Отошел ко Господу старец Адриан (Кирсанов). Райские истории отца адриана

До девятого дня после смерти душа каждого человека созерцает райские обители. Сегодня, в 9-й день преставления ко Господу , о Псково-Печерском подвижнике вспоминают те, кто уже здесь, на земле, рядом с ним был как в раю.

Почему отца Адриана боялись власти?

Но к нему и сюда шли и ехали люди, ищущие подлинного, не подделок. Иногда явно, иногда тайком пробирались, потому что попасть-то к нему было непросто.

Его молитва, кроткая и тихая исповедь помогали многим утверждаться в вере, бороться с невзгодами, нападками и различного рода испытаниями.

Мы помним его всегда кротким, тихим и смиренным, с детской улыбкой, утешающей собеседника. Своей тихостью и всепрощением он оставил светлую память в сердцах тех, кто был к нему близок и имел с ним духовное общение.

Архиерейская жизнь тоже нелегка, и я благодарен Богу за то, что когда меня назначили на Псковскую кафедру, я был утешен старцами: и протоиереем Николаем Залитским, и архимандритом Иоанном (Крестьянкиным), и отцом Адрианом.

Вечная память.

Встреча со старцем - это для нас личный опыт Богообщения

В течение 30 лет, начиная с 1964 года, отец Адриан по благословению лаврского старца раз или два раза в неделю совершал молебен на изгнание злых духов. Однажды я сам был свидетелем изгнания демона и полного исцеления страдавшей женщины всего лишь тремя словами подвижника. Впоследствии архимандрит Софроний (Сахаров) в своем письме отцу Адриану в 1993-м году сравнил это поистине жертвенное, редкое церковное служение с «пролитием крови»; он же год спустя в переписке и посоветовал батюшке оставить это тяжелое, уже непосильное, полное скорбей и чрезмерного подвига делание.

В сознании большинства этот подвиг связывается с вершинами духовного тайнознания, в то время как отец Адриан - это очень простой человек. Насколько прост был батюшка Иоанн (Крестьянкин), но он в свое время учился в Московской духовной академии, ему лишь диссертацию защитить не дали - арестовали. А отец Адриан - из кузнецов. Если вопрос, с которым я приходил к нему, был достаточно сложным, касающимся чего-то тонкого, например, из сферы догматики, отец Адриан говорил так:

Ты иди сейчас к Ивану, а я помолюсь.

Только идти надо было сразу, и результат превосходил все ожидания!

Общение с этими, казалось бы, обычными людьми убеждает в том, что главное отличие старцев - жизнь не для себя, а для других. А научиться этому можно, идя крестным путем страданий.

Впервые я оказался в Печорах в 1985-м г. Времена были нелегкими, общение со старцами власти старались пресекать. И тем не менее к отцу Иоанну и к о. Адриану всегда умудрялись проникать верующие с их неотложными жизненными вопросами. К о. Адриану привозили десятки больных людей, бесноватых, от глубоких стариков до детей, и он отчитывал их в Благовещенском храме. Это были нелегкие службы. Бесноватые кричали, визжали, вопили, ухали, рычали не своим голосом: «Не выйду», временами бросались на о. Адриана. И все это выносил немолодой уже батюшка, отнюдь не богатырского здоровья, подорванного еще в войну, во время воинской службы. И тем не менее он нес этот страшный крест, который понести было под силу очень немногим. Из тех, кто совершал отчитку на Северо-Западе, могу упомянуть только о. Василия Борина, который служил в храме в Васк-Нарве (скончался в 1993-м году). В случае с о. Василием бесы неистовствовали еще более: однажды бесноватая женщина, которую держали двое мужчин, вырвалась из их рук и неведомой силой была отброшена на целых два метра назад. На следующий день она в числе прочих паломниц несла тяжелое ведро с камнями на постройку забора вокруг храма и пела «Царице моя преблагая». Сходные случаи исцелений, хотя, может быть, и менее яркие, были и у архимандрита Адриана.

О. Адриан никогда никому не отказывал ни в молитве, ни в совете

Батюшка мужественно совершал свое служение вплоть до середины 1990-х годов, когда он претерпел страшное нападение демонских сил. После этого он произнес проповедь, суть которой состояла в следующем: «Никого больше я отчитывать не буду. Каяться надо, а не отчитываться». И действительно, без покаяния, без сердечного осознания своего греха (либо греха своего ближнего, если он неспособен приносить сознательную исповедь) бесполезны любые отчитки. Однако вплоть до своей кончины о. Адриан никогда никому не отказывал ни в молитве, ни в совете. Лишившись из-за болезней возможности принимать посетителей, он письменно общался со всеми, кто искал его помощи и духовного наставления.

Поражало, что при таком страшном служении, при таком духовном напряжении о. Адриан всегда был ровен, доброжелателен, собран, умеренно радостен. В нем ощущалась огромная духовная добрая сила и доброжелательность. К отцу Иоанну (Крестьянкину) шел больший поток посетителей, однако в отце Адриане совершенно отсутствовала какая-то ревность и недоброжелательность. Более того, некоторых из тех, кто искал его совета, он направлял к отцу Иоанну. В нем ощущалось подлинное смирение и удивительная доброта, скрытая внешней строгостью. Проповеди его были немногословны и глубоко православны и обращены к задачам практическим — исправлению жизни слушающих. Во время литургии в о. Адриане чувствовалась не только глубокая сосредоточенность, но и удивительная молитвенность, погруженность в таинство Евхаристии. Он жил литургией.

