Грустная история про заброшенную деревню и родной дом. Домик в деревне Домик в деревне 2 рассказ читать
Миша Петров решил постичь сладость молитвы Иисусовой. Вот, думает, затворюсь где-нибудь подальше, чтоб ни друзей, ни телефона, ни электронной почты. Днем и ночью молитва, редкий сон, скудная трапеза, так, водичка, сухарики, ну и чтение священных книг.
Долго колебался из-за мобильника, брать не брать, все-таки глушь, мало ли что случится, но потом сообразил, что роуминга в глуши не бывает. И оставил мобильник дома.
Сессия как раз кончилась, практику в этом году можно было отрабатывать в сентябре, и Миша решил бежать в домик в деревне, год назад на спор купленный во время диалектологической экспедиции у одной бабки - за четыре тыщи рублей в складчину. Миша и три его товарища выиграли тогда у девчонок десять бутылок пива. Это был дом бабкиной покойной сестры, и бабка была рада радешенька этим тыщам, за домиком обещала присматривать, ну и все такое.
Родителям и трем другим друзьям-совладельцам Миша сказал, что едет навестить их имение, про молитву, конечно, ни слова - и друзья очень обрадовались, только с Мишей никто ехать не захотел - у всех оказались другие планы.
Ехал Миша два с половиной дня и наконец прибыл в Осаново. Так называлась эта деревня с домиком. Стучит к бабке-продавщице, звали ее немного по-литературному, Агафья Тихоновна, но все равно она была настоящая сибирская бабка. В общем, как у Валентина Распутина.
Здравствуйте, Агафья Тихоновна, - говорит ей Миша. - А как избушка-то наша на курьих ножках, не сгорела ли?
Что ты! - рассердилась Агафья Тихоновна. - Стоить.
И они пошли на другой конец деревни проведать домик. Домик и правда стоял, чуть только меньше он в этом году Мише показался, и бедней, но так все такой же. Открыла бабка дверь, вошел он в домик - а там травками какими-то пахнет, так и висят они в сенях пучками неизвестно сколько лет.
Темновато, конечно, но ничего. Бабка ушла, Миша бросил рюкзак, осмотрелся, нашел ведра, ветошь какую-то тряпичную, сходил за водой к колодцу, вымыл окошки. Тут же стало светлей. Потом Миша повесил иконы - молиться-то перед чем? Книги священные рядом положил в стопочку, четки на руку повесил. Только чувствует - пора все-таки закусить. Ну что за молитва без трапезы?
Достал продукты, из Москвы привезенные, и консервы, и сахар, и соль, и огурцы, а хлеба-то нет!
Пошел в местный магазинчик. Вот что значит капитализм: в прошлом году этого магазина здесь не было, а теперь вот он - кирпичный, аккуратный такой, и в общем все есть. И кока-кола, и сникерсы. Купил себе и того, и другого. Но и хлеба тоже. А тут и Агафья Тихоновна в магазин приходит - его ищет, ты ко мне заходи, картошки тебе отдам, прошлогодняя, крупная, как кулак. Так и оказалось. И три яичка ему Агафья Тихоновна к картошке прибавила - из-под собственных кур. Тут и Марья Егоровна, соседка, зашла к Тихоновне, тоже зовет его к себе. Миша пошел, Егоровна угостила его баночкой молока от своей коровы и пригласила приходить еще.
Разложил Миша все свое богатство на деревянном некрашенном столе, хлебушек, картошку, налил себе в железную кружку парного молочка, пожарил яичницу с ненормально желтыми желтками. По избе дух стелется травяной, как ни странно, ни одной мухи. Сидит и думает: «Господи, хорошо-то как! Вот и иконочки у меня тут висят, и книги разложены, что еще надо? Сейчас поем и начну молиться. А на улицу уже ни ногой, ни к чему все это - рассеянье».
Но после обеда Миша достал спальный мешок, разложил прямо на полу и как убитый уснул. Просыпается, а совесть его мучает - все спишь да ешь, а как же молитва-то Иисусова, ты для чего сюда приехал? Но куда-то задевались четки, на руке они мешались, да и стеснялся Миша с ними выходить на улицу, снял перед походом в магазин, а куда дел, не помнил. Искал, искал, нашел. Оказались в сенях, на гвоздике, сам забыл, как повесил. Наконец тихо встал он перед иконами, зажег лампадку, все как полагается. Вдруг на улице потемнело, дождь пошел, и - надо же! - потолок, как раз над святым углом, начал темнеть - вода проходит, прохудилась крыша.
Только кончился дождь - Миша скорей на крышу, на лестнице одна перекладина обломилась, еле забрался, а там и правда все сгнило… В общем, дел хватило, и Миша, даром что мальчик из интеллигентной семьи, за все брался, все делал в охотку, и бабусям сильно помогал, и свое хозяйство вел собственное, почувствовал себя хозяином, простым человеком на родной земле, Львом Николаевичем в поздний период.
Ну а молитва? Да ведь и так все было хорошо. Вернулся Миша загоревшим, даже немного потолстел. Агафья Тихоновна и Марья Егоровна как следует его откормили.
Эта дача принадлежала всей моей семье, раньше там жили мои бабушка с дедушкой, а потом они переехали в город. Я в детстве часто ездил туда летом отдыхать. Все-таки воздух, природа, красота-лепота! Год назад мой дедушка дал мне ключ от дома на даче и сказал, что могу ездить туда, чтобы отдыхать там, расслабляться. Я обрадовался, так как мне иногда хочется уехать куда-нибудь подальше от шумного города, особенно такого, как Питер. Прошел год, и я уже забыл из-за учебы о даче, но в начале лета вспомнил и решил поехать туда один, чтобы отдохнуть. В общем, я предупредил родных, собрал вещи, накупил еды, закинул их в машину и, попрощавшись с городом на две недели, отправился в путь-дорогу.
