Красный крест роман саша филипенко. Красный крест
Так получилось, что я прочел очередной роман Саши Филипенко еще до его публикации. (Через некоторое время книга выйдет в издательстве «Время»). Несколько лет назад я с удовольствием проглотил его первый роман «Бывший сын», и с тех пор так пристрастился, что пишу отклики и рекомендую каждую новую его книгу - «Замыслы», «Травля». И вот теперь «Красный крест».
Новый роман - это история судьбы 90-летней женщины, родившейся в Лондоне, девочкой, еще в 20-е годы, переехавшей с отцом в СССР, работавшей в МИДе, арестованной сразу после победы в 45-ом, прошедшей ад, отсидевшей 10 лет в сталинских лагерях, потерявшей семью, но нашедшей в себе силы и смысл жить дальше. Какой? Читайте книгу.
Страдая болезнью Альцгеймера, Татьяна Алексеевна успевает рассказать свою историю молодому соседу Саше, также пережившему личную трагедию и чудесным образом обретшему смысл дальнейшей жизни. Передать, чтобы, как говорится, помнили. Чтобы память сохранялась. А с нею и совесть.
Для меня литература всегда имела какой-то смысл, если обращалась к уму или была о сердце, но не железах внутренней секреции, как говорил Фолкнер. Но есть и особый ее сорт – литература, обращенная специально к совести, пробуждающая совесть. «Красный крест», по-моему, относится именно к этому типу литературы. И я рад, что Филипенко решился написать именно такой роман, если угодно, исторический, непоколенческий (если только отчасти), строго выдержав жанр, без какой-либо фальши или пошлости, каких-либо попыток заигрывать с читателем, и в том числе без морализирования. Он просто рассказал историю, поделился уникальными документами, которые стали для него доступны. И что важно: рассказал ее преимущественно молодым людям. Не постеснявшись пафоса темы, в лоб и по лбу. Он просто тычет носом читателя, как слепого котенка, в наше недавнее страшное прошлое. Это было. Этого нельзя забывать. Это не очень далеко ушло от нас, сегодняшних.
В романе рассказывается античеловеческая и человеческая история одновременно. История, в которую вплетаются разные судьбы. Но это и «история отсидевшей страны». Повторюсь - недавняя и сегодняшняя. Потому что неотрефлексированная.
По последним опросам в нашей стране положительно оценивают деятельность и личность Сталина 46% респондентов. И это больше, чем несколько лет назад – тенденция очевидна. Люди, как обычно, жаждут порядка. Не задумываясь, какой ценой он устанавливается. Да и является ли, строго говоря, порядком? Ну что ж – почитайте «Красный крест».
Я уже как-то писал, что сталинизм - не идеология, не мировоззрение, а философия террора, скорее его метод, практика. Это искривленное представление о жизни и смерти, о человеке, о смысле бытия. Сталинизм - это психология недограждан. «Cуверенная охлократия», которая время от времени использует интеллектуалов, как рабов режима. Власть посредственности, которая комплексует из-за собственной мелочности и создает в качестве компенсации про себя миф.
Об этом, в том числе, роман. И сегодня это вновь актуально. Потому что «лежат, притаившись, гипсовые» сталины.
«Пусть до времени покалечены,
Но и в прахе хранят обличие.
Им бы, гипсовым, человечины –
Они вновь обретут величие...»
Помимо документов Международной организации Красного Креста, документальной переписки гуманитарных организаций с советским правительством, можно сказать почти односторонней переписке о судьбе военнопленных, в романе еще есть стихи: этакая лирическая подложка и перекличка во времени – от Петра Вяземского до Бориса Рыжого.
Короче говоря, об этом романе еще можно много чего написать и о многом поговорить, но это потом, после прочтения. А пока рекомендую – не пропустите. Не знаю, лучший это роман Саши Филипенко или нет – для кого как, но, по-моему, самый значительный. Точнее, значимый.
С благодарностью Константину Богуславскому за помощь в работе над этой книгой
* * *
Когда подпись поставлена, странная (как и все продавцы недвижимости) женщина говорит:
– Поздравляю! Я за вас очень рада! Вы такой хмурый, а зря! Я отдала вам лучший объект по соотношению цена – качество!
Риелтор вытаскивает из сумочки губную помаду и, не обращая внимания на теперь уже бывшую владелицу, продолжает басить:
– У нас с вами, так сказать, ситуация вин-вин! Вы, кстати, с кем здесь собираетесь жить?
– С дочкой, – разглядывая детский сад во дворе, отвечаю я.
– А сколько ей?
– Три месяца.
– Как славно! Молодая семья! Поверьте, вы еще будете меня благодарить!
– За что?
– Как это за что?! Я же вам рассказывала! Вы такой рассеянный! На лестничной площадке всего одна соседка! Она – ни много ни мало – одинокая девяностооднолетняя старушка, страдающая болезнью Альцгеймера. Это же настоящий джекпот! Подружитесь, перепишете квартиру на себя.
– Спасибо! – не поднимая глаз, зачем-то отвечаю я.
Квартира пуста. Ни стула, ни кровати, ни стола. Я разбираю сумку. Прежняя владелица все никак не может уйти. Женщина стоит у окна и, гоняя по кругу воспоминания, словно утюжа белье, разглаживает маслянистые складки подоконника. Зря, я все равно здесь все поменяю.
– Вы сегодня один останетесь?
– А спать-то где будете?
– У меня есть спальный мешок и электрический чайник…
– Если хотите – можете у меня.
Женщина капитулирует. Я слишком молод для нее. Взяв под локоть бывшую хозяйку, риелтор наконец покидает квартиру. Оставшись один, я сажусь на пол.
Вот и все, думаю я, занавес. Жизнь закончилась – жизнь начинается вновь. Трансцендентный ноль. К тридцати годам я оказываюсь человеком с разорванной надвое судьбой. Мне предлагается попробовать еще разок. Я не знаю, что тут можно возразить. Самоубийство – не мое; к тому же у меня теперь есть дочь.
