Кто написал они сражались за родину автор. Михаил Шолохов - Они сражались за Родину (Главы из романа)

Михаил Александрович Шолохов

Они сражались за Родину (Главы из романа)

На синем, ослепительно синем небе - полыхающее огнем июльское солнце да редкие, раскиданные ветром, неправдоподобной белизны облака. На дороге - широкие следы танковых гусениц, четко отпечатанные в серой пыли и перечеркнутые следами автомашин. А по сторонам - словно вымершая от зноя степь: устало полегшие травы, тускло, безжизненно блистающие солончаки, голубое и трепетное марево над дальними курганами, и такое безмолвие вокруг, что издалека слышен посвист суслика и долго дрожит в горячем воздухе сухой шорох красных крылышек перелетающего кузнечика.

Николай шел в первых рядах. На гребне высоты он оглянулся и одним взглядом охватил всех уцелевших после боя за хутор Сухой Ильмень. Сто семнадцать бойцов и командиров - остатки жестоко потрепанного в последних боях полка - шли сомкнутой колонной, устало переставляя ноги, глотая клубившуюся над дорогой горькую степную пыль. Так же, слегка прихрамывая, шагал по обочине дороги контуженный командир второго батальона капитан Сумсков, принявший на себя после смерти майора командование полком, так же покачивалось на широком плече сержанта Любченко древко завернутого в полинявший чехол полкового знамени, только перед отступлением добытого и привезенного в полк откуда-то из недр второго эшелона, и все так же, не отставая, шли в рядах легко раненные бойцы в грязных от пыли повязках.

Было что-то величественное и трогательное в медленном движении разбитого полка, в мерной поступи людей, измученных боями, жарой, бессонными ночами и долгими переходами, но готовых снова, в любую минуту, развернуться и снова принять бой.

Николай бегло оглядел знакомые, осунувшиеся и почерневшие лица. Сколько потерял полк за эти проклятые пять дней! Почувствовав, как дрогнули его растрескавшиеся от жары губы, Николай поспешно отвернулся. Внезапно подступившее короткое рыдание спазмой сдавило его горло, и он наклонил голову и надвинул на глаза раскаленную каску, чтобы товарищи не увидели его слез… «Развинтился я, совсем раскис… А все это жара и усталость делают», - думал он, с трудом передвигая натруженные, будто свинцом налитые ноги, изо всех сил стараясь не укорачивать шага.

Теперь он шел не оглядываясь, тупо смотрел себе под ноги, но перед глазами его опять, как в навязчивом сне, вставали разрозненные и удивительно ярко запечатлевшиеся в памяти картины недавнего боя, положившего начало этому большому отступлению. Опять он видел и стремительно ползущую по склону горы, грохочущую лавину немецких танков, и окутанных пылью перебегающих автоматчиков, и черные всплески разрывов, и рассеянных по полю, по нескошенной пшенице, в беспорядке отходящих бойцов соседнего батальона… А потом - бой с мотопехотой противника, выход из полуокружения, губительный огонь с флангов, срезанные осколками подсолнухи, пулемет, зарывшийся рубчатым носом в неглубокую воронку, и убитый пулеметчик, откинутый взрывом, лежащий навзничь и весь усеянный золотистыми лепестками подсолнуха, причудливо и страшно окропленными кровью…

Четыре раза немецкие бомбардировщики обрабатывали передний край на участке полка в тот день. Четыре танковые атаки противника были отбиты. «Хорошо дрались, а не устояли…» - с горечью подумал Николай, вспоминая.

На минуту он закрыл глаза и снова увидел цветущие подсолнухи, между строгими рядами их стелющуюся по рыхлой земле повитель, убитого пулеметчика… Он стал несвязно думать о том, что подсолнух не пропололи, наверное, потому, что в колхозе не хватило рабочих рук; что во многих колхозах вот так же стоит сейчас ни разу не прополотый с весны, заросший сорняками подсолнух; и что пулеметчик был, как видно, настоящий парень - иначе почему же солдатская смерть смилостивилась, не изуродовала его, и он лежал, картинно раскинув руки, весь целенький и, словно звездным флагом, покрытый золотыми лепестками подсолнуха? А потом Николай подумал, что все это - чепуха, что много пришлось ему видеть настоящих парней, изорванных в клочья осколками снарядов, жестоко и мерзко обезображенных, и что с пулеметчиком это просто дело случая: тряхнуло взрывной волной - и посыпался вокруг, мягко слетел на убитого парня молодой подсолнуховый цвет, коснулся его лица, как последняя земная ласка. Может быть, это было красиво, но на войне внешняя красота выглядит кощунственно, оттого так надолго и запомнился ему этот пулеметчик в белесой, выгоревшей гимнастерке, раскидавший по горячей земле сильные руки и незряче уставившийся прямо на солнце голубыми потускневшими глазами…

Усилием воли Николай отогнал ненужные воспоминания. Он решил, что лучше всего, пожалуй, ни о чем сейчас не думать, ничего не вспоминать, а вот так идти с закрытыми глазами, ловя слухом тяжкий ритм шага, стараясь по возможности забывать про тупую боль в спине и отекших ногах.

Ему захотелось пить. Он знал, что воды нет ни глотка, но все же потянулся рукой, поболтал пустую фляжку и с трудом проглотил набежавшую в рот густую и клейкую слюну.

На склоне высоты ветер вылизал дорогу, начисто смел и унес пыль. Неожиданно гулко зазвучали на оголенной почве до этого почти неслышные, тонувшие в пыли шаги. Николай открыл глаза. Внизу уже виднелся хутор - с полсотни белых казачьих хат, окруженных садами, - и широкий плес запруженной степной речки. Отсюда, с высоты, ярко белевшие домики казались беспорядочно рассыпанной по траве речной галькой.

Молча шагавшие бойцы оживились. Послышались голоса:

Должен бы привал тут быть.

Ну, а как же иначе, отмахали с утра километров тридцать.

