Рассказ самый страшный зверь хрестоматия. Страшный зверь

Самый страшный зверь

У нас в мире завелся зверь: сильный, смелый и хитрый, с резкими чертами хищника, быстрый и по-звериному ловкий, самый страшный зверь, которого только знало человечество - мортис. Эти существа внешне похожи на нас, людей, но вместо ногтей у них аккуратные сероватые когти. Твердые на ощупь, небольшие и слегка загнутые, они могут быть страшным оружием. Вторая отличительная черта: если подойти к ним на расстояние вытянутой руки, то слегка, почти неощутимо, повеет мертвечиной. Мы их так и называли - мертвяки.

Откуда они взялись, никто не знал, но строились различные предположения: одним из самых ходовых был зомби-апокалипсис. Эта версия, по сути, не выдерживала никакой критики, но была необыкновенно популярна, занимая первое место. Единственное, что говорило в пользу зомби - так это то, что мортисы не были живыми. Этот факт, от которого вставали волосы дыбом, обнаружился совершенно случайно.

Я уже говорил, что внешне мы похожи. Так вот, в больницу как-то попал ребенок мортиса. То есть тогда думали, что человека, не заостряя внимание на необычной деформации ногтей, которая в сравнении с остановкой сердца выглядела ничего не значащей мелочью. У него не билось сердце, и врачи всеми силами пытались вернуть того к жизни. Как вдруг, ребенок открыл глаза, спросил, где мама, встал и ушел. К слову сказать, сердце врачи так и не запустили.

С этого случая начались целенаправленные исследования. Мортисов, и больших и малых, стали отлавливать и исследовать. Перво-наперво проверяли работу сердца. Не билось. Ни у одного. Даже у плода в утробе матери (тогда нам повезло, и мы поймали беременную самку мортиса).

Во всем же остальном эти существа не были похожи на оживших мертвецов: отсутствовало трупное разложение, если не считать несильного запаха, питались они так же, как и люди, сырого мяса не ели, и тухлого тоже, людей и себе подобных не кусали.

Вторая по популярности версия: генная мутация. Она переплеталась с генной модификацией, и разграничения между ними были размазаны. Или ученые что-то намудрили и сейчас только делают квадратные глаза, или эволюция где-то дала сбой.

Третья версия заключалась в том, что мортисы не от мира сего. Да-да! Причем, это предположение лишь малым процентом отставало от двух предыдущих. Будто бы они проникли через какие-то мифические порталы или подобные м-м-м… устройства. Несмотря на кажущуюся абсурдность, версия прижилась, и теперь общество разделилось на три лагеря: по числу популярных интерпретаций одного конкретного факта - существование отличной от людской формы жизни.

А потом стали пропадать люди. В основном дети и из отдаленных селений. Раньше бы подумали на диких зверей, в тех местах водились и медведи, и волки, и рыси, но нашлись такие свидетели, которые утверждали, что видели рядом мертвяков. А раз ополоумевший отец пропавшей девочки лет семи с пеной у рта доказывал, что мертвяк держал его дочь у себя на коленях, бок у той был разодран, его руки по локоть в крови, и рот так же измазан кровью.

Слухи катились быстрее снежного кома при сходе лавины, и стали организовать отряды охотников для отстрела мортисов. В них состояли, в основном, охотники на волков и медведей: повидав в своей жизни многое, им были не страшны ни мертвяки, ни другие звери.

Наша группа вышла на охоту в ночь по заявке родителей о пропавшем сыне: мальчик шел через поле в соседнее село в одну улицу, но так и не дошел. Родители думали, что он у соседей, а те думали, что мальчик просто передумал и не пришел. Хватились вечером, и, считай, весь день был потерян.

Наш постоянный отряд собрался быстро: в последнее время исчезновения случались часто, раза два в неделю, и мы были готовы ко всему.

Почти сразу же напали на след взрослого мертвяка: он уводил нас вниз по реке, туда, где жил пропавший мальчик.

Хриплое дыхание с трудом пробивалось через горло. Ноздри раздувались, внюхиваясь в наполненный запахами воздух.

Увести хищников.

Резкий человеческий запах резал обоняние, вызывая тошноту.

Вниз, по реке, лишь бы не заметили следа, ведущего в горы.

Плутали мы знатно, зигзагами, постоянно возвращаясь на одно и тоже место, и ходили кругами. Каким бы зверем ни был этот мертвяк, а в искусстве запутывания следов он являлся мастером.

Мы двигались за ним хвостиком два дня. Потом, вдруг, след разделился: один уходил в горы, другой вился так же вниз по реке. Внимательно изучив оба, мы пришли к выводу, что след принадлежит одному мертвяку, и свежий к тому же.

Тогда командир отряда, завзятый медвежатник, принял решение разделиться: четверо спускаются вниз по реке, а остальные четверо поднимаются в горы.

