Князь клюква. Читать онлайн книгу «Князь Клюква

Иллюстрация издательства Колибри

Очень кратко Советы известного экономиста-аналитика учат добиваться успеха, не полагаясь на везение и интуицию, просчитывать варианты и учитывать события и риски, кажущиеся невозможными.

«Чёрные лебеди» - это события, вроде бы, невозможные, но происходящие

Талант человека - превращать все сигналы окружающей среды в значимую информацию. Это позволило создать научный метод, философствовать о природе бытия и изобретать сложные математические модели.

Наша способность размышлять о мире и управлять им вовсе не означает, что у нас это хорошо получается. Мы склонны узко мыслить в своих представлениях о нём. Придя к какому-либо суждению, мы мёртвой хваткой цепляемся за него.

Человеческие знания постоянно увеличиваются, и столь догматичный подход не эффективен. Двести лет назад врачи и учёные были абсолютно уверены в своих знаниях медицины, но только представьте, что, обратившись к врачу с жалобами на насморк, вам выписывают рецепт на пиявок!

Уверенность в суждениях заставляет выводить концепции за рамки системы понятий, принятой нами за истинную. Как понять медицину, не зная о существовании микробов? Можно придумать разумное объяснение болезни, но оно будет ошибочным из-за отсутствия важной информации.

Такое мышление может привести к неожиданным сюрпризам. Иногда события удивляют не потому, что они случайны, а потому, что наше мировоззрение слишком узкое. Такие сюрпризы называются «чёрными лебедями» и могут заставить нас пересмотреть картину мира.

Прежде чем человек впервые увидел чёрного лебедя, все предполагали, что они бывают только белыми. Белый цвет считался их неотъемлемой частью. Увидев чёрного лебедя, люди в корне изменили представление об этой птице. Чёрные лебеди - столь же обыкновенное явление, как лебеди белого цвета, и столь же роковое, как банкротство из-за падения фондового рынка.

«Чёрные лебеди» могут иметь судьбоносные последствия для тех, кто слеп к ним

Эффект «чёрного лебедя» не одинаков для всех. Некоторые могут серьёзно пострадать от него, а другие его даже не заметят. Важен доступ к соответствующей информации: чем меньше вы знаете, тем больше риск стать жертвой «чёрного лебедя».

Пример. Представьте, что на скачках вы поставили на любимую лошадь по кличке Ракета. Из-за телосложения лошади, её списка наград, мастерства жокея и вялой конкуренции вы ставите все деньги на её победу. А теперь представьте своё удивление, когда Ракета не только не побежала после старта, но предпочла просто лечь. Это «чёрный лебедь». Учитывая имеющуюся информацию, Ракета должна была выиграть, но почему-то вы потеряли все деньги. Напротив, владелец Ракеты разбогател, поставив против неё. В отличие от вас, он знал, что Ракета объявит забастовку в знак протеста против жестокого обращения с животными. Это знание спасло его от «чёрного лебедя».

Влияние «чёрных лебедей» может затрагивать не только отдельных людей, но и целые общества. В таких случаях «чёрный лебедь» может изменить мир, воздействуя, например, на философию, теологию и физику.

Пример. Коперник предположил, что Земля не является центром Вселенной, и последствия оказалась колоссальными: открытие ставило под сомнение как авторитет правящих католиков, так и самой Библии.

Впоследствии этот «чёрный лебедь» положил начало нового европейского общества.

Нас очень легко запутать даже элементарными логическими ошибками

Люди часто ошибаются, делая прогноз на основе того, что знают о прошлом. Считая, что будущее является отражением прошлого, мы заблуждаемся, потому что много неизвестных факторов идёт вразрез с нашими предположениями.

Пример. Представьте, что вы индейка на ферме. На протяжении многих лет фермер кормил вас, холил и лелеял. Ориентируясь на прошлое, нет никаких оснований ожидать изменений. Увы, на День благодарения вас обезглавили, зажарили и съели.

Делая прогнозы на основе прошлого, мы ошибаемся, и это приводит к серьёзным последствиям. Подобным заблуждением является когнитивное искажение, когда мы ищем доказательства только уже существующих убеждений.

Мы не принимаем информацию, противоречащую тому, во что мы уже верим, и вряд ли будем проводить дальнейшее исследование. Но если решим разобраться, то будем искать источники, оспаривающие данную информацию.

Пример. Если вы твёрдо уверены, что «изменение климата» - это тайный сговор, а потом увидите документальный фильм под названием «Неоспоримые доказательства изменения климата», вполне вероятно, вы очень расстроитесь. И если вы станете искать информацию в Интернете, в условиях поиска вы укажите «изменение климата - обман», а не «доказательства за и против изменения климата».

То есть мы невольно делаем неправильные выводы: это заложено в нашей природе.

Наш мозг группирует информацию способом, мешающим делать точные прогнозы

В ходе эволюции человеческий мозг научился классифицировать информацию так, чтобы выжить в дикой природе. Но когда нам необходимо обучаться и быстро адаптироваться к опасной обстановке, такой способ совершенно бесполезен.

Неправильная классификация информации называется ложным повествованием: человек создаёт линейные описания текущей ситуации. Из-за огромного количества информации, которую мы получаем ежедневно, наш мозг выбирает только ту, которую считает важной.

Пример. Вы, наверное, помните, что ели на завтрак, но вряд ли назовёте цвет ботинок каждого пассажира в метро.

Чтобы придать смысл информации, мы связываем её. Так, думая о своей жизни, вы отмечаете определённые события как значимые, и выстраиваете их в повествование, объясняющее, как вы стали тем, кто вы есть.

Пример. Вы любите музыку, потому что мама пела вам перед сном.

Так нельзя полноценно понять мир. Процесс работает только с оглядкой на прошлое и не учитывает почти безграничные толкования любого события. Даже крошечные события могут иметь непрогнозируемые, важные последствия.

Пример. Бабочка, взмахивая крылышками в Индии, вызывает ураган в Нью-Йорке месяц спустя.

Если мы расставим причины и следствия в порядке их возникновения, то увидим ясные, причинно-следственные отношения между событиями. Но поскольку мы видим только результат - ураган - можно лишь угадывать, какое из одновременно происходящих событий на самом деле повлияло на такой исход.

Нам сложно отличить масштабируемую и немасштабируемую информацию

Мы не очень хорошо различаем типы информации - «масштабируемую» и «немасштабируемую». Разница же между ними принципиальна.

