Индийский факир может лечь головой. Тайна индийского трюка с веревкой

Происхождение термина "факир"

Арабское значение слова "факир" говорит о принадлежности человека к индийским нищим монахам, приверженцам аскетизма. Искусство факиров базируется на управлении психической энергией, посредством ее высвобождения из неиссякаемых запасов человеческого подсознания. Факиры - люди, придерживающиеся "фундаментального" учения йогов, проповедующие самоуглубление и самопознание с целью проникновения в таинство мироздания.

В йоге имеется несколько базовых упражнений, благодаря которым человек, он же факир (йог, дервиш), способен душевно/телесно достичь полного отрешения от всего мирского. Вот, собственно, и они (упражнения): многочасовая стойка на одной ноге; взгляд в одну точку; значительное сокращение дыхательных циклов (пранаяма); выполнение комплекса асан (специальные силовые упражнения).

Основные "трюки" факиров

Кобра в выступлениях факиров играет очень таки интересную и объемную роль. "Фокусники" устраивают демонстрированные бои между данным видом змей и их смертельно-опасным оппонентом - мангустом. Также, факиры любят показывать завораживающие номера с элементами управления коброй посредством игры на специальной дудке.

Димитриус Лонго (после представлена одна из первых его афиш) - один из первых российских факиров, обладающий незаурядными способностями и имеющий в своем ассортименте несколько необъяснимых "фокусов".

Одним из таких является вынимание ложкой глаза из орбиты и демонстрация оного первому ряду "офигевших" зрителей. Лонго не брезговал и стандартным набором индийского "мистического" ремесла: глотание шпаги, хождение по стеклу, откусывание куска раскаленной стальной пластины, фиксирование тела на утыканной заточенными гвоздями доске.

Говоря об удивительных номерах факиров, следует также очертить и несколько смертельных исходов на сцене. Известный в конце XIX столетия трюкач по имени Август умер в результате выполнения номера с тремя шпагами и закрепленной на кончике одной из них горевшей лампочке, которые он заглатывал себе в желудок. Выключался свет и лучики лампочки прорывались сквозь брюшное кожное покрытие факира. Все получалось до того момента, пока лампочка не разорвалась у него в середине - летальный исход.
Еще один случай произошел с Бен-Байя (1916 год), который лежа на полу должен был отбивать руками летящие в него кинжалы, но вовремя не сориентировавшись, …

Отношение ученых к данному виду "фокусов"

В свое время английские физики позвали в Лондон знаменитого йога - Хусаина, с которым было проведено ряд наблюдений-опытов. В кругу ученых йог продемонстрировал хождение по накаленному железу, температура поверхности которого составляла около 800 градусов. Молодежь, находившаяся в помещении, попыталась повторить проделанное и получила серьезные ожоги. Впоследствии, у англичан появилось предположение о специально практиковавшейся ходьбе (особая, кратковременно - касающаяся углей походка), позволяющей тем самым избегать ожога кожи.

Демонстрация факирами номеров - "коронок"!

Здесь хотелось бы описать несколько трюков, выполняющихся факирами из разряда "необъяснимое":

Ассистент - мальчик, садясь на землю, накрывается корзиной. После, происходит небольшой диалог между факиром и подростком, в котором фокусник говорит юнцу закопаться под землю. Мальчик утверждает, что ему мешают камни. Взбешенный факир начинает протыкать корзину заостренным кинжалом. Появляется кровь и раздаются вопли мальчика - зрители в шоке. Они не выдерживают, оттаскивают факира и судорожно скидывают корзину, наблюдая при этом, что там никого нет. Публика, озираясь, видит совершено невредимого мальчика, стоявшего в другом конце арены.

- "Индийский канат". Конец каната забрасывается факиром высоко вверх (по воздуху). Ассистент взбирается на него и исчезает - после неповиновения слезть, за ним следует фокусник. После словесных возмущений, на землю падает разрезанное тело мальчика. Спокойный факир спускается вниз - складывает из разрубленных частей тело и ассистент моментально оживает, обходит зрителей и собирает деньги за номер. Некоторые зрители пытались запечатлеть это на фотоаппарат, но проявленные снимки показывали лишь факира, смиренно сидевшего и наблюдавшего за публикой.

- "Живой мертвец", "Заживо погребенный", "Погребение факира".

Около ста лет назад в городе Лахоре был осуществлен номер, условия исполнения которого будоражат мозг даже сегодня. Йог Харида, закрытый в специальный деревянный саркофаг, провел без воды и пищи сорок! дней. Охранники менялись каждые 2 часа. Пробуждение йога проходило публично - зашитый наглухо мешок распечатали и подтвердили (медик) наличие холодного, не подающего жизненных признаков (не ощущалось биение сердца, не прощупывался пульс) тела. Ученик факира начал поливание Харида теплой водой, удалил тампоны из ноздрей и ушей, разжал челюсти и вытянул язык йогина. Харид вздохнул и сразу сумел приподняться.

Впечатляющие способности факиров не дают возможности говорить об их божественности и уровне высочайшего просветления . Так - как настоящие мастера никогда не раскрывают - не демонстрируют своих сверхчеловеческих способностей!

Тематический материал на сайте:

Видео:

Книги:

Луи Жаколио "Факиры-очарователи" (фрагмент)

С. М. Макаров "Искусство факиров в Европе XIX-начала XX века"

Цитаты:

Некто спросил у мудреца: Почему некоторые женщины такие сварливые?
Мудрец ответил: Пока факир двигает флейтой кобра его не кусает.

Если вы удивили женщину, это путь к её завоеванию, но если вы дальше не предпримите никаких шагов, то вы так и останетесь факиром на час.

Вопрос к зашедшим йогину(е):

Приходилось ли вам наблюдать за выступлением факиров? Какие трюки они выполняли?

Фред С. Эллмор, молодой уроженец Чикаго, наглядно продемонстрировал правоту своей теории, находясь в индийском городе Гая: манговые деревья, дети, а также другие объекты, якобы создаваемые факиром на глазах у зрителей, как показано в результате осуществленного хитроумного плана, являются всего лишь плодом воображения!

«Почти каждый путешественник, возвращающийся из Индии, привозит с собой более или менее удивительные истории о представлениях индийских факиров или фокусников. Всякому, кто когда-либо слышал одну из таких историй, было бы любопытно узнать объяснение тайны. Предлагались различные виды теорий, и все они были более или менее неудовлетворительными. Юному жителю Чикаго не оставалось ничего другого, как самому найти объяснение, которое действительно ставит точки над „и“, и предоставить то, что явилось бы решающим доказательством правильности его идеи. Открытие его имеет шанс привлечь внимание людей во всех частях света, и он может стать столь же широко известным, как открыватель электричества».

Да, он мог бы, вне всякого сомнения, достичь этого, если не обращать внимания на два пустяковых факта: (а ) если бы то, что он открыл, не было известно восточным оккультистам в течение много веков как ГУПТА МАЙЯ, или «тайная иллюзия»; и (б ) если бы не существовало около сорока лет Теософского общества, которое рассказывало историю «Эллмора» каждому гоби-мучи , склонному верить в таинственный и сверхъестественный характер так называемых индийских «фокусников». Уже свыше десяти лет назад все подобные явления – и даже более удивительные и феноменальные, поскольку они являются вполне научными и объяснимыми при помощи естественных причин – были многократно охарактеризованы автором данной статьи в Симле как «психологический трюк», к глубокому разочарованию ее чересчур восторженных друзей. Что собой представляют в действительности такие психологические трюки , и в чем состоит разница между ними и «простыми фокусами», это будет объяснено ниже. А теперь вернемся к сообщению в «Tribune ». После сообщения некоторых частных подробностей относительно м-ра Фредерика С. Эллмора, описывающих его детство, учебу в колледже и цвет его волос, и дающих адрес местожительства его семьи, интервьюер показывает его, вместе с его другом и одноклассником, м-ром Георгом Лессингом – один из них «фотограф-энтузиаст», другой искусный художник – в стране Священной Коровы и ушлых факиров .

