Ианнуарий ивлиев статья про фильм остров. Лекции архимандрита ианнуария ивлиева

Участник VIII Международных Кирилло-Мефодиевских чтений «Духовное призвание человека в секулярном мире» (Минск, ).

православно-исламский диалог

православно-католический диалог

Участник международной конференции «Православно-католический диалог: христианские этические ценности как вклад в социальную жизнь Европы» (Минск, ).

православно-протестантский диалог

Участник XI, XIII и XV богословского собеседования между представителями Русской Православной Церкви и евангелическо-лютеранской церкви Финляндии («Синаппи – XV») ( , ).

Участник семинара делегации Духовных школ Русской Православной Церкви и делегации Рабочего объединения евангелической молодежи в Федеративной Республике Германии и Западном Берлине (РОЕМ) (Ленинград, 16 - 18 марта ).

организации

события

• Консультация православных богословских школ, Ленинград, 1986 год (3 февраля 1986)
• Синаппи-VII (3 июня 1986)
• VII Генеральная ассамблея ВСЦ (7 февраля 1991)
• Православное богословие на пороге третьего тысячелетия (конференция) (7 февраля 2000)
• Учение Церкви о человеке (конференция) (5 ноября 2001)
• Православное учение о Церкви (конференция) (17 ноября 2003)
• XIII богословское собеседование представителей Русской Православной Церкви и Евангелическо-Лютеранской Церкви Финляндии (20 сентября 2005)
• Евхаристия: богословие и практика (конференция) (11 июня 2007)
• Таинство Брака – Таинство Единения (конференция) (2 января 2008)
• Православно-католический диалог: христианские этические ценности как вклад в социальную жизнь Европы (конференция) (13 ноября 2011)

патологическая речь

На вопрос из зала, как же относиться нам к существующей в стране власти, лектор дал вполне исчерпывающий ответ: четкого ответа просто не существует, в каждом конкретном случае недовольный человек должен прислушиваться к Святому Духу и поступать в соответствии с Его волей .

ругательные слова

дуализм

лозунги

В главном - единство, во второстепенном - свобода, во всем - любовь

Апостол учит ладить с людьми, преодолевая свою ложную принципиальность, которая чаще всего относится к предметам второстепенным, не существенным для веры и спасения. Принципиальным следует быть в главном, вечном и неизменном, в любви, которая «никогда не престает» (1 Кор. 13:8). Об этом спустя несколько столетий напоминал блаженный Августин: «В главном - единство, во второстепенном - свобода, во всём - любовь» .

уход от преследования

По объяснению близких знакомых о. Ианнуария (Ивлиева), он придерживался атеистических воззрений, но намеренно скрывал их от непосвященных .

Отец Ианнуарий постоянно рассказывал мне что-то новое, о чем не мог или не хотел говорить на занятиях. Своими откровенными рассказами он заставил меня иначе смотреть на библейские тексты и библеистику в целом .

У него было свое мнение относительно важнейших вопросов триадологии, мариологии, христологии, сотериологии, сакраментологии, экклезиологии и других отраслей богословия. Его взгляды очень сильно отличались от того, что сегодня проповедуют христиане во всем мире. Однако он никогда не озвучивал их публично, поскольку был человеком осторожным и предпочитал говорить об этом только на «кухне». Но это не означает, что отец Ианнуарий был неискренен со своими слушателями и читателями. Он говорил и писал В РАМКАХ дозволенного ему КАК ПРАВОСЛАВНОМУ СВЯЩЕННОСЛУЖИТЕЛЮ. Отец Ианнуарий был ЗАЛОЖНИКОМ КРЕСТА И РЯСЫ, тем более он не ставил перед собой задачу бороться с существующей системой. Теряют ли от этого ценность его труды? Я думаю, что нет, потому что частичка того, что думал и чувствовал на самом деле отец Ианнуарий, в них все же есть, и пытливые умы это найдут .

Верующие люди не раз задавали отцу Ианнуарию (Ивлиеву) вопрос о БИБЛЕЙСКИХ корнях церковных Таинств. По его мнению, никаких корней у церковных Таинств в Библии нет, а все, что по этому поводу написано в церковной литературе, притянуто за уши. Но, чтобы избежать конфликта с верующими людьми, отец Ианнуарий всегда старался давать им обтекаемые ответы .

Отец Ианнуарий (Ивлиев) был не только библеистом, но и физиком. И, конечно же, как настоящий физик он не разделял ни одну из существующих в религиозной среде точек зрения относительно загробной жизни .

цитаты

Кто устремится к изучению Катехизиса, услышав о том, что он необходим «для благоугождения Богу и спасения души»? К тому же, что это за «спасение души»? .

Антропологический миф эллинизма «о спасенной душе» был с самого начала чужд Откровению Христа. «С самого начала (он) был отвергнут Церковью как … губительный соблазн, как некий род темного противо-благовестия… (1 Ин. 4:2-3). И Апостол Павел выразительно говорит об „искуплении тела нашего“ (Рим. 8:23), „потому что не хотим совлечься, но облечься, чтобы смертное поглощено было жизнью“ (2 Кор. 5:4)» . Ну, а чье сердце забьется сильнее, узнав о том, что «вера есть уповаемых извещение, вещей обличение невидимых» (Евр. 11:1)? О том, что спасение есть спасение от греха, проклятия закона и от смерти? И т. д. и т. д. Да это какой-то гербарий из некогда зеленеющих и цветущих, полных жизни слов, а теперь высушенных и аккуратными рядами проложенных между страницами цитат .

сочинения

• Ивлиев, Димитрий. Семинар представителей молодежи Русской и Финляндской Православных Церквей // Журнал Московской Патриархии. 1978. № 5. С. 51-53.
• Ианнуарий (Ивлиев), архим. Значение традиции и выражение веры в мире сегодня (доклад на семинаре Экуменического совета молодежи в Европе и Синдесмоса, Москва, апрель 1981 года) // Журнал Московской Патриархии . 1981. № 10. С. 54-56; № 11. С. 49-52.
• Ианнуарий (Ивлиев), архим. Die Rolle der Tradition und die Artikulation des Glaubens in der Welt von heute // Stimme der Orthodoxie . 1982. N 4. S. 45-48; N 5. S. 37-46.
• Ианнуарий (Ивлиев), архим. Эльтцнер Эрих, пастор, председатель РОЕМ, Ианнуарий, иеромонах. Коммюнике семинара делегации Духовных школ Русской Православной Церкви и делегации Рабочего объединения евангелической молодежи в Федеративной Республике Германии и Западном Берлине (РОЕМ) (Ленинград, 16-18 марта 1983 года) в Ленинграде 16-18 марта 1983 года // Журнал Московской Патриархии . 1983. №7 (ЖМП). 58.
• Ианнуарий (Ивлиев), архим. Вклад СПбДА в русскую библеистику // Богословские труды . Юбилейный сборник, посвященный 175-летию Ленинградской духовной академии. 1986. С. 192-198.
• Ианнуарий (Ивлиев), архим. La signification spirituelle du baptê me de la Russie // Revue Théologique de Louvain. 1988. Vol. 19. N 3. P. 269-275.
• Ианнуарий (Ивлиев), архим. Опыт характеристики русских переводов Священного Писания Нового Завета, связанных с Санкт-Петербургом - Ленинградом // Из истории православия к Северу и Западу от Вел. Новгорода. - Л., 1989. - С. 85-114.
• Ианнуарий (Ивлиев), архим. Тайна и откровение: О смысле жизни // Христианское чтение . 1991. № 1. С. 87-95; № 2. С. 97-107; № 3. С. 61-67; № 5. С. 44-55
• Ианнуарий (Ивлиев), архим. Библеистика в Русской Православной Церкви в XX веке. Доклад на Богословской конференции «Православное богословие на пороге третьего тысячелетия»: Материалы. М., 2000. С. 30-38; Церковный вестник. СПб., 2004. № 4. С. 43-47; Церковь и время . 2000. №2 (11). С. 40-50
• Ианнуарий (Ивлиев), архим. Die Macht der Kirche und die Auslegung der Bibel: Eine orthodoxe Perspektive // Auslegung der Bibel in orthodoxer und westlicher Perspektive: Akten des west-ö stlichen Neutestamentler/innen-Symp. von Neamt vom 4.-11. Sept. 1998. Tüb., 2000. S. 73-79. (WUNT; 130)
• Ианнуарий (Ивлиев), архим. Концепция личности в Ветхом и Новом Завете. Конспект доклада на Знаменских образовательных чтениях. СПб, 2000; Церковный вестник. СПб., 2004. № 6/7
• Ианнуарий (Ивлиев), архим. История начала // Православный летописец Санкт-Петербурга . 2001. № 8. С. 36-44
• Ианнуарий (Ивлиев), архим. Основные антропологические понятия в Посланиях святого апостола Павла // Альфа и Омега . 2002. № 1(31). С. 13-18; Православное учение о человеке. Избранные статьи. Материалы конференции «Учение Церкви о человеке» 5-8 ноября 2001 г. М.; Клин: Синодальная богословская комиссия; Христианская жизнь; Антал-Эстейт ООО, 2004
• Ианнуарий (Ивлиев), архим. Элементы триадологии в Священном Писании Нового Завета // Альфа и Омега . 2002. № 2 (32). С. 15-22
• Ианнуарий (Ивлиев), архим. Взгляды на теорию эволюции в Православной Церкви // Teoria dell’evolutione: Lo sguardo della scienza e della fede Cristiana: Seminario scientifico italo-russo. Gargnano, 2003. Р. 98-121
• Ианнуарий (Ивлиев), архим. Церковь Христова в Посланиях святого апостола Павла // Журнал Московской Патриархии . 2003. № 11. С. 60-67; // Альфа и Омега. 2004. № 1 (39). С. 13-24.
• Ианнуарий (Ивлиев), архим. Церковь Христова в Посланиях святого Апостола Павла // Богословская конференция Русской Православной Церкви «Православное учение о Церкви». Москва, 17 - 20 ноября 2003 г. Материалы. - М.: Синодальная Богословская комиссия, 2004. - С. 19-33. - 360 с.
• Ианнуарий (Ивлиев), архим. Церковь Божия как эсхатологическая реальность в мире. Доклад на библейской секции IV Знаменских чтений. СПб., 2003; Die Kirche Gottes als die eschatologische Realität in der Welt in der paulinischen Tradition // Einheit der Kirche im Neuen Testament: 3. europäische orthodox-westliche Exegetenkonferenz in S.-Petersburg 24.-31. Aug. 2005. Tüb., 2008. S. 23-32
• Ианнуарий (Ивлиев), архим. Апостол Павел как художник, поэт и бытописатель своего времени // Церковный вестник. СПб., 2004. № 5
• Ианнуарий (Ивлиев), архим. Мудрость равновесия // Аверинцев С. С. Собр. соч. К., 2004. Т.: Переводы: Евангелия. Книга Иова. Псалмы. С. 482-488
• Ианнуарий (Ивлиев), архим. Экзегеза отрывка из Апокалипсиса (Откр. 13:15-18) о начертании числа зверя. Доклад на VII Пленуме Синодальной Богословской комиссии Русской Православной Церкви, Московская Духовная академия, 19-20 февраля 2001 года // Церковный вестник. 2004. № 10
• Ианнуарий (Ивлиев), архим. Этюд о толерантности // Церковный вестник. СПб., 2005. № 5 (65). С. 30-33
• Ианнуарий (Ивлиев), архим. С кем спорил великий апостол?: Диатрибы в Посланиях св. апостола Павла // Церковный вестник. СПб., 2005. № 6/7 (66/67). С. 27-31
• Ианнуарий (Ивлиев), архим. Связь новозаветной антропологии с сотериологией // Церковь и медицина. СПб., 2005. № 1. С. 8-9
• Ианнуарий (Ивлиев), архим. Христианам чужда идея сакрализации . Доклад на круглом столе «Беседы любителей русского слова: православное духовенство о языке» в СПбГУ 24 октября 2005 года // Кифа . 2005. № 11 (37).
• Ианнуарий (Ивлиев), архим. Посттрадиционное общество и катехизация // Личность и традиция: Аверинцевские чтения. К., 2005. С. 42-55
• Ианнуарий (Ивлиев), архим. Евангельские переводы С. С. Аверинцева // Личность и традиция: Аверинцевские чтения. К., 2005. С. 213-219
• Ианнуарий (Ивлиев), архим. Эсхатология в Новом Завете: Темы и проблемы // Христианское чтение. 2005. № 25. С. 67-79
• Ианнуарий (Ивлиев), архим. Диатриба в Посланиях апостола Павла // Библия и европейская литературная традиция: Материалы XXXIV Международной филологической конференции СПб., 2006. С. 11-27
• Ианнуарий (Ивлиев), архим. Слово о языке Церкви // Беседы любителей русского слова: Православное духовенство о языке: Материалы «круглого стола» (Санкт-Петербург, 24 октября 2005 г.). СПб., 2006. С. 121-125
• Ианнуарий (Ивлиев), архим. «Дайте кесарю кесарево, а Богу Богово»: Священное Писание Нового Завета об отношении к политике и государству // Радуга. СПб., 2006. № 2. С. 17-26
• Ианнуарий (Ивлиев), архим. Проблемы библейского перевода // Радуга. СПб., 2006. № 4. С. 35-42
• Ианнуарий (Ивлиев), архим. Богопротивные силы и «число зверя» в Книге Откровения // Страницы . 2006. Т. 11. № 1. С. 3-10
• Ианнуарий (Ивлиев), архим. Числовая символика в книге Откровения Иоанна // Библия и европейская лит. традиция. СПб., 2007. Вып. 2: Материалы XXXV междунар. филол. конф. С. 18-37
• Ианнуарий (Ивлиев), архим. «Дары различны… Но каждому дается проявление Духа на пользу» // Радуга. 2007. № 2. С. 16-26
• Ианнуарий (Ивлиев), архим. Эсхатология в Новом Завете: Темы и проблемы // Эсхатологическое учение Церкви: Материалы XXXIV Международной филологической конференции. Москва, 14-17 ноября 2005 г.: Материалы. М., 2007. С. 161-175
• Ианнуарий (Ивлиев), архим. Новозаветные корни православного учения о таинствах // Христианское чтение. 2008. № 29. С. 22-37
• Ианнуарий (Ивлиев), архим. Рецензия на: Джеймс Д. Данн. Новый взгляд на Иисуса: Что упустил поиск исторического Иисуса. М.:

