Главная › Уход › Радость писать рэй брэдбери основная мысль. Рэй брэдбери: пиши о том, что тебя волнует

Радость писать рэй брэдбери основная мысль. Рэй брэдбери: пиши о том, что тебя волнует

«Каждое утро я вскакиваю с постели и наступаю на мину. Эта мина – я сам».

О том, как люблю творчество Рэя Брэдбери, я уже писал. Многие его книги я перечитывал и не один раз, потому, увидев неизвестный мне томик «Дзен в искусстве написания книг» - очень обрадовался, решив, что это что-то новое. По названию можно подумать, что эта книга – пособие для начинающих литераторов, своеобразный мастер-класс от Брэдбери, что-то наподобие «Как писать книги» от Стивена Кинга. Это не совсем верно.

В отличие от книги Кинга, написанной как настоящее руководство и свод практических советов для начинающих писателей, «Дзен …» Брэдбери – это сборник эссе, опубликованных в разное время в различных изданиях. Пять предисловий (четыре из них – к своим книгам, одно – к антологии «Фэнтези и научная фантастика с 1939 года»), две статьи для журнала Writer, одна – для ежегодного альманаха издательства Capra Press, одна – для нон-фикшн антологии о писательском ремесле, одна – для журнала Film Comment. Так с миру по нитке и получился сборник, имя которому дала одна из вошедших в него работ. Ах, да, чуть не забыл – на десерт в конце книги опубликовано восемь стихотворений Брэдбери об искусстве и творчестве. Стихами они считаются, видимо, потому, что написаны в столбик. Лично для меня у Брэдбери всё творчество очень поэтично, а вот стихи-то, напечатанные в этой книге, будут более прозаичны, чем многие из его рассказов, хотя, возможно, что просто переводчик плохо справился с поэтической формой.

«Я открыл для себя удивление и неожиданность в писательском ремесле».

Вернёмся к «Дзену …» - сборник даёт представление о том, как создавал свои книги великий американский сказочник. Брэдбери беседует с читателем, рассказывая о том, как написал «Марсианские хроники» и «Вино из одуванчиков», «451 градус по Фаренгейту» и «Что-то страшное грядёт», откуда берутся идеи для рассказов, к каким хитростям он прибегал, чтобы поймать и удержать возле себя Музу, как библиотеки помогают творить – всем этим писатель делится без утайки, со свойственным ему юмором и сердечной теплотой. На протяжении всего сборника ясно звучит мысль о том, что каждый может стать писателем, но для этого нужно трудиться ежедневно на протяжении многих лет. Главное, не переставать удивляться миру – только тогда можно и самому кого-то удивить.

«Когда жизнь не бежит, чтобы спастись, она замирает – с той же целью».

Не стоит читать этот томик разом, глотая страницу за страницей в дикой гонке. В принципе, вообще так читать не стоит, особенно Брэдбери, и особенно «Дзен …». Во-первых, тогда маленького сборника хватит совсем ненадолго – буквально на пару часов; во-вторых, учитывая, что тема всех произведений сборника одна – творчество – в разных эссе, написанных в период с 1961-го по 1990-й годы, Брэдбери повторяет некоторые свои тезисы, и общее впечатление смазывается, если пробежать читательскую дистанцию на спринтерской скорости. Всё-таки предисловия предназначены для того, чтобы предварять основное чтение, а не вместо него. Потому «Дзен …» лучше читать «по чайной ложке» - каждая статья сборника полна ярких образов и энергии, интересных мыслей и забавных наблюдений, и каждой нужно оставить время для того, чтобы прочувствовать «послевкусие» от неё. Даже в своих публицистических работах Брэдбери создаёт свою узнаваемую атмосферу, сплетая из слов волшебный мир, сказочный, пугающий и радующий одновременно. Насладитесь им.

ПС. Самый главный момент – если вы ещё не знакомы с творчеством писателя (трудно поверить, что такие есть), то не стоит читать эту книгу, иначе вы лишите себя удовольствия личного открытия его волшебного мира. Прочтите сначала художественные книги Брэдбери, а ещё лучше: перед прочтением конкретного романа – читайте предисловие к нему из этого сборника. Поскольку издатели частенько не утруждают себя включением в книги предисловий или каких-либо эссе, то «Дзен в искусстве написания книг» можно использовать, как приложение «Публицистического Рэя» к «Большому литературному Брэдбери».

Оценка: 8

Учиться никогда не поздно, особенно у такого яркого и талантливого писателя, как Р. Брэдбери. Когда берешь в руки этот небольшой сборник стихотворений и статей, написанных в разные годы, возникает чувство близости откровения, ведь автор собирается говорить с тобой напрямую, не прячась за спиной своих персонажей. Поучиться у Брэдбери действительно стоит, и не только умению создавать литературные тексты, но и самому главному - жить ярко, дышать полной грудью и проводить каждый день как последний, чтобы проснувшись на следующее утро, полным идей и энергии, повторять этот цикл до бесконечности, ну или сколько там отмерил нам Господь. Удивительно, но никого не обвиняя в своих речах, не стараясь казаться лучше, чем он есть на самом деле, автор обличает алчность, лицемерие и гордыню, заставляет работать над собой, и эту борьбу вести постоянно, не останавливаясь и не расслабляясь. Однако, ближе к делу, давайте посмотрим, что из себя представляет сборник по своему наполнению.

