Хрестоматия по культурологии. Под ред

Баас Ф. Некоторые проблемы методологии общественных наук

Можно выделить ряд явно общезначимых социальных тенденций и изучить как формы, в которых они выражаются, так и их психологические основы. В этом случае нашему анализу откроются координация и субординация индивидов, причины внутренней сплоченности социальных групп и их враждебность к аутсайдерам имитации чужеземных форм и сопротивления внешним влияниям. Результаты такого исследования могут быть обобщены в виде системы форм, развивающихся под влиянием этих напряжений, или в виде социальной психологии, анализирующей эти формы с точки зрения их психологической мотивации. Подобный подход основан на признании существом общезначимых социальных тенденций. Но здесь возникает вопрос, требующий ответа еще до всякой попытки синтеза, а именно: какие социальные тенденции являются и общечеловеческими характеристиками? Именно здесь легко ошибиться. Наше поведение во многом автоматическое. Кое-что в нем инстинктивно (т.е. органически обусловлено). Куда более обширная его сфера управляется обусловленными реакциями, т.е. реакциями, закрепившимися под влиянием определенных ситуаций, которые воздействуют на нас постоянно и так давно, что мы уже не осознаем свое поведение и обычно даже не помышляем о возможности других его вариантов. Поэтому важнейшая задача обществоведов -- критически дифференцировать общезначимое, т.е. присущее всему человечеству как таковому, и специфически значимое, т. е. характерное для определенных типов культуры. Это -- одна из проблем, заставляющая нас внимательно изучать культуры, которые, в сравнении с нашей, видятся бесконечно малыми. Их изучение позволяет уяснить как 0щечеловеческие, так и свойственные отдельным обществам тенденции. другая перспектива обозначится, как только встанет вопрос о том, встречаются ли характерные признаки человеческого общества также и в мире животных и не представлены они там еще шире? Отношения индивидов или групп людей можно рассматривать трояким образом: 1) как отношения к органическому и неорганическому внешнему миру; 2) как взаимоотношения членов одной социальной группы; З) как отношения, которые мы за неимением лучшего определения назовем субъективно обусловленными. Этим термином обозначены отношения, которые складываются постепенно и предполагают ценностно-смысловую оценку человеческих действий как хороших и дурных, верных и ошибочных, прекрасных и безобразных, целесообразных или вынужденных. Отношения с органическим и неорганическим внешним миром завязываются в поисках средств пропитания, укрытия от непогоды и при соприкосновении с естественными географическими границами. Отношения внутри социальной группы включают в себя отношения полов, обычаи формирующихся социальных групп и их типы. Эти фазы бытия, по всей видимости, характерны и для животных. … Отсюда явствует, что доступная наблюдению область социальных явлений не замыкается человеком, но распространяется и на животный мир, почему и уместен вопрос: в чем сходим сообщества людей и животных? Грань, разделяющая социальное поведение человека и животного, ясно проступает лишь в области тех отношений, которые мы обозначили как субъективно обусловленные. Но даже и здесь она не может считаться абсолютной. Родительская любовь, подчинение индивида общественным нуждам, защита индивидуальной и общественной собственности -- все это присутствует в жизни как людей, так и животных; не поддаются строгому разграничению психологические мотивировки тех и других в сходных обстоятельствах. Даже то, что обычно признают исключительно человеческим свойством, например способность к изобретениям или эстетическому наслаждению, вряд ли полностью отсутствует в животном царстве, …Разница между человеческой культурой и поведением животных определяется колоссальным множеством благоприобретенных навыков, последние же зависят от того, что мы назвали субъективно обусловленными отношениями. Для большей ясности скажем, что следы бесспорно человеческого труда палеолитической эпохи создают впечатление нерушимой стабильности во множестве поколений. Из этого можно сделать вывод о слабости субъективно определимых отношений и о том, что жизнь всецело обусловлена внешней связью с миром и фиксированными формами социального контакта. Постоянно нарастающий темп изменений, о котором мы узнаем благодаря изучению доисторического общества и последующей истории человечества, говорит о возрастающей роли субъективно обусловленных реакций. Что же касается многообразия форм, со временем развившихся под их влиянием, то здесь встает, как одна из важнейших и требующих самого пристального внимания, проблема общечеловеческого и специфического, т.е. характерного для конкретных обществ. Мы можем установить что определенные отношения носят общечеловеческий характер, но в каждом обществе Имеют специфические формы, а в некоторых обществах, вследствие сильного социального давления, кажутся и вовсе упраздненными. Было бы серьезной и опасной методологической ошибкой мыслить форму неотделимой от отношения. Метод исследования должен основываться на сравнениях и рассмотрении аналогичных явлений в том виде, в каком они встречаются в конкретных культурах. Исследования такого рода таят угрозу отождествления совершенно разных явлений по признаку внешнего сходства. Это подтверждает весьма распространенная интерпретация первобытных обрядов инициации, которые мы любим связывать с изменениями ментальной сферы, сопутствующими наступлению половой зрелости. У меня же нет сомнений, что эти обряды не имеют ничего общего с ментальными отношениями, близкими нашим и созданным нашей цивилизацией. Куда вероятнее их связь (имеющая множество форм) с превращением подростка в полноправного члена племени. Очень возможно, что происхождение этих ритуалов следует рассматривать с учетом всего многообразия социальных условий. Необходимо принять во внимание и реальный возраст их участников, далеко не всегда совпадающий с наступлением половой зрелости. …Обратимся к другому вопросу, затрагивающее преимущественно антропологию, но имеющему касательство и к другим социальным наукам. Если я верно представляю себе историю социологии, она выросла из постепенного признания интеграции культуры. У нас есть экономические, политические, педагогические и лингвистические дисциплины как отдельные отрасли знания, но нет научного взгляда, способного уловить то, что присуще им всем, нет способа определить взаимодействие этих различных аспектов культуры. Та же трудность и поныне стоит перед антропологией. Большая часть антропологических исследований информирует нас об экономической жизни, изобретениях, социальной структуре, религиозных верованиях, искусстве и т.д. множества племен таким образом, словно это- нимало не соприкасающиеся и не влияющие друг на друга области человеческого бытия. В тех случаях, когда нам доступна более полная информация, мы можем изучить их внутреннее развитие и внешние влияния, которыми объясняется их своеобразие в конкретных культурах. Понимание чужой культуры достигается лишь через анализ множества ее аспектов. К тому же каждый ее элемент несет на себе отчетливые следы изменений, совершившихся во времени и вызванных действием внутренних сил или влиянием иных культур. Всесторонний анализ непременно должен учитывать фазы развития, ведущие к возникновению наличных форм. Я не предполагал обсуждать здесь методы частичной реконструкции истории первобытных культур, к которым принадлежат люди, не имеющие письменности и надежной устной традиции. Замечу лишь, что наш принципиальный подход к ним основан на археологических данных, на учете географического распространения и на методах, аналогичных тем, которые так успешно применялись в изучении предыстории и истории европейских языков. И как показано выше, анализ следов исторического развития в культуре дает нам историю каждого отдельного ее аспекта языка, изобретений экономики, социальной системы, религии и т.д. …Некоторые направления науки стремятся объяснить много- сложность культурной жизни условиями одного порядка. Так, в качестве важнейшей культурной детерминанты в настоящее время нередко называют расу. После честолюбивой попытки Гобино объяснить национальные особенности расовыми свойствами и доказать, что наследственность -- источник всех индивидуальных черт, вера в могущество этих факторов нашла много приверженцев. Я же полагаю, что идея всецелой зависимости культуры от расы до сих пор не получила ни одного убедительного подтверждения. Несомненно, культуры и расовые типы в географическом отношении распространены так, что каждому ареалу присущ особый расовый тип и особая культура, но отсюда не следует, что первый определяет последнюю. Столь же несомненно и то, что каждый географический ареал имеет особое геологическое строение и специфическую флору и фауну, но это не значит, что наличие тех или иных видов растений и животных определено геологическими слоями. Главная ошибка современных теорий заключается в смешении индивидуальной и расовой наследственности. Наследственность передается лишь по линии прямого потомства. Ни у одной из ныне существующих рас нет единой родословной, и это не позволяет заключить, что ментальные свойства нескольких избранных семейных линий есть достояние всех представителей расы. Наоборот, все большие расы столь многолики, а функциональные признаки составляющих их наследственных линий столь различны, что можно отыскать сходные линии во всех расах, и особенно -- в тесно связанных локальных типах и подразделениях одной расы. Будучи социально значимыми, наследственные особенности имеют и культурную ценность -- например, во всех случаях расовой дискриминации или в тех культурных условиях, где какая-то особо одаренная линия оказывает формирующее воздействие на культуру как таковую. Но всякая попытка объяснить культурные формы чисто биологическими факторами обречена на неудачу. Другое научное направление устанавливает связь этих форм с географическими условиями. Этой проблеме посвятили себя Карл Риттер, Гюйо, Ратцель, Видаль де ла Блаш, Жан Брюн. С точки зрения антрополога, их попытки остались неудовлетворительными. Культурная жизнь во многих и важных отношениях, несомненно, ограничена географическими условиями. Отсутствие богатой витаминами пищи в Арктике или камня на обширных пространствах Южной Африки, недостаток воды в пустынях -- возьмем лишь эти, общеизвестные факты -- вносят в человеческую деятельность вполне определенные ограничения. С другой стороны, легко доказать, что многие конкретные черты той или другой культуры связаны с благоприятными географическими условиями. Это особенно очевидно в современных цивилизациях, где использование природных ресурсов достигло несравненно большего совершенства, чем в первобытном обществе, и вместе с тем даже на примере нашей цивилизации видно, что географические преимущества сказываются лишь там, где культурные условия позволяют извлекать из этого выгоду. …Природная среда стимулирует развитие уже существующих культурных навыков, но не имеет самостоятельной творческой силы. Плодородная почва не породит земледелие, удобные для судоходства воды не создадут флот, избыток леса не обернется улицей из деревянных домов. Но там, где сельское хозяйство, навигация и архитектура уже существуют, их развитие стимулируется и отчасти направляется географическими условиями. Более того, одни и те же природные условия по-разному воздействуют на культуру в зависимости от культурного уровня народов. Индейцы, не знавшие лошади, осваивали восточные равнины нашей страны иначе, чем те, у кого она была; по-разному влияли природные условия и на жизнь сельскохозяйственных, скотоводческих или промышленных поселений своего времени. Интерпретация культуры с точки зрения географической среды бессмысленна, ибо мы не знаем ни одной культуры, возникшей как прямая реакция на географические условия; можно говорить лишь о той или иной степени их влияния на все известные нам культуры. Географическое положение племени -- например, возможность незатрудненных и многосторонних контактов с соседями иных культур либо, наоборот, изолированное проживание в труднодоступных районах -- безусловно воздействует на развитие культуры, ибо внешнее влияния, освоение новых направлений практической и интеллектуальной деятельности служат важными предпосылками культурных перемен. Но пространственные отношения создают лишь возможность контакта, относящегося уже к культурным процессам и потому несводимого к географическим условиям. Недалеко от географической ушла и экономическая интерпретация культурного развития. Ранние попытки Моргана связать социальную организацию и экономические условия оказались ошибочными; не больше успеха имело и более недавнее выведение культурных форм исключительно из экономики. Конечно, культура теснее связана с экономическими, нежели географическими условиями, и одна из причин этой связи в том, что экономика -- часть культурной жизни. Но эти условия -- не только детерминанты, но и детерминируемые величины. В экономической жизни как таковой ничто не может сделать человека земледельцем или пастухом. Эти виды человеческой деятельности развиваются из опыта общения с растительным и животным миром, имеющего лишь косвенное отношение к экономическим условиям. Еще труднее вывести из экономических нужд сложные социальные формы, религиозные представления и художественные стили. В этих сферах общественной жизни детерминантами оказываются всякого рода ментальные отношения. Экономические условия, несомненно, определяют действенность этих отношений, затрудняя или облегчая их. Там, где нет времени на художественную деятельность, неоткуда взяться процветающему искусству, а кочевая жизнь, без специальных транспортных средств, препятствует накоплению крупных богатств. Наоборот, досуг и оседлый быт стимулируют промышленное развитие, а следовательно, и возникновение и постепенное совершенствование искусств, но сами по себе не могут создать ни нового производства, ни нового художественного стиля. Итак, можно констатировать малую результативность наших попыток определить общие законы культурной интеграции. Мы вправе допустить тесную связь религии и искусства, но сравнительное их изучение покажет, что искусство -- всего лишь средство выражения религиозных представлений, а это не самое ценное наблюдение.

