Побег к себе, или что такое искусство. Искусство после философии Смысл и стиль

Да, и в правду, что же такое искусство? Такое элементарный вопрос, но как на него найти ответ? Можно ли считать искусством работу мастера, ну на пример того же художника, чьи картины весят в Лувре, Эрмитаже? И как можно задать критерии для тех или иных произведений людей, что б назвать их настоящим искусством? Как ответить на этот вопрос и существует ли на него единственный ответ? Про это я выскажу свои мысли и знания.

«Имитация - один из инстинктов в нашей природе. Далее, имеется инстинкт гармонии и ритма, а также соразмерности, в которой, в частности, выражается чувство ритма. Начиная с этого природного дара, личность развивает в себе наклонности к поэзии, чтобы от грубых импровизаций постепенно возвыситься до истинного искусства». - Аристотель.

Еще с древних времен люди хотели запечатлеть моменты своей жизни, что-то рассказать друг другу, что бы после них остался хоть какой-то след в истории. И эта была своего рода гонка. Кто-то лучше других мог вылепить из куска глины фигуру девушки, другой из куска камня рождал царей идентичным живым людям. Люди творили, отдавая в свою работу частичку души, и с каждым днем все больше и больше оттачивали свой навык.

Сами же основы искусства были созданы такими великими империями как Египет, Вавилон, Персия, Индия, Китай, Греция, Рим. Каждые из этих империй внесли непосредственный вклад в искусство. Греки задали тон красивому, мужскому телу, его осанке. А в девятнадцатом веке искусством стали считать сравнение между истинным и сотворенным.

Само понятие, крайне широко и сильно разнообразно начиная от тех, кто ночью выходит на улицы и творит на стенах домов, и вплоть до, людей во фраках и смокингах, выступающие перед залом, на блестящем пианино. Четко поставить грани и ответить на этот вопрос ни кто не сможет. Можно лишь немного классифицировать его как традиционное и современное. По стилю, куда оно направлено, будь то художник или писатель.

Искусство многогранно. И те граффити, которые промокают под дождем, может когда-нибудь и станут традициями и даже сейчас находятся люди, которым это нравиться. Искусство это своего рода процесс созидания. И любое творение человека можно назвать искусством, единственное, что народ может этого не оценить. Сказав, что это обычный ширпотреп.

Многие искусники пытались внести новое в сложившиеся устои и пытались создать нечто такое, что бы было доступно всем и не имело материальной ценности, для какого-то определенного круга людей. Создать то, что могло бы всем дарить гармонию. Так появились такое направление как концептуализм, искусство которое нужно осмыслить.

Таким образом, все, чем может восхищаться душа человека можно назвать искусством, пусть то это и компьютерная музыка или балет, опера, не важно. Главное что бы человека это вдохновляло, помогало творить мыслить и вызывало улыбку на лице, пусть и глупую, но все что нравиться душе это и есть искусство. Но споры будут всегда по поводу того, что «красиво», что есть искусство.

По данным ВЦИОМ, каждый пятый россиянин никогда не был в театре, каждый второй был там "когда-то", но практически никогда театр не посещает. Половина российских граждан не ходит в кино, а 13 процентов респондентов вообще никогда не были в кинотеатре. Более 40 процентов россиян ничего не слышали о "Ночи в музее", треть слышали, но не собираются посещать, 27 процентов опрошенных признались, что ни разу не были в музее.

Искусство не принадлежит народу?

Обсудим тему с деканом факультета истории искусств Европейского университета в Санкт-Петербурге, кандидатом искусствоведения Ильей Доронченковым.

В мире уже много лет наблюдается музейный бум

В этом году руководителя Кубанского казачьего хора Виктора Захарченко удостоили госпремии. Кубанский казачий хор - это именно то искусство, которое без всяких натяжек принадлежит народу?

Я думаю, кубанский песенный фольклор находит безусловный отклик в сердцах огромного количества людей, потому что отвечает их ожиданиям. Есть запрос на нечто сердечное, удалое, народное, коренное. Фольклор, который сегодня звучит со сцены, он, конечно, сильно адаптирован к современному слушателю и лишь базируется на народных песнях. Эти ребята из Кубанского казачьего хора, судя по всему, отличные профессионалы, которые музыкально воплощают и визуализируют один из образов русского народа. Как этот образ сконструирован - это уже другой вопрос.

А чем вызвана проснувшаяся массовая тяга к изобразительному искусству? Невероятный ажиотаж вокруг выставки Серова в Третьяковке, длиннющие очереди на живопись и графику Фриды Кало в петербургском Музее Фаберже...

Мне кажется, пока рано говорить о каком-то тренде. Нужен повторный всплеск интереса к каким-либо художникам, чтобы делать определенные выводы. Вот осенью будет Айвазовский в Третьяковке, посмотрим, соберет ли он столько народу, сколько собрал Серов. Вообще в мире уже много лет наблюдается музейный бум. Обеспеченный средний класс воспитан в осознании, что музеи посещать необходимо.

В очереди "на Серова" стоял не только средний класс, там, как пишут светские репортеры, "были замечены" и студенты, и пенсионеры, и вообще очень пестрая публика.

Вот этот музейный бум, он, в частности, и породил феномен выставки - блокбастера. Мы покажем вам сады Клода Моне! Представляете, какие очереди были бы в Соединенных Штатах на сады Клода Моне. Я однажды проехался по разным музеям Америки, где выставлен Моне, видел пять горбатых мостиков почти одинаковых, я их возненавидел потом. Но Моне - идеальный художник для выставки, обреченной на массовый успех. Или вот вам великолепный пример - выставка итальянского ренессансного портрета в Берлине несколько лет назад. Люди приезжали туда со всей Европы. И это был не только средний класс. Это были и студенты, и представители самых разных социальных слоев. Огромное количество людей стояли в этих очередях. Таких выставок много. И европейцы по ним мигрируют. Сейчас выставка Босха в Музее Прадо и другая выставка Босха в Хертогенбосе в Голландии... Такие выставки очень хорошо интеллектуально обеспечены: их делают высококлассные специалисты, издаются каталоги, которые становятся научным событием. Ну и конечно это еще и коммерческое предприятие. Это дорого. Это требует современного концептуального мышления от кураторов. Это требует подготовки от аудитории.

Может, подготовленность нашей аудитории к встрече с Серовым и сыграла свою благородную роль? Народ, еще со школы знающий "Девочку с персиками", ринулся в Третьяковку за новыми впечатлениями?

