Главная › Рождение ребенка › Овечкин валентин. Валентин овечкин - ошибка

Овечкин валентин. Валентин овечкин - ошибка

ОВЕЧКИН, ВАЛЕНТИН ВЛАДИМИРОВИЧ (1904–1968), русский прозаик, драматург. Родился 9 (22) июня 1904 в Таганроге в семье мелкого банковского чиновника, семи лет потерял мать. Проучившись 4 года в техническом училище, нанялся в подмастерья к сапожнику, после смерти отца в 1921 переехал в деревню к родственникам – батрачил, сапожничал, заведовал избой-читальней, преподавал в школе ликбеза. В 1925 Овечкина, секретаря комсомольской ячейки, избирают председателем первой в Приазовье сельскохозяйственной коммуны, успехи которой внушают будущему писателю мысль о коллективных сельских хозяйствах как о «самой человечной» идее устройства жизни в деревне. С 1931 на партийной и профсоюзной работе (от секретаря сельского парткома одной из кубанских станиц до заведующего орготделом райкома ВКП(б) и председателя городского профсоюза г.Кисловодска).

С 1934, начав писать в середине 1920-х годов (первые опубликованные в газетах рассказы Глубокая борозда , 1928, и Савельев , 1929), – профессиональный журналист: разъездной корреспондент газет «Молот», «Колхозная правда» (Ростов-на-Дону), «Армавирская коммуна», «Большевик» (Краснодар). Его первый сб. Колхозные рассказы (1935), рассказы Прасковья Максимовна (1939), Гости в Стукачах (1940; о соревновании двух колхозов), Слепой машинист , очерк Без роду, без племени (1940) изображали в энтузиастическом духе, однако без утаивания трудности становления нового человека социалистической деревни. С 1941 член СП

И мя Валентина Владимировича Овечкина не очень знакомо современному российскому, но известно советскому читателю. Это яркая, колоритная, многогранная и интересная личность в истории развития отечественной литературы. Наш читатель знает его как автора цикла очерков "Районные будни", повести "С фронтовым приветом" и многих других произведений. Современное восприятие творчества и личности В.В. Овечкина неоднозначно, что связано, в первую очередь, с резко изменившейся общественной ситуацией.

Валентин Владимирович Овечкин родился 22 июня 1904 года в Таганроге в семье мелкого банковского служащего. Когда мальчику было семь лет, умерла его мать. Семья Овечкиных нередко испытывала нужду, однако отец хотел дать детям образование. Будущего писателя определили в Таганрогское техническое училище. Четырнадцатилетним мальчиком он работал сапожником в Таганроге, потом учителем ликбеза и заведующим избой-читальней.

В 1924 году В.В. Овечкин вступил в комсомол и был избран секретарем сельской комсомольской ячейки. В 1925 году он стал одним из организаторов сельскохозяйственной коммуны в Ростовской области, где и председательствовал вплоть до 1931 года.

В.В. Овечкин занимался партийной работой на Кубани и на Дону, работал разъездным корреспондентом-очеркистом в газетах "Молот", "Колхозная правда" (Ростов-на-Дону), "Сермавирская коммуна", "Большевик" (Краснодар). В.В. Овечкин начал писать еще будучи председателем коммуны. Его первый рассказ "Савельев" был напечатан в газете "Беднота" в 1927 году. Очерки, рассказы, статьи этого периода публиковались на страницах таганрогской и ростовских газет. В 1935 году в Ростовском издательстве вышла первая книга В.В. Овечкина "Колхозные рассказы", а через три года в Краснодарском издательстве появляется второй сборник - "Рассказы".

С начала Великой Отечественной войны В.В. Овечкин находился в действующей армии. Он был корреспондентом фронтовой газеты на Крымском фронте, агитатором стрелкового полка на Южном и Сталинградском фронтах и опять в газете - на 4-м Украинском.

В киевскую газету "Правда Украины" писатель был направлен на работу после демобилизации в 1944 г. В это же время он создал повесть "С фронтовым приветом".

М.М. Колосов в своей статье "Писатель-борец" говорил о ней так: "Искренняя, поэтическая, откровенная повесть "С фронтовым приветом" сразу привлекла к себе внимание и вполне заслуженно сделалась самой читаемой книгой тех лет... После писатель создал несколько пьес, много рассказов и очерков, но повесть "С фронтовым приветом" еще долго оставалась его главным произведением".

В 1948 году В.В. Овечкин переехал в центральную полосу России. Он надолго поселился в Курской области. Сперва жил в старинном городке Льгове, а затем в Курске. В.В.Овечкин много ездил по области, заводил знакомства с людьми, писал очерки, рассказы, статьи. Эту работу можно считать подготовкой писателя к главнейшему труду его жизни. И в 1952 году появляется первая часть цикла очерков "Районные будни".

В его очерках поднимались самые различные темы и проблемы. Но сам писатель отвергал по отношению к своим произведениям "привычные представления об очерке, повести и пр.", а считал, что это "какая-то новая литературная форма, которой пока не найдено названия".

Последующее десятилетие было для писателя насыщенным. Он работает над главами "Районных будней". Тогда же писатель создал несколько пьес и осуществил их постановку в Курском драматическом театре. Он входил в состав редколлегий "Литературной газеты", журналов "Новый мир", "Подъем", альманаха "Простор". Последние годы жизни В.В. Овечкин находился в Ташкенте, тяжело болел и мечтал о средней полосе России. В письме к М.М. Колосову он писал: "Как увижу здесь какую-нибудь домохозяйку, несущую в авоське грибы с базара, большие, белые, очень похожие на дичневские шампиньоны, так вспоминаю наши поездки за грибами и на рыбалку... Эх, на Дичню бы съездить! Поплавать на байдарке, окуней половить, да далеко, не достать".

Свое последнее письмо М.М. Колосову В.В. Овечкин написал 27 января 1968 года, но не успел его отправить, так как в этот же день писателя не стало: умер от кровоизлияния в мозг.

Для того, чтобы глубже понять основу творчества В. Овечкина, необходимо обратить внимание на следующие заметки из его дневников:

"Хотя у совести нет зубов, но она может загрызть насмерть"; "Чтобы твердо поверить, надо начать с сомнений";
"Я материалист, но думаю, что с душой человека надо все же работать";
"Самое страшное в человеке - двурушничество. С того дня, как его заставили первый раз, затаив в душе одно, сказать совсем другое, с этого дня начинается падение этого человека.
С двурушничества начинается все: подлость, склонность к вероломству, предательству. Это - гибель человеческой души. Это страшная ошибка, когда начальнику больше нравится покорный двурушник, нежели строптивый вольнодумец". Данные высказывания писателя говорят о его большом духовном потенциале и глубоко критическом отношении к себе и к реальной действительности.

Жизнь и творчество Валентина Владимировича Овечкина интересны и своеобразны. М. Колосов называет В. Овечкина "писателем-борцом", а Ю. Черниченко - "учителем". Творчество писателя не прошло бесследно. Оно актуально и в наши дни: и сегодня читаемы произведения мастера очерка.

Куряне увековечили память о нем в названии улицы города (с 22 августа 1974 г.). На доме, где жил В.В. Овечкин, установлена мемориальная доска. Ежегодно проводится журналистский конкурс им. В. Овечкина, в Курске и Льгове проходят литературные чтения.

Курская областная научная библиотека им. Н.Н.Асеева

Александр Ороев

ЗАЧЕМ ОН В НАШ КОЛХОЗ ПРИЕХАЛ

(Валентин Овечкин во Льгове. Из истории «Районных будней»)

22 июня - День рождения Валентина Овечкина. Считается, что родился знаменитый публицист в 1904 году, именно в тот год, когда умер его великий земляк А.П.Чехов. Однако, по словам сына В.В. Овечкина - Валерия Валентиновича, эта не так. Оказавшись в очень затруднительном положении в годы революции, не имея никаких средств к существованию, Валентин Владимирович приписал себе 1-2 года, чтобы получить работу портового грузчика. Известно, что впоследствии именно голод приведе горожанина Овечкина в деревню, которая его спасет, и которую он полюбит на всю жизнь, посвятит ей все свое творчество. Так что есть предположение, что юбилей Овечкина, то есть 105-летие со дня рождения, будет или в 2010-ом, или в следующем году.

Четыре десятилетия этот поступок был образцом, великим уроком для всей пишущей советской братии. “Делать нужно именно так, если готовишься о чем-то написать, если хочешь отобразить какое-то явление жизни!” - неслось с вузовских кафедр, с трибун съездов писателей и журналистов, специальных форумов публицистов. А уж на конференциях творческих союзов, посвященных сельскому хозяйству и жизни села, имя писателя, совершившего этот поступок, с пиететом склонялось многократно при самых превосходительных эпитетах.

