Исцеление ильи муромца былина. Илья Муромец: Болезнь и исцеление Ильи: Сказка

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Исцеление Ильи Муромца

В славном городе во Муроме,
Во селе было Карачарове,
Сиднем сидел Илья Муромец, крестьянский сын,
Сиднем сидел цело тридцать лет.
Уходил государь его батюшка
Со родителем со матушкою
На работушку на крестьянскую.
Как приходили две калики перехожие
Под тое окошечко косявчето.
Говорят калики таковы слова:
«Ай же ты Илья Муромец, крестьянский сын!
Отворяй каликам ворота широкие,
Пусти-ка калик к себе в дом».
Ответ держит Илья Муромец:
«Ай же вы, калики перехожие!
Не могу отворить ворот широкиих,
Сиднем сижу цело тридцать лет,
Не владаю ни руками, ни ногами».
Опять говорят калики перехожие:
«Выставай-ка, Илья, на резвы ноги,
Отворяй-ка ворота широкие,
Пускай-то калик к себе в дом».
Выставал Илья на резвы ноги,
Отворял ворота широкие
И пускал калик к себе в дом.
Приходили калики перехожие,
Они крест кладут по-писаному,
Поклон ведут по-ученому,
Наливают чарочку питьица медвяного,
Подносят-то Илье Муромцу.
Как выпил-то чару питьица медвяного,
Богатырско его сердце разгорелося,
Его белое тело распотелося.
Воспроговорят калики таковы слова:
«Что чувствуешь в себе, Илья?»
Бил челом Илья, калик поздравствовал:
«Слышу в себе силушку великую».
Говорят калики перехожие:
«Будь ты, Илья, великий богатырь,
И смерть тебе на бою не писана;
Бейся-ратися со всяким богатырем
И со всею поленицею удалою,
А столько не выходи драться
С Святогором-богатырем -
Его и земля на себе через силу носит;
Не ходи драться
с Самсоном-богатырем
У него на голове семь власов ангельских;
Не бейся и с родом Микуловым -
Его любит матушка сыра земля;
Не ходи още на Вольгу Сеславьича -
Он не силою возьмет,
Так хитростью-мудростью.
Доставай, Илья, коня собе богатырского,
Выходи в раздольице чисто поле,
Покупай первого жеребчика,
Станови его в срубу на три месяца,
Корми его пшеном белояровым.
А пройдет поры-времени три месяца,
Ты по три ночи жеребчика
в саду поваживай
И в три росы жеребчика выкатывай,
Подводи его к тыну ко высокому.
Как станет жеребчик через тын перескакивать
И в ту сторону и в другую сторону,
Поезжай на нем, куда хочешь,
Будет носить тебя».
Тут калики потерялися.
Пошел Илья ко родителю ко батюшку
На тую на работу на крестьянскую, -
Он дубье-колодье все повырубил,
В глубоку реку повыгрузил,
А сам и сшел домой.
Выстали отец с матерью от крепкого сна – испужалися:
«Что это за чудо подеялось?
Кто бы нам это сработал работушку?»
Работа-то была поделана,
И пошли они домой.
Как пришли домой, видят:
Илья Муромец ходит по избы.
Стали его спрашивать,
Как он выздоровел.
Илья и рассказал им,
Как приходили калики перехожие,
Поили его питьицем медвяныим -
И с того он стал владать руками и ногами
И силушку получил великую.
Пошел Илья в раздольице чисто поле,
Видит: мужик ведет жеребчика немудрого,
Бурого жеребчика косматенького.
Покупал Илья того жеребчика,
Что запросил мужик, то и дал;
Становил жеребчика в сруб на три месяца,
Кормил его пшеном белояровым,
Поил свежей ключевой водой.
И прошло поры времени три месяца.
Стал Илья жеребчика по три ночи в саду поваживать,
В три росы его выкатывал;
Подводил ко тыну ко высокому,
И стал Бурушко через тын перескакивать
И в ту сторону и в другую сторону.
Тут Илья Муромец
Седлал добра коня, зауздывал,
Брал у батюшки, у матушки
Прощенье-благословеньице
И поехал в раздольице чисто поле.