Всё содержимое книги можно условно разделить на три части. Первое - это рекомендации начинающим авторам, мастер-класс от мэтра. Второе - подборка вступительных статей к сборникам и самым известным романам, где мы узнаем историю создания самых известных произведений, послушаем об опытах работы Брэдбери в сопряжении с театром и кино. Ну и напоследок нам предлагается ознакомиться с рядом авторских стихотворений, ведь неспроста многие видят в образе этого писателя в первую очередь романтика и поэта. Про то, что всё написано увлекательно, эмоционально, вдохновенно и живым художественным языком лишний раз упоминать даже не стоит. Лучше сказать о недочетах. Первое, разделы стоило обозначить в содержании и расставить вступительные статьи к романам и сборникам по хронологии выхода произведений - чисто косметический момент, но всё же. Второе, нового материала можно было предложить побольше, специально для этого сборника написано только два эссе, остальное - перепечатка старых работ.

Наиболее интересным мне показался первый раздел, где автор раскрывает свои творческие секреты, дает ценные советы и наставления. Вроде бы всё просто, до этого можно дойти и своим умом, но как всегда - самые очевидные вещи мы упускаем, не обращаем на них внимания, а когда кто-то указывает нам на эти простые истины, то это производит эффект откровения. Переложить свою жизнь на бумагу, не гнаться за деньгами и популярностью - это не просто пустые слова, сам Брэдбери жил и работал в полном соответствии с этими принципами, именно поэтому он в итоге получил и деньги, и славу. Автор призывает к постоянной работе, к самосовершенствованию - нельзя просто сесть за компьютер и в одночасье стать литератором - долгие годы тренировок, тысячи неудачных рассказов, написанных «в мусорную корзину». Главное - не останавливаться до тех пор пока не напишешь свою первую достойную вещь, для Брэдбери это был рассказ «Озеро», но перед этим была масса неудачных, подражательских работ, без которых нет и шедевров.

Вторая часть сборника состоит из вступительных статей к сборникам и романам, многое из этого я уже читал ранее, но, как известно, повторенье - мать ученья, собранные под одной обложкой статьи производят дополнительный эффект, иллюстрируя разные этапы становления мастера. Здесь не удалось избежать самоповторов, периодически замечаешь, что историю создания какого-либо рассказа ты уже читал несколькими статьями ранее или уже второй раз слышишь одну и ту же историю из личного опыта. В этой части стоит отметить историю создания «Марсианских хроник» - цепочка важных встреч и удивительных совпадений, заставляет задуматься, что здесь не обошлось без вмешательства Провидения. В «Потайном разуме» автор делится не только историей создания ирландского цикла, но и своими опытами в драматургии, работой по написанию пьесы по ирландскому материалу. Про отношение к театру автор также говорит в эссе, посвященном «451 градусу по Фаренгейту», рассказывает о создании спектакля по книге.

Взаимодействию с миром кино посвящается эссе о создании сценария для экранизации романа «Надвигается беда». Известно, что Брэдбери в Ирландии также писал сценарий для киноверсии «Моби Дика». Благодаря этому сборнику автор раскрывается не только как известный писатель, но и драматург, сценарист, поэт. Завершает книгу подборка стихотворений Брэдбери. Не могу сказать, что приведенные здесь стихи пришлись мне по вкусу, просто я предпочитаю поэзию другого рода. Мне больше нравится, когда в отдельных рассказах Брэдбери переключается на поэзию в прозе. Такое впечатление, что в стихах для этого сборника автор продолжает делиться жизненными истинами, это как будто краткий художественный дайджест дополнительных эссе, которые могли бы войти в эту книгу в прозе, но автор решил изложить свои в мысли в стихах. Критиковать что-то здесь мне кажется неуместно, ведь лирика - это очень интимный момент, определяющую роль здесь играет восприятие образов, ритма, а оно у каждого своё.

Подводя итоги, могу оценить этот сборник вполне положительно. На мой взгляд, он ориентирован на уже подготовленного читателя, знакомого с наиболее известными романами и рассказами автора. Собранные здесь эссе позволяют собрать в голове целостный образ творца, что-то обобщить и дополнить, что-то напомнить - в результате отдельные штрихи складываются в цельное портретное полотно. Было интересно узнать, как создавались любимые романы, познакомиться из первых рук с методами работы автора, а самое главное оценить насколько трудоёмким является труд настоящего писателя, дистанцирующегося от конъюнктуры и поденщины. Эту книгу я прочёл на одном дыхании, она довольно короткая, в два раза меньше стандартного сборника рассказов. На нескольких примерах понимаешь, что автор мог бы рассказать о каждом своём рассказе ту историю, которая дала ему вдохновение для создания сюжета. Автобиография писателя могла бы занять несколько солидных томов, но благодаря его творческому подходу - каждое произведение Брэдбери - это частица жизни, бережно сохраненная в кладовых памяти и переданная нам, обычным читателям.

