Маресьев не дают читать. Какую ошибку допустил легендарный лётчик Маресьев

Алексей Маресьев

Совершил 86 боевых вылетов, сбил 11 самолётов врага: 4 до ранения и 7 - после ранения. Маресьев - прототип героя знаменитого произведения Б. Полевого «Повесть о настоящем человеке». «Несчастная страна, у которой нет героев» П.Буаст.

«Несчастная страна, которая нуждается в героях» Б.Брехт.

Заочный спор французского литератора и немецкого драматурга к русским людям не имеет никакого отношения. Наш народ, как социум, испокон веков исповедовал совсем иные парадигмы. Они спрессованы в известной песенной строке Лебедева-Кумача: «Когда страна быть прикажет героем, у нас героем становится любой». И пример Маресьева – возможно, самое красноречивое доказательство того, что героизм у русских людей гнездится даже не в их ментальности, а в их генетике.

Он родился в многодетной семье, и как большинство поскрёбышей, был на диво слаб здоровьем. Алёшка так катастрофически часто болел малярией, что, по собственному выражению, скорее смахивал на китайского заморыша, нежели на нормального камышинского волжанина. Имел проблемы с суставами. Боли временами так донимали, что братья по очереди приносили его из школы домой. Вдобавок ко всему страдал регулярными мигренями. Поэтому, когда однажды заикнулся о том, что, повзрослев, станет лётчиком, Лёшку не просто высмеяли – поколотили за наглую глупость. Пройдут годы и он скажет: «Трое братьев было у меня. Так вот они все - умные, а я, младший, в летчики пошёл!»

Мать воспитывала сыновей одна. Вернувшийся с Первой мировой отец скоропостижно скончался от тяжких фронтовых ран. Собственно, малец отца-то и не помнил.

А мама трудилась уборщицей на деревообрабатывающем заводе. Скудный её доход, зато волевой, почти стальной характер, понуждал мальчиков к спартанской жизни, к труду каждодневному и тяжёлому, к экономии в большом и малом, к честности и порядочности. Пройдут годы, и, похоронив свою мать, Маресьев признается: «Всем я ей обязан. Она не просто жизнь мне дала, она научила меня бороться за эту жизнь во что бы то ни стало. До конца бороться».

Благодаря матери, можно сказать, он и лётчиком стал. А дело было так. После школы райком комсомола решил направить Маресьева строить Комсомольск-на-Амуре. Он возьми да и заартачься: чего это без меня меня женить кому-то вздумалось. Ах так, возмутились функционеры в райкоме, тогда билет – на стол! Алексей и швырнул, куда указали, краснокожую книжицу. И тогда глубоко идейная мать заявила: знать больше не знает такого сына. Пристыженный Лёшка пошёл в райком, извинился за глупую выходку и поехал на Всесоюзную стройку. Там и сбылось предсказание женщины-врача, заметившей на медкомиссии: «Ты, конечно, волен не ехать в такую даль. Только знай: одной ногой ступишь на ту землю, и все твои болячки как рукой снимет». Он тогда про себя смекнул: «А что, если хвори в самом деле исчезнут, ведь и в лётчики можно податься». Так оно и случилось. С тех пор, когда у Алексея Петровича интересовались: верит ли он в судьбу, всегда отвечал, что больше климату доверяет. Который и дал ему возможность в небо подняться. Случилось это в местном аэроклубе.

В 1937 году Маресьева призвали в армию и отправили служить в 12-й авиапогранотряд на острове Сахалин. Проявил он там себя очень достойно и дельно, за что и был зачислен в Читинскую школу военных пилотов.

К слову, без малейших претензий к состоянию здоровья. Вот и не верь после этого в благотворное влияние на людей Дальневосточного края нашенского. Через год школу перевели в Батайск и она преобразовалась в авиационное училище имени С.М. Кирова. Как Алексей постигал лётную науку, свидетельствует хотя бы тот факт, что после окончания училища его, младшего лейтенанта, оставили в качестве инструктора. В этой должности и встретил войну. Написал несколько рапортов с просьбой отправить на фронт. В августе 1941 года был зачислен в 296-й истребительный авиаполк Юго-Западного фронта. Первый боевой вылет совершил 23 августа под Кривым Рогом. На следующий год полк перебросили на Северо-Западный фронт. К тому моменту Маресьев уже сбил 4 немецких самолёта. А 4 апреля 1942 года в районе так называемого «Демянского котла» во время операции по прикрытию бомбардировщиков его самого немец подбил. Тяжело раненный Алексей вынужден был сесть на территории, занятой врагом. Восемнадцать суток на покалеченных ногах, ползком он пробирался к линии фронта, питаясь корой деревьев, шишками и прошлогодними ягодами. Впрочем, об этом советую всё-таки почитать в уже упоминаемой знаменитой «Повести о настоящем человеке».

Лучше Полевого всё равно не передать ни трагедии случившейся с боевым лётчиком, ни того беспримерного героизма, с которым он сражался сначала за жизнь, а потом и за своё место в ней. И вышел в итоге победителем.

Но тут важно и другое: как сам Маресьев относился к тому, что о нём было написано. А реагировал он на повесть, как и подобает по-настоящему мудрому и крепкому человеку. А именно – никак не позиционировал себя с литературным героем. Он всегда знал и прекрасно понимал: в той Великой и священной войне героизм был массовым явлением, чуть ли не нормой. И его, Маресьева, личный подвиг не раз повторялся фронтовиками: после тяжёлых ранений, приведших к частичной ампутации одной или обеих ног вновь сумели подняться в воздух ещё, по меньшей мере, восемь человек. Это лётчики-истребители майор Л. Белоусов, майор А. Белецкий, гвардии полковник А. Грисенко, гвардии капитан З. Сорокин, старший лейтенант И. Киселёв, гвардии капитан Г. Кузьмин, гвардии подполковник И. Любимов. Пилот, старший лейтенант И. Маликов, представлял бомбардировочную авиацию. Кузьмин, вернувшись в строй после ранения весной 1942 года, летая без ног, сбил 15 вражеских самолётов. В одном из боёв погиб. Остальные пилоты благополучно пережили войну. Почти все они стали Героями Советского Союза.

Прежде всего, поэтому Алексея Петровича никогда не распирала гордость от того, что именно он сподобился столь неслыханной литературной чести и славы. И, может быть, ярче всего это великое душевное благородство настоящего советского человека проявилось после того, как повесть Полевого была в 1948 году перенесена на экран режиссёром Александром Столпером с участием самых известных артистов: П. Кадочникова, Н. Охлопкова, А. Дикого, В. Меркурьева, В. Хохрякова, Т. Макаровой, Л. Целиковской, Б. Бабочкина, Л. Соколовой, С. Бондарчука, И. Рыжова, М. Глузского. Вот такое замечательное, созвездие лучших советских актёров создаёт фильм о большом и важном куске твоей личной биографии. Тут, знаете ли, поневоле головка у любого закружится...

А Маресьев отреагировал на выход фильма в высшей степени спокойно и сдержанно.

Мне о том артист Кадочников, с которым я имел честь дружить долгие годы, рассказывал. Между прочим, в холле его питерской квартиры стояла скульптура в полный человеческий рост, изображающая артиста в роли лётчика Мересьева. Более того, сам Павел Петрович полагал эту киноработу самым серьёзным собственным творческим достижением. И вспоминал: «Чего там скромничать, меня за кино, в основном хвалят. Но такого замечательного комплимента, как Лёша Маресьев мне никто не отпускал. А он сказал, посмотрев фильм: «Петрович, ты не меня сыграл. Ну что во мне может быть такого примечательного? А сыграл ты думы и чаяния всех боевых лётчиков той великой войны. Поэтому от всех них тебе великое спасибо». Не было у меня, поверь, лучшей рецензии на мою работу».

