Набоков лекции по русской литературе достоевский. Литературу надо принимать мелкими дозами
Иронии и судьбы героев Достоевского
Текст: Наталья Лебедева
Фото: памятник Достоевскому, скульптор А. Рукавишников, установленный у здания Российской государственной библиотеки к 850-ю города/moscow.drugiegoroda.ru
11 ноября мы будем отмечать 195-летний юбилей Федора Михайловича Достоевского. Его произведения, ставшие классикой , продолжают будоражить умы и в XXI веке. Экранизацией классических романов мало кого удивишь, но когда их более 11 — это заставляет задуматься. А о чем свидетельствует появление и клоунады-нуар «Идиот»? Достоевский не писал ни пьес, ни киносценариев, но всегда был востребован и в театре, и в кино. Первый немой фильм по Достоевскому был снят еще до революции, в 1910 году, а первый спектакль был поставлен еще при жизни писателя.
Не затихает дискуссии о том, что должны читать дети в школе, какие произведении и авторы должны входить в школьную программу, а какие нет. Отсюда вопрос — нужно ли изучать Федора Достоевского в школе? Какие произведения, на Ваш взгляд, должны обязательно быть в школьной программе?
Ирина Мурзак: Обсуждать — дело неблагодарное. Каждый, кто предлагает изменения, по-своему прав. Я считаю, что классика должна быть материалом, на котором формируется читательская компетенция и воспитывается человек.
Говорить о Достоевском со школьниками трудно, но нужно, и это задача учителя.
«Литература не должна никого воспитывать и ничего навязывать. Литература — это, прежде всего, факт эстетики. Главное в ней — оригинальность приемов и их игра» , — писал Владимир Набоков. Но если мы уйдем только в поле «оригинальных приемов и игры» , мы потеряем «лелеющую душу гуманность» классики, будем жить в мире прагматики.
Не секрет, что современные школьники не горят желанием читать объемные произведения, и с большим удовольствием заменяют оригинальный текст фильмом или театральной постановкой. Достоевскому в этом плане очень повезло — выбор просто огромный. За что его так любят режиссеры?
Ирина Мурзак:
Ничего страшного в том нет, что школьник сначала посмотрит фильм или спектакль, а потом обратится к тексту.
Конечно, лучше было бы наоборот. Современный театр — это диалог со зрителем. Именно по этой причине так востребован на сцене и экране Достоевский. Его произведения — «поле битвы» за сердца людей. Каждый режиссер, когда ставит или «Преступление и наказание», использует классику не как удачный сюжет с детективной интригой, а как тему для дискуссии, это поиск вместе со зрителем ответов на проклятые вопросы, которые задает миру Федор Михайлович Достоевский.
Режиссер Юрий Мороз, экранизировавший «Братьев Карамазовых», говорил в интервью: «Когда ты читаешь в «Идиоте» у Достоевского, что Настасья Филипповна бегает от Рогожина к , на уровне идеи — между адом и раем она мечется, это я понимаю. Но на уровне кино, когда есть конкретная женщина, она бежит от одного конкретного мужчины к другому конкретному мужчине. Это объяснить идеей очень сложно. Это очень грубая вещь». В какой степени удается режиссерам показать эти идеи на сцене или экране, да и возможно ли?
Ирина Мурзак: В нашей культуре есть немало прекрасных режиссеров, которые представили свое прочтение наследия Достоевского очень бережно и сохранили главное, о чем говорил писатель: «человек есть тайна. Ее надо разгадать, и ежели будешь ее разгадывать всю жизнь, то не говори, что потерял время; я занимаюсь этой тайной, ибо хочу быть человеком» . Даже и клоунада-нуар «Идиот» — это театральный разговор со зрителем о добре и зле, о любви и ненависти, о вечном с болью, переживаниями, сомнениями и поисками истины.
Достоевский не писал ни пьес, ни киносценариев, но всегда был востребован и в театре, и в кино.
Ведь первый немой фильм по Достоевскому был снят еще до революции, в 1910 году, а первый спектакль был поставлен еще при жизни писателя.
Памятник В. В. Набокову работы Александра и Филиппа Рукавишниковых в Монтрё, Idtqwfhbz/ru.wikipedia.ru
Его романы необыкновенно сценичны, хотя Достоевский никогда не писал пьес. Все его романы состоят из диалогов, именно поэтому Леонид Гроссман называл из «романами-трагедиями». Известен факт, что через несколько лет после того, как был напечатан роман Достоевского «Преступление и наказание», к автору обратилась Варвара Дмитриевна Оболенская, сотрудник одного из литературных журналов, с просьбой сделать инсценировку на это произведение. Федор Достоевский в своем письме к ней ответил так: «конечно, я вполне согласен, да и за правило взял никогда таким попыткам не мешать; но не могу не заметить Вам, что почти всегда подобные попытки не удавались, по крайней мере вполне.
Есть какая-то тайна искусства, по которой эпическая форма никогда не найдет себе соответствия в драматической.
Я даже верю, что для разных форм искусства существуют и соответственные им ряды поэтических мыслей, так что одна мысль не может никогда быть выражена в другой, не соответствующей ей форме ». Сейчас творчество Достоевского интерпретировано всеми видами искусства: театр, кино, опера, балет. И это еще одно свидетельство, что писатель интересен нам, его произведения читают, над его образами размышляют, его идеи обсуждают. И публике в театре выбирать — каким будет мир без идеи Бога? Что станет с человеческой душой, если лишить ее вечности?
Достоевский оказал огромное влияние на всю последующую литературу. Булгаков писал: «Все мы были отмечены Достоевским». Но при этом Владимир Набоков, автор не только гениальных романов, но и «Лекций по русской литературе», недолюбливал Достоевского и так характеризовал его творчество: «дешевое красноречие», «галерея неврастеников», «посредственник, не заслуживающий возведения в классики». Что же так раздражало Набокова в Достоевском?
Па́мятник Фёдору Михайловичу Достоевскому работы скульптора Александра Рукавишникова. Установлен у здания Российской государственной библиотеки/ ru.wikipedia.ru
Ирина Мурзак: Для Набокова, как и для Достоевского, искусство есть творческое пересоздание реальности (а отнюдь не отображение ее), цель которого - проникновение за видимую поверхность жизни в некую идеальную сущность вещей. Федор Достоевский - пророк века двадцатого. В своем творчестве он предсказал нравственно-психологический лик человека грядущего столетия, самый тип его мирочувствования: трагические «надрывы» философских исканий, падения и высшие прозрения. В этом смысле его литературная традиция всеобъемлюща. Достоевский предвосхитил сам тип художественного мышления ХХ в. И это все понимал и принимал . Одно то, что в курс «Лекций по русской литературе» он включил Достоевского и оставил его на «небосклоне русской классики» и есть свидетельство приятия гения. А раздражало по большей части то, что американские критики видели в Набокове лишь последователя Достоевского. Этого принять Набоков не мог.
говорил о том, что Набоков «открыто пользуется приёмами Достоевского, но при этом осмеивает их прямо по ходу повествования, превращая в набор обветшалых и неминуемых штампов». Получается какое-то противоречие: с одной стороны, в творчестве Набокова много парафраз и реминисценций из Достоевского и влияние Достоевского очевидно, но тогда откуда эта желание его развенчать?
