант относится к героям-эмигрантам?

Какие выводы о смысле жизни можно сделать, читая об обитателях пансиона госпожи Доры?

1. Дайте описание гостиницы. Обратите внимание, на каких деталях сосредотачивает внимание автор?. Какие детали символичны и почему?

Окна пансиона, в котором живут персонажи,дрожат от проносящихся мимо поездов, а комнаты пронумерованы вырезками из старых журналов. Эта деталь, как нельзя, более символична. Все постояльцы- люди прошлого, все они душой и сердцем остались в России, а здесь, в Берлине, живут лишь их тени.Главный герой- эмигрант Ганин. Он тоскует по родной земле, и все его мысли и чувства окрашены в печальные тона.Остальных героев объединяет то, что все они русские и все так же, как и Ганин, волей судебы оторваны от дома.

4)Анализ героев (домашнее задание)

5)Как они относятся к своей бывшей Родине?

Отношение к России неодинаковоАлферов постоянно критически отзывается о Родине, не верит в ее силы, могущество, все его речи проникнуты холодным презрением и насмешкой. А вот Ганин и Подтягин с трепетом говорят о ней, как о самом дорогом. Разность отношений к Родине вызывает неприязнь Ганина к Алферову., что выражено в описательных деталях(«бородка цвета навозца», «тощая шея», « Докучливый голос»)

6) Какой изображается Россия в романе?

Тема Родины к Набокова связана с мотивом воспоминания . В сознании Ганина встают березовые рощи , воспетые в стихах поэтов . Подтягин - один из таких поэтов . Сам Набоков был тоже воспитан на такой лирике , ностальгия не оставляла его до самой смерти , потому образ утраченной родины переходит из романа в роман писателя . Устами тяжелобольного (по сути дела – умирающего ) старика автор выражает одну из важнейших мыслей произведения : « Россию надо любить . Без нашей эмигрантской любви России крышка ». Сегодня , когда ушли в прошлое политические противоречия , объединяются два крыла российской культуры : к нам вернулась литература Русского зарубежья , возвращаются колокола , картины , архивы . Объединились две ветви православной церкви … Сегодня стали понятны слова Подтягина : те эмигранты , кто любил свою далекую Родину даже в изгнании , кто писал книги , прославляющие Россию , создавал музыку , ставил спектакли , строил церкви , учил детей русскому языку , воспитывал их в духе православной культуры , трудились не напрасно . Они сберегли богатейший пласт российской культуры . Возвращение раритетов искусства – это приобщение наших современников к богатейшей духовной культуре наших предков . Эмигранты первой волны , в том числе и Набоков В . В ., сберегли для нас , своих потомков , высокие нравственные ориентиры .

И роман « Машенька » тому пример . Отношение автора к героям прежде всего зависит от их отношения к России … Писатель ненавязчиво внушает идеи патриотизма , чувство гордости за свою многострадальную , но великую Родину .

7) Почему так рельефно, зримо выписаны мельчайшие детали дворянской усадьбы героя. Подкрепите рассуждения текстом.

– Во-первых, автор раскрывает свою тоску по России, описывая с детства знакомую обстановку, в какой воспитывался герой (материальное благополучие, комфорт, природа парка стали неотъемлемой частью его понимания жизни).

– «Обои – белые, в голубоватых розах… Направо от постели, между киотом и боковым окном, висят две картины: черепаховая кошка, лакающая с блюдца молоко, и скворец, сделанный выпукло из собственных перьев на нарисованной скворешнице. Рядом, у оконного косяка, приделана керосиновая лампа, склонная выпускать черный язык копоти…»

Писатель любовно описывает мельчайшие детали обстановки его комнаты в детстве, потому что каждая вещь напоминает ему о чем-то неизъяснимо дорогом и любимом. Герой представляет себе обстановку усадьбы, и его сильней тянет на Родину. Также автор сопоставляет простор и приволье дворянской усадьбы и убогий пансионат в Германии у госпожи Дорн.(просмотр репродукций картин художников, изображавших дворянскую усадьбу)

8) Критики называют Набокова продолжателем традиций И.С. Тургенева и Л.Н. Толстого. Докажите или отвергните это умозаключение.

8) Как вы можете объяснить, почему воспоминания юности для Ганина реальнее окружающей его жизни?

6) Отчего Ганину, человеку без дела, без семьи, без денег и даже без будущего, так важны воспоминания о Машеньке, о юношеской светлой и такой короткой любви?