Добираться от Питера до моей деревушки примерно 2,5 часа. Выехал из города я приблизительно в 16 часов, то бишь добрался в пункт назначения около 18:30, может чуть позже. До деревни дорога еще нормальная, но в самой деревне ее назвать дорогой язык не поворачивается. В общем, с горем пополам я все-таки добрался до своего маленького деревенского одноэтажного рая. Я загнал машину во двор, слава богу, места во дворе достаточно, и принялся разгружаться. Но не тут-то было! Я примерно час возился со старым дверным замком, который никак не хотел поддаваться. Я удивился, как я за этот час не сломал ключ, но все же - победа! - я попал внутрь! Таким образом, в самом домике я оказался в 20:00. Я выгрузил из машины свои вещи и купленную провизию и занес все это в дом. Есть хотелось ужасно после дороги, и я приготовив себе яичницу и салатик, сел за стол и начал пир. Окончив трапезу, я посмотрел на часы, которые показывали 21:00. Я разобрал вещи, позвонил домой и сообщил, что добрался, и в 22 часа решил прогуляться по тихой и очень красивой деревеньке. Я гулял примерно 2 часа, успев познакомиться с двумя своими прекрасными соседками (Светой и Олей), которые, как оказалось, гостили у своей бабушки Вали. Мы с ними поболтали, да и разошлись по домам.
Домой в этот раз я попал спокойно, так как уходя не запер входную дверь, считая, что в такой деревеньке никому и в голову не придет грабить меня. Когда я вернулся домой, было около полуночи, я доел яичницу, посмотрел телевизор, посидел в вк и в час ночи решил предаться Морфею...
Я проснулся примерно в 2:30 от стука в дверь. Спросонья я подумал, что мне почудилось, но через несколько секунд услышал уже более уверенный стук. Я оценил ситуацию. Я нахожусь в Богом забытой деревне, вокруг только домики с 85-летними бабуськами и их маленькими внучатами, мужиков в деревне не так много. Три алкаша да продавец Валерка, а, ну еще старичок, муж бабы Вали (соседки) Иван Иваныч. Никто из них явно посреди ночи не станет стучать ко мне в дверь. Да и зачем? Значит, это кто-то не местный, но кто? Ведь в доме не горел свет и не было признаков жизни, зачем стучать? И тут меня посетила еще более страшная и простая мысль: "А ведь ворота и калитка закрыты!" Ну и кто это? Вывод: маньяк! Да, может это и смешно, но тогда мне было не до смеха!
А стук тем временем усилился. Я вспомнил, что у входной двери есть глазок, но смотреть в него мне почему-то очень не хотелось... При одной мысли о том, что я там увижу, мое воображение рисовало самые страшные картины, а кожа покрывалось мурашками... Я укутался в одеяло и попытался заснуть. Это проклятый стук продолжался еще около двух часов, и к утру, когда уже почти наступил рассвет, я смог наконец заснуть.
Я проснулся на следующий день от звонка телефона. Звонил мой дедушка, я ответил. Он спрашивал у меня, как я устроился, и удивился, почему это я в 12 часов еще сплю. Я рассказал про ночного гостя, и дед, сказав: "Странно", попрощался и сказал, что собирается с бабушкой в магазин и вечером еще позвонит. Я встал, приготовил себе завтрак-обед и решил забыть о ночном стуке. Я думал: "Ну, мало ли! Действительно, какой-то поселковый алкаш ошибся домом, а я чуть кирпичей не наложил!" Сам над собой посмеялся и почти весь день просмотрел телевизор. Вечером, как и обещал, позвонил дед, мы с ним пообщались и закончили разговор. Я поужинал и отправился прогуляться перед сном.
Выйдя на улицу, я в первую очередь огляделся. Хм... Ничего подозрительного. Странно. В общем, я погулял до 23 часов и вернулся домой. Решил лечь спать и вскоре уснул.
Разбудил меня в 2:30 стук в дверь. Дежавю, что ли?! На этот раз я решил посмотреть в глаза нарушителю моего покоя (а вернее в глазок, ну мало ли кто это). Я встал и на цыпочках, как шпион, подкрался к двери. Стук продолжался, но когда я припал к глазку, он исчез, и я решил подождать. Я ждал, ждал, ждал... В 5 утра я плюнул и пошел спать.
На следующий день все по отработанной схеме. Поел, посидел в инете, телик, прогулка, ужин, НО! В эту ночь я решил не спать, а дождаться ночного визитера. Я принес под входную дверь стул, чипсы, сок и (не поверите) тяпку... Ну чтоб тяпнуть как следует этого стукача! И вот 2:30. Стука нет, я расстроился и уже собрался идти в уютную кровать, но вдруг раздался знакомый и элегантный стук. Тук-тук-тук! Три раза. Так обычно стучат какие-нибудь хорошо воспитанные интеллигенты. Я резко встал и прилип к дверному глазку.
То, что я увидел, не описать словами! Не то человек, не то зомби, как ни смешно звучит! Огромные, налитые кровью глазные яблоки, половина носа, беззубый рот, лицо (если это можно назвать лицом) темно-серого цвета. И это чудовище в нескольких сантиметрах от меня. И тут я подумал: "Никакая тяпка тебя не спасет, Женька!" Честно, не знаю, сколько в тот момент я навалил кирпичей, но на строительство кирпичного завода хватит точно, еще и останется. Короче, эта тварь постояла еще минут двадцать, элегантно постукивая своими длинными пальцами, а потом улыбнувшись (а точнее, искривив лицо) исчезла. Я еще минут 15 стоял и почти не дышал, чтобы ОН не услышал!.. В ту ночь я не спал, я сидел на кухне с выключенным светом и закрытыми шторами и пил успокоительное, обдумывая то, что произошло. Я не мог поверить в реальность происходящего!
