Моретти дальнее чтение. Моретти Франко

Kirill Korchagin. Franco Moretti and Quantitative Literary Analysis: On a Missed Connection

В этой небольшой заметке я попытаюсь показать, что отечественная гуманитаристика во многом шла путями, параллельными Франко Моретти, но эти пути никогда не становились центральными. Возможно, популярность идей и подходов, предлагаемых Моретти, позволит вновь обратить внимание на российское квантитативное литературоведение, вплотную приблизившееся к той проблематике, что разрабатывается американским ученым. Конечно, идеи Моретти не существуют в неком «законченном» виде и едва ли могут использоваться как непосредственное руководство к действию: сборник «Дальнее чтение», который послужил поводом к этому обсуждению, - это скорее история того, как формируется научная гипотеза, как она проходит через череду сомнений и уточнений и как постепенно обрастает плотью, а наиболее, пожалуй, убедительное воплощение изложенной в нем программы, книга «Буржуа», - виртуозный пример того, как самые простые технические средства позволяют изменить облик литературной теории, но в силу самой этой виртуозности с трудом воспроизводимый.

Подход Моретти держится на трех китах: на специфической версии эволюционной теории, которую ученый применяет к литературным текстам, на мир-системном анализе Иммануила Валлерстайна и на пока разрозненном и слабо концептуализированном аппарате digital humanities, включающем в себя различные способы автоматизированной обработки и кластеризации текстов. Именно последний производит наибольшее впечатление на читателей Моретти, хотя сам ученый скорее указывает на широкие возможности такого аппарата, чем действительно пользуется им. Все эти три ключевых момента непосредственно связаны с представлением о том, что статус литературоведения должен принципиально измениться. Оно должно подняться с уровня частных интерпретаций до больших обобщений, объяснительная сила которых была бы настолько велика, что позволила бы пренебречь частностями, занимающими традиционное литературоведение (и прежде всего, видимо, литературоведение в духе «новой критики», которая для исследователей поколения Моретти еще выглядит сильным соперником).

История формирования взглядов Моретти во многом сама отражает характерное для мир-системного анализа противопоставление центра и периферии. Как пишет он в одной из глав «Дальнего чтения»: «Сильные литературы, находящиеся в ядре, постоянно “вмешиваются” в траекторию развития литератур периферийных (в то время как обратный процесс практически никогда не происходит)» [Моретти 2016: 181] . Эту «дарвинистскую» логику можно распространить и на научный процесс: нет смысла говорить, что Моретти не обращает внимания на достижения российской гуманитаристики, ведь последние существуют не в ядре и потому потенциально лишены возможности влиять на то, каким образом выглядят новейшие тренды в исследованиях литературы. Впрочем, непрекращающиеся споры о том, представляет ли Россия периферийную или все же полу периферийную державу, оставляют надежду на то, что диалог со Стэнфордской литературной лабораторией, возглавляемой Моретти, все-таки возможен.

Среди предшественников Моретти в российском литературоведении стоит вспомнить в первую очередь о Б.И. Ярхо, ведь сходство программы «точного литературоведения» последнего и «дальнего чтения» Моретти кажется поразительным. Еще в 1929 году Ярхо предложил «Проект организации Литературно-статистического кабинета при Литературной секции [ГАХНа]», где среди прочих были следующие пункты:

а) Литературный объект составлен из фактов, соотношений и процессов.

б) Литературные комплексы определяются не только наличием, но и пропорциями признаков.

в) Изменение литературы во времени основано преимущественно на смене этих пропорций.

г) Литературные соотношения и процессы могут быть выражены в числовых показателях, составляющих ряды, подобные рядам биологической изменчивости (подчеркивание мое. - К.К. ) [Ярхо 2006: xiii].

Затем, в предисловии к «Методологии точного литературоведения», он выразит последнюю мысль из этого списка более отчетливо: «Человек - продукт природы, и его произведения не могут быть изъяты из общего потока жизни, три главных момента которой - множественность, непрерывность и изменчивость» [Ярхо 2006: 7]. А конкретные приложения этих идей можно видеть, в частности, в статьях Ярхо о пятиактной трагедии и о драматургии Корнеля, где ставятся задачи, типологически похожие на те, что решает Моретти при анализе шекспировского «Гамлета».

