Игорь фунт. Останусь лучше там…

Читать полностью > > >

Игорь Фунт: «Россия – свободная страна. Поэтому монтажку ещё никто не отменял».

Игорь Фунт - писатель, редактор журнала «Русская Жизнь» (проект «Хронос» - всемирная История в интернете) , изд-ва «Аэлита» («Уральский Следопыт») и веб-журнал «Перемены.ру ».

Родился в 1964 году в Вятке, Россия. Окончил Ленинградский институт культуры. Начал писать в 2010 году. Публиковался в журналах «Новый Берег», «Крещатик», «Зинziвер», «Studio», «Вестник Европы», «Сибирские Огни». Портал «Хронос» - Всемирная история в интернете: «Русская Жизнь», «Молоко», «Парус», «Румянцевский музей», «Суждения» (статьи по истории) и др. Евразийский журнальный портал «Мегалит». Журналы: «Москва», «Московский литератор», «Заметки по еврейской истории» и «Семь искусств» Е.Берковича. «Уральский Следопыт», «Ликбез», «Трамвай», «Флорида» (США), лит.-философский ж. «Топос». Газета «Информпространство» (Израиль), лит.-общественный ж. «Голос эпохи» и др.

Постоянный автор сетевого журнала «Зарубежные Задворки» (Германия); «Толстого веб-журнала Перемены.ру» Глеба Давыдова; медиакита газеты «Частный корреспондент»; лит.-исторических журналов «Великороссъ», «Камертон»; журналов «Наше Поколение» (Кишинёв), «Союз Писателей» (Новокузнецк); еженедельника «Обзор» и газеты «Русский калейдоскоп» изд-ва «Континент» (США); портала «Свободная Пресса» (гл.ред. С.Шаргунов); блога «Эха Москвы», «Амурбург» Олега Потапенко и др.

Его произведения в разные годы попадали в лонг-лист премии «Ясная Поляна», лонг-лист конкурса детективов постсоветского двадцатилетия «Инспектор НОС»-2014 Фонда М.Прохорова (криминальный роман «Останусь лучше там…») и л онг-лист литературной премии НОС-2013. В 2013 г он занял 1-е место в Международном конкурсе малой прозы «БЕЛАЯ СКРИЖАЛЬ».

Игорь, не кажется ли тебе, что интернет сегодня упростил не только взаимоотношения между людьми, но и изменил самого человека внутри информационного общества. Человек выходит, к примеру, в фэйсбук или твиттер - и пишет; достает мобильный телефон - и пишет смс; он получает массу писем в деловой и частной переписке и вынужден, опять-таки, отписываться. То есть человек сегодня писатель больше, чем в любую другую историческую эпоху. Он технически оснащен для этого, и техника с различными гаджетами всегда под рукой, вокруг да около. Да и ты, по роду своей деятельности, все больше в виртуальном мире, чем в реальном. Не страшно? Карл Ясперс при анализе техники сформулировал мысль о том, что человеку необходимо опасаться техники, он может «потеряться в ней» и забыть о себе. Человек виртуальный, этакий виртуальный писатель - и есть венец творения и эволюции?
Ты попал в точку, дорогой американский друг Геннадий. Шутка. (В Инете и подтрунивать легче - по морде не получишь.) А в точку попал, потому что я - типичный представитель интернет-среды. Плоть от плоти. Как земеля Шаляпин плоть, соль земли вятской, так я - сетевой выкормыш в полном смысле слова. За небольшой срок, 4-5 лет, находясь в нашем общем информпространстве, эфире, опубликован в стольких изданиях, что в советское, «бумажное» время писатель, причём авторитетный, смог бы разве что за пару-тройку жизней. Да и на одну-единственную публикацию, книгу несчастные авторы надеялись всю жизнь. Бывало, не дожидались. Я говорю о гениях, в отличие от себя, - которых не печатать было преступлением.

При всей открытости Инета, с его блогами, собственными ресурсами и площадками, которые каждый юзер может при желании организовать, - и быть услышанным! - Инфосфера, точнее, вселенская Словосфера довольно разграничена по потребительским корзинам.

Человек, профессионально занимающийся, например, журналистикой, в жисть не полезет в многомиллионный (по насыщению) Самиздат Максима Мошкова. Стоящий, кстати, на вершине рейтингов посещаемости. Где нашли себе приют сонмы и сонмы людей, ничтоже сумняшеся увлекающихся литературой.

Наизворот, супербиблиотеку М.Мошкова (Либ.ру) откроет любой уважающий себя профи - ввиду чрезвычайной наполненности материалом, каковой предложит не каждая «бумажная» библиотека. Инет, вне сомнения, с разгромным счётом победил офлайн по скорости доступности практически к любой сфере деятельности. За исключением специализированных бытовых, военных, научных отраслей.

Посему любители «лёгкого», незатейливого быстрочтения и несложного доступа к самореализации, самопубликации найдут в Сети достойное место так же, как люди, которых издают и печатают профессионально, за деньги. Одновременно творчески варьируясь и видоизменяясь. Так, из любительских блогов возникают настоящие журналистско-популистские гуру, реально ведущие за собой тысячи. Напротив, авторы общепризнанных официозов становятся вдруг посмешищем. Кто это регулирует? Ответ прост - Интернет.

Поскольку мы начали наш виртуальный разговор с техники и информатики, не кажется ли тебе, что немало сегодняшних бед - от нынешних достижений в науке и онлайн сфере. Информатизация общества усиливает стремление к авторитаризму. Способность, с одной стороны, получать точную информацию о каждом гражданине, а с другой стороны, - манипулировать массами людей, предельно возрастает при использовании компьютерных сетей. Не кажется ли тебе, что буквально в считанные недели переосмысливший ближайшего соседа российский народ и сразу увидевший в нем фашиста, «жидо-бандеровца» и корень всех зол благодаря пропаганде, которая показала, как сегодня воздействуют на умы современные медийные технологии, - это еще цветочки по сравнению с тем оболваниванием, на которое будут способны идеологи-технологи в ближайшем будущем? Есть ли у тебя ответ на вопрос: почему так моментально перекодировалось сознание российского человека, которому еще в феврале этого года человек украинский был брат, со всей братской, в несколько столетий, историей отношений?
Ответ нехитёр. Россия - свободная страна. Поэтому монтажку ещё никто не отменял. Так что лучше не понять вопроса, чем не дойти вечером до дома. Коли же серьёзно, геополитика - слишком сложная штука, дабы спрашивать о ней именно меня. Простого вятского валенка.

Кстати, кто они, россияне сегодня? Ведь если протестное движение в России и есть, то оно, в основном, в крупных городах. Если политика, культура, техника, наука в России существуют, то опять-таки, не в райцентрах. В отличие, между прочим, от тех же США, где наука распределена по университетам, которые находятся в небольших городах, а передовые технологии - где-нибудь у черта на куличках, в некоей Силиконовой долине.

Я нашел любопытную твою статью о провинции, в которой ты пишешь: «Мы подошли к черте, за которой «провинциализм» звучит как ругательство. Но ругаемо не понятие, а отношение к нему. Почему? Это и сложно, и одновременно просто. Сложно, потому что таков трагизм прошедшей русской истории, традиции, века. Просто, потому что история поросла пошлостью, традиция сгнила на корню, а век ничему не научил... »

Что есть сегодня российская глубинка? Действительное ли провинциалы - все то же молчащее большинство, каким я помнил его по временам СССР, и с теми же двумя российскими бедами-проблемами, еще со времен маркиза де Кюстина, автора «La Russie en 1839»?
Конкретика, скорее, в «Да», чем в «Нет». А заместо ответа - маленькая зарисовка на тему «взгляд из кибитки».