Ирина Мурзак: А Набоков не развенчивал, он показывал, насколько они разные писатели. Вот, например, в «Отчаянии» главные герои совершают преступление, но Раскольникова , доля же Германа - отчаяние. Нет спасения для души, утратившей веру в себя и мир.
Среди поклонников Достоевского и Набокова тоже существует некое недопонимание, или в умах потомков оба писателя нашли путь к примирению?
Ирина Мурзак: Очень хорошо, что этот спор продолжается. Читатели находят свои объяснения миру героев двух великих писателей. Главное — эти книги читать, думать и переживать. К чему и призывал в «Лекциях по русской литературе В. Набоков: «…книги, которые вы любите, нужно читать, вздрагивая и задыхаясь от восторга. Позвольте мне дать вам один практический совет. Литературу, настоящую литературу, не стоит глотать залпом, как снадобье, полезное для сердца или ума…
Литературу надо принимать мелкими дозами,
раздробив, осознать — тогда и только тогда вы оцените по достоинству ее редкостный аромат, и раздробленные, размельченные частицы вновь соединятся воедино в вашем сознании и обретут красоту целого, к которому вы подмешали чуточку собственной крови».
А примирил двух гениев скульптор Александр Рукавишников
(это памятник Достоевскому в Москве и Набокову в Мотре), по иронии судьбы он изваял писателей в одинаковых позах, они страдают и мечтают преобразовать мир. Ответить на вечный вопрос: почему в человеке есть «идеал Мадонны и идеал Содомский» , а поле битвы — сердца людей.
Е.А.Осокина (Москва)
ЕЩЕ РАЗ О ЛЮБВИ И НЕЛЮБВИ К ДОСТОЕВСКОМУ:
В.НАБОКОВ О ДОСТОЕВСКОМ
В. Набоков, Лекции по русской литературе: Чехов, Достоевский (С.173-219), Гоголь, Горький, Толстой, Тургенев , [Перевод с английского и французского; Предисловие И. Толстого], Москва, «Независимая газета», 1996, 438 с.
Настоящий художник не допустит, чтобы ему верили на слово.
…Искусство –божественная игра.
(Из лекции В. Набокова о Ф.М. Достоевском)
«Не скрою, - говорит Набоков, - мне страстно хочется Достоевского развенчать. Но я отдаю себе отчет в том, что рядовой читатель будет смущен приведенными доводами».
И действительно, не было обзорно-критического текста, вызывающего недоумение такой силы, что это не давало спокойно жить. Лекция бесподобна!И прежде всего, бесподобна по подбору отрицательных оценок и претензий, которые можно бы было предъявить автору при человеческой и филологической слепоте и глухоте. Более того, оказалось, что передающиеся из уст в уста отрицательные формулировки в оценке творчества уникального художника-мыслителя проистекают из этой же лекции о Достоевском, написанной, к слову сказать, для западной аудитории и не переведенной им самим на русский язык, но получившей распространение и в русской критике. История происхождения текста на русском языке не совсем ясна, не указывается источник перевода. Это отмечается несколькими филологами-исследователями, в том числе и А.А.Илюшиным (Philologica 3-1996 ), который свое недоумение от лекции объяснял так:
<...> <...> <...>
Воспринять все буквально – согласиться с обвинениями из-за зависти Набокова, о чем принято говорить, с глупостью: зачем же тогда и читать! А если признавать ум лектора – что вряд ли подвергается сомнению – понять надо! Чтение произведения мастера слова должно стать со-творчеством столь же изысканным и хитроумным, как и само произведение. Но со-творчество предполагает работу ума, а не стыдливость или агрессию при восприятии. В.Набоков указывает (с.184-185) «метод обращения с литературой – простейший и важнейший… ».
Мне только после третьего прочтения стало понятно, что это – замечательная игра, принцип которой заимствован Набоковым у Достоевского – «от обратного». И как в монологе Инквизитора – «шедевре ораторского искусства» – «отрицательная аргументация вдруг оборачивается положительной: обвинительная речь становится величайшей в мировой литературе теодицеей» (Мочульский, 533), так и лекция В.Набокова, представляя всю немыслимо отрицательную аргументацию неприятия мира Достоевского, является хвалебным гимном великому русскому гению.
Отрицательные черты поэтики Достоевского.
1. с т. зр. явления мирового искусства и проявления личного таланта «Достоевский писатель не великий, а довольно посредственный, со вспышками непревзойденного юмора, которые, увы, чередуются с длинными пустошами литературных банальностей».
3. страстная убежденность Д-го в том, что физическое страдание и смирение исправляют человеческую природу;
4. квинтэссенция Достоевщины;
5. религиозные мотивы тошнотворны своей безвкусицей;
6. сюжет построен искусно, интрига разворачивается с помощью многочисленных искусных приемов. Правда, иные из них, если сравнить с Толстым, больше смахивают на удары дубинкой вместо легкого касания перстами художника; впрочем, многие критики, возможно, не согласятся со мной;
7. болезненная форма христианства;
8. построил из проявлений человечности очень искусственную и совершенно патологическую концепцию, доходившую до крайней идеализации русского народа;
9. все самые известные сочинения создавались в условиях внешней спешки;
10. неоправданное раздувание самых обычных чувств, автоматически вызывающих в читателе естественное сострадание;
11. безвкусица Д-го, его бесконечное копание в душах людей;
12. манера, по выражению Бунина, «совать Христа где надо и не надо»;
13. отсутствуют описания природы;
14. описав однажды наружность героя, больше уже к ней не возвращается… Так не поступает большой художник;
15. путешествие в глубь больных душ;
16. сомнительно всерьез говорить о «реализме» или «человеческом опыте» писателя, создавшего целую галерею неврастеников и душевнобольных;
17. (к старости Набоков – О.Е.) наконец, понял, что изъян, трещина, из-за которой разваливается все здание романа «Преступление и наказание», находится в сцене чтения Евангелия о воскрешении Лазаря, где есть фраза, не имеющая себе равных по глупости во всей мировой литературе… («…убийца и блудница, сошедшиеся за чтением вечной книги» - с.190). Это низкопробный литературный трюк, а не шедевр высокой патетики и набожности… Преступление Раск-ва описано во всех подробностях, но ни разу не видим Соню за ее ремеслом… Перед нами типичный штамп. Мы должны поверить автору на слово. Но настоящий художник не допустит, чтобы ему верили на слово;
18. фашистские идеи, которые развивает Раскольников;
19. вечно торопившийся Достоевский;
20. Раск-в – неврастеник, а искаженное восприятие любой философской идеи не может ее дискредитировать. Достоевский скорее бы преуспел, сделав Раск-ва крепким. Уравновешенным, серьезным юношей, сбитым с толку слишком буквально понятыми материалистическими идеями;
21. …чувствуя слабость своей позиции;
22. в стиле отражается человек. Это отражение Д-й хочет передать в мутном потоке признаний, в ухваткахи ужимках неврастеника, отчаявшегося, озлобленного и до ужаса несчастного;
23. упоение собственным падением – одна из любимейших тем Д-го;
26. назойливое повторение слов и фраз, интонация одержимого навязчивой идеей, 100%-ая банальность каждого слова, дешевое красноречие – отличают стиль Д-го; И тут же: …целый ряд новых душевных изломов слышится в мучительных признаниях, заполнивших последующие страницы…
27. мысль старая, принадлежит еще Руссо;
28. герои Д-го выбирают что-нибудь безумное, идиотское и пагубное – разрушение или смерть, - лишь бы это был их собственный выбор;
29. газетный штамп совершенной вселенской жизни – хрустальный дворец-идеал;
30. нужно сказать, что Д-й испытывал совершенно патологическую ненависть к немцам, полякам и евреям что видно из его сочинений;
31. унижение человеческого достоинства – излюбленная тема Д-го – годится скорее для фарса, а не драмы. Не обладая настоящим чувством юмора, Д-й с трудом удерживается от самой обыкновенной пошлости, притом ужасно многословной;
32. как всегда в романах Д-го, перед нами торопливое и лихорадочное нагромождение слов с бесконечными повторениями, уходами в сторону – словесный каскад, от которого читатель испытывает потрясение после, к примеру, прозрачной и удивительно гармоничной прозы Лермонтова ;
33. художественный мир создан слишком поспешно, без всякого чувства меры и гармонии, которым должен подчиняться даже самый иррациональный шедевр;
34. в каком-то смысле Д-й слишком рационалистичен в своих топорных методах;
35. и хотя события у него – всего лишь события духовной жизни, а герои – ходячие идеи в обличье людей, их взаимосвязь и развитие этих событий приводятся в действие механическими приемами, характерными для примитивных и второстепенных романов к.18 и нач.19 в.