Пыл.Увлеченность. Как редко приходится слышать эти слова.
Как редко встречается то и другое в жизни и даже в творчестве.
И все же, попроси меня любой писатель назвать самое главное в нем как
в писателе, попроси назвать то, что побуждает его придавать материалу
ту, а не другую форму и несет его туда, куда он хочет попасть, ответом
ему будет: твой пыл, твоя увлеченность.
У каждого из вас свои любимые писатели, у меня свои: Диккенс, Марк Твен,
Томас Вулф, Пикок, Бернард Шоу, Мольер, Бен Джонсон, Уичерли, Сэм Джонсон.
Поэты: Джерард Мэнли Хопкинс, Дилан Томас, Поп. Художники: Эль Греко,
Тинторетто. Композиторы: Моцарт, Гайдн, Равель, Иоганн Штраус (!).
Задумайтесь о любом из них, и вы задумаетесь о сильной или слабой,
но увлеченности, страсти, жажде. Задумайтесь, например, о Шекспире или
Мелвилле, и вы будете думать о ветре, молнии, громе. Все, кого я назвал,
творили увлеченно, одни в больших, другие в малых формах, одни на полотнах
ограниченных, другие - на безграничных. Дети богов, они знали, что такое
радость творчества, как бы трудно ни бывало временами работать и какими бы
недугами ни страдала их частная, скрытая от других жизнь.
Подлинно значимое из созданного их душой и руками они передали дальше,
нам, и даже теперь, для нас, творения их до предела переполнены звериной
силой и интеллектуальной мощью. Ненависть и отчаянье творца, когда он нам
о них рассказывает, всегда окрашены чем-то очень похожим на любовь.
Приглядитесь, например, к удлиненностям в портретах Эль Греко; осмелитесь
вы утверждать, что работа не приносила ему радости? Лучший джаз заявляет:
“Буду жить вечно; я не верю в смерть”. Лучшая скульптура, вроде головы
Нефертити, повторяет снова и снова: “Та, что прекрасна, пришла сюда и
осталась здесь навсегда”. Каждый из названных мной сумел схватить капельку
этой ртути, жизни, заморозил ее навеки и, воспламенившись творческим
пламенем, показал на нее и воскликнул: “Ну, не хорошо ли это?” И это
было хорошо.
Вы спросите, какое отношение имеет все это к работе писателя над
рассказами в наши дни? А вот какое: если вы пишете без увлеченности,
без горения, без любви, вы только половина писателя. Это означает,
что вы непрестанно оглядываетесь на коммерческий рынок или прислушиваетесь
к мнению авангардистской элиты и поэтому не можете оставаться самим собой.
Больше того - вы сами себя не знаете. Ибо прежде всего у писателя должно
быть беспокойное сердце. Писателя должно лихорадить от волнения и восторга.
Если этого нет, пусть работает на воздухе, собирает персики или роет
канавы; бог свидетель, для здоровья эти занятия полезней.
Как давно написали вы рассказ, где проявляются ваша искренняя любовь
или подлинная ненависть? Когда в последний раз вы набрались смелости
и выпустили на страницы своей рукописи хищного зверя? Что в вашей
жизни лучшее и что худшее, и когда наконец вы то и другое прокричите
или прошепчете? Ну, не чудесно ли, например, швырнуть на столик номер
“Харперовского базара”, который вы пролистали в приемной и зубного врача,
кинуться к своей пишущей машинке и с веселой злостью напасть на потрясающе
глупый снобизм этого журнала? Именно это я сделал несколько лет тому назад.
Мне попал в руки номер, где фотографы “Базара”, с их перевернутыми
вверх ногами представлениями о равенстве, снова использовали кого-то,
на этот раз жителей пуэрториканских трущоб, как декорации, на фоне
которых такие истощенные на вид манекенщицы из лучших салонов страны
сфотографировались для еще более худых полуженщин высшего общества.
Эти снимки привели меня в такую ярость, что я бросился к машинке и в
один присест накатал “Солнце и тень”, рассказ о старом пуэрториканце,
который, становясь в каждый кадр и спуская штаны, сводит фотографам
“Базара” на нет работу целого дня. Наверно, и кто-то из вас был бы
не прочь проделать то же самое, что и я.
Сам же я испытал сполна эту радость, очистительное действие
своих воплей восторга и своего же собственного жеребячьего
ржанья. Редакторы “Базара”, всего вернее, о рассказе даже
не узнали, зато узнали многие читатели, и они начали сталкивать
нас лбами: “А ну, "Базар", а ну, Брэдбери!” Не утверждаю, что я одержал
победу, но когда я снял перчатки, на них была кровь. Когда в последний
раз вы, как я, написали рассказ просто из возмущения? Когда в
последний раз вас в двух шагах от вашего дома остановила полиция
из-за того, что вам нравится гулять и, может быть, думать ночью?
Со мной это случалось довольно часто, и я разозлился и написал
“Пешехода”, рассказ о временах лет через пятьдесят после нас,
когда человека арестовывают и отвозят на психиатрическую экспертизу
только потому, что он хочет видеть действительность не по телевизору
и дышать воздухом, не прошедшим через кондиционер. Но хватит о злости
и раздражении - как насчет любви? Что вы больше всего на свете любите?
Я говорю про вещи, маленькие или большие. Может, трамвай, или пару
теннисных туфель? Давным-давно, когда мы были детьми, эти вещи были
для нас волшебными. В прошлом году я напечатал рассказ о том, как
мальчик в последний раз едет в трамвае. Трамвай пахнет летними грозами