Сзади Николая кто-то звучно почмокал губами, сказал скрипучим голосом:

Родниковой, ледяной водицы по полведра бы на брата…

Миновав неподвижно распростершую крылья ветряную мельницу, вошли в хутор. Рыжие, пятнистые телята лениво щипали выгоревшую траву возле плетней, где-то надсадно кудахтала курица, за палисадниками сонно склоняли головки ярко-красные мальвы, чуть приметно шевелилась белая занавеска в распахнутом окне. И таким покоем и миром пахнуло вдруг на Николая, что он широко открыл глаза и затаил вздох, словно боясь, что эта знакомая и когда-то давным-давно виденная картинка мирной жизни вдруг исчезнет, растворится, как мираж, в знойном воздухе.

На площади, густо заросшей лебедой, снова умолк, оборвался мерный топот пехоты. Слышно было только, как шаркают по голенищам поникшие, тяжелые метелки травы, покрывая зеленой пыльцою сапоги, да к удушливому запаху пыли примешался тонкий и грустный аромат доцветающей лебеды.

Война докатилась и до этого затерянного в беспредельной донской степи хуторка. Во дворах, впритирку к стенам сараев, стояли автомашины медсанбата, по улицам ходили красноармейцы саперной части, доверху нагруженные трехтонки везли по направлению к речке свежераспиленные вербовые доски, в саду, неподалеку от площади, расположилась зенитная батарея. Орудия стояли возле деревьев, искусно замаскированные зеленью, на отвалах недавно вырытых окопов лежала увядшая трава, а грозно вздыбленный ствол крайнего к переулку орудия доверчиво обнимала широкая ветка яблони, густо увешанная бледно-зелеными недоспелыми антоновками.

Звягинцев толкнул Николая локтем, обрадованно воскликнул:

А ведь это наша кухня, Микола! Подыми нос выше! И привал у нас будет, и речка с водой, и Петька Лисиченко с кухней, какого же тебе еще хрена надо?

Полк разместился у самого берега речки в большом запущенном саду. Холодную, чуть солоноватую воду Николай пил маленькими глотками, часто отрываясь и снова жадно припадая к краю ведра. Глядя на него, Звягинцев сказал:

Вот так ты и письма от сына читаешь: прочтешь немного, оторвешься - и опять за письмо. А я не люблю тянуть. Я на это нетерпеливый. Ну, давай ведро, а то опухнешь.

Он взял из рук Николая ведро и, запрокинув голову, долго, не переводя дыхания, пил большими, звучными, как у лошади, глотками. Заросший рыжей щетиной кадык его судорожно двигался, серые выпуклые глаза были блаженно прищурены. Напившись, он крякнул, вытер рукавом гимнастерки губы и мокрый подбородок, недовольно сказал:

Вода-то не очень хороша, только в ней и доброго, что холодная да мокрая, а соли бы можно и поубавить. Будешь еще пить?

Николай отрицательно качнул головой, и тогда Звягинцев вдруг спросил:

Тебе все больше сынок письма шлет, а от жены писем что-то я, не примечал у тебя. Ты не вдовой? И неожиданно для самого себя Николай ответил:

Нет у меня жены. Разошлись.

В прошлом году.

Вот как, - сожалеюще протянул Звягинцев. - А дети с кем же? У тебя их, никак, двое?

Двое. Они с моей матерью живут.

Ты бросил жену, Микола?

На синем, ослепительно синем небе - полыхающее огнем июльское солнце да редкие, раскиданные ветром, неправдоподобной белизны облака. На дороге - широкие следы танковых гусениц, четко отпечатанные в серой пыли и перечеркнутые следами автомашин. А по сторонам - словно вымершая от зноя степь: устало полегшие травы, тускло, безжизненно блистающие солончаки, голубое и трепетное марево над дальними курганами, и такое безмолвие вокруг, что издалека слышен посвист суслика и долго дрожит в горячем воздухе сухой шорох красных крылышек перелетающего кузнечика.

Николай шел в первых рядах. На гребне высоты он оглянулся и одним взглядом охватил всех уцелевших после боя за хутор Сухой Ильмень. Сто семнадцать бойцов и командиров - остатки жестоко потрепанного в последних боях полка - шли сомкнутой колонной, устало переставляя ноги, глотая клубившуюся над дорогой горькую степную пыль. Так же, слегка прихрамывая, шагал по обочине дороги контуженный командир второго батальона капитан Сумсков, принявший на себя после смерти майора командование полком, так же покачивалось на широком плече сержанта Любченко древко завернутого в полинявший чехол полкового знамени, только перед отступлением добытого и привезенного в полк откуда-то из недр второго эшелона, и все так же, не отставая, шли в рядах легко раненные бойцы в грязных от пыли повязках.

Было что-то величественное и трогательное в медленном движении разбитого полка, в мерной поступи людей, измученных боями, жарой, бессонными ночами и долгими переходами, но готовых снова, в любую минуту, развернуться и снова принять бой.

Николай бегло оглядел знакомые, осунувшиеся и почерневшие лица. Сколько потерял полк за эти проклятые пять дней! Почувствовав, как дрогнули его растрескавшиеся от жары губы, Николай поспешно отвернулся. Внезапно подступившее короткое рыдание спазмой сдавило его горло, и он наклонил голову и надвинул на глаза раскаленную каску, чтобы товарищи не увидели его слез… «Развинтился я, совсем раскис… А все это жара и усталость делают», - думал он, с трудом передвигая натруженные, будто свинцом налитые ноги, изо всех сил стараясь не укорачивать шага.

Теперь он шел не оглядываясь, тупо смотрел себе под ноги, но перед глазами его опять, как в навязчивом сне, вставали разрозненные и удивительно ярко запечатлевшиеся в памяти картины недавнего боя, положившего начало этому большому отступлению. Опять он видел и стремительно ползущую по склону горы, грохочущую лавину немецких танков, и окутанных пылью перебегающих автоматчиков, и черные всплески разрывов, и рассеянных по полю, по нескошенной пшенице, в беспорядке отходящих бойцов соседнего батальона… А потом - бой с мотопехотой противника, выход из полуокружения, губительный огонь с флангов, срезанные осколками подсолнухи, пулемет, зарывшийся рубчатым носом в неглубокую воронку, и убитый пулеметчик, откинутый взрывом, лежащий навзничь и весь усеянный золотистыми лепестками подсолнуха, причудливо и страшно окропленными кровью…

Четыре раза немецкие бомбардировщики обрабатывали передний край на участке полка в тот день. Четыре танковые атаки противника были отбиты. «Хорошо дрались, а не устояли…» - с горечью подумал Николай, вспоминая.