Мне кажется, что ажиотаж в последние дни выставки Серова был отчасти ситуативен. Хорошая реклама, холодная зима в Москве... Если же говорить о содержании выставки... Я думаю, Серов, который был представлен в Третьяковке, дает русскому человеку то, чего ему сейчас очень не хватает. Он дает ему картину России, которую мы потеряли и которой приятно гордиться. Эта Россия очень импозантна. Там полно портретов симпатичных Романовых и там не спрашивают, почему Серов прекратил отношения с семьей Романовых. Для художественного сообщества Серов был человеком стоически нравственным, и если он принимал некое решение, продиктованное ему его моралью, то от этого решения уже не отступал. Мало кто из зрителей способен оценить уникальную и, кажется, ни у кого больше, кроме Серова, не встречающуюся способность показать импозантный образ заказчика и одновременно насытить этот образ такой иронией, что она разрушит поверхностный эффект. Посмотрите на портрет Феликса Юсупова с бульдогом. Это чей портрет? Это портрет Дориана Грея, молодого хлыща, который потом убьет Распутина? Или это психологический портрет мопса, который похож на Уинстона Черчилля? Такое мало кто умеет. У Серова на той выставке есть немного русского народа и русской природы, есть динамичное купечество, есть бодрая интеллигенция - посмотрите на Ермолову, на Горького...

Это та Россия, которая ушла и которая под кистью Серова предстает как очень импозантная страна, какой она, конечно, и была. Но только выставка не дает ответа на вопрос: что же случилось с Россией? Между тем творчество Серова такой ответ давало. На выставке нет вещей, связанных с 1905 годом. Там нет гуаши "Солдатушки, бравы ребятушки...", написанной по личным впечатлениям от разгона демонстрации 9 января, который он наблюдал из окон Академии художеств, после чего порвал отношения и с академией, и с ее президентом, великим князем Владимиром Александровичем, имевшим к Кровавому воскресенью прямое отношение. Кураторы выставки убрали кое-что принципиально важное из Серова. Но общий образ России, вызывающий ностальгию, выставка дала. Самое главное - мы увидели великолепную живопись. В этом смысле успех заслужен. А вот будет ли он повторен? Если повторится, это будет означать, что наше общество действительно соскучилось по сильным художественным впечатлениям, причем идущим не только от современного искусства.

Русский человек все еще запрограммирован XIX веком

А выставка Фриды Кало, пережившая трехмесячную зрительскую осаду? Это феномен той же природы, что и выставка Серова?

Фрида Кало - это немножко другое. Если Серов живописец от бога, то Фрида Кало не живописец. Для нее кисточки и краски - это способ самопроекции, предъявления своих состояний, комплексов, страданий. Поскольку она находится в контексте сюрреализма и примитивизма, ей можно не уметь писать и тем не менее быть очень эффектной художницей. Но здесь, мне кажется, большую роль сыграло то, что она благодаря голливудскому кино уже поп-звезда. И контингент на ее выставке был разный. Помимо петербургских пенсионеров, которые ходят на все важные выставки, там было большое число людей, представляющих так называемый креативный класс. Люди, которые хорошо упакованы, обеспечены, они могут приехать из Москвы посмотреть на эту маленькую выставку, заплатив 500 рублей за вход, и которые сами понимают, как делается имидж. Показ этой выставки - большой успех Музея Фаберже. Это был еще и грамотный маркетинговый проект. Если вы посмотрите вирусные ролики, которые Фейсбук распространял, вы увидите, кто именно эту выставку рекламировал, кто говорил, какая картина ему больше нравится. Это были именно те медиаперсоны, на которых ориентируется креативный класс. Успех выставки Серова и успех выставки Фриды имеет разную природу. Но для меня оба эти успеха отрадны, потому что они свидетельствуют об интересе к искусству.

Этот интерес возбуждается, вероятно, не только эстетической притягательностью полотен Серова или Кало. Это еще и социальный феномен. В чем он состоит?

Третьяковка - хорошо посещаемый музей. Но в случае с Серовым был геометрический рост посещения. Очевидно, произошло совпадение нескольких факторов, обеспечивших успех этой выставки. Во-первых, качество представленных вещей. Во-вторых, то, что Серов известен всем. Я уверен, такой же лом был бы на Репина. Будет, наверное, и на Айвазовского, и на Шишкина. У нас не так много художников, которые создали целостный образ. Когда ты говоришь "серовская девушка", ты понимаешь, о чем идет речь. Это не каждому художнику дается. Тут совпадение эстетических факторов и социальных. Серова помнят со школы все поколения. Русский человек все еще запрограммирован XIX веком. Если вы попросите обычного человека назвать десять лучших русских картин, я подозреваю, что восемь из этих десяти будут передвижники плюс Брюллов и Александр Иванов. "Черный квадрат" туда попадет только потому, что он раскручен. В этом смысле мы все еще очень консервативная страна. Так что успех такого рода выставок обеспечен традицией. А с Фридой Кало - это уже какой-то новый успех, это медиауспех.

Массовая публика - это фантом

- Массовая публика - это кто? Каковы ее социальные, эстетические, идеологические запросы?

Я не думаю, что массовая публика существует. Массовая публика появляется как толпа на выставке Серова. Но если говорить о публике художественных событий, то эта публика внутри себя очень неоднородна.

- То есть вы считаете, что массовой публики как социального монолита не существует?

Да, мне так кажется. Публика - она разная. Массовой она становится именно тогда, когда предъявляет себя как публика. То есть когда мы ее видим. А когда эти люди сидят у телевизора, ездят в трамвае - это не публика еще. Есть замечательная книга американского искусствоведа Томаса Кроу "Художник и общественная жизнь Парижа XVIII века", одна из базовых в социальной истории искусства, где он, в частности, анализирует процесс сложения публики как феномена. И оказывается, что публика - это не все те, кто пришел на выставку или концерт. Публика - это люди, у которых свои запросы и ожидания. Эти запросы и ожидания посетители выставок инвестируют в того или иного художника, и не только потому, что он хорошо рисует, а потому, что в нем они видят воплощение своих нравственных, эстетических и даже политических воззрений. И внутри публики существуют довольно отчетливо вычленяемые группы. Массовая публика - это некий фантом, плод нашего стремления привести людей, в той или иной степени интересующихся искусством, к какому-то общему знаменателю.

- А к кому тогда апеллирует масскульт? Разве он не апеллирует к некой культурной общности?

Давайте уточним, о чем мы говорим. Мы говорим об аудитории, которая воспринимает искусство как нечто локализованное и обладающее сверхценностью? Или об аудитории, которая слушает поп-звезд? Во втором случае мы имеем дело скорее с экономическим механизмом, который работает на ожиданиях людей, удовлетворяет эти ожидания, что совершенно необходимо. Когда произошла урбанизация и человек потерял то, что было фольклором, этому человеку понадобилось петь, танцевать, как-то транслировать свои переживания. Любовь, ненависть, разлука, мать, жена, дети... Шансон - об этом, о вечном. И массовая культура очень хорошо удовлетворяет эти потребности. Но если мы будем говорить о публике, которая ходит на выставки, здесь градация будет другая. Здесь мы будем делить людей по культурному бэкграунду. Серов объединяет всех, а Малевич уже нет. В этом смысле я скорее за поиск различий, чем общности.

