Мифы и легенды (Любовь Сушко). Пленники любви

КОРОЛЬ ХУДОЖНИКОВ - ХУДОЖНИК КОРОЛЕЙ

Волна стремительно понеслась к берегу. Юноша рисовал на песке великолепные полотна, которые были тут же безжалостно смыты. Но он не опечалился, а рассмеялся, потому что знал, что создаст творения еще лучше. В том, что эти картины были так хрупки, была какая-то своя прелесть, и некому было сожалеть о том, что творения бесследно исчезали.

Ему необходимо было совершенствоваться, потому что он надеялся достичь высшего мастерства, которое достигается только после невероятных усилий.

Сколько уникальных полотен растворилось в бескрайних морских просторах, этого не знал никто и никогда не узнает.
Потом Пауль возвращался домой усталый, но почти счастливый и переносил лучшие рисунки на бумагу. Возможно, потому они и казались такими завершенными, такими великолепными с самого начала, и наведавшим о том труде казалось, что ему все слишком легко дается. В этом был уверен даже самый строгий из его критиков - старший брат Филипп.
Больше всего волновался и опасался он за судьбу Питера. Он всегда общался с людьми искусства и мог себе представить, что за судьба ждет его младшего брата. И когда волнения эти вырывались наружу, Питер говорил:

Я буду королем художников.
Но говорил он это не потому, что так безоговорочно верил в собственный гений, а подчеркивал, что никогда не позволит слабостям торжествовать, никогда не подчинится страстям, которые легко губят любого, а человека творческого в первую очередь.
Никогда Питер Пауль не обещал, что он откажется от живописи, потому что знал точно, что не сможет исполнить такого обещания, она была смыслом его жизни, его верой и надеждой, без нее жизнь теряла цвета, запахи, вкус.

Но Филипп никогда и не требовал от него таких обещаний. Он знал, что был Тициан, тот, кто беседовал с королями и кардиналами, и они нуждались в нем, хотя его судьба была скорее исключением из правил. Но этот великий итальянец оставлял надежду и для его брата. ОН обещал себе, что сделает все возможное и невозможное, чтобы Питер не уподобился тем несчастным, которые ходят с протянутой рукой, вечно грязными и пьяными и рисуют таких же нищих и убогих, как и они сами. Потом раздают бесплатно свои творения тем, кто никогда не сможет оценить их, и все время жалуются на судьбу и проклинают мир.
Не бывать этому, только самое лучшее, только портреты королей, и станет он не только королем художников, как сам заявляет, но и художником королей, а без этой цели не стоит брать в руки кисть и тратить деньги на холсты и краски.
- Ты будешь художником королей, - пообещал ему Филипп. Порывисто взглянул на него юноша, но ничего не ответил.
Он знал, что в жизни можно добиться многого, если точно знаешь, чего тебе хочется.
№№№№

Когда Филипп знакомил его с учеными, философами и писателями, то он не говорил о талантах брата своего. И когда тот начинал рисовать собеседников, да так, что любой из них торопел, бросив взгляд на рисунки, они приходили в восторг и неизменно уносили рисунки с собой.Они говорили о том, что наступят те времена, когда, когда и приблизиться они к нему не смогут.

Он только улыбался. Его не особенно волновал собственный триумф, он знал, что так будет. Он просто знал, что пришел в этот мир, чтобы запечатлеть его на своих полотнах.

Трудно было вспомнить, кто первый сказал о том, что юноша так талантлив, но портреты вельмож красовались во всех домах знати, и не сегодня, так завтра их увидит король.
С легкой руки этих людей он отправился в первое путешествие и оказался при дворе английского короля. Это было только начало, потом король испанский, и французский с великой радостью принимали молодого художника, и везде был он гостем дорогим. Теперь уж и сам Тициан, будь он жив, позавидовал бы молодому художнику, его уму и невероятному обаянию.
Он стремительно взлетел и стал художником королей, но не просто стал, он им оставался.
№№№№№

Говорят, что если бог что-то одно дает, то забирает другое. Обласканный всей Европой, Питер, вероятно, должен быть несчастен в любви.
Но кто сказал вам такое? Как только он вернулся домой, так и встретил свою Изабеллу. И влюбился, да так, что все 17 лет только ее и боготворил, и изобразил с такой любовью и восхищением, что даже у скептиков, никому и никогда не веривших, не возникало никакого сомнения в том, что она единственная и любимая женщины в его жизни. И в этом он противостоял распущенности всей богемы и был слишком высок и горд для того, чтобы пускаться во все тяжкие, передвигаясь от одной юбки к другой.

Если и были какие-то моды, то он стал законодателем совсем иных стилей. И все вольные жрецы искусства должны были отстраниться от него, оставаться где-то за чертой.
Изабелла была великолепна, и он с нескрываемым восторгом повел ее к венцу, кто еще из товарищей по цеху мог так ярко проявить свою любовь к собственной, а не к чужой жене.
И художники стали говорить о его бездарности, о гордости, о заносчивости, но сквозь весь праведный гнев проступало только злоба и зависть. Но так как ответа не было, то и пришлось им снова разбрестись по своим углам, утешая себя тем, что короли капризны и придирчивы, они скоро все изменят, и тогда будет еще видно, кто и кого.
Но какое дело ему до этих чувств, если мир так огромен и интересен.
Он вернулся домой из путешествия по Европе, когда должен был родиться его первенец.
№№№№№

На свет появилась прелестная девочка. Он подхватил на руки ребенка и так прижал его к груди, что почувствовал тепло детского тела. Как хороша была его Клара. Он слегка кружил ее по комнате, внимательно глядя на своего ребенка, это было самое совершенное из творений художника, он любому бы в том признался в те минуты.
- Пауль, ты задушишь ее, - услышал он в вихре счастья голос брата.
Он заглянул к ним и никак не мог понять всех восторгов и порывов, словно ни у кого больше не рождалось никогда детей.
- Помнишь, как ты рисовал самые мрачные картины моего грядущего, - напомнил неожиданно он.
- Для того и рисовал, чтобы тебе удалось избежать всех бед, - говорил он, - но я никогда не сомневался, что ты умен и проницателен, ведь были же и Тициан, и Рафаэль, только этот путь значительно труднее, чем тот, другой.
И потом он рассказывал о плачевной судьбе еще недавно знаменитого художника.
- Кто бы мог подумать, - удивлялся Филипп, - еще несколько лет назад он был уверен, что Тициан умрет от зависти, на него глядя.
Изабелла внимательно слушала их разговор. Она с каждым днем любила своего мужа все больше и больше, и все время благодарила бога за то, что он подарил ей ее Питера.
Он с самого начала и до конца был знаменит, высок и далек от земли. Есть творцы, которые еще при рождении записаны в небожители, им никому и ничего не нужно доказывать, это остальные ненавидят и завидуют, возмущаясь несправедливости, царившей в мире. А почему он должен быть справедлив, и если бы пришлось поменяться местами, отказались бы они сами от такого места под солнцем? Вряд ли. И все же, все же.
№№№№

У него все время появлялись ученики, и он возился с ними, не замечая их капризов и всех темных сторон, которые они порой являли миру. Он никого к себе не приближал, хотя никого и не отталкивал, приходили и уходили они всегда сами.
Потом художник никак не мог вспомнить, кто привел к нему этого юношу, как он оказался в их доме. Какими мрачными были его полотна. Он не мог не оценить мастерство, но и принять этого мира не мог, хотя старался быть великодушным.
Но сам юноша казался легким и веселым созданием.
- Вы король художников, это все говорят, - без всякого заискивания заявил он.

Ничего на это не ответил Питер, только усмехнулся, всем своим видом тот подчеркивал, что пройдет немного времени, и он обойдет его во всем.
Это было даже забавно, он, вероятно, не знал, что тот, которого он назвал королем художников, никогда и ни с кем не соревновался, считая, что у каждого только свое место под солнцем, и никому не удастся занять чужого. Но ничего этого говорить юному дарованию он не стал.
- Он художник королей, - про себя размышлял Рембрандт, и не мог понять, как одно в этом человеке может сочетаться с другим.
Но таким и должен быть придворный художник, высок, красив, одет с иголочки, речь дипломата, говорят, он часто исполняет поручения то одного, то другого короля, потому так спокойно путешествует.
А сам Питер вспоминал в тот момент, как печально знаменитый герцог, взглянув на его полотна, спросил:
- Вы дипломат, занимающийся живописью?
-Нет, - ответил он тогда, - живописец, причастный к дипломатии.
Тот не стал больше ни о чем говорить, понимая, что художник сделан из особенного теста, и он не позволит ему вольничать, и чего доброго с ним еще неприятностей на свою голову насобираешь.
- Ничего особенного, - говорил ученик, когда его спросили о художнике.
- Чертовски обаятелен, умен, богат, счастлив в семейной жизни, а в остальном ничего особенного, высокомерен и насмешлив, не особенно с ним пообщаешься. Да он и не стремиться с кем-то водить дружбу, - тут же прибавил он

Но в голосе была затаенная обида на ту самую несправедливость. Почему одним судьба дает все, а другим ничего?
Когда - то Питер хотел быть таким, как Тициан, и ему это удалось. Новый гений вовсе не хотел быть таким, как Рубенс. Но в покое он так и не смог оставаться, столкнувшись с ним, и это противостояние длилось до самого конца, когда учитель давно уже покинул этот мир, несчастный, разоренный художник видел его и все время старался обойти стороной призрак, который доказывал ему, что можно было жить совсем по-другому.
Юноша пристально смотрел на его картины, яркие, пышущие энергией и красотой. Он вглядывался в лицо Георгия Победоносца, убившего змея, и в прекрасный лик спасенной им принцессы.

Он бы совсем по-другому написал этот сюжет, и напишет, не могут они быть такими яркими и победными, не могут и не должны. Ему не нравилось полотно, но от него никак нельзя было оторвать взора.
И дальше кони, люди, экзотические животные, все смешалось и пришло в движение, все явило собой невероятную мощь. И даже распятый Христос на его полотнах был на удивление красив и мощен. Хотя это и вызывало усмешку, но и впечатляло одновременно. Он знал, что такие картины и станут украшением королевских дворцов и храмов, они будут висеть там, куда ему никогда не прорваться. Не стоит даже и пытаться.
- Не переживай, - он бездарен, - говорил кто-то из его пьяных, а потом странно веселых друзей.
- Он великолепен, - вырвало у молодого художника, - ему хотелось оставаться справедливым.