В российской науке идеи Ярхо нашли продолжение в стиховедении гаспаровской школы с ее попытками понять, как внутри стиха возникают сильные тенденции, определяющие стиль эпохи, и почему отклонения от таких тенденций относительно редки и маргинальны. Конечно, нельзя сказать, что труды М.Л. Гаспарова неизвестны сообществу гуманитариев, однако их восприятие неравномерно: наиболее интересные стиховедческие открытия, явно опирающиеся на эволюционизм Ярхо, востребованы гораздо меньше, чем его собственно литературоведческие статьи, посвященные произведениям отдельных поэтов (можно сказать, что в этой ипостаси Гаспаров занимался тем же, чем американская «новая критика», - созидал и интерпретировал канон, а это именно то, с чем борется Моретти).

Ярхо и следующий за ним Гаспаров исходили, в сущности, из того же предположения, что и Моретти: если прочитать все произведения мировой литературы невозможно, то необходимо найти способ исследовать их каким-либо иным способом. «…Мы умеем читать тексты, теперь нужно научиться не читать их» (с. 83), - лозунг Моретти, с которым, думается, Гаспаров мог бы солидаризироваться, если бы любил громкие слова. Больше всего в этом направлении было сделано при исследовании стиха: вместо чтения поэзии какой-либо эпохи Гаспаров высчитывал формальные показатели больших групп текстов, куда входили как «канонические» авторы, так и множество тех, кто оставался за пределами канона. Учет таких показателей не требовал чтения каждого текста и потенциально мог бы быть автоматизирован. Таким образом, было возможно просчитать все метрические показатели стиха и на основании этого сделать выводы о том, как менялся читательский вкус и какие процессы, идущие в культуре, это отражало.

В рамках работы над метрикой Гаспаров приходит к выводам, напоминающим те, к которым приходит Моретти. «…Литературные изменения не происходят медленно, накапливая мелкие улучшения одно за другим, - они внезапны, структурны и оставляют очень мало места для переходных форм» (с. 129), - пишет Моретти, и аналоги этому утверждению легко найти в судьбе русского силлабического стиха. Известно, что переходные формы между силлабикой и силлаботоникой, хореические тринадцатисложники Тредиаковского и его немногочисленных последователей, были стремительно вытеснены ямбом Ломоносова, куда более ярко отличавшимся от старой силлабики [Клейн 2005]. Таким образом, литературная форма в процессе своего развития отбрасывает маргиналии в пользу некоторой доминирующей линии, внутри которой, конечно, возможны колебания, но лишь относительно незначительные.

Именно в силу этого поиск «предшественников» определенного литературного открытия превращается в почти безнадежное предприятие. Согласно Моретти, предшественники «играют с приемом (как правило, приемы не возникают внезапно, из ничего, но существуют какое-то время в той или иной форме), но не могут понять их уникальной структурной функции» (с. 120). Подтверждение этого мы видим на примере развития русского дольника: стих с переменным междуиктовым интервалом в 1-2 слога обнаруживается уже в первой половине XIX века (прежде всего, у авторов, знакомых с немецкой поэзией, где дольник уже был распространен, - например, у русского немца Эдуарда Губера в переводах из «Фауста»), но массовым явлением он становится только в 1910-е годы, после «Стихов о Прекрасной Даме» [Гаспаров 2000: 227-229].

Выводы, сформулированные Гаспаровым на материале метрики, были расширены и на другие аспекты стиха. Статьи об этом были собраны в совместную с Т.В. Скулачевой книгу «Лингвистика стиха», но, к сожалению, развить эти идеи ученый успел лишь частично [Гаспаров, Скулачева 2004]. Однако во многом они были развиты следующим поколением исследователей, более знакомым с тем, какими путями идет развитие современной лингвистики.

В 1990-2000-е годы формируется идеология корпусной лингвистики - субдисциплины, не только разрабатывавшей методы автоматизированного анализа больших массивов текстов, но и принципиально по-иному смотрящей на язык, чем авторитетные в ХХ веке различные варианты порождающих грамматик. Язык здесь представляет собой не набор элементов, связей между ними и процедур, но огромный архив текстов, который не может быть описан целиком (или тем более «прочитан», пользуясь словами Моретти), однако внутри которого при помощи специальных инструментов анализа могут быть выявлены интересующие исследователя особенности языка.