и молниями, сиденья в нем точно поросли прохладным зеленым мхом, но
он обречен уступить место более прозаическому, менее романтично
пахнущему автобусу. Был и другой рассказ, о мальчике, которому хочется
иметь пару новых теннисных туфель, потому что в них он сможет прыгать
через реки, дома и улицы, и даже через кусты, тротуары и собак. Антилопы
и газели, мчащиеся летом по африканскому вельду, вот что такое для него
эти туфли. В них скрыта энергия бурных рек и гроз; они, эти теннисные
туфли, нужны ему непременно, нужны больше всего на свете. И вот мой рецепт,
он совсем простой. Что вам нужней всего? Что вы любите и что ненавидите?
Придумайте кого-нибудь похожего, например, на вас, кто всем сердцем
чего-то хочет или не хочет. Пусть он приготовится к бегу. Потом дайте старт.
И - следом, не отставая ни на шаг. Вы и оглянуться не успеете, как ваш
герой с его великой любовью или ненавистью домчит вас до конца рассказа.
Пыл его страстей (а пыл есть не только в любви, но и в ненависти)
воспламенит все вокруг него и поднимет на тридцать градусов температуру
вашей пишущей машинки. Все это я адресую в первую очередь писателям,
которые уже овладели ремеслом, то есть вложили в себя достаточно грамматики
и литературных знаний, чтобы на бегу не споткнуться. Совет этот, однако,
годится и для начинающего, чьи шаги могут быть неверными просто из-за
плохой техники.
Страсть часто выручает даже в таких случаях. История любого рассказа должна,
таким образом, читаться как сообщение о погоде: сегодня холодно, завтра
жарко. Сегодня во второй половине дня подожги дом. Завтра вылей холодную
воду критики на еще тлеющие угли. Завтра будет время думать, кромсать и
переписывать, но сегодня взорвись, разлетись осколками во все стороны,
распадись на мельчайшие частицы! Последующие шесть-семь черновиков будут
настоящей пыткой. Так почему не насладиться первым в надежде, что ваша
радость отыщет в мире и других, кто, читая этот рассказ, зажжется вашим
пламенем тоже? Вовсе не обязательно, чтобы пламя было большое. Вполне
достаточно небольшого огонька, такого, как у горящей свечки: тоски по
волшебной машине, вроде трамвая, или по волшебным зверькам, вроде пары
теннисных туфель, что кроликами скачут по траве ранним утром.
Старайтесь находить для себя маленькие восторги, отыскивайте маленькие огорчения и придавайте форму тем и другим. Пробуйте их на вкус, дайте попробовать и своей пишущей машинке. Когда в последний раз читали вы книжку стихов или, как-нибудь под вечер, выбрали время для одного-двух эссе? Прочитали ли вы, например, хоть один номер “Гериатрии”, журнала Американского Гериатрического Общества, посвященного “исследованию и клиническому изучению болезней и физиологических процессов у престарелых и стареющих”? Читали вы, или хотя бы просто видели “Что нового”, журнал, издаваемый в северном Чикаго “Эбботовскими лабораториями”? В нем печатаются такие статьи, как “Применение тубокурарина при кесаревом сечении” или “Воздействие фенурона на эпилепсию”, но одновременно - стихи Уильяма Карлоса Уильямса и Арчибальда Маклиша, рассказы Клифтона Фадимана и Лио Ростена, а иллюстрируют и оформляют его Джон Грот, Аарон Боурод, Уильям Шарп, Рассел Каулз. Нелепо? Может быть. Но идеи валяются повсюду, как яблоки, упавшие с дерева и пропадающие в траве, когда нет путников, умеющих увидеть и ощутить красоту - благовоспитанную, приводящую в ужас или нелепую.
Джерард Мэнли Хопкинс сказал об этом:
Хвала творцу за все, что в яблоках, За небеса двухцветные, как бык
пятнастый, За розовыми родинками испещренную форель; За вновь опавшие,
в костер попавшие каштаны, за крылья зябликов; За дали в складках, в зяби,
в пашнях - за земную цвель; И все ремесла с инструментами, орудьями,
оснасткой; Все, что оригинально, странно, редко, не обыкновенно, Все,
что изменчиво, веснушчато (кто знает, отчего и почему?), Все медленное,
быстрое, сладкое и кислое, блестящее и тусклое - От одного Отца, чья красота
вовеки неизменна; Хвала Ему!
Томас Вулф проглотил мир и изрыгнул лаву. Чарлз Диккенс, вкусив яств с
одного стола, менял его на другой. Мольер, попробовав общество на вкус,
повернулся, чтобы взять скальпель, и точно так же поступил и Поп и Шоу.
В космосе литературы, куда ни глянь, великие с головой ушли в любовь и
ненависть. А как в вашем творчестве, осталось в нем место для таких
старомодных вещей, как ненависть и любовь? Если нет, то сколько радости
мимо вас проходит! Радости сердиться и разочаровываться, радости любить
и быть любимым, радости трогать других и самому испытывать трепет от
этого бала-маскарада, который несет нас, кружа, от колыбели до могилы.
Жизнь коротка, страданья неисчерпаемы, смерть неизбежна. Но, отправляясь
в путь, может быть, стоит взять с собой эти два воздушных шарика,
на одном из которых написано Пыл, а на другом - Увлеченность. Совершая
с ними свой путь к гробу, я еще намерен пошлепать по попке попку,
похлопать по прическе хорошенькую девушку, помахать рукой мальчугану,
взобравшемуся на хурму. Если кто хочет ко мне присоединиться, милости
прошу - места на дороге хватит всем.