– Воспоминания о Машеньке невольно заставляли его еще раз перелистывать страницы своей жизни, обдумывать и переоценивать прошлое, сравнивать жизнь на Родине с бесперспективным существованием в Германии.

– Окунаясь в прошлое, Ганин ощущал утешение и успокоение. Воспоминания дают возможность оказаться в России прошлого, обрести свой утраченный рай.

– Воспоминания о светлой юношеской любви – это воспоминание об яркости, искренности чувств (чего он лишен в любовной связи с Людмилой).

– Для Ганина Машенька – это идеал девушки и Родины. Отсюда же образ-сравнение в стихотворении «Первая любовь»: «…и бабочкой неулетающей благоговейно дорожу».

Образ легкокрылой бабочки – это и символ яркой первой любви, это и символ самой героини – немного легкомысленной и наивной, а главное, образ России такой ранимой и незащищенной в чуждом теперь для них, эмигрантов, мире.

9) Как вы понимаете финал романа? Каково ваше мнение, почему Ганин не решился на встречу с повзрослевшей Машенькой? Почему сначала сделал все, чтобы свидание произошло (даже перевел стрелки будильника у Алферова), отправился ее встречать, а потом, дождавшись прихода ее поезда, все же ушел?

– Думаю, что он понял, что не сможет больше полюбить Машеньку.

– Мое мнение, что Ганин просто решил, что прошлого не вернуть, еще неизвестно, как бы произошла эта встреча, ведь прошло столько лет!

– Мне кажется, что Ганин почувствовал, что прошлого не вернешь и что он не вправе лишать возможного счастья двух людей.

– Я не согласна с таким мнением: меньше всего Ганин был способен думать о счастье господина Алферова. Скорее всего он понял, что прошло много времени, он боялся увидеть свою Машеньку, изменившуюся внешне и внутренне.

– Здесь проявилась его нерешительность: ведь неизвестно, как бы прореагировала Машенька, встреться она с Ганиным на перроне вокзала…

– Ганин понял, что Машенька уже не та. Он боялся не увидеть у нее таких смеющихся глаз, тех черт характера, которые он так любил. Да и сам герой изменился. Их встреча не была бы столь радостной вдали от России.

– Видите, как много у вас мнений по этому вопросу. А вот что написал Набоков в уже известном вам стихотворении. Звучит стихотворение «Первая любовь» в исполнении ученицы.

Но если встретиться нежданная
судьба заставила бы нас,
меня бы, как уродство странное,
твой образ нынешний потряс.
Обиды нет неизъяснимее:
ты чуждой жизнью обросла
не платья синего, ни имени
ты для меня не сберегла.

Думаю, что Владимир Владимирович считал, что вернуть счастье, как вернуть прежнюю любовь, нельзя. Прежняя Машенька, так любимая им ранее, осталась в прошлом, куда нет дороги, как нет дороги на родину, в Россию. Как говорил философ: «Нельзя дважды войти в одну и ту же реку».

9)Как вы думаете, чему может научить своих потомков великий писатель?

Эмигранты первой волны, в том числе и Набоков В.В., сберегли для нас, своих потомков, высокие нравственные ориентиры. Писатель ненавязчиво внушает идеи патриотизма, чувство гордости за свою многострадальную, но великую Родину. «Полно, я возвращусь когда-нибудь, » - так писал Владимир Владимирович в одном из стихотворений. Он мечтал вернуться в Россию, но категорически не признавал власти большевиков, однозначно воспринимая СССР как тоталитарную державу. Сейчас он вернулся на Родину, но уже после своей смерти… Вернулся своими произведениями… – Я считаю, что автор тосковал по природе России, по ее душе. Писатель учит ценить то, что имеешь, учит любить свою Родину, понимать ее значимость для человека. Набоков показывает, что ничто не заменит родного гнезда, родных мест (ни деньги, ни признание поклонников), он знал это на своем собственном примере.

IV.Выводы по прочитанному.

Сегодня мы познакомились с уникальным явлением – Зарубежьем, прикоснулись к творчеству великого Набокова В.В., увидели в его романе отголоски русской классической литературы XIXв., сделали вывод о значении его творчества для нас, потомков. Надеюсь, что вас заинтересовал этот урок-семинар и летом, готовясь к 11-му классу, прочитаете другие романы прославленного автора: «Защита Лужина», «Приглашение на казнь», «Другие берега».