В русской науке о стихе родство между квантитативным стиховедением и корпусной лингвистикой было осознано некоторое время назад, в том числе и на институциональном уровне, когда в Институте русского языка им. В.В. Виноградова возник отдел корпусной лингвистики и лингвистической поэтики, проводящий исследования в направлении, смежном с тем, что проводятся Моретти.

В чем причина того, что работа Моретти идет в стороне от всех перечисленных дисциплин? Можно найти тривиальный ответ в духе Валлерстайна - тексты отечественных ученых (как периферийных) плохо известны в Стэнфорде. Однако Моретти регулярно ссылается на формалистов и Бахтина, изложение идей Ярхо существует по крайней мере на итальянском , а центральная книга Гаспарова, «Очерк истории европейского стиха», переведена на английский. Возможно, главная причина - не в знакомстве или незнакомстве с этими текстами, а в самом объекте исследования, в том, что в центре внимания и Ярхо, и Гаспарова была поэзия, в то время как Моретти настаивает на том, что новое литературоведение должно изучать прозу:

Моя модель формирования канона базируется на романах по той простой причине, что они были наиболее распространенной литературной формой последних двух или трех столетий и поэтому принципиальны для любого социального объяснения литературы. <…> …Всплеск внимания к метафизической поэзии действительно привел к существенным изменениям внутри «академии», но не за ее пределами, потому что лирическая поэзия уже практически потеряла свою социальную функцию (с. 109).

Хотя сам Моретти пишет о том, что дисциплину формирует не объект, а проблема, в отношении поэзии и потенциала ее изучения он настроен довольно критично. С одной стороны, у этого есть основания: канонический корпус европейской литературы состоит в основном из романов, и именно на территории романа должна происходить схватка с ним. С другой стороны, в таком предпочтении романа поэзии видится скрытая полемика с «новой критикой» - с принятыми в американской академии способами анализировать и интерпретировать поэтический текст.

Но, возможно, для того чтобы программа исследований Моретти действительно смогла претендовать на широкие обобщения, романа все-таки мало , и необходимо найти способ учесть поэзию, социальное воздействие которой не столь прямолинейно, как воздействие романа, но все же имеет место, даже если отбросить тривиальные случаи широкой популярности отдельных поэтов. Именно в поэтических кругах рождаются идеи, получающие затем широкое распространение в науке и культуре. Причем примеры этого разнообразны - от дружбы Бахтина с Константином Вагиновым и поэтами обэриутского круга [Вельмезова 2014] до вызревания национал-социализма в круге утонченных почитателей Стефана Георге [Нортон 2016]. Нельзя сказать, что эти вещи не предполагали никаких социальных последствий, однако для их изучения нужны, очевидно, несколько другие методы, чем те, что предлагает «Дальнее чтение».

Франко Моретти (итал. Franco Moretti, 1950, Сондрио) — итальянский социолог литературы, работает в США. Старший брат кинорежиссёра Нанни Моретти.

Защитил докторскую диссертацию по английской литературе 1930-х годов в Римском университете с оценкой summa cum laude (1972). В дальнейшем — профессор сравнительного литературоведения в Колумбийском университете. В настоящее время — профессор в Стэнфорде. Выступал с лекциями, вел семинары в Чикаго, Принстоне, Беркли.

Был близок к неомарксизму, изучал воздействие идеологии на литературу. Позднее соединил идеи литературной эволюции с интересом к центропериферийным отношениям в культуре и количественными методами исследования больших массивов данных. Организовал и возглавляет Стэнфордскую лабораторию литературы, где ведутся количественные исследования литературных феноменов (роман, новелла, поэзия).

Книги (2)

Буржуа: между историей и литературой

В книге выдающийся итальянский литературовед Франко Моретти подробно исследует фигуру буржуа в европейской литературе Нового времени.

Предлагаемая Моретти галерея отдельных портретов переплетена с анализом ключевых слов — «полезный» и «серьезный», «эффективность», «влияние», «комфорт», «roba [добро, имущество]» и формальных мутаций прозы. Начиная с «трудящегося господина» в первой главе через серьезность романов XIX столетия, консервативную гегемонию викторианской Британии, «национальные деформации» южной и восточной периферии и радикальную самокритику ибсеновских пьес эта книга описывает превратности буржуазной культуры, рассматривая причины ее исторической слабости и постепенного ухода в прошлое.