Под утро я все же уснул, и проснувшись в 14 часов, я первым делом позвонил своему брату Денису и попросил его приехать. В 8 часов вечера Денис был у меня.
Денис зайдя в дом произнес следующее:
- Здорова, Жень! Слушай, а че у тебя дверь все ободрана? Ёёё!.. Ну и видок у тебя! Че случилось-то?
Я все рассказал Денису, и он согласился помочь мне поверить в то, что у меня не глюки. В 2:30 мы с Денисом сидели у входной двери тихо и ждали... Ждали его...
И Он пришел! По традиции три элегантных стука! Денис припал к глазку и обалдел. После этого Денис два года заикался. Тот, кто приходил вчера, стал еще страшнее, он был весь в червях, и лицо его было искажено так, что оно с трудом вообще походило на лицо. Он не уходил до пяти утра, а потом начал царапать дверь и все же ушел. В 10 часов мы немного пришли в себя и вышли на улицу. А на двери было нацарапано: "Я все равно войду!"
В тот же день мы с Денисом собрали вещи и смотались в город! То, что произошло дальше - это просто невообразимо! Нам позвонили через два дня и сообщили, что наш дом сгорел дотла. Ничего не осталось. Мы с Денисом чуть не поседели...
И тут у меня все сошлось! И то, что дверь долго не открывалась, и нацарапанное послание на двери. Я понял. Он хотел убить обитателей дома, и если бы мы не уехали, через два дня в доме нашли бы два наших обгоревших трупа. Мы все рассказали деду, он помолчал и сказал: "Я не знаю, кто это был, но я знаю, что вам крупно повезло, ребята!" Дед крепко обнял нас. Позже я узнал, что раньше на нашем участке жил сектант, который сжег свой дом, а потом утопился. Потом участок купили бабушка с дедушкой и построили свой дом. К нам приходил он. Сектант...
P.S. На много лет у меня отпала тяга к уединению в деревенском домике. Сейчас все хорошо, я живу с женой в своей квартире и стараюсь не вспоминать тот случай.
Новость отредактировал Melford - 12-07-2014, 23:15
В одном из самых глухих уголков юга Брянской области, в десятке километров от границы с Украиной, рядом с заповедником «Брянский лес» затерялась деревенька в пятнадцать жителей - Чухраи. Здесь я живу уже почти два десятка лет. Благодаря бездорожью, в Чухраях до совсем недавнего времени сохранялся уклад жизни прежних веков: деревня почти нечего не получала от внешнего мира, производя на месте все необходимое для жизни.
В документах Генерального межевания 1781 года упоминается, что Красная Слобода со Слободою Смелиж, Будой Чернь и деревней Чухраевкой принадлежат графу Петру Борисовичу Шереметьеву и крестьяне «на оброке платят в год графу по два рубля». Значит есть вклад чухраевцев в строительство чудных шереметьевских дворцов в Кусково и Останкино! И так всю историю: внешний мир вспоминал о деревушке, когда надо было получить с мужиков налоги, солдат для войны, голоса для выборов.
Расположены Чухраи на невысоком, но длинном песчаном холме среди болотистой поймы реки Неруссы. Единственная улица из пятнадцати домов, заросших сиренью и черемухой, вся перекопана дикими кабанами. Зимой по снегу на улице постоянно встречаются волчьи следы. Деревянные крыши большинства домов провалились. Столбы электролинии, проведенной сюда в шестидесятых годах прошлого века, да тройка телевизионных антенн - вот все признаки нынешнего века.. Диссонирует с деревней мой дом из красного кирпича со спутниковыми тарелками для телевизора и интернета. Кирпичный дом пришлось строить потому, что в первые годы после создания заповедника “Брянский лес” шла нешуточная война с браконьерами, поэтому для жилья мне нужна была крепость... А вообще-то здесь жили и живут на редкость приветливые и любопытные люди, для которых появление нового человека - событие. Помню, уже около тридцати лет назад в своих странствиях по Брянскому лесу я впервые забрел в Чухраи. Только я подошел к колодцу и заглянул вниз, чтобы посмотреть, чистая ли вода, как распахнулось окошко у ближайшего дома под раскидистой вербой и дородная пожилая хозяйка предложила напиться кваса-березовика из холодного погреба. Через минуту я был уже в прохладном доме и добрейшая Мария Андреевна Болохонова, жена здешнего лесника, выпытывала из меня все анкетные сведения, для чего я сюда прибыл и с великой охотой отвечала на мои вопросы. Тем временем поглядеть на меня подошли ее соседи: дед-фронтовик и две бабки, тоже все по фамилии Болохоновы. Оказывается, во всей деревне только две фамилии: Болохоновы и Пресняковы, поэтому каждый имеет уличную кличку, которая словно неофициальная фамилия часто передается по наследству. Оказывается деда-фронтовика Михаила Алексеевича Болохонова по уличному Пожилой, а его бабку - Пожилиха. Вторую старуху, партизанку Евдокию Трофимовну Болохонову звали Марфина. В деревне жили два соседа, оба Балахоновы Иваны Михайловичи, оба 1932 года рождения. Один, который конюх, известен под уличным именем Калинёнок, а другой, бригадир, - Кудиненок. Оба получают письма от родственников, но почтальон Болохонова Антонина Ивановна (уличное имя - Почтарка) всегда вручала письма правильному адресату, потому что знает, что Калиненку пишут письма из Навли и далекой Ухты, а Кудиненку из Подмосковья. Уличное имя часто передается по наследству с прибавлением уменьшительных суффиксов: сын Калины - Калиненок, сын Калиненка - Калиненочек.