Едва ли я вспомню, о чем думаю в тот вечер. В голове туман, в луче света вальсирует пыль. Больше здесь ничего и нет. Часовая передышка перед очередной попыткой жить. Первая история закончилась, вторая должна начаться вот-вот. Пропасть и подвесной мост в виде человека. Если хочешь попасть на тот берег, перекинь сам себя. У счастья всегда есть прошлое, любит повторять моя мама, у всякого горя непременно найдется будущее.
Будто выброшенный крушением мореплаватель, я решаю изучить неизвестный остров. Город Минск. Зачем я вообще приехал сюда? Пускай и братская, но все же чужая страна. Красный костел и широкий проспект, какой-то лысеющий поэт и гроб Дворца Республики. Десятки построек и ни одного воспоминания. Незнакомые окна, чужие лица. Что это вообще за страна такая? Что я знаю про этот город? Ничего. Здесь у моей мамы вторая семья.
Перед подъездом валяется стопка выброшенных книг.
Я смотрю на одну из них. Якуб Колас. «Новая зямля».
Поднявшись на четвертый этаж, я обнаруживаю на входной двери красный крест. Небольшой, но яркий. Наверное, риелтор так пошутила, думаю я. Оставив у лифта пакеты, я принимаюсь оттирать крест, но в этот момент незнакомый голос за спиной говорит:
– Что вы делаете?!
– Очищаю дверь, – не поворачиваясь, отвечаю я.
– Здесь какой-то кретин нарисовал крест.
– Приятно познакомиться! Кретин, о котором вы говорите, – я. Недавно мне поставили болезнь Альцгеймера. Пока страдает только короткая память – иногда я не помню, что случилось со мной несколько минут назад, но врач обещает, что совсем скоро испортится и речь. Я начну забывать слова, а затем потеряю способность двигаться. Так себе перспектива, правда? Кресты расставлены здесь затем, чтобы я находила дорогу домой. Впрочем, судя по всему, совсем скоро я забуду и то, что они обозначают.
– Мне жаль, – стараясь быть вежливым, отвечаю я.
– Бросьте! В моем случае только так все и могло закончиться!
– Почему?
– Потому что бог боится меня. Слишком много неудобных вопросов его ожидает.
Соседка опирается на трость и тяжело вздыхает. Я молчу. Меньше всего сейчас мне хочется говорить о боге. Пожелав старушке добрых снов, я беру пакеты с едой и собираюсь войти в квартиру.
– Вы что же, даже не представитесь?
– Александр, меня зовут Александр.
– И давно вы разговариваете с женщинами спиной?
– Простите. Меня зовут Саша, и вот мое лицо. До свиданья! – наигранно улыбнувшись, отвечаю я.
– Значит, то, как меня зовут, вас не интересует?
Нет. Не интересует. Черт, что же за назойливая старуха?! Чего она вообще хочет от меня?
Мне нужно попасть домой. Закрыть глаза и наконец проснуться. Предыдущие тридцать лет этот фокус срабатывал. Все самое жуткое, самое страшное все – случалось со мной только во сне и никогда наяву. Я был счастлив и не знал скорби, весел был и не знал беды. Последние месяцы выдались слишком тяжелыми. Черт, я просто хочу отдохнуть!
– Меня зовут Татьяна… Татьяна… Татьяна… ох… забыла отчество… Шучу! Меня зовут Татьяна Алексеевна. Я очень рада знакомству с вами, плохо воспитанный молодой человек!
– А я нет.
– Правда?
– Неправда – мне просто все равно. Простите, у меня сегодня тяжелый день…
– Понимаю! У всех нас тяжелые дни. Тяжелые месяцы, тяжелые жизни…
– Очень приятно было с вами познакомиться, Татьяна Алексеевна. Всего вам самого хорошего! Счастья, удачи и всех жизненных благ, – язвлю я.
– Знаете, все это только начинается со мной…
Черт, это по-настоящему надоедает! Сперва риелтор, теперь эта старушка. Я не хочу говорить, и соседка, уверен, чувствует это. Более того, понимая, что я воспользуюсь даже секундным люфтом, старушка ни на мгновение не замолкает.
– Да, все это закончится довольно быстро… Через месяц или два… Совсем скоро от меня, как от человеческой судьбы, ничего не останется. Все дело в том, что бог подчищает следы.
– Мне очень жаль… – нехотя отвечаю я.
– Да-да, вы это уже говорили! Я быстро все забываю, но не настолько! Могу я посмотреть, как вы здесь устроились?
– Честно говоря, из мебели у меня только унитаз и холодильник – мне нечего вам показывать. Быть может, через неделю или две?
– Хотите посмотреть, как живу я?
– Да в общем-то сегодня уже, наверное, поздно…
– Не стесняйтесь, Саша, входите!
Нельзя сказать, что я счастлив, но просьбе старушки подчиняюсь. В конце концов глупо спорить с выжившим из ума человеком. Соседка толкает дверь, и я оказываюсь в ее квартире.
Все это больше напоминает мастерскую. Повсюду стоят полотна. Ничего особенного. Я такую живопись никогда не любил. Бесконечные бледные тона. Безысходность в каждом квадрате. Люди безлики, города бесцветны. Впрочем, я мало что смыслю в искусстве.
Посреди гостиной висит темно-серый квадрат.
– Собираетесь начать новую? – заполняя паузу, зачем-то спрашиваю я.
– Вы о чем?
– Я о холсте, что на стене.
– Нет, она закончена.
– Вот оно что! И что же на ней изображено?
– Моя жизнь.
Пфф. Приехали! Фанфары скорби и пафос трагедии. Пожилые люди склонны преувеличивать собственные несчастья. Моя жизнь… Дайте носовой платок! Нет-нет, лучше два! Старикам кажется, что беды случались только с ними. Я чуть было не выпаливаю, что по части горя многим могу дать фору, но вовремя осекаюсь.
