Главная › Кормление › Марк слоним портреты советских писателей. По следам бездомных аонид

Марк слоним портреты советских писателей. По следам бездомных аонид

Входил в Партию эсеров. После Февральской революции был отправлен для работы на Румынский фронт . Был избран во Всероссийское учредительное собрание по Бессарабскому избирательному округу по списку социалистов-революционеров.

После октябрьского переворота уехал на юг. Редактировал в Киеве эсеровскую газету «Народное дело». Летом 1918 под чужим именем пробрался на Волгу. Входил в Комитет членов Учредительного собрания . Осенью 1918 секретарь государственного совещания в Уфе. С установлением диктатуры Колчака выехал во Владивосток, а оттуда через Японию в Европу.

Жил в эмиграции в Берлине (1922), затем в Праге (1922-1927). В 1924 году участвовал в издании в Праге газеты «Огни». В 1926 был одним из руководителей Русского заграничного исторического архива, входил в совет Русского народного университета в Праге.

С 1927 года попеременно жил в Праге и Париже. Редактировал журнал «Социалист-революционер». Руководитель литературного объединения «Кочевье» (1928-1938 гг.).

В 1934 (март-октябрь) сотрудничал в еженедельном иллюстрированном журнале «Иллюстрированная жизнь» (Париж).

В 1938 - член комитета помощи республиканской Испании.

В 1941 выехал из Марселя и через Марокко добрался до США. С 1943 года преподавал русскую литературу в Сент-Лоуренс Колледже. Автор нескольких книг по истории русской литературы. Вышел в отставку в 1962 году.

Сочинения

1928 - «По золотой тропе: Чехословацкие впечатления» (Париж)
1933 - «Портреты советских писателей» (Париж)

The Epic of Russian Literature, From Its Origins Through Tolstoy. 1950.
Three Loves of Dostoevsky. Rinehart & Company. New York. 1955.
An Outline of Russian Literature. Oxford University Press, New York. 1958.
From Chekhov to the revolution; Russian literature, 1900-1917. Oxford University Press. 1962.
Soviet Russian Literature: Writers and Problems, 1919-1977. 1977.

Переводы

«Воспоминания Дж. Казановы». - Берлин. 1923.
«Цивилизация и другие рассказы» Ж. Дюамеля. - Прага, 1924.

Окончил гимназию в Одессе. Учился на факультете литературы и искусства Флорентийского университета. В 1914 году возвратился в Россию и поступил на четвертый курс философского факультета Петербургского университета.

Входил в Партию эсеров. После Февральской революции был отправлен для работы на Румынский фронт. Был избран во Всероссийское учредительное собрание по Бессарабскому избирательному округу по списку социалистов-революционеров.

После октябрьского переворота уехал на юг. Редактировал в Киеве эсеровскую газету «Народное дело». Летом 1918 под чужим именем пробрался на Волгу. Входил в Комитет членов Учредительного собрания. Осенью 1918 секретарь государственного совещания в Уфе. С установлением диктатуры Колчака выехал во Владивосток, а оттуда через Японию в Европу.

Масон.Участвовал в работе ложи «Космос» № 288 (ВЛФ) в 1933 году.

В 1938 - член комитета помощи республиканской Испании.

Сочинения

1928 - «По золотой тропе: Чехословацкие впечатления» (Париж)
1933 - «Портреты советских писателей» (Париж)

The Epic of Russian Literature, From Its Origins Through Tolstoy. 1950.
From Chekhov to the revolution; Russian literature, 1900-1917. Oxford University Press. 1962.
Three Loves of Dostoevsky. Rinehart & Company. New York. 1955.
Soviet Russian Literature: Writers and Problems, 1919-1977. 1977.
An Outline of Russian Literature. Oxford University Press, New York. 1958.

