Интересные факты из жизни чарльза диккенса. Чарльз Диккенс

В 1839 году 27-летний Чарльз Диккенс, только выпустивший свой первый роман «Записки Пиквикского клуба», был уже настолько популярен, что портрет писателя, принадлежащий кисти его друга, ирландца Дэниэла Маклиса, выставили в Королевской академии художеств в Лондоне. В последующие 30 лет Диккенс написал 13 крупных романов, а его слава распространилась по всему миру. О том, как это произошло, рассказала знаменитая британская писательница, биограф Чарльза Диккенса Клэр Томалин в лекции, организованной Британским советом совместно с Государственной Третьяковской галереей. «Лента.ру» публикует выдержки из ее выступления.

Вакса и тайны

Чарльз Диккенс родился в начале XIX века в 1812 году во времена правления короля Георга III, на исходе долгой войны Великобритании с Францией. В то время Англия вкладывала все свои ресурсы в борьбу с французами, и основной ее военной силой был флот - самый главный работодатель в стране. Отец и прадед Диккенса по материнской линии работали на флоте чиновниками - занимались выдачей жалованья. Оба трудились в городе Портсмуте, там же и родился писатель.

Его отцу, Джону Диккенсу, сыну слуги, сильно повезло, что он получил такую хорошую должность. Прадед писателя по материнской линии имел хорошее образование, положение и уважение в обществе, но имени его Диккенс не знал, оно никогда не упоминалось в семье, потому что незадолго до рождения отца Джона этого человека признали виновным в систематических хищениях денег флота, и он был вынужден бежать из страны, чтобы избежать тюрьмы. Прадед писателя стал семейной тайной, о которой не принято говорить, - той самой, которую Чарльз Диккенс часто эксплуатировал в своих произведениях.

С 1817 года семья жила в Чатеме, в графстве Кент, и это время Чарльз запомнил как самый счастливый период своего детства. Ему нравилась сельская жизнь, леса и реки, сады и болота, берег моря.

У его отца была хорошая библиотека, и Чарльз страстно читал: старые романы, пьесы и сказки. Он исполнял комические куплеты со старшей сестрой - семья шла в паб, детей ставили на стол, и они пели. Диккенс любил аплодисменты.

Там он впервые посетил театр, который стал его увлечением на всю жизнь. Кроме того, его устроили в хорошую школу, где учитель распознал необыкновенную одаренность ребенка и стал поощрять его много читать, писать и стремиться преуспевать в жизни.

Но это счастливое время подошло к концу, когда работодатели отозвали Джона Диккенса в Лондон. Он не потерял работу, но влез в такие долги (из-за книг, вина и плохого управления расходами), что у семьи начались неприятности. Для детей не нашли школу, а старшего ребенка - Чарльза, которому тогда было 10 лет, - регулярно посылали в ломбард закладывать мебель, посуду, ткани и другие вещи. Ему пришлось отнести туда все свои книги, которые он так любил. В конце концов закладывать стало нечего.

Чарльз Диккенс. Картина художника Дэниела Маклиса

В 1824 году отца Диккенса отправили в долговую тюрьму. Вскоре к нему присоединилась мать со всеми детьми, кроме Чарльза. Друг семьи устроил будущего писателя на фабрику по производству ваксы, которая располагалась на кишащем крысами берегу Темзы в центре Лондона.

Это событие стало основным эпизодом в формировании его личности. Чарльз Диккенс чувствовал себя беспомощным и оставленным своей семьей. Он жил в жалкой лачуге, каждый день просыпался в одиночестве, вставал и шел на работу, где расфасовывал по банкам ваксу.

Но уже тогда он отличался от своего отца. Ему платили несколько шиллингов и пенсов в неделю. Чарльз делил деньги на семь частей и тратил на еду ровно отведенную сумму, чтобы не остаться голодным к выходным.

Воспоминания об этом периоде детства повлияли на то, о чем писал Чарльз Диккенс, - он часто описывал страдающих детей. Как говорил его друг Джон Фостер, все эти дети были в какой-то мере самим писателем.

Когда отца писателя выпустили из тюрьмы, произошло нечто странное: родители Диккенса никогда не вспоминали о его работе на фабрике по производству ваксы - словно этого никогда не было. Он тоже хранил это в тайне, как и прадеда, скрывшегося за границей, упоминание которого было табуировано. Все это в немалой степени повлияло на формирование воображения Чарльза.

Его устроили в скромную лондонскую школу, но вскоре его отец вновь влез в долги и не смог платить за обучение сына. Формальное образование Диккенса завершилось, когда ему было 15 лет. Мать устроила его посыльным в адвокатскую контору.

Путь к славе

Через девять лет он прославился. Как это случилось? Он научился стенографировать и стал репортером, освещал дебаты сначала в Палате лордов, а потом в Палате общин. Диккенс преуспел на этом поприще, а также убедился, что политики неэффективны и обладают излишним самомнением. Презрение к парламентаризму он пронес через всю свою жизнь. Позже у него появилось несколько друзей-политиков, но он так и не изменил своего отношения к ситуации в целом.

Он работал в газетах. Газетчики находили его умным, быстрым, амбициозным и трудолюбивым - восходящей звездой журналистики. Он был нарасхват.

В эти годы он много работал на улицах Лондона, наблюдая все, что происходило вокруг. Современник писателя, политолог Уолтер Бэджет, говорил: «Диккенс описывал Лондон как специальный корреспондент последующих поколений».

Чарльз Диккенс начал с заметок об увиденном на улицах. Сначала он просто отдавал свои эссе в небольшие газеты и журналы. Они нравились читателям, и тогда Диккенс стал продавать их. Наконец друг сказал ему: «Почему бы не собрать их и не найти издателя?» Издатель нашелся. В 1836 году книга Диккенса «Очерки Боза. Том I» вышла.

