Матрешкин двор а и солженицын. Матрёнин двор
Когда читаешь правдивый рассказ о жизни людей, о несправедливости судьбы или государственной системы, начинаешь иначе смотреть на вещи. Порой открывается то, что раньше по попадало в поле зрения. Так происходит при чтении рассказов Александра Солженицына. Они не всегда допускались к печати, поскольку слишком четко в них прослеживалось негативное отношение ко всей социалистической системе. В книгу входят рассказы «Один день Ивана Денисовича», «Матрёнин двор» и миниатюры цикла «Крохотки».
Первый рассказ более сильно затрагивает политическую систему. Он повествует о непростой жизни одного из заключенных. Изображен всего лишь один день, но все передано так ярко, что вызывает большой отклик в душе читателей. Даже заключенные поначалу считали, что рассказ будет выдумкой, но, когда прочитали его, выразили мнение, что он очень правдив. Показана несправедливость всей социалистической системы, проводится аналогия между тяжким трудом заключенных и непосильной работой простого народа.
Во втором рассказе также отражена жестокость и несправедливость судьбы человека, но уже со стороны жизни обычных жителей деревни. Рассказчик не скрывает своего прошлого, становится понятно, что он был заключенным, а теперь хочет начать новую жизнь, устроившись работать учителем. Он поселяется в доме Матрены, которая понемногу рассказывает ему о своей нелегкой доле. Сама она не видит ничего выдающегося, но рассказчик понимает, что именно такие женщины достойны называться праведницами, без которых не выживет ни одно село, ни одна деревня. Жаль только, что ни жители деревни, ни родные Матрены не понимают этого.
Произведение относится к жанру Учебная литература. Оно было опубликовано в 1959 году издательством © «Детская литература». Книга входит в серию "Школьная библиотека (Детская литература)". На нашем сайте можно скачать книгу "Матрёнин двор. Рассказы" в формате fb2, rtf, epub, pdf, txt или читать онлайн. Рейтинг книги составляет 4.36 из 5. Здесь так же можно перед прочтением обратиться к отзывам читателей, уже знакомых с книгой, и узнать их мнение. В интернет-магазине нашего партнера вы можете купить и прочитать книгу в бумажном варианте.
Рассмотрим произведение, которое создал Солженицын в 1959 году. Нас интересует его краткое содержание. "Матренин двор" - рассказ, который был опубликован впервые в журнале "Новый мир" в 1963 году.
Автор начинает свое повествование с рассказа о том, что на 184-м км от Москвы, следуя по Рязанской железной дороге, поезда еще полгода после одного события замедляли свой ход. Прочитав краткое содержание книги "Матренин двор", вы узнаете, что произошло на этом месте. Пассажиры еще долго выглядывали в окна, желая увидеть собственными глазами причину, о которой было известно лишь машинистам.
Начало первой главы
Следующими событиями начинается первая глава, ее краткое содержание. "Матренин двор" состоит из трех глав.
Игнатич, рассказчик, летом 1956 года возвратился в Россию из знойного Казахстана, не определив еще точно, куда он поедет. Его не ждали нигде.
Как рассказчик оказался в деревне Тальново
Он мог заняться за год до описываемых в произведении событий разве что наиболее неквалифицированной работой. Его вряд ли взяли бы даже электриком на порядочное строительство. А рассказчику "хотелось учительствовать". Сейчас же он вошел несмело во Владимирское облоно и спросил, нужны ли в самой глубинке учителя математики? Очень удивило такое заявление местных чиновников, поскольку каждый хотел работать ближе к городу. Направили в Высокое Поле рассказчика из произведения "Матренин двор". Краткое содержание, анализ этого рассказа лучше составлять, упомянув о том, что он не сразу обосновался в деревне Тальново.
Кроме прекрасного названия, в Высоком Поле не было ничего. Он от этой работы отказался, поскольку необходимо было чем-то питаться. Затем ему предложили отправиться на станцию Торфопродукт. Из домиков и бараков состоял этот неказистый поселок. Леса не было здесь и в помине. Достаточно унылым оказалось это место, однако не приходилось выбирать. Игнатич, переночевав на станции, узнал о том, что ближайшей деревней является Тальново, а за ней шли Спудни, Часлицы, Овинцы, Шевертни, находившиеся в стороне от железнодорожных путей. Это нашего героя заинтересовало, он решил найти здесь жилье.
Новое место жительства Игнатича - Матренин двор
Краткое содержание по частям дальнейших событий будет нами последовательно описано. Выяснилось вскоре после прибытия на место рассказчика, что найти жилье не так-то просто. Несмотря на то что учитель был выгодным квартирантом (школа сулила за него сверх оплаты за квартиру на зиму машину торфа), все избы здесь были переполнены. Только на окраине Игнатич отыскал себе неказистый приют - Матренин двор. Краткое содержание, анализ произведений - все это лишь вспомогательные материалы. Для целостного понимания рассказа следует ознакомиться с авторским оригиналом.
Дом Матрены был большим, но неухоженным и обветшалым. Он был построен добротно и давно, на большую семью, но теперь здесь жила лишь одинокая женщина лет 60. Матрене нездоровилось. Она жаловалась на "черный недуг", лежала на печи. Особой радости при виде Игнатича хозяйка не проявила, а тот понял сразу, что ему суждено здесь поселиться.