Переводы

«Цивилизация и другие рассказы» Ж. Дюамеля. Прага, 1924.
«Воспоминания Дж. Казановы». Берлин. 1923

Совещание бывших членов учредительного собрания. Участник, поддержал левых эсеров и сблизился с меньшевиками 1922 - Москва. Суд над социалистами-революционерами 1922 - Лето. Первая встреча с Мариной Цветаевой ... она посятит ему несколько стихотворений 1922 - Берлин. Журнал "Новости литры". Редактор 1922 - Книга "Русские предтечи большевизма " 1923 - Перевод книги “Воспоминания Дж. Казановы” (т. 1. Берлин, 1923) 1924 - Перевод книги “Итальянские новеллы” Стендаля, Берлин 1924 - Перевод книги “Цивилизация и другие рассказы” Ж. Дюамеля, Прага 1926 - Прага . Журнал Воля России прекратил своё существование 1928 - Париж . Перебрался на новое место жительства 1928 - Париж . Литературный кружок "Кочевье". Председатель 1928 - Париж . Европейское литературное бюро. Руководитель. С отрудничал в журнале “Числа”, газетах “Дни”, “Огни”, “Голос России” 1928 - Книга “По золотой тропе: Чехословацкие впечатления”, Париж 1929 - Париж . "Российское эмигрантское оборонческое движение". В команде учредителей вместе в генералом П. Махровым 1931 - Париж . "Новая газета". Редактор 1932 - Париж . Литературный кружок "Кочевье" и Агентство "Европейское литературное бюро". Руководитель 1933 - Книга "Портреты современных русских писателей ", Париж 1939 - Сентябрь. Тулуза. Французский к онцлагерь Вернэ. Посажен по делу "Российского эмигрантского оборонческого движения" 1940 - США. Иммигрант 1941 - США. П реподаёт русскую и европейскую литературу в местных ПТУ и университетах 1942 - США. Помогает Софье Юльевне Прегель (1894-1972)выработать патриотическую платформу нового литературного журнала “Новоселье” 1943 - Профессор 1944 - Статьи "Писатели-евреи в советской литературе" 1945 - Победа 1950 - Нью-Йорк. Первый том двухтомника "История русской литературы " 1953 - Смерть Сталина 1953 - Нью-Йорк. Второй том двухтомника "История русской литературы " 1953 - Книга "Три любви Достоевского " 1962 - Пенсионер 1962 - Швейцария . Перебрался на новое место жительства. Занимается переводами 1976 - 08 апреля. Болье-сюр-Мер . Умер 1977 - Книга “Советская русская литература. Писатели и проблемы. 1917-1977”

Можно выделить 4 этапа в развитии французской русистики:

1832-1875гг. - открытие кафедры славянских литератур в Коллеж де Франс; книга А. Де "Россия в 1839 году"; П. - переводчик И.С. ; преподавание русского языка в Ecole des langues orientalles;
1875-1917гг. - книга Э-М де Вогюе "Русский роман"; книга Л.Лиже "Русские и славяне"; учебник Поля Буайе и Николая Сперанского на материале "Книги для чтения" Л.Н.Толстого (4 издания с 1905 по 1976гг.), пропаганда идей Л.Н.Толстого в журнале его последователей "Ere nouvelle";
1917-1940гг. - создание Инститиута славяноведения в Париже; П.Буайе и А.Мазон - основатели журнала "Revue des etudes slaves"; журнал "Le monde slave"; создание общества славистов; создание Лиги помощи эмиграции; деятельность Анри Барбюса как главы группы "Clarte" по пропаганде русской революционной литературы; переезд в Париж издательства "ИМКА-ПРЕСС"; открытие в Париже русского Богословского инститиута (Сергиевское подворье); книги В. Познера , М. Слонима , Г. Струве о литературе Советской России для французов; оккупация Парижа немецкими войсками;
1946 - по настоящее время - введение русского языка как второго иностранного в систему среднего образования (1975г.); журнал "Cahiers du monde russe et sovie"tique"; становление русистики как научной дисциплины; публикация первых томов "Истории русской литературы ХХ века" Е.Эткинда, И.Сермана, Ж.Нива, В.Страда.

Таким образом, в ХХ-ом веке обращение к русской культуре и литературе определялось, среди прочих, причинами политического характера и существованием в Париже самой многочисленной колонии русских эмигрантов первой волны.

Одними из первых, кто открыли французскому читателю русскую литературу после 1917 года, стали именно эмигранты В. Познер , М. Слоним , Г. Струве , П. Ковалевский и др. Воспринимая себя как единственных хранителей русской культуры (6) и как её пропагандистов, они стремились исправить существовавшее представление о России как об "империи фасадов" (А.де Кюстин) (7). Просветительская деятельность русской эмиграции и сегодня ещё не до конца оценена.