Например, в 1979 году состоялась Всесоюзная творческая конференция “Осуществление аграрной политики КПСС и задачи современной литературы в изображении тружеников советского села”, посвященная 25-летию целины. Здесь, когда речь заходила о публицистике, как образцы творчества, представлялись два произведения. Первое - «эпохальное явление», «несравненный» очерк “Целина”, вышедший из-под пера самого четырежды героя, генерального секретаря КПСС Л.И. Брежнева, а второе - “Районные будни” В.В. Овечкина. (Любопытно, что и «генеральный» публицист Брежнев, и простой публицист Овечкин служили в годы войны в политорганах разных армий под прямым руководством члена Военного Совета Южного фронта, первого секретаря Курского обкома П.И Доронина. В жизни Овечкина, возможно, именно это обстоятельство стало судьбоносным.)

Слово публициста, то есть его произведения, - это, безусловно, поступок. Но Овечкин известен был широко на просторах социалистического лагеря не только “Районными буднями”, всколыхнувшими общественное сознание в начале пятидесятых годов прошлого века, давшими толчок, как это было широко признано, новому развитию аграрной темы в публицистике (и “деревенской прозы», кстати, тоже), но и другим поступком - переездом из Таганрога во Льгов. В этом переезде видели проявление особой щепетильности автора очерков и рассказов (“Колхозного писателя”, как он себя называл сам) о селе и сельском хозяйстве, его «некомандировочное отношение» к теме, стремление максимально приблизиться к своим героям, жить с ними одной жизнью. Овечкинский метод постижения действительности надолго стал образцом, приближение к которому, если не требовалось прямо, то предполагалось в каждом, взявшемся за перо человеке. А уж встречи писателей и журналистов с читателями, коллективные выезды их в колхозы, на заводы, на стройки, на рыболовецкие суда и военные корабли стали нормой. Сколько было последователей у Овечкина, то есть публицистов, осевших в деревне или пошедших на завод осваивать рабочие профессии (очень модной была рубрика «Журналист меняет профессию»), вероятно, известно только самому богу.

Выезды писателей «в народ», встречи известных журналистов с трудящимися массами бытовали и до пятидесятых годов. Но пример Овечкина придал этому явлению особый размах. Кроме того, он даже предлагал на съезде СП СССР расселить по областным центрам страны “писательский городок” Переделкино, чтобы сблизить с самыми широкими массами литературную элиту. Рецепт был упоительно прост: два -три писателя на областной центр и обеспечена связь литературы с жизнью. Возмущенные литераторы слали Овечкину гневные письма (На одном из таких писем, в котором высказывалось предположение о том, что сам Овечкин вскоре переезжает в крупный областной центр, Валентин Владимирович начертал: "Дурак!" И, видимо, подумав: "Нет, не дурак! Подлец!"). Городок писателей, как известно, сохранился, но отрываться от народа после овечкинских предложений было как-то не с руки. Более того, пожить литератору некоторое время в деревне и запечатлеть позднее свои наблюдения на бумаге, стало модно. Мастера пера хлынули на заводы и в колхозы широкими массами: бригадами, группами и т.п. (И, конечно, именно с овечкинского языка слетело язвительное по советским нормам выраженьице “переделкинские помещики”?)

Однако, перелопатив множество сочинений, посвященных творчеству популярного публициста, невозможно отыскать какие-либо конкретные сведения о том, почему он из знаменитого хлебопашеством региона, Азово-Кубанской низменности, переехал в Центральное Черноземье. О причинах этого прославленного поступка знаменитого публициста говорить было как-то не принято. Впечатление такое, будто бы есть за этим какая-то тайна, какие-то, не совсем приемлемые для общественного сознания середины прошлого века обстоятельства.

Дело вовсе не в том, что мне хочется “развенчать” славу Валентина Овечкина. Жителю Льгова, где он создал первые очерки знаменитых “Районных будней”, интересны ответы на вопросы: “ А зачем он в «наш колхоз» приехал? Почему он «нарушил покой» именно льговской партноменклатуры? Что он здесь искал такого, чего не было на Дону или на любимой им Кубани?”

Из гуляющих в восьмидесятые годы по всезнающему общежитию литинститута легенд об Овечкине, пожалуй самые характерные три:

1. Хотел изучить сельское хозяйство именно Центральной России, а потому, закрыв глаза, ткнул пальцем в карту Союза, в самый центр европейской части и попал во Льгов.

2. Выбрал по сводкам самую среднюю по показателям урожайности область, а в ней самый средний район.

3. Спасся от какого-то рода преследований и от суда на Дону (Кубани) под крылышком секретаря Курского обкома КПСС, с которым знаком с фронта, воевали вместе.

В опубликованном письме жене Екатерине Владимировне из Киева от 20 ноября 1943 года Овечкин пишет: «Мне литературно необходимо не терять связь с Кубанью». И обещает: «Весною вернемся на Кубань, в станицу или в Краснодар».

Возможно, что в трудные военные годы вернуться на Кубань не удалось, пришлось осесть в родном Таганроге. Но почему же в более спокойное мирное время, в 1948 году, Овечкин переезжает во Льгов, а не в Армавир, например?

Ответом на этот вопрос не может служить патетическое высказывание автора “Районных будней” накануне переезда с юга в Центральную Россию, приведенное в воспоминаниях Николая Заприводина (Опубликованно в книге “Воспоминания о В. Овечкине”. Изд. «Советский писатель» 1982 г.).

“…Предпочитаю оставаться в “активных штыках”. Особенно теперь, когда назревает генеральная битва за подъем нашей послевоенной экономики. И, в первую очередь, ее жизненной основы - сельского хозяйства. Хочу быть не просто свидетелем, а полезным участником наступления партии и народа. Засучив рукава броситься в драку с рутинерами всем мастей, радетелями тощего трудодня. С теми, кто глушит и вытравливает инициативу колхозных руководителей. Кто приучил их к тому, что они уже лопаты на черенок не насунут, не обратившись прежде за указаниями райкома». (Стр. 124 наз. изд.)

Сказано это после сообщения Овечкина о том, что он отказывается от предлагаемой ему, очень значительной по тем временам, должности ответственного секретаря Ростовской организации Союза писателей и уезжает во Льгов. Здесь очень много патетики и очень мало конкретного. Сам пассаж о желании быть «полезным участником наступления партии» представляется целиком взятым из стандартного заявления о приеме в члены КПСС. Ясно, что это позднее «олитературивание», приведение к канонам партийной печати откровенных и непринужденных разговоров охотников на привале (дело было на охоте).

Еще одна загадка - упоминание о «генеральной битве за подъем послевоенной экономики». Речь идет о постановлении февральского 1947 года пленума ЦК ВКП(б) «О мерах подъема сельского хозяйства в послевоенный период». Но в постановлении о развитии послевоенного сельского хозяйства и увеличении производства продовольствия и Ростовский области, и любимому Овечкиным Краснодарскому краю отведена роль в решении проблемы не менее серьезная, чем Курской области. Так зачем же нужно было Овечкину переезжать?

Понятно, что «генеральная битва» в представлениях писателя разворачивалась не на полях, разворачиваться она должна в душах людей («писатели - инженеры человеческих душ»). Но, если образ знаменитого антигероя «Районных будней», секретаря троицкого райкома Борзова, собирательный, типичнейший для того времени, то почему Овечкину нужно было искать его в Черноземье? Неужели на хлебной Кубани или на Дону не нашлось этого, распространенного широко, типа? Почему Овечкин, при знаменитой порывистости его характера, не «напоролся» на «борзова» в своем родном краю? Да и мог ли публицист в 1948 году предвидеть, что через два года прототип Борзова, партсекретарь С.М. Данков, будет переведен на службу из борисовского (В Курскую область в те годы входила территория современной Белгородской области) райкома ВКП(б) во льговский? (Борзов в «Районных буднях», кстати, тоже переведен в Троицк из Борисовки. Это еще одно, среди многих, подтверждение, что Данков был его прототипом). И почему нужно было писателю перевезти семью (жена и два сына) с относительно сытого и теплого юга в малопримечательный городок Черноземья, где, по косвенным свидетельствам в той же книге воспоминаний, ей выпали несколько лет более чем скромной жизни, если только не самой настоящей нужды (есть свидетельства об этом и в архиве писателя, в частности в переписке его и Е. В. Овечкиной с родственниками).

«Как-то Овечкин сообщил мне:

Порфирий, наверное, я перееду в Курск. Приглашает секретарь Курского обкома партии. Там вводятся новшества в организации колхозного производства и труда. Для колхозного писателя это должно быть интересно». («Воспоминания о В. Овечкине» Совпис.1982 г.)

Это свидетельство, вызывает больше доверия, когда узнаешь, что происходило впоследствии в сельском хозяйстве Курской области. Важно и то, что Перебайлов, в отличие от многих других мемуаристов, не был «мастером пера», обладающим навыком и потребностью говорить «красиво».