Возле города Мурома в пригородном селе Карачарове у крестьянина Ивана Тимофеевича да у жены его Ефросиньи Поликарповны родился долгожданный сын. Немолодые родители рады-радёхоньки. Собрали на крестины гостей со всех волостей, раздёрнули столы и завели угощенье – почестей пир. Назвали сына Ильёй. Илья, сын Иванович.
Растёт Илья не по дням, а по часам, будто тесто на опаре подымается. Глядят на сына престарелые родители, радуются, беды-невзгоды не чувствуют. А беда нежданно-негаданно к ним пришла. Отнялись у Ильи ноги резвые, и парень-крепыш ходить перестал. Сиднем в избе сидит. Горюют родители, печалятся, на убогого сына глядит, слезами обливаются. Да чего станешь делать? Ни колдуны-ведуны, ни знахари недуга излечить не могут. Так год минул и другой прошёл. Время быстро идёт, как река течёт. Тридцать лет да ещё три года недвижимый Илья в избе просидел.
В весеннюю пору ушли спозаранку родители пал палить [Пал – пожог; пал палить – сжигать срубленные деревья.], пенья-коренья корчевать, землю п
од новую пашню готовить, а Илья на лавке дубовой сидит, дом сторожит, как и раньше.
Вдруг: стук-бряк. Что такое? Выглянул во двор, а там три старика – калики перехожие [Калики перехожие – странники.] стоят, клюками в стену постукивают:
– Притомились мы в пути-дороге, и жажда нас томит, а люди сказывали, есть у вас в погребе брага пенная, холодная. Принеси-ка, Илеюшка, той браги нам, жажду утолить да и сам на здоровье испей!
– Есть у нас брага в погребе, да сходить-то некому. Недужный я, недвижимый. Резвы ноги меня не слушают, и я сиднем сижу тридцать три года, – отвечает Илья.
– А ты встань, Илья, не раздумывай, – калики говорят.
Сторожко Илья приподнялся на ноги и диву дался: ноги его слушаются. Шаг шагнул и другой шагнул… А потом схватил ендову [Ендова – широкий сосуд с отливом (открытым носком) для кваса, пива, вина.] полуведёрную и скорым-скоро нацелил в погребе браги. Вынес ендову на крыльцо и сам себе не верит: «Неужто я, как все люди, стал ногами владеть?»
Пригубили калики перехожие из той ендовы и говорят:
– А теперь, Илеюшка, сам испей!
Испил Илья браги и почувствовал, как сила в нём наливается.
– Пей, молодец, ещё, – говорят ему странники. Приложился к ендове Илья другой раз. Спрашивают калики перехожие:
– Чуешь ли, Илья, перемену в себе?
– Чую я в себе силу несусветную, – отвечает Илья. – Такая ли во мне теперь сила-могучесть, что, коли был бы столб крепко вбитый, ухватился бы за этот столб и перевернул бы землю-матушку. Вот какой силой налился я!
Глянули калики друг на друга и промолвили:
– Испей, Илеюшка, третий раз!

Выпил Илья браги третий глоток. Спрашивают странники:
– Чуешь ли какую перемену в себе?
– Чую, силушки у меня стало вполовинушку! – отвечал Илья Иванович.
– Коли не убавилось бы у тебя силы, – говорят странники, – не смогла бы тебя носить мать сыра земля, как не может она носить Святогора-богатыря. А и той силы, что есть, достанет с тебя. Станешь ты самым могучим богатырём на Руси, и в бою тебе смерть не писана. Купи у первого, кого завтра встретишь на торжище, косматенького неражего [Неражий – здесь: невидный.] жеребёночка, и будет у тебя верный богатырский конь. Припаси по своей силе снаряженье богатырское и служи народу русскому верой и правдой.
Попрощались с Ильёй калики перехожие и скрылись из глаз, будто их и не было.
А Илья поспешает родителей порадовать. По рассказам знал, где работают. Старики пал спалили да и притомилися, легли отдохнуть. Сын будить, тревожить отца с матерью не стал. Все пенья-коренья сам повыворотил да в сторону перетаскал, землю разрыхлил, хоть сейчас паши да сей.
Пробудились Иван с Ефросиньей и глазам не верят: «В одночасье наш нал от кореньев, от пеньев очистился, стал гладкий, ровный, хоть яйцо кати. А нам бы той работы на неделю стало!» И пуще того удивились, когда сына Илью увидели: стоит перед ними добрый молодец, улыбается. Статный, дородный, светлорадостный. Смеются и плачут мать с отцом.
– Вот-то радость нам, утешение! Поправился наш ясен сокол Илеюшка! Теперь есть кому нашу старость призреть!
Рассказал Илья Иванович про исцеление, низко родителям поклонился и вымолвил:
– Благословите, батюшка с матушкой, меня богатырскую службу нести! Поеду я в стольный Киев-град, а потом на заставу богатырскую нашу землю оборонять.
Услышали старики такую речь, опечалились, пригорюнились. А потом сказал Иван Тимофеевич:
– Не судьба, видно, нам глядеть на тебя да радоваться, коли выбрал ты себе долю воина, а не крестьянскую. Не легко нам расставаться с тобой, да делать нечего. На хорошие дела, на службу народу верную мы с матерью даём тебе благословение, чтоб служил, не кривил душой!
На другое утро раным-рано купил Илья жеребёнка, недолетка косматого, и принялся его выхаживать. Припас все доспехи богатырские, всю тяжёлую работу по хозяйству переделал.
А неражий косматый жеребёночек той порой вырос, стал могучим богатырским конём.
Оседлал Илья добра коня, снарядился сам в доспехи богатырские, распростился с отцом, с матерью и уехал из родного села Карачарова.