в миру Ивлиев, Дмитрий Яковлевич (1943 — 2017) — современный российский деятель модернизма. Активный участник экуменического движения.

В 1975 г. совершена хиротесия во чтеца митр. Никодимом. В 1979 г. пострижен в монашество, а затем хиротонисан в иеродиакона и иеромонаха архиеп. Выборгским Кириллом. В 1986 г. возведен в сан архимандрита. В настоящее время — штатный клирик Казанского кафедрального собора г. Санкт-Петербурга.

В 1966 г. окончил С.-Петербургский университет. До 1975 — работник и аспирант университета. С 1975 г. — студент, затем (с июня 1978) — преподаватель С.-Петербургской Духовной академии и семинарии. С 1985 г. доцент СПДА. В Санкт-Петербургской духовной академии преподает Священное Писание Нового Завета и библейское богословие. В Московской духовной академии преподает экзегезу Священного Писания Нового Завета.

Цитаты

Кто устремится к изучению Катехизиса, услышав о том, что он необходим «для благоугождения Богу и спасения души»? К тому же, что это за «спасение души»?

Антропологический миф эллинизма «о спасенной душе» был с самого начала чужд Откровению Христа. «С самого начала [он] был отвергнут Церковью как … губительный соблазн, как некий род темного противо-благовестия… (1 Ин. 4:2-3). И Апостол Павел выразительно говорит об «искуплении тела нашего» (Рим. 8:23), «потому что не хотим совлечься, но облечься, чтобы смертное поглощено было жизнью» (2 Кор. 5:4)». Ну, а чье сердце забьется сильнее, узнав о том, что «вера есть уповаемых извещение, вещей обличение невидимых» (Евр. 11:1)? О том, что спасение есть спасение от греха, проклятия закона и от смерти? И т.д. и т.д. Да это какой-то гербарий из некогда зеленеющих и цветущих, полных жизни слов, а теперь высушенных и аккуратными рядами проложенных между страницами цитат.

Биография отца Ианнуария

Архимандрит Ианнуарий (в миру – Ивлиев Дмитрий Яковлевич) родился 9 декабря 1943 г. в Вологде в семье служащих.

В 1966 г. окончил физический факультет Ленинградского Государственного Университета.

До 1975 – работник и аспирант Университета, работал в области научных исследований в физике околоземного космического пространства.

С 1975 г. – студент, затем (с июня 1978) – преподаватель Ленинградской (ныне Санкт-Петербургской) Духовной Академии и Семинарии. С 1978 до 1981 преподавал Логику, Основное богословие и Догматику. С 1981 до настоящего времени преподавал Новый Завет и Библейское Богословие в Санкт-Петербургской Православной Духовной Академии.

С 1981 кандидат богословия. С 1985 г. доцент, с 2005 года профессор Санкт-Петербургской Православной Духовной Академии.

8 октября 1975 г. совершена хиротесия во чтеца в Успенской Крестовой церкви митрополичьих покоев Митрополитом Ленинградским и Новгородским Никодимом. 8 марта 1979 г. пострижен в монашество Архиепископом Выборгским Кириллом, 18 марта 1979 г., на 2-й неделе Великого поста им же хиротонисан во иеродиакона, 22 апреля 1979 г., в праздник Св. Пасхи рукоположен Архиепископом Выборгским (ныне Святейшим Патриархом Московским и всея Руси) Кириллом во иеромонаха в Иоанно-Богословском храме Санкт-Петербургской Духовной Академии. В 1986 г. возведен в сан архимандрита.

Является членом Синодальной богословской и библейской комиссий РПЦ МП. Член комиссии по канонизации святых РПЦ МП. Куратор редакции Священного Писания Церковно-научного центра «Православная Энциклопедия». Член международного научного общества Colloquium Paulinum. Участник многочисленных международных конференций и консультаций. Является также преподавателем Санкт-Петербургского Государственного Университета, Московской Духовной Академии, Белорусского Государственного Университета, Библейско-Богословского Института св. Апостола Андрея в Москве и т.д.

февраля 2018

Профессор радости. Памяти архимандрита Ианнуария (Ивлиева)

«Христианство - не религия, - говаривал отец Ианнуарий на лекциях. И, в ответ на удивленно открытые глаза и рты, продолжал. - Неверно воспринимать христианство как одну из многих религий. Религия - это комплекс приспособлений для связи с иным миром, а христианам никакие приспособления не нужны: Бог и так всегда с нами». Сейчас отец Ианнуарий - с Богом. И нас не оставил: то, что он дал всем, кто общался с ним, слушал его, никто не в силах отнять.

Когда выйдет этот номер «Воды живой», со дня кончины уже пройдет 40 дней. Символичный церковный срок позволяет сказать на несколько слов больше, нежели предполагает стандартный некролог.

Отец Ианнуарий почил 21 декабря 2017 года, переживя на 12 дней свой 74-й день рождения. Он встретил смерть дома, в своей скромной квартире на Заневском проспекте, знакомой многим, кто более-менее близко общался с ним. А общение это было так или иначе связано с научной и преподавательской деятельностью, которой он отдал значительную часть своей жизни.

Физик по первоначальному образованию, несколько лет проработавший по специальности в далекие советские 1960–1970-е годы, он пришел в Церковь и поступил в Ленинградскую духовную семинарию в 1975 году. Это был поворот не только радикальный в масштабах отдельно взятой личности, но и странный, необъяснимый и даже, выражаясь резче, недопустимый в контексте текущего идеологического момента: фактически состоявшийся специалист с высшим образованием вдруг перечеркивает свою карьеру и обращается к вере и к Церкви, или, как принято было думать в то время, к религиозным пережиткам прошлого. Впрочем, насчет странности и необъяснимости - это и так, и не совсем так. Кто интересуется историей тех лет, а тем более помнит то время, тот знает, чем были мотивированы подобные «грехопадения» номинальных «атеистов». Причем если поначалу они казались разовыми сбоями системы (и потому рассматривались чуть ли не на высочайшем комсомольском уровне, как в случае с будущим отцом Ианнуарием), то вскоре стали происходить всё чаще и чаще, так что к началу 1980-х эту малоприятную для уполномоченного совета по делам религии тенденцию сдерживать становилось всё труднее и труднее.

Дело в том, что в те годы Церковь обладала куда меньшим, чем сегодня, диапазоном богатств и возможностей - имущественных, пространственных, кадровых, медийных. Но эта невольная отстраненность или, так сказать, вытесненность Церкви на периферию жизни имела своеобразный побочный эффект, не предусмотренный властями: именно сюда стали стремиться образованные молодые люди, искавшие альтернативы советской псевдодуховности, которой тогда, казалось, был пропитан весь воздух вокруг.

При этом, однако, основной мотив для этих людей заключался не в эскапизме, то есть желании уйти от реальности, а наоборот, в стремлении обрести реальность - такую, что была бы настоящей, невыдуманной, а не фантомом, сконструированным пропагандой. Интуиция влекла к древним классическим текстам, хранителями которых были или университетские библиотеки, или… Церковь, пусть даже пребывающая в весьма стесненном состоянии.