Она сыграла значительную роль в деле культурной интеграции России в Европу. Вместе с тем следует отметить, что первые книги и статьи о современной русской литературе, написанные эмигрантами и вышедшие в Германии (А.Вознесенский, 1929г.), Англии (Д.Святополк-Мирский, 1931г.) и Франции носили информативный характер и содержали большое количество фактических ошибок, перешедших затем и в более поздние исследования западных русистов.

Русские эмигранты заложили печальную традицию оценки художественных произведений в зависимости от степени их лояльности советскому режиму.

Сегодняшняя возможность открытого диалога западной русистики и российской литературной науки создаёт предпосылки открытого диалога, в котором былого идеологического противника сменит, наконец, оппонент в научном споре и будет всё-таки написана полная история русской литературы 1920-1930-х годов.

Андрей Дикий : Евреи в России и в СССР. Исторический очерк

Марк Слоним , русский еврей, которого многие считают знатоком русской литературы и который много пишет и читает лекции о русской литературе, в своем очерке "Писатели-евреи в русской литературе", напечатанном в сборнике "Еврейский Мир" (Издание "Союза Русских евреев " в Нью-Йорке, 1944 год), пишет следующие строки: "Никакой особой "русско-еврейской" литературы в Советском Союзе нет и быть не может. Для историка и исследователя искусства может возникнуть только один вопрос: какое влияние оказали писатели-евреи на русскую литературу? В какой мере они принесли в нее свой собственный дух и оригинальные темы?"...

В зависимости от этой степени влияния и внесения в русскую литературу своей еврейской тематики и "духа", Марк Слоним делит евреев , писавших на русском языке, на три категории:

I. В первую категорию Слоним зачисляет еврейских писателей и поэтов, писавших свои произведения на русском языке, настолько ассимилировавшихся, что М. Слоним не замечает в их произведениях "еврейского духа" и в своем очерке приводит слова критика Львова-Рогачевского, назвавшего эту категорию "евреями лишь по паспорту", соглашаясь с этим определением. "Ничего специфически еврейского - ни по духу ни по теме своего творчества", по мнению М. Слонима, в произведениях этих писателей нет. Некоторые писатели из этой категории "скрыли свое настоящее имя под псевдонимом и даже в автобиографиях своих не указывают, что они - евреи ", - говорит М. Слоним.

II. Вторую категорию составляют авторы, у которых, как говорит М. Слоним, "несмотря на их совершенно очевидное растворение в русской стихии, прорываются иногда еврейские темы и мотивы".

Эта категория своего еврейского происхождения не скрывает, а иногда его даже выпячивает и подчеркивает. Эренбург , например, свою автобиографию начинает словами: "Родился в 1891 году. Иудей".

Елизавета Полонская в одном из своих стихотворений говорит: "то кровь моя в жилах твоих поет, чужим языком говорит"... (при встрече поэтессы с еврейкой-нищей, узнавшей в ней еврейку),

III. К третьей категории М. Слоним причисляет тех евреев -писателей, которые почти исключительно пишут на еврейские темы.

Во главе этой категории стоит Исаак Бабель , о котором Слоним пишет, что он, Бабель , "один из так часто встречающихся в действительности тип еврея-коммуниста, фанатически верившего в учение Ленина и странным образом сочетавшего заветы Библии или Талмуда с требованиями и доктриной коммунистической церкви"

Кроме Бабеля , в эту категорию можно включить Козакова, Бройде, Бергельсона, Хаита и много других евреев -писателей, из которых многие писали не только на русском, но и на еврейском языке.

По этому же вопросу - вопросу о существовании "русско-еврейской" литературы, высказывается и Ю. Марголин, журналист, статьи которого часто появляются на страницах периодической печати, выходящей на русском языке в эмиграции. В газете "Новое Русское Слово" от II января 1962 г. Марголин написал следующее: "Бабель - еврейский писатель эпохи крушения. К русской литературе он относится, как перстень с дорогим камнем на пальце. Перстенек можно снять, отложить на 20 лет и снова одеть - он не составляет части тела. В еврейскую литературу своего времени он входит органически - всем смыслом, всей патетикой и тематикой своего писательства. Еврейская литература вообще многоязычна: греческий язык Иосифа Флавия и Деяний Апостольских, арабский язык Маймонида, латынь Спинозы и немецкий язык Гейне - все это ответвления от одного ствола".