Диккенс называл себя Бозом - его младшего брата звали Мозес, и он сократил это имя до Моз. Но в то время у него был насморк, и вместо Моз он гнусавил Боз. В дальнейшем он так и подписывался - Боз.

Это великолепная книга. Она позволяет читателю видеть, слышать и обонять Лондон таким, каким он был тогда. В ней есть социальная сатира, репортажи с судебных заседаний, сострадание к людям и умные наблюдения. Книга оказалась настолько успешной, что другой издатель предложил ему выпустить роман и выдал хороший аванс, благодаря которому Диккенс написал «Записки Пиквикского клуба».

Эта книга, представляющая собой ежемесячные зарисовки жизни холостяка и его слуги, имела феноменальный успех. Диккенс и его жена переехали в комфортный дом - первый хороший дом в его жизни. Другие издатели боролись за право сотрудничать с ним.

Лондон

В 1847 году родился первый ребенок Диккенса, сын Чарли, которого он считал продолжением себя самого. Тогда же началась его дружба с Джоном Фостером, которая изменила всю его жизнь. Фостер тоже происходил из бедной семьи, но получил лучшее образование и сделал хорошую карьеру литературного критика и редактора. Он быстро стал литературным консультантом Диккенса. Фостер вычитывал его произведения, вносил предложения и договаривался с издателями.

Он видел гений Диккенса и был готов служить этому гению, Диккенс верил ему и полагался на него. Они говорили, гуляли, обедали и ходили в театр вместе. Фостер ввел Диккенса в свой круг друзей-интеллектуалов. В одном из писем к нему Чарльз Диккенс писал, что ничто, кроме смерти, не сможет положить конец их дружбе - так в итоге и получилось.

Три карьеры

Восхождение писателя к успеху было обусловлено его неисчерпаемой энергией - умственной и физической. Физическая была необходима для того, чтобы проходить до 20 миль в день. Диккенс всегда хотел двигаться, путешествовать, исследовать. Однажды он отправился в продолжительное путешествие из Англии в Италию с женой, несколькими детьми, няней и собакой.

Он работал за своим столом с раннего утра до ланча, а потом еще во второй половине дня. Но как бы много Диккенс ни писал, он был очень коммуникабельным: любил вечеринки, праздники, обеды, клубы и танцы до пяти утра.

Он мог писать два романа одновременно. Еще не закончив «Записки Пиквикского клуба», он начал писать «Оливера Твиста», имевшего совсем другой тип нарратива - с комплексным сюжетом. Закончив «Записки...», начал «Николаса Никльби». Одновременно с романом он писал и рассказы - например «Рождественскую историю». Диккенс был настолько энергичным, что в 1850 году, не желая быть только писателем-романистом, решил выпускать собственный еженедельный журнал. Это его вторая карьера: он редактировал, работал с авторами и сам писал статьи. Диккенс выпускал свой журнал до конца жизни.

В 1859 году он начал свою третью карьеру. Продолжая писать романы и редактировать журнал, он начал устраивать публичные чтения, адаптируя свои произведения для этого формата и дописывая новые сцены.

Чарльз Диккенс выступает на благотворительной встрече Далидж-колледжа в театре Адельфи

Диккенс славился своей щедростью и благотворительностью. В своем знаменитом рассказе «Рождественская история» он писал, что общество разрушают невежество и нищета, и невежество даже опаснее нищеты. В те времена не было государственного образования, и он помогал открывать школы для бедных. Диккенс разъезжал по Англии и читал лекции, чтобы собрать деньги для образования рабочих. После его смерти многие учебные заведения, которые он помог открыть, стали университетами, и этим мы обязаны его вере и усилиям.

Очень немногие знают о другом общественном проекте, которому он тоже отдал много времени и сил. С 1847 по 1858 год писатель основал и содержал дом для молодых женщин, которые либо были проститутками, либо могли ими стать.

Диккенс настаивал на том, что их не надо заставлять исповедоваться или чувствовать вину, но необходимо показывать им, что жизнь может быть счастливой и интересной. Этим женщинам давали хорошую еду, они могли работать в саду, шить и готовить, их, если это было необходимо, учили читать.

Диккенс знал, что некоторые из них отвергнут это предложение, но многим это помогло - спасенные Диккенсом и его единомышленниками девушки переезжали в Австралию, Канаду или Южную Африку и начинали новую жизнь.

Творец персонажей

Если Диккенса как социального реформатора стоит популяризировать, то Диккенса-писателя никогда не забывали, он никогда не выходил из моды. За 44 года он создал 13,5 романов и множество рассказов. Спектр его прозы потрясает: юмор, история, преступность, произведения, апеллирующие к чувствам, и философские трактаты, посвященные борьбе с ложными образовательными идеями.

Он был первым писателем, который напрямую заговорил об уязвимости ребенка. Диккенс сочувствовал бедным, даже оборванцам. В его романах маленькие люди всегда важнее сильных мира сего. Он восхвалял работающих детей - Диккенс вставал на их сторону и писал о них так, как никто другой.

Как говорил его друг Фостер, Диккенс был поэтом, пишущим в прозе. Как Шекспир и Чосер, Диккенс был величайшим творцом персонажей в англоязычной литературе. Имена его героев сразу же входили в обиход. Он создавал персонажей, слушая их голос. Работая в своем кабинете, Диккенс иногда перед зеркалом проговаривал их реплики.

Мисс Флайт из «Холодного дома», которая держит у себя птиц в клетках, называет их Надежда, Радость, Юность, Крах, Отчаяние, Безумие - она собирается выпустить их, когда выиграет безнадежную судебную тяжбу. Самовозгорание мистера Крука - не столько реальное событие, сколько метафора. Диккенс описывает адвоката Воулса, душащего своих жертв как змея, делающего последний вдох перед тем, как поглотить последний кусок своего клиента. Эми Доррит, символ чистоты, идет через порочный мир...