Парадокс в том и заключался, что поиск новизны был обращен в прошлое, и чем более древнее, тем более надежное и достоверное. Ведь это смотря как что называть: для кого-то «отжившие предрассудки / религиозные пережитки», а для кого-то - нетленные сокровища, непреходящие богатства. Из них главным, данным на все времена достоянием, которое никто и никогда не в силах уничтожить, была и остается Библия, древний священный текст, написанный когда-то на древнегреческом языке и переведенный на самые разные современные и не очень современные языки мира.

Именно интерес к Библии как к великому тексту и привел в Церковь Дмитрия Ивлиева - будущего монаха, иеромонаха, архимандрита Ианнуария, профессора Духовной академии. Точнее, даже не просто интерес, а любовь к Библии как к слову, Слову с большой буквы. Тут важны оба греческих корня, из которых складывается всем знакомое слово «филология»: «филия» - любовь, «логос» - слово. Любовь к Слову - вот что сделало отца Ианнуария таким, каким его знали и любили несколько поколений студентов, слушателей различных лекционных курсов, радиопередач, читателей журналов, в том числе и нашего, и многих самых разных людей, с кем он общался.

Быть священником и филологом одновременно - сочетание в высшей степени замечательное, оказывающее необычайно мощное и плодотворное воздействие, настоящий образец для подражания. Слушая проповеди и лекции отца Ианнуария, читая его переводы и толкования Писания, внимая его увлеченным рассуждениям даже на далекие от библеистики темы, всякий мог убедиться в том, насколько тесно и очевидно связаны филология и богословие.

Отец Ианнуарий мало кому отказывал в просьбах прочесть лекцию в просветительском центре, на приходе, на курсах, конференциях, семинарах - от самого высокого международного уровня до приходского и провинциального. Будучи человеком безупречного воспитания и широкой образованности, он был необычайно тактичным и терпимым к самым разным формам человеческого поведения.

В последние годы своей жизни отец Ианнуарий страдал от разных физических недугов, из-за которых ему трудно было передвигаться и даже порой стоять. Выражаясь словами его любимого апостола Павла, это было своеобразное «жало в плоть» (2 Кор. 12, 7), несмотря на которое он продолжал читать лекции, «не сбавляя оборотов».

Если бы можно было попросить отца Ианнуария о последнем напутствии, он наверняка ответил бы словами всё того же апостола Павла: «Радуйтесь всегда в Господе; и еще говорю: радуйтесь» (Флп. 4, 4). Эти слова я когда-то по-новому услышал из уст отца Ианнуария во время его проповеди в на Апостольское чтение в праздник Входа Господня в Иерусалим.

Пусть же словами радости в Иерусалиме Небесном дорогого отца Ианнуария встретят святые и праведные!

ТАТЬЯНА КИРИЛЛИНА, РЕДАКТОР НОВОСТЕЙ ИА «ВОДА ЖИВАЯ»

С отцом Ианнуарием я познакомилась в середине 1990-х, выйдя замуж за его двоюродного племянника. Сейчас жалею, что старалась не злоупотреблять его вниманием, хотя, конечно, это было правильно. Он всегда был готов помочь, в том числе и материально, вообще у него было очень сильное стремление дать, а не получить. Когда приглашал в гости, предупреждал: «Только не приноси ничего! Принесешь пироги - на порог не пущу!» А сам с охотой угощал.

Рассказывал, как в голодные девяностые подкармливал детей, игравших во дворе, приглашал их домой, включал им хорошую музыку, давал читать книги. За не очень-то благополучной судьбой некоторых из них продолжал следить, когда они уже стали взрослыми.

Но главное богатство, которым он щедро делился со всеми, был, конечно, его незаурядный ум. Сколько людей признавались, что он им «поставил на место мозги», вера скольких людей в результате общения с ним обрела осмысленность! Он читал лекции не только для специалистов - и везде был любимым лектором, хотя и жаловался, сравнивая себя с дореволюционным профессором Николаем Глубоковским: «Как-то видел письмо профессора Глубоковского ректору Духовной академии, где он просил уменьшить количество лекционных часов, чтобы освободить время на занятия наукой. Честно говоря, позавидовал ему: я бы не бегал по лекциям, но на что я тогда буду жить?» Не знаю, было ли это утешением, но я попыталась рассказать отцу Ианнуарию, как много значат эти лекции для людей, вряд ли имеющих возможность получить богословское образование. Кстати, он не любил, когда его величали богословом: «Я - библеист-новозаветник!»

Много лет каждый день, произнося текст покаянного пятидесятого псалма, вспоминаю отца Ианнуария: «Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей и по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие мое…» - «Видите, каждая мысль здесь выражена два раза разными словами? Это хиазм, стилистическое украшение, характерное для восточной поэзии». А понимание Апостольского чтения, с каковым в наших храмах большие проблемы? Бесценно!

А еще я всем теперь легко объясняю (разумеется, всегда ссылаясь на него), что значит «возлюби ближнего, как самого себя»: дело не в эмоциях, которые мы можем к кому-то и не испытывать. В оригинале употреблено слово ἀγάπη - «жертвенная любовь»: человек должен быть готов пожертвовать чем-то для другого, помочь ближнему, кто бы он ни был и как бы мы к нему ни относились, потому что, подчеркивал отец Ианнуарий, это такой же человек, как и мы сами, он точно так же страдает от голода и холода, ему так же обидно и больно.

«Сегодня у меня дата пострига - тридцать пять лет назад я стал ангелом», - сказал он как-то не без некоторой иронии, но с какой-то смущенной радостью. Он и при жизни был добрым ангелом для многих его знавших, и теперь уже точностал таковым для всех нас.

, БИБЛЕИСТ, ПРОФЕССОР СПБГУ

Встретился я с отцом Ианнуарием впервые в конце 1970-х, когда стал появляться в Духовной академии - меня пригласил ректор, . Я и жил тогда близко, ходил в академическую церковь. В год 1000-летия Крещения Руси в жизни Русской Православной Церкви произошли огромные перемены. Тогда прошли три большие научные конференции, в которых впервые приняли участие ученые из Ленинградского университета, Академии наук и Духовной академии. К тому времени я был доктором наук, моя диссертация была посвящена древнеславянским переводам Библии. Я стал присматриваться к церковным специалистам, понимая, что дальнейшая работа без них невозможна.

В 1990-е в нашей стране появилось Библейское общество, в рамках деятельности которого мне предстояло сделать довольно большую работу - исследование Евангелия от Иоанна. Я собрал коллектив славистов, специалистов по рукописям, и пригласил отца Ианнуария - в течение года он читал для них лекции. Работа шла так: мы сидели в библиотеках, обрабатывали разночтения, проанализировали 1150 рукописей. Главный вопрос стоял так: на основе какого текста был осуществлен перевод Евангелия Кириллом и Мефодием - апракоса (разновидность Евангелия или Апостола, текст в котором организован не в каноническом порядке, установленном Лаодикийским собором, а календарно, согласно с недельными церковными чтениями. - Прим. ред.) или Четвероевангелия. Большинство ученых склонялось к тому, что источником был апракос, мы же доказали, что Четвероевангелие. Работа «Евангелие от Иоанна в славянской традиции» вышла в 1997 году, в 2008-м - «Библия в богослужении», в этом издании отец Ианнуарий участвовал как консультант.

В 2002 году отец Ианнуарий редактировал издание Нового Завета на греческом языке с подстрочным переводом на русский; издание осуществлялось Библейским обществом. Вся страна сейчас пользуется этим изданием, а для тех, кто недостаточно владеет греческим языком, оно вообще бесценно. В других странах подобная работа была проделана, но у нас грамматическая база гораздо лучше: одной греческой форме соответствует одна русская.

В компании с Сергеем Аверинцевым и также недавно ушедшим из жизни протоиереем Сергием Овсянниковым мы занимались современным переводом Нового Завета. Этот труд закончен не был, но часть опубликовали: три Евангелия в переводе С. С. Аверинцева и Послание к римлянам в переводе отца Ианнуария. Принцип нашей работы заключался в том, что мы редактировали друг друга. Так вот, он был очень хороший редактор, его правки всегда касались существа дела, а вот самого отца Ианнуария редактировать было очень трудно. Спросишь у него: «Почему вы здесь именно так перевели?», а он в ответ: «Да я могу иначе!» - и сразу предлагал другой вариант. Он свой перевод не «защищал», поскольку видел в тексте очень много смыслов. Проблема перевода Нового Завета в том, что язык, на котором он написан, страшно примитивный, а содержание таково, что человечество до сих пор над ним думает.

Кафедра библеистики филологического факультета СПбГУ, которую я возглавил, возникла только благодаря отцу Ианнуарию, без него я бы за это не взялся. Сейчас я тоже, когда читаю со студентами тексты, показываю, как то или иное место можно по-разному перевести.

Был период, когда мы много вместе путешествовали, ездили на библейские конференции за границу. Мы жили по две-три недели вдвоем, готовили еду, мыли посуду… Отец Ианнуарий был идеальным товарищем, с ним никогда не возникало проблем, и вкусы у нас были похожие. Он создавал вокруг себя какую-то уютную среду. Кстати, долгое время я думал, что он старше меня, он и вел себя, как старший - покровительственно, но мягко. А потом оказалось, чтоя на два года его старше.

На моих глазах целая плеяда физиков пришла в Церковь, отец Ианнуарий был не первым. Я наблюдал этот процесс: ученые-естественники в то время приходили к Богу, и это захватывало их целиком: через месяц он уже монах, через три - священник… В Церкви таких людей, как говорится, вырывали с руками - была острая нужда в умных, образованных «кадрах». Отца Ианнуария эксплуатировали страшно: сколько речей он написал для архиереев - про борьбу за мир и прочую, как сейчас очевидно, ерунду! А тогда казалось, что это нужно. Собственно, это шло на пользу Церкви, но отнимало у таких людей, как отец Ианнуарий, массу времени, которое они бы могли потратить на что-нибудь более полезное. Он мотался на поезде из Ленинграда в Москву и обратно чуть не каждый день.

Мне кажется, он не реализовал себя по-настоящему. Я вот гораздо больше реализовался, чем он… Читать лекции в Университете и в Духовной академии - разные вещи. Лучше бы он работал только в Университете, это была его среда, как мне кажется. В Духовной академии говорят о богословии чуть-чуть, цель - выпустить священника, а не богослова. У нас, конечно, многое, в том числе и духовное образование, перевернуто с ног на голову: на Западе человек сначала получает богословское образование в университете, а потом, если хочет стать священником, поступает в семинарию.