На минуту он закрыл глаза и снова увидел цветущие подсолнухи, между строгими рядами их стелющуюся по рыхлой земле повитель, убитого пулеметчика… Он стал несвязно думать о том, что подсолнух не пропололи, наверное, потому, что в колхозе не хватило рабочих рук; что во многих колхозах вот так же стоит сейчас ни разу не прополотый с весны, заросший сорняками подсолнух; и что пулеметчик был, как видно, настоящий парень - иначе почему же солдатская смерть смилостивилась, не изуродовала его, и он лежал, картинно раскинув руки, весь целенький и, словно звездным флагом, покрытый золотыми лепестками подсолнуха? А потом Николай подумал, что все это - чепуха, что много пришлось ему видеть настоящих парней, изорванных в клочья осколками снарядов, жестоко и мерзко обезображенных, и что с пулеметчиком это просто дело случая: тряхнуло взрывной волной - и посыпался вокруг, мягко слетел на убитого парня молодой подсолнуховый цвет, коснулся его лица, как последняя земная ласка. Может быть, это было красиво, но на войне внешняя красота выглядит кощунственно, оттого так надолго и запомнился ему этот пулеметчик в белесой, выгоревшей гимнастерке, раскидавший по горячей земле сильные руки и незряче уставившийся прямо на солнце голубыми потускневшими глазами…

Усилием воли Николай отогнал ненужные воспоминания. Он решил, что лучше всего, пожалуй, ни о чем сейчас не думать, ничего не вспоминать, а вот так идти с закрытыми глазами, ловя слухом тяжкий ритм шага, стараясь по возможности забывать про тупую боль в спине и отекших ногах.

Ему захотелось пить. Он знал, что воды нет ни глотка, но все же потянулся рукой, поболтал пустую фляжку и с трудом проглотил набежавшую в рот густую и клейкую слюну.

На склоне высоты ветер вылизал дорогу, начисто смел и унес пыль. Неожиданно гулко зазвучали на оголенной почве до этого почти неслышные, тонувшие в пыли шаги. Николай открыл глаза. Внизу уже виднелся хутор - с полсотни белых казачьих хат, окруженных садами, - и широкий плес запруженной степной речки. Отсюда, с высоты, ярко белевшие домики казались беспорядочно рассыпанной по траве речной галькой.

Молча шагавшие бойцы оживились. Послышались голоса:

Должен бы привал тут быть.

Ну, а как же иначе, отмахали с утра километров тридцать.

Сзади Николая кто-то звучно почмокал губами, сказал скрипучим голосом:

Родниковой, ледяной водицы по полведра бы на брата…

Миновав неподвижно распростершую крылья ветряную мельницу, вошли в хутор. Рыжие, пятнистые телята лениво щипали выгоревшую траву возле плетней, где-то надсадно кудахтала курица, за палисадниками сонно склоняли головки ярко-красные мальвы, чуть приметно шевелилась белая занавеска в распахнутом окне. И таким покоем и миром пахнуло вдруг на Николая, что он широко открыл глаза и затаил вздох, словно боясь, что эта знакомая и когда-то давным-давно виденная картинка мирной жизни вдруг исчезнет, растворится, как мираж, в знойном воздухе.

1. История страны в творчестве М. Шолохова.

1. Судьбы трех солдат.

1. Героизм русского народа.

Михаил Александрович Шолохов отразил в своем творчестве главные эпохальные события в нашей стране. Его произведения о гражданской войне, коллективизации и Великой Отечественной войне правдивы как сама история, они точно воссоздают жизнь и дух времени. Главной задачей для себя писатель считал изображение истинного положения вещей, не приукрашивая войну и жизнь людей того времени. Шолохов изучает историю по документам, собирая факты по крупицам. Борьба против старых порядков и насильственное введение новых не заканчивается в его повестях и романах благополучно. Первые произведения на эту тему - «Донские рассказы». Следом Шолохов создает роман-эпопею «Тихий Дон», где особое внимание уделено истории верхнедонского восстания казаков-контрреволюционеров. Есть у Шолохова и роман о коллективизации - «Поднятая целина». С началом Великой Отечественной войны он пишет очерки и в 1943 году начинает работать над созданием романа «Они сражались за Родину». Еще в 1942 году Сталин посоветовал Шолохову написать роман, в котором бы «правдиво и ярко... были изображены и герои солдаты, и гениальные полководцы, участники нынешней страшной войны...». Роман был задуман как трилогия, писался отдельными главами в 1943-1944, 1949, 1954, 1969 годах, но так и не был закончен. Он состоит из солдатских рассказов и разговоров, в 1960-х годах Шолохов добавил «довоенные» главы о репрессиях 1937 года, но цензура купировала их, что лишило писателя желания продолжать роман. После окончания войны он опубликовал рассказ «Судьба человека», где жизнь героя отражает жизнь всей страны.

Рассказывая в романе «Они сражались за Родину» о Сталинградской битве, которая явилась переломным моментом войны, М. Шолохов показывает жестокость войны и героизм русского народа. Он считает, что подвиг - не только чей-то отважный поступок, но и вся тяжелая фронтовая жизнь. В этом обыденном для солдат нет, на первый взгляд, ничего героического. Но фронтовые будни Шолохов описывает как подвиг, а сам подвиг у него лишен глянцевого блеска.

В центре повествования - судьбы трех рядовых солдат. В мирное время Петр Лопахин был шахтером, Иван Звягинцев - комбайнером, Николай Стрельцов - агрономом. На фронте между ними завязывается крепкая дружба. Люди различных профессий, с разными характерами, они схожи в одном - их объединяет безграничная преданность Родине. Стрельцов тяжело переживает отступление полка. Оглохнув от контузии и попав в госпиталь, он убегает оттуда сразу, как только перестает идти кровь из ушей, и возвращается на фронт. «Я просто не мог там оставаться. Полк был в очень тяжелом положении, вас осталось немного... Как я мог не прийти? Драться рядом с товарищами ведь можно и глухому, верно Петя?» - говорит он Лопахину.