«Рассказывая корреспонденту «Tribune » о своем замечательном опыте, приобретенном в Индии, м-р Эллмор сказал: «Мы нашли Западную Индию совершенно очаровательной, и провели некоторое время в Калькутте. Оттуда мы отправились на север, остановившись на короткое время в Раджмахале и Динапуре. Из последнего города мы поехали южнее, к Гая, которую и достигли к концу июля. Лессинг и я часто говорили об индийских факирах и их удивительных представлениях, и мы решили провести тщательное изучение их сил. Мы были постоянно наготове в ожидании первоклассных фокусников. Однажды после полудня, когда я собирался вздремнуть, Лессинг ворвался в комнату и сказал мне, что перед домом находится факир, готовый начать свое представление. Я был так же обрадован, как и он. Никто из нас до этого времени не имел возможности увидеть кого-нибудь из этих людей, но мы разработали небольшой план, который и привели в действие, когда представилась возможность. Я теоретически предполагал, что объяснение всех приписываемых им сверхъестественных трюков могло бы быть найдено в гипнотизме, но я все же не знал, как они это делают, пока Лессинг не предложил такой план для проверки моей теории. В то время как факир проделывал свои фокусы, Лессинг должен был бы сделать быстрый карандашный набросок того, что он видел, а я в тот же самый момент сделал бы моментальный снимок моим „Кодаком“.

Приготовившись привести наш план в исполнение, мы вышли из нашего жилища и обнаружили факира, толпу его соотечественников и одного или двух европейцев. Факир оказался чудаковато выглядящим стариком. Его волосы были длинными и спутанными, и его борода низко свисала на его грудь. Его единственным украшением было медное кольцо или браслет, одетый на его правую руку между запястьем и локтем. Его глаза были замечательны своим блеском и своей напряженной глубиной, если можно это так выразить. Они были совершенно черными и казались сидящими необычайно глубоко на его лице. Когда мы вступили в небольшой кружок вокруг него, его глаза охватили нас от головы до пят. Он расстелил на земле грубый ковер из необычной ткани, около четырех футов в ширину и шести в длину. Справа от него находилась небольшая глиняная чаша, и на коленях лежал музыкальный инструмент странного вида.

Получив сигнал, что все готово, он взял чашу в свои руки и высыпал содержимое – красноватую, похожую на песок, смесь – на ковер. Он перемешал ее своими пальцами, очевидно, чтобы показать, что она не содержит никаких скрытых предметов. Вновь насыпав песок в чашу, он поместил ее в центр ковра, на расстоянии нескольких футов от своих коленей, и покрыл ее небольшим платком, предварительно положив в смесь несколько зерен манговых плодов. Затем он сыграл таинственную мелодию на своей дудочке, раскачиваясь взад и вперед, и, делая это, неторопливо всматривался в каждого из толпы наблюдателей своими удивительными глазами. Раскачивание и игра на дудочке продолжалась две или три минуты. Затем он внезапно остановился и приподнял один из краев платка. Мы увидели несколько зеленых ростков в два или три дюйма высотой. Он опустил платок, поиграл еще немного на своей дудочке, и я мог бы поклясться, что я увидел платок, поднятый на три фута в воздух. Он снова остановился и убрал платок. В это время там было настоящее дерево, двух или более футов в высоту, с длинными тонкими плоскими листьями. Лессинг легко подтолкнул меня, и я сделал свой фотоснимок, он же нарисовал набросок. В то время как мы наблюдали создание странного старика, оно, как показалось, исчезло из наших глаз. Когда это произошло, он перенес чашу и разостлал ковер перед собой. За этим последовало еще больше музыки и раскачивания, еще больше смотрения в землю, и так как мы следили за грязным прямоугольником из ткани, который он постелил на землю, мы увидели под ним очертания двигающегося предмета. Когда мы наблюдали за этим, он схватил платок за два угла и рывком приподнял его с земли. На том месте, где он был за мгновение до того, сидел самый странный рябой индийский ребенок из всех, которых я видел во время моего путешествия. Нервы Лессинга были в лучшем состоянии, чем у меня. Я бы забыл, что я должен делать, если бы он не напомнил мне об этом. Я сделал фотографию, а он – свой рисунок. Ребенок оставался лишь одно мгновение, после чего факир вновь покрыл его платком, и, вытащив нож, нанес удары по тому месту, где сидел ребенок. В следующее мгновение он сорвал платок, под которым ничего не было.

Едва мы успели оправиться от изумления, как факир вытащил из-под своих колен клубок серой веревки. Зажав свободный конец между своими зубами, он резким движением вверх бросил клубок в воздух. Вместо того чтобы возвратиться к нему обратно, клубок все поднимался и поднимался до тех пор, пока не скрылся от нашего взора, и остался лишь длинный качающийся конец веревки. Когда мы опустили глаза после попыток увидеть клубок, мы все были изумлены, увидев стоящего около факира мальчика примерно шести лет. Его не было там, когда клубок был брошен в воздух, но он был там теперь, и по команде факира обошел вокруг веревки и начал карабкаться по ней, некоторым образом подражая обезьяне, поднимающейся по виноградной лозе. Когда он начал подниматься, я навел на него фотоаппарат и сделал снимок, и в то же самое время Лессинг делал зарисовку. Мальчик исчез, когда он достиг высоты тридцати или сорока футов над землей, по крайней мере, мы не могли его увидеть. Моментом позже веревка исчезла. Затем факир встал, свернул свой ковер, взял чашу и, обходя толпу, стал просить вознаграждения.

У меня не было возможностей для проявления фотографических пленок, и Лессинг взял их с собой для проявки, вместе с тысячей или еще большим количеством других негативов. Изображения факира вместе с некоторыми другими я получил сразу после обеда. После ухода факира Лессинг дополнил свои наброски и оставил их у меня. Вы увидите, сравнивая рисунки Лессинга с фотографиями, что ни в одном случае камера не зарегистрировала удивительных особенностей представления. Например, набросок Лессинга показывает дерево, выросшее из куста, в то время как камера не обнаруживает там никакого куста. Лессинг, а также и я, видели мальчика, и он попал в его набросок, хотя камера демонстрирует отсутствие мальчика. Рисунок Лессинга, на котором изображен карабкающийся по веревке мальчик, это доказательство, что он видел это, но камера утверждает, что не было никакого мальчика и никакой веревки. Поэтому я был вынужден поверить, что моя теория абсолютно верна, – что факир просто загипнотизировал всю толпу, но не смог загипнотизировать камеру. Я собираюсь написать историю об этом, сделать копии с рисунков и послать их в Лондонское Общество психических исследований. Я не сомневаюсь, что они найдут им хорошее применение».

У нас также нет каких-либо сомнений по этому поводу. «О. П. И.», конечно, найдет «хорошее применение» наброскам м-ра Лессинга и фотографиям м-ра Эллмора, как оно это сделало с сотнями своих сеансов со спиритическими медиумами, и с доказательствами, представленными теософами: неспособное связать эти вещи со своим излюбленным «телепатическим воздействием», оно заклеймит в целом все вышеприведенные многочисленные и хорошо известные феномены как фокусничество, ловкость рук и трюки à la «Маскелин и Кук». Ибо это обычно бывает единственным объяснением, даваемым «ученым» Обществом всему, что его члены не понимают и неспособны понять.