Оливер Твист просит добавки каши у надзирателя работного дома

Добродетель, порок и память

С годами писатель возненавидел Лондон, называя его черным, крикливым городом с рекой, вонючей, как канализация. Он предпочитал жить в сельской местности - в Кенте, и часто бывал во Франции. Диккенс восхищался уважительным отношением французов к писателям и находил их менее лицемерными в вопросах сексуального поведения.

Ключевой темой жизни Чарльза Диккенса является его труд. Он работал до последнего и умер, дописав 14-й роман до середины. Диккенс не хотел, чтобы ему ставили памятник. В своем завещании он писал: «Я возлагаю свои надежды на то, что моя страна будет помнить мои работы, и полагаюсь на память моих друзей, на их впечатления от общения со мной».

В романе «Тяжелые времена» Диккенс словами хозяина цирка описал свое главное жизненное кредо. Перед нами скромный человек, настаивающий на том, что воображение важнее таблицы умножения. «Людей нужно развлекать», - говорит он, и именно в это верил писатель.

Записал Михаил Карпов
Фото: Globallookpres.com, Mary Evans Picture Library / Globallookpres.com, George Cruikshank / Wikipedia

Сегодня, 7 февраля, исполнилось 205 лет со дня рождения британского писателя Чарльза Диккенса. Он был вторым в семье, проживавшей в в пригороде Портсмута. Судьба его была не простой, однако Диккенс нашел себя прежде всего как репортер. Как только Диккенс выполнил - на пробу - несколько репортёрских заданий, он сразу же был замечен читающей публикой. Однако самой главной для него всего оставалась литература.

Первые нравоописательные очерки Диккенса, которые он назвал "Очерками Боза", были напечатаны в 1836 году. Дух их вполне соответствовал социальному положению Диккенса. Это была, в некоторой степени, беллетристическая декларация интересов разоряющейся мелкой буржуазии. Психологические зарисовки, портреты лондонцев, как и все диккенсовские романы, также сначала выходили в газетном варианте и уже принесли молодому автору достаточно славы. Известность же к нему пришла после публикации глав "Посмертных записок Пиквикского клуба".

А уже в1850-е годы Диккенс достиг зенита славы.

Интересные факты о Чарльзе Диккенсе

1) У писателя было множество странностей. Диккенс нередко самопроизвольно впадал в транс, был подвержен видениям и время от времени испытывал состояния дежавю. Когда это случалось, писатель нервно теребил в руках шляпу, из-за чего головной убор быстро терял презентабельный вид и приходил в негодность. По этой причине Диккенс со временем перестал носить головные уборы.

2) Писатель Джордж Генри Льюис, главный редактор журнала "Фортнайтли ревью" (и близкий друг писательницы Джордж Элиот) рассказал, что Диккенс однажды рассказал ему о том, что каждое слово, прежде чем перейти на бумагу, сначала им отчетливо слышится, а персонажи его постоянно находятся рядом и общаются с ним.

Работая над "Лавкой древностей", писатель не мог спокойно ни есть, ни спать: маленькая Нелл постоянно вертелась под ногами, требовала к себе внимания, взывала к сочувствию и ревновала, когда автор отвлекался от неё на разговор с кем-то из посторонних.

Во время работы над романом "Мартин Чезлвит" Диккенсу надоедала своими шуточками миссис Гамп: от нее ему приходилось отбиваться силой. "Диккенс не раз предупреждал миссис Гамп: если она не научится вести себя прилично и не будет являться только по вызову, он вообще не уделит ей больше ни строчки!" - писал Льюис.

Именно поэтому писатель обожал бродить по многолюдным улицам. "Днем как-то можно ещё обойтись без людей, - признавался Диккенс в одном из писем, - но вечером я просто не в состоянии освободиться от своих призраков, пока не потеряюсь от них в толпе".

"Пожалуй, лишь творческий характер этих галлюцинаторных приключений удерживает нас от упоминания о шизофрении в качестве вероятного диагноза", - замечает парапсихолог Нандор Фодор, автор очерка "Неизвестный Диккенс" (1964, Нью-Йорк).

3) Был очень суеверным человеком. Он ко всему прикасался три раза – на удачу, считал пятницу своим счастливым днем, а в день выхода последней части очередного романа непременно уезжал из Лондона.

4) Каждые 50 строк написанного Диккенс запивал глотком горячей воды.

5) Питал странную привязанность к парижскому моргу, где мог проводить целые дни напролет, захваченный видом неопознанных останков.

6) Писатель ненавидел памятники и в своем завещании запретил, чтобы в его честь возводили какие-либо статуи.

7) Всегда спал головой на север. Также он садился лицом на север, когда писал свои великие произведения.

8) С самого начала отношений Чарльз Диккенс заявил Кэтрин Хогарт, своей будущей жене, что ее основное назначение - рожать детей и делать то, что он ей скажет. За годы их совместной жизни она родила десять детей, и все это время беспрекословно выполняла любое указание мужа. Однако с годами он начал ее попросту презирать.

9) Диккенс не смог закончил и начальной школы. Когда будущему писателю было 11 лет, он начал работать на фабрике по производству крема для обуви.

10) Писатель назвал главного негодяя из романа "Оливер Твист" Фэйгин - точно так, как звали его лучшего друга, Боба Фэйгина.

Беллетристику люди читают по разным причинам. Одних привлекают сюжетные повороты, других — возможность посмеяться и поплакать, третьих — описание нравов, четвёртых — художественные достоинства. Романы Чарльза Диккенса хороши на любой вкус. Но, как во всех хороших книгах, самое интересное в них — личность автора.

На банкете 25 июня 1841 года молодой Диккенс сказал: «Мною владело серьёзное и смиренное желание — и оно не покинет меня никогда — сделать так, чтобы в мире стало больше безобидного веселья и бодрости. Я чувствовал, что мир достоин не только презрения; что в нём стоит жить, и по многим причинам».

