Главная › Прогулка › Грязнов михаил петрович. Отрывок, характеризующий Грязнов, Михаил Петрович

Грязнов михаил петрович. Отрывок, характеризующий Грязнов, Михаил Петрович

Советская историческая наука понесла невосполнимую утрату. 18 августа 1984 г. на 82-м году жизни скончался крупнейший специалист в области археологии Сибири, Казахстана и Средней Азии, доктор исторических наук, заслуженный деятель науки РСФСР, лауреат Государственной премии СССР Михаил Петрович Грязнов.

М. П. Грязнов родился 13 марта 1902 г. в г. Березове Тобольской губ. (ныне с. Березово. Ханты-Мансийский автономный округ Тюменской обл.) в семье инспектора городского четырехклассного училища.

В 1912-1919 гг. он обучался во 2-м Томском реальном училище, затем поступил в Томский университет на естественное отделение физико-математического факультета. Летом 1920 г. на берегах Енисея он случайно попал в археологическую экспедицию, которой руководил преподаватель Томского университета С. А. Теплоухов. С этого времени определились научные интересы М. П. Грязнова в области археологии, антропологии и этнографии. Одновременно с занятиями в университете М. П. Грязнов в 1920-1922 гг. работал препаратором в кабинете географии Томского университета, ежегодно принимал участие в археологических экспедициях.

В 1922 г. ои перевелся в Ленинградский университет. Днем учился, а вечером работал регистратором в РАИМК (1922-1925). В 1925 г. Михаил Петрович оставил университет, закончив три курса антропологического отделения физико-математического факультета. Он начал работать научным сотрудником Этнографического отдела Государственного Русского музея. Ведя самостоятельные раскопки (в 1924 г. близ г. Томска и в 1925 г. в верховьях р. Оби), М. П. Грязнов опубликовал первую научную работу, подготовил к печати вторую, прочел ряд научных докладов, посвященных археологии Южной Сибири. Уже первые научные работы Михаила Петровича отличались поразительным сочетанием глубины анализа затрагиваемых проблем и лаконичным изложением. Они сразу обратили на себя внимание ученых.

В период с 1925 по 1933 г. М. П. Грязнов одновременно работал научным сотрудником в Этнографическом отделе Государственного Русского музея и в ГАИМК. Его научные интересы в ту пору были сосредоточены на исследовании памятников преимущественно эпохи бронзы и раннего железного века на юге Сибири и в Казахстане: полевые изыскания были тесно связаны с Алтайским краем, Казахстаном и Киргизией. Наиболее важным результатом работ Михаила Петровича явилось установление хронологической последовательности древних культур Алтая (Древние культуры Алтая. Материалы по изучению Сибири, 1930, вып. 2) и выяснение территориального членения культур эпохи бронзы в Сибири и Казахстане (Погребения бронзовой эпохи в Западном Казахстане.- В кн.: Казаки, 1927,
вып. II.: Казахстанский очаг бронзовой культуры.- В кн.: Казаки, 1930, вып. III).

Очень важны для древней истории нашей страны полевые исследования М. П. Грязнова по изучению скифского периода в Горном Алтае. При раскопках сохранившихся в вечной мерзлоте больших курганов (Шибе, 1927 г.; Пазырык, 1929 г.) были получены яркие памятники культуры и искусства «ранних кочевников». В ГАИМК М. П. Грязнов вошел в тематическую группу, изучавшую проблему «Возникновение кочевого скотоводства». Эта тема на многие годы увлекла Михаила Петровича. В 1939 г. он впервые сформулировал определение эпохи ранних кочевников как особого периода в истории Евразии (макет «История СССР», ч. I, II), и это определение надолго вошло в специальную литературу.

С 1937 г. началась работа М. П. Грязнова в Государственном Эрмитаже, а с 1939 г. по июнь 1941 г. он являлся старшим научным сотрудником ИИМК АН СССР. В эти годы исследователь завершил тему по изучению памятников эпохи бронзы и ранних кочевников. Появилась первая книга о Пазырыкском кургане (Л, 1937) и был завершен большой рукописный труд, опубликованный позже в сокращенном виде (Первый Пазырыкский курган. Л, 1950).

В дни Великой Отечественной войны, с августа 1941 г. до 1945 г., хранитель музея М. П. Грязнов был эвакуирован с ценностями Эрмитажа в г. Свердловск, где продолжал заниматься разработкой методики изучения древних орудий труда по следам их работы (трасология) и проблемами истории искусства ранних ко
чевников Сибири. В 1942 г. он производил раскопки стоянок палеолита и ранней бронзы на р. Чусовой. В январе 1945 г. Михаил Петрович защитил кандидатскую диссертацию на тему «Погребения эпохи бронзы в Западном Казахстане», а в июне того же года получил ученую степень доктора исторических наук, представив в ученый совет ИИМК АН СССР рукописную монографию «Пазырык - погребение племенного вождя на Алтае».

Возвратившись в Ленинград осенью 1945 г., М. П. Грязнов начал работать в Институте истории материальной культуры АН СССР (сначала по совместительству в 1945-1947 гг., а с 1948 г. в должности старшего научного сотрудника). В 1946-1954 гг. Михаил Петрович производил раскопки в районе с. Большая речка на Верхней Оби. Здесь открыты ранее неизвестные новые культуры и установлена хронологическая шкала культур лесостепной полосы Южной Сибири начиная от эпохи бронзы и до XIII в. н. э. На этой основе удалось воссоздать контуры истории лесной полосы Южной Сибири, показать, в частности, что на Верхней Оби ранних кочевников не было, а заселяли эту территорию оседлые племена.

В эти же годы М. П. Грязнов внимательно изучал проблемы сложения и развития культур эпохи бронзы и скифского времени в Казахстане и Южной Сибири. Этой теме исследователь посвятил ряд работ («Первый Пазырыкский курган», 1950; «Древнее искусство Алтая», 1958; «Древнейшие памятники героического эпоса в Южной Сибири», 1961), прочно вошедших в число настольных книг специалистов не только в нашей стране, но и за рубежом.

Для работ М. П. Грязнова характерна тонкость и точность наблюдения, огромное внимание к вопросам технологии и бытового использования древних вещей, что позволяло исследователю подмечать многие явления, которые зачастую не привлекали внимания. Михаил Петрович был мастером извлечения максимальной информации из каждой древней вещи. Эти качества давали ему возможность восстанавливать судьбы древнего населения нашей страны в совершенно новых аспектах и с такими подробностями, которые, казалось, не были доступны для археологии. С особым вниманием и компетентностью Михаил Петрович разрабатывал вопросы хозяйственной и бытовой истории древнего общества, не оставляя без внимания и социальные отношения и идеологию.

Вершиной научного наследия М. П. Грязнова являются его книга «Южная Сибирь» (серия «Археология мира». «Sudsibirien Archaeologia Mundi», вышедшая в 1969 и 1970 гг. одновременно на английском, французском и немецком языках в Штуттгардте, Мюнхене, Женеве и Париже) и «Аржан - царский курган раннескифского времени» (Л., 1980). За эти работы М. П. Грязнов в 1983 г. был удостоен звания лауреата «Государственной премии СССР.

Монография «Южная Сибирь» стала своего рода итогом многолетних работ автора по археологии южной Сибири эпохи металла. В значительной степени материал для нее получен в результате многочисленных археологических раскопок автора и его сотрудников. Основное содержание книги - археология и история культуры древних племен Саяно-Алтая в эпоху бронзы и раннего железа, т. е. с начала развития производящих форм хозяйства по скифское время включительно (с III тыс. по I в. до н. э.).

История развития древних культур одного из важнейших в географическом и историко-культурном отношении регионов азиатской части СССР рассматривается по трем основным разделам: энеолит или медный век, развитая эпоха бронзы, эпоха «ранних кочевников». В каждом разделе дается общий обзор основных источников, на основании которых восстанавливается уровень развития основных производств (орудия труда, металлообработка, хозяйство) и обусловленная ими форма домашнего и хозяйственного быта (дом, домашняя утварь, пища, одежда); далее реконструируются форма семьи и социальный строй и, наконец, в связи со всем этим - особенности мировоззрения общества, отраженные в изобразительном, орнаментальном и других искусствах.

М. П. Грязнов убедительно показывает, что исторический процесс в Саяно-Алтае был сходен в общих чертах с процессом развития других племен степной полосы Евразии. Население степей пережило в общем синхронно, хотя и с некоторыми отклонениями, одинаковые этапы в развитии своей культуры.

Энеолитическая эпоха (конец III - первая половина II тыс. до. н. э.) охарактеризована в работе на примере памятников афанасьевской и окуневской культур, сложившихся на автохтонной основе предшествующего культурного развития этого региона. Эпоха бронзы воссоздана благодаря многолетнему систематическому изучению памятников андроновской и карасукской культур (середина II тыс.- VIII в. до н. э.). Памятники эти, особенно карасукские, автором исследованы досконально; выделены два основных этапа развития культуры - собственно карасукский (XIII-XI вв. до н. э.) и каменоложский (X-VIII вв. до н. э.), обоснованно автохтонное происхождение карасукской культуры.