Но, конечно, преподавая в Духовных школах, отец Ианнуарий воспитал многих священников. Он был прекрасным руководителем студенческих работ. Лучшие работы были именно у его студентов: их всегда отличал четкий выбор темы, он так умел поставить задачу, как больше никто не умел.

ЖАННА СИЗОВА, ПОЭТ И ЖУРНАЛИСТ

Мы познакомились в середине 1990-х на христианском радио «Мария». В дальнейшем виделись на радио «Град Петров», в культурно-просветительском центре «Лествица» и на занятиях летнего богословского института, организованных ББИ святого апостола Андрея в Подмосковье. Нас связывали долгие часы доверительных разговоров, которые за многие годы сложились не в дружбу, но в особую прочную симпатию, обнаруживавшую себя не только в высоком штиле,но и в быту - через прогулки, лесную землянику и совместные трапезы, в которых отец Ианнуарий всегда был изысканным и одновременно безыскусным собеседником. В нём не было чопорности и напыщенности, однако его внимательный взгляд чутко наблюдал за динамикой происходящего. «Возьмите лучше перси-ик», - распевая последний слог, предлагал отец Ианнуарий, когда беседа приобретала логическое завершение или нуждалась в перемене темы. Такая «малая церемониальность» словно уравновешивала, заземляла, возвращала к реальности наши разговоры, в которых обязательно присутствовали два временных измерения: события библейской истории и насущные происшествия и казусы.

Ироничность отца Ианнуария проникала во все сферы жизни, ничто не оставляя без внимания, будь то сфера культуры или церковной политики. Все недоразумения эпохи в его устах подвергались радикальной критике. Особенно ехиден он был по отношению к показной или наивной религиозности.

Тема, к которой мы часто возвращались, была тема прощения - один из ключевых вопросов христианства. Рассуждения отца Ианнуария были подчас не только «неканоничными», но и совсем неожиданными. «Если следовать естественным законам, то врага любить невозможно, - говорил он. - Нужно большое усилие, чтобы найти в себе это чувство прощения, которое чаще всего окажется лицемерным, лживым, притворным. Врага лучше всего отдалить от себя тем или инымспособом. Если у вас нет возможности ответить врагу, если страшно с ним спорить - надо самому убежать от него. Человек слаб для прощения. Лучше бегите от врага своего, бегите сломя голову, сверкая пятками!»

В другой раз мы говорили о прощении, которое возможно через присутствие Святого Духа, отец Ианнуарий приводил евангельские слова: «Когда же будут предавать вас, не заботьтесь, как или что сказать; ибо в тот час дано будет вам, чтосказать, ибо не вы будете говорить, но Дух Отца вашего будет говорить в вас» (Мф. 10, 19). «То есть человек в Духе Святом скажет слова прощения по вдохновению, а уж как скажет - разве мы можем знать?» - развел руками он.

В одну из последних наших встреч разговор снова коснулся темы прощения. Я спросила о его собственном опыте - не только пастырском, но и личном. «Бывают, конечно, какие-то обиды и раздражения, - отец Ианнуарий был прям и откровенен, - но я стараюсь не проявлять это вовне, умалчивать. У меня только один или два раза в жизни были такие состояния гнева, которых я сейчас очень стыжусь. Но всё же в минуты молитвенного состояния я всегда стараюсь одернуть себя и сказать: что же ты делаешь, они такие же люди, как ты, может быть, даже лучше, погляди на себя! Очень хорошо иронически и со смешком взглянуть на себя - это помогает избавиться от чувства злобы. Хотя как люди трезвые и здравомыслящие, мы не можем не рассуждать, а иногда и не осуждать зло и злые поступки. Но одно дело осуждать людей за их злые поступки и мысли, а другое - не прощать их. Уж если Бог всё прощает, то тебе-то и подавно пристало. Со мной в жизни не было, чтобы кто-то доставлял мне такое зло, которому прощение бессильно - от такого, слава Богу, меня Господь оградил. Но несправедливостей бывало много, сплошь и рядом, однако все они такие мелкие, касались чего-то тленного, чаще всего материального - всё это так мало перед лицом вечности, перед лицом нашей будущей жизни…»

Весть о кончине отца Ианнуария привела меня в состояние оцепенения, онемения… Казалось, он должен существовать всегда - это ощущение прочности, надежности, незыблемости создавал его спокойный, с мелодичным интонированием тембр голоса, неторопливые, выверенные, «скупые» движения, ровное покачивание головы.

Этот человек был превосходным учителем, умел передавать свой опыт и знания. Теперь можно и нужно говорить о его житейском героизме, связанном с воспитанием и заботой о двух мальчиках, которых он один опекал и поднимал на протяжении многих и трудных последних лет. Ученый, как никто другой знавший и любивший Евангелие и живший по Евангелию, отец Ианнуарий, человек глубокого и бескомпромиссного ума, для моей семьи был константой - вне времени, вне социума, всегда над- и одновременно глубоко укорененным во все мировые исторические события, как если бы они случились внутри его отдельно взятой жизни.

Архимандрит Ианнуарий (в миру - Ивлиев Дмитрий Яковлевич) родился 9 декабря 1943 г. в Вологде в семье служащих. В 1966 г. окончил физический факультет Ленинградского Государственного Университета. До 1975 - работник и аспирант Университета, работал в области научных исследований в физике околоземного космического пространства.

С 1975 г. - студент, затем (с июня 1978) - преподаватель Ленинградской (ныне Санкт-Петербургской) Духовной Академии и Семинарии. С 1978 до 1981 преподавал Логику, Основное богословие и Догматику. С 1981 до настоящего времени преподавал Новый Завет и Библейское Богословие в Санкт-Петербургской Православной Духовной Академии. С 1981 кандидат богословия. С 1985 г. доцент, с 2005 года профессор Санкт-Петербургской Православной Духовной Академии.

8 октября 1975 г. совершена хиротесия во чтеца в Успенской Крестовой церкви митрополичьих покоев Митрополитом Ленинградским и Новгородским Никодимом. 8 марта 1979 г. пострижен в монашество Архиепископом Выборгским Кириллом, 18 марта 1979 г., на 2-й неделе Великого поста им же хиротонисан во иеродиакона, 22 апреля 1979 г., в праздник Св. Пасхи рукоположен Архиепископом Выборгским (ныне Святейшим Патриархом Московским и всея Руси) Кириллом во иеромонаха в Иоанно-Богословском храме Санкт-Петербургской Духовной Академии. В 1986 г. возведен в сан архимандрита.

Является членом Синодальной богословской и библейской комиссий РПЦ МП. Член комиссии по канонизации святых РПЦ МП. Куратор редакции Священного Писания Церковно-научного центра "Православная Энциклопедия". Член международного научного общества Colloquium Paulinum. Участник многочисленных международных конференций и консультаций. Является также преподавателем Санкт-Петербургского Государственного Университета, Московской Духовной Академии, Белорусского Государственного Университета, Библейско-Богословского Института св. Апостола Андрея в Москве и т.д.

О СЕБЕ

Я вырос в семье неверующих людей. И мама, которая скончалась, когда мне исполнилось семь лет, и отец были коммунистами. Так что никакого христианского воспитания ни в детском, ни в отроческом возрасте я получить не мог. Разумеется, если не считать прививавшихся в семье и в школе основных нравственных принципов, вошедших в плоть и кровь русской культуры и быта благодаря многовековой педагогической заботе Православной Церкви. Сейчас эти жизненные устои основательно поколеблены, если не сказать практически исчезли, что приходится ностальгически констатировать. Как бы критически ни относиться к христианскому воспитанию народа в дореволюционную пору, благие следы этого воспитания отразились на двух-трех поколениях, выросших уже в условиях безбожного государства. После окончания ленинградской средней школы я поступил учиться на физический факультет Университета, носившего почему-то имя А. А. Жданова. Мы об этом тогда не задумывались и не придавали подобным символам ровно никакого значения.

Идеологическая ситуация в последние хрущевские годы была терпимой, и студенты тех лет в своем большинстве были бунтарями-оппозиционерами, впрочем, весьма умеренными. О притеснениях Церкви в те же годы мы ничего не знали, так как с Церковью не соприкасались. Соприкоснуться же с Церковью мне пришлось в начале 70-х годов. Тогда я учился в аспирантуре физического факультета. Стипендия была ничтожной, и приходилось искать ради заработка какую-нибудь необременительную работу. Таковой показалась мне работа ночным сторожем в Николо-Богоявленском соборе. Вот там я и соприкоснулся впервые с церковной жизнью в ее, мягко говоря, не самом лучшем варианте. Ведь христианство в атеистическом государстве было замкнуто исключительно на литургическую практику в ничтожном количестве функционирующих храмов. Бесконечные старушки в бедной одежде, отсутствие молодежи и даже следов миссионерства, строгий государственный надзор, требоисполнительные заботы клира: Все это могло оттолкнуть. На то и было рассчитано. Но меня не оттолкнуло. Напротив, я был поражен, восхищен и заинтересован тем великим богатством, которое чувствовалось за видимой нищетой. Я стал читать христианскую литературу совершенно бессистемно, то, что удавалось достать. Первая библейская книга, с которой я тогда познакомился, была книга Деяний святых апостолов. Но преимущественно с упоением читались русские религиозные философы: Владимир Соловьев, о. Павел Флоренский. Вначале я постепенно преодолевал в себе стеснительность в обнаружении внешних знаков церковного благочестия (перекреститься, приложиться к кресту или иконе и т. п.), а потом почувствовал, что я принял Христа в сердце.

В те годы я был представлен замечательному человеку - митрополиту Ленинградскому и Новгородскому Никодиму. Он произвел на меня невыразимо большое впечатление. Он же вскоре предложил мне стать студентом Ленинградской, ныне Санкт-Петербургской Духовной Академии, которую я и закончил в 1979 г. Еще будучи студентом Академии, я был пострижен в монашество с именем Ианнуарий в память священномученика 2-го века. Тогда же был рукоположен в священный сан. С той поры прошло почти четверть века. И все эти годы я преподавал Священное Писание Нового Завета, если не считать прочие многочисленные церковные послушания, среди которых немалое место занимало участие в бурной в те ушедшие годы экуменической деятельности Русской Православной Церкви. Кстати сказать, именно это послушание не только выработало в характере братское отношение к представителям иных исповеданий, но и способствовало укреплению собственного испытующего богословского сознания и развития.