К чувству скорби и утраты, однако, примешивается радость. Отец Адриан свершил свой тяжкий земной подвиг и удалился в вечную обитель, «идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь безконечная». А земная Церковь приобрела на небесах еще одного молитвенника и заступника. За весь мир и за Россию.

Все мы - тухлые овечки, которые должны помнить о рае

, духовное чадо старца:

Батюшка постоянно благословлял смиряться. Так наставлял думать про себя: «Тухлая я овечка».

Там еще и вариации были: «вонючая» добавлять можно было.

Если мужчина к нему на исповедь подойдет, кается-кается; а батюшка его вдруг и озадачит:

Зови себя тухлым бараном!

Как это?! - смутится тот.

Бей себя в грудь: я тухлый баран, самый тухлый!!

Смирял: юристы тут работали дворниками. Помогали бесноватым оформлять пенсии, а сами жили от труда рук своих: подметали.

Кайся, кайся, - наставлял батюшка, все беседы сводил к этому. - Без покаяния нет спасения.

Его «отчитки» настолько потрясали сознание, - когда люди блеяли, рычали, один парень тут вообще прыгал, как конь, топал и скакал, - что, насмотревшись, многие даже из тех, кто никогда и не задумывался о существовании духовного мира, каялись и обращались.

Он как-то умел перевести внимание с внешнего на внутреннее.

Помню, я жила у хозяйки, и она мне как-то сообщает, что отец Зинон (Теодор) набирает учениц: теперь, мол, не только монахов иконописи учить будет. А я в свое время заканчивала художественное училище и очень заинтересовалась. Отец Зинон тогда часто исповедовал, к нему можно было подойти и попроситься на учебу.

А тут батюшка Адриан, пока я обдумывала такие планы, проходит мимо и вдруг отвечает на мои мысли:

Икон тогда не было, а царь Давид как плакал!

То есть для меня главное каяться, плакать о своих грехах - не мое, видно, дело иконы писать.

Я потом так ничего у батюшки об этом и не спросила, он еще раз сам мне на исповеди сказал:

Иконы ты писать не будешь, ты не сможешь, - и так окончательно меня разубедил.

Часто такое бывало: о чем-то самом существенном, что ты и не спрашивал, батюшка сам тебе, причем как-то на ходу, давал ответы.

Если человек думал о каком-то смущающем вопросе и сам не знал, как про такое вообще спросить, батюшка при нем вдруг начинал кому-то другому отвечать на его недоумение: так что вроде и говорил кому-то другому, а человек понимал, что это ему сказано, и получал разрешение мучивших его проблем.

Помню, хотела я устроиться нянечкой в Дом малютки, а не знала: надо мне туда, не надо идти... Вдруг батюшка подходит и говорит:

Все будет чисто и прекрасно. Иди!

А я даже спросить у него еще ничего не успела! А как сказал, так сразу пошла и написала заявление.

Конечно, были трудности, испытания.

Но вот кто-то отцу Зинону и про отца Адриана как-то задал вопрос:

Батюшку поносили?

И Господа поносили, - ответил отец Зинон.

Отец Адриан нам, бывало, о рае рассказывал.

Я сегодня служил с отцом Иоанном, - говорит однажды утром, это было уже после преставления отца Иоанна (Крестьянкина).

Как там у него, батюшка? - допытываемся мы, интересно же.

У него там небольшой приход. Краси-и-вый! - улыбается, светится весь.

Меня вообще батюшка часто увещевал:

Рая, не забывай о рае.

Всех встречает как любимых

Иеромонах Иона , насельник Псково-Печерского монастыря:

Старец Адриан - строгий, благодатный. Для людей был открыт. При этом внутренне всегда собранный, не раскисал.

Когда я только приехал еще в обитель, спрашивал у отца Адриана совета: как мне дальше по жизни быть. Он потом был очень рад, что меня приняли в монастырь. Придешь к нему, а он:

О! Ионушка пришел, любимый мой!

Он всех так встречал. Дай Бог, встретит и в раю.

Помню, у него были чада - супружеская пара, муж заболел раком, и они оба приняли монашество. Отец Адриан им так и сказал:

После пострига все пройдет.

И действительно, когда их постригли, поехав в Москву на сдачу очередных анализов, новопостриженный услышал:

Это у Вадима (имя до пострига) онкология была, а у отца Николая ничего нет.

Само пребывание рядом с ним - это уже была огромная радость

Потом они жили как брат с сестрой и воспитывали в монашеском духе своих шестерых, рожденных до принятия пострига, детей.

Мне батюшку доводилось исповедовать, причащать; само пребывание рядом с ним - это уже была огромная радость.

Когда отец Адриан отошел ко Господу, я пришел в часовню, где стоял его гроб, приложился - и меня просто накрыла любовь!

При жизни он был весь сосредоточен, молитвенно устремлен к Богу, старался держать себя строго, а тут вся его любовь раскрылась! Видно, встретился с Господом. Это все ощутили.