Я удивился, как обходятся жители без магазина, но они отвечали, что без магазина деньги целее. Спички, соль и муку привозят зимой в автолавке, а водку хлеб и все остальное готовят сами. Ближайший магазин в Смелиже, но путь туда через Липницкие болота, да и в котомке много не принесешь. Поэтому хлеб пекут каждый себе в русских печах на поду. Мария Андреевна посетовала на мою худобу и заставила взять с собой ржаную ковригу килограмма на три. Вкуснее этого хлеба я еще не ел. Тем временем появился из обхода сам хозяин Иван Данилович, тоже фронтовик-малоземелец и стал требовать у Марии Андреевны по случаю гостя «ковтнуть», то есть на местном наречии выпить, но я отказался, чем очень огорчил красноносого Ивана Даниловича. Кстати, через несколько дней я встретился ним в лесу и он выговорил мне за то, что я отказался, мол, из-за меня и ему не перепало.
Перед войной в Чухраях был свой колхоз «Наш путь». Кроме того, молодежь работала на лесозаготовках. В соседнюю, за семь километров, деревню Смелиж была отличная дорога, по которой лошадьми и волами вывозили лес, через Липницкие и Рудницкие болота, непроезжие сейчас, тогда были настелены бревенчатые гати.
Лет пятнадцать назад я записывал на магнитофон рассказы жителей деревни о прошлом, а недавно переложил их на бумагу.
Рассказывает Михаил Федорович Пресняков (Шаморной), 1911 года рождения:
«До войны тутока тайга была. Давали план на рубки сельсовету. И нас, молодёжь, посылали лес резать на всю зиму. А весною на конях лес возили, тогда ж машин не было. Когда кулачили, самых хороших коней в лес забрали. Сараи кулацкие туда перевезли, рабочих из-за Десны пригнали. И брат мой там робил. Рыбы дадут, сахарку дадут, крупы дадут - чтоб не жравши не сдохли. И одёжу давали в счёт зарплаты. А весной плотали лес. До десяти тысяч кубометров у нас на луг вывозили, весь сенокос лесом занят был. Плоты до Чернигова гоняли -целый месяц на воде. В Макошено за Новгород-Северский часто гоняли, там евреи лес принимали.
На Конском болоте канавы рыли. Я эти канавы рыл и жердями обкладал. Контора была из Трубчевска - забыл, как называлась. Были прорабы Травников и Островский. Я ходил им доску носил, на которой они номера смотрели. Они меня звали: «Пойдём с нами, мы тебя доучим.» Платили они здорово. Восемнадцать рублёв в тое время платили. Нам давали бахилы из кожи. Копали вручную. А трактора пни рвали. Высушили всё, мосты построили. Конопля была под твой потолок. Капуста родила хорошая, гурки вот такущие во, а овёс плохой был. Высушили всё, мосты построили. В тридцать втором году весной страшная вода пришла, катилась валом, как с горы. В нашем доме только на два пальца до окна не достала. Ехала комиссия с райсполкому нас спасать, так на Ершовом поле ихню лодку об дуб как вдарило, взлезли они на дуб, кричат на убой: "Рятуйте!" Ездили их стягивать.
И в тридцать третьем тоже большая вода пришла. И дожди шли, целое лето стояла вода, что посеяли - всё отмякло. Государство ничего не дало и негде было добыть. Голод большой был, полдеревни передохло. Даже мой батька помёр. Молодые хлопца померли. Матка ходила в город, побиралась: капусты приносила листья горького Попорезали коров, а дальше есть нечего. Поуехали многие на Украину, и там голод. А в тридцать четвёртом картоха уродила, морква была рамером как бураки.»
Во время войны здесь был центр партизанского края. Здесь действовали не только местные отряды, но и соединения орловских, курских, украинских и белорусских партизан. Их число доходило до шестидесяти тысяч. Нынешние чухраевские и смелижские древние старики, бывшие почти семьдесят лет назад подростками, хорошо помнят легендарных командиров Ковпака и Сабурова, начинавших свои знаменитые рейды по вражеским тылам отсюда. Между Чухраями и соседней деревней Смелиж в лесу находился объединенный штаб партизан, центральный госпиталь, аэродром. Здесь впервые прозвучала песня «Шумел сурово брянский лес», привезенная в подарок партизанам к 7 ноября 1942 года поэтом А. Сафроновым. В мае 1943 году немцы выжгли партизанскую деревню дотла, а жителей угнали в концлагеря.
Трофимовна всю жизнь прожила одна, мужики ее поколения не вернулись с войны.
Похороны Трофимовны.
Рассказывает Болохонова Евдокия Трофимовна (Марфина), 1923 года рождения:
«Я была в отряде имени Малинковского. Командиром у нас был Митя Баздеркин, потом он погиб. Нас было 160 человек.
Мы, девки, еродромы для самолетов расчищали, землянки делали, летом огороды по полянам садовили. Зимой сидели в Чухраях, шили. У моей крестной машинка была своя, да партизаны нам машинок собрали. Парашютов привезут нам целую кучу, мы пороли их и рубахи шили, халаты белые шили - чтоб на снегу незаметно было.
Кого из партизан поранят - отправляли их на большую землю, так ее называли, потому что мы были на малой земле. Было в день партизана поранят, а к ночи его уже отправляли, не страдал здесь. Самолеты к нам кажную ночь прилетали. Жрать нам привозили, а то мы подохли бы здесь. Привозили концентрату, соли привозили. Мужчины больше всего табак ждали. Сухарев привозили в пачках. Все привозили. Мне сейчас хуже, чем тогда.