Немасштабируемая информация, такая, как масса тела или рост, имеет статистический верхний и нижний предел. То есть, вес тела немасштабируем, так как существуют физические ограничения: невозможно весить 4500 кг. Ограничение параметров такой немасштабируемой информации позволяет делать прогнозы относительно средних значений.

Но нефизические или принципиально абстрактные вещи, такие, как распределение богатства или продажи альбомов, масштабируемы.

Пример. Если альбом продавать через iTunes, количеству продаж нет предела: оно не ограничивается объёмом физических копий. А поскольку операции проходят в режиме онлайн, нет недостатка физической валюты, и ничто не помешает продать триллионы альбомов.

Разница между масштабируемой и немасштабируемой информацией имеет решающее значение для видения точной картины мира. Если правила, эффективные для немасштабируемой информации, применить к масштабируемой, возникнут ошибки.

Пример. Вы хотите измерить богатство населения Англии. Самый простой способ - посчитать богатство на душу населения, сложив доходы и разделив их на количество граждан. Однако богатство масштабируемо: крошечный процент населения может владеть невероятно большим процентом богатства.

Данные о доходах на душу населения не отразят реального положения дел в вашем распределении доходов.

Мы слишком уверены в том, что считаем известным

Все хотят уберечь себя от опасности. Один из способов - оценивать риски и управлять ими. Поэтому мы покупаем страховку и стараемся «не класть все яйца в одну корзину».

Большинство прилагает все усилия для максимально точной оценки рисков, чтобы не упустить возможности и одновременно не сделать того, о чём можно пожалеть. Для этого нужно оценить все риски, а затем и вероятность того, что эти риски материализуются.

Пример. Допустим, вы собираетесь приобрести страховку, но без лишней траты денег. Тогда необходимо оценить угрозу заболевания или несчастного случая и принять взвешенное решение.

К сожалению, мы убеждены, что знаем все возможные риски, от которых должны защититься. Это игровая ошибка: мы склонны реагировать на риск, как на игру с набором правил и вероятностей, которые можно определить до её начала.

Рассматривать риск таким образом очень опасно.

Пример. Казино хотят зарабатывать как можно больше денег, поэтому разработали систему безопасности и дисквалифицируют игроков, выигрывающих слишком много и часто. Но их подход основан на игровой ошибке. Основная угроза казино - не везунчики и не воры, а похитители, берущие ребёнка владельца казино в заложники, или работник, не представивший декларацию по доходам в Налоговую службу. Серьёзные опасности для казино совершенно непредсказуемы.

Неважно, насколько сильно мы стараемся. Точно предвидеть какой-либо риск невозможно.

Почему необходимо осознавать своё незнание?

Понимая, что вы многого не знаете, вы сможете лучше оценивать риски

Все знают фразу: «Знание − сила». Но когда знания ограничены, выгоднее признавать это.

Сосредоточившись только на том, что знаете, вы ограничиваете своё восприятие всех возможных исходов данного события, создавая благодатную почву для возникновения «чёрного лебедя».

Пример. Вы хотите купить акции компании, но слишком мало знаете о фондовом рынке. В этом случае, вы проследите за несколькими падениями и подъёмами, но, в целом, обратите внимание только на то, что тенденции положительны. Полагая, что ситуация сохранится, вы тратите все деньги на акции. На следующий день рынок терпит крах, и вы теряете всё, что у вас было.

Изучив тему немного лучше, вы бы увидели многочисленные подъёмы и падения рынка на протяжении всей истории. Сосредотачивая внимание только на том, что мы знаем, мы подвергаем себя серьёзным рискам.

Если же признать, что вы чего-то не знаете, можно значительно уменьшить риск.

Пример. Хорошие игроки в покер знают, что этот принцип имеет решающее значение для успеха в игре. Они понимают, что карты их противников могут быть лучше, но также знают, что существует определённая информация, которой они не знают - например, стратегии соперника и степень его решимости идти до конца.

Осознавая наличие неизвестных факторов, игроки фокусируется исключительно на своих картах, лучше оценивая возможные риски.

Представление об ограниченности поможет нам сделать правильный выбор

Лучшая защита от когнитивных ловушек - хорошо понимать инструменты прогнозирования, а также их ограничения. Пусть это и не спасёт от промаха, но поможет уменьшить количество неудачных решений.

Если вы осознаете, что подвержены когнитивному искажению, гораздо легче понять, что вы ищете информацию, подтверждающую уже существующие утверждения. Или, зная, что люди любят сводить все к ясным, причинно-следственным повествованиям, вы будете склонны искать дополнительную информацию для лучшего представление о «картине в целом».

Необходимо знать о своих недостатках.

Пример. Если вы понимаете, что всегда существуют непредвиденные риски, несмотря на перспективность возможности вы будете осторожнее вкладывать в неё большие средства.

Невозможно преодолеть все случайности или наши ограничения в понимании сложности мира, но можно, по крайней мере, смягчить ущерб, нанесённый невежеством.

Самое главное

Хотя мы постоянно делаем прогнозы, у нас это плохо получается. Мы слишком уверены в своих знаниях и недооцениваем наше невежество. Неспособность понять и определить случайность и даже сама наша природа способствуют неудачному принятию решений и появлению «чёрных лебедей», то есть событий, кажущихся невозможными и заставляющих переосмыслить понимание мира.

Недоверчиво относитесь к «потому что». Вместо желания видеть события в чёткой причинно-следственной связи, рассматривайте ряд возможностей, не зацикливаясь на одной.

Осознайте, что вы чего-то не знаете. Для осмысленных прогнозов на будущее, будь это покупка страховки, инвестиции, смена места работы и так далее, недостаточно учитывать всё «известное» вам - это даёт лишь частичное понимание рисков. Вместо этого признайте, что вы чего-то не знаете, чтобы излишне не ограничивать информацию, с которой имеете дело.