Будучи реалистом, Диккенс описывал жизнь как трагикомедию. Но, жалея людей, он не хотел лишать их надежды. Чтобы увидеть эту надежду в его произведениях, читателю не приходится нырять в философские глубины. Одни могут считать это слабостью Диккенса, другие — его силой.

ПОСЛЕ БАЛА

Со стен учреждений культуры на нас нередко смотрит пожилой человек с измученным и нервным лицом. В профиль он выглядит, по крайней мере, умудрённым жизнью и почти величественным. Взгляд анфас лишает нас и этого утешения: вьющиеся волосы, большие залысины и неухоженная борода создают то впечатление поношенности и потёртости, которое присуще после пятидесяти лет очень многим мужчинам.

Глупо, однако, представлять себе выдающихся людей исключительно по их старческим портретам. Сварливый Томас Карлейль, встретивший молодого Диккенса на светском приёме, увидел лицо девичьи свежее, но при этом как будто отлитое из стали: «Синие умные ясные глаза, брови, которые взлетают удивительно высоко, рот большой, не слишком плотно сжатый, с выдающимися вперёд губами, физиономия, необычайная по своей подвижности, — когда он говорит, его брови, глаза, рот — всё вместе взятое так и ходит ходуном. .. .Увенчайте всё это танцующими кольцами волос ничем не примечательного оттенка, посадите на ладную фигурку, очень миниатюрную, разодетую скорее а Lа д"Орсэ, чем просто хорошо... Это немногословный человек, на вид очень смышлёный и, по-видимому, прекрасно знающий цену и себе и другим».

Очень высокому Карлейлю Диккенс показался «миниатюрным». Сам писатель утверждал, что в нём пять футов девять дюймов, то есть около 173 см. «Ничем не примечательный» оттенок волнистых волос менее придирчивые наблюдатели признавали тёмно-каштановым. Что касается «ясных синих глаз», то другая современница Диккенса утверждала, что глаза были яркие, но определённо карие. И как тут верить очевидцам?

Чарльз появился на свет в приморском Портсмуте в ночь с 7 на 8 февраля 1812 года, когда вся Европа трепетала перед Наполеоном. Двадцатидвухлетняя Элизабет Диккенс родила своего второго ребёнка, вернувшись домой с бала: она так любила танцевать, что не могла удержаться даже на последней стадии беременности. Не бросила она танцы и тогда, когда Чарльзу стукнуло тридцать. В остальном это была женщина трезвая и рассудительная. Она рожала детей (восьмерых, из которых двое умерли в младенчестве), аккуратно вела небогатое хозяйство, успевала учить своих детей и даже пыталась открыть частную школу.

Но Чарльзу был ближе отец, человек добрый и безалаберный. В отличие от матери, он не требовал от сына многого, зато по-детски гордился первыми плодами его творчества. Мелкий портовый чиновник, Джон Диккенс, по его собственному выражению, был похож на пробку: загонят под воду в одном месте, он как ни в чём не бывало выскакивает в другом. Деньги не шли ему в руки, и семья жила впроголодь. В начале 1824 года мистер Диккенс попал в долговую тюрьму. На некоторое время Элизабет с младшими детьми переселилась к нему в камеру, — тогда это было в обычае.

Как ни странно, морское ведомство продолжало выплачивать узнику жалованье, так что старшая дочь Фанни (Френсис) имела возможность учиться в Королевской музыкальной академии. Чарльза же устроили на фабрику ваксы, принадлежавшую некоему Уоррену. Эта работа всю жизнь вспоминалась ему как кошмарное видение. Недаром его произведения полны несчастных мальчиков и девочек: Оливер Твист, Николас Никльби, Пип в «Больших надеждах», Дэвид Копперфильд, Крошка Доррит, маленькая Нелл из «Лавки древностей»...

Вскоре Джон Диккенс расплатился с долгами благодаря небольшому наследству, оставленному его умершей матерью. Выйдя из тюрьмы, он получил пенсию в Адмиралтействе и почти сразу же — место парламентского репортёра в какой-то газете. Дела пошли на лад.

Если бы образование Чарльза зависело только от любящего отца, он, вероятно, остался бы неграмотным. Но строгая мать научила его читать и писать по-английски и по-латыни. В пятнадцать лет он окончил школу, а в мае 1827 года был принят клерком в адвокатскую контору «Эллис и Блэкмор» на 13 шиллингов в неделю.

ИГРА ВСЕРЬЁЗ

Чарльз Диккенс был прирождённым актёром. Дело даже не в том, что он замечательно умел изображать других людей: ему самому было необходимо менять образ. Перевоплощение было сутью его характера; игра и подлинное чувство сливались в нём воедино.

В двадцатилетнем возрасте он собирался поступить на сцену, но случайная болезнь и литературные опыты отвлекли его от мыслей о театральной карьере. Впоследствии он успешно совмещал занятия литературой и увлечение театром, постоянно ставил спектакли и сам с большим успехом в них играл. Обладая поразительно звучным и гибким голосом, чрезвычайно выразительной пластикой и мимикой, Диккенс прекрасно исполнял комические роли. Великий актёр Макриди говорил, что никогда ни у кого другого не видел подобной игры; профессионалы сцены ходили на его выступления, чтобы понять, какими средствами он добивается такого эффекта. По собственному мнению Диккенса, он был наделён магнетическим даром, позволявшим ему подчинять людей своей воле, заставляя их плакать, смеяться, аплодировать.

На музыкальных вечерах, которые устраивала его сестра Фанни, Чарльз влюбился в игравшую на арфе Марию Биднелл, дочку директора банка. Она кокетничала с ним, как и со многими другими: сегодня была сердечна и ласкова, завтра без всякой видимой причины держалась как с чужим, демонстративно воркуя с очередным поклонником. Однажды Мария попросила Чарльза подобрать ей пару перчаток к её синему платью; двадцать пять лет спустя он помнил их оттенок.