– Мне, конечно, рассказывали, что Минск серый город, но не настолько же!
– В этой картине почти нет Минска.
– Я бы сказал, что в этой картине вообще ничего нет.
– Думаете, я ошибаюсь, когда говорю, что это моя жизнь?
– Ничего я не думаю…
– Думаете, вот шел я себе домой, никого не трогал, а тут на тебе: наткнулся на безумную старуху, которая собирается проскулить о собственной судьбе?!
– А вы собираетесь?
– А вам, значит, совсем неинтересно?
– Нет, если быть совсем уж честным.
– И зря. Я хочу рассказать вам невероятную историю. Не историю даже, но биографию страха. Я хочу рассказать вам, как внезапно овладевший человеком ужас способен изменить всю его жизнь.
– Я очень впечатлен, но, может быть, в другой раз?
– Не верите? Ну что ж… Знаете, чуть больше года назад я стояла здесь же, на вашем месте. Это было тридцать первого декабря. Шел снег и заканчивался двадцатый век. Натурально заканчивался, без гипербол, оставалось всего несколько часов. Куранты готовились бить двенадцать, накачанный таблетками президент соседнего государства намеревался сообщить, что устал. В кухне работал телевизор, и в духовке, как обычно, что-то подгорало. Я ни к чему такому не готовилась – ну Новый год и Новый год, сколько таких было в моей жизни? Наберет Ядвига, а больше и некому. Посижу с пирогом, посмотрю «Огонек». Отмечу Новый год сперва по Москве, затем по Минску. Одним словом, я ровным счетом ничего не ожидала от конца столетия, но вдруг позвонили в дверь. Наверное, соседи, подумала я. До вас здесь жила очень хорошая и приветливая женщина – настоящая дочь коммуниста. Ее отец был партийной шестеркой, но она ничего – выросла скромной и порядочной. Вечно смотрела на меня щенячьими глазами, будто извинялась. В общем, я подумала, что она хочет попросить соль или что-нибудь в этом роде, но оказалось, нет! Оказалось, что пришел почтальон! Представляете? Настоящий! Тридцать первого числа! Принес! Письмо, которого я ждала всю вторую половину жизни…
Соседка говорит «вторую половину жизни», и я включаюсь. Впервые за вечер я возвращаюсь в комнату. До этого момента я лишь обозначал свое присутствие, теперь же начинаю внимательно слушать.
– Я посмотрела на стол. Лежит. Обыкновенный конверт. Ожидаешь его полвека, а раскрыть не решаешься. Ничего так в жизни не боялась, как этой бумаги. Наконец выдохнула и разорвала. Оно! Я расплакалась. Провела пальцем под глазами и шмыгнула носом. К листку больше не притронулась, но позвонила Ядвиге.
«Пришло! Жив!»
«Ты шутишь?!»
«Далеко?»
«Километров двести от Перми».
«Я поеду с тобой!»
Я набрала справочную. Девушка веселая была, с праздником поздравила.
«Рейс до Москвы в десять вечера есть. Успеете?»
«Успею, коли не помру».
Когда приехала Ядвига, мы выпили чаю и вызвали такси. Оператор сообщила, что нам повезло – Новый год все-таки, у всех дела. «Покажи!» – попросила подруга, и я протянула ей письмо.
Закрыли квартиру, спустились во двор. Таксист стоял у машины. Багажник открыл, но с сумками не помог. «Я шофер, – ответил, – а не грузчик».
Приехали в аэропорт, нашли кассы. Запыхались, дышим тяжело. «Не волнуйтесь, – говорит девушка, – времени у вас много! Долетите до Москвы, а там придется несколько часов подождать».
«Ты когда последний раз летала?» – спросила я у Ядвиги.
«Никогда», – ответила подруга.
Вот тебе и дела. Новый год, две старухи летят незнамо куда…
До Москвы летели хорошо, а второй рейс самолет трясло, будто бог машину ногами пинал. С первого раза сесть не смогли, на второй круг уходили. Люди странно себя вели, помню, даже кричали. Передо мной мужчина какой-то, как пес, подвывал. Впрочем, я его не винила. Страх – он вещь непростая. Я уж знаю, о чем говорю.
Получили сумки – подошел толстяк:
«Вам куда?»
«Вот», – протянув конверт, ответила я.
«Так-то это не здесь. Так-то ехать три-четыре часа. Повезло вам – там мой батя живет».
«Нам бы только до автобуса…»
«Да какой тут автобик-то первого-то числа?»
Утром въехали в городок. Темень, на заснеженной площади мерзнет безрукий вождь. Я спросила: «Почему у Сталина такая маленькая голова?»
«Старую так-то отбили. Заказали в области новую, но они там что-то с размером напутали. На другую так-то все равно денег нет, да и не будет никто ее мастерить, пока эту не отобьют. Вы жить-то где будете?»
«Не знаем», – ответила я.
«Если не боитесь, можете у моего старика. Так-то он мужик неплохой. Туто-ка и сидел. Отпустили – не знал, куда деться, решил остаться, конвоиром устроился. Вот и я туто-ка и родился, за забором. Мать три года как схоронили. Я давно уже в город уехал, а у вас-то туто-ка кто?»
«Человек», – ответила я.
Соседка замолкает. Несколько секунд она безмолвствует, и я успеваю подумать, что стал свидетелем очередного провала памяти, но женщина вдруг оживает и говорит:
– Я родилась в Лондоне в 1910 году…
+
* * *
Алексей Алексеевич Белый был человеком добрым и воцерковленным. Он познакомился с мамой Татьяны Алексеевны в 1909 году в Париже, во время «Русских сезонов». Мать ее, Любовь Николаевна Краснова, была балериной и умерла родами. Воспитанием ребенка занялись две женщины: француженка, обучавшая ее слову божьему, и англичанка, следившая за ее осанкой.
