История создания баллады людмила. Баллада «Людмила»

Василий Андреевич Жуковский прославился и как переводчик, и как редактор популярного в его время журнала «Вестник Европы», и, наконец, как воспитатель царской семьи. Однако в памяти своих современников и большинства потомков он остался самым первым поэтом, обратившим свое внимание на русскую культурную традицию, и создавшим на основе ее ряд популярных баллад. К одной из них относится «Людмила», написанная и опубликованная в 1808 году.

Сюжет произведения в точности копирует одну из самых знаменитых баллад Европы, созданную основоположником немецкой школы романтизма Готфридом Бюргером. «Ленора» и по сей день любима многими читателями. Бюргер воспользовался немецкими народными мотивами для создания своего произведения. Для немецкого национального фольклора характерен живой интерес к потусторонней жизни и ее обитателям. Жутковатая история, вышедшая из-под пера Бюргера, вполне соответствовала духу германской поэзии.

Однако Жуковский совсем не стремился создать точный перевод «Леноры». Его интересы были намного шире. В результате сохранив основную идею произведения, он привнес в него национальный русский колорит, сделавший новую балладу популярной у всех слоев населения России. История, рассказанная далеким немецким писателем, перестала быть чужой, благодаря Жуковскому.

Краткий сюжет стихотворения

История рассказывает о прекрасной девушке, Людмиле, которая ждет своего жениха из военного похода. По окончанию войны полки возвращаются домой, где их с радостью встречают жены, невесты и дети. От новоприбывших Людмила узнает, что ее жених погиб.

В отчаянии она обращается к Творцу, укоряя его за несправедливость. Благоразумная мать пытается успокоить дочь, убедить ее не роптать, а больше времени посвящать молитвам. Людмила же говорит, что больше ей не остается ничего, как умереть. Она твердит, что, несмотря на все ее молитвы, Бог не уберег ее жениха, проклинает свою жизнь и призывает на суд жестокого, по ее утверждению, создателя.

В ту же ночь к ней является всадник, в котором она со страхом узнает своего погибшего жениха. Он требует, чтобы Людмила отправилась вместе с ним, в его новый дом. Они отправляются в путь. Всю ночь Людмила и ее жених провели в дороге. Перед самым рассветом жених привез Людмилу к кладбищу и опустился вместе с ней в свежевырытую могилу. В ней Людмила обнаружила труп жениха, который поднялся к ней навстречу и поманил ее к себе. В ужасе Людмила упала на него и умерла. Тут же толпа мертвецов поднялась из могил, крича о том, что Творец услышал ее и послал ей, то, что она просила – смерть.

Образ героини в произведении

Людмила предстает перед читателем еще очень юной девушкой, в чью размеренную жизнь внезапно вторгается смерть. Людмила уже планирует свадьбу, даже не задумываясь, что существуют обстоятельства, которые могут помешать ее замыслам. Реальность же шокировала девушку. Смерть любимого жениха она встретила с отчаянием, проклиная свою неудавшуюся жизнь.

Мать не раз пыталась поддержать неразумную дочь, убеждая не роптать на Бога и не пытаться противостоять случившемуся. Однако Людмила, не слушая мудрых советов, зовет и свою смерть, убеждая мать, что никакое райское блаженство, обещанное таким жестоким Богом, ей не нужно. Она говорит, что предпочтет умереть, чем жить дальше.

В произведении явно прослеживаются религиозные убеждения автора. Симпатия Жуковского явно на стороне матери, убеждающей свою дочь, смириться с обстоятельствами, в которых уже ничего нельзя поделать. Однако Людмила, противопоставляя себя Божественному замыслу, требует смерти. Ее слабость, нежелание взглянуть на положение дел трезво и приводят к плачевным последствиям.

Композиция стихотворения

Произведение «Людмила» относится к жанру баллада, имея все ее характерные признаки. Отличительной ее особенностью является некоторая фантастичность повествования, крепко переплетенная с реальными, вполне обыденными фактами. Такое явление есть и здесь – реальное событие, такое, как смерть жениха и оплакивание его невестой, тесно связано с проявлениями потустороннего мира, то есть с призрачным всадником, который забирает девушку с собой.