Коренные перемены социально-экономического характера, происходившие в жизни населения Южной Сибири в I тыс. до н. э., получили убедительное освещение в третьей главе, посвященной истории «ранних кочевников». М. П. Грязнов воссоздал диалектическую картину процесса сложения и развития древних скотоводческих и земледельческих племен Южной Сибири, одновременно и самобытных по культуре, и в то же время сходных в основных чертах с другими племенами Великого пояса степей.

Монография М. П. Грязнова «Южная Сибирь», изданная на трех европейских языках, представила зарубежным читателям прекрасный образец освещения истории древнейшего прошлого и высокой культуры народов Южной Сибири и тем самым продемонстрировала перед буржуазной наукой лучшие традиции и глубокий историзм советской исторической науки.

Одной из самых ярких творческих удач М. П. Грязнова в многолетнем изучении археологии Южной Сибири явились раскопки кургана Аржан в Туве, проводившиеся в 1971-1974 гг. В книге «Аржан - царский курган раннескифского времени» изложены их результаты. М. П. Грязнову удалось восстановить первоначальный облик Аржана, проследить в деталях последовательность сооружения кургана, совершения погребального обряда и поминальной тризны. Тем самым было зафиксировано значительное событие в истории центральноазиатских кочевников, не отразившееся в письменных источниках.

Материалы, полученные в результате раскопок кургана Аржан, подняли ряд кардинальных вопросов по истории сложения «скифского мира», позволили переосмыслить ход исторического развития в кочевом мире на заре его становления. Памятник, состоящий из 29 закрытых археологических комплексов захоронений людей и лошадей, представляет исключительную важность для хронологии. Опираясь на весь комплекс археологических признаков, включая серийные категории находок и данные радиоуглеродного анализа, М. П. Грязнов датировал курган и выделенный им «аржанский этап» - VIII-VII вв. до н. э. По мнению исследователя, культуры скифского облика сложились в развитой форме уже в VIII в. до н. э., причем основные культурные достижения этого времени возникли повсеместно в степях Евразии, а не распространялись из Ирана или Причерноморья. Не исключено, что роль саяно-алтайских кочевников была в этом процессе гораздо значительнее, чем собственно скифов. Эту начальную стадию в развитии культур скифского облика М. П. Грязнов предложил назвать «аржано-черногоровской фазой» в истории кочевых племен евразийского пояса степей. Несмотря на спорность датировки, а следовательно, и интерпретации, предложенной автором, книга закономерно привлекла внимание широкого круга специалистов и вызвала появление ряда печатных отзывов, высоко оценивших значение работы М. П. Грязнова (рецензии А. П. Окладникова, Ю. С. Худякова, А. И. Тереножника, А. А. Аскарова).

М. П. Грязнов принадлежал к числу ученых, работы которых отличаются ярким и своеобразным исследовательским почерком. Его научное наследие насчитывает свыше 130 печатных работ. Эти труды были в основном построены на результатах первоклассных раскопок самого М. П. Грязнова. С 1946 г. М. П. Грязнов руководил археологическими экспедициями, работавшими в Сибири (Северо-Алтайской, Новосибирской, Иркутской обл.), а с 1955 по 1970 г. он возглавлял одну пз крупнейших в СССР экспедиций - Красноярскую. Можно без преувеличения сказать, что на материалах Южной Сибири Михаилом Петровичем выработана едва ли не самая совершенная в нашей стране методика комплексного исследования погребальных памятников. Oн широко применял корреляционный метод для исследования массовых археологических материалов. Многие его работы широко известны не только в Советском Союзе, но и за рубежом.

М. П. Грязнов был хорошим педагогом. Начиная с 1946 г. он вел лекционные курсы на историческом факультете Ленинградского университета по археологии Сибири и трасологии, обеспечивая подготовку высококвалифицированных кадров археологов. С 1951 г. он руководил подготовкой аспирантов на кафедре археологии ЛГУ и в ЛОИА АН СССР. В руководимых им экспедициях Михаил Петрович прививал студентам навыки работы над археологическими объектами, умение заметить и раскрыть значение мельчайших особенностей памятников и тем самым повысить их историко-познавательную ценность.

Творческий путь ученого характеризуют не только его книги, но и его ученики. Терпеливо и с любовью воспитанные М. П. Грязновым его ученики ныне стали видными учеными-археологами, плодотворно работающими в республиканских академиях наук, в университетах и педагогических вузах нашей страны и за рубежом.

Являясь консультантом ряда археологических институтов в республиках Средней Азии и Казахстане, Михаил Петрович много внимания и энергии уделял обучению молодых специалистов. Двадцать его учеников стали кандидатами, а трое - докторами наук (Г. А. Максименко, Я. А. Шер, А. А. Аскаров). Его ученик А. А. Аскаров избран членом-корреспондентом АН УзССР. Под руководством М. П. Грязнова прошли аспирантуру и успешно защитили диссертации иностранные специалисты.

Научно-педагогическая деятельность М. П. Грязнова теснейшим образом связана с Музеем этнографии народов СССР и Государственным Эрмитажем. Он был опытным музейным работником. Благодаря неутомимой экспедиционной деятельности собранные им палеоантропологические коллекции составляют значительную часть коллекционного фонда Музея антропологии и этнографии АН СССР. Они имеют громадное научное значение для исследования проблем расового состава и происхождения народов Сибири.

С 1934 по 1936 г., находясь в г. Кирове, М. П. Грязнов выполнял задания по экспозиционной работе в Кировском областном музее краеведения, а в 1936 г. стал его старшим научным сотрудником. Результатом деятельности Михаила Петровича в «кировский период» была систематизация коллекций, составление описей и каталога на них. Изучая фонды Кировского областного музея, М. П. Грязнов определил культурную принадлежность некоторых из его археологических коллекций, пропагандировал свою науку.

С 1937 по 1948 г. М. П. Грязнов работал старшим научным сотрудником в Государственном Эрмитаже, заведовал отделением Сибири и Казахстана в Отделе истории первобытной культуры, в 1948-1959 гг. он работал там по совместительству, а с 1960 г.- научным консультантом на общественных началах. В годы Великой Отечественной войны особо следует отметить его самоотверженную работу по спасению сокровищ Эрмитажа, за которую он был награжден медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне». В 1954 г. М. П. Грязнов награжден орденом «Знак Почета», а позднее - медалью «Ветеран труда».

Благодаря неутомимой полевой экспедиционной работе Михаила Петровича Эрмитаж получил ряд ценнейших коллекций. В числе их памятники эпохи бронзы, знаменитые Пазырыкский и Шибинский курганы, оленные камни, царский курган Аржан. Михаил Петрович постоянно выступал в Эрмитаже. Особенно популярными среди молодых ученых были лекции по трасологическим исследованиям, посвященные изучению следов, признаков изношенности, сложных, многовековых отложений, обнаруживаемых на древних предметах и орудиях. Внедренная М. П. Грязновым в полевую практику четкая методика раскопок позволяет извлечь из объекта максимум информации и реконструировать все стадии его создания и разрушения.

Прекрасный популяризатор археологической науки, М. П. Грязнов являлся активным участником лектория ЛОИА, читая популярные лекции в Ленинграде и за его пределами. Он умел найти точные слова, которые убеждали слушателей в важности совершаемого им дела и в большом значении археологии для необходимого каждому культурному человеку познания далекого прошлого истории человечества.

Научно-исследовательскую работу М. П. Грязнов всегда сочетал с педагогической, лекторской и административной деятельностью. С 1949 г. он заведовал лабораторией камеральной обработки, а с 1957 г.- лабораторией археологической технологии Института археологии АН СССР, 15 лет заведовал сектором Средней Азии и Кавказа в ЛОИА (1953-1968 гг.), а последние 10 лет возглавлял Ленинградскую секцию отдела полевых исследований при Президиуме АН СССР.

В археологическую летопись нашей страны Михаил Петрович Грязнов вошел как выдающийся советский археолог, один из ведущих специалистов по древней истории Сибири и по культурам, оставленным скотоводческими племенами в степном поясе Евразии.

Неизменная благожелательность, отзывчивость, спокойная ровность в обращении снискали ему заслуженную любовь и уважение всех коллег, от маститых ученых до начинающих студентов.

Аванесова Н. А., Кызласов Л. Р.