Так вот, приехал тут недавно дружок из Москвы - торговал на Измайловском рынке антиком - иконами, самоварами. (Есть же непреходящие ценности в жизни!) Говорит, давненько в Москве не был - всё работа, работа. (Скупка антиквариата тоже работа, между прочим.) Машины, говорит, кои там разъезжают, смотрел только в свежем автоглянце - их в Европе-то нету. Некоторые экземпляры первый раз в жизни увидел. Хотя сам ездит на «крузаке» - периферия, тьфу. Поразило - тачки уступают дорогу даже не на положняковых зебрах: «Вежливые, блин. У нас бы сразу в тыкву, и матом в харю! - мата-хари, блин».

Москвичи в жару ходят в шубах, широкополых шляпах и лосинах. Одинаково, и бабы и мужики: «Пидары, в общем», - резюмировал.

Проститутки дешевле, доступнее и добрее, чем у нас на деревне. (По натуре приятель интеллигентского, добавлю, складу.) Работающих русских (таксистов, продавцов кафе) ни разу не заметил, хотя объехал и обошёл кучу злачных мест и забегаловок. Сплошные «иностранцы», мягко произнесу я.

Прилично заработав на продаже народного добра, - довольнющий, - друг возвращался домой «в Россию» совместно с симпатичной соседкой по вагону.

Ты откуда? - спросил он девчонку.
- Из Маааасквы, - отозвалась она.
- Чё делаешь?
- Рааааботаю по дизайну, сижу на заааказах,- сермяжный акцент было не скрыть.
- Такси вызовешь, у меня батарея села?

Она по памяти звякнула в такси и за неплохую на радостях плату уехала с товарищем на отдых в знакомую гостишку. Дурная голова ногам покою не даёт…

А про непримиримую оппозицию и глобальный внеземной протест я ничего не знаю, - закончу от себя небольшое лирическое отступление. То ж Вятка: тут мужику ворон глаз клюёт, а он и носом не ведёт. Машины в кредит продаются. Колбаса есть. Преступники по тюрьмам, депутаты по теремкам, - стакан не треснет.

В Турцию на отдых - пожалуйста! Под сауны «с услугами» отданы целые страницы в газетах. Казино, девки, наркота - свистни два раза - прибегут, затарят, вколют, отсосут.

Леонтьев с концертами заезжает, Розенбаум. Маменко с анекдотами. Певица Валерия, возможно. Какого рожна ещё надо сельскому лоху. Власть, госбизнес? - да кто ж их задарма отдаст из крепких мужских рук Никиты Юрьевича.

И еще вопрос о провинции. Свежей и новой российской провинции, о Крыме. В 2013 году ты писал о русском юге, о времени года под названием Бабье Лето: «Вот и кончился пляжный сезон. Солнышко, конечно, долго ещё будет согревать благодатную Кубань, благословенный Кавказ, но основной поток отдыхающих уже схлынул по домам. Кто эти смельчаки - бедные, богатые, почему они выбрали столь экстремальный вид отпуска?.. Русский юг - давно выброшенный на свалку истории атавизм. Он никогда не станет лучше, комфортнее, дешевле наконец. Как никогда не станет лучше и «дороже», - в смысле качества, - пошленькая русская эстрада-«петросяновка». Это свершившийся факт, данность - российский юг, сходно русскоязычной попсе, всегда жуток, убог и несовершенен. Поддельный ».

В описании «русского юга» ты категоричен. Нужен ли Крым России, как курорт? Вообще нужен Крым России или же здесь только геополитические игры, и все обещания о цветущем черноморском курорте (за счет пенсионного фонда россиян и российских налогоплательщиков) - лишь колебания воздуха? Почему в Крыму вдруг получится, а на Кубани и Кавказе - «не станет лучше, комфортнее, дешевле...»?
Знаешь, твоя смелая заданная тема напомнила охрипший динамик из «Радиолы» 70 х. Типа, представляем вам некоего Фунта, выбравшегося наконец-то на свободу. И вот первое его интервью без цензуры на «Голосе»… - вещает простуженный голос из динамика.

Всё смешалось последнее время в русском доме, брат. И если год назад смело чехвостил русский юг - люду было ни жарко ни холодно. То сейчас я бы этого делать не стал. Потому как нынешняя критика связана не с кислыми чебуреками и недоливом пива в киоске, на что всем плевать с высокой башни, чессговоря. А с тектоническим разломом стран, континентов и судеб народов. На что глядит весь мир. Причём настороженно. (Вдруг прокатит?!) И тут уже новоявленный писатель Фунт - не пришей кобыле хвост со своим резонансным разносом непотребства. Тут Гомер надобен, не менее. Парменид.

В 2010 году ты начал писать. По-крайней мере, так написано в твоей биографии. То есть, собрав волю в кулак, в некий исторический день ты сел перед монитором компьютера, нажал на клавиши киборда - и покатило? Или это было гусиное перо и чистый лист бумаги? С чего вдруг в зрелом возрасте человек, закончивший приличный джазовый факультет, годами почетно занимавшийся бизнесом, начинает увлекаться делом странным и малообъяснимым для обывателя: выписывать буковки и составлять их в предложения? Что, не уходя в пафос, подвергло? И зачем тебе это нужно, поскольку денег, насколько я знаю по многим другим подобным онлайн изданиями, - это для того, чтобы уверенно стоять на ногах, - не дает?
Денег вообще не даёт. Точно. Остальное не знаю вовсе. Не ведаю, зачем эта привязанность. Наверное, для успокоения. Началось увлечение «гусиным пером» с большой личной, семейной трагедии. Невмочь было пережить уход близкого человека иначе как сеть за стол и угомониться, не дёргаться: «Эх ты, Кирей, не нашёл дверей!..». В противном случае оставалось не густо вариантов. Все они могли кончиться плохо. Оттого что русская натура необъяснима. Писатель, поэт, бандит, баклан, игрок, бес, бомбист-террорист, коммунист-колумнист, утопист, демократ - всё слито в единый комок нервов, чувств и переживаний. И ежели приглушить одно, выползет другое; придушишь его, - с усилием, хрипом, - вылезет третье, чудовищное. Монстр. Погладишь его, подуешь - опадёт, скиснет, сникнет, замяукает. Пнёшь - взъярится так, не успокоить! Пока не проклянёшь навек или не осенишь святым крестом, - что порой действует одинаково.

Ты тесно связан с интернет-изданиями: «Перемены», «Частный корреспондент», «Русское поле»... Насколько сегодня они конкурентны с известными «толстыми» журналами, с получившими признание печатными литературными альманахами? Вообще, в чем разница - смысловая, стратегическая, культуртрегерская - между изданием виртуальным и изданием типографским?
Зная многих «печатных» онлайн-людей, да хоть тебя к примеру, - скажу, что все инет-поля, - «русские-нерусские», неважно, - необходимы для того, чтобы иметь свою личную площадку для не зависимого ни от кого высказывания. Далее - лишь только публика определяет ценность этих ресурсов в зависимости от потребительских нужд и жанров. И ежели «консервативный» Журнальный зал посещает 1 млн. человек в месяц - значит, зал востребован. А конкуренции никакой, в сущности, нет. Отмечу однако, многие литпорталы живут (в плане посещаемости) за счёт исключительно самих авторов, там печатающихся. В отличие от публицистических - ярких, модных, нестандартных - грамотно сформированных, сформулированных и поданных. Которые могут за год набрать колоссальные индексы цитирования. Сравнимые с 5 - 10-летним трудом всем известных ресурсов. Краудфандинг опять же… Но это иная история.