Преставился честной архимандрит Адриан Кирсанов.

Несколько скриптов о сем великом бесогоне
из дедулькиной саги от 2007 :

"Четвертошнай раёк...

17 июля, 2007
И только где-то на третий,
а может, и четвёртый так денёк-с,
выбираюсь, наконец, в монастырь
на службу Божию.
И почему-то завсегда это бывает в четверток,
и по платочным мироносицам,
тонюсенькими струйками
меж миргородских луж
уже в четыре утра
поспешающих на исповедь,
однозначно познаётся
сегоднишняе предстояние у престола Господня
самого архимандрита Адриана Кирсанова.
Ни с кем не попутаешь духовных чад
старчика Адриана:
каков поп, таковы и его чадушки.
Как заслуженыя актёрки
базарного балагану
кулигает это хроможное и косое воинство
батьки Адриана:
поспешает оно хоть и скособоченно,
но с решимой отвагою
на единственную,
раз у неделю,
разрешённую с их участием
петрушью забаву.
После того, как на праздничной всенощной
в Михайловском
одна из его
глум творящих
бабок
утробным басом
слишком громоподобно прорычала:
"У, Тишка-Тихоне, всё одно в аду гореть будеши!!!" –
и все шишки разом,
как из рогу изобилья,
посыпались
ещё с с грецкими орешками заодно
и на самого
(тут же под митрой,
как смертушка побледневшего –
поначалу ушами,
а потом и сизым носом своим
и мелкоскопными губами)
папочку:
ломать комедию
строго-настрого было
батькой положено
только на его же,
по четвергам,
шестиутрянной обедне.
Ещё одна литургия служится
в то же самое время
у самой Чудотворной в Успенском,
но кто же туда пойдёт,
ежели у Николы
творит тризну сам,
последний, может статься,
старец
Руси уходящей..."

"Сучить копытцами...

К пяти утра, началу исповеди в Корнилевском,
стою уже посреди воинства Адрианова.
Хоть и стараюсь быть, "как все",
и даже одеваюсь в соответствующий
"народный прикид",
сам народ услужливо раступается и
почтительно уступает место:
"Страуса ведь и по хвосту видно,
что он всё-таки страус!"
Воинство угрюмо безмолвствует
и в некоем подспудном напряжении
ждёт батьку.
Я всматриваюсь в рублёвского стилю
иконы отца Зинона –
богословия в красках,
невольных свидетельниц и соучастниц
сих духовных ристалищ.
Наконец, появляется сам старец
с крестом и Евангелием,
по-монасьи смиренно опустив глаза,
с некоей уже опаскою
преодолевая амвону ступеньку.
Бабульки необъятными утробами своими,
точно вот-вот на сносях,
починают колыхаться;
а бесы внутри утроб
тоже начинают урчать и блеять,
тявкать и по-свинячьи
живописно похрюкивать –
значит "переговариваются"
друг с дружкой.
Если я прихожу с гостями,
людьми вроде как и церковными,
но с церковным цирком не знакомыми,
то они норовят выбежать поскору
из сей лечебницы духовной.
Однако батько подымает веки,
словно он тот самый гоголевский Вий,
и с гневным огоньком
вспыхивает –
утробы моментально замолкают,
однако, одна из них
всё одно не выдерживает
и по-медвежачьи рычит:
"Ох, сильнай, ох, сильнай,
ну только не смотри, не смотри на мя так!"...
Раньше архимандрит Адриан
любил и поучать подолгу,
и беседовать с каждой, не торопясь,
и "генеральны исповеди"
мог даже выслушивать,
а сейчас уже
лишь бы уже до конца достоять –
поскору пропускает чадушек через епитрахиль.
Но вот кто-то под епитрахилью этой
валится навзничь,
широко отбрасывая копыта,
и копытцами этими
в предсмертных судорогах
ещё и мелкостно сучит.
Старчик незамедля втыкает
в сучащу ляжку
копие
по самыя его подкрылки,
наизусть скороговоркой
тараторит молитву Василия Великого,
и чадушко чудесным образом воскресает:
встаёт, подымается, как ни в чём не бывало.
А вслед за ней
уже норовит
также дать дуба
другая.
"Куда?!" – грозно предупреждает
маститый прозорливец,
и бабоньки вновь
становятся точно шёлковые..."