В некоторых случаях религиозная значимость произведения искусства ведет к зарождению более высокого стиля или, наоборот, является причиной небрежности мастера (например, в связи с заведомо недолговечным использованием изделия).

В других примерах художественное выражение религиозных идей оказывается под запретом. Тем не менее в каждом примере интеграции искусства и религии мы вправе усмотреть важный социальный признак.

То же можно сказать по поводу социальной организации и производственной деятельности. Нет общезначимого закона, охватывающего все фазы их отношений. Простые производства уживаются со сложными типами организации, и наоборот, а разделение труда свойственно племенам, культивирующим совершенно разные виды занятий. Отсюда следует только то, что при определенных различиях и общей потребности в более интенсивном производстве разделение труда становится насущно необходимым. Словом, есть опасность, что неоправданно широкие обобщения станут общим местом изучения культурной интеграции. Во многом это объясняется спецификой социальных наук (особенно антропологии) как наук исторических. Отличительным признаком [гуманитарных дисциплин (нем.)} обычно считают преимущественное внимание к единичному, главной же исследовательской задачей -- анализ множества связей, раскрываемых в частных явлениях.

Наличие общих законов констатируется этими дисциплинами лишь там, где все взаимонезависимые ряды явлений демонстрируют общие свойства; действие же любого из этих законов всегда ограничивается группой, объединенной такими свойствами. В сущности, это справедливо не только в отношении к Geisteswisseschaften, но и ко всякой науке, имеющей дело со специфическими формами. В центре внимания астронома -- не общие законы физики и химии, а реальное местоположение, движение и строение звезд. Геолог занят пластами и перемещением земной коры и говорит о законах лишь при столкновении с постоянно повторяющимися явлениями. Дело не в том, много ли он обобщит, а в том, что все его обобщения связаны с конкретными и специфическими формами. То же и в социальных науках. Первая наша задача -- анализ явлений. Чем крепче мы держимся конкретных форм, тем весомее наши обобщения. Вот почему сведение социальных явлений к замкнутой системе законов, которые были бы действительны для каждого общества и объясняли его структуру и историю, не внушает нам никаких надежд. Такой вывод подводит нас к другой методологической проблеме. Попытки связать различные аспекты культуры подразумевают изучение динамики их взаимоотношений. Материал, которым мы располагаем, -- это аналитическое описание культурных форм, что в соединении с трудностями, сопутствующими любому этнологическому исследованию, приводит к излишней стандартизации привлекаемых данных. Эти данные -- каталог изобретений, институтов и идей, но мы ничего (или почти ничего) не знаем о том, как живет индивид при этих институтах, изобретениях и идеях и как воздействует его деятельность на культурную группу, к которой он принадлежит. Между тем, информация по этим вопросам остро необходима, поскольку динамику социальной жизни можно понять лишь через изучение реакции индивида на культуру, в которой он живет, и его влияния на общество. Только на этой основе возможно истолкование многих аспектов культурных изменений. …Ошибка прежней антропологии заключается в использовании некритически собранного конкретного материала для исторических реконструкций, не представляющих ценности. Современная же антропология повинна, как я понимаю, в чрезмерном увлечении исторической реконструкцией, значение которой не следует умалять в ущерб всестороннему изучению индивида, подвергающегося воздействию своей культуры.

Цит. по: Антология исследований культуры. -- СП6., I997.-- Т. 1.

Вебер М. Избранные произведения

Всякая "культур" представляется выходом человека из органически предначертанного ему цикла естественной жизни, вследствие чего он с каждым шагом обречен все больше погружаться в гибельную бессмысленность, что же касается служения культуре, то чем больше оно становится священной задачей, "призванием", тем более превращается в бессмысленное преследование целей, не имеющих никакой ценности и к тому же преисполненных противоречий, антагонистических по отношению друг к другу. Мир как средоточие несовершенства, несправедливости, страдания, греха, преходящести, обремененный виной, и становящейся более бессмысленной в своем развитии и дифференцировании культуры - такой мир должен был с чисто этической точки зрения казаться религии полностью лишенным в своем существовании божественного "смысла" и ценности. На эту утрату ценности - следствие конфликта между рациональным притязанием и действительностью, рационаональной этикой и частью рациональными, частью иррациональными ценностями, конфликта, который с каждым выявлением специфического своеобразия каждой встречающейся в мире особой сферы казался все более резким и неразрешимым. - потребность в "спасении" реагировала следующим образом: чем рациональнее в своей внешней организации самый этот мир, чем сублимированное осознанное переживание его иррационального содержания, тем дальше от мира, тем более чуждым всей упорядоченности жизни становилось то, что составляет специфическое содержание религиозности. и к этому вело не только теоретическое мышление, направленное на расколдование мира, но именно попытка религиозной этики практически рационализировать мир в этическом смысле.

И наконец, в свете указанного конфликта специфически интеллектуальные, мистические поиски спасения сами попали под власть мирского отсутствия братства. С одной стороны, эта харизма была доступна отнюдь не всем, и поэтому по своему смыслу являла собой аристократизм высшей потенции - аристократизм религиозного спасения И внутри рационально организованной для профессиональной деятельности культуры вообще не оставалось места для акосмического братства (исключение составляли экономически независимые слои) попытка вести в технических и социальных условиях рациональной культуры жизнь Будды, Иисуса, Франциска заранее обречена на неудачу.

Вебер М. Избранные произведения. М. 199О. С 341 - 342.

Кассирер Э. Опыт о человеке.