СПИСОК ПЕЧАТНЫХ РАБОТ М. П. ГРЯЗНОВА
1. Остатки человека. Техника сбора и закрепления костей. А. Сбор.- Материалы по методике археологической технологии. РАИМК, 1924, вып. 1.
2. Инструкция для измерения черепа и костей человека.- Материалы по методике археологической технологии. РАИМК, 1925, вып. 5 (совместно с С. И. Руденко).
3. Бийская старина.- Газ. «Звезда Алтая», 1925, № 143.
4. Раскопки на р. Урале.- Природа, 1926, № 9-10.
5. Доисторическое прошлое Алтая.- Там же.
6. Каменные изваяния Минусинских степей.- Природа-, 1926, № И-12 (совместно с Е. Р. Шнейдером).
7. Погребения бронзовой эпохи в Западном Казахстане.- В кн.: Казаки. Материа¬лы ОКИСАР. Л., 1927, вып. 11.
8. Описание костей человека из древних могил на р. Урале.- Там же.
9. Раскопка княжеской могилы на Алтае.- Человек. 1928, № 2-4.
10. Fiirstengriiber im Altaigebiet.- Wiener Prahist. Z., 1928, XV.
11. Бронзовый кинжал с оз. Кото-Кёль.- В кн.: Бурятиеведение, 1929, I-II.
12. Древние изваяния Минусинских степей.- Материалы по этнографии. Л.. 1929, т. IV, вып. 2 (совместно с Е. Р. Шнейдером).
13. Ein Bronzener Dolch mit Widdercopf aus Ost Sibirien.- Arlibus Asiae, 1928-1929. № 4.
14. Археологические исследования Сибири; Архитектура жилищ и построек тузем-цев Сибири; Аспелин; Гейкель; Городища,-ССЭ, 1929, т. 1.
15. Пазырыкское княжеское погребение на Алтае.- Природа, 1929, № 11.
16. Пазырыкский курган на Алтае.- Человек и природа, 1929, № 24.
17. Казахстанский очаг бронзовой культуры.- В кн.: Казаки. Материалы ОКИС АР. Л., 1930, вып. 15.
18. Древние культуры Алтая.- Материалы цо изучению Сибири. Новосибирск, 195U, вып. 2.
То же,- Бюл. Зап.-Сиб. о-ва краеведения, 1930, № 3-4.
То же (на япон. яз.).- J. Antropol. Soc. Tokyo, 1931, XLVI, № 521.
19. Значение древесины в определении относительного возраста древних сооруже- . ний.- Природа, 1931, № 2.
20. Каменные бабы.- ССЭ, 1931, т. II.
21. Остатки человека из культурного слоя Афонтовой Горы.- Тр. Комиссии по изу-чению Четвертичного периода, 1932, т. 1.
22. Мартин.- ССЭ, 1932, т. III.
24. Графический метод вычисления нормальной кривой вариационного ряда.- Ан- тропол. журн., 1933, № 1-2.
24. The Pazirik Burial of Altai.- Amer. J. Archaeol., 1933, v. XXXVII.
25. Боярская писаница.- ПИМК, 1933, № 7-8.
26. Внешние признаки памятников и простейшие приемы их учета и охраны.- Ин-струкция по учету и охране памятников материальной культуры на новострой-ках/Сост. Артамонов М. И., Грязнов М. П., Латынин Б. А. Л.: ГАИМК, 1933.
То же. 2-е изд. Л.: ГАИМК, 1934.
То же. 3-е изд., перераб. Л.: ГАИМК, 1935.
27. Золото Восточного Казахстана и Алтая.- Изв. ГАИМК, 1935, вып. 110.
28. Пазырыкский курган (с параллельным французским текстом). Л., 1937.
.29. Усуньские могильники на территории Киргизской ССР,- ВДИ, 1938, № 3 (со-вместно с М. В. Воеводским).
30. Эпоха бронзы в Сибири и Казахстане; Массагеты и саки; Усуни; Ранние кочев¬ники Западной Сибири и Казахстана.- В кн.: История СССР (макет). Ч. I-II. М.-Л., 1939.
31. Раскопки на Алтае.- СГЭ, 1940, вып. I.
32. Сибирь и Казахстан в эпоху бронзы; Культура и искусство ранних кочевников Сибири.- В кн.: Гос. Эрмитаж. Общий путеводитель. Л., 1940, вып. 1.
33. Древняя бронза Минусинских степей: 1. Бронзовые кельты.-Тр. ОИПК (Эрми¬таж). Л., 1941, т. I.
34. Рец. на кн.: Бернштам А. Н. Кенкольский могильник. Л., 1940.- КСИИМК, 1945, вып. XI.
35. Без названия, о статье С. В. Киселева «Находки античных п византийских мо¬нет на Алтае».- КСИИМК, 1945, вып. XI.
36. Хозяйство, быт и социальный строй ранних кочевников Алтая по раскопкам Пазырыкского кургана.- СГЭ, 1945, вып. III (резюме доклада).
37. Техника графической реконструкции формы и размеров глиняной посуды.- СА,
1946, т. VIII.
38. К методике определения типа рубящего орудия.- КСИИМК, 1947, вып. XVI.
39. Памятники майэмирского этапа эпохи ранних кочевников на Алтае.- КСИИМК,
1947, вып. XVIII.
40. Работы Алтайской экспедиции.- КСИИМК, 1947, вып. XXI (тезисы доклада).
41. Сибирь и Казахстан в неолите и бронзовом веке; Культура и искусство ранних кочевников Сибири.- Краткий путеводитель по отделу истории первобытной культуры. Л.: Изд-во Гос. Эрмитажа, 1948.
42. Раскопки Алтайской экспедиции на Ближних Елбанах.- КСИИМК, 1949, вып. XXVI.
43. Золотая бляха с изображением борьбы животных.- В кн.: Сокровища Эрмита¬жа. Л., 1949.
44. Минусинские каменные бабы в связи с некоторыми новыми материалами.- СА, 1950, т. XII.
45. Костяное орудие палеолитического времени из Западной Сибири.- КСИИМК, 1950, вып. XXXI.
46. Первый пазырыкский курган. Л., 1950.
47. Рец. на кн.: Руденко С. И. и Н. М. Искусство скифов Алтая.- Вестн. Лепингр. ун-та, 1950, № 1.
48. Из далекого прошлого Алтайского края. Барнаул, 1950.
49. Археологическое исследование территории одного древнего поселка на р. Оби.- КСИИМК, 1951, вып. XL.
50. Итоги трехлетних работ на Верхней Оби.- Тезисы докладов на сессии отделе¬ния истории и философии и пленуме Института истории материальной культу¬ры, посвященных итогам археологических исследований. 1946-1950 гг. М., 1951.
51. Памятники карасукского этапа в Центральном Казахстане.- СА, 1952, т. XVI.
52. Некоторые итоги трехлетних археологических работ на Верхней Оби - КСИИМК, 1952, вып. XLVIII.
53. Землянки бронзового века близ хутора Ляпичева на Дону.- КСИИМК, 1953, вып. L.
54. Неолитическое погребение в с. Батени на Енисее.- МИА, 1953, № 39.
55. Колесница ранних кочевников Алтая.- СГЭ, 1955, вып. VII.
56. Некоторые вопросы истории сложения и развития ранних кочевых обществ’Ка-захстана и Южной Сибири.- КСИЭ, 1955, XXIV.
57. Выставка памятников культуры и искусства ранних кочевников Алтая - СГЭ, 1955, XIII.
281