Жизнь в избе Матрены
Большую часть своего времени Матрена проводила на печи, выделив лучшее место многочисленным фикусам. Угол у окна был отведен постояльцу. Здесь он поставил стол, раскладушку, книги, отгородившись от основного пространства фикусами.
Кроме Матрены Васильевны, в избе обитали тараканы, мыши да колченогая кошка. Тараканы спасались от кошки за наклеенными в несколько слоев обоями. Вскоре постоялец свыкся со своим новым житьем. В 4 часа утра вставала хозяйка, доила козу, а затем варила в 3 чугунках картошку: козе, себе и постояльцу. Однообразной была пища: или "облупленная картовь", или ячневая каша, или "суп картонный" (так все в деревне называли его). Однако Игнатич был доволен и этим, поскольку жизнь его научила находить смысл жизни не в еде.
Как Матрена Васильевна хлопотала себе пенсию
Краткое содержание повести "Матренин двор" далее более подробно знакомит читателя с хозяйкой, у которой поселился Игнатич. У Матрены в ту осень было много обид. Вышел в то время новый пенсионный закон. Соседи ее надоумили добиваться пенсии, право на которую женщина "не заслужила", поскольку работала 25 лет в колхозе за трудодни, а не за деньги. Теперь Матрена была больная, но инвалидом не считалась по той же причине. Нужно было также хлопотать пенсию за мужа, за утерю кормильца. Однако его не было уже 15 лет, с самого начала войны, и теперь было нелегко добыть справки с различных мест о его стаже и заработке. По нескольку раз приходилось переписывать эти бумаги, исправлять, затем относить в собес, а он находился за 20 км от Тальнова. Сельсовет был расположен за 10 км в другую сторону, а в часе ходьбы в третью находился поселковый совет.
Матрена вынуждена воровать торф
Бесплодно походив 2 месяца, измучилась старая женщина - героиня, которую создал в произведении Солженицин ("Матренин двор"). Краткое содержание, к сожалению, не позволяет составить исчерпывающее ее описание. Она жаловалась на притеснения. Матрена после этих бессмысленных хождений принималась за работу: копала картошку или отправлялась за торфом и возвращалась назад усталая и просветленная. Игнатич интересовался у нее, неужели выделенной школой машины торфа не хватит? Но Матрена его уверяла, что необходимо запастись на зиму тремя машинами. Официально жителям не полагался торф, а за воровство его ловили и судили. По деревне ходил председатель колхоза, мутно и требовательно или простодушно смотрел в глаза и говорил обо всем, кроме топлива, ведь он запасся сам. Тянули у треста торф. Можно было за один раз унести мешок в 2 пуда. Его хватало на одну протопку.
Насыщенные трудом будни Матрены Васильевны
Трудовые будни Матрены - важная составная часть произведения. Без их описания нельзя обойтись, составляя краткое содержание рассказа "Матренин двор" Солженицына. Матрена ходила в день по 5-6 раз, пряча украденный торф для того, чтобы его не отняли. Патруль часто ловил баб у входа в деревню, а также обыскивал дворы. Однако приближение зимы было неотвратимо, и люди вынуждены были преодолевать страх. Отметим это, составляя краткое содержание. "Матренин двор" знакомит нас далее с наблюдениями Игнатича. Он заметил, что множеством дел заполнен день ее хозяйки. Женщина носила торф, запасала на зиму бруснику, козе - сено, копала "картовь". По болотам приходилось косить, поскольку колхоз урезал инвалидам участки, хотя и за 15 соток нужно было отрабатывать в местном колхозе, где не хватало рук. Когда хозяйку Игнатича вызывали на колхозные работы, женщина не отнекивалась, она соглашалась покорно, узнав о времени сбора. Часто звали подсобить Матрену и соседи - пахать огород или копать картошку. Женщина бросала все дела и отправлялась помогать просительнице. Делала она это совершенно бесплатно, считая долгом.
Ей также выпадала работа, когда приходилось раз в 1,5 месяца кормить козьих пастухов. Женщина шла в сельпо и покупала продукты, которые не ела сама: сахар, масло, рыбные консервы. Хозяйки друг перед другом выкладывались, стараясь получше накормить пастухов, так как их ославят по всей деревне, если что-то будет не так.
Матрену временами сваливал недуг. Тогда женщина лежала, практически не двигаясь, не желая ничего, кроме покоя. В это время приходила помочь по хозяйству Маша, ее близкая подруга с ранних лет.
Жизнь Матрены Тимофеевны налаживается
Однако дела звали Матрену к жизни, и, немного полежав, она вставала, расхаживалась медленно, затем начинала передвигаться живее. Она рассказывала Игнатичу, что была в молодости смелая и сильная. Сейчас же Матрена боялась пожара, а поезда - больше всего.
Жизнь Матрены Васильевны все же наладилась к зиме. Ей начали платить пенсию 80 рублей, да еще школа 100 рублей выделяла за постояльца. Матрене завидовали соседки. А она, зашив себе на похороны 200 рублей в подкладку пальто, говорила, что теперь и она немного увидала покой. Даже объявились родственники - 3 сестры, боявшиеся до этого, что женщина станет просить у них помощи.