Смерть жены резко переменила Алексея Белого. Некогда человек радостный и доверчивый, в один день он разорвал связь с церковью и всю оставшуюся жизнь посвятил борьбе с невежеством. Во всяком случае, так ему казалось…
По словам соседки, Белый был невротиком. Буквально каждая мелочь выводила его из себя. Если утром какой-нибудь незнакомец желал ему хорошего дня, папенька тотчас расплывался в улыбке и часами рассуждал о высоте, которой достигло британское общество. Если же кто-нибудь, напротив, хамил ему, отец садился у камина и разглагольствовал о несовершенствах этого мира. Во время занятий Алексей Алексеевич часто заходил в детскую и, развалившись в кресле, перебивал гувернанток:
«Никакого бога решительно нет! Наша милая старушка слишком долго жила в допотопной России, единственным достижением которой стал пересмотр минимально необходимого количества пальцев для поклонения духам. Нет бога, дитя мое, как нет и души! Люди есть вид, вид точно такой же, как, скажем, лошади или собаки. Существует мнение, что мы более совершенны… Что ж, в некотором роде да – мы научились строить мосты, пароходы и омнибусы, но на этом наши успехи заканчиваются. Душа, о которой толкует наша трогательная няня, есть не что иное, как ловушка нашего мозга, неплохой капкан, но не более того. Нет никакого царствия небесного и жизни после смерти, ибо нет ничего вне нашей мысли. Голова есть не оружие наше, но наша главная проблема. Мы фатально ошибаемся, когда полагаем, что можем что-то понять. Перефразируя Декарта, я бы сказал, что человек существует, пока заблуждается. Твоя мама умерла в тот день, когда ты родилась, и больше никогда и нигде не появится. Нет ни воскрешения, ни какой-либо другой подобной чепухи. Есть лишь ересь и ложь. Мы должны мыслить себя как представителей вида, которого когда-то не было и которого однажды не станет. Каждую секунду, в протяженности, наш мозг обманывает нас. Подбрасывая надежду, мозг наш натурально издевается над нами. Собственно, именно это и есть наша отличительная черта, моя дорогая, – самообман».
В 1919 году Алексей Алексеевич Белый решил ехать в Россию. Он вошел в комнату и радостно объявил: «Мы уезжаем! Здесь, в Лондоне, живут старые люди. Новый человек, человек, которым уже не смогу стать я, но которым, безусловно, станешь ты, моя дорогая, живет в России».
Озвучив это довольно странное суждение, Алексей Алексеевич сделал глоток виски и вышел вон. Вопрос с переездом был решен.
Для человека пьющего – Белый был чрезвычайно дельным. Планы непременно реализовывал, задачи решал. Переезжая в Россию, он намеренно не использовал глагол «возвращаться». Отец Татьяны Алексеевны настаивал, что они едут в абсолютно новую страну, аналогов которой не было в истории человечества. Что ж, в некоторой степени он оказался прав.
– Кажется, это было первое восстание, которое мне довелось наблюдать. Наши добрые нянечки наотрез отказались ехать.
«Вот же дуры! – с улыбкой произносил отец. – Неужели не понимаете вы, что теперь это ваша страна?! Как не понимаете вы, что в России произошла не смена власти, но революция духа! И Петроград, и Москва теперь есть города простого человека! Все там отныне устремлено исключительно на улучшение жизни такого вида, как вы, – вида человека обыкновенного!»
«Алексей Алексеевич, ладно мы, ладно вы, но подумайте о Таточке! Неужели вы хотите сломить ее судьбу? Неужели не слышали вы об ужасах, что творятся в России? Не лучше ли вам съездить туда одному, а если все и окажется ровно так, как вы описываете, мы с Таточкой приедем к вам годом позже?»
«Нет! – строго ответил отец. – Мы выезжаем в ближайшее время!»
+
* * *
Переезд предприняли в начале 1920 года. Пока здравомыслящие люди бежали из страны, Белые двигались в обратном направлении, навстречу ветрам, в эпицентр истории. Новых и принципиально других людей они не увидели, зато в первый же день повстречали три духовых оркестра.
«Чему радуются эти марширующие? – удивлялись няни. – У них нет ни воды, ни газа, ни электричества! Все, чем они могут похвастаться, – выданные мундштуки, к которым примерзают губы!»
«Погодите, голубушки! – радостно отвечал отец. – Посмотрим, как вы заговорите через год!»
«Вы обещали, что мы приедем в страну, где простой человек счастлив, но пока мы слышим лишь про восстания!»
«Говорю же вам, дуры, через год!»
В Москве был голод. Впрочем, отца Татьяны Алексеевны это, кажется, нисколько не волновало. Какие-то люди постоянно помогали семье. Алексей Алексеевич не называл их имена, а в разговорах звучали лишь прозвища. Девочка помнила два: Старик и Лукич. Чем именно занимался отец, она не понимала, но его частые командировки в Европу, судя по всему, стали делом государственной важности.
Вечерами, уложив девочку спать, нянечки шептались в соседней комнате.
«Господи, неужели Алексей Алексеевич ничего не видит? Как не понимает он, что этих людей не исправить и не спасти? Он постоянно говорит о новом человеке, но разве не видит он, что человека этого рождает мертвая земля! Эти красные, конечно, не удержат власть! Уверена, еще десятки лет здесь будет твориться не пойми что!»
«Не знаю, не знаю… – отвечала француженка. – Мне это уже не кажется глупым. Похоже, Алексей Алексеевич действительно проницательнее нас. Расстреляна царская семья – страна уже никогда не будет прежней. Думаю, красные не уйдут. Сложно поверить, что всего несколько лет назад Колчак гостил у нас в Лондоне, а теперь его кончают как собаку…»
«Еще сложнее поверить в то, что Алексей Алексеевич на стороне этих людей… Ох, не кончилось бы это бедой…»
В отличие от нянечек Тане в Москве сразу понравилось. Словно Алиса, она провалилась в сказочный сон.