Введение в философию человеческой культуры

Поворотным пунктом в греческой культуре и мышлении стал момент, когда Платон совершенно по-новому истолковал смысл афоризма "Познай самого себя". Это истолкование поставило проблему, которая не только была чужда мысли досократиков, но и выходила за рамки сократовского метода. Чтобы выполнить требование дельфийского оракула, Сократ должен был подойти к человеку как индивидуальности. Платон признал ограниченность сократовского пути познания. Чтобы решить проблему, заявляет он, мы должны перевести ее в более широкий план. Явления, с которыми мы сталкиваемся в нашем индивидуальном опыте, настолько разнообразных, сложны и противоречивы, что мы вряд ли в состоянии в них разобраться. Человека должно изучать не в его индивидуальной, а в политической и социальной жизни. <...> Однако политическая жизнь -- не единственная форма общественного существования человека. В истории человечества государство в его нынешней форме -- довольно поздний продукт цивилизации. Задолго до того, как человек открыл эту форму социальной организации, он предпринимал другие попытки организовать свои чувства, желания и мысли. Язык, миф, религия и искусство и есть способы такой организации и систематизации. Лишь на этой более широкой основе можно построить теорию человека. Государство, конечно, очень важно, но это еще не все: оно не может выразить или впитать все другие виды человеческой деятельности. В своей исторической эволюции эти виды деятельности были тесно связаны с развитием государства, да и поныне они во многих отношениях зависят от форм политической жизни. Не обладая самостоятельным историческим существованием, они, тем не менее, имеют свои собственные значения и ценность. Одним из первых, кто подошел к этой проблеме в современной философии и поставил ее ясно и последовательно, был Конт. <...> В его "Курсе позитивной философии" можно шаг за шагом проследить изменения методологических идеалов ХIХ века. Конт начинал как чистый ученый, его интересы были целиком направлены на математические, физические и химические проблемы. Ступени в построенной им иерархии человеческого знания вели от астрономии через математику, физику и химию к биологии. Затем произошло нечто вроде внезапного переворота. Подходя к человеческому миру, мы обнаруживаем, что принципы математики или естествознания становятся недостаточными, хотя и не теряют своего значения. Социальные явления подчинены тем же самым правилам, что и физические явления, однако они имеют свою специфику и отличаются гораздо большей сложностью. Они не могут быть описаны в терминах физики, химии или биологии. "Во всех социальных явлениях, -- писал Конт, -- мы отмечаем действие физиологических законов применительно к индивиду, а кроме того, фиксируем нечто такое, что изменяет их действие и принадлежит сфере влияния индивидов друг на друга. В человеческой расе это влияние чрезвычайно усложнено воздействием одного поколения на другое. Ясно, таким образом, что наша социальная наука должна исходить из того, что относится к жизни индивида. С другой стороны, нет оснований полагать, как это делают некоторые психологи, что социальная физика -- это только прикладная физиология. Явления этих двух областей не тождественны, хотя и однородны, но именно потому и важно не смешивать одну науку с другой. Поскольку социальные условия изменяют действие физиологических законов, социальная физика должна иметь собственный предмет наблюдений". Ученики и последователи Конта не были, однако, склонны принимать это различение. Они отрицали различие между физиологией и социологией, опасаясь возврата к метафизическому дуализму. Сами они надеялись построить чисто натуралистическую теорию социального и культурного мира. Для достижения этой цели они требовали низвергнуть и Уничтожить все барьеры, разделявшие человеческий и животный мир. Теория эволюции, очевидно, должна была стереть все эти различия. Еще до Дарвина прогресс естественной истории разрушил все попытки провести такую дифференциацию. На самых ранних стадиях Эмпирических наблюдений еще можно было надеяться отыскать в конце концов анатомические черты, отличающие человека. Даже и позднее, в ХУIII веке, господствовала теория, согласно которой между анатомическим строением человека и других животных заметное Отличие, а в некоторых отношениях и резкий контраст. Одной из огромных заслуг Гете в области сравнительной анатомии как раз и была решительная борьба с этой теорией. Требовалось доказать такую однородность строения не только применительно к анатомии и физиологии, но также и к ментальной структуре человека. С этой целью все атаки на старый способ мышления должны были сосредоточиться на одном пункте: нужно было доказать, что то, что мы называем умом человека, не есть некая самообусловливаемая, изначальная способность. Сторонники натуралистической теорий должны были в поисках доказательства обращаться к принципам психологии, установленным старыми школами сенсуализма. Тэн в своей работе об уме и познании человека строил общую теорию человеческой культуры на психологической основе. Согласно Тэну, то, что мы называем "разумным поведением" - это не особый принцип или привилегия человеческой природы: это лишь усовершенствованное и Усложненное использование того же самого ассоциативного механизма и автоматизма, которые характеризуют любую реакцию животных. Если принять такое объяснение, различие между мышлением и инстинктом окажется несущественным: это всего лишь различие в степени, а не в качестве. Сам термин "мышление" становится тогда бесполезным и бессмысленным для науки. Однако еще более Удивительной и парадоксальной чертой теорий подобного типа оказывается резкий контраст между тем, что эти теории сулят, и тем, что они действительно дают. Мыслители, создавшие эти теории, были очень строги в отношении своих методологических принципов. Они не допускали возможности говорить о человеческой природе в терминах нашего обыденного опыта, ибо они стремились к гораздо более высокому идеалу -- идеалу абсолютной научной точности. Однако сравнение этих стандартов с результатами не может не породить большого разочарования. "Инстинкт" -- термин очень расплывчатый. Он мог иметь кое-какую описательную, но уж никак не объяснительную ценность. ... Человек был растворен в определенном наборе первичных инстинктов, которые можно было исчислить, каталогизировать и исчерпывающе описать один за другим. Теоретики отличались друг от друга исключительно или главным образом ответом на вопрос, сколько этих инстинктов и как именно они соотносятся друг с другом. Некоторые говорят об одном -- себялюбии, другие о двух -- эгоизме и альтруизме, третьи о трех -- алчности, страхе и стремлении к славе, тогда как исследователи эмпирической ориентации насчитывают ныне до пятидесяти-шестидесяти таких инстинктов. В действительности, однако, существует очень много специфических реакций на различные условия-стимулы, равно как и самих этих условий, так что наш перечень -- это всего лишь удобная классификация. После этого короткого обзора различных методов, которые до сих пор использовались для ответа на вопрос, что такое человек; мы переходим к нашей главной проблеме. достаточны ли эти методы? Можно ли считать их исчерпывающими? Или все же существуют и иные подходы к антропологической философии? Есть ли, помимо психологической интроспекции, другой возможный способ биологического наблюдения и эксперимента, а также исторического исследования? Открытием такого альтернативного подхода была, как я думаю, моя "Философия символических форм". Метод в этой работе, конечно, не отличается радикальной новизной. Он знаменует не отмену, а лишь дополнение предшествующих точек зрения. Философия символических форм исходит из предпосылки, согласно которой если существует какое-то определение природы или "сущности" человека, то это определение может быть принято только как функциональное, а не субстанциональное. Мы не можем определить человека с помощью какого бы то ни было внутреннего принципа, который устанавливал бы метафизическую сущность человека; не можем мы и определять его, обращаясь к его врожденным способностям или инстинктам, удостоверяемым эмпирическим наблюдением. Самая главная характеристика человека, его отличительный признак -- это не метафизическая или физическая природа, а его деятельность, Именно труд, система видов деятельности, и определяет область "человечности". Язык, миф, религия, искусство, наука, история суть составные части, различные секторы этого крута. "Философия человека" это, следовательно, такая философия, которая должна прояснить для вас фундаментальные структуры каждого из этих видов человеческой деятельности и в то же время дать возможность понять ее как органическое целое. Язык, искусство, миф, религия.это не случайные, изолированные творения -- они связаны общими узами. Но это узы не vinculum substantiate, как они были поняты и описаны схоластической мыслью; это скорее vinculum functiohale. Именно эту основную функцию речи, мифа, искусства, религии мы как раз и должны искать за их бесчисленными формами и выражениями; именно такой анализ в конечном счете должен обнаружить их общий источник. Очевидно, что при осуществлении этой задачи мы не должны пренебрегать никакими из возможных источников информации. Мы должны исследовать все наличные опытные данные, использовать все методы интроспекции, биологического наблюдения и исторического исследования. Не следует устранять эти привычные методы: их нужно соотнести с новым интеллектуальным центром и, следовательно, рассмотреть под новым углом зрения. Описывая структуру языка, мифа, религии, искусства и науки, мы ощущаем постоянную потребность в психологической терминологии. Мы говорим о религиозных "чувствах", художественном или мифологическом "воображении", логическом или рациональном мышлении. И мы не можем войти во все эти миры без надежного психологического метода. Ценный ключ к изучению общего развития человеческой речи дает нам детская психология. И даже еще большей ценностью обладает изучение общей социологии. Не сможем мы понять формы первобытного мышления без рассмотрения форм первобытного общества. Еще более насущным оказывается использование исторических методов. Вопросы о том, что такое язык, миф и религия, не могут быть разрешены без глубокого изучения их исторического развития. Однако даже если можно было бы дать ответ на все эти психологические, социологические и исторические вопросы, мы должны были бы при этом остаться на территории собственно "человеческого" мира, не переступая его порог. Все творения человека порождаются при особых исторических и социологических условиях. Однако мы вовсе не были бы в состоянии понять эти особые условия, если бы не были способны схватить общие структурные принципы, которым подчинены эти произведения. При изучении языка, искусства, мифа проблема значения имеет преимущество перед проблемой исторического развития. Вот здесь-то как раз и можем воочию увидеть процесс медленных и непрерывных изменений методологических понятий и идеалов эмпирической науки. Например, в лингвистике в течение долгого времени господствовала догма, согласно которой история языка охватывает собой все поле лингвистических исследований. Эта догма наложила свой отпечаток на все развитие лингвистики ХIХ века. В наши дни, однако, этот односторонний подход был окончательно преодолен. Необходимость независимых методов описательного анализа общепризнанна. Нельзя надеяться оценить глубину какой-либо отдельной области человеческой культуры, не прибегая при такой оценке к описательному анализу. Такой структурный взгляд на культуру должен предшествовать чисто исторической точке зрения. История сама исчезает в огромной массе бессвязных фактов, если нет общей структурной схемы, с помощью которой можно классифицировать, упорядочить и организовать эти факты.

Если уж лингвисту и историку искусства для их "интеллектуального самосохранения" нужны фундаментальные структурные категории, то тем более необходимы такие категории для философского описания человеческой цивилизации. Философия не может довольствоваться анализом индивидуальных форм человеческой культуры. Она стремится к универсальной синтетической точке зрения, включающей все индивидуальные формы. Но не невозможность ли, не химера ли - такая всеохватная точка зрения? В человеческом опыте мы не находим тех различных форм деятельности, из которых складывается гармония мира и культуры. Наоборот, мы находим здесь постоянную борьбу различных противоборствующих сил. Научное мышление противостоит мифологической мысли и подавляет ее. Религия в своем высшем теоретическом и этическом развитии стоит перед необходимостью защищать чистоту своего идеала от причудливых фантазий мифа или искусства. Таким образом, единство и гармония человеческой культуры представляются не более, чем рium disederum -- благими пожеланиями, постоянно разрушаемыми реальным ходом событий. Здесь, однако, необходимо четко разграничить материальную и формальную точки зрения. Несомненно, что человеческую культуру образуют различные виды деятельности, которые развиваются различными путями, преследуя различные цели. Если мы сами довольствуемся созерцанием результатов этих видов деятельности - мифам и, религиозными ритуалами или верованиями, произведениями искусства, научными теориями, -- то привести их к общему знаменателю оказывается невозможным. Философский синтез, однако, означает нечто иное. Здесь мы видим не единство следствий, а единство действий; не единство продуктов, а единство творческого процесса. Если термин "человечество" вообще что-то означает, то он означает, по крайней мере, что вопреки всем различиям и противоположностям разнообразных форм всякая деятельность направлена к единой цели. В конечном счете, должна быть найдена общая черта, характерная особенность, посредством которой все эти формы согласуются и гармонизируются. Если мы сможем определить эту особенность, расходящиеся лучи сойдутся, соединятся в мыслительном фокусе. Мы подчеркнули уже, что такая организация фактов человеческой культуры осуществляется в отдельных науках -- в лингвистике, сравнительном изучении мифов и религий, в истории искусств. Все эти науки стремятся исходить из некоторых принципов, из определенных "категорий)>, с помощью которых явления религии, искусства, языка систематизируются, упорядочиваются. Философии не с чего было бы начать, если бы не этот первоначальный синтез, достигаемый самими науками. Но в свою очередь философия не может этим довольствоваться: она должна стремиться к достижению гораздо большего сгущения и централизации. В безграничном множестве и разнообразии мифических образов, религиозных учений, языковых форм, произведений искусства философская мысль раскрывает единство общей функции, которая объединяет эти творения. Миф, религия, искусство, язык и даже наука выглядят теперь как множество вариаций на одну тему, а задача философии состоит в том, чтобы заставить нас услышать эту тему и понять ее. Цит. по: Мир философии. М., 1991. -- Ч 2.

Крёбер А.Конфигурации развития культуры.

Глава ХI. Заключение и выводы.

§ 112. Универсалии истории

Окидывая взором проделанную работу, прежде всего хочу сказать, что в рассмотревших мною феноменах я не вижу свидетельств существования какого бы то ни было закона в подлинном смысле этого слова; в них нет ничего циклического, регулярно повторяющегося или необходимого. Нечего представить и в пользу того, что каждая культура непременно должна развивать модели, в рамках которых стал бы возможен ее качественный расцвет, или в пользу того, что она, однажды миновав период расцвета, непременно должна угаснуть без всяких шансов на выживание. В конце концов, культуры переходят одна в другую и тем самым не могут обладать индивидуальной целостностью высших организмов. Нет также никаких причин считать, будто ошибаются историки, настойчиво отвергающие или, как минимум, ставящие под сомнение наличие строгих универсалий в череде человеческих дел и социальных событий. Опыт свидетельствует, что универсалии могут бьпь обнаружены в абстрактных свойствах или процессах, но никак не в конкретных явлениях. И на фоне таких физических и биологических констант, или постоянных свойств, которые все-таки удалось открыть, факты истории и культуры выглядят не столько феноменами, сколько эпифеноменами.