Мы с радостью поздравляем м-ра Эллмора и м-ра Лессинга и должны сказать несколько слов по данной теме для их пользы в и благополучия в будущем.

Прежде всего, мы спрашиваем их, почему они называют «фокусника» – «факиром»? Если он является одним из них, то он не может быть другим; ибо факир – это просто мусульманский фанатик , который все свое время проводит в благочестивых делах, таких, как стояние днями на одной ноге или на макушке своей головы, и не уделяет внимания каким-либо другим феноменам. Он не может быть также и йогом, ибо имя последнего несовместимо с «собиранием толп» для показа своих психических сил. Человек, которого они видели в Гая, был просто – как бы его назвать покорректней – публичным фокусником, или, как его обычно называют в Индии, ядувалла (колдун) и «создатель иллюзий , будь он индусом или мусульманином. Как подлинный фокусник, то есть тот, кто заявляет нам о том, что он покажет нам сверхъестественные феномены, или сиддхи йогов, он в такой же мере имеет право на использование колдовских трюков, как, например, Гофман, или Маскелин и Кук. Ну что ж, мы приглашаем последних джентльменов и всех «волшебников Севера», повторить, если они могут, даже такие фокуснические феномены , как вышеприведенные, одетыми, а точнее раздетыми, как и фокусники, и под куполом неба, а не под крышей или потолком зала или театра. Они никогда не смогут сделать этого . А почему? Да потому что такие «фокусники» – это не те, кто использует «ловкость рук». Они являются квалифицированными и подлинными психологами, месмеризаторами, наделенными наиболее феноменальными силами, которые до сих пор неизвестны и почти не практикуются в Европе, кроме некоторых исключительных случаев. И что касается данного пункта, мы спрашиваем, основывая наши вопросы на логике аналогий: если существование таких феноменальных сил «очаровывания», как распространение чар на аудиторию часто в несколько сотен или даже тысяч человек, доказано хотя бы однажды в простых профессиональных фокусниках, то кто же может отрицать те же самые силы, только в двадцать раз более могущественные, в обученных адептах оккультизма? Это будет крепким орешком для Общества психических исследований – если оно когда-либо примет свидетельство м-ра Эллмора, в чем мы сомневаемся. Но если оно и будет принято, то, какое же право будут иметь члены этого Общества или публика сомневаться в заявлениях, сделанных от имени великих йогов и ученых адептов и «махатм», которые создают во много раз более удивительные феномены? Единственный факт, поистине, состоит в том, что все собравшиеся видят веревку в воздухе, конец которой кажется закрепленным в облаках, мальчика, поднимающегося по ней, ребенка под корзиной, и растущее манговое дерево, когда на самом деле нет ни веревки, ни мальчика, ни мангового дерева, – все это может дать нам право назвать это величайшим из возможных ментальных чудес; некий «психологический трюк » – это почти верно, но с ним никогда не сможет конкурировать, и даже приблизиться к нему, никакое физическое явление, сколь бы удивительным одно ни было. «Всего-навсего – гипнотизм», – говорите вы. Но те, кто говорит так, не знают разницы между гипнотизмом, который в лучшем случае является лишь чисто физиологическим проявлением даже в руках наиболее сильного и обученного экспериментатора, и истинным месмеризмом, не говоря уж о махамайе или даже гупта майе в древней и современной Индии. Мы бросаем вызов всем и каждому, от Шарко и Рише до всех второсортных гипнотизеров, включая и величайших физических медиумов, чтобы они создали то, что м-р Эллмор и м-р Лессинг приписывают их «фокуснику».

Для тех, кто неспособен понять всю важность такой психо-спиритуальной силы в человеке, которую «Tribune » столь невежественно и глупо называет «гипнотизмом», все, что мы можем сказать, будет бесполезно. Мы попросту отказываемся отвечать им. Но другим, кто поймет нас, мы скажем: да ; это волшебство , очаровывание, психология, назовите как захотите, но это не «гипнотизм». Последний является неким помрачением ума, создаваемым некоторыми людьми, действующими на других людей посредством прикосновения, или путем пристального вглядывания человека в сильно освещенное пятно, или неких других манипуляций; но что это по сравнению с коллективным и одновременным очаровыванием сотен людей одним мимолетным взглядом «фокусника» (Vide supra [см. выше]), даже если этот взгляд «охватывает каждого человека» «от головы до пят». Никакой теософ, который что-либо знает об оккультизме, никогда не объяснял такие феномены никаким другим образом, кроме как магическими чарами и очаровыванием ; и приписывать им что-либо еще равнозначно тому, как если бы учить сверхъестественному и чудесному, – то есть тому, что невозможно в природе. В одной только Англии есть множество теософов, которые в любой день могли бы засвидетельствовать, что их за многие годы до сегодняшнего дня учили тому, что такие физические феномены в Индии являются результатом очаровывания и психологических сил тех, кто их совершает. И все же никто в Теософском обществе никогда не заявлял об открытии им и об объяснении тайны мангового дерева, так как это учение известно уже в течение многих веков, и ныне ему обучают всех, кто хочет знать .

Тем не менее, как было сказано в начале, мы отдаем долг благодарности м-ру Эллмору и его другу за их удачную идею использовать фотографический тест для исследования такого трюка, так как никакие чары (или, как говорит, по утверждению репортера, Эллмор, «гипнотизм») не могут воздействовать на фотокамеру. Кроме того, кажется, что и оба молодых путешественника, и репортер «Tribune » поработали именно для Теософского общества. Поистине, можно с уверенностью предсказать, что никто, включая и Общество психических исследований, не уделит больше внимания «открытию» м-ра Эллмора, – поскольку последнее, невзирая на ошибочное именование гипнотизмом, является только фактом и истиной. Таким образом, лишь одно Теософское общество будет благодарно за еще одно подтверждение его учений при помощи независимого и неопровержимого доказательства.

На следующий день после драматической охоты на тигров магараджа давал в своем дворце прием в честь счастливого окончания опасного приключения. Наши путешественники были, конечно, самыми почетными гостями. Кроме них, получили приглашения генерал Макдональд и полковник Бартон. Обыкновенно холодные и гордые при встрече с людьми другой национальности, англичане сегодня как бы забыли о своей национальной спеси. Они громко хвалили отвагу и самообладание польских охотников, а полковник Ральф Бартон ни на шаг не отходил от Вильмовского, пытаясь втянуть его в беседу на разные темы.

Вначале Вильмовский сохранял вежливую чинность. Сам он говорил мало, охотно прислушиваясь к словам англичанина. Вскоре ему показалось, что неожиданная перемена в поведении англичан, да и вся их беседа, преследовали какую-то определенную цель. Поэтому Вильмовский оживился и стал слушать еще внимательнее.

— Вы извините, что я напомню об одном щекотливом деле, но мне необходимо это сделать, чтобы вы меня не судили строго, — говорил Бартон, наклонясь к Вильмовскому. — Дело касается слов, которые вы произнесли, когда я предостерегал об опасности, грозящей вашему сыну со стороны гепарда княгини.

Вильмовский искоса взглянул на англичанина и продолжал его слушать.

— Человеческая жизнь в Индии ценится меньше, чем у нас в Европе. Члены низших каст — это ничтожество в глазах привилегированной аристократии. Если бы мы пытались изменить сложившиеся здесь вековые обычаи, то быстро потеряли бы Индию. Поверьте мне, что индийцы во многих отношениях еще остаются варварами. Англичане взяли на себя здесь серьезную цивилизаторскую миссию.