Пролеткульт - радикальное воплощение европейской традиции приближения искусства к простому человеку

Пролеткультовский лозунг "искусство - в массы" - не был ли он заведомо утопическим и лицемерным? Какую задачу ставил Пролеткульт? Приобщить широкие массы к высокому искусству? Пробудить в самом пролетарии художника?

Как и всякий социальный проект, Пролеткульт был нацелен на массы и действительно имел на них воздействие. Кстати, Ленин, в уста которого Клара Цеткин вложила лозунг "Искусство принадлежит народу", был ярым врагом Пролеткульта. Но не потому, что Пролеткульт варварски упрощал все и вся, а потому, что вождь мирового пролетариата видел в Пролеткульте опасность появления альтернативной коммунистической - но небольшевистской - организации под контролем его лидера Александра Богданова. Сама же по себе идея "искусство - в массы" - радикальное воплощение европейской традиции приближения искусства к простому человеку. Эта традиция возникла в ХVIII веке, ее реализовывало XIX столетие. Вспомним бельгийские народные дома, которые строил Ван де Велде, изысканнейший мастер модерна. Представьте, что Федор Шехтель строил бы не только особняк Рябушинского, но еще и рабочие клубы. Недавно Джайлс Уотерфилд, английский специалист по истории музеев, читал у нас в университете лекцию об английских музеях второй половины XIX века. Выяснилось, что в Ливерпуле, Манчестере, в этих жутких городах-фабриках, на основании опыта которых Энгельс писал о положении рабочего класса в Англии, сама элита начала скидываться, строить красивые здания и закупать для них картины. Эти здания предназначались едва ли не в первую очередь для рабочих.

Искусство принадлежит тому, кто готов с ним разговаривать. Тому, в ком есть потребность в искусстве, чем бы она ни определялась

В них создавались городские музеи, которые находились на иждивении города, но чаще - спонсоров, и которые были ориентированы именно на массовую публику. Все это придумали английские предприниматели. Они покупали искусство воспитывающее. На приобретенных ими картинах изображались сентиментальные и нравоучительные сцены: как надо себя вести, как надо жить; национальный пейзаж, какие-то душеспасительные вещи... Это был большой социальный праздник. Или возьмем Германию эпохи Бисмарка, когда там издавался один из самых популярных журналов "Искусство для всех". Я не думаю, что аудитория этого журнала включала в себя значительное число рабочего класса, но мелкая буржуазия, ремесленники, учителя, интеллигенция, безусловно, были читателями этого журнала. Это был массовый журнал с очень серьезной программой. А большевики, идя на поводу у своей идеологии, упростили проблему приобщения народа к искусству, которая стояла давно, и не только в России. Большевики, вообще-то говоря, к искусству относились серьезно, поскольку его боялись. И Богданов, идеолог Пролеткульта, в 1918 году открытым текстом писал, что пролетарий, посещающий сокровищницу искусства прошлого, беззащитен перед его обаянием и буквально физически заражается им. Пролеткультовцы верили, что, посмотрев на капиталистическое искусство, ты можешь проникнуться капиталистической идеологией. Как это ни покажется странным, они принадлежали к гегелевской традиции понимания искусства как воплощения духа нации, которое в то же время способно прямо влиять на ее ментальность. Большевики, конечно, лицемерили, говоря, что искусство принадлежит народу. Они прежде всего стремились к манипуляции сознанием, а не к приобщению пролетария к искусству. Той же цели служил и соцреализм.

- Чем сегодняшняя массовая культура России, на ваш взгляд, отличается от массовой культуры позднего СССР?

В определенной степени ничем. Те же самые лица - Пугачева, Кобзон... Массовая культура - это ведь зверский мир. Мир сложных отношений. Но у нас он как-то уж очень законсервировался. Тогда как в идеале это ротация, это борьба, это колесо фортуны. Сегодня ты наверху, завтра тебя сбросят. Чтобы удержаться, нужно стараться быть первым. Образцовой индустрией в этом смысле является западная. А у нас, мне кажется, недостает свежих лиц и идей. Либо же они не получают доступа к действительно широкой публике. Но на тех уровнях массовой культуры, которые не имеют выхода на федеральное телевидение, я уверен, существует необходимое разнообразие и обновление.

Искусство надо чувствовать, а не понимать

Что такое элитарное искусство? Или настоящее искусство по природе своей элитарно? Что не элитарно, то не искусство, а масскульт?

Подобного рода подходы к искусству были во все времена. Но, честно говоря, я не вижу большой драмы в противостоянии элитарного и массового искусства. Большинство великих мастеров, например, XVII века при жизни испытали успех - их признавала элита. И если они не были популярны у "человека с улицы", то потому, что массы удовлетворялись другим искусством - либо фольклором, либо храмовой живописью.

- Понимать и ценить высокое искусство не каждому дано? Это удел образованных, мыслящих людей?

Случались эпохи, когда адекватно понимать некоторые вещи было трудновато. Тот же Ренессанс, например. Великую гравюру Дюрера "Меланхолия-I" девяносто девять процентов современников просто не понимали. Это сложное интеллектуальное высказывание, для адекватного понимания которого нужно обладать целым набором знаний, включая оккультную философию. Такие вещи всегда заточены под просвещенную аудиторию. Все трактаты XVII века утверждают, что для понимания искусства нужен интеллект. И только в начале XVIII века в работе аббата Дюбо появляется мысль, что искусство апеллирует к чувству и должно восприниматься чувством. И сегодня мы живем с убеждением, что искусство надо чувствовать, а не понимать.

Если вы попросите обычного человека назвать десять лучших русских картин, я подозреваю, что восемь из этих десяти будут передвижники плюс Брюллов и Александр Иванов. "Черный квадрат" туда попадет только потому, что он раскручен

Нуждаются ли представители высокого искусства в расширении своей аудитории? Или они могут удовлетвориться вниманием к ним настоящих ценителей, знатоков?

Нет художника, который не жаждал бы всеобщего успеха.

- Но не может симфонический оркестр собирать стадионы.

Может. Я только не уверен, что там будет хороший звук. Оперный фестиваль в Глайндборне, симфонические концерты на лужайке в Центральном парке Нью-Йорка... Это перформанс, это социальное событие. Люди приходят послушать Моцарта, Бетховена... Это здорово.

Почему бы человеку среднего достатка не приобрести у художника оттиск гравюры?

Искусство принадлежит народу лишь в той степени, в какой оно является товаром? И лишь тогда, когда народ этот товар покупает?