Шли мы раз на Миличи, там просо на поляне сеяли, хорошо родило. Идем, слышим - стогнет кто-то. Хлопчик молодой, высокий лежит. Обе коленки пулями перебиты. Белый, худой: «Восемнадцать дней я тут лежу - вы первые, кто пришли». Восемнадцать днёв не евши - не пивши! Сделался белый-белый. Всю кругом себя траву поел. Треба что-нибудь делать. Насекли палок, его на палки положили и потащили на еродром. А еродром был промежу Нового Двора и Рожковскими Хатками. Мы его расчищали. Отнесли его, а документы у нас остались. После освобождения послали их к его батьке-матке. И пришла благодарность: сын остался живой. И ён благодарность нам прислал.
А бывало, что тяжелых раненых пристреливали… Людей тут погибло…
В сорок третьем на Духов день немцы лес чистить начали. Сюда, в Чухраи, наш, местный их привел. Скобиненком его звали по уличному. Сколько тут людей побили… Моя тетка не побежала прятаться: «А что бог даст…» И сразу погибло четыре головы: два сынка, мужик и дед. А ее не тронули, только мужчин убивали. А многим не дали тут умереть, в Брасово погнали. Там могила братская. 160 только наших, чухраевских, малых хлопчиков и стариков. После войны ездили отгадывали своих. А ведь это наш, чухраевский, сюда немцев привел. Скобиненком по уличному звали. Ён тут все немцам показывал. А пришла Красная Армия, и его самого показательно повесили. Его самого и сына его…
Трудно, Трудно… Только два погреба от Чухраев остались…»
Когда после освобождения в в 1943 году в Чухраи вернулись уцелевшие люди, сразу начали строиться. Государство бесплатно отвело лес, но в деревне не было не то что ни одной машины или трактора - даже ни одной лошади! Здоровые мужики были на фронте. Сосновые стволы таскали на себе из леса старики, женщины и подростки, поэтому выбирали по силам: покороче да потоньше. Поэтому большинство хат в Чухраях маленькие. Дубы для фундамента заготавливали рядом, в пойме реки и по большой весенней воде сплавляли их прямо на место. Глину для печей тоже возили на лодках и лепили из нее сырец. Настоящие обожженные кирпичи были наперечет - уцелевшие из довоенных печей; их использовали только на печной под и трубы. Крыши делали из дора - деревянных пластин, которые нащипывали из сосновых плах. Такое жилище, сооруженное из местных материалов с минимальными затратами энергии было экологично при сооружении; экологично при эксплуатации (в чем автор убедился, прожив в таком доме в Чухраях немало лет); и экологично при утилизации: когда люди перестают жить в доме и ухаживать за ним, все деревянные материалы сгнивают, а глинобитная печь раскисает от дождей. Через несколько лет на месте жилья остается только заросшее дерниной углубление от бывшего подполья.
Послевоенное население достигло своего наибольшего числа в пятидесятых годах, когда здесь было полторы сотни дворов. Избы теснились так, что вода с одной крыши лилась на соседнюю. Огородов в деревне не было: незаливаемой весенним паводком земли хватало только на постройки. Огорода делали за околицей в болотистой пойме, а чтобы урожай не вымокал, копали дренажные канавки, поднимали гряды. В иной сырой год картошку удавалось посадить только в июне, когда подсыхало настолько, что лошади с плугами переставали топиться в сыром грунте. Зато сейчас в деревне просторно: при укрупнении колхозов контору и сельсовет перенесли за десять километров в Красную Слободу, которая за тремя болотами. За дорогами и гатями перестали следить и деревня оказалась как на острове. Да еще тяжелая, почти бесплатная работа в колхозе. Народ начал разбегаться кто куда мог. Большинство домов и рубленых сараев по твердой зимней дороге вывезли в соседние райцентры Суземку и Трубчевск.
Калинёнок признавал только выращенный им самим табак.
Рассказывает Болохонов Иван Михайлович (Калинёнок), 1932 года рождения, малолетний узник:
"Я сразу, как вернулся из плена, хлопчиком пошел в колхоз робить. Молоко в Красную Слободу на волах возил четыре сезона. Везешь литров триста-четыреста. Я раз с голодухи сливок переел, так до сих пор на молоко глядеть не могу. Волов звали Мирон и Комик. Ходили только шагом. Мирон крепко давал прикурить. Обязательно в кусты или в воду затянет! Не подчинялся! Плачешь от него. А Комик был послушный. Потом конюхом работал при всех председателях. Двадцать пять запряжных коней было, да молодежь. Сено косили за 10 процентов - сначала девять стогов для колхоза ставишь, потом тебе один разрешают накосить. Детей мучали своих, заставляли помогать. При Хрущеве стали за двадцать процентов косить.
Сталин обложил нас кругом. Агент по заготовкам у нас был Коротченков из Денисовки. Сдай за год 250 яичек, 253 литра молока, 20 килограммов мяса. Сдай картох, уже не помню сколько… И 250 дней должен отробить в колхозе за трудодни и ни грамочки не платили. Хоть стой, да не лежи! Председатель, бригадиры, учетчики за нами смотрели, чтоб не украли. А тех кто не выработал 250 дней, то судили. Деда Лагуна бабу судили, не успела минимум выробить. Забрала милиция, увезли в Суземку. Через несколько дней отпустили. Тая власть что хотела, то делала.
А выжили тем, что садовили картоху, да делали сани, да продавали скотину. Сено в Трубчевск продавали. Самогонку бабы гнали, в Чухраях была самая дешевая в районе. Я за зиму делал до тридцати саней, кадушки, дежки, бочки. Днем в колхозе роблю, а приду домой и за два вечера кадушку делаю.