Что касается библейских штудий, то это оказалось делом далеко не легким. Библейская наука последних столетий претерпела бурное развитие, не оказавшее почти никакого влияния на наши отечественные духовные школы. Пришлось очень много изучать самостоятельно. И я благодарен Богу, что Он сподобил меня такой великой милости: постигать Его Благую Весть самому и по мере сил пытаться донести ее до слуха и сознания других людей. Изучая во всех подробностях Слово Божие, - а это, по-моему, есть самое прекрасное занятие на свете - неизменно укрепляешься в вере, получаешь утешение и несравнимое интеллектуальное наслаждение. Сейчас в нашей стране наступили времена разбрасывать семена, а не камни, семена Слова Божия. Перед каждым христианином Господь поставил эту задачу. Но прежде чем браться за ее исполнение, каждый должен критически оценить собственные способности и возможности. Да поможет нам всем в этом Бог.

Архимандрит ИАННУАРИЙ (Ивлиев): интервью

Архимандрит ИАННУАРИЙ (Ивлиев) (1943-2017) - выдающийся библеист, преподаватель, профессор СПбДА: | | .

- Отец Ианнуарий, какую литературу, на Ваш взгляд, можно называть христианской?
- Смотря, что мы вкладываем в это понятие. Если говорить в широком плане, вся русская литература является составной частью нашей культуры, которая целиком базируется на христианстве. Поэтому практически вся наша литература выросла из христианских корней, как и наш язык — из библейских корней. Если же говорить в узком плане, то истинно христианской литературой является, прежде всего, Новый Завет и все, что непосредственно его касается. Кроме того существует ряд художественно-церковной или квазицерковной литературы. Например, Николай Лесков или, если говорить о католической литературе, или со своим циклом анекдотических рассказов «Современный патерик». Это все бытописательная литература на христианские темы.

У Лескова хорошо прочувствованные, очень добрые книги о жизни православного духовенства и мирян. Но как «воцерковленный» — понятие, не тождественное понятию «христианский», хотя и близкое, так и не тождественна настоящая христианская литература, то есть литература, которая содержит в себе какие-то христианские истины, которая призывает к вере в Бога через Иисуса Христа и наставляет человека в этой вере, таким вот книгам. То, что делает Лесков в его иронически мягкой манере по отношению к православному духовенству, характерно и для Бернаноса, пишущего в мягкой, но с трагическим оттенком манере о духовенстве католическом.

Хороший роман Грэма Грина «Сила и слава» — тоже очень мягкое, гуманное произведение о католическом священнике в страшную эпоху мексиканской революции. Но Вы же понимаете, что ни Лесков, ни Бернанос, ни Грэм Грин, ни уж тем более Майя Кучерская никогда не привлекут какое-то значительное количество людей к Евангелию Христову, потому что их книги — это просто реалистическое (либо иронически карикатурное, как у Майи Кучерской) описание церковной жизни.

- Думаете, через такую литературу люди к Христу не обратятся?
- Видите ли, Дух дышит, где хочет, и человек может прийти к Христу через березку или сосенку, или через рюмку вина. Через что угодно! Но специфически миссионерского значения такая литература не имеет. Она подобна реалистической живописи. Мы приходим в Русский музей, видим какие-то картины на церковные темы. Можем восхищаться ими, проникаться их психологизмом, получать эстетическое удовольствие или неудовольствие. Но миссионерской специфики у них, конечно, нет. С другой стороны, миссионерскую специфику могут иметь любые произведения искусства.

Одним из путей проникновения в человека ощущения присутствия Божиего является красота. Мы выходим на берег моря, видим прекрасные краски заката, по спине у нас бегут мурашки, и мы восклицаем: «Это божественно!» То же с литературой. Вы можете сколько угодно читать Лескова или Бернаноса и не почувствовать божественности. Но прочитаете в стихотворении у Пушкина: «Буря мглою небо кроет…», не имеющем никакого чисто внешнего отношения к Богу, и у Вас может появиться ощущение причастности к божеству. То есть сама по себе тематика творчества еще не является определяющим моментом для христианской миссии.

Обычно, когда говорят о христианской православной литературе, указывают на Достоевского. Да, конечно, эти книги написаны очевидно церковным человеком, в котором христианские мотивы занимают очень большое место. Но мне лично представляется самым ценным в его произведениях отнюдь не сугубо христианские мотивы, связанные с какими-то блаженными типа князя Мышкина или старцами («Братья Карамазовы»), а глубокие мысли, которые, скажем, выражены в «Записках из подполья». Причем высказываются они героем отрицательным, из подполья. Это мысли о свободе человеческой воли. Выше этого, по-моему, сказать невозможно, и это чисто евангельские мысли.

Сегодня появляется множество рассказов из церковного быта. Это именно художественные произведения, не дневники, не воспоминания. Можно ли сказать, что они имеют к реальности обращения человека ко Христу примерно такое же отношение, как, например, романы Вальтера Скотта к реальному средневековью? Все-таки произведения Вальтера Скотта — это романтизм, от реального рыцарского быта в его книгах очень мало…
- Тут я с Вами полностью согласен.

Есть и еще один аспект: литературе не следует переоценивать свою роль. Часто «православную литературу» критикуют за то, что она берет на себя воспитательную функцию.
- Да, они надуваются, как пузыри, все эти наши художественные творцы. Если говорить серьезно, с XIX века интеллигенция на место Церкви ставит Искусство с большой буквы. Особенно литература, которая подчас встает в такую величественно-пророческую позу, как у Толстого и того же Достоевского. Или возьмем Александра Солженицына — замечательного писателя. Но как нашему современнику воспринять его пророческую позу, когда он, как на трибуне, упрекает человечество во всевозможных грехах, поднимая к верху перст и восклицая: «Люди! Забыли Бога!». Когда мы читаем Евангелие и слышим подобное в речи Иоанна Крестителя, мы понимаем, какое мощное воздействие это могло оказать. Но я не могу сегодня представить себе молодого человека, который без скептической усмешки все это воспринял.

В XIX и XX веках искусство для интеллигенции заменяло Церковь, из искусства делался некий кумир. Да и сегодня так, посмотрите телевидение в его самой вульгарной ипостаси, со всеми этими «звездами на льду» и поп-певцами. Посмотрите более серьезную программу, например, на канале «Культура», везде вы почувствуете, что искусство как бы выступает в качестве нового Евангелия, от него ждут какого-то живого слова, которое наполнило бы жизнь людей смыслом. Не наполнит! У искусства совершенно иная задача. И тот факт, что интеллигенция сделала из писателей, художников, композиторов, артистов кумиров, требует некоторого иронического, саркастического отношения и развенчания. Вот, по-моему, некоторые ранние произведения современного автора Владимира Сорокина грубовато, но именно это и делали. Его книги изысканы с определенной точки зрения, в них — игра со словом, с метафорами, с цитатами, и вот так игриво он разрушает всяких кумиров, в том числе литературных.

Подытожу: если литература перестает занимать нужное ей место (как любой перекос в этой жизни), могут получиться не самые добрые плоды.
- Всяк сверчок знай свой шесток…

Отец Ианнуарий, если немножко вернуться, замечу: если даже произведение касается церковной тематики, то христианским его делает не герой — священник или какой-то другой христианин, а то, как поднимаются проблемы, что становится центром книги — человек с его внутренним миром, с его поиском, с его стремлением к небесам. И это делает литературу более христианской, чем внешние формы.
- Понимаете, ни Бога, ни воскресшего и вознесшегося Ииcуса Христа, ни тем более Духа Святого описать невозможно, потому что Бог неопределим, неизобразим. Нам дано знать только энергию Бога, его действие в нас и в этом мире, его присутствие (парусию), силу Христову. Это присутствие везде и всегда: в любви, красоте, радости, нравственной святости. Надо только уловить и прочувствовать.

Священное Писание Нового Завета — тоже литература. И евангелист Лука — блестящий литератор и историк, который тщательно изучил все, что было до него, отредактировал и на прекрасном художественном языке изложил в своем Евангелии. То же самое можно сказать о евангелисте Матфее, который не просто воспринял существовавшую до него традицию, но еще и организовал ее. Например, он собрал массу изречений Иисуса Христа в три главы, которые называются «Нагорная проповедь». Это боговдохновенная литература, при этом несущая на себе оттенки художественности.

Теперь вспомним, что является центром Евангелий, с чего они начинаются и чем заканчиваются. Это первые слова Христа, сказанные после Крещения: «Исполнилось время, и приблизилось Царство Божие. Покайтесь и веруйте в Евангелие». А если переводить точнее: «Исполнился срок и здесь уже Царствие Божие. Кайтесь и веруйте в это Евангелие». Там, где Христос (а для нас там, где Дух Святой), Царствие Божие. Несмотря на все трудности нашего пребывания в этом злом мире, мы живем в царстве кесаря и в то же время являемся гражданами Царства Божия.

Но вот где та современная литература, которая показала бы мне радость Царствия Божия здесь и сейчас? Когда я читаю в Евангелиях: «Исполнилось время и здесь уже Царство Божие. Веруйте в это и вы будете счастливы и блаженны», — я сразу с радостью отдаю себя этому. Покажите мне что-нибудь в современной литературе, что я прочитал бы и почувствовал «здесь уже Царствие Божие».

Действительно, если литература дерзает называться христианской, она должна возвещать Царство, пришедшее в силе. Если она не возвещает, тогда это просто литература. А уж о ее качестве надо судить литературоведам. Знаете, Вы для меня сейчас очень большое открытие сделали!
- При этом мы не должны забывать еще один момент, о котором говорит апостол Павел: «Сила моя в немощи совершается». Ведь мы живем в мире страданий, которые испытываем постоянно «на собственной шкуре». Прочувствовать Царство сквозь эти страдания, даже благодаря им, — это тоже великая задача, которая, не знаю, доступна ли современному писателю…

Подготовили Мария Сорокина, Анна Ершова

ВЗГЛЯДЫ НА ТЕОРИЮ ЭВОЛЮЦИИ В ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ

В истории мысли последних двух столетий идея эволюции оказалась яблоком раздора в естествознании, в философии, в религии и в идеологии. В отношении к эволюции можно наблюдать очень пристрастное отношение. Это отношение объясняется не столько научно доказанными фактами, не столько логикой, сколько психологическими факторами. С одной стороны, действует здоровая интуиция непредубежденного взгляда на невероятную, восхитительную сложность, красоту и целесообразность устройства окружающего нас мира, особенно мира живых существ. Эта интуиция всячески противится утверждению, что все это удивительное многообразие форм, вся эта гармоническая слаженность - результат набора слепых случайностей. С другой стороны, существует некий психологический барьер как результат мощной пропаганды материалистического мировоззрения в течение последних столетий. Он не позволяет множеству людей принять веру в Бога Творца. Такие люди гораздо спокойнее чувствуют себя, когда они соглашаются с простейшими квазинаучными объяснениями мира. Существует еще третья психологическая сторона. Реальные факты эволюции в онтогенезе, а также прогресс науки и техники невольно вызывают по аналогии представление об эволюции и прогрессе природы в целом.