Нет, народ не настолько платежеспособен, чтобы покупать искусство. Искусство вообще удовольствие дорогое.

- Я имею в виду покупку входного билета, а не полотен Дюрера или Гогена.

Существует большое количество художников, которые не продаются в галереях. Но я хочу сказать не о билетах на выставку, а том, что у нас пока не создалась культура непосредственного потребления искусства, когда можно найти художника, который тебе нравится, и приобрести у него какую-нибудь картину. Отсутствует среднее звено между теми, кто покупает билет и потребляет искусство символически, и теми, кто приобретает на аукционах Шагала или Пикассо. Хотя почему бы человеку среднего достатка не приобрести у художника гравюру или полотно? Ведь можно купить настоящую вещь. Гравюра в шестидесяти экземплярах - это авторское произведение. Ты будешь смотреть и радоваться, выстраивать повседневный, абсолютно личный диалог с вещью, которая принадлежит тебе и постоянно присутствует в твоем доме. Что касается финансовой доступности музеев... Я считаю, что ситуация здесь не столь уж катастрофична. Хотя музеям приходится периодически устраивать "дни открытых дверей" для пенсионеров - и это совершенно необходимо в наших условиях.

Искусства без потребителя не существует

- Так кому же на самом деле принадлежит искусство? Может быть, самому художнику и больше никому?

Представим себе беспечного художника, который создает картины, никому их не продает и никогда не выставляет. Это сюжет для фильма ужасов.

- Искусство не может существовать без потребителя?

Конечно. Особенно потому, что у искусства масса функций. Это сейчас мы согласились с мыслью, что искусство удовлетворяет преимущественно эстетические потребности. А до этого столетиями жили в понимании, что искусство служит церкви, возвеличивает государя, формулирует философские высказывания, иллюстрирует литературные произведения или отчеты путешественников. Вопрос "это искусство или ремесло?" существовал всегда. И по-разному решался в разные эпохи. Скажем, в эпоху Леонардо спорили, что лучше - скульптура или живопись, что выше - ремесло живописца или ювелира? Диспуты на этот счет шли очень серьезные.

Бенвенуто Челлини с Леонардо да Винчи не договорились бы. И мы имеем дело уже с результатами этих споров, а у нашего времени - свои интеллектуальные баталии. Но в любом случае искусства без потребителя не существует.

- И в этом смысле искусство принадлежит народу?

Искусство принадлежит тому, кто готов с ним разговаривать. Тому, в ком есть потребность в искусстве, чем бы она ни определялась. Если ты способен внутренне меняться, искусство тебе в этом сильно поможет.

Визитная карточка

Илья Доронченков - исследователь западноевропейского и русского искусства, декан факультета истории искусств Европейского университета в Санкт-Петербурге. Постоянный гость телепрограммы "Правила жизни" на канале "Культура", лектор образовательного портала "Арзамас".

Окончил Институт живописи, скульптуры и архитектуры им. И.Е. Репина. Специализация - зарубежное искусство XIX века; история искусствознания и художественной критики; восприятие зарубежного искусства в России. Основные исследовательские интересы: восприятие зарубежного искусства в России (вторая половина XIX - первая половина XX в.), история литературы об искусстве, художественное сознание русской эмиграции, изобразительное искусство и русская словесность.

"Музейный бум, который на фоне экономического кризиса несколько угас, тем не менее в странах Запада длится уже несколько десятилетий. Если мы ориентируемся в перспективе на такую культурно-экономическую модель, то, я думаю, должны заботиться о воспроизводстве класса носителей смыслов, кем и является интеллигенция, в том числе историки искусства", - считает Илья Доронченков.

Искусство и художник

Что такое искусство? Не много найдется вопросов, которые вызывали бы столь горячие споры и ответить на которые удовлетворительно было бы так трудно, как на этот. И хотя мы не надеемся дать определенный, окончательный ответ, мы можем вместе подумать: что же стоит для нас за этим словом? Прежде всего — это действительно слово, а если есть такое слово, то, значит, искусство как идея и факт признается людьми. Правда, сам этот термин существует не во всех языках и не в каждом человеческом обществе, но несомненно одно: искусство создается - или творится, или «производится» - везде. Результат - произведение искусства - представляет собой, таким образом, некий предмет или объект, причем далеко не всякий предмет заслуживает того, чтобы быть причисленным к произведениям искусства: он должен иметь определенную эстетическую ценность. Иначе говоря, произведение искусства должно рассматриваться и оцениваться в свете присущих ему особых свойств. Свойства эти действительно особые: они отличают произведение искусства от всех прочих вещей и предметов - недаром искусству отводятся специальные хранилища, обособленные от повседневности: музеи, церкви и так далее (даже пещеры, если речь идет о древнейших его образцах). Что же мы понимаем под словом «эстетический»? Словарь поясняет: «имеющий отношение к прекрасному». Разумеется, далеко не всякое искусство на наш взгляд прекрасно, но тем не менее это искусство. Дело в том, что человеческий мозг и нервная система у разных людей устроены в принципе одинаково, а потому мысли и суждения людей в чем-то основном совпадают. Другое дело вкусы: они определяются исключительно условиями той культуры, в которой человек воспитан, и диапазон людских вкусов так широк, что единых критериев в области искусства установить просто нельзя. Следовательно, наше восприятие, наша оценка искусства не может подчиняться каким-то общим правилам, действительным для всех стран и эпох; произведения искусства необходимо рассматриваться исключительно в контексте времени и обстоятельств, в которых они создавались.

Воображение

Всем нам свойственно предаваться мечтам - давать работу своему воображению. Само слово «воображать» означает «создавать в уме какой-то образ или картину». Такой способностью наделены и животные, однако между воображением людей и животных есть весьма существенная разница: только люди способны сообщить другим, что именно представилось их воображению; только люди способны об этом рассказать или это изобразить. Воображение - одно из самых загадочных наших свойств. С его помощью осуществляется связь между сознанием и подсознанием - областью, где протекает большая часть деятельности человеческого мозга. Воображение скрепляет и объединяет важнейшие стороны человеческой личности - характер, интеллект и духовный мир - ив силу этого подчиняется определенным законам, хотя работает порой непредсказуемо.

Роль воображения велика еще и потому, что оно позволяет, с одной стороны, заглянуть в будущее, а с другой - понять прошлое и представить все это в зримых образах, которые не утрачивают жизнеспособности с течением времени. Воображение составляет неотъемлемую часть нашего «я», и хотя, как уже говорилось, этой способностью обладает не только человек, стремление закрепить плоды работы своего воображения в искусстве присуще исключительно людям. Тут между человеком и прочими представителями животного мира пролегает непреодолимая эволюционная пропасть. Судя по всему, если брать эволюцию в целом, человек приобрел умение творить искусство относительно недавно. Человечество на Земле существует уже около двух миллионов лет, а самые ранние известные нам образцы доисторического искусства были созданы не более тридцати пяти тысяч лет тому назад. По-видимому, эти образцы возникли в результате долгого процесса, восстановить который, к сожалению, невозможно - самое древнее искусство до нас не дошло.