О еврейской литературе, к каковой, как изложено выше, сами евреи относят все написанное лицами еврейской расы на самых различных языках в разные времена и эпохи, известный историк этой литературы С. Л. Цинберг пишет: "в еврейской литературе отдельная личность была всегда подчинена коллективу и растворена в нем: все духовные богатства, создающиеся и собираемые в народе, принадлежат всему народу. Они носят только его имя, они знают только одного творца - это весь еврейский народ". ("Еврейский Мир", сборн. II, 1944 год, Нью-Йорк).

Еврейская литература на русском языке проявилась только тогда, когда значительное число евреев , использовавши возможности, предоставленные евреям десегрегационной политикой русского правительства, выучили русский язык, получивши образование в русских учебных заведениях. Произошло это только в последней четверти 19 столетия, а к началу нынешнего века число евреев , включившихся в русскую литературу и культурную жизнь, возросло чрезвычайно.

Включение же это было не слияние, растворение, ассимиляция до конца, подобно химическому соединению разнородных элементов, а только механическая смесь или, по меткому определению Ю. Марголина, "перстни с дорогим камнем", надетые на пальцы чужеродного тела.

"Перстней" этих становилось все больше и больше, особенно в областях журналистки, публицистики, критики, в адвокатуре...

Явление это не осталось незамеченным. И с 80-х годов прошлого столетия русское правительство, которое в начале столетия так широко открыло для своих подданных евреев двери всех учебных заведений, стало на путь ограничений, о которых так много и часто пишется теперь, забывая тот, больше чем восьмидесятилетний, период, когда не только не было никаких ограничений (1804-1888 гг.), но русское правительство всячески содействовало приобщению евреев к общерусской культуре путем получения образования в русских учебных заведениях.