36. в качестве романов его книги рассыпаются на куски, в качестве пьес – они слишком длинны, композиционно рыхлы и несоразмерны;
37. описывая своих героев Д-й бывает не слишком остроумен, но подчас весьма язвителен (далее следует блестящее описание заглушения «Марсельезы» «Августином»);
38. «Братья Карамазовы» - великолепный пример детективного жанра… Роман этот длинный и любопытный. В нем много примечательного, даже названия глав… Перед нами не роман, а скорее либретто какого-то эксцентричного водевиля;
39. всю длинную, вялую историю старца Зосимы можно было бы исключить без всякого ущерба для сюжета, скорее это только бы придало книге цельности и соразмерности;
40. в эту прекрасную историю о мальчике Илюше, его друге Коле, собаке Жучке, серебряной пушечке, капризных выходках истеричного отца – даже в эту историю Алеша вносит неприятный елейный холодок… Сумеречные тропы уводят читателя в угрюмый мир холодного умствования, покинутый гением искусства .
В.Набоков – прекрасный писатель, эстет, тонкий ценитель русскоязычной классической литературы, любящий свою Россию – не мог не видеть достоинств русского «гения искусства» (Набоков, 219), создавшего совсем непросто читаемые и далеко не так легко постигаемые произведения. Поэтому уместно предположить, что указанные отрицательные черты феномена Достоевского условны, источником и образцом характеристик и путей понимания художественных текстов для думающих и внимательных (а не несведущих) читателей быть не могут, а служат лишь инструментом для воплощения истинной идеи в оценке мастера мастером.И содержание этой идеи вызревает в процессе вдумчивого и неоднократного чтения текста лекции, с пережевыванием и смакованием отдельных кусочков.
Набоков так хорошо видел, понимал и ценил приемы Достоевского-мастера, что использовал эти приемы при написании своей лекции о Достоевском, тем самым «закодировав» этот текст, как шахматную партию, сыгранную наоборот. (Идее отражения жизни-партии, как в «страшном зеркале» Достоевского, посвящен и роман «Защита Лужина». (Достоевский… производит гнетущее действие на психику современного человека, ибо как в страшном зеркале…(с.160) Там герой не в шахматы играет – священнодействует, обдумывая и представляя партии и желая создать такую, чтобы наоборот…)
Для воплощения своей идеи оценки творчества Достоевского «от обратного» Набоков придумывает метод уравновешивания или зеркального отражения: на каждое обвинение он приводит оправдание, демонстрируя все это на собственном тексте.
Говоря о пошлости Д-го, сам пользуется пошлым приемом пересказа («Идиот»);
Обвиняет Д-го в крайностях – и сам позволяет себе крайности в обвинении («религиозные мотивы тошнотворны своей безвкусицей» - с.209);
Обвиняя в противоречивости, сам противоречит в пределах данной лекции: то говорит о вспышках непревзойденного юмора и исключительно талантливом юмористе (с.176, 202), то, что Д-й не обладает настоящим чувством юмора (с.210);
Упрекая Д-го в издевательствах, сам издевается изощренно, уничтожая одной фразой: прелестный шарж на Тургенева… (с.210) или «по выражению Бунина, эта манера Д-го «совать Христа где надо и не надо» (с.183);
Указывает на вечную поспешность и небрежность Д-го в отделке произведений и сам комкает лекцию, сводя оценку огромных романов к 3-4-м страницам, тогда как «Запискам из подполья» уделяет 12…
В.Набоков не считается с аудиторией – его лекция является сама по себе художественным произведением. Обвинить Набокова можно, разве что, в том, что он всеми силами старается отвратить, а тем самым и оградить, западного слушателя от Д-го, старательно выпячивая отрицательные формулировки.
Не боится В.Набоков и быть скомпрометированным, что подчеркивает его мастерство и умышленное использование «запрещенных» приемов:
1. отделяет себя от аудитории (трудность моя состоит в том, что не все читатели, к которым я сейчас обращаюсь, достаточно просвещенные люди);
2. первая книга Д-го «Бедные люди» поразила и критиков, и читателей… Родился новый Гоголь!..;
3. Некрасов и Григорович ворвались в комнату (к Д-му), задушили сочными российскими поцелуями… Д-й прослезился от радости;
4. во время предварительного следствия Д-й находился в Петропавловской крепости, где начальником был генерал Набоков – мой предок;
5. я знал Розанова, когда он был уже женат на другой (не возлюбленной Д-го);
6. Д-й умер, заслужив всеобщее признание и почитание;
7. я бы хотел, чтобы вы оценили «Преступление и наказание» именно с этой т.зр.: перевешивает ли эстетическое наслаждение, которое вы испытываете, сопровождая Д-го в его путешествиях в глубь больных душ, другие чувства: дрожь отвращения и нездоровый интерес к подробностям преступления;
8. повторяется: о неизменяемости героев говорит трижды – 183, 188;
9. … все герои в том или ином романе действуют, как опытные шахматисты в сложной шахматной партии;
10. Н-в допускает такие суждения, как «автор думал… если бы он сделал так, а не иначе…чувствуя слабость своей позиции…»;
11. странные выводы: (к роману ПН)…страстная убежденность Д-го в том, что физическое страдание и смирение исправляют человеческую природу, коренится в его личной трагедии – он упорно считал, что вернулся из Сибири исправленным;
12. всю среднюю часть лекции подробно разбирает «Записки из подполья», по главам, и каждую ругает, НО тут же: посредственные подражатели Д-го, как французский журналист Сартр, продолжают пописывать в том же духе и по сей день;
13. Д-ий обладал замечательным чувством смешного, вернее трагикомического, его можно назвать талантливым юмористом, но юмор у него все время на грани истерики;
14. какой невероятный вздор, но вздор грандиозный, достигший своего пика, со вспышками гениальных озарений, освещающих весь этот мрачный и безумный фарс;
15. эта постоянная оглядка на читателя… идет из русской литературной традиции – Пушкин в «ЕО», Гоголь в «МД»… но заигрывать с чем-либо также заимствовано из западных романов;
16. книга – БрК – представляет собой типичный детектив, лихо закрученный уголовный роман, его действие разворачивается медленно … Сюжет развивается так, что читатель долгое время должен гадать, кто же убийца (???), --
все эти высказывания подтверждают игру автора лекции.