Говоря об эволюции, люди, прежде всего, имеют в виду гипотезу, согласно которой живые существа возникли из неживой материи, и согласно которой высшие формы жизни возникли из низших путем непрерывного или прерывного превращения. Особое внимание, разумеется, вызывал частный случай этой гипотезы: превращение некоего древнего человекообразного существа в современного человека.

От внимательного наблюдателя не может укрыться тот факт, что все разновидности эволюционной гипотезы в настоящее время пребывают в жестоком кризисе. Во-первых, остается научно не доказанным сам факт эволюции. Во-вторых, наука не может указать подлинные причины и механизмы эволюции, если даже она имела или имеет место.

Никто не видел своими глазами эволюционного происхождения какой-либо из основных групп организмов и даже просто превращения одного вида живых существ в другие. Поэтому для науки естественно было обратиться к ископаемым останкам живых существ. Были обнаружены миллионы костей и других свидетельств прошлой жизни на земле. На основании этих останков были попытки воспроизведения так называемой «палеонтологической летописи», или «древа жизни». Однако именно в этой летописи, несмотря на колоссальное количество ископаемого материала, отсутствуют достаточные основания для признания постепенного превращения одних видов в другие. В одной из сказок Киплинга слон становится слоном по той причине, что крокодил вытянул его маленький нос в длинный хобот. Дарвин нас уверял, что таким крокодилом была постепенная эволюция. Современные гипотезы трансформировали предположение Дарвина: крокодил тянул слона за нос не медленно, но рывками. Однако никаких слонов с малыми или средней величины носами палеонтология нам не предъявляет. Крокодил пока остается только в сказке Киплинга. Разные группы живых существ впрыгивают в палеонтологическую летопись как бы ниоткуда. Палеонтология, как и современное состояние биосферы, не обнаруживает переходных ступеней между различными формами жизни. Не говоря уже о том, что палеонтология принципиально не способна пролить свет на происхождение жизни как таковой.

Относительно первого затруднения некоторые эволюционисты предложили гипотезу внезапных резких скачков в развитии, которая, в свою очередь, не предлагает никаких правдоподобных механизмов таких скачков. Относительно второго затруднения предлагались различные гипотезы зарождения жизни из неживой материи, ни одна из которых не выдержала критики. Предлагалась и гипотеза занесения жизни на землю с других планет. Но вопрос о происхождении жизни как таковой остается открытым.

Вообще разные гипотезы о самозарождении жизни из неживой материи кажутся иррациональными хотя бы уже в силу нулевой вероятности такого события. Нет нужды приводить результаты соответствующих вычислений. Они теперь хорошо известны. Разумеется, всегда существовали и будут существовать попытки построить perpetuum mobile или найти «философский камень». Будут существовать и попытки экспериментально или теоретически извлечь простейшую живую клетку из какого-нибудь гипотетического «органического бульона». Но к науке это не имеет никакого отношения.

Естественно, что особенный интерес всегда вызывали сообщения о найденных останках существ, которые образовывали переходную ступень между приматами и человеком. Иногда эти сообщения оказывались мистификацией. Иногда находились разрозненные фрагменты скелетов и на основании этих ничтожных фрагментов делались претенциозные утверждения о находке яко бы бесспорных промежуточных звеньев между обезьяной и человеком. Во всех этих случаях вывод делался без достаточного основания в нарушение фундаментального закона онтологии и логики. Однако все мы с детства видели множество красочных изображений, на которых обезьяна постепенно превращалась в человека белой расы, иногда в современном костюме. Нас уверяли, что эти красочные фантазии - результаты научных открытий. Кто же будет спорить с наукой?! Слепая вера в науку в последние столетия иногда, - как в этом случае, - приобретала карикатурные формы.

В Православной Церкви редко давались оценки тем или иным научным гипотезам. Наука занимается своим делом, Церковь - своим. Но там, где наука пытается узурпировать место религии и становится идолом, Церковь должна реагировать. К сожалению, гипотезу эволюции идеологи часто использовали в антихристианских целях. Поэтому эволюция была предметом обсуждения в среде православных богословов. Взгляд на эволюцию был различным: от крайне отрицательного до восторженно положительного (разумеется, без атеистических выводов из нее), от поверхностного до очень глубокого.

В спектре разных отношений к эволюционной гипотезе отметим вначале ее радикальное неприятие. Среди критиков эволюционизма в последние десятилетия следует назвать иеромонаха Серафима (Роуза) (+ 1982). Он был и остается одним из самых популярных среди русских православных писателей. Он известен своим крайним традиционализмом. В одном из своих сочинений он полемизировал с современным греческим богословом А. Калимиросом, который защищал эволюционизм.

А. Калимирос писал: «Первые главы Святой Библии - это ничто иное, как история творения, прогрессирующего и завершаемого во времени… Творение не пришло в бытие мгновенно, но претерпело ряд последовательных появлений, развитие в шесть разных «дней». Как еще назвать этот прогресс творения, как не эволюцией?». Он же говорит об Адаме как об «эволюционирующем звере». И далее: «Все мы пришли в бытие посредством эволюции во времени. Во чреве матери каждый из нас был сначала одноклеточным организмом… и, наконец, сформировавшимся человеком». На это о. Серафим возражает. Почти все пишущие об эволюции, - утверждает он, - считают, что знают, что такое эволюция, но их высказывания говорят о весьма смутном ее понимании. Эволюция - совсем не «научный факт», а философия, причем философия, которая противоречит библейскому учению и учению святых отцов в очень многих пунктах. Определяет он эволюцию вполне традиционно: «Конкретная теория, излагающая, как творения пришли в бытие во времени: посредством превращения одних творений в другие, происхождения сложных форм из более простых в ходе естественного процесса, занимающего бесчисленные миллионы лет». Он, конечно, не собирается научно опровергать теорию эволюции, но только говорит, что эволюционную теорию нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть через науку, ибо это не научная, но философская идея. Он различает эволюцию и онтогенетическое развитие, чего не делает А. Калимирос: «Я совсем не отрицаю факта изменений и развития в природе. Да, взрослый человек развивается из эмбриона; да, огромное дерево вырастает из желудя; да, возникают новые разновидности или организмы, будь то «расы» человека или породы кошек, собак и фруктовых деревьев, - но все это не эволюция: это только изменчивость в пределах определенной разновидности или вида».
Несколько противореча себе, он, правда, говорит и о «развитии творения», но это «развитие» происходит не спонтанно, а по плану Божию: «Развитие творения в соответствии с Божиим планом - это одно; современная научная (а фактически философская) теория - это совсем другое». Здесь очевиден слабый момент во взглядах о. Серафима. Почему Бог не мог вложить Свой план развития (если уж вообще употреблять это слово) в материю, в простейшие организмы?

Свои взгляды о. Серафим подтверждает многочисленными цитатами из патристики, т.к. святые отцы для него - критерий религиозной истины. Но за основу он берет тексты Священного Писания. В последние столетия буква Писания часто наивно толковалась в мнимом согласии с новыми научными открытиями и гипотезами. Поэтому о. Серафим правильно пишет: «Нам следует быть очень критичными, когда современные мудрецы говорят нам, как мы должны истолковывать Священное Писание». Но при этом он не замечает, что сам очень странно толкует букву Библии. Он толкует Писание как норму, определяющую истинность или ложность той или иной научной гипотезы, придает букве Писания едва ли не смысл научного прозрения. Такая герменевтика не имеет никакого отношения к спасительным божественным откровениям, данным нам в Слове Божием.

Справедливой критике у о. Серафима подвергнута гипотеза происхождения человека из приматов. «Картинки неандертальского человека в учебниках по эволюции являются измышлениями художников, у которых предвзятые представления о том, как должен выглядеть «примитивный человек», исходя из эволюционной философии…. Оставим современным язычникам и их духовным вдохновителям-философам восхищаться при открытии каждого нового черепа, кости или даже отдельного зуба, о которых газетные заголовки заявляют: «Найден новый предок человека». Это даже не область суетного знания; это область современных басен и сказок, того мудрования, которое поистине изумительно оглупело».

В появлении эволюционных гипотез о. Серафим видит одно из знамений приближающейся эсхатологической апостасии. Питательная среда для таковой - западное христианство (попутно заметим, что о. Серафим - «прозелит» в православие из протестантизма). Свою книгу он завершает весьма патетически: «Эволюционизм тесно сплетен со всею апостасийною ментальностью гнилого «западного христианства»; он является орудием «новой духовности» и «нового христианства», в которое сатана ныне стремится погрузить последних истинных христиан». Надо полагать, что к последним истинным христианам о. Серафим причислял себя и своих единомышленников.

От радикального отрицания эволюционизма перейдем к более умеренной ее критике. Это крыло в Православии представлено профессором протоиереем Василием Зеньковским. Богослов и историк философии он написал книгу по христианской апологетике, в которой несколько разделов посвятил проблеме эволюции.

В отличие от иеромонаха Серафима (Роуза) о. Василий Зеньковский не отрицает, более того, утверждает эволюцию. Эволюция как самодеятельность земли подразумевается Библией. Господь повелевает земле действовать своими силами («да произведет земля…»). Это повеление, по словам св. Василия Великого, «звучит для земли поныне». Эта творческая активность природы, которую Бергсон называл elan vital, делает понятным бесспорный факт эволюции жизни на земле. Но если Библия рядом с призывом земли к самодеятельности упоминает об участии Бога в творении новых форм, точнее, в указании земле путей к созданию новых форм, то это означает ограничение принципа спонтанной эволюции. Такому взгляду противоречит современная наука. Она «не по требованиям фактов, а в силу философских предпосылок, лежащих в основе современной науки, упорно стоит на идее «непрерывной эволюции», т.е. не допускает возможности участия Бога в некоторых пунктах эволюции и не видит основания для признания этого».

Итак, эволюция, с точки зрения В. Зеньковского бесспорна, но причина эволюции не слепой случай и не самодвижение материи. Случай: Вся система материализма покоится «на обожании случая». Всякий раз, когда встречается какое-нибудь затруднение в развитии системы материализма, ему остается только одно - обращение к действию «случая». Но ум наш не может мириться с тем, что случаю приписывается такая огромная, часто творческая роль в жизни природы. Самодвижение материи: Учение о самодвижении материи как причине эволюции мира есть усвоение материи какой-то творческой силы. Из материальности мира нельзя понять, почему материя строго подчинена законам. Если она сама себе предписывает законы, тогда она обладает свойством разумности, т.е. уже не есть материя, а некое живое, разумное существо, т.е. Бог.