Рэй БРЭДБЕРИ

Радость писать (Эссе)

Пыл. Увлечённость. Как редко приходится слышать эти слова. Как редко встречается то и другое в жизни и даже в творчестве. И всё же, попроси меня любой писатель назвать самое главное в нём как в писателе, попроси назвать то, что побуждает его придавать материалу ту, а не другую форму и несёт его туда, куда он хочет попасть, ответом ему будет: твой пыл, твоя увлеченность.

У каждого из вас свои любимые писатели, у меня свои: Диккенс, Марк Твен, Томас Вулф, Пикок, Бернард Шоу, Мольер, Бен Джонсон, Уичерли, Сэм Джонсон. Поэты: Джерард Мэнли Хопкинс, Дилан Томас, Поп. Художники: Эль Греко, Тинторетто. Композиторы: Моцарт, Гайдн, Равель, Иоганн Штраус (!). Задумайтесь о любом из них, и вы задумаетесь о сильной или слабой, но увлечённости, страсти, жажде. Задумайтесь, например, о Шекспире или Мелвилле, и вы будете думать о ветре, молнии, громе. Все, кого я назвал, творили увлечённо, одни в больших, другие в малых формах, одни на полотнах ограниченных, другие - на безграничных. Дети богов, они знали, что такое радость творчества, как бы трудно ни бывало временами работать и какими бы недугами ни страдала их частная, скрытая от других жизнь. Подлинно значимое из созданного их душой и руками они передали дальше, нам, и даже теперь, для нас, творения их до предела переполнены звериной силой и интеллектуальной мощью. Ненависть и отчаянье творца, когда он нам о них рассказывает, всегда окрашены чем-то очень похожим на любовь.

Приглядитесь, например, к удлинённостям в портретах Эль Греко; осмелитесь вы утверждать, что работа не приносила ему радости?

Лучший джаз заявляет: «Буду жить вечно; я не верю в смерть».

Лучшая скульптура, вроде головы Нефертити, повторяет снова и снова: «Та, что прекрасна, пришла сюда и осталась здесь навсегда».

Каждый из названных мной сумел схватить капельку этой ртути, жизни, заморозил её навеки и, воспламенившись творческим пламенем, показал на неё и воскликнул: «Ну, не хорошо ли это?» И это было хорошо.

Вы спросите, какое отношение имеет всё это к работе писателя над рассказами в наши дни? А вот какое: если вы пишете без увлечённости, без горения, без любви, вы только половина писателя. Это означает, что вы непрестанно оглядываетесь на коммерческий рынок или прислушиваетесь к мнению авангардистской элиты и поэтому не можете оставаться самим собой. Больше того - вы сами себя не знаете. Ибо прежде всего у писателя должно быть беспокойное сердце. Писателя должно лихорадить от волнения и восторга. Если этого нет, пусть работает на воздухе, собирает персики или роет канавы; бог свидетель, для здоровья эти занятия полезней.

Как давно написали вы рассказ, где проявляются ваша искренняя любовь или подлинная ненависть? Когда в последний раз вы набрались смелости и выпустили на страницы своей рукописи хищного зверя? Что в вашей жизни лучшее и что худшее, и когда наконец вы то и другое прокричите или прошепчете?

Ну, не чудесно ли, например, швырнуть на столик номер «Харперовского базара», который вы пролистали в приёмной у зубного врача, кинуться к своей пишущей машинке и с весёлой злостью напасть на потрясающе глупый снобизм этого журнала? Именно это я сделал несколько лет тому назад. Мне попал в руки номер, где фотографы «Базара», с их перевёрнутыми вверх ногами представлениями о равенстве, снова использовали кого-то, на этот раз жителей пуэрториканских трущоб, как декорации, на фоне которых такие истощённые на вид манекенщицы из лучших салонов страны сфотографировались для ещё более худых полуженщин высшего общества. Эти снимки привели меня в такую ярость, что я бросился к машинке и в один присест накатал «Солнце и тень», рассказ о старом пуэрториканце, который, становясь в каждый кадр и спуская штаны, сводит фотографам «Базара» на нет работу целого дня.

Наверно, и кто-то из вас был бы не прочь проделать то же самое, что и я. Сам же я испытал сполна эту радость, очистительное действие своих воплей восторга и своего же собственного жеребячьего ржанья. Редакторы «Базара», всего вернее, о рассказе даже не узнали, зато узнали многие читатели, и они начали сталкивать нас лбами: «А ну, “Базар”, а ну, Брэдбери!» Не утверждаю, что я одержал победу, но когда я снял перчатки, на них была кровь.