В.Набоковым была создана изощренная мистификация, возносящая Д-го на пьедестал. Мастер мог себе это позволить, будучи совершенно уверенным в совершенстве Д-го и своем мастерстве. Он не боялся быть скомпрометированным, а просто использовал прием Д-го – «от обратного». Густота зеркальных отражений так к концу нарастает, что неизбежно разбивается о заключительный возглас – ГЕНИЙ ИСКУССТВА!
Как построена лекция (43 страницы)?
I . Вступительная часть (14 страниц).
1. Вступление
В.Набоков начинает со слов Белинского из «Письма к Гоголю» - за чтение которого в т.ч. Д-ий обвинялся по делу Петрашевцев, - где только слова о «пробуждении в народе чувства человеческого достоинства» хоть какое-то отношение к теме имеют. Почему с него начинает мэтр? Чтобы начать с известного западному слушателю критика? С критика, имевшего свой собственный критический инструментарий, отличный от всего остального? Чтобы так ввести Достоевского? Именно лекцию о нем Набоков начинает возносящими художника словами о взгляде на литературу «под единственно интересным <ему> углом, как на явление мирового искусства и на проявление личного таланта». И тут же снижает: «с этой т.зр. Достоевский писатель не великий, а довольно посредственный, со вспышками непревзойденного юмора, которые, увы, чередуются с длинными пустошами литературных банальностей». А потом опять возносит: «Однако трудность моя состоит в том, что не все читатели, к которым я сейчас обращаюсь, достаточно просвещенные люди. Я бы сказал, что добрая треть из них не отличает настоящую литературу от псевдолитературы».И некое признание: «Не скрою, мне страстно хочется Достоевского развенчать. Но я отдаю себе отчет в том, что рядовой читатель будет смущен приведенными доводами».
2. Биографическая справка
Допуская неточности (страдал неврастенией и эпилепсией с детства, публикация БЛ в «Современнике», а на самом деле в «Петерб. сборнике» в 1846 г. ), т.е. не придавая большого значения словам, и выпячивая себя – свой род – и свое знание русской натуры (Некр. И Григорович среди ночи задушили Д-го сочными российскими поцелуями; Д-й прослезился от радости; тург. Прозвал Д-го прыщом на носу рус.лит-ры; начальником Петр. Крепости был мой предок ген.Набоков; болезненная ф. христианства как выход на каторге; Я знал Розанова – мужа любовницы Д-го, - когда он был уже женат на другой… ), Набоков говорит о незабываемом впечатлении речи о Пушкине на фоне роста русского нац. самосознания и смерти Д-го, заслужившего всеобщее признание и почитание.
3. Оценка художественных принципов.
В.Набоков указывает (с.184-185) «метод обращения с литературой – простейший и важнейший… Книги, которые вы любите, нужно читать, вздрагивая и задыхаясь от восторга… Литературу, настоящую литературу, не стоит глотать залпом, как снадобье, полезное для сердца или ума, этого «желудка» души. Литературу надо принимать мелкими дозами, раздробив, раскрошив, размолов, - тогда вы почувствуете ее сладостное благоухание в глубине ладоней; ее нужно разгрызать, с наслаждением перекатывая языком во рту – тогда и только тогда вы оцените по достоинству ее редкостный аромат, и раздробленные, размельченные частицы вновь соединятся воедино в вашем сознании и обретут красоту целого, к которому вы подмешали чуточку собственной крови ».
В этих словах воспроизводится сущность сакрального ритуала – чтения книги. И скорее всего книги Достоевского (о сакральном восприятии книг Д-го говорилось в докладе по опросной анкете в Ст. Руссе).
Далее Набоков говорит о том, что, «принимаясь за работу, художник ставит себе определенную задачу… Мир, ради этого созданный, может быть совершенно нереальным… но должен вызывать доверие у читателя… В сущности, подлинная мера таланта есть степень непохожести автора и созданного им мира, какого до него никогда не было, и что еще важнее – его достоверность», и предлагает оценить мир Д-го с этой точки зрения.
Здесь же Набоков, не поленившись порыться в мед. справочниках, составляет список психических заболеваний, которыми страдают герои Д-го, что позволяет ему подвергнуть сомнению «реализм» или «человеческий опыт писателя», создавшего целую галерею неврастеников и душевнобольных. При этом надо условиться, что Д-й – прежде всего автор детективных романов, где каждый персонаж… остается тем же самым до конца… все герои в том или ином романе действуют, как опытные шахматисты в сложной шахматной партии . Мастер хорошо закрученного сюжета, Д-й прекрасно умеет завладеть вниманием читателя, умело подводит его к развязкам и с завидным искусством держит читателя в напряжении.
Удивительно, но в романе «Защита Лужина» - одном из самых неоднозначных, выстроенном по законам шахматной партии –упоминается Достоевский, который производит гнетущее действие на психику современного человека, ибо как в страшном зеркале…(с.160) Там герой не в шахматы играет – священнодействует, обдумывая и представляя партии и желая создать такую, чтобы наоборот…
II . «Преступление и наказание» 1866 г. (5 страниц) Оканчивается: Страстная убежденность Д-го в том, что физическое страдание и смирение исправляют человеческую природу, коренится в его личной трагедии: должно быть, он чувствовал, что живший в нем свободолюбец, бунтарь, индивидуалист изрядно стушевался за годы, проведенные в Сибири, утратил природную непосредственность, но упорно считал, что вернулся оттуда «исправленным».
III . «Записки из подполья» 1864 г. (12 страниц) Квинтэссенция Достоевщины, заключающаяся в прекрасном стиле, мастерском и безошибочном ведении партий, в воспроизведении в небольшом заурядном эпизоде полной драмы и трагедии жизни с началом, кульминацией и развязкой сюжета.
Оканчивается: Возвышенные страдания, возможно, лучше, чем дешевое счастье. Вот и все.
IV . «Идиот» 1868 г. (3 страницы) Набоков показывает, как пошло выглядит пересказ романа, который пересказать нельзя, а только прочитать-прожить, строчку за строчкой. Крайняя открытость формулировок уравновешивается крайне резкой формулировкой – религиозные мотивы тошнотворны своей безвкусицей, - чем нейтрализует свои обвинения.
Оканчивается: Однако сам сюжет построен искусно, интрига разворачивается с помощью многочисленных искусных приемов. Правда, иные из них, если сравнить с Толстым, больше смахивают на удары дубинкой вместо легкого касания перстами художника; впрочем, многие критики, возможно, не согласятся со мной.
V . «Бесы» 1872 г. (4 страницы) Оканчивается: («Марсельеза» принуждена с « Mein lieber Augustin » петь в один такт… но смиряется совершенно) « Augustin » переходит в неистовый рев
VI . «Братья Карамазовы» (5 страниц) Оканчивается: Но стоит появиться Алеше, как мы тотчас же погружаемся в совершенно иную, безжизненную стихию. Сумеречные тропы уводят читателя в угрюмый мир холодного умствования, покинутый гением искусства .
История происхождения текста на русском языке не совсем ясна, не указывается источник перевода. Это отмечается несколькими филологами-исследователями, в том числе и А.А.Илюшиным (Philologica 3-1996 ).
