Книга: Михаил Шолохов. Тихий Дон

Введение

Михаил Кошевой в романе «Тихий Дон» первоначально является второстепенным лицом. Но постепенно его образ выдвигается на первый план. Именно этот, на первых порах малозначительный персонаж, играет решающую роль в судьбе целого ряда центральных героев произведения.

Описание Михаила Кошевого

В первой части «Тихого Дона» Мишка Кошевой предстаёт перед нами обычным хуторским парнем с наивным, даже несколько детским, выражением лица и смешливыми глазами. Именно на глаза героя обращает внимание читателя Шолохов. Тёмные в первой книге они неожиданно становятся «безулыбчивыми», «голубыми и холодными, как лёд» в третьей.

За годы войны «лицо Михаила возмужало и как бы вылиняло». Герой ожесточается, хмурится и часто стискивает зубы. Кошевой «рывком вскидывал свои глаза, и они смотрели прямо в зрачки врага, вонзались в них». Его потухшие глаза ненадолго оживляются только тогда, когда он смотрит на Мишатку и Дуняшку. «Огоньки восхищения и ласки на миг вспыхивали в них и гасли».

Характеристика Михаила Кошевого

В мирное время Кошевой ведёт себя, подобно своим ровесникам. Живёт заботами о хозяйстве, принимает участие в развлечениях хуторской молодёжи. Меняет его взгляды на жизнь участие в кружке Штокмана. Мишка проникается идеями приезжего члена РСДРП и безоговорочно встаёт на сторону советской власти. В отличие от Григория Мелехова, Кошевой ни на минуту не сомневается в том, на чьей он стороне. Его преданность идеям партии постепенно доходит до фанатизма, и герой полностью ожесточается. Чувство классовой ненависти вытесняет из его души всё общечеловеческое. Окончательное перерождение Кошевого происходит после того, когда он узнаёт о гибели своих товарищей. «После убийства Штокмана, после того, как до Мишки дошёл слух о гибели Ивана Алексеевича и еланских коммунистов, жгучей ненавистью к казакам оделось Мишкино сердце. Он уже не раздумывал, не прислушивался к ненавистному голосу жалости, когда ему в руки попадался пленный казак-повстанец». Он убивает, выжигает дома. Особенно показательны сцены участия Кошевого в карательной экспедиции в станицу Каргинскую, где он лично пустил «красного кочета» в 150 домов.

Михаил от природы не был жестоким. Он рассказывает, что, в отличие от других казаков, не может даже поросёнка зарезать. Но, противники новой власти для него – это уже не люди. По его мнению, они зря живут на свете, на них у Кошевого «рука твёрдая». Характерно, что слово «враг», постоянно звучит в речи героя. Враги видятся ему повсюду. Даже Дуняшу, самого близкого ему человека, он готов выбросить из своей жизни только за то, что она нелестно отозвалась о коммунистах. «Ежели ещё раз так будешь говорить – не жить нам с тобой вместе, так и знай!

Твои слова – вражьи…» – заявляет Кошевой.

Кошевой и Мелеховы

Сложно складываются отношения Кошевого в «Тихом Доне» с семьёй Мелеховых. Он собственноручно расстреливает пленного Петра, убивает свата Мелеховых, деда Гришаку Коршунова, и поджигает его дом, настаивает на аресте своего бывшего товарища Григория. При всём том он не чувствует своей вины за содеянное. Для него все они не односельчане, с которыми он прожил бок о бок столько лет, а классовые враги. Мишка говорит Ильиничне, упрекающей его за убийство деда,: «Животину не могу убить… а пакость, как этот ваш сват или другой какой вражина, – могу сколько угодно!». На обвинения в убийстве Петра он отвечает, что Пётр поступил бы с ним так же, если бы они поменялись местами.

Интересно, что именно Кошевой, принесший столько горя Мелеховым, берётся налаживать её быт. Он, придя в дом Ильиничны женихом Дуни, ставит плетень, чинит баркас, помогает с покосом. Но, несмотря на эти, казалось бы, положительные моменты, в душе он не способен понять и принять чужую позицию. Он считает мать Дуняши, называющей его «душегубом», «взбесившийся старухой». Ненавидит Мишка и Григория, который, даже после всего случившегося, раскрывает ему объятия, считая Кошевого своим.