Суть моей работы заключалась в том, что я представил массу данных в манере по существу описательной; эта описательность -- или, если хотите, повествовательность -- в основе своей не отличается от манеры работы историков и большинства антропологов, хотя в ней в двух отношениях акценты проставлены несколько иначе. Во- первых, люди на протяжении всей книги рассматривались как показатель степени, а не как фактор и даже не так, как если бы они были действующей силой. Благодаря этому культурные конфигурации предстают скорее в виде обнаженных скелетов, нежели в виде чего-то размытого, размазанного и расплывчатого. Здесь, несомненно, дает о себе знать профессиональная подготовка этнолога, занятого изучением примитивных культур. Во-вторых, эта работа отличается от строго исторических исследований тем, что она, будучи нацеленной на широкие сравнения, неизбежно должна была стать несколько "социологичной" по своему подходу, т.е. выйти за пределы исторического контекста. Тем не менее, я верю, что нарушение этого контекста не превысило границ необходимого; иначе говоря, оно не было результатом беспечности или недомыслия. Отдельные фрагменты работы были в некоторой мере сведены воедино в предыдущей главе, где рассматриваемые национальные культуры были подвергнуты повторному исследованию как целостные образования. В конце концов, если к сравнительному исследованию подойти всерьез, то оно невозможно без анализа. Исследование отдельных периодов и ареалов, свойственной им особой деятельности, присущих им специфических взаимосвязей или же форм, принимаемых неисторическими культурами, разумеется, всегда предполагает как историческую, так и антропологическую работу. Однако столь же очевидно, что никакое умножение подобных усилий не даст рет sе ничего, кроме подспудного сравнительно понимания. Если необходимо получить поясняющие сравнительные выводы, требуется сравнение как таковое; и если в итоге выяснится, что точное и надежное сравнение труднодостижимо, то и это будет полезный результат, как бы он нас ни разочаровал.

§ 113. Культурные паттерны и развитие культуры

Что действительно показывает приведенный выше материал, так это силу и значимость культурных паттернов, или схем, -- как я вынужден их называть за неимением лучшего термина. То, что культурные схемы концептуально обоснованны, определенным образом от- ражая существующую реальность, видимо, доказывается тем, что паттерны, в рамках которых создаются результаты, наделяемые нами высокой ценностью, оказываются четко ограниченными и даже концентрированными во времени и пространстве и обычно характеризуются непрерывным возрастанием или убыванием в ценности. Действительно, один из возможных способов определить высшие ценности -- наделить ими те качества человеческих творений, которые обычно проявляются в ограниченных и оформленных определенным образом исторических конфигурациях. Такое определение имеет следующее достоинство: оно схватывает нечто, неизбежно превосходящее индивида, при этом не соотнося его ни с отдельной личностью, ни с каким бы то ни было априорными стандартами и критериями. И в то же время личность не отрицается: она остается и просто рассматривается как средство, или инструмент, а не как действующая сила.

Что именно связывает высокоценные, культурные образцы со свойственной им мимолетностью существования, -- в то время как образцы, наделенные меньшей ценностью, могут существовать гораздо дольше и претерпевать гораздо меньшие изменения, -- далеко не ясно. Причиной тому может быть нечто, заложенное в конституции человеческой психики (mind). Однако до сих пор еще никому не удалось упорядочить феномены истории при помощи непосредственно психологических объяснений; не буду прибегать к ним и я. Ясно одно: паттерны, которым мы приписываем более высокие свойства, выделяются из множества возможностей. Они не могут обрести свою качественную определенность, оставаясь в недифференцированном состоянии. Когда они начинают выделяться, когда только начинается их становление, они посвящают себя определенным специфическим задачам и отказываются от всех других. Если возникает конфликт с другими частями культуры, в которой формируется паттерн, то его отбора и выделения может не произойти, сам он как нечто вполне обособившееся может быть отвергнут, и высокой. культурной ценности он не обретет. Если же этого не случится и другие паттерны культуры будут способствовать его росту или хотя бы не вступят с ним в конфликт, то данный образец обычно кумулятивно развивается в ТОМ направлении, в каком он первоначально начал дифференцировать благодаря своего рода инерции. Итак, либо возникший конфликт, остальной культурой кладет конец паттерну, либо он реализует и развивает новые возможности, заложенные в избранном им пути, до тех пор пока эти возможности, которых будет оставаться все меньшей меньше, наконец не иссякнут. Когда потенции паттерна исчерпываются, можно говорить, что он и сам исчерпал себя. . Цит. по: Антология исследований культуры. -- СП6., 1997.-- Т. 1.

Лиотар Ж.-Ф. Постсовременное Состояние

Прежде всего, термин <постмодернизм" отражает состояние духовности европейского типа в наши дни, связанное с ощущением изжитости какого-то важного этапа в развитии цивилизации, изжитости "современности". Во-вторых, постмодернизм -- это комплекс философских учений, так или иначе провозглашающих конец Истории, когда структурированность и упорядоченность человеческого мира будут разрушены и исчезнет само разделение на "мое" и "иное". В-третьих, это характеристика современной художественной практики, основывающейся на особом типе письма, связанном с энтропией смысла, деканонизацией материала, радикальной иронией, карнавализацией и т. д. Так или иначе многочисленные авторы, используя термин "постмодернизм", пытаются охарактеризовать сегодняшнее состояние и перспективы динамики культуры человечества.

Название: Хрестоматия по культурологии: Учеб. пособие
Автор: Лалетин Д.А., Пархоменко И.Т., Радугин А.А. (сост.)
Издательство: М.: Центр
Год: 1998
Страниц: 592
Формат: PDF
Размер: 2,78 Мб
Качество: отличное
Язык: Русский
ISBN 5-88860-044-Х
Серия: Alma mater

Книга представляет собой антологию тематически структурированных культурологических текстов - извлечений из трудов мыслителей разных эпох, а также памятников мировой литературы. В соответствии с требованиями к обязательному минимуму содержания и уровню подготовки выпускников высшей школы по циклу «Общие гуманитарные и социально-экономические дисциплины» в текстах освещаются сущность и предназначение культуры, основные школы в культурологии, история мировой и отечественной культуры, вопросы сохранения мирового и национального культурного наследия.Предназначено в качестве учебного пособия для студентов вузов, техникумов, учащихся колледжей, гимназий, старших классов школ.
Содержание
Предисловие Статья c. 10-10
Культура как предмет культурологии Статья c. 11-26
Основные школы и концепции культурологии Статья c. 27-80
О культуре Статья c. 81-104
Культура и бессознательное начало человека. Концепция Фрейда Статья c. 104-126
Культура и коллективное бессознательное: концепция К. Г. Юнга Статья c. 126-130
Homo Ludens Статья c. 131-133
Структурная антропология Статья c. 133-137
Письмо японскому другу Статья c. 137-142
Культура как система Статья c. 144-145
Социология религии Статья c. 145-154
Литературно - художественные статьи Статья c. 155-156
Социология науки Статья c. 156-161
О задачах искусства Статья c. 161-202
Взаимоотношение идеологической и гуманистической тенденций в художественной культуре.
Этническое отношение искусства к действительности (Диссертация) Статья c. 203-205
Экзистенциализм - это гуманизм Статья c. 205-206
Немецкая идеология Статья c. 206-207
Шаг первый к положительной эстетике Статья c. 207-210
Чехов как мыслитель Статья c. 210-212
Искусство и ответственность Статья c. 213-213
Взаимоотношение идеологической и гуманистической тенденций в художественной культуре Статья c. 214-216
Миф как форма культуры Статья c. 217-231
Миф об Адонисе Статья c. 232-236
Определение человека в терминах человеческой культуры Статья c. 236-244
Пути культуры Статья c. 244-248
Культура Древнего Востока Статья c. 249-265
История античной культуры Статья c. 266-287
Христианство как духовный стержень европейской культуры. Библия Статья c. 288-292
Протестанство, этика и дух капитализма Статья c. 292-304
Культура Западной Европы в средние века. Об истинной религии Статья c. 305-308
Кризис нашего времени Статья c. 308-310
О смысле `карнавальных` праздников Статья c. 311-319
С небес на землю Статья c. 319-334
Культура Западноевропейского Возрождения Статья c. 335-355
Опыты Статья c. 355-372
Реформация и ее культурно - историческое значение Статья c. 373-385
Культура эпохи Просвещения Стихи c. 386-403
Кризис культуры XX века и пути его преодоления Статья c. 404-415
Художественная культура XX века: модернизм и постмодернизм.
Технический манифест футуристической литературы Статья c. 416-421
Первый манифест футуризма Статья c. 421-426
Манифест сюрреализма 1924 года Статья c. 426-448
Что такое дадаизм и какие цели он ставит Статья c. 448-449
Манифест сюрреализма. Художественное произведение должно создавать
сверхреальную реальность. Лишь это поэзия Статья c. 449-451
Модерн - незавершенный проект Статья c. 451-467
Заметка о смыслах `пост` Статья c. 467-470
Основные этапы развития культуры России Статья c. 471-551
`Серебряный век` русской культуры Статья c. 552-565
Советский период развития культуры России Статья c. 566-571
Коротко об авторах Статья c. 572-589

Под редакцией А.А. Радугина

х рестоматия по культурологии

учебное пособие

Божий дар - красота;

и если прикинуть без лести,

То ведь придется признать: дар этот

есть не у всех,

Нужен уход красоте,

без него красота погибает,

Даже если лицом схожа Венере самой.

Овидий

Москва 1998

Издательство

УДК008(09)(075.8)

ББК 63.3(0-7)я73

Хрестоматия по культурологии: Учеб. пособие / Составители:

Х91 Лалетин Д. А., Пархоменко И. Т., Радугин А. А.

Отв. редактор Радугин А. А.- М.: Центр, 1998.- 592 с.

ISBN 5-88860-044-Х

Книга представляет собой антологию тематически структурированных культурологических текстов – извлечений из трудов мыслителей разных эпох, а также памятников мировой литературы. В соответствии с требованиями (Федеральный компонент) к обязательному минимуму содержания и уровню подготовки выпускников высшей школы по циклу «Общие гуманитарные и социально-экономические дисциплины» в текстах освещаются сущность и предназначение культуры, основные школы в культурологии, история мировой и отечественной культуры, вопросы сохранения мирового и национального культурного наследия.

Предназначено в качестве учебного пособия для студентов вузов, техникумов, учащихся колледжей, гимназий, старших классов школ.