Вторая глава
Матрена рассказывает Игнатичу о себе
Игнатич со временем сам о себе рассказал. Он сообщил, что провел долгое время в тюрьме. Старуха кивала головой молча, как будто и раньше об этом подозревала. Он узнал также, что Матрена еще до революции вышла замуж и сразу же поселилась в этой избе. У нее было 6 детей, но они все в малолетстве поумирали. Муж с войны не вернулся, пропал без вести. Жила у Матрены воспитанница Кира. А возвратившись однажды из школы, Игнатич застал высокого черного старика в избе. Лицо его заросло сплошь черной бородой. Это оказался Фаддей Миронович, деверь Матрены. Он пришел просить за Григорьева Антона, своего нерадивого сына, который учился в 8 "Г" классе. Матрена Васильевна вечером рассказала о том, что чуть не вышла замуж за него в молодости.
Фаддей Миронович
Фаддей Миронович сватался за нее первым, раньше, чем Ефим. Ей было 19, а ему 23 года. Однако грянула война, и на фронт забрали Фаддея. Матрена его ждала 3 года, но ни единой весточки не пришло. Революции минули, и посватался Ефим. 12 июля, на Петров день, они поженились, а 14 октября, на Покров, вернулся из венгерского плена Фаддей. Если бы не брат, Фаддей убил бы и Матрену, и Ефима. Он говорил позже, что будет искать жену с таким же именем. И вот Фаддей привел "вторую Матрену" в новую избу. Он часто бил жену, и она бегала жаловаться на него Матрене Васильевне.
Кира в жизни Матрены
О чем, казалось бы, жалеть Фаддею? 6 детей родила ему супруга, все они выжили. А дети Матрены Васильевны умирали, не дожив и до 3 месяцев. Женщина считала, что на ней порча. В 1941 году на фронт не взяли Фаддея из-за слепоты, а вот Ефим отправился на войну и пропал без вести. Матрена Васильевна выпросила у "второй Матрены" Киру, младшую дочь, и растила 10 лет, после чего выдала ее замуж за машиниста из Черусти. Тогда же, страдая от болезней и ожидая своей смерти, Матрена объявила свою волю - отдать после смерти отдельный сруб горницы в наследство Кире. Она ничего не сказала о самой избе, которую метили получить еще три ее сестры.
Избу Матрены сломали
Опишем то, как была сломана изба Матрены, продолжая краткое содержание. "Матренин двор" - рассказ, в котором Солженицын рассказывает нам далее о том, что Кира вскоре после откровенного разговора рассказчика со своей хозяйкой приехала к Матрене из Черустей, и старик Фаддей забеспокоился. Оказалось, что в Черустях молодым предлагают для строительства дома участок земли, вот и понадобилась Кире горница Матрены. Загоревшийся захватить в Черустях участок Фаддей зачастил к Матрене Васильевне, требуя от нее обещанную горницу. 2 ночи не спала женщина, ей было нелегко решиться сломать крышу, под которой она жила 40 лет. Это означало для Матрены конец ее жизни. Фаддей однажды в феврале явился с 5 сыновьями, и заработали 5 топоров. Пока избу ломали мужчины, женщины ко дню погрузки готовили самогон. Из Черустей приехал зять-машинист с трактористом. Однако резко менялась погода, и 2 недели трактору не давалась разломанная горница.
Роковое событие
Очень сдала за это время Матрена. Ее ругали сестры за то, что она отдала Кире горницу, куда-то делась кошка... Дорога, наконец, установилась, прибыл трактор с большими санями, затем сбили наскоро и вторые. Стали спорить о том, как их везти - вместе или порознь. Зять-машинист и Фаддей боялись, что двух саней не утянуть трактору, а две ходки трактористу делать не хотелось. Он их за ночь сделать не успевал, а трактор должен к утру стоять в гараже. Мужики, погрузив горницу, сели за стол, однако ненадолго - заставляла спешить темнота. Матрена выскочила вслед за мужчинами, сетуя на то, что одного трактора недостаточно. Ни через час, ни через 4 не возвратилась Матрена. В избу в час ночи постучались и вошли 4 железнодорожника. Они спрашивали, не пили ли рабочие и тракторист перед отъездом. Игнатич загородил вход на кухню, и они заметили с досадой, что в избе никакой попойки не было. Уходя, один из них сказал, что всех "разворотило", а скорый поезд чуть не сошел с рельс.
Подробности произошедшего
Включим некоторые подробности этого трагического события в составленное нами краткое содержание рассказа "Матренин двор". Подруга Матрены, Маша, пришедшая с рабочими, рассказала, что через переезд перевалил трактор с первыми санями, но застряли вторые, самодельные, так как лопнул тянувший их трос. Трактор попытался их вытянуть, сын Фаддея и тракторист ладили трос, им взялась помогать и Матрена. Машинист следил за тем, чтобы поезд с Черустей не нагрянул. А тут подавали задом маневровый паровоз, двигавшийся без огней, он и смял их троих. Работал трактор, поэтому паровоза не слышали. Что же стало с героями произведения? Краткое содержание повести Солженицына "Матренин двор" дает ответ на этот вопрос. Уцелели машинисты и кинулись сразу тормозить скорый. Они едва успели. Разбежались свидетели. Едва не повесился муж Киры, его вытащили из петли. Ведь из-за него погибла тетя и брат жены. Затем муж Киры пошел сдаваться властям.