Преимущества светского образования и сопряженные с ним открывавшиеся возможности материального преуспевания были настолько очевидны и сильны, что значительная часть евреев , не считаясь с неудовольствием раввинов, устремилась в русские учебные заведения
Процесс приобщения евреев к числу российских подданных. окончивших средние и высшие учебные заведения России, стремительно и неуклонно рос. И к середине 80-х годов одна треть всех студентов университетов Харьковского и Новороссийского (Одесского), обучавшихся на медицинском и юридическом факультетах, были евреи .
Получивши дипломы средних и высших учебных заведений России, евреи тем самым проникали в среду российской интеллигенции, особенно в свободные профессии: врачи, адвокаты, журналисты, и начали все больше и больше оказывать влияние и на всю культурную жизнь России. Но это не была, как указано выше, та ассимиляция, к которой стремилось русское правительство, содействуя и поощряя обучение евреев в светских учебных заведениях, в надежде приобщить их к русской культуре и "переварить их в общероссийском котле", как это происходит сейчас в США со всеми этническими группами граждан США, где постепенно создается "американская нация" и "американский патриотизм" путем не только образования на государственном английском языке, но и смешанных браков, одного быта, общности интересов материальных и политических.
Ничего этого в России не было. Еврей, несмотря на окончание русского учебного заведения, на замену традиционного "лапсердака" обыкновенной одеждой, на то, что он срезал "пейсы", покинул замкнутый круг еврейской общины - "кагала", перешагнул "черту оседлости " и даже (иногда) переменил религию и получил все без исключения права наравне с остальным населением - он все же оставался прежде всего евреем.
Со своей, еврейской, точки зрения он оценивал все события, прежде всего имея в виду их полезность и выгодность для еврейства. Не только многомиллионного еврейства России, но и всего еврейства диаспоры.
Это не значит, что они не были лояльными гражданами России. Но им было чуждо и непонятно то чувство, которое свойственно и присуще тем, кто корнями своими уходил в далекое прошлое своего народа, а свое будущее видел неразрывно связанным с будущностью своего народа и государства, созданного их предками - России.
У евреев же и прошлое и будущее было связано не с Россией и русским народом, а с еврейством всего мира, его прошлым и его будущим.
Россия для них была только временный этап их тысячелетнего пребывания в изгнании, как когда-то были Римская Империя, Испания, Западная Европа. Как не стали они римлянами, греками, испанцами, немцами - так не стали они и русскими, хотя и изучили русский язык, и сами стремились принимать живейшее участие в общественной и политической жизни России. Стремление это находило всемерную поддержку среди русских культурных людей, особенно, передовой и либеральной интеллигенции.
И евреи приобщались к русской культурной жизни, как равноправные и даже желанные члены всевозможных обществ и профессиональных объединений и культурных начинаний.
Но при этом они сохраняли и свято оберегали то, что проф. Лурье называет "внутренним обликом еврея", присущим только евреям , в какую бы эпоху и в какой бы стране они ни жили и на каком бы языке ни говорили.
Этот "внутренний облик", отличающий еврея ото всех других народов, племен, рас, сами евреи не замечали или не хотели замечать, а тем менее о нем говорить и писать. А не-евреи , принявшие евреев в свою среду, самую мысль о возможности обсуждения и наличия этого "внутреннего облика" считали проявлением "юдофобии" или "антисемитизма".
Но подспудно и невысказанно уже с 80-х годов прошлого столетия начинал ощущаться известный конфликт между вошедшими в русскую культурную жизнь евреями и русской интеллигенцией, уходящей своими корнями в далекое прошлое русского народа.
Это не была "юдофобия" или агрессивный "антисемитизм" - в массе своей русская интеллигенция - культурный слой - его не знала и не одобряла. Но это было невысказанное и неформулированное признание, что десегрегационная и ассимиляционная политика не увенчалась успехом, несмотря на то, что огромный процент евреев внешне полностью стал схож с не-евреями , русскими подданными.
Заполняя собой ряды свободных профессий, куда евреи и стремились сами, не только потому, что другие профессии были для них закрыты или затруднены, но и по своему врожденному отталкиванию от чисто чиновничьей, бюрократической деятельности - они вносили с собой и свое специфическое еврейское, чуждое и малопонятное для окружающей среды.
Начали раздаваться, правда, очень робкие, голоса о "еврейском духе" в свободных профессиях, прежде всего в адвокатуре и газетном деле.
Все это создало предпосылки для пересмотра русским правительством правильности и целесообразности политики в еврейском вопросе
Начиная с 80-х годов прошлого столетия правительство пошло по пути разного рода ограничений для лиц иудейского вероисповедания в разных областях жизни и хозяйственной и культурной деятельности, в частности, в вопросе обучения в учебных заведениях, не только государственных, но и частных.
Ограничения эти в русской общественности были встречены крайне отрицательно (кроме сравнительно небольшой части, настроенной консервативно, юдофобски), а у всех евреев вообще породили резко антиправительственные настроения и толкнули их в оппозиционные и революционные группировки и организации.
Так закончился "ассимиляционный" период истории евреев в России, который евреями был полностью использован для создания многочисленных кадров интеллигенции еврейского происхождения, неразрывно связанного с еврейской религией и признанием себя "избранным народом", что препятствовало слиянию с народом русским и его культурой.
Насколько многочисленны были эти кадры можно судить по данным о числе студентов-евреев , по окончании университетов, пополнявших эти кадры.
По данным "Книги о русском еврействе" (Нью-Йорк, 1960 год) в 1886 году на медицинском факультете Харьковского университета было 41,5 % евреев ; а в Одессе на медицинском - 30,7 %, а на юридическом - 41,2%. Окончившие университет вливались в ряды российской интеллигенции, внося в нее немало и своего, специфично еврейского, свойственного этой древней расе, сумевшей сохранить свою чистоту на протяжении тысячелетий рассеяния.
Считая это нежелательным и наблюдая неуспех своей ассимиляционной политики. Российское Правительство вводит в 1887 году так называемую "процентную норму", которая заключалась в том, что к приему в учебные заведения (средние и высшие) допускался только известный процент лиц иудейского вероисповедания, а именно - в "черте оседлости" - 10 %; вне "черты" - 5 %, в Петербурге и Москве - всего 3 %.
Это вызвало взрыв негодования у всего еврейства и окончательно толкнуло его в ряды противников режима. Резко отрицательно отнеслась к этому и либеральная общероссийская общественность.
Однако "процентная норма" существенного изменения процента евреев , получающих среднее и высшее образование, не внесла. Нашлось много путей и возможностей обходить закон. Одни переходили в лютеранство и, по букве закона, переставали считаться евреями ; другие кончали учебные заведения за границей и возвращались в Россию; третьи сдавали экзамены "экстерном"; четвертые получали образование в учебных заведениях, на которые "процентная норма" не распространялась (коммерческие училища и ряд частных средних и высших учебных заведений). По данным "Книги о русском еврействе", в 1912 году в Киевском Коммерческом Институте было 1875 студентов-евреев ; а в Психо-Неврологическом Институте в Петербурге, как сообщает вышеупомянутая книга, среди студентов были "тысячи евреев ".
И, в конечном результате, за 30 лет существования "процентной нормы" (1887-1917 гг.) процент студентов-евреев (т. е. не перешедших в другую религию и оставшихся в иудаизме) изменился очень мало. В 1887 году средний процент для всей России был 14,5 %, а в 1917 - 12,1 %. (Цифры взяты из "Книги о русском еврействе" и сомневаться в их точности нет никаких оснований).
В эти цифры следует внести только один корректив: число студентов - евреев по племенному признаку и расе, но не иудейского вероисповедания. Таковых в 1887 году было значительно меньше, чем в 1917. Точных данных о количестве их не имеется, но общеизвестно, что их было немало.
Принявши во внимание этот корректив, без боязни сделать крупную ошибку можно сказать, что введение "процентной нормы" процент студентов-евреев в русских учебных заведениях не изменило, а только заморозило на уровне 1887 года.
Особенно остро чувствовалась "процентная норма" на Украине, где к 1917 году жило 2 500000 евреев или 41 % всех евреев - российских подданных. Но все же "процентную норму" удавалось разными путями обходить, главным образом путем создания частных учебных заведений при поддержке еврейского капитала. Кроме того, было множество чисто еврейских частных школ, находившихся в руках еврейских общин. В них получала образование еврейская молодежь, не попавшая в русские учебные заведения. Об огромной деятельности этого рода учебных заведений весьма подробно и документировано сообщается в отдельной главе "Книги о русском еврействе".
В той же книге на стр. 360 мы находим следующие строки: "еще в июне 1914 года был опубликован закон о частных учебных заведениях, не пользовавшихся правами правительственных. Закон обеспечивал народностям свободу в выборе языка для преподавания, что открывало широкие возможности для развития еврейского образования на "идиш" и древне-еврейском языке".
Слоним