Лично я пробовал работать и так, и так. Честно, больше нравится ходить по старинке в библиотеку - сидеть с друзьями-книгами. Умиротворение опять же.

Фамилия «Фунт» после публикации романа «Золотой теленок» стала в русской речи синонимом подставного лица. Зицпредседатель (зиц- от нем. sitzen — «сидеть») - персонаж в романе второстепенный, но запоминающийся. Почему Попов Игорь Владиславович, что вполне пристойно звучит, между прочим, ведь не какой-нибудь Нестор Кукольник или Вильям Похлёбкин, взял себе литературный псевдоним Игорь Фунт? Неужели ради того, что бы в интервью любопытные журналисты об этом спрашивали?
Когда начинал, об интервью не помышлял. (В рифму.) «Фунт» - да, прозвище из «Телёнка». Так меня шутейно прозвали друзья в 90-х за то, что заделался директором фирмы. Правда, не подставной, но тем не менее.

Псевдоним оставил по меркантильным соображениям. Ведь писателей Поповых (и каких!) отнюдь немало. А Фунт один. Вот и всё.

В последнее время все жестче со свободой слова в России, все больше тревог по поводу надвигающегося времени повальной цензуры и литования текстов, словно в былые годы в СССР. Госдума РФ принимает такие законы, по которым не только нельзя пользоваться ненормативной лексикой, но и в ближайшем будущем - рядом букв русского алфавита, которые уже сами по себе несут негатив и оскорбительны для русского уха. Допустим, буквы «х», «п», «б» из согласных как минимум. Или из гласных - «у», «и», «а», «я»... Как же быть писателю, эссеисту, журналисту? Судя по твоим текстам, ты пишешь так, как считаешь нужным. То, о чем хочешь. И ни под кого подстраиваться не собираешься. Или все бросить - и вернуться к джазу?
С джазом не расставался. Я его слушаю. А насчёт литования не парюсь. Писательство, литература, тексты - интересное хобби, не боле. Правда, страстно занимающее практически всю жизнь без остатка. Но тем оно и ценно, чёрт бы его побрал. В понедельник Васька мельник, а во вторник Васька - шорник. А вокруг, по небесам, разлит колокольный гам. Звон. Завёт к заутрене он... И если невзначай придёт момент, когда за упомянутые тобой буквы кто-то что-то вякнет или хотя бы намекнёт, зараза, - просто сниму с крючка «тревожную котомку», извечно висящую в коридоре напоминанием о непреходящей молодости, - и рвану, брат, к тебе, в Нью-Йорк. Что, кстати, намеревался сделать пару раз: в 91-м и 98-м. Да чего-то всё удерживало: то молодость бизнес, новая семья дети; то недруги-друзья, старая ненависть-любовь; то элементарная лень-матушка… Россия в общем. RUSSIA. С сердцем богача - сумою нищего, как пел когда-то Саруханов.

Вставить в блог

Вставить в блог

Скопируйте код для вставки в свой блог:

Игорь Фунт: «Россия – свободная страна. Поэтому монтажку ещё никто не отменял».

При всей открытости Инета, с его блогами, собственными ресурсами и площадками, которые каждый юзер может при желании организовать, – и быть услышанным! – Инфосфера довольно разграничена по потребительским корзинам...
Читать полностью > > >

Игорь Фунт

Останусь лучше там…

© ЭИ «@элита» 2013

Часть первая

Я – Секунда!

Пять-тридцать утра.

Надо идти на парад. «Ладно», – успокоился, проснулся вроде. Включил свет. Комната. Общага. Бардак жуткий! В комнате я один. Развалено всё, что можно. Надо идти. Прилег. В дверь бесцеремонно заваливается друган – Серега. Он хозяин этой комнаты. Поэтому сразу по-хозяйски ставит на традиционную тумбочку-стол бутылку «андроповки», рюмки, тут же наливает: «Ну, за Великую Октябрьскую Социалистическую Революцию!»

Тянусь с ленцой, успеваю коснуться и… вдруг звонок – резкий, пронзительный!

Реальность выметает остатки сна – никогда! никогда к этому не привыкнуть. Как в недостижимое прошлое уносится спасительная рюмочка водки праздничным полшестого утра, и была ли она вовсе?

Десять минут – туалет, очередь на очко, заправка коек. Разве можно заправить металлический шконарь тремя кусками ваты?

Глаза режет плотный, непробиваемый воздух: блевать или испражняться – разницы нет, запах один и тот же! – он неотделим от обитателей камеры три на два.

«Крытая» гудит низким алюминиевым басом, просыпаясь. Через двадцать минут утренний осмотр. Сверху из космоса осматривает землю Бог – Он видит все, должен видеть – но почему, почему Он не задерживается на омытых слезами отчаяния крышах Централа? – вот же они! – с высоты, равной бесконечности, только миг Твоего внимания, – и сотни благодарных глаз вознесутся к небу. Почему, почему взгляд Твой проскальзывает мимо?

Заползал по простыням тогда – шестого ноября восемьдесят четвертого – второй этаж всего-то! Крепкие узлы простыней, крепкие мышцы рук, – и мы на танцах в общаге Станкостроительного завода. Сил – уйма, – весна-а-а! Силы, силищи! – добавляли анаболические порции родной «пшеничной». Потом – кругом голова! Ноги ходуном, руки в кровь, драка… мир. Любовь, первая… в первый раз. Снова танцы! Провал, забытье… Утром – водка, парад!

Это потом, через пятнадцать долгих лет, старый друг Серега, Сергей Владимирович, достроит свой гипермаркет на тридцати гектарах бывшего Станкостроительного (того самого). А сейчас, между первой и второй, – э-э-х! – пора: Сереге на завод (парторг, завстоловой), мне – к моим джазовым приятелям по музучилищу, завернувшись в красные стяги пить «зубровку», хохоча под Кузьмина: «Когда нам было по семнадцать лет!» – а рядом, что есть силы, вразнобой, но весело, разрывает осенний морозец духовой оркестр: «Сме-ло, това-рищи, в но-о-гу!» – Просто им тоже хочется выпить, но… работа.

– Встать, лицом к стене! Руки за спину, приготовиться к осмотру. – Кормушка падает одновременно с последним приказом-гавканьем старшего прапора.

Что-то не заладилось с этим прапором, как-то сразу, с первого взгляда, где-то на подсознательном уровне. Дверь открылась – иллюзия дуновенья свежего воздуха оборвалась с ударами резиновой дубиной по наглухо приваренным к стенам шконарям. Вошедший первым дежурный опер проверял содержимое коек – дубина соскальзывала на плечи, головы стоящих спиной осужденных. Не дай бог что-то звякнет или выпадет. Тесно.

– Поднять руки! – Плотно прижавшись друг к другу локтями, лбами – в кромку второго яруса, ждем окончания осмотра-обыска. Нет! – он, второй проверяющий младший инспектор Ясенев, специально роется во мне чуть дольше, чуть пакостней, больно пронзая ребром ладони промежность. Он – цепляет ногтями за кожу, он – чувствует мою сжатую губами ненависть, и я, затылком, вижу его мерзкую полуулыбку: «Книжки читаешь? – нервно спрашивают потные руки контролера. – Не куришь? Приседаешь на прогулке?»

– От вас воняет, гражданин прапорщик.