Третья глава
Краткое содержание рассказа "Матренин двор" продолжается описанием третьей главы произведения. В мешке утром привезли останки Матрены. Три ее сестры пришли, заперли сундук, захватили имущество. Они плакали, укоряя женщину в том, что она погибла, не послушав их, разрешив ломать горницу. Подойдя к гробу, древняя старуха строго произнесла, что в мире есть две загадки: человек не помнит, как он родился, и не знает, как умрет.
То, что произошло после события на железной дороге
Краткое содержание рассказа "Матренин двор" по главам нельзя описать, не рассказав о том, что произошло после рокового события на железной дороге. От людского суда тракторист ушел. Управление дороги было виновато само, что оживленный переезд не охранялся, что без огней шла паровозная "сплотка". Именно поэтому они хотели свалить все на пьянку, а когда сделать это не получилось, решили замять суд. Ремонт искореженных путей шел 3 дня. Дармовые бревна жгли мерзнущие рабочие. Фаддей метался, пытаясь спасти остатки горницы. Об убитой им любимой когда-то женщине и сыне он не горевал. Собрав родню, он свез горницу в объезд через 3 деревни к себе во двор. Погибших на переезде похоронили утром. Фаддей приходил после похорон, рядился об имуществе с сестрами Матрены. Помимо горницы, ему выделили сарай, в которой жила коза, а также весь внутренний забор. Он все свез с сыновьями к себе во двор.
Подходит к концу рассказ, который написал Солженицын ("Матренин двор"). Краткое содержание заключительных событий этого произведения следующее. Заколотили избу Матрены. К ее золовке перебрался Игнатич. Она пыталась всячески унизить бывшую его хозяйку, говоря, что она помогала всем бескорыстно, была грязнулей и неумехой. И лишь тогда перед рассказчиком всплыл образ Матрены, с которой он бок о бок жил, не понимая ее. Эта женщина не выбивалась из сил для того, чтобы купить вещи и затем беречь их больше жизни, не гналась она и за нарядами, которые приукрашивают злодеев и уродов. Никем не оцененная и не понятая, она и была тем праведником, без которого ни одно село, ни один город не стоит. Не стоит без него и вся земля наша, как считает Солженицын. "Матренин двор", краткое содержание которого было представлено в этой статье, - одно из наиболее известных и лучших произведений этого автора. Андрей Синявский назвал его "основополагающей вещью" "деревенской литературы" в нашей стране. Конечно, художественной ценности произведения не передает краткое содержание. "Матренин двор" (Солженицын) по главам был описан нами для того, чтобы познакомить читателя с сюжетной канвой рассказа.
Наверняка вам интересно будет узнать, что произведение основано на реальных событиях. В реальности героиню рассказа звали Захаровой Матреной Васильевной. В селе Мильцево происходили в действительности события, описанные в рассказе. Мы изложили лишь его краткое содержание. "Матренин двор" (Солженицын), по главам описанный в этой статье, знакомит читателя с деревенской жизнью в советское время, с типом праведника, без которого ни одно село не стоит.
Александр Солженицын
Матренин двор
Эта редакция является истинной и окончательной.
Никакие прижизненные издания её не отменяют.
Александр Солженицын
Апрель 1968 г.
На сто восемьдесят четвертом километре от Москвы, по ветке, что ведет к Мурому и Казани, еще с добрых полгода после того все поезда замедляли свой ход почти как бы до ощупи. Пассажиры льнули к стеклам, выходили в тамбур: чинят пути, что ли? Из графика вышел?
Нет. Пройдя переезд, поезд опять набирал скорость, пассажиры усаживались.
Только машинисты знали и помнили, отчего это все.
Летом 1956 года из пыльной горячей пустыни я возвращался наугад - просто в Россию. Ни в одной точке ее никто меня не ждал и не звал, потому что я задержался с возвратом годиков на десять. Мне просто хотелось в среднюю полосу - без жары, с лиственным рокотом леса. Мне хотелось затесаться и затеряться в самой нутряной России - если такая где-то была, жила.
За год до того по сю сторону Уральского хребта я мог наняться разве таскать носилки. Даже электриком на порядочное строительство меня бы не взяли. А меня тянуло - учительствовать. Говорили мне знающие люди, что нечего и на билет тратиться, впустую проезжу.
Но что-то начинало уже страгиваться. Когда я поднялся по лестнице …ского облоно и спросил, где отдел кадров, то с удивлением увидел, что кадры уже не сидели здесь за черной кожаной дверью, а за остекленной перегородкой, как в аптеке. Все же я подошел к окошечку робко, поклонился и попросил:
Скажите, не нужны ли вам математики где-нибудь подальше от железной дороги? Я хочу поселиться там навсегда.
Каждую букву в моих документах перещупали, походили из комнаты в комнату и куда-то звонили. Тоже и для них редкость была - все день просятся в город, да покрупней. И вдруг-таки дали мне местечко - Высокое Поле. От одного названия веселела душа.