Понимание Зеньковским эволюции иногда выглядит своеобразным. Так, например, переход от неживого к живому он тоже называет эволюцией. Но переход этот особенный. Опыт нам показывает, что «omne vivum e vivo» и «omnis cellula e cellula». Эти формулы выражают, что существует особая форма жизни - биосфера. Но откуда сама жизнь на земле? Зеньковский критикует Тейяра де Шардена (1881 - 1955), который полагал, что некогда все живое возникло из неживого в результате счастливого стечения обстоятельств (снова бог-случай). Сущностная разница между живой и неживой природой, - считает В. Зеньковский, - столь велика, что граница между этими природами непереходима. Каждая клетка имеет в себе «автотелию», т.е. «живет для себя», ищет того, чтобы удержаться, в ней есть elan vital. Вещи же могут прирастать, внешне увеличиваться или уменьшаться, но не «питаются», не ищут питания, не размножаются и т.д. Переход неорганической материи в органическое бытие есть скачок. Надо признать необъяснимым «естественное» происхождение жизни на земле. Но в библейском рассказе не сказано, что Бог создал жизнь. Сказано, что Он повелел земле дать начало живым существам. Т.е. только в силу Божия повеления возникло то, что само по себе не могло бы возникнуть. Это и эволюция (ибо земля «произвела» растения и прочие организмы), и в то же время «скачок» к жизни, произошедший по повелению Божию. Эволюция у о.В. Зеньковского - не просто эволюция, но эволюция скачками «по повелению Божию». Различные сферы бытия не могут быть объяснимы одна из другой. Всякая более высокая сфера опирается на предыдущие, но не выводима из них. Эти разные ступени бытия не возникают в порядке простой эволюции, но каждая новая «ступень» (в силу воздействия какой-то силы вне космоса, т.е. Бога) появляется именно как новая.

В критике эволюционной гипотезы с «библейской» точки зрения часто утверждалось и утверждается, что Библия говорит о возникновении некоторых отдельных видов живых существ и об их дальнейшем размножении «по роду их» (Быт 1,12.21.25). Отсюда в раннем естествознании утвердилась идея о неизменности основных форм жизни. В. Зеньковский не согласен с такой интерпретацией Библии (которую мы видели у о. Серафима). Строго говоря, Библия вовсе не дает оснований для идеи неизменности. Однако именно на основании этой идеи неизменности возникла классификация и систематизация живых существ. Систематизация, в свою очередь, вызвала к жизни учение Дарвина о взаимоотношениях внутри классов растений и животных. Кризис чистого дарвинизма не зачеркивает факта эволюции в природе, а только показывает, что процессы эволюции сложнее, чем это казалось раньше. Эволюция была и есть в природе, но она в разных ступенях своих нуждалась в воздействии Творца.

К умеренным защитникам эволюционного взгляда на происхождение видов можно отнести русского богослова конца XIX - начала XX века профессора Московской Духовной Академии С.С. Глаголева. Он был автором многих работ по проблеме «наука и вера», в том числе по проблеме биологической эволюции. В своей работе о Георге Мнеделе, который положил начало генетике, С.С. Глаголев, прекрасно знакомый с предметом, подробно излагает теорию Г. Менделя (1822 - 1884) о наследственности. При этом он дает и широкую панораму взглядов своего века на проблему эволюции.

Мендель создал свою теорию, когда внимание всего мира было всецело обращено на учение Дарвина. Он замечательно описывает тот массовый гипноз, который вызвало это учение. «Во второй половине XIX века вопрос о происхождении был поставлен очень широко. Решали проблему происхождения всего органического мира - растительного, животного, человеческого вместе с такими сложными проявлениями человеческого духа, как наука, мораль, религия, вся культура с ее материальной и духовной стороны. Все поняли: Дарвин объяснил мир. Объяснение было до наивности просто. Но что же может быть лучше простых объяснений? Дарвин, говорят, не любил алгебры. На самом деле гораздо проще довольствоваться четырьмя действиями арифметики. Теория Менделя призывает биологов к скромности. Вопрос о происхождении новых форм … оказывается настолько сложным, что… при настоящем состоянии знания недопустимы широкие обобщения по вопросу о происхождении родов, классов и типов. Решения этих вопросов, предложенные во второй половине XIX века… столь же научны, как вавилонские или греческие сказания о происхождении растений, животных и людей». «Дарвинизм - чрезвычайно одностороннее миросозерцание. Чтобы принять его, нужно закрыть глаза на многое происходящее во вселенной. Но зато, закрывши глаза, можно чувствовать себя с этим миросозерцанием очень удобно. Все объясняется легко и просто, и мировой процесс разрешается в какую-то не особенно умную шашечную игру. Люди любят успокаиваться на теориях кратких, немудреных и неглубоких. Когда им указывают на факты, не подходящие к их теориям, они предпочитают не замечать фактов, чем терять свое душевное равновесие. Но так не должно быть». Увлечение дарвинизмом было опьянением. Но общество должно понимать, что такие произведения, как «истории органического мира», относятся более к области изящной словесности, чем строгой науки.

Дарвиновская теория происхождения видов предполагала: 1) непрерывность изменчивости; ею отрицались скачки в природе; 2) теория Дарвина предполагала также, что всякое изменение в индивидууме может передаваться потомству. Мендель отверг оба эти положения. Он учил, что нужно различать фенотипические и генотипические свойства. Высокорослый горох может хранить в себе потенцию низкорослого потомства. С.С. Глаголев был так увлечен великолепными открытиями Г. Менделя, что искренне уверовал во внезапные превращения одного вида в другой, которые вызываются мутациями.

Полный оптимистической веры в силу научного знания (это было характерно для его поколения) и веры в Промысел Божий, С.С. Глаголев завершает свою работу об ученом монахе такими словами: «Что дадут работы менделистов? Нельзя знать этого; но хочется верить, что умственное движение, начало которому положил монах,… будет содействовать установлению гармонии между нашею христианскою верою и положительным знанием, и что на вопросы о принципах природной необходимости оно будет давать ответы, поднимающие силу телеологического доказательства бытия Божия» (с.209).

С.С. Глаголев написал также замечательный очерк об Альфреде Росселе Уоллесе (1822-1913). В Дарвине и Уоллесе эволюционизм раздвоился. В Дарвине он вступил в союз с материализмом. Сам Дарвин, правда, отрекался от материализма и заявлял, - хотя и не очень твердо, - о своей вере в Бога, но своего Бога он не допускал вмешиваться в дела мира. Между верою в такого Бога и решительным отрицанием Бога трудно установить различие. В Уоллесе эволюционизм вступил в союз с идеализмом. Именно принципы эволюции дали ему основания для решительного отрицания материализма.

А.Р. Уоллес был замечательным человеком. Он много путешествовал, писал интересные книги о дальних странах. Одновременно он создал в Англии великолепную коллекцию из 125.000 экспонатов по естественной истории. Его, как и Дарвина, на мысль об отборе натолкнула теория Мальтуса. Как и Дарвин, Уоллес считал, что естественный отбор в борьбе за существование сохраняет только самых приспособленных. Естественный отбор образует и фиксирует только те признаки, которые полезны живым существам. НО! Если происходит искусственный отбор, подбирающий разум может фиксировать те или иные признаки ради какой-нибудь отдаленной цели. Наблюдая людей в дальних странах, Уоллес пришел к заключению, что в физической и психической организации «дикарей» находится много такого, что им совершенно не нужно, и что заложено в них ради отдаленных целей. Дикарь, например, владеет мозгом философа, а на самом деле ему нужен мозг немного сложнее того, который имеет обезьяна. Мягкая, голая, чувствительная кожа, лишенная волос, замечательно совершенное строение рук и ног, чрезвычайно сложное строение гортани, все эти свойства совершенно ненужные, а иногда и вредные для дикарей, понятно, не могли произойти путем естественного отбора. Но все эти «лишние» признаки необходимы человеку для его развития, и они были заложены и развиты в нем ради отдаленной цели. Уоллес пишет (Естественный подбор, СПб 1878, с.328-391): «Я вывожу из этого ряда явлений то заключение, что некоторое высшее интеллигентное существо давало определенное направление развитию человека, направляло его к специальной цели совершенно так, как человек руководит развитием многих животных и растительных форм».

Признав целесообразное сверхъестественное вмешательство в процесс возникновения и развития человечества, Уоллес признал Провидение. Как верующий, он смиренно преклонялся перед Богом и исповедовал непостижимость Бога и Его целей. Свою книгу о естественном отборе он завершил словами из Книги Иова: «Можешь ли ты исследованием найти Бога? Можешь ли совершенно постигнуть Вседержителя? Он превыше небес, - что можешь сделать? Глубже преисподней, - что можешь узнать?» (Иов 11,7-8). Но как натуралист и философ, Уоллес хотел понять Божественное создание - вселенную. Для этого он разработал свою спиритуалистическую теорию о природе материи как силы, и о природе силы как воли. Его теория, как пишет С.С. Глаголев, практически не была принята никем. Но по этому поводу он же замечает: «Наука никогда не узнает всего, но ученые должны быть готовыми ко всякого рода неожиданностям - и к торжеству отвергнутых воззрений и к гибели модных теорий».

В конце XIX века на важность эволюционной идеи для христианского миропонимания указывал Вл. Соловьев. В начале XX века в Европе развиваются религиозные концепции эволюции. Церковная общественность России живо интересуется этими концепциями. Церковные издательства выпускают книги различных ученых, пытавшихся сочетать свои эволюционистские убеждения с христианской верой. В середине XX века большой интерес во всем мире вызвали работы Пьера Тейяра де Шардена. В отношении к взглядам этого ученого и богослова мнения православных богословов разделились. В православной литературе высказано два разных мнения о Тейяре де Шардене. Протоиерей Василий Зеньковский считал его учение мифическим и неприемлемым для христианина. Прот. Георгий Клингер, напротив, отстаивал близость учения Тейяра де Шардена православию. Он видел связь «точки Омега» с восточной христианской идеей «теосиса» (theosis). Очень доброжелательно о телеологии Тейяра да Шардена отзывался протоиерей Александр Мень(+ 1991). В своем предисловии к переводу сочинения «Божественная среда» он писал: «Омега представляет собой, с одной стороны, то, что православные богословы называли «соборностью», - единение без смешения, слияние без поглощения. С другой стороны, Омега - это нечто и в то же время некто, действовавший с самого начала эволюции. Эволюция - это поток, становление, гибель и рождение. То, что движет ее, должно быть «независимым», оно не рождается в эволюции, а «наличествует всегда». Омега стоит вне времени. Это начало трансцендентное, надмирное. Именно поэтому оно могло воздвигнуть Вселенную все выше и выше к «божественному очагу». Омега - это Бог, который сокровенно пронизал мир Своей силой, вытянул его в гигантское Древо Жизни и приближает к Своему Бытию. Все творческие усилия человека, вся его культура и цивилизация, его любовь, его энергия, его деяния и, наконец, все личные индивидуальности, которые бессмертны, все это служит вселенской Божественной Цели» (там же, с. XXI).