Он верил в себя, в свою любовь и надеялся на ответное чувство, но обстоятельства складывались не в его пользу. Да, он был красив, остроумен, мило пел, но — всего лишь клерк с 13 шиллингами. Впрочем, вскоре Чарльз пошёл по стопам отца, сделавшись парламентским репортёром, — уже лучше, но всё равно совсем, совсем не то... Восторги сменялись унынием, отчаяние — надеждой. Всё решилось в тот день, когда Чарльзу исполнился 21 год. Упросив приятеля подежурить за него в Палате общин, он устроил праздничную вечеринку. «Вечер был прекрасен, — писал он приятелю. — Из одушевлённых и неодушевлённых предметов, связанных с ним, я ни одного (не считая гостей и самого себя) раньше не видел в глаза: вещи были взяты напрокат, лакеи наняты неведомо где. В тот час, когда последние следы порядка исчезают, когда пустые рюмки валяются где попало, я заговорил с Ней, укрывшись где-то за дверью, — я открылся Ей до конца... Она была воплощением ангельской кротости, но. в ответ мне вымолвила слово, которое, как я выразился в тот момент, "опалило мне мозг”».

Чтобы смягчить боль отказа, Чарльз напился. Забвение, как всегда бывает в таких случаях, оказалось недолгим, и наутро, подняв тяжёлую голову с подушки, он «вернулся к своей беде и к горьким порошкам от головной боли». Собрав письма Марии, он перевязал их голубой ленточкой и отослал ей. Больше они не встречались. Но история имела продолжение. Мэри Энн Ли, подруга Марии Биднелл, побывала на любительском спектакле, устроенном Диккенсом, и сообщила, что отвергнутый жених не только ухаживал за ней, но и рассказал о своём неудачном сватовстве. Это дошло до Чарльза. Он написал возлюбленной, что мисс Ли лжёт; та сделала вид, что верит подруге. Он снова напивается, а на следующий день, 19 мая 1833 года, ещё не оправившись от похмелья, последний раз пишет мисс Биднелл: «Я делал и буду делать всё, на что способен человек, чтобы упорством, терпением, неустанным трудом проложить себе дорогу. Никого на свете я не любил и не полюблю, как Вас».

Спустя двадцать лет он подтвердит сказанное в юности: «Для меня совершенно очевидно, что пробивать себе дорогу из нищеты и безвестности я начал с одной неотступной мыслью — о Вас».

В декабре 1833 года Диккенс под псевдонимом Боз начинает печатать в «Мансли мэгэзин» («Ежемесячный журнал») короткие очерки лондонских нравов, имевшие огромный читательский успех. С этого момента он, по выражению его биографа Хескета Пирсона, зачастую содержал всё семейство целиком, почти всегда — большую его часть, а кое-кого из членов семьи — постоянно. Но он был молод, и жизнь была прекрасна, несмотря на приступы колик, мучившие его с детства.

Чарльз близко сходится с шотландцем Джорджем Хогартом, музыковедом и редактором «Ивнинг Кроникл», становится любимцем всей семьи Хогартов, а вскоре предлагает руку и сердце Кэтрин, старшей из дочерей Джорджа. Если в Марию Биднелл Чарльз был влюблён безумно — в том смысле, что предмет любви был абсолютно непохож на образ, созданный его воображением, — то Кэт он видел «без грима»: милая девушка, скромная и покладистая, медлительная и как бы несколько сонная, но при этом чрезвычайно хорошенькая. Они поженились 2 апреля 1836 года; за два дня до этого вышел первый выпуск «Посмертных записок Пиквикского клуба». 6 января 1837 года Кэт родила первого ребёнка — мальчика, а 7 мая неожиданно умерла от сердечного приступа её младшая сестра Мэри Хогарт, к которой Чарльз успел очень привязаться. Боль, причинённая смертью этой шестнадцатилетней девочки, осталась с ним на всю жизнь.

В 1840 году, уже будучи известным писателем, он увлёкся Элинор Кристиан, которую называл «прекрасной поработительницей». Однажды, гуляя с Элинор по волнолому, он внезапно обхватил её за талию и поволок на самый край, объявив, что не отпустит, пока их обоих не скроют зловещие волны морские.

— Представьте, какую мы произведём сенсацию! Вообразите себе дорогу к славе, на которую вы вот-вот готовы вступить, то есть скорее всплыть! Пусть ваша мысль устремится к столбцу в «Таймс», живописующему горестную участь обворожительной Э. К., которую Диккенс в припадке безумия увлёк на дно морское!

Волны уже доходили им до колен, Элинор визжала: «Моё платье, моё лучшее, моё единственное шёлковое платье!». В подобных инцидентах погибли две её шляпки.

Другая влюблённость выглядела ещё более необычной: её предметом стала королева Виктория. Диккенс писал друзьям, что сходит с ума «от безнадёжной страсти, такой огромной, что не расскажешь словами и не охватишь воображением». В феврале 1840 года состоялось бракосочетание 21-летней Виктории с принцем Альбертом. Увидев свадебную процессию, Диккенс разрыдался. «Я просто не помню себя от горя, — жалуется он приятелю, — ничего не могу делать. Вид собственной жены раздражает меня. Родителей ненавижу, дом свой терпеть не могу. Уж не отравиться ли, не повеситься ли в саду на груше, не уморить ли себя голодом? Или позвать врача, чтобы сделал мне кровопускание, и потом сорвать повязку? Броситься под копыта лошадей на Нью-Роуд? Зарезать Чэпмена и Холла (его издатели. — Т. Т.) и снискать себе этим известность? Тогда-то она обязательно обо мне что-нибудь услышит, — быть может, ей дадут подписать ордер на арест (но правда ли, что ордер подписывает она?). Может быть, стать чартистом (синоним революционера. — Т. Т.)? Напасть на замок во главе шайки кровожадных головорезов и спасти её собственными руками? Быть кем угодно, только не тем, кем я был до сих пор! Сделать что-нибудь, лишь бы не то, что делал всю жизнь! Ваш обезумевший друг».