Надо сказать, что эти мортисы - сильные и выносливые зверюги: дабы так скакать по горам, как это делали мы, выносливые и закаленные мужики, нужно обладать недюжинной силой и ловкостью.

Заметили!

И разделились.

Один, два, три, четыре хищника ушли вниз по реке, и столько же стали подниматься в гору.

Хитрые твари.

Иногда нам вдалеке мерещился размазанный силуэт взрослого мужчины. Тогда мы прибавляли ходу, и, дойдя до предполагаемого места, где его видели, находили следы недавнего инородного пребывания: сломанную свежую ветку, нечеткий отпечаток ноги, слегка примятую траву, свидетельствующие о том, что здесь прошел человек. Или мертвяк.

Самое удивительное было в том, что, когда связывались со второй половиной отряда, их отчеты были такие же: видели силуэт, идут по следу, сдвинутый камень, примятая трава и отпечатки ног на мягком грунте. Разве такое может быть? Чтобы, кто бы то ни был - хоть мертвяк, хоть зверь, хоть человек - находился в двух разных местах одновременно? Мистика, да и только.

Охотники, переглядываясь, двигались вперед, каждый думая о своем. Я, к примеру, думал, что за вознаграждение за этого мортиса можно, наконец, съездить отдохнуть с семьей: я с женой, старший сын и дочка.

Наследить.

Сломать ветку.

Сдвинуть камень.

Показаться, но только лишь слегка, чтобы подогреть интерес и выявить желание идти следом. Только бы звери не поняли, что их уводят от логова.

И, уйдя подальше, замереть на мгновение, раздваивая сознание. Вниз, к мерно катящей свои воды реке. Тихо метнулась легкая тень - вторая четверка зверей идет по следу, который петляет, как заяц, возвращаясь на одно и то же место.

Показаться и здесь.

Пошуметь.

Сломать ветку.

Сдвинуть камень.

И - снова вернуться в тело, оставленное в горах.

Минутку дать прийти в себя.

Чтобы вновь сорваться в бешеный бег.

Запасы пищи стали подходить к концу: вяленого мяса и сушёных фруктов осталось самое большее на два раза, хлеб засох и превратился в сухари. Воду мы не брали - кругом было достаточно родников и пресных речушек, чтобы не испытывать жажды.

В первую нашу ночевку, когда мы еще не разбивались на четверки, несмотря на выставленных часовых, пропал основной запас еды: осталось только то, что было сложено у костра. Вопросов сразу возникла куча: какой был смысл красть еду, если можно было перебить всех нас? Или не всех, а некоторых, эффект был бы такой же. Назад мы не повернули по причине того, что еду можно добыть и по пути, все отряды так и делали, тем более, что трудности это не представляло никакой. Каждый в отряде - охотник в прямом смысле этого слова, либо на медведя, либо на волка, и уж поймать рыбу или мелкого зверька он всяко в состоянии.

Кот такой милый: грудка белая, ножки серые, гладкие, на солнышке лежит, греется – душа радуется. Но это смотря для кого. Всем известно, что для мыши страшнее кошки зверя нет. Но мышка, что из басни «Страшный зверь» — глупая, увидела зверя с благообразной внешностью и говорит: «Добрый, добрый…». И не испугалась она его. А вот громкогласного петуха устрашилась. И только мать подсказала глупышке-мышке, кого воистину надо опасаться. Внешность порой обманчива…

«Страшный зверь»

Мышка вышла гулять. Ходила по двору и пришла опять к матери.

— Ну, матушка, я двух зверей видела. Один — страшный, а другой — добрый.

Мать сказала:

— Скажи, какие это звери?

Мышка сказала:

— Один, страшный, ходит по двору вот этак: ноги у него чёрные, хохол красный, глаза навыкате, нос крючком. Когда я мимо шла, он открыл пасть, ногу поднял и стал кричать так громко, что я от страха не знала, куда уйти.

— Это петух,- сказала старая мышь.- Он зла никому не делает, его не бойся. Ну, а другой зверь?

— Другой лежал на солнышке и грелся. Шейка у него белая, ножки серые, гладкие, сам лижет свою белую грудку и хвостиком чуть двигает, на меня глядит.

Старая мышь сказала:

— Глупышка! Ведь это сам кот.

Страшный зверь

Мышка вышла гулять. Ходила по двору и пришла опять к матери.

– Ну, матушка, я двух зверей видела. Один страшный, а другой добрый.

Мать сказала:

– Скажи, какие эти звери.

Мышка сказала:

– Один страшный, ходит по двору вот так: ноги у него чёрные, гребешок красный, нос крючком. Когда я мимо шла, он открыл пасть, ногу поднял и стал кричать так громко, что я очень испугалась.

– Это петух, – сказала старая мышь, – его не бойся. Ну, а другой зверь?

– Другой лежал на солнышке и грелся. Шейка у него белая, ножки серые, гладкие, сам лижет свою белую грудку и хвостиком машет, на меня глядит.

Старая мышь сказала:

– Глупая ты. Вот это сам кот.