В 1934 (март-октябрь) сотрудничал в еженедельном иллюстрированном журнале «Иллюстрированная жизнь» (Париж).

В 1938 - член комитета помощи республиканской Испании.

Сочинения

1928 - «По золотой тропе: Чехословацкие впечатления» (Париж)
1933 - «Портреты советских писателей» (Париж)

The Epic of Russian Literature, From Its Origins Through Tolstoy. 1950.
Three Loves of Dostoevsky. Rinehart & Company. New York. 1955.
An Outline of Russian Literature. Oxford University Press, New York. 1958.
From Chekhov to the revolution; Russian literature, 1900-1917. Oxford University Press. 1962.
Soviet Russian Literature: Writers and Problems, 1919-1977. 1977.

Переводы

«Воспоминания Дж. Казановы». - Берлин. 1923.
«Цивилизация и другие рассказы» Ж. Дюамеля. - Прага, 1924.

В 1934 (март-октябрь) сотрудничал в еженедельном иллюстрированном журнале «Иллюстрированная жизнь» (Париж).

В 1938 - член комитета помощи республиканской Испании.

В 1941 выехал из Марселя и через Марокко добрался до США. С 1943 года преподавал русскую литературу в Сара-Лоуренс Колледже. Автор нескольких книг по истории русской литературы. Вышел в отставку в 1962 году.

Сочинения

Русские предтечи большевизма. - Берлин, 1922
«По золотой тропе: Чехословацкие впечатления» (Париж, 1928)
«Портреты советских писателей» (Париж, изд. Парабола, 1933)
Три любви Достоевского. - Н-Й., изд. им. Чехова, 1953.
Три любви Достоевского. - М., Советский писатель, 1991 - 100 000 экз.
Три любви Достоевского. - М., "Наше наследие" - "Имидж", 1991. - 50 000 экз.
Три любви Достоевского. - Ростов на Дону, Феникс, 1998. - 5 000 экз.
Три любви Достоевского. - М., Эксмо, 2011. - 3 000 экз.

The Epic of Russian Literature, From Its Origins Through Tolstoy. 1950.
Three Loves of Dostoevsky. Rinehart & Company. New York. 1955.
An Outline of Russian Literature. Oxford University Press, New York. 1958.
From Chekhov to the revolution; Russian literature, 1900-1917. Oxford University Press. 1962.
Soviet Russian Literature: Writers and Problems, 1919-1977. 1977.