Название не лгало. На взгорке между ложков, а потом других взгорков, цельно-обомкнутое лесом, с прудом и плотинкой, Высокое Поле было тем самым местом, где не обидно бы и жить и умереть. Там я долго сидел в рощице на пне и думал, что от души бы хотел не нуждаться каждый день завтракать и обедать, только бы остаться здесь и ночами слушать, как ветви шуршат по крыше - когда ниоткуда не слышно радио и все в мире молчит.
Увы, там не пекли хлеба. Там не торговали ничем съестным. Вся деревня волокла снедь мешками из областного города.
Я вернулся в отдел кадров и взмолился перед окошечком. Сперва и разговаривать со мной не хотели. Потом все ж походили из комнаты в комнату, позвонили, поскрипели и отпечатали мне в приказе: «Торфопродукт».
Торфопродукт? Ах, Тургенев не знал, что можно по-русски составить такое!
На станции Торфопродукт, состарившемся временном серо-деревянном бараке, висела строгая надпись: «На поезд садиться только со стороны вокзала!» Гвоздем по доскам было доцарапано: «И без билетов». А у кассы с тем же меланхолическим остроумием было навсегда вырезано ножом: «Билетов нет». Точный смысл этих добавлений я оценил позже. В Торфопродукт легко было приехать. Но не уехать.
А и на этом месте стояли прежде и перестояли революцию дремучие, непрохожие леса. Потом их вырубили - торфоразработчики и соседний колхоз. Председатель его, Горшков, свел под корень изрядно гектаров леса и выгодно сбыл в Одесскую область, на том свой колхоз и возвысив.
Меж торфяными низинами беспорядочно разбросался поселок - однообразные худо штукатуренные бараки тридцатых годов и, с резьбой по фасаду, с остекленными верандами, домики пятидесятых. Но внутри этих домиков нельзя было увидеть перегородки, доходящей до потолка, так что не снять мне было комнаты с четырьмя настоящими стенами.
Над поселком дымила фабричная труба. Туда и сюда сквозь поселок проложена была узкоколейка, и паровозики, тоже густо-дымящие, пронзительно свистя, таскали по ней поезда с бурым торфом, торфяными плитами и брикетами. Без ошибки я мог предположить, что вечером над дверьми клуба будет надрываться радиола, а по улице пображивать пьяные - не без того, да подпыривать друг друга ножами.
Вот куда завела меня мечта о тихом уголке России. А ведь там, откуда я приехал, мог я жить в глинобитной хатке, глядящей в пустыню. Там дул такой свежий ветер ночами и только звездный свод распахивался над головой.
Мне не спалось на станционной скамье, и я чуть свет опять побрел по поселку. Теперь я увидел крохотный базарец. По рани единственная женщина стояла там, торгуя молоком. Я взял бутылку, стал пить тут же.
Александр Солженицын
Матренин двор
Эта редакция является истинной и окончательной.
Никакие прижизненные издания её не отменяют.
Александр Солженицын
Апрель 1968 г.
На сто восемьдесят четвертом километре от Москвы, по ветке, что ведет к Мурому и Казани, еще с добрых полгода после того все поезда замедляли свой ход почти как бы до ощупи. Пассажиры льнули к стеклам, выходили в тамбур: чинят пути, что ли? Из графика вышел?
Нет. Пройдя переезд, поезд опять набирал скорость, пассажиры усаживались.
Только машинисты знали и помнили, отчего это все.
Летом 1956 года из пыльной горячей пустыни я возвращался наугад - просто в Россию. Ни в одной точке ее никто меня не ждал и не звал, потому что я задержался с возвратом годиков на десять. Мне просто хотелось в среднюю полосу - без жары, с лиственным рокотом леса. Мне хотелось затесаться и затеряться в самой нутряной России - если такая где-то была, жила.
За год до того по сю сторону Уральского хребта я мог наняться разве таскать носилки. Даже электриком на порядочное строительство меня бы не взяли. А меня тянуло - учительствовать. Говорили мне знающие люди, что нечего и на билет тратиться, впустую проезжу.
Но что-то начинало уже страгиваться. Когда я поднялся по лестнице …ского облоно и спросил, где отдел кадров, то с удивлением увидел, что кадры уже не сидели здесь за черной кожаной дверью, а за остекленной перегородкой, как в аптеке. Все же я подошел к окошечку робко, поклонился и попросил:
Скажите, не нужны ли вам математики где-нибудь подальше от железной дороги? Я хочу поселиться там навсегда.
Каждую букву в моих документах перещупали, походили из комнаты в комнату и куда-то звонили. Тоже и для них редкость была - все день просятся в город, да покрупней. И вдруг-таки дали мне местечко - Высокое Поле. От одного названия веселела душа.
Название не лгало. На взгорке между ложков, а потом других взгорков, цельно-обомкнутое лесом, с прудом и плотинкой, Высокое Поле было тем самым местом, где не обидно бы и жить и умереть. Там я долго сидел в рощице на пне и думал, что от души бы хотел не нуждаться каждый день завтракать и обедать, только бы остаться здесь и ночами слушать, как ветви шуршат по крыше - когда ниоткуда не слышно радио и все в мире молчит.