Nassim Nicholas Taleb

The Impact of the Highly Improbable

Нассим Николас Талеб

Черный лебедь



Под знаком непредсказуемости


Пролог. О птичьем оперении9

Часть I. Антибиблиотека Умберто Эко,

или О поиске подтверждений28

Глава i. Годы учения эмпирика-скептика31

Глава 2. Черный лебедь Евгении59

Глава з. Спекулянт и проститутка63

Глава 4. Тысяча и один день,

или Как не быть лохом81

Глава 5. Доказательство-шмоказательство!100

Глава 6. Искажение нарратива117

Глава 7. Жизнь на пороге надежды153

Глава 8. Любимец удачи Джакомо Казанова:

проблема скрытых свидетельств174

Глава 9. Игровая ошибка,

или Неопределенность "ботаника"207

Часть II . Нам не дано предвидеть225

Глава 10. Предсказательный парадокс228

Глава 11. Открытие на основе птичьего помета271

Глава 12. Эпистемократия, мечта310


Глава 13. Живописец Апеллес,

или Как жить в условиях непредсказуемости326

Часть III. Серые лебеди Крайнестана343

Глава 14. Из Среднестана в Крайнестан и обратно345

Глава 15. Кривая нормального распределения,

великий интеллектуальный обман366

Глава 16. Эстетика случайности402

Глава 17. Безумцы Локка,

или "Гауссовы кривые" не к месту432

Глава 18. Неопределенность "липы"449

Часть IV, заключительная459

Глава 19. Серединка на половинку, или Как свести концы

с концами при Черном лебеде459

Конец464

Эпилог. Белые лебеди Евгении466

Словарик469

Библиография474


Посвящается Бенуа Мандельброту, греку среди римлян


ПРОЛОГ. О птичьем оперении


О птичьем оперении


До открытия Австралии жители Старого Света были убеждены, что все лебеди - белые. Их непоколебимая уверенность вполне подтверждалась опытом. Встреча с первым черным лебедем, должно быть, сильно удивила орнитологов (и вообще всех, кто почему-либо трепетно относится к цвету птичьих перьев), но эта история важна по другой причине. Она показывает, в каких жестких границах наблюдений или опыта происходит наше обучение и как относительны наши познания. Одно-единственное наблюдение может перечеркнуть аксиому, выведенную на протяжении нескольких тысячелетий, когда люди любовались только белыми лебедями. Для ее опровержения хватило одной (причем, говорят, довольно уродливой) черной птицы*.

Я выхожу за пределы этого логико-философского вопроса в область эмпирической реальности, которая интересует меня с детства. То, что мы будем называть Черным лебедем (с большой буквы), - это событие, обладающее следующими тремя характеристиками.

Во-первых, оно аномально, потому что ничто в прошлом его не предвещало. Во-вторых, оно обладает огромной силой воздействия. В-третьих, человеческая природа заставляет нас придумывать объяснения случившемуся после того, как оно случилось, делая событие, сначала воспринятое как сюрприз, объяснимым и предсказуемым.

Остановимся и проанализируем эту триаду: исключительность, сила воздействия и ретроспективная (но не перспективная) предсказуемость**. Эти редкие Черные лебеди объясняют почти все, что происходит на свете,-от успеха идей и религий до динамики исторических событий и деталей нашей личной жизни. С тех пор как мы вышли из плейстоцена - примерно десять тысяч лет назад, - роль Черных лебедей значительно возросла. Особенно интенсивный ее рост пришелся на время промышленной революции, когда мир начал усложняться, а повседневная жизнь - та, о которой мы думаем, говорим, которую стараемся планировать, основываясь на вычитанных из газет новостях, - сошла с наезженной колеи.


<*Распространение камер в мобильных телефонах привело к тому, что читатели стали присылать мне изображения черных лебедей в огромных количествах. На прошлое Рож-дество я также получил ящик вина "Черный лебедь" (так себе), видеозапись (я не смотрю видео) и две книги. Уж лучше картинки. (Здесь и далее, за исключением особо оговоренных случаев, - прим. автора.)

** Ожидаемое отсутствие события - тоже Черный лебедь. Обратите внимание, что по законам симметрии крайне невероятное событие - это эквивалент отсутствия крайне вероятного события. >


Подумайте, как мало помогли бы вам ваши знания о мире, если бы перед войной 1914 года вы вдруг захотели предста-вить дальнейший ход истории. (Только не обманывайте себя, вспоминая то, чем набили вам голову занудные школьные учителя.) Например, вы бы могли предвидеть приход Гитлера к власти и мировую войну? А стремительный распад советского блока? А вспышку мусульманского фундаментализма? А распространение интернета? А крах рынка в 1987 году (и уж совсем неожиданное возрождение)? Мода, эпидемии, привычки, идеи, возникновение художественных жанров и школ - все следует "чернолебяжьей" динамике. Буквально все, что имеет хоть какую-то значимость.

Сочетание малой предсказуемости с силой воздействия превращает Черного лебедя в загадку, но наша книга все-таки не об этом. Она главным образом о нашем нежелании признавать, что он существует! Причем я имею в виду не только вас, вашего кузена Джо и меня, а почти всех предста-нителей так называемых общественных наук, которые вот уже больше столетия тешат себя ложной надеждой на то, что их методами можно измерить неопределенность. Применение неконкретных наук к проблемам реального мира дает смехотворный эффект. Мне довелось видеть, как это происходит в области экономики и финансов. Спросите своего "портфельного управляющего", как он просчитывает риски. Он почти наверняка назовет вам критерий, исключающий вероятность Черного лебедя - то есть такой, который можно использовать для прогноза рисков примерно с тем же успехом, что и астрологию (мы увидим, как интеллектуальное надувательство облачают в математические одежды). И так во всех гуманитарных сферах.

Главное, о чем говорится в этой книге, - это наша слепота по отношению к случайности, особенно крупномасштабной;

Мы живем в мире, где события стремительно сменяют друг друга. Если раньше переход от одной формы организации общества к другой мог занимать столетия, то сейчас каждое новое десятилетие представляет собой, по сути, другую эпоху. Только за последние 20-30 лет планета пережила больше потрясений, чем за всю историю человечества. Многие явления не только совершенно не подчиняются каким-либо законам логики или математики, но превосходят по своей непредсказуемости даже произведения авторов-фантастов.

Об авторе

Автор произведения Нассим Николас Талеб – родившийся в Ливане и выросший и получивший образование в США экономист и трейдер. В 83-м году прошлого века он стал обладателем степени MBA Уортонской школы бизнеса, а также защитил докторскую диссертацию в сфере экономики. С 2008 года Нассим Талеб читает лекции по анализу степени риска в нью-йоркском Политехническом институте.

Как ученый Талеб специализируется на изучении влияния непредсказуемых и случайных факторов на события в экономике и истории. Все годы своей трудовой деятельности писателя и трейдера он успешно совмещает научный подход, богатый практический опыт и нестандартный взгляд на ситуацию.