V.Выставление оценок в оценочный лист.

VI. Рефлексия. Что понравилось на уроке? Все ли цели достигнуты? Какие задания понравились?

Домашнее задание: эссе «Чему учит рассказ Набокова «Машенька»

Образ потерянной родины в романе В. Набокова «Машенька»

Известный писатель, поэт, переводчик В.В. Набоков, ощутивший в раннем возрасте дух эмиграции и почувствовавший на себе щемящую тоску по Родине, передает нам личные воспоминания и чувства через свои произведения. Он является автором знаменитой «Лолиты», романов «Защита Лужина», «Дар», а также первых романов о судьбах русской эмиграции «Машенька» и «Подвиг». В них Набоков глубоко анализирует внутреннее, эмоциональное состояние героев, сочетая это с непредсказуемостью сюжета. Романы «Машенька» и «Подвиг» насквозь пронизаны лиричностью. Построенные на собственных воспоминаниях, они представляют собой развернутую метафору.

Многие жизненные ситуации и события в этом произведении имеют вполне биографический подтекст. Набоков писал этот роман в период жизни в Берлине, и в нем можно почувствовать все ощущения и чувства эмигранта. Оно пропитано простой русской тоской по своей многострадальной Родине, которая теперь уже навек утрачена в жизни героя. В основе рассказа «Машенька» заложены личные переживания автора, его юношеская любовь, которую он после пересказал в своей автобиографической книге «Другие берега». Ганин, который покинул Россию шесть лет назад, живет в русском пансионе госпожи Дорн. В воскресенье он знакомится в лифте со своим соседом Алферовым, который рассказывает ему о скором приезде его жены Машеньки. Неожиданная остановка лифта здесь выступает в качестве символа. Зависший над черным провалом лифт, в котором царит темнота, как нельзя лучше описывает то долгое, вечное ожидание эмигрантов. Ганин представлен как апатичный, безвольный человек, потерявший интерес к жизни, но при этом сообщается, что раньше он умел «не только управлять, но и играть силой воли». Когда-то он работал статистом и сейчас, живя в пансионе, он словно осознает себя таким же статистом. Его воспоминания более реальны, чем сама его жизнь. Он живет словно тень, как и его соседи по пансиону. Все они люди прошлого, душой оставшиеся там, в России. Те оторванные листки календаря - первые шесть чисел апреля, которые обозначают номера в пансионе, здесь прямо говорят об этом. Все пропитано в нем безысходностью. Это настроение усиливают также дребезжащие окна и громады дыма, которые вздымаются над полотном железной дороги. У Ганина возникает постоянное чувство того, что «каждый поезд проходит незримо сквозь толщу самого дома». Мнимая возможность уехать постоянно дразнит его. Он хочет, но никак не решается это сделать.

Образ Машеньки и образ Родины сливается в романе воедино. Это словно потерянный рай, который продолжает жить в простых воспоминаниях. Неслучайно в сознании Ганина возникают картины русского пейзажа. Это не только придает жизни движение, помогает развивать чувства, но и наделяет смыслом его жизнь. Мир в его душе становится краше и ярче. Воспоминания в романе составляют основу повествования, именно они выражают главную тему, обозначают всю проблематику романа. Машенька в сознании Ганина олицетворяет Россию и прежнюю его любовь. «Он (Ганин) всегда вспоминал Россию, когда видел быстрые облака, но теперь он вспомнил бы ее и без облаков; с минувшей ночи он только и думал о ней». Здесь отчетливо прослеживается понимание того, что утраченное время уже не вернуть. Невозможно возвратить ту Россию из воспоминаний Ганина, то лето и то нежное чувство, оставленное когда-то в беседке. Для Ганина Машенька становится лишь символом безвозвратно утерянной Родины. Он поэтому и не идет до конца. Он бежит от своих воспоминаний и от их живого воплощения. Роман с Машенькой длился всего четыре дня, и возможно это были его самые счастливые дни. Но воспоминания исчерпали себя, и образ Машеньки остался там, в пансионе, вместе с умирающим старым поэтом, в том доме теней, который уже сам превратился в воспоминанья. В конце романа Ганин спешит поскорее уехать. Он тратит четверть своего состояния на билет, забирается в поезд и мечтает о том, как совсем скоро переберется без визы через границу.

Сама Машенька так и не появилась в романе. Она существовала лишь в сознании Ганина и в постоянном ожидании Алферова. Она словно счастье, для Ганина – потеряна, а для Алферова – несбыточна.