Когда в последний раз вы, как я, написали рассказ просто из возмущения?

Когда в последний раз вас в двух шагах от вашего дома остановила полиция из-за того, что вам нравится гулять и, может быть, думать ночью? Со мной это случалось довольно часто, и я разозлился и написал «Пешехода», рассказ о временах лет через пятьдесят после нас, когда человека арестовывают и отвозят на психиатрическую экспертизу только потому, что он хочет видеть действительность не по телевизору и дышать воздухом, не прошедшим через кондиционер.

Американский писатель-фантаст Рэй Брэдбери умер в Лос-Анджелесе 6 июня 2012 года на 92-м году жизни . Без сомнения можно сказать, что вместе с ним ушла целая эпоха. Сам Брэдбери говорил про смерть так:

"Я не думаю о смерти, потому что я-то буду здесь всегда. Этот ящик с моими фильмами и полки с моими книгами убеждают, что сотня-другая лет у меня в запасе есть".

Верно то, что у каждого писателя свой талант. Рэй Брэдбери, например, обладал уникальной памятью. Вот как он рассказывает об этом сам: «У меня всегда присутствовало то, что я бы назвал «почти полным мысленным возвратом» к часу рождения. Я помню обрезание пуповины, помню, как в первый раз сосал материнскую грудь. Кошмары, обыкновенно подстерегающие новорождённого, занесены в мою мысленную шпаргалку с первых же недель жизни. Знаю, знаю, что это невозможно, большинство людей ничего такого не помнит... Но я-то — видел, слышал, знал... ». Он отчётливо помнит первый снегопад в жизни. Более позднее воспоминание — о том, как его, ещё трёхлетнего, родители первый раз взяли с собой в кино. Шёл нашумевший немой фильм «Горбун собора Парижской богоматери» с Лоном Чейни в главной роли, и образ урода поразил маленького Рэя до глубины души.

Рэй Брэдбери формально закончил своё образование на школьном уровне, так и не поступив в колледж. Еще в детстве Брэдбери понял, что хочет стать писателем, и серьёзно занимался только этим единственным делом. В одном из интервью на вопрос: "В каком возрасте вы начали писать?" - он отвечает: "В двенадцать лет. Я не мог позволить себе купить продолжение "Марсианского воина" Эдгара Бэрроуза, ведь мы были бедной семьей... и тогда написал свою собственную версию ".

За неимением других средств к существованию, будущий классик работал разносчиком газет. Он носился по улицам с криком "Последние новости!" добрых четыре года, одновременно придумывая новые рассказы, наблюдая за людьми, подмечая яркие детали. Вот что сам Рэй Брэдберри говорит о том периоде:

«В старших классах школы, где я учился, велась антология — ученики сами о себе писали короткие сочинения. Моего там ничего не было — я не мог сложить на бумаге и двух слов.

Так я и окончил школу неумёхой. Я вышел в мир беспомощным существом, зная твердо только одно: я хочу быть писателем.

И я устроился на работу в газетный киоск. И друзья проходили мимо и спрашивали: «Что ты тут делаешь?» И я им отвечал: «Я становлюсь писателем» .

«Как можно им стать писателем, стоя тут?»

А вот как. Каждое утро, проснувшись, я писал короткий рассказ. А после работы шел не домой, а в библиотеку. Я жил в библиотеке. Меня окружали лучшие в мире возлюбленные, — ими были книги.

Редьярд Киплинг любил меня. Чарльз Диккенс любил меня. Герберт Уэллс любил меня. Жюль Верн любил меня.
Эти любовники изменяли мою жизнь. Они смотрели на меня в упор. Когда ты входил в библиотеку, ты попадал в удивительную атмосферу, ты вдыхал её, ты плавал в ней. Ты становился писателем, плавая посреди библиотеки. И сквозь тебя проходили вибрации. Они оставались в тебе навсегда.

Я не думал о том, как мало я умею. Я был так поглощен любовью к книгам на полках, что просто некогда было думать о собственных несовершенствах.

Ведь в чем сила любви? Любовь заставляет тебя звучать даже после того, как музыка закончилась.

Вот почему нужно постоянно быть в состоянии влюблённости во что-нибудь. Вот в моем случае — в библиотеку, в книги, в писательство. Даже если то, что ты сам напишешь — ужасно, ты безжалостно выбрасываешь написанное и принимаешься за чистый лист.

Понимаете, мне было двадцать два года, когда я написал первый сносный рассказ. Я сидел за машинкой, и когда я его закончил, слезы потекли по моим щекам.»

В своих ранних опытах он копировал стиль напыщенной викторианской прозы Эдгара По, пока Генри Каттнер — один из писателей, которых Брэдбери осаждал в стремлении показать работы, не сказал ему: «Напишешь ещё один такой рассказ — и я убью тебя».