Дальнее чтение

В последней книге Франко Моретти собраны работы автора за последние 20 лет (1994-2011). Объединяя под одной обложкой исследования разных текстов (пьесы Шекспира, европейский роман XVIII-XIX вв., викторианская детективная новелла и голливудские фильмы), книга является по сути сводным манифестом ученого.

Моретти предлагает новый принцип изучения литературы — «дальнее чтение», противопоставленный привычному «медленному чтению» («close reading»), и использует его для работы с большими корпусами текстов, обычно остающихся за пределами внимания (и возможностей) исследований, применяющих более традиционную оптику. Моретти предлагает «читать» большие массивы текстов, объединяя несколько подходов к культурной продукции: количественные методы, эволюционный подход к литературным формам, и миросистемный анализ, позволяющий проследить экспорт культурных открытий в мировом пространстве.

Франко Моретти (итал. Franco Moretti, 1950, Сондрио) – итальянский социолог литературы, работает в США. Старший брат кинорежиссёра Нанни Моретти.

Биография

Защитил докторскую диссертацию по английской литературе 1930-х годов в Римском университете с оценкой summa cum laude (1972). В дальнейшем – профессор сравнительного литературоведения в Колумбийском университете. В настоящее время – профессор в Стэнфорде. Выступал с лекциями, вел семинары в Чикаго, Принстоне, Беркли.

Исследовательский подход

Был близок к неомарксизму, изучал воздействие идеологии на литературу. Позднее соединил идеи литературной эволюции с интересом к центропериферийным отношениям в культуре и количественными методами исследования больших массивов данных. Организовал и возглавляет Стэнфордскую лабораторию литературы (), где ведутся количественные исследования литературных феноменов (роман, новелла, поэзия).

Труды

• Letteratura e ideologie negli anni Trenta inglesi (1976)
• Signs Taken for Wonders: Essays in the Sociology of Literary Forms (1983, яп. пер.)
• The Way of the World: the Bildungsroman in European culture (1987)
• Modern Epic: the World-System from Goethe to Garcia Marquez (1995)
• Atlas of the European Novel, 1800–1900 (1998, нем. пер. 1999, фр. пер. 2000)
• Graphs, Maps, Trees: Abstract Models for a Literary History (2005, тур. пер. 2006, фр. пер. 2008)
• The Novel. 2 vols. (2006, редактор-составитель)
• Distant Reading (2013, сб. статей разных лет; премия Национального сообщества критиков и рецензентов)
• The Burgeois: Between History and Literature (2013)

Признание

Член Американской академии искусств и наук (2006), Wissenschaftskolleg в Берлине.

Литература

• Reading graphs, maps, trees: responses to Franco Moretti / Jonathan Goodwin & John Holbo, eds. Anderson: Parlor Press, 2011. ISBN 978-1-60235-206-3
• От идеологии к цифре: путь Франко Моретти // Новое литературное обозрение. 2014. №125. C. 318-331.
• Олег Собчук. Увидеть за деревьями лес: эволюция, микросистемный анализ, статистика // Новое литературное обозрение. 2014. № 1 (125).

На апрель 2016 в Издательстве Института Гайдара запланирован выход книги литературоведа Франко Моретти * - (итал. Franco Moretti, р. 1950, Сондрио) - итальянский социолог литературы. Защитил докторскую диссертацию по английской литературе 1930-х годов в Римском университете с оценкой summa cum laude (1972). В дальнейшем - профессор сравнительного литературоведения в Колумбийском университете. В настоящее время - профессор в Стэнфорде. «Дальнее чтение», ставшей, по сути, манифестом ученого. Моретти предлагает использовать теорию культурной эволюции, и инструментарий цифровых гуманитарных наук (digital humanities, здесь и далее: DH) * - Цифровые гуманитарные науки - область исследований, созданная на стыке компьютерных и гуманитарных наук. Предполагают использование оцифрованных материалов и материалов цифрового происхождения и объединяют методологии традиционных гуманитарных наук (история, философия, лингвистика, литература, искусство, археология, музыка и так далее) с компьютерными науками. для того, чтобы посмотреть на устройство поля литературы в целом. Словосочетание «дальнее чтение» (distant reading) Моретти ввел по аналогии с понятием «медленного» или «пристального чтения» (close reading) - подхода, базирующегося на принципах герменевтики.