"Монастырский балаган

Помнится, на отчитку отца Адриана,
в середине 80-х,
я как-то завёл двух венских католических пасторов –
господ немолодых,
сытых и по-бюргерски толстокожих,
взрощенных на пиве и свинячьих сардельках
и в делах духовных
вроде как опытных,
и они, постояв минут пять так
посреди в конвульсиях бившегося народу,
тоже вдруг задёргались: поначалу
краснощёкой "мордой лица",
а потом, в такт толпе
тоже стали совершать
дерганы движения
дебелыми своми ручками и ножками...
Отчитывали в Печёрах и до архимандрита Андриана.
И народец сей шумнай
наезжал в монастырь
ко времени отчитки –
бурчал, визжал и блеял
денёк-другой
и, не успев и накуралесить изрядно,
благополучно с последним рейсовым автобусом
и схлынывал.
А к появлению в Печёрах старца Адриана,
ежели я чего снова не путаю,
в году так 75-м,
место "отчитщика" и вовсе оказалось тогда пустым.
Его "перевод" из Троице-Сергиевой Лавры
в обитель преподобномученика Корнилия
совпал с блаженным уходом в мир иной
архимандрита Алипия
и появлением в качестве наместника
другого "живчика" – Гавриила Стеблюченко.
Последний, как про него шушукались,
"поп, в Бога не верующий",
способный отпускать и во время литургии
циничныя шутачки-прибауточки,
зато хорошо разбирался
в экономической составляющей
сего священнодействия,
потому одним из первых и было его благословение:
"Ты, Адриане, – он всем своим говаривал ты, –
и в Лавре ведь отчитывал,
и за это тебя и попёрли оттудова,
будешь и у нас отчитывать
и никого не боись:
пока я здесь –
тебя ни одна сволочь
тронуть не посмеет!"
Старец наш
ведал уже издавно,
что женски болезни сии, порча да кликушество,
разовой отчиткой не изгоняются,
потому почти каждой болящей
и нашёптывал таинообразующее приглашеньице:
"Продавай квартиру, дом и
перезжай в Печёры –
будешь вместе со мной
отмаливаться".
И не прошло и нескольких лет,
как сие воинство Адрианово
каталось по полу,
билось в истериках
и утробно рычало
уже на всех службах и
и во всех монастырских щелях.
И кажется, уже только
при новом наместнике Павле –
человеке просвещённом и образованном,
вереницей привозившем к себе в монастырь
цельные заграничны делегации
(это лет пятнадцать назад произошло),
на отчитки архимандрита Адриана
советом монастырским старцев
был наложен окончательный херем.
"Дурдом развёл, – жаловался мне
отец наместник на старца, –
а теперь и сам не знает,
что с этим балаганом и делать"..."

"Батюшок

"А порчу-то на меня навёл, мил человек, –
сидя на приступочке,
почала свою грустную повесть
Анастасия Григорьевна,
одутловата шестидесятилетня бабуля, –
ты и представить себе не можешь,
наш приходской поп,
тоже духовно чадо нашего батюшки Адриана.
Оне все у него такие, батюшкИ-то евО,
точно копии: все вкрадчивыя, вежливыя,
всё у них-то тихой сапой,
никто из них дурного слова не скажет,
а гадости-то все творят
завсегда исподтишочка.
Известно дело, что молятся-то у нас одни монаси,
а белый поп наш-то
ладно бы как все оне
только бы жрал да с...л,
так он ещё чернокнижником-то оказался.
То-то я всё никак понять не могла:
как служит наш отец Владимир обедню,
так в энто времячко
вороны-то на крестах храмовых всё сидят
да каркают оглашенно.
А потом и в Питере его увидали,
как он в синагогу-то входил,
всё оглядывась
украдкой,
а по ночам всё книжку какую-то читал,
и, как Марья Василевна проведала,
Талмуд та книжка и называется.
Это только потом-то вестимо мне и стало,
а перед этим-то
он мне просвирку после обедни
так ласковонько и подаёт:
"На, говорит, святу просвирку!"
Я как откусила от неё
махонькой тольки кусочек,
так бес в меня с ним и вошёл,
и с тех пор
сам, государь мой, батюшко, сам видел-то,
как бьёт он меня и колотит,
уж двадцатый год как пошёл,
и если бы не батька Адриан,
совсем бы заколотил треклятый"..."

"Моника Левински...

У святого колодца
встречаю знакомого батюшку
из Питера:
"Ты же, наверное, не знаешь:
мы же с матушкой моей
изменили отцу Адриану -
стали ездить к другому старцу,
и с ней, представляешь,
такое началось, такое:
она мне в супружеских отношениях
совсем отказала,
а про остальное
и вообще рассказывать - срам!". -
"Новоявленный модный старчик -
уж не Амвросий ли Юрасов?" -
"А ты откуда знаешь?" -
"По почерку узнаю его святую ручку!
И не только руку-с!" -
"Так ты и про остальное всё ведаешь?" -
"Так что ж тут ведать,
если у этого хлыста побывала на исповеди
одна игуменья монастырская,
а потом Филаретушке в Переделкино
в трубку и плакалась: "Я у отца Амвросия "отс...ла"!"
Так после этого что ж не знать-то
про его "подвиги"-то духоносны?"
Батюшка багровеет, тужится,
тянет паузу, ещё боле багровеет:
"Ну, дай Бог, сейчас поисповедуемся у отца Адриана -
он моей-то мозги-то и вправит!"
Он бредёт к своей попадье,
ещё более сутулясь и горбясь.
... Да братец - поздно, слишком поздно,
старые-то старцы - новоявленным-то
старчикам последних времён -
и в подмётки ведь
не годятся..."