Как правило, баллады имеют диалогическую или монологическую композицию - произведение строится на основе беседы двух людей, или же это монолог, обращенный к собеседнику. Композиция Людмилы имеет смешанные черты – в ней присутствует и разговор с матерью, и монологичное обращение к Создателю. Дальнейшие события представляют собой повествование от лица рассказчика.

Еще одной яркая черта баллады – большое количество эпитетов, благодаря чему описанная картина представляется перед читателем как живая.

В 1808 г. Жуковский пишет балладу «Людмила» - оригинальное переложение «Леноры» немецкого поэта Р.А. Бюргера (своеобразный вариант немецкой легенды о «мертвом женихе»). Позже Жуковский создаст точный перевод «Леноры», а пока «Людмилу» он назовет «подражанием»).

Ставя своей целью создать «русскую балладу» (подзаголовок «Людмилы»), Жуковский переносит действие в допетровскую Русь.

Дав героине русское имя, Жуковский вводит в язык баллады песенные обороты, фольклорные мотивы («борзый конь», «ветер буйный», «пышет конь, земля дрожит»), просторечие («все в ней жилки задрожали», «едва прискорбны очи не потухнули от слез»), придает обстановке некоторые исторические черты (Нарва, близ которой сражается «грозная рать славян»). В «Людмиле» раскрывается неведомый ранее читателю романтический мир с его необыкновенными картинами романтической природы:

Вот и месяц величавый
Встал над тихою дубравой:
То из облака блеснет,
То за облако зайдет;
С гор простерты длинны тени,
И лесов дремучих сени…
Чу!.. полночный час звучит.

В «Людмиле» Жуковский затрагивает одну из вечных тем русской литературы: любовь - смерть. Людмила - милая и добрая девушка. Она искренне любит жениха, долго ждет его с войны («Возвратится ль он, - мечтала -// Из далеких чуждых стран // С грозной ратию славян?») и горько переживает его гибель («С милым вместе //- всюду рай, // С милым родно - райский край // Безотрадная обитель»). В Людмиле столько чистоты, обаяния и очарования, что смерть ее вызывает у читателя сострадание. Людмила, утратив веру в земное счастье («что прошло - невозвратимо»), теряет веру в Бога:

Царь небесный нас забыл…
Где ж обетов исполненье?
Где святое провиденье?
Нет, немилостив творец…
Так Людмила жизнь кляла,
Так творца на суд звала.

Героиня не верит в вечную любовь и призывает смерть, но это от полной безысходности:

Расступись моя могила;
Гроб, откройся; полно жить;
Дважды сердцу не любить.

Мать героини напрасно предостерегает ее от ропота на горькую судьбу («Зла Создатель не творит // Будь послушна небесам»). О том же говорит и автор («Смертных ропот безрассуден; // Царь всевышних правосуден»). Людмила желает смерти и получает ее:

Твой услышал стон творец;
Час твой бил, настал конец.

И в этом своеобразное возмездие. Под видом жениха к ней является мертвец (это страшное воплощение злых сил, само наказание), и Людмила соглашается на венчание. Дьявольский конь мчит их к могильному ложу, где Людмилу и ее жениха судьба навек соединяет в холодном гробу:

Что же, что в очах Людмилы?
Ах, невеста, где твой милый?
Где венчальный твой венец?
Дом твой - гроб; жених - мертвец.

Героиня не верит в вечную силу любви, изменяет романтическому идеалу. «Верь тому, что сердце скажет», - призывает автор. Но для Людмилы это невозможно. «Сердце верить отказалось», - с горечью отвечает героиня.

Удивительная мелодика баллады достигается с помощью повторений, синтаксических параллелизмов: «Мрачен дол и мрачен лес», «Спят пригорки отдаленны, // Бор заснул, долина спит»; месяц «То из облака блеснет, // То за облако зайдет».

Постоянны рефрены, подчеркивающие драматическую напряженность повествования: «Все погибло: друга нет», «Все прости; всему конец»; «Час твой бил, настал конец»; «Едем, едем час настал»; «Едем, едем путь далек»; «Мертвый с девицею мчится».

Читайте также другие статьи о жизни и творчестве В.А. Жуковского.