И только тот, о ком они спорили, был далек и недосягаем, рядом с королями и в кругу своей семьи он оставался спокоен и счастлив, ни с кем ему не нужно было выяснять отношения.
№№№№№

Но беда задела его своим черным крылом, когда умерла его обожаемая Клара. Никто не мог знать, как он переживал смерть своего первого и любимого ребенка, он сразу же отправился в путешествие по Европе, не желая никого видеть и слышать.
Девочка все время была рядом, она приходила в его сны, у него появился маленький ангел - хранитель. Но в реальности никто не мог заполнить ту пустоту, которая образовалась в его душе. Изабелла превратилась в бесплотную тень. Они оба понимали, что дети часто умирают, но то, что это случилось с их обожаемым ребенком, в это никак невозможно было поверить и смириться. Он рисовал ее снова и снова, и она оживала на его полотнах. И он радовался тому, что может хотя бы это сделать для своего несчастного ребенка, пусть они запомнят ее такой.
Выходя из собора, он наткнулся на своего бывшего ученика, шедшего куда-то в толпе таких же веселых гуляк. Тот рванулся к нему, но Пауль резким движением отстранился и вскочил в карету. Всем своим видом он показал, что ни с кем не желает общаться. Его вовсе не волновало, что подумают они о нем.
№№№№№№

Король присылал все новых вельмож. Художник находил предлог, чтобы оставаться в своем замке и не появляться при дворе, но он понимал, что это не может длиться долго.
Художники стали спорить о том, кто из них сменит Рубенса во дворце. Каждый верил в то, что избран будет именно он.
- Они ждут Рубенса, - отрезал знакомый, когда Рембрандт намекнул на то, что он свободен и мог бы поработать.
Его молодая жена была так тщеславна и так мечтала предстать перед королем. Ради нее и попросил он узнать, не нужен ли королю новый художник. Но пока ничем не мог ее обрадовать.
Саксия смотрела на своего мужа. Она уже знала от служанок, что усилия его были напрасны, их никто никогда не пригласит к королю. Она вспомнила жену Рубенса, эту маленькую и серую мышь, которой ее знаменитый муж так польстил на своих полотнах. Но почему ей так с ним повезло.
Она не знала, что это был последний год жизни Изабеллы. Она и умереть должна была молодой, любимой и счастливой
Он вернулся от короля, узнав о болезни жены, и остался у ее постели до последней минуты.
Бог ему много давал, это правда, но при этом безжалостно забирал любимых людей, и с этим ничего не поделать.
№№№№№№

Рембрандт взирал на свою Саксию в те дни, когда появилось известие о смерти Изабеллы, на пышные похороны они не посмели отправиться. Но он был уверен в том, что если бы его счастливый соперник поманил его жену, она бы не задумываясь, бросилась в его объятия. Это открытие очень больно его ранило. И он отчаянно продолжал писать в те дни своего блудного сына- полотно, которое должно было поднять его над всеми. Но уже в середине работы стало понятно, что и на этот раз надежды не оправдаются, те, кто восторженно относятся к Рубенсу, не поймут и не оценят его, об этом не стоит и мечтать.
№№№№

Он мог быть спокоен за свою жену - юная Елена, которую он знал когда-то еще ребенком, стала новой его избранницей, как только прошли дни траура. Сама Изабелла, уходя, настояла на том, что сменит ее именно она, и он не мог спорить с ней, и только согласно кивнул. Блиставшая красой дева вызывала симпатию в его душе с самого начала, он мог ее полюбить.
Ее прекрасный лик и великолепное тело появилось на новых полотнах, потому что в такие дни он не мог не писать.
Она была великолепна. Да и не могла быть иной муза короля художников. Его Даная казалась только жалким подобием того, что изображал и являл миру этот чародей Рубенс.
Саксия заболела в те дни, и он не мог не передать ее увядавшей красоты на своем полотне. Она не могла скрыть своего недовольства, когда вглядывалась в то, что он писал. И его дела шли все хуже и хуже Они стремительно летели вниз. Но она знала, что его гибели ей не суждено будет увидеть. И то, что она уйдет раньше, немного успокаивало ее.
Она вспоминала похороны Изабеллы и знала, что ее художник не сможет даже достойно похоронить ее.
Когда она застала мужа со служанкой, то пришла в неописуемую ярость.
Сначала ему показалось, что она просто ревнует его, но потом он понял, что причина в другом.
- Ты все время сравниваешь себя с ним, но взгляни на Елену, и на ту с которой ты развлекаешься, даже когда я еще не успела оставить этот мир, вот в этом вся разница.
Никогда прежде она не говорила ему таких обидных слов, но здесь были все ее несбывшиеся надежды и мечтания, которым уже не осуществиться.
- Ты даже умереть готова, чтобы уровняться с его женой, - в свою очередь раздраженно бросил он.
- Это точно, чем такая жизнь, уж лучше в склепе оставаться, - согласилась она. - Но он туда приходит с розами, а ты меня в общую могилу бросишь.
Они сказали друг другу все, что наболело, но больше о знаменитом художнике не говорили ни слова.
№№№№№

Полуобнаженная Елена, закутанная в меха, во всей своей красе стояла перед ним. Сколько нежности, восторга и радости было во взгляде художника в те минуты. Он был с ней, он снова был счастлив, и ни с кем из собратьев своих не собирался спорить и ссориться. Они существовали в другом мире, за высоким забором, отделявшем его дворец от их хижин.
Когда появился посыльный короля, художник отложил кисть и резко поднялся. Ему не хотелось уходить, но как истинный дипломат он улыбнулся, то ли этому человеку, то ли своим мыслям и чувствам.
- Лучше бы ты был художником королей, - услышал он голос своего брата, долетевшего к нему из прошлого.
- Я стану художником королей, если тебе этого хочется, - сказал он тогда.
Теперь он понимал, что это чертовски хлопотно, но деваться было уже некуда
№№№№№

Саксия умерла в полутьме в одиночестве. Ее мужа уже несколько дней не было дома, его нигде не могли найти. И когда кто-то из учеников рассказал об этом Рубенсу, он дал денег и распорядился о похоронах жены художника. Они не посмели нарушить наказа мастера, и немалые деньги истратили по назначению, хотя они не могли понять, какое он имел к этому отношение.
Все в этом мире идет своим чередом, король художников так и оставался до конца королем, и он достойно шел по жизни и нес свою корону. Никто ни в чем не смог бы его упрекнуть.

Но никто из них покуда не принял на себя его тела; это критический момент, схваченная художником доля секунды, перед тем как мертвое тело окажется на протянутых к нему руках.

Картина Рубенса "Снятие с креста"

стала вызовом для всех художников, так как она требовала высокого технического мастерства рисунка, а также умения вызвать у зрителя соответствующие эмоции.

Но "Снятие с креста" Рубенса - самое великое, исполненное им до сих пор творение, и одно из тех великих, которые ему еще предстоит создать, - оказалось куда более реалистической картиной, гораздо более глубоко прочувствованной по сравнению с теми, из которых мастер черпал свое вдохновение. Для его современников это был не только триумф цвета, формы и композиции; она с неотразимым красноречием трактовала главную тему всей их веры. Через несколько лет слава о ней облетела всю Западную Европу. Именно эта картина сделала Рубенса первым религиозным художником своего времени, в ней впервые нашел свое полное отражение эмоциональный накал стиля барокко, основателем которого и стал Питер Пауль Рубенс.

Рубенс порой напоминает дремлющий вулкан. Но иногда темперамент и долго сдерживаемое творческое напряжение побеждают, и тогда появляются произведения, в которых Рубенс раскрывает свою титаническую натуру. Таковы его полотна, изображающие охоту, написанные в 1616-1618 годах. Невероятны ракурсы фигур, яростны движения, грозны звери. В картине "Охота на львов"

победителей нет. Смерть витает над каждым ее участником. Конечно, Рубенс не забыл произведения, фрагменты которого он копировал в Италии, - "Битвы при Ангиари" великого Леонардо. Но разве кто-нибудь из предшественников Петера Пауля писал львов, волков и леопардов в столь трудных и неожиданных позах? Что до лошадей - он всегда ими восхищается. Он создал тип идеального коня - с узкой головой, широким крупом, нервными ногами, длинной развевающейся гривой, с хвостом, похожим на султан, с трепещущими ноздрями и огненным взглядом. Изображение коня он использовал в композициях своих портретов, охот, битв, религиозных сцен, он посвятил ему одно из самых лирических и, несмотря на воинственный сюжет, одно из наиболее гармонических своих произведений - "Битву греков с амазонками".

В 1620-1621 годах Рубенс пишет "Персея и Андромеду".

Дочь царя Кефея Андромеда принесена в жертву морскому чудовищу. Ее гибель неминуема. Но нежданно на помощь к ней является сын Данаи и Зевса Персей. Потрясенная девушка благодарит героя.

Известный мифологический сюжет художник перевел на язык Фландрии, привнес детали реальной жизни своей страны, своего времени, тем самым по-новому раскрыв присущее этому мифу человеческое содержание. Владение цветом и светом насыщает эту картину трепетом и движением.

Рубенс - гениальный колорист, и хотя его палитра очень сдержанна, он достигает поистине симфонических решений

Фромантен пишет о мастере: "У него мало красящих веществ и в то же время величайший блеск красок, пышность при малой затрате средств, свет без преувеличений освещения, чрезвычайная звучность при малом количестве инструментов".

Князья, прелаты, вельможи и богатые сановники добиваются произведений, написанных рукой Рубенса, но зачастую им приходится довольствоваться работами, выполненными художниками из его мастерской по эскизам мастера и только выправленными им. Вот новое "Поклонение волхвов"

Менее пышное и в то же время менее блестящее. Его отправят в Мехельн, где оно украсит церковь св. Иоанна. А вот гигантский "Страшный суд",

предназначенный для главного алтаря церкви иезуитов в Нейбурге. Его заказал Вольфганг-Вильгельм Баварский, герцог Нейбургский.

В 1620 году бургомистр Антверпена и друг Рубенса Николае Рококс, чей портрет он сделал за несколько лет до этого, заказал ему "Распятие на кресте"

для францисканской церкви Реколле. Эта, теперь ставшая знаменитой, картина называется "Удар копьем.". На ней римский воин копьем пронзает бок Христа. Небольшая группа людей, оплакивающих Христа, грубо оттеснена солдатами на лошадях с небольшого пространства вокруг трех грубо сколоченных крестов на Голгофе. Грубость и жестокость публичной казни контрастируют с молчаливо выраженным горем стоящих рядом Богоматери и святого Иоанна, с состраданием Марии Магдалины, которая жестом, молящим о защите, протягивает руки к солдату, поднимающему свое копье.