Если в первых трёх книгах у Мишки ещё проявляется неуверенность, иногда даже растерянность, то они полностью исчезают в четвёртой книге, когда Кошевой становится председателем хуторского ревкома. Единственное чувство, которое он испытывает к односельчанам – это злость за то, что они не хотят безоговорочно принять новую власть, как это сделал он сам.

Заключение

Положительный или отрицательный персонаж Кошевой? С точки зрения политической, конечно, да. Ведь более преданного борца за светлое будущее представить сложно. Но, если посмотреть на героя с общечеловеческих позиций, то становится страшно. Какое светлое будущее может построить фанатик, не имеющий в душе ни понимания, ни сострадания?

Тест по произведению

Роман-эпопея «Тихий дон» М. А. Шолохова — грандиозное произведение о жизни и быте донских казаков. Катаклизмы жестокого двадцатого века на-рушили мирное течение народной жизни, жизнь на Дону разладилась.

Одним из ярких эпизодов, подтверждающих тра-гичность происходящего на Дону, является эпизод визита Михаила Кошевого в дом Мелеховых.

Измучилась Ильинична в ожидании сына. Она ста-ла уже слаба и стара. Многочисленные потери и утра-ты сломили ее, да и возраст давал о себе знать. Еже-дневно она вспоминала о Григории, ждала его каж-дую минуту, не давала никому ни на.миг усомниться в его возвращении, держала теплой пищу для него, как приятное воспоминание вывесила в передний угол его одежду. И вот вместо Григория в ее доме появляется первейший враг, Мишка Кошевой, убийца ее сына Петра. Ильинична не находит себе места от негодова-ния. Мишка ей ненавистен. Кошевой же пришел к Мелеховым сразу наутро после возвращения. Он со-скучился по Дуняшке, и жесткий прием Ильиничны его не смутил нисколько. Ильинична принялась сты-дить его и гнать из своего дома. Мишка же не обращал никакого внимания на ее слова. Он прекрасно пони-мал хозяйку мелеховского дома, но и отступать от сво-его тоже не собирался. Тяжелее всего пришлось в этой ситуации Дуняшке, которая, только услышав голос Михаила, не находила себе места. На ее лице « то вспыхивал густой румянец, то бледность покрывала щеки так, что на тонкой горбинке носа выступали

продольные белые полоски». При виде Дуняшки, все же не выдержавшей и вышедшей из комнаты, мутные глаза Кошевого оживились. Любовь к ней — единст-венное, что осталось у него в жизни, и с этим Ильи-ничне надо было смириться.

Нелегкий разговор заводит она с Михаилом. Но он этого разговора ждал. Знал, что назовет его Мелехова душегубом, знал, что придется ему посмотреть в глаза матери, сына которой он собственноручно лишил жизни. Свой поступок Кошевой объясняет войной. «А ежели б Петро меня поймал, что бы он сделал?» — гневно восклицает он, споря со старухой. Война бесче-ловечна. Гражданская — вдвойне. Брат шел на брата, сосед на соседа, и это пришлось разъяснять Мишке Ильиничне. Кошевой говорит старухе о своей душев-ной чуткости, о том, что у него на животное никогда не поднималась рука, что война заставила его быть та-ким же жестоким, каким были на ней все. Непредска-зуемая судьба распорядилась так, что сердце Михаи-ла загорелось любовью именно к Дуне Мелеховой, что родной ее брат оказался во вражеском ему стане, что сватья Мелеховых Коршуновы были тоже по другую сторону баррикад. Трагична их судьба, но нисколько не счастливее их Кошевой, оставшийся совершенно одиноким. Война, по мнению Шолохова, разлагает души людей, убивает в них человеческое.

Долго споря с Мишкой, Ильинична начинает пони-мать, что не так-то легко его отвадить от их дома. Ко-шевому было свойственно бычье упорство, оскорби-тельные выходки «взбесившейся старухи» его не тро-гали и, главное — он знал, что Дуняшка его тоже любит, следовательно, смысл добиваться ее был.