Русская былина Пересказал: Нечаев А.В. Иллюстрации.

В озле города Мурома, в пригородном селе Карачарове у крестьянина Ивана Тимофеевича да у жены его Ефросиньи Поликарповны родился долгожданный сын. Немолодые родители рады- радехоньки. Собрали на крестины гостей со всех волостей, раздернули столы и завели угощенье - почестей пир. Назвали сына Ильей. Илья, сын Иванович. Растет Илья не по дням, а по часам, будто тесто на опаре подымается. Глядят на сына престарелые родители, радуются, беды-невзгоды не чувствуют. А беда нежданно-негаданно к ним пришла. Отнялись у Ильи ноги резвые, и парень- крепыш ходить перестал. Сиднем в избе сидит. Горюют родители, печалятся, на убогого сына глядят, слезами обливаются. Да чего станешь делать? Ни колдуны-ведуны, ни знахари недуга излечить не могут. Так год минул и другой прошел. Время быстро идет, как река течет. Тридцать лет да еще три года недвижимо Илья в избе просидел.
В весеннюю пору ушли спозаранку родители пал палить, пенья-коренья корчевать, землю под новую пашню готовить, а Илья на лавке дубовой сидит, дом сторожит, как и раньше.
Вдруг: стук-бряк. Что такое? Выглянул во двор, а там три старика - калики перехожие стоят, клюками в стену постукивают:
- Притомились мы в пути-дороге, и жажда нас томит, а люди сказывали, есть у вас в погребе брага пенная, холодная. Принеси-ка, Илеюшка, той браги нам жажду утолить да и сам на здоровье испей!
- Есть у нас брага в погребе, да сходить-то некому. Недужный я, недвижимый. Резвы ноги меня не слушают, и я сиднем сижу тридцать три года, - отвечает Илья.
- А ты встань, Илья, не раздумывай, - калики говорят.
Сторожко Илья приподнялся на ноги и диву дался: ноги его слушаются. Шаг шагнул и другой шагнул… А потом схватил ендову полуведерную и скорым-скоро нацедил в погребе браги. Вынес ендову на крыльцо и сам себе не верит: «Неужто я, как все люди, стал ногами владеть?»
Пригубили калики перехожие из той ендовы и говорят:
- А теперь, Илеюшка, сам испей!
Испил Илья браги и почувствовал, как сила в нем наливается.
- Пей, молодец, еще, - говорят ему странники.
Приложился к ендове Илья другой раз. Спрашивают калики перехожие:
- Чуешь ли, Илья, перемену в себе?
- Чую я в себе силу несметную, - отвечает Илья. - Такая ли во мне теперь сила-могучесть, что, коли был бы столб крепко вбитый, ухватился бы за этот столб и перевернул бы землю-матушку. Вот какой силой налился я!
Глянули калики друг на друга и промолвили:
- Испей, Илеюшка, третий раз!
Выпил Илья браги третий глоток. Спрашивают странники:
- Чуешь ли какую перемену в себе?
- Чую, силушки у меня стало вполовинуш- ку! - отвечал Илья Иванович.
- Коли не убавилось бы у тебя силы, - говорят ему странники, - не смогла бы тебя носить мать сыра земля, как не может она носить Святогора-богатыря. А и той силы, что есть, достанет с тебя. Станешь ты самым могучим богатырем на Руси, и в бою тебе смерть не писана. Купи у первого, кого завтра встретишь на торжище, косматенького неражего жеребеночка, и будет у тебя верный богатырский конь. Припаси по своей силе снаряженье богатырское и служи народу русскому верой и правдой.
Попрощались с Ильей калики перехожие и скрылись из глаз, будто их и не было.
А Илья поспешает родителей порадовать. По рассказам знал, где работают. Старики пал спалили да и притомилися, легли отдохнуть. Сын будить, тревожить отца с матерью не стал. Все пенья-коренья сам повыворотил да в сторону перетаскал, землю разрыхлил, хоть сейчас паши да сей. Пробудились Иван с Ефросиньей и глазам не верят. «В одночасье наш пал от кореньев, от пеньев очистился, стал гладкий, ровный, хоть яйцо кати. А нам бы той работы на неделю стало!» И пуще того удивились, когда сына Илью увидели: стоит перед ними добрый молодец, улыбается. Статный, дородный, светлорадостный. Смеются и плачут мать с отцом.
- Вот-то радость нам, утешение! Поправился наш ясен сокол Илеюшка! Теперь есть кому нашу старость призреть!
Рассказал Илья Иванович про исцеление, низко родителям поклонился и вымолвил:
- Благословите, батюшка с матушкой, меня богатырскую службу нести! Поеду я в стольный Киев-град, а потом на заставу богатырскую нашу землю оборонять.
Услышали старики такую речь, опечалились, пригорюнились. А потом сказал Иван Тимофеевич:
- Не судьба, видно, нам глядеть на тебя да радоваться, коли выбрал ты себе долю воина, а не крестьянскую. Нелегко нам расставаться с тобой, да делать нечего. На хорошие дела, на службу народу верную мы с матерью даем тебе благословение, чтоб служил, не кривил душой!
На другое утро раным-рано купил Илья жеребенка, недолетка косматого, и принялся его выхаживать. Припас все доспехи богатырские, всю тяжелую работу по хозяйству переделал.
А неражий косматый жеребеночек той порой вырос, стал могучим богатырским конем.
Оседлал Илья добра коня, снарядился сам в доспехи богатырские, распростился с отцом, с матерью и уехал из родного села Карачарова.