Овечкин где-то, скорее всего на каком-то форуме, посвященном идеологическому обеспечению выполнения Постановления ЦК ВКП(б) о сельском хозяйстве (проводились, например, конференции идеологических работников зерносеющих областей), встретился с секретарем курского обкома ВКП(б) П.И. Дорониным. Обычный разговор тех времен строился так: на каких фронтах воевал, как устроился в послевоенной жизни? Доронину Овечкин, как «колхозный писатель» мог оказаться очень нужным в Курской области из-за того, что партийная власть в 1946 году порицала местный обком за неудовлетворительное руководство «Курской правдой», мало уделявшей внимания именно сельскому хозяйству (Постановление ЦК ВКП(б) «О мерах по улучшению областных газет «Молот», «Волжская Коммуна» и «Курская правда». Июль 1946 г.)

К тому же Доронин действительно намечал преобразования в организации труда колхозников, а автор широко обсуждаемой в прессе (В той же «Курской правде», например) повести «С фронтовым приветом», посвященной послевоенному колхозному обустройству, высказывал в ней мысли созвучные намечаемым преобразованиям. А у Овечкина же, кроме прочего, в ростовской писательской организации были такие нешуточные конфликты с некоторыми литераторами, что это даже обсуждалось однажды на партийном собрании организации.

Стране не хватало хлеба. В 1946 году основные зерновые регионы поразила страшнейшая засуха. Власти вовремя увидели, что перспективы безрадостны и приняли, в первую очередь, привычные запретительные меры. Можно сказать, что власть качнулась влево, усилив, сохранившиеся с военных годов, продразверточные методы пополнения закромов страны. Еще в июле 1946 года появилось Постановление Совмина СССР и ЦК ВКП(б) « О мерах по обеспечению сохранности хлеба, недопущению его разбазаривания, хищения и порчи». Сколько людей пострадало под это постановление? Возможно, что где-то есть статистика. И очень много людей, в основном сельских жителей, умерло от голода в зиму 1946-47 годов. Свидетельств тому в литературе немало. (В Украине, например, отмечались случаи людоедства. Свидетельство Ф. Бурлацкого в кн.. «Вожди и советники». Умирали и в Льговском районе. В неопубликованных воспоминаниях учителя Густякова из с. Ольшанка сказано: "голод был такой, что многие даже умерли").

Но одними только запретами решить проблему было невозможно. Война завершилась, пора было искать иные способы наполнения закромов страны. После исключительно удачного 1947 года, когда получен был рекордный урожай, власть осыпала колхозников градом орденов, медалей и качнулась вправо, вспомнив о материальной заинтересованности, которая призвана была повысить эффективность колхозного производства. И в апреле 1947 года Совмин СССР принимает Постановление « О мерах по улучшению организации, повышению производительности и упорядочению оплаты труда в колхозах» (Повторяющее, впрочем, Постановление февральского, 1947 года, пленума ЦК ВКП(б).

Совет министров отметил, что требуется улучшение и упорядочение оплаты труда в колхозах. Что наличествует обезличка в использовании земли в колхозах, потому что за полеводческими бригадами «не всегда закрепляются участки в полях севооборота, что мешает подъему урожайности». Отмечено постановлением и то, что «недостаточно применяется оправдавший себя опыт звеньевой системы организации труда», что «распространение во многих колхозах уравниловки, когда доходы колхозов распределяются вне зависимости от результатов работы бригад, звеньев, ферм и отдельных колхозников, вследствие чего честные и хорошо работающие колхозники оказываются в невыгодном положении в сравнении с рваческими и недобросовестными элементами из колхозников». И, наконец, признано, что наличествует «недостаточное применение в колхозах мелкогрупповой и индивидуальной сдельщины», что вместо сдельной оплаты труда часто применяется поденная оплата.

Постановление рекомендовало колхозам: «укрепить существующие и создавать вновь внутри производственных бригад звенья для закрепления за ними пропашных, технических, овощных культур…, а там, где это возможно, и зерновых культур». «Установить, что учет трудодней и урожая по каждой бригаде, каждому звену на закрепленных за ними участках ссельскохозяйственных культур должен производиться раздельно». «Все сельскохозяйственные работы в бригадах и звеньях проводить, как правило, на основе индивидуальной и мелкогрупповой сдельщины, ликвидируя тем самым работу скопом и обезличку участия каждого колхозника в общественном труде».

Постановление рекомендовало колхозам «распределять доходы с учетом урожая, собранного бригадой, а в бригадах - звеньями с тем, чтобы колхозники бригад и звеньев, получивших более высокие урожаи, получали бы соответственно и более высокую оплату, а колхозники бригад звеньев, получивших низкие урожаи, получали бы за свой труд меньшую оплату. Звену, перевыполнившему установленный ему план сбора урожая начислять дополнительно за каждый процент перевыполнения плана один процент трудодней от количества трудодней, затраченных им на данную культуру или группу однородных культур».

Это обильное цитирование необходимо для того, чтобы лучше понять задачу Овечкина во Льговском районе, на примере которого он, как я предполагаю, должен был проиллюстрировать выполнение цитируемого постановления курским областным руководством и рассказать о новшествах, вводимых здесь в колхозном производстве. (То, что Овечкин позднее, даже в начале 50-х, «Районных буднях», именно иллюстрировал некоторые положения постановления, легко доказуемо. Взять можно, хотя бы образ трудолюбивого колхозника Степки Горшка, ходящего в рваных опорках. Это и есть тот самый честный и хорошо работающий колхозник из постановления).

Итак, Овечкин получает в 1948 году приглашение первого секретаря Курского обкома ВКП(б) П. И. Доронина покинуть юг и переехать в Центральное Черноземье. Овечкин выбирает местом жительства город Льгов, в те годы один из самых крупных в области сельскохозяйственных райцентров. Тем временем в области разворачивается кампания переходя колхозов к новой организации труда в производстве зерна. в газетах публикуются соответствующие политике обкома материалы. основные идеи Доронина сконцентрированы в изданной Госполитиздатом брощюре «Организация колхозных масс на выполнение хозяйственно – политических задач». В мае 1948 года, например, во всех газетах области опубликовано обращение сельскохозяйственного актива Ивнинского района, содержащее требование немедленно закрепить земельные участки за звеньями.

Еще не переехавший в Курскую область В. В. Овечкин уже участвует своими произведениями в кампании. Его довоенные рассказы о передовой колхозной звеньевой «Прасковья Максимовна», «Сестра Сталина» с подачи первого секретаря льговского райкома П. А. Сентюрева читают вслух на полевых станах. Есть явное созвучие идей писателя с идеями первого секретаря обкома.

В конце лета 1948 года Овечкин во Льгове. Практически в центре города он получает квартиру, которую ему уступил первый секретарь райкома. С подачи обкома писателю покровительствует местная власть. У Овечкина завязывается дружба с первым секретарем райкома Павлом Сентюревым, начальником районной милиции, будущим прозаиком Федором Голубевым. Когда Овечкин гуляет по ночным улицам городка, а он был большой любитель таких прогулок, рядом с ним шагает его друг, офицер МВД. Вместе, начальник милиции - непременно член бюро райкома ВКП(б), они разъезжают по колхозам, собирают собрания или заседания правления, беседуют с колхозниками. Беседуют с писателем и милиционером, судя по воспоминаниям Голубева в названной книге, чаще всего, разбитные бабенки из числа колхозных звеньевых. Это тот самый тип, что хорошо знаком Овечкину по Кубани, в котором он нашел немало хорошего (рассказ «Прасковья Максимовна» 1940 г.) и немало дурного (очерк «Рекорды и урожай» 1946 г.)

Сама метода изучения колхозной жизни с помощью милиционера не может не вызывать иронии. У крестьянства все еще ноют раны, полученные в годы коллективизации. Еще помнит деревня, что в те времена любой человек с наганом мог арестовать любого селянина. А тут самый грозный в районе начальник приехал, разговоры о жизни заводит. Кого «вышлет» деревня на эти разговоры? Нетрудно догадаться.

В книге С. Кара-Мурзы «Совок» вспоминает» рассказано о том, что в те же годы группа студентов - комсомольцев, находясь в лыжном походе, решила отметить это заурядное спортивное мероприятие еще и политиформацией в деревне, то есть поучить «деревенских олухов» уму - разуму и заслужить у парторганизации МГУ поощрение. Председатель колхоза, узнав, что нагрянула к нему толпа молодых, спортивного вида людей, бежал от энтузиастов через окно колхозного правления, оставив комсомольцев без «галочки» в отчете о работе. Что пережил этот человек неизвестно, но представить можно.

Во Льговском районе, конечно же, тоже не забывают о классовой борьбе. В 1952 году, выступая на районной партконференции начальник милиции, сменивший на посту Голубева, рассказывает что в Речице посеяли ячмень с «признаками вредительства». О том, что во Льговском районе даже колхозный актив в некоторых деревнях собирают на заседания правления по повестке участкового милиционера, содержащей угрозу в случае неявки ответить по статье уголовного кодекса, писала в том же 1952 году областная газета.