«Где ты, милый? Что с тобою?
С чужеземною красою.
Знать, в далекой стороне
Изменил, неверный, мне;
Иль безвременно могила
Светлый взор твой угасила».
Так Людмила, приуныв,
К персям очи преклонив,
На распутии вздыхала.
«Возвратится ль он, — мечтала, —
Из далеких, чуждых стран
С грозной ратию славян?»
Пыль туманит отдаленье;
Светит ратных ополченье;
Топот, ржание коней;
Трубный треск и стук мечей;
Прахом панцири покрыты;
Шлемы лаврами обвиты;
Близко, близко ратных строй;
Мчатся шумною толпой
Жены, чада, обрученны...
«Возвратились незабвенны!..»
А Людмила?.. Ждет-пождет...
«Там дружину он ведет;
Сладкий час — соединенье!..»
Вот проходит ополченье;
Миновался ратных строй...
Где ж, Людмила, твой герой?
Где твоя, Людмила, радость?
Ах! прости, надежда-сладость!
Все погибло: друга нет.
Тихо в терем свой идет,
Томну голову склонила:
«Расступись, моя могила;
Гроб, откройся; полно жить;
Дважды сердцу не любить».
«Что с тобой, моя Людмила? —
Мать со страхом возопила. —
О, спокой тебя творец!» —
«Милый друг, всему конец;
Что прешло — невозвратимо;
Небо к нам неумолимо;
Царь небесный нас забыл...
Мне ль он счастья не сулил?
Где ж обетов исполненье?
Где святое провиденье?
Нет, немилостив творец;
Все прости; всему конец».
«О Людмила, грех роптанье;
Скорбь — создателя посланье;
Зла создатель не творит;
Мертвых стон не воскресит». —
«Ах! родная, миновалось!
Сердце верить отказалось!
Я ль, с надеждой и мольбой,
Пред иконою святой
Не точила слез ручьями?
Нет, бесплодными мольбами
Не призвать минувших дней;
Не цвести душе моей.
Рано жизнью насладилась,
Рано жизнь моя затмилась,
Рано прежних лет краса.
Что взирать на небеса?
Что молить неумолимых?
Возвращу ль невозвратимых?» —
«Царь небес, то скорби глас!
Дочь, воспомни смертный час;
Кратко жизни сей страданье;
Рай — смиренным воздаянье,
Ад — бунтующим сердцам;
Будь послушна небесам».
«Что, родная, муки ада?
Что небесная награда?
С милым вместе — всюду рай;
С милым розно — райский край
Безотрадная обитель.
Нет, забыл меня спаситель!» —
Так Людмила жизнь кляла,
Так творца на суд звала...
Вот уж солнце за горами;
Вот усыпала звездами
Ночь спокойный свод небес;
Мрачен дол, и мрачен лес.
Вот и месяц величавый
Встал над тихою дубравой:
То из облака блеснет,
То за облако зайдет;
С гор простерты длинны тени;
И лесов дремучих сени,
И зерцало зыбких вод,
И небес далекий свод
В светлый сумрак облеченны...
Спят пригорки отдаленны,
Бор заснул, долина спит...
Чу!.. полночный час звучит.
Потряслись дубов вершины;
Вот повеял от долины
Перелетный ветерок...
Скачет по полю ездок:
Борзый конь и ржет и пышет.
Вдруг... идут... (Людмила слышит)
На чугунное крыльцо...
Тихо брякнуло кольцо...
Тихим шепотом сказали...
(Все в ней жилки задрожали.)
То знакомый голос был,
То ей милый говорил:
«Спит иль нет моя Людмила?
Помнит друга иль забыла?
Весела иль слезы льет?
Встань, жених тебя зовет». —
«Ты ль? Откуда в час полночи?
Ах! едва прискорбны очи
Не потухнули от слез.
Знать, тронулся царь небес
Бедной девицы тоскою?
Точно ль милый предо мною?
Где же был? Какой судьбой
Ты опять в стране родной?»
«Близ Наревы дом мой тесный.
Только месяц поднебесный
Над долиною взойдет,
Лишь полночный час пробьет —
Мы коней своих седлаем,
Темны кельи покидаем.
Поздно я пустился в путь.
Ты моя; моею будь...
Чу! совы пустынной крики.