Жизнь таких великих людей, как мой герой, со временем неминуемо обрастает легендами – по-иному быть не может. В связи с этим никак нельзя здесь не вспомнить и о том, что по «Повести о настоящем человеке» гениальный русский композитор Прокофьев написал одноимённую оперу, вслед фильму. И вот вам первая легенда, из которой следует, что Сергей Сергеевич взялся якобы за работу исключительно из-за понуждения советским агитполитпропом и потому-де написал столь бездарную вещь, которую даже сама система вынуждена была признать откровенной неудачей и запретить. Правда тут лишь в том, что Прокофьева в числе других ведущих композиторов обвиняли в антинародности, причисляли к «формалистам» и «модернистам», а опера увидела сцену лишь единожды. Касательно досужих утверждений о вынужденном подобострастии композитора к властям предержащим, то вот его собственное признание: «Советскому человеку, его беспредельному мужеству посвящаю я свою новую оперу на сюжет глубоко взволновавшей меня «Повести о настоящем человеке» Б. Полевого. Эта повесть – наиболее сильное моё литературное впечатление за последнее время. С. Прокофьев, октябрь 1947 г.». Такие признания у таких нестандартных творцов из-под палки не выбьешь.

Вторая легенда гласит, что якобы Маресьев, побывав на опере, сказал: «Лучше пусть мне ещё раз отрежут ноги, чем смотреть и слушать такое». И здесь позволю себе отступление, на которое в иной ситуации вряд ли бы и решился. Когда я был спецкором ТАСС, со мной бок о бок трудился непревзойдённый журналист-протоколист, суперкоммуникабельный человек Олег Московский, которого я, по молодости, называл «Папой». Он был зятем маршала Москаленко и всеобщим любимцем высшей военной номенклатуры СССР. «Папа» и познакомил меня с Маресьевым. Они давно дружили семьями. Мы встретились в комнате приёмов Советского комитета ветеранов войны (СКВВ), что на Гоголевском бульваре. Выпили по рюмке коньячку и я, ничтоже сумняшеся, решил, что можно, так сказать, и разрядить обстановку. А надо заметить, что с ранней юности собираю всякие народные байки. Вот и начал с анекдота о Маресьеве и опере. И по меняющемуся выражению лица Маресьева понял всю неотразимую императивность пословицы: язык мой – враг мой. «Папа» Олег, конечно, быстро смикшировал неловкость, но какая-то натянутость всё равно потом витала в продолжение нашего общения. Лишь провожая двух корреспондентов ТАСС, Алексей Петрович и расставил все точки над «i»: «Кстати, насчёт оперы,- заметил.- Видел и слушал я её всего раз в жизни. Но поскольку басового ключа от скрипичного не отличаю, то вы же понимаете, что никакого права у меня на оценку нет. Могу лишь добавить: ребята очень старались и у них, кажется, получилось. Был я после премьеры за кулисами. С Женей Кибкало, который исполнял главную партию, мы до сих пор в замечательных отношениях. Всё остальное – выдумки, которые годами преследуют меня, как Вячеслава Тихонова анекдоты о Штирлице. Так что не обижайтесь…».

Готовя сейчас, спустя более трёх десятилетий с момента встречи с Маресьевым эти заметки, я полез в спецлитературу и вот что узнал. Оказывается, опера «Повесть о настоящем человеке» никогда не ставилась целиком. Первый раз она прошла в Ленинградском театре оперы и балета в 1948-м и была запрещена. Вторую постановку осуществил Г.П. Ансимов в Большом театре через 12 лет. В 1985 году Большой театр предпринял ещё одну попытку реанимировать многострадальную партитуру. Инициативу режиссера Георгия Ансимова поддержал выдающийся композитор современности Альфред Шнитке. Он предложил совместить оперу с прокофьевскои кантатой «Александр Невский». А 20 лет спустя главный режиссер московской «Геликон-Оперы» Дмитрий Бертман, который 18-летним юношей ассистировал Ансимову (своему учителю) в той постановке «Повести...» на сцене Большого, решил в 2005 году извлечь оперу Прокофьева из небытия и создать свой спектакль, посвятив его 60-летию Победы. «Этим спектаклем,- сказал Бертман,- мы благодарим наших отцов и дедов, которые смогли отстоять на карте мира Россию, обладая редким для нас качеством – патриотизмом».

Ещё одна легенда о Маресьеве гласит: когда корреспондент «Правды» Полевой написал в газету очерк, то его, якобы, прочитал Сталин и распорядился присвоить этому мужественному пилоту звание Героя Советского Союза. В реальной жизни всё случилось совсем по-иному.

20 июля 1943 года Алексей Маресьев во время тяжелейшего воздушного сражения с превосходящими силами противника спас жизни советских лётчиков, сбив сразу два вражеских истребителя Fw-190, прикрывавших бомбардировщики Ju-87.

Боевая слава о Маресьеве разнеслась по всей 15-й Воздушной армии и даже по всему фронту. Тогда же в полк прибыл только что получивший первое в стране звание маршала авиации командующий ВВС А. Новиков. Он распорядился собрать всех комэсков. Общался с каждым в отдельности. Дошла очередь до Александра Числова. «Сколько ходишь в капитанах?» - «Полтора года, товарищ маршал» - «А сколько самолётов сбил?» - «Пятнадцать» - «Запиши,- приказал адъютанту,- майора Числова представить к званию Героя» - «Товарищ маршал, разрешите доложить: у меня в эскадрильи воюет замечательный парень, очень хороший лётчик только он - без ног…» - «Как это без ног? Ко мне его немедля!».

Они беседовали с глазу на глаз почти час. Есть фотография с той памятной для Алексея Петровича встречи с маршалом авиации, впоследствии ставшим первым в стране Главным маршалом авиации. К слову, это - самый первый снимок, попавший в СМИ, где запечатлён Маресьев. Пройдут годы, изображений мужественного безногого советского лётчика появится в мире столько, что ни одному «Гуглу» не под силу ныне их учесть. И вообще слава его станет всепланетарной. Только она никак не повлияет на самого Алексея Петровича, не отразится на его взглядах, поступках и мыслях. Скажу больше, складывалось даже такое впечатление, что он лично тяготился невероятным бременем своей славы. Не любил вспоминать о тех восемнадцати днях своих лесных скитаний. Ни разу не съездил в края, где был подбит. Никогда, нигде и никому не высказал горечи и досады о своих ногах, зато всегда сожалел о том, что протезы не позволили ему управлять реактивным самолётом. То есть, ноги и реактивная авиация были для него равноценной потерей. Только если о ногах своих Маресьев не говорил никогда, то о самолётах – всегда, как о первой и единственной любви в жизни. У себя дома он хранил лишь две фотографии: ту, о которой только что рассказано, и сделанную в юности.

Четырнадцатилетний Лёшка сидит на лошади, а по его ногам, именно в том месте, где их отрежет впоследствии профессор Теребинский, проходит белая полоса засветки.

Материалист до мозга костей, Алексей Петрович ни в какую мистику, конечно, не верил, но в памяти держал эти две жизненные зарубки.