Для русскоязычного гуманитария книга «Дальнее чтение» представляет довольно необычное сочетание идей: культурная эволюция, мирсистемный анализ, методы DH. Давайте поговорим об этом синтезе, для чего он вообще нужен современному литературоведению?

Артем Шеля

переводчик

Собственно, ни в одной статье, из вошедших в книгу, эти направления не сходятся, и это важно, потому что дальнее чтение (distant reading) - набор методов и приемов, необходимый для изучения макропроцессов, происходящих в литературе.

Олег Собчук

переводчик

Дальнее чтение - это не системная теория, а только зарисовки теории, которая может однажды быть построена. Моретти нащупывает почву, заходит с разных сторон, но и культурная эволюция, и мирсистемный анализ, и DH у него движутся в одном направлении. Важно понимать, что Моретти не пытается построить системную концепцию эволюции или теорию социологии литературы на основе Валлерстайна, хотя в статье «Эволюция, миросистемы, Weltliteratur» он пробует соединить эволюцию литературы и мирсистемный анализ: эволюция - это то, что работает во времени, миросистемный анализ - в пространстве.

Артем Шеля

переводчик

Что касается DH, то и социология, и культурная эволюция - концепции, при которых объекты исследования рассматриваются в большом масштабе. Эволюция - это длинное время, мир-система - большое пространство, чтобы работать с тем и другим, нужно использовать количественные методы, и лучший способ подойти к ним сегодня - это DH, которые предполагают множество инструментов для работы с базами данных, что значительно упрощает труд гуманитария, касающийся больших цифр.

А для чего нужна такая оптика? Все-таки советское и постсоветское литературоведение, как правило, изучает микрогруппы текстов или отдельно взятого писателя, в лучшем случае - одну школу.

Олег Собчук

переводчик

Здесь мы подходим к главному вопросу: для чего и как изучать литературу? Моретти пишет о том, что современное литературоведение обычно напоминает религиозную практику, где ты поддерживаешь канон из существующих писателей, и постоянно разными способами подтверждаешь их величие и важность для культуры....

Артем Шеля

переводчик

В этом смысле чтение канонических текстов наследует практике чтения Библии, где мы постоянно возвращаемся к тексту, находящемуся в центре нашей культуры, чтобы лучше его понять, попадая в бесконечный герменевтический круг. Литературный канон Нового времени устроен по такому же принципу.

В разговоре о каноне неизбежно возникает вопрос ряда и такое понятие, как «второстепенный автор». Насколько эти соображения актуальны для Моретти?

Олег Собчук

переводчик

Идея Моретти не в том, чтобы показать, что эти писатели были не хуже, существование канонических авторов просто не возможно без существования «других».

Для Моретти изучать литературу - значит научиться понимать то, как устроен этот пласт культурной жизни в целом. Вопрос, которым он задается, сродни вопросу: как функционируют современные города, транспортные системы или биологические виды? Почему возникает литература, почему она развивается так, а не иначе, какие принципы там заложены? Во многом - это социологическая перспектива на литературу.

Артем Шеля

переводчик

Вопрос о каноне и второстепенных авторах для Моретти не существенен, потому что такое деление отчасти - следствие литературного рынка. Смотреть на канонических авторов в этой перспективе - все равно, что смотреть только на самых красивых пингвинов. Вопрос, который все время задает Моретти литературе - это вопрос, затрагивающий всю популяцию пингвинов. Именно здесь происходят изменения, работает постоянный отбор и обновляются формы. Когда мы смотрим, например, на европейский роман рубежа XVIII-XIX веков, то понимаем, что канон - это 1% от существующего объема, а 99% - не прочитаны и не учтены. Возвращаясь к второстепенным авторам, важно отметить, что работам о канонических текстах, противопоставлены работы, легитимизирующие существование «писателей второго ряда», отсюда - появление статей с пафосом переоткрывания. «Дальнее чтение» и этому тоже противостоит.

- А чему еще противостоит дальнее чтение? Пристальному чтению (Close reading)?