Автор уверен, что современные экономические и математические методы, построенные на рациональных рассуждениях и статистических данных, не позволяют нам видеть причинно-следственные связи такими, какие они есть. Напротив, такой однозначный подход искажает знания об окружающем мире и порой заставляет принимать неверные решения.

«Осознание того, как действовать в условиях неполноты информации, — главная и самая насущная задача человека»

Помимо научной карьеры Талеб зарекомендовал себя как успешный трейдер: в разное время он состоял в руководстве как лондонских, так и нью-йоркских брокерских контор, а также торговал на бирже, а в данный момент владеет собственной инвестиционной компанией.

Кому пригодится книга Черный лебедь

Книга «Черный лебедь» будет интересна всем, кто так или иначе связан с математикой, экономикой, философией. Ее будет интересно читать не только профессиональным биржевым маклерам и прочим работникам финансовой сферы, но и тем, кто хочет лучше понимать причинно-следственные связи исторических событий, потрясающих мир своей внезапностью.

Талеб повествует о том, как всего один незначительный случай, которого никто не ждал, может перевернуть жизнь миллионов людей. Автор не пытается разложить все по полочкам и составить свод правил, которым должны подчиняться абсолютно все процессы в окружающем мире. Его книга не о том, как предсказывать будущее, а о том, как научиться жить, не зная, что впереди.

Когда «Черный лебедь. Под знаком непредсказуемости» появился на прилавках книжных магазинов, он на протяжении семнадцати недель фигурировал в списке бестселлеров по версии «New York Times «. Книга была переведена на 27 языков и побила все рекорды продаж, также была выпущена аудиокнига. Нассим Талеб стал известен далеко за пределами Уолл-стрит. Мысли, изложенные автором, далеко не новы, но он дает возможность читателю по-новому взглянуть на то, что происходит вокруг, увидеть хаос в этом упорядоченном мире, осознать масштабы его непредсказуемости.

При знакомстве с произведением читателю передается философский и немного саркастический настрой автора. Талеб прекрасно владеет искусством иносказания, в книге множество красочных метафор. Безусловно, наибольший интерес она вызовет у риск-менеджеров и всех, кто в своей профессиональной деятельности сталкивается с непредсказуемыми факторами. Нассиму Талебу удалось увидеть закономерность в хаосе, и этими знаниями он делится со своими читателями.

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter ! Огромное спасибо вам за помощь, это очень важно для нас и наших читателей!

Борис Акунин

Князь Клюква. Плевок дьявола (сборник)

Плевок дьявола

Повесть

Агафодор

С днепровских порогов, некогда кишевших разбойниками, а ныне всего лишь досадно замедлявших путь, в столицу великого архонта Ярославоса отправили гонца, так что в Киеве императорского посла уже ждали и подготовились, как подобает. Прикрыв ладонью лоб от яркого майского солнца, Агафодор разглядел церемониальный караул – большой отряд всадников в сверкающих доспехах. Подплыли ближе – рассмотрел и парадный экипаж: повозку с парчовым балдахином, запряженную восьмеркой огромных быков. Принимающая сторона знала все тонкости протокола – в знак почтения к духовному званию посланника быки были не белой масти, а черной. Искорками вспыхивали посеребренные рога.

Убедившись, что русские приготовились как должно и ущерба ромейской чести не будет, Агафодор спустился в трюм, чтобы не торчать на палубе, не ронять престижа. Хоть до нарядной повозки по причалу надо было пройти не больше тридцати шагов, достоинство не позволяло послу преодолеть это расстояние пешком. Матросы собирали на палубе лектику, золоченый паланкин, увенчанный двуглавым византийским орлом. На лиловых шторах было выткано изображение трилистника. Цвет обозначал епископский сан Агафодора, трилистник – придворный ранг протопроэдра. Поверх бархатной мантии, в знак своей двойной значительности, высокий гость повесил рядом финифтяной архиерейский крест и цепь с ярлыком императорского посланника.

Корабль с мягким хрустом стукнулся бортом о причал, покачался, встал. Тогда Агафодор, медленный и торжественный, выплыл из недр диремы по лестнице на палубу – и насупился. Проклятые бездельники всё еще возились с носилками. Пятиться назад было невместно. С берега епископа, конечно, уже заметили. Поэтому он остановился, торжественно осенил крестным знамением берег, а потом сложил ладони и слегка опустил голову, как бы молясь. Веки благочестиво приопустил, но черные глаза из-под ресниц непраздно постреливали по сторонам, приглядывались. От многого чтения Агафодор с возрастом стал вблизи видеть неважно, зато даль прозирал лучше, чем в молодости. Даже усмотрел, что запряженные в повозку быки холощеные, и на миг сдвинул брови (не насмешка ли), но тут же успокоил себя: нет, просто волы покойнее, да и откуда русам знать?

Облик у епископа-протопроэдра был величественный, а пожалуй что и прекрасный: тонкое лицо значительно, бело, неморщинисто, густые брови черны, длинная борода же, наоборот, безукоризненно седа. Чувствуя устремленные на него взгляды, Агафодор поднял очи к холму и жестом, полным сдержанного изящества, перекрестил город Киев.

Русская столица оказалась больше и пышней, чем можно было заключить из описаний. Не только возвышенность, но и вся местность вкруг нее были застроены домами, купеческими дворами, складами. В опояс холма тянулся неприступно высокий земляной вал, утыканный частоколом из таких огромных сосен, каких епископу у себя на родине видеть не доводилось. Близко друг к дружке, будто толкаясь плечами, стояли могучие башни, а одна, сдвоенная, охраняла гигантские ворота, распахнутые створки которых пылали нестерпимо ярким сиянием.

За спиной посла один вэринг из охраны сказал другому:

– Смотри, у конунга Ярицлейва ворота чистого золота. Верно говорят, что на земле нет государя богаче.

– Наши, кто служит у русов, довольны, – ответил товарищ. – Может, и нам наняться?

Агафодор знал множество языков, одарило его Провидение этим полезным даром, однако же без необходимости своих знаний не выказывал, ибо умный человек предпочитает выглядеть невежественней, чем есть на самом деле. Но тут, взволнованный и расстроенный величием русской столицы, не сдержался.

– Ворота не золотые, а медные, – сказал он, полуобернувшись, своим высоким, красивым голосом, которым, бывало, так умилительно выводил с амвона «Трисвятое песнопение» или «Песнь херувимскую». – Не всё золото, что блестит, дети мои.