Увы, там не пекли хлеба. Там не торговали ничем съестным. Вся деревня волокла снедь мешками из областного города.
Я вернулся в отдел кадров и взмолился перед окошечком. Сперва и разговаривать со мной не хотели. Потом все ж походили из комнаты в комнату, позвонили, поскрипели и отпечатали мне в приказе: «Торфопродукт».
Торфопродукт? Ах, Тургенев не знал, что можно по-русски составить такое!
На станции Торфопродукт, состарившемся временном серо-деревянном бараке, висела строгая надпись: «На поезд садиться только со стороны вокзала!» Гвоздем по доскам было доцарапано: «И без билетов». А у кассы с тем же меланхолическим остроумием было навсегда вырезано ножом: «Билетов нет». Точный смысл этих добавлений я оценил позже. В Торфопродукт легко было приехать. Но не уехать.
А и на этом месте стояли прежде и перестояли революцию дремучие, непрохожие леса. Потом их вырубили - торфоразработчики и соседний колхоз. Председатель его, Горшков, свел под корень изрядно гектаров леса и выгодно сбыл в Одесскую область, на том свой колхоз и возвысив.
Меж торфяными низинами беспорядочно разбросался поселок - однообразные худо штукатуренные бараки тридцатых годов и, с резьбой по фасаду, с остекленными верандами, домики пятидесятых. Но внутри этих домиков нельзя было увидеть перегородки, доходящей до потолка, так что не снять мне было комнаты с четырьмя настоящими стенами.
Над поселком дымила фабричная труба. Туда и сюда сквозь поселок проложена была узкоколейка, и паровозики, тоже густо-дымящие, пронзительно свистя, таскали по ней поезда с бурым торфом, торфяными плитами и брикетами. Без ошибки я мог предположить, что вечером над дверьми клуба будет надрываться радиола, а по улице пображивать пьяные - не без того, да подпыривать друг друга ножами.
Вот куда завела меня мечта о тихом уголке России. А ведь там, откуда я приехал, мог я жить в глинобитной хатке, глядящей в пустыню. Там дул такой свежий ветер ночами и только звездный свод распахивался над головой.
Мне не спалось на станционной скамье, и я чуть свет опять побрел по поселку. Теперь я увидел крохотный базарец. По рани единственная женщина стояла там, торгуя молоком. Я взял бутылку, стал пить тут же.
Меня поразила ее речь. Она не говорила, а напевала умильно, и слова ее были те самые, за которыми потянула меня тоска из Азии:
Пей, пей с душою желадной. Ты, потай, приезжий?
А вы откуда? - просветлел я.
И я узнал, что не всё вокруг торфоразработки, что есть за полотном железной дороги - бугор, а за бугром - деревня, и деревня эта - Тальново, испокон она здесь, еще когда была барыня-«цыганка» и кругом лес лихой стоял. А дальше целый край идет деревень: Часлицы, Овинцы, Спудни, Шевертни, Шестимирово - все поглуше, от железной дороги подале, к озерам.
Ветром успокоения потянуло на меня от этих названий. Они обещали мне кондовую Россию.
И я попросил мою новую знакомую отвести меня после базара в Тальново и подыскать избу, где бы стать мне квартирантом.
Я казался квартирантом выгодным: сверх платы сулила школа за меня еще машину торфа на зиму. По лицу женщины прошли заботы уже не умильные. У самой у нее места не было (они с мужем воспитывали ее престарелую мать), оттого она повела меня к одним своим родным и еще к другим. Но и здесь не нашлось комнаты отдельной, было тесно и лопотно.
Так мы дошли до высыхающей подпруженной речушки с мостиком. Милей этого места мне не приглянулось во всей деревне; две-три ивы, избушка перекособоченная, а по пруду плавали утки, и выходили на берег гуси, отряхаясь.
Ну, разве что к Матрене зайдем, - сказала моя проводница, уже уставая от меня. - Только у нее не так уборно, в запущи она живет, болеет.
Дом Матрены стоял тут же, неподалеку, с четырьмя оконцами в ряд на холодную некрасную сторону, крытый щепою, на два ската и с украшенным под теремок чердачным окошком. Дом не низкий - восемнадцать венцов. Однако изгнивала щепа, посерели от старости бревна сруба и ворота, когда-то могучие, и проредилась их обвершка.
Калитка была на запоре, но проводница моя не стала стучать, а просунула руку под низом и отвернула завертку - нехитрую затею против скота и чужого человека. Дворик не был крыт, но в доме многое было под одной связью. За входной дверью внутренние ступеньки поднимались на просторные мосты, высоко осененные крышей. Налево еще ступеньки вели вверх в горницу - отдельный сруб без печи, и ступеньки вниз, в подклеть. А направо шла сама изба, с чердаком и подпольем.
Строено было давно и добротно, на большую семью, а жила теперь одинокая женщина лет шестидесяти.
Когда я вошел в избу, она лежала на русской печи, тут же, у входа, накрытая неопределенным темным тряпьем, таким бесценным в жизни рабочего человека.
