Главная › Одежда и товары › Пастернак стояла зима дул ветер из степи. Борис Пастернак - Рождественская звезда - разделенные стихи — LiveJournal

Пастернак стояла зима дул ветер из степи. Борис Пастернак - Рождественская звезда - разделенные стихи — LiveJournal

Стояла зима.
Дул ветер из степи.
И холодно было младенцу в вертепе
На склоне холма.

Его согревало дыханье вола.
Домашние звери
Стояли в пещере,
Над яслями теплая дымка плыла.

Доху отряхнув от постельной трухи
И зернышек проса,
Смотрели с утеса
Спросонья в полночную даль пастухи.

Вдали было поле в снегу и погост,
Ограды, надгробья,
Оглобля в сугробе,
И небо над кладбищем, полное звезд.

А рядом, неведомая перед тем,
Застенчивей плошки
В оконце сторожки
Мерцала звезда по пути в Вифлеем.

Она пламенела, как стог, в стороне
От неба и Бога,
Как отблеск поджога,
Как хутор в огне и пожар на гумне.

Она возвышалась горящей скирдой
Соломы и сена
Средь целой вселенной,
Встревоженной этою новой звездой.

Растущее зарево рдело над ней
И значило что-то,
И три звездочета
Спешили на зов небывалых огней.

За ними везли на верблюдах дары.
И ослики в сбруе, один малорослей
Другого, шажками спускались с горы.

И странным виденьем грядущей поры
Вставало вдали все пришедшее после.
Все мысли веков, все мечты, все миры,
Все будущее галерей и музеев,
Все шалости фей, все дела чародеев,
Все елки на свете, все сны детворы.

Весь трепет затепленных свечек, все цепи,
Все великолепье цветной мишуры...
...Все злей и свирепей дул ветер из степи...
...Все яблоки, все золотые шары.

Часть пруда скрывали верхушки ольхи,
Но часть было видно отлично отсюда
Сквозь гнезда грачей и деревьев верхи.
Как шли вдоль запруды ослы и верблюды,
Могли хорошо разглядеть пастухи.
- Пойдемте со всеми, поклонимся чуду,-
Сказали они, запахнув кожухи.

От шарканья по снегу сделалось жарко.
По яркой поляне листами слюды
Вели за хибарку босые следы.
На эти следы, как на пламя огарка,
Ворчали овчарки при свете звезды.

Морозная ночь походила на сказку,
И кто-то с навьюженной снежной гряды
Все время незримо входил в их ряды.
Собаки брели, озираясь с опаской,
И жались к подпаску, и ждали беды.

По той же дороге, чрез эту же местность
Шло несколько ангелов в гуще толпы.
Незримыми делала их бестелесность,
Но шаг оставлял отпечаток стопы.

У камня толпилась орава народу.
Светало. Означились кедров стволы.
- А кто вы такие? - спросила Мария.
- Мы племя пастушье и неба послы,
Пришли вознести вам обоим хвалы.
- Всем вместе нельзя. Подождите у входа.
Средь серой, как пепел, предутренней мглы

Топтались погонщики и овцеводы,
Ругались со всадниками пешеходы,
У выдолбленной водопойной колоды
Ревели верблюды, лягались ослы.

Светало. Рассвет, как пылинки золы,
Последние звезды сметал с небосвода.
И только волхвов из несметного сброда
Впустила Мария в отверстье скалы.

Он спал, весь сияющий, в яслях из дуба,
Как месяца луч в углубленье дупла.
Ему заменяли овчинную шубу
Ослиные губы и ноздри вола.

Стояли в тени, словно в сумраке хлева,
Шептались, едва подбирая слова.
Вдруг кто-то в потемках, немного налево
От яслей рукой отодвинул волхва,
И тот оглянулся: с порога на деву,
Как гостья, смотрела звезда Рождества.

От редакции

Характер настоящего издания предполагает, что его иллюстративные возможности очень ограничены. И все-таки редакция сочла возможным поместить в журнале две заметки о живописном творчестве Е.В. Мазур-Матусевич, отсылая читателя к сайту Института, где можно ознакомиться с репродукциями ее картин. Одна из этих заметок - реакция на живописные произведения, тогда как в другой художница предъявляет себя читателю сама. Нам представляется, что помещенные в журнале материалы не просто расширяют его тематику, но и вполне уместны там, где речь идет о существенном и насущном, выражено ли оно богословским, философским или художественным языком.

Елена Мазур-Матусевич

Несмотря на мое достаточно давнее знакомство с Еленой Мазур-Матусевич, до последнего времени я полагал, что она является специалистом в области медиевистики. Ее книга «Золотой век французской мистики» была прочитана мною с интересом и увлечением, а тут вдруг изобразительное искусство, которому я не совсем чужд, правда, исключительно в качестве зрителя. Зритель я сравнительно искушенный, во всяком случае, с потребностью оформить свои впечатления в связный текст, когда увиденное меня задевает. Поскольку такая задетость имела место и на этот раз, позволю себе несколько реплик по поводу картин Елены.