Приблизительно в это же время Рубенс написал одну из самых пронзительных религиозных картин, тоже для церкви Реколле. Она называлась "Последнее причастие святого Франциска Ассизского".

На этом полотне он продемонстрировал удивительное понимание самоотреченной духовной любви. Изнуренного постом святого Франциска поддерживают окружающие его монахи; его светлая из-за обнаженной бледной плоти фигура просто сияет на фоне темных облачений, когда он, наклонившись к священнику, устремляет свои глаза, чтобы в последний раз взглянуть на Господа.

Рубенс вложил всю свою веру, все свое искусство в представление нам человеческой души в тот критический момент, когда она освобождается от плоти. Здесь тесно переплетаются эстетическая ценность и религиозные чувства.

Рубенсу приходилось рисовать и множество более отрадных религиозных сюжетов. Его счастливая семейная жизнь нашла свое отражение в многочисленных и изобретательных картинах Святого семейства. Он переносил на полотно лица своих сыновей, Альберта и Николаев, и делал это с большой любовью и деликатностью, он легко схватывал на своих набросках, а затем воспроизводил множество жестов, поз, свойственных молодости, - робкие, грациозные, комичные или авантюрные.

Но самую захватывающую возможность в эти годы ему предоставляли иезуиты. Речь шла не о чем ином, как об украшении большой новой церкви, которую они строили в Антверпене в честь своего отца-основателя Игнатия Лойолы. Рубенсу предложили обеспечить декоративное убранство всей церкви - 39 росписей. До этого он уже написал два алтарных образа двух главных святых-иезуитов - Игнатия Лойолы и Франциска Ксавьера. Позже он создал третий - на тему Успения. Нужно было торопиться, чтобы успеть с росписями потолка ко времени проведения торжеств, посвященных канонизации этих двух святых в 1622 году. Поэтому Рубенс взял на себя только разработку картин, их композицию, а завершить их предстояло его ученикам. Потом мастер своими точными мазками доведет все до совершенства. Масштабное задание было выполнено вовремя, и в течение целого столетия эта иезуитская церковь была славой и украшением всего Антверпена. К сожалению, в 1718 году она сильно пострадала от ужасного пожара. Алтарные образа удалось спасти, но росписи на потолке погибли. Позже эта церковь была посвящена святому Карлу Борромео, имя которого она носит и по сей день.

Всех помощников Рубенса на голову превосходил красивый, фантастически одаренный Антонис Ван Дейк (1599-1641), который стал признанным гильдией мастером в девятнадцатилетнем возрасте. Хотя он был на двадцать два года младше Рубенса, он сохранил свою почти сыновью дружбу с ним и его женой на всю жизнь. Он даже время от времени жил у них в доме. Рубенс беспредельно восхищался творчеством Ван Дейка, и оба художника так тесно работали друг с другом в течение двух или трех лет, на заре карьеры Ван Дейка, что до сих пор существует неразбериха в отношении того, кто же из них что нарисовал в это время. Ван Дейк обладал такими же разнообразными дарованиями, что и Рубенс. У него был острый взгляд на малейшую деталь, он обладал исключительным чувством цвета. Если судить по его наброскам, то он особенно тонко чувствовал ландшафт, который он изображал на многих рисунках, выполненных пером, чернилами, мелом, а также на своих акварелях. Его картины на религиозные и мифологические темы демонстрировали всю оригинальность его композиции и нежную, чисто лирическую силу воображения.

Но больше всего Ван Дейк отличался в портретах, и за годы своего творчества создал их сотни. Все они пронизаны глубоким психологическим анализом.

В 1620 году Ван Дейк покинул Рубенса и Антверпен, отправившись искать счастья в Англию, где ему сделали соблазнительное предложение занять место придворного живописца. Позже он переехал в Италию, чтобы там завершить свое образование. После его отъезда Рубенс, судя по всему, все меньше обращался к своим помощникам для завершения картин. Он теперь обладал такой уверенностью в себе, его рука обрела такую стремительную скорость за годы постоянных тренировок в Италии, что ему было легче самому быстро выразить на полотне свои идеи.

В результате партнерства Рубенса с Брейгелем появилось с дюжину картин, одной из которых стала очаровательная

"Адам и Ева в раю".

Брейгель нарисовал зелено-голубой ландшафт, оживив его изображениями птиц и зверей. Рубенс - грациозные фигуры Адама и Евы.

Рубенс, теперь не только знаменитый художник, но и знаток искусства и коллекционер, имел прочные связи с принцами, епископами, прелатами и другими влиятельными людьми по всей Европе. Частично из-за его контактов, а частично из-за его личных качеств эрцгерцог Альберт с эрцгерцогиней Изабеллой приняли важное решение в надежде, что художник послужит им еще и в другой роли. Отдавая должное его разуму, выдержке и вежливости, они хотели под прикрытием его эстетических интересов использовать Рубенса для выполнения секретных дипломатических миссий.

Правители Нидерландов высоко ценили советы Рубенса и несколько раз поручали весьма деликатные дипломатические миссии. В его письмах звучит неподдельная тревога по поводу состояния дел в Европе и страданий, причиненных непрекращающейся войной.

В феврале 1622 года его вызывает в Париж посол эрцгерцогини, который знакомит художника с казначеем Марии Медичи, аббатом де Сент-Амбруаз. Королева-мать только что помирилась со своим сыном. Она снова водворилась в Люксембургском дворце, который за несколько лет до этого для нее построил Саломон де Бросс и который ей пришлось покинуть два года тому назад. Она хочет украсить галерею дворца картинами, иллюстрирующими различные эпизоды ее жизни. Позднее она намерена украсить вторую галерею картинами, прославляющими жизнь ее знаменитого супруга Генриха IV. Рубенсу выпала великая честь - ему заказаны обе эти работы.

Задание Рубенса было не из легких. Мария отнюдь не была красавицей, а ее жизнь не такой уж яркой, полной знаменательными событиями. Для того чтобы представить прошлое Марии в самом благоприятном свете, Рубенс в аллегорической манере окружает королеву олимпийскими богами, водными нимфами и купидонами, судьбами и всевозможными добродетелями. С помощью такого приема он не только облагородил Марию с ее дурным характером, но также резким контрастом противопоставил французских придворных в роскошных одеждах обнаженным богам и полубогам, которых он так любил рисовать.

Завершив серию Медичи, Рубенс надеялся немедленно приступить к созданию холстов для второй галереи в Люксембургском дворце. На них ему предстояло отразить жизнь короля Генриха IV, красивого, динамичного персонажа. Но Рубенс кроме нескольких написанных маслом набросков и нескольких завершенных сценок не смог пойти дальше. Могущественный кардинал Ришелье, главный политический советник сына Генриха Людовика XIII, был решительно настроен на предотвращение союза между Францией и Испанией, и, зная о симпатиях Рубенса, не желал дальнейшего пребывания художника при французском дворе. Весь проект откладывался еще несколько раз. Но завершенные им картины из серии Медичи, однако, стали самыми драгоценными сокровищами Франции и одним из самых ярких, одержанных художником, триумфов.

Рубенс продолжал работать над "Успением",

когда вдруг его до сих пор счастливая жизнь разбилась вдребезги. Только три года назад, в 1623 году, умерла его единственная дочь Клара Серена. Ей было всего двенадцать лет. И вот летом 1626 года, после семнадцати лет счастливой супружеской жизни, умерла Изабелла Рубенс. Причина ее смерти неизвестна, но, как полагают, она скончалась от чумы, которая свирепствовала летом того года в Антверпене.

Рубенсу приходилось искать утешение в работе и в религии. В чуткой тишине собора он писал "Успение Богоматери", и эта картина до сих пор висит на том же месте.

И Рубенс вновь бросается в пучину дипломатической деятельности. Он посещает Англию, Францию, Испанию. Он встречается с Карлом I, герцогом Бекингемом, Филиппом IV, кардиналом Ришелье... Не всякий выдержал бы нервное напряжение, которое предложила судьба Рубенсу.

Десятки картин каждый год выходят из-под его кисти. Он пишет огромный холст "Поклонение волхвов" за шесть дней!

Инфанта Изабелла дает ему одно за другим секретные поручения. Он ведет огромную переписку, часто тайную. "В виду порта непрерывно крейсируют 32 голландских корабля, и легко может случиться, что между этими флотами произойдет столкновение. Тем не менее я полагаю, что мы будем придерживаться оборонительной тактики и первыми не нарушим мира. Но буде английский флот хотя бы на шаг подвинется против флота испанского короля, тогда, поверьте, мир увидит скверную игру".

Рубенс пишет: "Я очутился в настоящем лабиринте, днем и ночью осажденный множеством забот". Он содействует ведению мирных переговоров между Англией и Испанией. Секретные совещания с Карлом I он проводил, одновременно работая над его портретом. Его дипломатическая деятельность получает высокую оценку: Карл I пожаловал его в кавалеры Золотых шпор, а Филипп IV облекает званием секретаря тайного совета.

Но, несмотря на все эти звания и почести, Рубенс отказывается от своей тяжкой миссии тайного дипломатического агента.

Шестого декабря 1630 года состоялось бракосочетание Петера Пауля Рубенса "кавалера, секретаря тайного совета его величества и камер-юнкера ее высочества принцессы Изабеллы" с Еленой Фоурмен.

Елене было в ту пору шестнадцать лет. Белая, румяная, веселая, точно языческая богиня, она была воплощением мечты Рубенса. Художник любуется ею. Счастливый, он и в своих картинах воплощает стихийную силу всепобеждающей любви. Почти все лучшее написанное Рубенсом в последнее десятилетие освещено этим чувством.

Разочаровавшись в придворной карьере и дипломатической деятельности, он целиком отдается творчеству. Мастерство позднего Рубенса с блеском проявляется в сравнительно небольших, собственноручно исполненных произведениях. Образ молодой жены становится лейтмотивом его творчества. Идеал белокурой красавицы с пышным чувственным телом и красивым разрезом больших блестящих глаз сложился в произведениях мастера задолго до того, как Елена вошла в его жизнь, превратившись, наконец, в зримое воплощение этого идеала.

И в эти годы им созданы прелестные произведения "Меркурий и Аргус",

"Вирсавия".