58. Пазырык.- БСЭ, 1955, т. 31.
59. Северный Казахстан в эпоху ранних кочевников.- КСИИМК, 1956, вып. 61.
60. История древних племен Верхней Оби по раскопкам близ с. Большая речка.- МИА, 1956, № 48.
61. К вопросу о культурах эпохи поздней бронзы в Сибири.- КСИИМК, 1956, вып. 64.
62. Войлок с изображением борьбы мифических чудовищ из Пятого Пазырыкского кургана па Алтае.- СГЭ, 1956, вып. IX.
63. Культура и искусство населенпя Спбпрп п Казахстана в эпоху бронзы.- Путе-водитель по выставке. Первобытная культура. Выпуск второй. Гос. Эрмитаж. Л.,
1956.
64. Племена Спбпрп н Казахстана (в эпоху бронзы); Племена Сибири… в I тысяче¬летии до п. э.- В кн.: Очерки истории СССР. Первобытно-общинный строй и древ¬нейшие государства. М., 1956.
65. Этапы развития хозяйства скотоводческих племен Казахстана и Южной Сибири в эпоху бронзы,- КСИЭ, 1957, вып. XXVI.
66. Древнее искусство Алтая. Л., 1958 (с параллельным французским текстом).
67. Связи кочевйпков Южной Сибири со Средней Азией и Ближним Востоком в I тысячелетии до н. э.- Материалы Второго совещания археологов и этногра¬фов Средней Азии. М.- Л., 1959.
68. Писаница эпохи бронзы из д. Знаменки.- КСИИМК, 1956, вып. 80.
69. По поводу одной рецензии.- СА, 1960, № 4.
70. От редактора (к книге С. С. Черникова «Восточный Казахстан в эпоху брон¬зы») .- МИА, 1960, № 88.
71. Археологпческпе исследования на Оби в ложе водохранилища Новосибирской ГЭС.- Научи, конференция по истории Сибири и Дальнего Востока. Тезисы до-кладов и сообщений. Иркутск, 1960.
72. Так называемые оселки скифо-сарматского времени.- В кн.: Исследования по археологии. Сборник статей в честь проф. М. И. Артамонова. Л., 1961.
73. Курган, как архитектурный памятник.- Тезисы докладов на заседаниях, посвя-щенных итогам полевых исследований в 1960 г. М., 1961.
74. Древнейшие памятники героического эпоса в Южной Сибири.- АСГЭ, 1961, вып. 3.
75. Памятка по раскопкам грунтовых могильников. Л., 1961.
76. От редактора (к книге В. С. Сорокина «Могильник бронзовой эпохи Тасты-Бу- так I…»).- МИА, 1962, № 120.
77. Антропоморфная фигурка бронзового века с реки Оби.- СГЭ, 1962, вып. XXII.
78. Бронзовый век; Сакп п Усуни.- В кн.: История Киргизии. Фрунзе, 1963, т. 1.
79. О так называемых женских статуэтках трипольской культуры,- АСГЭ, 1964, вып. 6.
80. Археологические раскопки на Енисее.- Тезисы докладов на заседаниях, посвя-щенных итогам полевых исследований 1963 г. М., 1964.
81. Прикладное п декоративное искусство на Енисее в скифское время.-Тезисы докладов на юбилейной научной сессии. Л.: Гос. Эрмитаж, 1964.
82. Ковер ворсовый из Пятого Пазырыкского кургана; Бляха золотая из Сибири.- В кн.: Эрмитаж. Л., 1964.
83. Работы Красноярской экспедиции.- КСИА, 1965, вып. 100.
84. О кельтеминарском доме.- В кн.: Новое в советской археологии. М., 1965.
85. О чернолощенной керамике Кавказа, Казахстана и Сибири в эпоху поздней бронзы.- КСИА, 1966, вып. 108.
86. Курганы IV-III вв. до н. э. на оз. Сарагаш.-КСИА, 1966, вып. 107 (совместно с М. Н. Пшеннцыной).
87. Работы Красноярской экспедиции.- Тез. докладов на заседаниях, посвященных итогам полейых исследований 1965 года. М., 1966.
88. Восточное Приаралье.- В кн.: Средняя Азия в эпоху камня и бронзы. М.- Л., 1966.
89. Надпись илп олень? (По поводу одной публикации).- Народы Азии и Афри¬ки, 1966, № 2 (совместно с С. Г. Кляшторным).
90. Раскопки могильников в Западной Сибири.- АО - 1965. М., 1966 (совместно с М. Н. Комаровой).
91. Ранние кочевники Алтая. Скифия и Алтай.- В кн.: Путеводитель по залам Эр-митажа. Л.- М., 1966.
92. Карасукский могильник Кюргеннер.- АО - 1966. М., 1967 (совместно с М. Н. Ко-маровой) .
93. Афанасьевская культура (совместно с Э. Б. Вадецкой); Карасукская культура (совместно с Г. А. Максименковым и Б. Н. Пяткиным); Тагарская культура.- В кн.: История Сибири. Л., 1968, т. 1.
94. Степные скотоводческие племена Средней Азии в эпоху развитой и поздней бронзы.- Проблемы археологии Средней Азии. Тезисы докладов и сообщений к совещанию по археологии Средней Азии. Л., 1968.
95. Работы Карасукского отряда.- АО - 1967. М., 1968.
96. Бронзовый век; Саки; Усуни,- В кн.: История Киргизской ССР. Фрунзе, 1968,. т. 1.
97. Раскопки у горы Тепсей на Енисее,- АО - 1968. М., 1969 (совместно с М. Н. Комаровой).
98. Ковер ворсовый из Пятого Пазырыкского кургана; Бляха золотая из Сибири.- В кн.: Сокровища Эрмитажа. 2-е изд. Л., 1969.
99. Эпоха бронзы в СССР -Тезисы докладов на сессии Отделения истории Акаде¬мии наук СССР… 18-25 апреля 1969 г. JL, 1969.
100. Sibirie du Sud. Archaeologia Mundi. Женева, 1969 (на франц., нем. и англ. яз.).
101. Классификация, тип, культура,- В кн.: Теоретические основы советской археологии (Тезисы докладов). Л., 1969.
102. Археологические коллекции Красноярской экспедиции.^ СГЭ, 1970, вып. XXXI.
103. Могильники у г. Тепсей.- АО - 1969. М., 1970.
104. Пастушеские племена Средней Азии в эпоху развитой п поздней бронзы.- КСИА, 1970, вып. 122.
105. Миниатюры таштыкской культуры.- АСГЭ, 1971. вып. 13.
106. Комплекс таштыкских погребальных памятников у г. Тепсей.- АО - 1970. М., 1971.
107. Методы исследования мегалитических погребальных памятников по итогам ра-бот Красноярской экспедиции.- Тезисы докладов. Тбилиси, 1971.
108. Раскопки царского кургана раннескифского времени в Туве.- Краткие тезисы докладов к пленуму, посвященному итогам археологических исследований 1971 года. ЛОИА АН СССР. Л., 1972 (совместно с М. X. Маннай-оолом).
То же.- Тезисы докладов на секциях, посвященных итогам полевых исследова¬ний 1971 г. М., 1972.
109. Бык в обрядах и культе древних скотоводов.- Тезисы докладов на сессии и пленумах, посвященных итогам полевых исследований в 1971 г. М., 1972.
110. Аржан - царский курган раннескифского времени в Туве.- АО - 1971. М., 1972 (совместно с М. Н. Маннай-оолом).
111. Обследование берегов Красноярского моря.- АО-1971. М., 1972 (совместно с Г. А. Максименковым).
112. Раскопки кургана Аржан ь Туве.- АО - 1972. М., 1973 (совместно с М. X. Ман¬най-оолом) .
113. Почва и археологические памятники в их взаимодействии.- Тезисы докладов сессии. Ташкент, 1973.
114. Археологическая карта побережья Новосибирского водохранилища.- В кн.: Во-просы археологии Сибири. Научные труды Новосибирского ГПИ. Новосибирск, 1973, вып. 85 (совместно с Т. Н. Троицкой, А. П. Уманским и Э. А. Савостьяно¬вой) .
115. Курган Аржан - могила «царя» раннескифского времени -УЗ ТНИИЯЛИ, 1973, XVI (совместно с М. X. Маннай-оолом).
116. Третий год раскопок кургана Аржан.- АО - 1973. М., 1974 (совместно с М. X. Маннай-оолом).
117. Курган Аржан по раскопкам 1973-1974 гг.- УЗ ТНИИЯЛИ, 1975, XVII (совмест¬но с М. X. Маннай-оолом).
118. К хронологии древнейших памятников эпохи ранних кочевников.- УСА, 1975, вып. 3.
119. Некоторые вопросы хронологии ранних кочевников в связи с материалами кур-гана Аржан.- В кн.: Ранние кочевники Средней Азии и Казахстана. Л., 1975.
120. Окончание раскопок кургана Аржан.- АО - 1974. М., 1975 (совместно с
М. X. Маннай-оолом).
121. Курган Аржан в Туве и вопросы сложения культур скифо-сибирского типа.- В кн.: Новейшие открытия советских археологов. Киев, 1975, ч. II.
122. Дневник раскопок Тоянова Городка, проведенных в 1924 г.- Из истории Сиби-ри. Томск, 1976, вып. \3.
123. Раскопки у г. Тепсей на Енисее.- АО - 1975. М., 1976.
124. Монументальная скульптура скифского времени в степях Евразии и в При- уралье.- В кн.: Этнокультурные связи населения Урала и Поволжья с Сибирью, Средней Азией и Казахстаном в эпоху железа. Уфа, 1976.
125. Аржан. Культура скифо-сибирского типа.- Курьер ЮНЕСКО, 1977, январь.
126. Раскопки у г. Тепсей.- АО - 1976. М., 1977. (совместно с Ю. С. Худяковым и Н. А. Боковенко).
127. Бык в обрядах и культах древних скотоводов.- В кн.: Проблема археологии Ев-разии и Северной Америки. М., 1977.
128. Саяно-алтайский олень (Этюд на тему скифо-сибирского звериного стиля).- В кн.: Проблемы археологии. JL, 1978, вып. 2.
129. К вопросу о сложении культур скифо-сибирского типа в связи с открытием кур-гана Аржан.- КСИА, 1978, вып. 154.
130. Комплекс археологических памятников у горы Тепсей па Енисее. Новосибирск: Наука, 1979 (совместно с М. П. Завитухпной, М. Н. Комаровой и др.).
131. Основные проблемы археологии Сибири.- В кн.: Советская археология в 10-й пя¬тилетке. Всесоюзная конференция (тезисы). JL, 1979.
132. Аржан. Царский курган раннескифского времени. JL: Наука, 1980.
133. Монументальное искусство на заре скифо-сибирских культур в степной Азии.- Краткие тезисы докладов научной конференции ОИПК ГЭ. Л., 1981.
134. О кенотафах.- В кн.: Проблемы археологии и этнографии Сибири. Иркутск, 1982.
135. Археологическая трасология.- Программа спецкурса. Свердловск, 1982.
136. Начальная фаза развития скифо-сибирских культур.- В кн.: Археология Южной Сибири. Кемерово, 1983.