Через месяц после приезда маршала Новикова, старший лейтенант А. П. Маресьев был удостоен звания Героя Советского Союза с вручением Золотой Звезды № 1102. И лишь тогда в полк зачастили военные корреспонденты, среди которых оказался и будущий автор «Повести о настоящем человеке». Естественно, Сталин знал все подробности биографии лётчика-героя. На какое-то время действительно распорядился не пропагандировать его подвиг, чтобы враги не злорадствовали. У русских, дескать, уже некому воевать - безногих лётчиков в бой бросают. Нам сейчас подобные предостережения кажутся наивными. А по тем суровым временам, как знать, что было вредно, а что полезно в таком невиданном сражении добра и зла. Зато после войны вождь по заслугам оценил и саму повесть, и фильм, не говоря уже о герое. Писатель Полевой, режиссёр Столпер, актёры Кадочников, Дикий, Меркурьев, Свердлин и Хохряков были удостоены Сталинской премии. По личному распоряжению Иосифа Виссарионовича майора Маресьева, кстати, вопреки его желанию, отозвали с фронта и назначили инспектором управления вузов ВВС. Лётчику хотелось воевать, а вождь позаботился о том, чтобы война не перемолола своими жерновами такого героя, чтобы его невиданное мужество ещё послужило советскому народу. Это тоже был государственный прагматизм, и кто сейчас упрекнёт Сталина за такой «волюнтаризм»?

Людская молва по-всякому препарирует и отношения автора «Повести…» с её героем. Наиболее распространённая версия: Маресьев и Полевой ревновали к славе друг друга и на этой почве чуть ли не враждовали. Что тут скажешь? Маресьев всегда с пиететом относился к Борису Полевому, с уважительным пониманием к его художественному произведению, даже к тому, что писатель изменил его фамилию на Мересьева. Говорил: «И правильно сделал Борис Николаевич. А то вдруг бы я оказался пьяницей или начал хулиганить. Тогда бы книжку запретили». Никаких раздражений никогда не выказывал Алексей Петрович и по части так называемой «любовной линии» повести. Хотя не раз повторял, что ничего подобного даже близко быть не могло: «Я на сквозняке стоять не мог от упадка сил. Какая там любовь». Разумеется, и никакого такого «выбора между девушками», хорошо прописанного в повести, не могло быть по определению. Жену Галину Викторовну Третьякову он встретил, уже работая в Главном штабе ВВС. На похоронах Полевого Маресьев не присутствовал – находился в зарубежной командировке. Но первое, что сделал, вернувшись из-за границы, поехал на Новодевичье кладбище, участок №9, и там возложил венок на его могилу. Так что, если дружбы закадычной между лётчиком и писателем и не было, но чтобы враждовали – вздор полнейший!

…Осенью 1977-го мы, слушатели ВПА имени Ленина, пригласили на встречу писателя Полевого. Однокашник В. Андрусов записал на магнитофон 500 метров его воспоминаний, литературных рассуждений и ценных для нас, военных журналистов, советов. Что примечательно: Борис Николаевич лишь единожды вскользь упомянул о том, что «Повесть о настоящем человеке» родилась из его записей во время битвы на Курской дуге. Всё. Более ни разу за полуторачасовое выступление не коснулся ни самого произведения, ни его героя. Полевой был мудрым и потому ценимым системой человеком. Его десять раз награждали высшими орденами Советского Союза, двумя Государственными премиями, Международной премией Мира, наконец, он стал и Героем Социалистического Труда. Разумеется, это – признание заслуг общественного деятеля и литератора, которым не многие коллеги Полевого могли похвастаться. Только ведь та его слава не могла идти ни в какое сравнение со славой Маресьева. И Полевой это отлично понимал. Однако у него была другая ревность – творческая. Ему казалось, что прочие его литературные вещи - «Я - «Берёза», «На диком береге», «Доктор Вера», «Мы – советские люди», «Золото», четыре книги военных мемуаров - ничуть не уступают, а то и превосходят «Повесть о настоящем человеке».

Писателю очень не хотелось оставаться в памяти читателей автором всего лишь одного произведения о безногом лётчике. Но случилось именно так.

Кто сейчас вспомнит перечисленные выше романы? А «Повести о настоящем человеке» жить в веках именно потому, что в ней очень реалистично отражено высшее проявление человеческого духа.

Боевой подвиг отдельной личности явился неким олицетворением всего советского народа. Именно так он и воспринимался во время самой войны и все послевоенные годы.

Советским людям было чрезвычайно важно осознавать, что человек из легенды живёт среди них и при этом ничем особым от них не отличается. Алексей Петрович в этом смысле просто удивительно отвечал именно таким народным чаяниям. Он был в высшей степени порядочным, справедливым и кристально честным человеком. Сразу после войны Маресьеву предложили на выбор: учеба в Академии Генерального штаба, где готовили генералов, или Высшая партийная школа. «Кому нужны в мирное время безногие генералы»,- сказал Алексей Петрович и подался в ВПШ. А там предстояло штудировать политэкономию, марксистско-ленинскую философию, психологию и другие заковыристые предметы, о которых он толком раньше и не слыхивал. Образование имел известно какое: семилетка, ФЗО (фабрично-заводское обучение) и авиашкола. Поэтому бывший боевой лётчик засел за учебники с такой лютостью, словно от того, как он с ними справится, зависела вся его последующая жизнь. Итог: по выпуску из ВПШ получает не только красный диплом, но и защищает кандидатскую по истории. Через пару лет Воениздат предложит Маресьеву написать книгу воспоминаний, дал в помощь квалифицированного лизаписчика. Алексей Петрович с негодованием отверг литературную поддержку: «Сам напишу. Хватит с меня ножных протезов, чтобы ещё плодить бумажные!».

Сын Виктор рассказывал: «Отец сам всегда ухаживал за теми протезами. Как встал на них ещё в войну, так и пользовался только одной отечественной моделью. Четырнадцать пар за всю жизнь износил. Папа был аккуратным и тщательно следил за своими механическими ногами. И знаешь, ходил на них бодренько так. Особенно в молодости. Кто его не знал, никогда бы не заподозрил, что человек на протезах. Единственное, что батю выдавало, так это ступни. У нас они подвижные, а у него - нет. Поэтому даже мне трудно понять, как он мастерски водил машину. Ему хотели сделать ручное управление – категорически отказался. Только потом, уже на его восьмом десятке я наблюдал: если сядет в глубокое кресло, то с трудом потом, раскачиваясь, вставал. Никогда не курил. Выпивал только по большим праздникам не более двухсот граммов водки. Всегда делал физзарядку. Даже в 85 выглядел на 10 лет моложе. Но когда ему об этом говорили, сокрушался: «Мне, конечно, приятно слышать, что выгляжу хорошо. А печенка, селезенка, лёгкие, сердце? Им-то ведь тоже уже 85».

Маресьев на самом деле был до щепетильности скромным и невероятно совестливым человеком. Никакого особого отношения к себе не терпел.

Наоборот всячески подчеркивал, что он такой же как все. Всегда и во всём. Когда родился Виктор, сын-первенец, Маресьеву дали квартиру на Пушкинской площади. По временам послевоенным очень приличное жильё из трёх комнат. В том доме обитали поэты Сурков, Исаковский, председатель Моссовета Бобровников, генеральный прокурор Советского Союза Сафонов, жена Василия Сталина (дочь маршала Тимошенко), актриса Валентина Серова. Но грянула так называемая перестройка, и, оказалось, что соседство с известной столичной площадью много хуже привокзальной жизни. Алексея Петровича раздражали сплошные митинги под окнами.

Особенно негодовал, когда у него «под носом» построили «Макдоналдс». Обычно выдержанный человек, он ругался, наблюдая за бесконечной очередью к заокеанским фастфудам. «Если это – перестройка, - говорил, - то за ней обязательно последует перестрелка».