После армии, на исходе восьмидесятых, так и не смог соединить разорванные службой половинки жизни. Все не то: ушло бездумное веселье, совковую размеренность сменила непонятная мне суета кооперативного движения. Парад революционных идей превращался в клоунаду. В кумачовый стяг высморкались и им же подтерлись.

Вернулся в часть на сверхсрочную: вел спортивную подготовку будущих военных разведчиков. По ночам медитировал. О музыкальном прошлом пришлось забыть. Какой уж тут джаз? Вскоре встретил Людмилу. Был настоящий роман, романс… Радовались жизни, планы строили. И, черт меня дернул, дурака: потащил списанную оптику на рынок. Там и попался. Замели. Оформили в кутузку. Пришили «кражу госимущества»: дали три года. Медитировать пришлось уже на нарах. Подсел на библиотеку – читал все подряд. Молился на скорую встречу-свадьбу… год.

Это сейчас, в мае две тысячи седьмого, когда пишу эти строки, чувствую себя абсолютно свободным. Вновь перевели на «крытку» – до суда. Дело идет к завершению тюремной эпопеи. Здесь я опять-таки встретил давнишнего дружка по «особой» зоне Санька – «гражданина начальника». Его, уже майора, как в лагерную бытность назначили шефом оперативной части – кум! – молодой да ранний. Сдружился с ним еще в колонии строгого режима. Умный, проницательный человек. Правильный мент – новая формация, так сказать, хм… А тогда…

Пятнадцать суток карцера – пыль для правильного пацана. Зубы? Выйду – вставлю! Кашель – жжет в груди? – ничего-о-о! – на то и чифирёк.

– Гнида, сегодня на прогулку не пойде-е-шь!

Зубы стучат в ответ:

– А-й-я-и-не-х-х-очу-у-у…

– Жри, гнида!

И опять ледяное забытье. Сколько времени я здесь? Зима? Почему не холодно?

– Д-д-а, я сыт, гражданин прап… тварь.

– Поднять руки! – И вонью в ухо: – Что, не бывать свадебке-то?!

Внезапно накрыло волной ненависти: «Сука!» – Нормальный ведь с виду мужик: постарше меня, спортивный, высокий, не урод. Но какая-то гниль… душок. Он читал письма и про свадьбу знал. Он-то ее и зарубил ее! А я ведь полгода жил только этим, дышал ради этого, терпел. Свадьба – Любовь – Свобода! Пусть три дня. Три. Но как, как они были нужны!

Опустил руки и повернулся к нему лицом. Смотрел прямо в глаза, молча.

– Лицом к стене! Лицом к стене! Лицом…

Били в прогулочном дворике. Били опытные спецназовцы. Звук чавкающих ударов срывался-скатывался под шум дождя. Я извивался на мокрой бетонке, закрывая голову. Шел девяносто первый год.

Несговорчивость, больничка после унизительного ясеневского нравоучения – физически ослабнув, стал вполне авторитетным арестантом, жившим обособленно. Сломанные ребра постепенно зарастали в отличие от травм душевных. Людочка, как могла, подкармливала, писала письма, на судьбу старалась не роптать. А свадьбу сыграем, и какую! – скоро, очень скоро.

И вновь…

Пять-тридцать.

Утренний осмотр.

– Лицом к стене!

Я уже поотвык от тараканов, падающих за ворот.

– Руки поднять! – прапорщик Ясенев сцапал книгу с моего шконаря, стал нервно листать.

– Там фотография…

– Молчать!

– Письмо оставь.

– Мордой к стене!!

– Письмо там… – Я повернулся на звук разрываемых страниц. Дежурный опер с помощником ждали за дверью на коридоре. Прапор с визгом «К стене-е-е!!» разбрасывал по слизи кубрика обрывки моей свободы… Острием вмиг одеревеневшей правой раскрытой ладони – тычок под кадык. Левый короткий без замаха крюк – прапору в висок, и третий завершающий апперкот снизу-вверх – в челюсть. Ясенев упал, как стоял, мешком вниз. Полторы секунды – три удара его убили. Он не дышал, в слизи, тараканах.

Не знаю, как тогда выдюжил. За жизнь младшего инспектора вернул половину своей, но остался живым. Выбросил любовь (Людке приказал забыть, не писать). Отдал здоровье. Перед смертью медитировал – нет! – не просил ни прощенья, ни о пощаде. Готов был ответить за каждый свой вздох. Молился, не зная молитв. Мораторий на «смертную» отправил меня в бесконечные скитания по сибирским лагерям и тюрьмам. Х-ха! Кликуха прилипла: «Секунда!» – Братва в шутку тыкала пальцем на неугодных, злобных ментов: «Секунда! Разберись-ка по-тихому!»

В конце девяностых, в колонии, познакомился с одним опером. Сошлись по книгам, спорту. Библиотека и спортзал – там я был свободен. Учил его медитации, как возвышаться над сознанием. Над осознанием. С его же помощью организовал небольшую спортивную секцию – в свободное от работы время пацаны тягали железо, играли в волейбол – все желающие. Упрекнуть меня не могли: по понятиям я использовал общение с ментом на благо общака. Авторитет, статья, погоняло и «десятка» за плечами говорили сами за себя.

…Конец. Восемнадцать лет. Что ждет за воротами? Я въехал сюда, когда страна заныривала из полымя социализма в капитализм, не успев сжечь, смыть за собой красный цвет. Что сейчас? Одни вопросы.

– Секунда, на выход. Кум вызывает!

Саня частенько приглашал меня на чаек… Поболтать о неизбежности близкой свободы. Спасибо тебе, Санек. Может, тебя-то и вымаливал тогда у Бога в начале девяностых, перед смертью. Только сейчас понял – это и есть ответ. Иначе не бывает. Он, Бог, видит и слышит, каждому посылая то, что просят. Просто не каждый готов принять посыл свыше сегодня, тотчас: всему свое время… как завещано временами давними, дельфийскими.

«На Западе о Солженицыне никто не помнит…»

Пенсионный развод

А что непонятно-то? Дураку ясно: при повышении пенсионного возраста автоматом увеличивается продолжительность жизни. Что тут непонятно, кто тупит не по-детски? Это что, плохо, что ты стал дольше жить в «мордоре» в кавычках? Даже дольше, чем в иной этой, э-э, загранке без кавычек. Что, зашкаливает тупчик-то, а?! Жись стала длинней, поэл, не. Смотри футбол и не парься, не думай о смерти. 5,6,7:0.

И о «солженицынской мафии»…

«Я вообще не стремлюсь слишком много публиковаться в журналах (может, сказывается западная привычка ценить больше книги). От изд-ва письмо получил, написал им ответ. Это хорошо. Трёхтомник «Место», «Повести и рассказы», «Псалом». А «Знамя» меня абсолютно не волнует. (…) Печально, что либерализм в литературе возглавляется такими людьми, как Бакланов и Шатров. Ко всему ещё, Солженицынская мафия, судя по периодике, разворачивает свою кампанию, переходящую в психоз. Раньше они здесь бесновались, возле американских фондов, а теперь уже повсюду. На Западе, кроме определённых славистов и определённых эмигрантов, о Солженицыне никто не помнит. Это значит, что атмосфера у вас противная. Такая же в культуре дезориентация, как в экономике. Конечно, гласность - большое достижение. Но отсутствие подлинных культурных ориентиров (которые существовали ещё в 30-е годы) и присутствие ложных ориентиров (возникших в 60-е) не даёт воспользоваться этими достижениями тем особенно, кто в литературе начинает и кто участвует в лит. процессе. Быть вне процесса, быть отщепенцем, каким был я, - на это не многие решатся. Требует слишком дорогой цены». Ф. Горенштейн - Л. Лазареву. 1990 г.