В определенный момент и Дуняшка не выдержива-ет и восстает против материнских запретов. Ее любовь сильнее страха перед матерью, сильнее уважения к ней. Несмотря на всю жестокость войны, все такими же сильными оставались естественные человеческие чувства, измученные люди все же продолжали лю-бить, потому что жизнь продолжалась.

Недолго сопротивлялась Ильинична. Старуха, жившая всегда общечеловеческой идеей дома, мате-ринского долга, не смогла зажить по-новому, зажить идеей ненависти. Михаил вскоре взялся помогать им по хозяйству. Противоречить ему было сложно: без мужской руки все у Мелеховых давно пришло в упа-док. Увидев, как исхудал «душегуб», Ильинична жа-леет его, подчиняясь извечному непрошеному чувст-ву — «щемящей материнской жалости». В итоге не выдержав, Ильинична зовет Михаила ужинать, фак-тически признав его членом семьи. За ужином она пристально наблюдает за ним и именно в этот миг не-ожиданно для себя проникается к нему иным чувст-вом. Это парадоксальное явление — жалость к убийце сына — писатель объясняет силой характера простой русской женщины. Много утрат понес народ, понесли Мелеховы, но жизнь продолжалась, и как-то нужно было мириться с ее новыми обстоятельствами.

Роман «Тихий Дон» — страстный призыв писателя к людям сохранить общечеловеческие ценности и от-казаться от войн и насилия.