Кто были эти первобытные художники? По всей вероятности, колдуны, шаманы. Люди верили, что шаманы - как легендарный Орфей - обладают дарованной свыше способностью проникать в потусторонний (подсознательный) мир, впадая в транс, и, в отличие от простых смертных, вновь возвращаются из этого таинственного мира в царство живых. По-видимому, именно такого шамана-певца изображает высеченная из мрамора фигурка, известная под названием «Арфист» (илл. 1). Этой статуэтке почти пять тысяч лет; для своего времени она необычайно сложна, даже изысканна, и была создана на редкость талантливым художником, сумевшим передать всю силу вдохновения певца. В доисторические времена шаман, обладающий уникальным свойством проникать в неизвестное и выражать это неизвестное посредством искусства, получал тем самым власть над таинственными силами, скрытыми в природе и в человеке. И по сей день художник остается в некотором смысле чародеем, поскольку его творчество способно воздействовать на нас и завораживать нас - что само по себе удивительно: ведь современный цивилизованный человек слишком ценит рациональное начало и не склонен от него отказываться.

Роль искусства в жизни человека можно сравнить с ролью науки и религии: оно тоже помогает нам лучше понять себя и мир вокруг нас. Эта функция искусства придает ему особый вес и заставляет относиться к нему с должным вниманием. Искусство проникает в сокровенные глубины человеческой личности, которая, в свою очередь, осуществляется и обретает себя в творческом акте. Одновременно художники, творцы искусства, обращаясь к нам, зрителям, в соответствии с многовековыми традициями выступают как выразители идей и ценностей, которые разделяются всеми людьми.

Процесс творчества

Как создается искусство? Если для просторы ограничиться искусством изобразительным, то можно сказать: произведение искусства - это конкретный рукотворный предмет, нечто сотворенное руками человека. Такое определение сразу выводит за рамки искусства многие сами по себе прекрасные вещи - скажем, цветы, морские раковины или небо на закате. Конечно, определение это слишком широкое, поскольку человек создает массу вещей или предметов, которые к искусству не имеют никакого касательства; тем не менее воспользуемся нашей формулой в качестве отправной точки и посмотрим для примера на знаменитую «Голову быка» Пикассо (илл. 2).

На первый взгляд тут ничего особенного нет: седло и руль от старого велосипеда. Что же превращает это все в произведение искусства? Как работает в данном случае наша формула насчет «рукотворности»? Пикассо использовал уже готовый материал, но нелепо было бы требовать, чтобы заслугу создания этой композиции художник разделил с рабочим, изготовившим велосипедные части: сами по себе седло и руль произведениями искусства вовсе не являются.

Посмотрим на «Голову быка» еще раз - и мы увидим, что седло и руль складываются в некую шутливую «изобразительную шараду». Они сложились именно таким образом благодаря некоему скачку воображения, мгновенному озарению художника, увидевшего и угадавшего в этих, казалось бы, совсем неподходящих предметах будущую «Голову быка». Так возникло произведение искусства-и «Голова быка» несомненно заслуживает такого названия, хотя момент практической ру-котворности в ней невелик. Прикрепить руль к седлу было нетрудно: главную работу совершило воображение.

Решающий скачок воображения - или то, что чаще называют вдохновением - почти всегда присутствует в творческом процессе; но лишь в чрезвычайно редких случаях произведение искусства рождается в готовом, завершенном виде, как богиня Афина из головы Зевса. На самом деле этому предшествует длительный период созревания, когда совершается самая трудоемкая работа, идут мучительные поиски решения проблемы. И только потом, в определенный критический момент, воображение устанавливает наконец связи между разрозненными элементами и собирает их в законченное целое.

«Голова быка» - идеально простой пример: для ее создания потребовался один-единственный скачок воображения, и оставалось только овеществить идею художника: соединить должным образом седло и руль и отлить получившуюся композицию в бронзе. Это исключительный случай: обычно художник работает с бесформенным - или почти бесформенным - материалом, и творческий процесс предполагает многократные усилия воображения и столь же многократные попытки художника придать искомую материальную форму возникающим у него в уме образам. Между сознанием художника и материалом, который находится у него в руках, возникает взаимодействие в виде непрерывного потока импульсов; постепенно образ обретает форму, и в конце концов творческий процесс завершается. Разумеется, это только грубая схема: творчество - слишком интимный и тонкий опыт, чтобы его можно было описать поэтапно. Сделать это мог бы только сам художник, переживающий творческий процесс изнутри; но обычно художник так им поглощен, что ему не до объяснений.

Процесс творчества сравнивают с деторождением, и такая метафора, пожалуй, ближе к истине, чем попытка свести творчество к простому перенесению образа из сознания художника на тот или иной материал. Творчество сопряжено и с радостью, и с болью, таит в себе массу неожиданностей, и процесс этот никак нельзя назвать механическим. Кроме того, широко известно, что художники склонны относиться к своим творениям как к живым существам. Недаром творчество было традиционно прерогативой Господа Бога: считалось, что только Он способен воплотить идею в зримой форме. И действительно, труд художника-творца имеет немало общего с процессом сотворения мира, о котором повествует Библия.

Божественную природу творчества нам помог осознать Микеланджело: он описал блаженство и муку, которые испытывает скульптор, освобождая будущую статую из мраморной глыбы, как из тюрьмы. Судя по всему, для Микеланджело творческий процесс начинался с того, что он смотрел на грубый, неотесанный блок мрамора, доставленный прямо из карьера, и пытался представить себе, какая фигура в нем заключена. Увидеть ее сразу во всех подробностях было, скорее всего, так же трудно, как разглядеть нерожденного младенца в чреве матери; но уловить в мертвом камне какие-то «признаки жизни» Микеланджело, вероятно, умел. Приступая к работе, с каждым ударом резца он приближался к угаданному в камне образу - и камень окончательно освобождал, «отпускал на волю» будущую статую только в том случае, если скульптор смог верно угадать ее будущую форму. Иногда догадка оказывалась неточной, и заключенную в камне фигуру целиком освободить не удавалось. Тогда Микеланджело признавал свое поражение и оставлял работу незаконченной - так случилось с известным «Пленником» (другое его название - «Пробуждающийся раб», илл. 3), в самой позе которого с необыкновенной силой выражена идея тщетности борьбы за свободу. Глядя на эту грандиозную скульптуру, мы можем представить себе, сколько труда вложил в нее создатель; не обидно ли, что он не довел начатое до конца, бросил на полдороге? По-видимому, закончить работу хоть как-нибудь Микеланджело не пожелал: отступление от первоначального замысла только усилило бы горечь неудачи.