"Меркурий и Аргус" - трогательный миф о возлюбленной Юпитера, которую Юнона - гневная жена владыки богов - превратила в корову. Охрану несчастной Юнона поручает стоокому Аргусу. Меркурий убивает Аргуса и освобождает Ио.

"Вирсавия". В картине мощно звучит основная тема живописи Рубенса-воспевание неиссякаемой, бьющей ключом жизни и всепобеждающей ее красоты. Темой картины служит история любви царя Давида к жене Урии Хеттянина Вирсавии. Однажды на прогулке царь увидел ее во время купания и полюбил. Чарующей свежестью веет от картины. Она написана будто вчера. Легкая живопись порой почти акварельна по манере, но в то же время мощна по пластике, по полноте жизненных сил.

Делакруа говорил Эдуарду Мане :

"Надо видеть Рубенса, надо Рубенсом проникнуться, надо Рубенса копировать, ибо Рубенс - бог".

Вершина творчества последних лет жизни художника - картина "Шубка"

из собрания Венского музея. Возможно, художник не задавался целью специально писать портрет жены. Он, видимо, создан всего лишь в перерывах, когда Елена Фоурмен отдыхала от утомительного позирования. Полная раскованность, непринужденность позы и помогли создать шедевр.

Рубенс переживает самую счастливую пору своей жизни, он счастлив так, как только может быть счастлив смертный. Словно пройдя через возрождение благодаря своей новой молодой супруге Рубенс, будучи уверенным в своем прочном положении в обществе, продолжал рисовать в своем загородном доме и в Антверпене. Но недуг, много лет терзавший художника, властно заявляет о себе. Приступы ревматизма резко участились, страдания стали невыносимыми.

Двадцать седьмого мая 1640 года Рубенс составляет завещание. 29 мая нечеловеческие боли истощают его силы. У изголовья художника молодая жена. Беременная, она вдвойне беспомощна. Сутки продолжается сражение Рубенса со смертью. Сердце не выдерживает. Днем 30 мая 1640 года великого художника не стало.

В приходских книгах значилось: "2 июня была отслужена заупокойная месса Петеру Паулю Рубенсу... Тело сопровождал хор церкви Богоматери и 60 факельщиков, причем факелы были украшены крестами из красного шелка..."

Рубенс... Чародей, раскрывший людям волшебный мир красок, радости бытия. Художник, поражающий в своих полотнах открытостью светлого восприятия жизни. Он покоряет нас могуществом человеческой плоти, которая безраздельно царит в его картинах. Мы словно ощущаем, как жаркая кровь кипит в могучих жилах его героев, бьется в сердцах его белокурых богинь. Рубенс, как никто, владел карнацией - искусством писать живое тело. Но секрет живописи Рубенса был не в этом. Тайна его творчества проста. Он знал и умел писать все. Владел оркестром палитры. Решил загадку валеров. Мог работать в одно касание - а-ля прима. Недаром художники XIX века как бы вновь открыли Рубенса. Их поразили его живая, трепетная форма, блистательный прозрачный колорит. Пять-шесть красок звучат у Рубенса так, что перед нами предстает вся симфония, вся радуга нашей земной жизни.

Поистине Питер Пауль Рубенс шагнул через века!

Портрет дочери Клары Серены, Лихтенштейнская галерея, 1616—1618 года. Масло. Незаконченная картина.

Тарквиний и Лукреция

Портрет супругов Рубенс. Фрагмент. 1631 г. Старая пинакотека, Мюнхен

"Похищение дочерей Левкиппа" (1619-1620 ГГ.)

ВЕНЕРА И АДОНИС

Праздник Венеры

Вот уже более трех столетий от времени до времени среди искусствоведов всплывает пресловутая антитеза: «Рубенс - Рембрандт». Ее не могло не быть: слишком соблазнительно сопоставить двух «одиноких гениев», живших в одно время, в одном регионе, равно прославивших искусство своей родины. Первый из них был «обожествлен» уже при жизни. И в дальнейшем поток «рубенсистов» не иссякал, причем превознесение своего кумира они, как правило, осуществляли за счет принижения его потенциального соперника. В этом отношении особенно характерны взгляды известного французского художника и искусствоведа XIX века, широко читаемого и цитируемого и сегодня Эжена Фромантена.

«Рубенс в своей общественной и частной жизни всегда был таким же, как в яркий полдень своего творчества - ясным, блестящим, искрящимся умом, полным радости жизни, горделивой грации и величия», - так начинает Фромантен свой панегирик. Природа и воспитание были щедры к будущему гению: он красив, прекрасно образован, изъясняется на нескольких языках, пишет и говорит по-латыни, читает в подлинниках Тацита, Плутарха, Сенеку. Он живет в роскоши, созданной своими руками, но это не делает его заносчивым; он прост, всегда ровен, образцово верен своим друзьям, сочувствует любому таланту, готов каждому помочь. Уравновешенный и методичный в своей личной жизни, он весь на виду, как и его творения. Загадочно в нем лишь одно - тайна непостижимой творческой плодовитости. Он творил, как дерево приносит плоды, - без усилия, без напряжения - и создал столько, как ни один другой смертный. При этом Рубенс постоянно растет: способности его отшлифовываются, кругозор расширяется. Его картины вызывают восторг в разных концах Европы, государи разных стран, как и их министры, наперебой стремятся получить портрет его волшебной кисти и украсить сериями его полотен стены своих дворцов. Общаясь с сильными мира, Рубенс проявил себя не только как гениальный живописец, но и как тонкий политик, блистательный дипломат, ясно и с достоинством воспринимающий и передающий волю своих повелителей, очаровывая всех манерами, умом, культурой, художественным вкусом - здесь великий живописец приходит на помощь талантливому дипломату, одерживающему победу за победой. И широковещательное заключение: «При любых обстоятельствах этот человек делает честь всему человечеству».

Рембрандт же - увы! - будучи «незаурядным художником», этой «чести», однако, не сделал. Как человек, он отнюдь не украшение общества, а скорее изгой. Он корыстолюбив, жаден, скуп, у него душа торгаша; и одновременно же он бесшабашен, беспорядочен в своих тратах, не умеет жить по средствам, разоряется, не может выбраться из долгов, в которых в конце концов и тонет. При этом он полон странностей, маниакальных увлечений, даже пороков. Вся его жизнь - сплошные закоулки. Его потемневший дом завален какой-то странной рухлядью - старым восточным тряпьем, в которое он любит наряжаться, атрибутами дикарей, чучелами животных. Он постоянно бунтует, он неуживчив и мнителен, не имеет ни друзей, ни поклонников, ни покровителей, и, естественно, в дни официальных церемоний и торжеств о нем забывают. Он малообразован и не начитан; бросил университет, едва в него поступив, а позднее в его доме не имелось ни единой книги. Все это создавало предосудительный облик, подозрения в приверженности к тайным наукам, к каббалистике, тем более, что он постоянно тянулся к евреям и к синагоге. Что же касается его талантов живописца, то они ограничены и сомнительны. Его картины современникам казались дикими, его «Ночной дозор» (позднее признанный шедевром) отвратил от него заказчиков, а портреты возмущали тех, с кого он их писал.

И общее заключение: «Это был мозг, вооруженный зрением ночной птицы и искусной, но не очень ловкой рукой».

Прошло время и ныне Рембрандт единодушно признан одним из величайших художников всех времен и народов. А его соперник Рубенс… С Рубенсом все обстоит много сложнее. В новейшее время ему пришлось пережить судьбу Рафаэля и Корреджо, когда-то возносимых до небес, а позднее сброшенных со своих пьедесталов.

Реакция началась давно. Уже тот же Фромантен в 70-е годы XIX века жаловался, говоря о Рубенсе, что «его восхваляют, но не смотрят». А дальше пошла «критика», подчас, как это иной раз бывает, чрезмерная и несправедливая, но содержащая в себе ряд наблюдений и упреков, отрицать которые невозможно.

Прежде всего в Рубенсе вдруг разглядели властного себялюбца, дельца и эксплуататора. Такое колоссальное состояние в домах, поместьях, фермах, драгоценностях, деньгах, ценных бумагах, которое он оставил своим наследникам, - утверждали критики, - нельзя было нажить за несколько десятилетий честным трудом. Было установлено, что мастерская Рубенса, где работали десятки молодых художников, иные из которых, как Йорданс и Ван Дейк, в дальнейшем стали знаменитыми, представляла своего рода фабричный цех, в котором по беглым эскизам хозяина изготовлялись картины, причем один художник рисовал пейзажи, другой - населял их людьми, третий - добавлял животных и т.д., а сам «маэстро» в заключение проходился кистью по лицам, ставил свою подпись и получал деньги… Отсюда, - утверждали критики, - и пресловутая «плодовитость» Рубенса. Неудивительно, что все его творения отмечены живописными штампами: женщины - рыхлые блондинки (копии его первой и второй жены), мужчины - красавцы спортивного типа с чрезмерно развитой мускулатурой; даже Христос на кресте выглядит настоящим атлетом. И к тому же - все на одно лицо. Отсюда крайняя невыразительность его портретов, отсутствие индивидуальных особенностей, невозможность запомнить портретируемую личность… В погоне за большими деньгами Рубенс брался за любой заказ, он был готов ради прибыли писать что угодно и для кого угодно. Из-за жадности к деньгам, сам не считаясь с правами своих учеников, он по всей Европе разыскивал посягавших на его «творческую собственность» и вел с ними бесконечные процессы. К своим собратьям по профессии он относился с нескрываемой завистью, к ученикам был взыскателен до мелочности, чужих успехов не терпел; он игнорировал Рембрандта, с пренебрежением говорил о великом Веласкесе, замалчивал успехи своего гениального ученика Ван Дейка. Его знаменитые «коллекции» также были постоянным предметом спекуляций: он покупал, продавал и перепродавал тысячи предметов искусства, каждый раз получая «жирный навар». Что же касается превозносимых многими его талантов и успехов как дипломата, то это чистейший блеф. У него не было своих политических взглядов и устремлений, он хватался за всякое поручение, которое сулило милости сильных мира сего и материальный успех. Все его дипломатические миссии терпели провал, профессиональные дипломаты не желали иметь с ним ничего общего и вытесняли его из своей среды. Все это в целом рисует малоприятную личность с посредственными талантами, в лучшем случае «властолюбивого эгоцентрика», как окрестил его Р. Авермат.