Вэринги – косматые, увешанные оружием, каждый вдвое шире худощавого епископа – захлопали поросячьими ресницами. Агафодор мысленно обругал себя: разболтают остальным, и теперь охрана будет таиться. Не узнаешь, что у дикарей на уме. Еще вправду перейдут на службу к русским – сраму не оберешься.


Лектика наконец была готова. Слуги, почтительно придерживая посла под локти, усадили его на мягкие подушки. Паланкин, слегка качнувшись, вознесся вверх. Поплыл по трапу на пристань.

Раздвинув занавески, Агафодор благословил собравшихся на берегу зевак. Их, увы, было не столь много. Скверный знак. Прибытие имперского посольства для киевлян не бог весть какое событие?

Зато все собравшиеся закрестились в ответ, а многие и поклонились. Согласно донесениям русского клира, в славянских лесах еще полным-полно язычников, однако же столичные жители, кажется, сплошь христиане. Отрадно.

Возле экипажа, позади которого стройной шеренгой выстроился почетный караул кольчужных конников (молодец к молодцу – не хуже кесаревых схолариев), стояли двое: один седой, клинобородый, в рясе, с посохом, другой средних лет, одетый по константинопольскому придворному этикету, но с бритым подбородком – значит, рус. Первый, должно быть, хорепископос Еразм, временный блюститель киевской кафедры. Второй – чиновник, ведающий приемом послов. На него-то Агафодор и воззрился со всем возможным вниманием. Тут очень важно, какого ранга служитель встречает и как себя поведет. По этому можно определить, насколько расположен архонт Ярославос к гостю, а стало быть, успешной ли будет непростая миссия.

Официальной причиной посольства было извещение о смерти императрицы Зои и объявление, что отныне базилевс Константин Мономах становится автократором, то есть будет править империей единолично. На самом же деле опытного дипломата отправили в Киев с трудным заданием отговорить великого архонта от притязаний на автокефальность. Главу своей церкви, митрополита киевского, русы всегда получали из Константинополя, по воле патриарха. Однако после того, как в прошлом году умер киевский предстоятель Феопемпт, Ярославос заявил, что русские епископы отныне желают выбирать митрополита сами. Попросту отказать было нельзя. Обойдутся без позволения, и ничего с этим не поделаешь. Однако и согласиться в нынешних обстоятельствах невозможно. Это станет тяжким ударом по авторитету патриархии, которая ныне и без того переживает ужасные времена. Вот-вот оформится окончательный разрыв с папским престолом, Христова церковь расколется на восточную и западную. Выход богатой и сильной русской державы из константинопольского управления вызовет в стане римских раскольников ликование. Поди, немедля пришлют посольство звать русов под эгиду Святейшего Престола. Посулят и автономию, и прочие привилегии. Ярославосу что? Земные потентаты в тонкости церковных споров не вникают. На чем творить евхаристию – на облатках или опресноках, да как именно чтить Деву Марию, да из чаши ли причащаться, это киевскому князю, пожалуй, все равно. Ради того, чтобы заполучить такой куш, римские схизматики разрешат служить в здешних церквах не на латыни, а на славянском. И глава здешней церкви может счесть, что зваться кардиналом не хуже, чем митрополитом…

В прежние времена базилевс мог бы пригрозить Киеву прекращением торговли, а то и военными карами. Но те времена, увы, миновали. Русы теперь возят товары на Запад и на Восток не только через Константинополь, но и напрямую. А лишаться русского импорта – себе дороже. Всякий мало-мальски зажиточный европеец непременно носит меха, иначе зазорно. Все соболя и куницы, основная часть бобров идут из владений Ярославоса. Отказаться от барышей, которые дает перепродажа пушного товара венецианцам, – разорение для константинопольского рынка. Еще важнее русский воск. Без свечей померкнет свет в богатых домах, угаснет божественное сияние церквей, погрузятся во мрак монастыри.

И военной силы, чтобы приструнить непокорных, тоже нет. За четверть века, миновавшие после смерти Василия Великого, империя пришла в упадок. Бунты, позорные скандалы, казнокрадство, неурожаи истощили былую мощь Византии. Попробуй-ка, потолкуй с Киевом на языке ультиматумов. Пожалуй, заявятся под самые стены Константинополя, как семь лет назад. Тогда, благодарение Всевышнему, морская буря выручила, и флот еще не весь сгнил. А ныне? Боевые корабли вышли из годности, солдаты от безденежья разбрелись… Эх, великая империя, куда катишься?

Нет больше свирепых пачинакитов-печенегов, которых всегда можно было натравить на русов. Ярославос нанес им такое сокрушительное поражение, что степные орды разбежались кто на закат, кто на восход. Целый век, или даже больше, черной тучей нависали кочевники над киевскими рубежами – и сгинули. Днепровские пороги свободны, пограничные крепости русов стоят пустые, войску занять себя нечем. Очень нехорошо это, когда у соседа большое войско, которому нечем себя занять. Нет, пугать великого архонта применением силы было никак нельзя.

Однако, когда с оппонентом не получается говорить языком грозным, есть способ почти столь же действенный – язык выгоды.

Посол прибыл не с пустыми руками. Было у него в запасе средство, с помощью которого можно было убедить князя отказаться от пагубного решения. У преосвященного Агафодора в широком рукаве черной рясы был припрятан хороший козырь.

Один раз, тому шестьдесят с лишним лет, точно такой же трюк превосходно сработал. Тогдашний русский архонт Владимирос согласился обратить своих подданных в византийскую веру, если ему дадут в жены императорскую дочь.

Что ж, пусть у Константина Мономаха казна пуста, а войско малочисленно, зато тоже есть дочь на выданье, царевна Мария. А у архонта Ярославоса недавно, в феврале, скончалась супруга. Он, правда, стар, но разве это помеха выгодному браку? Прежняя жена была варварского скандинавского племени, дикарка. Великому государю такой союз стыден. То ли дело византийская принцесса!

У Ярославоса, конечно же, от одного только намека слюни потекут. И тут можно будет твердо сказать: «Хочешь стать зятем базилевса – сохрани верность византийскому патриарху».