Со временем многие знаменитости из дома съехали – подальше от «перестроечных благ». Маресьеву тоже предлагали знакомые, а жена и сын просто настаивали перебраться в более удобный район. Ведь с ними жила мама Маресьева Екатерина Никитична, а комнаты были узкие, неудобные. Потом родился Алексей, с детских лет страдавший эпилепсией. Таким образом, у Алексея Петровича были, что называется, железные юридические основания на улучшение жилищных условий. Отказывался. На том простом основании, что негоже ему привередничать в столь деликатном вопросе, как жильё. «Витька, многие люди много хуже нашего живут и ничего, не возмущаются. А ты хочешь, чтобы в меня потом тыкали пальцем: Маресьев с жиру бесится».

Спал всегда на твёрдой тахте. Опять же сын и жена многажды предлагали ему приобрести хорошую кровать – ни в какую. «Витька, запомни: мужик всегда должен отдыхать на жёстком ложе и презирать любые собственные слабости». Однажды выступал на центральном телевидении вместе с Юрием Гагариным. Вечером того же дня долго не мог уснуть. На расспросы сына ответил вопросом: «Как думаешь, Витя, наверное, зря я Юре «тыкал»? Всё же – первый космонавт мира. А с другой стороны, мы же с ним - кореша. Да и старше я Юрки на восемнадцать лет». Они часто выезжали вдвоём на рыбалку. Маресьев помог Гагарину приобрести катер. А вот себе купить постеснялся…

Как и постеснялся, когда грянула «павловская реформа» и все накопления Героя Советского Союза, которые годами откладывал с зарплаты для сына-инвалида на случай своей смерти, превратились в пшик. Очень досадовал по этому поводу. Но ходить по инстанциям и «качать права», как ему советовали, наотрез отказался.

Так называемую перестройку, а затем и развал Советского Союза Маресьев принял почти что в штыки. Помню, в феврале 1989 года было принято решение о прекращении войны в Афганистане и выводе советских войск, и наш сильно полевевший на перестроечной волне заведующий Военно-политической редакцией ТАСС распорядился, чтобы Олег Московский «попросил своего друга Маресьева прокомментировать для зарубежных СМИ это «историческое событие». Олег Александрович ответил: Маресьев не станет этого делать. Тогда заведующий сам позвонил Алексею Петровичу и получил сокрушительный «отлуп». Потом удивлялся: такой вроде бы покладистый мужик, а тут чуть ли не матом меня послал.

«Беловежский сговор» Алексей Петрович вообще воспринял, как личную трагедию. Да и новая власть его особо не баловала вниманием.

Хотя он тогда был уже ответственным секретарём Советского, затем Российского комитета ветеранов войны (ныне – Общероссийская общественная организация ветеранов войны и военной службы). Все пишущие о Маресьеве довольствовались расхожими сведениями: упал, долго полз, отморозил ноги, их отрезали, но он всё равно потом летал. А о том, чем герой занимался в мирное время, писалось всегда вскользь или под сурдинку. Ну что интересного может быть в ветеранской организации? Меж тем, Алексей Петрович Маресьев на своём уникальном посту, без преувеличения, совершил второй, на сей раз гражданский подвиг.

Он не просто стоял у истоков самой мощной советской ветеранской организации – лично её создавал с нуля. То есть, буквально собственноручно составлял все уставные документы: Устав, положения о Президиуме, о секциях, о редакционном совете; согласовывал документы с юристами и властными структурами; добивался помещения, транспорта; разрабатывал и утверждал штатное расписание в центре и на местах; пробивал финансирование. Какая это была муторная и тягомотная работа, можно сравнить, разве что, с тем, как в стихах написать годовой финансовый отчёт. Господи, сколько же порогов госчиновников оббил Маресьев на своих протезах, сколько нервов потратил, сражаясь с бездушными бюрократами!

В первые годы после войны льготы получали только Герои Советского Союза и инвалиды. Масштабное расширение объёма льгот и круга лиц, которым они предоставлялись, началось лишь с приходом к власти Л.И. Брежнева. И здесь личный вклад Маресьева переоценить невозможно. Алексей Петрович был в дружеских отношениях с Леонидом Ильичом. Их человеческая дружба существенно сказывалась на материальном положении участников минувшей войны. Именно в те года для них были установлены отдельные очереди на получение жилья, автомобилей, некоторых продуктов и дефицитных товаров. Государству такая забота была не слишком обременительной, зато на самоощущение ветеранов она влияла весьма позитивно.

…Накануне Дня Победы 1967 года проходила церемония открытия мемориала Вечного огня у Могилы Неизвестного солдата. Зажжённый от огня на Марсовом поле, факел был доставлен в столицу. У Александровского сада огонь принял Алексей Маресьев и в сопровождении двух знамённых строевым шагом направился к Генеральному секретарю Брежневу. Тот и зажёг Вечный огонь. Когда в перестроечные годы Алексея Петровича некоторые «либералисты» пытались уязвить этим, якобы подобострастным, поступком он всегда спокойно парировал:

«Факел я вручал не Генсеку, а такому же, как сам фронтовику, который всегда очень душевно и заботливо относился к тем, кто воевал. А вот Горбачёв и Ельцин ни разу у меня не поинтересовались, как живут, вернее, как доживают свою жизнь ветераны».

Почти 45 лет Алексей Петрович Маресьев исполнял сложные и многотрудные обязанности секретаря главной ветеранской организации страны.

За это время Председателями СКВВ побывали: маршалы Совестского Союза А. Василевский, К. Мерецков, С. Тимошенко, маршалы авиации А. Силантьев, Н. Скоморохов, генералы армии П. Батов, В. Говоров, генерал-полковник А. Желтов. И все они, как и его боевые товарищи, не переставали удивляться выдающимся деловым и личным качествам великого Героя, Настоящего человека.

Он крутанул меня в бостонском туре. И я даже на какое-то время забыла, что у него нет ног, и что ему почти восемьдесят. Выглядел он максимум на шестьдесят. Даже седых волос мало, что, учитывая пережитое, кажется невероятным…
- Алексей Петрович, вы к Ольге вернулись? К той, которая вас ждала?
- Ха! Что вы! Не было никакой Ольги… Она - вымысел, образ, полет творческой фантазии…

Кто-нибудь помнит «Повесть о настоящем человеке» Полевого? Даже не знаю, проходят ее сейчас в школе или нет. В мои годы проходили. И имя Алексея Мересьева - героя, летчика, потерявшего при ранении обе ноги, но сумевшего встать на протезы, продолжить полеты, было у всех на устах. Люди приезжали в Москву, чтобы только посмотреть на легендарную личность… У легенды, как водится, был прототип, всего одна буква в фамилии изменена - Маресьев. С ним-то я и вальсировала. Шел 1995-ый год.

- Какие еще в книге неточности? Их много?
- Хватает. Полевой рассказывает, например, что, выбираясь из леса, я нашел труп медсестры, у медсестры на боку висела сумка. В сумке - банка консервов, сухари, вата, бинты… Ничего этого не было. Представьте себе, ползешь по лесу, натыкаешься на труп, вмерзший в сугроб. Разве разберешь, кто это: немец ли, наш ли, мужчина или женщина… А уж раскапывать его тем более в голову не придет. Да, я восемнадцать дней раненый выбирался к своим. Но единственной моей пищей за это время были муравьи. Смочу ладонь, приложу к кучке муравейника, насекомые на нее налипнут, я их слизываю и ем. Еще пробовал съесть ящерицу, а не ежа, как написано в книге. Надкусил с головы, она, хоть и сонная, но ногами упирается мне в губы. Как ни был голоден, есть не смог.
- Помнится, автор так описывает ваше возвращение с боевого задания, уже после ранения: самолет остановился, открылся козырек кабины, на снег вылетела большая черного дерева палка ручной работы… Я, когда шла на интервью, ожидала увидеть эту знаменитую палку…
- И палки никакой никогда не было. Я свои костыли как оставил в госпитале в сорок третьем, так к ним не возвращался. Видимо, Полевой хотел сделать мою историю более правдоподобной…

Он попал на фронт уже через несколько дней после объявления войны. Военная дорога началась в Запорожье, потом Кривой Рог, потом Никополь, опять Запорожье, Куйбышев… оттуда на новеньком Яке отправили на Северо-Западный фронт, где и случилась описанная Борисом Полевым история.