Справедливости ради заметим, что в «критике» Рубенса мы собрали воедино материалы из разных работ XIX-XX веков. Однако в настоящее время, как это случилось и с Рафаэлем, период «гиперкритики» остался позади. С появлением фундаментальных трудов М. Росеса, Л. Гашара, Ф. Бодуэна и других постепенно установилось «взвешенное» отношение к великому антверпенскому живописцу. Именно подобный «взвешенный» подход в основном характерен и для книги, лежащей перед нами. Но прежде чем говорить о книге и ее авторе, следует хотя бы в общих чертах определить топографическое и хронологическое положение Рубенса в антураже его эпохи.

Рубенс жил и творил в весьма сложное, переломное время, причем в стране, где оно проявляло себя особенно бурно: год рождения художника (1577) почти совпал с пиком национально-освободительной революции в Нидерландах - первой из числа буржуазных революций, всколыхнувших Европу на грани Средневековья и Нового времени.

Нидерланды были страной раннего капитализма. Здесь еще в конце XIV века - раньше чем где бы то ни было в Европе за исключением Италии - появились первые ростки мануфактурного производства и начала формироваться буржуазия. Однако быстрое развитие капиталистического производства было приостановлено в результате той политической ситуации, в которой волею истории оказались Нидерланды. В конце XV века они попали в орбиту хищной династии Габсбургов, а когда император Карл V Габсбург отрекся от престола (1555) - были унаследованы сыном Карла, испанским королем Филиппом II (1556-1598). К этому времени Испания уже пережила короткий период своего расцвета и быстрыми шагами шла к глубокому экономическому упадку. Золото и серебро ограбленных ею заокеанских колоний не оплодотворило чахлую испанскую промышленность, а было расхищено царедворцами и чиновниками, в результате чего к началу XVII века обнищавшая Испания превратилась во второстепенную державу, и Нидерланды, попавшие под ее гнет, оказались много богаче своей новой метрополии. Естественно, они стали лакомой добычей, и Филипп II, стремясь превратить богатую страну в свою подлинную колонию, стал на путь полной «испанизации» Нидерландов. Здесь королю оказала существеннейшую помощь Католическая церковь.

XVI век - заря капитализма в Европе - был ознаменован Реформацией, всеобщим идеологическим движением молодой развивающейся буржуазии против Католической церкви - оплота феодализма. Лютер и Кальвин провозгласили новую религию, более простую и дешевую, а главное, санкционирующую и утверждающую новые общественные отношения. В Нидерландах кальвинизм распространялся особенно быстро, прежде всего в северных провинциях страны. Вот по этим-то новым веяниям старый мир и нанес главный удар. Жестокое преследование «еретиков» началось еще при Карле V. Филипп II в своей политике «испанизации» Нидерландов активизировал религиозные гонения. Сам ревностный католик, оплот и радетель «святой инквизиции» у себя дома, он решил дать ей полный простор и в покоренной стране. В Нидерландах запылали костры. Епископы разыскивали и хватали «еретиков», обрекали их на сожжение, имущество же казненных конфисковывалось в пользу казны. Нидерландская буржуазия, а вместе с ней и весь народ, встали на защиту вольностей страны и национальной свободы, и в 1566 году по ряду провинций прокатилось иконоборческое движение, ставшее началом революции. Ее кульминацией было восстание 1572 года, охватившее весь Север. Испанские каратели не заставили себя ждать. В Нидерланды был послан жестокий герцог Альба, учредивший «кровавый совет» для расправы с «мятежниками». В борьбе с беспощадным врагом на какой-то момент объединились все Нидерланды (Гентское соглашение 1576 года), но затем союзники разошлись. Предприниматели Фландрии и Брабанта не хотели полностью порывать с Испанией - их мастерские работали на испанском сырье. Кроме того, дворянство и богатая буржуазия юга убоялись радикализма протестантских проповедников, опасаясь за свою собственность. В результате всего этого Южные провинции заключили между собой сепаратный договор (Аррасская уния 1579 года), выразив полную готовность подчиниться испанскому королю. В ответ на это семь северных провинций в том же году заключили свой союз, Утрехтскую унию, обещая «соединиться навеки, как будто бы они составляли одну провинцию», а вслед за этим особым актом объявили Филиппа II низложенным. Новое государство назвало себя Республикой Соединенных провинций, или просто Голландией, по имени самой значительной из провинций. Что же касается войны с Испанией, то она продолжалась еще долго. Только в 1609 году было подписано двенадцатилетнее перемирие, явившееся моральным поражением Испании. Окончательное официальное признание Республика Соединенных провинций получила, впрочем, еще позже - по Вестфальскому миру 1648 года, через восемь лет после смерти Рубенса.

Распадение Нидерландов на две независимые друг от друга части не могло не отразиться на судьбах нидерландского искусства. Еще недавно, в XV - начале XVI века оно было единым в лице таких замечательных мастеров, как Ян ван Эйк, Рогир ван дер Вейден, Босх и Брейгель. Теперь же оно, в свою очередь, разделилось на два различных направления, вполне определившиеся уже в первой половине XVII века: на искусство Голландии и на фламандское искусство. Они были во многом различны, а то и противоположны. Голландское искусство, порвавшее с католицизмом, отказалось от алтарных изображений и церковных сюжетов - кальвинизм не признавал икон, считая их «идолопоклонством». Заказчиками и потребителями предметов искусства здесь были прежде всего рядовые буржуа, завоевавшие независимость своей страны. В соответствии с этим в живописи господствовал жанр, а властителями дум были «малые голландцы» - Якоб ван Рейсдаль, Виллем Хеда, Адриан ван Остаде, Ян Стен, Герард Терборх и множество других, писавших небольшие, тщательно отработанные картины на бытовые темы, а также пейзажи и натюрморты. Особняком стояли «великий малый голландец» Вермер Делфтский, мастер группового портрета Франс Халс и, наконец, ни на кого не похожий и ставший вершиной голландского искусства великий Рембрандт.

С фламандским же искусством все обстояло совсем иначе. Оставшись за Испанией, оно сохранило верность католицизму, в силу чего в нем резко преобладала религиозная тематика монументальных форм - распятия, сцены мученичеств и т. п., причем обслуживало оно преимущественно Церковь, аристократию и богатый патрициат. В нем сильно чувствовалось итальянское влияние и, соответственно, господствовал вычурный и пышный стиль барокко со всеми его декоративными излишествами. Создателем фламандского варианта барокко было суждено стать Рубенсу, явившемуся альфой и омегой всего фламандского искусства. Никто лучше него не понял задач места и времени, никто лучше не воплотил их; всем же остальным художникам Фландрии XVII века, в том числе даже таким значительным, как Ван Дейк или Йорданс, осталась сомнительная честь быть «учениками Рубенса» или «художниками круга Рубенса».

Творческий путь его представлял сплошное триумфальное шествие. Уже в раннем детстве, благодаря заботам отца, ученого юриста, он познакомился с иностранными языками, изучил латынь и обрел любовь к классической античной литературе. Тогда же он начал рисовать, как считают, по инициативе и с помощью старшего брата. Классическое образование Рубенс завершил в антверпенской иезуитской школе. В художественную мастерскую он был отдан с 13 лет и здесь (характерное обстоятельство!) последовательно сменил трех учителей, видимо не удовлетворяясь каждым предыдущим. В 1598 году Питер Пауэл был внесен в списки свободных мастеров гильдии святого Луки и мог начать самостоятельную карьеру антверпенского живописца. Но это его не устраивало. В Нидерландах все еще шла война с Испанией, кроме того, он считал, что не завершил своего художественного образования. Он покидает Антверпен и отправляется в Италию - великую цитадель искусства. Здесь, поступив на службу в качестве придворного художника к герцогу Мантуанскому и пользуясь относительной свободой, он побывал в Риме, Венеции, Генуе, усердно изучая и копируя Тициана, Тинторетто, Веронезе, Микеланджело, Караваджо, с которым, возможно, встречался. Пробыв в Италии до 1608 года, Питер Пауэл вернулся в Антверпен с солидным художественным багажом, вполне готовый создавать свой вариант барокко. Время для этого он выбрал подходящее: заключение в 1609 году двенадцатилетнего перемирия между Северными провинциями и Испанией временно прекратило войну, создавая условия для беспрепятственного развития искусства. Рубенс женился на девушке из богатой семьи Изабелле Брант, завел свою мастерскую и приступил к интенсивной работе. Уже первые его монументальные композиции для Антверпенского собора - «Воздвижение креста» и «Снятие со Креста» (1610-1614) стали шедеврами и создали художнику славу, выходящую за пределы родного города. Отмеченные необычностью композиции, драматизмом, бурным движением, яркими цветовыми контрастами и идя в русле барокко, они одновременно обнаруживали явные черты полнокровного, жизнеутверждающего реализма, характерного для всего последующего творчества Рубенса. В 1612-1620 годах окончательно складывается зрелый стиль художника, а его мастерская, в которой наряду с учениками работали лучшие мастера Фландрии, получает широчайшую известность. Обращаясь к темам Библии и одновременно к античной мифологии, художник и те и другие трактовал с исключительной смелостью, не боясь сложных ракурсов, сплетений тел, буйной динамики и страстного жизнелюбия («Притча о блудном сыне», «Похищение дочерей Левкиппа»). Теплые и светлые тона его картин этого периода мягко перетекают один в другой, сливаясь в ликующую праздничную гамму. Рубенс становится знаменитым в рамках всей Западной Европы, коронованные заказчики ищут с ним контактов. В первой половине 20-х годов он выполнил заказную серию из 21 картины для французской королевы Марии Медичи, сочетая мифологические атрибуты с чисто реалистическими фигурами и сюжетами, что явилось новым словом в исторической живописи. Одновременно он трудится над большим количеством репрезентативных и интимных портретов, равно обнаруживающих блеск его кисти («Портрет Марии Медичи», «Портрет камеристки»).

Художественное мастерство Рубенса не ограничивается живописью. Он проявил себя как талантливый архитектор еще в первый период своего творчества, написав книгу о дворцах Генуи, а затем руководя постройкой собственного дома, до сих пор остающегося одной из достопримечательностей Антверпена. Ему же власти доверили архитектурное оформление города в торжественные дни, и Рубенс блестяще справился с этой задачей, вложив, кстати говоря, в ее осуществление свои средства.