Философия в натуре

Долго думал. Дня 3-4. Исписал не один стикер. Ведь если Бога нет, то нету и Путина. И тогда всё встаёт на свои места.

ЧМ-2018

Друган из Москвы написал, тотализатором занимается. Сказал по секрету, что Кокорин втихаря поставил $1.5 млн. на последнее место в группе. Поднимет около двух $лямов. Что вполне рационально в непростые времена - жить же надо, приходится крутиться… И добавил, что там полкоманды - клиенты букмекеров.

Обмен

То есть если всё-таки решу перебраться в Москву и продам свою комнату в коммуналке, то сначала сразу куплю биткоин (они же всё время растут). И уже потом буду спокойно решать, на что обменять его в столице. Думаю, недвижимость понадёжней будет, тем более что она упала в цене. Вполне можно взять один метр в подземном гараже… у Кремля!

Клещ

К товарищу вчера на весёлых шумных шашлыках прилип клещара. Здоровенный, гад, сочный. Где-то, видимо, уже под вечер. Нашли его утром и повезли выдёргивать в больницу. Там добрый доктор зверя аккуратненько достал, как-то быстро того проверил на вирусы и ласково так сказал товарищу: «Эукариот (в скобках клещ) выпил вашей крови - и выздоровел».

Собачья работа

Когда супруга, не говоря ни слова, приволокла первого пса, я молчал. Когда притащила второго, я молчал. Шипя что-то под нос.

Прошло время… Тупо подсчитав на калькуляторе пройденное количество ступенек, сколько пребываю на свежем воздухе, - учитывая количество гигабайт, самочувствие, лёгкость и подвижность, - учитывая, что много лет каждое(!) утро начинается с «собачьей» разминки, отдаю должное молчаливой «мягкой» женской силе.

БГ. Итог

Не знаю. Кто-то из «правого» фило́сового ряда его хвалит. А он так и остался на уровне приснопамятного «старика козлодоя» своего. Единственно что на гитаре играть не научился. Что, в общем-то, одно и то же: Макаревич, например, вообще мертвяк насчёт гитары. И ведь главное, ни тот ни другой не призна̀ется. Что не могут… Лишь поют о чём-то: один гнусавит, другой по-клоунски вибрирует. Поют… теперь уже об абсолютно ненужном и неважном.

Пиво и инфляция

Пиво подорожало. Спрашиваю у чувих-продавщиц в баре типа дорого же, почему опять подняли цену? «Директор завода [а у нас свой местный пивзавод] сказал на планёрке, что бензин взлетел. И взвинтил цену на пиво, - ответили чувихи: - Со зла видимо», - добавили хихикая. - «Хи-хи, блин, - вышел я на уличный свет из «золотой» пивнухи, вспоминая благословенные 44 коп. за наш родной советский литр. И очереди, очереди, очереди… - Зато сейчас хоть запейся!» - Да вот только не на что.

И о династиях

По сообщениям арабских СМИ, король Саудовской Аравии бин Абдул-Азиз впервые за 85 лет истории страны назначил министра культуры - племянника короля. Дурак, у Мединского же есть сын.

Толстой

Послушал грамзапись Л. Толстого от 1908 г. Почувствовал тонкую, протянутую сквозь век и события, его окружающие, нить. Толстой говорит о том, что будет, когда его не станет. Он думал о детях, будущем страны, всех нас: тех, кого он не знал, но предвидел ясно. Ни слова о себе, или только в прошедшем времени.

Мальчик-писатель

Пришёл на почту рассказ о преодолении себя через упорные хоккейные тренировки. Дескать, спорт помог в сложной жизненной ситуации победить невзгоды. Отличный пацанский текст, учитывая мой клич подросткам, школьникам, да вообще ребятне о проводимом конкурсе будущих блогеров «Чёрная курица» при детском Центре личностного роста. Поправил орфографию, пунктуацию (они любят на смартфонах фигачить). Поставил рассказ на страничку «Курицы» во ВК. Дал автору ссыль.

Автор пишет: мол, что это такое и какова дальнейшая судьба текста, и могу ли я вообще дать непредвзятую оценку творчеству автора. [А прислана юношеская скоропись-размышление на полторы странички: 7 тыс. знаков.]

Я спрашиваю, дескать, скажите пару слов о себе: сколько лет, в какой школе учишься и т.д. (Ну, чтобы анонсик маленький сделать: Ваня П., 13 лет, любит хоккей, написал рассказ…)

Он ответил, что пишет под псевдонимом, и что больше ничего мне не расскажет. Типа мальчиш-кибальчиш такой замкнутый.

Я грю, ладно, - ну, хотя бы возраст скажи.

Пробил по своим каналам, это нетрудно. Оказалось, известный журналист с РБК.

Пёс

Ходили с псиной гулять. Там на улице красиво так огороженный газончик. И большая табличка с яркими доходчивыми буквами: типа тов. граждане, имейте совесть, не срите в прилично ухоженных местах, цените труд, будьте бдительны и т.д. Кто бы сомневался, что, будучи моих кровей, волчара тут же под табличкой и нагадил. Потом так криво ухмыльнулся, стрельнув блатной фиксой и, глядя мне прямо в глаза, сказал: «Я свои права знаю. А вот будешь ты убирать за мной говно или нет, зависит от твоей гражданской совести».

Ну, и по традиции пару-тройку анекдотов напоследок

С виду такая тихая, прилично-интеллигентная московская девушка. И только это вот караочное «хоп, мусорок, не шей мне срок!» выдало её истинную натуру.

По поводу дня рождения Пушкина - мельком слышанный от Игоря Волгина анекдот, мол, приходит писатель в поликлинику с анализами: кал, моча, кровь. Сдал, через день возвращается за результатом: оказалось, гений.

Вы проснулись, потянулись. Включили комп. Пробежались вниз по фб-ленте. По ВКонтакте. Сечин заработал за эту минуту 8 600 руб.

Не забуду mother- board родную

Ну давай, пошути мне ещё про Шуфутинского.

© ЭИ «@элита» 2013

Часть первая
Я – Секунда!

1

Пять-тридцать утра.

Надо идти на парад. «Ладно», – успокоился, проснулся вроде. Включил свет. Комната. Общага. Бардак жуткий! В комнате я один. Развалено всё, что можно. Надо идти. Прилег. В дверь бесцеремонно заваливается друган – Серега. Он хозяин этой комнаты. Поэтому сразу по-хозяйски ставит на традиционную тумбочку-стол бутылку «андроповки», рюмки, тут же наливает: «Ну, за Великую Октябрьскую Социалистическую Революцию!»

Тянусь с ленцой, успеваю коснуться и… вдруг звонок – резкий, пронзительный!

Реальность выметает остатки сна – никогда! никогда к этому не привыкнуть. Как в недостижимое прошлое уносится спасительная рюмочка водки праздничным полшестого утра, и была ли она вовсе?

Десять минут – туалет, очередь на очко, заправка коек. Разве можно заправить металлический шконарь тремя кусками ваты?

Глаза режет плотный, непробиваемый воздух: блевать или испражняться – разницы нет, запах один и тот же! – он неотделим от обитателей камеры три на два.

«Крытая» гудит низким алюминиевым басом, просыпаясь. Через двадцать минут утренний осмотр. Сверху из космоса осматривает землю Бог – Он видит все, должен видеть – но почему, почему Он не задерживается на омытых слезами отчаяния крышах Централа? – вот же они! – с высоты, равной бесконечности, только миг Твоего внимания, – и сотни благодарных глаз вознесутся к небу. Почему, почему взгляд Твой проскальзывает мимо?