LVI Пленных пригнали в Татарский часов в пять дня. Уже близки были быстротечные весенние сумерки, уже сходило к закату солнце, касаясь пылающим диском края распростертой на западе лохматой сизой тучи. На улице, в тени огромного общественного амбара сидела и стояла пешая сотня татарцев. Их перебросили на правую сторону Дона на помощь еланским сотням, с трудом удерживавшим натиск красной конницы, и татарцы по пути на позиции всею сотнею зашли в хутор, чтобы проведать родных и подживиться харчишками. Им в этот день надо было выходить, но они прослышали о том, что в Вешенскую гонят пленных коммунистов, среди которых находятся и Мишка Кошевой с Иваном Алексеевичем, что пленные вот-вот должны прибыть в Татарский, а поэтому и решили подождать. Особенно настаивали на встрече с Кошевым и Иваном Алексеевичем казаки, доводившиеся роднею убитым в первом бою вместе с Петром Мелеховым. Татарцы, вяло переговариваясь, прислонив к стене амбара винтовки, сидели и стояли, курили, лузгали семечки; их окружали бабы, старики и детвора. Весь хутор высыпал на улицу, а с крыш куреней ребятишки неустанно наблюдали - не гонят ли? И вот ребячий голос заверещал! - Показалися! Гонют! Торопливо поднялись служивые, затомашился народ, взметнулся глухой гул оживившегося говора, затопотали ноги бежавших навстречу пленным ребятишек. Вдова Алешки Шамиля, под свежим впечатлением еще не утихшего горя, кликушески заголосила. - Гонют врагов! - басисто сказал какой-то старик. - Побить их, чертей! Чего вы смотрите, казаки?! - На суд их! - Наших исказнили! - На шворку Кошевого с его дружком! Дарья Мелехова стояла рядом с Аникушкиной женой. Она первая узнала Ивана Алексеевича в подходившей толпе избитых пленных. - Вашего хуторца пригнали! Покрасуйтеся на него, на сукиного сына! Похристосуйтеся с ним! - покрывая свирепо усиливающийся дробный говор, бабьи крики и плач, захрипел вахмистр - начальник конвоя - и протянул руку, указывая с коня на Ивана Алексеевича. - А другой где? Кошевой Мишка где? Антип Брехович полез сквозь толпу, на ходу снимая с плеча винтовочный погон, задевая людей прикладом и штыком болтающейся винтовки. - Один ваш хуторец, окромя не было. Да по куску на человека и этого хватит растянуть... - говорил вахмистр-конвоир, сгребая красной утиркой обильный пот со лба, тяжело перенося ногу через седельную луку. Бабьи взвизгивания и крик, нарастая, достигли предела напряжения. Дарья пробилась к конвойным и в нескольких шагах от себя, за мокрым крупом лошади конвоира увидела зачугуневшее от побоев лицо Ивана Алексеевича. Чудовищно распухшая голова его со слипшимися в сохлой крови волосами была вышиной с торчмя поставленное ведро. Кожа на лбу вздулась и потрескалась, щеки багрово лоснились, а на самой макушке, покрытой студенистым месивом, лежали шерстяные перчатки. Он, как видно, положил их на голову, стараясь прикрыть сплошную рану от жалящих лучей солнца, от мух и кишевшей в воздухе мошкары. Перчатки присохли к ране, да так и остались на голове... Он затравленно озирался, разыскивая и боясь найти взглядом жену или своего маленького сынишку, хотел обратиться к кому-нибудь с просьбой, чтобы их увели отсюда, если они тут. Он уже понял, что дальше Татарского ему не уйти, что здесь он умрет, и не хотел, чтобы родные видели его смерть, а самую смерть ждал со всевозраставшим жадным нетерпением. Ссутулясь, медленно и трудно поворачивая голову, обводил он взглядом знакомые лица хуторян и ни в одном встречном взгляде не прочитал сожаления или сочувствия, - исподлобны и люты были взгляды казаков и баб. Защитная вылинявшая рубаха его топорщилась, шуршала при каждом повороте. Вся она была в бурых подтеках стекавшей крови, в крови были и ватные стеганые красноармейские штаны, и босые крупные ноги с плоскими ступнями и искривленными пальцами. Дарья стояла против него. Задыхаясь от подступившей к горлу ненависти, от жалости и томительного ожидания чего-то страшного, что должно было совершиться вот-вот, сейчас, смотрела в лицо ему и никак не могла понять: видит ли он ее и узнает ли? А Иван Алексеевич все так же тревожно, взволнованно шарил по толпе одним дико блестевшим глазом (другой затянула опухоль) и вдруг, остановившись взглядом на лице Дарьи, бывшей от него в нескольких шагах, неверно, как сильно пьяный, шагнул вперед. У него кружилась голова от большой потери крови, его покидало сознание, но это переходное состояние, когда все окружающее кажется нереальным, когда горькая одурь кружит голову и затемняет свет в глазах, беспокоило, и он с огромным напряжением все еще держался на ногах. Увидев и узнав Дарью, шагнул, качнулся. Какое-то отдаленное подобие улыбки тронуло его некогда твердые, теперь обезображенные губы. И вот эта-то похожая на улыбку гримаса заставила сердце Дарьи гулко и часто забиться; казалось ей, что оно бьется где-то около самого горла. Она подошла к Ивану Алексеевичу вплотную, часто и бурно дыша, с каждой секундой все больше и больше бледнея. - Ну, здорово, куманек! Звенящий, страстный тембр ее голоса, необычайные интонации в нем заставили толпу поутихнуть. И в тишине глуховато, но твердо прозвучал ответ: - Здорово, кума Дарья. - Расскажи-ка, родненький куманек, как ты кумя своего... моего мужа... - Дарья задохнулась, схватилась руками за грудь. Ей не хватало голоса. Стояла полная, туго натянутая тишина, и в этом недобром затишном молчании даже в самых дальних рядах услышали, как Дарья чуть внятно докончила вопрос: - ...