Переводы

«Воспоминания Дж. Казановы». - Берлин. 1923.
«Цивилизация и другие рассказы» Ж. Дюамеля. - Прага, 1924.

Напишите отзыв о статье "Слоним, Марк Львович"

Ссылки

Примечания

Отрывок, характеризующий Слоним, Марк Львович

От начальника ополчения он поехал к губернатору. Губернатор был маленький живой человечек, весьма ласковый и простой. Он указал Николаю на те заводы, в которых он мог достать лошадей, рекомендовал ему барышника в городе и помещика за двадцать верст от города, у которых были лучшие лошади, и обещал всякое содействие.
– Вы графа Ильи Андреевича сын? Моя жена очень дружна была с вашей матушкой. По четвергам у меня собираются; нынче четверг, милости прошу ко мне запросто, – сказал губернатор, отпуская его.
Прямо от губернатора Николай взял перекладную и, посадив с собою вахмистра, поскакал за двадцать верст на завод к помещику. Все в это первое время пребывания его в Воронеже было для Николая весело и легко, и все, как это бывает, когда человек сам хорошо расположен, все ладилось и спорилось.
Помещик, к которому приехал Николай, был старый кавалерист холостяк, лошадиный знаток, охотник, владетель коверной, столетней запеканки, старого венгерского и чудных лошадей.
Николай в два слова купил за шесть тысяч семнадцать жеребцов на подбор (как он говорил) для казового конца своего ремонта. Пообедав и выпив немножко лишнего венгерского, Ростов, расцеловавшись с помещиком, с которым он уже сошелся на «ты», по отвратительной дороге, в самом веселом расположении духа, поскакал назад, беспрестанно погоняя ямщика, с тем чтобы поспеть на вечер к губернатору.
Переодевшись, надушившись и облив голову холодной подои, Николай хотя несколько поздно, но с готовой фразой: vaut mieux tard que jamais, [лучше поздно, чем никогда,] явился к губернатору.
Это был не бал, и не сказано было, что будут танцевать; но все знали, что Катерина Петровна будет играть на клавикордах вальсы и экосезы и что будут танцевать, и все, рассчитывая на это, съехались по бальному.
Губернская жизнь в 1812 году была точно такая же, как и всегда, только с тою разницею, что в городе было оживленнее по случаю прибытия многих богатых семей из Москвы и что, как и во всем, что происходило в то время в России, была заметна какая то особенная размашистость – море по колено, трын трава в жизни, да еще в том, что тот пошлый разговор, который необходим между людьми и который прежде велся о погоде и об общих знакомых, теперь велся о Москве, о войске и Наполеоне.
Общество, собранное у губернатора, было лучшее общество Воронежа.
Дам было очень много, было несколько московских знакомых Николая; но мужчин не было никого, кто бы сколько нибудь мог соперничать с георгиевским кавалером, ремонтером гусаром и вместе с тем добродушным и благовоспитанным графом Ростовым. В числе мужчин был один пленный итальянец – офицер французской армии, и Николай чувствовал, что присутствие этого пленного еще более возвышало значение его – русского героя. Это был как будто трофей. Николай чувствовал это, и ему казалось, что все так же смотрели на итальянца, и Николай обласкал этого офицера с достоинством и воздержностью.
Как только вошел Николай в своей гусарской форме, распространяя вокруг себя запах духов и вина, и сам сказал и слышал несколько раз сказанные ему слова: vaut mieux tard que jamais, его обступили; все взгляды обратились на него, и он сразу почувствовал, что вступил в подобающее ему в губернии и всегда приятное, но теперь, после долгого лишения, опьянившее его удовольствием положение всеобщего любимца. Не только на станциях, постоялых дворах и в коверной помещика были льстившиеся его вниманием служанки; но здесь, на вечере губернатора, было (как показалось Николаю) неисчерпаемое количество молоденьких дам и хорошеньких девиц, которые с нетерпением только ждали того, чтобы Николай обратил на них внимание. Дамы и девицы кокетничали с ним, и старушки с первого дня уже захлопотали о том, как бы женить и остепенить этого молодца повесу гусара. В числе этих последних была сама жена губернатора, которая приняла Ростова, как близкого родственника, и называла его «Nicolas» и «ты».