Получается, что создать произведение искусства - далеко не то же самое, что сделать или изготовить какую-то обычную вещь. Творчество - необычное, весьма рискованное дело; тот, кто делает, чаще всего не знает, что у него получится, пока не увидит результат. Творчество можно сравнить с игрой в прятки, когда тот, кто водит, не знает точно, кого - или что - он ищет, пока он это не найдет. В «Голове быка» нас больше всего поражает смелая и удачная находка; в «Пленнике» гораздо важнее напряженные поиски. Непосвященному трудно примириться с мыслью, что творчество изначально предполагает некую неопределенность, необходимость идти на риск, не зная заранее, каков будет результат. Мы все привыкли считать, что человек, который что-то делает - как, скажем, профессионал-ремесленник или человек, связанный с любого рода промышленным производством,- должен с самого начала знать, что именно он собирается изготовить или произвести. Доля риска в этом случае сводится практически к нулю, но и доля интереса тоже, и труд превращается в рутинное занятие. Главное различие между ремесленником и художником в том, что первый ставит перед собой цель заведомо осуществимую, второй же стремится всякий раз решить неразрешимую задачу - или по крайней мере приблизиться к ее решению. Работа художника непредсказуема, ее ход предугадать нельзя -и в силу этого она не повинуется никаким правилам, в то время как работа ремесленника подчиняется определенным стандартам и основана на строгой регулярности. Мы признаем это различие, когда говорим, что художник творит (или создает), а ремесленник только изготовляет (или производит) свою продукцию. Поэтому не следует смешивать художественное творчество с профессиональным мастерством ремесленника. И хотя для создания многих произведений искусства требуются и чисто технические навыки, не будем забывать о главном: даже самый искусно изготовленный и внешне совершенный предмет не может быть назван произведением искусства, если в его создании не участвовало воображение художника, которое в какой-то момент совершает тот самый волшебный скачок - и делает открытие.

Само собой разумеется, среди нас всегда было гораздо больше ремесленников, чем художников, поскольку человеческая потребность в знакомом и испытанном намного превышает способность воспринимать и усваивать все то новое, неожиданное и зачастую нарушающее наше душевное спокойствие, что несет с собой искусство. С другой стороны, нас всех посещает иногда желание проникнуть в неизведанное и создать что-то свое, оригинальное. И главное отличие художника от прочих смертных состоит не в том, что он стремится к поискам, а в том загадочном умении находить, которое принято именовать талантом. Не случайно в разных языках мы встречаем другие слова для обозначения этого понятия - такие, как дар (то, что человек как бы получает от некоей высшей силы) или гений (так первоначально назывался добрый дух, который поселялся в человеке и его руками создавал искусство).

Оригинальность и традиция

Итак, главное, что отличает искусство от ремесла,- это оригинальность, новаторство. Именно новаторство служит меркой значительности и ценности искусства. К сожалению, точно определить оригинальность нелегко. Обычные синонимы - свежесть, самобытность, новизна - мало помогают, а из словарей можно только узнать, что оригинал - это не копия. Между тем ним одно произведение искусства не может быть полностью и до конца оригинальным, поскольку оно связано многочисленными нитями со всем, что было создано в далеком прошлом, создается сейчас и будет создаваться в будущем. Если прав Джон Донн, утверждавший, что человек не остров, а лишь частичка «большой земли», материка, то его слова с не меньшим основанием можно отнести к искусству. Переплетение всех этих разветвленных связей можно представить в виде паутины, в которой каждое произведение искусства занимает свое особое место; совокупность таких связей и есть традиция. Без традиции, то есть без того, что передается по наследству из поколения в поколение, не существует и оригинальность. Традиция обеспечивает твердую базу, некий трамплин, отталкиваясь от которого воображение художника может совершить тот самый волшебный скачок. Место, где он «приземлится», станет в свою очередь отправной точкой для последующих «скачков», для будущих открытий. Паутина традиции не менее важна и для нас, зрителей: сознаем мы это или нет, она образует необходимую основу, в рамках которой формируются наши оценки; только на фоне этой основы становится очевидной степень оригинальности того или иного произведения искусства.

Смысл и стиль

Для чего создается искусство? Одна из явных причин - непреодолимое желание людей украсить себя и сделать более привлекательным окружающий мир. И то, и другое связано с еще более общим стремлением, издавно свойственным человеку: приблизиться самому и приблизить свое непосредственное окружение к некоему идеальному виду, довести их до совершенства. Однако внешняя, декоративная сторона - это далеко не все, что дает нам искусство: оно несет еще глубокий смысл, даже если этот смысл - или содержание - не всегда очевидны и нуждаются в истолковании. Искусство позволяет нам передать другим людям наше понимание жизни - передать особым, специфическим способом, подвластным только искусству. Недаром говорят: одна картина стоит тысячи слов. Это относится в равной мере к сюжету картины й к ее символической нагрузке. Как и в языке, в искусстве человек неустанно изобретает символы, способные передать сложнейшие мысли нешаблонным путем. Но если продолжить сравнение с языком, искусство ближе к поэзии, чем к прозе: именно поэзия свободно обращается с привычной лексикой и синтаксисом и преобразует условные формы, передавая с их помощью новые, многообразные мысли и настроения. Кроме того, искусство говорит со зрителем часто не напрямую, а намеком: о многом можно только догадываться по выражению лица и позе персонажа; искусство любит прибегать ко всякого рода аллегориям. Словом, как и в поэзии, в изобразительном искусстве одинаково важно и то, что говорится, и то, как это говорится.

Каково же собственно содержание искусства, его смысл! Что оно хочет выразить? Художник редко вдается в объяснения, он представляет нам картину и полагает, что этим все сказано. В известном смысле он прав: любое произведение искусства что-то нам говорит - даже если мы не вполне понимаем замысел художника, мы воспринимаем картину на уровне интуиции. Смысл - или содержание - искусства неотделимы от его формального воплощения, от стиля. Слово стиль происходит от названия орудия письма, которое было в ходу у древних римлян. Первоначально стиль означал характер письма целиком, от начертания букв до выбора слов. В изобразительном искусстве под стилем имеется в виду способ, который определяет выбор и сочетание внешних, формальных элементов в каждом конкретном произведении. Изучение разных стилей стояло и стоит в центре внимания историков искусства. Такое изучение, основанное на тщательном сравнительном анализе, не только дает возможность установить, где, когда или кем была создана та или иная вещь, но и помогает выявить намерения автора, ибо замысел художника выражается именно в стиле его работы. Замысел, в свою очередь, зависит и от личности художника, и от времени и места создания произведения; поэтому можно говорить о стиле определенной эпохи. Таким образом, чтобы как следует понять произведение искусства, мы должны иметь по возможности полное представление о месте и времени его создания - иначе говоря, о стиле и воззрениях страны, эпохи и самого автора.