Лектор - человек настроения. Сегодня он может говорить одно, завтра - другое, чуть ли не противоположное. Так, он сердится на тех, кто вменяет в заслугу большим писателям простоту их слога: «Запомните: „простота“ - это вздор, чушь. Всякий великий художник сложен» (с. 309). Но, если нужно, лектор готов спеть гимн простоте: «Я утверждаю, что простой <...> человек редко бывает пошляком <...> в России когда-то существовал культ простоты и хорошего вкуса <...> Гоголь, Толстой, Чехов в своих поисках простоты и истины великолепно изобличали вульгарность» (с. 388). Выходит, что простоту уместно клеймить в угоду сложности и превозносить в укор пошлятине.
Достоевский. К нему Набоков относится с откровенной агрессивностью и антипатией, считая его «довольно посредственным» писателем, произведения которого по недоразумению воспринимаются недостаточно просвещенными читателями как нечто более интересное и художественное, чем «всякая дребедень» и «вздор» (с. 176). «Не скрою, - прибавляет лектор, - мне страстно хочется Достоевского развенчать» (с. 176). Именно так: Писареву - Пушкина, Толстому - Данта и Шекспира, Набокову - Достоевского. Давно пора к этому привыкнуть, но всё же не устаешь удивляться. Когда автор «Дара» ниспровергал Чернышевского, он занял более хитроумную позицию: пасквиль на революционера-демократа пишет не он сам, а его герой, причем по крайней мере один из персонажей резонно этот пасквиль осуждает.
Предваряя наши возражения по существу, отметим любопытный курьез, вкравшийся в набоковскую лекцию. Некрасов, изволите видеть, издавал в 1840-х годах «влиятельный литературный журнал „Современник“ <...> Напечататься в „Современнике“ было достаточно, чтобы составить себе имя <...> „Бедные люди“ были напечатаны в некрасовском „Современнике“» (с. 177-178). В действительности от Плетнева к Некрасову и Панаеву «Современник» перешел только в 1847 г., а «Бедные люди» были опубликованы в «Петербургском сборнике» в 1846 г. Если издатели набоковских лекций обратили внимание на содержащуюся в них дезинформацию, почему они оставили ее без комментария, в котором, пусть в предельно мягкой и деликатной форме, исправлялись бы эта и подобные ей ошибки ?
Набоков пишет, что долго не мог понять, что же собственно его так раздражает и коробит в «Преступлении и наказании». Наконец им была обнаружена «фраза, не имеющая себе равных по глупости во всей мировой литературе» (с. 189). Откроем 4-ю (а не 10-ю, как указано критиком) главу четвертой части романа и прочитаем превосходную фразу, которую цитирует и поносит Набоков: «Огарок уже давно погасал в кривом подсвечнике, тускло освещая в этой нищенской комнате убийцу и блудницу, странно сошедшихся за чтением вечной книги». Развенчателю не внятен изумительный ритм этой прозы (заметим, ни одного «спондея», то есть двух ударений подряд). А как тонко писатель срифмовал Раскольникова и Соню - «убийцу и блудницу»! Чем же всё-таки, по мнению критика, плоха приведенная им фраза, «отчего она так груба и безвкусна» (с. 189)? Оттого якобы, что нельзя на одну доску ставить злодея-убийцу и добрую, хорошую девушку, вынужденную продавать свое тело, чтобы прокормить семью. Но ведь это не Достоевский, а Раскольников настаивает, что и он и Соня преступили роковую черту, погубили себя и потому у них много общего. Сам же Достоевский говорит о них как о «странно сошедшихся». Слово странно как будто не замечено критиком, усмотревшим здесь мелодраматизм, фальшь и даже нехристианскую (?) мораль.
Набоков время от времени вспоминает о своей установке не осуждать писателей
за нереальность созданного ими мира. Достоевский плох не тем, что его мир
нереален, а тем, что он создан поспешно, без чувства меры, так, что в него
невозможно и не хочется верить. Но на деле порою получается так, что осуждается
именно нереальность: Набоков повторяет за Кропоткиным, что такие, как
Раскольников, не убивают, что Порфирий Петрович и Свидригайлов «принадлежат к
области романтического изображения» (с. 193); Соня - тоже фигура
выдуманная (благородная добродетельная проститутка). В этом чувствуется
предвзятость. Нужно слепо отвергать Достоевского, чтобы не увлечься чарующим
образом Свидригайлова и даже не упомянуть о Ставрогине в лекции о «Бесах».
Предвзятость есть и в оценках стиля. Нелюбимому писателю не прощается то, что
прощается любимому: «достоевское» многословие раздражает, толстовское - нет;
повторы у Достоевского производят впечатление тошнотворной назойливости, а у
Толстого станут «поиском истины наощупь
Часто ход набоковской мысли, развенчивающей Достоевского, сводится к следующему силлогизму: гениальность несовместима с поспешностью, мелодраматизмом, фальшью, банальностью и т. п.; у Достоевского всё это есть; следовательно, Достоевский не гений. Мы бы предпочли другой, обратный этому, силлогизм: Достоевский гений; он грешит поспешностью, мелодраматизмом и т. п.; следовательно, всё это совместимо с гениальностью. Оба силлогизма основаны на догматико-аксиоматической посылке. Проще и человечнее признать, что и у гениев случаются недостатки и промахи, которые не должны заслонять их достоинств. Впрочем, кое-какие достоинства за Достоевским признает и Набоков: он «великий правдоискатель, гениальный исследователь больной человеческой души» (с. 211), у него мастерски построенные сюжеты, «вспышки непревзойденного юмора» (с. 176)
Гадость Набокова — это не только "Лолита", хотя это та еще гадость, и фокусы с нимфеткой здесь вообще не при чем, роман отвратителен даже не столько своей мертвецкой бездушностью, сколько невыносимо жеманным самолюбованьем. Но я сейчас про другую гадость Набокова — про его лекцию о Достоевском. Это не первая лекция Набокова, ввергающая меня в шок своим откровенным непрофессионализмом, первой была его лекция про роман Льва Толстого "Анна Каренина". Однако лекция про Достоевского превзошла все мыслимые читательские пределы.
Про данное набоковское сочинение не раз уже высказывались и набоковеды, и достоевисты — недоумевали, искали корни, выявляли суть и т.д., всё это крайне интеллигентно, со множеством сносок и общим скорбным выводом: не понял, не оценил. Как по мне, так все это разнообразие исследований совершенно излишне, потому что и без исследований все ясно. Лекция Набокова о Достоевском — это обычная трепещущая ненависть и зависть по трем основным причинам:
1) потому что Достоевский в своих произведениях — настоящий мужик, а значит, отец и учитель, и люди-читатели это чувствуют, а потому и тянутся к нему, потому и идут к нему по его живой духовной тропинке;
2) потому
что Достоевский любил Россию;
3) потому
что Достоевский позволял себе любить Россию открыто — всюду и вслух.
И вот однажды В. Набокову ну очень сильно захотелось покидаться в Достоевского хоть чем-нибудь. В как писателя, разумеется. Хотя в как человека — тоже мало не показалось. Типа Достоевский не писатель. В том смысле, что "не великий, а довольно посредственный". Хотя при этом и "со вспышками непревзойденного юмора". С которыми тоже оказалось всё не слава богу — оказалось, что и эти похвальные вспышки таки "чередуются с длинными пустошами литературных банальностей".