Слышишь? Пенье, брачны лики.
Слышишь? Борзый конь заржал.
Едем, едем, час настал».
«Переждем хоть время ночи;
Ветер встал от полуночи;
Хладно в поле, бор шумит;
Месяц тучами закрыт». —
«Ветер буйный перестанет;
Стихнет бор, луна проглянет;
Едем, нам сто верст езды.
Слышишь? Конь грызет бразды,
Бьет копытом с нетерпенья.
Миг нам страшен замедленья;
Краткий, краткий дан мне срок;
Едем, едем, путь далек».
«Ночь давно ли наступила?
Полночь только что пробила.
Слышишь? Колокол гудит». —
«Ветер стихнул; бор молчит;
Месяц в водный ток глядится;
Мигом борзый конь домчится». —
«Где ж, окажи, твой тесный дом?» —
«Там, в Литве, краю чужом:
Хладен, тих, уединенный,
Свежим дерном покровенный;
Саван, крест, и шесть досток.
Едем, едем, путь далек».
Мчатся всадник и Людмила.
Робко дева обхватила
Друга нежною рукой,
Прислонясь к нему главой.
Скоком, лётом по долинам,
По буграм и по равнинам;
Пышет конь, земля дрожит;
Брызжут искры от копыт;
Пыль катится вслед клубами;
Скачут мимо них рядами
Рвы, поля, бугры, кусты;
С громом зыблются мосты.
«Светит месяц, дол сребрится;
Мертвый с девицею мчится;
Путь их к келье гробовой.
Страшно ль, девица, со мной?» —
«Что до мертвых? что до гроба?
Мертвых дом земли утроба». —
«Чу! в лесу потрясся лист.
Чу! в глуши раздался свист,
Черный ворон встрепенулся;
Вздрогнул конь и отшатнулся;
Вспыхнул в поле огонек». —
«Близко ль, милый?» — «Путь далек»,
Слышат шорох тихих теней:
В час полуночных видений,
В дыме облака, толпой,
Прах оставя гробовой
С поздним месяца восходом,
Легким, светлым хороводом
В цепь воздушную свились;
Вот за ними понеслись;
Вот поют воздушны лики:
Будто в листьях повилики
Вьется легкий ветерок;
Будто плещет ручеек.
«Светит месяц, дол сребрится;
Мертвый с девицею мчится;
Путь их к келье гробовой.
Страшно ль, девица, со мной?» —
«Что до мертвых? что до гроба?
Мертвых дом земли утроба». —
«Конь, мой конь, бежит песок;
Чую ранний ветерок;
Конь, мой конь, быстрее мчися;
Звезды утренни зажглися,
Месяц в облаке потух.
Конь, мой конь, кричит петух».
«Близко ль, милый?» — «Вот примчались».
Слышат: сосны зашатались;
Слышат: спал с ворот запор;
Борзый конь стрелой на двор.
Что же, что в очах Людмилы?
Камней ряд, кресты, могилы,
И среди них божий храм.
Конь несется по гробам;
Стены звонкий вторят топот;
И в траве чуть слышный шепот,
Как усопших тихий глас...
Вот денница занялась.
Что же чудится Людмиле?..
К свежей конь примчась могиле
Бух в нее и с седоком.
Вдруг — глухой подземный гром;
Страшно доски затрещали;
Кости в кости застучали;
Пыль взвилася; обруч хлоп;
Тихо, тихо вскрылся гроб...
Что же, что в очах Людмилы?..
Ах, невеста, где твой милый?
Где венчальный твой венец?
Дом твой — гроб; жених — мертвец.
Видит труп оцепенелый;
Прям, недвижим, посинелый,
Длинным саваном обвит.
Страшен милый прежде вид;
Впалы мертвые ланиты;
Мутен взор полуоткрытый;
Руки сложены крестом.
Вдруг привстал... манит перстом...
«Кончен путь: ко мне, Людмила;
Нам постель — темна могила;
Завес — саван гробовой;
Сладко спать в земле сырой».
Что ж Людмила?.. Каменеет,
Меркнут очи, кровь хладеет,
Пала мертвая на прах.
Стон и вопли в облаках,
Визг и скрежет под землею;
Вдруг усопшие толпою
Потянулись из могил;
Тихий, страшный хор завыл:
«Смертных ропот безрассуден;
Царь всевышний правосуден;
Твой услышал стон творец;
Час твой бил, настал конец».