Овечкин, единственный в те годы в Курской области член Союза писателей СССР, конечно же, «выставлен» в президиумах всех, сколько-нибудь значимых районных мероприятий. Здесь он тоже знакомится со знатными звеньевыми, собирает в беседах с ними материалы для пьесы «Настя Колосова». В жизни Овечкина, знаменитого острыми углами характера, первый год жизни во Льгове удивительно бесконфликтен, тих, можно сказать даже: «благостен». Кажется, что теплые объятия номенклатурных друзей укротили в писателе все мятежные порывы души. Впечатления этих месяцев, скорее всего, запечатлены в очерке «В одном колхозе» (1 т. собр. соч.), который можно назвать образцом бесконфликтности, противопоставления лучшего хорошему. (Напомню: суть конфликта заключается в том, что председатель передового колхоза постоянно ожидает повышенного внимания со стороны секретаря райкома. А тому нет дела до передовика, его главная забота - поднять отстающих. В конце рассказа, в соответствие канонам бесконфликтной прозы, противоречие разъясняется, герои дружески беседуют на глазах автора).

Льговчане, конечно же, разглядели в мудром герое очерка, секретаре райкома Стародубове, своего райкомовского персека - П.А. Сентюрева, друга Овечкина. В реалиях очерка узнаются льговские колхозы.

В собрании сочинений В.В.Овечкина очерк «В одном колхозе» значится под 1952 годом. Вероятно, это всего лишь год публикации в местных изданиях. В 1952 году от Овечкина ожидать такой «благостности» не приходится. Это был год, когда он, его же словами говоря, «воевал».

Я стал сотрудником районной льговской газеты в 1985 году, когда вся периферийная партноменклатура мучилась, ломая головы над понятием «перестройка», не находя объяснений, в чем же она выражается. Очень было занятное для журналистов время. Местная пресса, как было принято, служила «мальчиком для битья», оказывалась «крайней» во всех коллизиях. Если чего-то не понимали сами партчиновники, они требовали понимания от редакций. Если вышестоящие органы находили недочеты в деятельности парткомов, виновными оказывались журналисты. Редакторы районных газет требовали от подчиненных чаще использовать в материалах слово «перестройка» без толкования смысла. Потом начались реформы в сельскохозяйственном производстве, «загремели» слова «арендный подряд», «самофинансирование». Конечно, печать призвана была «освещать». К счастью моему, человека очень далекого от сельского хозяйства, рядом оказался мудрый старый журналист, поэт и прозаик Евгений Кириллович Маслов.

Наш Кириллыч, как называла Маслова редакционная молодежь, отнесся к нововведениям с большим скептицизмом, поскольку, по его словам, выходило, что все это уже однажды было в колхозах и закончилось «пшиком». Арендаторов он называл «обособленными звеньями». Работу этих звеньев в колхозах конца сороковых-начала пятидесятых, Кириллыч оценивал очень высоко, деятельность местной партсовноменклатуры, «угробившей» хорошее начинание, - очень низко.

Оказалось, что в те самые годы, когда В. В. Овечкин писал во Льгове дневник писателя «Районные Будни», колхозный председатель Е. К. Маслов писал здесь же свой «Дневник председателя» (опубликован в 90-е годы в нескольких московских журналах, в журнале «Подъем»).

Но председателем колхоза Кириллыч стал в 1951 году, когда в районе и в области произошли уже большие перемены, а до этого он был и простым колхозником, и учетчиком, и бригадиром. То есть те нововведения в сельхозпроизводстве, что привели Овечкина во Льгов, наш Кириллыч осуществлял своими руками.

Курское партийное руководство, выполняя постановление Совмина от 19 апреля 1948 года, пошло несколько дальше предписанного им порядка организации труда в растениеводстве. Уже в мае были проведены совещания актива работников сельского хозяйства во всех районах области, на которых были приняты обращения к колхозникам области, предлагающие немедленно закрепить за звеньями растениеводов участки земли. (Е. К. Маслов рассказывал, что в его колхозе «обособление» звеньев началось еще в декабре 1947 года).

В колхозах были созданы обособленные звенья производителей зерна. Само слово - «обособленные» имело очень глубокий подтекст. Обособленные получили полную самостоятельность, за ними закреплена была земля, инвентарь и право самим сдавать хлеб государству. В этом праве заложена была большая крамола: звенья превращались в своеобразные самостоятельные «колхозы» в колхозах.

Члены обособленных звеньев, поверив в возможность значительно улучшить свои дела, получить наконец-то отдачу от своего труда, за дело взялись рьяно. Е. К.Маслов, инициатор введения обособленных звеньев в своем колхозе «Имени 13-й годовщины Октября», рассказывал, как это было в колхозной бригаде, которой он руководил. Колхозники, надеясь получить высокий трудодень, вывезли на свои участки весь скопившийся у колхозных ферм навоз, покупали (и даже крали) навоз в соседних колхозах (в селе было три колхоза) и очистили туалеты на механическом заводе в соседнем поселке Пены (По официальному названию: «Поселок имени Карла Либкнехта». Но ни у кого не поворачивается язык произносить это название). Все это делалось не только без какой-либо техники, но даже и без лошадей - на салазках перевезли тысячи тонн удобрений, лопатами их разбросали.

В 1948 году Курская область успешно выполнила план поставок зерна государству. Газеты этого времени полны рассказами звеньевых как они работают на земле, буквально вынянчивая ее на руках, как собирают по своим дворам птичий помет, вывозят в поле на салазках и разбрасывают перед вспашкой, как поливают посевы.

Конечно, не только в Курской области рьяно выполнялось постановление Совмина, требующее обратиться к мелкогрупповой сдельщине. По всей стране «загремели» имена руководительниц звеньев высокой урожайности, образцово - показательных растениеводческих подразделений колхозных бригад, которым для показухи создавались исключительные условия работы. Овечкин знал о таких показушных звеньях, отголоски можно найти в его пьесе «Настя Колосова», очерке «Рекорды и урожаи».

Существование обособленных звеньев в Курской области мешало многим. В первую очередь они были невыгодны своею самостоятельностью колхозному начальству - вершителям судеб сельских жителей. Невыгодны они были и государственным предприятиям - МТС, которые не были готовы к организации труда в новых условиях, к повышенной требовательности к качеству работ. Это в «Районных буднях» секретарь райкома Мартынов обнаружит нечаянно, что трактористы МТС в качественной вспашке колхозных полей не заинтересованы, а члены обособленных звеньев понимали свой интерес проконтролировать работу «государевых людей». В колхозе нашего Евгения Кирилловича «обособленные» вообще отказались от услуг МТС, чтобы избежать натуроплаты, а, значит, и повысить свой трудодень. Все работы были проведены вручную, вспашка - на лошадях, волах, коровах.

Над лоскутом пашни (часто всего в два - три десятка гектаров), закрепленным за обособленным звеном, столкнулись очень многие интересы.

Поля оказались изрезанными на лоскуты, для того, чтобы вспахать поле площадью в сто гектаров, трактористу МТС нужно было согласовать срок работы с четырьмя-пятью звеньевыми. То же и при уборке зерна комбайном. В 1949 году во Льговском районе парк тракторов МТС использовался менее чем на пятьдесят процентов. По тем же «Районным будням» Овечкина можно судить о том, что простаивали трактора нередко и из-за отсутствия запчастей, и нераспорядительности эмтээсовского и колхозного начальства. Но позднее все это списали на «обособленных».

Собственно сама идея мелкогрупповой сдельщины в растениеводстве и, связанное с нею некоторое возрождение в колхознике чувства хозяина земли (борьба с обезличкой в использовании земли), изначально была обречена на провал. Властью был взят курс на комплексную механизацию растениеводства. В стране наращивалось производство тракторов, удобрений. Для дальнейшего развития мелкогрупповой сдельщины в сельском хозяйстве необходимы были определенные условия. В первую очередь должен был быть налажен выпуск специальных, маломощных (иначе невыгодно мелкому сдельщику) тракторов со всем комплектом навесного оборудования. А промышленность, хотя и считала трактора в «пятнадцатисильном исчислении», напротив, делала их все более мощными, эффективными только при обработке огромных полей.

Центральная власть не могла не обратить внимание на курский эксперимент в производстве зерна. Сама идея создания обособленных, самостоятельных подразделений в колхозах, по сути групп мелких товаропроизводителей, была «крамольной». Еще в 1933 году один из лидеров «правой оппозиции» Михаил Томский каялся на пленуме ЦК ВКП(б) : «Ошибка правой оппозиции и ошибка моя, как одного из руководителей этой правой оппозиции, заключается в том, что я не понял того простого факта, что нельзя провести мощное развертывание социалистической промышленности, не подводя индустриализации коренную переделку всего сельского хозяйства». Социалистическое строительство не может вестись на базе старой деревни, «состоящей из моря мелких и мельчайших производителей, командные высоты в которой в значительной степени занимал кулак». Мы не понимали, говорил Томский, что социализм и мелкое хозяйство несовместимы». (О.И. Горелов «Цугцванг Михаила Томского» РОССПЭН 2000 г.)

Курские власти ушли вправо от генеральной линии намного дальше, чем это допускалось политикой центра.