От родства с киевским престолом империя обретет не только религиозную, но и политическую выгоду. Прежде русское царство существовало в тени великого Константинополя, зависело от него хозяйственно и церковно, приглашало из Византии учителей и клириков, мастеров и зодчих, трепетало от одной мысли, что торговля с империей может остановиться. Но Ярославос не пожелал оставаться ромейским полувассалом, он стал смотреть в иную сторону – на запад. Там имелись и другие державы. Год от года они всё напористей теснили Византию.

Трех старших сыновей архонт женил на европейских принцессах, трех дочерей выдал за европейских государей – норвежского, венгерского и франкского. Прежде Русь считалась частью ромейского мира, но эти времена закончились.

Бракосочетание русского монарха с дочерью базилевса вернет всё на свои места. Киев вновь оборотит лик к югу, крепкий союз восстановится, римские и германские козни рассыплются в пыль. И, может быть, удастся выпросить у Ярославоса войско, чтобы отогнать от византийских границ обнаглевших сельджуков…


Все эти мысли пронеслись в голове многоумного епископа в несколько мгновений, пока русский чиновник и хорепископос шли навстречу паланкину.

Поклон славянина (а может быть, вэринга – у киевлян не всегда разберешь) был низок, почтителен. Немного отлегло от сердца: так не встречают тех, кому желают продемонстрировать пренебрежение. Длинное, превосходно составленное приветствие на греческом языке, со всеми приличествующими торжественному событию учтивыми оборотами, было безупречно.

Однако когда чиновник назвался – драгуманос Благомудр, – гладкое чело посланника омрачилось. Как, всего лишь переводчик? Не ближний боярин? Даже не нарочитый муж? Плохой знак, плохой…

И на стандартную просьбу о благословении константинопольский гость ответил сухо:

– Не могу, сын мой. У тебя языческое имя.

– Есть и крестильное – Телесфор, – не стушевался драгуманос. – У нас такой обычай, преосвященный: в повседневности зовемся обычным именем, а христианское бережем для важных случаев. Великий князь говорит: «Пока я жив, я Ярослав Владимирович, а как скончаюсь – стану Георгий. Так и на гробе моем напишите».

– В том и беда, что многие вспоминают о своем христианстве лишь перед встречей с Всевышним, – вздохнул епископ и истово, от души перекрестился. – Но я возношу Господу моления, чтобы архонт как можно долее оставался Ярославом… Здоров ли светлый государь?

Предписанную протоколом фразу он произнес с нажимом, давая понять, что вопрос задан не для проформы. Сам так и впился глазами в лицо чиновника. Ярославосу семьдесят лет, глубокий старец. Если нездоров или, не дай Боже, готовится лечь в гроб, всем хитроумным планам конец.

Но Благомудр ответил легко и весело:

– Государь здоров. Давеча был на соколиной охоте. Здоров ли август? Про кончину августы Зои нам уж известно. Какая утрата.

И лицом изобразил столь сложную мозаику, что самый искусный ромейский царедворец позавидовал бы: приличная скорбь и в то же время поздравление.

Значит, русы отлично осведомлены о константинопольских дворцовых делах и их тайной подоплеке. Это Агафодора не порадовало.

– Зачем такой многочисленный караул? – перевел он разговор. – В Киеве неспокойно?

– Спокойней спокойного, – уверил чиновник. – Государь повелел оказать драгоценному гостю сугубое почтение. При «сугубом почтении» полагается сопровождение в сотню конных дружинников, по-вашему – гвардейцев. У великого князя дружина большая, десять тысяч латных воинов. Я слышал, августосу Константину хватает пяти?

«И тех уже нет», – подумал Агафодор, глядя на почтительно-лукавую физиономию русского драгуманоса. Но не подобало императорскому послу состязаться в мелком пикировании с обычным переводчиком.

– Едем, – повелительно молвил он и отвернулся от чиновника. Местоблюстителя же, сердечно облобызав, пригласил сесть с собой в парадный экипаж, запряженный черными волами.

Хорепископос Еразм, греческий поп незнатного рода, много лет назад посланный служить в далекую северную страну, не имел никакой важности, однако Агафодор рассчитывал по дороге получить от соотечественника полезные сведения.

Сдвинув шторы, чтобы драгуманос не лез с этикетными любезностями, посол откинулся назад, на ковры, и уже безо всякой сердечности, а строго и требовательно велел:

– Рассказывай главное.

До города рукой подать, путь будет коротким. Терять время на пустые разговоры нельзя.

Еразм хорошо понимал, кто он по сравнению с Агафодором, птицей высокого полета, и потому сидел на краешке сиденья вполоборота, скромно. Хоть и был местоблюстителем большой, на семь епархий, митрополии, однако ж знал: возвышение его временное, и киевским предстоятелем ни при каком сочетании светил ему не быть.

– Скажи, что главное, преосвященный, и я отвечу.

Агафодор раздраженно фыркнул:

– Хорош местоблюститель! Еще спрашиваешь! Что остальные шестеро архиереев? Крепко ли стоят за патриархию? Ведь четверо из них – греки.

– Как и я, господин, – смиренно молвил Еразм. – Но прежде всего каждый из нас пастырь. Тебе ведом обет: будь верен Господу, а после Него своей пастве. Наша паства русская, и мы тоже стали русскими. Что хорошо для Руси, хорошо и для нас. А Русь ныне сама хочет решать, кто окормляет ее церковь.

Глаза константинопольца подозрительно сощурились:

– Уж не тебя ли наметил в митрополиты архонт, коль ты ведешь такие речи?

– Не меня, – всё так же тихо ответил Еразм. – Киевским епископом, а равно и предстоятелем великий князь желает поставить пресвитера Иллариона, родом славянина. Это муж весьма благочестивый и ученый. Читатель книг, аскет. Он прежде жил в пещере, удалясь от мира, но Ярослав велел святому старцу быть при дворе. Это будет достойный патриарх, поверь мне.

– Не будет, поверь мне! – раздраженно передразнил Агафодор. – Рус – митрополитом? Святейший патриарх никогда не согласится!

– На то воля святейшего патриарха. А только, если позволишь высказать мое скромное суждение, господин, лучше бы не перечить великому князю. Иначе он уведет свой народ и церковь к латинянам, и будет Русь молиться Всевышнему криво, от чего погибнет много живых душ…

Посол молчал, хмуро глядя на величественные ворота, к которым приближался длинный кортеж.