Ну захотелось и захотелось, чего бы, казалось бы, проще. Ан нет. На пути этого страстного желания встал — только не смейтесь — рядовой читатель
. Правда-правда, сама сначала глазам своим не поверила. Тот самый рядовой читатель, тупее которого уже не найти: до такой степени недостаточно просвещенный
, что уже в принципе не способный отличить настоящую литературу от псевдолитературы
, а потому привыкший читать всякую
дребедень
. Быдло, одним словом. Которое только и делает, что читает Достоевского. Кто не верит, то вот она, эта незабвенная цитата из лекции Набокова:
"Однако трудность моя состоит в том, что не все читатели
, к которым я сейчас обращаюсь, достаточно просвещенные люди
. Я бы сказал, что добрая треть
из них не отличает настоящую литературу от псевдолитературы
, и им-то Достоевский, конечно, покажется интереснее и художественнее, чем всякая дребедень
вроде американских исторических романов или вещицы с непритязательным названием ≪Отныне и вовек≫ и тому подобный вздор. <…> Не скрою, мне страстно хочется Достоевского развенчать. Но я отдаю себе отчет в том, что рядовой читатель
будет смущен
приведенными доводами
".
Как говорится: аж до слез.
Как либералу всегда достается плохой русский народ, так и лектору Набокову — как только речь зашла о Достоевском, тут же достался плохой читатель, по скудости и неразвитости своей не способный согласиться с великими набоковскими доводами. Аж целая треть таких вот нерадивых читателей.
А чтобы две оставшиеся читательские трети им по наивности не уподобились и не сорвались с лекторского крючка, Набоков пускается на весьма неприличную уловку, для порядочного человека непозволительную и для звания большого писателя недостойную: он ставит свой пассаж про рядового быдлочитателя задолго впереди самих обещанных выводов, которые этому рядовому читателю все равно не понять и которые только попусту смутят
этого рядового читателя — видимо, своей необыкновенной сложностью и глубиной. Таким образом, у оставшихся читателей выбор оказывается невелик: либо ты соглашается с выводами Набокова — и тогда ты умница и эрудит, либо ты продолжаешь любить Достоевского — и тогда ты быдло и редиска.
Каковы же эти набоковские выводы, долженствующие смутить недалеких любителей "всякой дребедени"? Если вкратце, то выводы прославленного лектора таковы:
1. Убийца Раскольников и проститутка Мармеладова у Достоевского заняты странным делом — они вместе читают библию. «Убийца и блудница за чтением Священного Писания — что за вздор!" Убийца и проститутка не могут читать библию, тем более вместе, так не бывает, "это низкопробный литературный трюк". Кто угодно может читать библию, тем более вместе, но не убийца и проститутка. Это "грубо" и "безвкусно".
2. Достоевский ничем не доказал нам, что Соня Мармеладова проститутка. Ни разу не показал нам ее за работой, ни разу не продемонстрировал читателю сам рабочий процесс — "мы ни разу не видим, как она занимается своим ремеслом". Так почему мы должны верить, что она проститутка? Где доказательства? Где свидетели? Где участники процесса? Ничего нет. Получается, что "мы должны поверить автору на слово, но настоящий художник не допустит, чтобы ему верили на слово" — настоящий художник обязательно покажет процесс и продемонстрирует клиентов.
3. В "Братьях Карамазовых", что вообще характерно для писателя, "отсутствуют описания природы". Вернее, они там присутствуют, да вот беда — не сами по себе, а все время с каким-то нравственным оттенком. Нет бы автор взял да написал эдак высокохудожественно, без смысла: лес, речка, дерево, облако, цветок — братья Карамазовы весело шли мимо этих предметов. Так нет же, Достоевский так и норовит придать случайной природе какой-то скучный нравственный оттенок, какой-то одушевленный смысл. Нафига?
3. Достоевскому плевать, как одеты его герои: "В его мире нет погоды, поэтому как люди одеты, не имеет особого значения". Нет, все-таки удивительная наблюдательность — эта самая набоковская наблюдательность ни о чем, чем, кстати сказать, под завязку заполнена "Лолита". Я бы сюда добавила преступное пренебрежение Достоевским педикюром и парикмахерским искусством.
4. Князь Мышкин — это "Иванушка-дурачок", "бессовестный, непоэтичный и непривлекательный тип <…> сын своего народа", а Рогожин — "жертва эротомании". Почему чрезмерно совестливый, даже себе во вред, Мышкин оказался вдруг у Набокова бессовестным — понятно: русские люди, судя по приведенной реплике лектора, вернее те их них, что живут в России или возвращаются в нее, они же все сплошь непривлекательные, непоэтичные, бессовестные дураки, читающие всякую дребедень типа Достоевского, вот и тишайший Мышкин такой же. Но почему Рогожин вдруг оказался эротоманом, вот это уже настоящая загадка. В каком месте Набоков вдруг обнаружил у Рогожина гиперсексуальность, как добровольный и строгий отказ Рогожина от полового насилия над Настасьей Филипповной вдруг превратился в уме Набокова в чрезмерную половую возбудимость — об этом лекция категорически умалчивает.
5. Что же касается самого Достоевского, то каторга, по мнению Набокова, Достоевского сломала — он вернулся с нее другим человеком: на каторге Достоевский, четыре года проживая среди убийц и насильников, не просто открыл в себе веру в Бога, а, по мнению Набокова, приобрел "болезненную форма христианства". Это первое.
Второе: вместо того, чтобы и дальше отрицать бога и призывать к свержению верховной российской власти, Достоевский внезапно пришел к выводу, что бог есть, а революции России вредны, и "теперь его политическое кредо звучало как ≪православие, самодержавие и народность≫ — три кита, на которых держалось реакционное славянофильство".
А то самое "западное вольнодумство" (нет, ну как звучит!), которым восхищается Набоков и которое как раз и призывало Россию взрывать и убивать, стало для Достоевского "воплощением западной заразы и дьявольским наваждением, призванным разрушить славянский и христианский мир".
Такой пересмотр своей позиции, такой думаный-передуманый за четыре года каторги отказ от свободолюбца и бунтаря в пользу патриотизма и признания доминанты общественной пользы над индивидуализмом (когда право жрать устрицы белон важнее существования самой России) Набоков называет личной трагедией
Достоевского и утратой природной непосредственности
:
"Страстная убежденность Достоевского в том, что физическое страдание и смирение исправляют человеческую природу, коренится в его личной трагедии: должно быть, он чувствовал, что живший в нем свободолюбец, бунтарь, индивидуалист изрядно стушевался за годы, проведенные в Сибири, утратил природную непосредственность, но упорно считал, что вернулся оттуда «исправленным».
Ну и третье: Достоевский навсегда потерял интерес к атеисту и революционеру Белинскому, проповедующему ненависть к России и распространяющему ложь о ней, типа такой, любимой Набоковым (из письма Белинского к Гоголю):
"Россия <…> представляет собою ужасное зрелище страны, где люди торгуют людьми, не имея на это и того оправдания, каким лукаво пользуются американские плантаторы, утверждая, что негр не человек; страны, где люди сами себя называют не именами, а кличками: Ваньками, Васьками, Стешками, Палашками; страны, где, наконец, нет не только никаких гарантий для личности, чести и собственности, но нет даже и полицейского порядка, а есть только огромные корпорации разных служебных воров и грабителей!".