Впоследствии Брэдбери говорил: «Жюль Верн был моим отцом. Уэллс — мудрым дядюшкой. Эдгар Аллан По приходился мне двоюродным братом; он как летучая мышь — вечно обитал у нас на тёмном чердаке. Флэш Гордон и Бак Роджерс — мои братья и товарищи. Вот вам и вся моя родня. Ещё добавлю, что моей матерью, по всей вероятности, была Мэри Уоллстонкрафт Шелли, создательница «Франкенштейна». Ну кем я ещё мог стать, как не писателем-фантастом при такой семейке. »

В рабочем кабинете Рэя Брэдбери к стене прибит автомобильный номер «F-451», при том что сам он за руль ни разу не садился. Причиной тому стало, что ещё маленьким Брэдбери видел своими глазами две страшных автомобильные аварии. Во время одной из них он оказался рядом с разбитой машиной и встретился глазами с изувеченной, но ещё живой женщиной. В тот день мальчик заболел от пережитого. Жуткое впечатление осталось с писателем навсегда. Но Рэй Брэдбери абсолютно все впечатления, как хорошие, так и плохие, складывал в свою писательскую копилку:

"Никакой плодотворной формулы, по которой пишется научная фантастика, да и вообще всякая литература, не существует . Настоящий писатель пишет потому, что испытывает потребность, необходимость, жажду писать, потому что литература пробуждает в нем высшую радость, страсть, наслаждение, восторг - назовите это, как хотите. Он живет, во всяком случае должен жить, своей страстью, а страсть несовместима с формулами.

Вот хороший пример - мой рассказ «Пешеход». Когда я отправлялся по ночам на прогулку, меня часто задерживали за то, что я шел пешком. Меня это выводило из себя и я написал рассказ о будущем мире, где все, кто осмелится пройтись ночью по городу, объявляются преступниками".

О процессе писательства Брэдбери много рассуждает в своем эссе "Радость писать":

"Писателя должно лихорадить от волнения и восторга. Если этого нет, пусть работает на воздухе, собирает персики или роет канавы; бог свидетель, для здоровья эти занятия полезней.

Как давно написали вы рассказ, где проявляются ваша искренняя любовь или подлинная ненависть? Когда в последний раз вы набрались смелости и выпустили на страницы своей рукописи хищного зверя? Что в вашей жизни лучшее и что худшее, и когда наконец вы то и другое прокричите или прошепчете?

Ну, не чудесно ли, например, швырнуть на столик номер "Харперовского базара", который вы пролистали в приемной и зубного врача, кинуться к своей пишущей машинке и с веселой злостью напасть на потрясающе глупый снобизм этого журнала? Именно это я сделал несколько лет тому назад. Мне попал в руки номер, где фотографы "Базара", с их перевернутыми вверх ногами представлениями о равенстве, снова использовали кого-то, на этот раз жителей пуэрториканских трущоб, как декорации, на фоне которых такие истощенные на вид манекенщицы из лучших салонов страны сфотографировались для еще более худых полуженщин высшего общества. Эти снимки привели меня в такую ярость, что я бросился к машинке и в один присест накатал "Солнце и тень", рассказ о старом пуэрториканце, который, становясь в каждый кадр и спуская штаны, сводит фотографам "Базара" на нет работу целого дня.
Когда в последний раз вы, как я, написали рассказ просто из возмущения?

Что вы больше всего на свете любите? Я говорю про вещи, маленькие или большие. Может, трамвай, или пару теннисных туфель? Давным-давно, когда мы были детьми, эти вещи были для нас волшебными. В прошлом году я напечатал рассказ о том, как мальчик в последний раз едет в трамвае. Трамвай пахнет летними грозами и молниями, сиденья в нем точно поросли прохладным зеленым мхом, но он обречен уступить место более прозаическому, менее романтично пахнущему автобусу.

Вовсе не обязательно, чтобы пламя было большое. Вполне достаточно небольшого огонька, такого, как у горящей свечки: тоски по волшебной машине, вроде трамвая, или по волшебным зверькам, вроде пары теннисных туфель, что кроликами скачут по траве ранним утром. Старайтесь находить для себя маленькие восторги, отыскивайте маленькие огорчения и придавайте форму тем и другим. Пробуйте их на вкус, дайте попробовать и своей пишущей машинке. Когда в последний раз читали вы книжку стихов или, как-нибудь под вечер, выбрали время для одного-двух эссе? Прочитали ли вы, например, хоть один номер "Гериатрии", журнала Американского Гериатрического Общества, посвященного "исследованию и клиническому изучению болезней и физиологических процессов у престарелых и стареющих"? Нелепо? Может быть. Но идеи валяются повсюду, как яблоки, упавшие с дерева и пропадающие в траве, когда нет путников, умеющих увидеть и ощутить красоту - благовоспитанную, приводящую в ужас или нелепую ."

Рэй БРЭДБЕРИ

Радость писать

(Эссе)

Лучший джаз заявляет: «Буду жить вечно; я не верю в смерть».

Когда в последний раз вы, как я, написали рассказ просто из возмущения?