Олег Собчук

переводчик

Это более-менее явная оппозиция, но не в том смысле, что тексты не нужно читать. Даже исследователи вроде Франко Моретти черпают идеи, благодаря пристальному чтению. Но нельзя ограничиваться отдельным текстом. В литературоведении существует много хороших интерпретаций различных произведений, но сейчас нужно нечто новое. То, что предлагает Моретти - движение литературоведения к естественным наукам, что само по себе не радикальное новаторство, особенно, если смотреть изнутри русской литературоведческой традиции. Ведь что такое clоse reading? Ты читаешь книгу (например, роман), и вдруг у тебя появляется некая интерпретация или гипотеза, для иллюстрации которой подбирается два-три примера. А идея Моретти в том, что нужен следующий этап: проверка этой гипотезы, для чего двух-трех примеров не достаточно. Дальнее чтение - это возможный метод проверки.

Артем Шеля

переводчик

Надо сказать, что литературоведение последние 50 лет не занималось исключительно перечитыванием канонических текстов, в современной русской традиции научность проявилась в историко-литературном методе: мы стараемся контекстуализировать тексты, описать сложные взаимоотношения литературных агентов, подключить историю идей, политику, идеологию. Это тоже попытка создать научное повествование на основе исторического документа. Но если мы соединим все эти маленькие кейсы, получим ли мы большую историю литературы?

Вы говорите, что в русской литературоведческой традиции появилась научность, кого вы имеете в виду, структуралистов?

Олег Собчук

переводчик

Структурализм - это про типологию, которая, конечно, важна, однако все же рассматривалась инициаторами подхода лишь как подготовительный этап для системного исторического исследования. У нас есть таксономия животных видов, существующих сейчас, которая вовсе не означает, что то или иное животное ранее не существовало. Привнести в литературную таксономию историческую перспективу попытался академик А. Н. Веселовский. Однако по сей день мало работ, которые описывали бы не тематические кластеры, а занимались серьезным историческим изучением отдельных жанров или приемов. Благодаря Проппу и структурализму был успешно проведен первый этап создания таксономии, но после этого мы должны заняться созданием диахронической перспективы: как мы пришли к тем видам, которые существуют сейчас, и какие группы были до этого.

- Я думала, что первым названным вами именем будет Борис Исаакович Ярхо * - 1889-1942 - русский филолог-медиевист, фольклорист, теоретик и историк литературы, стиховед, переводчик. считавший, что литературоведение должно стать точной наукой.

Артем Шеля

переводчик

К сожалению, Ярхо не оставил связного повествования, книга «Методология точного литературоведения» в силу трагических обстоятельств (Ярхо писал ее в ссылке, без особой надежды на то, что труд когда-нибудь выйдет в свет) достаточно фрагментарна и представляет собой что-то вроде свода методологических советов. Возвращаясь к А Веселовскому, следует сказать, что как позитивист конца XIX века, он обладал эволюционным запалом, который также отчасти можно наблюдать в книге Михаила Леоновича Гаспарова «История русского стиха», совершенно беспрецедентной для русского литературоведения. Благодаря Гаспарову до нас дошел и Ярхо. Важно, что книга Ярхо не законченная, это скорее развернутый план для методологии точного литературоведения, где много размышлений об анализе и синтезе, точности любых предпосылок и заключений литературоведа, о том, что каждый этап литературоведческого исследования должен строго проверяться количественными методами (набор статистических и математических методов, используемых для анализа - прим. ред.).

Ярхо провел очень важную, несвойственную для его коллег-формалистов аналогию между природой и литературой, и попытался встроить литературоведение в семью естественных наук - отсюда его увлечение биологией, социологией, статистикой. К сожалению, он не дожил до появления эволюционного синтеза, не успел прочесть Эрнста Майра, а к дарвинизму в изводе начала XX в. Ярхо относился с сомнением и к литературе его не применял.

Олег Собчук

переводчик

У Гаспарова, как и у Ярхо, которому он наследует, нет обобщающей теории литературы. Хотя в «Методологии точного литературоведения» есть и теоретические выкладки, но они не были развернуты, для Ярхо было важно: как проверять гипотезы, а не какие именно гипотезы.

Работы Ярхо и Гаспарова близки к тому, что интересует Моретти, правда, с той разницей, что Моретти занимается не поэзией, а прозой, и это меняет ситуацию: прозу труднее формализовать. К тому же трудно сказать, что метод Гаспарова общепринят. Это яркая вспышка позитивизма, оказавшаяся относительно успешной лишь в изучении поэзии.