Дуб для поделок воровали весной по большой воде. Свалишь вечером, а ночью разрабатываешь. А утром гонтье на лодку и домой везешь. Раз с дедом Долбичом дуба повалили у Неруссы, а лесником там был Степан ямновский. Вода в тот год неисчисленно здоровая пришла. И откуда ни возьмись, Степан подходит. Здоровый дядя. Кругом вода, тикать некуда. А мы: «Степан Гаврилович, но надо же чем-то жить…» А ён: «Да вы спросили бы…» А мы: «Да что спрахивать, спросишь, так Вы не разрешите…» А ён: «Ну что с вами делать? Протокол писать - так вы хатами не рассчитаетесь, ведь дуба вы подвалили метровой толщины…» Отпустил ён нас. Мы отвезли ему на кордон горелки да с пуд муки. Ён тоже хочет жить, ему теми сталинскими грошиками четыреста рублев платили. Ух, ён горелку любил - ведро выпьет и пьяным не бывает. От водки потом и помер.»
Остались в деревне лишь те, кому бежать некуда и не по силам. Теперь деревню быстро захватывает лесная чащоба, среди которой разбросаны последние огородики дряхлых жителей.
Мой сосед Василий Иванович Болохонов принимает ванну.
Чухраи славились самым дешевым в районе самогоном, но теперь местный эликсир жизни можно купить только в соседнем Смелиже.
Во все трудные моменты истории лес сильно выручал русского человека, служил ему убежищем в лихолетье. Лес с его промыслами, а не сельское хозяйство, был основой материального существования чухраевцев. Кроме конных саней Чухраи славились дубовыми бочками, кадушками, деревянными маслобойками, дугами, деревянными лодками. Кадушки и бочки грузили на новые лодки и плыли либо в Трубчевск вниз по течению до Десны, на которой стоит этот древний город; либо вверх по течению до впадения в Неруссу речки Сев, по которой поднимались до Севска. Вместе с товаром продавали и лодки, домой возвращались пешком. Уже в советские времена многие чухраевцы зимой работали на лесоповале, а весной и летом сплавляли лес до Десны и дальше на безлесную Украину.
Рассказывает Болохонова Ольга Ивановна (Купчиха), 1921 года рождения:
«Хлеба у нас веками не сеяли. Только при колхозах заставили сеять. Сей - не сей, все равно зерно не родится. А огороды были у каждого. А у кого было две-три лошади, да два-три сына - своя рабочая сила, раскапывали огроды большие. В двадцать девятом и тридцатом начали раскулачивать их.
Коноплю сажали, конопля хорошая родилась. До колхозов ее каждый у себя в огородах сажал. У каждого своя рубаха, свои штаны, свои онучки - все из полотна.
У нас тут каждый своим мастерством занимался. Колеса делали, катки, а сани и сейчас делают. Обод гнут. Раньше парня была, в парне парили этот дубок, гнут полоз. И возили продавали, далеко, до Дмитрова довозили на своих лошадях раньше. И бочки продавали - тоже из дуба делали. А под сало кублы осиновые делали.
У нас кругом дуб. В особенности мужчины заготавливали дуб весной, на лодках. Воровали дубы. Вот настанет разлив, поедут на лодках, дуб срежут, побьют его там на гонтье, потом на клепку, на лодках привезут. Спрячут по чердакам до зимы. А зимой делают. Дубы больше резали по ту сторону Неруссы. Леса государственные, лесники ловили - это нам еще мать рассказывала. Дуб завалят, узнает лесник, придет - угостят лесника. И все - лес как шумел, так и шумит.»
Рубили лес себе, рубили государству... С послевоенного времени и до семидесятых годов двадцатого века в Брянском лесу рубилось древесины в два раза больше, чем прирастало. Как раз в это время на смену лучковой пиле и конной тяге пришли бензопилы, трелевочные трактора и мощные лесовозы. С помощью новых технологий окрестности лесных поселений в радиусе многих километров были превращены в бескрайние вырубки, и жизнь в них потеряла смысл. Теперь только на картах остались Скрипкино, Кадуки, Старое Ямное, Коломина, Хатунцево, Усух, Земляное, Воловня, Скуты. На одной только лесной речке Солька, которая длиной всего-то сорок километров в шестидесятые годы было пять населенных пунктов: Мальцевка, Пролетарский (до революции - Государев Завод), Нижний, Скуты, Солька - имеющих школы, пекарни, магазины, производственные помещения. Сейчас на месте этих поселков уже поднялся молодой лес и только уцелевшие кое-где кусты сирени да почерневшие от старости могильные кресты на заброшенных кладбищах намекают о еще недавнем прошлом.
В деревню привезли продукты на тракторной телеге.
Чухраи быстро вымирают. Давно нет Данчонка - пьяный попал под лошадь. Умерла и его Мария Андреевна. Умерли Пожилой, Шаморной, Калиненок, Марфина и другие рассказчики историй, которые вы только прочитали. Их дети разбросаны по всему пространству бывшего Советского Союза. Уходят люди, исчезает уникальный быт и накопленный многими поколениями опыт ведения натурального хозяйства. Исчезает духовное и физическое единение людей с природой, пласт жизни неумолимо превращается в историю…
Сейчас жизнь в деревне теплится благодаря заповеднику "Брянский лес". Летом в Чухраях бывает шумно - на новенькой базе заповедника проходят практику студенты-биологи, работают ученые. На это время деревня становится экологической столицей Брянского леса. Зимой, когда я частенько уезжаю на Камчатку и деревню заметает снегом, инспекторские уазики пробивают дорогу жизни.
И всем привет дорогие друзяшки! Вы на канале " Hiniri "! И это моё первое видео в данном жанре! Я попробую переночевать в одном люто-супер-мега страшном месте! До этого я снимала видяшки по хоррорам, но как ни посмотри, интересных хорроров все меньше и они уже приелись, и перестали быть страшными. По этому я решила пощекотать нервишки себе и вам! Приятного просмотра!