Послужила баллада немецкого поэта Бюргера «Ленора ». Жуковский взял на себя задачу пересказать её по-русски. Он решил написать подражание ей и желал придать ей русский колорит. Оттого Ленору переименовал он в Людмилу, событие перенес в Литву во времена Литовских войн; его Людмила – славянская девица.

Орест Кипренский. Портрет Василия Андреевича Жуковского, 1815

С первой же сцены Жуковский отступает от подлинника. Баллада Бюргера начинается тем, что девушка просыпается от страшного сна с коротким, тревожным вопросом о своём возлюбленном, Вильгельме. Людмила Жуковского стоит, преклонив очи, на распутье и вздыхает. Речь её многословнее и, подобно томной её позе, звучит какой-то тихой жалобой. Вместо отчаянного ропота Леноры, мы и далее слышим в ответе на утешения матери холодную фразеологию. И троекратное обращение матери, лишенное того разнообразия, какое есть у Бюргера, заменено однообразной угрозою наказания за ропот против Бога; без нужды сцена распространена; автор заставляет Людмилу лишь повторять свои бесцветные жалобы.

Как метр (у Жуковского 4-стопный хорей), более плавный, нежели торопливый ямб Бюргера, так и речи мертвеца, мало отличающиеся от речей других лиц, лишают все сцены драматической жизненности, а слова самого поэта – той напряженности, которая так выдает личное чувство Бюргера. Страшная свита мертвых теней, которую по дороге собирает вокруг себя призрак Бюргера – здесь не приглашается многозначительным тоном, как у немецкого поэта. Встреча похорон и призраков на месте казни опущена совершенно; смягчена и жесткая речь призрака, несколько раз повторяющая один и тот же вопрос. У Жуковского он лишь спрашивает как бы с участием: «Страшно ль, девица, со мной?» И вместо наивной просьбы Леноры: «Ах, оставь мертвецов!», обличающей полное непонимание всего ужаса её положения, Жуковский заставляет свою героиню повторять тяжелое двустишие:

Что до мертвых, что до гроба?
Мертвых дом земли утроба –

и притом после того, когда мертвец, на вопрос Людмилы, где его дом, описал ей гроб в таких определенных чертах, не забыв при этом и савана, что для читателя должно казаться очень странным её непонимание, куда жених влечет ее.

Сцена на могиле переделана совершенно. Примчавшийся конь бросается прямо в могилу. Вскрывается гроб, и в нем Людмила видит не скелет, но труп, обвитый длинным саваном. Труп привстает и манит Людмилу перстом, обращаясь к ней с речью, которую оканчивает словами:

Сладко спать в земле сырой.

Автор Леноры самую смерть своей героини скрыл от нас – Жуковский же ее изображает. И в последней песне привидений, разъяснив все событие, как кару за ропот, он не дает ничего более. И в речи матери не было указано её отчаянию никакого исхода. Потому жизнь Людмилы представляется нам игрою какой-то слепой судьбы, в исходе которой почти не участвовала собственной волей неподвижная «славянская дева», точно она принимает казнь за неосторожное слово, один звук которого повлек за собою наказание. Совсем не заслужившая его простодушная Людмила должна и менее сильно почувствовать его жестокость. Потому в читателе остается чувство события, которое не было ничем вызвано и кажется собранием сцен страшных, но не страстных. Получив характер праздной мелодраматической фантазии, переделка Жуковского остается далеко позади подлинника, соединяющего с психологическим раскрытием характера действующих лиц и другие условия трагического действия.

Итак, на «Людмилу» следует смотреть не более, как на этюд начинающего художника, который с помощью его пробует свою кисть над изображением отдельных частей картины, не умея еще сладить с целым. Наиболее удачные части её не те, где изображаются внутренние движения действующих лиц, но те, где встречаем внешнее изображение мрачных или страшных картин. Одна из них даже сочинена самим поэтом:

Чу! в лесу потрясся лист;
Чу! в глуши раздался свист.
Черный ворон встрепенулся;
Вспыхнул в небе огонек –

картина, не имеющая никакого отношения к изображаемому действию; Жуковский вносит ее исключительно из пристрастия к мелодраматизму, – побуждение внешнее, не имеющее ничего общего с идеей стихотворения.