"Податься некуды

В отличие от "потаковника" и
вечного всех любимчика
архимандрита Иоанна Крестьянкина,
на отца Адриана Кирсанова
начальство посматривало косо:
уполномочено кэгэбэшное –
всегда в нём затаившегося "подкулачника"
подозревало,
церковное – обзывало его "диссидентом".
Хоть и "строить им глазки"
старец наш пробовал
и вечно выказывал начальству сему
собачью преданность,
но ссыск и тайна полиция монастырска
всегда работала хорошо
и про сказанное тайно
тут же, непонятно даже и как,
и прознавало.
Наместник Гавриил Стеблюченко,
процарствовавший в обители больше 15-ти лет,
хоть и считал старца "своим человечеком",
но даже по отношению к своим
придерживался политики:
"А этой сволочи и вовсе спуску не давать.
И для них-то
особенно короткий поводок потребен!"
Доставалось старцу и за чадушек,
бесновавшихся у окон наместницких,
и за тайноглазные его "полразговорца".
И было ему частенько так горестно,
что после бутылочки,
на двоих распробованной
перцовой,
он начинал распрос про заморски страны далёкия,
и как туды подручней
перебраться бы и ему сердешному.
Всех сваливающих из эСэССэРии
он с охоткою на это дело благословлял
и там заповедовал ходить в
Зарубежную Церковь:
"Это единственная осталась,
куда жиды да масоны ещё не пролезли!"
Всюду ему мерещились "жидовски морды",
и любил он физиомистикой позаниматься,
перебрав и патриаха Пимена Извекова –
"Извекович-Пархатович"
и таким же находя, сплошь мансоньерским,
сам освященный наш Синодец.
И как это частенько случается
в юдофобном православии нашем,
все ближайшия чадушки старца из попов,
как на подбор,
то букву "Рр-ы"
по-лукичёвски
не выговаривали,
то вообще
на синагогальных раввинов,
как две капли воды,
смахивали.
И считал он соучастницей "мирового заговору"
советску церковь
и ни к кому с пастырскими вопрошаниями
обратиться не смел,
кроме как двух закордонцев:
Антония Блума и Софрония Сахарова.
Последний старец,
только что переметнувшийся
от святого своего владыки и
из "застеночной" МП,
решительно падавшийся в Константиполь,
Зарубежную церковь на дух не выносил
ещё с самых довоенных времён
и на недоумения Адриановы
ответствовал вполне резонно:
"Да в Зарубежке давненько уже бардак,
а духовности там и вовсе уже никакой нету!" –
"Это что ж получается, –
слёзно переживал потом Адриане, –
что православному уже и совсем податься некуды?"

"Си премудрость

И как и положено в человеце
"не шибко-то и образованном",
в архимандрите Адриане Кирсанове
жива та самая народная сметливость
и уменье на лету,
из уст в уста обретая,
не токмо принимать чужую премудрость,
но и подхватывать ея,
вплетая в неё
нити прежняго опыту
и, по-своему пережив и взлелеяв,
выпевать ея,
как уже собственную песню.
"Да ты шо?" – дивился он аки младенец
моим пересказам из книжек мудрёно-кудреватых,
а потом назавтра,
по-своему переиначив,
мог это всё мне же и рассказывать
как уже своё собственное рукоделие....
Меня всегда завораживала сама интонация
его нескончаемых моноложцев,
когда, дождавшись наконец
долгожданной побывки,
он выбирался из монастырьих стен на
вольну волюшку
и, сидючи на завалинке
(у до боли знакомой
деревенской поповки,
где коротал
не солоно хлебавши
изгнанный из Печёр на приходец
друг его и приятель Адрианушка),
впростав в себя
очерёдной стаканчик
доморощенного самогонца,
мог без умолку разповедать
про скорое уже прихождение Антихристу
и про понуждение мансоньерское
перехода на новый штиль,
и про печати антихристовы
на руку и на чело,
какие будут ставить
архиреи церковныя,
и про изымание из мира самой благодати,
и про великое отречение народное
от Спаса Христа Бога нашего.
Глаза старчиковы разгоралися,
и в них проступал отсвет
огня апокалипснаго.
Ходившия в самиздате главы
из "Введения в Апокалипсис" Петра Иванова
архимандрит Иоанн Крестьянкин
читать своим чадам строго воспрещал,
тогда как старче Адриане
сам зачитал до дыр эти машинописны простыни,
горько рыдаючи,
и с самым доверенными
сокровенно делился
сей бесценной премудростию.
Чувствовалось, как он уже давно устал
и от вытягивания монастырьей лямки,
и от пребывания в мире сём,
и от бесконечно исповедального конвейеру,
и от бесноватых своих
и во всём несуразных
чадушек.
И иногда казалось, что к самой жизни
"рода сего прелюбодейнаго и грешного"
ему бы хотелось взять да и поднести
поскорее поджигательну спичку
палящего гневу Божия.
А с другой стороны,
было бесконечно Адрианушке жалко
стенающую тварь Божию,
и готов он был лить слёзы и плакаться
и о Церкви "жидами замученной",
и о Руси, столь обильно слезами народными
и кровушкой умытай..."