Принятие мер не заставило себя ждать. Доронин был снят с должности в конце 1949 года и, партсекретарь с большим, еще довоенным стажем, был отправлен на курсы секретарей обкомов. Отправка на учебу опытного партработника была в те годы признаком опалы. Доронин, хотя и не был арестован и отдан под суд, после курсов получил назначение на малозначащую должность заместителя председателя Смоленского облисполкома. В феврале 1950 -го года в газете «Правда», под рубрикой «В Центральном Комитете ВКП(б)» появилась погромная статья «Против извращений в организации труда в колхозах». Доронин назван в статье так: «незадачливый «певец» звена, занятый «порочными литературными изысканиями» (о статье Доронина в журнале «Партийная жизнь» о закреплении за звеньями постоянных участков земли), Курский обком был подвергнут резкой критике за «порочную антимеханизаторскую линию».

Конечно, можно понять и Сталина (если он к этому причастен) и ЦК. Они «проявляют неустанную заботу о сельском хозяйстве»: восстановили тракторные заводы в Сталинграде и Харькове, вернули к производству тракторов завод в Челябинске, построили за послевоенные годы новые заводы на Алтае, во Владимирской и Липецкой областях, наращивают производство сельхозтехники, а курские колхозники, под предводительством своего секретаря Доронина, от тракторов отказываются, предпочитая им волов!

Именно в этом, 1950 - ом году, по свидетельству Федора Голубева, Овечкин пережил серьезный творческий кризис.

« Однажды, это было весной 1950 года, он (т.е Овечкин.А.О.) пришел ко мне вечером, часов в одиннадцать. Очень мрачный, с плотно сжатыми губами.

Ты не спишь? Пойдем, пройдемся…

Ты что-то не в настроении, - не вытерпел я.

Да, - вздохнул Валентин Владимирович. - Ты знаешь, меня в последние дни замучили кошмары. Мне кажется, что я запутался и иду не туда, куда нужно. И делаю совсем не то, что нужно…

Почему же, - начал было я, - ты написал пьесу…

Я изумленно охнул.

Да, да. Писатель, писатель! А что писать, - сердито продолжал он.- Что? Ты помнишь Некрасова:

И получше нас были витии,
Да не сделали пользы пером…

После этого Овечкин с какой-то жадностью набросился на изучение колхозной жизни». (Теперь уже без милиционера, Голубева вскоре перевели на другую службу).

Итак, весной 1950 года Валентин Владимирович осознал, что идет «не туда», что те нововведения в сельском хозяйстве Курской области, которыми его «угощал» гостеприимный «хозяин области» секретарь обкома П.И. Доронин, себя не оправдали, что он оказался в стороне от принятого властью главного направления движения этой отрасли страны. То есть, как можно предположить, от намечающейся комплексной механизации, под которую уже проводилось укрупнение колхозов.

По сути же в стране произошло очередное отклонение маятника сельскохозяйственной политики власти влево.

Вернемся к вопросу, чего же хотел Овечкин, когда переезжал из Таганрога во Льгов? Судя по всему, П. И.Доронин обещал «колхозному писателю», что в области будут созданы условия, в которых, согласно принципам колхозной демократии, декларируемой Уставом сельхозартели, люди станут наконец-то хозяевами на своей земле, наступит раскрепощение, благодаря обособленности от колхозной бюрократии мелких групп сдельщиков. Но в сельском хозяйстве начиналась комплексная механизация растениеводства. Это был самый последний этап раскрестьянивания аграрных работников. Если постановление Совмина 1947 года направлено было на борьбу с обезличкой, на закрепление звеньев на «своих» участках земли, то механизация, напротив, предполагала именно обезличку, потому что в укрупненных колхозах уже не оставалось места мелкогрупповой сдельщине в растениеводстве. Как сказано у самого же Овечкина в очерках, на восемьдесят процентов труд был механизирован уже в 1953 году. Звеньям с салазками, груженными птичьим пометом, на огромных колхозных полях уже нечего было делать. Добрый подарок колхозникам от власти - выдача паспортов, был сделан не от щедрот души, а потому, что на селе оказалось огромное количество людей оставшихся не у дел. В некоторых селах Льговского района, где проживали в начале пятидесятых годов по пять-шесть тысяч человек, оставалось к концу восьмидесятых по одной - полторы тысячи. Основная масса сельского населения разъехалась на заработки по просторам великого Отечества. Трактор проехался по старому крестьянству, отменив чувство хозяина земли напрочь.

Курский эксперимент, те нововведения, что привели Валентина Овечкина на льговские черноземы, не получили одобрения власти. Было ли Овечкиным создано что-либо, рассказывающее об этом эксперименте? Отголоски реалий льговской колхозной жизни того периода присутствуют в его пьесе «Настя Колосова». В 1953 году, когда готовилась постановка пьесы на сцене МХАТа, Овечкину пришлось в письмах секретарю ЦК ВКП(б) Михайлову доказывать, что «никакой пропаганды звеньевой системы» в пьесе нет.

И, конечно же, в «Районных буднях» мысль о том, что колхозный крестьянин должен быть хозяином своей жизни, из стержневых. Юрий Черниченко так трактует движение мысли автора по мере создания очерков «Районных будней»: «...через первое внушение колхознику «ты хозяин этих полей» в 1953 году... к всеобъемлющему выводу года 1956 -го: «Никогда ничего не случится с колхозом, если у колхозников будет высоко развито чувство коллективного беспокойства за свое добро, чувство хозяев своей жизни» (Предисловие к Собранию сочинений В. В. Овечкина.) В этом, конечно, большой парадокс коллективизации: сначала, обобществляя землю, она убивает в крестьянине чувство ответственности за нее, за плоды работы на ней (фактически переложив всю ответственность на колхозного и районного бюрократа), а после того, как колхозник доведен до статуса наемного работника в укрупненном колхозе, которым помыкают "борзовы", требует от него чувства «хозяина своей жизни», потому что без этого чувства, как выясняется, нет роста производительности труда.

Говорить об истинной причине переезда Овечкина во Льгов не было принято. После оглушительного успеха «Районных будней» поступок этот был взят на вооружение пропагандой как образец поведения мастеров пера. Создавались легенды о том, что он выбрал якобы самую среднюю по показателям сельскохозяйственную область, а в ней самый средний по показателям район. Или же, что он ткнул пальцем в самую середину европейской части России на карте и попал во Льгов, куда и поехал знакомиться с районными буднями. В действительности же вся суть районных будней открылась перед писателем спустя два года после его переезда, когда вокруг не стало друзей из номенклатуры, когда не стало благости в отношениях с местными властями

Овечкин жил во Льгове с июля (предположительно) 1948 - го по сентябрь 1953 - го года. После смены двух секретарей райкома в 1950 году во Льгов прибыл на эту должность С.М. Данков, который, по мнению многих авторов воспоминаний об Овечкине, и был прототипом антигероя «Районных будней» партрсекретаря Борзова».

У Овечкина с этим человеком сразу же начались серьезные разногласия. Реальный «Борзов» вел себя в действительности намного агрессивнее и злее, чем Борзов вымышленный. Кульминацией борьбы, развернувшейся во Льгове, стала партконференция 1952 года, когда сторонники Овечкина решили дать бой первому секретарю райкома. Читая протокол конференции легко убедится, что обе стороны вступали в схватку хорошо подготовившись. Характер Овечкина проявился на этой конференции очень наглядно. Для меня важно было понять какой Овечкин выступал на конференции: публицист, знавший, что его очерк появится скоро в «толстом» журнале «Новый мир», что само по себе сулило оглушительный успех? Или же автор не принимаемого никем для публикации крамольного творения?

Чтобы прояснить ситуацию, обратимся к источникам. Оказывается, что в жизни В. В. Овечкина эти несколько дней июля 1952 года имели судьбоносное значение. В мемуарах Алексея Кондратовича («Воспоминания о В. Овечкине» «Советский писатель», 1982) говорится: «Овечкин обошел все московские редакции - везде читали и всюду отказывали. «Новый мир» был последним журналом, куда он занес свою рукопись, уже с вокзала, собирался ни с чем уезжать, но что-то толкнуло, подсказало шестым чувством: «А не отнести ли мне её, злополучную, Твардовскому?»… Был просто ошарашен, получив телеграмму на третий (всего на третий) день после своего унылого возвращения во Льгов».

А телеграмма от Твардовского была такая:

Работа, безусловно, интересная, ценная. Будем печатать. Необходим Ваш приезд, хотя бы на один день. Проезд редакция оплачивает. Твардовский».

По действующим почтовым правилам того времени телеграмму, которую Твардовский отправил утром, Овечкину должны были доставить в тот же день через два часа. Что, видимо, и произошло. Он откликнулся телеграммой на следующий день - 16 июля.

Нужно отсчитать от 15 июля два дня, поскольку сказано, что получил Овечкин сообщение главного редактора «Нового мира» на третий день после возвращения во Льгов. Получается, что Овечкин заходил в «Новый мир» 12 июля, потом сел на поезд и на утро 13 июля «уныло» вернулся домой. Но этого не могло быть.