Заползал по простыням тогда – шестого ноября восемьдесят четвертого – второй этаж всего-то! Крепкие узлы простыней, крепкие мышцы рук, – и мы на танцах в общаге Станкостроительного завода. Сил – уйма, – весна-а-а! Силы, силищи! – добавляли анаболические порции родной «пшеничной». Потом – кругом голова! Ноги ходуном, руки в кровь, драка… мир. Любовь, первая… в первый раз. Снова танцы! Провал, забытье… Утром – водка, парад!

Это потом, через пятнадцать долгих лет, старый друг Серега, Сергей Владимирович, достроит свой гипермаркет на тридцати гектарах бывшего Станкостроительного (того самого). А сейчас, между первой и второй, – э-э-х! – пора: Сереге на завод (парторг, завстоловой), мне – к моим джазовым приятелям по музучилищу, завернувшись в красные стяги пить «зубровку», хохоча под Кузьмина: «Когда нам было по семнадцать лет!» – а рядом, что есть силы, вразнобой, но весело, разрывает осенний морозец духовой оркестр: «Сме-ло, това-рищи, в но-о-гу!» – Просто им тоже хочется выпить, но… работа.

– Встать, лицом к стене! Руки за спину, приготовиться к осмотру. – Кормушка падает одновременно с последним приказом-гавканьем старшего прапора.

Что-то не заладилось с этим прапором, как-то сразу, с первого взгляда, где-то на подсознательном уровне. Дверь открылась – иллюзия дуновенья свежего воздуха оборвалась с ударами резиновой дубиной по наглухо приваренным к стенам шконарям. Вошедший первым дежурный опер проверял содержимое коек – дубина соскальзывала на плечи, головы стоящих спиной осужденных.

Не дай бог что-то звякнет или выпадет. Тесно.

– Поднять руки! – Плотно прижавшись друг к другу локтями, лбами – в кромку второго яруса, ждем окончания осмотра-обыска. Нет! – он, второй проверяющий младший инспектор Ясенев, специально роется во мне чуть дольше, чуть пакостней, больно пронзая ребром ладони промежность. Он – цепляет ногтями за кожу, он – чувствует мою сжатую губами ненависть, и я, затылком, вижу его мерзкую полуулыбку: «Книжки читаешь? – нервно спрашивают потные руки контролера. – Не куришь? Приседаешь на прогулке?»

– От вас воняет, гражданин прапорщик.

После армии, на исходе восьмидесятых, так и не смог соединить разорванные службой половинки жизни. Все не то: ушло бездумное веселье, совковую размеренность сменила непонятная мне суета кооперативного движения. Парад революционных идей превращался в клоунаду. В кумачовый стяг высморкались и им же подтерлись.

Вернулся в часть на сверхсрочную: вел спортивную подготовку будущих военных разведчиков. По ночам медитировал. О музыкальном прошлом пришлось забыть. Какой уж тут джаз? Вскоре встретил Людмилу. Был настоящий роман, романс… Радовались жизни, планы строили. И, черт меня дернул, дурака: потащил списанную оптику на рынок. Там и попался. Замели. Оформили в кутузку. Пришили «кражу госимущества»: дали три года. Медитировать пришлось уже на нарах. Подсел на библиотеку – читал все подряд. Молился на скорую встречу-свадьбу… год.

Это сейчас, в мае две тысячи седьмого, когда пишу эти строки, чувствую себя абсолютно свободным. Вновь перевели на «крытку» – до суда. Дело идет к завершению тюремной эпопеи. Здесь я опять-таки встретил давнишнего дружка по «особой» зоне Санька – «гражданина начальника». Его, уже майора, как в лагерную бытность назначили шефом оперативной части – кум! – молодой да ранний. Сдружился с ним еще в колонии строгого режима. Умный, проницательный человек. Правильный мент – новая формация, так сказать, хм… А тогда…

Пятнадцать суток карцера – пыль для правильного пацана. Зубы? Выйду – вставлю! Кашель – жжет в груди? – ничего-о-о! – на то и чифирёк.

– Гнида, сегодня на прогулку не пойде-е-шь!

Зубы стучат в ответ:

– А-й-я-и-не-х-х-очу-у-у…

– Жри, гнида!

И опять ледяное забытье. Сколько времени я здесь? Зима? Почему не холодно?

– Д-д-а, я сыт, гражданин прап… тварь.

– Поднять руки! – И вонью в ухо: – Что, не бывать свадебке-то?!

Внезапно накрыло волной ненависти: «Сука!» – Нормальный ведь с виду мужик: постарше меня, спортивный, высокий, не урод. Но какая-то гниль… душок. Он читал письма и про свадьбу знал. Он-то ее и зарубил ее! А я ведь полгода жил только этим, дышал ради этого, терпел. Свадьба – Любовь – Свобода! Пусть три дня. Три. Но как, как они были нужны!

Опустил руки и повернулся к нему лицом. Смотрел прямо в глаза, молча.

– Лицом к стене! Лицом к стене! Лицом…

Били в прогулочном дворике. Били опытные спецназовцы. Звук чавкающих ударов срывался-скатывался под шум дождя. Я извивался на мокрой бетонке, закрывая голову. Шел девяносто первый год.

Несговорчивость, больничка после унизительного ясеневского нравоучения – физически ослабнув, стал вполне авторитетным арестантом, жившим обособленно. Сломанные ребра постепенно зарастали в отличие от травм душевных. Людочка, как могла, подкармливала, писала письма, на судьбу старалась не роптать. А свадьбу сыграем, и какую! – скоро, очень скоро.

И вновь…

Пять-тридцать.

Утренний осмотр.

– Лицом к стене!

Я уже поотвык от тараканов, падающих за ворот.

– Руки поднять! – прапорщик Ясенев сцапал книгу с моего шконаря, стал нервно листать.

– Там фотография…

– Молчать!

– Письмо оставь.

– Мордой к стене!!

– Письмо там… – Я повернулся на звук разрываемых страниц. Дежурный опер с помощником ждали за дверью на коридоре. Прапор с визгом «К стене-е-е!!» разбрасывал по слизи кубрика обрывки моей свободы… Острием вмиг одеревеневшей правой раскрытой ладони – тычок под кадык. Левый короткий без замаха крюк – прапору в висок, и третий завершающий апперкот снизу-вверх – в челюсть. Ясенев упал, как стоял, мешком вниз. Полторы секунды – три удара его убили. Он не дышал, в слизи, тараканах.

Не знаю, как тогда выдюжил. За жизнь младшего инспектора вернул половину своей, но остался живым. Выбросил любовь (Людке приказал забыть, не писать). Отдал здоровье. Перед смертью медитировал – нет! – не просил ни прощенья, ни о пощаде. Готов был ответить за каждый свой вздох. Молился, не зная молитв. Мораторий на «смертную» отправил меня в бесконечные скитания по сибирским лагерям и тюрьмам. Х-ха! Кликуха прилипла: «Секунда!» – Братва в шутку тыкала пальцем на неугодных, злобных ментов: «Секунда! Разберись-ка по-тихому!»

В конце девяностых, в колонии, познакомился с одним опером. Сошлись по книгам, спорту. Библиотека и спортзал – там я был свободен. Учил его медитации, как возвышаться над сознанием. Над осознанием. С его же помощью организовал небольшую спортивную секцию – в свободное от работы время пацаны тягали железо, играли в волейбол – все желающие. Упрекнуть меня не могли: по понятиям я использовал общение с ментом на благо общака. Авторитет, статья, погоняло и «десятка» за плечами говорили сами за себя.