В 1626 году Рубенса подстерегло горе (быть может, единственное в его жизни) - от эпидемии, свирепствовавшей в Антверпене, умерла его горячо любимая жена. Это на какое-то время выбивает художника из творческой колеи. Именно тогда он попытался найти забвение в дипломатической деятельности. Речь шла о разрешении весьма сложных политических проблем, чрезвычайно важных для родины Рубенса: об установлении прочного мира между Северными и Южными Нидерландами, что оказалось тесно связанным с отношениями между Францией, Англией и Испанией. Однако, в отличие от живописи, здесь великого художника ожидала цепь неудач: вторгшись в самую гущу событий, он, в силу объективных обстоятельств, не смог разрешить поставленных задач.

С начала 30-х годов наступает последний, «стеновский» период творчества Рубенса. В свои 53 года он вторично женился на шестнадцатилетней Елене Фоурмен, дальней родственнице своей первой жены. Брак оказался счастливым: в юной Елене Рубенс, по-видимому, нашел свой идеал женщины. Ее портреты (одной и с детьми) принадлежат к лучшему, что он написал в эти годы. Теперь художник чаще пишет для себя, хотя у него по-прежнему много заказов. Его мастерство становится разнообразнее и шире, колорит приобретает большую монохромность и обобщенность («Вирсавия», «Следствия войны»). Уделяет внимание Рубенс также пейзажу и народным празднествам в духе Брейгеля. Смерть подстерегла его в расцвете творческих сил и замыслов (1640).

Влияние его творчества, полного жизнелюбия и оптимизма, на последующие поколения художников трудно переоценить; его испытали многие выдающиеся мастера, в том числе Ватто, Фрагонар, Делакруа, Ренуар.

Автор предлагаемой книги о Рубенсе, Мари-Анн Лекуре, питомица трех университетов, в том числе Оксфордского, доктор философии и музыковед, постоянный сотрудник Общества «Франс-Кюльтюр», известна своими многочисленными эссе, статьями, переводами. Монография о Рубенсе - ее первая книга.

Книга эта - плод огромного труда, проделанного с учетом всей предшествующей литературы и на основе тщательного изучения источников, в первую очередь - обширной переписки Рубенса. Биография художника дана на широком фоне, как историческом, так и социальном. Из внимания автора не выпало ни единое событие или обстоятельство, прямо или косвенно связанное с ее героем. Весьма тщательно обследован антураж Рубенса, начиная от его родителей и кончая случайными корреспондентами. Читатель знакомится с предшественниками Рубенса, с мастерами Северного Возрождения, с «почвенниками» и «романистами», в среде которых Питер Пауэл начинал свои этюды. Что же касается жизни и деятельности самого Рубенса, то она изложена фундированно и всесторонне.

Структура книги предельно проста - Лекуре, согласно ее собственному заявлению, делит всю жизнь художника на три основные части, к каждой из которых у автора есть свой ключ. Это юные годы, «когда он стремился всех превзойти в живописи», период зрелости, целиком отданный дипломатии, и последние годы жизни, посвященные любви ко второй жене, Елене Фоурмен. Подобная периодизация выглядит соблазнительно, но представляется все же несколько искусственной. Прежде всего «превзойти в живописи» других мастеров Рубенс стремился не только в годы юности, но и в течение всей своей творческой жизни, причем чем дальше, тем в большей степени. В «период зрелости», занимаясь дипломатией, он не переставал быть великим художником. Что же касается любви к Елене (кстати говоря, он горячо любил и свою первую жену, Изабеллу Брант), то это не только не помешало его творчеству, но придало ему еще более широкий размах. Впрочем, справедливости ради заметим, что сама Лекуре не выдерживает предложенной ею периодизации и постоянно исходит из реалий динамики творчества и деяний Рубенса, а также из того, что дают ей материалы источников. Так, бросается в глаза непропорционально большое место, которое она уделяет дипломатической деятельности художника, имевшей нулевые результаты, но широко освещенной в его переписке, которую она тщательно изучила.

Лекуре, конечно же, влюблена в своего героя, а потому значительная часть книги посвящена его «реабилитации». В большинстве случаев это сделано умело и с тактом.

На наш взгляд, великая заслуга Лекуре в том, что она доказательно очистила имя великого живописца от обвинений в пресмыкательстве и холуйстве перед королями и аристократами. Она показала, что, обслуживая «сильных мира сего», Рубенс всегда умел сохранить дистанцию и блюсти свой престиж. Современник Рубенса, великий испанский живописец Веласкес, в качестве «живописца короля» жил в Мадриде в скудости и на положении полуслуги, в то время как Рубенс, никогда не носивший подобного официального звания, обслуживая коронованных особ, всегда добивался максимума свободы и независимости, при сохранении весьма высоких дивидендов. Так, еще в юности, будучи живописцем герцога Мантуанского, он сумел в своих интересах исколесить Италию, затем, став придворным художником четы правителей Южных Нидерландов, добился права жить не при дворе в Брюсселе, а в своем роскошном доме в Антверпене. Выполняя же престижные заказы королей Англии, Франции и Испании, художник практически заставлял их подчиниться и своим эстетическим вкусам и своим представлениям о стоимости заказов. Одним словом, Лекуре сумела доказать, что ее любимый маэстро, будучи королем живописцев, не стал живописцем королей. Столь же убедительно показала она сравнительную независимость художника-католика от всесильной Католической церкви. Из материалов книги мы видим, что он подчас давал картины на религиозные темы в своей трактовке, от которой разило «ересью» с точки зрения католической ортодоксии. Известно, что за подобные «вольности» многие художники, в том числе Веронезе и Тинторетто, познакомились с инквизиционным трибуналом. С Рубенса же были все взятки гладки, и его алтарные триптихи-гиганты Церковь принимала с восторгом и благодарностью.

Однако, «реабилитируя» Рубенса, Лекуре не всегда соблюдает чувство меры. Так, мимоходом, она бросает поразительную фразу: «Он играл с этим миром, обратив его в подмостки собственных совершенств, дергая за веревочки фигуры и заставляя их поступать по его усмотрению». Подобное утверждение грешит явной гиперболичностью, как и заявление, что, удайся миссия Рубенса-дипломата, и он «уничтожил бы в зародыше Тридцатилетнюю войну» (!).

Сравнивая Рубенса с собратьями по профессии, Лекуре делает это, как правило, в ущерб последним. И, конечно же, главный камень летит все в того же Рембрандта; так, безоговорочно утверждается, что в отличие от «нравственного» Рубенса, его соперник по славе «разорился на древностях и попойках». Это явная новация: в «разорении на попойках» Рембрандта до сих пор обвинять не решались даже его самые упорные хулители. Досталось и бедному Ватто, великому певцу лирической грусти: оказывается, многое заимствуя у Рубенса, он все испортил «чахоточной горечью»!

Выше, в числе несомненных достоинств книги, мы отмечали исторический фон, щедро даваемый автором. Однако при этом Лекуре иной раз упрощает историю, придавая эпохальным событиям личностный характер. Так Карл V, по ее мнению, был мудрым политиком и поэтому при нем все было хорошо (напомним, что религиозные гонения начались именно при Карле V, когда, кстати, и появился термин «протестантизм»), а Филипп II был дурак, и именно его «излишества» привели к революции; Южные провинции Нидерландов отпали от Северных и остались за Испанией исключительно благодаря самонадеянности Вильгельма Оранского и ловкости Александра Фарнезе (действительные причины, как указывалось выше, лежали в экономике). Число подобных примеров можно умножить.

Наконец, в книге попадаются и прямые ошибки. Так, в одной из глав, характеризуя положение родителей Рубенса и отрицая версию об их дворянском происхождении, Лекуре в качестве аргумента выдвигает скудость их средств, словно не зная, что среди дворян было много бедноты. В другом месте, рассказывая о том, что Рубенс всегда творил с коллективом художников, Лекуре уверяет, что это общее положение, что великий Микеланджело расписывал плафон Сикстинской капеллы с большой группой учеников… Не хочется огорчать автора, но здесь она явно заблуждается: именно Микеланджело и именно при росписи плафона Сикстинской капеллы отказался от помощи учеников и других живописцев и выполнил все работы единолично от начала и до конца…

Впрочем, подобные мелочи можно найти в любом серьезном научном труде. Что же касается произведения Лекуре в целом, то, возвращаясь к ранее сказанному, еще раз подчеркнем его весомость, углубленность и, добавив к этому прекрасный стиль изложения, надеемся, что читатель, раскрывший книгу, уже не закроет ее, не дочитав до конца.

Тициан.Автопортрет.1550-1562гг.Берлин.Германия.

Цель этой небольшой статьи,познакомить вас с Тициано не только как из художником,но прежде всего как с обычным человеком.

Однажды мне пришлось побывать на большой выставке его работ в его родной провинции Беллуно.Полотна были привезены со всех крупных музеев мира.С тех пор интерес к его творчеству только возрастает.

Тициан Вечеллио да Кадоре- один из величайших художников всех времён и народов.Он является наряду с Леонардо,Рафаэлем и Микеланджело -одним из четырёх титанов итальянского Возрождения.

"Королём живописцев и живописцем королей" называли его при жизни.Среди его почитателей Рубенс,Ван-Дейк,Рембрант и Веласкес.Дали,а также многие русские художники 19 века.

Тициан был величайшем портретистом своего времени,а его портреты на многие века стали эталоном для подражания и восхищения.Считалось,что быть запечатлённым кистью Тициана-значило обрести бессмертие.

Так оно и случилось.Дела многих его современников канули в вечность вместе с их смертью,но лица и имена продолжают жить в веках,благодаря Тициано.

Под его взглядом женщина становилась прекрасной.Вокруг тициановских женщин ощущали горячую страсть и атмосферу.Для полного оживления людям на его портретах не хватало только дыхания.

Им создано около сотни портретов: прекрасные женщины,гордые и пытливые мужчины,дожи,инквизиторы,герцоги,императоры,короли.Их королей было много,а Тициан был один.

Большую часть своей жизни он был окружён роскошью и славой.Ему покровительствовали короли и герцоги.Император Карл Пятый вызвал Тициана к себе и окружил почётом и уважением.Он не раз говорил: "Я могу создать герцога,но где я возьму второго Тициана".Когда однажды художник уронил кисть,Карл поднял её и сказал:"Услужить Тициану почётно даже императору".

И испанский, и французский короли приглашали Тициана к себе,поселиться при дворе,но художник выполнив заказы,всегда возвращался в родную Венецию.

В Венеции у него был свой дом и мастерская,где работало множество его учеников.