1908-1984) Aрхеолог, палеоэтнограф, антрополог. Род. в г. Березов Тобольской губ., в семье инспектора городского уч-ща. По ок. РУ в Томске (1919) поступил на ест. отд. ФМФ Томского ун-та. Летом 1920 случайно попал в археол. экспедицию на Енисее под рук. С. А. Теплоухова; с тех пор интересы Г. лежали в обл. археологии, антропологии и этнографии. В 1920-22 параллельно с университетскими занятиями работал препаратором в кабинете географии Томского ун-та, участвовал в археол. экспедициях. В 1922 перевелся на антроп. отд. ФМФ ПУ. Параллельно учебе работал регистратором в РАИМК. В 1925, закончив 3 курса, оставил ун-т, начал работать пом. хранителя этногр. отдела РМ. Вел раскопки в 1924 близ Томска, в 1925 в верховьях Оби. В 1926 работал в составе антроп. отряда Казакстанской экспедиции ОКИСАР. В 1925-33 одновременно науч. сотр. РАИМК/ГАИМК. Занимался иссл-нием культур Юж. Сибири эпохи бронзы. Вел полевые работы на Алтае, в Казахстане, Киргизии. Особое значение имели раскопки знаменитых царских курганов скифской эпохи в вечной мерзлоте на Алтае (Шибе, 1927; Пазырык, 1929). Арестован 29 нояб. 1933 по "делу РНП". На следствии виновным себя не признал. Приговорен к 3 годам ссылки, которую отбывал в г. Вятка (Киров). Даже в условиях ссылки занимался внештатно археол. изысканиями для местного обл. музея, а в 1936 принят на работу науч. сотр. В 1937 вернулся в Ленинград; принят на работу в ГЭ: ст. науч. сотр., зав. отд. Сибири и Казахстана в отделе истории первобытной культуры. В 1939-41 ст. науч. сотр. ИИМК АН СССР. В 1939 впервые сформулировал определение эпохи ранних кочевников как особого этапа в истории Евразии (в наст. время общепринятое). В авг. 1941 эвакуирован с ГЭ в Свердловск. В янв. 1945 защитил канд. дисс. "Погребения эпохи бронзы в Зап. Казахстане", а в июне того же года докт., по рукописи монографии о Пазырыке. С осени 1945 в Ленинграде. До 1948 в ГЭ и по совмест. в ИИМК; затем перешел на основную работу в ИИМК/ИА АН СССР: зав. лабораторией археол. технологии (с 1957), зав. сектором Ср. Азии и Кавказа (1953-68). В посл. 10 лет жизни зав. Ленинградской секцией отдела полевых иссл-ний при Президиуме АН СССР. Рук. множеством археол. экспедиций. Наиболее ярким открытием Г. в послевоен. период явились раскопки в 1971-74 древнейшего скифского кургана Аржан в Сев. Туве, который Г. датировал VIII-VII вв. до н. э., что дало ему повод выступить с гипотезой об азиатском происхождении скифской культуры. Соч.: Доисторическое прошлое Алтая: (Работа Алтайской экспедиции Гос. Рус. музея в 1924-25 гг.) // Природа. 1926. № 9/10. С. 97-98; Каменные изваяния Минусинских степей // Там же. № 11/12. С. 100-105 (совм. с Е. Р. Шнейдером); Погребения бронзовой эпохи в Западном Казахстане // Казаки: Мат-лы ОКИСАР. 1927. Вып. 2. С. 172-221; Раскопка княжеской могилы на Алтае // Человек. 1928. № 2/4. С. 217-219; Древние изваяния Минусинских степей // МЭ. 1929. Т. 4, вып. 2. Л., 1929. С. 63-96 (совм. с Е. Р. Шнейдером); Пазырыкское княжеское погребение на Алтае // Природа. 1929. № 11. С. 973-984; Казахстанский очаг бронзовой культуры // Казаки: Мат-лы ОКИСАР. 1930. Вып. 3. С. 149-162; Пазырыкский курган. Л., 1937 (с параллельным франц. текстом); Древняя бронза Минусинских степей // Труды отдела истории первобытной культуры Гос. Эрмитажа. 1941. Т. 1. С. 237-271; Первый Пазырыкский курган. Л., 1950; Древнее искусство Алтая. Л., 1958; Тагарская культура // История Сибири. Л., 1968. Т. 1. С. 159-165, 180-196; Миниатюры таштыкской культуры // Археологический сборник Эрмитажа. Вып. 13. Л., 1971. С. 94-106; Аржан - царский курган раннескифского времени. Л., 1980; Начальная фаза развития скифо-сибирских культур // Археология Южной Сибири. Кемерово, 1983; Sibirie du Sud. Geneve, 1969 (изд. на франц., нем. и англ. яз. в серии Archaeologia Mundi). Лит.: Отчет за 1926 (2). С. 181-183; Personalia // Этнография. 1927. № 1. С. 389; НРЛ. С. 102; Воля, 1952б; Вадецкая Э. Б. Сказы о древних курганах. Новосибирск, 1981. С. 81-82; Аванесова Н. А., Кызласов Л. Д. Памяти Михаила Петровича Грязнова // СА. 1985. № 4. С. 277-283; АУ. С. 21; РВост. № 4. С. 120; Зайцев Н. А. О пребывании М. П. Грязнова в Кирове в 1934-1937 гг. // Северная Азия от древности до средневековья. Л., 1992. С. 9-10; Ашнин, Алпатов, 1994 (1). С. 40, 86, 169, 181, 192, 203, 231, 241, 243; Ашнин, Алпатов, 1994 (2). С. 228; Формозов, 1998. С. 198; Степи Евразии, 2002 (ч. 1: М. П. Грязнов и его научное наследие. С. 5-102, включая: список опубликованных работ М. П. Грязнова - с. 10-16, литература о М. П. Грязнове - с. 16-17, материалы из его личного архива, относящиеся к следствию по его делу, - с. 86-90 и др.); Norman, 1997. P. 337.

Ошибка Lua в Модуль:CategoryForProfession на строке 52: attempt to index field "wikibase" (a nil value).

историк, археолог, антрополог
Михаил Петрович Грязнов

Ошибка создания миниатюры: Файл не найден М. Грязнов в 1922 г.
Имя при рождении:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Род деятельности:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Дата рождения:
Гражданство:	СССР 22x20px СССР
Подданство:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Страна:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Дата смерти:
Отец:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Мать:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Супруг:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Супруга:	Грязнова Мария Николаевна
Дети:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Награды и премии:
Автограф:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Сайт:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Разное:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
[[Ошибка Lua в Модуль:Wikidata/Interproject на строке 17: attempt to index field "wikibase" (a nil value). \|Произведения]] в Викитеке

Михаи́л Петро́вич Грязно́в (13 марта 1902 года , Берёзов Тобольской губернии , Россия - 18 августа 1987 года , Ленинград , СССР ) - советский историк , археолог , антрополог .

Биография

Михаил Грязнов родился в семье инспектора городского училища. Закончил 2-е реальное училище в Томске , в 1919 году поступил на естественное отделение физико-математического факультета Томского университета . Летом 1920 года, сплавляясь по Енисею вместе с однокашником, так же будущим этнографом, Евгением Шнейдером , познакомился с археологом Сергеем Теплоуховым , который проводил раскопки возле деревни Батени. С этого случайного знакомства для Грязнова началось увлечение археологией.

29 ноября 1933 года Грязнов, как и многие его коллеги, в том числе Теплоухов, был арестован по делу «Российской национальной партии» («Делу славистов »). Он был приговорён в трём годам ссылки в Вятку . После возвращения в Ленинград в 1937 году работал в Эрмитаже . Во время войны Грязнов жил в эвакуации в Свердловске , где защитил кандидатскую (январь 1945 года) и докторскую (июнь того же года) диссертации.

По окончании войны снова вернулся в Ленинград, работал в Эрмитаже и (зав. сектором Средней Азии и Кавказа). В 1956 году учёного реабилитировали. Грязнов до конца жизни продолжал активно заниматься наукой, ездил в экспедиции. В частности, в 1971-1974 годах вёл раскопки раннескифского кургана Аржан (VIII-VII вв. до н. э.), выступил с гипотезой об азиатском происхождении скифской культуры.

Основные научные труды посвящены исследованию деятельности, культуры и хозяйственного уклада жизни кочевников на территории современного Казахстана , Средней Азии и Западной Сибири в эпоху бронзы, истории саков , массагетов и усуней .

Награждения

Сочинения

Напишите отзыв о статье "Грязнов, Михаил Петрович"

Примечания

Ссылки

Тихонов И. Л.