«Провинция человечества…» – язвила француженка.
«Пригород здравого смысла…»
«Государство, не прошедшее обряд конфирмации…»
Пока нянечки упражнялись в остроумии, девочка с интересом изучала Москву. Столовые, боржом, закуски и воды. Птенцы человечьи. Большеротые товарищи били в барабаны и размахивали красными полотнами. Нянечки закрывали уши, и, замерев на месте, маленькая Таня пыталась прочесть написанные белыми буквами слова: «Гордимся запуском станка». Вот это да! Таня смотрела на ребят, и ей так хотелось держать в руках такой же огромный алый флаг. Ну в самом деле, могло ли ребенку не понравиться в стране строящегося инфантилизма?
Каждый день отправлялись к газетному ларьку. Пока советские мужчины стояли в очереди за «Правдой», нянечки брали «Знамя», «Москву» и «Северное сияние». Совершив ежедневный ритуал, с горой макулатуры выдвигались на прогулку. Все это так увлекало! То и дело Таня застывала на месте, чтобы прочесть какое-нибудь новое слово.
«А что такое “Про-лет-культ”?»
«Не важно!» – в унисон ворчали старушки.
– Меня отдали в «четверку». Экспериментальная школа эстетического воспитания. Полуинтернат. Мы были заняты весь день. Общеобразовательные предметы до обеда, рисование, ритмика и лепка после. Отец был доволен, нянечки, кажется, тоже. Однажды вечером, когда кто-то из папиных друзей спросил, где я учусь, я с гордостью ответила, что в школе для детей одаренных родителей. Довольно точная оговорка. Собственно, так оно и было. Кого угодно сюда не принимали. Здесь учились наследники верхушки. От фамилий наших родителей граждане новой страны теряли сознание, но нам-то было что? Дети есть дети…
Пока Таня лепила квадраты, ее отец, Алексей Алексеевич Белый, не вылезал из Европы. В 1924 году он был вынужден вновь переехать, на этот раз в Швейцарию. Белый курсировал между Женевой и Берлином, а Таня, несмотря на выводок новых репетиторов, была предоставлена сама себе. Берн, Лозанна, Цюрих. Замки, горы, города. Вместе с новыми воспитателями она путешествовала по Швейцарии и даже думать не могла, что однажды вернется в Москву.
Некоторое время назад я открыл для себя новое имя в современной русской литературе. Это молодой писатель Александр Филипенко, за плечами которого уже четыре романа, каждый из которых имел большой успех. Я начал знакомство с творчеством Филипенко с последнего из них – романа «Красный Крест
». Сюжет его вырисовывается из диалогов Саши – молодого мужчины, переехавшего с дочерью в другой город – и его новой соседки – девяностооднолетней Татьяны Алексеевны. Женщина страдает начальной стадией болезни Альцгеймера, но отчетливо помнит давние события своей жизни и подробно рассказывает о них новому знакомому.
Родившись в 1910 году и проведя раннее детство в Лондоне, она переезжает в Москву по воле отца, поверившего в «светлое будущее», которое непременно должно наступить после свершившейся революции. Выучившись, она, благодаря знанию иностранных языков, поступает на работу машинисткой в НКИД (Народный Комиссариат Иностранных Дел). Во время войны через Татьяну Алексеевну проходит множество документов, среди которых письма и телеграммы, передаваемые уже со второго её дня Международным Комитетом Красного Креста советскому правительству. В них организация предлагает сотрудничество по вопросам, связанным с судьбами военнопленных. И все эти письма остаются без ответа. В одном из списков советских солдат, попавших в плен на румынском фронте, Татьяна Алексеевна видит фамилию собственного мужа. Опасаясь за свою судьбу и судьбу их маленькой дочери, женщина при переводе документа не указывает фамилию мужа, дублируя на его месте в списке фамилию предыдущего пленного. Однако это не спасает их семью. Мужа по возвращении в СССР расстреляют, саму её вскоре после войны арестуют и отправят на 10 лет в лагерь как «жену изменника родины», а дочь заберут в детдом, где она вскоре умрет от голода.
Пройдя через страшные унижения и нечеловеческие условия, Татьяна Алексеевна выжила. Выйдя из лагеря, она посвятила всю вторую половину жизни поискам человека, которому могла навредить, указав дважды его фамилию в том самом списке пленных. Эта интрига разрешается лишь в конце романа, и довольно неожиданным образом.
Важной отличительной чертой романа является то, что в нём присутствуют документальные вставки, изучив которые, читатель может сделать выводы об отношении советского государства к своим гражданам. Филипенко долгое время работал в архивах, в том числе в Женеве, где находится штаб-квартира Красного Креста. Ссылки на официальные документы исключают возможность обвинений автора во лжи и «очернении нашей истории».
Безусловно, «Красный Крест» - роман не только о нашем недавнем прошлом, но и о сегодняшнем дне. О том, что наша ментальность не сильно изменилась. О том, что «красный человек», о котором много лет пишет соотечественница автора Светлана Алексиевич, по-прежнему живёт во многих из нас. Мы видим это, в частности, на примере одного из героев книги – отчима Саши. Став свидетелем его разговора с Татьяной Алексеевной, где она рассказывает о судьбе своей семьи, он утверждает, что это бред «выжившей из ума старухи», а Сталин всё делал правильно и во благо страны.
Стоит отметить, что в подобном отношении к вождю он не одинок: по последним опросам, около 40% россиян считают Сталина величайшим деятелем всех времён и народов. Вся страна в псевдопатриотическом угаре гордится «великой историей», забывая о том, что в ней хватает и поводов для стыда. Общество наше, как и главная героиня романа, страдает болезнью Альцгеймера, причём весьма специфической её формой: мы не просто не помним события нашего прошлого, но и не хотим их помнить. Мы отказываемся признавать чудовищные преступления советского режима, не желаем даже слышать о покаянии, считая его проявлением слабости, хотя, на мой взгляд, полноценное раскаяние как раз требует немалого мужества, коим мы сегодня, увы, не обладаем.