Без объявления

ISBN 5-88860-044-Х

ББК63.3(0-7)я73

© Радугин А. А., 1998

Предисловие

Раздел первый

СУЩНОСТЬ И ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ КУЛЬТУРЫ

Э. Дюркгейм 12

Основные школы и концепции культурологии

И.Г. Гердер 27

Г.В.Ф. Гегель 43

А. Шопенгауэр 49

Ф. Ницше 51

О. Шпенглер 58

Н.А. Бердяев 81

Культура и бессознательное начало человека: концепция Фрейда

З. Фрейд 104

Культура и коллективное бессознательное: концепция К.Г. Юнга

К.Г. Юнг 126

Й. Хейзинга 131

К. Леви-Строс 133

Ж. Деррида 137

Культура как система

Н.П. Огарев 144

Р. Белла 145

М.М. Бахтин 155

С. Норман 156

К.Д. Кавелин 161

Взаимоотношения

идеологической и

гуманистической

тенденции в художественной культуре

Н.Г. Чернышевский 203

Ж.П. Сартр 205

К. Маркс 206

Ф. Энгельс 206

В.С. Соловьев 207

С.Н. Булгаков 210

М.М. Бахтин 213

М. Хайдеггер 214

Раздел второй

РАЗВИТИЕ МИРОВОЙ КУЛЬТУРЫ

Миф как форма культуры

А.Ф. Лосев 218

С.А. Токарев 219

А.А. Потебня 223

М. Мид 228

Д.Д. Фрэзер 232

Э. Кассирер 236

А. Белый 244

Культура Древнего Востока

Бхагавадгита 249

Махабхарата 250

Рамаяна 255

Типитака 258

Нирвана 259

Лао-Цзы 261

Конфуций 263

История античной культуры

Платон 266

Аристотель 276

Гораций 283

Христианство как духовный стержень

европейской культуры

Библия 288

М. Вебер 292

Культура Западной Европы

в средние века

Августин 305

Ценность как основополагающий принцип культуры

П.А. Сорокин 308

Р. Генон 311

Ле Гофф Ж. 319

Культура западноевропейского Возрождения

Гуманизм  ценностная основа культуры Возрождения

Л. Валла 335

Д. Пико Дела Мирандола 345

Д. Бруно 353

М. Монтень 355

Реформация

и ее культурно-историческое значение

М. Вебер 373

Культура эпохи Просвещения

Н. Буало 386

Кризис культуры ХХ века и пути его преодоления

Н.А. Бердяев 404

Художественная культура ХХ века:

модернизм и постмодернизм

Технический манифест футуристической литературы 416

Первый манифест футуризма Ф.Т. Маринетти 421

Манифест сюрреализма 1924 год. Андре Бретон 426

Манифест дадаизма 446

Хаусман и другие 448

Манифест сюрреализма. Иван Голль 449

Ю. Хабермас 451

Ж.-Ф. Лиотар 467

Раздел третий

ОСНОВНЫЕ ЭТАПЫ РАЗВИТИЯ КУЛЬТУРЫ Р оссии

Становление и развитие культуры России

С.М. Соловьев 472

П.Н. Милюков 480

Л. Шестов 487

Г.П. Федотов 488

В.И. Иванов 495

Д.С. Лихачев 498

В.В. Вейдле 505

Д.С. Лихачев 517

Н.А. Бердяев 521

И.А. Ильин 528

М. Горький 529

В.И. Ленин 546

"Серебряный век" русской культуры

В.Я. Брюсов 552

В.И. Иванов 558

Советский период развития культуры России

А.А. Жданов 556

А.Д. Сахаров 570

Предисловие

Система современного образования ориентирована на актуализацию всех творческих способностей студентов: гармоническое развитие их интеллектуальных, профессиональных, нравственных и эстетических качеств. Значительную роль в решении этой задачи призвано сыграть изучение цикла гуманитарных и социально-экономических дисциплин. Ключевая роль в гуманитарной подготовке специалистов принадлежит культурологии. В соответствии с общеобразовательным стандартом  "Государственными требованиями (Федеральный компонент) к обязательному минимуму содержания и уровню подготовки выпускников высшей школы по циклу "Общие гуманитарные и социально-экономические дисциплины" в ходе изучения культурологии студент должен научиться понимать и уметь объяснить явления культуры, их роль в человеческой жизнедеятельности, различать формы и типы культур, основные культурно-исторические центры и регионы, знать историю мировой и отечественной культуры, заботиться о сохранении и приумножении национального и мирового культурного наследия.

Определенную помощь в освоении этих проблем способны оказать учебники и учебные пособия по культурологии. Однако глубокое постижение явлений культуры возможно только в результате ознакомления с первоисточниками  трудами мыслителей разных эпох, а также литературными памятниками мировой культуры. Познакомить читателя с основными трудами в области культурологии, дать почувствовать своеобразие культурологической мысли, ее особенности и многообразные формы одна из главных целей предлагаемого учебного пособия.

Решению этих задач и был подчинен отбор материала для книги. Составители стремились, чтобы представленный в данном издании материал представлял культурологический процесс целостно и всесторонне. Подбор фрагментов был нацелен на то, чтобы они адекватно выражали взгляды соответствующих мыслителей и при этом были доступны для понимания широкой читательской аудитории. Структура учебного пособия соответствует программе курса "Культурология".

Раздел первый

СУЩНОСТЬ

И ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ

КУЛЬТУРЫ

Культура как предмет культурологии

ДЮРКГЕЙМ ЭМИЛЬ

О разделении общественного труда. - М.: Наука, 1991- С. 52 55

На первый взгляд нет ничего, по-видимому, легче, чем определить роль разделения труда. Разве действие его не известно всем и каждому? Поскольку оно увеличивает одновременно производительную силу и умение работника, оно составляет необходимое условие материального и интеллектуального развития общества, источник цивилизации. С другой стороны, так как цивилизации охотно приписывается абсолютная ценность, то даже не помышляют о том, чтобы искать другую функцию для разделения труда.

Что разделение труда действительно дает этот результат – этого невозможно и пытаться оспаривать. Но если бы оно не имело другого результата и не служило для чего-нибудь другого, то не было бы никакого основания приписывать ему моральный характер.

Действительно, услуги, оказываемые им таким образом, весьма далеки от моральной жизни или, по крайней мере, имеют к ней весьма косвенное и отдаленное отношение. Хотя теперь и принято отвечать на суровую критику Руссо дифирамбами обратного содержания, однако совсем не доказано, что цивилизация – нравственная вещь. Чтобы решить этот вопрос, нельзя обращаться к анализу понятий, которые неизбежно субъективны, но надо бы найти факт, пригодный для измерения уровня средней нравственности, и затем наблюдать, как он изменяется по мере прогресса цивилизации. К несчастью, у нас нет такой единицы измерения; зато у нас есть в отношении коллективной безнравственности. Действительно, среднее число самоубийств, преступлений всякого рода может служить для того, чтобы обозначить высоту безнравственности в данном обществе. Но если обратиться к опыту, то он мало говорит в пользу цивилизации, ибо число этих болезненных явлений, по-видимому, увеличивается по мере того, как прогрессирует наука, искусство и промышленность (См.: Alexander von Oettingen. Moralstatistik. Erlangen, 1882. параг. 37 etc.; Tarde. Criminalite comparee (P., F. Аlcan)/гл. II (О самоубийствах, см. ниже, кн. II, гл. 1, параг. II). Конечно, было бы несколько легкомысленно заключать отсюда, что цивилизация безнравственна, но можно, по

крайней мере, быть уверенным, что если она оказывает на моральную жизнь положительное, благотворное влияние, то это влияние довольно слабо.

Впрочем, если проанализировать тот плохо определяемый комплекс, который называют цивилизацией, то можно обнаружить, что элементы, из которых он состоит, лишены всякого морального характера.

Особенно это верно для экономической деятельности, постоянно сопровождающей цивилизацию. Она не только не служит прогрессу нравственности, но преступления и самоубийства особенно многочисленны в больших промышленных центрах. Во всяком случае, очевидно, что она не представляет внешних признаков, по которым узнаются моральные факты. Мы заменили дилижансы железными дорогами, парусные суда – громадными пароходами, маленькие мастерские – мануфактурами; весь этот расцвет деятельности обычно рассматривается как полезный, но он не имеет ничего морально обязательного. Ремесленник, мелкий промышленник, которые сопротивляются этому всеобщему течению и упорно держатся за свои скромные предприятия, так же хорошо исполняют свой долг, как и крупный мануфактурист, покрывающий страну сетью заводов и соединяющий под своим началом целую армию рабочих. Моральное сознание нации не ошибается; оно предпочитает немного справедливости всем промышленным усовершенствованиям в мире. Конечно, промышленная деятельность имеет свое основание: она удовлетворяет известным потребностям, но эти потребности не морального порядка.

Еще с большим основанием можно сказать это об искусстве, которое абсолютно противостоит всему, что похоже на долг, так как оно – царство свободы. Оно – роскошь и украшение, иметь которые, может быть, и прекрасно, но приобретать их необязательно; то, что излишне, необязательно. Наоборот, нравственность – это обязательный минимум и суровая необходимость, это хлеб насущный, без которого общества и не могут жить. Искусство отвечает нашей потребности расширять свою деятельность без цели, из удовольствия распространять ее, между тем как нравственность заставляет нас идти по определенной дороге к определенной цели; кто говорит «долг», тот говорит вместе с тем и «принуждение». Поэтому искусство, хотя и может быть одушевляемо моральными идеями или переплетаться с эволюцией собственно моральных явлений, не морально само по себе. Наблюдение, может быть, даже установит, что у индивидов, как и у обществ, неумеренное развитие эстетических наклонностей представляет серьезный симптом с точки зрения нравственности.

Из всех элементов цивилизации только наука при известных условиях носит нравственный характер. Действительно, общества все более стремятся признавать обязанностью индивида развитие

своего ума путем усвоения установленных научных истин. В настоящее время существует некоторое количество знаний, которыми мы все должны обладать. Человек не обязан бросаться в грандиозную промышленную схватку или становиться художником; но всякий теперь обязан не быть невеждой. Эта обязанность дает себя знать так сильно, что в некоторых обществах она санкционирована не только общественным мнением, но и законом. Впрочем, можно увидеть, откуда берется эта характерная для науки привилегия. Дело в том, что наука есть не что иное, как сознание, доведенное до высшей степени своей ясности. Но для того, чтобы общества могли жить при теперешних условиях существования, необходимо, чтобы поле сознания, как индивидуального, так и общественного, расширилось и прояснилось. Действительно, среда, в которой они живут, становится все более сложной и, следовательно, более подвижной, поэтому, чтобы долго существовать, им надо часто изменяться. С другой стороны, чем темнее сознание, тем оно неподатливее для изменения, потому что оно не видит достаточно быстро ни того, что надо произвести изменения, ни того, в каком направлении производить их. Наоборот, просвещенное сознание умеет заранее найти способ к ним приспособиться. Вот почему необходимо, чтобы разум, руководимый наукой, принял более активное участие в ходе коллективной жизни.

Но наука, овладение которой теперь требуют от всякого, почти не заслуживает этого названия. Это не наука – это в лучшем случае наиболее общая и простая часть ее. Она сводится на самом деле к незначительному числу обязательных сведений, которые требуются от всех только потому, что они предназначены для всех. Настоящая наука бесконечно превосходит этот обыденный уровень: включает в себя не только то, чего стыдно не знать, но все то, что знать возможно. Она предполагает у занимающихся ею не только те средние способности, которыми обладают все люди, но и специальные склонности. Следовательно, будучи доступна только избранным, она не обязательна. Эта полезная и прекрасная вещь, но не необходимая в такой степени, чтобы общество ее повелительно требовало. Выгодно заручиться ею; но нет ничего безнравственного в том, чтобы ею не овладеть. Это – поле действия, открытое для инициативы всем, но на которое никого не принуждают ступить. Быть ученым так же необязательно, как художником. Итак наука, как и искусство, и промышленность, находятся вне нравственности («Существенная черта добра по сравнению с истиной – это быть обязательным. Истина сама по себе не имеет этого характера» (Janet. Morale, p.139).