В 1525 году Тициано женился на некой Чичилии, в которой от него было уже двое детей.Он был прекрасным семянином.

В браке он пожил всего 5 лет,потом его жена умерла.Он пережил своих сына и дочь.

Мастер умер во время эпидемии чумы,заразившись от своего больного сына,за которым он ухаживал.Его нашли мертвым с кистью в руке 27 августа 1576года.

Времена были тяжёлые,но похоронили его со всеми почестями в церкви Санта Мария деи Фрари,что было против его воли.Он хотел быть похороненным в своей родовой усыпальнице Вачеллио в местечке Пьеве ди Кадоре.В этот день не было никого из его родных.Хотя существует и другая версия.

Тициано с женой.

Дом в Пьеве ди Кадоре,где родился Тициан.Провинция Беллуно.Италия.

.

Дочь Тициана Лавиния.1560г.Дрезденская галерея.Здесь ей 30 лет.

Надгробие на могиле Тициана.Церковь Санта Мария ди Фрари.Венеция.

После его смерти дом в Венеции,где свирепствовала эпидемия чумы, был разграблен.

Из своих троих детей отец очень любил свою дочь Лавинию.Которая умерла во время родов своего шестого ребёнка.Мы можем увидеть её на многих портретах.

Памятник на могиле Тициана появился только через 200 лет после его смерти.Он был выполнен по заказу австрийского императора Фердинанда.Монумент был выполнен в стиле Барокко из каррарского мрамора учениками великого скульптора Кановы Луиджи и Пьетро Зандоменеги.1838-1852гг.

Величайший венецианский живописец Тициано Вачеллио прожил почти девяностолетнюю жизнь.Не всегда его путь был безоблачным,но до последнего мгновения жизни Тициан был счастлив своим талантом,никогда ему не изменявшим,никогда не знавшим старческой немощи.

Теперь,бывая во многих крупных музеях,я всегда ищу работы Тициана.Наверное многие из вас видели картины этого художника в оригинале.Они всегда поражают мастерством и талантом.

Несколько раз была на могиле художника в церкви Санта Мария деи Фрари.

В центре памятника статуя Тициана,слева от него Природа,справа -Знание.Фигуры возле колонн:слева от Тициана:Живопись и Скульптура,справа-Графика и Архитектура.Две скульптуры внизу императоров: Фердинанда Австрийского и Карла Пятого.

Источники:

Атлас мировой живописи.М.2009г.Википедия и другие сайты.

«Пленники любви» – это истории любви и ненависти, герои способны любить, бороться за свою любовь, для них дышать – значит любить, любить – это дышать. Половина книги посвящена поэтам Серебряного века, эти истории предназначались для уроков литературы, чтобы показать всю прелесть и всю сложность того времени.

КОРОЛЬ ХУДОЖНИКОВ – ХУДОЖНИК КОРОЛЕЙ

Волна стремительно понеслась к берегу. Юноша рисовал на песке великолепные полотна, которые были тут же безжалостно смыты. Но он не опечалился, а рассмеялся, потому что знал, что создаст творения еще лучше. В том, что эти картины были так хрупки, была какая-то своя прелесть, и некому было сожалеть о том, что творения бесследно исчезали.

Ему необходимо было совершенствоваться, потому что он надеялся достичь высшего мастерства, которое достигается только после невероятных усилий.

Сколько уникальных полотен растворилось в бескрайних морских просторах, этого не знал никто и никогда не узнает.

Потом Пауль возвращался домой усталый, но почти счастливый и переносил лучшие рисунки на бумагу. Возможно, потому они и казались такими завершенными, такими великолепными с самого начала, и наведавшим о том труде казалось, что ему все слишком легко дается. В этом был уверен даже самый строгий из его критиков – старший брат Филипп.

Больше всего волновался и опасался он за судьбу Питера. Он всегда общался с людьми искусства и мог себе представить, что за судьба ждет его младшего брата. И когда волнения эти вырывались наружу, Питер говорил:

– Я буду королем художников.

Но говорил он это не потому, что так безоговорочно верил в собственный гений, а подчеркивал, что никогда не позволит слабостям торжествовать, никогда не подчинится страстям, которые легко губят любого, а человека творческого в первую очередь.

Никогда Питер Пауль не обещал, что он откажется от живописи, потому что знал точно, что не сможет исполнить такого обещания, она была смыслом его жизни, его верой и надеждой, без нее жизнь теряла цвета, запахи, вкус.

Но Филипп никогда и не требовал от него таких обещаний. Он знал, что был Тициан, тот, кто беседовал с королями и кардиналами, и они нуждались в нем, хотя его судьба была скорее исключением из правил. Но этот великий итальянец оставлял надежду и для его брата. ОН обещал себе, что сделает все возможное и невозможное, чтобы Питер не уподобился тем несчастным, которые ходят с протянутой рукой, вечно грязными и пьяными и рисуют таких же нищих и убогих, как и они сами. Потом раздают бесплатно свои творения тем, кто никогда не сможет оценить их, и все время жалуются на судьбу и проклинают мир.

Не бывать этому, только самое лучшее, только портреты королей, и станет он не только королем художников, как сам заявляет, но и художником королей, а без этой цели не стоит брать в руки кисть и тратить деньги на холсты и краски.

– Ты будешь художником королей, – пообещал ему Филипп. Порывисто взглянул на него юноша, но ничего не ответил.

Он знал, что в жизни можно добиться многого, если точно знаешь, чего тебе хочется.

Когда Филипп знакомил его с учеными, философами и писателями, то он не говорил о талантах брата своего. И когда тот начинал рисовать собеседников, да так, что любой из них торопел, бросив взгляд на рисунки, они приходили в восторг и неизменно уносили рисунки с собой. Они говорили о том, что наступят те времена, когда, когда и приблизиться они к нему не смогут.

Он только улыбался. Его не особенно волновал собственный триумф, он знал, что так будет. Он просто знал, что пришел в этот мир, чтобы запечатлеть его на своих полотнах.

Трудно было вспомнить, кто первый сказал о том, что юноша так талантлив, но портреты вельмож красовались во всех домах знати, и не сегодня, так завтра их увидит король.

С легкой руки этих людей он отправился в первое путешествие и оказался при дворе английского короля. Это было только начало, потом король испанский, и французский с великой радостью принимали молодого художника, и везде был он гостем дорогим. Теперь уж и сам Тициан, будь он жив, позавидовал бы молодому художнику, его уму и невероятному обаянию.

Он стремительно взлетел и стал художником королей, но не просто стал, он им оставался.

Говорят, что если бог что-то одно дает, то забирает другое. Обласканный всей Европой, Питер, вероятно, должен быть несчастен в любви.

Но кто сказал вам такое? Как только он вернулся домой, так и встретил свою Изабеллу. И влюбился, да так, что все 17 лет только ее и боготворил, и изобразил с такой любовью и восхищением, что даже у скептиков, никому и никогда не веривших, не возникало никакого сомнения в том, что она единственная и любимая женщины в его жизни. И в этом он противостоял распущенности всей богемы и был слишком высок и горд для того, чтобы пускаться во все тяжкие, передвигаясь от одной юбки к другой.

Если и были какие-то моды, то он стал законодателем совсем иных стилей. И все вольные жрецы искусства должны были отстраниться от него, оставаться где-то за чертой.

Изабелла была великолепна, и он с нескрываемым восторгом повел ее к венцу, кто еще из товарищей по цеху мог так ярко проявить свою любовь к собственной, а не к чужой жене.

И художники стали говорить о его бездарности, о гордости, о заносчивости, но сквозь весь праведный гнев проступало только злоба и зависть. Но так как ответа не было, то и пришлось им снова разбрестись по своим углам, утешая себя тем, что короли капризны и придирчивы, они скоро все изменят, и тогда будет еще видно, кто и кого.

Но какое дело ему до этих чувств, если мир так огромен и интересен.

Он вернулся домой из путешествия по Европе, когда должен был родиться его первенец.

На свет появилась прелестная девочка. Он подхватил на руки ребенка и так прижал его к груди, что почувствовал тепло детского тела. Как хороша была его Клара. Он слегка кружил ее по комнате, внимательно глядя на своего ребенка, это было самое совершенное из творений художника, он любому бы в том признался в те минуты.

– Пауль, ты задушишь ее, – услышал он в вихре счастья голос брата.

Он заглянул к ним и никак не мог понять всех восторгов и порывов, словно ни у кого больше не рождалось никогда детей.

– Помнишь, как ты рисовал самые мрачные картины моего грядущего, – напомнил неожиданно он.

– Для того и рисовал, чтобы тебе удалось избежать всех бед, – говорил он, – но я никогда не сомневался, что ты умен и проницателен, ведь были же и Тициан, и Рафаэль, только этот путь значительно труднее, чем тот, другой.

И потом он рассказывал о плачевной судьбе еще недавно знаменитого художника.

– Кто бы мог подумать, – удивлялся Филипп, – еще несколько лет назад он был уверен, что Тициан умрет от зависти, на него глядя.

Изабелла внимательно слушала их разговор. Она с каждым днем любила своего мужа все больше и больше, и все время благодарила бога за то, что он подарил ей ее Питера.

Он с самого начала и до конца был знаменит, высок и далек от земли. Есть творцы, которые еще при рождении записаны в небожители, им никому и ничего не нужно доказывать, это остальные ненавидят и завидуют, возмущаясь несправедливости, царившей в мире. А почему он должен быть справедлив, и если бы пришлось поменяться местами, отказались бы они сами от такого места под солнцем? Вряд ли. И все же, все же.

У него все время появлялись ученики, и он возился с ними, не замечая их капризов и всех темных сторон, которые они порой являли миру. Он никого к себе не приближал, хотя никого и не отталкивал, приходили и уходили они всегда сами.

Потом художник никак не мог вспомнить, кто привел к нему этого юношу, как он оказался в их доме. Какими мрачными были его полотна. Он не мог не оценить мастерство, но и принять этого мира не мог, хотя старался быть великодушным.

Но сам юноша казался легким и веселым созданием.

– Вы король художников, это все говорят, – без всякого заискивания заявил он.

Ничего на это не ответил Питер, только усмехнулся, всем своим видом тот подчеркивал, что пройдет немного времени, и он обойдет его во всем.

Это было даже забавно, он, вероятно, не знал, что тот, которого он назвал королем художников, никогда и ни с кем не соревновался, считая, что у каждого только свое место под солнцем, и никому не удастся занять чужого. Но ничего этого говорить юному дарованию он не стал.