Районная льговская газета сообщает, что в городе 12-13 июля 1952 года прошла районная партийная конференция, где в прениях по докладу секретаря райкома Данкова выступил с острой критикой ни кто иной, как член райкома писатель Овечкин. Получается, что 12 июля писатель Валентин Овечкин был в Москве на Пушкинской площади, заходил в редакцию журнала и в это же время во Льгове выступал (да хотя бы просто в зале сидел!) перед коммунистами, разнося в пух и прах их местных вождей. По партийным правилам того времени делегат - член партии, и уж тем более член райкома, каковым состоял и Овечкин, обязан был явиться на конференцию безуклонно. Освобождались от такой обязанности только успевшие перебраться к моменту торжества партийной демократии в иной мир. Неявка на партфорум влекла за собой очень большие неприятности, а Овечкин, кстати, был коммунистом искренним и дисциплинированным.

Выходит, что Овечкин, потратив несколько дней на безуспешное «пробивание» в печать «Районных будней», нисколько не павший духом от препирательств с издательскими чиновниками, ранним утром сошел с поезда во Льгове и через несколько часов уже «воевал» на партконференции с партчиновником, который и был им с такой остротой изображен в не принятом редакциями и издательствами очерке.

Стоит перечитать еще раз хотя бы отрывок из выступления В. В. Овечкина на партконференции во Льгове, на которую он пришел чуть ли не с поезда, вернувшись из Москвы, где редакторы отвергли его очерк «Районные будни», разглядев в них некую «крамолу». А выступление тоже было более чем крамольное:

«Во многих колхозах оставался не молоченый хлеб в зиму, кое-где и до сих пор молотят то, что не сгнило и не доедено мышами. Это даже, не «Черные амбары», а нечто другое. Мы знаем, бывали случаи, когда некоторые колхозы умышленно затягивали обмолот, ожидая, когда район выполнит поставки за счет передовых колхозов, а свой хлеб приберегали, таким образом, в скирдах. Но тут даже и оставшийся в скирдах хлеб за целую зиму и весну не управились обмолотить, хлеб наполовину погиб, стравили мышам. Какая-то полная апатия!»

Такое вот очернительство колхозного строя прозвучало с трибуны партийного форума. Указана та самая апатия, что вызвана полной безответственность колхозников и за результаты своего труда, и даже за свою судьбу. Как могла бы сложиться дальнейшая жизнь Овечкина, не будь успеха «Районных будней»?

А на конференции противостояние групп Овечкина и Данкова выявилось во всей красе. О том, какой произвол царил в районе можно судить по выступлению «овечкинца» отставного подполковника, активно участвовавшего в партийной жизни района, В. Д. Гололобова.

Гололобов рассказал о том, что однажды резко покритиковал на пленуме райкома районное руководство и вскоре после этого получил повестку явиться в милицию и дать объяснения по поводу шкуры кабана. По действующим в те годы правилам, забив в своем хозяйстве свинью, человек обязан был сдать щетину (или шкуру) заготовительным органам. Невыполнение этого правила преследовалось в административном порядке. Гололобову долго и нудно, «на семидесяти допросах», как он сказал, пришлось доказывать, что никакого кабанчика у него никогда не было.

Группа Данкова разыграла против «овечкинцев» многоходовую комбинацию. Атаке подверглась деятельность во Льгове публициста Овечкина «со товарищи», из которых «крайним» оказался поэт Д. М. Ковалев.

Член Союза писателей СССР, русский поэт Дмитрий Ковалев жил в Минске, но ежегодно подолгу гостил во Льгове у родственников жены. Дисциплинированный коммунист Ковалев, приехав во Льгов, вставал на учет в местном райкоме ВКП(б) и активно участвовал в жизни районной парторганизации, выступал даже на пленумах райкома.

Естественно, что между двумя литераторами, оказавшимися в замкнутом пространстве маленького городка, завязалась горячая дружба. В этих двух носителях (очень по тем временам высокого) титула члена СП СССР, обиженные местной властью жители видели своих защитников. И литераторы охотно помогали каждому, составляли письма властям, хлопотали за обиженных перед областными руководителями, нередко даже выезжая для этого в Курск. Вся эта деятельность могла остаться незамеченной, если бы литераторы не занимали вполне определенную, крайне негативную позицию по отношению к секретарям райкома, не критиковали бы их за просчеты в руководстве районом при каждом удобном случае.

На конференции один из местных железнодорожников, явно с подачи райкома, выступил с критикой Овечкина и Ковалева, указав, что они берут под защиту даже тех граждан, что сотрудничали с оккупантами в годы войны: «Ковалев берет под защиту всех обиженных, пишет им материалы и с этими материалами выезжает в область...»

Чувствуется явный расчет на горячий характер Ковалева, который не смог оставить такое о себе упоминание без последствий.

Поэт, конечно же, захотел объясниться с человеком, которого он, возможно, даже и не знал, но который о нем на партфоруме высказался нелицеприятно и доносительно. Через несколько дней после конференции Ковалев пришел на железнодорожный узел, встретился с этим человеком. «Завести» горячего поэта было достаточно просто. Разговор прошел на самых высоких тонах, вероятно, что даже и круче того, уж слишком вспыльчив был поэт и матрос - подводник в годы войны Д. М. Ковалев. Те, кто его знал (курский поэт Вадим Корнеев, например) считают, что любые неожиданности были возможны. Вскоре бюро райкома получило бумагу с жалобой на оскорбление коммунистом Ковалевым своего собеседника.

Состоялся суд скорый и неправый. Бюро райкома, по инициативе первого секретаря С. М. Данкова, объявило Ковалеву строгий выговор с занесением в учетную карточку, обвинив его в антисоветской деятельности, собирании вокруг себя недовольных советской властью элементов. То есть, рассматривая заявление об оскорблении личности, бюро приняло решение политического характера. В партком по месту жительства поэта отправлен был сигнал об его антисоветской деятельности во Льгове. То есть, сделано было все, чтобы уничтожить Ковалева как литератора. Клеймо антисоветчика могла перекрыть ему все пути к публикации произведений, лишить куска хлеба.

Ходить бы Ковалеву долгие годы по инстанциям, отмываясь от пришлепнутого льговским райкомом клейма, если бы не оглушительный успех овечкинских «Районных будней», опубликованных в сентябре 1952 года. На Данкова, на Льговский райком ВКП(б) обратили внимание в областных верхах. 4 декабря 1952 года бюро Курского обкома КПСС (переименование партии произошло в октябре того же года на 19 съезде) исключило из партии Данкова и некоторых его соратников за «зажим критики и месть коммунистам за критику».

Не обошлось в этом деле и без некоторого издевательства над Данковым. За неделю до заседания бюро обкома он выступил во Льгове на пленуме райкома с докладом о воспитании, подборе и расстановке кадров.

И лишь после изгнания Данкова из рядов коммунистов, 9 декабря 1952 года бюро обкома рассмотрело аппеляцию Ковалева по поводу решения бюро Льговского райкома ВКП(б) от 7 августа 1952 года. Ковалеву указали на нетактичность его поведения на железнодорожном узле 26 июня, а решение Льговского райкома об его «антисоветской деятельности» отменили.

Интересна оценка Овечкиным деятельности Данкова в воспоминаниях Голубева.

«... Любопытно то, что, узнав о таком бесславном повороте судьбы Д., Овечкин не злорадствовал, а, наоборот, как-то был удивлен и даже опечален.

Похоже, что ты жалеешь Д., - сказал я.

Пожалуй, да, - подумав, ответил Валентин Владимирович. - Д., как и Борзов, в сущности, люди, преданные партии и государству. Они не стяжатели, не вредители.

Эти люди в трудные годы жизни много сделали для страны и народа. Но они не смогли вовремя изменить своих привычек». (Стр. 156 - 157)

Это кажется очень знакомым. Действительно, как не вспомнить шолоховскую «Поднятую целину»! Давыдов о Нагульнове: «Путаник, но ведь страшно свой же!» Овечкин, кстати, в молодости писал романы - подражания Шолохову.

Получается, что сельским хозяйством сплошь и рядом от имени партии руководили «страшно свои» путаники с единственным достоинством - «не стяжатели». Стяжательство власти и славы крутых администраторов, видимо, не в счет.

Из Льгова в Курск Овечкин переехал в «знаменательном» для сельского хозяйства страны сентябре 1953 года. «Знаменательном» потому, что сентябрь 1953 года - это пленум ЦК КПСС с постановлением «О мерах дальнейшего развития сельского хозяйства СССР», то есть знаменитая маленковская «реформа» сельского хозяйства. Весь льговский период жизни Овечкина укладывается между двумя «сельскохозяйственными» пленумами: февральского 1947 года (ЦК ВКП(б) и сентябрьского 1953 года.

Оценки Овечкиным льговского периода таковы:

А почему переехал во Льгов? Очень тяжелое положение было. И все на глазах. Если бы захотел спрятаться - не спрятался бы.