Причина многих разногласий относительно нравственного характера цивилизации состоит в том, что очень часто моралисты не имеют объективного критерия для того, чтобы отличить моральные факты от тех, которые таковыми не являются. Обыкновенно моральным

называют все то, что обладает благородством и ценностью, все, что является предметом каких-то возвышенных стремлений, – и только благодаря этому чрезмерному расширению значения слова удается ввести цивилизацию в область нравственности. Но область этики не так неопределенна; она охватывает все правила, которым подчинено поведение и с которыми связана санкция, но не более того. Следовательно цивилизация, поскольку в ней нет ничего, что содержало бы этот критерий нравственности, морально индифферентна. Поэтому, если бы разделение труда не создавало бы ничего другого, кроме самой возможности цивилизации, оно бы участвовало в формировании той же нравственности нейтральности...

С.225 - 227:

Конечно, есть много удовольствий, которые теперь нам доступны и которых не знают более простые существа. Но зато мы подвержены многим страданиям, от которых они избавлены, и нельзя быть уверенным, что баланс складывается в нашу пользу. Мысль, без сомнения, является источником радостей, которые могут быть весьма сильными; но в то же время сколько радостей нарушает она! На одну решенную задачу сколько поднятых и оставшихся без ответа вопросов! На одно разрешенное сомнение сколько смущающих нас тайн! Точно так же, если дикарь не знает удовольствий, доставляемых активной жизнью, то зато он не подвержен скуке, этому мучению культурных людей. Он предоставляет спокойно течь своей жизни, не испытывая постоянной потребности торопливо наполнять ее слишком короткие мгновения многочисленными и неотложными делами. Не будем забывать, кроме того, что для большинства людей труд является до сих пор наказанием и бременем.

Нам возразят, что у цивилизованных народов жизнь разнообразнее и что разнообразие необходимо для удовольствия. Но цивилизация вместе с большей подвижностью вносит и большее однообразие, ибо она навязала человеку монотонный, непрерывный труд. Дикарь переходит от одного занятия к другому сообразно побуждающим его потребностям и обстоятельствам; цивилизованный человек целиком отдается всегда одному и тому же занятию, которое представляет тем менее разнообразия, чем оно ограниченнее. Организация необходимо предполагает абсолютную регулярность в привычках, ибо изменение в способе функционирования органа не может иметь места, не затрагивая всего организма. С этой стороны наша жизнь оставляет меньше места для непредвиденного и в то же время, благодаря своей большей неустойчивости, она отнимает у наслаждения часть безопасности, в которой оно нуждается.

Правда, наша нервная система, став более тонкой, доступна слабым возбуждениям, не затрагивавшим наших предков, у которых она была весьма груба. Но в то же время многие возбуждения,

бывшие прежде приятными, стали слишком сильными и, следовательно, болезненными для нас. Если мы чувствительны к большему количеству удовольствий, то так же обстоит дело и со страданиями. С другой стороны, если верно, что, как правило, страдание производит в организме большее потрясение, чем удовольствие(См. :Hartmann. Philosophic de 1"inconscient, П), что неприятное возбуждение доставляет нам больше страдания, чем приятное – наслаждения, то эта большая чувствительность могла бы скорее препятствовать счастью, чем благоприятствовать ему. Действительно, весьма утонченные нервные системы живут в страдании и в конце концов даже привязываются к нему. Не примечательно ли, что основной культ самых цивилизованных религий – это культ человеческого страдания? Несомненно, для продолжения жизни теперь, как и прежде, необходимо, чтобы в среднем удовольствия преобладали над страданиями. Но нельзя утверждать, что это преобладание стало значительней.

Наконец, и это особенно важно, не доказано, чтобы этот излишек вообще служил когда-нибудь мерой счастья. Конечно, в этих темных и еще плохо изученных вопросах ничего нельзя утверждать наверняка; представляется, однако, что счастье и сумма удовольствий – не одно и то же. Это – общее и постоянное состояние, сопровождающее регулярную деятельность всех наших органических и психических функций. Такие непрерывные виды деятельности, как дыхание или циркуляция крови, не доставляют положительных наслаждений; однако от них главным образом зависит наше хорошее расположение духа и настроение. Всякое удовольствие – своего рода кризис: оно рождается, длится какой-то момент и умирает; жизнь же, наоборот, непрерывна. То, что составляет ее основную прелесть, должно быть непрерывно, как и она. Удовольствие локально: это – аффект, ограниченный какой-нибудь точкой организма или сознания; жизнь не находится ни здесь, ни там: она повсюду. Наша привязанность к ней должна, значит, зависеть от столь же общей причины. Словом, счастье выражает не мгновенное состояние какой-нибудь частной функции, но здоровье физической и моральной жизни в целом. Поскольку удовольствие сопровождает нормальное осуществление перемежающихся функций, чем более места в жизни занимают эти функции. Но оно не счастье; даже уровень его оно может изменять только в ограниченных пределах, ибо оно зависит от мимолетных причин, счастье же – нечто постоянное. Для того чтобы локальные ощущения могли глубоко затронуть это основание нашей чувственной сферы, нужно, чтобы они повторялись с исключительной частотой и постоянством. Чаще всего, наоборот, удовольствие зависит от счастья: сообразно с тем, счастливы мы или нет, все улыбается нам или печалит на. Не зря было сказано, что мы носим наше счастье в самих себе.

Но если это так, то незачем задаваться вопросом, возрастает ли счастье с цивилизацией. Счастье – указатель состояния здоровья. Но здоровье какого-нибудь вида не полнее от того, что вид этот высшего типа. Здоровое млекопитающее не чувствует себя лучше, чем столь же здоровое одноклеточное. Так же должно быть и со счастьем. Оно не становится больше там, где деятельность богаче; оно одинаково повсюду, где она здорова. Самое простое и самое сложное существа наслаждаются одинаковым счастьем, если они одинаково реализуют свою природу. Нормальный дикарь может быть так же счастлив, как и нормальный цивилизованный человек...

Хрестоматия по культурологии. Под ред. Рудигина А.А.

М.: Центр, 1998 - 592 с.

Книга представляет собой антологию тематически структурированных культурологических текстов - извлечений из трудов мыслителей разных эпох, а также памятников мировой литературы. В соответствии с требованиями (Федеральный компонент) к обязательному минимуму содержания и уровню подготовки выпускников высшей школы по циклу «Общие гуманитарные и социально-экономические дисциплины» в текстах освещаются сущность и предназначение культуры, основные школы в культурологии, история мировой и отечественной культуры, вопросы сохранения мирового и национального культурного наследия.

Предназначено в качестве учебного пособия для студентов вузов, техникумов, учащихся колледжей, гимназий, старших классов школ.

Формат: doc / zip

Размер: 836 Кб

/ Download файл

СОДЕРЖАНИЕ
Раздел первый СУЩНОСТЬ И ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ КУЛЬТУРЫ 12
Тема 1 Культура как предмет культурологии 12
Э. Дюркгейм 12
Тема 2 Основные школы и концепции культурологии 26
И.Г. Гердер 27
Г.В.Ф. Гегель 43
А. Шопенгауэр 49
Ф. Ницше 51
О. Шпенглер 58
Н.А. Бердяев 81
Культура и бессознательное начало человека: концепция Фрейда 103
З. Фрейд 104
Культура и коллективное бессознательное: концепция К.Г. Юнга 125
К.Г. Юнг 126
Й. Хейзинга 131
К. Леви-Строс 133
Ж. Деррида 137
Тема 3 Культура как система 140
Н.П. Огарев 144
Р. Белла 145
М.М. Бахтин 155
С. Норман 156
К.Д. Кавелин 161
Тема 4 Взаимоотношения идеологической и гуманистической тенденции в художественной культуре 200
Н.Г. Чернышевский 203
Ж.П. Сартр 205
К. Маркс 206
Ф. Энгельс 206
В.С. Соловьев 207
С.Н. Булгаков 210
М.М. Бахтин 213
М. Хайдеггер 214
Раздел второй РАЗВИТИЕ МИРОВОЙ КУЛЬТУРЫ 218
Тема 5 Миф как форма культуры 218
А.Ф. Лосев 218
С.А. Токарев 219
А.А. Потебня 223
М. Мид 228
Д.Д. Фрэзер 232
Э. Кассирер 236
А. Белый 244
Тема 6 Культура Древнего Востока 248
Бхагавадгита 249
Махабхарата 250
Рамаяна 255
Типитака 258
Нирвана 259
Лао-Цзы 261
Конфуций 263
Тема 7 История античной культуры 265
Платон 266
Аристотель 276
Гораций 283
Тема 8 Христианство как духовный стержень европейской культуры 287
Библия 288
М. Вебер 292
Тема 9 Культура Западной Европы в средние века 304
Августин 305
Ценность как основополагающий принцип культуры 307
П.А. Сорокин 308
Р. Генон 311
Ле Гофф Ж 319
Тема 10 Культура западноевропейского Возрождения 333
Гуманизм ценностная основа культуры Возрождения 334
Л. Валла 335
Д. Пико Дела Мирандола 345
Д. Бруно 353
М. Монтень 355
Тема 11 Реформация и ее культурно-историческое значение 372
М. Вебер 373
Тема 12 Культура эпохи Просвещения 385
Н. Буало 386
Тема 13 Кризис культуры ХХ века и пути его преодоления 400
Н.А. Бердяев 404
Тема 14 Художественная культура ХХ века: модернизм и постмодернизм 415
Технический манифест футуристической литературы 416
Первый манифест футуризма Ф.Т. Маринетти 421
Манифест сюрреализма 1924 год. Андре Бретон 426
Манифест дадаизма 446
Хаусман и другие 448
Манифест сюрреализма. Иван Голль 449
Ю. Хабермас 451
Ж.-Ф. Лиотар 467
Раздел третий ОСНОВНЫЕ ЭТАПЫ РАЗВИТИЯ КУЛЬТУРЫ РОССИИ 469
Тема 15 Становление и развитие культуры России 470
С.М. Соловьев 472
П.Н. Милюков 480
Л. Шестов 487
Г.П. Федотов 488
В.И. Иванов 495
Д.С. Лихачев 498
В.В. Вейдле 505
Д.С. Лихачев 517
Н.А. Бердяев 521
И.А. Ильин 528
М. Горький 529
В.И. Ленин 546
Тема 16 "Серебряный век" русской культуры 550
В.Я. Брюсов 552
В.И. Иванов 558
Тема 17 Советский период развития культуры России 555
А.А. Жданов 556
А.Д. Сахаров 570

Кравченко А. И. Культурология: хрестоматия для высшей школы.