Дома у Николая остались трое детей и старуха-мать, жена ушла от него до войны. Сочувствуя фронтовому товарищу, простодушный и добрый Иван Звягинцев придумывает и рассказывает ему историю о собственной неудачной семейной жизни. Комбайнер Звягинцев тоскует по своей мирной профессии, его сердце не может остаться равнодушным при виде горящего поля, он говорит со спелым колосом, как с человеком: «Милый ты мой, до чего же ты прокоптился! Дымом-то от тебя воняет - как от цыгана... Вот что с тобою проклятый немец, окостенелая его душа, сделал». Сожженное поле и убитый юноша-пулеметчик в цветущих подсолнухах подчеркивают жестокость и ужас войны.

Петр Лопахин тяжело переживает гибель однополчан - лейтенанта Голощекова, Кочетыгова, который поджег танк: «Танк его уже задавил, засыпал до половины, грудь ему всю измял. У него кровь изо рта хлестала, я сам видел, а он приподнялся в окопе, мертвый, приподнялся, на последнем вздохе! И кинул бутылку... И зажег!» Сам Лопахин подбил танк и сбил тяжелый бомбардировщик. Николай Стрельцов восхищается Лопахиным в бою. Молчаливый Николай и «насмешливый, злой на язык, бабник и весельчак» Лопахин сдружились, словно дополняя друг друга. Лопахин понимает не только тяжкую долю солдата, но и генерала, которого могут подвести и солдаты, и обстоятельства.

Когда полк получает приказ удержать высоту, Николай думает: «Вот она, романтика войны! От полка остались рожки да ножки, сохранили только знамя, несколько пулеметов и противотанковых ружей да кухню, а теперь вот идем становиться заслоном... Ни артиллерии, ни минометов, ни связи... И вот всегда такая чертовщина творится при отступлении!» Но он не страшится мысли, что подкрепление может не успеть, убежденный, что полк продержится на одной ненависти к фашистам. Перед боем он видит мальчика, похожего на его сынишку, на глаза наворачиваются слезы, но раскиснуть он себе не позволяет.

Такие герои, как брат Стрельцова, генерал, чьим прототипом стал репрессированный и направленный на фронт генерал Лукин, командир дивизии Марченко, думают: «Пусть враг временно торжествует, но победа будет за нами». Сохраненное боевое знамя несут сто семнадцать человек, «остатки жестоко потрепанного в последних боях полка». Полковник благодарит их за спасенное знамя: «Вы принесете ваше знамя в Германию! И горе будет проклятой стране, породившей полчища грабителей, насильников, убийц, когда в последних сражениях на немецкой земле развернутся алые знамена нашей... нашей великой Армии-Освободительницы!... Спасибо вам, солдаты!» И эти слова вызывают слезы даже у суровых сдержанных бойцов.

Свою задачу и главную тему романа писатель обозначил так: «В нем мне хочется показать наших людей, наш народ, источники его героизма... Я считаю, что мой долг, долг русского писателя - это идти по горячим следам своего народа в его гигантской борьбе против иноземного владычества и создать произведение искусства такого же исторического значения, как и сама борьба». По роману Шолохова режиссер С. Бондарчук создал фильм, и писатель его одобрил. И роман, и фильм без прикрас показывают нам суровую правду войны, огромную цену и величие народного подвига.