Внезапно в тишине громко скрипнули ступени, и кто-то сказал из-за двери:
- Эй, люди добрые! Пустите Христа ради паломника переночевать.
- Входи, входи, мил человек, - обрадовался Илья.
В избу бодро шагнул маленький сухонький старичок с длинной седой бородой, поставил у стены посох и снял пыльный колпак. Илья невольную улыбку ладонью прикрыл - голова старика на облупленную крашенку стала похожа, снизу, до бровей, коричневая от загара, а острая лысина нежно-белая.
Трижды перекрестился дед, поклонился в пояс, весело глянул на Илью и сказал:
- Ну, Илья, чем путника дорогого-нежданного угощать будешь?
- Да откуда ты меня знаешь? - удивился Илья.
- Э-э, пока из Киева шел, стольких людей повидал-послушал! А муромский люд все про твое страстнотерпное сидение много рассказывал.
- Эка чего удумали! - смутился Илья.
- Да ты не красней, как девица. Подвиг твой людям нужен. Да… Вот я где, думаешь, побывал? В самом Киево-Печерском монастыре. Тамошние старцы-монахи своей праведной жизнью такие Божьи чудеса являют, что наше житье рядом с ними одно вяканье и ковырянье.
Илья недоверчиво усмехнулся.
Истинную правду говорю! - торопливо перекрестился дед. - Я б тебе такого порассказывал, да только вишь какое дело - рассказывалка моя проголодалась.
- Ах ты, Господи! - всполошился Илья. - Что ж это я, недотепа! Возьми, дедунь, в печи чего хочешь и ешь вдоволь.
А старичок, видать, исполнительный был, с первого разу такие просьбы беспрекословно исполнял. Мигом из теплой печи ухватом горшок каши выволок, хлебушек из тряпицы развернул, луковицу скоро очистил, перекрестился, и пяти минут не прошло, как полгоршка в свое тщедушное тело уместил. Ложку облизал, крошки со стола в ладонь смахнул и туда же, в «рассказывалку».
- А теперь, - говорит, - слушай, Илюша, истинные сказания про печерских чудотворных старцев.
И так строго на Илью глянул, что он невольно на лавке выпрямился.
- Преподобный Антоний, тот, что основал этот монастырь, сначала на Афонскую святую гору пришел и так воспламенился любовью к Богу, что стал умолять тамошнего игумена постричь его в монахи. А игумен, предвидя его будущую святую жизнь, постриг его.
Прошло немало времени, призывает этот игумен Антония и говорит: «Было мне нынче повелено от Бога, идти тебе на Русь, в Киев. Иди с миром».
Он и пошел и возле Днепра на высоком холме нашел себе пещерку, что некогда варяги выкопали, сотворил молитву и поселился тут. И такую строгую жизнь сам себе назначил, что все, кто про это узнавал, приходили его жалеть. Он же ничего у них не брал, а только денно и нощно молился и через день немного сухого хлеба с водой съедал.
Стали приходящие возле него селиться в пещерах, и тогда же пришел еще один великий подвижник - Феодосии. Было ему 23 года. Мать же никак не хотела видеть сына монахом, запирала на ключ, а если все же он убегал, ловила и прилюдно била.
И не только одного Феодосия били.
После смерти благоверного князя Ярослава на престол сел Изяслав, и в это же время пришел в пещеры блаженный Варлаам, сын сильнобогатого боярина Иоанна, и говорит: «Постригите меня в монахи, святые отцы». Ну они, согласно его желания, и постригли.
И тут, Илюша, богатый отец его так озлился, что пришел со многими слугами и с великой яростью разогнал монахов во все стороны, а сына своего, блаженного Варлаама, извлек из пещеры на свет Божий, сорвал с него убогие монашеские одежды и, облекши в богатое боярское платье, поволок в свои палаты.
И князь Изяслав тоже разгневался на Антония и тотчас приказал все пещеры раскопать. Но княгиня его, добрая душа, умолила не гневить Бога, оставить старцев на месте.
Что он и сделал. И Антоний с братией еще сорок лет в пещерах прожил, больных исцелял и пророчествовал. И все сбывалось, как он предрекал.
- А что сбывалось-то?
- Про многое не знаю, врать не буду, но вот однажды пришли к Антонию три князя Ярославича: Изяслав, князь Киевский, Святослав Черниговский и Всеволод Переяславский, и говорят:
«Идем мы походом на половцев. Благослови, святой отец».
Антоний же, провидя судьбу каждого, прослезился и ответил:
«Ради грехов ваших вы будете поражены варварами. Многие из воинов будут потоплены в реке, другие будут томимы в плену, а прочие падут от меча».
Что и сбылось на реке Альте. Войско наше побили, князья бегством спаслись, а поганые половцы по всей Руси рассеялись и принялись губить и разорять ее…