"Мирскай хламовник

И в шесть утра
у Николы
низко звяцает надвратной колокол,
так что и само нутро человече
вместе со стенами
дрожит и вибрирует,
как одно едино целое.
И в этом соборном дрожании
батько Адриане починает "Божью обедню".
Присматриваюсь к иконам
руки самого Алипия Воронова
и в этом крохотном башенном храмике
стою, плотно стиснутый
Адриановыми чадушками.
Стоят оне обвешанныя всякого рода амулетницами:
у кого – со святой землицей,
у кого – со святой водицей,
посреди них ходит поверие,
что ежели причастие не проглотить,
а положить его в ладанку
и носить на груди,
то очень даже от беснования оно и помогаит.
Но нет ничего сильнее супротив внутрянного бесу,
как скрижали самого батьки Адриана:
в каждую из них по тридцать три частицы
мощей святых вложены,
и когда возлагает он их
на главу бесноодержимую,
то тогда бесы друг за дружкою
и утишаются разом.
Это в простых людях
по одному только бесу-то сижует,
так что оне того и не замечают вовсе.
А в каждой чадушке Адриановой
иногда и все тридцать три разом заседают –
по числу абортов – душенек дитячих,
кровушкой своею вопиющих к Боженьке
да проклятий,
каковы оне
на своих пьяненьких муженьков
изрыгали напраслиной:
"Заместо того,
чтоб пожалеть ево, горестного да несчастливаго
да спаточки уложить,
ты ещё и матюкала его неистово –
вот проклятия-то твои
на твою головушку и обернулися!"
Сопит воинство Адрианово
да воздыхаит горестливо.
На сугубой ектении – нескончаемая череда
болящих имён
возносима и диаконом,
и самим отченькой –
кажду душеньку неисцельную
оборачивают лицом
к самому Спасу нашему:
"Посмотри же, Господи,
как душа-то та
и крива-то и скособочена,
помоги же ей –
дай хотя бы ослабу малую!"
И как всегда, с первыми ещё только
интонациями Херувимской
по Адрианову воинству проносится
общий конвульсивнай всхлип
и начинает его ломать да корёжить,
точно это одна едина "кривая рожа".
От утробного стайного вою,
а иногда и соборного посвисту,
по спине пробирает холодок
и самое наиреальное ощущение
изнаночнай жути,
какая набегающей волною
вот-вот,
глядишь, и накроет
и меня самого,
и весь этот наш
давно уже прогнивший
мирскай хламовник..."

"Чупа-чупс

Невесела жизнь православного старца,
ох, как невесела.
С растиражированной славой –
всё одно как фирменной знак монастыря
и его же фирменное блюдо:
"Кормилец ты наш!!!".
Тыщ пятнадцать нашего богосного народу,
а, может, иногда и больше,
видев старца может только раз или два в жизни,
да и то издалека,
считают его своим
духовным отцом и наставником.
"И как мне заповедал батюшка:
"С Богом!" –
так с Богом я
с тех пор уже, не расставаясь,
и живу"...
Уже с четырёх утра у окон старца
маячит два десятка мироносиц,
подкарауливающих его прохождение
на братский молебен:
хоть взглянуть,
хоть перемолвиться словечком.
Первым рейсовым автобусом
подъзежает ещё добрая сотня молодиц и старух
с бытовушной нутьбой:
"Продавать шубу аль повременить ещё малость",
"Жаниться на Костке – у него «Ауди»
али лутьше на Петьке – у него-то ведь «Мерс»?"...
Тут же у алтаря толчётся на молебне
два десятка батюшкОв,
приехавших с попадьями
зачастую из какого-нибудь Хабаровска
на исповедь и духовное вразумление.
Над обителью кружит вертолёт – это
заявился Тиша Шевкунов
с двумя братками банкирами
за благословением на
битьё баклуш и окучивание ботвы.
Из ОВЦС привезли сразу аж две делегации:
малазийских хиромантов и персидских огнепоклонников –
видно для обмену со старцем
духовным опытом.
А к обеду у святых врат
выстраивается кавалькада
уже иногородних автобусов:
трёх из Питера,
семи из Москвы
и уже по одному – из Бугульмы,
Чебоксар, Урюпинска и Нижнего Тагила:
"Паломничество с заездом к старцу
и разрешением всех жизненных вопрошаний!!!"
Нашего богоносца трудно завлечь
стариной и его преданиями,
ему непременно подавай церковный чупа-чупс,
какой тут же должен перед ними
станцевать духовнай стриптиз,
продемострировав в нём и чудеса прозорливости,
и дар предвидения,
и ещё какого-то там "особного слова"...
А сам старче смотрит с превеликою тоскою
в щель оконной занавесочки
на мятущиеся платочныя толпы
и думает: "Эх, помереть бы скорее!"..."

Сегодня день погребения Псково-Печерского старца отца Адриана, скончавшегося 28 апреля. Ему было 97 лет.

Из крестьянской семьи Орловской деревеньки, этот слабенький и болезненный мальчик Алёша, в юные года оказавшись один в церкви ближайшего к деревни городка, сподобился откровения: с иконы, перед которой он стоял, сошла Пречистая Дева, а сама икона в видении Алексея преобразилась в поле брани. Это было предзнаменованием его будущей битвы с князем мiра сего.

До войны работал слесарем на заводе. Во время войны эвакуировался в Таганрог, служил там на аэродроме, участвовал в подрывах цехов перед приходом немцев. Вернулся домой, жил у партизан. После войны работал на заводе Лихачёва в Москве.
В то же время произошёл с ним ещё один знаменательный случай. Пойдя с сестрой за Крещенской водой на прорубь, он провалился под лёд и в тяжелой зимней одежде стал уходить на дно. Взмолившись в эти секунды Святителю Николаю, Алексей пообещал Богу, что будет служить Ему всю жизнь и примет монашество. И словно некая неведомая сила вытолкнула его на поверхность воды, и ему удалось спастись.