Отрывок, характеризующий Грязнов, Михаил Петрович

Но вскоре, через каких-то шесть месяцев, к ним пришла добрая новость – мама снова была беременна... Папа вначале перепугался, но видя, что мама вдруг очень быстро начала оживать, решился идти на риск, и теперь уже все с большим нетерпением ждали второго ребёнка... На этот раз они были очень осторожны, и пытались всячески уберечь маму от любых нежелательных случайностей. Но, к сожалению, беде, видимо по какой-то причине, полюбилась эта гостеприимная дверь... И она постучалась опять...
С перепугу, зная печальную историю первой маминой беременности, и боясь, как бы опять что-то не пошло «не так», врачи решили делать «кесарево сечение» ещё до того, как начнутся схватки (!). И видимо сделали это слишком рано... Так или иначе, родилась девочка, которую назвали Марианной. Но прожить ей, к сожалению, удалось тоже очень недолго – через три дня эта хрупкая, чуть распустившаяся жизнь, по никому не известным причинам, прервалась...
Создавалось жуткое впечатление, что кому-то очень не хочется, чтобы мама родила вообще... И хотя по своей природе и по генетике она была сильной и абсолютно пригодной для деторождения женщиной, она уже боялась даже подумать о повторении такой жестокой попытки когда-то вообще...
Но человек – существо, на удивление, сильное, и способно вынести намного больше, чем он сам когда-либо мог бы себе представить... Ну, а боль, даже самая страшная, (если она сразу не разрывает сердце) когда-то видимо притупляется, вытесняемая, вечно живущей в каждом из нас, надеждой. Вот поэтому, ровно через год, очень легко и без каких-либо осложнений, ранним декабрьским утром у семьи Серёгиных родилась ещё одна дочь, и этой счастливой дочерью оказалась я... Но... и это появление на свет наверняка кончилось бы не так счастливо, если бы всё и дальше происходило по заранее подготовленному плану наших «сердобольных» врачей... Холодным декабрьским утром маму отвезли в больницу, ещё до того, как у неё начались схватки, чтобы, опять же, «быть уверенными», что «ничего плохого» не произойдёт (!!!)... Дико нервничавший от «плохих предчувствий» папа, метался туда-сюда по длинному больничному коридору, не в состоянии успокоиться, так как знал, что, по их общему договору, мама делала такую попытку в последний раз и, если с ребёнком что-то случится и на этот раз – значит, им никогда не суждено будет увидеть своих детей... Решение было тяжёлое, но папа предпочитал видеть, если не детей, то хотя бы свою любимую «звёздочку» живой, а не похоронить сразу всю свою семью, даже по-настоящему ещё не поняв, что же такое по-настоящему означает – его семья...
К папиному большому сожалению, маму опять же пришёл проверять доктор Ингелявичус, который всё ещё оставался там главным хирургом, и избежать его «высокого» внимания было очень и очень сложно... «Внимательно» осмотрев маму, Ингелявичус заявил, что придёт завтра в 6 часов утра, делать маме очередное «кесарево сечение», на что у бедного папы чуть не случился сердечный удар...
Но около пяти часов утра к маме явилась очень приятная молодая акушерка и, к большому маминому удивлению, весело сказала:
– А ну, давайте-ка готовиться, сейчас будем рожать!
Когда перепуганная мама спросила – а как же доктор? Женщина, спокойно посмотрев ей в глаза, ласково ответила, что по её мнению, маме уже давно пора рожать живых (!) детей... И начала мягко и осторожно массировать маме живот, как бы понемножку готовя её к «скорому и счастливому» деторождению... И вот, с лёгкой руки этой чудесной незнакомой акушерки, около шести часов утра, у мамы легко и быстро родился её первый живой ребёнок, которым, на своё счастье, и оказалась я.
– А ну, посмотри-ка на эту куколку, мама! – весело воскликнула акушерка, принося маме уже умытый и чистенький, маленький кричащий сверток. А мама, увидев впервые свою, живую и здоровую, маленькую дочь... от радости потеряла сознание...

Когда ровно в шесть часов утра доктор Ингелявичус вошёл в палату, перед его глазами предстала чудесная картинка – на кровати лежала очень счастливая пара – это была моя мама и я, её живая новорожденная дочурка... Но вместо того, чтобы порадоваться за такой неожиданный счастливый конец, доктор почему-то пришёл в настоящее бешенство и, не сказав ни слова, выскочил из палаты...
Мы так никогда и не узнали, что по-настоящему происходило со всеми «трагично-необычными» родами моей бедной, настрадавшейся мамы. Но одно было ясно наверняка – кому-то очень не хотелось, чтобы хоть один мамин ребёнок появился живым на этот свет. Но видимо тот, кто так бережно и надёжно оберегал меня всю мою дальнейшую жизнь, на этот раз решил не допустить гибели ребёнка Серёгиных, каким-то образом зная, что в этой семье он наверняка окажется последним...
Вот так, «с препятствиями», началась когда-то моя удивительная и необычная жизнь, появление которой, ещё до моего рождения, готовила мне, уже тогда достаточно сложная и непредсказуемая, судьба....
А может, это был кто-то, кто тогда уже знал, что моя жизнь кому-то и для чего-то будет нужна, и кто-то очень постарался, чтобы я всё-таки родилась на этой земле, вопреки всем создаваемым «тяжёлым препятствиям»...

Время шло. На дворе уже полностью властвовала моя десятая зима, покрывшая всё вокруг белоснежным пушистым покровом, как бы желая показать, что полноправной хозяйкой на данный момент является здесь она.
Всё больше и больше людей заходило в магазины, чтобы заранее запастись Новогодними подарками, и даже в воздухе уже «пахло» праздником.
Приближались два моих самых любимых дня – день моего рождения и Новый Год, между которыми была всего лишь двухнедельная разница, что позволяло мне полностью насладиться их «празднованием», без какого-либо большого перерыва...
Я целыми днями крутилась «в разведке» возле бабушки, пытаясь разузнать, что же получу на свой «особый» день в этом году?.. Но бабушка почему-то не поддавалась, хотя раньше мне никогда не составляло большого труда «растопить» её молчание ещё до своего дня рождения и узнать какой такой «приятности» я могу ожидать. Но в этом году, почему-то, на все мои «безнадёжные» попытки, бабушка только загадочно улыбалась и отвечала, что это «сюрприз», и что она совершенно уверена, что он мне очень понравится. Так что, как бы я ни старалась, она держалась стойко и ни на какие провокации не поддавалась. Деваться было некуда – приходилось ждать...

Методологические и методические принципы научной деятельности М.П. Грязнова сформировались, с одной стороны, на основе наследия русской археологической, палеоантропологической, этнографической мысли XIX – начала XX вв., а с другой – под влиянием марксистского материалистического понимания истории (Матющенко В.И., Швыдкая Н.П., 1990, с. 77–89).

Надо отметить, что в 1920–1930-е гг. широкое распространение в отечественной науке получил стадиальный подход к изучению древних обществ, одним из разработчиков которого был академик Н.Я. Марр (Цыб С.В., 1988; Бабушкин А.П., Колмаков В.Б., Писаревский Н.П., 1994). Первоначально теория стадиальности была выработана исследователем в рамках языкознания. Отводя языку роль надстройки общества, считалось, что смена «видов» производства, вызывая перемены в общественном строе, отображается в коллективном мышлении и соответственно в языковой структуре. Это, в свою очередь, позволяло заключить, что каждой социально-экономической формации соответствует специфичный языковой строй. Немного позднее, Н.Я. Марр попытался соотнести «лингвистические стадии» с данными по истории материальной культуры. Однако эта попытка оказалась неудачной, поскольку по оценкам некоторых ученых, она «определялась непониманием диалектической взаимосвязи между базисом и надстройкой, а также переоценкой идеологической роли языка в развитии общества» (Бабушкин А.П., Колмаков В.Б., Писаревский Н.П., 1994, с. 34–35). Постепенно Н.Я. Марр и его единомышленники, в частности И.И. Мещанинов (1932), В.В. Гольмстен (1933) и некоторые другие, распространили положения теории стадиальности на изучение истории. Они исходили из представления, что процесс развития культуры обладает единством для всех районов Старого Света на начальных этапах становления человечества. Существующие различия в формах развития культуры выводились исследователями из неодинаковых условий и несходного характера их проявления, обусловливающих известную вариабельность в общем ходе развития. Изучение процесса видоизменения форм в их переходах из стадии в стадию предлагалось осуществлять в рамках особого палеонтологического или генетического подхода. Основное содержание такого подхода заключалось в объяснении сущности этого процесса с учетом всех его движущих сил (Бабушкин А.П., Колмаков В.Б., Писаревский Н.П., 1994, с. 36). Возможности рассмотрения истории древних обществ в рамках палеонтологического (генетического) подхода были в определенной степени продемонстрированы И.И. Мещаниновым (1932) и В.В. Гольмстен (1933) при характеристике кочевых обществ Евразии скифской эпохи, в том числе и «пазырыкцев» Горного Алтая. Влияние теории стадиальности Н.Я. Марра и его соратников достаточно четко прослеживается в концепции «ранних кочевников» М.П. Грязнова (1939), в рамках которой археолог выделял три этапа (стадии). Кроме того, М.П. Грязнов полностью воспринял реконструкцию религиозно-мифологической и хозяйственной роли лошади у номадов Горного Алтая, предложенную Н.Я. Марром и И.И. Мещаниновым (1932, с. 10–11) (Грязнов М.П., 1950, с. 84–85).

Не меньшее значение для научной деятельности М.П. Грязнова имели эволюционно-этнологические разработки его учителя С.А. Теплоухова (Китова Л.Ю., 1994; Бобров В.В., 1994). В своих культурно-исторических интерпретациях М.П. Грязнов исходил из вывода С.А. Теплоухова о том, что одна археологическая культура сменяется другой – более развитой. При этом исследователь не абсолютизировал эволюционное развитие, а придавал серьезное внимание роли этнокультурных контактов и миграций в этом процессе (Китова Л.Ю., 1994, с. 66).