– Он художник королей, – про себя размышлял Рембрандт, и не мог понять, как одно в этом человеке может сочетаться с другим.

Но таким и должен быть придворный художник, высок, красив, одет с иголочки, речь дипломата, говорят, он часто исполняет поручения то одного, то другого короля, потому так спокойно путешествует.

А сам Питер вспоминал в тот момент, как печально знаменитый герцог, взглянув на его полотна, спросил:

– Вы дипломат, занимающийся живописью?

– Нет, – ответил он тогда, – живописец, причастный к дипломатии.

Тот не стал больше ни о чем говорить, понимая, что художник сделан из особенного теста, и он не позволит ему вольничать, и чего доброго с ним еще неприятностей на свою голову насобираешь.

– Ничего особенного, – говорил ученик, когда его спросили о художнике.

– Чертовски обаятелен, умен, богат, счастлив в семейной жизни, а в остальном ничего особенного, высокомерен и насмешлив, не особенно с ним пообщаешься. Да он и не стремиться с кем-то водить дружбу, – тут же прибавил он

Когда – то Питер хотел быть таким, как Тициан, и ему это удалось. Новый гений вовсе не хотел быть таким, как Рубенс. Но в покое он так и не смог оставаться, столкнувшись с ним, и это противостояние длилось до самого конца, когда учитель давно уже покинул этот мир, несчастный, разоренный художник видел его и все время старался обойти стороной призрак, который доказывал ему, что можно было жить совсем по-другому.

Юноша пристально смотрел на его картины, яркие, пышущие энергией и красотой. Он вглядывался в лицо Георгия Победоносца, убившего змея, и в прекрасный лик спасенной им принцессы.

Он бы совсем по-другому написал этот сюжет, и напишет, не могут они быть такими яркими и победными, не могут и не должны. Ему не нравилось полотно, но от него никак нельзя было оторвать взора.

И дальше кони, люди, экзотические животные, все смешалось и пришло в движение, все явило собой невероятную мощь. И даже распятый Христос на его полотнах был на удивление красив и мощен. Хотя это и вызывало усмешку, но и впечатляло одновременно. Он знал, что такие картины и станут украшением королевских дворцов и храмов, они будут висеть там, куда ему никогда не прорваться. Не стоит даже и пытаться.

– Не переживай, – он бездарен, – говорил кто-то из его пьяных, а потом странно веселых друзей.

– Он великолепен, – вырвало у молодого художника, – ему хотелось оставаться справедливым.

И только тот, о ком они спорили, был далек и недосягаем, рядом с королями и в кругу своей семьи он оставался спокоен и счастлив, ни с кем ему не нужно было выяснять отношения.

Но беда задела его своим черным крылом, когда умерла его обожаемая Клара. Никто не мог знать, как он переживал смерть своего первого и любимого ребенка, он сразу же отправился в путешествие по Европе, не желая никого видеть и слышать.

Девочка все время была рядом, она приходила в его сны, у него появился маленький ангел – хранитель. Но в реальности никто не мог заполнить ту пустоту, которая образовалась в его душе. Изабелла превратилась в бесплотную тень. Они оба понимали, что дети часто умирают, но то, что это случилось с их обожаемым ребенком, в это никак невозможно было поверить и смириться. Он рисовал ее снова и снова, и она оживала на его полотнах. И он радовался тому, что может хотя бы это сделать для своего несчастного ребенка, пусть они запомнят ее такой.

Выходя из собора, он наткнулся на своего бывшего ученика, шедшего куда-то в толпе таких же веселых гуляк. Тот рванулся к нему, но Пауль резким движением отстранился и вскочил в карету. Всем своим видом он показал, что ни с кем не желает общаться. Его вовсе не волновало, что подумают они о нем.

№№№№№№

Король присылал все новых вельмож. Художник находил предлог, чтобы оставаться в своем замке и не появляться при дворе, но он понимал, что это не может длиться долго.

Художники стали спорить о том, кто из них сменит Рубенса во дворце. Каждый верил в то, что избран будет именно он.

– Они ждут Рубенса, – отрезал знакомый, когда Рембрандт намекнул на то, что он свободен и мог бы поработать.

Его молодая жена была так тщеславна и так мечтала предстать перед королем. Ради нее и попросил он узнать, не нужен ли королю новый художник. Но пока ничем не мог ее обрадовать.

Саксия смотрела на своего мужа. Она уже знала от служанок, что усилия его были напрасны, их никто никогда не пригласит к королю. Она вспомнила жену Рубенса, эту маленькую и серую мышь, которой ее знаменитый муж так польстил на своих полотнах. Но почему ей так с ним повезло.

Она не знала, что это был последний год жизни Изабеллы. Она и умереть должна была молодой, любимой и счастливой

Он вернулся от короля, узнав о болезни жены, и остался у ее постели до последней минуты.

Бог ему много давал, это правда, но при этом безжалостно забирал любимых людей, и с этим ничего не поделать.

№№№№№№

Рембрандт взирал на свою Саксию в те дни, когда появилось известие о смерти Изабеллы, на пышные похороны они не посмели отправиться. Но он был уверен в том, что если бы его счастливый соперник поманил его жену, она бы не задумываясь, бросилась в его объятия. Это открытие очень больно его ранило. И он отчаянно продолжал писать в те дни своего блудного сына- полотно, которое должно было поднять его над всеми. Но уже в середине работы стало понятно, что и на этот раз надежды не оправдаются, те, кто восторженно относятся к Рубенсу, не поймут и не оценят его, об этом не стоит и мечтать.

Он мог быть спокоен за свою жену – юная Елена, которую он знал когда-то еще ребенком, стала новой его избранницей, как только прошли дни траура. Сама Изабелла, уходя, настояла на том, что сменит ее именно она, и он не мог спорить с ней, и только согласно кивнул. Блиставшая красой дева вызывала симпатию в его душе с самого начала, он мог ее полюбить.

Ее прекрасный лик и великолепное тело появилось на новых полотнах, потому что в такие дни он не мог не писать.

Она была великолепна. Да и не могла быть иной муза короля художников. Его Даная казалась только жалким подобием того, что изображал и являл миру этот чародей Рубенс.

Саксия заболела в те дни, и он не мог не передать ее увядавшей красоты на своем полотне. Она не могла скрыть своего недовольства, когда вглядывалась в то, что он писал. И его дела шли все хуже и хуже Они стремительно летели вниз. Но она знала, что его гибели ей не суждено будет увидеть. И то, что она уйдет раньше, немного успокаивало ее.

Она вспоминала похороны Изабеллы и знала, что ее художник не сможет даже достойно похоронить ее.

Когда она застала мужа со служанкой, то пришла в неописуемую ярость.

Сначала ему показалось, что она просто ревнует его, но потом он понял, что причина в другом.

– Ты все время сравниваешь себя с ним, но взгляни на Елену, и на ту с которой ты развлекаешься, даже когда я еще не успела оставить этот мир, вот в этом вся разница.

Никогда прежде она не говорила ему таких обидных слов, но здесь были все ее несбывшиеся надежды и мечтания, которым уже не осуществиться.

– Ты даже умереть готова, чтобы уровняться с его женой, – в свою очередь раздраженно бросил он.

– Это точно, чем такая жизнь, уж лучше в склепе оставаться, – согласилась она. – Но он туда приходит с розами, а ты меня в общую могилу бросишь.

Они сказали друг другу все, что наболело, но больше о знаменитом художнике не говорили ни слова.

Полуобнаженная Елена, закутанная в меха, во всей своей красе стояла перед ним. Сколько нежности, восторга и радости было во взгляде художника в те минуты. Он был с ней, он снова был счастлив, и ни с кем из собратьев своих не собирался спорить и ссориться. Они существовали в другом мире, за высоким забором, отделявшем его дворец от их хижин.

Когда появился посыльный короля, художник отложил кисть и резко поднялся. Ему не хотелось уходить, но как истинный дипломат он улыбнулся, то ли этому человеку, то ли своим мыслям и чувствам.

– Лучше бы ты был художником королей, – услышал он голос своего брата, долетевшего к нему из прошлого.

– Я стану художником королей, если тебе этого хочется, – сказал он тогда.

Теперь он понимал, что это чертовски хлопотно, но деваться было уже некуда

Саксия умерла в полутьме в одиночестве. Ее мужа уже несколько дней не было дома, его нигде не могли найти. И когда кто-то из учеников рассказал об этом Рубенсу, он дал денег и распорядился о похоронах жены художника. Они не посмели нарушить наказа мастера, и немалые деньги истратили по назначению, хотя они не могли понять, какое он имел к этому отношение.

Все в этом мире идет своим чередом, король художников так и оставался до конца королем, и он достойно шел по жизни и нес свою корону. Никто ни в чем не смог бы его упрекнуть.

РУБЕНС КОРОЛЬ ХУДОЖНИКОВ

Когда в нищете умирает творец обреченно,

В объятьях служанки жену вспоминая устало,

Я вижу не хижину в мире страстей обнаженных,

А чудо дворца, где его королева блистала.

О ком вы опять, он не гений и правда не с вами,

Божественный Рубенс мне мир распахнет, улыбаясь,

И в городе снов мы проходим по залам словами,

И тонкими пальцами этих полотен касаясь.

И тот, кто легко королю отдает свою душу,

И снова танцует на первом балу с королевой,

Сегодня Аиду впервые отчаянно служит,

Когда он писал в тишине обнаженную деву.

Напрасно Рембрандт о свиданье с ним снова мечтает,

Он снова уехал, и знаю, вернется не скоро,

Он тихо умрет среди роскоши, дивных красавиц.

И только в тумане останется призрачный город.

Торжественно осень плывет, за собой увлекая,

Холодные тени заполнили снова округу,

И реки времен по судьбе и душе протекая,

Ему обещают и холод, и голод, и вьюгу,

Но дивный творец среди граций своих растворился,

И в облаке грез он счастливый, до срока витает,

И мрачен король: -Где же Рубенс, он снова влюбился,

И значит он нас на мгновенье и вечность оставит.

О сколько же можно с художником этим носиться,

А столько и будет триумф для него продолжаться,

Он Солнца король, и в реальности он воплотится,

Я вижу как нынче нам Рубенса всем не хватает.

Того, кто с отвагой нам высшие сферы откроет,

И в пропасти буден устроит отчаянно праздник,

В лачуге Рембрандта тоска, как волчица, завоет,

А Рубенс танцует и пишет с улыбкой граций.