И вот в 1953 году отправился он в недавно вновь открытую Троице-Сергиеву Лавру и попросился на послушание. Наместник архим. Иоанн (Разумов) сначала не хотел брать столь простоватого просителя, но потом смягчися и принял его послушником мыть посуду.
Через четыре года Алексей был пострижен в монашество с именем Адриан и вскоре рукоположен в сан иеродиакона.

Лишь в 1970 году он принял священный сан.

И вскоре после рукоположения случилось неожиданное - он почувствовал способность помогать бесноватым. ТАК ГОСПОДЬ ИЗБРАЛ ПРОСТЕЦА НА ОСОБОЕ СЛУЖЕНИЕ. А как происходит избрание сие - тайна велика есть.

Получив благословение Патриарха Алексия I начал отчитывать одержимых духом злобы поднебесной. С утра под его кельей собирались толпы невменяемых, буйных, зачастую оставленных всеми людей. В 5 часов утра отец Адриан их исповедовал, потом читал молитвы, изгоняющие злого духа.

После инцидента, когда при виде отца Адриана беснование внезапно проявилось у одной видной американской туристки, из руководства ЦК КПСС последовало распоряжение "Убрать Адриана из Лавры в 24 часа".
И в 1975 году он был переведен в Псково-Печерский Успенский мужской монастырь. Крайне тяжело он перенёс расставание с любимой обителью, даже открылась язвенная болезнь. Но как только пошёл на поправку, опять стал исповедовать душевнобольных, продолжая старческое служение и по достижении 90-летнего возраста.

Мне пришлось побывать в 90-х годах в его келейке. Помню длинный темный коридор братского корпуса, дверь и светлую горницу, где у окна в креслице сидел отец Адриан в больших очках, вокруг много книг. Внимательно выслушал, сказал показавшиеся тогда очень простыми слова, а потом они так глубоко раскрылись...
Я тогда совсем не понимала этот подвиг изгнания бесов из одержимых страдальцев, просто видя их, сторонилась и отворачивалась как от прокаженных. А отец Адриан шёл к ним и один из немногих старался им помочь.

Последние годы пребывал в затворе и молитвенном молчании.

Приими, Господи, душу раба Твоего Адриана, труженика и борца с духами злобы поднебесной.

«В субботу, 28 апреля, на 97-м году жизни в Псково-Печерском монастыре отошел ко Господу архимандрит Адриан (Кирсанов) - последний из плеяды великих духовников и старцев, подвизавшихся в Псково-Печерском монастыре со второй половины прошлого века, - сообщил епископ Тихон (Шевкунов) на сайте Православие.ru . - Царствие Небесное и вечная память рабу Божию архимандриту Адриану!»

Архимандрит Адриан (Кирсанов) (1922 - 2018), насельник Псково-Печерского Успенского мужского монастыря (в миру Кирсанов Алексей Андреевич), родился 17 марта 1922 года в деревне Турейке Орловской области в крестьянской семье. Рано остался без отца, рос болезненным и слабым. Однажды мама, у которой на руках после смерти мужа было трое детей, отправила его в город Орёл к доктору. В городе тогда была всего одна действующая церковь, Алексей вошёл в неё к началу литургии и не смог уйти, ощутив, что там - его дом. Тогда же ему было откровение: с иконы, перед которой остановился Алексей, сошла Пречистая Дева, а икона в видении Алексея преобразилась в поле брани.

До 1941 года работал слесарем на заводе. Когда началась Великая Отечественная война был эвакуирован в Таганрог на аэродром в военном городке. Перед занятием города немцами участвовал во взрыве цехов. Пробрался домой, где прятался дома и в лесах с партизанами. При освобождении малой родины советскими войсками вступил в армию. Вскоре попал в Коломну, где охранял гаубичные пушки. Потом комиссия нашла у него болезнь сердца и Алексея призвали работать на завод имени Лихачёва в Москву. Там он проработал до 1953 года.

В 1953 году отправился в Троице-Сергиеву лавру с намерением вступить в число братии. Поначалу наместник лавры архимандрит Иоанн (Разумов) хотел было отправить «простоватого» просителя домой, но потом смягчился и принял послушником - мыть посуду.

Твёрдо держался своего места в обители. Когда больная мать, сообщая о пожаре в котором сгорел их дом, просила его оставить обитель и заработать денег на новый дом, не покинул лавры. Вместо этого он стал усердно молить святителя Николая Мирликийского помочь его больной матери. Тогда ему неожиданно принесли сумку с деньгами и анонимной запиской - передать эти деньги матери монаха, у которой сгорел дом.

Исполнял послушание трапезника, затем - заведовал производством свечей.

В Успенский пост 1957 года был пострижен в монашество наместником лавры архимандритом Пименом (Извековым), с наречением имени Адриан. Был рукоположен во иеродиакона.

В 1970 году был рукоположен в священный сан.