огда в статье «Они писали за Шолохова» («Новая газета», № 44, 23 июня 2003 г.) я воспроизвел версию литературоведа Зеева Бар-Селлы о том, что настоящим автором романа «Они сражались за Родину» был Андрей Платонов, то, кроме абстрактного возмущения, мне постоянно задавали два вопроса.
Первый: как мог Платонов быть негром? Второй: как можно скрыть неповторимый стиль Платонова?
А почему Платонов не мог быть негром? С 1929 по 1942 год он был под полным запретом. А жить-то надо, кушать, за комнату платить, семью содержать. А что он умел? Только писать. А желающих стать «писателями», но при этом не способных связать двух слов, но зато имеющих деньги и связи, было предостаточно.
Для нашего конкретного случая достаточно привести цитату из мемуаров Федота Сучкова, относящуюся примерно к 1940 году:
«В той же компании (я и мои однокурсники Ульев и Фролов) сидели у Платонова, мирно беседуя за голым, как степь, столом. И вдруг раздался звонок в прихожей. Я открыл обитую дерматином дверь. Лет тридцати - тридцати пяти человек в форме военно-воздушных сил стоял у порога. Я провел его в комнату…
Нас удивило, что обходительный хозяин квартиры не пригласил к столу застывшего у дверей офицера. И тот, помявшись, спросил, как, мол, Андрей Платонович, обстоит дело. Платонов ответил, что был, дескать, здорово занят, но через несколько дней можно поговорить.
Когда посетитель ушел, Андрей Платонович выругался по-пролетарски. Он сказал, что опорожненную уже поллитровку мы достали с трудом, а у только что удалившегося щеголя ломится буфет от грузинского коньяка и что за перелопачивание романа, которому место в мусорном ведре, он выплатит ему, Платонову, тысячу карбованцев… Так я столкнулся с использованием писателя в качестве негра. И понял тогда, как все на земле просто, простее некуда».
Остается доказать уже не то, что Платонов бывал негром, а то, что он был им именно в случае с Шолоховым. А заодно показать, как решалась проблема стиля.
Доказательства общедоступны начиная с мая 1943 года. Надо было только одно: читая Шолохова, помнить Платонова; а читая Платонова, помнить Шолохова.
А также помнить о том, что у обоих писателей были давние и близкие отношения. Оба, каждый по-своему, ценили друг друга, оба любили выпить (а Шолохову, в отличие от Платонова и его друга Сучкова, достать бутылку проблемы не составляло). Точную картину их взаимоотношений обрисовать пока трудно. В одной главе своей книги Бар-Селла сводит все доступные упоминания о них. И надо признать, что они весьма противоречивы. Одни вспоминают, с каким пиететом Платонов относился к Шолохову и ценил его «крестьянский ум», другие приводят высказывания прямо противоположного свойства. Одни пишут о роли Шолохова в освобождении репрессированного сына Платонова, другие цитируют высказывания Платонова о том, что Шолохов только обещает, но ничего не делает.
Но как бы там ни было, факт достаточно тесных (и, возможно, доверительных) отношений сомнений не вызывает. То есть таких отношений, при которых можно просить о помощи после повелительного пожелания Верховного главнокомандующего силами искусства поддержать дух его приказа № 227 «Ни шагу назад!». Тем более что в разгар войны речь шла не о разовой «тысяче карбованцев», а о прямом возвращении в литературу, о получении работы. Ведь именно во второй половине 1942 года Платонов получает звание капитана, должность военного корреспондента (а это стабильное и неплохое содержание), и его снова печатают. В толстых центральных журналах опять появляется имя Платонова, его проза, его тексты.
Вот и сравним их с появившимися через полгода «главами из романа». Для начала два предельно сжатых фрагмента:
«…выполз из разбитого снарядом окопа капитан Сумсков… Опираясь на левую руку, капитан полз вниз с высоты, следом за своими бойцами; правая рука его, оторванная осколками у самого предплечья, тяжело и страшно волочилась за ним, поддерживаемая мокрым от крови лоскутом гимнастерки; иногда капитан ложился на левое плечо, а потом опять полз. Ни кровинки не было в его известково-белом лице, но он все же двигался вперед и, запрокидывая голову, кричал ребячески тонким, срывающимся голоском:
- Орёлики! Родные мои, вперед!.. Дайте им жизни!».
Это роман. А вот второй:
«…комиссар увидел свою левую руку, отсеченную осколком мины почти по плечо. Эта свободная рука лежала теперь отдельно возле его тела. Из предплечья шла темная кровь, сочась сквозь обрывок рукава кителя. Из среза отсеченной руки тоже еще шла кровь помаленьку. Надо было спешить, потому что жизни осталось немного.
Комиссар Поликарпов взял свою левую руку за кисть и встал на ноги, в гул и свист огня. Он поднял над головой, как знамя, свою отбитую руку, сочащуюся последней кровью жизни, и воскликнул в яростном порыве своего сердца, погибающего за родивший его народ:
- Вперед! За Родину, за вас!»
Это - Андрей Платонов, «Одухотворенные люди (Рассказ о небольшом сражении под Севастополем)». Журнал «Знамя», ноябрь 1942 г., за полгода до «глав из романа».
Один факт - не факт. А вот второй.
Публикация очередной «главы из романа» от 17 ноября 1943-го. Солдат Лопахин разговаривает с поваром Лисиченко:
«- Стукнул бы я тебя чем-нибудь тяжелым так, чтобы из тебя все пшено высыпалось, но не хочу на такую пакость силу расходовать. Ты мне раньше скажи - и без всяких твоих штучек, - что мы нынче жрать будем?
- Щи.
- Как?
- Щи со свежей бараниной и с молодой капустой.
- Лисиченко, я сейчас перед боем очень нервный, и шутки твои мне надоели, говори толком: народ без горячего хочешь оставить?
Лисиченко не спеша сказал:
- Видишь, какое дело: возле моста бомбой овец побило, ну, я, конечно, одного валушка прирезал, не дал ему плохой смертью от осколка издохнуть».
И словно продолжение, но с измененными именами:
«Вдоль насыпи бежал корабельный кок Рубцов. Он с усилием нес в правой руке большой сосуд, окрашенный в невзрачный цвет войны; это был полевой английский термос.
- А я пищу доставил! - кротко и тактично произнес кок. - Где прикажете накрыть стол под горячий, огненный шашлык? Мясо - вашей заготовки!
- Когда же ты успел шашлык сготовить? - удивился Фильченко.
- А я умелой рукой действовал, товарищ политрук, - успел, объяснил кок. - Вы же тут поспеваете овец заготовлять» («Одухотворенные люди»).
Тут следует напомнить предыдущую «главу из романа» (от 4 ноября 1943 года):