Лучше изображение коня и поездки:

Мчатся всадник и Людмила.
Робко дева обхватила
Друга нежною рукой,
Прислонясь к нему главой.

Скоком, летом по долинам,
По буграм и по равнинам,
Пышет конь, земля дрожит;
Брызжут искры от копыт;

Пыль катится вслед клубами;
Скачут мимо их рядами
Рвы, поля, бугры, кусты;
С громом зыблются мосты.

Хотя и здесь «робость», приписываемая Людмиле, свидетельствует более о невинной жертве неумолимой судьбы, заслоняя Ленору, идущую наперекор велениям неба, которым не умеет покориться не ожидающая скорой кары грешница.

Позднее, уже в пору полного развития таланта, Жуковский передал «Ленору» в близком и изящном переводе. Теперь же вкус его еще не сложился, не очистился от того юношеского смешения произведений, в которых чувствуется гений, с бездарными сочинениями услужников низменного вкуса – смешения Шиллера и Гете со Шписом и Коцебу, которым Жуковский тогда грешил.

Еще прежде «Людмилы», в стихе элегическом, не раз пытался выразить Жуковский стремление души, которой земное горе не должно и не может быть неисцелимою отравою.

«Где ты, милый? Что с тобою?
С чужеземною красою,
Знать, в далекой стороне
Изменил, неверный, мне,
Иль безвременно могила
Светлый взор твой угасила».
Так Людмила, приуныв,
К персям очи приклонив,
На распутии вздыхала.
«Возвратится ль он,- мечтала,-
Из далеких, чуждых стран
С грозной ратию славян?»

Пыль туманит отдаленье;
Светит ратных ополченье;
Топот, ржание коней;
Трубный треск и стук мечей;
Прахом панцыри покрыты;
Шлемы лаврами обвиты;
Близко, близко ратных строй;
Мчатся шумною толпой
Жены, чада, обрученны…
«Возвратились незабвенны!..»
А Людмила?.. Ждет-пождет…
«Там дружину он ведет;

Сладкий час — соединенье!..»
Вот проходит ополченье;
Миновался ратных строй…
Где ж, Людмила, твой герой?
Где твоя, Людмила, радость?
Ах! прости, надежда-сладость!
Всё погибло: друга нет.
Тихо в терем свой идет,
Томну голову склонила:
«Расступись, моя могила;
Гроб, откройся; полно жить;
Дважды сердцу не любить».

«Что с тобой, моя Людмила?-
Мать со страхом возопила.-
О, спокой тебя творец!» —
«Милый друг, всему конец;
Что прошло — невозвратимо;
Небо к нам неумолимо;
Царь небесный нас забыл…
Мне ль он счастья не сулил?
Где ж обетов исполненье?
Где святое провиденье?
Нет, немилостив творец;
Всё прости, всему конец».

«О Людмила, грех роптанье;
Скорбь — создателя посланье;
Зла создатель не творит;
Мертвых стон не воскресит».-
«Ах! родная, миновалось!
Сердце верить отказалось!
Я ль, с надеждой и мольбой,
Пред иконою святой
Не точила слез ручьями?
Нет, бесплодными мольбами
Не призвать минувших дней;
Не цвести душе моей.

Рано жизнью насладилась,
Рано жизнь моя затмилась,
Рано прежних лет краса.
Что взирать на небеса?
Что молить неумолимых?
Возвращу ль невозвратимых?»-
«Царь небес, то скорби глас!
Дочь, воспомни смертный час;
Кратко жизни сей страданье;
Рай — смиренным воздаянье,
Ад — бунтующим сердцам;
Будь послушна небесам».

«Что, родная, муки ада?
Что небесная награда?
С милым вместе — всюду рай;
С милым розно — райский край
Безотрадная обитель.
Нет, забыл меня спаситель!»
Так Людмила жизнь кляла,
Так творца на суд звала…
Вот уж солнце за горами;
Вот усыпала звездами
Ночь спокойный свод небес;
Мрачен дол, и мрачен лес.