Вскоре после рукоположения почувствовал способность помогать бесноватым. Получил на это благословение патриарха Московского и всея Руси Алексия I. С утра под его кельей собирались толпы невменяемых, буйных, зачастую оставленных всеми людей. В 5 часов утра отец Адриан их исповедовал, потом читал молитвы, изгоняющие злого духа. Заботами отца Адриана многие исцелялись и преображались - успешно работали и исповедовали Христа. Однако его деятельность была не по нраву многим - как со стороны атеистических властей, так и со стороны завистников и блюстителей внешнего благообразия обители. После инцидента, когда при виде отца Адриана беснование внезапно проявилось у одной видной американской туристки, из руководства ЦК КПСС последовало распоряжение «Убрать Адриана из Лавры в 24 часа».

26 августа 1975 года он был переведен в Псково-Печерский Успенский мужской монастырь. Батюшка тяжело перенёс расставание с любимой обителью, много страдал, открылась язвенная болезнь. Но как только пошёл на поправку, опять стал исповедовать душевнобольных. Продолжал это служение до 1990 года, затем стал принимать людей, приехавших за исцелением и советом, с мирскими просьбами и бедами. Известны случаи его прозорливости, чудесные исцеления по его молитвам. Продолжал старческое служение и по достижении 90-летнего возраста.

С 1975 по 1978 год - братский духовник Псково-Печерского Успенского монастыря.

Последние годы много пребывал в молитвенном бдении, был молчалив.

«В субботу, 28 апреля, на 97-м году жизни в Псково-Печерском монастыре отошел ко Господу архимандрит Адриан (Кирсанов) - последний из плеяды великих духовников и старцев, подвизавшихся в Псково-Печерском монастыре со второй половины прошлого века. Царствие Небесное и вечная память рабу Божию архимандриту Адриану!»

Архимандрит Адриан (Кирсанов) (1922 - 2018), насельник Псково-Печерского Успенского мужского монастыря (в миру Кирсанов Алексей Андреевич), родился 17 марта 1922 года в деревне Турейке Орловской области в крестьянской семье. Рано остался без отца, рос болезненным и слабым. Однажды мама, у которой на руках после смерти мужа было трое детей, отправила его в город Орёл к доктору. В городе тогда была всего одна действующая церковь, Алексей вошёл в неё к началу литургии и не смог уйти, ощутив, что там - его дом. Тогда же ему было откровение: с иконы, перед которой остановился Алексей, сошла Пречистая Дева, а икона в видении Алексея преобразилась в поле брани.
До 1941 года работал слесарем на заводе. Когда началась Великая Отечественная война был эвакуирован в Таганрог на аэродром в военном городке. Перед занятием города немцами участвовал во взрыве цехов. Пробрался домой, где прятался дома и в лесах с партизанами. При освобождении малой родины советскими войсками вступил в армию. Вскоре попал в Коломну, где охранял гаубичные пушки. Потом комиссия нашла у него болезнь сердца и Алексея призвали работать на завод имени Лихачёва в Москву. Там он проработал до 1953 года.
В 1953 году отправился в Троице-Сергиеву лавру с намерением вступить в число братии. Поначалу наместник лавры архимандрит Иоанн (Разумов) хотел было отправить «простоватого» просителя домой, но потом смягчился и принял послушником - мыть посуду.
Твёрдо держался своего места в обители. Когда больная мать, сообщая о пожаре в котором сгорел их дом, просила его оставить обитель и заработать денег на новый дом, не покинул лавры. Вместо этого он стал усердно молить святителя Николая Мирликийского помочь его больной матери. Тогда ему неожиданно принесли сумку с деньгами и анонимной запиской - передать эти деньги матери монаха, у которой сгорел дом.
Исполнял послушание трапезника, затем - заведовал производством свечей.
В Успенский пост 1957 года был пострижен в монашество наместником лавры архимандритом Пименом (Извековым), с наречением имени Адриан. Был рукоположен во иеродиакона.
В 1970 году был рукоположен в священный сан.
Вскоре после рукоположения почувствовал способность помогать бесноватым. Получил на это благословение патриарха Московского и всея Руси Алексия I. С утра под его кельей собирались толпы невменяемых, буйных, зачастую оставленных всеми людей. В 5 часов утра отец Адриан их исповедовал, потом читал молитвы, изгоняющие злого духа. Заботами отца Адриана многие исцелялись и преображались - успешно работали и исповедовали Христа. Однако его деятельность была не по нраву многим - как со стороны атеистических властей, так и со стороны завистников и блюстителей внешнего благообразия обители. После инцидента, когда при виде отца Адриана беснование внезапно проявилось у одной видной американской туристки, из руководства ЦК КПСС последовало распоряжение «Убрать Адриана из Лавры в 24 часа».
26 августа 1975 года он был переведен в Псково-Печерский Успенский мужской монастырь. Батюшка тяжело перенёс расставание с любимой обителью, много страдал, открылась язвенная болезнь. Но как только пошёл на поправку, опять стал исповедовать душевнобольных. Продолжал это служение до 1990 года, затем стал принимать людей, приехавших за исцелением и советом, с мирскими просьбами и бедами. Известны случаи его прозорливости, чудесные исцеления по его молитвам. Продолжал старческое служение и по достижении 90-летнего возраста.
С 1975 по 1978 год - братский духовник Псково-Печерского Успенского монастыря.
Последние годы много пребывал в молитвенном бдении, был молчалив.