ЛИТЕРАТУРА РУССКОГО ЗАРУБЕЖЬЯ. Литература русского зарубежья – ветвь русской литературы, возникшей после 1917 и издававшейся вне СССР и России. Различают три периода или три волны русской эмигрантской литературы. Первая волна – с 1918 до начала Второй мировой войны, оккупации Парижа – носила массовый характер. Вторая волна возникла в конце Второй мировой войны (И.Елагин, Д.Кленовский, Л.Ржевский, Н.Моршен, Б.Филлипов).

Третья волна началась после хрущевской «оттепели» и вынесла за пределы России крупнейших писателей (А.Солженицын, И.Бродский, С.Довлатов). Наибольшее культурное и литературное значение имеет творчество писателей первой волны русской эмиграции .

В то же время, в эмиграции литература была поставлена в неблагоприятные условия: отсутствие массового читателя, крушение социально-психологических устоев, бесприютность, нужда большинства писателей должны были неизбежно подорвать силы русской культуры. Но этого не произошло: с 1927 начинается расцвет русской зарубежной литературы, на русском языке создаются великие книги. В 1930 Бунин писал: «Упадка за последнее десятилетие, на мой взгляд, не произошло. Из видных писателей, как зарубежных, так и «советских», ни один, кажется, не утратил своего таланта, напротив, почти все окрепли, выросли. А, кроме того, здесь, за рубежом, появилось и несколько новых талантов, бесспорных по своим художественным качествам и весьма интересных в смысле влияния на них современности».

Утратив близких, родину, всякую опору в бытии, поддержку где бы то ни было, изгнанники из России получили взамен право творческой свободы. Это не свело литературный процесс к идеологическим спорам. Атмосферу эмигрантской литературы определяла не политическая или гражданская неподотчетность писателей, а многообразие свободных творческих поисков.

В новых непривычных условиях («Здесь нет ни стихии живого быта, ни океана живого языка, питающих работу художника», – определял Б.Зайцев) писатели сохранили не только политическую, но и внутреннюю свободу, творческое богатство в противостоянии горьким реалиям эмигрантского существования.

Развитие русской литературы в изгнании шло по разным направлениям: писатели старшего поколения исповедовали позицию «сохранения заветов», самоценность трагического опыта эмиграции признавалась младшим поколением (поэзия Г.Иванова, «парижской ноты»), появились писатели, ориентированные на западную традицию (В.Набоков, Г.Газданов). «Мы не в изгнаньи, мы в посланьи», – формулировал «мессианскую» позицию «старших» Д.Мережковский. «Отдать себе отчет в том, что в России или в эмиграции, в Берлине или на Монпарнасе, человеческая жизнь продолжается, жизнь с большой буквы, по-западному, с искренним уважением к ней, как средоточию всего содержания, всей глубины жизни вообще…», – такой представлялась задача литератора писателю младшего поколения Б.Поплавскому. «Следует ли напоминать еще один раз, что культура и искусство суть понятия динамические», – подвергал сомнению ностальгическую традицию Г.Газданов.

Старшее поколение писателей-эмигрантов. Стремление «удержать то действительно ценное, что одухотворяло прошлое» (Г.Адамович) – в основе творчества писателей старшего поколения, успевших войти в литературу и составить себе имя еще в дореволюционной России. К старшему поколению писателей относят: Бунина, Шмелева, Ремизова, Куприна, Гиппиус, Мережковского, М.Осоргина. Литература «старших» представлена преимущественно прозой. В изгнании прозаиками старшего поколения создаются великие книги: Жизнь Арсеньева (Нобелевская премия 1933), Темные аллеи Бунина; Солнце мертвых, Лето Господне, Богомолье Шмелева; Сивцев Вражек Осоргина; Путешествие Глеба, Преподобный Сергий Радонежский Зайцева; Иисус Неизвестный Мережковского. Куприн выпускает два романа Купол святого Исаакия Далматского и Юнкера, повесть Колесо времени. Значительным литературным событием становится появление книги воспоминаний Живые лица Гиппиус.