«По дороге к переправе шли последние части прикрытия, тянулись нагруженные домашним скарбом подводы беженцев, по обочинам проселка, лязгая гусеницами, подымая золистую пыль, грохотали танки, и отары колхозных овец, спешно перегоняемые к Дону, завидев танки, в ужасе устремлялись в степь, исчезали в ночи. И долго еще в темноте слышался дробный топот мелких овечьих копыт, и, затихая, долго еще звучали плачущие голоса женщин и подростков-гонщиков, пытавшихся остановить и успокоить ошалевших от страха овец».
Есть правда, еще один текст:
«Откуда-то издалека доносился ровный, еле слышный шорох, словно шли по песку тысячи детей маленькими ножками. <…> По склонам вражеской высоты, примерно на половине ее расстояния до вершины, справа и слева поднялась пыль. Что-то двигалось сюда с тыльной стороны холма, из-за плеч высоты. <…>
Паршин засмеялся:
- Это овцы! - сказал он. - Это овечье стадо выходит к нам из окружения… <…>
Овцы двумя ручьями обтекли высоту и стали спускаться с нее вниз, соединившись на полынном поле в один поток. Уже слышны были овечьи испуганные голоса; их что-то беспокоило, и они спешили, семеня худыми ножками». (Опять «Одухотворенные люди»).
Мало? Тогда еще:
«Звягинцев сорвал на краю поля уцелевший от пожара колос, поднес его к глазам. Это был колос пшеницы мелянопус, граненый и плотный, распираемый изнутри тяжелым зерном. Черные усики его обгорели, рубашка на зерне полопалась под горячим дыханием пламени, и весь он - обезображенный и жалкий - насквозь пропитался острым запахом дыма.
Звягинцев понюхал колос, невнятно прошептал:
- Милый ты мой, до чего же ты прокоптился!.. дымом-то от тебя воняет, как от цыгана… Вот что с тобой проклятый немец, окостенелая его душа, сделал!».
Это за подписью Шолохова, а это:
«Они увидели небольшое поле с несжатым хлебом. Ветелки ранее густого проса теперь опустели, отощали, иные легко и бесшумно шевелились на ветру, а зерно их обратно пало в землю, и там оно бесплодно сопреет или остынет насмерть, напрасно родившись на свет. Беспалов остановился у этого умершего хлеба, осторожно потрогал один пустой колос, склонился к нему и прошептал ему что-то, словно тот был маленький человек или товарищ», - рассказ Платонова «Крестьянин Ягафар» («Октябрь», 1942, № 10).
И еще несколько коротких цитат:
«изломанный в щепки обод поливального колеса, при помощи которого когда-то орошались, жили, росли и плодоносили деревья»;
«Лишь одно водяное колесо безостановочно трудилось теперь впустую», танк, что изломал в щепки поливальное колесо, перед этим «с ходу налетел на плетневую, обмазанную глиной колхозную кузницу»;
«сарай, устроенный из плетней, обмазанных глиной, и покрытый обветшалой соломенной кровлей»;
«Танки подняли гусеницами плетень, а «фердинанд» покрыл собою колодец в усадьбе».
И если удалить, как я сделал, ссылки, то уже невозможно с уверенностью определить, какой плетень в Крыму, какой на Дону; какое колесо в Карелии, какое опять на Дону; где стоит одна глинобитная кузница, где другая; какой текст платоновский, какой - шолоховский.
И, наконец, нечто, не побоюсь сказать, сногсшибательное:
1. «Я, <…> люблю почитать хорошую книжку, в какой про технику, про моторы написано. Были у меня разные интересные книжки: и уход за трактором, и книга про мотор внутреннего сгорания, и установка дизеля на стационаре, не говоря уже про литературу о комбайнах. Сколько раз, бывало, просил: «Возьми, <…>прочитай про трактор. Очень завлекательная книжка, с рисунками, с чертежами…».
2. «Вначале <…> училась плохо. Ее сердце не привлекали катушки Пупина, релейные упряжки или расчет сопротивления железной проволоки. Но уста ее мужа однажды произнесли эти слова, и больше того, он с искренностью воображения, воплощающегося даже в темные, неинтересные машины, представил ей оживленную работу загадочных, мертвых для нее предметов и тайное качество их чуткого расчета, благодаря которому машины живут. <…> С тех пор катушки, мостики Уитсона, контакторы, единицы светосилы стали <…> священными вещами <…>».
Что есть чье? Угадали?..
1 - это «главы из романа», а 2 - естественно, Платонов, рассказ «Фро», написанный в 1936 году.
А потому совершенно естествен вывод Бар-Селлы: «Из сказанного следует, что автору… дана была небывалая свобода ориентации в художественном мире Платонова. Такой абсолютной свободой обладал лишь один человек - Андрей Платонов. И потому рассмотренный нами отрывок - это не плод усилий плагиатора, а авторский текст Платонова».
Дальнейшее довольно странно, но вписывается в стиль жизни Шолохова: быстро сделать начало, потом десятилетиями и очень скрытно доделывать остальное. Но в случае с военным романом никакого продолжения не последовало.
В 1944 году сотрудничество с Платоновым явно прекратилось, была даже не очень приятная сцена на похоронах писателя в 1951 году. А с тех пор в течение 40 лет так ничего и не появилось!
Хотя есть странная история. Причем подтверждаемая не только посторонними свидетелями, но и письмами Шолохова Брежневу, в которых он требует скорейшего рассмотрения присланного фрагмента и то ли сетует, то ли грозит, что могут пойти слухи, что уже и Шолохова не печатают и что поставят его на одну доску с Солженицыным.
А странность в том, что фрагмент этот «гулял» по кабинетам ЦК КПСС и «Правды», но потом, не оставив ни следа, ни копии, вернулся в Вешенскую и там был отправлен автором в печку.
Бывший сотрудник ЦК А. Беляев потом вспоминал (и это единственный пересказ фрагмента) его содержание. И оно никак не вяжется со всем, что мы знаем о Шолохове, но зато объясняет, почему Шолохов опасался оказаться в одной компании с Солженицыным, которого он только что обвинил в том, что тот «зациклился на 37-м годе».
Беляев своими словами пересказывает эпизод о том, как генерал Стрельцов в 1937 году был арестован, содержался в тюрьме, окна которой выходили на улицу. И вот во время Первомая шедшая мимо демонстрация пела «Интернационал», и сидящие по камерам «верные ленинцы» бросились к решеткам и тоже стали петь пролетарский гимн. Охрана же тюрьмы открыла по окнам огонь…
Сильный эпизод, ничего не скажешь. Но откуда он вдруг взялся, как он соотносится со всем тем, что говорил и писал Шолохов в те - 70-е - годы? Почему следа, копии не осталось? Что и почему сжег Шолохов в своем камине?
Ответа на это уже, скорее всего, никогда не будет.
А вот факт «участия» Платонова в создании реально существующих «глав из романа» можно считать практически доказанным и даже отчасти признанным. О чем, помимо книги Бар-Селлы, повествует еще и монография Н. Корниенко «Сказано русским языком…», посвященная сотрудничеству этих двух писателей.