Несколько секретарей РК - Борзовых. В обкоме - тоже Борзовы были. Воевал. Был членом РК…» (Стр 82)

Из письма П. Юру (3.1.53 г.) « … Мы пока находимся еще во Льгове Курской области. Сюда переехали из Таганрога. Это небольшой городишко на Киевской дороге, типичный районный центр. Выбрал я его для жительства потому, что здесь сочетаются элементарные городские удобства (свет, водопровод и т.д.) с непосредственной близостью колхозной темы. Хочешь не хочешь - все, что происходит в колхозах, каждый день на глазах и близко подступает к сердцу. И сейчас, в общем, не жалею, что прожил здесь, в одном из самых отстающих районов, несколько лет…»

Из письма сыну Валентину (17.4.54 г): «…Вот оно как пошло с «Районными буднями». А главный толчок все-таки к этим вещам я получил от Льгова. Не жалею о пяти годах, прожитых там.». (Стр. 276)

Сказано «в общем, не жалею…». Сразу хочется спросить: «А в частностях как? Насколько же болезненным был этот «толчок от Льгова»?

Жалеть, вероятно, было о чем.

Выступая на Втором съезде Союза писателей СССР, Валентин Овечкин сказал: «…В самом деле, давайте обратимся к проверке временем и к главным героям романов. Это хорошая проверка. Это один из признаков большой литературы - запоминаемость до смерти главных и даже не главных героев».

«Районным будням» уже более половины века. От публикации первого очерка в «Новом мире» прошло 55 лет, от момента завершения публикации всей серии очерков (или как предлагали некоторые литературоведы - «романа в очерках», «очеркового романа») - 51 год. Выдержали ли «проверку временем» герои «Районных будней»?

Как это нередко случается в литературе, те герои, коих автор выписывал с любовью, которым отдавал все лучшее, что находил в действительности или измышлял в творческих муках, которых питал кровью своего сердца, почему - то не удались. Поиски наилучших методов управления колхозами любимыми Овечкиным героями «Районных будней» - партсекретарем Мартыновым и директором МТС Долгушиным сегодня не очень впечатляют. Люди системы поломать саму систему, даже с самыми высокими целями, не всегда способны, чаще они способны только на полумеры.

А самым ярким образом «Районных будней», полным и цельным воплощением системы управления сельским хозяйством, остается их антигерой - партсекретарь Виктор Борзов, который действует в системе по ее законам, живет по ее принципам, является полным и цельным её воплощением. «Донкихотству» Марьтынова явно недостает сумасбродства, чтобы этот образ стал запоминаемым. Деловитости Долгушина недостает четкого осознания пороков колхозной системы, с одной стороны требующей от человека «чувства хозяина своей жизни», а с другой - делающими его безответственным за то, что с ним и окружающими людьми происходит по воле системы, Борзовых, тех же Мартыновых и Долгушиных, пусть даже и действующих с благими намерениями. (Кстати. В опубликованном недавно во льговвской районной газете дневнике Д. М. Ковалева упоминается о том, что прототип Долгушина, один из льговских директоров МТС, вколачивал в трактористов понятия добросовестного социалистического отношения к труду кулаками).

Овечкин, если не осознавал, то явно ощущал противоречивость того, что он изображает, того, что он старается «увязать в единый узел». Не оттого ли у каждого внимательного читателя «Районных будней» остается впечатление недосказанности, незавершенности цикла очерков. Автор шел к глубокому, всеобъемлющему выводу, но остановился на полпути, прекратил работу. Это, кстати, еще один из поступков Овечкина, заслуживающий понимания и уважения. Как и его Борзов, он не был стяжателем, не искал выгод. А мог бы, находясь на самом гребне славы, растянуть "Районные будни" до бесконечности, расширяя и расширяя их, благо, что проблем в колхозной жизни не убавлялось все годы существования колхозов, на чем и произросла после Овечкина обширнейшая агропублицистика. Вспомним, о чем писали публицисты после Овечкина: дать ли волю колхозному председателю сеять без указки райкома, как учитывать тонно-километры пробега колхозного грузовика, с какой стороны подъезжать к элеватору, объединить ли всех в РАПО (АПО) и т.п. и т.д.

Н екоторые произведения писателя можно найти здесь:

Валентин Владимирович Овечкин (9 (22) июня 1904, Таганрог - 27 января 1968, Ташкент) - русский советский прозаик и драматург, журналист.

Жизнь и творчество

Родился 9 июня (22 июня по новому стилю) 1904 в Таганроге. Учился в техническом училище, работал подмастерьем у сапожника, с 1921 года жил в деревне у родственников, где ему приходилось батрачить, сапожничать, заведовать избой-читальней и преподавать в школе ликбеза.

В 1925 он был избран председателем первой в Приазовье сельскохозяйственной коммуны, с 1931 находится на партийной и профсоюзной работе (от секретаря сельского парткома до заведующего орготделом райкома ВКП(б) и председателя городского профсоюза г. Кисловодска).

Писать начал с середины 20-х годов XX века, а с 1934 года становится профессиональным журналистом - разъездным корреспондентом газет юга европейской России, в том числе в армавирской городской газете «Трудовой путь» (ныне «Армавирский собеседник»), писал в основном о проблемах деревни и колхозного строительства. В 1941 году В. В. Овечкин становится членом Союза писателей СССР.

Во время Великой Отечественной войны воевал пехотным офицером, прошел в боях от Сталинграда до Украины, работал в армейских и фронтовых газетах. Его фронтовые впечатления отразились в повести «С фронтовым приветом», написанной им в 1945 году. В своих произведения Валентин Владимирович, как и многие писатели тех лет, отразил уверенность многих своих современников в том, что война исправит недостатки и изъяны, имевшие место в жизни советской деревни до этого. После демобилизации в 1944-1945 годах он работал журналистом в газете «Правда Украины». В своих статьях он критиковал гибельный административно-командный стиль руководства деревней, а также бесхозяйственность и некомпетентность местных властей, этому же было посвящено и его литературное творчество. В 1946, живя в Таганроге, он написал пьесу «Бабье лето» (1947) о послевоенной украинской деревне.

В 1948 году он переселяется в город Льгов - районный центр Курской области, где продолжил своё творчество в качестве драматурга, написав, ставшую заметной, пьесу «Настя Колосова», в которой затрагивает проблему показных успехов в колхозах и сокрытия просчетов в руководстве ими.

Однако известным на всю страну Валентин Овечкин стал после цикла из пяти очерков, опубликованных в 1952-1956 годах в журнале «Новый мир» под общим названием Районные будни , связанных общностью темы и лиц, выведенных в них: Районные будни, На переднем крае, В том же районе, Своими руками, Трудная весна. По сути в его очерках «деловая» проза, факты реальной экономической и социальной жизни людей из глубинки, хотя и с вымышленными персонажами и измененным сюжетом, впервые в советской литературе стали предметом глубокого эстетического переживания и явлением большой литературы. Безусловно, это, как и многие другие произведения литературы того времени (так называемая «литература оттепели»), было вызвано коренными сдвигами в общественном сознании, связанными с процессами «десталинизации» страны, так называемой борьбой с «культом личности» Сталина, провозглашенной руководством СССР после XX съезда КПСС. В этих очерках, показанное писателем ужасающее положение колхозного крестьянина (неоплачиваемый труд, отсутствие паспортов, а в силу этого фактически крепостная зависимость от местных властей), принимало характер обобщения и масштабной социальной критики всей советской тоталитарной системы. Хотя, конечно Овечкин в своих произведениях ни в коем случае не был убежденным противником советского строя. Он видел главного врага советского строя в отдельных личностях, в тех, кто его извращает, то есть в бюрократах и управленцах и не только низшего звена. В своих произведениях он вывел такого бюрократа в образе 1-го секретаря райкома КПСС Борзова, что по тем временам было очень и очень смело. Хотя, стоит заметить, что в последней части цикла он ставил вопрос и о необходимости системных перемен, по сути о принципиальной демократизации общества как условии его процветания.

(1906-06-22 )

Валентин Владимирович Овечкин (9 (22) июня 1906 года , Таганрог - 27 января , Ташкент) - русский советский прозаик и драматург , журналист . Псевдонимы - Буревой, Валентин Буревой, В. Савельев .

Жизнь и творчество [ | ]

Писать начал с середины 20-х годов XX века , а с 1934 года становится профессиональным журналистом - разъездным корреспондентом газет юга европейской России, в том числе в армавирской городской газете «Трудовой путь» (ныне «»), писал в основном о проблемах деревни и колхозного строительства. В 1941 году В. В. Овечкин становится членом Союза писателей СССР .

Впоследствии он хотел из Ташкента вернуться в Россию, но материальные проблемы и перенесенный инфаркт помешали этим планам осуществиться .

Умер Валентин Владимирович Овечкин в Ташкенте 27 января и похоронен на Коммунистическом кладбище города .