Вильмовский молчал, и только его ироническая улыбка свидетельствовала о том, что аргументы англичанина не казались ему убедительными. Бартон заметил улыбку Вильмовского, но продолжал говорить дружеским тоном:

— Изменить что-либо в обычаях такой большой и многолюдной страны нелегко. Несмотря на это, именно англичане запретили индийским матерям приносить в жертву священным крокодилам своих детей и отменили жестокий обычай «сати», по которому вдовы во имя любви к почившему супругу добровольно шли на сожжение на погребальном костре .

— Я полагаю, никто не станет возражать, что это заслуга англичан, — ответил Вильмовский. — Но, по моему мнению, по мере общего развития цивилизации многие народы сами отказываются от слишком суровых обычаев и нравов. Путешествуя по различным континентам, я убедился, что «облагодетельствование» туземцев против их желания обычно ничего хорошего им не дает.

— Конечно, на этот вопрос могут быть разные взгляды, — сказал Бартон вполголоса. — Я уважаю людей с широкими взглядами. Сами индийцы по-разному воспринимают нашу роль в их стране. Лучшим примером этого служит магараджа Алвара, его супруга и ее брат Пандит Давасарман. Магараджа и Давасарман являются сторонниками англичан, тогда как молодая княгиня относится к нам весьма неприязненно.

— Неужели? — искренне удивился Вильмовский.

— Увы, это печальная правда, — подтвердил Бартон. — Поэтому в присутствии англичан княгиня всегда оказывает больше симпатии гостям другой национальности.

Это сообщение развеселило Вильмовского, но он не подал вида.

— К счастью, княжеством управляет магараджа, а не его молодая супруга, — ответил он, внимательно наблюдая за выражением лица Бартона.

— К сожалению, княгиня ничем не напоминает покорных своим мужьям индийских женщин. Она получила хорошее воспитание и сумела вырваться из плена суеверий, присущих женщинам Индии. Поэтому она находится здесь с нами на равной ноге. Ревнивый магараджа — безвольное орудие в ее руках. Это она управляет Алваром!

Когда англичанин произносил эти слова, на его лице появилось такое выражение, какое бывает у хищной птицы, парящей над давно высмотренной жертвой, но он быстро овладел собой и продолжал беседу:

— Разумеется, это совершенно не имеет значения для нашей власти в этой стране. Владетели отдельных княжеств приходят и уходят, а мы — остаемся. Понимание этой истины весьма облегчает путешествие по Индии.

— Спасибо за любезную информацию, — иронично и сухо ответил Вильмовский, поняв, к чему клонит Бартон.

— Ах, вероятно я что-то не так сказал?! Наша доверительная беседа совсем не касается вас, как людей, располагающих английскими паспортами. Кроме того, общество Пандита Давасармана позволит вам свободно путешествовать не только по Индии. Вы можете полностью доверять своему проводнику. Это мудрый и верный человек, превосходно подготовленный к изучению стран, до сих пор недоступных европейцам.

Вильмовский был поражен. Неужели Бартон был тем «важным лицом», к которому обращался Смуга за разрешением на поездку к границе? Двусмысленные высказывания Бартона говорили о том, что он прекрасно знал, с какой целью приехали польские путешественники в Индию, тогда как они сами этого не знали. Вильмовского охватила тревога. Неужели Смуга впутался в политическую интригу? Он решил немедленно выяснить беспокоивший его вопрос. Наклонился к Бартону и спросил:

— Господин полковник, вы сказали слишком много, или… слишком мало! Я хочу знать, где сейчас находится мой друг Смуга, зачем он вызвал нас сюда, и что общего с этим имеет Пандит Давасарман, о котором все столько нам говорят?

— Ого-го, вот хитрец наш хозяин! Я и не предполагал, что у него в джунглях скрываются такие красивые танцовщицы, — вполголоса сказал Бартон, словно не слышал вопроса Вильмовского. — Вы только посмотрите, какой восторг светится в глазах вашего друга! Даже такой хладнокровный человек, как господин Томек, тоже очарован ими.

Вильмовский не возобновил вопроса. Он понял, что ответа не получит, и задумался, почему вокруг призыва Смуги царит такое таинственное молчание. Одновременно он невольно стал наблюдать за танцем привлекательных баядер .

Три молоденькие девушки, одетые в легкие муслиновые шаровары и позолоченные нагрудники, танцевали под старинную индийскую мелодию с ее беспокойным восточным ритмом. Звон серебряных колокольчиков, прикрепленных к широким браслетам на ногах танцовщиц, сливался с певучими звуками сарод-тамбурина , посвистыванием флейт и гудением барабанов. Стройные силуэты баядер бросали летучие тени на беломраморные стены зала, освещенные мерцающим блеском факелов.

Вильмовский не легко поддавался настроению. Он посмотрел на сына и моряка. Боцман Новицкий, то и дело бросая взгляды на баядер, рассказывал магарадже и генералу Макдональду об одном из своих приключений, а те слушали его с большим интересом. Томек развлекал беседой прелестную рани. А она, словно желая досадить англичанам, дружелюбно улыбалась, слушая молодого поляка, и все чаще опускала край сари, скрывающий ее лицо, а когда баядеры, закончив танец, выбежали из зала, подарила Томеку на память о пребывании в Алваре драгоценное кольцо с алмазом. Смущенный столь ценным подарком, Томек отказывался его принять.

— Я хочу, молодой человек, чтобы это кольцо всегда напоминало вам об Индии. Если вы откажетесь его принять, я решу, что дружеское расположение рани Алвара вам неприятно, — сказала княгиня.

Томек покраснел, надевая кольцо на мизинец левой руки. Не мог же он в самом деле обидеть княгиню отказом.

В тот момент, когда княгиня вручала Томеку кольцо, Вильмовский заметил на лице Бартона тень неудовольствия и многозначительный взгляд, брошенный полковником в сторону задумавшегося магараджи. Вильмовский стал опасаться, что Томек, который всегда и везде легко находил себе друзей, на этот раз может причинить им лишние трудности при исполнении загадочных планов Смуги. Как раз в это время боцман прервал свой рассказ и потянулся за чашкой ароматного чая. Андрей Вильмовский воспользовался случаем, чтобы начать общую беседу.

— Еще в Европе мне приходилось слышать о тех необыкновенных чудесах, которые совершают индийские йоги и факиры. И все же, несмотря на то, что я уже несколько дней нахожусь на родине тайн и чудес, мне лишь раз в жизни довелось видеть факира… да и то в Англии, где он демонстрировал в цирке различные фокусы, — громко сказал Вильмовский, глядя прямо на сына, который весьма интересовался этой темой.

Вильмовский не ошибся в своих расчетах. Боцман первый забыл о своей чашке чая и громко воскликнул:

— Ваша правда! Мы тогда были в цирке вместе! Этот бородатый фокусник совершенно спокойно ложился голой спиной на доску, усеянную острыми гвоздями, питался ножами, глотал огонь и заклинал змей. Это были весьма ловкие трюки!

— Папа, ты, пожалуй, забыл об уличном заклинателе змей, которого мы встретили в Бомбее. Мы даже поспорили, есть ли у его змеи ядовитые зубы, — заметил Томек, прерывая беседу, которую вел с княгиней вполголоса.

— По-моему, заклинатели змей — не фокусники, — сказал Вильмовский. — Поэтому я смело утверждаю, что мы до сих пор не видели в Индии факиров.

— Да, мне очень хотелось бы увидеть настоящего факира, — взволнованно сказал Томек.