Так-с мы прибыли на место. До этого дома еще метров 100 шагать, а мне уже страшновато. Я пришла снимать поздно ночью, поэтому атмосфера такая тяжеленькая. Хорошо, что луна светит ярко. Не будет так страшно.
Я прихватила с собой смартфон, как же без него, повербанк на 10400, камеру с ночным видением, батареек, что бы не села камера, фонарик на всякий случай, водички и пару бутербродов, как говорится на пустой желудок нормальное видео не выйдет. Ладно, пока расскажу историю как я добиралась до этого долбанного места. Пока я сюда ехала, в деревне, недалеко от этого дома, были очень странные поговорки и пословицы, от них у меня до сих пор волосы дыбом встают. И так же сами люди какие-то странные. Как я проходила возле них, они не отрываясь смотрели на меня. Все это еще можно терпеть, но даже язык отличается от русского, я не понимаю, может это какой-то флешмоб или кто то решил поиздеваться надо мной, но все же это русская деревня! До города всего за пару часов можно доехать! Может у них такой диалект, но....Это просто ужас.... Ладно, это было страшно, но что было потом это....это... Я как сумасшествием описать не могу! Когда я спрашивала про этот дом на меня либо что-то кричали, на таком же непонятном языке, либо брали что нибудь в руки, будь то палка или топор и практически бросали в меня! Это просто чертовщина! Мне одна старуха камнем в камеру попала и разбила ее, запись с деревни не сохранилась, я попробую ее восстановить как приеду домой. Хорошо, что я брала 2 камеры... В общем мне пришлось искать этот дом самой. И только пару часов назад я ее нашла. Пока я подготовилась к записи уже стемнело. Ну.... Так будет атмосфернее.
Вот мы уже у домика. Он и вправду жуткий! А кстати, как я заметила, в деревни не используют свет! Вообще! Хотя проводка есть! И свет может работать! Если так вспомнить, они всегда были в тени, и не выходили на солнечный свет. Странно, почему я раньше этого не заметила... Но да ладно. Кстати я совсем забыла про этот дом, из того, что я узнала в инете, здесь жила семья из деревни, но это была не обычная семья, а семья колдунов деревни. Так же там писали, что это обычная русская деревня, в которой есть семья колдунов, но потом, люди из деревни почему то убили всю семью. Я не знаю причины, почему их убили. Но у этих колдунов была довольно высокая репутация. к ним из города приезжали, проверится. Но в итоге их просто убили. Да уж неприятная история. Но убийцу или убийц так и не нашли. Но с тех пор в деревне люди так изменились, как и говорила я раньше. Эта история произошла лет 20 назад, но дом выглядит на все 50 лет... Страшный дом. Очень страшный... Этот дом стоит один в поле. Вокруг нет ни одного дерева. Почему я раньше его не видела? Днем же он должен быть очень заметным, будто на каком то пьедестале, может я просто дура и бродила вокруг? Мне как то даже перехотелось в него идти, но я буду всю жизнь себя ненавидеть, если не войду в него. Я так давно не ощущала этого жуткого ощущения. Да, прям масло масленое. Ощущала ощущение... Но дом реально жуткий! Я ничего подобного не... А это уже было, ну вы меня поняли. Ладно подойдем поближе. Так так, как посмотрю все окна досками забиты, кое где они уже начали гнить, но видно будто эти доски кто-то меняет. Странно, может у местных такой обычай. Ухх... Вспомнила про них аж мурашки по коже... Дверь тоже заколочена. Млин, почему я не взяла ничего из инструментов? Только нож и все... Обойду дом и посмотрю сзади, может проход будет, хотя врядли. Я попыталась оторвать гнилую доску, но кроме сломанного ногтя ничего не получила, нож тоже оказался бесполезен.
Даааа... Ничего тут нет, ну почему я такая дура??? Нужно было хоть пассатижи взять. Мне стыдно за себя... Почему такую дуру как я сморят люди? Эх..Простите это нервы... Ладно, из-за того что я такая дура мне придется пилить в деревню и брать инструменты у жильцов. Надеюсь они не обидятся, хотя смотря на их поведение мне кажется, что лучше если они меня не заметят, а то я их боюсь, вдруг они захотят в меня ножами покидать? Ну их. Лучше пробраться, взять, а утром потом где нибудь в деревне оставить. И уйти. Так и сделаю.
Текст большой поэтому он разбит на страницы.
Я давно порывался сжечь эту макулатуру. Растопить от нее печку. Но книг в шкафу еще много, а мебели на дрова еще больше. Да и уголь должны скоро привезти на санях. Так что пусть еще полежит.
Оставлю внукам. Пусть почитают, когда мы уже покинем этот мир. Может, кого-то из них развлекут эти строки. Может, наша личная драма покажется им смешной на фоне того, что случилось потом. Их право.
Итак, как говорил поэт: "профессор, снимите очки-велосипед. Я вам расскажу о времени и о себе".
Все, что начинается хорошо, кончается плохо. Но если все плохо с самого начала, дальше будет полный звездец.
Я понял это не раньше всех, но одним из первых. Возможно, в первой тысяче из 140-миллионного населения страны - еще в те времена, когда о грядущих катаклизмах заикались только параноики. Да и тех поднимали на смех как городских сумасшедших.
Кругом царила тишь да гладь, а я уже знал, что мифический зверь Жаренный Петух на подлете, и ничто не остановит его неумолимого приближения. Это знание я не мог разделить ни с кем из близких. Они бы мне не поверили.