Николай ЖУРАВЛЕВ

В этой статье мы расскажем вам о романе, который написал Михаил Шолохов в 1969 году. Вашему вниманию представлено его краткое содержание. "Они сражались за Родину" - произведение известное. Сергей Бондарчук снял фильм с одноименным названием. В основу картины лег сам роман, его краткое содержание. "Они сражались за Родину" - фильм, вышедший на экраны в 1975 году. Он имел большой успех. "Они сражались за Родину" отзывы собрал в основном положительные. Он даже стал лучшим фильмом согласно проведенному в 1976 году журналом "Советский экран" опросу.

Роман Шолохова начинается следующим образом. Из всего полка в сражении за один из хуторов, Старый Ильмень, уцелело лишь 117 солдат и командиров. Бойцы, измученные бесконечным отступлением и тремя танковыми атаками, брели по безводной, знойной степи. Только в одном повезло полку: удалось сохранить полковое знамя. Бойцы наконец дошли до затерянного в донской степи хуторка и обрадовались, увидев, что походная кухня уцелела.

Беседа Звягинцева со Стрельцовым

Беседа Звягинцева со Стрельцовым, описанная в произведении "Они сражались за Родину", - отрывок, который стоит хотя бы вкратце пересказать читателю, описывая роман. Она состояла в следующем. Иван Звягинцев, напившись из колодца солоноватой воды, завел беседу с Николаем Стрельцовым, своим другом, о семье и доме. Неожиданно разоткровенничавшись, Стрельцов, видный, высокий мужчина, до войны работавший агрономом, сказал своему товарищу о том, что от него, оставив двух маленьких детей. Семейные проблемы были также у Звягинцева, бывшего тракториста и комбайнера. Его жена, которая трудилась прицепщиком на тракторе, через художественную литературу "испортилась". Женщина увлеклась дамскими романами и начала требовать от своего супруга "высоких чувств". Этим она его приводила в большое раздражение. Жена Звягинцева читала ночами книги, а днем ходила сонная. В результате пришло в запустение хозяйство, а дети бегали, словно беспризорники. Она писала такие письма мужу, что их стыдно было прочесть и друзьям. Бравого тракториста жена называла то котиком, то цыпой, а про любовь писала "книжными словами". От этих слов у Звягинцева начиналось "кружение в глазах" и "туман в голове".

Петр Лопахин

Продолжаем описывать краткое содержание. "Они сражались за Родину" далее знакомит нас с таким героем, как Петр Лопахин.

Пока Иван жаловался Николаю на все вышеописанное, тот крепко заснул. После пробуждения Николай почуял запах пригоревшей каши. Он также услышал, как с поваром переругивается Петр Лопахин, бронебойщик. Из-за пресной каши, надоевшей изрядно, тот находился с поваром в постоянной конфронтации. Николай познакомился с Лопахиным в сражении за колхоз "Светлый путь". Потомственный шахтер Петр был человеком неунывающим, любил пошутить над своими друзьями и всем сердцем верил в собственную мужскую неотразимость.

Отступление русских войск

Непрекращающееся отступление русских войск угнетало Николая. Хаос царил на фронте, и Советской армии не удавалось никак организовать отпор немцам. В особенности трудно было глядеть в глаза людям, которые остались в тылу врага. Местные жители относились к отступающим бойцам как к предателям. Стрельцов не верил в то, что русским удастся выиграть войну с немцами. Лопахин полагал, что они еще не научились бить врага, не накопили злости, достаточной для победы. Когда это произойдет, они прогонят врага. А тем временем Лопахин не унывал, ухаживал за молодыми медсестрами, шутил.

Еще один тяжелый бой, ранение Стрельцова

Друзья, искупавшись в Доне, наловили раков. Однако попробовать их им не удалось. Гул артиллерийской стрельбы донесся с запада. Полк вскоре по тревоге подняли и приказали солдатам держаться до последнего, заняв оборону на скрещении дорог, на высоте над хутором.

Бой был тяжелым, что отмечает Шолохов. "Они сражались за Родину" - роман, в котором дается описание его подробностей. Остаткам полка приходилось сдерживать танки противника, стремившиеся вырваться к Дону, где тем временем происходила переправа главных сил. Высоту после двух атак с применением танков начали бомбить с воздуха. Разорвавшимся неподалеку снарядом сильно контузило Николая. Стрельцов, очнувшись, увидел, что началась атака его полка. Он попытался вылезти из окопа глубиной в человеческий рост, однако не смог этого сделать. Стрельцова накрыло долгое беспамятство.

Отступление полка

Вновь полк отступал по дороге, которая была окружена горящими хлебами. При виде народного богатства, гибнущего в огне, у Ивана болела душа. Для того чтобы не уснуть на ходу, он начал поносить немцев вполголоса. Лопахин услышал это бормотание и стал насмешничать. Друзей теперь осталось лишь двое: Николая Стрельцова обнаружили раненым и отправили для лечения в госпиталь.

Очередная оборона, Лопахин подбил вражеский самолет

Полк вскоре вновь занял оборону. Она проходила на подступах к переправе. Линия ее шла возле села. Лопахин ("Они сражались за Родину" - роман Михаила Шолохова, а главную роль в одноименном фильме исполнил другой русский писатель - Василий Шукшин), вырыв укрытие для себя, усмотрел невдалеке черепичную крышу, а также услышал голоса женщин. Как оказалось, они доносились с молочной фермы. Ее обитателей готовили к эвакуации. На молочной ферме Лопатин взял молока. Однако не успел сходить за сливочным маслом: начался авианалет. Полк на этот раз без поддержки не остался: зенитный комплекс прикрывал солдат. Из бронебойного ружья Лопахин подбил один вражеский самолет, получив за это стаканчик водки от лейтенанта Голощекова. Тот предупредил его, что стоять придется насмерть: бой предстоит тяжелый.

Лопахин, возвращаясь от Голощекова, едва успел добежать до вырытого им окопа - начался авианалет. На окопы, воспользовавшись наличием прикрытия с воздуха, поползли танки немцев. Их тут же накрыла огнем батарея противотанковой обороны и полковая артиллерия. Бойцы сумели отбить до полудня шесть тяжелых атак. Их боевой дух поддерживало то, что они сражались за Родину. Автор отмечает, что Звягинцеву странным и неожиданным показалось недолгое затишье. Он скучал по своему другу, Стрельцову Николаю, полагая, что с Лопахиным, этим завзятым зубоскалом, невозможно серьезно поговорить.

Ранение Ивана Звягинцева

Далее автор произведения рассказывает о том, как был ранен Иван Звягинцев. Это один из главных героев, которого создал в романе Михаил Шолохов. "Они сражались за Родину" - фраза, которая относится ко всем солдатам Великой Отечественной войны. Иван Звягинцев показан в произведении одним из храбрых бойцов, боровшихся вместе с другими за освобождение своей страны от захватчиков.

Немцы спустя некоторое время принялись за артиллерийскую подготовку. Огненный шквал обрушился на передний край. Звягинцев под таким плотным обстрелом не был уже давно. Около получаса продолжался он. После этого прикрытая танками немецкая пехота двинулась на окопы. Этой зримой опасности почти обрадовался Иван. Стыдясь собственного недавнего испуга, он ворвался в бой. Полк вскоре начал наступление. Оглушительно громыхнуло позади, и Иван упал, обезумев от боли.

Отступление на другой берег Дона

Немцы, вымотанные неудачными попытками захватить переправу, прекратили атаки к вечеру. Был получен приказ остаткам русского полка отступать, перебравшись на другой берег Дона. Тяжело ранило лейтенанта Голощекина, поэтому командовать стал старшина Поприщенко. Во время перехода к полуразрушенной дамбе полк еще дважды попал под артобстрел немцев. Лопахин теперь остался совсем без друзей. С ним рядом шел лишь Копытовский Александр, 2-й номер его расчета.