Магараджа Манибхадра улыбнулся и, принимая из рук служителя короткую, набитую табаком трубку сказал:

— Я постараюсь удовлетворить ваше любопытство. Однако пусть прежде полковник Бартон объяснит вам подлинный смысл слов: факир и йога. Во время длительного пребывания в Индии полковник интересовался не только политическими делами нашей страны, но и таинственным учением наших святых мужей, любопытными приемами индийских фокусников. Полагаю даже, что он уже стал отменным знатоком этих вопросов.

Англичанин насупился, так как почувствовал в словах магараджи тень насмешки, но, несмотря на это, свободно ответил:

— Я охотно сделаю это, так как многие европейцы превратно толкуют значение этих слов. «Факир» — арабское слово, которое обозначает нищенствующего мусульманского монаха, давшего обет бедности. Что же касается йоги, то в Индии так зовут людей, изучающих таинственные силы природы и применяющих с этой целью, в соответствии с индийской философией, специальную систему упражнений йога, для того, чтобы полностью распоряжаться собственным духом и телом.

— Пожалуйста, объясните мне, в чем заключается система йога? — с любопытством спросил Томек.

— Чтобы стать йогой, надо отказаться от всякого имущества, бросить семью и поселиться в пустыне подальше от человеческих поселений. Избранный йогой гуру, или учитель, дает указания о том, какие следует принимать положения тела, делать движения и какие священные изречения изучать наизусть. После того, как будущий йога усвоит основы этих знаний, он проходит науку правильного дыхания и мышления. Если он успешно пройдет весь цикл трудных упражнений, ему назначают покаяние. Пройти покаяние не так-то легко. Кающийся йога дает обет долголетнего молчания, либо обязуется сидеть на солнцепеке у горящих костров, или длительное время находиться в воде, высунув из нее только голову. Иногда йога должен целыми часами держать одну или обе руки вытянутыми вверх. Кроме того, он обязан совершить несколько паломничеств ко святым местам.

После того, как йога успешно закончит это послушничество, он становится «шанниаси», т.е. кандидатом в святые. Теперь остается совершить символический обряд собственного погребения, означающий умерщвление плоти и рождение йоги для духовной жизни. Эта церемония превращает шанниаси в святого человека; совершенствуясь далее, он может дойти до высшей степени посвящения и стать парамахамсом.

Между мусульманским нищенствующим монахом, дервишем и индийским йогой, принимающим после послушничества наименование шанниаси, есть одно общее, а именно — обет бедности.

Но они не имеют ничего общего с теми факирами-фокусниками, которые для заработка показывают ловкие фокусы, кажущиеся нам иногда совершенно чудесными.

— Действительно, вы очень ясно нам это объяснили, — сказал боцман. — Но раз мы ничего не смыслим ни в арабской, ни в индийской религиях, то нас больше интересуют именно факиры-фокусники. Любопытно, есть ли еще такие в Индии?

— А как же, конечно есть и, подобно заклинателям змей, они объединены в самостоятельную общину. Я думаю, что его высочество магараджа Алвара подготовил нам какой-то сюрприз. Возможно, мы увидим настоящего индийского факира.

Не успел полковник Бартон закончить последнюю фразу, как магараджа Манибхадра четыре раза ударил в ладоши. Перед гостями немедленно появился старый, сгорбленный индиец с плоской, закрытой корзиной в руках. Бедно одетый старец носил на голове чалму, украшенную тремя павлиньими перьями — отличительным знаком заклинателей змей. Старик остановился перед магараджей, поставил свою корзину на землю, и, сложив руки на груди в ритуальном приветствии, низко поклонился владыке Алвара.

Манибхадра слегка кивнул головой. Мановением руки позволил заклинателю начать представление.

Старик установил плоскую корзину в центре зала и открыл крышку. На дне корзины лежала, свернувшаяся в клубок, желтовато-серая с голубоватым отливом змея. Заклинатель сел рядом с корзиной, по-восточному поджал под себя ноги, добыл из-за пазухи халата инструмент, по виду напоминающий кларнет, и заиграл медленную, тоскливую, монотонную мелодию.

Через несколько мгновений змея приподняла голову и стала выпрямлять свое блестящее тело. Создавалось впечатление, что змея сидит на хвосте, свернутом в кольцо.

— Нала-памба, очковая змея , длиной, пожалуй, более полутора метров, — шепнул Бартон польским охотникам, которые с интересом смотрели на необыкновенное зрелище.

— Великолепный экземпляр кобры, — тоже шепотом произнес Вильмовский.

Сначала змея не желала покинуть корзинку. Потом стала проявлять беспокойство. Движения ее становились быстрее. Она развернула головной щит, на котором виднелся узор, поразительно похожий на очки. Спереди на брюхе змеи виднелись три поперечные черные полосы. Раздраженное пресмыкающееся громко шипело и быстро двигало высунутым из пасти языком. Заклинатель ни на секунду не прерывал игры на своем инструменте. Кобра несколько раз бросалась к нему, словно пыталась его укусить, но заклинатель упорно смотрел на нее, не отступая ни на шаг.

Монотонная мелодия безостановочно лилась. Змея медленно стала впадать в какой-то транс. Глаза кобры, еще минуту тому назад горевшие бешенством и ненавистью, теперь были неподвижны, словно она находилась в столбняке.

Заклинатель змей, не переставая играть, медленно придвинулся к кобре. На миг он коснулся носом, а потом языком головы змеи. Словно проснувшись от летаргического сна, кобра с бешенством бросилась на своего укротителя, но тот успел отскочить от нее. Кобра успокоилась, и заклинатель закрыл корзину.

— Ах, будь ты неладен! Если у змеи не вырвали ядовитых зубов, то этот человек рисковал жизнью, — недоверчиво воскликнул Вильмовский.

— Если бы заклинатель не рисковал жизнью, его искусство не стоило бы и одной рупии, — сказал магараджа, обводя своих белых гостей насмешливым взглядом. — Впрочем, легко проверить, есть ли у этой кобры ядовитые зубы. Может быть, кто-нибудь из вас желает проверить лично?

— Это только Фома Неверный хотел все проверять лично, — свободно ответил боцман. — По моему мнению, заклинатель не такой уж дурак, чтобы целоваться с ядовитой змеей.

Магараджа опять ударил в ладоши. В зал вбежал служитель, неся в корзинке двух цыплят.

— Проверка того, есть ли ядовитые зубы у нала-памба — зрелище не из приятных, но, может быть, вы хотите убедиться в том, живы ли эти цыплята? — весело спросил магараджа у боцмана.

— Ого, я даже кое-что в этом смыслю, потому что, прежде чем стать боцманом, служил коком на старой калоше, ходившей в Иокогаму , — ответил боцман.

Он быстро подошел к служителю и, тщательно обследовав птиц, сказал:

— Здоровы, как рыбы, хотя и не очень упитанны. Что же дальше?

— Ровно ничего, сагиб. Остальное сделает заклинатель змей, — пояснил магараджа.

Старый заклинатель взял одного цыпленка и подошел к корзине с коброй. Как только он приоткрыл крышку, змея немедленно подняла голову. Наклонила ее, распустила щит, на котором опять блеснули грязно-белые очки, окруженные черным контуром. Глаза змеи горели бешенством. Кобра увидела индийца, державшего цыпленка. Заклинатель, не обращая внимания на ярость разгневанного пресмыкающегося, протянул цыпленка змее. Кобра несколько мгновений на него смотрела, потом внезапным движением бросилась вперед, широко раскрыв пасть. Видно было, как выпрямились ядовитые зубы на ее верхней челюсти, которые при замкнутой пасти складываются, подобно острию перочинного ножа.