…Конец. Восемнадцать лет. Что ждет за воротами? Я въехал сюда, когда страна заныривала из полымя социализма в капитализм, не успев сжечь, смыть за собой красный цвет. Что сейчас? Одни вопросы.

– Секунда, на выход. Кум вызывает!

Саня частенько приглашал меня на чаек… Поболтать о неизбежности близкой свободы. Спасибо тебе, Санек. Может, тебя-то и вымаливал тогда у Бога в начале девяностых, перед смертью. Только сейчас понял – это и есть ответ. Иначе не бывает. Он, Бог, видит и слышит, каждому посылая то, что просят. Просто не каждый готов принять посыл свыше сегодня, тотчас: всему свое время… как завещано временами давними, дельфийскими.

Последние десять лет меня спасала эта дружба. Странная дружба с правильным ментом со звучной фамилией Ясенев. Сыном того козла.

2

Боже правый,

Насмехайся над моими молитвами,

Детскими, глупыми.

Все обернулось ложью,

Тупо,

Безбожно.

Елена Ильзен-Грин, 1937 г.

Я не Кант, начиная с имени. Имя того философа – Иммануил – означало «принадлежность Богу». Меня же Секундой кличут – я с трех ударов, за секунду, мента завалил. Он умер, я – нет. Тут-то и началась чистая метафизика. Философ Кант (в отличие от меня – и молодец!) знал, что Бога и Свободу доказать невозможно, но надо жить, как если бы они были. Я – одной секундой плюс двадцатью годами отсидки (всего-то!) обосновал, что Бог и Свобода есть, но жил, как если бы их не было вообще. Это если в двух словах.

Испанской полиции удалось обнаружить и задержать ценные археологические находки нелегально вывезенные из Ирака, выставленные на аукционе в Мадриде. Как сообщает радиостанция «Кадена Сер», речь идет о трехсот пятидесяти предметах, в том числе глиняных табличках и золотых ожерельях, относящихся к шумерской цивилизации и Ассирийскому царству.

…Речь идет о ста двадцати девяти глиняных табличках с надписями и четках из золота и лазоревого камня – археологических находках из Месопотамии.

Они относятся к шумерской и вавилонской культуре примерно второго тысячелетия до нашей эры.

…Напоминаем, что 9 марта в аэропорту «Борисполь» во время перевозки спецрейсом гроба с телом умершего старшего офицера украинского контингента в Ираке подполковника Сергея Передницких была задержана группа сопровождающих тело военнослужащих, у которых были обнаружены 550 тысяч долларов и более 1 500 единиц исторических ценностей из Ирака – их пытались незаконно вывезти из страны для последующей перепродажи.

По данным ЮНЕСКО, жители Ирака, воспользовавшись антитеррористической операцией союзных государств против режима Саддама Хусейна, украли из музеев страны археологические ценности на сумму в десятки миллионов долларов…

Та-а-к… Глаз – в оптике. Перекрестие – в точке прицеливания. Без наклона – в голову… дыхание… вертикально. Сектор ведения огня – чисто! Винторез и я – одно целое. Отдачи нет! – лишь легкий толчок в плечо. Свернутая в рулон сетка-радиатор превращает звук выстрела в ничто. Ствольная коробка, цевьё, глушитель, приклад – через минуту немолодой уже чувак-очкарик с дипломатом в руке неторопливо чешет в институт, больницу – куда угодно, только не домой, домом я так и не обзавелся, не успел (успею ли?). За спиной год вольной жизни, реабилитация в буржуазной реальности, интенсивный курс физподготовки и восстановления. Я – киллер. Чемоданчика-кейса уже нет (где-то в реке), беру поезд на Запад; неделя, две – какая разница?

– La Madame! Que pr?f?rez? – «Ч-черт, это же Австрия!» – Frau! Dass sievorziehen? (Мадам, чего желаете?) – Если бы в зоне строгого режима ставили оценки, я б числился хорошистом по «иностранному».

– Я Оля! Хочешь, закажи водки. Ну, а нет – так нет. – Это даже лучше: русские кругом.

Читаю: «Зовут Вацлав, хохол («Ни хрена себе имечко для хохла!»), встреча, пароль, отзыв. Задача: пробить всю тему самому. Цена – много, очень много! Золото из Ирака… Если данные подтвердятся, отдыхать будем долго, очень долго». – Закрыл ноутбук. Открыл в неясной задумчивости. Вновь закрыл. Удивило: «пробить самому».

Немолодой официант в пиццерии напротив собора Stephansdom говорит по-русски. Дежурные фразы – двадцать лет… после перестройки – как дела, успехи? Улыбаясь в ответ, осматриваю центральную площадь Вены перед церковью, ехидно отмечая, что лично у меня успехов не особо-то наблюдается. «Как и у оборванного старика Вивальди, бродившего по этой площади пару веков назад, предчувствуя скорую смерть». – Иногда во мне просыпался студент музучилища двадцатипятилетней давности. Обычно это бывало не ко времени.

Через десять минут встреча. Месса уже началась. Весна, тепло! – утреннее солнце сквозь панорамное стекло кафе накрыло столики на двоих мягкой оранжевой скатертью. Они, халдеи – бывшие русские, сразу узнают собратьев – смеются, жмут руку, берут чаевые… в глазах только что-то тоскливо-знакомое.

Он стоял у входа в Храм: обыкновенный турист, крупного телосложения, примерно моего роста, за кажущейся мешковатостью чувствовалась спортивная упругость. Вокруг чисто… Я вышел из-за проезжавшей мимо лакированной черно-золотистой кареты, подойдя к нему сбоку, стараясь обескуражить внезапностью:

– If you were in the Vein and haven’t visited "Steffl", you didn’t see the Vein!

– Yes, you’re right!1
Англ. – Если вы были в Вене и не посетили собор Штеффл, вы не видели Вену! – Да, вы правы!

– ответив на пароль, он как будто продолжил недавно начатый разговор. Спокоен. Мы заинтересованно, под стать окружающим зевакам из экскурсионной группы, разглядывали западный фасад с «Воротами Гигантов» и «Языческие Башни» красавца-собора Святого Штефана, на ходу ловя рассказ англоязычного гида о том, как кайзер Фридрих III использовал весь годовой запас вина в качестве вяжущего материала при строительстве одной из башен…

Предложение было серьезным. Следующий контакт с доверенным лицом состоится в Киеве. Там – проверка товара, потом уже двинем в Россию. Но это потом. Сначала смотрим «сокровища», как их назвал хохол с польским именем… или чешским?

Расстояние с километр. Поправка на ветер. Два красных деления – ровно два метра вправо. Средняя точка попадания медленно движется вдоль фасада здания, где назначена встреча. Автоматически отрабатываю район, как если бы смотрел в оптику. На самом деле просто беззаботно прохаживаюсь близлежащими улочками, внимательно изучая возможные варианты и пути отступления – час уже как гуляю: на Украине схрона у меня не было, поэтому на встречу шел «пустым».

В назначенное время прибыл знакомый мне по Вене здоровяк. Много говорить не стали, в его джипе помчали на Сахалин – окраину Киева. По новой Окружной через Минский массив. Главная достопримечательность: бросающиеся в глаза мусорные свалки. «А по свалкам бродят натовские солдаты, ищут, «чого б пожрати»! – хохотнул я про себя. – Ну, хохлы дают!»