Смерть лейтенанта Голощекина, возвращение Николая Стрельцова

Умер лейтенант Голощекин, так и не сумев переправиться через Дон. Похоронили лейтенанта на берегу реки. Тяжело было на душе у Лопахина. Он боялся того, что полк на переформирование отправят в тыл, и ему придется забыть о фронте надолго. Это казалось бойцу несправедливым, особенно сейчас, когда на счету был каждый солдат. Лопахин, поразмыслив, отправился к старшине для того, чтобы сказать свою просьбу: он хотел остаться в действующей армии. Он увидел по дороге Николая Стрельцова. Петр, обрадовавшись, окликнул своего друга, однако тот даже не оглянулся. Как вскоре выяснилось, он оглох от контузии. Николай, немного отлежавшись в госпитале, принял решение сбежать на фронт.

Ранение и лечение в госпитале Ивана Звягинцева

Продолжим знакомить читателей с произведением "Они сражались за Родину", автор которого - Михаил Шолохов (на фото ниже).

Звягинцев, очнувшись, увидел, что бой идет вокруг него. Он ощутил сильную боль и понял, что осколки бомбы, взорвавшейся сзади, иссекли всю его спину. Солдата на плащ-палатке тащили по земле. Потом он почувствовал, что падает куда-то, и вновь потерял сознание, ударившись плечом. Во второй раз очнувшись, Иван увидел лицо медсестры над собой. Девушка пыталась дотащить Звягинцева до медсанбата. Хрупкой, маленькой медсестре тяжело было тащить Ивана, однако она не бросила его. Звягинцев в госпитале поссорился с санитаром, распоровшим ему голенища новых сапог. Он также продолжал ругаться, когда усталый хирург вытаскивал осколки из его ног и спины.

Решение друзей остаться на фронте

"Они сражались за Родину" - книга, в которой описаны разные характеры, мотивы людей и их личные качества. Читая следующий эпизод, мы ближе знакомимся с внутренним миром героев произведения.

Стрельцов, как и Лопахин, решил остаться на фронте. Он не для того сбежал из госпиталя, чтобы отсиживаться в тылу. Вскоре Копытовский и флегматичный немолодой солдат Некрасов подошли к друзьям. Их беседа - важный момент, который автор не зря включил в произведение "Они сражались за Родину". Некрасов был не прочь попасть на переформировку. Этот солдат планировал отыскать сговорчивую вдову и отдохнуть с ней от войны. Планы Некрасова привели в ярость Лопахина. Но тот, не став ругаться, объяснил ему спокойно, что у него что-то вроде лунатизма, "окопная болезнь". Проснувшись утром, Некрасов нередко обнаруживал, что забирался в неожиданные места. Один раз он даже оказался в печи. Солдат решил, что был завален в окопе взрывом, и принялся звать на помощь. От этой болезни Некрасов и хотел спастись в объятиях тыловой вдовы. Разозленного Лопахина не тронул грустный рассказ этого героя произведения "Они сражались за Родину". Анализируя его реакцию, можно сказать также, что Лопахин напомнил товарищу о его семье, которая осталась в Курске. Он отметил, что если все защитники станут думать об отдыхе, до нее наверняка доберутся фашисты. Подумав над словами Лопахина, Некрасов принял решение остаться. Сашка Копытовский поступил так же. Такое общее решение приняли главные герои произведения "Они сражались за Родину". Книга эта учит верности, патриотизму, товариществу.

Полк отправляется в штаб дивизии

Они вчетвером подошли к землянке Поприщенко, которого солдаты уже успели разозлить своими просьбами остаться на фронте. Старшина объяснил Лопахину, что дивизия их является кадровой, стойкой и видавшей виды, сохранившей свое знамя - боевую святыню. Такие бойцы не останутся без дела. Майор уже отдал приказ старшине отправляться в хутор Таловский, в котором был расположен штаб дивизии. Здесь полк будет пополнен свежими силами, после чего отправлен на наиболее важный участок фронта.

"Они сражались за Родину": описание отдыха полка по пути в штаб

Солдаты полка отправились в этот хутор, заночевав по пути в другом, небольшом хуторе. Поприщенко не хотел, чтобы в штаб пришли ободранные и голодные бойцы. Он хотел добыть у председателя местного колхоза провиант для них, однако кладовые оказались пустыми. Тогда Лопахин пустил в ход свою мужскую привлекательность. Этот солдат попросил председателя предоставить им жилье у небедной солдатки не старше 70 лет. Она оказалась женщиной неправдоподобно высокого роста, примерно тридцати лет. Невысокого Лопахина восхитила ее стать, и он пошел ночью на приступ. Петр вернулся к товарищам с шишкой на лбу и подбитым глазом - солдатка, как оказалось, была верной женой. Лопахин, проснувшись утром, обнаружил, что она готовит завтрак для всего полка. Как выяснилось, женщины, оставшиеся в хуторе, отказались кормить отступающих солдат, которых они посчитали предателями. Старшина рассказал им о том, что полк отступает с боем. Тогда женщины сразу же собрали провизию и накормили солдат.

Встреча полка с командиром дивизии, полковником Марченко

Полк, прибывший в штаб, встречал полковник Марченко, командир дивизии. 27 бойцов привел старшина Поприщенко, из которых пятеро были легко ранены. Полковник, сказав торжественную речь, принял полковое знамя, которое прошло уже всю Первую мировую войну. Лопахин увидел, что, когда полковник перед ним преклонил колено, слезы потекли по щекам старшины.

На этом заканчивается краткое содержание. "Они сражались за Родину" - произведение, которое стоит прочесть и в оригинале. Роман передает атмосферу времени, с которым многие из нас знакомы лишь по рассказам немногих оставшихся в живых участников событий, а также по учебникам истории. Но в учебниках можно найти лишь факты, перечень событий, их краткое содержание. "Они сражались за Родину" позволяет представить военное время так, как если бы мы являлись непосредственными участниками событий, пережить то, что чувствовали другие. С такими задачами может справиться только художественная литература. Произведение "Они сражались за Родину", суть которого мы только что изложили, - один из лучших романов о Великой Отечественной войне.