Вдвоём с приятелем, страдавшим той же манией, Диккенс прокрадывается в Виндзорский замок. Они видят спальню королевской четы, «озарённую красноватым тёплым светом, таким уютным, искрящимся, рисующим мысленному взору картины такого блаженства и счастья, что Ваш покорный слуга лёг прямо в грязь в начале Лонг Уок и наотрез отказался внимать уговорам, к неописуемому изумлению редких и запоздалых прохожих, ухитрившихся остаться в живых после страшной попойки накануне.. Мы носим теперь у сердца памятные медали, выпущенные в честь бракосочетания, и ходим, набив карманы фотографиями, над которыми тайно и горько рыдаем».

Сообщив друзьям о твёрдом намерении покончить с собой, Чарльз заключает: «По авторитетному мнению министра двора её величества, она читает мои книги, и они ей очень нравятся. Хочу, чтобы труп мой набальзамировали, и, когда она будет в городе, хранили бы на Триумфальной арке Букингемского дворца, а когда она в Виндзоре — на северо-восточных башнях Раунд Тауэр». Одновременно он заявляет о намерении похитить и увезти на необитаемый остров одну из фрейлин королевы — словом, ведёт себя настолько странно, что возникают предположения, будто он сошёл с ума или принял католичество (что, на взгляд среднего англичанина, почти одно и то же). Но когда эти слухи дошли до самого Диккенса, он пришёл в ярость. Безумие исчезло так же внезапно, как и появилось.

В БОРЬБЕ ЗА ЭТО

В русской Википедии Диккенс присутствует исключительно как литератор — «писатель, романист и очеркист». Англоязычная Википедия именует его «писателем и социальным критиком». Если бы публицистика и общественная деятельность не занимали в жизни Диккенса такого важного места, то и художественные его произведения были бы совсем иными.

В британской терминологии того времени Диккенс был «радикалом». Это означало, что он защищал «простых людей» и резко критиковал «правящие классы». В конце жизни он так сформулировал своё кредо: «Моя вера в людей, которые правят, в общем, ничтожна; моя вера в народ, которым правят, в общем, беспредельна». Верой в народ Британии наполнены его произведения.

Будучи радикалом, Диккенс всеми доступными ему средствами добивался реформ, способных улучшить положение простых британцев и усилить их влияние на общественную и политическую жизнь.

Он был уверен, что для излечения общественных язв надо изменить образ мыслей и поведение людей. Реформы нужны, чтобы предотвратить взрыв революционного насилия: «Упрямое стремление во что бы то ни стало хранить старый хлам, давно себя изживший, по самой сути своей в большей или меньшей степени вредоносно и пагубно: рано или поздно такой хлам может вызвать пожар». Газета «Дейли Ньюс», которую Диккенс возглавлял в 1846 году, выступала за свободу торговли и отмену хлебных пошлин, что позволило бы снизить цены на хлеб. Фридрих Энгельс, друг Карла Маркса, назвал «Дейли Ньюс» «органом промышленной буржуазии». С 1850 года Диккенс издавал еженедельный журнал «Домашнее чтение», ценой два пенса за номер (в 1859 году переименован в «Круглый год»). В нём, в частности, он опубликовал свой роман «Тяжёлые времена».

Общественная деятельность Диккенса была широка и многообразна. Он выступал в школе для рабочих и на открытии публичной библиотеки, помогал больнице для детей бедняков и призывал «падших женщин» начать новую жизнь с помощью филантропов. В статьях и памфлетах Диккенс в равной степени обрушивался на моральную распущенность и на ханжество моралистов, на неправедных судей и на нарушителей общественного спокойствия. Особенно активно он выступал против публичных казней. По его мнению, они нисколько не отвращали людей от совершения преступлений, а лишь щекотали нервы зевакам, пробуждая самые низменные инстинкты. В то же время Диккенс утверждал, что отъявленного рецидивиста всегда можно упечь на три месяца, а поскольку после освобождения он останется таким же отъявленным рецидивистом, его надо снова засадить. И пусть Общество защиты обиженных хулиганов вопит, что это равносильно пожизненному заключению: «Именно за это я и ратую. Когда я вижу, как он позорит женщин, идущих воскресным вечером из церкви, я думаю, что с него мало шкуру спустить за это». Диккенс восхищался лондонскими «бобби»; без такой полиции, считал он, Британия превратится в подобие американского Дикого Запада. Диккенс дружил с инспектором Скотленд-Ярда Филдом, ходил с ним на дежурства, а в романе «Холодный дом» вывел Филда в образе инспектора Баккета. (Создатели недавней британской экранизации романа, сочтя радикализм Диккенса недостаточным, изобразили Баккета цепным псом правящего класса.)

В 1865 году на британской восстали негры: они нападали на судей, избивали камнями и палками полицейских и добровольцев-милиционеров. Губернатор острова Джон Эйр жестоко подавил мятеж, при этом были убиты несколько сотен чернокожих мужчин, женщин и детей. В Британии на Эйра посыпались обвинения в жестокости; кампанию против него поддержали такие выдающиеся интеллектуалы, как Чарльз Дарвин, Томас Гексли, Герберт Спенсер, Джон Стюарт Милль. Диккенс присоединился к защитникам Эйра, среди которых были Томас Карлейль, Джон Рескин, Альфред Теннисон. Он высмеивал сердобольных леди, в представлении которых все туземцы добродушные, о себе говорят «моя», а белых называют «масса» или «мисси»: «Итак, мы терзаемся за новозеландцев и готтентотов, как будто они то же самое, что одетые в чистые рубашки жители Кэмбервелла, и их можно соответственно укротить пером и чернилами».