Илья с такой яростью грохнул кулачищами по дубовой столешнице, что старичок со страха под самый потолок взвился, чуть было доски головой не пробил.
- Ну нет, Илюша, - опасливо сказал дед, - ежели ты так серчать будешь, я, пожалуй, помолчу лучше.
- Да как же не серчать-то! - воскликнул Илья. - уж сколько лет сыроедцы эти, как саранча, лезут, и никто им руки загребущие не укоротит.
- Не послал нам Господь пока такого сильномогучего богатыря, - вздохнул старичок. - Ну, слушай дальше, да не пугай больше, а то помру - и не узнаешь про чудеса-то.
Ну вот. С каждым годом святые отцы Антоний и Феодосии молитвами и постом все более проклятого сатану побеждали и, наконец, сподобились неслыханного чуда.
Однажды нежданно-негаданно явились в монастырь из самого Царьграда четверо очень богатых церковных зодчих и спросили у святых старцев:
«Где хотите начать строить храм?»
Старцы переглянулись и говорят:
«Где Господь укажет. А мы не знаем».
«Чудная вещь, - удивились зодчие. - Время смерти своей вы узнали, а доселе не назначили места для своей церкви, хотя уже дали нам столько золота».
И показывют им целый мешок золота. А у монахов отродясь никаких денег не водится.
Тогда греки, видя, что старцы смущены, стали им вот что рассказывать:
«Однажды рано, при восходе солнца, к каждому из нас пришли благообразные юноши и сказали, что нас зовет Царица во Влахерну. Мы немедля пришли и увидели Царицу со множеством воинов вокруг и вас там же. И Она сказала:
- Хочу я построить себе церковь на Руси, в Киеве, и вот вам велю это сделать. Возьмите золото у этих праведников.
И мы при многих свидетелях у вас это золото взяли. Потом Царица сказала, что Антоний при начале постройки отойдет в вечность, а Феодосии пойдет за ним на второй год.
Мы же спросили, какой должна быть эта церковь, а Царица приказала нам выйти на открытое место, и здесь мы увидели церковь, стоящую на воздухе».
И вот, говорят греки, через месяц после того, как золото у вас взяли, вышли из Царьграда в путь и к вам прибыли.
Тогда Антоний разъяснил всем, что Царица во Влахерне - сама Пречистая Матерь Божья, а те, кто золото давал, - Ангелы небесные.
- Да как же ангелы на старцев этих похожими оказались? - изумился Илья.
- Э-э, милый, про это один Бог ведает. Да… Ну вот, а греки-то не отстают, укажи им место под церковь - и все тут.
Тогда Антоний говорит:
«Мы три дня будем молиться, и Господь покажет нам».
И вот во время молитвы преподобному Антонию явился вдруг Ангел Божий и сказал:
«Ты обрел благодать предо мною».
«Господи, - говорит со смирением Антоний, - сделай так, чтобы завтра на всей земле была роса, а на святом месте под церковь - сухо».
И на другой день нашли среди росы это сухое место, и, когда помолились всей братией, с неба вдруг сошел страшный огонь и все деревья на этом месте выжег, а саму землю глубоко ископал.
Через три года предивную эту церковь во имя Успения Божией Матери построили. Святые старцы Антоний и Феодосии, как предсказала им Богородица, уже отошли к Господу, и тут вдруг приходят из Царьграда иконописцы и говорят:
«Покажите нам старцев Антония и Феодосия, с которыми мы уговорились церковь расписать».
«О дети мои, - отвечает им кротко игумен, - невозможно их показать. Уж десять лет они на небесах пребывают».
Ужаснулись иконописцы и говорят:
«А кто же нам тогда золото дал? Из их рук при многих свидетелях получили».
Так вот, Илюша, иконописцам этим святые старцы после смерти являлись и денег дали.
Начали мастера расписывать церковь, и тотчас случилось дивное знамение. На виду у всех на алтарной стене вдруг сам собой явился чудный образ Богоматери и засиял ярче солнца, так что иконописцы смотреть не могли и пали ниц. А когда опять глянули, то из уст Божией Матери вылетел белый голубь, покружил по церкви, подлетел к иконе Спасителя и исчез в его устах.
Вот так, Илюша, Святой Дух проявился в этой дивной, красоты неописуемой церкви.
- Хоть бы одним глазком во сне на нее глянуть, - тихо сказал Илья.
- Да почему во сне-то? Ты, Илюша, вот что, колотись, бейся, а все надейся. В монастырь этот таких немощных калек привозили - не чета тебе, а как приложатся они к нетленным мощам святых старцев, куда их слепота, глухота и прочая напасть девались.