Район «Демянского котла» в Новгородской области. Самолет подбили. Вынужденную посадку совершил на оккупированной территории. 18 суток ползком пробирался к линии фронта.
Его обнаружили жители деревни Плав в Валдайском районе. Серёжа Малин и Саша Вихров. Отец Саши отвез Алексея на подводе в свой дом. Там он провел еще неделю, потом летчика отправили в московский госпиталь.
Перелом конечностей, обморожение. Гипс нельзя наложить, потому что гангрена началась, и обморожение нельзя лечить, потому что кость раздроблена. Пришлось ампутировать.
Он вернулся в «строй» уже через год - в июле 1943-го.

- Невозможно представить ваши ощущения сразу после операции, как это, был с ногами и вдруг без…
- Операция проходила довольно сложно. Я позже узнал, что Николай Наумович, профессор, ее делавший, перерыл массу литературы, прежде чем взялся за инструмент. Спинномозговая анестезия на меня не подействовала. Сделали общий наркоз. Когда я проснулся, было такое ощущение, будто кто-то ломал ноги в том месте, где их уже не было. Я заплакал. Не от боли, а от того, что доктор, как мне сказала сестра, уже ушел: «Почему он ушел, мне же больно?!»
- Самая горькая обида в вашей жизни?
- Самая горькая случилась чуть позже. После ампутации и долгих хождений по различным инстанциям меня направили в люберецкую летную часть. Я попросил командира назначить напарника для проверочного полета. Тот собрал весь личный состав и сказал так: «К нам пришел безногий летчик, просит, чтобы кто-то поработал с ним в паре… Кто-нибудь рискнет? Лично я отказываюсь»…
- И тем не менее, вы снова поднялись в небо.
- Да. И позже, после тяжелого боя на Орловско-Курской дуге, мне довелось услышать другие слова, правда, уже и от другого летчика: «Буду летать только с тобой». Нет большей награды, чем если тебе доверяют собственную жизнь.
- Жалеете, что в вашей жизни была война?
- Конечно. Я часто размышляю, чего достиг, если бы не стал инвалидом. Летал бы до преклонных лет, испробовал бы все новейшие конструкции самолетов…
- Никогда не было мысли: «не пошел бы в летчики…»?
- Такой мысли - никогда!
- Чем летчик отличается от солдата? Ну, кроме разных плоскостей сражений… Солдат видит смерть в лицо, видит, как убил человека… Вам ведь не приходилось?
- Нет, не приходилось…
- Сколько самолетов вы сбили?
- Одиннадцать. Четыре до ранения и семь после.
- Кто подсчитывал сбитые машины?
- Сами, товарищи, которые видели. После Курской дуги придумали «кинофотопулемет». Он фиксировал на пленку моменты стрельбы.

После войны летать Маресьеву не дали. И он занялся своим образованием. Окончил ВПШ, Академию общественных наук. Защитил диссертацию по истории. С войны демобилизовался капитаном, в мирное время дошел до полковника.
- Вы женаты…
- Женат. И двое сыновей. Супругу, Галину Викторовну, встретил в УВУЗ ВВС, где работал инспектором. Влюбился сразу. А подойти не решался. Конечно, я тогда был молод, но все же без обеих ног. За мной нужен был уход. Кто на это согласится? Для начала попросил коллегу поговорить с ней. А уж потом… И, знаете, что самое ценное в нашей с ней совместной жизни? Она никогда не относилась ко мне, как к инвалиду...

"СМЕРТЬ" ВТОРАЯ. ЗАБВЕНИЕ. 90-е годы прошлого века.

- Он разве еще жив? - спросил меня редактор, когда я принесла ему это интервью. Это были годы ломки большой страны. Многочасовые очереди за десятком яиц. Людям вдруг объявили, что до сих пор они жили совсем не так, как надо. О войне старались не вспоминать.
Уже можно было говорить все. Но из-за того, что все были заняты проблемами современными и более насущными, правду о Маресьеве никто не знал.
Я нашла его случайно. Мне дали задание подобрать неординарного героя. Я позвонила в Российский комитет ветеранов ВОВ, оказалось, что именно Алексей Петрович работал там первым заместителем председателя.
Конечно, в советские годы его чтили, Маресьев не шиковал, но и не бедствовал. Получил четырехкомнатную квартиру на Пушкинской, в ней все эти годы и жил. Часть зарплаты ежемесячно откладывал на книжку, копил для младшего сына, Алексея Алексеевича, инвалида с детства, чтобы тому было на что жить, когда отца не станет. В 1991-ом эти деньги "сгорели".
Интервью пришлось прервать. Пообщаться с легендой приехали школьники. Раньше было по пять шесть таких встреч в день. Теперь - в лучшем случае, одна в месяц. Да и то, видно, детям не интересно. Подарили гвоздички. Алексей Петрович не знал, куда их деть - передарил мне…

- Не могли бы вы выделить, скажем, пять качеств, необходимых человеку для того, чтобы вырасти настоящим...
- Как вы угадали? На мой взгляд, этих качеств именно пять: сила воли, смелость, упорство, мужество, умение преодолевать трудности. Все они между собой связаны, но ни одно нельзя выделить, ни одно убрать.
- Мне кажется, современному человеку нужны сейчас не столько мужество и смелость, сколько предприимчивость...
- Это чтобы выжить, но ведь потом еще жить. Эти качества, которые я перечислил, нужны всегда. Их востребованность не изменилась со времен войны.
- Ну, хорошо, ходить научились, самолеты водили. Но чтобы, как писал Полевой, танцевать… Тоже художественный вымысел?
Маресьев не сказал ничего, встал, подал мне руку и закружил…
- Я и в волейбол играл, в пинг-понг, в большой теннис, на мотоцикле катался, на велосипеде, на лыжах, на коньках… На лыжах очень сложно. Обычный лыжник делает широкий шаг и выпрямляет стопу. Если я попытаюсь это повторить, у меня лыжа поднимется. Приходится семенить маленькими шажочками, что очень утомительно. Ну и, чтобы держать мышцы в форме, тренируюсь каждый день!

Я в мае родился. Говорят, кто в мае родился, тому весь век маяться. Вот я и маюсь. Наверное, и умру в мае…
Он хохотнул.

Я вспомнила это интервью, потому что 20 мая Алексею Петровичу Маресьеву исполнилось бы 97 лет.
После публикации мне звонили с телевидения, узнавали контакты... Сняли несколько документальных фильмов.
18 мая 2001-го года, на 85 лет, планировался торжественный вечер в Театре Российской Армии. На сцене - настоящий истребитель "аэрокобра" с бортовым номером 85. Народ собрался, но вечер все не начинали...
Наконец появился ведущий Олег Марусев с букетом черных роз:
- Мы собрались сегодня, чтобы отметить день рождения Алексея Маресьева, но судьба распорядилась иначе - Алексей Петрович только что скоропостижно скончался",- сказал он заметно дрожащим голосом и положил цветы на крыло самолета. Цветы понесли и из зала. Через несколько минут истребитель в них буквально утонул.
Его сердце остановилось. Теперь уже навсегда. Через полгода умер сын Алексей, через год - жена Галина Викторовна…

Звезды еще сверкали остро и холодно, но небо на востоке уже стало светлеть. Деревья понемногу выступали из тьмы. Вдруг по вершинам их прошелся сильный свежий ветер. Лес сразу ожил, зашумел полнозвучно и звонко. Свистящим шепотом перекликнулись между собой столетние сосны, и сухой иней с мягким шелестом полился с потревоженных ветвей.