(1950 )

Биография

Защитил докторскую диссертацию по английской литературе 1930-х годов в Римском университете с оценкой summa cum laude (). В дальнейшем – профессор сравнительного литературоведения в Колумбийском университете . В настоящее время – профессор в Стэнфорде . Выступал с лекциями, вел семинары в Чикаго , Принстоне , Беркли .

Исследовательский подход

Напишите отзыв о статье "Моретти, Франко"

Литература

• / Jonathan Goodwin & John Holbo, eds. Anderson: Parlor Press, 2011. ISBN 978-1-60235-206-3
• От идеологии к цифре: путь Франко Моретти // Новое литературное обозрение . 2014. №125. C. 318-331.
• Олег Собчук. // Новое литературное обозрение. 2014. № 1 (125).

Ссылки

Отрывок, характеризующий Моретти, Франко

Он протянул руку, которую поцеловал Алпатыч, и прошел в кабинет.
Вечером приехал князь Василий. Его встретили на прешпекте (так назывался проспект) кучера и официанты, с криком провезли его возки и сани к флигелю по нарочно засыпанной снегом дороге.
Князю Василью и Анатолю были отведены отдельные комнаты.
Анатоль сидел, сняв камзол и подпершись руками в бока, перед столом, на угол которого он, улыбаясь, пристально и рассеянно устремил свои прекрасные большие глаза. На всю жизнь свою он смотрел как на непрерывное увеселение, которое кто то такой почему то обязался устроить для него. Так же и теперь он смотрел на свою поездку к злому старику и к богатой уродливой наследнице. Всё это могло выйти, по его предположению, очень хорошо и забавно. А отчего же не жениться, коли она очень богата? Это никогда не мешает, думал Анатоль.
Он выбрился, надушился с тщательностью и щегольством, сделавшимися его привычкою, и с прирожденным ему добродушно победительным выражением, высоко неся красивую голову, вошел в комнату к отцу. Около князя Василья хлопотали его два камердинера, одевая его; он сам оживленно оглядывался вокруг себя и весело кивнул входившему сыну, как будто он говорил: «Так, таким мне тебя и надо!»
– Нет, без шуток, батюшка, она очень уродлива? А? – спросил он, как бы продолжая разговор, не раз веденный во время путешествия.
– Полно. Глупости! Главное дело – старайся быть почтителен и благоразумен с старым князем.
– Ежели он будет браниться, я уйду, – сказал Анатоль. – Я этих стариков терпеть не могу. А?
– Помни, что для тебя от этого зависит всё.
В это время в девичьей не только был известен приезд министра с сыном, но внешний вид их обоих был уже подробно описан. Княжна Марья сидела одна в своей комнате и тщетно пыталась преодолеть свое внутреннее волнение.
«Зачем они писали, зачем Лиза говорила мне про это? Ведь этого не может быть! – говорила она себе, взглядывая в зеркало. – Как я выйду в гостиную? Ежели бы он даже мне понравился, я бы не могла быть теперь с ним сама собою». Одна мысль о взгляде ее отца приводила ее в ужас.
Маленькая княгиня и m lle Bourienne получили уже все нужные сведения от горничной Маши о том, какой румяный, чернобровый красавец был министерский сын, и о том, как папенька их насилу ноги проволок на лестницу, а он, как орел, шагая по три ступеньки, пробежал зa ним. Получив эти сведения, маленькая княгиня с m lle Bourienne,еще из коридора слышные своими оживленно переговаривавшими голосами, вошли в комнату княжны.
– Ils sont arrives, Marieie, [Они приехали, Мари,] вы знаете? – сказала маленькая княгиня, переваливаясь своим животом и тяжело опускаясь на кресло.
Она уже не была в той блузе, в которой сидела поутру, а на ней было одно из лучших ее платьев; голова ее была тщательно убрана, и на лице ее было оживление, не скрывавшее, однако, опустившихся и помертвевших очертаний лица. В том наряде, в котором она бывала обыкновенно в обществах в Петербурге, еще заметнее было, как много она подурнела. На m lle Bourienne тоже появилось уже незаметно какое то усовершенствование наряда, которое придавало ее хорошенькому, свеженькому лицу еще более привлекательности.