ПРЕДИСЛОВИЕ.. 6

Глава 1. НА ТЕОРЕТИЧЕСКИХ ПЕРЕКРЕСТКАХ.. 6

Бауман 3. Природа и культура 1 6 – стр. 7

Упорядоченный мир -... 9

Бидни Д. Концепция культуры 1 16 – стр. 11

Валлерстайн И. Возможна ли всемирная культура? 1 19 – стр. 14

II 25

Боханов А. Н. Коллекционеры и меценаты России 1 124 – стр. 77

Волошин М. Чему учат иконы? 1 128 – стр. 79

Давыдова М. Театр в эпоху глобализации 1 131 – стр. 80

Дюби Ж. Куртуазная любовь во Франции XII века 1 133 – стр. 81

Коваленко Т. А. Менталитет дворянской культуры XVIII века 1 136 – стр. 84

Ле Гофф Ж. Христианская Европа в XI-XV веках 1 141 – стр. 85

Февр Л. Возрождение 1 149 – стр. 87

Глава 4. МАССОВАЯ И МОЛОДЕЖНАЯ КУЛЬТУРА.. 157

Гофман А. Б. О культуре массовой и немассовой 1 157 – стр. 89

Дубин Б. Читатель в обществе зрителей 1 159 – стр. 91

Массовые коммуникации. 159

Литература, кино, телевидение. 162

Массовое чтение. 164

Массовая библиотека, ее абоненты и функции. 165

Вместо заключения. 166

Кэндо Т. Исследования массовой и популярной культуры 1 168 – стр. 98

Таблица 1. В каких странах сколько читают книг. 172

Таблица 2. В среднем американцы затрачивают в день минут на общение с различными СМИ.. 172

Лукьянова Е. «Приколисты» и «пофигисты» 1 174 – стр. 101

Два способа включения наркотиков в подростковые культуры.. 174

Таблица. Этимология слова «прикол». 175

Щеглова С. Н. Артефакты молодежной субкультуры 2 177 – стр. 105

Щепанская Т. Б. Культ дороги 1 180 – стр. 106

Культ дороги. 181

Метафора маргинальности. 182

Попутчики: модель межличностных отношений. 183

Законы трассы.. 183

Глава 5. РАЗНЫЕ КУЛЬТУРЫ, РАЗНОЕ В КУЛЬТУРЕ. 184

Автономов Ю. Экономика культуры 1 184 – стр. 111

Культурная ценность, копирование и подделки. 186

Произведение искусства как финансовый актив. 188

Веблен Т. Закон демонстративного расточительства 1 190 – стр. 117

Иванченко В. Роковая Сеть 1 192 – стр. 118

«Машина времени». 193

«Аквариум». 194

«Зоопарк». 195

«Воскресение». 195

Константин Никольский. 195

«Алиса». 196

«Кино». 197

«Наутилус Помпилиус». 197

«ЧайФ». 197

Ласло Э. Жить при многообразии культур 1 198 – стр. 125

Маклюэн М. Культура в аудиовизуальный век 1 202 – стр. 128

Мосс М. Техника тела 1 208 – стр. 129

1. Техники родов и акушерства. 210

2. Техники воздействия. 210

4. Техники взрослого возраста. 210

Техника сна. 210

Способ сидения имеет. 210

Техники активности, движения. 211

5. Техника ухода за телом. 211

6. Техника насыщения. 211

7. Техника воспроизводства. 211

Носов Н. А. Виртуальная цивилизация 1 211 – стр. 133

Компьютеры и культура. 211

Виртуальная философия. 212

Виртуальная психология и психотехника. 213

Точки роста виртуальной цивилизации. 214

Литература. 215

Эко У. От Интернета к Гутенбергу: текст и гипертекст 1 215 – стр. 139

Льюис Ричард Д. Деловые культуры 1 218 – стр. 141

Мулен Л. Повседневная жизнь монахов 1 223 – стр. 143

Долгий день монаха. 224

Пища, посты и воздержание. 226

Одежда делает монаха. 228

ПРЕДИСЛОВИЕ

Хрестоматия является дополнением к учебнику по культурологии А. А. Кравченко. В ней собраны материалы, которые позволяют расширить кругозор читателя по общим и частным проблемам, получившим систематическое изложение в учебнике. По сравнению с предыдущими публикациями хрестоматии 1 в новом издании существенно изменены список персоналий и структура разделов. Базовый состав авторов, без которых невозможно представить себе мировую культурологию, сохранен, но появились новые имена, связанные с современным этапом развития этой дисциплины.

Хрестоматия имеет педагогическую, а не научно-исследовательскую ценность. Помещенные в ней источники нельзя цитировать подобно тому, как это делается с академическими изданиями, по той причине, что подавляющее их большинство прошло повторную обработку составителя. А это значит, что они сокращались, редактировались, отчасти дополнялись. Термин «адаптировано по» означает, что данный источник не переведен и не приведен дословно, а пересказан. Сокращению подвергались длинноты и подробности, уместные в академических изданиях. Нередко приходилось преобразовывать стиль авторского изложения, дабы избежать наукообразия, канцеляризмов, неясных фраз, сухости и занудности повествования. Составитель, если выразиться совсем точно, поступал с первоисточниками достаточно вольно. Основная цель хрестоматии - дать молодому читателю самые интересные и живые материалы, донести научную мысль в простой и ясной форме. При этом совершенно не искажались главные идеи авторов. Напротив, они еще лучше высвечивались благодаря устранению ненужных подробностей. Иногда составитель не соглашался с излагаемой позицией, часто возникало желание что-либо подправить. Но приверженность академической традиции, требующей объективного подхода к любой теоретической позиции, независимо от того, разделяешь ты ее или нет, вынуждала оставлять неприкосновенными излагаемые мысли. Обобщив сказанное, еще раз подчеркну: изменялась форма, но не содержание публикуемых материалов.

1 Кравченко А. И. Культурология: хрестоматия для высшей школы. 2-е изд., пере-раб. и доп. М.: Академический Проект; Екатеринбург: Деловая книга, 2003.

Глава 1. НА ТЕОРЕТИЧЕСКИХ ПЕРЕКРЕСТКАХ

Бауман 3. Природа и культура 1

«Посмотрите на этого коротышку. Бедняга, природа его явно обделила», - говорим мы с жалостью и сочувствием . Мы не виним человека за его невнушительный рост. Нас просто поражает, что он ниже многих людей, которых мы знаем, а именно ниже «нормального» роста. Но нам и в голову не приходит, что где-то кто-то может сделать человека выше. Насколько нам известно, ростом невозможно манипулировать; рост - это, так сказать, приговор природы, который обжалованию не подлежит. Нет способов отменить или аннулировать его. Нет другого выбора, кроме как принять его и жить с ним по мере сил. «Посмотрите, какой толстяк, - говорим мы уже со смехом. - Должно быть, он обжора или пивная бочка. Стыдно. Он должен что-то делать с собой». В отличие от роста толщина человеческого тела, как нам кажется, находится во власти человека. Ее можно уменьшить или увеличить. В этом нет ничего неизменного. Вес человека может и должен регулироваться, чтобы соответствовать нужному стандарту. Люди сами отвечают за свой вес, у них есть обязательства в этом отношении, и им должно быть стыдно, если они ими пренебрегают.

Чем отличаются друг от друга эти два случая? Почему мы реагируем на них по-разному? Ответ дает нам знание того, что люди могут сделать, и наше убеждение в том, что они должны делать. Во-первых, встает вопрос: что находится «во власти человека», когда он что-либо предпринимает (доступны ли ему существующие знания, навыки, технологии и может ли он их использовать, чтобы преобразовать по своему вкусу тот или иной аспект или фрагмент мира). Во-вторых, вопрос заключается в том, существует ли стандарт, норма, которой это «что-либо» должно соответствовать. Другими словами, есть вещи, которые люди могут изменить, сделать иными, нежели они были раньше. К ним следует относиться иначе, чем к вещам, которые не доступны власти человека. Первые мы называем культурой, вторые - природой. Поэтому если мы представляем себе нечто как относящееся скорее к культуре, нежели к природе, то мы имеем в виду, что данной вещью можно манипулировать и что существует желаемое и «правильное» конечное состояние такой манипуляции.

1 Бауман З. Мыслить социологически: учеб. пособие / пер. с англ. М, 1996. С. 151-168

В самом деле, если вы представите себе подобную ситуацию, то само слово «культура» во многом предполагает именно это. Оно оживляет в памяти труд фермера или садовника, который тщательно обустраивает клочки земли, отвоеванные у дикой природы, и культивирует их, отбирает семена для посева и саженцы, удобряет их, прививает растения, придавая им нужный вид, т. е. вид, который он считает соответствующим данным растениям. Но на самом деле фермер и садовник делают больше, чем только это. Они также выпалывают нежелательных гостей, «незваные» растения, которые выросли здесь «по своему усмотрению» и тем самым испортили аккуратную планировку участка, снизили запланированную урожайность поля или повредили эстетическому идеалу сада. Именно подсчет урожайности или идея порядка и красоты разделили все растения на полезные, достойные заботливого ухода, и сорняки, подлежащие выкорчевыванию, потраве или избавлению от них каким-либо другим способом. Именно фермер или садовник составляют картину «порядка вещей», а затем используют свои навыки и орудия для воплощения в жизнь этой картины (заметим, что в большинстве случаев навыки и орудия, которыми они уже обладают, определяют границы воображения фермера или садовника; только такие представления о порядке воспринимаются как вполне реальные при данном уровне развития искусства). К тому же они предлагают и критерии различения порядка и беспорядка, нормы и отклонения от нее.

Работа фермера или садовника является показательным примером культуры, она выступает как деятельность, имеющая цель, причем особого рода цель, а именно придание определенной части реальности той формы, которая иначе не появилась бы без определенного усилия внедрить ее. Культура занимается тем, что делает вещи отличными от того, чем они были и могли бы быть без нее, и тем, что сохраняет их в этой искусственной форме . Культура занимается также тем, что внедряет и сохраняет порядок и борется против всего, что отклоняется от этого порядка, нарушает его и, с ее точки зрения, выглядит как хаос. Культура вытесняет и замещает «естественный порядок» (т. е. положение вещей, каково оно есть без человеческого вмешательства) искусственным, спланированным. Культура не только внедряет искусственный порядок, но и развивает его. Культура означает предпочтение. Она превозносит один порядок как наилучший, возможно даже единственно хороший, принижая при этом все другие варианты как неполноценные или в целом беспорядочные.