Указанная теоретическая база легла в основу изучения одной из центральных тем в творчестве М.П. Грязнова, посвященной культуре кочевников Горного Алтая скифской эпохи. Наиболее заметный вклад в это был сделан в конце 1920-х – 1950-е гг., то есть в период наибольшего интереса к Алтаю. В 1928–1929 гг. М.П. Грязнов опубликовал несколько статей, где рассматривалось своеобразие курганов Алтая, в которых обнаружена мерзлота, сохранившая органические материалы. В 1930 г. он указал на возможность установления относительного возраста древних курганов по сохранившейся в них древесине, исходя из общеизвестного факта, что размер и вид годичных колец деревьев находится в зависимости от климатических особенностей того или иного года (Грязнов М.П., 1930а). Вероятно, такой подход в изучении археологического материала был выработан под влиянием С.А. Теплоухова, который придавал большое значение влиянию экологической ситуации на культурно-исторические процессы (Шевченко О.В., 1992, с. 79; Бобров В.В., 1994, с. 74; Кирюшин Ю.Ф., Тишкин А.А., 1997, с. 12). Влияние научного наследия С.А. Теплоухова прослеживается и в других публикациях М.П. Грязнова. Так, в своей работе «Древние культуры Алтая» (Грязнов М.П., 1930б) он, опираясь на ранее известные материалы, используя периодизации, предложенные В.В. Радловым (Марсадолов Л.С., 1996а, с. 20) и С.А. Теплоуховым (1929) для Южной Сибири, привлек результаты новых археологических данных и разработал схематическое построение смены культур Алтая, подразделив памятники этого региона на семь основных этапов. В этой статье ученый предоставил первую сводку обнаруженных конкретных вещей, послуживших базой для формирования представлений о развитии древнего общества на рубеже эпох (бронзы и железа). В предложенном М.П. Грязновым делении схематично определена последовательность сменяющихся культур без конкретных хронологических привязок. Для более совершенной периодизации не хватило единичных и случайных находок. Нужен был массовый материал, отражающий различные стороны жизнедеятельности людей. Тем не менее, первый опыт периодизации археологических памятников Алтая, предложенный исследователем в 1930 г., считается одним из важных результатов его работы (Аванесова Н.И., Кызласов Л.Р., 1985) и не потерял своего значения до настоящего времени (Кирюшин Ю.Ф., Тишкин А.А., 1997, с. 12–13).

В апреле 1930 г. в секторе архаической формации ГАИМКа сформировалась небольшая исследовательская группа, называвшаяся ИКС по первым буквам слов, означающих проблему изучения: история кочевого скотоводства (Артамонов М.И., 1977, с. 4; Жук А.В., 1997, с. 53–54). В этот научный коллектив вошли В.В. Гольмстен (руководитель группы), М.И. Артамонов, Г.П. Сосновский и М.П. Грязнов. Несмотря на то, что эта группа просуществовала только до осени 1931 г. (Жук А.В., 1997, с. 57), тем не менее, ей были получены важные выводы и заложены дальнейшие направления для развития кочевниковедения в целом. Наиболее существенными результатами работы ученых было признание исторического факта, что до господства в степях Евразии кочевого скотоводческого хозяйства в них процветало комплексное земледельческо-скотоводческое оседлое хозяйство. Кроме того, было установлено, что кочевое хозяйство возникает только в конце эпохи бронзы и окончательно утверждается в период распространения железа в скифо-сарматских культурах (Артамонов М.И., 1977, с. 4).

Концепция, созданная при участии М.П. Грязнова, нашла отражение в последующих работах исследователя. В 1939 г. им написан параграф «Ранние кочевники Западной Сибири и Казахстана» для коллективного труда «История СССР с древнейших времен до образования древнерусского государства» (Грязнов М.П., 1939). В этой работе, опираясь на археологические данные по Алтаю и сопредельным территориям, Михаил Петрович ввел в научный терминологический аппарат понятие формационного характера «эпоха ранних кочевников», которая охватывала восемь столетий (VII в. до н.э. – I в. н.э.) и подразделялась на три этапа: 1) майэмирский (VII–V вв. до н.э.; 2) пазырыкский (V–III вв. до н.э.); 3) шибинский (II в. до н.э. – I в. н.э.). Археологические материалы, характеризующие каждый из этапов, по мнению исследователя, позволили «проследить последовательные изменения в хозяйственной и социальной жизни племен» всей эпохи ранних кочевников (Грязнов М.П., 1939, с. 400). По сути дела, М.П. Грязнов не делал принципиальной терминологической разницы между понятиями «эпоха ранних кочевников» и «культура ранних кочевников». Из этого следует, что в Горном Алтае на всем протяжении скифской эпохи существовала в представлении ученого одна культура, которая прошла в своем развитии три вышеуказанных этапа. В этой связи исследователь отмечал, что «памятниками майэмирского этапа представлена та самая культура (культура ранних кочевников Алтая. – Авт.), которая знакома по памятникам пазырыкского и шибинского этапов» (Грязнов М.П., 1947, с. 9–11).

В работе 1939 г. М.П. Грязнов дал в общих чертах характеристику каждого из выделенных этапов. Так, основными особенностями майэмирского этапа являлись захоронения лошади в отдельной специальной яме, рядом с основной могилой погребенного человека. К памятникам этого этапа относились курганы в Майэмирской степи, объекты, раскопанные под Солонечным Белком на Куюме. Второй, пазырыкский этап, характеризовался такими инновациями в культуре как освоение техники ковки железных орудий и оружия, сопроводительное захоронение лошади в одной могиле с покойником, изготовление оружия из бронзы уменьшенных размеров специально для погребения. К пазырыкскому этапу ученый отнес курганы в Пазырыке, Туэкте и другие. Наконец, наибольшее число памятников относилось к третьему, шибинскому этапу: Берель, Туэкта, Курай, Катанда, Шибе. М.П. Грязнов отмечал, что «погребальный ритуал в курганах и состав положенных в могилу предметов» остался такой же, как и на пазырыкском этапе. Однако полностью исчезли бронзовые орудия и оружие, на смену которым пришли предметы из железа. Исключение составили бронзовые наконечники стрел позднескифского типа. Было подчеркнуто, что предметы вооружения из железа сохранили форму бронзовых, а украшения из рога стали многочисленными и разнообразными (Грязнов М.П., 1939, с. 407–408). По мнению Л.С. Марсадолова, эта работа М.П. Грязнова продемонстрировала окончательный методологический переход ученого на позиции исторического материализма. Теперь изменения в развитии экономики стали рассматриваться в тесной связи с изменениями социального строя, идеологических представлений, искусства и т.д. (Марсадолов Л.С., 1996а, с. 26).

Развивая свои идеи, М.П. Грязнов 5 июля 1945 г. сделал на заседании сектора бронзы и раннего железа ИИМК доклад «Памятники майэмирского этапа эпохи ранних кочевников на Алтае», позднее опубликованный в развернутом виде (Грязнов М.П., 1947). Памятники майэмирского этапа (VII–V вв. до н.э.) он предложил выделять на основе трех основных признаков: 1) конструкция узды (со стремечковидными удилами и трехдырчатыми псалиями); 2) форма бронзовых зеркал с вертикальной стенкой-бортиком по краю и петелькой в виде плоского полукольца посредине; 3) полное отсутствие железных орудий (все бронзовые орудия имеют формы, близкие к карасукским). Памятникам этого этапа ученый на этот раз отнес курганы и клад в Майэмирской степи, захоронения под Солонечным Белком, погребения в Усть-Куюме, комплекс бронзовых предметов от снаряжения верхового коня, обнаруженный близ Змеиногорска, еще два таких набора из Семипалатинского музея, а также случайные находки. Среди признаков, характеризующих данный период, исследователь указал следующие: наличие лошади в отдельной могиле, архаичность «звериного стиля», отсутствие глиняной посуды, экономическая и социальная дифференциация общества, скотоводческая форма хозяйства (Грязнов М.П., 1947, с. 9–14). Почти десять лет спустя М.П. Грязнов, опираясь на результаты своих раскопок на Ближних Елбанах, сузил дату майэмирского этапа до VII–VI вв. до н.э. Кроме того, он указал на различие и сходство между майэмирскими памятниками Горного Алтая и большереченскими Верхней Оби, которые ранее относились им к одной «культуре ранних кочевников» Алтая (Грязнов М.П., 1956, с. 44–98).