Просторная изба и особенно лучшая приоконная ее часть была уставлена по табуреткам и лавкам - горшками и кадками с фикусами. Они заполнили одиночество хозяйки безмолвной, но живой толпой. Они разрослись привольно, забирая небогатый свет северной стороны. В остатке света и к тому же за трубой кругловатое лицо хозяйки показалось мне желтым, больным. И по глазам ее замутненным можно было видеть, что болезнь измотала ее.
Разговаривая со мной, она так и лежала на печи ничком, без подушки, головой к двери, а я стоял внизу. Она не проявила радости заполучить квартиранта, жаловалась на черный недуг, из приступа которого выходила сейчас: недуг налетал на нее не каждый месяц, но, налетев,
- …держит два-дни и три-дни, так что ни встать, ни подать я вам не приспею. А избу бы не жалко, живите.
И она перечисляла мне других хозяек, у кого будет мне покойней и угожей, и слала обойти их. Но я уже видел, что жребий мой был - поселиться в этой темноватой избе с тусклым зеркалом, в которое совсем нельзя было смотреться, с двумя яркими рублевыми плакатами о книжной торговле и об урожае, повешенными на стене для красоты. Здесь было мне тем хорошо, что по бедности Матрена не держала радио, а по одиночеству не с кем было ей разговаривать.
Александр Солженицын
Матренин двор
Эта редакция является истинной и окончательной.
Никакие прижизненные издания её не отменяют.
Александр Солженицын
Апрель 1968 г.
На сто восемьдесят четвертом километре от Москвы, по ветке, что ведет к Мурому и Казани, еще с добрых полгода после того все поезда замедляли свой ход почти как бы до ощупи. Пассажиры льнули к стеклам, выходили в тамбур: чинят пути, что ли? Из графика вышел?
Нет. Пройдя переезд, поезд опять набирал скорость, пассажиры усаживались.
Только машинисты знали и помнили, отчего это все.
Летом 1956 года из пыльной горячей пустыни я возвращался наугад - просто в Россию. Ни в одной точке ее никто меня не ждал и не звал, потому что я задержался с возвратом годиков на десять. Мне просто хотелось в среднюю полосу - без жары, с лиственным рокотом леса. Мне хотелось затесаться и затеряться в самой нутряной России - если такая где-то была, жила.
За год до того по сю сторону Уральского хребта я мог наняться разве таскать носилки. Даже электриком на порядочное строительство меня бы не взяли. А меня тянуло - учительствовать. Говорили мне знающие люди, что нечего и на билет тратиться, впустую проезжу.
Но что-то начинало уже страгиваться. Когда я поднялся по лестнице …ского облоно и спросил, где отдел кадров, то с удивлением увидел, что кадры уже не сидели здесь за черной кожаной дверью, а за остекленной перегородкой, как в аптеке. Все же я подошел к окошечку робко, поклонился и попросил:
Скажите, не нужны ли вам математики где-нибудь подальше от железной дороги? Я хочу поселиться там навсегда.
Каждую букву в моих документах перещупали, походили из комнаты в комнату и куда-то звонили. Тоже и для них редкость была - все день просятся в город, да покрупней. И вдруг-таки дали мне местечко - Высокое Поле. От одного названия веселела душа.
Название не лгало. На взгорке между ложков, а потом других взгорков, цельно-обомкнутое лесом, с прудом и плотинкой, Высокое Поле было тем самым местом, где не обидно бы и жить и умереть. Там я долго сидел в рощице на пне и думал, что от души бы хотел не нуждаться каждый день завтракать и обедать, только бы остаться здесь и ночами слушать, как ветви шуршат по крыше - когда ниоткуда не слышно радио и все в мире молчит.
Увы, там не пекли хлеба. Там не торговали ничем съестным. Вся деревня волокла снедь мешками из областного города.
Я вернулся в отдел кадров и взмолился перед окошечком. Сперва и разговаривать со мной не хотели. Потом все ж походили из комнаты в комнату, позвонили, поскрипели и отпечатали мне в приказе: «Торфопродукт».
Торфопродукт? Ах, Тургенев не знал, что можно по-русски составить такое!
На станции Торфопродукт, состарившемся временном серо-деревянном бараке, висела строгая надпись: «На поезд садиться только со стороны вокзала!» Гвоздем по доскам было доцарапано: «И без билетов». А у кассы с тем же меланхолическим остроумием было навсегда вырезано ножом: «Билетов нет». Точный смысл этих добавлений я оценил позже. В Торфопродукт легко было приехать. Но не уехать.
А и на этом месте стояли прежде и перестояли революцию дремучие, непрохожие леса. Потом их вырубили - торфоразработчики и соседний колхоз. Председатель его, Горшков, свел под корень изрядно гектаров леса и выгодно сбыл в Одесскую область, на том свой колхоз и возвысив.
Меж торфяными низинами беспорядочно разбросался поселок - однообразные худо штукатуренные бараки тридцатых годов и, с резьбой по фасаду, с остекленными верандами, домики пятидесятых. Но внутри этих домиков нельзя было увидеть перегородки, доходящей до потолка, так что не снять мне было комнаты с четырьмя настоящими стенами.
Над поселком дымила фабричная труба. Туда и сюда сквозь поселок проложена была узкоколейка, и паровозики, тоже густо-дымящие, пронзительно свистя, таскали по ней поезда с бурым торфом, торфяными плитами и брикетами. Без ошибки я мог предположить, что вечером над дверьми клуба будет надрываться радиола, а по улице пображивать пьяные - не без того, да подпыривать друг друга ножами.