Ветер стих внезапно, как и налетел. Деревья снова застыли в холодном оцепенении. Сразу стали слышны все предутренние лесные звуки: жадная грызня волков на соседней поляне, осторожное тявканье лисиц и первые, еще неуверенные удары проснувшегося дятла, раздававшиеся в тишине леса так музыкально, будто долбил он не древесный ствол, а полое тело скрипки.

Снова порывисто шумнул ветер в тяжелой хвое сосновых вершин. Последние звезды тихо погасли в посветлевшем небе. Само небо уплотнилось и сузилось. Лес, окончательно стряхнувший с себя остатки ночного мрака, вставал во всем своем зеленом величии. По тому, как, побагровев, засветились курчавые головы сосен и острые шпили елей, угадывалось, что поднялось солнце и что занявшийся день обещает быть ясным, морозным, ядреным.

Стало совсем светло. Волки ушли в лесные чащобы переваривать ночную добычу, убралась с поляны лисица, оставив на снегу кружевной, хитро запутанный след. Старый лес зашумел ровно, неумолчно. Только птичья возня, стук дятла, веселое цвиканье стрелявших меж ветвей желтеньких синиц да жадный сухой кряк соек разнообразили этот тягучий, тревожный и грустный, мягкими волнами перекатывающийся шум.

Сорока, чистившая на ветке ольховника черный острый клюв, вдруг повернула голову набок, прислушалась, присела, готовая сорваться и улететь. Тревожно хрустели сучья. Кто-то большой, сильный шел сквозь лес, не разбирая дороги. Затрещали кусты, заметались вершины маленьких сосенок, заскрипел, оседая, наст. Сорока вскрикнула и, распустив хвост, похожий на оперение стрелы, по прямой полетела прочь.

Из припудренной утренним инеем хвои высунулась длинная бурая морда, увенчанная тяжелыми ветвистыми рогами. Испуганные глаза осмотрели огромную поляну. Розовые замшевые ноздри, извергавшие горячий парок встревоженного дыхания, судорожно задвигались.

Старый лось застыл в сосняке, как изваяние. Лишь клочковатая шкура нервно передвигалась на спине. Настороженные уши ловили каждый звук, и слух его был так остер, что слышал зверь, как короед точит древесину сосны. Но даже и эти чуткие уши не слышали в лесу ничего, кроме птичьей трескотни, стука дятла и ровного звона сосновых вершин.

Слух успокаивал, но обоняние предупреждало об опасности. К свежему аромату талого снега примешивались острые, тяжелые и опасные запахи, чуждые этому дремучему лесу. Черные печальные глаза зверя увидели на ослепительной чешуе наста темные фигуры. Не шевелясь, он весь напружился, готовый сделать прыжок в чащу. Но люди не двигались. Они лежали в снегу густо, местами друг на друге. Их было очень много, но ни один из них не двигался и не нарушал девственной тишины. Возле возвышались вросшие в сугробы какие-то чудовища. Они-то и источали острые и тревожащие запахи.

Испуганно кося глазом, стоял на опушке лось, не понимая, что же случилось со всем этим стадом тихих, неподвижных и совсем не опасных с виду людей.

Внимание его привлек звук, послышавшийся сверху. Зверь вздрогнул, кожа на спине его передернулась, задние ноги еще больше поджались.

Однако звук был тоже не страшный: будто несколько майских жуков, басовито гудя, кружили в листве зацветающей березы. И к гуденью их примешивался порой частый, короткий треск, похожий на вечерний скрип дергача на болоте.

А вот и сами эти жуки. Сверкая крыльями, танцуют они в голубом морозном воздухе. Снова и снова скрипнул в вышине дергач. Один из жуков, не складывая крыльев, метнулся вниз. Остальные опять затанцевали в небесной лазури. Зверь распустил напряженные мускулы, вышел на поляну, лизнул наст, кося глазом на небо. И вдруг еще один жук отвалил от танцевавшего в воздухе роя и, оставляя за собой большой пышный хвост, понесся прямо к поляне. Он рос так быстро, что лось едва успел сделать прыжок в кусты – что-то громадное, более страшное, чем внезапный порыв осенней бури, ударило по вершинам сосен и брякнулось о землю так, что весь лес загудел, застонал. Эхо понеслось над деревьями, опережая лося, рванувшегося во весь дух в чащу.

Увязло в гуще зеленой хвои эхо. Сверкая и искрясь, осыпался иней с древесных вершин, сбитых падением самолета. Тишина, тягучая и властная, овладела лесом. И в ней отчетливо послышалось, как простонал человек и как тяжело захрустел наст под ногами медведя, которого необычный гул и треск выгнали из леса на поляну.

Медведь был велик, стар и космат. Неопрятная шерсть бурыми клочьями торчала на его впалых боках, сосульками свисала с тощего, поджарого зада. В этих краях с осени бушевала война. Она проникла даже сюда, в заповедную глушь, куда раньше, и то не часто, заходили только лесники да охотники. Грохот близкого боя еще осенью поднял медведя из берлоги, нарушив его зимнюю спячку, и вот теперь, голодный и злой, бродил он по лесу, не зная покоя.

Медведь остановился на опушке, там, где только что стоял лось. Понюхал его свежие, вкусно пахнущие следы, тяжело и жадно задышал, двигая впалыми боками, прислушался. Лось ушел, зато рядом раздавался звук, производимый каким-то живым и, вероятно, слабым существом. Шерсть поднялась на загривке зверя. Он вытянул морду. И снова этот жалобный звук чуть слышно донесся с опушки.

Медленно, осторожно ступая мягкими лапами, под которыми с хрустом проваливался сухой и крепкий наст, зверь направился к неподвижной, вбитой в снег человеческой фигуре…

Летчик Алексей Мересьев попал в двойные «клещи». Это было самое скверное, что могло случиться в воздушном бою. Его, расстрелявшего все боеприпасы, фактически безоружного, обступили четыре немецких самолета и, не давая ему ни вывернуться, ни уклониться с курса, повели на свой аэродром…

А получилось все это так. Звено истребителей под командой лейтенанта Мересьева вылетело сопровождать «илы», отправлявшиеся на штурмовку вражеского аэродрома. Смелая вылазка прошла удачно. Штурмовики, эти «летающие танки», как звали их в пехоте, скользя чуть ли не по верхушкам сосен, подкрались прямо к лётному полю, на котором рядами стояли большие транспортные «юнкерсы». Неожиданно вынырнув из-за зубцов сизой лесной гряды, они понеслись над тяжелыми тушами «ломовиков», поливая их из пушек и пулеметов свинцом и сталью, забрасывая хвостатыми снарядами. Маресьев, охранявший со своей четверкой воздух над местом атаки, хорошо видел сверху, как заметались по аэродрому темные фигурки людей, как стали грузно расползаться по накатанному снегу транспортники, как штурмовики делали новые и новые заходы и как пришедшие в себя экипажи «юнкерсов» начали под огнем выруливать на старт и поднимать машины в воздух.