Самовыражение и зрительское восприятие

Все мы знаем греческий миф о скульпторе Пигмалионе, который изваял столь прекрасную статую нимфы Галатеи, что влюбился в нее без памяти, и тогда богиня Афродита по его просьбе вдохнула в нее жизнь. Современный вариант этого мифа предлагает Джон Де Андреа в картине «Художник и натурщица» (илл. 4). В его интерпретации художник и его творение как бы меняются ролями: статуя - молодая женщина, далекая от идеала красоты, изображенная вполне реалистически и к тому же еще не завершенная (художнику предстоит докрасить ноги!), «оживает» досрочно и сама влюбляется в своего создателя. Иллюзия настолько убедительна, что мы не сразу понимаем, кто из двух персонажей реален, а кто нет. Для художника творческий акт - своеобразный «подвиг любви»; только с помощью самовыражения он способен вдохнуть жизнь в произведение искусства-и картина Де Андреа помогает нам это заново осознать. Конечно, с тем же правом можно утверждать, что и создание художника, в свою очередь, способно вдохнуть в него новую жизнь. Искусство рождается в глубокой тайне, и процесс его рождения не предназначен для посторонних глаз. Недаром многие художники могут творить только в полном одиночестве и не показывают свою работу никому, пока она не закончена. Но творческий процесс включает в себя необходимый завершающий этап: произведение искусства должны увидеть и оценить зрители - лишь тогда его рождение можно будет считать состоявшимся. Для художника недостаточно удовлетворить самого себя: он хочет видеть реакцию других. В этом смысле творческий процесс можно считать законченным только тогда, когда произведение искусства найдет своих зрителей, которым оно понравится, а не только критиков, которые сделают его предметом ученых дискуссий. Собственно говоря, в этом и состоит цель художника. На первый взгляд такое объяснение может показаться парадоксальным, поэтому следует оговорить, что художник рассчитывает на вполне определенного зрителя. Он имеет в виду отнюдь не безликую, среднестатистическую публику, а своих собственных зрителей и ценителей; для него гораздо важнее одобрение немногих, чем шумный успех. Кто такие эти немногие? Частью это коллеги-профессионалы, другие художники, частью - покровители искусства, спонсоры, искусствоведы, друзья, частью просто зрители-энтузиасты. Всех этих людей объединяет врожденная (или воспитанная) любовь к искусству и умение проницательно и взвешенно судить о нем - иными словами, необходимое для оценки искусства сочетание известной подготовленности с искренним интересом. Это искушенные зрители, скорее практики, чем теоретики; и при желании таким знатоком искусства может стать любой из нас, приобретя некоторый опыт. Дело только в степени подготовки: принципиальной разницы между знатоком и рядовым зрителем нет.

Вкусы

Одно дело - определить, что такое искусство; совсем другое - научиться воспринимать и оценивать конкретные произведения. Даже если бы мы владели точным методом, позволяющим отделять подлинное искусство от того, что искусством не является, мы и тогда не смогли бы автоматически судить о качестве произведения. Между тем эти две проблемы часто смешиваются. Поскольку специалисты не предлагают нам строгих правил оценки, мы сплошь и рядом становимся в оборонительную позу и произносим примерно следующее: «Вообще-то я в искусстве ничего не смыслю, но зато я знаю, что мне нравится». Фразы вроде этой очень мешают научиться понимать искусство. Подумаем, почему это так и что стоит за подобными расхожими утверждениями.

Прежде всего - нет сейчас людей, которые ничего бы не смыслили в искусстве. Мы слишком тесно с ним соприкасаемся, оно вплетено в нашу повседневную жизнь - даже если наш контакт с искусством ограничивается журнальными обложками, рекламными плакатами, мемориальными комплексами, телевидением, наконец, просто архитектурой - зданиями, где мы живем, работаем или молимся. Когда человек говорит: «Я знаю, что мне нравится»,- он по существу хочет сказать: «Мне нравится только то, что я знаю (и я заранее отвергаю все, что не укладывается в мой привычный стандарт)». Но привычный стандарт - это не столько наши собственные пристрастия, сколько мерки, выработанные воспитанием и той культурой, в которой мы выросли; индивидуальный момент здесь роли почти не играет.

Почему же в таком случае многие из нас стремятся сделать вид, будто привычный стандарт равнозначен их личному выбору? Тут работает еще одно негласное соображение: если произведение искусства недоступно для непрофессионального восприятия, если без специальной подготовки я его оценить не могу,- значит, это произведение весьма сомнительного качества и не стоит моего внимания. На это можно возразить только одно: если вам хотелось бы разбираться в искусстве не хуже профессионалов, кто мешает вам этому научиться? Дорога к знаниям доступна всем - тут для любого зрителя, способного усваивать новый опыт, открывается широчайшее поле деятельности. Границы наших вкусов очень скоро раздвинутся, и нам станут нравиться вещи, которые бы раньше нам понравиться не могли. Постепенно мы привыкнем судить об искусстве сознательно и непредвзято - и тогда с гораздо большим основанием сможем повторить пресловутую фразу: «Я знаю, что мне нравится».

Именно в искусстве можно всерьез говорить о сочетании идеализма и реализма. Объединить что-то недосягаемое, что-то такое, к чему нельзя прикоснуться, с его конкретным выражением — подобное возможно только в искусстве, поскольку творчество является единственной формой человеческого мышления, когда человек может достичь некоего совершенства и выразить его в художественных образах.

Под созерцанием я всего-навсего понимаю то, что порождает художественный образ или же мысль, которую мы вырабатываем у себя о художественном образе. Это все совершенно индивидуально. Художественный образ, смысл художественного образа могут вытекать только из наблюдения. Если не основываться на созерцании, то художественный образ заменится символом, то есть тем, что может быть объяснено разумом, и тогда художественного образа не существует - ведь он уже не отражает человечество, мир.

Подлинный художественный образ должен выражать не только поиск бедного художника с его человеческими проблемами, с его желаниями и потребностями. Он должен отражать мир. Но не мир художника, а путь человечества к истине. Простого ощущения контакта с душой, которая где-то здесь, выше нас, но тут, перед нами, живёт в произведении, достаточно, чтобы оценить его как гениальное. В этом - истинная печать гения.

Художник начинается тогда, когда в его замысле или уже в его ленте возникают свой особый образный строй, своя система мыслей о реальном мире, и режиссер представляет ее на суд зрителя, делится ею со зрителем, как своими самыми заветными мечтами. Только при наличии собственного взгляда на вещи, становясь своего рода философом, он выступает как художник, а кинематограф - как искусство.