как ты мужа моего, Петра Пантелеевича, убивал-казнил? - Нет, кума, не казнил я его! - Как же не казнил? - еще выше поднялся Дарьин стенящий голос. - Ить вы же с Мишкой Кошевым казаков убивали? Вы? - Нет, кума... Мы его... я не убивал его... - А кто же со света его перевел? Ну кто? Скажи! - Заамурский полк тогда... - Ты! Ты убил!.. Говорили казаки, что тебя видали на бугре! Ты был на белом коне! Откажешься, проклятый? - Был и я в том бою... - Левая рука Ивана Алексеевича трудно поднялась на уровень головы, поправила присохшие к ране перчатки. В голосе его явственная оказалась неуверенность, когда он проговорил: - Был и я в тогдашнем бою, но убил твоего мужа не я, а Михаил Кошевой. Он стрелял его. Я за кума Петра не ответчик. - А ты, вражина, кого убивал из наших хуторных? Ты сам чьих детишков по миру сиротами пораспустил? - пронзительно крикнула из толпы вдова Якова Подковы. И снова, накаляя и без того накаленную атмосферу, раздались истерические бабьи всхлипы, крик и голошенье по мертвому "дурным голосом"... Впоследствии Дарья говорила, что она не помнила, как и откуда в руках ее очутился кавалерийский карабин, кто ей его подсунул. Но когда заголосили бабы, она ощутила в руках своих присутствие постороннего предмета, не глядя, на ощупь догадалась, что это - винтовка. Она схватила ее сначала за ствол, чтобы ударить Ивана Алексеевича прикладом, но в ладонь ее больно вонзилась мушка, и она перехватила пальцами накладку, а потом повернула, вскинула винтовку и даже взяла на мушку левую сторону груди Ивана Алексеевича. Она видела, как за спиной его шарахнулись в сторону казаки, обнажив серую рубленую стену амбара; слышала напуганные крики: "Тю! Сдурела! Своих побьешь! Погоди, не стреляй!" И подталкиваемая зверино-настороженным ожиданием толпы, сосредоточенными на ней взглядами, желанием отомстить за смерть мужа и отчасти тщеславием, внезапно появившимся оттого, что вот сейчас она совсем не такая, как остальные бабы, что на нее с удивлением и даже со страхом смотрят и ждут развязки казаки, что она должна поэтому сделать что-то необычное, особенное, могущее устрашить всех, - движимая одновременно всеми этими разнородными чувствами, с пугающей быстротой приближаясь к чему-то предрешенному в глубине ее сознания, о чем она не хотела, да и не могла в этот момент думать, она помедлила, осторожно нащупывая спуск, и вдруг, неожиданно для самой себя, с силой нажала его. Отдача заставила ее резко качнуться, звук выстрела оглушил, но сквозь суженные прорези глаз она увидела, как мгновенно - страшно и непоправимо - изменилось дрогнувшее лицо Ивана Алексеевича, как он развел и сложил руки, словно собираясь прыгнуть с большой высоты в воду, а потом упал навзничь, и с лихорадочной быстротой задергалась у него голова, зашевелились, старательно заскребли землю пальцы раскинутых рук... Дарья бросила винтовку, все еще не отдавая себе ясного отчета в том, что она только что совершила, повернулась спиной к упавшему и неестественным в своей обыденной простоте жестом поправила головной платок, подобрала выбившиеся волосы. - А он еще двошит... - оказал один из казаков, с чрезмерной услужливостью сторонясь от проходившей мимо Дарьи. Она оглянулась, не понимая, о ком и что это такое говорят, услышала глубокий, исходивший не из горла, а откуда-то, словно бы из самого нутра, протяжный на одной ноте стон, прерываемый предсмертной икотой. И только тогда осознала, что это стонет Иван Алексеевич, принявший смерть от ее руки. Быстро и легко пошла она мимо амбара, направляясь на площадь, провожаемая редкими взглядами. Внимание людей переметнулось к Антипу Бреховичу. Он, как на учебном смотру, быстро, на одних носках, подбегал к лежавшему Ивану Алексеевичу, почему-то пряча за спиной оголенный ножевой штык японской винтовки. Движения его были рассчитаны и верны. Присел на корточки, направил острие штыка в грудь Ивана Алексеевича, негромко сказал: - Ну, издыхай, Котляров! - и налег на рукоять штыка со всей силой. Трудно и долго умирал Иван Алексеевич. С неохотой покидала жизнь его здоровое, мослаковатое тело. Даже после третьего удара штыком он все еще разевал рот, и из-под ощеренных, залитых кровью зубов неслось тягуче-хриплое: - А-а-а!.. - Эх, резак, к чертовой матери! - отпихнув Бреховича, сказал вахмистр, начальник конвоя, и поднял наган, деловито прижмурив левый глаз, целясь. После выстрела, послужившего как бы сигналом, казаки, допрашивавшие пленных, начали их избивать. Те кинулись врассыпную. Винтовочные выстрелы, перемежаясь с криками, прощелкали сухо и коротко... Через час в Татарский прискакал Григорий Мелехов. Он насмерть загнал коня, и тот пал по дороге из Усть-Хоперской, на перегоне между двумя хуторами. Дотащив на себе седло до ближайшего хутора, Григорий взял там плохонькую лошаденку. И опоздал... Пешая сотня татарцев ушла бугром на Усть-Хоперские хутора, на грань Усть-Хоперского юрта, где шли бои с частями красной кавалерийской дивизии. В хуторе было тихо, безлюдно. Ночь темной ватолой крыла окрестные бугры, Задонье, ропчушие тополя и ясени... Григорий въехал на баз, вошел в курень. Огня не было. В густой темноте звенели комары, тусклой позолотой блестели иконы в переднем углу. Вдохнув с детства знакомый, волнующий запах родного жилья, Григорий спросил: - Есть кто там дома? Маманя! Дуняшка! - Гриша! Ты, что ли? - Дуняшкин голос из горенки. Шлепающая поступь босых ног, в вырезе дверей белая фигура Дуняшки, торопливо затягивающей поясок исподней юбки. - Чего это вы так рано улеглись? Мать где? - У нас тут... Дуняшка замолчала. Григорий услышал, как она часто, взволнованно дышит. - Что тут у вас? Пленных давно прогнали? - Побили их. - Ка-а-ак?.. - Казаки побили... Ох, Гриша! Наша Дашка, стерва проклята-я... - в голосе Дуняшки послышались негодующие слезы, - ...она сама убила Ивана Алексеевича... стрельнула в него... - Чего ты мелешь?! - испуганно хватая сестру за ворот расшитой рубахи, вскричал Григорий. Белки Дуняшкиных глаз сверкнули слезами, и по страху, застывшему в ее зрачках, Григорий понял, что он не ослышался. - А Мишка Кошевой? А Штокман? - Их не было с пленными. Дуняшка коротко, сбивчиво рассказала о расправе над пленными, о Дарье. - ...Маманя забоялась ночевать с ней в одной хате, ушла к соседям, а Дашка откель-то явилась пьяная... Пьянее грязи пришла. Зараз спит... - Где? - В амбаре. Григорий вошел в амбар, настежь открыл дверь. Дарья, бесстыже заголив подол, спала на полу. Тонкие руки ее были раскинуты, правая щека блестела, обильно смоченная слюной, из раскрытого рта резко разило самогонным перегаром. Она лежала, неловко подвернув голову, левой щекой прижавшись к полу, бурно и тяжко дыша. Никогда еще Григорий не испытывал такого бешеного желания рубануть. Несколько секунд он стоял над Дарьей, стоная и раскачиваясь, крепко сцепив зубы, с чувством непреодолимого отвращения и гадливости рассматривая это лежащее тело. Потом шагнул, наступил кованым каблуком сапога на лицо Дарьи, черневшее полудужьями высоких бровей, прохрипел: - Ггга-дю-ка! Дарья застонала, что-то пьяно бормоча, а Григорий схватился руками за голову и, гремя по порожкам ножнами шашки, выбежал на баз. Этою же ночью, не повидав матери, он уехал на фронт.