Я вот сам, как думаешь, зачем столько верст в Киев и обратно протопал? Внучка у меня чахнуть стала. Змей ли окаянный ее испортил или глаз чей черный, не знаю. Вот и несу ей оттуда, глянь-ка, святую просфору, в алтаре освященную. Старцы сказали, если внучка с верой съест - исцелится.
Дед осторожно, как великую драгоценность, достал из-за пазухи белую тряпицу, развернул ее и показал Илье маленький круглый хлебец, на котором были выдавлены крест и четыре буквы: «ИС ХР». Потом так же бережно обратно за пазуху уложил, а Илья завороженно проводил глазами целебный хлебец, а потом нахмурился и отвернулся…
Из церкви вернулись отец с матерью и умолили сомлевшего от каши и усталости старика еще что-нибудь про печерских старцев рассказать, когда, мол, еще такие знатные сказители мимо пройдут.
- Ладно, - говорит польщенный дед, - так и быть, поведаю вам про Григория Чудотворца, что получил от Бога победу над бесами.
Как-то враг-дьявол замыслил пакость учинить, но, не будучи сам в силах Григорию что-либо сделать, напустил на него злых людей. И вот однажды пришли по его наущению воры и влезли ночью к Григорию в вертоград где он зелень сеял. Наполнили овощами свои мешки, а когда уйти хотели, то не смогли сдвинуться с места и так стояли два дня и две ночи, угнетаемые ношей. Наконец, стали вопить:
«Отче, святый Григорие! Пусти нас! Мы покаемся в грехе своем и более никогда не пойдем на такое дело».
Пришли черноризцы, хотели стащить их с этого места и не смогли.
«Как вы сюда пришли?» - спрашивают.
«Уже два дня и две ночи здесь стоим!» - вопят воры.
«Мы каждый день здесь проходили и не видели вас».
«Да и мы вас не видели! - плачут воры. - Если б видели, умолили бы спасти нас. Но вот уже изнемогли совсем и просим молить Григория о нас».
Пришел преподобный Григорий.
«Прожили вы, - говорит, - жизнь свою праздно, воровством занимаясь, так вот и стойте праздными до конца жизни вашей».
Кое-как бедные тати , со слезами горькими, себя проклиная, умолили старца сжалиться над ними и обещали на братию в вертограде до скончания жизни трудиться.
Что и выполнили.
Какие чудеса на свете водятся! - всплеснула руками мать.
- А мученики-страстотерпцы среди этих старцев были? - осторожно спрашивает отец.
- Как не быть! Только ты, Илюша, Христа ради столешницу кулачищами своими не круши более, сейчас опять про поганых половцев сказывать буду.
Ну вот. Когда лет тридцать назад злочестивый Боняк, хан половецкий, с войском своим пленили Русь, ворвались они злыми волками и в Печерский монастырь. Все дочиста ограбили, церковь осквернили и тридцать иноков в плен взяли.
- Да как же Господь попустил такое? - не выдержал Илья.
Старик только руками развел.
- Знать это никому не дано. Был среди пленных Евстратий-постник, и продали их всех в греческую землю, в град Корсун, некоему жидовину. Богопротивный этот жидовин стал принуждать пленников отвернуться от Христа, а когда они отказались, заковал всех в железо и стал морить голодом.
Тогда Евстратий, укрепляя дух пленников, сказал: «Братия! Кто удостоился принять крещение и верует во Христа, пусть не окажется отступником от Него и нарушителем данного при крещении обета».
И все пленники решили пострадать за Христа, лишь бы не быть иудами.
Через четырнадцать дней все иноки один за другим умерли от голода. Остался один Евстратий. Тогда жидовин тот, распалясь яростью, ведь из-за Евстратия лишился он золота, истраченного на рабов, на Святую Пасху пригвоздил его, как Христа, ко кресту.
Старик с опаской глянул на бледного, с пылающими глазами Илью и продолжал:
А Евстратий, не евший и не пивший уже пятнадцать дней, оставался еще живым и говорил с креста: «Великой благодати сподобил меня Господь сегодня, пострадать за святое имя Его на кресте, как и Он за нас страдал. Но ты, распявший меня, и окружающие тебя ужаснетесь, и празд¬ники ваши обратит Господь в плач».
Услышав это, душимый злобой жидовин схватил копье и пронзил пригвожденного.
И тотчас показалась огненная колесница, и огненные кони вознесли ликующую душу Евстратия на небо. А святое тело его жестокосердный мучитель бросил в море, и никто не смог найти его.
Через несколько лет, неведомо как, святые мощи Евстратия оказались в монастырской пещере, а отмщение злодеям в тот же день исполнилось. Всех греческий царь перебил…