Вот тут-то Алексей и совершил промах. Вместо того чтобы строго стеречь воздух над районом штурмовки, он, как говорят летчики, соблазнился легкой дичью. Бросив машину в пике, он камнем ринулся на только что оторвавшийся от земли тяжелый и медлительный «ломовик», с удовольствием огрел несколькими длинными очередями его четырехугольное, пестрое, сделанное из гофрированного дюраля тело. Уверенный в себе, он даже не смотрел, как враг ткнется в землю. На другой стороне аэродрома сорвался в воздух еще один «юнкере». Алексей погнался за ним. Атаковал – и неудачно. Его огневые трассы скользнули поверх медленно набиравшей высоту машины. Он круто развернулся, атаковал еще раз, снова промазал, опять настиг свою жертву и свалил ее где-то уже в стороне над лесом, яростно всадив в широкое сигарообразное туловище несколько длинных очередей из всего бортового оружия. Уложив «юнкере» и дав два победных круга у места, где над зеленым всклокоченным морем бесконечного леса поднялся черный столб, Алексей повернул было самолет обратно к немецкому аэродрому.

Эти подробности стали ясны после того, как участники поискового отряда «Находка» нашли точное место падения истребителя

В 1942 году четыре истребителя Як вступили в схватку с 12 фашистскими «мессерами». Младший лейтенант Алексей Маресьев, только что сбивший два «юнкерса», был зажат в клещи, его самолет получил повреждения и рухнул в лесу.

Дальше всем известная история: с перебитыми ногами летчик полз к своим, лишился обеих ступней, но смог на протезах вернуться в строй. Маресьева подбили над вражеской территорией, но он тянул самолет, сколько мог, через линию фронта.

Об этом он рассказывал еще в 1943-м членам Комиссии по истории Великой Отечественной войны АН СССР. А в середине 90-х поведал то же самое корреспондентам EG.RU.

Тогда, в поганые ельцинские времена, о ветеранах и их подвигах забыли напрочь, про Маресьева вообще думали, что он умер. Но наши сотрудники разыскали легендарного летчика.

Он вспоминал: от удара контузило, куда посадил самолет, определить потом не мог, да и не очень хотел переживать это заново. Пополз на восток, где солнце всходило, там уж точно свои должны были быть.

Самолет героя был сбит 4 марта 1942 г. в Новгородской области.

Нынче выясняется: направься Алексей Петрович в любую другую сторону, получил бы помощь куда быстрее.

В четырех километрах на юг от места падения, в деревне Рабежа, находились вспомогательный пункт управления 34-й армии и штаб 245-й стрелковой дивизии. К северу , возле деревни Русские Новики, располагались заградительный батальон по охране тыла и основной КП 34-й армии. Западнее были проложены охраняемые линии связи, и их круглосуточно патрулировали.

Ровно 100 лет назад, 20 мая 1916 года, в городе Камышине родился прославленный советский летчик Алексей Петрович Маресьев, чей подвиг лег в основу книги «Повесть о настоящем человеке», вошедшей в курс советской школьной литературы. В Советском Союзе не было, наверное, ни одного человека, который не слышал бы об этом летчике-истребителе. Совершенный им в годы Великой Отечественной войны подвиг и сегодня живет в памяти людей. Благодаря книге Бориса Полевого Маресьев вошел в сознание людей как эталон «настоящего человека». Под этим высоким званием он навсегда будет вписан в нашей страны.

Алексей Маресьев останется в народном сознании благодаря нечеловеческой выдержке и воле к жизни. Совершенный им подвиг был достоин и отдельной книги, и снятого по ней позднее фильма. После 18-дневного возвращения к своим ползком по лесу, обморожения и ампутации обеих ног этот человек не сломался и не сдался. Он не только встал на протезы, но и вернулся в авиацию: само по себе это было сродни чуду. Но Маресьев не просто вернулся в небо, он вернулся в истребительную часть, продолжив вести бой за свободу и независимость своей Родины.

Алексей Петрович Маресьев появился на свет 20 мая 1916 года в городе Камышине Саратовской губернии. Алексея и двух его братьев, Петра и Николая, воспитывала мать. Отец будущего летчика, прошедший сражения Первой мировой войны, умер от последствий многочисленных ранений, когда Алексею было всего три года. В детские годы Маресьев не отличался особым здоровьем, мальчик часто болел и перенес тяжелую форму малярии, последствием которой стал ревматизм. Алексея мучили страшные боли в суставах, а соседи его семьи шептались между собой о том, что долго он не протянет. Однако от отца, которого Алексей практически не знал и не помнил, ему достались в наследство огромная сила воли и упрямый характер.

После окончания 8 классов средней школы в Камышине Алексей Маресьев получил специальность токаря по металлу в местном училище при лесозаводе. Здесь же он начал свою трудовую деятельность. Дважды в это время он подавал документы в летное училище, но оба раза их возвращали назад, ссылаясь на его здоровье. В 1934 году Камышинский райком комсомола направил будущего героя на строительство города Комсомольска-на-Амуре. Именно на Дальнем Востоке без отрыва от работы Алексей начал заниматься в аэроклубе, все-таки реализовав свою тягу к небу, которая возникла в нем еще в детстве.

В 1937 году его призвали в армию. Первоначально он служил в 12-м авиапогранотряде, расположенном на острове Сахалин, но затем был переведен в 30-ю Читинскую школу военных летчиков, которую в 1938 году перевели в Батайск. Батайское авиационное училище имени А. К. Серова Маресьев окончил в 1940 году, получив на выходе звание младшего лейтенанта. После окончания обучения в училище он был оставлен в нем в качестве инструктора. Именно в Батайске Маресьев встретит начало Великой Отечественной войны.

После начала войны летчика отправили на Юго-Западный фронт, где он воевал в составе 296-го истребительного авиаполка. Свой первый боевой вылет он совершил 23 августа 1941 года в районе Кривого Рога. Первые месяцы войны были для всей Красной Армии и советской авиации очень непростым временем. Немцы превосходили советских пилотов в накопленном опыте, в уровне владения техникой, на которой они летали достаточно давно, в качестве самолетов. Маресьева спасло то, что он был тогда уже опытным летчиком. И хотя он не записал на свой счет в 1941 году воздушных побед, он остался жив. Позднее прославленный советский ас Александр Иванович Покрышкин говорил, что тот, кто не воевал в 1941-1942 годах, не знает настоящей войны.

Свой первый немецкий самолет, транспортник Ju-52, он сбил в начале 1942 года. В марте 1942 года Алексей Маресьев был отправлен на Северо-Западный фронт, к этому моменту на его счету было уже 4 сбитых немецких самолета. Именно здесь произошел воздушный бой, который навсегда изменит его жизнь.

Весной 1942 года между озерами Селигер и Ильмень советские войска возле неприметного городка Демянска окружили примерно 100-тысячную группировку немецких войск, которая не думала сдаваться, оказывая организованное и очень сильное сопротивление. 4 апреля 1942 года в районе этого так называемого «Демянского котла» во время вылета по прикрытию бомбардировщиков в бою с немецкими истребителями самолет Як-1 Маресьева был подбит. Он пытался совершить вынужденную посадку в лесу, заприметив там подходящее озеро. Однако его самолет зацепился шасси за верхушки сосен и перевернулся. Самолет упал в глубокий снег, а сам летчик получил достаточно тяжелые ранения, но остался жить.

Целых 18 суток повредивший ступни ног летчик сначала на покалеченных ногах, а затем и ползком пробирался к линии фронта. Съев по пути бортовой паек, он питался тем, что удавалось найти в лесу: корой деревьев, ягодами, шишками. Ситуация казалась безнадежной: оказавшийся посреди бескрайнего и глухого леса в одиночестве, с поврежденными ногами летчик просто не знал, куда ему следует идти, а точнее, ползти. Как он остался в итоге жив, неизвестно никому. Алексей Петрович никогда не любил вспоминать эту историю и старался не рассказывать о ней. По его словам, им двигало в тот момент неукротимое желание жить.