Под самый же конец своей замечательной лекции Набоков отнял-таки у Достоевского то единственное, что позволил ему иметь в начале своего лекционного творчества — "непревзойденный юмор", завершив тем самым перечень своих доводов, которые, как мы помним и боимся, еще не каждому читателю дано восхищенно оценить: "Не обладая настоящим чувством юмора, Достоевский с трудом удерживается от самой обыкновенной пошлости, притом ужасно многословной". Вот так. А кто с Набоковым не согласен — тот, понятное дело, рядовой читатель, не способный отличить.
И напоследок хочется вспомнить расхожую набоковскую цитату из его лекции о Достоевском, которую очень любят некоторые наши литературные критики: "Литературу надо принимать мелкими дозами, раздробив, раскрошив, размолов, — тогда вы почувствуете ее сладостное благоухание в глубине ладоней; ее нужно разгрызать, с наслаждением перекатывая языком во рту — тогда и только тогда вы оцените по достоинству ее редкостный аромат, и раздробленные, размельченные частицы вновь соединятся воедино в вашем сознании и обретут красоту целого, к которому вы подмешали чуточку собственной крови".
Данная цитата — отличная дубинка для тех писателей, чьи произведения не издают сладостного благоухания и не вызывают наслаждения от перекатывания языком; чьи произведения — не игрушечные карамельки, не размельченные ароматные частицы с эротической капелькой крови от случайной прикушенности, а грубый духовный хлеб с насущным замесом на крови. Не пицца, а пища.
Но, видимо, это способны понять только очень рядовые читатели.
Annotation Тем не менее, я в своем курсе собираюсь подробно разбирать произведения действительно великих писателей - а именно на таком высоком уровне и должна вестись критика Достоевского. Во мне слишком мало от академического профессора, чтобы преподавать то, что мне не нравится. Не скрою, мне страстно хочется Достоевского развенчать. Но я отдаю себе отчет в том, что рядовой читатель будет смущен приведенными доводами. ...
Набоков Владимир
Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке ModernLib.Ru
Эта же книга в других форматах
Приятного чтения!
Набоков Владимир
Федор Достоевский
Владимир Набоков
Лекции по русской литературе
Федор Достоевский
(перевод А. Курт)
Белинский в "Письме к Гоголю" (1847) писал: "...Вы не заметили, что Россия видит свое спасение не в мистицизме, не в аскетизме, не в пиэтизме, а в успехах цивилизации, просвещения, гуманности. Ей нужны не проповеди (довольно она слышала их!), не молитвы (довольно она твердила их!), а пробуждение в народе чувства человеческого достоинства, столько веков потерянного в грязи и навозе, - права и законы, сообразные не с учением церкви, а с здравым смыслом и справедливостью, и строгое по возможности их выполнение. А вместо этого она представляет собою ужасное зрелище страны, где люди торгуют людьми, не имея на это и того оправдания, каким лукаво пользуются американские плантаторы, утверждая, что негр не человек; страны, где люди сами себя называют не именами, а кличками: Ваньками, Васьками, Стешками, Палашками; страны, где, наконец, нет не только никаких гарантий для личности, чести и собственности, но нет даже и полицейского порядка, а есть только огромные корпорации разных служебных воров и грабителей! Самые живые, современные национальные вопросы в России теперь: уничтожение крепостного права, отменение телесного наказания, введение по возможности строгого выполнения хотя тех законов, которые уже есть. Это чувствует даже само правительство (которое хорошо знает, что делают помещики со своими крестьянами и сколько последние ежегодно режут первых), что доказывается его робкими и бесплодными полумерами в пользу белых негров..."
Я испытываю чувство некоторой неловкости, говоря о Достоевском. В своих лекциях я обычно смотрю на литературу под единственным интересным мне углом, то есть как на явление мирового искусства и проявление личного таланта. С этой точки зрения Достоевский писатель не великий, а довольно посредственный, со вспышками непревзойденного юмора, которые, увы, чередуются с длинными пустошами литературных банальностей. В "Преступлении и наказании" Раскольников неизвестно почему убивает старуху-процентщицу и ее сестру. Справедливость в образе неумолимого следователя медленно подбирается к нему и в конце концов заставляет его публично сознаться в содеянном, а потом любовь благородной проститутки приводит его к духовному возрождению, что в 1866 г., когда книга была написана, не казалось столь невероятно пошлым, как теперь, когда просвещенный читатель не склонен обольщаться относительно благородных проституток. Однако трудность моя состоит в том, что не все читатели, к которым я сейчас обращаюсь, достаточно просвещенные люди. Я бы сказал, что добрая треть из них не отличает настоящую литературу от псевдолитературы, и им-то Достоевский, конечно, покажется интереснее и художественнее, чем всякая дребедень вроде американских исторических романов или вещицы с непритязательным названием "Отныне и вовек" и тому подобный вздор.
Тем не менее, я в своем курсе собираюсь подробно разбирать произведения действительно великих писателей - а именно на таком высоком уровне и должна вестись критика Достоевского. Во мне слишком мало от академического профессора, чтобы преподавать то, что мне не нравится. Не скрою, мне страстно хочется Достоевского развенчать. Но я отдаю себе отчет в том, что рядовой читатель будет смущен приведенными доводами.
Федор Михайлович Достоевский родился в 1821 г. в довольно бедной семье. Его отец служил лекарем в одной из московских больниц для бедных, а положение лекаря в России было тогда весьма скромным, и семья Достоевских жила в довольно убогом квартале и в условиях, чрезвычайно далеких от роскоши. Его отец являл собою домашнего тирана и был убит при невыясненных обстоятельствах. Критики фрейдистского толка склонны усматривать автобиографический момент в отношении Ивана Карамазова к убийству отца хотя Иван и не был настоящим отцеубийцей, но, зная о готовящемся преступлении и не предотвратив его, стал соучастником. По мнению этих критиков, Достоевский, собственный отец которого был убит кучером, всю жизнь мучился похожим комплексом вины. Как бы то ни было, Достоевский несомненно страдал неврастенией и с детства был подвержен таинственному недугу эпилепсии. Несчастья, выпавшие на его долю позже, усугубили болезненное состояние его духа и обострили недуг.
Сначала Достоевский учился в московском пансионе, а затем в Военно-инженерном училище в Петербурге. Он был равнодушен к военному делу, но отец мечтал о военной карьере для сына. Но и в училище он отдавал большую часть времени изучению литературы. После окончания, как все выпускники этого учебного заведения, он отслужил сколько полагалось в департаменте. В 1844 г. он оставил службу и целиком посвятил себя литературе. Его первая книга "Бедные люди" (1846) поразила и критиков, и читателей. Существует множество легенд о том, как она была встречена. Друг Достоевского, писатель Дмитрий Григорович, уговорил его показать рукопись Некрасову, в то время издававшему наиболее влиятельный литературный журнал "Современник". Некрасов и его приятельница Авдотья Панаева устроили в редакции журнала литературный салон, куда были вхожи все литературные знаменитости того времени. Тургенев, а вслед за ним и Толстой входили в число его постоянных гостей вместе с критиками левого направления Чернышевским и Добролюбовым. Напечататься в "Современнике" было достаточно, чтобы составить себе имя. Достоевский отдал роман Некрасову, а ночью в постели не мог отделаться от дурных предчувствий: "Они будут смеяться над моими "Бедными людьми"", - твердил он про себя. Но в четыре часа утра его разбудили Некрасов и Григорович. Они ворвались к нему в комнату, задушили сочными российскими поцелуями, рассказали, что сели читать рукопись вечером и не могли оторваться, пока не прочли ее до конца. От избытка чувств они решили разбудить автора и не медля ни секунды сообщить ему о своем впечатлении. "Ну и что же, что он спит, это поважнее сна", решили они.