Старик вдруг сонно качнулся, мягко повалился на лавку и засвистел носом так, будто и не нос это был, а свирель скоморошья.
- Сомлел, сердешный, - улыбнулась мать. - А худющий-то, хоть самого в пещеру клади.
Не спал Илья в эту ночь. Новый, чудесносвятой мир узнал он и теперь был душой там, в таинственном пещерном монастыре, где, казалось ему, слышал простые, мудрые слова старцев, кивал головой, беззвучно шептал что-то, яростно сжимал кулаки, крестился и, наконец, под утро, когда на небе Божьи огоньки погасли, так сидя и уснул. Когда же очнулся, старика уже не было, а рядом на лавке лежал маленький белый сверток.
- Когда дед-то утром уходил, - рассказала мать, - поглядел он на тебя спящего долго так и сказал непонятно: «Ему нужней будет».
Осторожно развернул белую тряпицу Илья, а в ней та самая святая просфора!
- Да ведь это он хворой внучке нес! - охнул Илья. - А мы и звать-то его как не спросили…
«Русь-русь-русь…» То ли жаворонок в траве пропел, то ли Ангел с неба шепнул…

Тридцать лет и три года минуло, как приковал окаянный змей Илью Муромца железными окова¬ми к дубовой скамье.
Тридцать три года Христу было, когда распяли Его на кресте, и вот сегодня в полночь вновь, как тысячу лет назад, воскрес Он из мертвых, и вновь Ангелы Его вострубили: «Христос воскресе, смертию смерть поправ! Смерть, где твое жало, ад, где твоя победа?!»
Нежная заря на алых конях солнце на небо вывезла. Улыбнулся Илья, толкнул дверь ухватом, весной подышать, а в темную горницу вместе с розовым утром стремительно влетела ласточка.
У Ильи от неожиданности ухват из рук выпал, а ласточка облетела избу три раза и вдруг села ему на плечо. Илья будто окоченел, дышать перестал, а сердце в груди так громко забухало, что взмолился он про себя:
«Господи! Уйми сердце мое. Так грохает, боюсь, испугается и улетит твоя вестница».
А ласточка, нисколько не страшась, быстро глянула на Илью своим глазом-бусинкой, смело склевала из бороды хлебную крошку и выпорхнула из избы.
- Господи! Славлю Тебя, - прошептал, волнуясь, Илья, и в тот же миг яркий, неизреченный свет вспыхнул перед ним и затопил нестерпимым сиянием всю избу так, что Илья зажмурился и руками глаза закрыл.
А из этого неземного света раздался сильный, небесный голос:
- Истинно говорю тебе, ныне исцелен будешь и славу обретешь на земле, яко Илия Пророк на небеси, ибо власть даю тебе наступать на змея и на всю силу вражью и ничто не повредит тебе!
- Прости, Господи! - в ужасе воскликнул Илья. - Не могу из-за немощи пасть перед Тобой, а глядеть на Тебя не смею: боюсь, ослепну.
- Невозможно человеку во плоти видеть Меня. Но вот апостолы Мои, да пребудут они с тобой!
- Блаженны слышащие Слово Божье и соблюдающие Его, - твердо сказал другой голос. - Открой глаза, Илья, не бойся.
Осторожно отвел он от лица руки и видит - свет исчез, а перед ним в блистающих одеждах стоят седобородые апостолы Павел и Петр .
- За терпение свое и веру сподобился ты сегодня видеть Божественный свет и слышать голос Спасителя, - сказал святой Петр. - А теперь выпей святой воды, - и подает ему деревянный ковш.
Пораженный чудесным видением, поднес Илья дрожащими руками ковш к сухим губам и отпил глоток.
- Теперь вставай, - приказал апостол. - Вставай с верой, ибо исцелен ты ныне по Слову Божию.
Илья побледнел как мел, перекрестился и медленно встал.
И тотчас в глубоком подземье за Муромом завыл в смертной тоске окаянный змей. Ведь это его погубитель на ноги встал.
- Иди! - не дав Илье опомниться, сказал Петр.
И свершилось чудо!
Илья, покачиваясь, как младенец, не умеющий ходить, выставив вперед руки, медленно пошел к открытой двери, а когда уперся в косяк, высунул наружу мокрое от слез лицо и крикнул во всю моченьку:
- Господи!! Слава Тебе!!
В тот же миг апостолы растаяли в воздухе, а люди, шедшие из церкви, как увидели стоящего на крыльце Илью, так и застыли посередь улицы с открытыми ртами. Когда же опомнились, бросились врассыпную, крича на весь Муром: «Чудо!! Чудо Господь явил нам!!»
До поздней ночи в избе у Ильи толпился народ. Приходили, с недоверием разглядывали, даже щупали его и, затаив дыхание, в который раз слушали о чудесном свете и голосе Спасителя и вдруг, не сговариваясь, начинали дружно, со слезами петь хвалу Господу…