Младшее поколение писателей в эмиграции . Иной позиции придерживалось младшее «незамеченное поколение» писателей в эмиграции (термин писателя, литературного критика В.Варшавского), поднявшееся в иной социальной и духовной среде, отказавшееся от реконструкции безнадежно утраченного. К «незамеченному поколению» принадлежали молодые писатели, не успевшие создать себе прочную литературную репутацию в России: В.Набоков, Г.Газданов, М.Алданов, М.Агеев, Б.Поплавский, Н.Берберова, А.Штейгер, Д.Кнут, И.Кнорринг, Л.Червинская, В.Смоленский, И.Одоевцева, Н.Оцуп, И.Голенищев-Кутузов, Ю.Мандельштам, Ю.Терапиано и др. Их судьба сложилась различно. Набоков и Газданов завоевали общеевропейскую, в случае Набокова, даже мировую славу….

Бегство из России. Эмиграция

В 1918 юный Вова Набоков вместе с семьей сначала бежал в Крым, а затем в 1919 эмигрировал из России. Семья Набоковых обосновалась в Берлине, а будущий писатель поступил в Кембриджский университет (знаменитый «Тринити-колледж»), который успешно закончил в 1922. После учебы в Кембридже осел в Берлине (1922-1937). Затем судьба привела его на два года во Францию, а буквально накануне вторжения дивизий гитлеровского вермахта в Париж в 1940 Владимир Набоков вместе с женой и маленьким сыном Дмитрием (впоследствии певцом Миланской оперы и энергичным пропагандистом отцовского литературного наследия) пересек Атлантику и почти 20 лет оставался в США, сочетая писательство с преподавательской деятельностью (сначала в одном из колледжей, затем в крупном университете США - Корнелльском, где читал курсы русской и мировой литературы). В 1945 В. Набоков получил американское гражданство. Здесь же он сделал себе достойное имя как энтомолог - интерес к бабочкам, пробудившийся еще в юные годы, развился не только в страсть любителя, но и в профессиональное занятие.

Россия Набокова

В 1959 Владимир Владимирович возвратился в Европу и поселился в Швейцарии, где провел оставшиеся ему годы. Путь, в общем, характерный (хотя и с неповторимыми вариациями) для русского писателя-эмигранта. Схожий путь проделали многие, включая, например, известного поэта и критика Георгия Викторовича Адамовича, бескомпромиссного критика Набокова, пародийно изображенного им во многих сочинениях, а также Нине Николаевне Берберову, напротив, всегдашнюю его поклонницу. Тем не менее в кругу берлинской, а затем парижской литературной диаспоры Набоков сразу же занял совершенно особое положение. Его Россия не похожа на Россию Ивана Алексеевича Бунина, Александра Ивановича Куприна, И. С. Шмелева, Б. К. Зайцева. В ней нет места узнаваемому городу и узнаваемой деревне, нет персонажей, которых можно было бы назвать русскими типами, нет сколько-нибудь непосредственного отображения катаклизмов, потрясших национальную историю минувшего столетия. Россия Набокова или, точнее, Россия Сирина (одно из значений этого слова, по Далю, - райская птица русского лубка) - это образ утраченного детства, то есть невинности и гармонии, это «знак, зов, вопрос, брошенный в небо и получающий вдруг самоцветный, восхитительный ответ». Так сказано в «Машеньке» (1926) - романе, принесшем автору первую известность, и далее эта метафора, принимая разнообразные стилистические формы, пройдет через все творчество писателя, вплоть до последней его большой книги на русском языке - автобиографии «Другие берега».

Россия Владимира Набокова - это также безукоризненно-индивидуальный язык, который он считал главным своим достоянием. «Когда в 1940 году, - говорится в предисловии к «Другим берегам», - я решил перейти на английский, беда моя заключалась в том, что перед этим, в течение пятнадцати слишком лет, я писал по-русски, и за эти годы наложил собственный отпечаток на свое орудие, на своего посредника. Переходя на другой язык, я отказывался таким образом не от языка Аввакума, Пушкина, Толстого или Иванова, или русской публицистики, - словом, не от общего языка, а от индивидуального, кровного наречия». Наконец, Россия Набокова - это классическая русская литература. Запад обязан ему переводами на английский (отчасти и на французский, которым автор тоже владел в совершенстве) Пушкина, Лермонтова, Тютчева, «Слова о полку Игореве».

Вместе с метафорическим образом России как утраченного рая через все книги Набокова проходит одна экзистенциальная тема, одна ключевая оппозиция: противостояние творческой, то есть независимой, личности любым попыткам покушения на свою свободу. Она определяет строение и звучание таких романов, как «Защита Лужина» (1929), «Отчаяние» (1936), «Дар» (1937).