Томек предостерегающе крикнул. Он знал, что когда змея открывает пасть и поднимаются ее ядовитые зубы, в них появляется яд из железы, нажатой мускулами. Если этот яд, по химическому составу подобный трупному, попадает в кровь человека или животного, наступает быстрое разложение кровяных телец и не менее быстрая смерть.

На окрик Томека никто не обратил внимания, потому что кобра как молния подалась вперед и впилась зубами в тело птицы. Цыпленок в руках заклинателя затрепетал. Атака кобры была мгновенной. Заклинатель уже отступал от корзины с разъяренной змеей. Он отбросил цыпленка, укушенного коброй, а змее подставил второго.

В то время, как цыплята бились на полу, растопырив крылья, кобра, громко шипя, впивалась холодным взглядом в человеческие лица. Так проходили минута за минутой. Цыплята трепыхали крылышками, а кобра, озираясь вокруг, громко шипела.

Индийцы, в религиозных воззрениях которых кобра играет значительную роль, смотрели на пресмыкающееся с набожным трепетом и страхом. Поучения брахманов вселили в них веру в чудесную силу заклинателей змей.

В противоположность индийцам, белые звероловы и англичане по-иному относились к интересному зрелищу.

— Как вы думаете, эта кобра и в самом деле ядовита? — вполголоса обратился к Вильмовскому генерал Макдональд.

— Думаю, что да! Впрочем, мы скоро в этом убедимся, — ответил Вильмовский. — Гибель цыплят рассеет сомнения.

— Ваша правда, но почему кобра не бросилась на этого хитреца с дудкой? — шепотом спросил боцман. — Если цыплята подохнут, то я поверю, что заклинатель умеет ладить со змеями. Или в этом замешана нечистая сила?

— Не говорите глупостей, боцман, — заявил Вильмовский, пожимая плечами. — Конечно, нельзя сказать, что заклинатели своим умением обращаться с ядовитыми змеями не возбуждают всеобщего восхищения. И все же они не обладают сверхъестественной силой. Они только умеют правильно обращаться со змеями и прекрасно знают их характер. Заклинатель подходит к змее лишь тогда, когда она успокоится. Кроме того, как я слышал, многие заклинатели погибают от укусов своих питомцев.

— Смотрите, смотрите! Цыплята дохнут! — воскликнул Томек.

И правда, первый цыпленок упал на пол. Он несколько раз дернул ногами и остался лежать неподвижно. Спустя несколько минут погиб и второй. Это было лучшим доказательством того, что кобра могла в любой миг лишить жизни заклинателя змей. Восхищенные его отвагой, европейцы дали заклинателю несколько рупий в награду.

Вскоре заклинатель вместе со своим смертоносным грузом ушел. Магараджа опять захлопал в ладоши. Шесть служителей внесли большие медные носилки с тлеющим древесным углем. За ними появился сгорбленный худой старик с длинной, седой бородой. Старик сел рядом с подносом, поджав под себя ноги. Он скрестил на груди руки и впал в задумчивость. Его глаза под косматыми бровями не выражали никакой заинтересованности белыми господами, стоявшими поодаль и беседовавшими вполголоса.

— Сагибы хотели увидеть настоящего индийского факира. Перед вами один из лучших факиров Индии. Возможно, он развлечет вас своим искусством, — сказал магараджа, с трудом подавляя лукавую усмешку, в которой чувствовалась уверенность, что он преподносит белым гостям превосходный сюрприз.

— Видать, факир будет жарить цыплят, убитых очковой змеей, — шепнул боцман.

— Ну что вы! — возмутился Томек. — Вот вы смеялись над заклинателем змей, а на опыте с цыплятами убедились, чья была правда.

— Послушай-ка, браток, ядовитая кобра — это тебе не миска с тлеющими угольками, — отрезал моряк. — Но ты прав, не говори гоп, пока не перескочишь! Быть может этот фокусник проглотит горячие угли?

Друзья прервали тихую беседу, так как факир вздрогнул, словно пробудившись от глубокого сна. Только теперь он обратил внимание на гостей, собравшихся в зале. Испытующим взглядом он водил по их лицам, не пропустив никого. Индийских служителей он едва удостаивал беглого взгляда, несколько дольше смотрел на магараджу, потом стал пристально всматриваться в лица белых сагибов. На Томека и боцмана смотрел не слишком долго, но на длительное время остановил взгляд на Вильмовском. Потом предметом его заинтересованности стали англичане, и, наконец, несколько мгновений он посвятил красавице рани.

Необыкновенное поведение факира заставило всех умолкнуть и сосредоточиться. В зале воцарилась таинственная, волнующая тишина. Вдруг факир сказал:

— Может, быть кто-нибудь из благородных сагибов желает лично проверить, в самом ли деле угли на подносе горят и обжигают?

Но, памятуя об опыте с ядовитой коброй, никто не спешил выразить своего сомнения. Факир переводил взгляд с одного белого гостя на другого. После длительного молчания старый индиец вбил взгляд в глаза Томека и повелительным тоном сказал:

— Подойди ко мне, благородный молодой сагиб!

Томек с минуту колебался, но потом подошел к факиру, встал на одно колено и протянул руку к подносу. Жар, бьющий от углей, вынудил его отдернуть руку.

— Раз ты убедился, сагиб, что это настоящий огонь, прошу тебя стать рядом со мной и внимательно смотреть, — сказал факир.

Тихим голосом факир стал напевать какой-то странный мотив. Слабый вначале голос постепенно обретал силу, и в конце концов весь зал наполнился мелодией, насыщенной подлинным фанатизмом. Странная песня тревожила слушателей и вынуждала их сосредоточить внимание на скромной фигуре факира, взгляд которого блуждал где-то поверх голов слушателей. На лицах индийцев появилось выражение восторга. То ли под влиянием слов песни, которую пел факир на неизвестном Томеку языке, то ли по его немому знаку, некоторые из индийских служителей стали один за другим подходить к подносу, заполненному горячими углями. Вслушиваясь в мелодию дикой песни факира, они босыми ступнями медленно проходили прямо по горячим углям. И на их лицах не видно было признаков боли.

Томек до некоторой степени тоже поддался влиянию удивительной мелодии и был под впечатлением всей этой сцены, но одновременно напряженно думал о том, в чем же заключается фокус индийского факира. В конце концов присущее молодому человеку любопытство взяло верх над рассудком. Томек взглянул на своих спутников. Но никто не обращал на него внимания. Все напряженно всматривались в лица индийцев, проходивших по углям. Томек мгновенно снял обувь и носки. Подошел к магическому подносу. Это случилось как раз в тот момент, когда факир прекратил пение. Едва лишь Томек коснулся ногой углей, как тут же отпрянул назад, зашипев от боли.

Встревоженный магараджа воскликнул:

— Нельзя так делать, сагиб, огонь не обжигает лишь тогда, когда факир поет. Быть может, вызвать врача?

— Ах, нет, нет, чепуха! — почти крикнул Томек, устыдившись своего непродуманного поступка.

— Вот это интересно! Ничего подобного мне до сих пор не приходилось видеть, хоть я не раз присутствовал на представлениях факиров, — сказал полковник Бартон.

— Превосходная работа. Видимо, все мы поддались групповому гипнозу — заявил Вильмовский.

— Значит ты, Андрей, полагаешь, что этот факир нас усыпил? — удивленно спросил боцман. — Это совершенно невозможно! Один раз такой же магик пытался меня усыпить, но из этого ничего не вышло. Он чуть было сам не заснул. Во время его пения я себя ущипнул, извините за выражение, в известное место, и убедился, что не сплю.