С моей точки зрения, лучший вид терапии нашего нынешнего состояния – всестороннее обсуждение, проговаривание самых болезненных тем. Это позволит извлечь уроки из прошлого, чтобы не повторять их впредь. И эффективным средством этой терапии являются такие книги как «Красный Крест».
Писатель Саша Филипенко презентовал в Минске роман «Красный Крест». Это книга о том, что для советской власти жизнь человека не стоила ничего - ни до войны, ни во время, ни после. Эта книга о том, что такое нельзя забыть и простить.
Главная героиня, Татьяна Алексеевна, родилась в Лондоне. В начале 1920-х по прихоти отца она едет в Россию, где зарождается коммунизм. Знание иностранных языков позволило ей стать машинисткой в наркомате иностранных дел. Германия напала на Советский Союз. Каждый день через нее проходят десятки писем, в том числе из Красного креста. На второй день войны международная организация предлагает СССР помощь в обмене военнопленными. Но Молотов приказывает не отвечать.
В списке пленных главная героиня находит имя своего мужа. Она понимает, что если не спасет близкого человека, его просто расстреляют как предателя родины. А если спасет, то расправиться могут с ней самой и ее маленькой дочкой - как с семьей предателя родины.
Об истории своей жизни Татьяна Алексеевна рассказывает Саше, который снял квартиру по соседству.
«Однажды на презентации книги ко мне подошел читатель и рассказал, что занимается архивными документами, и если мне это интересно, то может их переслать. И вот каждый день я открывал почту и читал, как наши солдаты должны разобрать в немецком концлагере бараки, а доски потом переправить в советские лагеря, чтобы их там собрали, как мебель ИКЕА. Еще был документ, как правильно снимать золотые коронки у заключенных. Конечно, меня это потрясло. Но я не знал, что делать с этой информацией. Не знал, какая история может из этого сложиться.
Однажды Костя (так зовут того самого читателя. - Ред. ) позвонил мне и рассказал, что наткнулся на документы, из которых следует, что на второй день войны, 23 июня, Красный Крест отправляет запрос в Советский Союз, где предлагает сотрудничество. Всем понятно, началась великая бойня - раненых и пленных будет очень много. К тому моменту СССР не подписал Конвенцию о военнопленных. И вот Красный Крест пишет первое обращение. А наши, судя по всему, не отвечают.
Я попросил Костю, чтобы он никому об этом не рассказывал. «Мы узнаем, как было на самом деле. И я напишу об этом роман», - сказал я ему.
Сюжет у меня вырисовался буквально за минуту. Я придумал, что главная героиня будет машинисткой наркомата иностранных дел, через которую проходят все документы из Красного Креста. И однажды она понимает из письма, что ее муж попал в плен. Думаю, никому не нужно объяснять, что может быть с сотрудницей министерства, у которой муж оказался в плену у врага.
Так я начал работать над художественной частью романа, параллельно сражаясь за документы. Мы написали несколько официальных запросов в архив. К сожалению, спустя 70 лет история повторилась: нам не отвечали. Я дошел до всем известной Марии Захаровой (пресс-секретарь МИД России. - ред.) , просил, чтобы мне открыли шестой фонд Молотова. Надо сказать, что на следующий день мне позвонили из архива и сказали: «Что вы от нас хотите? Мы уже все документы выложили в открытый доступ».
Но к этому моменту мы уже решили обратиться в Швейцарию, где хранится архив Красного Креста. К несчастью Советского союза, Красный Крест фиксировал каждое письмо, которое было отправлено в СССР. И мы поняли, что нам в Москве врут, потому что по описи не все документы совпали. И мы отправились в Швейцарию, чтобы выстроить эту историю. Эта была шахматная партия - мы знали ходы белых и пытались по письмам реконструировать события тех дней.
В архиве наши предположения подтвердились: Советский Союз действительно не отвечал Красному Кресту, даже на предложение вернуть две тысячи раненых пленных в обмен на информацию - списки, сколько военнопленных находится на территории СССР. Понимаете, две тысячи человек умирает, а советская власть не считает нужным спасать своих людей.
Человеческая жизнь никогда не подорожает. Самая дешевая из вещей.
На мой взгляд, было несколько причин, почему Советский Союз не отвечал. Главная причина - бесчеловечный режим, для которого жизнь человека вообще ничего не стоит. Но если попытаться стать на сторону власти, СССР не подписал Конвенцию о военнопленных. Этот документ предусматривает, что вторая сторона конфликта, которая конвенцию подписала (в нашем случае - Германия), берет на себя обязательства по всем военнопленным, что нацисты, конечно, не исполняли.
Кроме того, не было доверия между Молотовым и Германией, он считал, что люди Гитлера все равно обманут, не будут исполнять никаких договоренностей. И еще один важный момент - Советский Союз не шел на контакт по обмену военнопленными, чтобы не было ощущения, что Германия может в какой-то степени проявить человечность. Задача была показать врага только с худшей стороны.
Красный Крест просил, чтобы его работникам дали визы и право приехать в Москву, но им, конечно, отказали.
У главной героини книги Альцгеймер, эта болезнь постепенно стирает некоторые страницы из памяти человека. Но Татьяна Алексеевна говорит, что никогда не забудет, что с ней произошло.
У нас нет Альцгеймера, но мы забываем и не хотим знать, что происходило в нашей стране совсем недавно. Мы постоянно повторяем одни и те же ошибки. Мне вообще кажется, что есть какой-то дом, у которого разбросаны грабли, а мы ходим вокруг, вроде бы помним, что нужно быть осторожным, но не собираемся убирать эти грабли и все время на них наступаем.
В книге есть момент сопротивления в Куропатах. Я описывал события 2001 года и подумать не мог, что все это повторится в 2017-м.