Любая творческая деятельность должна рассматриваться как долг художника.
Но самое главное - следить за тем, чтобы не жить по одним стандартам, а творить - по другим. Ханжество никогда не было эффективной силой творчества.

Мои картины целиком сделаны на основе моих личных переживаний. Мой долг как художника донести до зрителя то, как я, именно я, воспринимаю жизнь. … Ради того чтобы угодить зрителю, я не могу менять этот язык и подстраиваться к публике. Если я сделаю это, то не буду уважать ни зрителя, ни себя.

И еще я хочу подчеркнуть, что главная задача искусства - это разрешение духовного кризиса, царящего во всем мире. В обществе должно быть что-то такое, что стимулировало бы духовное развитие и развивало бы в человеке чувство собственного «я», побуждало бы его стремиться к индивидуальности и гуманности.

То, что я делаю в искусстве, основывается на моей вере в достоинство тех людей, к которым обращены мои фильмы, а также в достоинство, которым должен обладать художник.

Словом, во время войны тебя могут уничтожить в любую минуту. Так что от каждого требуется осознание этого. Но у меня есть подозрение, что человек сегодня начинает сомневаться в своих интеллектуальных возможностях и теряет самоуважение.(...) Главная задача будущего общества заключается в том, чтобы найти средство пробудить в человеке чувство собственного достоинства. Это создаст условия, при которых его внутренний мир будет заслуживать уважения. Альтернативы не существует, вера в будущее, основанная на ложной свободе и подавлении чувства собственного достоинства человека, равносильна самоубийству.

Каждый художник во время своего пребывания на земле находит и оставляет после себя какую-то частицу правды о цивилизации, о человечестве. Сама идея искания, поиска для художника оскорбительна. Она похожа на сбор грибов в лесу. Их, может быть, находят, а может быть, нет. Пикассо даже говорил: “Я не ищу, я нахожу”. На мой взгляд, художник поступает вовсе не как искатель, он никоим образом не действует эмпирически (“попробую сделать это, попытаюсь то”). Художник свидетельствует об истине, о своей правде мира. Художник должен быть уверен, что он и его творчество соответствуют правде. Я отвергаю идею эксперимента, поисков в сфере искусства. Любой поиск в этой области, всё, что помпезно именуют “авангардом”, - просто ложь.

Никто не знает, что такое красота. Мысль, которую люди вырабатывают у себя о красоте, сама идея красоты изменяется в ходе истории вместе с философскими претензиями и просто с развитием человека в течение его собственной жизни. И это заставляет меня думать, что на самом деле красота есть символ чего-то другого. Но чего именно? Красота - символ правды. Я говорю не в смысле противоположности “правда и ложь”, но в смысле истины пути, который человек выбирает. Красота (разумеется, относительная!) в разные эпохи свидетельствует об уровне сознания, которое люди данной имеют о правде. Было время, когда эта правда выражалась в образе Венеры Милосской. И само собой разумеется, что полное собрание женских портретов, скажем Пикассо, строго говоря, не имеет ни малейшего отношения к истине. Речь идёт здесь не о красивости, не о чём-то красивеньком - речь идёт о гармоничной красоте, о красоте потаённой, о красоте как таковой. Пикассо, вместо того чтобы прославлять красоту, попытаться её прославить, поведать о ней, засвидетельствовать эту красоту, действовал как её разрушитель, хулитель, изничтожитель. Истина, выраженная красотой, загадочна, она не может быть ни расшифрована, ни объяснена словами. Но когда человеческое существо, личность оказывается рядом с этой красотой, сталкивается с этой красотой, она ощущает её присутствие, хотя бы по мурашкам, которые пробегают по спине. Красота - это словно чудо, свидетелем которого невольно становится человек. В этом все дело.

Прежде всего, нужно представить себе, что такое искусство. Служит ли оно духовному развитию человека или это соблазн - то, что на русском языке называется словом «прелесть». Трудно в этом разобраться. Толстой считал, что для того, чтобы служить людям, для целей личности высоких, этим не нужно заниматься, а нужно заниматься самосовершенствованием...

Для того чтобы строить концепцию искусства, следует прежде всего ответить на вопрос, гораздо более важный и общий: «В чем смысл нашего существования?» По-моему, смысл нашего существования здесь на земле в том, чтобы духовно возвыситься. А значит, и искусство должно этому служить...

Если бы я изобрел какой-то другой принцип, то и концепцию искусства должен был бы рассматривать по-иному. Но так как смысл нашего существования я определяю именно таким образом, то верю, что искусство должно помогать человеку в его духовном развитии. Искусство должно помочь человеку духовно измениться, вырасти...

Была такая точка зрения: искусство столь же познавательно, как всякие другие (интеллектуальные, духовные) формы жизни на нашей планете. Знание все более и более отвлекает от главной цели, от основной мысли. Чем больше мы знаем - тем меньше мы знаем. Если, к примеру, мы углубляемся, это мешает нам видеть широко. Искусство нужно человеку, чтобы духовно воспарить, возвыситься над самим собой, используя свою свободную волю...

Художник всегда испытывает давление, какое-то излучение. Думаю, в идеальных условиях художник просто не смог бы работать. У него не было бы воздушного пространства. Художник должен испытывать какое-то давление. Я не знаю, какое именно, но должен. Если мир в порядке, в гармонии, он не нуждается в искусстве. Можно сказать, что искусство существует лишь потому, что мир плохо устроен.

Подлинный художественный образ обладает не рациональным толкованием, а чувственными характеристиками, не поддающимися однозначной расшифровке. Вот почему внелогичные, музыкальные законы построения материала куда точнее и художественнее, чем пресловутый здравый смысл.

Религию, философию, искусство - эти три столпа, на которых удерживался мир - человек изобрел для того, чтобы символически материализовать идею бесконечности, противопоставить ей символ возможного ее постижения (что, конечно, невозможно буквально).

Кризис кинематографа углубляется и, на мой взгляд, к счастью. Нынешние трудности киноискусства являются естественным следствием того, что кино в течение семидесяти лет было рыночным товаром. Я говорю «к счастью», потому что могу лично свидетельствовать, как искусство кино отвергает ту макулатуру, которая поставляется на рынок для широкой публики.

Из интервью с Андреем Тарковским Младшим:

- Какие для вас главные уроки Тарковского-старшего?

Он с самого детства внушал мне, что человек не создан для счастья, что существуют вещи поважнее, чем счастье. Поиск истины - мучительный путь. Это он повторял в своих фильмах. Потому что счастье - в смысле материального благополучия и каких-то простых ценностей - не может быть смыслом человеческого существования. Для него - и, наверное, теперь и для меня - искусство служит для того, чтобы познать мир. Вот урок, который я никогда не забываю.