Однако все рассмотренные нами взгляды православных богословов на эволюцию, отрицательные и оптимистические, не содержали в себе глубокого проникновения в эту проблему. Это были именно внешние оценки. В 1930 году на немецком языке появилась работа признанного классика православного богословия XX века, профессора протоиерея Георгия Флоровского (1883 - 1979) «Эволюция и эпигенез». Написанная по-немецки, но затем переведенная на русский язык, эта работа представляет собой самый глубокий и принципиальный религиозно-философский анализ понятия эволюция как в узком биологическом, так и в самом широком плане.

Уже в самом начале своей работы Флоровский доказывает телеологичность процесса всякого развития, всякой эволюции. Объясняется это следующим образом. Эволюция присуща только организмам. Не каждая вещь может «развиваться». Например, не может развиваться нечто элементарное, простое, принципиально неизменное («атом» в прямом смысле этого слова). Не может развиваться и агрегат, то есть такое множество, которое не образует никакого внутреннего единства, множество функционально не связанных между собою или функционально неотличимых друг от друга элементов. Развиваются только организмы. Уже Аристотель показал, что для развития необходима напряженность между «возможным» и «действительным». А «возможность» - это форма, не достигшая явления. Итак, эволюция предполагает заложенную в организме конечную цель или форму. Иными словами, эволюция движется по некоему эмбриологическому плану. Понимаемая так, она всегда есть процесс телеологический. В эволюции реализуется заложенная в организме преэкзистенция, «скрытость, которая в процессе эволюции открывается».

Указанное объяснение понятно и бесспорно, когда речь заходит о развивающейся биологической особи. Но в какой степени можно применять понятие развития к прочим объектам? Так, уже к филогенезу, к процессу происхождения видов, нельзя применять понятие «развития» так же просто, как мы это делаем в онтогенезе, в эмбриологии. Эволюция сообществ, видов - процесс гораздо более сложный. Но о. Георгий Флоровский показывает, что и в этом случае основные характеристики процесса развития остаются теми же самыми. Так, например, дарвинизм, который объясняет происхождение видов случайностью, сохраняет черту целесообразности, телеологичности. В этом случае роль универсальной цели и движущей силы играют понятия приспособления и отбора. При этом весь органический мир оказывается чем-то целым, неким сверхорганизмом, в котором все элементы взаимосвязаны и находятся в равновесии благодаря силе естественного отбора.

Какова же природа этой силы естественного отбора? Есть ли этот процесс игра случайностей? Но тут следует сказать, что даже теория скачков, внезапных мутаций предполагает, что в случайных изменениях реализуются скрытые потенции органического мира. Единство живой природы не нарушают никакие внезапные скачки и мутации. «Вообще о живой природе можно говорить как о мире развития… Природа есть некий огромный единый организм, который реализует сам себя и реализует свою возможную форму и в многообразии филогенетических ветвей, и в смене поколений, следующих друг за другом».

Далее Флоровский расширяет понятие телеологической эволюции на весь космос. Существование или возникновение целесообразных процессов в нецелесообразной среде абсолютно непонятно. Живая природа как целое стремится к единству, порядку, космосу. Так вряд ли могло бы быть, если бы жизнь возникла из хаоса. Это означало бы реализацию бесконечного количества бесконечно малых вероятностей. «Мир открывается нам - по крайней мере, в жизненной сфере - как целое. Мировой процесс раскрывается перед нами как реализация формы и единства. Это значит, что становление природы есть развитие. Развитие есть основная форма естественного процесса. Все частичные процессы суть моменты единого космического процесса…; и если мы в природе наблюдаем агрегатные состояния и агрегатные процессы, то в них можно видеть вовсе не источник жизни и даже не ее окружение, а задержку или затруднение в развитии, прекращающее жизнь. Иначе жизнь оказалась бы для нас загадкой и парадоксом».

В человеке и в истории как совместном творчестве людей природные процессы, в том числе и эволюция, обретают абсолютно новое качество. Человек входит в уже существующий живой мир. В мир человек приходит последним, под конец, после других. В человеке мы находим высшую форму естественного бытия. И в этом смысле мир антропоцентричен.

История приходит после природы. Основной вопрос в том, является ли история продолжением природы? Иначе говоря, является ли человек только природным существом, хотя и более высоким? Или история есть развитие в каком-то ином смысле? Мы слишком привыкли говорить об историческом развитии, и весь смысл истории видеть в том, что она развивается. Но толкование истории как развития означает биологизм в истории. Здесь проблема в методологии. Как жизнь невозможно объяснить посредством неживой механики, так и мир людей, историю нельзя описать как некий органический процесс (Освальд Шпенглер) или как механическую закономерность (исторический материализм, трактующий историю как развитие социально-экономических отношений). История часто строилась без антропологии, без человека как человека. Равно как психологию часто пытаются строить без субъекта чувств и мыслей, т.е. без человеческой души. Но история отделена от природы принципиальной границей, потому что история есть история личностей. «Природа есть область родового бытия, а история - область личного бытия».

Анализу понятия личности Флоровский придает фундаментальное значение. Это очень необычно для привычных рассуждений о проблемах эволюции. Флоровский, как мы видели, связывает понятие эволюции с понятием организма. Человек как биологическое существо есть организм. Но человек как личность - не только организм, равно как не каждый организм является личностью. Личность невозможно представить себе без понятия свободы. Личность есть, прежде всего, свободный субъект, субъект самоопределения и творчества. Именно это отличает личность от организма. Благодаря свободе личность перестает быть только природным существом. Почему так? Потому что организм внутренне и внешне ограничен врожденной формой. Весь смысл органической эволюции состоит в реализацией этой врожденной формы. Человек тоже является природным существом. Но в его личном генезисе имеется такая врожденная форма, которая возвышается над врожденной формой организма. В личном генезисе человека реализуются не только врожденные задачи и возможности, но и планы, идеи, которые лежат за пределами врожденных возможностей организма. Личность свободна. Она не предопределена. Свобода есть выбор. Но выбор не только возможного пути в многообразии естественного бытия. Свобода личности есть выбор между естественным и неестественным. В этом смысл свободного действия и творчества. Поэтому генезис личности не есть эволюция. И Флоровский предлагает другой термин для генезиса личности - «эпигенез», т.е. процесс, возвышающийся над обычным природным генезисом, так сказать, «супергенезис». В этом генезисе возникает нечто существенно новое. Новое и неожиданное возникает и в природе, но в таких мутациях нет свободы. В природной новизне проявляют себя врожденные силы и возможности. Природная новизна не существенная, но феноменальная. Природная новизна происходит по причине посредством необходимости. Но между причиной по необходимости и причиной посредством свободы существует качественное различие. Свобода есть разрыв в природных причинно-следственных связях. Свобода есть проявление в природе иного, не заложенного в природе, бытия, а именно, смысла, логоса. Даже случайное в природе всегда объясняется неисчерпаемыми потенциями самого природного бытия. Свобода состоит в том, что из некоего А появляется некое В, которое из него вообще не может возникнуть, потому что не содержится в его врожденных потенциях, а, следовательно, происходит из иного плана бытия. В свободе осуществляется явление внеприродного смысла. Говоря словами Библии, свобода - сияние света в «стране тени смертной» (Ис 9,2), т.е. явление вечного в преходящем мире возникающей и умирающей природы, где «все течет». Таково человеческое творчество. Продукты творческой свободы человека никак нельзя объяснить генетически.

В свободном человеческом действии, а следовательно, и в историческом творчестве соединяются два разных измерения бытия, и эта встреча есть чудо. Всякое свободное действие есть чудо. И только в чуде проявляется свобода: не отрицательная свобода от чего-то, но положительная свобода творчества «из ничего». В этом мире реализованной свободы мы встречаем двойственность существующего и предстоящего, данного и заданного (т.е. стоящего «за данностью»), was gegeben und aufgegeben ist. Эта двойственность видна и познаваема только для человека. Чисто природные существа ее не видят. «Но и человек может ослепнуть, отказаться от видений другого мира, растеряться при созерцании этого мира. Тогда он может упасть до уровня животного состояния. Но это будет только падением. Человек сотворен амфибией, жителем двух миров, более того - связью между мирами, «строителем мостов». Правильно разгадал и выразил это Платон». В одном мире человек родился, а в другой мир он призван, там он должен родиться снова. Один из миров дан, а другой - задан. И этот другой мир не есть просто фантазия человека. Если бы постановка целей, творчество было только продуктом человека, то такое творчество дополняло бы природу, но не выступало бы за ее пределы. Оно могло бы быть непостижимым чудом в природе, но - чудом самой природы.

Но в свободе человеческой личности мы соприкасаемся с подлинным чудом и религиозной тайной человека. Библейскими словами о человеке можно сказать: он создан по образу Бога и должен стать подобием Бога. Но по образу Божиему он создан все-таки из земного праха, и именно в этом заключается его двойственность. В человеке действуют две силы, две «энтелехии»: одна природная, органическая, другая трансцендентная, источник которой - Бог. Иными словами, человек является свободно действующим проводником Божественной мысли в мире. Этим определяется сверхъестественный смысл и личного и исторического эпигенеза.

Поскольку же в человеке и в человеческой истории с их эпигенезом реализуется последний смысл антропоцентрического космоса, божественная энтелехия проникает во все фазы космической эволюции. Здесь «необходимость подчиняется свободе. Это связано с сотворением мира, с фактом, что жизненный круговорот вообще, точно так же, как и время, начинается не для того, чтобы погаснуть в небытии, а чтобы таинственно продлиться в вечности» (с.439).

В кратком обзоре размышлений о. Георгия Флоровского мы видим не поверхностное отрицание и не восторженное поверхностное принятие, но серьезное религиозное обоснование и оправдание эволюции. Имеют ли эти размышления какие-нибудь следствия для науки? Имеют. Во-первых, как мне кажется, они показывают суетность всякой неоправданной методологии, выводящей живое из неживого и свободно-разумное из природно-необходимого. Во-вторых, в указанных непереходимых границах между неживым, живым и личностным они оправдывают дальнейшие научные поиски механизмов эволюции, более удачные, чем те, которые предлагала наука до сих пор. В третьих, эти размышления призывают ученых не пренебрегать телеологией. Более того, они указывают, что всякое исследование в области эволюции, принципиально исключающее телеологию, заведомо обречено на слепое блуждание во тьме или на научную неудачу.