Тема родины в романе В. В. Набокова «Машенька»

Владимир Набоков, выдающийся русский писатель, получил признание в 1920-х годах в эмиграции и только во второй половине 80-х годов вернулся своими произведениями на родину, в Россию. Его творческая деятельность началась на исходе Серебряного века русской поэзии и продолжалась вплоть до 70-х годов. Так сложилось, что творчество Набокова вписано в историю сразу двух национальных литератур – русской и американской, причем все его романы, написанные по-русски и по-английски, – подлинные литературные шедевры. Набоков очень много сделал для знакомства западной читательской аудитории с вершинами русской литературной классики, переводил Пушкина и произведения русских писателей XIX века. Родина, огромная любовь к ней всегда оставались в сердце писателя.

Первый роман писателя «Машенька» был написан к осени 1925 года, а вышел в 1926 году. Роман был оценен положительно в среде русских эмигрантов, но шумного успеха не имел, так как содержание его было об их собственной жизни, унылой и тоскливой. В романе действие длится одну неделю апреля 1924 года. В это время большая часть русской эмиграции переезжала из Берлина в Париж.

События романа разворачиваются в недорогом берлинском пансионе, который находится рядом с железной дорогой. Тревожные гудки, стук колес постоянно напоминают русским эмигрантам о потерянной родине.

Перед нами семеро русских эмигрантов, но только одному из них нравится берлинская жизнь. Это Алексей Алферов, мелкий служащий, называющий себя математиком. Он не так давно приехал в пансион из России и намерен остаться в Берлине. Он с нетерпением ждет приезда жены Марии. Своему ожиданию и вообще всему, что происходит с ним, Алферов придает широкий, даже мистический смысл. Даже то, что они вместе с главным героем романа Ганиным застряли в лифте, Алферов предлагает трактовать как некий «знак», символ.

Сведения о жене Алферова, Маше, Набоков сообщает очень скупо. По рассказам Алферова, его жена – чистый идеал женственности и красоты. О ней он говорит только в приподнятых тонах. Герой взахлеб рассказывает о том, как его жена обожает загородные прогулки, а ее облик может воссоздать только талантливый поэт. Алферов предлагает поэту Подтягину, тоже живущему в пансионе, описать «такую штуку, как женственность, прекрасную русскую женственность».

Внешняя простота первого набоковского романа обманчива: простая композиция, все герои на первом плане, действие разворачивается как в пьесе. Казалось бы, нет никакого «второго плана» повествования. Читатель воспринимает неуместное умничанье, бестактность, неприятную навязчивость, неряшливость Алферова как банальную пошлость этого персонажа. Однако уже в этом первом романе робко проступают черты словесной игры, сложного стиля Набокова, который сформируется позже.

В романе Набокова «Машенька» талантливо описаны городские пейзажи. Читателя привлекает меткость портретных и психологических характеристик героев, а также сила чувств воспоминаний героя. На первый план автор выводит взгляды и суждения Ганина. В этот образ Набоков вложил остроту и сложность своего восприятия мира, а также собственные воспоминания о России. Четыре дня герой воссоздает в своей памяти подробный образ родины. Воспоминания настолько живые и реальные, что полностью вытесняют в сознании героя впечатления о Берлине. Лавину воспоминаний вызвало то, что на фотографии Ганин узнает в жене Алферова Машеньке свою первую возлюбленную. В душе Ганина происходит переворот, помогающий ему обрести реальность. Толчком к раздумьям, к «возвращению в себя», служат и слова Алферова: «Пора нам всем открыто заявить, что России капут, что наша родина, стало быть, навсегда погибла».

Автор убежден в том, что только искусство способно противостоять распаду и забвению, что жизнь, преображенная в роман, и есть единственная надежная реальность. Поэтому в финале романа Ганин вдруг отказывается от намерения встретить и увезти с собой Машеньку: «Ганин глядел на легкое небо, на сквозную крышу – и уже чувствовал с беспощадной ясностью, что роман его с Машенькой кончился навсегда. Он длился всего четыре дня, – и эти четыре дня были, быть может, счастливейшей порой его жизни». За эти четыре дня Ганин вспомнил три последних года жизни в России от первой встречи с Машенькой до последнего ее письма к нему.

В воспоминаниях героя о Машеньке воплотилась эмигрантская мечта и надежда на возвращение в Россию. Но вернуться на родину можно только в воспоминаниях. Таков смысл концовки романа.