Любимым объектом диккенсовской сатиры была британская двухпартийная система: «Почему я должен всякую минуту быть готовым проливать слёзы восторга и радости оттого, что у кормила власти встали Баффи и Будль?». Перефразируя строку, завершающую каждый куплет знаменитой песни «Правь, Британия» — «британцы никогда не будут рабами», — Диккенс с горечью писал, что колониальная политика Британии «каждым мановением своего трезубца умерщвляет тысячи детей своих, которые никогда, никогда, никогда не будут рабами, но очень, очень и очень часто остаются в дураках». В ноябре 1854 года он пишет о Крымской войне: «Война вызывает у меня самые противоречивые чувства — восхищение нашими доблестными солдатами, страстное желание перерезать горло русскому императору и нечто вроде отчаяния при виде того, как пороховой дым и кровавый туман снова заслонили собой притеснение народа и его страдания у нас дома».

Но, пожалуй, больше всего доставалось от Диккенса британскому судопроизводству, в самом деле крайне медлительному и разорительному для тяжущихся. В «Холодном доме» он возлагает на Канцлерский суд вину за крушение людских судеб, хотя винить следовало бы людей, забросивших все свои дела и годами просиживавших в суде в надежде выиграть тяжбу за наследство. Русскому читателю неповоротливый и бюрократический Канцлерский суд середины XIX столетия, скорее, покажется образцом правосудия: он руководствуется исключительно законом, ведёт дела с безупречной честностью и прямо-таки трогательно опекает несовершеннолетних, чья судьба связана с разбираемым делом о наследстве.

НЕСЧАСТЬЕ В ЛИЧНОЙ ЖИЗНИ

Осенью 1840 года Диккенс засел за работу над «Лавкой древностей», где в ангельском образе «маленькой Нелл» воскресла Мэри Хогарт — воскресла лишь для того, чтобы испытать множество несчастий и тихо умереть в конце романа. Диккенс признаётся другу: «Желание быть похороненным рядом с ней так же сильно во мне теперь, как и пять лет назад. Я знаю (ибо уверен, что подобной любви не было и не будет), что это желание никогда не исчезнет».

Как и прочие произведения Диккенса, «Лавка древностей» выходила выпусками, и читатели, предчувствуя горестную судьбу героини, засыпали автора письмами, умоляя пощадить девочку. В Нью-Йорке пароход с последним выпуском встречала толпа, ревущая: «Жива ли маленькая Нелл?!». Восторженные читатели ставили Нелл (признаться, не совсем справедливо) в один ряд с Джульеттой, Дездемоной и Корделией.

К тому времени исполнилось шестнадцать лет другой младшей сестре Кэт — Джорджине. В 1843 году Диккенс пишет, что по характеру и складу ума Джорджина очень похожа на незабвенную Мэри. Кажется, из всех сестёр Хогарт меньше всех ему нравилась собственная жена. Джорджина делается полновластной хозяйкой в доме Диккенсов, отстранив старшую сестру. В семейных конфликтах она всегда на стороне зятя. Но проходит много лет, прежде чем хрупкое равновесие в семье оказывается нарушенным.

В январе 1855 года Диккенс впервые вслух признаётся, что не сумел правильно выбрать спутницу жизни. Вскоре, собираясь в Париж, он получает письмо от миссис Винтер (в девичестве Мария Биднелл).

Минувшее нахлынуло на него с необыкновенной силой. Он пишет ей, что помнит каждое мгновение их встреч так ясно, как будто это было вчера. В его воображении Мэри всё та же небесной красоты девушка, в чьём присутствии он испытал неземное счастье (которое хорошо помнит) и терпел ужасные муки (которые время укрыло своей пеленой). Всё, что произошло двадцать с лишним лет назад, внезапно разъясняется: их ссора, оказывается, была вызвана простым недоразумением, а вовсе не тем, что она пренебрегла молодым человеком без средств.

Свидание состоялось, и прекрасное видение рассыпалось в прах. Спустя месяц после встречи он пишет Марии: «Я уезжаю, чтобы обдумать, а что — и сам не знаю. Я совершенно уверен, что мне не следует приходить к вам. Лучше, если я буду думать о вас наедине с собою». Для человека с его фантазией объяснение так себе. В «Крошке Доррит» Мария Биднелл появляется в образе Флоры Финчинг — располневшей, удручающе глупой, болтливой и при этом изображающей из себя девочку-проказ-ницу. Зато в образе самой Крошки Доррит вновь оживает Мэри Хогарт, — благо над ней годы уже не властны.

А Кэт, родившая десятерых детей (не считая мёртворождённых), постарела и растолстела. Она хотела тихой, спокойной жизни, а ей приходилось колесить с мужем по свету, выступать в его спектаклях и общаться с неприятными ей людьми. Супруги всё больше раздражают друг друга. Диккенс жалуется приятелю, что им всё тяжелее вдвоём и надо что-то делать — «не только ради меня, но и ради неё» (ну конечно, кто бы в этом сомневался!). Знаток человеческой психологии обнаруживает: «её темперамент никак не вяжется с моим» и «она была бы в тысячу раз счастливее с человеком иного склада». Открытие очень своевременное — после двадцати с лишним лет семейной жизни! В конце концов Кэт сама предлагает ему расстаться, но он ещё несколько лет не желает об этом слышать: в теории он остаётся защитником семейных ценностей, да и его литературная репутация во многом зиждется на этом образе.

Отношения Диккенса с шотландской роднёй жены тоже портятся (разумеется, за исключением Джорджины). Диккенсу, по его выражению, «до смерти надоел шотландский язык во всех его временах и наклонениях». Толкущиеся в доме Хогарты его злят: «Я просто подумать не могу о том, чтобы всё это время выносить их идиотизм. Моё здоровье и так уже пострадало от одного вида Хогартов за завтраком».