— Излишнее любопытство бывает иногда тоже вредным. Ведь на свете существуют вещи, о которых не снилось даже философам, — заключил магараджа.

Старый факир со своим пылающим подносом давно удалился из зала, когда Томек подошел к княгине и стал вполголоса вести с ней оживленную беседу. Вильмовский это заметил. Он подошел к сыну и спросил:

— Ну как, Томек, ты не думаешь перевязать себе ногу?

— Не надо, папа. Она совсем не болит, — ответил Томек.

— Если ожог натрудить в ботинке, может произойти заражение. Помни о том, в каком климате мы находимся. Советую тебе пойти домой и перевязать ногу.

Томек недоверчиво улыбнулся. Ведь боцман несколько дней назад был ранен в руку, и рана быстро затянулась. Он хотел что-то возразить, но, взглянув на отца, воздержался. Вильмовский глазами дал ему знак.

— Ты, как всегда, прав, папа. Лучше не рисковать… Пойду домой и сделаю перевязку, — ответил Томек.

— Мы можем позвать врача сюда, — сказал магараджа, очутившись рядом с белыми гостями.

— К чему мешать остальным гостям? Томек превосходно сумеет сделать все сам, — решительно возразил Вильмовский.

— Но я надеюсь, что вы скоро к нам вернетесь? — спросил магараджа.

— После перевязки сыну лучше будет лечь и немного отдохнуть, — сказал Вильмовский, предвосхищая ответ Томека.

— Конечно, папа, я сделаю так, как ты советуешь, — ответил Томек.

Он извинился за невольное замешательство, вызванное его поступком, и вышел. На лице красавицы княгини отразилось такое неприкрытое разочарование, что Вильмовский искренне обрадовался уходу сына.

Индийцы сжигают тела умерших на кострах. Обычай «сати» был запрещен английским губернатором Индии в 1829 г.

Баядеры — придворные певицы и одновременно танцовщицы, принимающие участие в религиозных обрядах в индийских храмах.

Сарод-тамбурина — род гармонии, национальный индийский музыкальный инструмент.

Очковая змея (Naja naja) — то же, что и кобра.

Иокогама (по-японски — страна низкого берега) — город и торговый морской порт в северо-восточном районе острова Хонсю в Японии.

Гипноз — бессознательное состояние, подобное сну. Лицо, находящееся под гипнозом, исполняет все приказы гипнотизера.

Индийская чудо-веревка (или канат) — трюк с заклинаниями, столетиями поражавший воображение и порождавший неисчислимые догадки. Некоторые утверждают, что это — всего лишь миф или иллюзия, возникающая под действием гипноза.

Веками европейские путешественники привозили из Индии рассказы о невероятных трюках, которые показывают бродячие индийские фокусники. Но более других поражали воображение выступления со знаменитой чудо-веревкой.

Подобные истории вызывали множество толков и предположений, включая версию о том, что это — всего лишь миф, ибо не удалось найти человека, своими глазами видевшего удивительный трюк. Точно одно: индийская чудо-веревка вызывала более горячие дискуссии, чем любой другой вид заклинаний. Было ли это на самом деле? Если да, то как это делалось?

Возможно, часть ответа скрыта в особой тренированности тех, кто показывает необычный номер. Многие индийские фокусники (или «факиры», что в переводе с арабского означает «нищий») способны совершать поистине замечательные подвиги — такие, как управление своей нервной системой посредством силы воли, что достигается постоянными упражнениями по методикам йогов.

Кроме того, факиры в совершенстве владеют артистическим искусством, даром внушать иллюзии и делать трюки с заклинаниями. На Западе многие номера их репертуара относят к категории «массовых галлюцинаций» или «массового гипноза». Более того, говорят, будто нет ни одного человека, который сам был бы очевидцем трюка или лично знал такового.

Обреченная, по-видимому, на вымирание, индийская чудо-веревка запомнится — если вообще запомнится — как массовая иллюзия или красочный миф. И если кто-то с этим не согласен, его можно простить, поскольку уж очень долгая и сенсационная история у этой загадки.

Вряд ли Запад услышал бы о чудо-веревке и хоть один человек воспринял бы эти рассказы всерьез, если бы не записки великого марокканского естествоиспытателя и писателя Средневековья Ибн Баттуты. В 1360 году в числе прочих именитых гостей он получил от Акбах-хана приглашение на обед в царском дворце в Хань-Чу в Китае. После обильной трапезы Акбах-хан предложил насытившимся гостям последовать за ним в сад, где все было подготовлено в началу удивительного развлечения. Вот что Ибн Баттута написал об этом в своем дневнике:

«После пира один из артистов взял деревянный шар, в котором было несколько отверстий. Через них он продел веревку. Затем так швырнул шар вверх, что тот исчез из вида и там остался, хотя никакой видимой опоры не было.

Когда в руке остался лишь небольшой конец веревки, артист приказал одному из мальчиков-ассистентов уцепиться за веревку и взобраться по ней наверх, что тот и сделал. Он лез выше и выше, пока тоже не исчез из вида. Артист трижды звал его — ответа не последовало. Разозлившись, он взял нож, ухватился за веревку и тоже исчез в вышине.

Затем артист спустился на землю, принеся с собой руку своего помощника, который первым поднялся по веревке; потом принес ногу, вторую руку, вторую ногу, туловище и наконец голову. Помощник, естественно, умер. Одежды артиста и мальчика были в крови.

Окровавленные части тела факир приложил на полу одну к другой в их изначальном порядке. Затем он поднялся и слегка пнул сложенное из кусков тело, которое вновь оказалось ребенком — совершенно нормальным, целым и невредимым».

Поскольку не существует рационального объяснения таким чрезвычайно необычным явлениям, как левитирующие веревки и чудесное воскрешение, последующие поколения считали сообщения Ибн Баттуты и им подобные пустой болтовней или шумихой, призванной вытянуть несколько монет у наиболее легковерных. Средневековые ученые объявили трюк с веревкой ложью. В XIX веке его объясняли с точки зрения новой захватывающей науки о гипнозе.

Предприимчивая американская газета «Чикаго дейли трибюн», испытывавшая в 1890-е годы трудности с тиражом, возвестила о своем вступлении в дискуссию и отправке своих журналистов — писателя С. Эллмора и художника Лессинга — в далекую Индию со смелой миссией. Им поручено было сфотографировать, сделать эскизы и наброски и в конечном счете доказать, что этот трюк — всего лишь фокус.

Хотя было известно, что номер с индийской чудо-веревкой демонстрируют очень редко, американцы вскоре возвратились в Чикаго с несколькими эскизами и фотографиями, которые, казалось, нанесли сокрушительный удар по славе трюка, доказывая, что он был, как и предполагалось, «массовой галлюцинацией». Когда пленку проявили, на снимке был только индус в мешковатых штанах, окруженный загипнотизированной толпой.

Не оказалось и отвердевшей веревки, по которой можно было подняться наверх. Естественно, напрашивался вывод, что «увиденное» являлось плодом коллективного внушения. Газета напечатала статью, и стало ясно, что усилия проницательных журналистов «Трибюн» завершились триумфальным разоблачением.

Прошло несколько месяцев, и был пролит свет на другой «дерзкий трюк» — удача отвернулась от чикагской «Трибюн». Работы Лессинга-Эллмора были разоблачены как фальшивки, каковыми они и оказались на самом деле. Лессинг никогда не ступал на азиатскую землю и уж тем более не был очевидцем оклеветанного им трюка с индийской веревкой.

Более того, журналист с именем «С. Эллмор» вообще не существовал. Уступив давлению, издатель сам выступил с опровержением, объявив содеянное шуткой, разыгранной с целью увеличения спроса на газету.