Наш лидер до мозга костей красный. Ему не нравится, что мы чтим память жертв репрессий. Сталина здесь принято восхвалять, а не ругать. Люди уже несколько месяцев охраняют мемориал, но власти не сдаются.
У меня никаких иллюзий по поводу режима Гитлера. Немцы делали ровно такое же зло. Но моя книга не об этом.
В женевском архиве мы увидели, что переписка Красного Креста с Советским Союзом занимает три бокса. Переписка с немецкой стороной - это три огромные комнаты. С первого дня войны немцы узнавали про каждого своего военнопленного. И мы прекрасно понимаем, что в одних и тех же лагерях советские военнопленные и британские содержались по-разному, потому что у англичан с немцами были подписаны конвенции. И немцы прекрасно понимали: как только пострадают британцы, следом пострадают и немцы. А о своих солдатах они все-таки заботились.
В архивах есть письмо лидера Финляндии Карла Маннергейма, которое он направил в Красный Крест. Содержание примерно такое: «Друзья, у меня здесь куча советских военнопленных, но мне своих финнов кормить нечем, поэтому пришлите мне, пожалуйста, продовольствие». В 1942 году из Швейцарии в Финляндию идут эшелоны с едой для наших военнопленных. И это делает не советская власть, а Маннергейм.
Нам объяснили, что храбро сражающийся солдат не может попасть в плен. Если воин сдался, имя такому человеку - трус. Советский солдат должен биться до последней капли крови. И точка.
У меня не было задачи показать, каким белым и пушистым был Красный Крест, к ним тоже есть вопросы. Но моя книга все-таки о том, что советской власти было наплевать на своих граждан. Советскому Союзу предлагали обменять военнопленных, и можно было спасти своих людей. Но режим поступил по-другому. Тех, кто сумел выжить, на родине расстреливали как предателей.
Я считаю, нужно открыть все архивы. Общество должно на этом настаивать. Если есть доказательства, что человек исполнял бесчеловечные приказы, а сейчас сидит на пенсии, то он должен отправиться в суд. И неважно, сколько ему лет, пусть даже 90.
Что касается аргумента, что общество к этому не готово. Действительно, многие факты могут шокировать людей, но это не значит, что можно скрывать правду.
С послом Франции случилась совсем уж абсурдная история. Он был человеком прямым, настоящим коммунистом и антифашистом. Когда речь заходила о Гитлере, не стеснялся в выражениях, за что и поплатился. Иванова осудили на пять лет за «антигерманские настроения». А знаете когда? В сентябре 1941-го! Фашисты стояли под Москвой, а мы сажали своих дипломатов, потому что они плохо говорили о Гитлере.
Абсурд заключается в том, что в ельцинскую эпоху многие из этих документов были открыты. Некоторые письма и приказы всплывали в американских университетах, например. А потом их опять засекретили. Абсурд, потому что вы можете найти эти документы за границей.
Понятно, почему это происходит: России нужна Коммунистическая партия, которая будет набирать свои мертвые 12%, и все будут счастливы.
Когда я работал над книгой, главным потрясением было то, что заядлые сталинисты говорили, что в ельцинскую эпоху специально вбрасывались в архив лживые данные, а на самом деле ничего этого не было. Я на это возражал, ведь есть опись документов, но меня обвинили, что я посягнул на святое. Этим людям проще сделать вид, будто бы ничего плохого не было.
Включишь телевизор, так показывают людей, которые будто бы ностальгируют по тем временам. Плохо многим живется без страха.
Мне бы хотелось, чтобы мою книгу прочли люди, у которых на машине наклейка «1941-1945 - можем повторить», но вряд ли они что-то поймут и сделают правильные выводы. У Шаламова и Солженицина были 10-миллионные тиражи, но «красный человек», о котором пишет Алексиевич, никуда не ушел. В 90-е, я думаю, он притих, потому что не очень понимал, что происходит, а сейчас снова поднимает голову».
Книга Саши Филипенко вряд ли появится в школьной программе и белорусских библиотеках, но она свободно продается в книжных магазинах «Логвінаў» и Oz.by.
Оценил книгу
Возможно, я слишком требовательна к Саше. Но до уровня первого романа он так и не допрыгнул. Даже близко не добрался. В каждом своем следующем романе он берет то, что называется "животрепещущая тема", то, что точно вызовет соответствующую волну среди его аудитории. Но раз за разом получается не серьезное литературное произведение, а типичный псевдо-литературный лонгрид из современных глянцевых изданий. Практически статья из "Караван Историй", но с серьезным лицом и на серьезные темы. Читая этот роман (то же было с "Травлей"), я все не могу избавиться от ощущения, что это ссылка на Snob. И что самое печальное, в таком контексте выбранные автором темы кажутся выбранными не потому, что они действительно интересуют его, а потому, что могут вызвать нужный для повышения продаж ажиотаж (даже скорее тут подойдет новомодное словечко "хайп"). Из-за этого и произведение, и герои и даже сюжет кажутся какими-то ненастоящими, пластиковыми, глянцевыми.
Еще есть ощущение, именно из-за выбранных тем и их подачи, что Саша на самом-то деле все-же колумнист-эссеист, а не писатель в классическом понимании этого слова. Эти романы написаны с четким расчетом, с какой-то бездуховной отрешенностью. D отличие от первого "Бывшего сына" они не вырваны из сердца писателя, а созданы коллективным мозгом нескольких человек: собственно автора, его агента, еще каких-нибудь пи-ар специалистов. Так получается продукт на определенную аудиторию, который принесет примерно запланированную прибыль. Но никак не качественное литературное произведение. Это особенно обидно, учитывая то, что поднятая Сашей тема действительно остра и страшна: именно в ее сегодняшнем выражении. Но используемые им совершенно топорные метафоры и образы, фразы, написанные будто специально для использования в статусах соц.сетей, плоские двухмерные герои – все это нивелирует весь ужас поднятой темы, как военного времени, так и современности с ее "злом пропаганды". При всем том, что я сама себя считаю либералом (в нынешней нашей классификации либерал – патриот), и считаю, что поднятая в романе тема достойна пристального внимания, но такое банальное ее изложение делает только хуже. Один момент со сравнением лагерной "кормежки" с лопаты протухшим мясом с известной историей с блинами с лопат уже перечеркивает все написанное. Ну тоньше надо, тоньше. Талантливей.