НА ЗАКАТЕ

В 1857 году Диккенс влюбляется в молодую актрису, голубоглазую блондинку Эллен Тернан. История его первой любви повторяется в зеркальном отображении: теперь он богат и к тому же знаменит, а она бедна — и безвестна. Но ему сорок пять лет, а ей восемнадцать. Чтобы скрыть морщины, он отпускает бороду и уверяет приятелей, что восхищён своей наружностью.

В начале 1858 года Диккенс устраивает себе отдельную спальню, наглухо заделав дверь, ведущую в спальню жены. «Всё кончено раз и навсегда. Меня постигла горькая неудача, с этим нужно смириться, и точка». Чтобы отвлечься, он начал выступать с публичным чтением своих произведений. Успех был колоссальный: выяснилось, что в качестве автора-исполнителя можно заработать куда больше, чем писательским трудом.

Кэт, кажется, не понимала подлинной причины происходящего, пока не получила по ошибке какое-то украшение, купленное её мужем для Эллен. Диккенс уверял жену, Джорджину и старших детей, что питает к мисс Тернан самые возвышенные чувства и отношения их вполне невинны. Однако родные убедили Кэт, что Эллен — его любовница, и накануне его первого публичного выступления она покинула семейный дом в Тэвисток-Хаусе. В конце мая 1858 года супруги подписали акт, в соответствии с которым Кэт забирала старшего сына и получала пожизненную ежегодную ренту в 600 фунтов. Остальные дети оставались с Чарльзом. Теперь его хозяйство вела старшая дочь Мэми, боготворившая отца и никогда не встречавшаяся с матерью после их разъезда. Другая дочь, Кэти, считала, что «Джорджина не так уж чиста», и посещала мать.

Скоро вся эта история вышла за пределы узкого круга друзей семьи. В Гаррик-клубе кто-то рассказал Теккерею, что Диккенс разъехался с женой из-за интрижки со свояченицей. «Ничего подобного, — возразил Теккерей, — с актрисой». Когда Диккенс обнаружил, что его личные дела превратились в тему для пересудов, он был взбешён даже больше, чем во времена увлечения королевой. Виновниками «мерзких слухов» он считал Хогартов, хотя виноват был, скорее всего, сам, поскольку рассказывал о своих проблемах друзьям. Утверждали, что Диккенс изменился до неузнаваемости. В июне 1858 года этот умный и проницательный человек совершает на удивление нелепый шаг, выступив в своём журнале «Домашнее чтение» с туманным обращением к читающей публике по поводу слухов, порочащих его и близких ему людей. Более того: он рассылает это обращение во все крупные газеты, и многие его печатают с комментариями редакции. Другое обращение, гораздо более откровенное, он вручает своему импресарио Артуру Смиту с просьбой показывать его и тем, кто верит клевете, и тем, кто хотел бы её опровергнуть, то есть всем и каждому. К его удивлению, это «сугубо личное послание» тоже попадает в газеты. В результате в , Шотландии и Уэльсе уже трудно было найти грамотного человека, не посвящённого в семейные проблемы Диккенсов.

3 сентября 1860 года, вскоре после свадьбы дочери Кэти, он сжигает на лужайке перед домом все хранившиеся личные письма. Эллен ещё несколько лет держала его на расстоянии. Но она была бедна, а он богат и знаменит. Видимо, в конце концов она ему уступила, хотя это не принесло счастья ни ей, ни ему.

Здоровье Диккенса постепенно ухудшается. В начале 1865 года на прогулке он отморозил ногу. К постоянному катару добавилась подагра, с ней пришла хромота. Спустя год стало прихватывать сердце. Всё чаще ему приходится проводить время на диване с забинтованной ногой. В завещании, составленном в мае 1869 года, он позаботился обо всех членах семьи. Самую большую сумму — восемь тысяч фунтов — он оставляет Джорджине, жене — лишь проценты с такого же капитала, которые после её смерти должны перейти к детям. Прислуга в случае его смерти должна была получить по 19 гиней. Душеприказчиками назначались его друг Джон Форстер и Джорджина.

На Рождество 1869 года Диккенс уже с трудом спускается к гостям из-за больной ноги. Однако в начале 1870 года снова выступает с публичными чтениями. В марте его приняла в Букингемском дворце королева, которой он представил свою дочь. Виктория и самый знаменитый из её подданных поболтали о том, как трудно становится с прислугой, о дороговизне, о классовых различиях. Королева подарила Диккенсу свой «Шотландский дневник» с автографом. Вскоре после аудиенции ему намекнули о возможном пожаловании баронетства (баронет — наследуемый титул, между рыцарем и бароном). Он отшутился, и больше этот вопрос не поднимали.

В апреле—мае умерли двое его близких друзей. В начале мая он присутствовал на завтраке у премьер-министра Гладстона. 10 мая вновь начались страшные боли в ноге, но 6 июня он ещё ходил в сопровождении своих собак в Рочестер на почту, а на следующий день ездил с Джорджиной на прогулку.

8 июня с утра Диккенс работал над «Тайной Эдвина Друда» — детективным романом, который так и остался незаконченным. Перед обедом, назначенным на 6 часов вечера, написал два письма. За обедом сообщил Джорджине, что чувствует себя очень плохо. Встав из-за стола, сказал, что ему нужно немедленно ехать в Лондон, и покачнулся. Джорджина успела его подхватить, но он не мог ступить ни шагу и осел на пол. С ним сделался удар. Ночь он пролежал без движения. Вечером по телу прошла судорога, и Чарльза Диккенса не стало.

Кэт пережила его на семь лет. Эллен Тернан в год смерти Кэт вышла замуж за преподобного Джорджа Робинсона, впоследствии директора школы; умерла она в 1914 году 75 лет от роду. Джорджина, не выходя замуж, дожила до 90 и скончалась в 1917 году; в предсмертном бреду она говорила о Диккенсе.