Вот и месяц величавой
Встал над тихою дубравой;
То из облака блеснет,
То за облако зайдет;
С гор простерты длинны тени;
И лесов дремучих сени,
И зерцало зыбких вод,
И небес далекий свод
В светлый сумрак облеченны…
Спят пригорки отдаленны,
Бор заснул, долина спит…
Чу!.. полночный час звучит.

Потряслись дубов вершины;
Вот повеял от долины
Перелетный ветерок…
Скачет по полю ездок,
Борзый конь и ржет и пышет.
Вдруг… идут… (Людмила слышит)
На чугунное крыльцо…
Тихо брякнуло кольцо…
Тихим шепотом сказали…
(Все в ней жилки задрожали)
То знакомый голос был,
То ей милый говорил:

«Спит иль нет моя Людмила?
Помнит друга иль забыла?
Весела иль слезы льет?
Встань, жених тебя зовет».-
«Ты ль? Откуда в час полночи?
Ах! едва прискорбны очи
Не потухнули от слез.
Знать, тронулся царь небес
Бедной девицы тоскою.
Точно ль милый предо мною?
Где же был? Какой судьбой
Ты опять в стране родной?»

«Близ Наревы дом мой тесный.
Только месяц поднебесный
Над долиною взойдет,
Лишь полночный час пробьет —
Мы коней своих седлаем,
Темны кельи покидаем.
Поздно я пустился в путь.
Ты моя; моею будь…
Чу! совы пустынной крики.
Слышишь? Пенье, брачны лики.
Слышишь? Борзый конь заржал.
Едем, едем, час настал».

«Переждем хоть время ночи;
Ветер встал от полуночи;
Хладно в поле, бор шумит;
Месяц тучами закрыт».-
«Ветер буйный перестанет;
Стихнет бор, луна проглянет;
Едем, нам сто верст езды.
Слышишь? Конь грызет бразды,
Бьет копытом с нетерпенья.
Миг нам страшен замедленья;
Краткий, краткий дан мне срок;
Едем, едем, путь далек».

«Ночь давно ли наступила?
Полночь только что пробила.
Слышишь? Колокол гудит».-
«Ветер стихнул; бор молчит;
Месяц в водный ток глядится;
Мигом борзый конь домчится».-
«Где ж, скажи, твой тесный дом?» —
«Там, в Литве, краю чужом:
Хладен, тих, уединенный,
Свежим дерном покровенный;
Саван, крест и шесть досток.
Едем, едем, путь далек».

Мчатся всадник и Людмила.
Робко дева обхватила
Друга нежною рукой,
Прислонясь к нему главой.
Скоком, лётом по долинам,
По буграм и по равнинам;
Пышет конь, земля дрожит;
Брызжут искры от копыт;
Пыль катится вслед клубами;
Скачут мимо них рядами
Рвы, поля, бугры, кусты;
С громом зыблются мосты.

«Светит месяц, дол сребрится;
Мертвый с девицею мчится;
Путь их к келье гробовой.



«Чу! в лесу потрясся лист.
Чу! в глуши раздался свист.
Черный ворон встрепенулся;
Вздрогнул конь и отшатнулся;
Вспыхнул в поле огонек».-
«Близко ль, милый?» — «Путь далек».

Слышат шорох тихих теней:
В час полуночных видений,
В дыме облака, толпой,
Прах оставя гробовой
С поздним месяца восходом,
Легким, светлым хороводом
В цепь воздушную свились;
Вот за ними понеслись;
Вот поют воздушны лики:
Будто в листьях повилики
Вьется легкий ветерок;
Будто плещет ручеек.

«Светит месяц, дол сребрится;
Мертвый с девицею мчится;
Путь их к келье гробовой.
Страшно ль, девица, со мной?»-
«Что до мертвых? что до гроба?
Мертвых дом — земли утроба».-
«Конь, мой конь, бежит песок;
Чую ранний ветерок;
Конь, мой конь, быстрее мчися;
Звезды утренни зажглися,
Месяц в облаке потух.
Конь, мой конь, кричит петух».