Надо признать, что они, несмотря на свою тематическую разнородность, внутренне едины, одна и та же авторская рука, один и тот же взгляд в них легко узнается. Первое, что хочется сказать о картинах - это то, что в них много цвета и цветов, они ярки и праздничны, словом, декоративны, их хочется повесить у себя в комнате с тем, чтобы, так сказать, «возвеселить душу». Что, однако, стоит за этой такой привлекательной и радующей глаз декоративностью?

Вот, скажем, «Вечная Пасха». Понятно, к какой великой вещи отсылает нас название картины. Характерно, между тем, как она увидена. Перед нами воплощенное становление, переход, взаимопревращение. Это «всяческое во всем». В этом переходе нет собственно Воскресения. Скорее, перед нами мир обновившийся и вернувшийся к своей первозданности. В нем цветы, цветы, цветы… А если не прямо и не совсем, то все равно тон задает стихия цветочности. Даже купола храма на заднем плане - это скорее луковицы-бутоны цветов, чем нечто архитектурное. Цветы все вобрали в себя, все сделали собой, в них последняя истина Пасхи.

«Сова» - это уже сказка. Но что значит в очередной раз изобразить сказочный мир? Чтобы состояться, он должен быть не просто волшебным и чудесным. В нем должны обнаружиться какие-то свои глубокие основания, укорененные не в одной только сказке, но и далее - в мифе. На миф «Совы» указывает, в частности, ее «космичность». Она выражена, скажем, через отсвет луны в совиных глазах. Более того, они прямо «луны», а не только «лунные». То же самое - совиное оперение. Оно перекликается с елями, одноприродно им. А это значит, что за совиной «лунностью» и «елистостью» проступает некий единый в своем существе мир. Он собран и сконцентрирован в сове. Сова есть его «божество». Перед нами такой вот, совиный, космос, космос по-совиному.

«Невинность, Грация, Мудрость» создана в том же ключе. На это раз, правда, в мире-космосе три точки отсчета: девочка, конь и та же сова. Все три существа в двойном измерении - темно-синего неба в звездах и зеленой земли в цветах. Три существа два эти измерения соединяют и делают единым миром. Но несравненно более других мир неба-земли единит, разумеется, конь. Его размеры, алость и золотистость, усеянные то ли звездами, то ли цветами, сосредоточивают нас на коне как центре картины. Он тоже «божество» мира. На этот раз обрамленного «свитой» двух других существ. Они прямо не поклоняются коню и все же представляют собой устремленность к полноте ночного неба (сова) и земли с ее травой и цветами (девочка). В коне все разрешается и делает единый мир ликующим и радостным.

Изображения цветов более всего представлены в живописи Елены. Им посвящено около половины из известных мне картин. Но и в других картинах совсем без цветов дело чаще всего не обходится. И тут я задаюсь вопросом: что стоит за тяготением к цветочным натюрмортам у нашей художницы? То, что, вот, видите ли, они красивы и художник искренне и беззаботно любуется ими - конечно, так, но этого недостаточно. Такое может быть достаточным для нас, зрителей, автор же, хочет он этого или нет, думает ли об этом, в свои цветы нечто вкладывает. Но тогда что именно?

У Елены цветы изображены двояко. Иногда они тянутся вверх, становясь растениями как таковыми и, далее, жизнью в ее устремленности к небу, взыскании какого-то разрешения своей красоты в еще что-то более существенное. Отчасти она разрешается в соотнесенности цветов, их взаимной дополнительности и гармонии. Но этого им, цветам, мало. Отсюда настроение ожидания, иногда какой-то незавершенности, растерянности, почти тревоги. Это мне ближе всего в изображении цветов. Здесь мне чудятся ожидания и надежды, душевная устремленность, что-то от тоски автора по «мирам иным».

Но есть и другие натюрморты. В них цветы замкнуты на себя, друг друга поддерживают, друг в друга смотрятся, друг в друге раскрываются, обнаруживая этим некоторую жизненную полноту. Она же возможна при отсутствии дали и выси, как в предыдущих натюрмортах, только если в цветах есть глубина. Скажем, у нас возникает желание заглянуть в чашечку цветка в подозрении присутствия в ней тайны. Такое происходит, например, в «Red and green». А вот великолепные «Пионы». Густая листва как будто прикрывает собой уже окончательно чистое, свежее и радостное. Не пускает нас в него сразу, чтобы не ослепить.

В нем явно на переднем плане сказочность, фольклорность, наконец, детскость. Но это не детская душа с запоздалым простодушием предъявляет себя миру. Это опыт детства, а значит, чистоты, ясности, способности увидеть мир в его первозданности того, у кого тени «раздумий и сомнений на челе». Поэтому в мир художницы погружаешься еще и как в собственную память. Когда-то и мне было также хорошо. Да вот не способен я возобновить в себе детство так, чтобы оно запечатлелось зримо и устойчиво не только для меня. Ну, что же, я всего лишь благодарный зритель, чего и всем желаю, если ваше внимание привлекут работы Елены, выложенные на ее сайте, лучше, конечно, их видеть въяве, а еще лучше, повторю это, хотя бы одну из них на стене собственной комнаты.

Журнал «Начало» №18, 2008 г.