Они, конечно же, подражали знаменитым Золотым воротам византийской столицы, но высокая двойная башня была сложена не из грубого камня, а из розового кирпича, и на медных листах, покрывавших всю поверхность створок, не облезла позолота. Константинопольские этак не сверкали. Их уместнее было бы назвать «зелеными» – былое великолепие давно потускнело, окислилось.

Под высоким сводом загрохотало эхо. Ненадолго сделалось темно. Протопроэдр отодвинул занавеску, но экипаж уже выехал на городскую улицу, и Агафодор на минуту ослеп от яркого солнца.

Копыта волов сочно постукивали, колеса повозки погромыхивали железными ободами. Улица оказалась мощенной – не камнем, как в Константинополе, а широкими дубовыми досками, ехать по которым было приятно. Дубовыми были и высокие тротуары.

Разговор прервался. Агафодор смотрел по сторонам, желая составить впечатление о городе, про который говорили, что он тщится соперничать со Вторым Римом, а Первый уже и превзошел.

На Константинополь, если не считать Золотых ворот, Киев был совсем не похож. Во-первых, сплошь деревянный. Во-вторых, много чище. В воздухе не ощутимо зловоние, которым насквозь пропитан воздух константинопольских торговых предместий, хотя расположенный близ стены квартал тоже был коммерческим: по обе стороны тянулись товарные склады, амбары, купеческие конторы. Вскоре показалась и рыночная площадь.


Посол быстро поворачивал голову, чтобы ничего не упустить.

Константинопольский базар обилен и многообразен, но киевский был не беднее. Правда, отсутствовали венецианцы и куцеватым выглядел арабский ряд, зато немцев было много больше, а краснобородые закаспийские купцы, торговавшие здесь цветными кожами, шелками и узорчатой конской сбруей, до империи из-за сельджукской угрозы вовсе не добирались. Многочисленнее всего были греки, низко кланявшиеся посланнику базилевса. Благословляя соотечественников, Агафодор наскоро оглядывал их товары. Ткани, сушеные фрукты, свитки пергамента, чернила, стеклянная посуда, амфоры с вином и маслом – всё лучшего качества, а не бросовое, что возят дикарям, не умеющим отличить дорогое от дешевого.

– Константинопольский рынок вдвое, если не втрое шире, – с удовлетворением заметил посланник. – Киеву пока далеко до нашей столицы.

На это Агафодор ничего не сказал. Он смотрел уже не на торговцев, а на обычных людей. По уличной толпе лучше всего видно, какова жизнь в городе.

Лица у прохожих были такие же дерзкие, как у константинопольской черни. На важного грека и его пышную повозку киевляне глазели без робости и без особенного любопытства. Поди, чуть что – бунтуют, подумал Агафодор, но сам себе возразил: бунтуют от голода, а у этих больно сытые рожи. И оборванцев почти не видно.

Ах, хороший город. Очень хороший.

И возникла мысль, захватывающе интересная: вот бы самому сделаться русским митрополитом…

После торговой площади начались жилые кварталы. Чем ближе к центру, тем больше и наряднее становились дома. Дворы побогаче были обнесены частоколом, так что самого дома не разглядишь, но над заборами возвышались горбатые крыши с башенками, шпилями, затейливыми флюгерами. А затем появились и каменные постройки ромейского стиля – некоторые даже с колоннами. Агафодору они понравились меньше деревянных теремов.

– Сейчас ты узришь Святую Софию, новый кафедральный собор, – торжественно предупредил Еразм, показывая на угол площади, к которой приближалась процессия.

Золотые купола главного киевского храма посол видел еще издали, от подножия холма; время от времени они выныривали и в просветах между домами. Наконец представилась возможность посмотреть на митрополичью церковь вблизи.

Недурна, но до нашей Софии ей далеко, подумал Агафодор – впрочем, без удовлетворения. Если получится стать русским предстоятелем, то нашей будет эта София, а не константинопольская.

Новая мысль занимала епископа всё сильнее. Митрополит киевский? Почему бы и нет? Нужно всего лишь понравиться архонту – убедить его, что с таким главой церкви он отлично поладит. А патриарх только обрадуется: в Киеве сядет человек надежный, из своих.

И русская столица протопроэдру сразу же стала очень нравиться. Город, конечно, лишен истинного величия, слишком пускает пыль в глаза своим свежеобретенным богатством, но чувствуются мощь, размах, а главное – будущее . Не то что в Константинополе, который всё больше напоминает роскошный, но обветшавший некрополь.

Захваченный соблазнительной идеей, Агафодор не сразу заметил, что кортеж постепенно удаляется от центра. Дома вновь стали не каменными, а деревянными, ограды сделались ниже, потом вовсе исчезли.

Наконец, удивленно уставившись на глинобитные лачуги, до половины утопленные в земле, посол спросил:

– Куда мы едем? Где дворец архонта? На противоположном конце города?

– Нет, господин, городской дворец остался в стороне. Мы следуем к воротам Святого Михаила, откуда идет дорога на Вышгород. Это замок в пятнадцати милях к северу. Великий князь живет в Вышгороде, а в Киеве бывает наездами.

«Почему же мы не отправились в резиденцию сразу?» – хотел спросить Агафодор, но не стал. И так ясно. Русы хотели произвести впечатление на византийского посла, явив ему пышность стольного града. И им это удалось…

– Потому тебя на пристани встретил провожатый, а не сам великий князь либо его полномочный представитель, – прибавил хорепископос. Глупцу следовало бы предупредить о столь важной вещи с самого начала – протопроэдр не стал бы выказывать драгуманосу неудовольствия.

А впрочем, предупредить об этом должен был переводчик, тут же подумал Агафодор – и усмехнулся. Тонкости дипломатической игры он знал в доскональности. Хотят выбить посла из равновесия: заставить усомниться в своей значимости, дабы не заносился, а уж после принять честь по чести. Молодцы, ловко.

– Так ко мне выедет сам великий архонт? – спросил он, ободрившись.

– Не мне то знать, – ответствовал скучноумный местоблюститель.

Проку от него было немного, и Агафодор замолчал, решив, что чем тратить время на разговоры, лучше приготовиться к встрече, от которой, возможно, будет зависеть вся жизнь. Очаровать и обаять государя русов при первом же свидании – вот что главное. Этим искусством опытный царедворец, знаток человеческих душ, владел в совершенстве.


Часа через три неспешной езды по гладкой дороге, вдоль широкой, живописной реки, хорепископос нарушил затянувшееся молчание.

– Вон Вышгород, господин, – показал монах на темневший вдали холм.