Но хватит о злости и раздражении - как насчет любви? Что вы больше всего на свете любите? Я говорю про вещи, маленькие или большие. Может, трамвай, или пару теннисных туфель? Давным-давно, когда мы были детьми, эти вещи были для нас волшебными. В прошлом году я напечатал рассказ о том, как мальчик в последний раз едет в трамвае. Трамвай пахнет летними грозами и молниями, сиденья в нём точно поросли прохладным зелёным мхом, но он обречён уступить место более прозаическому, менее романтично пахнущему автобусу. Был и другой рассказ, о мальчике, которому хочется иметь пару новых теннисных туфель, потому что в них он сможет прыгать через реки, дома и улицы, и даже через кусты, тротуары и собак. Антилопы и газели, мчащиеся летом по африканскому вельду, - вот что такое для него эти туфли. В них скрыта энергия бурных рек и гроз; они, эти теннисные туфли, нужны ему непременно, нужны больше всего на свете.

И вот мой рецепт, он совсем простой. Что вам нужней всего? Что вы любите и что ненавидите? Придумайте кого-нибудь похожего, например, на вас, кто всем сердцем чего-то хочет или не хочет. Пусть он приготовится к бегу. Потом дайте старт. И - следом, не отставая ни на шаг. Вы и оглянуться не успеете, как ваш герой с его великой любовью или ненавистью домчит вас до конца рассказа. Пыл его страстей (а пыл есть не только в любви, но и в ненависти) воспламенит всё вокруг него и поднимет на тридцать градусов температуру вашей пишущей машинки.

Всё это я адресую в первую очередь писателям, которые уже овладели ремеслом, то есть вложили в себя достаточно грамматики и литературных знаний, чтобы на бегу не споткнуться. Совет этот, однако, годится и для начинающего, чьи шаги могут быть неверными просто из-за плохой техники. Страсть часто выручает даже в таких случаях.

История любого рассказа должна, таким образом, читаться как сообщение о погоде: сегодня холодно, завтра жарко. Сегодня во второй половине дня подожги дом. Завтра вылей холодную воду критики на ещё тлеющие угли. Завтра будет время думать, кромсать и переписывать, но сегодня взорвись, разлетись осколками во все стороны, распадись на мельчайшие частицы! Последующие шесть-семь черновиков будут настоящей пыткой. Так почему не насладиться первым в надежде, что ваша радость отыщет в мире и других, кто, читая этот рассказ, зажжётся вашим пламенем тоже?

Когда в последний раз читали вы книжку стихов или, как-нибудь под вечер, выбрали время для одного-двух эссе? Прочитали ли вы, например, хоть один номер «Гериатрии», журнала Американского Гериатрического Общества, посвященного «исследованию и клиническому изучению болезней и физиологических процессов у престарелых и стареющих»? Читали вы, или хотя бы просто видели «Что нового», журнал, издаваемый в северном Чикаго «Эбботовскими лабораториями»? В нём печатаются такие статьи, как «Применение тубокурарина при кесаревом сечении» или «Воздействие фенурона на эпилепсию», но одновременно - стихи Уильяма Карлоса Уильямса и Арчибальда Маклиша, рассказы Клифтона Фадимана и Лио Ростена, а иллюстрируют и оформляют его Джон Грот, Аарон Боурод, Уильям Шарп, Рассел Каулз. Нелепо? Может быть. Но идеи валяются повсюду, как яблоки, упавшие с дерева и пропадающие в траве, когда нет путников, умеющих увидеть и ощутить красоту - благовоспитанную, приводящую в ужас или нелепую.

Джерард Мэнли Хопкинс сказал об этом:

Хвала творцу за всё, что в яблоках,

За небеса двухцветные, как бык пятнастый,

За розовыми родинками испещрённую форель;

За вновь опавшие, в костёр попавшие каштаны, за крылья зябликов;

За дали в складках, в зяби, в пашнях - за земную цвель;

И все ремёсла с инструментами, орудьями, оснасткой;

Всё, что оригинально, странно, редко, не обыкновенно,

Всё, что изменчиво, веснушчато (кто знает, отчего и почему?),

Всё медленное, быстрое, сла д кое и кислое, блестящее и тусклое -

От одного Отца, чья красота вовеки неизменна;

Томас Вулф проглотил мир и изрыгнул лаву. Чарлз Диккенс, вкусив яств с одного стола, менял его на другой. Мольер, попробовав общество на вкус, повернулся, чтобы взять скальпель, и точно так же поступил и Поп и Шоу. В космосе литературы, куда ни глянь, великие с головой ушли в любовь и ненависть. А как в вашем творчестве, осталось в нём место для таких старомодных вещей, как ненависть и любовь? Если нет, то сколько радости мимо вас проходит! Радости сердиться и разочаровываться, радости любить и быть любимым, радости трогать других и самому испытывать трепет от этого бал-маскарада, который несёт нас, кружа, от колыбели до могилы. Жизнь коротка, страданья неисчерпаемы, смерть неизбежна. Но, отправляясь в путь, может быть, стоит взять с собой эти два воздушных шарика, на одном из которых написано «Пыл», а на другом - «Увлечённость». Совершая с ними свой путь к гробу, я ещё намерен пошлёпать по попке попку, похлопать по прическе хорошенькую девушку, помахать рукой мальчугану, взобравшемуся на хурму.

Если кто хочет ко мне присоединиться, милости прошу - места на дороге хватит всем.

Стихи в переводе Дориана Роттенберга.

| |