В итоге он все-таки выбрался к своим. Возле деревни Плав Кисловского сельсовета Валдайского района его заметили отец и сын, местные жители. Так как летчик к тому моменту уже не откликался на вопросы, отец и сын из боязни вернулись назад в деревню, думая, что перед ними немец. Лишь позднее еле живого летчика обнаружили дети из той же деревни - Саша Вихров и Серёжа Малин, которые определили, что перед ними советский летчик, и при помощи отца Саши отвезли раненого пилота на подводе в свой дом. Жители деревни ухаживали за Маресьевым больше недели, но тому нужна была квалифицированная медицинская помощь. В первых числах мая возле деревни приземлился самолет, и Маресьева переправили в госпиталь в Москву.

На этом история Алексея Петровича могла подойти к концу. К моменту доставки в Москву летчик находился уже в критическом состоянии, у него была гангрена. При этом раненых в госпитале было довольно много, поэтому привезенного летчика-истребителя как практически безнадежного уложили на каталку в коридоре. Здесь во время совершения обхода на него случайно обратил внимание профессор Теребинский, который в итоге спас ему жизнь. Правда, заплатить за это пришлось ампутацией обеих ног в области голени. Другого выхода просто не было, у Маресьева к тому моменту начала развиваться несовместимая с жизнью гангрена.

Ампутация обеих ног, казалось бы, ставила жирную точку на карьере летчика. Однако Маресьев не собирался сдаваться. Он не смирился с мыслью, что ему придется расстаться с небом, приняв для себя решение - вернуться в авиацию и снова летать любой ценой. Приняв это, он начал практически сразу же тренироваться: ходить, бегать, прыгать и, конечно, танцевать. Правда, учиться заново танцевать ему пришлось не с медсестрами в госпитале, которые боялись, что он отдавит им ноги своими бесчувственными протезами, а с соседями по больничной палате, которые специально на время тренировок надевали на себя рабочие сапоги.

Всего за 6 месяцев интенсивных тренировок Алексей Маресьев научился ходить на протезах так, что только редкий человек мог приметить в его походке что-то необычное. Он продолжал тренироваться и в санатории, куда был отправлен в сентябре 1942 года. Уже в начале 1943 года комиссия записала в личном деле старшего лейтенанта: «Годен во все рода авиации». Пройдя медицинскую комиссию, он был направлен в Ибресинскую летную школу (Чувашия). В феврале того же года летчик совершил свой первый полет после тяжелого ранения. Помогал ему в этом начальник летной школы Антон Федосеевич Белецкий, который сам летал с протезом вместо правой ноги.

Только за то, что после аварийной посадки и гибели своего самолета летчик 18 дней выбирался из валдайских лесов, его поступок можно было смело назвать подвигом. Однако гораздо более поразительным было то, что после ампутации обеих ног Маресьев не только не сломался, но и добился просто невероятных результатов: преодолев массу административных и медицинских барьеров, он вернулся в строй.

До фронта Маресьев добрался вновь в июне 1943 года, попав в состав 63-го Гвардейского истребительного авиаполка. Первоначально в полку Маресьеву не давали летать на боевые задания. Командир полка просто не отпускал летчика в бой, так как обстановка в небе над полем будущей Курской битвы была крайне напряженной. Алексей очень сильно переживал эту ситуацию. В итоге ему посочувствовал командир одной из эскадрилий полка А. М. Числов. Он взял Маресьева на пару боевых вылетов. В итоге несколько удачных вылетов в паре с Числовым помогли исправить ситуацию, доверие к летчику в полку возросло.

20 июля 1943 года во время воздушного боя с превосходящими силами немцев Маресьев спас жизни двум советским летчикам, сбив сразу два немецких истребителя Fw.190, которые прикрывали пикирующие бомбардировщики Ju.87. Благодаря этому боевая слава Алексея Маресьева разлетелась по всей 15-й воздушной армии и по всему фронту. В 63-й истребительный авиаполк зачастили корреспонденты со всей страны, среди которых был и Борис Полевой, автор будущей книги «Повесть о настоящем человеке».

Удивительно в этой истории и то, что, вернувшись в боевую часть после ампутации обеих ног, Маресьев сбил 7 боевых самолетов, доведя свой список воздушных побед до 11 вражеских машин. Тогда же он был удостоен звания Героя Советского Союза. В 1944 году Алексей согласился на предложение стать инспектором-летчиком и перейти из истребительного авиаполка в управление вузов ВВС. Сам летчик честно признавался в том, что нагрузки в полетах только росли, и переносить их ему становилось все труднее и труднее. При этом Маресьев никогда не отказывался от боевых вылетов, но и не жаловался, когда ему предложили новое место работы. В итоге в июне 1944 года гвардии майор Алексей Маресьев принял предложение стать инспектором.

Всего за время Великой Отечественной войны Маресьев совершил 86 боевых вылетов, сбив 11 немецких самолетов: 4 до ранения и 7 - после. На военной службе он находился до 1946 года, пока не вышел в отставку по состоянию здоровья. При этом бывший летчик-истребитель старался поддерживать себя в очень хорошей физической форме. Человек, лишившийся на войне ног, увлекался коньками, лыжами, плаванием и велосипедом. В итоге он даже сумел установить рекорд в санатории под Куйбышевом, переплыв здесь Волгу (2200 метров) за 55 минут. Свои последние вылеты на самолете (учебном У-2) Маресьев совершил в начале 1950-х годов, работая инструктором спецшколы ВВС в Москве.

Алексей Петрович Маресьев стал тем самым человеком, про которого можно говорить вся жизнь - подвиг. Тем более что уже после войны он все равно приносил очень большую пользу ВВС страны, занимаясь процессом подготовки будущих летчиков. Кроме того, начиная с 1956 года, когда был образован Советский (а позднее Российский) комитет ветеранов войны и военной службы, полковник в отставке Маресьев возглавлял его. Он находился на этом общественном (но по-своему также боевом посту) до последних дней своей жизни.

Алексей Петрович, несмотря ни на что, прожил достаточно долгую жизнь. Каким-то образом ему удалось преодолеть последствия и тяжелого детства, и полученного во время войны ранения. 18 мая 2001 года в Театре российской армии должен был пройти торжественный вечер, посвященный 85-летию Алексея Маресьева. Он как раз собирался прибыть на это мероприятие, когда его сразил инфаркт, он был доставлен в реанимацию одной из московских клиник, но спасти его жизнь врачи не смогли. В итоге торжественный вечер в его честь начали с минуты молчания.

Часто бывает так, что человек, который становится прототипом книжного персонажа, в жизни не дотягивает до созданного писателем образа. Однако Маресьев живой пример обратного. Он всей своей жизнью доказал, что книга «Повесть о настоящем человеке» - это не красочный миф, а реальная история, которая рассказывает о большом мужестве и непревзойденной силе духа этого человека.

В честь столетия со дня рождения Героя Советского Союза и прославленного летчика Алексея Петровича Маресьева на его малой родине в городе Камышине будет открыт Центр патриотического воспитания, а также состоится парад с участием авиагрупп «Русские витязи» и «Стрижи», сообщает ТАСС. Имя Алексея Маресьева будет присвоено самолету МЧС России и одной из новых улиц Волгограда. Помимо этого, памятные мероприятия, посвященные юбилейной дате, пройдут в Москве, Тверской и Нижегородской областях, а также в других регионах России. В свою очередь, Российское военно-историческое общество продолжит поиск истребителя Як-1, на котором в 1942 году летчик был сбит во время воздушного боя в районе «Демянского котла».

По материалам из открытых источников