«Близко ль, милый?»- «Вот примчались».
Слышут: сосны зашатались;
Слышут: спал с ворот запор;
Борзый конь стрелой на двор.
Что же, что в очах Людмилы?
Камней ряд, кресты, могилы,
И среди них божий храм.
Конь несется по гробам;
Стены звонкий вторят топот;
И в траве чуть слышный шепот,
Как усопших тихий глас…

Вот денница занялась.
Что же чудится Людмиле?
К свежей конь примчась могиле,
Бух в нее и с седоком.
Вдруг — глухой подземный гром;
Страшно доски затрещали;
Кости в кости застучали;
Пыль взвилася; обруч хлоп;
Тихо, тихо вскрылся гроб…
Что же, что в очах Людмилы?..
Ах, невеста, где твой милый?
Где венчальный твой венец?
Дом твой — гроб; жених -мертвец.

Видит труп оцепенелый:
Прям, недвижим, посинелый,
Длинным саваном обвит.
Страшен милый прежде вид;
Впалы мертвые ланиты;
Мутен взор полуоткрытый;
Руки сложены крестом.
Вдруг привстал… манит перстом.
«Кончен путь: ко мне, Людмила;
Нам постель — темна могила;
Завес — саван гробовой;
Сладко спать в земле сырой».

Что ж Людмила?.. Каменеет,
Меркнут очи, кровь хладеет,
Пала мертвая на прах.
Стон и вопли в облаках;
Визг и скрежет под землею;
Вдруг усопшие толпою
Потянулись из могил;
Тихий, страшный хор завыл:
«Смертных ропот безрассуден;
Царь всевышний правосуден;
Твой услышал стон творец;
Час твой бил, настал конец».

Анализ баллады «Людмила» Жуковского

Баллада «Людмила» была написана В. А. Жуковским в 1808 году как переложение «Леноры» немецкого поэта Г. Бюргера.

В основе сюжета баллады лежит вариация распространенной в Европе страшной легенды о том, как умерший жених приходит после смерти к своей оставшейся жить девушке. Жуковский очень хотел перенести эту историю на русскую почву, при этом не меняя ее смысла, то есть просто русифицировать данный сюжет.

В произведении рассказывается о девушке по имени Людмила, которая ждет своего жениха, ушедшего на Ливонскую войну. Однако когда войско возвращается, девушка узнает от других воинов, что он погиб. Убитая горем, она отправляется домой, где в отчаянии начинает обвинять Бога в несправедливости судьбы и говорит матери, что больше не хочет жить. Мать пытается ее успокоить, предостерегает от жалоб на судьбу, но все тщетно. Ночью к Людмиле приходит всадник, в котором она узнает жениха, и, ослепленная чувствами, уезжает с ним, не поверив, что он мертв. На рассвете жених привозит ее на кладбище, опускается вместе с ней в могилу, и когда девушка наконец обнаруживает его труп, она умирает от ужаса. В финале баллады толпа мертвецов восстает из могил и провозглашает, что Творец услышал Людмилу и послал ей смерть, которой она так желала.

Главная героиня — восторженная юная девушка, которая не смогла справиться с обрушившимся на нее ударом судьбы — внезапной смертью любимого жениха. В отчаянии она начинает обвинять Творца, роптать на судьбу и считать, что и ей самой теперь не остается ничего другого как умереть, что и происходит в финале. Мать пытается убедить дочь, что роптать на судьбу нельзя, надо смириться и жить дальше, но Людмила не слушает. Нетрудно понять, что симпатии поэта на стороне матери, объясняющей дочери, что нельзя идти против судьбы и Бога, нужно быть смиренной. Девушка отказывается признавать реальность, что и приводит в итоге к печальному концу.

Отличительной особенностью жанра баллады является сплетение в ней реальных и фантастических событий, что и наблюдается в «Людмиле». Жуковский употребляет большое количество эпитетов («мертвые ланиты», «чуждых стран», «мутен взор» и т.д.), рефрены («едем, едем, путь далек»), метафоры («меркнут очи», «кровь хладеет»).

Стихотворный размер произведения — четырехстопный хорей. После выхода «Людмилы» ранее нераспространенный жанр баллады стал популярен и в дальнейшем часто использовался русскими поэтами.