Тридцать лет спустя газеты вновь запестрели статьями о чудо-веревке, поскольку некто полковник Эллиот обратился в лондонский «Кружок магии» с предложением решить проблему раз и навсегда.

В марте 1919 года полковник назначил премию в пятьсот фунтов стерлингов тому, кто сможет продемонстрировать трюк в условиях тщательного научного контроля. В связи с полным отсутствием факиров в самом Лондоне в «Таймс оф Индия» было опубликовано объявление, сулившее баснословное вознаграждение любому индусу, способному совершить подвиг с индийской веревкой. Однако заманчивое предложение осталось без ответа.

Чопорным джентльменам из «Кружка магии» пришлось согласиться со сторонниками парапсихологической версии, что индийская чудо-веревка была результатом «коллективной галлюцинации». Им даже в голову не пришло, что факиры отнюдь не принадлежат к числу праздных богачей, которые проводят день в клубе для джентльменов за чтением газет, издаваемых на английском языке. Большинство факиров того времени не умели читать даже на родном языке и уж тем более говорить и читать по-английски.

Однако через несколько лет после упомянутой акции «Кружка магии» несколько ирландских и английских солдат, служивших в Индии, стали очевидцами представления, почти полностью совпадавшего с чудесами, описанными Ибн Баттутой в XIV веке.

Трюк с веревкой часто трактуют как форму гипнотического внушения. Однако представьте себя на месте гипнотизера, странствующего по Индии и дающего представления любой собравшейся публике. Логично допустить следующее. Ваша аудитория состоит, скажем, из пятидесяти индусов из Нью-Дели (которые почти всегда говорят на английском) и пятидесяти ламаистов — буддистов из Сиккима (мало кто из них говорит по-английски), северной провинции Индии.

Не умея говорить ни на хинди, ни на тибетском наречии, вы начинаете сеанс гипноза на английском языке, и вскоре ваше умение начинает действовать. Вы заставляете их войти в состояние глубокого сна и «видеть» дракона с золотыми крыльями. И тут замечаете, что англоговорящие делийцы созерцают мифическое существо, а пятьдесят буддистов сидят напротив вас в ожидании начала представления.

Принцип вполне понятен. Насколько нам известно, гипнотическое внушение всегда сопровождалось воздействием речи; если субъект не понимает языка, на котором производится внушение, он не войдет в состояние гипноза. Коль скоро массовый гипноз не является ответом на интересующий нас вопрос, то следует искать иное объяснение трюка.

Удивительное свойство веревки тщательно хранят в секрете и передают от отца к сыну как фамильную реликвию. Во все времена людей, знавших тайну трюка, можно было пересчитать по пальцам одной руки — к тому же говорят, что этот номер очень рискованный и при малейшей ошибке можно свернуть себе шею. Полагают, что к 1940-м годам факиры, демонстрировавшие сей удивительный номер, стали слишком старыми для выступлений с чудо-веревкой. Но если этот трюк — не миф, то как его делали?

Предположим, что секрет скрыт в самой веревке и что в прямом состоянии ее поддерживает механизм из вставок (металлических или деревянных) или скрытое в земле устройство. Главная же тайна буквально висит в воздухе.

Когда впервые был исполнен этот номер — задолго до появления невидимой проволоки, зачастую используемой современными иллюзионистами, — искусно сделанные длинные прочные шнуры были черными.

Поскольку они отнюдь не отличались «незаметностью», трюк всегда демонстрировался с наступлением сумерек, когда черный шнур становился невидимым на фоне потемневшего неба. Кроме того, номер следовало исполнять на достаточно тесной площадке и ни в коем случае не посреди пустыря или иного открытого места.

Впрочем, чтобы избежать разоблачения при выступлении в долине, достаточно было расположиться между двумя буграми или холмиками. Шнур натягивали между ними так, чтобы он скрывался в листве деревьев. Чтобы наверняка утаить его от пытливых глаз скептически настроенных зрителей, факир начинал выступление в сгущающихся сумерках и поначалу «разогревал» толпу прибаутками и банальными фокусами до тех пор, пока небо наконец не становилось черным.

Тогда помощники выносили фонари и располагали их на специальных подставках вокруг сидевшего на земле мага, который предварял главный трюк достаточно скучным и долгим традиционным предисловием, дабы отвлечь внимание аудитории.

Представьте себе такую сцену: расположившись на расстоянии всего трех-четырех метров от публики, факир непрестанно что-то рассказывает, достает из плетеной корзины веревку, многократно изгибает и скручивает ее, подбрасывает в воздух, показывая всем, что веревка совершенно обыкновенная.

Обычно маги не рискуют прикреплять утяжеляющий деревянный шарик под взглядами зрителей и вплетают его в конец веревки заранее. И вот, продолжая балагурить, он размахивает поднятыми руками и швыряет ее вверх в очередной раз...

Зрители уже утомились и не замечают, как факир ловким движением вставляет металлический крюк в специальное отверстие в деревянном шарике. Этот крюк привязан к очень тонкому и прочному волосяному шнуру, незаметному на фоне черного неба. Шнур поднимается на высоту приблизительно восемнадцати метров, где он переброшен через главный горизонтальный шнур.

Зрители же, ослепленные светом фонарей, видят, что веревка поднимается в воздух, подчиняясь неведомой магической силе. При резком контрасте между освещением площадки и чернотой неба им кажется, что она парит в воздухе, поднявшись на высоту 60—90 метров. Зрители попросту не видят, что ее вытягивают наверх спрятавшиеся в укрытии помощники факира.

Когда маг приказывает своему помощнику — мальчику в возрасте восьми-девяти лет — подняться по веревке, публика хорошо понимает ребенка, упорно не желающего следовать в пугающую неизвестность. Конечно, в итоге мальчик уступает, взбирается все выше и выше и в конце концов исчезает из вида — на высоте около десяти метров он оказывается недосягаемым для света фонарей. Добравшись до главного шнура, он цепляется за него крюком и проверяет надежность крепления веревки.

Тем временем факир безуспешно зовет мальчика — тот не удостаивает его ответом. Разъяренный маг хватает огромный нож, сжимает его зубами и бросается наверх вслед за помощником. Через несколько мгновений он тоже исчезает в темноте, и зрители слышат лишь его злобную ругань и предсмертные крики мальчика. Потом — о ужас! — на землю начинают падать части тела несчастной жертвы.

На самом деле это — части тела крупной обезьяны, обмотанные окровавленными тряпками, похожими на одежду мальчика. Они были спрятаны под просторным халатом самого факира. Последней падает отрезанная голова, обмотанная тюрбаном. Естественно, зрители не выказывают желания осмотреть ее.

Четыре помощника бросаются к останкам товарища с громкими причитаниями. Тем временем наверху мальчик прячется в опустевших просторных одеяниях факира. Маг спускается вместе с ним вниз, причем внимание зрителей приковано прежде всего к «окровавленному» клинку в его зубах. При виде расчлененного тела факир «осознает» происшедшее, начинает «раскаиваться» и падает наземь рядом с останками.

Помощники, пытаясь утешить хозяина, окружают их плотным кольцом. В это время мальчик выскальзывает наружу, а части тела обезьяны вновь исчезают под одеждами мага.

Помощники отходят, а зрители видят факира, склонившегося над сложенными вместе кусками тела жертвы. Наконец он встает и произносит несколько волшебных слов, после чего наносит чувствительный резкий удар, и вдруг, — о чудо! — мальчик оживает.

Из книги "Величайшие загадки аномальных явлений"