Писатель прослеживает постепенный рост классового сознания Михаила Кошевого. Находясь на фронте империалистической войны, он понял, что на стороне народа. У него впервые пробуждается ненависть к старому строю. Он развертывает в казачьих частях агитационную работу, выступает против войны, навязанной народу. Далеко, не сразу к Михаилу пришло понимание бурного разворота борьбы, революционная энергия и выдержка рождались в схватках, со старым, миром. Стремление добиться правды, «равноправия всем» никогда не покидало Кошевого.

Во время первого же восстания казаков Кошевой решительно предлагает старым друзьям уйти из хутора и пробиться к Красной Армии. Он так и поступил, несмотря на горячие возражения Григория Мелехова, но был пойман и оказался вне борьбы Находясь в отарщиках, он тяготится одиночеством, боится, что умиротворяющая степная тишина засосет его. Кошевого угнетает даже временная отрешенность от той суровой борьбы, которая идет в стране. В отличие от Григория Мелехова, Кошевой не испытывает сомнений и колебаний, у него нет желания выйти из борьбы. Напротив, сознательно избрав верную дорогу борьбы за революционное изменение жизни, он преодолевает чувство жалости к Григорию, сурово осуждает мятущегося школьного товарища («Расходятся, видно, наши тропки», «ить мы с ним - корешки, в школе вместе учились, по девкам бегали, он мне - как брат... а вот начал городить, и до того я озлел, ажник сердце распухло... Кубыть отнимает он у меня что-то, самое жалкое. Кубыть грабит он меня!»). С установлением Советской власти на хуторе Татарском Кошевого избирают товарищем председателя Совета, и он уже тогда, не доверяя Григорию, настаивает на его аресте.