Смотреть нужно было против солнца, и Агафодор разглядел лишь тесно скученные крыши, верхушки башен, золотые полушария церковных куполов.

«Это разумно – устроить резиденцию вблизи от столицы, а всё же не рядом, – подумал он. – Базилевсу следовало бы сделать то же самое, и мятежи городской черни так не сотрясали бы престол. Охлос ленив и быстро остывает. Пока толпа доберется до загородного дворца, она сильно поредеет, а монарх успеет как следует укрепиться. Не зря Ярославоса прозвали мудрым».

Сын великого архонта был высок и статен, с подкрученными светлыми усами и, как все русы, без бороды. На голове, несмотря на теплый день, малиновая шапка с собольей опушкой. Из-под скарлатного плаща виднелась лазоревая шелковая рубаха, а сапоги были зеленые, арабской кожи. Такой павлин и в Константинополе считался бы щеголем.

Поскольку Агафодор всем видом показывал, что всецело поглощен беседой с Богом, пришлось и хорепископосу преклонить колена.

Одним дыханием посол спросил:

– Что знаешь про принца?

– Христианское имя Никола. Лет ему двадцать три. Женат на немецкой принцессе. У Ярослава он по старшинству третий.

– Третий?! – Посол скрипнул зубами. Это даже не наследник престола?! Какое неуважение! Ну, ты у меня подождешь, пресветлый князь.

– Да. Старший княжич Владимир – наместник в Новгороде. Второй, Изяслав, – в Турове. Святослав же и прочие сыновья состоят при отце. Своих областей в управление они пока не получили.

Выходило, что из живущих в Вышгороде принцев этот все-таки старший. Значит, обижаться не на что.

Протопроэдр был наделен полезным для придворного талантом – умел говорить и слушать одновременно, а слухом обладал наиострейшим.

– Прислали что из Цареграда? – спросил молодой человек.

Благомудр что-то прошелестел.

Взял у драгуманоса малый пергаментный свиток, развернул, стал читать.

Борис Акунин

Князь Клюква. Плевок дьявола (сборник)

© ООО «Издательство АСТ», 2017

* * *

Плевок дьявола

Повесть

Агафодор


С днепровских порогов, некогда кишевших разбойниками, а ныне всего лишь досадно замедлявших путь, в столицу великого архонта Ярославоса отправили гонца, так что в Киеве императорского посла уже ждали и подготовились, как подобает. Прикрыв ладонью лоб от яркого майского солнца, Агафодор разглядел церемониальный караул – большой отряд всадников в сверкающих доспехах. Подплыли ближе – рассмотрел и парадный экипаж: повозку с парчовым балдахином, запряженную восьмеркой огромных быков. Принимающая сторона знала все тонкости протокола – в знак почтения к духовному званию посланника быки были не белой масти, а черной. Искорками вспыхивали посеребренные рога.

Убедившись, что русские приготовились как должно и ущерба ромейской чести не будет, Агафодор спустился в трюм, чтобы не торчать на палубе, не ронять престижа. Хоть до нарядной повозки по причалу надо было пройти не больше тридцати шагов, достоинство не позволяло послу преодолеть это расстояние пешком. Матросы собирали на палубе лектику, золоченый паланкин, увенчанный двуглавым византийским орлом. На лиловых шторах было выткано изображение трилистника. Цвет обозначал епископский сан Агафодора, трилистник – придворный ранг протопроэдра. Поверх бархатной мантии, в знак своей двойной значительности, высокий гость повесил рядом финифтяной архиерейский крест и цепь с ярлыком императорского посланника.

Корабль с мягким хрустом стукнулся бортом о причал, покачался, встал. Тогда Агафодор, медленный и торжественный, выплыл из недр диремы по лестнице на палубу – и насупился. Проклятые бездельники всё еще возились с носилками. Пятиться назад было невместно. С берега епископа, конечно, уже заметили. Поэтому он остановился, торжественно осенил крестным знамением берег, а потом сложил ладони и слегка опустил голову, как бы молясь. Веки благочестиво приопустил, но черные глаза из-под ресниц непраздно постреливали по сторонам, приглядывались. От многого чтения Агафодор с возрастом стал вблизи видеть неважно, зато даль прозирал лучше, чем в молодости. Даже усмотрел, что запряженные в повозку быки холощеные, и на миг сдвинул брови (не насмешка ли), но тут же успокоил себя: нет, просто волы покойнее, да и откуда русам знать?

Облик у епископа-протопроэдра был величественный, а пожалуй что и прекрасный: тонкое лицо значительно, бело, неморщинисто, густые брови черны, длинная борода же, наоборот, безукоризненно седа. Чувствуя устремленные на него взгляды, Агафодор поднял очи к холму и жестом, полным сдержанного изящества, перекрестил город Киев.

Русская столица оказалась больше и пышней, чем можно было заключить из описаний. Не только возвышенность, но и вся местность вкруг нее были застроены домами, купеческими дворами, складами. В опояс холма тянулся неприступно высокий земляной вал, утыканный частоколом из таких огромных сосен, каких епископу у себя на родине видеть не доводилось. Близко друг к дружке, будто толкаясь плечами, стояли могучие башни, а одна, сдвоенная, охраняла гигантские ворота, распахнутые створки которых пылали нестерпимо ярким сиянием.

За спиной посла один вэринг из охраны сказал другому:

– Смотри, у конунга Ярицлейва ворота чистого золота. Верно говорят, что на земле нет государя богаче.

– Наши, кто служит у русов, довольны, – ответил товарищ. – Может, и нам наняться?

Агафодор знал множество языков, одарило его Провидение этим полезным даром, однако же без необходимости своих знаний не выказывал, ибо умный человек предпочитает выглядеть невежественней, чем есть на самом деле. Но тут, взволнованный и расстроенный величием русской столицы, не сдержался.

– Ворота не золотые, а медные, – сказал он, полуобернувшись, своим высоким, красивым голосом, которым, бывало, так умилительно выводил с амвона «Трисвятое песнопение» или «Песнь херувимскую». – Не всё золото, что блестит, дети мои.

Вэринги – косматые, увешанные оружием, каждый вдвое шире худощавого епископа – захлопали поросячьими ресницами. Агафодор мысленно обругал себя: разболтают остальным, и теперь охрана будет таиться. Не узнаешь, что у дикарей на уме. Еще вправду перейдут на службу к русским – сраму не оберешься.




Top