Некрасов отдал рукопись Белинскому, объявив при этом, что родился новый Гоголь. "Гоголи у вас растут, как грибы", - сухо заметил Белинский. Но прочитав "Бедных людей", пришел в такой же восторг, тотчас потребовал, чтобы его представили новому автору, и сам обрушил на него поток комплиментов. Достоевский прослезился от радости; "Бедные люди" были напечатаны в некрасовском "Современнике". Успех был огромен, но, к сожалению, непродолжителен. Его вторая повесть "Двойник" (1846) - лучшая и, конечно, значительно более совершенная, чем "Бедные люди", - была принята довольно холодно. Но Достоевский уже успел возомнить о себе невесть что и, наивный, неотесанный, плохо воспитанный, не раз умудрился поставить себя в глупое положение и перессорился со своими новыми друзьями и поклонниками. Тургенев прозвал его прыщом на носу русской литературы.
Юношеские политические симпатии Достоевского были на стороне радикалов и отчасти западников. Он также примыкал к тайному обществу молодых людей, последователей Сен-Симона и Фурье, не являясь, однако, его фактическим членом. Эти молодые люди собирались в доме служащего государственного департамента Михаила Петрашевского, где зачитывали вслух и обсуждали сочинения Фурье, беседовали о социализме и критиковали правительство. После волны революций, захлестнувшей Европу в 1848 г, в России началась реакция, правительство было встревожено и обрушилось на всех инакомыслящих. Петрашевцы были арестованы, в том числе и Достоевский. Его обвинили в участии в заговоре, распространении "Письма Белинского к Гоголю", полного оскорбительных выражений в адрес православной церкви и царской власти, и в попытке распространения антиправительственных сочинений с помощью частной типографии. Во время предварительного следствия он находился в Петропавловской крепости, где начальником был генерал Набоков, мой предок. (Переписка между генералом Набоковым и Николаем I об этом заключенном довольно забавна.) Приговор оказался суровым - восемь лет каторги в Сибири (этот срок позднее был наполовину уменьшен). Перед тем как приговоренным зачитали окончательное решение суда, с ними разыграли до предела жестокий фарс: объявили, что их ждет смертная казнь, привели на плац, раздели до белья и первую партию узников привязали к столбам. И лишь затем зачитали настоящий приговор. Один из приговоренных сошел с ума. Переживания этого дня оставили глубокий след в душе Достоевского и никогда не изгладились из памяти.
Читаю сборник лекций Набокова, написанных им для американских студентов. В аннотации сказано: "Обладая глубоко личным видением русской классики, В. Набоков по своему прочитывал известные произведения, трактуя их".
Очень по-своему! Например, Достоевского он терпеть не может, а у меня как раз был период сильного увлечения Достоевским, я и сейчас не соглашусь с оценкой Набокова, но он пишет так хорошо, что я с одинаковым интересом читала все его лекции, вне зависимости от того, совпадает или нет моё отношение к тому или иному писателю с отношением к нему Набокова.
Привожу отрывок из лекции о Достоевском, используя не кат, а спойлер, по-моему так лучше.
"Я порылся в медицинских справочниках и составил список психических заболеваний, которыми страдают герои Достоевского:
I Эпилепсия
Четыре явных случая: князь Мышкин в «Идиоте», Смердяков в «Братьях Карамазовых», Кириллов в «Бесах» и Нелли в «Униженных и оскорбленных».
1) Классический случай представляет собой князь Мышкин. Он часто впадает в экстатические состояния, склонен к мистицизму, наделен поразительной способностью к состраданию, что позволяет ему интуитивно угадывать намерения окружающих. Он педантично аккуратен, благодаря чему достиг невероятных успехов в каллиграфии. В детстве с ним часто случались припадки, и врачи пришли к заключению, что он неизлечимый «идиот»…
2) Смердяков, незаконнорожденный сын старика Карамазова от юродивой. Еще в детстве он выказывал чудовищную жестокость. Любил вешать кошек, потом хоронил их, совершая над ними богохульный обряд. Смолоду в нем развилось высокомерие, вплоть до мании величия… Он часто бился в припадках падучей… и т. д.
3) Кириллов - этот козел отпущения в «Бесах» - страдает падучей в начальной стадии. Мягкий благородный умный человек и все же явный эпилептик. Он точно описывает первые признаки надвигающегося приступа. Его заболевание осложняется манией самоубийства.
4) Характер Нелли не столь интересен для понимания природы эпилепсии, он ничего не добавляет к тому, что раскрывают три предыдущих случая.
II Старческий маразм
У генерала Иволгина из «Идиота» старческий маразм, усугубленный алкоголизмом. Это жалкое, безответственное существо, вечно клянчащее деньги на выпивку: «Я отдам, ей-богу, отдам». Когда его уличают во лжи, он на минуту теряется, но тут же снова принимается за старое. Именно эта патологическая склонность к вранью лучше всего характеризует состояние его ума, алкоголизм немало способствует распаду личности.
III Истерия
1) Лиза Хохлакова в «Братьях Карамазовых», девочка 14 лет, частично парализованная, паралич скорее всего порожден истерией и может быть вылечен разве что чудом… Она не по летам развита, очень впечатлительна, кокетлива, взбалмошна, страдает ночной лихорадкой - все симптомы в точности соответствуют классическому случаю истерии. По ночам ей снятся черти. А днем она мечтает, как будет чинить зло и разрушение. Она охотно пускается в размышления о недавно случившемся отцеубийстве, в котором обвиняют Дмитрия Карамазова: «всем нравится, что он убил», и т. д.
2) Лиза Тушина в «Бесах» все время на грани истерии. Она невероятно нервна и беспокойна, надменна, но при этом проявляет чудеса великодушия. Она подвержена странным причудам и припадкам истерического смеха, завершающегося слезами. Кроме этих откровенно клинических случаев истерии у героев Достоевского наблюдаются разнообразные формы истерических наклонностей: Настасья Филипповна в «Идиоте», Катерина Ивановна в «Преступлении и наказании» страдают «нервами», большая часть женских персонажей отмечена склонностью к истерии.
IV Психопатия
Психопатов среди главных героев романов множество: Ставрогин - случай нравственной неполноценности, Рогожин - жертва эротомании, Раскольников - случай временного помутнения рассудка, Иван Карамазов - еще один ненормальный. Все это случаи, свидетельствующие о распаде личности. И есть еще множество других примеров, включая нескольких совершенно безумных персонажей.
Сомнительно, можно ли всерьез говорить о «реализме» или «человеческом опыте» писателя, создавшего целую галерею неврастеников и душевнобольных."
Только что нашла оригинальную трактовку этой набоковской статьи: дескать, Набоков любит Достоевского, а всё это написал нарочно: "Набоков так хорошо видел, понимал и ценил приемы Достоевского-мастера, что использовал эти приемы при написании своей лекции о Достоевском, тем самым «закодировав» этот текст, как шахматную партию, сыгранную наоборот".