Я ошибался только по поводу причины Кризиса. Я верил в байки алармистов и готовился к исчерпанию энергоресурсов. Думал, что без нефти остановятся электростанции, встанут автомобили, разрушится единая система международной торговли, а затем придут голод и мор.
Нефть не кончилась. Не успела. Но в остальном я оказался прав.
Мой мир рухнул не в тот день, когда посреди декабрьских морозов отключили свет и тепло. Много раньше. Еще в середине солнечного июля. Когда я как обычно вернулся вечером с работы и по ее глазам понял, что она все знает.
Ах, если б можно было повернуть время вспять... - этот вечный вопль трусов и эгоистов.
"Если б можно было, я был бы умнее, - подумал я тогда. - И не дал бы ей узнать о своем проступке. Сохранил бы это в себе. Для ее же блага. Разве что на исповеди сказал бы: "Грешен, отче", не вдаваясь в подробности".
Почему-то я не удивился. Не раз представлял себе этот момент, прокручивал ситуацию перед глазами. С битьем посуды, своим расцарапанным лицом, ее истерикой, валерьянкой и корвалолом.
Но не в одном из моих видений она не отреагировала так. Зная ее характер, ожидал увидеть бурю и разгром в квартире, но увидел только ее глаза, наполненные болью. И это было много хуже крика. Лучше бы она смотрела на меня взглядом чистой ненависти. Лучше б сказала "Чтоб ты сдох, ублюдок". Не было бы так жутко и мерзко на душе.
Да не переживай, - вроде бы спокойно сказала моя любимая, беря меня за руку. - Жить мы с тобой будем. Я не уйду, так что расслабься. Тебе же только это нужно. А любовь... нет никакой любви, ты сам знаешь.
К этому нельзя подготовиться. Земля начала уходить из-под ног. Я попытался обнять ее (Настю, а не землю), но она отстранилась. Наверно, я мазохист, но в минуты гнева она всегда казалась мне самой привлекательной. В этом коротком халате особенно. Да, такой я бесстыдный.
Мы ссорились и раньше. Почти каждый день. Она отнюдь не паинька. Но обычно после таких вспышек гнева наступало примирение, и мы были счастливы.
Вот и теперь я хотел, чтоб она закричала. Или кинула в меня вазу со шкафа. Я бы увернулся, или поймал. Да даже если бы получил по своей глупой башке... все лучше.
Но она просто смотрела на меня. Вот уж точно, иногда молчание подобно крику.
Хотелось упасть перед ней на колени и прижаться к ее ногам. Может, я так и сделал бы, если бы не подумал, как выгляжу со стороны. И вдруг устыдился своей слабости.
"Да что я, эмо, что ли? Тоже мне, мужик. Слабак. Все так живут... Все так делают. И ничего, не каются всю жизнь".
Много позже мне будет стыдно за этот стыд. Она не все, и я это знал. Может, те, кто встречались мне до этого... Может, им мимолетное предательство не нанесло бы раны... потому что они сами могли проделать это не один раз. А она была другой. И обидеть такую все равно что изжарить на гарнир к картошке птичку колибри. Как бы она не притворялась иногда тигрицей, я-то хорошо знал, как она ранима.
Я знаю, ты хороший, - заговорила вдруг Настя. - Все оступаются. Это я виновата. Думала, что ты, - она нервно хохотнула - не поверишь, не такой как все. Что ты единственный в целом свете, кто меня понимает. Тот, кого я искала все эти годы. А ты... ты чужой. И все это время, что ты был со мной, ты жил двойной жизнью. Знаешь, тот принц с зелеными глазами, которого я увидела и не могла забыть, для меня умер. А с тобой я останусь только ради ребенка.
Как же она любила мелодрамы, черт возьми. "Люк, я твой отец!"
Я молчал, переваривая услышанное. Видели бы вы мое лицо.
Почему она мне ничего не сказала, хотя знала уже два месяца? Выбирала время. Хотела сделать мне сюрприз, а вышло так, что это я его сделал.
Моральный урод...
Она хотела, чтоб тот день запомнился навсегда. Так и вышло.
То были ее последние слова, как близкого человека. После этого мы разговаривали только на бытовые темы, словно два соседа по коммуналке.
Она не представляла, насколько была права. Я действительно жил двойной жизнью. Но она не догадывалась, что моя вторая жизнь не имела ничего общего с глупой интрижкой, сломавшей судьбу нам обоим.
Я ждал и готовился. Я был членом тайного братства параноиков.
Оптимисты еще верили правительству и президенту ("Все хорошо, прекрасная маркиза..."), а умные люди уже понимали, что пациент скорее мертв, чем жив.
И пока другие брали в кредит плазменные телевизоры и радовались жизни, эти под шумок приобретали оружие, запасали тушенку, делали нычки вдоль будущих маршрутов эвакуации из городов-миллионников, устраивали заимки в глухой тайге со складами всего необходимого для автономной жизни. Самые упертые даже рыли подземные убежища.
Самым разумным и спокойным пик кризиса виделся как скачкообразный рост цен, безработицы и гиперинфляция. К этому готовились. Другие готовились к мировому конфликту, оккупации и гражданской войне. Самые запущенные случаи носились с идеей полной автономности от гибнущей цивилизации. Готовились переселиться на землю, добровольно отказаться от благ цивилизации и устроить себе натуральное хозяйство по типу доиндустриального. Анастасийцы, последователи Мегрэ (не комиссара), двинутые экологи и конспирологи всех стран и народов. Читая их откровения, я понимал, что у меня все еще не зашло так далеко.
Я никогда не чувствовал призвания к земледелию. А ко всей этой параноидальной публике относился как к нудистам. То есть к людям, которые все время нудят, потому что у них слишком много свободного времени. Я думал, что не для того выгрыз зубами красный диплом, чтоб ковыряться в навозе.
1