Биография и произведения Овечкина легли в основу пьесы А. Буравского «Говори…» (1986).

Значительным вкладом Овечкина в советскую литературу является его «деревенская проза», которую сам писатель рассматривал как средство литературной полемики, способное уменьшить разрыв между партийным руководством в сельском хозяйстве и объективной действительностью. Он обличает неразумную и бесчеловечную политику лживых обещаний и шантажа, которые применяются, чтобы заставить людей выполнять планы; он противопоставляет действия, профессионально и психологически обоснованные, направленные на благо народа, тому, что творят бюрократы-демагоги, заинтересованные лишь в собственной партийной карьере. Наиболее сильной стороной произведений Овечкина является не развитие сюжета, а умение живо, подчас с юмором, изображать при помощи диалога функционеров, чаще всего - среднего калибра; эти диалоги и вскрывают глубинные проблемы. В драматургии Овечкина именно эта слабость сюжетного развития лишает пьесы сценичности. Специфика собственного жизненного опыта придаёт диалогам Овечкина убедительность.

Сочинения [ | ]

Колхозные рассказы, 1935
Рассказы, 1939
С фронтовым приветом, 1946
На переднем крае, 1953
Очерки о колхозной жизни, 1953, 2-е изд. - 1954
Районные будни, 1956
Трудная весна, 1956
Пусть это сбудется. Пьесы, 1962 (Пусть это сбудется; Бабье лето; Настя Колосова; Летние дожди; Время пожинать плоды)
Статьи, дневники, письма, 1972
Гости в Стукачах, 1972, 2-е изд. - 1978
Заметки на полях, 1973

Валентин Владимирович Овечкин (9 () июня , Таганрог - 27 января , Ташкент) - русский советский прозаик и драматург , журналист .

Жизнь и творчество

Родился 9 июня (22 июня по новому стилю) 1904 в Таганроге . Учился в техническом училище , работал подмастерьем у сапожника, с 1921 года жил в деревне у родственников, где ему приходилось батрачить, сапожничать, заведовать избой-читальней и преподавать в школе ликбеза.

Писать начал с середины 20-х годов XX века , а с 1934 года становится профессиональным журналистом - разъездным корреспондентом газет юга европейской России, в том числе в армавирской городской газете (ныне «Армавирский собеседник »), писал в основном о проблемах деревни и колхозного строительства. В 1941 году В. В. Овечкин становится членом Союза писателей СССР .

Умер Валентин Владимирович Овечкин в Ташкенте 27 января и похоронен на Коммунистическом кладбище города .

Биография и произведения Овечкина легли в основу пьесы А. Буравского «Говори…» (1986).

Значительным вкладом Овечкина в советскую литературу является его «деревенская проза», которую сам писатель рассматривал как средство литературной полемики, способное уменьшить разрыв между партийным руководством в сельском хозяйстве и объективной действительностью. Он обличает неразумную и бесчеловечную политику лживых обещаний и шантажа, которые применяются, чтобы заставить людей выполнять планы; он противопоставляет действия, профессионально и психологически обоснованные, направленные на благо народа, тому, что творят бюрократы-демагоги, заинтересованные лишь в собственной партийной карьере. Наиболее сильной стороной произведений Овечкина является не развитие сюжета, а умение живо, подчас с юмором, изображать при помощи диалога функционеров, чаще всего - среднего калибра; эти диалоги и вскрывают глубинные проблемы. В драматургии Овечкина именно эта слабость сюжетного развития лишает пьесы сценичности. Специфика собственного жизненного опыта придаёт диалогам Овечкина убедительность.

Сочинения

Колхозные рассказы, 1935
Рассказы, 1939
С фронтовым приветом, 1946
На переднем крае, 1953
Очерки о колхозной жизни, 1953, 2-е изд. - 1954
Районные будни, 1956
Трудная весна, 1956
Пусть это сбудется. Пьесы, 1962 (Пусть это сбудется; Бабье лето; Настя Колосова; Летние дожди; Время пожинать плоды)
Статьи, дневники, письма, 1972
Гости в Стукачах, 1972, 2-е изд. - 1978
Заметки на полях, 1973

Напишите отзыв о статье "Овечкин, Валентин Владимирович"

Литература

Писатели Советского Дона: Био-библиогр. справочник. Вып. 1 и 2 / [Сост.: Д. И. Руманова , Д. К. Жак и др.]. - Ростов н/Д : Тип. изд-ва «Молот», 1948. - С. 69-71. - 112 с. - (Рост. гос. науч. б-ка им. К. Маркса). - 2500 экз.

Примечания

Ссылки

Отрывок, характеризующий Овечкин, Валентин Владимирович

– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C"est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.
– Что за штиль, как он описывает мило! – говорила она, читая описательную часть письма. – И что за душа! Об себе ничего… ничего! О каком то Денисове, а сам, верно, храбрее их всех. Ничего не пишет о своих страданиях. Что за сердце! Как я узнаю его! И как вспомнил всех! Никого не забыл. Я всегда, всегда говорила, еще когда он вот какой был, я всегда говорила…
Более недели готовились, писались брульоны и переписывались набело письма к Николушке от всего дома; под наблюдением графини и заботливостью графа собирались нужные вещицы и деньги для обмундирования и обзаведения вновь произведенного офицера. Анна Михайловна, практическая женщина, сумела устроить себе и своему сыну протекцию в армии даже и для переписки. Она имела случай посылать свои письма к великому князю Константину Павловичу, который командовал гвардией. Ростовы предполагали, что русская гвардия за границей, есть совершенно определительный адрес, и что ежели письмо дойдет до великого князя, командовавшего гвардией, то нет причины, чтобы оно не дошло до Павлоградского полка, который должен быть там же поблизости; и потому решено было отослать письма и деньги через курьера великого князя к Борису, и Борис уже должен был доставить их к Николушке. Письма были от старого графа, от графини, от Пети, от Веры, от Наташи, от Сони и, наконец, 6 000 денег на обмундировку и различные вещи, которые граф посылал сыну.

12 го ноября кутузовская боевая армия, стоявшая лагерем около Ольмюца, готовилась к следующему дню на смотр двух императоров – русского и австрийского. Гвардия, только что подошедшая из России, ночевала в 15 ти верстах от Ольмюца и на другой день прямо на смотр, к 10 ти часам утра, вступала на ольмюцкое поле.
Николай Ростов в этот день получил от Бориса записку, извещавшую его, что Измайловский полк ночует в 15 ти верстах не доходя Ольмюца, и что он ждет его, чтобы передать письмо и деньги. Деньги были особенно нужны Ростову теперь, когда, вернувшись из похода, войска остановились под Ольмюцом, и хорошо снабженные маркитанты и австрийские жиды, предлагая всякого рода соблазны, наполняли лагерь. У павлоградцев шли пиры за пирами, празднования полученных за поход наград и поездки в Ольмюц к вновь прибывшей туда Каролине Венгерке, открывшей там трактир с женской прислугой. Ростов недавно отпраздновал свое вышедшее производство в корнеты, купил Бедуина, лошадь Денисова, и был кругом должен товарищам и маркитантам. Получив записку Бориса, Ростов с товарищем поехал до Ольмюца, там пообедал, выпил бутылку вина и один поехал в гвардейский лагерь отыскивать своего товарища детства. Ростов еще не успел обмундироваться. На нем была затасканная юнкерская куртка с солдатским крестом, такие же, подбитые затертой кожей, рейтузы и офицерская с темляком сабля; лошадь, на которой он ехал, была донская, купленная походом у казака; гусарская измятая шапочка была ухарски надета назад и набок. Подъезжая к лагерю Измайловского полка, он думал о том, как он поразит Бориса и всех его товарищей гвардейцев своим обстреленным боевым гусарским видом.
Гвардия весь поход прошла, как на гуляньи, щеголяя своей чистотой и дисциплиной. Переходы были малые, ранцы везли на подводах, офицерам австрийское начальство готовило на всех переходах прекрасные обеды. Полки вступали и выступали из городов с музыкой, и весь поход (чем гордились гвардейцы), по приказанию великого князя, люди шли в ногу, а офицеры пешком на своих местах. Борис всё время похода шел и стоял с Бергом, теперь уже ротным командиром. Берг, во время похода получив роту, успел своей исполнительностью и аккуратностью заслужить доверие начальства и устроил весьма выгодно свои экономические дела; Борис во время похода сделал много знакомств с людьми, которые могли быть ему полезными, и через рекомендательное письмо, привезенное им от Пьера, познакомился с князем Андреем Болконским, через которого он надеялся получить место в штабе главнокомандующего. Берг и Борис, чисто и аккуратно одетые, отдохнув после последнего дневного перехода, сидели в чистой отведенной им квартире перед круглым столом и играли в шахматы. Берг держал между колен курящуюся трубочку. Борис, с свойственной ему аккуратностью, белыми тонкими руками пирамидкой уставлял шашки, ожидая хода Берга, и глядел на лицо своего партнера, видимо думая об игре, как он и всегда думал только о том, чем он был занят.