Вацлав спокойно, деловито решал вопросы, это навевало позитив. Из каменно-гранитного мегаполиса в типично русскую деревню – пятнадцать минут. Подъехали к недавно восстановленному стадиону – свежевыкрашенные ограждения покрыты густым слоем пыли от куч из строительных отходов, разваленных-брошенных здесь же, повсюду, по всей округе. Зашли в распахнутые ворота – окрест ни души – поднялись на трибуну: «Молодцы! «Сто-про» за нами наблюдают». – Нас видно абсолютно со всех сторон: они подстраховались насчет моего возможного прикрытия. В центре трибуны меж новенькими оранжевыми, под стать правительственной рекламе, креслами что-то типа сундучка. Большого такого сундучка. Открыт. На той стороне, прямо напротив нас, смотровая комментаторская будка – все ясно! – я поприветствовал невидимых партнеров: «Хай!» – Скабрезно так, нехорошо улыбаясь… как же не люблю такую беспомощную незащищенность! Оранжевый цвет стадиона наводил на размышления о временности правительств, режимов и вообще всего в этом бренном мире, в отличие от нетленной стабильности золотого блеска; майская синева неба зримо расширяла границы футбольного поля – солнце, прозрачный воздух, тишина! – почти как дома.

Книга Жизни, 4 Царствие, гл. 20, Ис. 39, 1

…Езекия… показал им свои кладовые, серебро и золото… и весь свой

оружейный дом и все, что находилось в его сокровищницах; не оставалось

ни одной вещи, которой Езекия не показал бы им в своем доме…

– Что это?

– Золото!

– Я догадываюсь…

– Вавілон! Можна нічогенько так заробити. Навіть свою власну вежу сбудувати: з неї, якщо біблейський легенді вірити, Бога побачити можна!

– Да ты философ! – вспомнил Канта. – Если отбросить преступный умысел, мы с тобой соприкасаемся с Вечностью.

– Говорят, это всё вещички Александра Великого.

Я запустил руку внутрь сундучка, перебирая серебряные и золотые кубки, ожерелья, монеты:

– Мог просто фотографии показать – здесь слишком много.

– Триста наименований. А ты бы сфотографировал доллары? – Вацлав делано скривил насмешливую гримасу.

– Ладно, – с ухмылкой, – ждем эксперта. Он будет через два дня. Пока готовлю проход через границу.

– Помочь? – Насмешливая гримаса переросла в участливую.

– Не впервой, прорвемся. За нами Киев.

«И золото скифов», – подумалось на прощание.

С их стороны – эксперт-криминалист с Павловки (местная «крытка»), с нашей подрулил Вячеслав Иваныч из Питера – Шеф прислал. Мы с Вацловом сидели в кафешке на Крещатике (где ж еще?) и тёрли за древнее искусство. Вспомнили про семь чудес света… Сокровища сокровищами, а у Вацлава душа болела за каштаны, которые, по слухам, собирались порубать в центре города. Май в столице Украины причудливо светится зеленью садов, золотом куполов, так по-русски. Блеск злата-се?ребра сказочного Вавилона меркнет пред игрой радостных зайчиков от простого весеннего солнышка. Глаза приходилось зажмуривать. Собеседник оказался хитрей – пришел в черных фельдиперстовых очках:

– Но фонтаны же не могли быть из золота! А водоотвод? Сколько там было этажей? И везде текла вода?

Я слушал Вацлава и внимательно отслеживал происходящее на улице, за окном кафе. Нас, конечно же, вели – грамотно:

– Они еще и висячими были, сады-то эти… – Наблюдать за нами могли с любого места. Вацлав, также испытывавший напряжение, вел беседу профессионально-коротко, незаметно поглядывая по сторонам:

– Александр Македонский там и крякнул.

– А мы типа цап-царап, на смерти наживаемся? – прикольнул я.

– Типа не мы – типа америкосы.

Ждали курьера от экспертов. Мы и сами были курьерами. Шеф иногда посылал меня в подобные командировки для тренировки в боевой обстановке: порой ход невинного задания сворачивал в незапрограммированное русло. Здесь требовалось внимание, концентрация – тот же бой, только «бой разума». Восемьсот наименований – пять контейнеров. Экспертиза длилась четыре дня. Завтра расчет и вывоз товара, специалисты дали «добро». Ящики спрятаны на «крытке», в спецбоксе – Шеф по старой памяти утёр вопрос с местными УИНовцами.

Шесть утра. Набираю Вацлава:

– Мне позвонили и дали «отбой» на сегодня: граница не готова. Контрольный звонок в пятнадцать ноль-ноль.

Началось!

Схема такова: через солнечные тихоокеанские островки типа Самоа или Тонго денежки за золото Вавилона (по мировым ценам копейки!) убегают в Европу под видом векселей на покупку недвижимости. Там они интегрируются в транзакции, расслоенные по разным направлениям и так далее. Смысл – остаться в живых независимо от удаленности фиктивных банков. Я и Вацлав – поплавки на колышущейся глади международного беспредела. Под нами глубина размером в неисчислимые человеческие жертвы. Простые исполнители, работаем не за страх, но так бы все. В отличие от всех мы, как правило, доделываем свою работу до конца, до самого конца! Поэтому каждое наше слово сопровождается осознанием, как если бы оно, это слово, было последним.

Четырнадцать-тридцать.

«Вацлава ликвидировать. Основание: мы вторые, кто смотрел сундучок (по информации из источников Шефа). Точка». Шеф знал, я додумаю остальное. Связь односторонняя.

«Та-ак! Я-то полагал наивно – отдохну, кофейку попью».

За Вацлавом – люди. Шеф, убирая хохла, переводит стрелки на конкурентов. Смысл? Товар оплачен, проход в Россию готов, там ждут. Зачем ссориться, устраивать дешевый боевик, на Вацлава же тоже вывел Шеф. Сейчас от обратного: якобы конкуренты убивают Вацлава в отместку за сорванную сделку. Те, что стоят за убитым, затевают «ответку». В это время мы уходим с товаром через границу. Мы не знаем о кипише. Пока не знаем, якобы. Какая-то нестыковка.

Ответка… Я первый на прицеле (это и дуре понятно!), ведь я – человек Шефа. Но меня могут заподозрить в двойной игре и разменять так, для порядку – «поплавок!» Значит, товар уйдет, а я могу остаться в незалежной (или меня оставят). Уже ближе. Шеф – с товаром, я с хохлами на войну. Все очевидно. Тут что-то поважнее. Шеф дает мне пространство для импровизации, понимая неоднозначность ситуации. Главное – появились конкуренты, и мы первыми наносим удар. Шеф предотвращает неприятности при выходе с Украины, вернее, перекладывает их на других. Возможно.

Пятнадцать ноль-ноль.

Звоню Вацлаву – о, удача! – он позвал меня в баню. В простую русскую парную. Пока то да сё, заодно и помоюсь. Встретились в центре города: за ним никого. Не спеша прогулялись, обговорили детали, и надо же! – Вацлав уверенно повел меня в баню при отеле «Днепр»: через просторный холл в сторону фитнес-клуба, там сауна. Служащие приветливо здоровались со мной – я жил здесь последние два дня, сменив перед этим пару пригородных гостиниц. Даже если баня в отеле не спланирована специально, я понял – они про меня знают больше, чем хотелось бы. Триллер под названием «Смерть в бассейне» отменялся. Вацлав искренне удивился совпадению и вовсе не собирался показывать полученное позиционное превосходство, зачем? Понимал ли он, что остался жив? Не будем недооценивать противника – понимал однозначно. Вывод? По ходу дела я в глубокой заднице!