Глава 5

До красной осени Илья, не давая отдыха ни себе, ни земле, с упоением пахал, боронил, сеял, жал, молотил, корчевал в одиночку здоровенные кряжистые дубы под новые пашни. Родители его сторицей за долготерпение награждены были: такого помощника Господь им на старость послал. Только после дня светлого темна ночь настает, а после тихой радости - печаль непрошенная.
Последний воз ржаных снопов нагрузил Илья на терпеливую лошадку и отправил с отцом домой, а сам к рощице пошел из родника попить.
Пьет, зубы морозит и думает: «Чудно как, земля теплая, а по жилам ее такая студеная кровь бегает».
Вдруг слышит: кто-то фыркнул сзади. Обернулся, стоит невдалеке за рябинкой могучий конь с косматой гривой и густым, до самой земли, рыжим хвостом. К широкому седлу боевые доспехи приторочены: тяжелый, широкий меч, тугой лук с калеными стрелами в колчане, шишковатая пудовая палица, острое копье, красный шит с золотым солнцем и богатырский шлем.
- Ай, да конь! - ахнул Илья. - А где ж хозяин-воин?
Кликнул - нет никого, только эхо отозвалось.
- Видать, уснул богатырь.
Еще на рыжего красавца полюбовался чуток, вздохнул и пошел себе. А конь-то за ним! За рубаху зубами крепко ухватил и не пускает.
- А ну, не балуй! - вырывается Илья. - А то гляди, оседлаю и до Мурома скакать заставлю. Не жди пощады тогда!
А конь будто этого и ждет. Кивает гривастой головой, садись, мол, Илюша, погоняй меня сколько хочешь, для меня эти муки - мед сладкий.
Крякнул Илья, ну что ж, раз так, взлетел в седло, сунул широкие лапти в медные стремена да как гикнет, как пришпорит рыжего! Выше рощи взвился чудо-конь и пошел скакать по три версты, через реки и горы перескакивать, а где копытом о землю стукнет, там тотчас родник забьет.
До сих пор эти ключи живы и зовутся «конь-колодец».
Не успел Илья опомниться, а под ним уже Днепр серебром сверкает, а на высоком холме из густого леса чудная церковь робко выглядывает.
- Да ведь это Киевский монастырь пещерный! - воскликнул Илья. - Вот не ведал, не гадал чудо это увидеть!
Будто на крыльях, спустился с небес конь и у монастырских ворот встал как вкопанный. Вошел Илья, перекрестившись, во двор, а навстречу древний старец-черноризец.
- С чем пришел, раб Божий?
Поклонился Илья в пояс и говорит, робея:
- К святым мощам приложиться хочу, отче, и совета у вас, старцев, спросить: как мне Господа отблагодарить за свое исцеление.
- А разве не указал Господь пути твоего? Вспомни, сказал Он: «Ибо власть даю тебе наступать на змея и на всю силу вражью и ничто не повредит тебе!» Посему и я, недостойный грешник, благословляю тебя, Илья, к киевскому князю Владимиру на ратную службу идти. Когда же не сможешь более меча в руках держать, сюда в обитель придешь, духовным мечом супостатов разить.
- Стало быть, конь этот и оружие мне посланы? - догадался Илья. - Ну, коли так, буду верой и правдой великому князю служить. Покажи, отче, где тут святым мощам Феодосия поклониться можно?
- Да считай, поклонился уже, - ласково улыбнулся старец и невидимым стал.
Что потом было с храбрым богатырем Ильей Муромцем, как Русь жадным кочевникам в обиду не давал, как змею окаянному огненные головы нещадно рубил, как идолищ поганых булавой в землю вколачивал, как несчетных соловьев-разбойников бил без отдыха и гнал с родной земли - обо всем этом столько славных былин, песен и сказок сложено, что начнешь слушать и заслушаешься, а вновь вздумаешь писать и споткнешься, ведь лучше, чем народ о своем любимце сказал, не скажешь.
Когда же у Ильи от тяжелых ран и седых годов не стало мочи бить неиссякаемые рати супостатов, пришел он, как и предсказал ему святой Феодосии, в Киево-Печерский монастырь. Знал он: не порвав с мирскими делами, не будет здесь угодным Христу, поэтому роздал нехитрое свое богатство нищим и постригся в монахи.
Здесь, в пещерном монастыре, до конца своей удивительной и святой жизни продолжал Илья Муромец под Христовым знаменем неустанно биться с бесплотными врагами. А когда переселился духом на небо, честное тело его положено было в пещере, где и доселе пребывает в нетлении.
Уже семь веков не гаснет лампада у него в изголовье, а с темной иконы спокойно, с достоинством глядит на нас красивый русский воин.

Сыроедцы - кочевники.

Царьград - в то время столица православного мира.

Вертоград - огород.

Тати - воры.

В одной из древних летописей говорится, что Илье Муромцу являлись Христос и святые апостолы.

Духовный меч - молитва.