Политическая принципиальность и последовательность, чувство революционного долга, непримиримое отношение к врагам Советской власти - таковы основные черты характера Кошевого. Раскрывая его жгучую ненависть к восставшим казакам, Шолохов пишет: «Непримиримую, беспощадную войну вел он с казачьей сытостью, с казачьим вероломством, со всем тем нерушимым и косным укладом жизни, который столетиями покоился под крышами осанистых куреней».

Кошевой безжалостно выжигает купеческие и поповские дома, курени зажиточных казаков, убивает деда Гришаку, видя в нем воплощение самых закоснелых казачьих традиций. «На врагов, какие зря на белом свете живут, у меня рука твердая», - убежденно заявляет Кошевой и остается верен этому своему слову.

Перемены, происходящие в Кошевом, Шолохов подчеркивает и с помощью портретных характеристик: при встрече с врагами голубые глаза его холодели, как лед, упорство выражалось и в «сутуловатой Мишкиной фигуре, в наклоне головы, в твердо сжатых губах»; и с помощью юмористических ситуаций (тщательная подготовка к въезду в родной хутор, согласие на венчание в церкви и разговор с гундосым попом Виссарионом).

Писатель глубоко раскрывает богатый душевный мир Кошевого, его непосредственность и мечтательность, трогательную любовь к родному краю и тягу к мирному труду, сердечную заботу о детях и светлое чувство к Дуняшке, которое он прокосит через все годы войны. С большим тактом показывает Шолохов, как «душегуб» Кошевой завоевывает доверие Ильиничны, которая утрачивает чувство обиды и злобы к нему.

Женившись на Дуняшке, Кошевой, несмотря на тяжелую болезнь, «работал не покладая рук», оказался «ретивым хозяином». Вскоре он осуждает себя за преждевременный уход в хозяйство и весь отдается борьбе за полное торжество новой жизни на Дону, прилагает все силы, чтобы отвести недовольство казаков «от родной Советской власти». Его никогда не покидает вера в то, что «мирная Советская власть по всему свету установится».

Выдвигая Кошевого на первый план, Шолохов сталкивает его с Григорием Мелеховым, противопоставляет их взгляды и поведение. Писатель подчеркивает, с одной стороны, неустойчивость тех социальных сил, которые воплощает «ненадежный человек» Григорий, с другой стороны, - бдительность принципиальность, политический рост коммуниста Кошевого. Встреча старых друзей происходит в тревожное время: на Дону, в соседних областях появляются банды, вспыхивает восстание против Советской власти. В этих условиях особенно понятна настороженность Кошевого, его недоверчивое отношение к Григорию Мелехову, который совсем недавно «закручивал всем восстанием».

С душевной прямотой высказывает Кошевой свое отношение к Григорию, не без оснований настаивает на его аресте. В столкновении ранее близких людей Шолохов раскрыл всю сложность обстановки тех лет, историческую неизбежность революционной беспощадности Кошевого в борьбе за новую жизнь.