После раскопок кургана Аржан в Туве перед археологами обозначилось довольно много проблем, часть которых естественно легла на плечи М.П. Грязнова (Кирюшин Ю.Ф., Тишкин А.А., 1997, с. 19–20). В 1978 г. ученый излагает свою концепцию сложения культур скифо-сибирского типа, развивая идеи, тезисно сформулированные в ряде предыдущих работ (Грязнов М.П., 1975а–в). При этом он отметил, что «…начальный этап скифской культуры (VIII–VII вв. до н.э.) …известен не только в Причерноморье и Туве», но и на Алтае. К числу памятников этого этапа, предшествующего еще и майэмирскому, отнесены «немногочисленные погребения… в могильниках Курту и Усть-Куюм». Завершая рассмотрение поставленного вопроса, М.П. Грязнов (1978, с. 17–18) делает важнейший для всей скифологии вывод о том, что «на обширных просторах Евразии с VIII в. до н.э. синхронно возникают и развиваются сходные в общих чертах культуры скифо-сибирского типа», которые имели черты самобытности и оригинальности за счет особых условий существования. В данном подходе реализована идея полицентризма при объяснении процесса формирования скифо-сибирской общности на огромных пространствах Евразии. В дальнейшем, М.П. Грязнов выделил три фазы развития культур VIII–III вв. до н.э.: 1) аржано-черногоровская (VIII–VII вв. до н.э.); 2) майэмирско-келермесская (VII–VI вв. до н.э.); 3) пазырыкско-чертомлыкская (V–III вв. до н.э.). Каждая фаза в археологическом отношении характеризовалась особенностями скифской триады: вооружения, звериного стиля, конского снаряжения (Грязнов М.П., 1979, с. 4–7). В 1983 г., в одной из своих последних опубликованных работ, М.П. Грязнов вновь обратился к проблеме выделения начального этапа скифо-сибирских культур, датированного уже IX–VII вв. до н.э. Характеризуя памятники аржано-черногоровской фазы на Алтае, как одной из определенных им культурно-исторических областей, М.П. Грязнов указал, что этот регион, несомненно, прошел такую ступень развития и имел свое своеобразие в культуре. Однако археологические материалы, по его мнению, были еще в недостаточном количестве для обоснования такого этапа применительно к Алтаю (Грязнов М.П., 1983, с. 9). Завершая краткий обзор культурно-хронологической концепции М.П. Грязнова, можно отметить, что выделенные им фазы по своему содержанию соответствовали стадиальному подходу, разработанного учеными еще в 1-й половине XX в. Поэтому попытки археолога наполнить новым археологическим материалом «старые» теоретические принципы исследования приводили к определенным методологическим и культурно-историческим противоречиям. Высказанные идеи не были подхвачены и практически не нашли отражения в работах последователей. Однако, несмотря на это, вклад М.П. Грязнова в науку, несомненно, значительный, а особенности подхода к интерпретации источников вполне соответствуют традициям советской эпохи и уровню накопления материалов по обозначенным проблемам. Не исключено, что состоится возврат к концепции исследователя и будет осуществлено наполнение ее новым содержанием.

Надо отметить, что кроме изучения культурно-хронологических аспектов скифской эпохи Горного Алтая, М.П. Грязнов уделял определенное внимание и другим вопросам развития культуры кочевников. Еще в 1939 г. М.П. Грязнов отмечал, что для «эпохи ранних кочевников» Алтая характерно «разложение» первобытнообщинного строя, появление социальной дифференциации и рабства в позднескифский период. Учитывая особенности погребального обряда кочевников Горного Алтая скифского времени, он выделил три группы курганов, соответствующих социальному статусу погребенных: 1) бедные; 2) более богатые (средние); 3) огромные курумы (Грязнов М.П., 1939, с. 407–411). Немного позднее ученый отметил, что в указанную эпоху у номадов наблюдалась не только развитая социальная дифференциация, но и сложная политическая структура общества. Это выразилось, в частности, в господстве кочевников-скотоводов над оседлыми скотоводческо-земледельческими группами населения (Грязнов М.П., 1947, с. 14–15).

Ценный материал для палеосоциальных реконструкций М.П. Грязнов получил после раскопок Первого Пазырыкского кургана. Учитывая монументальность сооружения, а также незначительный процент больших курганов по отношению к малым, исследователь определил статус погребенного в этом кургане как «племенного вождя». О развитости социальных отношений в пазырыкском обществе, по мнению ученого, свидетельствовал установленный им факт, что богатство и высшие общественные должности в роду и племени передавались по наследству (Грязнов М.П., 1950, с. 68–69). Внимательно изучив материалы погребения, прежде всего, сопроводительные захоронения коней, М.П. Грязнов сделал предположение, что «это были дары племенному вождю от десяти родовладык». Он также полагал, что практика подношения существовала и в повседневной жизни, что являлось «нормой экономических отношений» между массой основных производителей и должностными лицами в роде и племени (Грязнов М.П., 1950, с. 69–71). Опираясь на эти свои выводы, М.П. Грязнов попытался реконструировать состав «пазырыкского» социума по числу родовладык, подносивших дары вождям. В результате, по его подсчетам, получалось, что племя, вождь которого был погребен в Первом Пазырыкском кургане, состояло из 10 родов, во втором – из 7, в третьем и четвертом – из 14, в Берельском кургане – из 16, в Шибинском – из 14. При этом цифры 7 и 14 ученый считал не случайными, а свидетельствовавшими о фратриальном делении «пазырыкцев», что являлось характерной чертой всех народов, находившихся на стадии военной демократии (Там же).

Не оставил без внимания М.П. Грязнов и исследование мировоззрения и искусства номадов Алтая. Он достаточно подробно проанализировал пазырыкские образы и сюжеты, которые по своему характеру были декоративно-орнаментальными. При этом исследователь указал на то, что искусство номадов рассматриваемого региона «обогащалось… художественными образами… и стилистическими приемами, заимствованными от более далеких инокультурных народов, от народов древнего Китая и Ирана» (Грязнов М.П., Булгаков А.П., 1958, с. 10–11). Однако, если заимствования мотивов, приемов китайского искусства периодов Чжань-го и Хань не получили широкого распространения в искусстве древних племен Алтая, то влияние Ирана и Средней Азии на развитие художественных традиций было гораздо значительнее. Причем влияние искусства государств Передней и Средней Азии отразилось как на характере орнаментальных мотивов, стилистических приемов, так и на мифологическом содержании художественных образов (Грязнов М.П., 1950, с. 72–85; Грязнов М.П., Булгаков А.П., 1958, с. 7–14).

Рассматривая мифологию кочевников, М.П. Грязнов сделал предположение о существовании у них представлений о трехуровневом строении мира (небо, земля, подземный мир), которые в некоторой степени сходны с воззрениями алтайцев. Все три части Вселенной соотносились в древности с конкретными мифическими существами: крылатый тигр и орел – с небом, рыбоподобное чудовище, змей – с подземным миром, а остальные персонажи населяли землю. Каждое из мифических существ обладало степенью могущества и силы (Грязнов М.П., 1950, с. 82). Существование у скотоводов Горного Алтая представлений о трехуровневом строении вселенной было в определенной степени обосновано последующими исследователями (Кубарев В.Д., 1991; Полосьмак Н.В., 1997, 2001а; Дашковский П.К., 1997, 2002; и др.).

Характеризуя мировоззрение номадов, М.П. Грязнов отметил, что представления о зооморфных мифических существах, управляющих миром, имелись и в предшествующую карасукскую эпоху. С майэмирского этапа изображения этих животных стали помещаться не только на оружие, но и на предметы личного убора и конского снаряжения. По мнению ученого, на содержательную сторону искусства существенное влияние оказывали особенности существования и жизнь самого кочевого общества. Поскольку в эпоху военной демократии на первое место в борьбе выдвигается наиболее храбрый и сильный воин, военноначальник, могущественная семья, род, племя, то аналогичная ситуация находила отражение и в мифологии. Эти мифические существа, как указал М.П. Грязнов, «были воплощением силы, могущества и недоступности…», а их «взаимоотношения определялись борьбой, неизменным исходом которой являлась жестокая расправа сильного со своей жертвой» (Грязнов М.П., 1950, с. 82). Не касаясь содержательной стороны этой гипотезы М.П. Грязнова, следует лишь обратить внимание на возможную методологическую обоснованность подобных рассуждений археолога. Речь идет о том, что в 1930 г. была опубликована работа известного отечественного философа А.Ф. Лосева «Диалектика мифа». Правда, книга вскоре была запрещена, а самого философа арестовали и сослали в лагеря, но, тем не менее, она успела попасть на прилавки магазинов и обратить на себя внимание научные круги (Тахо-Годи А.А., 1991). Один из выводов, к которым пришел А.Ф. Лосев, заключался в том, что мифология отражает социальную жизнь (древняя мифология отражает жизнь рода и т.п.) (Лосев А.Ф., 1994). Не исключено, что М.П. Грязнов был знаком с этими разработками А.Ф. Лосева. Во всяком случае, в его работе по интерпретации мифологических сюжетов кочевников Алтая (толкование взаимодействия мифических персонажей по аналогии с жизнью кочевого общества) можно уловить сходство с особенностями подхода к мифологии, разработанного А.Ф. Лосева.

Важно еще раз заметить, что М.П. Грязнов, как и большинство исследователей того времени, находился под влиянием стадиальной теории развития обществ, разработанной Н.Я. Марром. В отношении реконструкции религиозно-мифологической системы «пазырыкцев» это выразилось в том, что М.П. Грязнов, вслед за Н.Я. Марром (1926, 1929), Л.А. Потаповым (1935) попытался на основании материалов из Первого Пазырыкского кургана выявить пережитки тотемизма у скотоводов Горного Алтая. По мнению этих ученых, маски оленей, украшавшие коней из этого кургана, свидетельствовали о том, что в древности ведущая роль в хозяйстве и в религии принадлежала не лошади, а оленю (Грязнов М.П., 1950, с. 84–85).

Завершая рассмотрения творческого наследия М.П. Грязнова в области скифологии, необходимо отметить, что некоторые идеи ученого получили свое дальнейшее развитие в научной деятельности его учеников, многие из которых стали заниматься изучением скифской эпохи Евразии. Среди соратников, учеников и воспитанников М.П. Грязнова можно отметить А.Д. Грача, Я.А. Шера, М.Н. Пшеницыну, К.А. Акишева, А.М. Оразбаева, М.К. Кадырбаева, М.Х. Маннай-Оола, Л.С. Марсадолова, Н.А. Боковенко и многих других.