Вот куда завела меня мечта о тихом уголке России. А ведь там, откуда я приехал, мог я жить в глинобитной хатке, глядящей в пустыню. Там дул такой свежий ветер ночами и только звездный свод распахивался над головой.
Мне не спалось на станционной скамье, и я чуть свет опять побрел по поселку. Теперь я увидел крохотный базарец. По рани единственная женщина стояла там, торгуя молоком. Я взял бутылку, стал пить тут же.
Меня поразила ее речь. Она не говорила, а напевала умильно, и слова ее были те самые, за которыми потянула меня тоска из Азии:
Пей, пей с душою желадной. Ты, потай, приезжий?
А вы откуда? - просветлел я.
И я узнал, что не всё вокруг торфоразработки, что есть за полотном железной дороги - бугор, а за бугром - деревня, и деревня эта - Тальново, испокон она здесь, еще когда была барыня-«цыганка» и кругом лес лихой стоял. А дальше целый край идет деревень: Часлицы, Овинцы, Спудни, Шевертни, Шестимирово - все поглуше, от железной дороги подале, к озерам.
Ветром успокоения потянуло на меня от этих названий. Они обещали мне кондовую Россию.
И я попросил мою новую знакомую отвести меня после базара в Тальново и подыскать избу, где бы стать мне квартирантом.
Я казался квартирантом выгодным: сверх платы сулила школа за меня еще машину торфа на зиму. По лицу женщины прошли заботы уже не умильные. У самой у нее места не было (они с мужем воспитывали ее престарелую мать), оттого она повела меня к одним своим родным и еще к другим. Но и здесь не нашлось комнаты отдельной, было тесно и лопотно.
Так мы дошли до высыхающей подпруженной речушки с мостиком. Милей этого места мне не приглянулось во всей деревне; две-три ивы, избушка перекособоченная, а по пруду плавали утки, и выходили на берег гуси, отряхаясь.
Ну, разве что к Матрене зайдем, - сказала моя проводница, уже уставая от меня. - Только у нее не так уборно, в запущи она живет, болеет.
Дом Матрены стоял тут же, неподалеку, с четырьмя оконцами в ряд на холодную некрасную сторону, крытый щепою, на два ската и с украшенным под теремок чердачным окошком. Дом не низкий - восемнадцать венцов. Однако изгнивала щепа, посерели от старости бревна сруба и ворота, когда-то могучие, и проредилась их обвершка.
Калитка была на запоре, но проводница моя не стала стучать, а просунула руку под низом и отвернула завертку - нехитрую затею против скота и чужого человека. Дворик не был крыт, но в доме многое было под одной связью. За входной дверью внутренние ступеньки поднимались на просторные мосты, высоко осененные крышей. Налево еще ступеньки вели вверх в горницу - отдельный сруб без печи, и ступеньки вниз, в подклеть. А направо шла сама изба, с чердаком и подпольем.
Строено было давно и добротно, на большую семью, а жила теперь одинокая женщина лет шестидесяти.
Когда я вошел в избу, она лежала на русской печи, тут же, у входа, накрытая неопределенным темным тряпьем, таким бесценным в жизни рабочего человека.
Просторная изба и особенно лучшая приоконная ее часть была уставлена по табуреткам и лавкам - горшками и кадками с фикусами. Они заполнили одиночество хозяйки безмолвной, но живой толпой. Они разрослись привольно, забирая небогатый свет северной стороны. В остатке света и к тому же за трубой кругловатое лицо хозяйки показалось мне желтым, больным. И по глазам ее замутненным можно было видеть, что болезнь измотала ее.
Разговаривая со мной, она так и лежала на печи ничком, без подушки, головой к двери, а я стоял внизу. Она не проявила радости заполучить квартиранта, жаловалась на черный недуг, из приступа которого выходила сейчас: недуг налетал на нее не каждый месяц, но, налетев,
- …держит два-дни и три-дни, так что ни встать, ни подать я вам не приспею. А избу бы не жалко, живите.
И она перечисляла мне других хозяек, у кого будет мне покойней и угожей, и слала обойти их. Но я уже видел, что жребий мой был - поселиться в этой темноватой избе с тусклым зеркалом, в которое совсем нельзя было смотреться, с двумя яркими рублевыми плакатами о книжной торговле и об урожае, повешенными на стене для красоты. Здесь было мне тем хорошо, что по бедности Матрена не держала радио, а по одиночеству не с кем было ей разговаривать.
И хотя Матрена Васильевна вынудила меня походить еще по деревне, и хотя в мой второй приход долго отнекивалась:
Не умемши, не варёмши - как утрафишь? - но уж встретила меня на ногах, и даже будто удовольствие пробудилось в ее глазах оттого, что я вернулся.
Поладили о цене и о торфе, что школа привезет.
Я только потом узнал, что год за годом, многие годы, ниоткуда не зарабатывала Матрена Васильевна ни рубля. Потому что пенсии ей не платили. Родные ей помогали мало. А в колхозе она работала не за деньги - за палочки. За палочки трудодней в замусленной книжке учетчика.