Пока писала рецензию, поняла, что мне напоминают романы Саши. Это в классическом ее понимании жанровая литература категории В. Вот как средненькие многосерийные детективы, любовные романы, фэнтезийные саги. Есть достаточно качественные тексты, с интересными сюжетами и героями. Есть произведения, написанные профессионалами своего дела, почему их можно читать без рвотных позывов. А если вы поклонник соответствующего жанра (как я, например, детективов и триллеров), то можно получить вполне ожидаемое удовольствие. Так вот Саша один из главных представителей нового жанра "проза для либералов" – во всем негативном смысле этого слова. Эдакий Коэьо для "политически-активных". Такое, знаете, чтобы прочитать с друзьями, а потом потрясать кулаками на "кровавый режим", попивая смузи в любимой кофейне. Ладно, я утрирую и жестоко шучу. Но это лишь потому, что мне с каждым разом все больнее видеть, как тот, кто виделся мне Аксеновым XXI века становится просто чуть по-другому политически окрашенным Минаевым.
C.R.
Ок, обложка хороша. И спасибо издателям, что книги сделаны одинаково. И они хорошо стоят на полке рядом.
Оценил книгу
Я так скажу: не оскудела ещё земля русская настоящими героями, ой, не оскудела. Такими, как Ксюша Собчак и Саша Филипенко. Совестливыми и ранимыми. Ксюша и Саша. Саша и Ксюша - ум, честь и совесть московской либеральной тусовки. Я знаю - счастье будет, я знаю - саду цвесть, когда такие Люди (с большой буквы, конечно) в моей отчизне есть!
Теперь строго по теме. Что собой представляет новый роман Саши Филипенко? Легче всего на этот вопрос ответить одним предложением - примитивная антисоветская агитка.
Все Сашины тексты, без исключения, написаны очень-очень простым, скудным языком. Бесконечные бледные тона, люди безлики, города бесцветны, диалоги пусты и незатейливы. И в этом их сила, брат! Чем проще - тем понятнее для обывателя. Ибо задача, так называемого писателя Филипенко, сводится, в сущности, к одному - под соусом художественной литературы втюхать доверчивому читателю свои политические убеждения.
В современной России только ленивый не писал на тему сталинских репрессий. Не поленился и Саша. И без особых усилий по классической отработанной до мелочей схеме накарябал свои двести страниц, обличающие сталинизм и коммунистическую систему. И что мы видим? Мы видим набор ходульных персонажей, выкрашенных одной краской. С плоскими, шаблонными характерами. USB здесь, здесь все! Невинная жертва. Доносчик. Следователь, как и полагается по законам жанра, - садист и насильник. Ужас лагерного быта. А виной всему кровавый сталинский режим и лично Иосиф Виссарионыч - воплощение абсолютного зла. Стебусь ли я? Да, я стебусь. Ибо я не верю автору. Я не верю его картонным героям. Живые люди куда сложнее и непредсказуемее тех штампованных персонажей, что населяют филипенковское сочинение.
На кой ляд, вопрошаю я вас, други мои, нужна очередная дешёвая поделка? Вам интересно, что думают о сталинских лагерях богемные тусеры? Мне нет. Хотите быть по-настоящему в теме - читайте Шаламова и Солженицына.
crazy_squirrel_Jeanne
Оценил книгу
сто лет не писала рецензии, не писала бы и впредь - но как тут стерпеть.
так уж получилось, что я прочла все книги саши филипенко и начала не с дебютного Бывшего сына, как все начинают, а с куда более сложных и обманчивых по первому представлению Замыслов. поэтому легкости я от сашиных романов уже не ожидаю - и никакие ведущий-канала-дождь-премия-журнала-сноб
мой настрой не смущают.
глядя на его книги, небольшие по объему и формату, стильные, с молодым симпатичным мужчиной на оборотной обложке, хочется расслабиться, откупорить бутылку красного вина и провести приятный вечер, смакуя афористичный, короткий ничем слава богу не перегруженный стиль автора. только зря хочется - первый же бокал встанет комом в горле. да нет, блин, первый же глоток.
потому что книги филипенко - о том, что болит. в первую очередь о том, что болит у автора: болело 10 лет назад, болело вчера, болит сегодня.
красный крест - первый роман, в котором у саши филипенко болит историческое прошлое. болит, как должно бы болеть у любого порядочного человека - когда он смотрит на других людей, чьи судьбы ломаются. за чьи судьбы бьётся красный крест - на чьих судьбах кто-то ставит красный крест усталой рукой.
что? - говорит обладатель усталой руки. - красный крест прислал списки наших пленных и раненых? кто они вообще такие, это красный крест? международная гуманитарная организация?
и ладно бы велел послать международную организацию по матери ее швейцарии - но ставит резолюцию не отвечать . и это не отвечать бьет равнодушной плетью больнее крепкого словца. в роман филипенко включил подлинные документы - от их официального сухого языка и его контраста с жутким содержанием пересыхает горло.
если историческое прошлое болит - об этом надо говорить. его надо обдумывать, это историческое прошлое, его нужно перерабатывать. велик соблазн сказать, что все было неоднозначно. иногда очень хочется закрыть глаза на какие то вещи - но саша филипенко держит глаза открытыми на то, что некоторые вещи все же однозначны. есть то, что никогда нельзя делать. есть так , как никогда с людьми нельзя поступать - неважно, хорошие они или плохие, интересные или обыкновенные, близкие или прохожие.
филипенко не дает закрыть глаза и отмахнуться - спасибо ему за это.