Граница между природой и культурой зависит, конечно, от имеющихся в нашем распоряжении знаний и навыков, а также от того, существует ли у нас намерение использовать их для достижения

Порядок отличается от случайности или хаоса тем, что в упорядоченной ситуации не все может случиться, т. е. не все возможно. Из фактически бесконечного числа всех мыслимых событий может иметь место только ограниченное количество. Различные события обладают разной степенью вероятности: некоторые могут произойти с большей вероятностью, чем другие. Искусственный порядок можно считать прочно установившимся, если то, что было невероятным, трансформировалось в необходимое или неизбежное (как, например, происшествие совершенно невероятного события - встречи яиц и бекона в регулярной утренней процедуре). Установить порядок, следовательно, означает манипуляцию вероятностью событий. Некоторые события, обычно происходившие случайно , делаются более вероятными, «нормальными», тогда как на пути других событий воздвигаются препятствия. Установить порядок - значит выбрать, отобрать, установить предпочтения и приоритеты, оценить. Ценности стоят за любым искусственным порядком и фактически являются его неотъемлемой частью. Никакое описание искусственного порядка не может быть поистине свободным от ценностей. Любой такой порядок представляет собой лишь один из многих способов отклонения вероятностей, которому было отдано предпочтение перед другими. Как только он прочно и надежно устанавливается, мы естественно «забываем» об этой истине и воспринимаем его как единственно возможный.

Теперь нам кажется, что коль скоро возможен только один-единственный порядок, разнообразие беспорядка бесконечно. Специфический, данный порядок воспринимается как синоним порядка как такового; все альтернативы однозначно классифицируются как беспорядок или хаос.

Как человеческие существа мы все заинтересованы в создании и поддержании упорядоченного окружения, и прежде всего потому, что большая часть нашего поведения - заученное поведение. Из наших прошлых действий мы лучше вспоминаем те, которые были успешными - принесли желаемый результат, доставили удовольствие, снискали одобрение и уважение окружающих нас людей. Благодаря драгоценному дару памяти и способности обучения мы можем приобретать еще более эффективные жизненные навыки; мы накапливаем знания, умение, опыт Но память и обучение приносят благоприятные результаты лишь до тех пор, пока ситуация (контекст) наших действий остается по большей части неизменной. Благодаря постоянству окружающего нас мира наши действия, успешные ранее, могут оставаться таковыми и сегодня, и завтра. Только представьте себе, какая ужасная катастрофа может произойти, если, например, изменить значение цветов светофора, никого не предупредив об этом. В случайно, хаотически ме-

няющемся мире память и научение превратились бы из благословения в проклятие. Научаться, следовать прошлому опыту было бы поистине самоубийственно.

Упорядоченный мир -

Упорядоченный мир - это регулярное и уютное, вполне предсказуемое окружение, в котором мы проводим большую часть своей жизни, является продуктом культурного замысла и отбора. Хорошо спроектированные и построенные здания существенно сокращают амплитуду колебаний температуры и полностью исключают невыносимые крайности. Разделение улицы на тротуар и проезжую часть значительно уменьшает вероятность смертельного столкновения между пешеходом и средством транспорта. Мост, соединяющий берега реки, уменьшает вероятность промокнуть или утонуть, пересекая реку. Разделение города на кварталы с различными уровнями цен и арендной платы, с различным качеством удобств ограничивает круг людей, которых вы можете встретить как прохожих или соседей. Подразделение поезда или самолета на первый и второй классы с существенно различными ценами на билеты также ограничивает круг возможных попутчиков.

Порядок окружающего нас мира противостоит беспорядочности нашего собственного поведения. В целом мы выбираем различные дороги для прогулки или поездки. На вечеринке с выпивкой мы ведем себя иначе, чем на семинаре в колледже или на деловой встрече. Мы по-разному ведем себя в родительском доме на каникулах и на формальной встрече с людьми, которых мы не знаем. Мы используем разный тон голоса и разные слова в зависимости от того, обращаемся мы к начальнику или болтаем с друзьями. Есть слова, которые мы в одном случае говорим, а в другом - избегаем произносить. Есть вещи, которые мы делаем публично, а есть «частные», которые мы делаем только тогда, когда уверены, что за нами никто не наблюдает. Примечательно, что, выбирая «соответствующее» случаю поведение, мы оказываемся в компании других людей , которые ведут себя точно так же, как и мы; отклонения от того, что вполне очевидно является правилом, случаются крайне редко - как если бы всех нас одинаково дергали за нечто вроде невидимых нитей.

Если я все перепутаю и буду вести себя так, как полагается вести себя в другом контексте, в обстоятельствах, для которых мое поведение явно не подходит, я, по всей вероятности, буду чувствовать себя смущенным или виноватым. Я сожалею о совершенной ошибке, которая может мне дорого стоить: например, я потеряю работу или возможность продвижения по службе, скомпрометирую свою репутацию, неудачно попытаюсь заслужить или потеряю симпатию дорогого мне человека. В других случаях мне может быть стыдно, как если бы я выдал какой-то секрет о своем

дей достойных. Подобные реакции являются различными формами ксенофобии (боязни чужих) или гетерофобии (боязни других). Это различные способы защиты того неустойчивого и непостоянного порядка, который поддерживается исключительно общим культурным кодом: воинствующей двусмысленностью.

Можно сказать, что различия между «мы» и «они», «здесь» и «там», «внутри» и «вовне», «родной» и «чужой» являются едва ли не самыми важными различиями, устанавливаемыми и поддерживаемыми культурами. Посредством этих различий они проводят границы территории, над которой провозглашают свое безраздельное право и которую охраняют от какой бы то ни было конкуренции. Культуры склонны быть терпимыми к другим культурам только на расстоянии - лишь при условии исключения какого бы то ни было обмена или ограничения его строго контролируемой областью и ритуализированной формой (например, торговые сделки с «иностранными» торговцами и владельцами ресторанов; использование иностранцев на подсобной работе, которая предполагает лишь минимум взаимодействия и строго ограничена одной сферой жизни; восхищение «иностранными» продуктами культуры в надежном убежище музея, сцены, экрана или эстрадной площадки; отдых или развлечение - как досуг, отдельный и не смешиваемый с «нормальной» повседневной жизнью).

Описывая иными словами направленность культурной деятельности, можно сказать, что культуры, как правило, стремятся к гегемонии, т. е. к монополии норм и ценностей, на которых воздвигнут их собственный особый порядок. Культуры стремятся также к единообразию в области, подчиненной их гегемонии, и в то же время резко отделяют эту область от остального человеческого мира. Тем самым им внутренне присуще неприятие равенства форм жизни, они отдают предпочтение одному выбору перед остальными возможными. Большей частью культура является обращением в свою веру (миссионерством). Она побуждает своих приверженцев отказаться от старых привычек и убеждений и воспринять вместо них другие. Своим острием она направлена против ереси, рассматриваемой как «инородное влияние». Она уязвима, поскольку представляет внутренний порядок как произвольный, допускающий выбор, и тем самым ослабляет давление господствующих норм, подрывая их монопольную власть. Когда несколько культурных устройств сосуществует без четких разграничительных линий, обозначающих области их влияния (т. е. в условиях культурного плюрализма), тогда насущным становится отношение взаимной терпимости (взаимного признания самоценности другой стороны), однако его не так-то просто достичь.

Бидни Д. Концепция культуры 1

Доминирующим понятием в современной общественной мысли является понятие культуры. Культурные антропологи и социологи в целом сходятся во мнении, что человек приобретает культуру как член общества и передает ее главным образом посредством языкового символизма. Вместе с тем имеются острые разногласия относительно определения культуры, ее границ и выполняемой ею функции.

Между тем социальное наследие реалистами и идеалистами понимается по-разному. Первые, особо подчеркивая аспект наследия, утверждают, что культурное наследие складывается из совокупности материальных артефактов, а также нематериальных идей, институтов, обычаев и идеалов.

Идеалисты, продолжая традицию Платона и Гегеля, считают, что социальное наследие - это течение идей, а конкретная культура представляет собой абстракцию от исторического комплекса идеационных традиций. Эту позицию, свойственную работам Крёбера, Сорокина и Шпенглера, можно назвать «объективным идеализмом», поскольку ее сторонники трактуют культуру как идейное наследие, обладающее собственной трансцендентной реальностью, не зависящей от тех индивидов или обществ, которым случается стать его носителями. Аналогичное трансцендентальное понятие культуры выдвигается историческими материалистами, в частности Лесли А. Уайтом.

Объективный, метафизический культурный идеализм и материализм являются антитезами гуманистической позиции, с точки зрения которой человек есть движущая причина и целевая причина социокультурного наследия. Иначе говоря, для объективного идеализма и материализма культура представляет собой трансцендентальную, метафизическую сущность, которая сделала человека тем, что он есть, и к которой он должен приспособиться как к своей исторической судьбе.

Вопрос в том, следует ли понимать культуру как образ жизни, в котором активно участвует каждый индивид, или же как овеществленное, объективное наследие, более или менее пассивно перенимаемое человеком от своих предков. Отвечая на этот вопрос, современные теоретики культуры разошлись во мнениях: некоторые авторы определяют культуру в терминах приобретенных физических и духовных способностей и обычаев, тогда как другие составляют перечни различного рода материальных и нематериальных культурных продуктов, образующих, с их точки зрения, ту самую сущность, которая именуется культурой.

Отождествление культуры с социальным наследием, на мой взгляд, является не просто искажением, но и серьезной ошибкой, ибо предполагает в качестве важнейшего свойства культуры факт общения и передачи, в то время как я считаю, что основной ее чертой является комбинация изобретения и усвоения, осуществляющегося посредством привыкания и обусловливания. Для элемента культуры неважен тот факт, что он передается, невзирая даже на то, что так с ним обычно и происходит. Этот момент можно проиллюстрировать при помощи сравнения антрополога, усваивающего идеи об аборигенной культуре, с самими аборигенами . Заезжий антрополог получает информацию о местной культуре, но сама эта культура остается ему внутренне не присущей, поскольку он не «аккультурирован», т. е. не разделяет идеалов туземной культуры и не поклоняется им в своей повседневной жизни.

лизации культуры, свойственных работам Дюркгейма и Самнера, так и крайностей полной ее индивидуализации, к которым питают склонность некоторые психологи.

Задача антропологов и социологов состоит в том, чтобы определить, проистекают ли данная культурная практика или культурное достижение из личного опыта и индивидуальной инициативы или же они являются продуктом общего воспитания и процесса формирования привычки.

В ходе исторического развития этнологической мысли понятие человеческой культуры - как в физических, так и в духовных ее аспектах - стало обозначать процесс и состояние окультуривания, а также достижения и результаты человеческой самокультивации. Реалисты обыкновенно выводили на первый план идею о том, что культура представляет собой состояние окультуривания и что термин «культура» обозначает ту модификацию поведения и мышления, взятых в их индивидуальных и коллективных аспектах, которая возникла в результате процесса самокультивации. Идеалисты же, в свою очередь, настаивали на том, что культура есть прежде всего интеллектуальное развитие, либо на том, что культура представляет собой поток (или традицию) идей, социальное наследие прошлого. Ясно, что обе стороны правы в том, что они утверждают, и не правы в том, что они отрицают. Адекватное понимание культуры требует союза реалистических и идеалистических тезисов.

Культура охватывает собою приобретенное или культивируемое поведение и мышление индивидов, живущих в обществе, а также интеллектуальные, художественные и общественные идеалы и институты, которым привержены члены общества и к которым они стараются приспособиться. Иначе говоря, постигая культуру, следует принимать ее практический и теоретический аспекты.